Пробуждение (джен)

Утро в Большом зале, как и всегда, пахло овсянкой и тревогой. Гарри сидел за длинным столом Гриффиндора, ковыряя ложкой в вязкой каше, которую здесь упорно называли «завтраком чемпиона». Над головой, под высоким сводчатым потолком, клубились облака — сегодня серые, лондонские, точь-в-точь как за окнами клиники, если бы Гарри позволил себе на них посмотреть. Но он не позволял. В его мире потолок был заколдован и отражал небо таким, какое оно есть. Это было одно из незыблемых правил Хогвартса.

— Ты снова не ешь, — раздался рядом апатичный голос.

Рон Уизли, его лучший друг, сидел, уставившись в свою тарелку с таким же отсутствующим видом, с каким он смотрел на всё остальное. Его рыжие волосы были тусклыми, а на лице застыло выражение вечной, вселенской усталости. Он был в Хогвартсе дольше, чем Гарри. Иногда юноше казалось, что Рон просто забыл, как радоваться жизни за пределами этих стен.

— Просто нет аппетита, — ответил Гарри, отодвигая тарелку. — Думаю о Снейпе. У нас сегодня сдвоенное зельеварение. Он наверняка приготовил что-то особенно мерзкое.

Рон медленно моргнул, не отрывая взгляда от каши.

— Да. Мерзкое.

Их диалоги редко бывали длиннее. Гарри давно привык к тому, что ему приходится говорить за двоих, наполняя тишину между ними своими мыслями, страхами и надеждами. Рон был идеальным слушателем — он никогда не перебивал.

С другого конца зала за ними наблюдала профессор МакГонагалл. В ее строгом облике — туго стянутые в пучок седые волосы, квадратные очки на кончике носа, поджатые губы — не было и намека на теплоту. Сегодня она была не в своей изумрудной мантии, а в накрахмаленном белом халате, что, по мнению Гарри, было частью какой-то новой, особенно строгой школьной директивы. Она была главой их факультета, а здесь, в реальности замка, — главной медсестрой. Именно она следила за расписанием.

— Поттер! Уизли! — ее голос был резким, как щелчок хлыста. — Время первого урока. Живее!

Гарри вздрогнул. Они с Роном поднялись, и юноша помог другу накинуть на плечи мантию — серый, бесформенный больничный халат, который все здесь носили. Вместе они побрели по гулким коридорам, чьи каменные стены были выкрашены в унылый белый цвет. Повсюду висели движущиеся портреты — странные, абстрактные картины, в которых, если долго смотреть, можно было увидеть кричащие лица и искаженные фигуры. Гарри старался на них не смотреть. Он знал, что в этих рамах заточены души, и ему было их жаль.

Подземелья, где располагался кабинет зельеварения, встретили их холодом и запахом антисептика. Для Гарри это был запах горьких трав и тайны. Кабинет профессора Снейпа представлял собой стерильное помещение, выложенное белой плиткой от пола до потолка. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы, заставленные пузырьками с разноцветными жидкостями и баночками с таблетками. Гарри знал, что это редчайшие ингредиенты: сушеная кровь дракона, толченый рог двурога, слезы феникса.

Сам профессор Северус Снейп стоял у центрального стола, похожего на алтарь. Его черные, сальные волосы падали на лицо, а темные глаза буравили каждого входящего с нескрываемым презрением. Он был лечащим врачом-психотерапевтом Гарри, но для юноши он навсегда остался мастером зелий, пожирателем смерти и самым ненавистным учителем.

— А, Поттер, — протянул он своим знаменитым вкрадчивым голосом. — Наша знаменитость. Я уж было подумал, что вы решили пропустить мой урок, понадеявшись, что слава Избранного освободит вас от необходимости глотать правду.

Гарри сжал кулаки.

— Я ничего не пропускал, профессор.

— Как похвально, — усмехнулся Снейп. Он взял со стола маленький металлический стаканчик, в котором плескалась мутно-белая жидкость. — Сегодня в программе зелье «Умиротворяющий бальзам». Особо показано тем, кто склонен к излишней… экзальтации. Оно подавляет бурные эмоции и позволяет взглянуть на мир трезво. Хотя в вашем случае, Поттер, боюсь, это всё равно что пытаться вычерпать океан ложкой.

Снейп протянул ему стаканчик. Запах был отвратительным — горький, химический. Гарри зажмурился. Он знал, что это испытание. Снейп всегда испытывал его, пытался сломить. Но Избранный не должен ломаться.

— Пейте, Поттер. До дна.

Гарри залпом проглотил вязкую, горькую жидкость. Она обожгла горло и оставила во рту привкус мела. Мир на мгновение качнулся, цвета стали чуть бледнее, а звуки — глуше. Это был побочный эффект зелья, притупляющий магию. Снейп наблюдал за ним с хищным удовлетворением.

— Пять очков с Гриффиндора за вашу медлительность. А теперь все по своим местам. У нас еще много работы.

