Союз Льва и Змеи (гет)

Том Реддл неторопливо прогуливался в коридоре, ведущем в башню Гриффиндора, привычно игнорируя хихиканье проходящих мимо девчонок и оживленный шепот, который они даже не пытались скрыть. За пять с половиной лет в Хогвартсе он научился не обращать внимания на тех, кто был ему бесполезен — качество, неизменно помогавшее ему абстрагироваться от ненужной суеты и здраво оценивать ситуацию.

Он знал, что Грейнджер согласится пойти с ним на вечер. Спасибо Уизли — возникшая между ними размолвка оказалась весьма кстати, хотя Том был уверен, что его план так и так увенчался бы успехом. В отличие от Малфоя, у него хватало ума не вступать в открытую вражду с людьми, которые в перспективе могли бы стать его ценными союзниками. А к этому времени Том твердо убедился в том, что из всех его однокашников таковым должна была стать в первую очередь Гермиона Грейнджер.

Своим прохождением Том тяготился. Будь жива его мать, возможно, все было бы иначе. Она стала бы его проводником в их общий мир, и рядом с ним с самого детства был бы кто-то, кто понимал, что он чувствует, и смог бы его направить. Но Меропа Реддл умерла при родах, и в глубине души Том знал, что его отец-маггл был этому почти рад. Том чувствовал, что между ними не было особой любви — иначе Реддл-старший не оставил бы новорожденного сына на попечение родителей и не уехал бы на другой конец страны, где вскоре нашел себе новую пассию. Этот поступок сына глубоко возмутил бабушку Тома, но сам он очень рано понял, что ему было все равно. Его отец был магглом, а Том был волшебником. Они принадлежали к разным мирам, так с какой стати Том стал бы поддерживать отношения с человеком, испугавшимся природы его матери и не принявшим его самого?

Получив письмо из Хогвартса, Том был вне себя от счастья. Наконец-то он погрузится в тот мир, к которому он принадлежал по праву рожденья, наконец-то он вернется домой! Будущее рисовалось ему в самых радужных красках. Том был уверен, что станет самым лучшим учеником в школе, и, разумеется, никогда не сомневался, что Распределяющая Шляпа определит его на Слизерин. Бабушка еще в раннем детстве показала ему старинный медальон с буквой «С» — одна из немногих реликвий, оставшихся от его матери. Том был потомком одного из основателей Хогвартса, а значит, сама судьба предназначила ему стать величайшим волшебником своего поколения.

Однако обучение в Хогвартсе скоро принесло ему разочарование. Том очень радовался, что наконец-то попадет в общество волшебников, но при столкновении с действительностью его детский идеализм потерпел полный крах. Он ожидал, что его товарищи будут такими же, как он — амбициозными, жадными до знаний, стремящимися как можно полнее изучить все магические науки без исключения. Но вместо этого он столкнулся с обыкновенными детьми — рассеянными, неуклюжими, в большинстве своем апатичными и озабоченными лишь тем, как бы повеселее провести свободное время и побыстрее избавиться от домашнего задания.

Но хуже всего было даже не это. Отправляясь в Хогвартс, Том не мог не признать, что чувствует волнение. Пусть он и был последним потомком Салазара Слизерина, его отец был магглом, что делало Тома полукровкой. Как отреагируют на него юные волшебники, воспитанные на идеях чистоты крови? Они ведь наверняка станут его презирать, и Том превратится в изгоя на собственном факультете. И как бы сильно он ни старался, он все равно будет не в силах ничего с этим поделать.

Однако уже к концу первого месяца обучения Том избавился от всяких иллюзий на сей счет. Несмотря на безупречность своих родословных, его однокашники-слизеринцы были такими же посредственностями, как и все остальные. Драко Малфой, что кичился богатствами своей семьи и при каждом удобном случае похвалялся связями своего отца, был просто смешон, а остальные не стоили даже того, чтобы о них упоминать. Разве что Беллатриса Блэк отличалась незаурядностью и подкрепляла свое происхождение острым умом и не менее острым языком, но, на вкус Тома, у нее был слишком вздорный характер. Иметь в своих рядах такую сторонницу было слишком непредсказуемо, а на данном этапе Том не мог себе позволить так рисковать. Поэтому он пошел другим путем — более извилистым, но сулившим больше преимуществ.

