Пробуждение (джен)

Кабинет доктора Альбуса не был похож на другие помещения клиники. Вместо стерильной белизны здесь царил уютный полумрак. Стены от пола до потолка занимали книжные шкафы из темного дерева, заставленные не магическими фолиантами, а толстыми медицинскими журналами и монографиями по психиатрии. На массивном дубовом столе, помимо стопки историй болезни, стоял странный серебристый прибор, напоминающий астролябию, — на самом деле, это был всего лишь сложный пресс-папье. Воздух пах старыми книгами и трубочным табаком. Для Гарри это был кабинет директора Хогвартса, место силы и мудрости. Для Гермионы Грейнджер это был кабинет главного врача, и сейчас он казался ей преддверием ада.

Она сидела в глубоком кожаном кресле, нервно теребя ремешок своей сумки. Напротив, за столом, сидел сам доктор Альбус, его длинная седая борода почти касалась столешницы, а глаза за очками-половинками смотрели на нее с сочувствием. Рядом, прислонившись к книжному шкафу и скрестив руки на груди, стоял доктор Северус. Его присутствие наполняло комнату холодом.

— Мисс Грейнджер, — начал доктор Альбус своим мягким, успокаивающим голосом. — Мы пригласили вас, потому что ситуация с Гарри достигла критической точки. Его состояние не улучшается. Оно стагнирует.

— Но он… он лучше общается, — возразила Гермиона, ее собственный голос показался ей тонким и неуверенным. — Он ждет моих визитов, он улыбается. Разве это не прогресс?

Вмешался доктор Северус, и его слова были холодны и остры, как скальпель.

— Прогресс? Вы называете прогрессом то, что пациент все глубже укореняется в своей патологической фантазии? Вы для него не терапия, мисс Грейнджер. Вы — самый сильный галлюциноген в его арсенале. Вы приходите каждую неделю и подтверждаете реальность его бреда. Вы приносите ему «магические» артефакты, обсуждаете «заклинания». Вы стали неотъемлемой частью его болезни.

Каждое слово било наотмашь. Гермиона вздрогнула, словно от удара.

— Я просто… я не хотела, чтобы он чувствовал себя одиноким, — прошептала она, ком подступал к горлу.

— Уютная клетка все еще остается клеткой, дитя мое, — вздохнул доктор Альбус. — Вы построили для него прекрасный, безопасный мир, в котором он — герой, а его травма — знак избранности. Зачем ему возвращаться в реальность, где он — сирота, выживший в страшной аварии? Где его шрам — это просто шрам? У него нет ни единой причины бороться.

— Так что же мне делать? — в отчаянии спросила девушка.

Доктор Северус сделал шаг вперед. Его темные глаза впились в нее.

— Вы должны исчезнуть из его мира. Перестать приходить.

Гермиона замерла. Мысль об этом была невыносимой. Представить Гарри, ждущего ее в той комнате, растерянного, одинокого…

— Но это же убьет его! Он сломается!

— Именно, — отрезал Северус. — Его иллюзорный мир должен сломаться. Мы должны создать вакуум, трещину в его броне. Пока вы рядом, эта броня непробиваема. Ваше исчезновение станет первым вопросом, на который его фантазия не сможет дать удовлетворительного ответа. Это заставит его искать. Искать по-настоящему.

— Иногда, чтобы помочь человеку найти путь домой, нужно, чтобы он почувствовал себя по-настоящему потерянным, — добавил доктор Альбус, его голос снова стал мягким. — Нам нужно, чтобы он перестал ждать подкрепления извне и начал искать силу внутри. Настоящую силу. Мы понимаем, как это тяжело для вас. Возможно, это самое трудное, что вам приходилось делать. Но мы просим вас довериться нам. Ради него.

Гермиона опустила голову. Слезы катились по щекам, падая на ткань джинсов. Она вспомнила сияющее благодарностью лицо Гарри, когда она принесла ему книгу. «Ты лучшая», — сказал он. А теперь она должна была его предать. Предать, чтобы спасти. Это была жестокая, невыносимая логика, но она понимала ее правоту. Она была студенткой-химиком, она верила в науку, в факты. И факты были на стороне врачей.

Она подняла на них заплаканные глаза и медленно, с трудом кивнула.

— Хорошо. Я… я сделаю это.

* * *

Следующий четверг тянулся для Гарри невыносимо долго. Зелье Снейпа было особенно гадким, Рон казался еще более отстраненным, чем обычно, а еда в Большом зале имела отчетливый привкус картона. Но все это было неважно. Юноша жил предвкушением вечера. Он даже попытался почитать «Продвинутый курс зельеварения», но сложные химические формулы никак не хотели складываться в заклинания. Буквы и цифры плясали перед глазами, вызывая лишь глухое раздражение. Гарри решил, что ему просто нужна Гермиона, чтобы она помогла ему разобраться. Она всегда во всем разбиралась.