Гарри сел за свою парту рядом с Роном, которому тоже вручили его порцию «бальзама». Друг выпил его безропотно, как и всегда. После зелья веки Гарри потяжелели. Мысли стали вязкими, неповоротливыми. Он ненавидел это состояние. Снейп лишал его силы, делал его уязвимым. А Волдеморт мог нанести удар в любой момент.

Иногда Темный Лорд приходил к нему. Не во плоти, нет. Он проникал в его разум, когда защита была ослаблена. Это начиналось с головной боли, пульсирующей в старом шраме на лбу. Затем приходили образы: ослепительная вспышка зеленого света, скрежет металла, запах гари и чей-то высокий, холодный смех. Гарри знал, что это отголоски той ночи, когда его родители погибли, а он выжил. Доктор Альбус, директор Хогвартса, говорил, что это его связь с Волдемортом. Что боль в шраме — это знак, что Темный Лорд где-то рядом, замышляет зло.

Остаток «уроков» прошел как в тумане. История магии с профессором Биннсом (старичком-пациентом, который без умолку бубнил себе под нос что-то о давно минувших войнах), потом обед в Большом зале, где еда казалась совсем безвкусной. Гарри почти не разговаривал с Роном, погруженный в свои мысли. Единственное, что поддерживало его, — это предвкушение.

Сегодня четверг. А по четвергам приходит она.

Гермиона.

Она была единственной, кто не носил больничной мантии. Единственной, кто приходил извне, из большого мира, полного магии и жизни. Она приносила ему новости о Министерстве Магии, рассказывала о новых заклинаниях, которые они проходят, приносила сладости из «Сладкого королевства». Она была его связью с реальностью. С той единственной реальностью, которую Гарри признавал.

Он ждал ее в Выручай-комнате. Так он называл комнату для свиданий — небольшое, уютное помещение с двумя потертыми креслами и низким столиком. Гарри был уверен, что комната появляется только тогда, когда он в ней нуждается, и выглядит именно так, как ему хочется. Сегодня ему хотелось уюта и тепла, и комната предоставила ему мягкий ковер под ногами и камин, в котором весело потрескивал воображаемый огонь.

Дверь открылась. На пороге стояла Гермиона Грейнджер.

Ее каштановые волосы, как всегда, были пышным, непокорным облаком. На щеках играл румянец от быстрой ходьбы. В руках она держала холщовую сумку, набитую, как всегда, чем-то интересным. Но во взгляде ее больших карих глаз, когда она смотрела на него, была затаенная грусть, которую Гарри упорно не замечал или принимал за беспокойство о нем, об их общей борьбе.

— Гарри! — она улыбнулась, и комната словно стала светлее.

— Гермиона! Я уж думал, ты не придешь. Снейп сегодня был особенно невыносим.

Она подошла и села в кресло напротив, поставив сумку на пол.

— Прости, задержалась на занятиях. Профессор Флитвик задал нам выучить особенно сложное заклинание левитации. У меня получилось только с пятого раза. А как ты? Как твоя голова?

Гарри коснулся шрама.

— Ноет немного. Особенно после зелья Снейпа. Думаю, Волдеморт опять что-то замышляет.

Гермиона на мгновение отвела взгляд, ее пальцы нервно сжали ручку сумки. Затем она снова улыбнулась, на этот раз чуть более натянуто.

— Ты должен быть сильным, Гарри. Мы все на тебя рассчитываем. Кстати, я принесла тебе кое-что.

Она полезла в сумку и достала небольшую коробочку. «Всевозможные Вкусовые Драже Берти Ботт». Гарри просиял.

— О, здорово! Спасибо!

Он открыл коробочку и с опаской заглянул внутрь.

— Надеюсь, мне не попадется со вкусом ушной серы, как в прошлый раз.

— Я старалась выбирать, — хихикнула Гермиона, но смех ее прозвучал немного сдавленно. — А еще… вот.

Она протянула ему толстую книгу в строгой синей обложке. Название было выведено золотыми буквами: «Органическая химия. Углубленный курс».

Гарри с благоговением принял фолиант.

— Ого! «Продвинутый курс зельеварения»! Это же издание Либациуса Бораго! Где ты его достала?

— В библиотеке, — уклончиво ответила Гермиона. — Подумала, тебе будет полезно. Чтобы ты мог противостоять Снейпу на его же поле. Там есть несколько глав о противоядиях, которые могут нейтрализовать его зелья.

Ее голос дрогнул на последней фразе. Гарри был слишком увлечен книгой, чтобы заметить это. Он листал плотные страницы, испещренные сложными формулами и схемами, которые в его сознании превращались в древние руны и инструкции по смешиванию ингредиентов.

— Это гениально, Гермиона! Ты лучшая! С этим я точно смогу дать ему отпор. Ты не представляешь, как это важно. Иногда мне кажется, что я здесь совсем один. Рон… он хороший, но он так далеко. А Дамблдор…

Он замолчал, подбирая слова. Директор Альбус, главный врач клиники, был мудрым стариком с длинной седой бородой и глазами, которые, казалось, видели тебя насквозь. Он говорил с Гарри загадками, метафорами, которые юноша тщетно пытался расшифровать. «Иногда, Гарри, самый темный час бывает перед рассветом», «Чтобы победить дракона, нужно сперва признать, что он существует внутри тебя». Это были важные наставления, но они не давали конкретных ответов.