На первых курсах магглорожденная всезнайка Гермиона Грейнджер, пожалуй, возглавляла список наиболее раздражающих Тома однокурсников. Дело было не в том, что она всегда знала ответ на каждый вопрос учителя (Том и сам его знал), а в том, как отчаянно она старалась продемонстрировать всем и каждому глубину своих знаний. Будь Том заносчивым хулиганом вроде Драко Малфоя, он наверняка встречал бы грубостью или насмешкой каждую попытку Гермионы ответить быстрее всех и точно по учебнику, но он считал это выше своего достоинства. Вместо этого Том методично стремился обойти Грейнджер по каждому предмету и… терпел неудачу. Только в Защите от Темных искусств он оказался сильнее (победа, обернувшаяся пирровой, с тех пор как у них начались древние руны — предмет, по которому несносная Грейнджер всегда оказывалась на полшага впереди), а в остальном их превосходные результаты были одинаково превосходны. Эта ничья уязвила Тома и подстегнула его самолюбие, но, что бы он ни делал, обойти Грейнджер у него не получалось. Так прошло приблизительно три года, они стали чуть старше, и Том посмотрел на все под другим углом.

Какая-то его часть (видима, та, к которой с успехом взывала его бабушка, когда Том вел себя слишком высокомерно и пренебрежительно по отношению к другим людям) начала жалеть Гермиону. Возможно, даже ей сочувствовать. Пусть она училась на Гриффиндоре, клеймо магглорожденной не смывалось и в такой дружелюбной обстановке (хоть и было менее заметно). Том с содроганием поймал себя на мысли, что, родись он в семье магглов, наверное, умер бы со стыда — так чего же удивительного, что Грейнджер с таким пылом стремилась доказать всем и каждому, что она тоже заслуживает того, чтобы учиться в Хогвартсе и принадлежать к волшебному миру? К тому же, ее упорство и организаторские таланты были достойны восхищения. Том был уверен, что Рон Уизли не вылетел из Хогвартса только благодаря ее помощи, а еще ему не могло не импонировать, как в прошлом году она вместе с Поттером организовала отпор Амбридж. Министерство навязало Хогвартсу эту омерзительную прихлебательницу Фаджа в качестве «генерального инспектора», и она начала вмешиваться в учебный процесс, пытаясь повлиять на кадровые назначения. Однако когда она захотела уволить любимого студентами профессора Люпина, Поттер и Грейнджер возглавили подпольную борьбу, в которой приняли участие даже некоторые слизеринцы. В итоге учебный процесс фактически был саботирован студентами (с молчаливого одобрения профессоров), и разъяренный Фадж был вынужден отозвать Амбридж и ликвидировать бесполезную должность «генерального инспектора». Не то чтобы Том был большим поклонником Люпина, однако брошенный Поттером и Грейнджер вызов истеблишменту пришелся ему по душе. И он знал, что все это предприятие обернулось успехом в первую очередь благодаря Грейнджер. Из всех учеников только у нее и у Тома было достаточно ума, предприимчивости и смекалки, чтобы провернуть это дело, а поскольку Том в этой затее не участвовал, элементарный метод исключения подсказал ему правильный ответ.

Поэтому сегодня Том шел на званый ужин к Слизнорту в компании самой одаренной ведьмы Хогвартса, надеясь, что его доводы окажутся достаточно убедительной приманкой, и Гермиона не сможет устоять перед искушением взяться за амбициозное и поистине революционное дело. А на сплетни, которыми буквально взорвался Хогвартс после того, как та гриффиндорка растрезвонила всем новость о том, что Том Реддл и Гермиона Грейнджер вместе идут на званый вечер, ему было наплевать. Он считал ниже своего достоинства обращать на них внимание и прекрасно знал, что никто не посмеет в открытую шутить над ними или, тем более, позволять себе двусмысленные намеки. Все слишком хорошо знали, каким выдающимся волшебником был Том Реддл, чтобы так рисковать.

