Союз Льва и Змеи (гет)

Хлопнула дверь, и кабинет трансфигурации остался позади. Обычно собранная и аккуратная, сейчас Гермиона не думала о том, что оставила там свои вещи. Ей просто нужно было, чтобы никто не увидел ее слез. Чтобы никто не стал над ней смеяться. Опять.

В туалетной комнате она сразу же заперлась в кабинке и, закрыв унитаз крышкой, села, спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Перед глазами все еще стояла издевательская фигура Рона, что с таким апломбом пародирует ставший привычным за шесть лет учебы жест. Почему они только были друг с другом столь жестоки, почему причиняли боль, когда были друг другу столь дороги? Гермионе претила эта дурацкая детская вражда, но у нее не хватало силы воли все прекратить, потому что каждый раз, когда она видела Рона в объятьях Лаванды, ее охватывала столь жгучая обида, что ей невыносимо хотелось плакать. Как мог он не понимать, что она уже и думать перестала о Викторе Краме, что это осталось в прошлом, и теперь она все бы отдала, чтобы только наладить с ним отношения и…

Гермиона шмыгнула носом. Она слишком устала от проблем и вражды. Только бы пережить эти несколько дней, и она уедет на рождественские каникулы к родителям. А потом начнется новый семестр, и, может быть, все как-нибудь само собой образумится.

Встав с унитаза, Гермиона решительно вытерла глаза и вышла из кабинки. С некоторым замешательством она обнаружила у раковин Полумну Лавгуд. Судя по всему, та уже была в курсе причины ее слез. Такая проницательность всегда казалась Гермионе немного жутковатой.

— Привет, Полумна, — она быстро кивнула подруге и подошла к раковине, чтобы умыться.

— Привет, — протянула та своим потусторонним голосом, внимательно и без всякого смущения изучая взглядом Гермиону. — Вижу, ты снова плакала. Это опять из-за мальчика по имени Рональд Уизли?

«Мальчик по имени Рональд Уизли». Только Полумна могла столь бесстрастно и без всякого сарказма так сказать о человеке, которого она хорошо знала.

— Нет, это… Я немного устала, вот и все, — Гермиона сама не знала, почему решила отрицать очевидное. Наверное, она просто не хотела услышать мнение Полумны по этому поводу.

— Понятно, — все так же бесстрастно сказала Полумна. Что она подумала на самом деле, знали, наверное, только ее мозгошмыги, но у Гермионы не было желания справляться у них на сей счет.

— Мне пора, я забыла вещи в классе трансфигурации, — избегая взгляда Полумны, она вышла из туалета и столкнулась с Гарри. Ее лучший друг неловко мялся в коридоре, держа в руках ее сумку. Гермиона заметила, что одна из его бровей до сих пор была покрашена в желтый цвет — значит, он так торопился, что забыл устранить следы прошедшего урока.

— Ох, Гарри, спасибо тебе, — она поспешила забрать у него свою сумку, стараясь звучать как можно беззаботнее. — Что ж, кажется, мне пора в библиотеку…

— Гермиона, я… — Гарри запнулся, но продолжил: — Слушай, Рон просто дурак, вы обязательно помиритесь…

Она попыталась улыбнуться, но смотрела мимо сочувствующего лица Гарри. Если он будет продолжать в том же духе, она точно снова разрыдается.

— Мне пора, встретимся вечером, хорошо? — выдавив из себя улыбку, она быстро кивнула ему и поспешила в библиотеку.

Однако даже это убежище не принесло ей желанного успокоения. Забравшись за самый дальний стол, у книг по истории магии, к которым мало кто проявлял интерес, Гермиона попыталась сосредоточиться на проекте по нумерологии, но похоже было на то, что Полумне она все-таки не солгала. Она действительно очень устала, и ей следовало бы пойти отдохнуть, но при мысли о возвращении в гостиную Гриффиндора ее охватили обида и отвращение. Будь ее воля, она бы вообще заночевала в пустом классе — делить спальню с Лавандой, которую так и распирало от ее девчачьего счастья, в последнее время было выше ее сил. Может быть, если она трансфигурирует это кресло…

— Тебе еще нужна эта книга?

Гермиона вздрогнула, как ошпаренная, и вскинула голову. Голос она узнала сразу же, но долю секунды считала, что ей померещилось.

Ведь не каждый день слизеринцы обращаются к гриффиндорцам с таким безобидным вопросом.

И обращаются вообще.

Том Реддл, староста Слизерина, казалось, не заметил этого парадокса. Он спокойно смотрел на нее, ожидая ответа, и Гермиона, справившись с первым шоком, попыталась сообразить, что он имеет в виду.

— А, эта… — она поняла, что он говорит о книге по древним рунам, к которой она не могла подобраться уже несколько дней — Гермиона считала это «легким чтением», а в последнее время ей приходилось отдавать приоритет учебной литературе. — Да, ты можешь взять, я… я сейчас не буду это читать.

Реддл кивнул и, не благодаря, забрал книгу, после чего вернулся к своему столу. Только сейчас Гермиона заметила, что он сидел неподалеку от нее. Его стол был заставлен увесистыми томами по невербальным заклинаниям. Наверное, он готовил то эссе для профессора Люпина.

Том Реддл и Гермиона Грейнджер были лучшими учениками своего курса, но за все пять с половиной лет едва ли сказали друг другу пару слов. Дело было не только в традиционном соперничестве, перераставшем в открытую вражду, которым издавна славились их достославные факультеты. С первых дней учебы Гермиона относилась к Реддлу с опаской. Было в нем нечто такое, что вызывало у нее тревогу. Она всегда умела постоять за себя и не боялась, когда кто-то дразнил ее или бросал ей вызов (что было у гриффиндорцев со слизеринцами в порядке вещей). Только вот Реддл не походил на других слизеринцев. Он никогда не выпендривался, подобно Драко Малфою, и не привлекал внимания своей гордой неприступностью и исключительностью, как Беллатриса Блэк. Всегда спокоен и вежлив, он держался в тени и никогда не демонстрировал никаких чрезмерных эмоций, ни положительных, ни отрицательных. Гермиона сомневалась, был ли на свете хоть один человек, который знал, каким на самом деле был Том Реддл. Возможно, директору Дамблдору было известно больше, чем другим, но что-то подсказывало Гермионе, что ей не следует слишком на это рассчитывать.

Возможно, дело было в том, что Реддл воспитывался в семье магглов и был полукровкой — для Слизерина расклад не очень удачный, хоть и возможный. Насколько знала Гермиона, его мать была волшебницей, но она умерла при родах, и теперь его воспитывали бабушка и дедушка, родители его отца-маггла. Одного этого факта было достаточно для того, чтобы ему посочувствовать. Гермиона каждый день могла наблюдать, как кичились своим «идеальным» происхождением Малфой, Блэк, Теодор Нотт, Блейз Забини и прочие чистокровные слизеринцы. Однако по какой-то причине они не задевали Реддла и никогда не поднимали тему его родословной. Гермиона не могла этого объяснить, но почему-то это вселяло в нее тревогу. Если слизеринцы и ценили что-то больше, чем статус крови, то этим был магический потенциал — и власть, которую он давал. А Том Реддл был очень одаренным волшебником, и с этим невозможно было не считаться даже тем чистокровным снобам, что учились на Слизерине.

Сама Гермиона была магглорожденной, из-за чего не раз подвергалась насмешкам (а Драко Малфой не упускал возможности обозвать ее «грязнокровкой», когда никого из учителей не было рядом). Однако в те редкие моменты, когда она ловила на себе внимательный взгляд темных глаз Реддла, ей казалось, что он ее… изучает. Ему будто было интересно посмотреть, на что она способна, и от этого ей было не по себе. Она ни с кем не поделилась своими наблюдениями — Гарри вряд ли воспринял бы ее всерьез, а Рон наверняка истолковал бы ее слова превратно — и поэтому тревога, что она испытывала, находясь рядом с замкнутым непонятным слизеринцем, за все эти годы так и не исчезла.

Гермиона потерла глаза и пододвинула к себе пергамент. Как ни странно, за мыслями о Реддле она ненадолго забыла о Роне, и это придало ей сил. Она снова углубилась в задание по нумерологии и пришла в себя только после того, как мадам Пинс зазвенела в колокольчик, оповещая студентов о скором закрытие библиотеки.

Быстро собрав книги и пергаменты, Гермиона выбралась из-за стола и покинула библиотеку. Она думала, что была последней в этот день читательницей, и чуть не вскрикнула от испуга, когда в первом же пустынном коридоре ее окликнул все тот же голос.

— Спасибо за книгу.

Реддл протягивал ей позаимствованное исследование по древним рунам с таким бесстрастным выражением лица, что ему впору бы было соревноваться с Полумной Лавгуд. Возникшая в голове картина была столь нелепой, что Гермиона едва не хихикнула.

— Не за что, — она забрала книгу и спрятала ее в сумку.

— На твоем месте я бы поспешил, — губы Реддла искривились в усмешке. — Кажется, Поттер собирался отправить за тобой поисково-спасательный отряд.

«Поисково-спасательный отряд». Маггловский термин прозвучал странно в этих стенах, но Гермиона невольно улыбнулась. Она не общалась с теми, кто был вхож в оба мира, и волшебный, и маггловский, и подумала, как, должно быть, здорово, когда можешь вести разговор, не пускаясь в бесконечные объяснения при каждом новом слове.

— Спасибо, — кивнула она, не поднимая глаз, и поспешила было в гостиную Гриффиндора, как вдруг дверь в один из классов распахнулась, и из него вывалился Рон, на котором повисла хихикающая Лаванда.

Гермиона замерла, едва не выронив сумку. Едва-едва затянувшаяся в ее груди рана раскрылась, и она сглотнула, внезапно забыв, как дышать. К ее чести, увидев Гермиону и Реддла, Лаванда слегка смутилась и потянула Рона за рукав мантии, но тот не обратил на это внимания. Смерив бывшую подругу презрительным взглядом, он фыркнул:

— Опять допоздна в библиотеке? Почему я не удивлен.

«Он бы не стал так говорить, если бы не обиделся… — игнорируя сердечную боль, упрямо произнесла про себя Гермиона. — Он просто глупый мальчишка, вот и все…»

В этом она оказалась права.

Впрочем, даже она не предполагала, насколько Рон был неосмотрителен.

— Что ж, зато ты не одна, — расхрабрившись, добавил Рон. Он сделал вид, что только теперь заметил Реддла, хотя на самом деле его подстегнуло отсутствие реакции на его слова. — Хотя я бы лучше наелся гиппогрифьего навоза, чем стал якшаться с кем-нибудь из слизеринского гадюшника.

— Это легко устроить, Уизли, — холодно сказал Реддл. Гермиона резко повернулась к нему, еле дыша от ужаса — с таким же успехом Рон мог бы противостоять огнедышащему дракону. Однако Реддл не достал палочку. Смотря на противника с таким видом, будто тот был грязью на его ботинках, он сказал:

— К сожалению, однако, такое развитие событий весьма огорчит Гермиону, а мне бы этого не хотелось. Скоро состоится рождественский ужин у Слизнорта, и я не хочу остаться без моей спутницы.

У Гермионы отвисла челюсть. Лаванда ахнула, приложив ладонь ко рту, а у Рона был такой вид, словно он действительно наелся гиппогрифьего навоза.

— Что? — ляпнул он, тупо переводя взгляд на Гермиону. — Ты… ты что, ты с ним идешь?..

— Да, — услышала Гермиона собственный голос. С колоссальным трудом она все-таки совладала с собой и прямо посмотрела на Рона. Видимо, запас его шуток кончился, и он напрасно открывал и закрывал рот, силясь подобрать слова, которые описывали бы его реакцию на эту новость.

— Бон-Бон, пойдем, уже поздно, — Лаванда снова потянула его за мантию, и на сей раз он подчинился. Запнувшись о трещину в каменном полу, он едва не упал, но Лаванда помогла ему удержаться, и Рон ускорил шаг, так что через несколько мгновений они скрылись за поворотом.

В очередной раз за этот день призвав все свое мужество, Гермиона повернулась к Реддлу.

— У тебя весьма своеобразная манера приглашать девушку на званые вечера, — сказала она.

— А у тебя весьма своеобразные вкусы, — сказал он. — Долго ты будешь позволять этому ничтожеству собой помыкать?

Гермиона вспыхнула.

— А тебе какое до этого дела? Пять лет мы учимся на одном курсе, и ты не обращаешь на меня никакого внимания, а теперь вдруг…

— Почему ты думаешь, что я не обращаю на тебя внимания? — Реддл пристально на нее посмотрел.

