Крайн без крыльев (гет)

Когда Ивар вдруг набросился на Валха, Рарог в первые мгновения был слишком ошеломлен, чтобы как-то отреагировать. Но тут Валх, пытаясь отбиться, заехал парню так, что тот отлетел, и Рарог моментально очнулся. И рванул к Ивару, подавив желание врезать Валху, чтобы кулаками не размахивал почем зря.

Впрочем, досталось Ивару не слишком сильно — очухался быстро. Дико смущенный Валх извинялся. И только тут Рарог осознал, что Ивар бросился защищать его. Не подумав — или не беспокоясь — о последствиях для себя. Конечно, героический Ивар Ясень всегда всех защищал — и редко задумывался о последствиях, — но… От этого осознания в сердце разлилось тепло. Когда он успел привязаться к мальчику настолько, что его ответная привязанность стала так много значить?

Всё еще смущенный Валх спросил, не сын ли ему Ивар, и Рарог не задумываясь, ответил:

— Да.

У Ивара сделалось совершенно обалдевшее выражение лица, но Рарог практически не обратил на это внимания, поскольку на него внезапно обрушилось ошеломляющее осознание. Ивар давно уже был не просто сыном любимой женщины, которого он обещал беречь — Рарог действительно стал относиться к нему как с собственному сыну.

* * *

Вначале Варка был слишком обеспокоен необычной словоохотливостью господина Луня, чтобы вдумываться в его слова. И только гораздо позже до него дошел подтекст. Первое: перед началом тренировок господин Лунь сказал, что проще ставить щит на того, кто тебе дорог. Ну, это Варка уже понял — во всей этой магии крайнов эмоциональная составляющая была, похоже, очень важна. Второе: их с Илкой щит оказался невероятно силен — так что сжигал стрелы на подлете.

Или вы так сильно меня любите?

Наверняка это была шутка (хотя с господином Лунем никогда нельзя понять наверняка). Но если подумать… Варка не знал, как Илка, но он сам, похоже, действительно привязался к крайну. Сильно привязался. Может, и не как к отцу, поскольку тогда он не испытал бы такое облегчение, когда господин Лунь сказал, что это неправда. Но как к старшему брату точно.

* * *

Насильственный визит в Трубеж поверг Рарога в черную депрессию. «Милая» беседа с Владом Гронским — а еще больше встреча с Элоизой, которая вела себя так, будто между ними возникло лишь досадное недоразумение — живо всколыхнули в памяти тот проклятый день, когда он, вернувшись домой, обнаружил, что его мать зверски убили. И даже анафема роду Гронских, хотя и принесла некое мрачное удовлетворение, нисколько не помогла унять с новой силой вспыхнувшую боль.

В тот далекий день он в ярости и отчаянии снес пол Трубежа. Сейчас дико хотелось сделать то же самое. Но он уже был не глупым мальчишкой, и потому сдержался.

Он сутками сидел над Садами, отчаянно жалея, что больше не может туда спуститься, а перед глазами вновь и вновь вставало безжизненное тело забитой камнями матери, взрывающаяся башня и испуганное прекрасное лицо Мариллы. Боль, гнев, неизбывное чувство вины. Он не успел тогда и не успел снова. Если бы только он появился чуть-чуть пораньше… Если бы…

Со стоном Рарог уткнулся лицом в колени и вцепился пальцами в волосы.

И тут вдруг с улицы донесся грохот, треск молнии и безумный вой ветра. Это моментально привело его в чувство. Как он мог забыть, что этих детей нельзя ни на секунду оставлять без присмотра? Вскочив, он помчался вниз.

Конечно же, ураган был работой Жданны. Кто бы сомневался. Всесносящий рыжий вихрь.

Конечно, он не стал бы ее пороть в любом случае — только пригрозил для профилактики. Но от заявления Ивара о том, что его пороли как сидорову козу, вновь вспыхнула ненависть к роду Гронских. Да как он посмел?! И то, что сам Ивар не видел в этом ничего особенного, лишь увеличивало возмущение. Ясь не только заставил Мариллу отказаться от крыльев (что само по себе уже немыслимо), но еще и ребенка бил. Если бы он не умер уже, Рарог с удовольствием поговорил бы с ним по душам.

Выходка Жданны имела хотя бы один положительный результат: желание свернуться в клубок и умереть или хотя бы завыть так, чтобы услышали даже в Трубеже, прошло. Не то чтобы совсем, но достаточно, чтобы его стало можно игнорировать и заняться более насущными проблемами. Как например, исправлением последствий действий рыжего несчастья.

* * *

По-настоящему Варка осознал всю глубину своей привязанности… нет, любви к господину Луню, когда тот сказал, что хочет оставить куриц у тетки Таисьи. Понимание того, что они для него досадная обязанность, от которой хочется избавиться, было неожиданно больно. Расстроились все, даже — к удивлению Варки — Илка. Жданка и вовсе рыдала, убиваясь, как на похоронах.

Варка со своей стороны старался сохранить лицо, но сердце стиснуло так, что стало больно дышать. Как же так? Неужели показалось ему, что господин Лунь относится к ним с заботой и любовью?

Мрачное унылое настроение не покидало его до тех пор, пока до Варки не дошло: речь шла не о том, чтобы прогнать их из замка, а о том, что господин Лунь считал, что девицам необходимо женское руководство. Именно в этом заключалась суть его предложения отправить куриц к тетке Таисье. Железные тиски вокруг сердца разжались, и впервые с того разговора Варка начал свободно дышать.