— Что Дамблдор? — мягко спросила Гермиона.

— Он говорит, что я должен найти силу в себе. Но он не говорит, как. Он просто смотрит на меня своими добрыми глазами и говорит, что верит в меня. А Снейп каждый день пытается доказать мне, что я ничтожество. А ты… ты приносишь мне настоящие вещи. Настоящую помощь.

Он посмотрел на нее с такой искренней благодарностью, что Гермиона не выдержала и опустила глаза. Она увидела на столике обертку от шоколадки, которую приносила на прошлой неделе. Обычная обертка от «Cadbury», но Гарри наверняка до сих пор был уверен, что это была карточка от Шоколадной лягушки с изображением Мерлина.

— Гарри, я… я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — прошептала девушка.

— У меня все будет хорошо. Пока ты рядом, — уверенно сказал он. — Мы победим его, Гермиона. Я, ты и Рон. Мы втроем. Победим Волдеморта и закончим эту войну. И тогда мы все будем свободны.

Он говорил с таким жаром, с такой непоколебимой верой, что на секунду ей самой захотелось в это поверить. Забыть про белые стены, запах лекарств, про диагноз в медицинской карте Гарри, который она однажды украдкой прочитала: «Посттравматическое диссоциативное расстройство, осложненное хроническими галлюцинациями». Забыть про автокатастрофу, которая отняла у него родителей и заперла его разум в этой золотой клетке волшебства.

Но она не могла.

Она видела перед собой не Избранного героя, а сломленного юношу, отчаянно цепляющегося за выдуманный мир, потому что реальный был слишком жесток. И она, Гермиона Грейнджер, лучшая студентка химического факультета, была главной опорой этой иллюзии. Каждую неделю она приходила сюда и лгала. Лгала во спасение, как ей казалось раньше. Но в последнее время сомнения грызли ее все сильнее. Доктор Альбус и доктор Северус все чаще говорили ей, что она мешает лечению. Что ее визиты — это не спасательный круг, а якорь, который держит его на дне фантазий.

— Гермиона? Ты чего? — Гарри склонился к ней, его лицо выражало беспокойство. — Ты выглядишь уставшей.

Она быстро смахнула непрошеную слезу, которая успела скользнуть по щеке.

— Все в порядке, Гарри. Просто… много задают в университете. В Хогвартсе, я имею в виду. Скоро СОВ, ты же знаешь.

— Конечно, — кивнул он с пониманием. — Тебе надо больше отдыхать.

Время их свидания подходило к концу. В коридоре послышались шаги — это была профессор МакГонагалл, совершающая вечерний обход.

— Мне пора, — с сожалением сказала Гермиона, поднимаясь.

— Ты придешь на следующей неделе? — в его голосе прозвучала почти детская мольба.

Сердце девушки сжалось. Она вспомнила вчерашний разговор с доктором Альбусом. Его мягкий, но настойчивый голос: «Мисс Грейнджер, поймите, чтобы он захотел вернуться в реальный мир, он должен почувствовать, что в его выдуманном мире чего-то не хватает. Самого важного».

Она не могла сказать ему правду. Не сейчас.

— Конечно, приду, — солгала она, и эта ложь обожгла ей губы. — Куда же я денусь.

Гарри проводил ее до двери. На прощание она легко коснулась его руки. Ее пальцы были теплыми, настоящими. Это было единственное настоящее прикосновение за всю неделю.

Когда за ней закрылась тяжелая дверь, Выручай-комната на мгновение дрогнула. Камин погас, уютные кресла показались жесткими и казенными, а на ковре проступили пятна от пролитого чая. Гарри потряс головой, прогоняя наваждение. Это все зелье Снейпа. Оно все еще действовало.

Он вернулся в кресло, прижимая к груди драгоценную книгу. Он был не один. У него есть Гермиона. Она придет. Она всегда приходит.

Юноша открыл коробочку «Берти Ботт» и закинул в рот синее драже. На языке взорвался яркий, химический вкус черники. Гарри улыбнулся. Это был хороший день. Он был на шаг ближе к победе.

А за дверью, в тускло освещенном коридоре, Гермиона Грейнджер прислонилась спиной к холодной стене и беззвучно заплакала, оплакивая своего друга, затерянного в мире, куда ей больше не позволят войти.

Кабинет доктора Альбуса не был похож на другие помещения клиники. Вместо стерильной белизны здесь царил уютный полумрак. Стены от пола до потолка занимали книжные шкафы из темного дерева, заставленные не магическими фолиантами, а толстыми медицинскими журналами и монографиями по психиатрии. На массивном дубовом столе, помимо стопки историй болезни, стоял странный серебристый прибор, напоминающий астролябию, — на самом деле, это был всего лишь сложный пресс-папье. Воздух пах старыми книгами и трубочным табаком. Для Гарри это был кабинет директора Хогвартса, место силы и мудрости. Для Гермионы Грейнджер это был кабинет главного врача, и сейчас он казался ей преддверием ада.