В ответ она скорчила столь выразительную мину, что он усмехнулся.

— Гермиона, рассуди здраво. Ты лучшая студентка на курсе. Ну, после меня.

— Вместе с тобой, — задетая его словами, парировала она. — Я не сильна в защите от темных искусств, но обхожу тебя по древним рунам.

— Справедливо, — согласился Реддл. — Так или иначе, на тебя невозможно не обратить внимания. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Даже Малфой при каждом удобном случае излагает всем, кто готов слушать, как ты его бесишь.

— Так почему бы тебе к нему не присоединиться? — бросила Гермиона и почти побежала по коридору.

— Да подожди ты, — Реддл догнал ее и схватил за предплечье. Гермиона вздрогнула. Его прикосновение было таким же холодным, как и его взгляд, и она чувствовала это даже сквозь мантию.

— Чего ты хочешь? — все это начало ей надоедать, и она устало на него посмотрела. — И зачем ты сказал Рону, что мы идем вместе на званый ужин?

— Ты не веришь, что я действительно хочу с тобой пойти? — спросил Реддл. Он все еще не отпускал ее предплечья.

— Нет, — Гермиона покачала головой.

— И почему же?

Она прикусила губу. Все это было слишком прямолинейно и оттого… неприятно. Гермиона не привыкла разговаривать на подобные темы с посторонними — тем более с кем-то из слизеринцев.

— Потому что я грязнокровка, — тряхнув головой, почти с вызовом сказала она.

Реддл отреагировал на это заявление без видимых эмоций.

— Я думал, ты в курсе, что мой отец маггл, — сказал он. — И что я живу с дедушкой и бабушкой, тоже магглами.

— Это мне известно, — его бесстрастность немного пристыдила Гермиону. — Просто… Ну… — теперь она смутилась.

— Просто, раз у меня мантия с зеленым отворотом, это значит, что я ненавижу магглорожденных, — закончил за нее Реддл и наконец-то отпустил ее предплечье. — Не стоит судить волшебника по цвету мантии, Гермиона. Если бы я поступил так в отношении тебя, я никогда бы не подумал, что ты учишься на Гриффиндоре. Для этого ты слишком умна.

— А ты слишком хитер, даже для слизеринца, — она сузила глаза. — Ты так и не сказал, в чем подвох. Зачем ты решил меня пригласить?

— Пойдем на званый ужин, и узнаешь, — Реддл сунул руки в карманы и посмотрел на нее почти нахально. — Согласись, Гермиона: это вызов, достойный гриффиндорца.

Она закатила глаза.

— Ну ладно, твоя взяла. Но учти: если ты выкинешь какой-нибудь фокус, я натравлю на тебя Гарри, и он испытает на тебе свое новое экспериментальное зелье.

— О, знаменитый Поттер! — он театрально вздохнул. — Куда мне до его талантов! Ладно, так и быть, я учту. Попрошу старину Слизнорта дать мне дополнительное задание по противоядьям. Вдруг пригодится.

— Точно пригодится, — проворчала Гермиона и, не прощаясь, пошла в гостиную Гриффиндора. Зная Лаванду, которую она за глаза окрестила «сарафанным радио Хогвартса», вся школа уже наверняка была в курсе того, с кем она пойдет на вечер к Слизнорту.

А Гермиона еще сокрушалась из-за того, что в Хогвартсе не действуют маггловские средства связи. Кому они нужны, если школьные сплетницы разносят новости быстрее сов и патронусов?

Когда Гермиона вернулась в гостиную Гриффиндора, было уже довольно поздно. Если бы Фред и Джордж все еще учились в школе, они бы, возможно, использовали опустевшую гостиную для тестирования своей новой продукции, но они покинули Хогвартс в прошлом году, и единственным, кого Гермиона встретила по возвращении, был Гарри. Он сидел в кресле у камина с Живоглотом на коленях и читал книгу о противоядиях, что Слизнорт посоветовал им в качестве дополнительной литературы на последнем уроке. Гермиона усмехнулась ироничности этой ситуации и плюхнулась в соседнее кресло.

— Ну что, ты уже в курсе? — спросила она лучшего друга.

Гарри отложил книгу и посмотрел на нее каким-то странным взглядом, от которого Гермионе стало не по себе. Она ждала, что Гарри встретит ее округлившимися от удивления глазами и чуть приоткрытым в потрясении ртом, но он смотрел на нее так, словно… он уже давно ждал нечто подобного?

— Так, ты меня пугаешь, — заволновалась Гермиона. — Что уже успела растрезвонить Лаванда?

— Что ты идешь на вечер к Слизнорту вместе с Томом Реддлом, — произнес Гарри. Его голос не выдавал ни опасения, ни неверия.

— Ты как будто бы не очень удивлен, — осторожно сказала Гермиона.

— Ну… — протянул Гарри. Живоглот, недовольный его телодвижениями, посмотрел на него с осуждающей миной и, спрыгнув с его колен, важно прошествовал к коврику у камина. — Честно говоря… это было вполне ожидаемо.

— Ожидаемо? — повторила Гермиона. — Реддл пригласил меня на званый ужин — это, по-твоему, ожидаемо? Гарри, я начинаю подозревать, что кто-то в замке балуется Оборотным зельем. Мне кажется, что под твоим обликом скрывается профессор Трелони.

— Мерлин упаси! — он засмеялся. — Не бойся, Гермиона, я все тот же непутевый Гарри Поттер, который шесть лет назад стал твоим лучшим другом.

— И почему же мой лучший друг считает, что это приглашение было ожидаемым?

Гарри пожал плечами.

— Разве это не очевидно? Ты и Реддл — два самых умных студента во всей школе. Конечно, вам есть о чем поговорить. К тому же… — он замялся.

— Мы оба магглорожденные, — с кислым видом закончила за него Гермиона. — Да, об этом я помню.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… — Гарри смешался и покраснел.

— Да ты не обидел, не волнуйся… — Гермиона покусала губы. В словах друга был смысл, и отрицать его с ее стороны было бы глупо, только вот… Она вспомнила о той тревоге, что вызывал у нее Реддл, и по спине у нее пробежал холодок. Не верила она в то, что он просто так ее позвал. У него явно было что-то на уме, и интуиция твердила Гермионе, что добром это не кончится.

— Рон в шоке, кстати, — сказал вдруг Гарри.

Гермиона покраснела.

— Он так и сказал? — выдавила она.

— Он же Рон — ему ничего не надо говорить, у него и так на лице все написано. Теперь ему есть над чем поразмыслить. И я думаю, что мы очень скоро увидим результаты этих размышлений.

— Хотелось бы верить, — пробормотала Гермиона. — Эта вражда… Гарри, я так от нее устала…

— Я тебя понимаю, — он ободряюще сжал ее ладонь. — Но ты же знаешь Рона: он отличный парень, только порой говорит… ну, ты понимаешь.

— Ага, — вздохнула Гермиона, а затем слабо улыбнулась. — Спасибо за поддержку, Гарри. Что бы я без тебя делала.

— Всегда пожалуйста, — весело кивнул ей друг, и Гермиона встала. Она уже собиралась отправиться в спальню девочек, как вдруг кое о чем вспомнила.

— Ну а ты? Ты с кем идешь?

— Я? — переспросил Гарри. На его лице отразилось замешательство. — Эм… Я иду с Полумной. Как друг.

— Вот как, — сказала Гермиона. Гарри избегал встречаться с ней взглядом и явно ждал, когда она уйдет. Но Гермиона намеревалась задать еще один вопрос.

— Ну а… девушка, о которой я думаю? Ты не хотел ее пригласить?

— Она идет с другим, — быстро ответил Гарри. — Я… То есть, да. Она идет с другим.

— Понятно, — промолвила Гермиона. Пожалев своего друга, она не стала больше сыпать ему соль на рану и отправилась в спальню.

Том Реддл неторопливо прогуливался в коридоре, ведущем в башню Гриффиндора, привычно игнорируя хихиканье проходящих мимо девчонок и оживленный шепот, который они даже не пытались скрыть. За пять с половиной лет в Хогвартсе он научился не обращать внимания на тех, кто был ему бесполезен — качество, неизменно помогавшее ему абстрагироваться от ненужной суеты и здраво оценивать ситуацию.

Он знал, что Грейнджер согласится пойти с ним на вечер. Спасибо Уизли — возникшая между ними размолвка оказалась весьма кстати, хотя Том был уверен, что его план так и так увенчался бы успехом. В отличие от Малфоя, у него хватало ума не вступать в открытую вражду с людьми, которые в перспективе могли бы стать его ценными союзниками. А к этому времени Том твердо убедился в том, что из всех его однокашников таковым должна была стать в первую очередь Гермиона Грейнджер.

Своим прохождением Том тяготился. Будь жива его мать, возможно, все было бы иначе. Она стала бы его проводником в их общий мир, и рядом с ним с самого детства был бы кто-то, кто понимал, что он чувствует, и смог бы его направить. Но Меропа Реддл умерла при родах, и в глубине души Том знал, что его отец-маггл был этому почти рад. Том чувствовал, что между ними не было особой любви — иначе Реддл-старший не оставил бы новорожденного сына на попечение родителей и не уехал бы на другой конец страны, где вскоре нашел себе новую пассию. Этот поступок сына глубоко возмутил бабушку Тома, но сам он очень рано понял, что ему было все равно. Его отец был магглом, а Том был волшебником. Они принадлежали к разным мирам, так с какой стати Том стал бы поддерживать отношения с человеком, испугавшимся природы его матери и не принявшим его самого?

Получив письмо из Хогвартса, Том был вне себя от счастья. Наконец-то он погрузится в тот мир, к которому он принадлежал по праву рожденья, наконец-то он вернется домой! Будущее рисовалось ему в самых радужных красках. Том был уверен, что станет самым лучшим учеником в школе, и, разумеется, никогда не сомневался, что Распределяющая Шляпа определит его на Слизерин. Бабушка еще в раннем детстве показала ему старинный медальон с буквой «С» — одна из немногих реликвий, оставшихся от его матери. Том был потомком одного из основателей Хогвартса, а значит, сама судьба предназначила ему стать величайшим волшебником своего поколения.

Однако обучение в Хогвартсе скоро принесло ему разочарование. Том очень радовался, что наконец-то попадет в общество волшебников, но при столкновении с действительностью его детский идеализм потерпел полный крах. Он ожидал, что его товарищи будут такими же, как он — амбициозными, жадными до знаний, стремящимися как можно полнее изучить все магические науки без исключения. Но вместо этого он столкнулся с обыкновенными детьми — рассеянными, неуклюжими, в большинстве своем апатичными и озабоченными лишь тем, как бы повеселее провести свободное время и побыстрее избавиться от домашнего задания.

Но хуже всего было даже не это. Отправляясь в Хогвартс, Том не мог не признать, что чувствует волнение. Пусть он и был последним потомком Салазара Слизерина, его отец был магглом, что делало Тома полукровкой. Как отреагируют на него юные волшебники, воспитанные на идеях чистоты крови? Они ведь наверняка станут его презирать, и Том превратится в изгоя на собственном факультете. И как бы сильно он ни старался, он все равно будет не в силах ничего с этим поделать.

Однако уже к концу первого месяца обучения Том избавился от всяких иллюзий на сей счет. Несмотря на безупречность своих родословных, его однокашники-слизеринцы были такими же посредственностями, как и все остальные. Драко Малфой, что кичился богатствами своей семьи и при каждом удобном случае похвалялся связями своего отца, был просто смешон, а остальные не стоили даже того, чтобы о них упоминать. Разве что Беллатриса Блэк отличалась незаурядностью и подкрепляла свое происхождение острым умом и не менее острым языком, но, на вкус Тома, у нее был слишком вздорный характер. Иметь в своих рядах такую сторонницу было слишком непредсказуемо, а на данном этапе Том не мог себе позволить так рисковать. Поэтому он пошел другим путем — более извилистым, но сулившим больше преимуществ.