Когда часы на воображаемой башне пробили пять, он поспешил в Выручай-комнату. Он сел в свое любимое кресло у камина и стал ждать. Пять минут. Десять. Полчаса. Огонь в камине, казалось, горел не так ярко, как обычно. Тени в углах сгущались. Гарри начал ерзать. Может, она просто опаздывает? У нее, наверное, были дополнительные занятия по Трансфигурации. Или ее задержал Флитвик.

Прошел час. В комнате стало неуютно и тихо. Тишина давила на уши. Гарри встал и начал мерить шагами небольшое пространство. Он подошел к двери и прислушался. Никого. Он открыл дверь и выглянул в пустой, тускло освещенный коридор. Тишина.

В его груди заворочался холодный, липкий комок тревоги. Такого еще не было. Она никогда не пропускала их встреч. Никогда.

«СОВ, конечно. Она же Гермиона», — сказал он сам себе, пытаясь ухватиться за самое логичное объяснение. Она, должно быть, засиделась в библиотеке, обложившись книгами, и просто потеряла счет времени. Да, именно так. Она наверняка пришлет ему сову с извинениями.

Он вернулся в свою палату — общую комнату Гриффиндора — с тяжелым сердцем. Сова так и не прилетела.

Неделя, последовавшая за этим, была одной из худших в его жизни в Хогвартсе. Тревога не отпускала. Каждое утро Гарри просыпался с надеждой получить весточку, и каждый вечер ложился спать, разочарованный и напуганный. Он пытался расспросить Рона, но тот лишь безучастно пожал плечами. Он пытался сосредоточиться на «уроках», но все валилось из рук. Однажды на занятии по предсказаниям (групповая арт-терапия с чудаковатой женщиной, которую все звали профессор Трелони) Гарри попытался рассмотреть будущее в узорах на своем рисунке. Но вместо магических символов он увидел лишь хаотичные, злые каракули. В какой-то момент ему показалось, что один из рыцарей на гобелене в коридоре подмигнул ему, но когда Гарри моргнул, на стене висел лишь выцветший кусок ткани с пятном, смутно напоминающим человеческую фигуру. Юноша списал это на действие очередного зелья Снейпа и свое нервное состояние. Он ждал четверга. В следующий четверг она точно придет.

Но и в следующий четверг она не пришла.

На этот раз это была уже не тревога. Это была паника. Гарри не находил себе места. Он прождал в пустой, холодной Выручай-комнате два часа, пока его не нашла профессор МакГонагалл во время обхода.

— Поттер? Что вы здесь делаете? Всем велено находиться в своих гостиных.

— Я жду посетителя! Я жду Гермиону Грейнджер! — выпалил Гарри, его голос срывался. — Она должна была прийти! Почему ее нет?

Главная медсестра посмотрела на него поверх очков. В ее взгляде не было ни капли сочувствия — лишь профессиональная строгость.

— Мисс Грейнджер не значится в утвержденном списке посетителей на сегодня, — отчеканила она. — Прошу вас немедленно вернуться в свою палату.

— В списке? Каком еще списке? — Гарри был в полном замешательстве. — Она не посетитель, она студентка! Она учится здесь!

— Поттер, немедленно пройдите в свою комнату, или я буду вынуждена применить дисциплинарные меры, — ее голос стал стальным.

Сраженный ее холодным, бюрократическим тоном, Гарри поплелся прочь. Список посетителей? Дисциплинарные меры? Что за чушь? Это Хогвартс, а не какая-то тюрьма! Что-то было не так. Совершенно не так. И если МакГонагалл не может ему помочь, то есть только один человек, который сможет.

Дамблдор.

Он ворвался в кабинет директора без стука. Доктор Альбус сидел за своим столом и что-то писал в толстой тетради. Он поднял голову, и в его глазах не было удивления, словно он ждал этого визита.

— Гарри, мой мальчик. Чем обязан такому стремительному появлению?

— Профессор! Это Гермиона! — Гарри подбежал к столу, опираясь на него руками, чтобы не упасть. — Она не приходит. Уже две недели. МакГонагалл говорит что-то про «списки» и несет какой-то бред. С ней что-то случилось? Это Волдеморт? Он добрался до нее?

Дамблдор отложил ручку и внимательно посмотрел на него.

— Сядь, Гарри. Успокойся.

Юноша неохотно опустился в кресло. Его всего трясло.

— Расскажи мне о Гермионе, — мягко попросил директор. — Что делает ее такой особенной для тебя?

— Она… она все, — выдохнул Гарри. — Она самая умная ведьма, которую я знаю. Она помогает мне с уроками, она верит в меня. Она единственная, кто…

Он запнулся, пытаясь сформулировать мысль.

— Единственная, кто приходит к тебе извне? — подсказал Дамблдор.