Она сидела в глубоком кожаном кресле, нервно теребя ремешок своей сумки. Напротив, за столом, сидел сам доктор Альбус, его длинная седая борода почти касалась столешницы, а глаза за очками-половинками смотрели на нее с сочувствием. Рядом, прислонившись к книжному шкафу и скрестив руки на груди, стоял доктор Северус. Его присутствие наполняло комнату холодом.

— Мисс Грейнджер, — начал доктор Альбус своим мягким, успокаивающим голосом. — Мы пригласили вас, потому что ситуация с Гарри достигла критической точки. Его состояние не улучшается. Оно стагнирует.

— Но он… он лучше общается, — возразила Гермиона, ее собственный голос показался ей тонким и неуверенным. — Он ждет моих визитов, он улыбается. Разве это не прогресс?

Вмешался доктор Северус, и его слова были холодны и остры, как скальпель.

— Прогресс? Вы называете прогрессом то, что пациент все глубже укореняется в своей патологической фантазии? Вы для него не терапия, мисс Грейнджер. Вы — самый сильный галлюциноген в его арсенале. Вы приходите каждую неделю и подтверждаете реальность его бреда. Вы приносите ему «магические» артефакты, обсуждаете «заклинания». Вы стали неотъемлемой частью его болезни.

Каждое слово било наотмашь. Гермиона вздрогнула, словно от удара.

— Я просто… я не хотела, чтобы он чувствовал себя одиноким, — прошептала она, ком подступал к горлу.

— Уютная клетка все еще остается клеткой, дитя мое, — вздохнул доктор Альбус. — Вы построили для него прекрасный, безопасный мир, в котором он — герой, а его травма — знак избранности. Зачем ему возвращаться в реальность, где он — сирота, выживший в страшной аварии? Где его шрам — это просто шрам? У него нет ни единой причины бороться.

— Так что же мне делать? — в отчаянии спросила девушка.

Доктор Северус сделал шаг вперед. Его темные глаза впились в нее.

— Вы должны исчезнуть из его мира. Перестать приходить.

Гермиона замерла. Мысль об этом была невыносимой. Представить Гарри, ждущего ее в той комнате, растерянного, одинокого…

— Но это же убьет его! Он сломается!

— Именно, — отрезал Северус. — Его иллюзорный мир должен сломаться. Мы должны создать вакуум, трещину в его броне. Пока вы рядом, эта броня непробиваема. Ваше исчезновение станет первым вопросом, на который его фантазия не сможет дать удовлетворительного ответа. Это заставит его искать. Искать по-настоящему.

— Иногда, чтобы помочь человеку найти путь домой, нужно, чтобы он почувствовал себя по-настоящему потерянным, — добавил доктор Альбус, его голос снова стал мягким. — Нам нужно, чтобы он перестал ждать подкрепления извне и начал искать силу внутри. Настоящую силу. Мы понимаем, как это тяжело для вас. Возможно, это самое трудное, что вам приходилось делать. Но мы просим вас довериться нам. Ради него.

Гермиона опустила голову. Слезы катились по щекам, падая на ткань джинсов. Она вспомнила сияющее благодарностью лицо Гарри, когда она принесла ему книгу. «Ты лучшая», — сказал он. А теперь она должна была его предать. Предать, чтобы спасти. Это была жестокая, невыносимая логика, но она понимала ее правоту. Она была студенткой-химиком, она верила в науку, в факты. И факты были на стороне врачей.

Она подняла на них заплаканные глаза и медленно, с трудом кивнула.

— Хорошо. Я… я сделаю это.

* * *

Следующий четверг тянулся для Гарри невыносимо долго. Зелье Снейпа было особенно гадким, Рон казался еще более отстраненным, чем обычно, а еда в Большом зале имела отчетливый привкус картона. Но все это было неважно. Юноша жил предвкушением вечера. Он даже попытался почитать «Продвинутый курс зельеварения», но сложные химические формулы никак не хотели складываться в заклинания. Буквы и цифры плясали перед глазами, вызывая лишь глухое раздражение. Гарри решил, что ему просто нужна Гермиона, чтобы она помогла ему разобраться. Она всегда во всем разбиралась.

Когда часы на воображаемой башне пробили пять, он поспешил в Выручай-комнату. Он сел в свое любимое кресло у камина и стал ждать. Пять минут. Десять. Полчаса. Огонь в камине, казалось, горел не так ярко, как обычно. Тени в углах сгущались. Гарри начал ерзать. Может, она просто опаздывает? У нее, наверное, были дополнительные занятия по Трансфигурации. Или ее задержал Флитвик.

Прошел час. В комнате стало неуютно и тихо. Тишина давила на уши. Гарри встал и начал мерить шагами небольшое пространство. Он подошел к двери и прислушался. Никого. Он открыл дверь и выглянул в пустой, тускло освещенный коридор. Тишина.

В его груди заворочался холодный, липкий комок тревоги. Такого еще не было. Она никогда не пропускала их встреч. Никогда.