На первых курсах магглорожденная всезнайка Гермиона Грейнджер, пожалуй, возглавляла список наиболее раздражающих Тома однокурсников. Дело было не в том, что она всегда знала ответ на каждый вопрос учителя (Том и сам его знал), а в том, как отчаянно она старалась продемонстрировать всем и каждому глубину своих знаний. Будь Том заносчивым хулиганом вроде Драко Малфоя, он наверняка встречал бы грубостью или насмешкой каждую попытку Гермионы ответить быстрее всех и точно по учебнику, но он считал это выше своего достоинства. Вместо этого Том методично стремился обойти Грейнджер по каждому предмету и… терпел неудачу. Только в Защите от Темных искусств он оказался сильнее (победа, обернувшаяся пирровой, с тех пор как у них начались древние руны — предмет, по которому несносная Грейнджер всегда оказывалась на полшага впереди), а в остальном их превосходные результаты были одинаково превосходны. Эта ничья уязвила Тома и подстегнула его самолюбие, но, что бы он ни делал, обойти Грейнджер у него не получалось. Так прошло приблизительно три года, они стали чуть старше, и Том посмотрел на все под другим углом.

Какая-то его часть (видима, та, к которой с успехом взывала его бабушка, когда Том вел себя слишком высокомерно и пренебрежительно по отношению к другим людям) начала жалеть Гермиону. Возможно, даже ей сочувствовать. Пусть она училась на Гриффиндоре, клеймо магглорожденной не смывалось и в такой дружелюбной обстановке (хоть и было менее заметно). Том с содроганием поймал себя на мысли, что, родись он в семье магглов, наверное, умер бы со стыда — так чего же удивительного, что Грейнджер с таким пылом стремилась доказать всем и каждому, что она тоже заслуживает того, чтобы учиться в Хогвартсе и принадлежать к волшебному миру? К тому же, ее упорство и организаторские таланты были достойны восхищения. Том был уверен, что Рон Уизли не вылетел из Хогвартса только благодаря ее помощи, а еще ему не могло не импонировать, как в прошлом году она вместе с Поттером организовала отпор Амбридж. Министерство навязало Хогвартсу эту омерзительную прихлебательницу Фаджа в качестве «генерального инспектора», и она начала вмешиваться в учебный процесс, пытаясь повлиять на кадровые назначения. Однако когда она захотела уволить любимого студентами профессора Люпина, Поттер и Грейнджер возглавили подпольную борьбу, в которой приняли участие даже некоторые слизеринцы. В итоге учебный процесс фактически был саботирован студентами (с молчаливого одобрения профессоров), и разъяренный Фадж был вынужден отозвать Амбридж и ликвидировать бесполезную должность «генерального инспектора». Не то чтобы Том был большим поклонником Люпина, однако брошенный Поттером и Грейнджер вызов истеблишменту пришелся ему по душе. И он знал, что все это предприятие обернулось успехом в первую очередь благодаря Грейнджер. Из всех учеников только у нее и у Тома было достаточно ума, предприимчивости и смекалки, чтобы провернуть это дело, а поскольку Том в этой затее не участвовал, элементарный метод исключения подсказал ему правильный ответ.

Поэтому сегодня Том шел на званый ужин к Слизнорту в компании самой одаренной ведьмы Хогвартса, надеясь, что его доводы окажутся достаточно убедительной приманкой, и Гермиона не сможет устоять перед искушением взяться за амбициозное и поистине революционное дело. А на сплетни, которыми буквально взорвался Хогвартс после того, как та гриффиндорка растрезвонила всем новость о том, что Том Реддл и Гермиона Грейнджер вместе идут на званый вечер, ему было наплевать. Он считал ниже своего достоинства обращать на них внимание и прекрасно знал, что никто не посмеет в открытую шутить над ними или, тем более, позволять себе двусмысленные намеки. Все слишком хорошо знали, каким выдающимся волшебником был Том Реддл, чтобы так рисковать.

Гермиона появилась точно в назначенный час. Выглядела она симпатично — вечно лохматые волосы прибраны, на лице — легкий ненавязчивый макияж. А еще… Том не смог сдержать усмешки. Что ж, платье она выбрала удачное.

— У меня, что, на лице что-то написано? — подозрительно спросила у него Гермиона вместо приветствия.

— И тебе добрый вечер, — Том продолжал усмехаться. — Нет, ничего такого.

— Почему ты тогда надо мной смеешься?

— А ты не понимаешь? Гермиона, я ожидал от тебя большего. Ты идешь на званый вечер со мной, а платье подобрала под цвет прекрасных глаз Поттера.

Ее взгляд упал на отворот его мантии, и она в ужасе приложила ладони ко рту.

— А я еще так радовалась, что наконец-то подвернулся случай надеть это платье!.. — простонала Гермиона. — Какой кошмар!

— Почему кошмар? — развеселился Реддл. — Что, в зеленом могут ходить только слизеринцы? А гриффиндорцы, значит, только в красном? Тогда я не завидую пуффендуйцам — никогда не любил желтый.

— Да ну тебя! — покраснев, Гермиона быстрым шагом пошла по коридору. — Сейчас все будут думать, что у нас свидание!

— Свидание? В компании старого Слагги и двух дюжин расфуфыренных подростков? Как-то слишком многолюдно, не находишь?

Гермиона не удостоила его ответом, и до кабинета Слизнорта они дошли молча.

Традиционный рождественский вечер для любимчиков профессора зельеваренья и по совместительству декана факультета Слизерин они посещали не первый год, и обычно все проходило довольно пафосно и нудно. Сначала ученики рассаживались ужинать за большим столом, и Слизнорт уделял внимание каждому из них, расспрашивая их о знаменитых родственниках или, в случае магглорожденных студентов, об их учебных достижениях. А после ужина стол исчезал, и его место занимал танцпол. Слизнорт всегда приглашал один и тот же струнный квартет, который играл не слишком зажигательную, но приятную музыку, под которую одинаково охотно танцевали стеснительные студенты вроде Невилла Долгопупса и гордецы-аристократы вроде Беллатрисы Блэк.

— Так о чем ты хотел поговорить? — спросила Гермиона, когда квартет заиграл первую мелодию, и на танцпол вышло несколько пар.

К ее изумлению, Том протянул ей руку.

— Не окажешь честь?

— Ты что, хочешь танцевать? — шикнула Гермиона, стремительно розовея.

— Я хочу с тобой поговорить, а ничто так успешно не обеспечивает приватность, как танцевальная площадка, — Том взял ее за руку и повел в центр зала.

— Мог бы ограничиться Заглушающими чарами, — пробормотала Гермиона. Не то чтобы она не любила танцевать, но подобная близость с кем-то вроде Реддла смущала ее, и эти эмоции мешали ее рациональному мышлению.

— Заглушающие чары, как и любые другие чары, привлекают внимание, — сказал Том. — А мой опыт подсказывает, что если в деле не замешана магия, волшебники точно не обратят на него внимания.

Гермиона ничего не ответила, но ее напряжение чуть ослабло. Мысленно Том похвалил себя за проницательность: его удачное замечание не только отвлекло ее от лишних эмоций, но и настроило на ту тему, которую он хотел обсудить.

— Скажи мне, Гермиона, — промолвил он примерно через минуту, когда они достаточно протанцевали, чтобы другие гости потеряли к ним интерес и перестали пялиться, — чем ты планируешь заняться после Хогвартса?

— Хотела бы я знать… — смотря ему за плечо, Гермиона поймала взглядом Гарри, который беседовал с Полумной. Эксцентричная когтевранка была одета в лиловое платье с рюшами, а в ее ушах привычно болтались свежие редиски. — Наверное, попытаюсь устроиться на работу в Министерство. Хотя…

— Хотя?.. — Том приподнял бровь.

— Хотя, если честно, я думаю, что мне там будет скучновато. Мне не хочется быть чиновником — бумажная работа и бюрократия в магическом мире устроены ничуть не лучше, чем в маггловском. Поэтому, наверное, я продолжу заниматься наукой. Миссис Поттер, мама Гарри, обещала поговорить со своими знакомыми — может быть, кто-нибудь из них возьмет меня стажером.

— Это, значит, не будет скучно? — усмехнулся Том.

Гермиона закатила глаза.

— А ты что предлагаешь? Если бы я могла реально что-то изменить, я бы, возможно, и пошла в Министерство, но кто меня послушает? Я магглорожденная волшебница, и у меня нет никакого авторитета. Это только в маггловских сказках мир покоряют герои без роду и племени. В жизни такого не бывает.

— Ну да, не бывает, — протянул Том. — В жизни волшебники летают на метлах, варят зелье удачи и превращают свисток в часы, но смиренно смотрят в лицо собственной деградации, потому что совершенно не ориентируются в окружающем их мире.

Впервые за весь вечер Гермиона посмотрела на него с интересом.

— Мне всегда казалось, что ты слишком горд своим статусом волшебника, чтобы говорить о них в таком тоне.

— А что тебя удивляет? Мои слова о деградации? Гермиона, я учусь на Слизерине. Когда ты в последний раз имела удовольствие созерцать магические таланты Драко Малфоя? Или Крэбба и Гойла?

— Не все ведь такие, как Крэбб и Гойл, — заметила она.

— О, разумеется, — Том вытянул руку, побудив ее обернуться вокруг себя, и благодаря этому они сменили место на танцполе. — Видишь Беллатрису Блэк?

Гермиона слабо кивнула, поджав губы. Пожалуй, из всех волшебников, что она знала, именно Беллатриса вызывала у нее самые противоречивые чувства. Неприступная гордячка, она столь высокомерно взирала на окружающих, что можно бы было подумать, будто они были пылью под ее ногами. Гермиону Беллатриса вообще игнорировала — еще бы, ведь таких, как она, «благороднейший и древнейший» дом Блэков издревле именовал «грязнокровками», не находя в этом ничего зазорного. Однако Гермиона знала, что у истории Беллатрисы была и другая сторона, которая… заставляла ее испытывать к слизеринке жалость.

— Старинное семейство, блюстители чистоты крови и ревностные хранители родовых магических секретов, — Том презрительно усмехнулся. — Но вот незадача: Сигнус и Друэлла Блэк, родители Беллатрисы, мало того что являются представителями младшей ветви династии, так еще и произвели на свет одних дочерей.

Гермиона слегка нахмурилась. Эта история столько раз муссировалась хогвартскими сплетниками, что успела ей надоесть уже к концу первого семестра обучения. Беллатриса была младшей из трех сестер, причем разница в возрасте со старшей, Нарциссой (матерью Малфоя) составляла у нее двадцать лет, а со средней, Андромедой — восемнадцать (впрочем, Андромеду изгнали из рода, после того как она вышла замуж за магглорожденного волшебника, и с тех пор ее никто не брал в расчет). Потерпев неудачу первые два раза (а иначе, как неудачей, отсутствие наследника мужского пола Блэки назвать не могли), мистер и миссис Блэк, по слухам, прибегли к какой-то древней родовой магии… и стали родителями дочери в третий раз. Разумеется, эта история разлетелась по всему волшебному сообществу, и с тех пор злые языки как только не подшучивали над Блэками и их «родовыми» магическими экзерсисами.

— Не думаю, что Беллатриса видит в этом повод для смеха, — тихо сказала Гермиона. Краем глаза она продолжала следить за слизеринкой. В данный момент та нарочито весело смеялась какой-то шутке Теодора Нотта, с которым пришла на вечер. Беллатриса определенно отдавала себе отчет в том, как эффектно выглядела в своем расшитом золотыми и серебристыми нитями роскошном черном платье с умеренным вырезом. Но что-то подсказывало Гермионе, что восхищенные взгляды юношей и завистливые вздохи девушек ничуть ей не льстили. В Хогвартсе Беллатриса могла быть царицей, но в родном доме она неизменно превращалась в разочаровавшую своих родителей обузу.

— А зря, — возразил Том. — Она умная и талантливая колдунья, а ее родная семья низводит ее роль до репродуктивного органа у нее между ног. Родомагия! — он презрительно фыркнул. — Волшебники, которые верят в эту чушь, ничем не лучше магглов, что пьют мочу, надеясь таким образом очистить свой организм.

— Я читала, что в Средние века родовая магия была довольно эффективна, — задумалась Гермиона. — Хотя, конечно, там речь шла о менее масштабных проблемах. С ее помощью можно было отыскать пропавшего родственника или заговорить амулет, но я не думаю, что кто-то надеялся таким образом повлиять на пол будущего ребенка.

— Вот именно, — поморщился Том. — А в наше время волшебные семьи с многовековой историей позорят себя подобными площадными фокусами, при этом претендуя на статусность и величие. И пока волшебники, подобные Блэкам, будут обладать большой властью только потому, что их прогнивший род насчитывает много сотен лет, нам с тобой в волшебном мире делать нечего.

Музыка замолкла на несколько секунд — квартет закончил играть первую мелодию и почти сразу же перешел ко второй. Гермиона отреагировала с запозданием, но все-таки позволила вновь вовлечь себя в танец.

