Тёмная магия с ароматом Polianthes tuberosa (гет)

Северус давно похоронил свои надежды стать учёным. Невозможно одновременно преподавать у семи курсов, проверять домашние задания, управлять факультетом, пополнять запасы зелий для Больничного крыла и заниматься собственными разработками.

Кое-что, конечно, иногда получалось. Он выкраивал время, жертвовал сном, чтобы провести лишние два-три часа за расчётами. До экспериментов добирался на каникулах. Но всё это, конечно, не тянуло на полноценную работу.

Поэтому...

Да, приходилось признать, что он поддался очарованию детской мечты.

Он не мог прекратить переписку с мадам Морелли. Которая подписывалась исключительно как «Франческа Э.».

Это были письма из другой жизни. Адресованные какому-то другому Северусу Снейпу. В них половину места занимали многоступенчатые формулы превращений, а в остальной части текста мелькали имена, цитаты. отсылки. Из далёкой солнечной Италии выдающийся алхимик Франческа Эсте писала ему, Северусу Снейпу, что именно она думает о его теории нейтрализации ядов животного происхождения. Эти письма, написанные на превосходном пергаменте, пахли тонкими тёплыми духами.

У Северуса совершенно не было на них времени.

Но, получив очередное, он дожидался вечера, садился за стол в кабинете, запирал дверь и принимался за ответ. Нельзя было ударить в грязь лицом, поэтому он сократил количество сна до трёх часов в сутки. Остальное время работал. Нет, мадам Морелли, вы тоже не безупречны. Вот, где вы ошиблись в вашей версии. Вот, что писал об этом ещё Парацельс. А это уже выкладки нашего современника Рунге.

Он писал: «Уважаемая мадам Морелли».

Она отвечала: «Дорогой Северус!»

«Приезжайте летом в Милан, Северус, познакомлю вас с коллегами. С теми, из кого не сыплется песок, разумеется». Или: «Бог мой, сколько официоза, Северус! Вы, англичане, умеете задушить бесконечными правилами приличия. Клянусь, вам пойдёт на пользу воздух Европы».

И становилось больно-страшно-неловко.

Какой-то другой Северус Снейп мог бы стать подмастерьем у того же Слагхорна сразу после школы. Он получил бы степень на два года позже, но не запачкал бы руки. Он работал бы в уважаемой аптеке, а всё свободное время посвящал бы научным изысканиям. И никто не помешал бы ему отправиться летом в далёкую неведомую Италию, где люди прячутся от палящего солнца, пьют кофе со льдом и громко смеются, запрокидывая головы.

Кто мешал ему сейчас?

Как будто бы никто — кроме него самого.

Он не чувствовал себя достойным этой поездки. Не считал себя вправе. Он был заточён в подземельях Хогвартса, он принадлежал им как какое-нибудь привидение.

У него были обязательства.

И он тащил на себе непомерный груз вины.

— Раз гора не идёт к Магомеду, придётся Магомеду подойти к горе, — заявила мадам Морелли, когда они столкнулись на Косой аллее.

— Делаете покупки к школе? — спросил он сухо.

— Здесь? Нет, благодарю. За учебниками мы придём в августе, а всё остальное я предпочитаю покупать в более... Кхм. — Она окинула улицу таким взглядом, что становилось ясно: местные магазины не дотягивают до её высоких стандартов. — У меня здесь несколько рабочих встреч.

— Тогда не смею...

— А я-то думала напроситься на экскурсию, сегодня выдался свободный день. Но если вы спешите, Северус...

Он спешил. И всё равно сказал:

— Ничуть.

Какой из него экскурсовод?

— Тогда удивите меня.

Он нахмурился и, дёрнув головой, предложил следовать за ним. Удивить? Это он может. Вряд ли мадам Морелли рассчитывала попасть в самое мрачное место магического Лондона.

— Главное, держите ценные вещи при себе, — посоветовал он, — место удивительное, но небезопасное.

— Тем лучше, — сообщила она, хищно улыбаясь.

На ней была лёгкая бордовая мантия. В ушах блестели серьги из белого металла. И она была на каблуках. Совершенно неподходящий наряд для Лютного переулка.

Может, и к лучшему. Он хотел не просто удивить. Он хотел напугать. В Лютном он чувствовал себя свободно, но ей — чистенькой итальянке — едва ли знакомы подобные трущобы. Что бы ей там делать?

Она взяла его под руку, едва они свернули с Косой аллеи.

Здесь было темнее. Дома стояли близко друг к другу, солнце почти не проникало в тесные грязные закутки. Люди прятали лица. Они шли по своим делам, закутавшись в чёрные мантии с глубокими капюшонами, опускали глаза. И глазели на незваных гостей.

Воняло помоями, немытыми телами и тёмной магией. Последний запах был сильнее прочих. У Северуса от него начинало колоть кончики пальцев. Он скосил глаза на свою спутницу и успел увидеть, как она быстро облизывает губы.

— Meraviglioso! — произнесла она.