Гермиона появилась точно в назначенный час. Выглядела она симпатично — вечно лохматые волосы прибраны, на лице — легкий ненавязчивый макияж. А еще… Том не смог сдержать усмешки. Что ж, платье она выбрала удачное.

— У меня, что, на лице что-то написано? — подозрительно спросила у него Гермиона вместо приветствия.

— И тебе добрый вечер, — Том продолжал усмехаться. — Нет, ничего такого.

— Почему ты тогда надо мной смеешься?

— А ты не понимаешь? Гермиона, я ожидал от тебя большего. Ты идешь на званый вечер со мной, а платье подобрала под цвет прекрасных глаз Поттера.

Ее взгляд упал на отворот его мантии, и она в ужасе приложила ладони ко рту.

— А я еще так радовалась, что наконец-то подвернулся случай надеть это платье!.. — простонала Гермиона. — Какой кошмар!

— Почему кошмар? — развеселился Реддл. — Что, в зеленом могут ходить только слизеринцы? А гриффиндорцы, значит, только в красном? Тогда я не завидую пуффендуйцам — никогда не любил желтый.

— Да ну тебя! — покраснев, Гермиона быстрым шагом пошла по коридору. — Сейчас все будут думать, что у нас свидание!

— Свидание? В компании старого Слагги и двух дюжин расфуфыренных подростков? Как-то слишком многолюдно, не находишь?

Гермиона не удостоила его ответом, и до кабинета Слизнорта они дошли молча.

Традиционный рождественский вечер для любимчиков профессора зельеваренья и по совместительству декана факультета Слизерин они посещали не первый год, и обычно все проходило довольно пафосно и нудно. Сначала ученики рассаживались ужинать за большим столом, и Слизнорт уделял внимание каждому из них, расспрашивая их о знаменитых родственниках или, в случае магглорожденных студентов, об их учебных достижениях. А после ужина стол исчезал, и его место занимал танцпол. Слизнорт всегда приглашал один и тот же струнный квартет, который играл не слишком зажигательную, но приятную музыку, под которую одинаково охотно танцевали стеснительные студенты вроде Невилла Долгопупса и гордецы-аристократы вроде Беллатрисы Блэк.

— Так о чем ты хотел поговорить? — спросила Гермиона, когда квартет заиграл первую мелодию, и на танцпол вышло несколько пар.

К ее изумлению, Том протянул ей руку.

— Не окажешь честь?

— Ты что, хочешь танцевать? — шикнула Гермиона, стремительно розовея.

— Я хочу с тобой поговорить, а ничто так успешно не обеспечивает приватность, как танцевальная площадка, — Том взял ее за руку и повел в центр зала.

— Мог бы ограничиться Заглушающими чарами, — пробормотала Гермиона. Не то чтобы она не любила танцевать, но подобная близость с кем-то вроде Реддла смущала ее, и эти эмоции мешали ее рациональному мышлению.

— Заглушающие чары, как и любые другие чары, привлекают внимание, — сказал Том. — А мой опыт подсказывает, что если в деле не замешана магия, волшебники точно не обратят на него внимания.

Гермиона ничего не ответила, но ее напряжение чуть ослабло. Мысленно Том похвалил себя за проницательность: его удачное замечание не только отвлекло ее от лишних эмоций, но и настроило на ту тему, которую он хотел обсудить.

— Скажи мне, Гермиона, — промолвил он примерно через минуту, когда они достаточно протанцевали, чтобы другие гости потеряли к ним интерес и перестали пялиться, — чем ты планируешь заняться после Хогвартса?

— Хотела бы я знать… — смотря ему за плечо, Гермиона поймала взглядом Гарри, который беседовал с Полумной. Эксцентричная когтевранка была одета в лиловое платье с рюшами, а в ее ушах привычно болтались свежие редиски. — Наверное, попытаюсь устроиться на работу в Министерство. Хотя…

— Хотя?.. — Том приподнял бровь.

— Хотя, если честно, я думаю, что мне там будет скучновато. Мне не хочется быть чиновником — бумажная работа и бюрократия в магическом мире устроены ничуть не лучше, чем в маггловском. Поэтому, наверное, я продолжу заниматься наукой. Миссис Поттер, мама Гарри, обещала поговорить со своими знакомыми — может быть, кто-нибудь из них возьмет меня стажером.