— Тогда что ты предлагаешь? — сбитая с толку его неожиданным выводом, спросила она.

— Я предлагаю нам перестроить волшебное сообщество, — сказал Том. — Разумеется, на это уйдут годы, и мы не справимся с этим в одиночку, но наших совместных усилий будет достаточно для успешного старта.

— Перестроить волшебное сообщество? — с тревогой повторила Гермиона. Так вот в чем был подвох… — И как же ты собрался это сделать? Неужели…

— Пока ты не сказала больше, — прервал ее Том. — Не бойся, я не намерен действовать в стиле Гриндевальда. Его величие нельзя отрицать, но его методы были крайне непродуманны. Насилием ничего не добьешься. Люди в целом — и волшебники, и магглы — обожают сопротивляться насилию, всю свою историю они только этим и занимаются. Террор против них бесполезен. Чтобы по-настоящему их изменить, нужно действовать медленно и осторожно. Заставить их поверить в то, что нужные нам перемены — именно то, чего они больше всего хотят. А возглавим их, разумеется, мы сами.

— И в чем заключается твой план? — Гермиона нервно рассмеялась. Какой же она была дурой. Ведь ясно же, что Реддл — типичный мегаломан, которому вскружили голову его школьные успехи, и который пытается заглушить свой комплекс неполноценности из-за полукровного статуса мечтами о всемирном магическом переустройстве.

— Мой план, Гермиона, заключается в том, что волшебникам пора выйти из тени, но не так, как того желал Гриндевальд. Нам необходимо проникнуть в маггловский мир и постепенно поставить его под свой контроль. Политика, бизнес, культура. Если волшебники смогут интегрироваться, сохраняя Статут о секретности, они получат возможность влиять на принятие решений и перестроить маггловский мир под свои нужды.

Гермиона хотела спросить, зачем волшебники стали бы это делать, но вопрос растаял у нее на губах. Конечно, Реддл имел в виду не всех волшебников, а только тех, кто, как они, был вхож в оба мира, магический и маггловский. Картинка медленно сложилась, и Гермиона невольно поежилась. Ей вспомнилось, насколько неуклюже вел себя в обычном мире даже такой магглофил, как Артур Уизли, отец Рона, и как его сын так и не смог освоить обыкновенный телефон. Но если представить на их месте волшебников, легко ориентирующихся в маггловском мире и, к тому же, обладающих определенными амбициями… Говоря о перестройке волшебного сообщества, Реддл, конечно, в первую очередь думал о себе. Сейчас у него ничего не было, но если он осуществит задуманное и обретет власть в маггловском мире, это станет отличным рычагом давления на магическое сообщество. Ведь эти два мира не были полностью автономными. В Хогвартс постоянно поступали ученики из маггловских или смешанных семей. Гермиона представила, что будет, если они попадут под влияние Реддла. Конечно, все это будет выглядеть весьма невинно. Помощь в интеграции, налаживание связей, полезные советы по тем или иным вопросам… И вот уже полукровки и магглорожденные с надеждой смотрят на того, кто стал для них проводником в новый незнакомый мир. Через некоторое время, когда они выпустятся из Хогвартса, они пойдут искать работу… Конечно, они уже будут знать, к кому обратиться в первую очередь. И даже если они вернутся в маггловский мир, они все равно будут ему обязаны. Безупречная схема. Слизнорту с его ребяческим тщеславием такое и не снилось. А самое смешное заключается в том, что когда волшебное сообщество опомнится, будет уже слишком поздно. Потому что Реддл прав: волшебники никогда не обращают внимания на вещи, не связанные с магией.

— Прости, но в этом я участвовать не буду, — не дожидаясь окончания мелодии, Гермиона отпустила его и ушла с танцпола. С большим удовольствием она ушла бы и с вечеринки, но ей не хотелось доводить дело до новых пересудов.

К ее удивлению, Реддл воспринял ее поступок спокойно. Небрежным жестом взяв с подноса проходящего мимо официанта два бокала сока, он подал один из них своей спутнице.

— Пожалуйста, Гермиона, не стоит разыгрывать оскорбленную добродетель. Когда ты в прошлом году пошла против Министерства, ты без всяких угрызений совести воспользовалась самыми «неблагородными» методами.

— Это другое! — она вспыхнула, но бокал все-таки взяла.

— Да неужели? — Реддл издевательски усмехнулся. — Это еще почему? Потому что тот план предложили двое гриффиндорцев, а этот — слизеринец?

— Потому что Амбридж собиралась уволить ни в чем не повинного человека! — шикнула Гермиона. Они стояли далеко от остальных, но у нее было такое ощущение, будто абсолютно каждый из гостей прислушивался к тому, о чем они говорили. — А ты собираешься манипулировать людьми, пользуясь тем, что ты волшебник!

— Гермиона, людьми манипулируют постоянно, и я всего лишь хочу извлечь из этого максимальную выгоду для всех, в том числе для них самих.

— А в первую очередь — для самого себя! — осуждающе бросила Гермиона.

Его глаза потемнели, и он тихо сказал:

— Нет, Гермиона, в первую очередь я думаю о таких, как мы с тобой. Будь мы хоть трижды одаренными магическими уникумами, для аристократов вроде Малфоев и Блэков мы навсегда останемся грязью, а для идеалистов вроде Уизли и Поттеров — любопытными диковинками, которые могут стать полноценной частью их мира лишь посредством брака. Честно говоря, меня это не прельщает, — он поджал губы, и Гермиона различила в его взгляде обиду. Да, все было так, как она предполагала. Реддл слишком страдал из-за своего полукровного статуса, а еще у него не было друзей. Весьма опасное сочетание для столь одаренного волшебника.

— К сожалению, я не смогу тебе помочь, — промолвила Гермиона. — Мне жаль, что ты… одинок, но…

— Что значит, я одинок? — прервал ее Том. — Какое отношение это имеет к нашему делу?

— Нет никакого «нашего дела», — Гермиона покачала головой. — Я не знаю, чем я займусь после Хогвартса, но я не политик и не революционер. Я хочу стать частью волшебного мира, а не перекраивать его под себя, пользуясь его недостатками.

Том смерил ее долгим взглядом, в котором не было разочарования, и это насторожило Гермиону. Если бы он разочаровался, то наверняка оставил бы надежду ее переубедить, а так… Похоже, он все еще считал, что сможет привлечь ее на свою сторону.

Его следующие слова подтвердили ее выводы.

— Когда-нибудь ты передумаешь. А поскольку я весьма терпелив, я подожду, — Том отставил бокал и снова подал ей руку. — И раз уж мы пришли на вечеринку, предлагаю снова потанцевать.

— Я так хорошо танцую? — съязвила Гермиона, отдавая свой нетронутый бокал официанту и принимая руку Тома.

— Нет, просто при виде тебя Пэнси Паркинсон так смешно зеленеет от зависти, что на ее фоне русалки Черного озера кажутся просто красавицами. А в моей жизни слишком мало забавного, чтобы отказывать себе в удовольствии лишний раз ее позлить.

Гермиона ничего не ответила. Определенно, после этого вечера ей будет о чем подумать, только вот ответа на вопрос, что ей со всем этим делать, она не найдет ни в одной книге из библиотеки Хогвартса.

— Мама была права: надо было остаться дома, — проворчал Гарри, плотнее кутаясь в мантию.

— Миссис Поттер всегда права, — улыбнулась Гермиона. Пряди ее каштановых волос были сплошь унизаны снежинками, словно она украсила их причудливой сеткой, вышитой искусной мастерицей.

— Проблема в том, что в рождественские праздники у нас дома постоянно кто-то гостит, и вся эта суета мне уже надоела. Я устал без конца есть и болтать, — вздохнул Гарри. — И, конечно, как только я вышел на улицу, город накрыл снегопад.

— Зайдем во «Флориш и Блоттс», здесь снегопада нет, — предложила Гермиона. К чести Гарри, он не стал закатывать глаза — он уже давно научился принимать как должное перманентное желание лучшей подруги периодически наведываться в книжные магазины.

К тому же, после холодной ветреной улицы теплое помещение показалось им обоим раем. Хорошенько отряхнув мантии, чтобы ненароком не закапать книги, они принялись не торопясь прохаживаться между полками. Сегодня здесь было не очень много покупателей, и в непривычной тишине они старались говорить почти шепотом, будто находились в библиотеке.

— Что слышно от твоего крестного? — спросила Гермиона, просматривая корешки книг, разложенных под вывеской «Распродажа». — Ему все-таки удалось получить разрешение на проведение новой волшебной гонки?

— Удалось-то удалось, только желающих участвовать почти нет, — Гарри не скрывал свой скепсис. — Честно говоря, меня это не слишком удивляет. Я люблю летать, но лучше буду делать это на метле, а не на заколдованном мотоцикле.

— Я тебя понимаю, — сказала Гермиона. Она вообще не любила летать (разве что на маггловских самолетах), да и авантюризм Сириуса Блэка, лучшего друга Джеймса Поттера и крестного отца его сына, всегда ее немного беспокоил. Гермиона опасалась, что однажды Сириус попадет в серьезную передрягу, и выручать его придется именно Поттерам.

— А слушания в Визенгамоте? — спросила она. — Когда они возобновятся?

— В феврале, — кисло сообщил Гарри. — Мама от этого не в восторге. Она говорит… — он замялся. — Ну, в общем, она считает, что Сириус нарочно превращает все это в спектакль.

— Но ведь его требования законны, — Гермиона не ожидала, что Лили Поттер не одобрит стремления Сириуса восстановить справедливость. — Если миссис Блэк выжгла его с фамильного древа и лишила наследства, он вправе подать на нее в суд.

— Все верно, только судебное разбирательство могло быть закрытым, а Сириус настоял на открытом процессе, — Гарри с невеселым видом пролистал учебник по Защите от Темных искусств за седьмой курс и с неодобрением вернул его на полку, словно тот был лично виноват в семейных неурядицах его крестного. — Он говорит, что хочет продемонстрировать всему волшебному миру косность и отсталость Блэков и выставить их на посмешище, а мама считает, что это может привести к тому, что на посмешище выставят его самого. Ты же знаешь — у его родителей много единомышленников. Готов поспорить, Малфои уже пускают слюни, предвкушая предстоящее зрелище, — он поморщился.

Гермиона нахмурилась. Гарри был прав — такие скандалы служили на пользу лишь бессовестным репортерам вроде Риты Скитер и настраивали волшебные семьи друг против друга. Ей вспомнился вечер у Слизнорта, и она передернула плечами.

— Твоя мама не пыталась его урезонить?

Гарри только рукой махнул.

— Урезонить? Сириуса? Ты слишком плохо его знаешь, — он помолчал. — Знаешь, я иногда думаю, что Сириус… ну, что ему все это нравится.

— Создавать скандалы? — уточнила Гермиона.

— Злить свою семью, — вздохнул Гарри. — Они собачатся с тех самых пор, как в одиннадцатилетнем возрасте он поступил на Гриффиндор. Я понимаю — родители у него не сахар, и все эти аристократические заскоки вызывают у меня тошноту, но Сириус… Он же открыто их провоцирует. На его месте я бы просто перестал обращать на них внимание, и все.

— Но это не так-то легко сделать, — заметила Гермиона. — Все-таки миссис Блэк лишила его наследства.

— Он сам говорит, что оно ему не нужно. Весь этот процесс он затеял не ради денег, а из принципа. Я же говорю — ему нравится их злить. И, честно говоря, эта вражда мне уже осточертела, — Гарри подошел к одной из полок, делая вид, что хочет посмотреть книги по квиддичу. Гермиона не стала развивать эту тему. Ее друг и без того оказался в непростой ситуации.

То, что Гарри испытывал чувства к Беллатрисе Блэк, младшей двоюродной сестре своего крестного, Гермиона поняла еще в прошлом году. Сначала она думала, что речь идет о простом спортивном уважении: Гарри и Беллатриса оба играли в квиддич на позиции ловца, и каждое их противостояние оборачивалось захватывающим зрелищем, оценить по достоинству которое мог даже такой неискушенный зритель, как Гермиона. Но потом она поняла, что дело было не только в квиддиче. Гарри был весьма сдержан и тщательно оберегал свой секрет, но Гермиона не зря была его лучшей подругой. Слишком уж внимательным и собранным он становился, когда рядом появлялась Беллатриса, слишком корректно вел себя по отношению к этой надменной гордячке. Тому была своя причина, и Гермиона скоро ее нашла, хотя сначала отказалась в это поверить. Чтобы добрый, чуткий Гарри влюбился в эту холодную, жестокую девушку? Конечно, любовь зла (и кому, как не Гермионе об этом знать), но не до такой же степени. Гермиона не могла взять в толк, что Гарри разглядел в Беллатрисе, но потом все-таки нашла ответ. Он испытывал к ней симпатию именно потому, что был добрым и чутким. И, подобно своей матери, был способен разглядеть свет даже в кромешной тьме.