«СОВ, конечно. Она же Гермиона», — сказал он сам себе, пытаясь ухватиться за самое логичное объяснение. Она, должно быть, засиделась в библиотеке, обложившись книгами, и просто потеряла счет времени. Да, именно так. Она наверняка пришлет ему сову с извинениями.

Он вернулся в свою палату — общую комнату Гриффиндора — с тяжелым сердцем. Сова так и не прилетела.

Неделя, последовавшая за этим, была одной из худших в его жизни в Хогвартсе. Тревога не отпускала. Каждое утро Гарри просыпался с надеждой получить весточку, и каждый вечер ложился спать, разочарованный и напуганный. Он пытался расспросить Рона, но тот лишь безучастно пожал плечами. Он пытался сосредоточиться на «уроках», но все валилось из рук. Однажды на занятии по предсказаниям (групповая арт-терапия с чудаковатой женщиной, которую все звали профессор Трелони) Гарри попытался рассмотреть будущее в узорах на своем рисунке. Но вместо магических символов он увидел лишь хаотичные, злые каракули. В какой-то момент ему показалось, что один из рыцарей на гобелене в коридоре подмигнул ему, но когда Гарри моргнул, на стене висел лишь выцветший кусок ткани с пятном, смутно напоминающим человеческую фигуру. Юноша списал это на действие очередного зелья Снейпа и свое нервное состояние. Он ждал четверга. В следующий четверг она точно придет.

Но и в следующий четверг она не пришла.

На этот раз это была уже не тревога. Это была паника. Гарри не находил себе места. Он прождал в пустой, холодной Выручай-комнате два часа, пока его не нашла профессор МакГонагалл во время обхода.

— Поттер? Что вы здесь делаете? Всем велено находиться в своих гостиных.

— Я жду посетителя! Я жду Гермиону Грейнджер! — выпалил Гарри, его голос срывался. — Она должна была прийти! Почему ее нет?

Главная медсестра посмотрела на него поверх очков. В ее взгляде не было ни капли сочувствия — лишь профессиональная строгость.

— Мисс Грейнджер не значится в утвержденном списке посетителей на сегодня, — отчеканила она. — Прошу вас немедленно вернуться в свою палату.

— В списке? Каком еще списке? — Гарри был в полном замешательстве. — Она не посетитель, она студентка! Она учится здесь!

— Поттер, немедленно пройдите в свою комнату, или я буду вынуждена применить дисциплинарные меры, — ее голос стал стальным.

Сраженный ее холодным, бюрократическим тоном, Гарри поплелся прочь. Список посетителей? Дисциплинарные меры? Что за чушь? Это Хогвартс, а не какая-то тюрьма! Что-то было не так. Совершенно не так. И если МакГонагалл не может ему помочь, то есть только один человек, который сможет.

Дамблдор.

Он ворвался в кабинет директора без стука. Доктор Альбус сидел за своим столом и что-то писал в толстой тетради. Он поднял голову, и в его глазах не было удивления, словно он ждал этого визита.

— Гарри, мой мальчик. Чем обязан такому стремительному появлению?

— Профессор! Это Гермиона! — Гарри подбежал к столу, опираясь на него руками, чтобы не упасть. — Она не приходит. Уже две недели. МакГонагалл говорит что-то про «списки» и несет какой-то бред. С ней что-то случилось? Это Волдеморт? Он добрался до нее?

Дамблдор отложил ручку и внимательно посмотрел на него.

— Сядь, Гарри. Успокойся.

Юноша неохотно опустился в кресло. Его всего трясло.

— Расскажи мне о Гермионе, — мягко попросил директор. — Что делает ее такой особенной для тебя?

— Она… она все, — выдохнул Гарри. — Она самая умная ведьма, которую я знаю. Она помогает мне с уроками, она верит в меня. Она единственная, кто…

Он запнулся, пытаясь сформулировать мысль.

— Единственная, кто приходит к тебе извне? — подсказал Дамблдор.

Гарри замер. Он никогда не думал об этом в таком ключе. Но ведь так и было. Все остальные — Рон, Невилл, Снейп, МакГонагалл, сам Дамблдор — они все были здесь, внутри стен Хогвартса. А Гермиона приходила и уходила. Она была связью с другим, большим миром.

— Да, — медленно произнес он. — Она… другая.

— А ты никогда не задумывался, мой мальчик, — Дамблдор подался вперед, его голос стал тише, проникновеннее, — почему она другая? Ты говоришь, она студентка. Но ты видишь ее на уроках? В Большом зале за завтраком? В общей гостиной Гриффиндора?

Гарри лихорадочно прокручивал в голове воспоминания. Нет. Он видел ее только в Выручай-комнате, по четвергам. Все остальное — рассказы о занятиях, о профессорах, о школьной жизни — он знал только с ее слов. Холод пробежал по его спине.

— Но… она же рассказывала…

— Может быть, — голос Дамблдора был полон вселенской печали, — она не студентка этого Хогвартса. Может, она приходит к тебе… из другого мира? Мира, который ты почти забыл?