— Это, значит, не будет скучно? — усмехнулся Том.

Гермиона закатила глаза.

— А ты что предлагаешь? Если бы я могла реально что-то изменить, я бы, возможно, и пошла в Министерство, но кто меня послушает? Я магглорожденная волшебница, и у меня нет никакого авторитета. Это только в маггловских сказках мир покоряют герои без роду и племени. В жизни такого не бывает.

— Ну да, не бывает, — протянул Том. — В жизни волшебники летают на метлах, варят зелье удачи и превращают свисток в часы, но смиренно смотрят в лицо собственной деградации, потому что совершенно не ориентируются в окружающем их мире.

Впервые за весь вечер Гермиона посмотрела на него с интересом.

— Мне всегда казалось, что ты слишком горд своим статусом волшебника, чтобы говорить о них в таком тоне.

— А что тебя удивляет? Мои слова о деградации? Гермиона, я учусь на Слизерине. Когда ты в последний раз имела удовольствие созерцать магические таланты Драко Малфоя? Или Крэбба и Гойла?

— Не все ведь такие, как Крэбб и Гойл, — заметила она.

— О, разумеется, — Том вытянул руку, побудив ее обернуться вокруг себя, и благодаря этому они сменили место на танцполе. — Видишь Беллатрису Блэк?

Гермиона слабо кивнула, поджав губы. Пожалуй, из всех волшебников, что она знала, именно Беллатриса вызывала у нее самые противоречивые чувства. Неприступная гордячка, она столь высокомерно взирала на окружающих, что можно бы было подумать, будто они были пылью под ее ногами. Гермиону Беллатриса вообще игнорировала — еще бы, ведь таких, как она, «благороднейший и древнейший» дом Блэков издревле именовал «грязнокровками», не находя в этом ничего зазорного. Однако Гермиона знала, что у истории Беллатрисы была и другая сторона, которая… заставляла ее испытывать к слизеринке жалость.

— Старинное семейство, блюстители чистоты крови и ревностные хранители родовых магических секретов, — Том презрительно усмехнулся. — Но вот незадача: Сигнус и Друэлла Блэк, родители Беллатрисы, мало того что являются представителями младшей ветви династии, так еще и произвели на свет одних дочерей.

Гермиона слегка нахмурилась. Эта история столько раз муссировалась хогвартскими сплетниками, что успела ей надоесть уже к концу первого семестра обучения. Беллатриса была младшей из трех сестер, причем разница в возрасте со старшей, Нарциссой (матерью Малфоя) составляла у нее двадцать лет, а со средней, Андромедой — восемнадцать (впрочем, Андромеду изгнали из рода, после того как она вышла замуж за магглорожденного волшебника, и с тех пор ее никто не брал в расчет). Потерпев неудачу первые два раза (а иначе, как неудачей, отсутствие наследника мужского пола Блэки назвать не могли), мистер и миссис Блэк, по слухам, прибегли к какой-то древней родовой магии… и стали родителями дочери в третий раз. Разумеется, эта история разлетелась по всему волшебному сообществу, и с тех пор злые языки как только не подшучивали над Блэками и их «родовыми» магическими экзерсисами.

— Не думаю, что Беллатриса видит в этом повод для смеха, — тихо сказала Гермиона. Краем глаза она продолжала следить за слизеринкой. В данный момент та нарочито весело смеялась какой-то шутке Теодора Нотта, с которым пришла на вечер. Беллатриса определенно отдавала себе отчет в том, как эффектно выглядела в своем расшитом золотыми и серебристыми нитями роскошном черном платье с умеренным вырезом. Но что-то подсказывало Гермионе, что восхищенные взгляды юношей и завистливые вздохи девушек ничуть ей не льстили. В Хогвартсе Беллатриса могла быть царицей, но в родном доме она неизменно превращалась в разочаровавшую своих родителей обузу.

— А зря, — возразил Том. — Она умная и талантливая колдунья, а ее родная семья низводит ее роль до репродуктивного органа у нее между ног. Родомагия! — он презрительно фыркнул. — Волшебники, которые верят в эту чушь, ничем не лучше магглов, что пьют мочу, надеясь таким образом очистить свой организм.

