Ядовитый шрам (гет)

Рассвет над морем был акварельным — нежные мазки розового и персикового на бледно-голубом холсте. В кухне коттеджа «Ракушка» царила тишина, нарушаемая лишь мерным капаньем воды из крана и далеким шелестом волн. Гарри сидел за грубо сколоченным столом, глядя в пустоту. Он не спал всю ночь, оставшись в кресле у кровати Гермионы до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным и глубоким. Потом он вернулся в свою комнату, но сон так и не пришел. Образ ее заплаканного лица, признание в том, что внутри нее поселилось чужое, злое присутствие, — все это выжгло в его сознании любую возможность покоя.

Дверь тихо скрипнула. Гермиона вошла в кухню, уже одетая, с волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Выглядела она бледной и измученной, но во взгляде читалась несвойственная ей хрупкая решимость. Она подошла к столу и села напротив Гарри, не говоря ни слова. Молчание не было неловким; оно было тяжелым, полным невысказанного.

— Мы никому не скажем, — наконец произнес Гарри. Это был не вопрос, а утверждение. — Не сейчас. Билл и Флер и так рискуют, приютив нас. А Рон… он будет винить себя. За то, что не смог тебя защитить. Это его добьет.

Гермиона медленно кивнула. Ее пальцы нервно теребили край рукава, скрывающего проклятый шрам.

— Моя логика подсказывает, что нужно рассказать всем, собрать максимум информации, — тихо проговорила она, и в ее голосе слышалась привычная профессорская интонация, которая, однако, теперь звучала надтреснуто. — Но мое сердце… оно говорит то же, что и ты. Это наша ноша. По крайней мере, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Иначе мы посеем панику и станем еще большей обузой.

Слово «обуза» прозвучало как приговор. Гарри нахмурился.

— Ты никогда не будешь обузой, Гермиона.

Она подняла на него благодарный взгляд, но спорить не стала. Вместо этого, девушка сделала глубокий вдох и произнесла единственное слово, которое могло сейчас что-то изменить:

— Книги.

Гарри понял ее без дальнейших объяснений. Книги, которые она, в своей предусмотрительности, успела сунуть в сумочку из бисера перед побегом с площади Гриммо. Коллекция темной магии из библиотеки Блэков, от которой миссис Уизли пришла бы в священный ужас. В обычное время они бы и сами поостереглись открывать такие тома. Но времена давно перестали быть обычными.

Гермиона вытянула руку. Маленькая, расшитая бисером сумочка, лежавшая на стуле в углу, подлетела к ней. Она погрузила в ее недра руку почти по локоть и, немного пошарив, начала выкладывать на стол тяжелые, пыльные фолианты. Переплеты из потрескавшейся кожи, почерневшие серебряные застежки, страницы, пахнущие тленом и запретными знаниями. Рядом с аккуратной стопкой сказок Барда Бидля они выглядели как незваные гости из преисподней.

Так начались их ночные бдения.

Днем они были частью хрупкого мирка «Ракушки». Помогали Флер готовить, слушали рассказы Билла о работе в «Гринготтсе», играли в саду с маленькой Луной и пытались убедить Рона, что все в порядке. Но как только дом погружался в сон, Гарри и Гермиона проскальзывали в гостиную, где дотлевал камин. Они зажигали единственную свечу, ставя ее между собой, и погружались в мир самых темных заклятий, когда-либо придуманных волшебниками.

В первую ночь их нашел Рон. Он спустился за водой и застал их склонившимися над книгой с жуткими гравюрами каких-то демонических существ. Они сидели так близко, что их головы почти соприкасались в круге тусклого света.

— Что вы делаете? — его голос прозвучал громче, чем он хотел, и Гарри с Гермионой вздрогнули, как пойманные на месте преступления.

— Ищем, — быстро ответил Гарри, захлопывая том. Пыль взметнулась в воздух. — Что-нибудь о крестражах. О том, как их уничтожить.

— Ночью? — с сомнением протянул Рон, его взгляд скользнул с лица Гарри на лицо Гермионы. — Выглядит так, будто вы тут какой-то ритуал проводите.

Гермиона заставила себя улыбнуться.

— Просто ночью тише, Рон. Легче сосредоточиться. Хочешь помочь?

Предложение было вежливым, но Рон уловил в нем едва заметную нотку «не стоит». Он почувствовал укол ревности, знакомый и неприятный. Снова этот их секретный клуб, куда ему вход был как будто заказан. Но, взглянув на усталое лицо Гермионы, он подавил обиду.

— Нет, ладно. Только не засиживайтесь до утра. Вам обоим нужно спать.