Другого мира? Что это значит? Что она призрак? Или путешественница между измерениями? Голова Гарри шла кругом. Слова директора не прояснили ситуацию, а лишь запутали все еще больше, посеяв в душе ледяное семя сомнения. Это была не та помощь, на которую он рассчитывал.

Выйдя из кабинета, Гарри чувствовал себя так, словно земля уходит из-под ног. Мир, такой понятный и стройный еще месяц назад, начал рассыпаться. Если Дамблдор не может дать ему прямого ответа, то ему нужно зелье. Зелье, которое заставит сказать правду. Veritaserum. А единственный, у кого оно могло быть, это Снейп.

Он почти бегом спустился в подземелья. Кабинет зельеварения был пуст, но из смежной двери, ведущей в личные лаборатории Снейпа (в реальности — в процедурный кабинет), пробивался свет. Гарри, не раздумывая, рванул дверь на себя.

Доктор Северус стоял у металлического шкафчика, раскладывая по ячейкам ампулы. Он обернулся, и на его лице отразилось раздражение.

— Поттер. Кажется, я не назначал вам дополнительных процедур. Вашего умения портить зелья мне хватает и на уроках.

— Мне нужно зелье правды! — выпалил Гарри, тяжело дыша. — Veritaserum. Немедленно!

Снейп медленно закрыл дверцу шкафчика и повернулся к нему. В его темных глазах на мгновение мелькнул странный, оценивающий блеск. Он увидел перед собой не просто надоедливого мальчишку, а пациента на грани срыва, готового к шоковой терапии. Это был тот самый момент, которого они ждали.

— Зелье правды? — протянул он своим ядовито-спокойным тоном. — Зачем же оно вам, Поттер? Боитесь, что ваше собственное воображение начало вам лгать?

— Это из-за Гермионы! Я должен знать, где она! Я должен знать правду!

Снейп несколько секунд молча смотрел на него. А затем он нанес удар. Точный, холодный и безжалостный.

— Правду? Вы хотите правду, Поттер? Извольте. Никакой Гермионы Грейнджер в Хогвартсе никогда не было. Она — плод твоего больного воображения. Как и все остальное.

Мир остановился.

Звук исчез. Воздух застыл. Слова Снейпа повисли в оглушительной тишине, въедаясь в мозг Гарри, как кислота.

Ложь. Это ложь. Снейп ненавидит его и просто хочет сделать больно.

Но в тот же миг мир вокруг Гарри дрогнул. По-настоящему. На долю секунды стеллажи с пузырьками редких ингредиентов за спиной Снейпа превратились в обычные медицинские шкафы, заставленные упаковками таблеток и коробочками с надписями «Диазепам», «Галоперидол». Каменная кладка стены за ними рябью пошла и стала стеной, выложенной стерильной белой плиткой. Из-под потолка донесся далекий, еле слышный вой сирены, пробившийся сквозь толщу иллюзий.

Гарри моргнул, и все вернулось на свои места. Снова были пузырьки, камни и тишина подземелий.

Но он это видел.

Он смотрел на Снейпа, и на лице профессора не было ни злорадства, ни ненависти. Лишь мрачная, тяжелая усталость. Он сказал правду.

«Плод твоего больного воображения».

Книга. Шоколадки. Разговоры. Ее теплая рука. Все это… неправда?

Гарри пошатнулся, хватаясь рукой за дверной косяк. В голове нарастал гул, шрам на лбу взорвался такой болью, какой он не чувствовал никогда прежде. Но это была не боль от Волдеморта. Это была боль от треска ломающегося мира. Его мира. И в этом оглушительном треске он впервые в жизни почувствовал леденящий ужас настоящего, абсолютного одиночества.

Гарри не помнил, как вернулся из подземелий. Путь до гриффиндорской башни — долгий подъем по лестницам, через гулкие коридоры — стерся из памяти, превратившись в один сплошной, вязкий кошмар. Он двигался на автомате, не замечая ни движущихся портретов, ни снующих туда-сюда привидений. Мир вокруг него потерял четкость, словно кто-то плеснул на картину водой и все краски потекли.

«Плод твоего больного воображения».

Слова Снейпа, произнесенные с ледяным спокойствием, бились в его черепе, как пойманная птица. Он отчаянно хотел верить, что это ложь, очередная подлая уловка мастера зелий, чтобы выбить его из колеи. Но тот мимолетный сбой, та трещина в реальности, которую юноша увидел в кабинете… она не давала ему покоя.

Гарри вошел в общую гостиную. У камина, в своем любимом кресле, сидел Рон. Его взгляд был пуст, как и всегда. Но сегодня Гарри впервые по-настоящему вгляделся в своего лучшего друга. Он увидел не героя-гриффиндорца, а просто парня с потухшими глазами, одетого в такой же серый больничный халат, как и он сам. Рон медленно качался взад-вперед, издавая тихое, монотонное мычание. Он не смотрел на Гарри. Он вообще ни на что не смотрел. Он был здесь, в этой комнате, но его разум витал где-то далеко, в тихом, безэмоциональном забвении, куда его уносили ежедневные порции «Умиротворяющего бальзама».