— Я читала, что в Средние века родовая магия была довольно эффективна, — задумалась Гермиона. — Хотя, конечно, там речь шла о менее масштабных проблемах. С ее помощью можно было отыскать пропавшего родственника или заговорить амулет, но я не думаю, что кто-то надеялся таким образом повлиять на пол будущего ребенка.

— Вот именно, — поморщился Том. — А в наше время волшебные семьи с многовековой историей позорят себя подобными площадными фокусами, при этом претендуя на статусность и величие. И пока волшебники, подобные Блэкам, будут обладать большой властью только потому, что их прогнивший род насчитывает много сотен лет, нам с тобой в волшебном мире делать нечего.

Музыка замолкла на несколько секунд — квартет закончил играть первую мелодию и почти сразу же перешел ко второй. Гермиона отреагировала с запозданием, но все-таки позволила вновь вовлечь себя в танец.

— Тогда что ты предлагаешь? — сбитая с толку его неожиданным выводом, спросила она.

— Я предлагаю нам перестроить волшебное сообщество, — сказал Том. — Разумеется, на это уйдут годы, и мы не справимся с этим в одиночку, но наших совместных усилий будет достаточно для успешного старта.

— Перестроить волшебное сообщество? — с тревогой повторила Гермиона. Так вот в чем был подвох… — И как же ты собрался это сделать? Неужели…

— Пока ты не сказала больше, — прервал ее Том. — Не бойся, я не намерен действовать в стиле Гриндевальда. Его величие нельзя отрицать, но его методы были крайне непродуманны. Насилием ничего не добьешься. Люди в целом — и волшебники, и магглы — обожают сопротивляться насилию, всю свою историю они только этим и занимаются. Террор против них бесполезен. Чтобы по-настоящему их изменить, нужно действовать медленно и осторожно. Заставить их поверить в то, что нужные нам перемены — именно то, чего они больше всего хотят. А возглавим их, разумеется, мы сами.

— И в чем заключается твой план? — Гермиона нервно рассмеялась. Какой же она была дурой. Ведь ясно же, что Реддл — типичный мегаломан, которому вскружили голову его школьные успехи, и который пытается заглушить свой комплекс неполноценности из-за полукровного статуса мечтами о всемирном магическом переустройстве.

— Мой план, Гермиона, заключается в том, что волшебникам пора выйти из тени, но не так, как того желал Гриндевальд. Нам необходимо проникнуть в маггловский мир и постепенно поставить его под свой контроль. Политика, бизнес, культура. Если волшебники смогут интегрироваться, сохраняя Статут о секретности, они получат возможность влиять на принятие решений и перестроить маггловский мир под свои нужды.

Гермиона хотела спросить, зачем волшебники стали бы это делать, но вопрос растаял у нее на губах. Конечно, Реддл имел в виду не всех волшебников, а только тех, кто, как они, был вхож в оба мира, магический и маггловский. Картинка медленно сложилась, и Гермиона невольно поежилась. Ей вспомнилось, насколько неуклюже вел себя в обычном мире даже такой магглофил, как Артур Уизли, отец Рона, и как его сын так и не смог освоить обыкновенный телефон. Но если представить на их месте волшебников, легко ориентирующихся в маггловском мире и, к тому же, обладающих определенными амбициями… Говоря о перестройке волшебного сообщества, Реддл, конечно, в первую очередь думал о себе. Сейчас у него ничего не было, но если он осуществит задуманное и обретет власть в маггловском мире, это станет отличным рычагом давления на магическое сообщество. Ведь эти два мира не были полностью автономными. В Хогвартс постоянно поступали ученики из маггловских или смешанных семей. Гермиона представила, что будет, если они попадут под влияние Реддла. Конечно, все это будет выглядеть весьма невинно. Помощь в интеграции, налаживание связей, полезные советы по тем или иным вопросам… И вот уже полукровки и магглорожденные с надеждой смотрят на того, кто стал для них проводником в новый незнакомый мир. Через некоторое время, когда они выпустятся из Хогвартса, они пойдут искать работу… Конечно, они уже будут знать, к кому обратиться в первую очередь. И даже если они вернутся в маггловский мир, они все равно будут ему обязаны. Безупречная схема. Слизнорту с его ребяческим тщеславием такое и не снилось. А самое смешное заключается в том, что когда волшебное сообщество опомнится, будет уже слишком поздно. Потому что Реддл прав: волшебники никогда не обращают внимания на вещи, не связанные с магией.

