Гарри Поттер. Тепло старого свитера (гет)

Свитер оказался чуть великоват, с потёртыми локтями и запахом полки в доме на "Норе" — смесь пыли, лаванды и чего-то родного, как вечер перед Рождеством. Гарри надел его с осторожностью, как будто боялся потревожить прошлое, запутавшееся в петлях шерсти.

Свитер не давил, не колол. Он словно принимал его — таким, какой он есть.

На третий день Джинни разбила чашку. Просто не удержала, когда мыла посуду, и та с глухим звоном разлетелась по полу. Осколки разлетелись в стороны, один полоснул по пальцу. Она даже не вздрогнула.

Гарри оказался рядом через мгновение.

— Всё в порядке, — сказала она, зажав палец в кулак. — Это всего лишь чашка.

Он присел рядом, взмахом палочки убрал осколки и осторожно взял её за запястье.

— Можно?

Она кивнула.

Заклинание сработало мгновенно, оставив на коже лишь тонкую розовую полоску. Но Джинни не отпустила руку сразу. Они сидели так, глядя друг другу в глаза. Её ладонь была тёплой. Его — холодной.

Потом оба отстранились. Почти одновременно.

— Я приготовлю что-нибудь, — сказала она, и голос прозвучал будто в другой комнате.

В коттедже не было магического плиты — только старая, кособокая, дровяная, которую пришлось чистить, расколдовывать и уговаривать дымить не в сторону потолка. Это заняло почти полдня, и всё это время Джинни бурчала под нос, Гарри молчал, но приносил дрова и иногда улыбался уголком губ.

На обед был картофельный суп. Немного пересоленный.

На ужин — тосты и яйца.

А на следующее утро они замесили тесто.

— Ты когда-нибудь пёк хлеб? — спросила Джинни, всыпая муку в миску.

— Разве что в Снейповых кошмарах, — усмехнулся Гарри. — Он бы дал мне Н за неправильную расстойку.

— Тогда я буду твоим преподавателем, мистер Поттер, — сказала она и впервые за дни здесь чуть улыбнулась. Сложно, криво, но искренне.

Замешивание теста оказалось почти терапией. Сначала осторожно, ложкой, потом руками — проминая, переворачивая, чувствуя мягкое, тёплое сопротивление. Руки в муке, пальцы в липкой смеси, волосы падают на глаза. Смех вырывается невольно.

— Ты похож на пуделя, — сказала Джинни, указывая на Гарри, весь в муке и свитере.

— А ты — на фею, потерпевшую неудачу на кухне.

— Очень мило. Но фея сейчас выиграет в битве за румяную корочку.

Пока тесто подходило, они сидели у окна. Ветер свистел в трубах, и в воздухе чувствовалась перемена. Снег медленно таял, оставляя следы на подоконнике. Джинни пила чай, Гарри — молча смотрел на огонь.

— Здесь тихо, — вдруг сказал он. — Не тишина… в голове, я имею в виду. Она раньше кричала. Сейчас — просто… шорох.

Она ничего не ответила, но поставила чай рядом с его рукой. Чашка коснулась пальцев.

Когда хлеб испёкся, аромат заполнил весь дом. Тёплый, уютный, густой — как будто стены выдохнули. Джинни разрезала корку — хрустнула, и пар пошёл вверх, как сигнальный дым. Они ели молча.

Потом Гарри поднял глаза:

— Спасибо, что не ушла в первый день.

Она отложила нож.

— А ты бы хотел, чтобы я ушла?

Он покачал головой. И добавил:

— Но я бы понял.

Джинни смотрела на него долго. Потом встала, подошла и села рядом. Почти касаясь плечом.

— Я не пришла сюда, чтобы спасать тебя, Гарри. Я пришла, чтобы перестать быть той, кого все от меня ждут. Героиней, бойкой, неуязвимой.

— И как тебе это удаётся?

— С трудом. Но сейчас легче.

Он кивнул. Потом наклонился и сказал тихо:

— Я тоже устал быть символом.

Ночью пошёл снег. Гарри стоял у окна в том самом свитере, и смотрел, как белое покрывало ложится на мир. За его спиной раздался мягкий шаг — Джинни принесла плед и накинула ему на плечи.

— Простынет твой свитер, — сказала она. — А я к нему уже привыкла.

Он улыбнулся.

И ответил:

— Я тоже.