В конце концов он сам все ей рассказал — между лучшими друзьями не было секретов. Дело в том, что его двоюродная бабушка была родной сестрой дедушки Беллатрисы, и когда-то давно, еще до Хогвартса, они оказались вместе на каком-то скучном приеме. Гарри, как воспитанный мальчик, сначала повсюду ходил за родителями и вежливо слушал разговоры взрослых, но потом Джеймс, и сам помиравший со скуки, разрешил ему «пойти поиграть», и Гарри принялся бродить по огромному особняку. В одной из комнат он и встретил черноволосую кудрявую девочку. Она плакала, но когда он спросил, почему, она обозвала его и попыталась ударить, но Гарри увернулся. Его с детства приучили к тому, что девочек бить нельзя, поэтому он не дал ей сдачи, и отсутствие реакции с его стороны ее озадачило. Она смотрела на него яростным, полным боли взглядом, а затем ее глаза снова наполнились слезами, и она убежала. Только потом Гарри узнал, кто она была такая, и догадался, почему она плакала.

Гермиона знала, о чем он думал. У Беллатрисы никого не было. Отец и мать лишь терпели ее присутствие и уже давно нашли ей жениха, считая дни до того момента, когда они наконец-то сбудут ее с рук. Одной из старших сестер не было до нее дела, с другой ей общаться запретили, и пусть каждый волшебник в стране знал ее историю, ни один из них не был ей другом. Для них она оставалась героиней сплетен. Кто-то жалел ее, кто-то презирал, но и для тех, и для других она была всего лишь персонажем новостей — без индивидуальности, без чувств, без характера. Гермиона не испытывала к Беллатрисе симпатии, но даже если бы та в лицо назвала ее «грязнокровкой», она бы не смогла ее возненавидеть. И ни за что на свете не променяла бы свою магглорожденность на ее чистокровность.

— Кажется, снегопад прекратился, — сказал Гарри, вытянув шею, чтобы лучше разглядеть окно за стопками книг. — Можем еще немного погулять, если хочешь.

— Давай, — согласилась Гермиона. Гарри пошел к выходу из лавки, но она вдруг замешкалась.

— Что такое? — он обернулся.

— Я… — Гермиона в нерешительности покусала нижнюю губу. — Я тут вспомнила — через три дня у Тома Реддла день рождения…

— Тридцать первого декабря? — присвистнул Гарри. — Не везет ему. А откуда ты знаешь?

— Слизнорт упоминал об этом на первом курсе. Ты же знаешь — на Слизерине, как и у нас, каждые три месяца устраивают небольшой праздник в честь именинников…

Гарри рассмеялся.

— Гермиона, я в жизни бы не вспомнил, что там Слизнорт говорил на первом курсе.

— Это потому, что твоя мама научила тебя варить все зелья за четыре курса обучения, еще до того, как тебе пришло письмо из Хогвартса, — насупилась Гермиона. Преимущество, которым обладал ее лучший друг в том, что касалось зельеваренья, до сих пор ранило ее гордость.

— Ладно, вернемся к Реддлу, — сказал Гарри. — Ты хочешь сделать ему подарок? Я думал, вы с ним не нашли общего языка.

— Не нашли, верно. Но… — Гермиона слегка порозовела. — То есть… Я думаю, ему вряд ли кто-то дарит подарки… ну, со Слизерина. Вроде бы у него нет друзей.

— Значит, ты хочешь с ним подружиться? — Гарри снова посмотрел на нее тем странным взглядом, в котором не было удивления или поддразнивания — только констатация факта, к которому он уже давно пришел своим умом.

Гермиона его вопрос проигнорировала. Наверное, тогда он сказал правду — ей просто хотелось пообщаться с таким же талантливым ровесником, как она. Ничего больше. И пусть взгляды Реддла ее тревожили, она не могла не понимать, откуда они взялись. Как понимала и то, почему Гарри сочувствовал Беллатрисе.

— Куплю ему книгу по древним рунам, — решила она.

— Не боишься, что он превзойдет тебя по этому предмету? — улыбнулся Гарри.

— Нет, — Гермиона тряхнула волосами. — Это будет мне неплохим вызовом. А вызовы, это так по-гриффиндорски.

Гарри с усмешкой покачал головой и ничего не ответил.

* * *

Заплетя волосы в тугой низкий хвост, Беллатриса наложила на свою спортивную мантию водоотталкивающие чары и оседлала свою метлу. Погода сегодня была отвратительной даже по меркам Британии, но это лишь подстегивало ее желание провести весь день на поле для квиддича. Раз уж она осталась в Хогвартсе на рождественские каникулы, она проведет это время с пользой. Потому что Кубок по квиддичу в этом сезоне достанется Слизерину. Даже если ей придется выцарапать его из рук рыжеволосого увальня по имени Рональд Уизли.

Оттолкнувшись от земли, Беллатриса взлетела в воздух и выпустила снитч. Дождь и туман создавали дополнительные препятствия, и это вызвало у нее мрачное удовлетворение. Строго говоря, ее основным противником в борьбе за Кубок был не какой-то там мерзкий Уизли, а Гарри Поттер, ловец и капитан команды Гриффиндора. Но о нем Беллатриса предпочитала не думать. Каждый раз, когда у нее перед глазами возникало его лицо, она чувствовала себя никчемной и отвратительной. Сам Гарри не был ей неприятен — просто так уж вышло, что из всех учеников Хогвартса только он видел ее настоящей. Это случилось еще до школы, когда он застал ее плачущей на том идиотском приеме. С тех пор каждый раз, когда Беллатриса ловила его взгляд, ей казалось, что он просвечивает ее насквозь. И хуже всего было не то, что Гарри знал ее, как облупленную. Хуже всего было то, что он ее за это не осуждал.

Беллатриса с детства привыкла ненавидеть. Это была единственная наука, которую «благороднейший и древнейший» дом Блэков был способен преподать своим членам. Беллатриса ненавидела родителей за их презрение и нелюбовь. Ненавидела сестер за то, что их никогда не было рядом. Ненавидела волшебников за то, что те сплетничали у нее за спиной, и магглов — за то, что от них никто ничего не требовал. Но больше всего Беллатриса ненавидела себя. За то, что родилась девочкой. И за то, что ничего не могла с этим поделать.

Магия была ее единственной отдушиной. Не потому, что помогала сбежать от самой себя, зарывшись в книги, как это делали заучки вроде Реддла и Грейнджер, а потому, что только она давала жизни Беллатрисы смысл. Ей нравилось быть ведьмой, и колдовство доставляло ей истинное удовольствие. В чем оно заключалось, было не так уж и важно — Беллатриса с одинаковым энтузиазмом колдовала на уроках Трансфигурации и Заклинаний, варила зелья под руководством профессора Слизнорта и изучала звездное небо на самом верху Астрономической башни. Но больше всего она любила летать, поэтому квиддич стал ее самой большой страстью. Он соединял в себе все, что заставляло ее чувствовать себя живой: пьянящую свободу полета, возможность сбежать от ненавистной семьи и всего волшебного мира, а главное — шанс проявить себя и одержать такую желанную победу.

Поэтому сегодня, невзирая на отвратительную погоду, Беллатриса снова вышла тренироваться, оставив на земле все, что отравляло ее жизнь — родственников с их предрассудками, однокашников с их сплетнями и профессоров с их занудством. С собой она взяла лишь мысли о том, как победить Гарри Поттера. Ведь это была единственная причина, по которой она могла о нем думать.

Иначе и быть не могло.

Во время индивидуальных тренировок Беллатриса никогда не следила за временем и поэтому не могла сказать, сколько минут или часов проводила на поле. Она поймала снитч один раз… второй… третий… В четвертый раз она искала его особенно долго. Возможно, другой студент на ее месте сдался бы и решил, что на сегодня тренировок достаточно, но Беллатриса никогда не сдавалась. И поймала трепещущий мячик у одного из колец для квоффла.

Когда она приземлилась, чтобы глотнуть воды, от соседней трибуны отделилась маленькая фигурка в черной утепленной мантии.

— Мисс Блэк! — пропищала фигурка, подбегая к ней. Беллатриса узнала слизеринку-второкурсницу — кажется, она состояла в родстве с кем-то из Кэрроу. Несчастная. — Мисс Блэк, вас зовет профессор Слизнорт!

— Что ему понадобилось? — Беллатриса раздраженно вскинула брови.

— Я не знаю! — испуганно ответствовала младшекурсница. — Он попросил меня вас позвать, а больше я ничего не знаю!

— Ну ладно, — смягчившись, произнесла Беллатриса. Еще не хватало довести до припадка эту невинную овечку. — Я сейчас буду.

Девочка поспешно кивнула и побежала в замок. Беллатриса неторопливо собрала свои вещи и направилась в раздевалку.

Уже когда она оказалась в коридоре, ведущем в кабинет декана Слизерина, Беллатриса поняла, почему он ее позвал — эти вонючие духи она везде узнает.

— Цисси! — Беллатриса с большим трудом удержалась от того, чтобы открыть дверь пинком, но стучать все равно не стала. К Слизнорту она всегда относилась без особого уважения: его лизоблюдство перед аристократами вызывало у нее тошноту. Вот и сейчас моржеподобный декан почти с раболепным почтением взирал на ее старшую сестрицу, которая смотрела на все вокруг с таким выражением лица, будто бы у нее под носом лежала куча драконьего навоза.

— Беллатриса, — Нарцисса Малфой произнесла ее имя, почти не разжимая губ, и встала — идеально прямая спина, складки дорогой мантии лежат столь безупречно, что впору выставлять ее в витрине в качестве манекена. — Почему ты не явилась домой на рождественские праздники?

— Потому что в гробу я видала и дом, и праздники, — бесстрастно ответила Беллатриса. Слизнорт ойкнул, приложив ко рту пухлую ладонь. Нарцисса удостоила его своим фирменным «аристократическим» взглядом, и, поняв намек, он поспешил покинуть свой собственный кабинет.

— Не смей мне грубить, — Нарцисса не повышала голоса, но по тому, как она сжала свою сумочку, было понятно, что ей очень трудно сдерживаться. — Ты же знаешь: наши отец и мать пригласили лорда и леди Лестрейндж…

Беллатриса громко расхохоталась.

— Лорд и леди Лестрейндж! — издевательски передразнила она. — Ты хоть себя слышишь? Из этих французских придурков такие же «лорд и леди», как из твоего сына — выдающийся волшебник!

— Не смей оскорблять Драко! — вспыхнула Нарцисса.

— А ты не смей указывать мне, что я должна делать! Помнится, когда-то наш драгоценный папочка обещал оттаскать меня за волосы, если я проявлю неподчинение! Чего же в этот раз он не воплотил в жизнь свою угрозу?

— Потому что он надеется на твое благоразумие! Рудольфус Лестрейндж — отличная партия, и если ты будешь вести себя подобающим образом, через два года тебе не придется больше возвращаться в наш дом, который ты так ненавидишь!

— И кого ты пытаешься обмануть этими сказками, Цисси?! — от ярости Беллатрису аж трясло. — Как ты смеешь утверждать, что отец надеется на мое «благоразумие», когда на самом деле он просто хочет избежать скандала! Потому что он бы точно его получил, если бы притащил меня домой против моей воли, а ему ведь так не хочется еще раз опозориться перед «лордами и леди»!

Нарцисса прожгла сестру убийственным взглядом. Выждав несколько секунд, чтобы унять эмоции, она оправила элегантным жестом прядь своих белых волос и почти ровным голосом произнесла:

— Что ж, тетя Вальбурга это предвидела. Я передам родителям твои слова, а тебе передаю следующее. Наш отец заявил, что если ты и дальше продолжишь саботировать его усилия выдать тебя замуж, он перенесет твою свадьбу с Рудольфусом на год вперед. Таким образом, она состоится в сентябре следующего года.

Кровь отхлынула от лица Беллатрисы.

— Он не посмеет… — выдохнула она. — Мне еще год учиться в Хогвартсе, он…

— Поскольку тебе уже исполнилось шестнадцать, ты уже можешь выйти замуж, — бесстрастно сказала Нарцисса. — И Рудольфус великодушно разрешает тебе закончить образование. Разумеется, тебя переведут в Шармбатон, но, насколько я слышала, это отличная школа.