— Это, можно сказать, входная группа. По-настоящему интересно становится дальше, — негромко пояснил Северус. — Чего желаете, ингредиентов для зелий? Артефактов? Книг?

— Всё, конечно, нелегальное? Adorabile! Начнём, пожалуй, с книг.

В книжном магазине, ничуть непохожем на пристойный «Флориш и Блотс», было темно и пыльно. Владелец встретил их поклонами, слащавыми улыбками и сходу попытался подсунуть проклятый гримуар.

— Осторожно! — успел только сказать Северус, а мадам Морелли уже среагировала.

Книга отлетела в одну сторону, хозяин лавки взлетел на метр и захрипел. Красивое лицо итальянки исказилось хищной гримасой. Она снова облизнула губы и спросила ласковым тоном:

— Северус, у вас принято потрошить невежливых продавцов или свежевать?

— Рекомендую начать с кастрации, — подсказал он, внутренне содрогнувшись.

Мадам Морелли производила впечатление человека, способного осуществить эту угрозу. И моральные принципы Северуса утверждали, что это не очень хорошо. Увы, всё остальное его существо находило картину...

Привлекательной.

— Я просто в восторге, — промурлыкала она. — Действительно, вы меня удивили. И порадовали. Итак, значит, кастрация? Что-что? Ты умеешь говорить? Я не слышу? Ах, не надо...

С неприятным хрустом владелец рухнул на пол.

— Итак, если основные вопросы мы прояснили, любезнейший, может, покажете, что у вас есть интересного? И на будущее... ведите себя вежливо с гостями города. Северус, что нас интересует?

Палочку она так и не достала.

В Лютном всегда быстро расходились слухи. Их больше не проверяли на прочность. Им открывали двери и смотрели с жадным любопытством. Северус ощущал гуляющий в крови азарт.

Мадам Морелли смеялась, сверкала глазами и тратила деньги. Утверждала, что это лучший шоппинг в Британии. Обнюхивала старинные артефакты и придирчиво изучала запрещённую к продаже желчь фестрала. Жарко торговалась. Нацепила на палец кольцо с ядом. Сложила в увеличенные магией карманы мантии целую стопку интересных книг. Спрашивала мнения Северуса о том или ином предмете. Облизывала красные губы быстрым розовым языком.

Северус думал, что надо было вести её в кафе. К Фортескью. Безопасно, спокойно, скучно.

На них напали на выходе. Окружили. Накинули антиаппарационный барьер.

И Северус вспомнил, каково это — сражаться спиной к спине с могущественным тёмным магом. Каково это — когда палочка становится продолжением руки, когда не надо сдерживаться и размышлять, настолько это заклятие безопасно и этично. Когда от схватки кружится голова, но это приятное чувство, которое хочется подольше задержать.

Они выбрались на другую сторону, в маггловский Лондон, переглянулись — и расхохотались. Этому нельзя было противостоять. Смех рвался из груди сам собой.

Отсмеявшись, мадам Морелли поправила волосы, уложенные сегодня в тяжёлый узел на затылке, и сказала:

— Это было великолепно, Северус. Grazie di cuore! Я вам должна, как минимум, ужин. Только, боюсь, долг придётся отдавать в другой раз. Мне пора.

И недавнее веселье схлынуло.

— Напишите мне, — добавила мадам Морелли, неожиданно касаясь его руки. — Может, успеем ещё встретиться, пока я в Лондоне. Не люблю ходить в должниках.

И аппарировала прежде, чем он отказался от этого возмутительного долга. Не нужен ему от неё ужин! Ничего не нужно!

И писать он не станет!

Всё равно написал.

— Это сущий кошмар, Северус, клянусь вам!

Она выбрала возмутительно дорогой ресторан. И рассказывала о том, как ужасен развод.

Северус не разбирался в еде и в разводах. Он не понимал, почему макароны должны стоить как волшебная палочка, зачем плесень на сыре и почему вино такое кислое.

Ещё меньше он понимал, почему должен слушать о развале чужого брака. Едва ли он мог бы дать совет на эту тему. Точно нет.

— Сто раз подумайте, прежде чем жениться, Северус, — добавила мадам Морелли, а он буркнул:

— Не планирую.

— Все мужчины так говорят по юности. Это проходит.

Его оскорбляло, что она вела себя с ним как с мальчишкой. Ему тридцать три! А жизненного опыта на троих хватит! Сколько лет мадам Морелли, он не знал. И не мог угадать по внешнему виду. Может, двадцать восемь. Может, сорок пять.

— Впрочем, всё это ерунда. Что, правду пишут насчёт Сириуса Блэка?

— Смотря что вы имеете в виду. Что он сбежал из Азкабана? Правда. Что он убил двенадцать магглов одним взмахом палочки... Возможно. Что на него не действуют дементоры — едва ли.

— Так интересно, Блэки всегда были скорее фанатами тёмной магии, нежели адептами. И вот, посмотрите-ка, их отпрыск всё-таки решил перейти от слов к делу.

— Вы называете то, что творили Блэки... словами?