Был ли Рон вообще его другом? Или он был просто соседом по палате, чье молчание Гарри сам наполнял смыслом, диалогами и совместными приключениями?

Гарри подошел к своей кровати с четырьмя столбиками и тяжелым алым пологом. Он отдернул занавеску и сел на край. Матрас показался непривычно жестким, а подушка — плоской. Он провел рукой по резному столбику кровати. Под пальцами ощущалось не теплое, полированное дерево, а холодный, крашеный металл.

Он зажмурился, тряхнув головой. Нет. Это все Снейп. Это его проклятое зелье. Нужно просто поспать, и утром все снова станет на свои места. Утром Хогвартс снова будет Хогвартсом.

Позже вечером пришла профессор МакГонагалл с вечерней порцией лекарств. Она протянула ему маленький бумажный стаканчик с парой таблеток и стаканом воды.

— Ваше снотворное, Поттер.

Гарри тупо смотрел на нее.

— Это не снотворное, — пробормотал он. — Это Сонное зелье без сновидений. Чтобы Волдеморт не смог проникнуть в мой разум.

Главная медсестра устало вздохнула.

— Пейте, Поттер.

Он выпил. Горечь таблеток была знакомой, но сегодня она казалась особенно едкой. Он лег в постель, натянул одеяло до самого подбородка и закрыл глаза, молясь о пустоте.

Но пустота не пришла. Вместо нее пришел сон. И это был не сон о темных коридорах Министерства Магии или о шипящем голосе Темного Лорда.

Это был сон о дороге.

Все началось со вспышки зеленого света. Привычной, ослепляющей вспышки смертельного проклятия. Но она не погасла. Она застыла, превратившись в яркий, безжизненный свет светофора на ночном шоссе. Дождь барабанил по крыше. Не по крыше замка, а по крыше автомобиля. Дворники монотонно скрипели, размазывая по лобовому стеклу потоки воды и свет от уличных фонарей.

За рулем сидел отец. Гарри видел его затылок, его руки, крепко сжимающие руль. Он был не в мантии волшебника, а в обычном маггловском свитере. Рядом сидела мама. Она обернулась, и ее зеленые глаза, такие знакомые, такие родные, с тревогой посмотрели на него.

— Все в порядке, милый? Почти приехали.

Ее голос… Он был настоящим. Не призрачным эхом из глубин памяти, а теплым, живым голосом.

И тут высокий, холодный смех Волдеморта разорвал тишину. Но это был не смех. Это был визг. Пронзительный, режущий уши визг тормозов на мокром асфальте.

Машина впереди резко остановилась. Отец выругался и вдавил педаль тормоза в пол. Гарри бросило вперед, ремень безопасности впился в грудь. Но было слишком поздно. Справа, из боковой улочки, не обращая внимания на красный свет, вылетел грузовик. Его огромные, слепящие фары заполнили все пространство, превратив ночь в белый, ревущий ад.

Гарри не услышал крика отца. Он услышал крик матери. Это был не крик ужаса перед темной магией. Это был животный, разрывающий душу крик женщины, которая видит смерть своего ребенка.

А затем — скрежет. Оглушительный, тошнотворный скрежет рвущегося металла. Мир взорвался болью и темнотой.

Он не потерял сознание. Хуже. Он был в ловушке. В искореженном, дымящемся металле. Пахло не горелыми травами из котла Снейпа, а бензином и жженой резиной. Нога была зажата, и от нее исходила тупая, пульсирующая боль. Он попытался позвать маму, папу, но из горла вырвался лишь хрип.

Гарри повернул голову. Лобовое стекло превратилось в паутину из миллионов трещин. И сквозь эту паутину он увидел то, что его сломленный разум потом превратит в героическую сказку.

Его родители были неподвижны. Из головы отца на руль стекала темная струйка. Мама откинулась на сиденье под неестественным углом. Их глаза были открыты, но они не смотрели. Они больше никуда не смотрели.

Рядом, в нескольких метрах, стояла вторая машина, та, что ехала перед ними. Ее тоже задело. Задняя часть была смята. И в разбитом заднем окне той машины Гарри увидел лицо. Маленькое, перепуганное лицо девочки с копной спутанных волос, по которому текли слезы и дождь. Она смотрела прямо на него.

Гермиона.

Она была там. Она все видела.

Именно в этот момент его детский, травмированный мозг не выдержал. Реальность была слишком ужасна, чтобы ее принять. И он начал строить новый мир. Мир, где родители не погибли в банальной автокатастрофе, а пали как герои в битве с величайшим злом. Мир, где он не беспомощный, раненый мальчик, зажатый в груде металла, а Избранный, отмеченный знаком судьбы. Мир, где есть магия, способная исправить все.

Сон закончился.

Гарри распахнул глаза. Он лежал на спине, тяжело дыша, сердце колотилось о ребра, как молот. Он весь был покрыт холодным липким потом. Кошмар. Это был просто кошмар.

Но он был реальнее, чем вся его жизнь до этого момента.