Беллатриса медленно помотала головой, не сводя потрясенного взгляда с сестры.

— Ну ты и тварь… — прошептала она. — Как ты только можешь быть такой бессердечной тварью… Я ведь твоя сестра — неужели ты…

Нарцисса не дала ей договорить. Схватив Беллатрису за запястье, она больно вывернула ей руку.

— Не смей меня оскорблять! — прошипела она. — И не смей попрекать меня нашим сестринством — я все о нем знаю! Если ты не забыла, у нас была еще одна сестра, но она предпочла трусливо сбежать и оставила меня в полном одиночестве! Ты думаешь, я этого хотела? Думаешь, я любила Люциуса бесконечной любовью, о которой поют по радио безмозглые колдуньи вроде Селестины Уорлок? Как бы не так! Но я знала, что значит носить фамилию Блэк, и понимала, в чем состоит мой долг! Поэтому, дорогая сестричка, если понадобится, ты выйдешь замуж за Рудольфуса хоть завтра! И будь уверена: я первой провозглашу тост за здоровье молодых. Потому что мне уже осточертели эти бесконечные сплетни и скандалы, — напоследок впившись ухоженными ногтями в ее кожу, Нарцисса резко выпустила ее руку и стремительно покинула кабинет.

В гостиную Слизерина Беллатриса вернулась, как во сне. Ощущение было таким, словно ей в голову прилетел бладжер. Или кто-то наложил на нее заклятье Империо. Они как-то практиковались в противодействии ему на уроке Защиты от Темных искусств, и Беллатриса до сих пор помнила то приятное чувство отупения, которое приходило вместе с ним. Ни о чем не нужно думать, ни о чем не нужно волноваться. Все уже решили за тебя, а ты всего лишь плывешь по течению и подчиняешься… подчиняешься… подчиняешься…

В ванной комнате, стянув с себя одежду, Беллатриса машинально встала под душ и на всю мощность включила воду. Струи горячей воды потекли по ее телу, но целую минуту она словно этого не замечала. Только когда жар стал слишком невыносим, она убавила напор и медленно сползла на пол. Обхватив колени дрожащими руками, Беллатриса наконец-то разрыдалась.

Гермиона задумчиво покусала перо. Так, с эссе для профессора Флитвика она разобралась — можно было приниматься за домашнее задание для Макгонагалл…

— Занята?

От неожиданности она едва не подпрыгнула. Подняв голову, Гермиона увидела Тома Реддла.

— Нет, я просто так пришла в библиотеку и разложила вокруг кучу книжек, — проворчала она.

Реддл усмехнулся.

— Саркастична, как всегда, — он сел на свободный стул. — Как прошли каникулы?

— Быстро, — Гермиона сложила пергамент с готовым эссе и взяла чистый, для сочинения по Трансфигурации. — А как у тебя?

— Да так, ничего особенного, — Реддл отделался банальным ответом, и Гермиона поняла, что он не хочет говорить на эту тему. — Слушай, я хотел поблагодарить тебя за книгу. Это было… неожиданно.

— Неужели твоя змеиная мудрость не позволила тебе этого предвидеть? — съязвила Гермиона, обмакнув перо в чернила.

— Видимо, моя змеиная мудрость не работает, когда речь заходит о львиной непредсказуемости.

— Львы не ведут себя непредсказуемо, на то они и львы, — Гермиона вывела каллиграфическим почерком заголовок эссе. — Но я рада, что подарок тебе понравился.

— Не боишься, что он поможет мне превзойти тебя по древним рунам?

— Гарри спросил то же самое, — она усмехнулась. — Но, честно говоря, это не так уж и важно. Я пришла в эту школу учиться, а не соревноваться. Так что позволь мне сосредоточиться на учебе.

— Намек понят. Не буду больше отвлекать, — Реддл встал и собрался уйти к своему столу в противоположном конце зала, но вдруг передумал.

— Слушай, Гермиона, — он опять сел с ней рядом, — если ты пришла сюда учиться, не хочешь… заключить взаимовыгодный договор?

Она приподняла брови.

— Я ведь уже сказала, что…

— Выслушай меня, прежде чем спорить, — нетерпеливо прервал ее Реддл. — Сейчас я говорю про учебу, а не про то, что мы будем делать после Хогвартса. Раз ты так хороша в древних рунах, а я лучше тебя разбираюсь в Защите от Темных искусств, может быть, нам стоит помочь друг другу? Чтобы в следующем году сдать на высший балл каждый экзамен ЖАБА.

— Ты хочешь учить меня Защите? — недоверчиво переспросила Гермиона. — А сам будешь учиться у меня древним рунам?

— Ну да. Чего в этом такого странного? Только не говори, что тебя снова смущают цвета наших мантий. Если хочешь, можно наложить маскировочные чары, — Реддл взмахнул палочкой, и отвороты его мантии вместе с его галстуком сменили цвет на черный.

Гермиона улыбнулась и опустила взгляд на свои руки, в которых она все еще теребила перо.

— Иногда я спрашиваю себя, зачем они вообще разделили нас на эти факультеты, — тихо сказала она.

— Ну, наверное, чтобы я учился с такими, как Малфой, а ты — с такими, как Уизли, — пошутил Реддл, и Гермиона рассмеялась. В этот миг ей захотелось посмотреть ему в глаза, но что-то остановило ее, и уже через миг Гермиона поняла, что момент был упущен. Она почувствовала сожаление, сама не зная, отчего.

— Хорошо, — она кивнула, все так же смотря на перо в своих руках. — Я думаю… Я думаю, это неплохая идея.

— Значит, договорились, — Реддл встал и, аккуратно задвинув стул, вернулся на свое место.

Второй семестр в Хогвартсе всегда проходил быстрее, чем первый — когда на смену угрюмой непредсказуемой зиме приходила теплая приветливая весна, время словно ускорялось, и недели бежали наперегонки, торопя приближение лета. Шестой курс не стал исключением, однако на этот раз Гермиона меньше досадовала на нехватку времени и будто бы даже перестала так сильно волноваться из-за баллов за домашние задания. Верные своему уговору, они с Томом начали дополнительно заниматься в свободное время, и те вызовы, которые ставили перед ней эти встречи, подстегнули самолюбие Гермионы и дали ей новую площадку для самореализации, по сравнению с которой обычные уроки отошли на второй план. Хотя поначалу Гермиона почти пожалела, что согласилась на эту сделку. В Защите от Темных искусств Тому Реддлу не было равных — он не только был непревзойденным дуэлянтом, быстрее всех на их курсе освоившим невербальные заклинания, но, что было гораздо важнее, отличался творческим подходом и принимал нестандартные решения, из-за чего первое время Гермиона никак не могла предугадать его действия.

— Ты слишком много думаешь, — сказал ей Том во время их второго занятия, когда Гермиона, сердито пыхтя, выбралась из-за парты, служившей ей укрытием. Она была чертовски зла на саму себя — ведь ясно же было, что он попытается загнать ее в угол!

— А ты, выходит, вообще не думаешь? — парировала она, отряхивая мантию.

— Конечно, думаю, — Том положил палочку на стол и, быстро схватив лежащий на нем учебник, кинул его Гермионе. Та от неожиданности растерялась, но все-таки успела поймать его в последний момент.

— О! — воскликнул Том. — И как это у тебя получилось?

— Еле-еле, — покраснела Гермиона и бросила учебник обратно. Том поймал его с довольным видом и снова положил на стол.

— Рефлекс, Гермиона — в этом все дело. Твой мозг слишком долго посылает сигналы твоему телу, поэтому ты и медлишь.

— Чтобы мой мозг вовремя послал сигнал, он должен его сформулировать, — бросила Гермиона. — А если мозг не знает, что делать?

— Да все он знает — только не понимает, куда смотреть, — Том снова взял палочку и сделал полшага назад. — Ты думаешь, как волшебница, Гермиона — а должна подумать, как человек. Изучи своего противника. Пойми, куда он нанесет следующий удар. И сыграй на опережение.

— Легко тебе говорить, — Гермиона покусала губы. — Даже если я смогу сыграть на опережение во время дуэли с тобой, как я буду это делать при встрече с кем-то совершенно незнакомым?

— О, Гермиона, — Том очаровательно ей улыбнулся, — если ты выстоишь против меня, в будущем ты сможешь одолеть кого угодно, — он взмахнул палочкой, и дуэль возобновилась.

Конечно, в тот раз все закончилось ее поражением. И в следующий. И в следующий за ним. Но чем больше они практиковались, тем увереннее чувствовала себя Гермиона. Если сначала ей казалось, что она будто танцует на раскаленных углях, то со временем почва у нее под ногами становилась все тверже, а ее действия — все осмысленнее. Том был прав: заклинания были бесполезны в отрыве от аналитики, и чем лучше Гермиона его понимала, тем успешнее противостояла ему во время дуэли.

К тому же, ей значительно помогли их занятия по древним рунам. Все эти годы Гермиона никак не могла взять в толк, почему при всех его успехах в учебе Тому не давался этот предмет, а разгадка оказалась до смешного банальной: он органически не переносил изучение иностранных языков. Сама Гермиона во время обучения в маггловской школе научилась неплохо говорить по-французски и практиковала этот навык при каждой удобной возможности, а Том, как выяснилось, иностранные языки ненавидел.

— И нечего надо мной смеяться, — он так сердито насупил брови, что это показалось ей почти милым. — У нас в школе была ужасная училка.

Этот жаргонизм, так не вязавшийся с его обликом, лишь вызвал у Гермионы новый приступ смеха.

— Училка? — тщетно борясь с собственным весельем, переспросила она. — Ты где набрался таких слов?

— Поживешь в нашей деревне, и не такого наберешься, — парировал Том. — Если бы ты ее увидела, тоже бы возненавидела французский. Она была в два раза толще Слизнорта. И в десять раз противней Амбридж.

— Такого не бывает, — с притворной серьезностью заявила Гермиона.

— Еще как бывает! С тех пор я возненавидел французский!

— Как это патриотично! Я думаю, если ты все-таки возьмешься управлять магглами, это принесет тебе дополнительные очки, — она захлопнула учебник по древним рунам и взяла перо и пергамент. — Но, к сожалению, если ты хочешь преуспеть в нашем предмете, тебе придется забыть о… Слизбридж и вспомнить ненавистные глаголы. Выбирай, что тебе важнее: превзойти Гермиону Грейнджер или завоевать мир?

К ее удивлению, Том покраснел и, схватив отложенный ею учебник, открыл его и вперил взгляд в оглавление.

— Клянусь: на следующем занятии по Защите ты об этом пожалеешь.

— Ну да, ну да. А сейчас вернемся к нашим глаголам.

Дополнительные занятия и обычные домашние задания практически не оставляли Гермионе времени на отдых. Когда у нее выдавалась свободная минутка, она ходила на стадион, наблюдать за тренировками Гарри. Она знала, насколько важно было для него выиграть Кубок и, хотя сама она относилась к квиддичу более чем прохладно, считала необходимым его поддержать. В команде Гриффиндора играл также Рон Уизли. Он расстался с Лавандой вскоре после начала семестра, но их отношения с Гермионой так и не стали прежними. Он не извинился за то, что дразнил ее, но Гермиона поняла, что теперь ей было все равно. Она не держала на Рона зла, и без вечных перепалок с ним ей стало спокойнее. Теперь она перестала чувствовать себя «всезнайкой» и почти забыла о своем происхождении. Возможно, Драко Малфой и хотел бы ей о нем напомнить, но он был не настолько глуп, чтобы задевать подругу Тома Реддла.

И когда она только успела ею стать?..

— Ты завтра придешь на игру? — спросил ее Гарри накануне решающего матча Гриффиндор против Слизерина.

— Конечно, — Гермиону удивил его вопрос. — Почему ты решил, что я не приду?

— Потому что я знаю, что ты это не любишь, — Гарри пожал плечами. — Да и Реддл не слишком жалует спорт. Вот я и подумал… Ну, может быть, вам захочется воспользоваться тем, что вся школа будет на стадионе, и…

— И что? — настойчиво повторила Гермиона. Ей это только показалось, или она начала краснеть?.. — Мы с ним просто помогаем друг другу в учебе, вот и все. Я же сказала тебе: я никогда не приму его взгляды, и…

— Ну, так может, в этом все и дело, — негромко сказал Гарри.

Гермиона моргнула.