Рон ушел, оставив их вдвоем в напряженной тишине. Семена недоверия были посеяны, и они оба это почувствовали.

Но эти ночи, несмотря на страх и мрачную тему их исследований, стали для них убежищем. Мир за стенами коттеджа был полон войны и безнадежности. Днем им приходилось носить маски храбрости и номальности. А здесь, в полумраке, освещенные лишь пламенем свечи, они могли позволить себе быть собой — напуганными, уставшими, но не сломленными.

Они говорили шепотом не только о проклятиях. Однажды ночью, перелистывая страницы фолианта с описанием душевных паразитов, Гарри вдруг замер.

— Я боюсь, что однажды посмотрю в зеркало и увижу его, — тихо признался он, не глядя на подругу. — Что та часть его души, что сидит во мне, просто поглотит меня. И все, что останется от Гарри Поттера, — это его глаза.

Гермиона отложила свою книгу и накрыла его руку своей. Ее ладонь была прохладной.

— Этого не случится. Ты не он. Твоя способность любить… она сильнее любой его магии. Дамблдор был прав.

— А чего боишься ты? — спросил Гарри, переворачивая ее ладонь и сжимая пальцы. — По-настоящему.

Она долго молчала, глядя на их сплетенные руки.

— Я боюсь, что окажусь бесполезной, — наконец прошептала она, и в этом шепоте было столько боли. — Что все мои знания, все книги, которые я прочла, в итоге ничего не будут стоить. В поместье Малфоев… я не смогла ничего сделать. Я была просто… куском мяса под ее ножом. Я слышала, как вы сражаетесь наверху, а я… я только кричала. Я боюсь, что я ваше слабое звено. Что это проклятие… сделает меня им.

От этих слов у Гарри что-то оборвалось внутри. Он придвинулся ближе, его взгляд стал жестким и яростным.

— Никогда так не говори. Слышишь? Никогда. Гермиона, ты — причина, по которой мы с Роном до сих пор живы. Ты спасала нас десятки раз. На первом курсе от дьявольских силков, на третьем — с помощью Маховика времени, в Отделе Тайн… Ты наш мозг, наш план и наша совесть. Ты самая сильная из нас, потому что твоя сила не только в палочке, она вот здесь. — Он легонько коснулся пальцем ее виска. — Без тебя мы бы погибли еще много лет назад. Ты — не слабое звено. Ты — то, что держит нас вместе.

Его слова, произнесенные горячим, убежденным шепотом, казалось, физически согрели ее. Она подняла на него влажные глаза, и в их глубине он увидел нечто большее, чем просто благодарность.

В ту ночь было особенно холодно. Ветер завывал в каминной трубе, и даже огонь, казалось, съежился. Гермиона, углубившаяся в чтение особенно мерзкого трактата о некротических печатях, незаметно для себя начала дрожать. Гарри, оторвавшись от своего фолианта, заметил это. Он молча встал, взял с дивана старый шерстяной плед и осторожно накинул ей на плечи. Она вздрогнула от неожиданности, а потом благодарно улыбнулась.

Они продолжали читать. Время текло незаметно. Гарри боролся со сном, но слова на пожелтевших страницах расплывались. В какой-то момент он почувствовал легкую тяжесть на своем плече. Он повернул голову и увидел, что Гермиона уснула, уронив голову ему на плечо. Ее дыхание было ровным, лицо во сне разгладилось, потеряв печать вечной тревоги. Книга выпала из ее рук и лежала на полу раскрытой.

Гарри замер, боясь пошевелиться и разбудить ее. Он осторожно поправил плед, укрывая ее получше. В этот момент, в тишине ночи, чувствуя тепло ее тела и доверчивую тяжесть ее головы на своем плече, он ощутил нечто странное. Среди всепоглощающего мрака войны и страха за ее жизнь, этот миг был островком абсолютного, пронзительного покоя. Он понял, что готов сидеть так вечно, лишь бы она могла спать спокойно, без кошмаров. Эта мысль была такой простой и такой ошеломляющей, что он надолго закрыл глаза, вслушиваясь в ее дыхание.

* * *

Время в «Ракушке» истекло. Они не могли больше подвергать риску Билла и Флер. Собрав свои скудные пожитки, трио снова отправилось в путь. Палатка, установленная в сыром, промозглом лесу где-то в Уэльсе, казалась жалкой заменой уютному коттеджу. Изоляция и постоянный страх вернулись, став еще острее.

Ночные исследования продолжились. Теперь они проходили в тесном пространстве палатки, при свете волшебной палочки. Рон, видя их уединение, становился все более мрачным и замкнутым. Стена между ним и его друзьями росла с каждым днем.

