Псы рая не видят (джен)

Мир, в котором он оказался, был старым. Настолько старым, что сам воздух здесь скрипел. Всё выглядело как полуразвалившаяся ярмарка, доживающая последние века в каком-то пространственно-временном рву. Выцветшие вывески, мертвые фонари, обглоданные лошадки карусели с пустыми глазницами, как у пластмассовых черепов. Аттракционы, которые уже никого не веселят. Цирковые палатки, провалившиеся в ржавый песок. И в каждой детали — гниль. Тонкая, сладковатая вонь, как от испорченной сахарной ваты.

Снейп шёл — хотя ноги чувствовались иначе. Гулко, неровно, как будто подушечки пальцев стали толще. Он оглядывался: по сторонам — только кривые зеркала, поставленные кое-как, одни прямо на песок, другие в полуобвалившихся стендах. И в каждом — не он. Сначала он подумал, что зеркала поломаны. Потом — что видит что-то чужое. Ложное.

Но нет. Это было одно и то же отражение. В каждом — огромный чёрный пёс. Громадный, с косматой шерстью, перекрученными лапами и жёлтыми глазами, как у хищной рыбы. Зрачки — не круглые, а вертикальные. Морда узкая. Шрамы. Клыки, длиннее, чем должны быть. И главное — интеллект в глазах. Это не был обычный зверь. Это был он.

Снейп уставился в одно из зеркал. Пёс в ответ разинул пасть. Улыбнулся. Губы оттянулись, обнажая мясо дёсен. Шерсть вокруг пасти слиплась — будто от крови. Или слюны. Или всего сразу.

— Это не я, — прошептал он. Голос не прозвучал. Послышалось рычание. — Это не я. Это ошибка.

Никто не ответил. Лишь ветер, от которого качнулась старая табличка: «Дом смеха: заходи, если не страшно».

Он пошёл дальше. Каждый шаг давался трудно. Лапы скользили. Иногда он хотел произнести заклинание — но не мог. Мозг ещё помнил движения палочки, но пальцев больше не было. Только когти. Только тело, которое не слушается. Он остановился возле очередного зеркала. В этом зеркало было треснутое, побитое, как выбитый глаз. В отражении — собака, покрытая чем-то липким. На спине — полосы, как от кнута. На шее — след от цепи. Изо рта капала слюна. Глаза — всё те же. Жёлтые. Человеческие. Снейп отвернулся, но зеркала следовали за ним, как в дурном сне. Он чувствовал их взгляды. Они не отражали — смотрели. И не в тело — а в то, чем он стал.

— Пёс, — подумал он. — Да, я — пёс.

И в ту же секунду — как будто за подтверждение — из воздуха раздался лай. Глухой, низкий, животный. Он оглянулся — но вокруг никого. Только лошади-карусельщики, с выломанными ногами. Только шатры, внутри которых кто-то шевелился. Только пустота, которая наблюдает. Он понял: это он сам издал этот звук. Без воли. Без команды. Просто потому что что-то в этом месте — требует от тебя быть зверем. Он зарычал.

И звук понравился. В нём было всё: ненависть, страх, свобода. Проклятая, звериная свобода. Без морали. Без лицемерия. Без обязательств. Он сел. Тяжело, будто падая на задние лапы. Посмотрел на свою тень — и увидел хвост. Чёрный. Изломанный. И всё внутри него хрустнуло.

— Если это наказание — оно слишком близко к правде, — подумал он. — Я всегда был зверем. Только морда была другой.

Он ещё не привык к тяжести своих новых лап и к тому, что каждая мелочь вокруг звучит громче, резче — как будто мир взял микрофон и поднёс его к его ушам. Где-то вдали шуршали обрывки старой ткани, ветер подхватывал их, как призраков. Он не понимал, куда идти, но что-то тянуло его к звуку — почти детскому. Из темноты появился мальчик. Низкий, худой, в лохмотьях, которые будто висели на нём только условно — ткани порваны, испачканы, местами пропадали, а ноги были босые, с ногтями, покрытыми черной грязью. Волосы — спутанные, непокорные, словно выросли прямо из земли, где он провёл вечность.

Его глаза — ярко-зелёные, с глубиной, которая одновременно пугала и манила. Эти глаза не смотрели на Снейпа с удивлением или страхом. Они смотрели сквозь него, видя не собаку с лохмотьями бывшего человека, а что-то другое. Что-то знакомое.

— Привет, — сказал мальчик ровным, странно спокойным голосом. — Я тоже… не совсем живой. Но и не совсем мёртвый.

Снейп издал низкое рычание — больше из-за ощущения, чем из-за угрозы. Но мальчик даже не моргнул. Он подошёл ближе, не делая резких движений. Почти будто танцевал.

— Меня зовут Гарри, — произнёс он, словно выговаривая слово, которое носило в себе кучу смысла и боли. — Я умер, но остался.

Снейп хотел повернуться и убежать, но лапы не слушались. Чувство клаустрофобии сквозило в каждом жесте, но мальчик словно умел разбивать стены взглядом.

— Я слышал, как ты лаешь, — продолжал Гарри, — А еще взрослые всегда лгут. Они рассказывают сказки о рае и прощении, но на самом деле… никто не хочет туда идти. Потому что там — пустота. Там — ужас.

Он посмотрел на пса с лёгкой усмешкой. Снейп прижался к земле, его собачье нутро инстинктивно чувствовало опасность и одновременно — странное успокоение. Мальчик шагнул вперёд, не отрывая взгляд от Снейпа. Его глаза сверкали в полумраке, словно хищные изумруды, выдранные из чёрной земли. Он усмехнулся, слегка наклонив голову на бок.

— Я назову тебя «Дядя Псина», — сказал он с неожиданной уверенностью. — Потому что ты — не человек. И не зверь. Ты — кто-то между. И пусть будет так. Мне нравится это имя.

Снейп не ответил, но что-то внутри сжалось — словно цепь, что вдруг натянулась туже, чем можно было терпеть.

— Ты слышишь, как лгут? — спросил Гарри, словно читая мысли. — В этом месте ложь — это язык, на котором говорят все. Каждый вздох, каждое слово — фальшивка. Они врут, чтобы не бояться. Чтобы казаться сильнее. Чтобы выжить.

Он протянул руку и коснулся одного из кривых зеркал. Поверхность дрогнула, словно была жидкой. Внутри отражения — лица, искажённые улыбками и страхом, менялись, как тени. Снейп смотрел на него, пытаясь понять — кто этот мальчишка, что говорит такими словами, будто прожил не одну, а тысячу жизней. Но он пошел за ним.