— В смысле? Что ты имеешь в виду?

— Гермиона, я не хочу, чтобы ты подумала, что я лезу не в свое дело, но… — Гарри помолчал, подбирая слова. — Вы с ним, как это сказать… хорошо друг другу подходите. После того, как вы начали общаться, ты прекратила… эм, переживать по незначительным поводам, а он… ну… перестал быть таким невыносимым и заносчивым слизеринцем. Вы действительно многому друг друга научили, только я бы не поставил на первое место в этом списке Защиту от Темных искусств и древние руны. В конце концов, до него у тебя не было друзей.

— Не думаю, что он считает меня другом, — Гермиона опустила глаза на книгу, которую читала, тщетно пытаясь не думать о том, что цвет ее лица теперь был под стать гриффиндорскому знамени.

— Ну да — он наверняка рассчитывает на большее, — пробормотал Гарри куда-то в сторону.

Гермиона вскинула голову. В ее взгляде читался ужас.

— Что ты такое говоришь?.. — выдохнула она.

Гарри вздрогнул и снова пожал плечами, словно ничего не случилось.

— Да так, ничего. Наверное, как всегда — несу какой-то бред. Это все волнение перед квиддичем. Пойду спать — завтра тяжелый день.

Он ушел в свою комнату, оставив Гермиону в смятении.

Во что она только ввязалась?..

* * *

На следующее утро Хогвартс напоминал два враждующих лагеря накануне решающей битвы. Соперничество Гриффиндора и Слизерина давно стало притчей во языцех, и квиддич был той сферой, где оно проявлялось с наибольшим ожесточением. В особо принципиальных случаях дело доходило до неприкрытых попыток вывести из строя игроков команды противника, взаимных оскорблений и дуэлей в коридорах замка. В этом году каким-то чудом удалось обойтись без слишком вопиющих эксцессов, но профессора Магконагалл и Слизнорт все-таки вынуждены были наказать отработками нескольких студентов своих факультетов и одного когтевранца (он оказался замешан в потасовке, потому что встречался с охотницей Гриффиндора Демельзой Робинс).

— А знаешь, я впервые за пять лет иду на квиддич, — задумчиво произнес Том, когда они вместе с Гермионой вышли из замка и направились на стадион. — Даже как-то странно.

— Я бы, возможно, тоже не ходила, если бы не Гарри, — сказала Гермиона. — Для него это очень важно. Особенно в этом сезоне, когда он стал капитаном.

Их миновала группа гриффиндорцев-младшекурсников, с энтузиазмом делавших прогнозы на исход предстоящего матча. Проводив их взглядом, Том сказал:

— Макгонагалл сделала правильный выбор, назначив Поттера вашим капитаном. Жаль, что снобизм Слизнорта не позволил ему поступить так же.

Гермиона фыркнула. В этом учебном году капитаном команды Слизерина стал Драко Малфой, хотя всем было ясно, что лучшим игроком серебристо-зеленых была Беллатриса Блэк.

— Я думаю, дело не столько в снобизме, сколько в деньгах, — вполголоса заметила она. — Если бы родители Беллатрисы делали столь же щедрые пожертвования, как родители Малфоя, перед Слизнортом встал бы очень непростой выбор.

— Да уж, подобная дилемма свела бы его с ума, — согласился Том.

На трибуне они выбрали место среди тех студентов Пуффендуя и Когтеврана, что не поддерживали ни одну из команд. Гермиона заметила, как некоторые гриффиндорцы одарили ее косыми неодобрительными взглядами, но даже бровью не повела.

— Кажется, не все довольны тем, что ты выбрала нейтральную сторону, — усмехнулся Том.

— Я всегда выбираю сторону Гарри, — невозмутимо ответила Гермиона. — И неважно, какие цвета он носит.

Студенты постепенно заполнили трибуны, а в преподавательской ложе появились профессора. Директор Дамблдор взирал на учеников со своей обычной благожелательной улыбкой, добродушный Слизнорт устроился поудобнее в первом ряду, сложив ладони на своем обширном животе, а профессор Макгонагалл по заведенной традиции украсила свою остроконечную шляпу красно-золотой розеткой. Вскоре после того, как все учителя расселись, мадам Трюк вывела на поле команды Гриффиндора и Слизерина, и стадион разразился оглушительными аплодисментами. Гермиона вытянула шею, чтобы лучше разглядеть Гарри. Он был непривычно спокоен и почти невозмутим, в то время как Драко Малфой самодовольно ухмылялся, будто уже выиграл матч. Остальные игроки напоминали солдат, готовых к бою. Джинни Уизли, одна из охотниц Гриффиндора, сжала губы с таким решительным видом, словно собиралась не разлеплять их до конца игры. Рон, что играл на позиции вратаря, был торжественно мрачен, а Беллатриса Блэк, чьи длинные кудрявые волосы были заплетены в пучок, выглядела так, будто сегодняшняя игра была последним событием в ее жизни.

— Блэки приняли решение выдать ее замуж уже этой осенью, — вполголоса сообщил Том Гермионе, когда Гарри и Малфой обменялись рукопожатием.

— Что? — ахнула Гермиона. — Она ведь еще школьница!..

— Но ей уже шестнадцать, — пожал плечами Том. — Вроде бы ее будущий муж не против, чтобы она завершила обучение в Шармбатоне. Он француз, — пояснил Том, увидев ее недоумение. — Рудольфус Лестрейндж. Весьма знатная фамилия.

Мадам Трюк выпустила бладжеры и снитч. В воздух взметнулся квоффл, и игра началась.

— Бедная Беллатриса, — прошептала Гермиона. Стадион вокруг ревел, а игроки на поле превратились в зеленые и красные кометы — мячи летали с такой скоростью, что было сложно уследить за ходом матча.

Том усмехнулся.

— Ну разве это не иронично? — вопросил он. — Магглорожденная волшебница жалеет чистокровную наследницу «благороднейшего и древнейшего» дома Блэк.

Гермиона не ответила и, приложив к глазам волшебный бинокль, стала высматривать Гарри.

Этот матч стал, пожалуй, одним из самых ожесточенных спортивных противостояний, что она видела. При всей ее антипатии к игрокам-слизеринцам (кроме Малфоя, в команде на позициях загонщиков играли Крэбб и Гойл, да и остальные не вызывали у нее положительных эмоций), нельзя было не признать, что они были достойным противником. Блейз Забини был почти таким же результативным охотником, как Джинни Уизли, а Майлз Блетчли на позиции вратаря держался лучше, чем хотелось бы болельщикам Гриффиндора. Гермиона знала, что для победы в общем зачете Гриффиндор должен был закончить этот матч с результатом минимум в двести пятьдесят очков, в то время как Слизерину было достаточно набрать двести двадцать очков. Поэтому и Гарри, и Беллатриса не торопились с поимкой снитча, хотя сегодняшняя теплая безоблачная погода им в этом благоприятствовала. Но как только Гриффиндор забил свой десятый гол, у Гермионы екнуло сердце. Даже трибуны несколько притихли — зрители поняли, что начинается самое интересное.

Первый раз Гарри заметил снитч, после того как Слизерин забил свой восьмой гол. Ему повезло: золотой мячик находился к нему ближе, чем к Беллатрисе, но тут неожиданно проявил свои капитанские навыки Драко Малфой. Громко заорав через все поле, он привлек внимание Крэбба, и тот запустил в Гарри бладжер. Ему не стоило большого труда увернуться от атаки, но момент был упущен — снитч исчез.

Через несколько минут, когда обе команды забили еще по два гола, снитч заметила Беллатриса. У Гермионы, прижимавшей к глазам бинокль, перехватило дыхание — она почувствовала, что игра приближается к завершению. Трибуны замерли, забыв об охотниках и о квоффле. Теперь внимание всех было приковано к маленькому снитчу, который заметил и Гарри.

Они летели к нему плечом к плечу — он в красно-золотом, она в серебристо-зеленом, но оба странно одинаковые: черноволосые, решительные, сосредоточенные только на том, чтобы поймать трепещущий блестящий мячик. Или?.. Гермиона вдруг поняла, что не знает, как поступит Гарри, оказавшись в таком положении. Он хотел выиграть, безусловно, и его чувство долга и ответственности перед командой и болельщиками не могло позволить ему поступить иначе, но все же… все же…

Гермиона не успела додумать эту мысль.

Бладжер, запущенный снизу, с тошнотворным свистом врезался в древко метлы Беллатрисы, разломав ее напополам. От отдачи она перекувырнулась и стремительно полетела вниз.

Гарри поймал ее, когда до земли оставалось меньше шести футов.

Зрители ответили коллективным запоздалым возгласом изумления и ужаса. Мадам Трюк засвистела, прерывая игру, а Гермиона сорвалась с места и побежала на стадион. Том попытался ее остановить, но она его проигнорировала, и, закатив глаза, он последовал за ней.

Когда они спустились вниз, вокруг Гарри и Беллатрисы уже столпились все остальные игроки обеих команд. Раздраженная мадам Трюк тщетно пыталась их отогнать, а к пострадавшей Беллатрисе уже спешила мадам Помфри.

— Я в порядке, — отмахнулась та, когда колдомедик склонилась над ней с обеспокоенным видом. Гермиона подумала, что Беллатриса явно себя переоценивала — она была бледна как привидение, и ее все еще трясло.

— Матч необходимо прервать! — категорично заявила мадам Помфри. — Опять эта проклятая игра чуть не закончилась смертоубийством! Если бы не мистер Поттер, вы могли бы погибнуть!

— Ну да, святой Поттер! — презрительно фыркнул Малфой. Судя по его виду, случившееся с его тетей волновало его только потому, что из-за своего падения она не смогла поймать снитч. — Наверняка ждет, что Гриффиндору присудят победу исключительно за его благородство! Жаль, что ваш загонщик не проявил такого великодушия!

— Гриффиндору присудят победу, когда наш ловец поймает снитч, — прорычал Рон.

— Так чего же он до сих пор этого не сделал? — съязвил Малфой. — Решил поиграть в героя?

Рон набросился бы на него, если бы Гарри не удержал его, положив руку ему на плечо.

— Оставь, — тихо попросил он друга. — Мадам Помфри права, мы доиграем матч в другое время.

— С чего бы это? — взвился Рон. — Если эта лохудра не может играть, пусть найдут ей замену!

В следующий миг произошло сразу несколько вещей. Гермиона ахнула, мадам Трюк что-то негодующе закричала, игроки Слизерина хотели было наброситься на Рона… но не успели.

Рука Гарри, лежавшая на плече друга, резко оттолкнула его от себя.

— Не оскорбляй ее, — его взгляд потемнел. — Ты что, хочешь, чтобы нас дисквалифицировали?

— Да как будто тебя это волнует! — Рон побагровел. Теперь его лицо было такого же цвета, как его форма. — Ты мог бы поймать снитч и закончить игру, а вместо этого поймал ее!

— Потому что иначе она бы погибла!

— Профессора не дали бы этому случиться! Ты кинулся к ней, потому что она для тебя важнее команды! Предатель! — презрительно бросил Рон, и по его тону Гермиона поняла, что это обвинение давно в нем зрело и нашло выход именно сейчас, под влиянием адреналина и эмоций.

Рон слишком многое говорил под влиянием эмоций.

Гарри побледнел и сжал кулаки. На миг, всего на один миг Гермионе показалось, что он что-то ответит, возможно, даже вытащит палочку, но этого не случилось. Гарри отвернулся от Рона и от команды и посмотрел на мадам Трюк.

— Мы ведь можем доиграть матч в другой раз?

— Не бойся, Гарри, — пошатываясь, Беллатриса встала и твердым жестом отстранила от себя мадам Помфри. — Лохудра доиграет сейчас. И клянусь тебе, Уизли: в этот раз я не упущу снитч.

— Уж постарайся, Блэк, — Рон с издевкой на нее посмотрел. — Может быть, так ты найдешь хотя бы один из тех двух мячей, что твои родители не нашли у тебя между ног.

Гермиона остолбенела. Беллатриса смотрела на Рона так, будто кто-то наложил на нее Петрификус Тоталус. Где-то за спиной Гермионы тихо присвистнул Том, но она не обратила на это внимания.