Прорыв случился неожиданно. Гермиона наткнулась на книгу, которая отличалась от остальных. Она была меньше, переплетена в гладкую, неприятную на ощупь кожу, похожую на человеческую, и называлась «Тени Души и их Печать». Внутри не было сплошного текста, только короткие, рубленые абзацы и пугающе детальные диаграммы магических потоков, пронизывающих человеческое тело.

— Гарри, посмотри, — прошептала она однажды ночью, когда Рон спал беспокойным сном под влиянием крестража, висевшего у него на шее.

Гарри придвинулся ближе, заглядывая ей через плечо. Она указывала пальцем на параграф с заголовком: «Душевный Якорь».

Они начали читать вместе, их дыхание сбивалось от ужаса узнавания.

«Душевный Якорь есть одна из форм паразитического проклятия высшего порядка, редко используемая из-за своей сложности и опасности для самого заклинателя. В отличие от грубых смертельных проклятий, Якорь не нацелен на убийство тела. Его цель — душа».

Гермиона шумно сглотнула. Гарри почувствовал, как по его спине пробежал холодок.

«Проклятие привязывает фрагмент магической сущности жертвы к воле колдуна, создавая постоянный канал связи. Этот канал питается сильными негативными эмоциями жертвы: страхом, отчаянием, физической и душевной болью. Чем больше страдает жертва, тем крепче становится Якорь и тем сильнее влияние заклинателя».

— Мои кошмары… боль… — прошептала Гермиона, ее голос дрожал. — Он питается этим. Беллатриса питается этим.

Гарри сжал кулаки. Они продолжили чтение.

«Побочным, но крайне опасным эффектом Якоря является превращение жертвы в своего рода магический резонатор или маяк. Ее душа, искаженная темной магией, начинает излучать сигнал, который может быть уловлен другими темными волшебниками или существами, особенно самим заклинателем, позволяя ему определить примерное местоположение жертвы в моменты ее наибольшего эмоционального потрясения».

Вспышка черной магии у коттеджа. Теперь все встало на свои места. Это не был сбой. Это была вспышка маяка.

Но самое страшное было в последнем предложении абзаца. Оно было написано более мелким, витиеватым почерком, словно добавлено позже.

«Эффект резонанса усиливается экспоненциально в непосредственной близости от других значительных источников темной магии, в особенности артефактов, созданных путем расщепления души».

Они замерли. В палатке повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь храпом Рона. Оба одновременно перевели взгляд на его грудь, где под рубашкой угадывался контур тяжелого медальона.

Крестраж.

Осознание было подобно удару под дых. Все это время они носили с собой усилитель ее проклятия. Яд, который делал другой яд в тысячу раз сильнее. Каждый раз, когда Гермиона надевала медальон, она добровольно подносила к своему виску заряженный пистолет. Каждый раз, когда кто-то из них носил его рядом с ней, ее страдания, ее страх, боль — все это превращалось в кричащий на всю страну маяк, зовущий Пожирателей Смерти.

Гермиона отшатнулась от книги, ее лицо побелело как полотно.

— Это я… — прошептала она, задыхаясь. — Все это время… Я подвергала вас опасности. Я — приманка.

В ее глазах плескался такой ужас, что Гарри не выдержал. Он действовал инстинктивно, решительно. Он шагнул к спящему Рону и, стараясь не разбудить его, осторожно расстегнул цепочку и снял с него медальон. Крестраж был ледяным на ощупь.

Гарри вернулся к Гермионе и протянул руку с зажатым в ней медальоном, показывая его, как улику.

— Ты больше не будешь его носить, — его голос был стальным. — Никогда. И я тоже, когда ты рядом. И Рон не будет. Мы будем носить его по очереди, только когда будем находиться далеко от палатки, на дежурстве. Поняла?

Он не ждал ответа. Он смотрел на нее, и в его зеленых глазах горел огонь — не только гнев на Беллатрису, не только страх, но и яростная, отчаянная решимость.

— Мы найдем способ это снять, — твердо сказал он. — Я не знаю как. Но мы найдем. Я обещаю тебе, Гермиона.

Она смотрела на него, на его сжатый кулак, в котором был зажат источник ее мучений, на его лицо, выражавшее абсолютную уверенность. И в этот момент, посреди сырого леса, в холодной палатке, окруженная враждебным миром, Гермиона Грейнджер почувствовала, как многолетняя, прочная, нерушимая дружба с Гарри Поттером переплавляется во что-то иное. Во что-то более глубокое, отчаянное и жизненно необходимое. Это была уже не просто благодарность. Это была надежда. И эта надежда носила имя Гарри.