Гарри замер. Он никогда не думал об этом в таком ключе. Но ведь так и было. Все остальные — Рон, Невилл, Снейп, МакГонагалл, сам Дамблдор — они все были здесь, внутри стен Хогвартса. А Гермиона приходила и уходила. Она была связью с другим, большим миром.

— Да, — медленно произнес он. — Она… другая.

— А ты никогда не задумывался, мой мальчик, — Дамблдор подался вперед, его голос стал тише, проникновеннее, — почему она другая? Ты говоришь, она студентка. Но ты видишь ее на уроках? В Большом зале за завтраком? В общей гостиной Гриффиндора?

Гарри лихорадочно прокручивал в голове воспоминания. Нет. Он видел ее только в Выручай-комнате, по четвергам. Все остальное — рассказы о занятиях, о профессорах, о школьной жизни — он знал только с ее слов. Холод пробежал по его спине.

— Но… она же рассказывала…

— Может быть, — голос Дамблдора был полон вселенской печали, — она не студентка этого Хогвартса. Может, она приходит к тебе… из другого мира? Мира, который ты почти забыл?

Другого мира? Что это значит? Что она призрак? Или путешественница между измерениями? Голова Гарри шла кругом. Слова директора не прояснили ситуацию, а лишь запутали все еще больше, посеяв в душе ледяное семя сомнения. Это была не та помощь, на которую он рассчитывал.

Выйдя из кабинета, Гарри чувствовал себя так, словно земля уходит из-под ног. Мир, такой понятный и стройный еще месяц назад, начал рассыпаться. Если Дамблдор не может дать ему прямого ответа, то ему нужно зелье. Зелье, которое заставит сказать правду. Veritaserum. А единственный, у кого оно могло быть, это Снейп.

Он почти бегом спустился в подземелья. Кабинет зельеварения был пуст, но из смежной двери, ведущей в личные лаборатории Снейпа (в реальности — в процедурный кабинет), пробивался свет. Гарри, не раздумывая, рванул дверь на себя.

Доктор Северус стоял у металлического шкафчика, раскладывая по ячейкам ампулы. Он обернулся, и на его лице отразилось раздражение.

— Поттер. Кажется, я не назначал вам дополнительных процедур. Вашего умения портить зелья мне хватает и на уроках.

— Мне нужно зелье правды! — выпалил Гарри, тяжело дыша. — Veritaserum. Немедленно!

Снейп медленно закрыл дверцу шкафчика и повернулся к нему. В его темных глазах на мгновение мелькнул странный, оценивающий блеск. Он увидел перед собой не просто надоедливого мальчишку, а пациента на грани срыва, готового к шоковой терапии. Это был тот самый момент, которого они ждали.

— Зелье правды? — протянул он своим ядовито-спокойным тоном. — Зачем же оно вам, Поттер? Боитесь, что ваше собственное воображение начало вам лгать?

— Это из-за Гермионы! Я должен знать, где она! Я должен знать правду!

Снейп несколько секунд молча смотрел на него. А затем он нанес удар. Точный, холодный и безжалостный.

— Правду? Вы хотите правду, Поттер? Извольте. Никакой Гермионы Грейнджер в Хогвартсе никогда не было. Она — плод твоего больного воображения. Как и все остальное.

Мир остановился.

Звук исчез. Воздух застыл. Слова Снейпа повисли в оглушительной тишине, въедаясь в мозг Гарри, как кислота.

Ложь. Это ложь. Снейп ненавидит его и просто хочет сделать больно.

Но в тот же миг мир вокруг Гарри дрогнул. По-настоящему. На долю секунды стеллажи с пузырьками редких ингредиентов за спиной Снейпа превратились в обычные медицинские шкафы, заставленные упаковками таблеток и коробочками с надписями «Диазепам», «Галоперидол». Каменная кладка стены за ними рябью пошла и стала стеной, выложенной стерильной белой плиткой. Из-под потолка донесся далекий, еле слышный вой сирены, пробившийся сквозь толщу иллюзий.

Гарри моргнул, и все вернулось на свои места. Снова были пузырьки, камни и тишина подземелий.

Но он это видел.

Он смотрел на Снейпа, и на лице профессора не было ни злорадства, ни ненависти. Лишь мрачная, тяжелая усталость. Он сказал правду.

«Плод твоего больного воображения».

Книга. Шоколадки. Разговоры. Ее теплая рука. Все это… неправда?

Гарри пошатнулся, хватаясь рукой за дверной косяк. В голове нарастал гул, шрам на лбу взорвался такой болью, какой он не чувствовал никогда прежде. Но это была не боль от Волдеморта. Это была боль от треска ломающегося мира. Его мира. И в этом оглушительном треске он впервые в жизни почувствовал леденящий ужас настоящего, абсолютного одиночества.