Гарри все-таки вытащил палочку. И пусть он не был столь силен в Защите от Темных искусств, как Том Реддл, в этот раз невербальное заклинание далось ему без всякого труда. Оно было столь мощным, что Рона подбросило вверх на полфута, после чего он отлетел на несколько ярдов назад. Но был ли он в сознании, Гермиона сказать не могла — вокруг них началось светопреставление. С громким ревом гриффиндорцы и слизеринцы набросились друг на друга. Кто-то вытащил палочку, кто-то сражался врукопашную. Мадам Трюк что-то кричала, к ученикам бежали Макгонагалл и Слизнорт, некоторые зрители, успевшие спуститься с трибун, присоединились к драке. Гарри, все еще сжимавший в руке палочку, еле сдерживал ярость, но больше ни на кого не нападал. Потрясенная Беллатриса смотрела на происходящее вокруг с таким видом, словно она не понимала, где очутилась.

— А ты была права, что уговорила меня пойти на квиддич, — сказал Гермионе Том. — Такое зрелище было бы обидно пропустить.

В вечерней тишине звук шагов Беллатрисы гулко разносился по коридору, ведущему в гостиную Слизерина. Если бы ее встретил кто-то из профессоров, он бы наверняка наложил на нее штраф за хождение по замку после отбоя, но Беллатрисе было все равно. Ее учеба в Хогвартсе подошла к концу. Как и ее жизнь — такая, какой она ее знала.

— Дафна сказала, ты меня звал, — Беллатриса остановилась в паре ярдов от статуи, у которой он стоял. Свет факела не падал на его лицо, но она и так знала, что это был Гарри.

— Да, все верно, — он сделал полшага в ее сторону, выходя из тени. Как и всегда, Гарри был с ней вежлив и смотрел без всякого сочувствия. Не потому, что ему не было жаль, а потому, что он знал: если и было на свете нечто такое, что Беллатриса не выносила больше предубеждений и предрассудков своей семьи, то этим было сочувствие.

— Я хотел сказать, что мне жаль, — произнес Гарри. — Ты заслужила эту победу, а из-за того, что мы устроили на поле, оба наших факультета все проиграли.

«Зато пуффендуйцы на седьмом небе, — подумала Беллатриса. — Их факультет целую вечность не выигрывал Кубок. И неважно, что победа эта оказалась технической».

Вслух она сказала:

— Значит, они не преувеличивают. Она действительно очень добра.

— Кто? — не понял Гарри.

— Твоя мать.

Ее слова вызвали у него замешательство.

— Почему ты так решила?

— Потому что ты приносишь извинения за то, в чем нет твоей вины. Сделать такое может только очень добрый человек.

— Или очень глупый, — возразил Гарри.

Беллатриса сухо рассмеялась.

— Ты не глуп, Гарри Поттер. Ты добр. И я благодарю тебя за твою доброту, — ей пришлось помолчать, чтобы он не заметил, что ее голос начал дрожать. Взяв себя в руки, она сказала: — Если это все, я пойду, — она развернулась, но Гарри тронул ее за рукав мантии.

— Нет, это не все, — тихо сказал он.

Беллатриса не смогла заставить себя посмотреть на него. В ее глазах собрались предательские слезы, но она не пыталась вырваться и убежать — для этого у нее не осталось сил.

— Не нужно, — еле слышно попросила она. — Не нужно видеть во мне невинную жертву жестокости моих родителей. Я никогда не стану такой, какой ты хочешь меня видеть.

— Может быть, ты уже такой стала.

Она шмыгнула носом, попыталась улыбнуться. Гарри медленно отпустил ее руку, но Беллатриса не убежала. Вместо этого ей отчаянно захотелось броситься ему на шею и горько заплакать. Но она не могла себе этого позволить. Да и какой был бы от этого толк?

— Беллатриса, я не хочу, чтобы ты думала, что я тебя жалею. Я просто считаю, что ты достойна большего. Ты скажешь, что мне легко говорить — я ведь вырос в совсем другой семье, и я даже представить не могу, через что тебе пришлось пройти. Но все дело в том, что у каждого из нас есть выбор. И мы делаем его сами. Ты не должна терпеть несправедливость только потому, что она исходит от твоей семьи.

Беллатриса медленно покачала головой.

— Ты не понимаешь, Гарри. Я никогда не хотела идти против своей семьи. Я не могу отказаться от своей фамилии. Я была рождена Блэк, и, в отличие от твоего крестного, я хочу этим гордиться. И если мое имя выжгут с гобелена, у меня больше ничего не останется, — она с отчаянием на него посмотрела.

— Но у тебя и так больше ничего не останется, — с нажимом сказал Гарри. — Через несколько месяцев ты выйдешь замуж и перестанешь носить фамилию Блэк. Разве ты не видишь — твоя семья уже от тебя отказалась.

— И что ты предлагаешь мне сделать? — с горечью спросила Беллатриса. — Бежать? Стать изгоем, как Андромеда? Превратиться в отщепенку?

— Порой лучше быть одному, чем находиться среди тех, кто тебя не понимает. Но этот выбор ты сделаешь сама, — Гарри протянул ей небольшой мягкий сверток.

— Что это? — не поняла Беллатриса.

— Моя мантия-невидимка. Если ты наденешь ее, то сможешь незаметно покинуть Хогвартс по одному из потайных ходов. Моя мама будет ждать тебя в Хогсмиде до шести часов утра. У нее есть портключ, который переместит тебя к моей двоюродной бабушке. Она уже согласилась тебе помочь.

— Что?.. — прошептала Беллатриса. — О чем ты говоришь?..

— О том, что она может взять тебя под опеку. Точно не знаю, но, кажется, она раскопала какой-то средневековый прецедент, который поможет тебе обратиться в суд и запросить у него поддержки, чтобы признать незаконным твой брачный контракт с Рудольфусом. Пока будет идти разбирательство, тебе исполнится семнадцать, и ты станешь сама себе хозяйка. Ты сохранишь фамилию Блэк, Беллатриса. Но ты будешь другой Блэк. Тебе решать. Помни: мама будет ждать до шести утра, — Гарри коротко кивнул ей и, развернувшись, пошел по коридору в сторону своей гостиной.

Беллатриса еще долго стояла, не шевелясь и прижимая к себе сверток. Ей показалось, что перед уходом он хотел сказать что-то еще, но она не была в этом уверена.

* * *

— Ну все, с теми безмозглыми первокурсниками я разобрался… Великий Мерлин! Что у вас случилось?

— Гарри прислали гной бубонтюбера, — морщась от отвращения, сообщила Гермиона. — Хорошо, что к десятой посылке мы стали столь осторожны, что нашу бдительность оценил бы сам Грозный Глаз.

— Хорошо, что тетушка Вальбурга до сих пор не прислала мне голову одного из своих домашних эльфов, — Гарри взмахом палочки избавился от пачки писем, что совы умудрились доставить ему прямо в поезд. — Готов поспорить, от нее смрада было бы еще больше.

— В такие минуты я почти рад возвращению в свое скучное маггловское жилище, — пробормотал Том. Усевшись на свободное место, он вернулся к толстому фолианту по древним рунам, который читал, перед тем как ушел разбираться с очередной затеянной первокурсниками потасовкой.

Они ехали домой в одном купе. После того как Беллатриса Блэк под покровом ночи покинула Хогвартс и скрылась в неизвестном направлении, Гарри Поттер моментально стал центром всеобщего внимания. Весь остаток учебного года на него сыпались гневные письма от «благороднейших и древнейших» волшебников дома Блэк, а студенты Хогвартса открыто шептались у него за спиной и приставали к нему с вопросами, жаждая новых сногсшибательных подробностей. В итоге к концу последней учебной недели Гарри настолько это надоело, что он решил поехать домой в одном купе с Гермионой и Томом — это было единственное место в поезде, где ему никто не стал бы досаждать. С Роном он так и не помирился, но это было ожидаемо: это была их первая столь серьезная ссора, и было понятно, что на примирение потребуется больше времени, чем обычно.

— Надеюсь, Вальбурга не заявится на платформу 9 ¾, — обеспокоенно заметила Гермиона.

— Конечно, именно так она и поступит, — Гарри устало откинулся на спинку сиденья. — А поскольку вместе с ней туда заявятся мой отец, мой крестный, родители Малфоя и родители Беллатрисы, завтра в «Ежедневном пророке» появится мерзкая статья этой писаки Скитер о «возмутительной потасовке у Хогвартс-экспресса».

Гермиона покусала губы.

— Зато Беллатриса все-таки от них ускользнула, — не очень уверенно произнесла она. — То есть… Я не думала, что она на это решится.

Гарри посмотрел в окно.

— Да, я тоже не думал, — сказал он. Гермиона хотела было спросить, что теперь будет с Беллатрисой, но решила отложить этот вопрос до лучших времен. Когда Гарри будет готов, он сам ей все расскажет.

Когда до Лондона оставалось приблизительно полчаса, и Гарри вышел в туалет, Гермиона обратилась к Тому:

— Какие планы на лето?

Он пожал плечами.

— Никаких. Обычно мы с бабушкой и дедушкой ездим на пару дней к морю, но в остальное время сидим дома. А ты чем займешься? Поедешь отдыхать к лягушатникам?

— Ты неисправим, — Гермиона закатила глаза. — И да, мы с родителями поедем во Францию. Но…

— Но?.. — повторил Том, глядя на раскрытую книгу у себя на коленях.

Как же это глупо, пронеслось в голове у Гермионы.

И куда только подевался Гарри, когда он так нужен?..

— Но я подумала, что ты мог бы мне написать, — проговорила она. — Если, конечно, это не оскорбит твои патриотические чувства.

Том усмехнулся, не поднимая головы, и затеребил корешок книги.

— Не боишься, что подобная переписка оскорбит твои? Нам осталось учиться всего год, Гермиона. Скорее всего, после этого наши пути разойдутся.

— Волшебный мир слишком тесен, чтобы мы далеко разошлись.

Том посмотрел на нее, и на один короткий миг Гермионе почудилось, будто она летит на фестрале и, не видя под собой опоры, все падает…падает…падает… Если на том рождественском ужине у Слизнорта она думала, что Том ею манипулирует, то теперь она понимала, что за это время он привык видеть в ней единственного человека, который мог его поддержать. И если он ее лишится… Том слишком много времени провел наедине с самим собой, чтобы понимать, что одной из важных составляющих дружбы было умение отпускать.

— К тому же, ты так просто от меня не отделаешься, — перешагнув через свои сомнения, улыбнулась Гермиона. — Кто еще проследит за тем, чтобы ты не забывал древние руны?

Том усмехнулся, молча возвращаясь к своей книге. О чем он в тот момент думал, Гермиона не смогла бы сказать, даже если бы в совершенстве владела окклюменцией.

* * *

Когда Хогвартс-экспресс остановился у платформы 9 ¾, оказалось, что Гарри Поттер впервые в своей жизни сделал предсказание, какому позавидовала бы сама профессор Трелони. Ошибся он лишь в одном: «возмутительная потасовка» началась еще до того, как он вышел из поезда.

— Ох, кажется, твой крестный сцепился с Малфоем-старшим, — Гермиона привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть, но это не сильно помогло — многочисленные счастливые родители, встречающие своих отпрысков, перекрывали им обзор.

— Могу себе представить, — проворчал Гарри. — Не жди меня, это надолго, — он обнял подругу на прощанье. — Спишемся, хорошо?

— Или созвонимся, — улыбнулась Гермиона. — Удачи, Гарри.

— И тебе.

Гермиона направилась к барьеру, отделявшему платформу 9 ¾ от маггловской части вокзала. Том хотел последовать за ней, но Гарри жестом его остановил.

— Подожди-ка.

Том приподнял брови, но подчинился. Гарри смерил его долгим взглядом и сказал:

— Хочу тебя предупредить: если ты ее обидишь…

— Что, ты поразишь меня пулеметной очередью из Экспеллиармусов? — не дожидаясь окончания его фразы, насмешливо поинтересовался Том.

— Нет, — Гарри сузил свои зеленые глаза. — Сварю тебе приворотное зелье, и ты влюбишься в Крэбба. И учти: ты никак не сможешь его распознать и не скоро приготовишь противоядие. Это авторский рецепт.

— Родомагия? — усмехнулся Том.

— Хуже. Магия Гарри Поттера. Так что я тебя предупредил.

Том смотрел на него несколько секунд, а затем протянул ему руку.

— И теперь я предупрежден.

Гарри ответил на рукопожатие.

Платформу огласил визгливый истеричный вопль:

— Мерзкий Поттер!! Ты, вонючий предатель крови! Отвечай: куда ты дел мою племянницу?!

— Ну, пожалуй, пойду догонять Гермиону, — сказал Том. — Удачи тебе, Гарри.

Тот лишь закатил глаза и приготовился к встрече с неподражаемой Вальбургой Блэк.