Эта встряска будто что-то раскрыла внутри него. И насколько в лицее он ненавидел один вид Крысы, не говоря уже о целом уроке, проведенном с ним, настолько же сейчас жадно стремился к обществу господина Луня. Тот и не отказывался — рассказывал ему про травы, учил лечить или каким-нибудь крайновским штукам, а порой просто рассказывал истории. И тогда вся их компания постепенно подбиралась к нему, внимая, чуть ли не раскрыв рты.

Варка даже перестал морщиться и закатывать глаза из-за того, что все вокруг считали его сыном господина Луня. И находили между ними какое-то невероятное сходство.

Хотя работы было столько, что Варка зачастую, придя домой, просто валился в кровать и отключался, это было самое счастливое время в его жизни.

* * *

Рарог горько пожалел о том, что рассказал всё Ивару — а особенно о том, как он ему это рассказал, — уже несколько минут спустя после их беседы. Когда принеслись перепуганные девочки, крича, что Илка Варку чуть ли не из петли вытащил, и они подрались по этому поводу. Даже всё еще больная Жданна встала и бросилась к Ивару, покачиваясь на нетвердых ногах.

Такого ужаса Рарог давно не испытывал. Кретин! Старый дурак! Зачем он сказал про башню? Про то, что опоздал к Марилле из-за Ивара? Какой ребенок вынесет груз такой ответственности?

Очнулся Ивар быстро, и Рарог вздохнул с облегчением. Однако облегчение длилось недолго: Ивар впал в затяжную депрессию, и что с этим делать, он понятия не имел. В замке воцарилась давящая атмосфера. Девочки бегали от одного к другому, но безрезультатно.

Пока Хелена наконец не выдержала и не спросила мрачно:

— Поговорить не пробовали?

— Поговорили уже, — не менее мрачно ответил Рарог.

Хелена тяжело вздохнула и покачала головой, посмотрев на него словно на неразумного ребенка.

— Нормально поговорить.

Рациональное зерно в ее словах имелось, вот только Рарог не представлял, как подступиться к такому разговору. Поразмыслив, он решил, что стоит призвать на помощь музыку. И пошел за лютней.

* * *

На двух идиотов было больно смотреть. Жданка не знала, о чем был тот роковой разговор, после которого Варка надумал вешаться. Но теперь они с господином Лунем старательно избегали друг друга. И оба явно страдали.

То, что господин Лунь любит Варку, как родного сына, было видно невооруженным взглядом. Он трясся над ним, как наседка над цыпленком. Но Варка, который любил учителя не меньше, почему-то этого не замечал. А теперь еще вбил себе в голову, что его ненавидят. Господин Лунь, в свою очередь, почему-то был убежден, что свое особое отношение к Варке ни в коем случае не следует показывать самому Варке. В воспитательных целях, не иначе. Идиоты, одно слово. У Жданки от одного взгляда на них начинала голова болеть.

Но вмешиваться — себе дороже. Так что она просто наблюдала со стороны, надеясь, что рано или поздно они договорятся.

* * *

Первым налетался Ивар. Он неуклюже спустился, немного споткнувшись. Рарог невольно улыбнулся — да, научиться приземляться сложнее, чем летать. Ивар вырос, повзрослел, стал настоящим мужчиной. Любо-дорого посмотреть.

Здравствуй, мой мальчик. Я так горжусь тобой. И я скучал по тебе.

— И как теперь? — растерянно спросил Ивар, оглянувшись на возвышавшиеся над ним белоснежные крылья.

Улыбка Рарога стала шире.

— Просто пожелай сложить их.

Ивар сосредоточенно нахмурился, и крылья исчезли. И он посмотрел прямо на Рарога, в синих глазах мелькнуло нечто непередаваемое, а потом сверкнула решимость. Они шагнули вперед одновременно, неловко замерли, по-прежнему глядя друг на друга. И вдруг Ивар обнял его — неуверенно, будто боясь, что его оттолкнут. Рарог вздрогнул от неожиданности, но обнял его в ответ, осторожно притянув к себе. Поняв, что отталкивать его не собираются, Ивар вздохнул так, словно с его плеч свалился тяжелый груз, и уткнулся лицом ему в плечо.

— Здравствуй, мой мальчик, — тихо произнес Рарог, прижав его к себе немного крепче.

В это мгновение он отчетливо ощутил, как все тревоги и тоска этих бесконечных трех лет исчезли, будто растаяли вместе с утренним туманом.

Несколько мгновений они стояли, обнявшись, а потом Ивар отступил, и на его лице расплылась широкая улыбка.

— Я скучал по вам, — заявил он и лукаво добавил: — Теперь вы от нас никогда не отделаетесь.

Рарог хмыкнул:

— Даже не собирался.

— Ну да, ну да, — ехидно покивал Ивар.

Некоторое время они просто смотрели друг на друга, и не нужно было больше никаких слов. А потом начали спускаться остальные. Жданна спикировала практически на голову Ивару, чуть не сбив его с ног. Он покачнулся, но быстро восстановил равновесие. А она уже спрыгнула на землю, сама, без подсказок убрала крылья и принялась восторженно прыгать вокруг них. Илия рухнул неуклюжей кучкой. Зато Хелена и Филипп приземлились почти безупречно.

Сердце замерло от щемящего счастья. Вылетевшие из гнезда птенцы все-таки вернулись к нему. Сами. Когда он уже успел попрощаться с ними навсегда.

Рарог окинул их взглядом со всей доступной ему строгостью, но, похоже, никто не впечатлился, и сделал приглашающий жест в сторону замка.

— Ужинать будете?

Птенцы с энтузиазмом закивали и шумной толпой понеслись к двери.