— Прости, но в этом я участвовать не буду, — не дожидаясь окончания мелодии, Гермиона отпустила его и ушла с танцпола. С большим удовольствием она ушла бы и с вечеринки, но ей не хотелось доводить дело до новых пересудов.

К ее удивлению, Реддл воспринял ее поступок спокойно. Небрежным жестом взяв с подноса проходящего мимо официанта два бокала сока, он подал один из них своей спутнице.

— Пожалуйста, Гермиона, не стоит разыгрывать оскорбленную добродетель. Когда ты в прошлом году пошла против Министерства, ты без всяких угрызений совести воспользовалась самыми «неблагородными» методами.

— Это другое! — она вспыхнула, но бокал все-таки взяла.

— Да неужели? — Реддл издевательски усмехнулся. — Это еще почему? Потому что тот план предложили двое гриффиндорцев, а этот — слизеринец?

— Потому что Амбридж собиралась уволить ни в чем не повинного человека! — шикнула Гермиона. Они стояли далеко от остальных, но у нее было такое ощущение, будто абсолютно каждый из гостей прислушивался к тому, о чем они говорили. — А ты собираешься манипулировать людьми, пользуясь тем, что ты волшебник!

— Гермиона, людьми манипулируют постоянно, и я всего лишь хочу извлечь из этого максимальную выгоду для всех, в том числе для них самих.

— А в первую очередь — для самого себя! — осуждающе бросила Гермиона.

Его глаза потемнели, и он тихо сказал:

— Нет, Гермиона, в первую очередь я думаю о таких, как мы с тобой. Будь мы хоть трижды одаренными магическими уникумами, для аристократов вроде Малфоев и Блэков мы навсегда останемся грязью, а для идеалистов вроде Уизли и Поттеров — любопытными диковинками, которые могут стать полноценной частью их мира лишь посредством брака. Честно говоря, меня это не прельщает, — он поджал губы, и Гермиона различила в его взгляде обиду. Да, все было так, как она предполагала. Реддл слишком страдал из-за своего полукровного статуса, а еще у него не было друзей. Весьма опасное сочетание для столь одаренного волшебника.

— К сожалению, я не смогу тебе помочь, — промолвила Гермиона. — Мне жаль, что ты… одинок, но…

— Что значит, я одинок? — прервал ее Том. — Какое отношение это имеет к нашему делу?

— Нет никакого «нашего дела», — Гермиона покачала головой. — Я не знаю, чем я займусь после Хогвартса, но я не политик и не революционер. Я хочу стать частью волшебного мира, а не перекраивать его под себя, пользуясь его недостатками.

Том смерил ее долгим взглядом, в котором не было разочарования, и это насторожило Гермиону. Если бы он разочаровался, то наверняка оставил бы надежду ее переубедить, а так… Похоже, он все еще считал, что сможет привлечь ее на свою сторону.

Его следующие слова подтвердили ее выводы.

— Когда-нибудь ты передумаешь. А поскольку я весьма терпелив, я подожду, — Том отставил бокал и снова подал ей руку. — И раз уж мы пришли на вечеринку, предлагаю снова потанцевать.

— Я так хорошо танцую? — съязвила Гермиона, отдавая свой нетронутый бокал официанту и принимая руку Тома.

— Нет, просто при виде тебя Пэнси Паркинсон так смешно зеленеет от зависти, что на ее фоне русалки Черного озера кажутся просто красавицами. А в моей жизни слишком мало забавного, чтобы отказывать себе в удовольствии лишний раз ее позлить.

Гермиона ничего не ответила. Определенно, после этого вечера ей будет о чем подумать, только вот ответа на вопрос, что ей со всем этим делать, она не найдет ни в одной книге из библиотеки Хогвартса.