— Ну, не серьёзной практикой же? Пф, Северус, вы уже слишком большой мальчик, чтобы вас впечатляли истории про отрезанные головы домовых эльфов. Право, вы как Блейз, ему чем страшнее — тем темнее. Но ему всё-таки тринадцать, я делаю небольшую скидку на возраст.

— Скажем честно, тёмные заклинания не бывают... бескровными.

— Разве?

Она щёлкнула пальцами, и Северус ощутил, как мягкая щёлковая лента опутывает его запястье. Невидимая. Она не сдавливала, не причиняла боли. Просто... удерживала.

— Думаете, это светлая магия?

— Чем вы питаете эти чары?

— Как вы считаете?

Лента скользила вверх, забралась под рукав мантии и уже обмотала локоть. Северус попытался ощутить её, но не преуспел. Он не мог поддеть её, сдвинуть, потрогать. Но она была.

— Я учу этому и Блейза, и своих мальчиков. Тёмная магия — это магия эмоций. Неважно, каких. Я чувствую — я действую. Кормлю её собой.

— Зачем... — непослушными губами выговорил Северус, — зачем вы мне это рассказываете?

— Потому что я вижу в вас потенциал.

Лента поднялась до плеча, обвила его и поползла к шее. Не душила. Оплетала как ошейник.

— Я разглядела его практически сразу, а уж после Адского пламени... тем более. Но кто-то вас очень сильно напугал, Северус. Мне больно видеть, что ваши силы и возможности тратятся впустую.

— Они мне не нужны.

— Правда? Или вы себя в этом тщательно убеждаете?

Северус был невысокого мнения о самом себе. В целом. Но дураком себя не считал. Позволяя ленте ластиться к своему телу, он сощурился и спросил жёстко:

— Значит, вот зачем все эти бесконечные браки? И разводы?

— Умница.

— Вы... пользуетесь этими мужчинами, чтобы подпитывать тёмную магию?

— Я пользуюсь своими чувствами, которые испытываю к этим мужчинам. И, прежде чем вы выступите с пуританской отповедью, я скажу... Что все идут на это с открытыми глазами. Они знают, что я их люблю. Недолго. Но это настоящая любовь.

— Сколько их там было? Восемь?

— Чуть меньше. Это если не считать увлечений. Тёмная магия не позволяет холодности, Северус. С другой стороны, она же позволяет таким, как мы с вами, держать себя в руках.

— Таким, как... мы с вами?

Между ними, Мордред подери, не было ничего общего!

— Эмоциональным. Ранимым. Чувственным.

Он собирался сказать, что она ошибается. Эмоциональный?! Ранимый?! Абсурднее этого был только последний эпитет. Общеизвестно, что Северус Снейп — злобная бездушная сволочь. Как он может быть?..

Он действительно собирался. Но лента добралась до его бедра, и он подавился словами.

Лента исчезла. Словно бы её и не было.

Мадам Морелли подцепила вилкой из тарелки четвертинку гриба, сняла её губами. Северус ощущал себя идиотом.

— Подумайте о моих словах, Северус.

Он и пытался. Только выходило очень плохо.

Помимо алкоголя Северус избегал также грязных ругательств. Они ассоциировались у него с Коуквортом. А он последние двадцать лет пытался избавиться от всяческого его влияния.

Тем не менее, на язык просились худшие отцовские ругательства, когда он читал о бракосочетании мадам Франчески Морелли, в девичестве Эсте, и некоего Отто Диркшнайдера.

Фотографии не было, но немец представлялся категорически неприятным.

Северус отшвырнул газету и с силой ударил кулаком по бедру. Он не собирался даже думать об этом. Его это не касается. Мадам Морелли развлекается? Это её дело. Северуса оно не затрагивает.

Ах, да, уже не Морелли. «Фрау Диркшнайдер» на язык не ложилось, и Северус решил, что не станет думать об этой женщине вовсе. Да и с чего бы? Вряд ли новоиспечённый муж оставит ей много времени для научной корреспонденции, а больше их ничто не связывает.

Только всё равно душила злость.

«Эмоциональный и ранимый».

В основном про Северуса говорили иначе: «вспыльчивый», «мстительный», «резкий», «раздражительный».

Северус был плох во всём, что касалось отношений с людьми. Как педагог он знал, что любой навык необходимо оттачивать на практике. Но не желал. Он не хотел иметь с людьми ничего общего и прикладывал усилия, чтобы отталкивать их от себя.

Единственным, с кем этот фокус не проходил, был Альбус Дамблдор. Как бы Северус ни шипел, как бы ни плевался ядом, Альбус оставался невозмутимо-доброжелательным. Он наливал крепкий чай, предлагал то молока, то сахара, задавал вопросы и внимательно слушал ответы.

Он не желал оставлять Северуса в покое.

Если бы он хоть немного ослабил хватку — ноги Северуса не было бы в директорском кабинете. Он не стал бы сам искать чужого общества.

Разумеется, он не станет искать общества мадам... фрау... Мордред с ней!

Следующее письмо отправилось в камин нераспечатанным.