Я помню море (джен)

Я всегда слышу шаги раньше других.

Эти не гремят. Не спешат.

Они как будто звучат отдельно от воздуха.

Шаг.

Пауза.

Шаг.

Пауза.

Шаг.

Он идёт.

Я закрываю глаза. Но не от страха.

Страх — это когда не знаешь, что будет.

А я знаю.

--

Я вижу числа.

Они не в книгах — здесь нет книг.

Они в кирпичах, в плитах пола, в швах простыней.

Каждый раз, когда кто-то говорит “послушание”, у меня в голове вспыхивает число — 8. Потому что “п” — это линия, “о” — это круг, а всё вместе — это замкнутая восьмёрка.

У Агнес голос с вибрацией 3.

У Виктории — 9, как игла в шею.

У Сестры Пруденс — 0. Ноль. Пустота. Стекло.

Меня хотят убедить, что у него нет числа.

Но я в это не верю. Всё имеет число.

--

Иногда, когда слишком громко, я нажимаю ногтями в запястья.

Не больно. Просто так нужно.

Так я чувствую, где заканчиваюсь я и где начинается мир.

--

Когда мне было шесть, Сестра Виктория сказала, что я “не понимаю значение сострадания”.

Это было после того, как девочка Анна 0331 начала рыдать в общей молитве, а я сказала,

что звук её плача “неуместный и рваный”.

Они били меня два дня. С перерывами, разумеется.

Но я всё равно была права.

Я не люблю смотреть в глаза.

Потому что в глазах — хаос.

Мне лучше смотреть на углы. Угол двери. Угол брови. Тень от подбородка.

Они стабильнее.

Они не врут.

Сначала они думали, что я слабоумная.

Потом — одержимая.

Потом — опасная.

Я думаю, они правы только в последнем.

Почему я всё ещё жива?

Потому что:

Я говорю мало, но по делу. Я чувствую чей страх сильнее.

И потому что однажды, когда Брат Лукас не смог открыть дверь технической камеры, а я просто ткнула пальцем и сказала:

“Там замок сломан, потому что номерная комбинация не совпадает с распределением тепла в плитах пола.”

Он посмотрел на меня, как на чудовище.

Потом на замок.

Потом ушёл, не говоря ни слова.

Через день меня перевели в пустую комнату.

Без девочек. Без света. Без вопросов.

С тех пор — меня не трогают просто так.

Я — их аномалия,

ошибка системы,

артефакт, который боятся сломать, потому что не понимают.

Однажды ночью, когда меня забыли в комнате у медсестёр — я лежала тихо, как мышь, под столом. Дышала в рукав.

И слышала, как Сестра Агнес шепчет Брату Натаниэлю:

“Она — фертильна выше предела нормы. Её генетика — золото. Да, она упряма, да, она странная. Она больна. По-своему. ...Но если не подчинить... она может родить полроты солдат. Она может быть нам полезна.”

Он ответил:

“Или опасна."

А потом добавил:

“Но пока она не ломается — задача Системы. Все мы служим Системе.”

И вот он идёт.

Офицер.

Я не знаю, как его зовут на самом деле.

Но в ушах всё замирает, когда его шаги приближаются.

Шум от стены гаснет. Даже мальчик с числами замирает на вдохе.

Я чувствую, как одна из плит под моими ногами чуть холоднее остальных.

Это значит, что он уже у порога.

Шаг.

Шаг.

Пауза.

Я поднимаю голову.

Спокойно.

Прямо.

Молча.

И впервые говорю не в уме, а вслух:

— Я знаю, что вы не верите в цифры. Но я — да.

И я не боюсь.