Он сел. И впервые увидел свою комнату такой, какая она была на самом деле.

Никакого алого полога. Никаких четырех столбиков. Он сидел на узкой металлической кровати с тонким, сбившимся матрасом. Стены были не каменными, а выкрашенными в унылый, казенный светло-зеленый цвет. Рядом с кроватью стояла металлическая тумбочка. А возле нее — капельница. Тонкая пластиковая трубка тянулась от пакета с прозрачной жидкостью к его руке, где игла была закреплена пластырем.

Он посмотрел на соседнюю койку. Там лежал Рон. Он спал, его рот был приоткрыт, и он тихо постанывал во сне. Обычный парень, пациент. Не лучший друг. Не соратник. Просто сосед по палате.

Окно. Он всегда думал, что из него виден Запретный лес и поле для квиддича. Гарри подполз к краю кровати и посмотрел в окно. Оно было маленьким, высоко под потолком. И на нем были толстые металлические решетки. А за решетками — не лес, а серая кирпичная стена соседнего корпуса и клочок хмурого неба.

Хогвартса не было.

Никогда не было.

Осознание обрушилось на него не лавиной, а ледяным водопадом, выбивая воздух из легких. Дамблдор — врач. Снейп — врач. МакГонагалл — медсестра. Зелья — лекарства. Уроки — терапия. А он… он просто сумасшедший. Пациент психиатрической клиники. Мальчик, который так и не смог пережить ту ночь.

И Гермиона…

Она была настоящей. Она была в той машине. Она выжила, как и он. И она приходила к нему. Не как студентка Хогвартса, а как посетитель. Единственный человек из его настоящей, прошлой жизни. И он, в своем бреду, втянул ее в выдуманный мир, заставил ее подыгрывать, лгать. А теперь она ушла. Может, устала. А может… может, врачи запретили ей приходить, поняв, что она только мешает. Те самые врачи, которых он считал своими наставниками и врагами.

Он должен найти ее.

Это была единственная ясная мысль в хаосе, бушующем в его голове. Он должен найти ее и извиниться. Попросить прощения за то, что заставил ее так долго ждать в его выдуманном мире.

Адреналин ударил в кровь, заглушая боль и растерянность. Гарри резким движением выдернул иглу капельницы из руки. Острая боль пронзила вену, выступила капля крови. Он спрыгнул с кровати. Ноги были ватными, но он устоял.

Гарри распахнул дверь палаты и выбежал в коридор.

Это был не каменный коридор Хогвартса, освещенный факелами. Это был длинный, прямой коридор, выложенный линолеумом. Под потолком тускло гудели люминесцентные лампы. Воздух пах хлоркой и отчаянием.

Навстречу ему шла ночная медсестра. Женщина со строгим лицом и туго стянутыми в пучок седыми волосами. Минерва МакГонагалл.

Она увидела его — растрепанного, в одной пижаме, с безумными глазами — и остановилась.

— Поттер? Что случилось? Почему вы не в постели?

Но Гарри смотрел на нее и видел уже не профессора, а просто уставшую женщину в белом халате.

— Где я? — выкрикнул он, и его голос эхом разнесся по пустому коридору. — Что это за место?!

— Гарри, успокойся. Ты в больнице, — медсестра сделала шаг к нему, выставив руки в примирительном жесте. — Вернись в палату, пожалуйста.

— Нет! — он отшатнулся от нее. — Мне нужно уйти! Мне нужно найти Гермиону!

Он развернулся и бросился бежать по коридору, к большим двойным дверям в его конце, за которыми, как он чувствовал, был выход. Свобода.

— Охрана! — крикнула медсестра в рацию на плече. — Пациент из семнадцатой палаты. Буйное состояние!

Из бокового коридора выскочили двое. Двое крупных, массивных санитаров в синей униформе. Крэбб и Гойл. Они преградили ему путь.

— Стоять! — рявкнул один из них.

Но Гарри был одержим. Он не собирался останавливаться. Он попытался проскочить между ними, но его схватили сильные руки. Гарри начал вырываться, отбиваться, молотя кулаками по их широким спинам. Он был не воином, не Избранным. Он был просто отчаявшимся, испуганным подростком, но страх придавал ему силы.

— Пустите! Я должен уйти!

Они потащили его назад по коридору. Он упирался, его ноги скользили по гладкому линолеуму. И в этот момент из-за поворота появились еще двое.

Двое мужчин в белых халатах.

Один — высокий, пожилой, с длинной седой бородой и добрыми, обеспокоенными глазами. Доктор Альбус. Второй — темноволосый, с резкими чертами лица и мрачным, сосредоточенным взглядом. В его руке был шприц. Доктор Северус.

Последняя пелена спала с глаз Гарри.

Это были не волшебники. Не директор и не профессор. Просто врачи. Люди, которые годами пытались вытащить его из той темноты, в которую он сам себя загнал.

Гарри перестал бороться. Санитары держали его за руки. Он смотрел на двух докторов, и вся его выдуманная жизнь пронеслась перед глазами и рассыпалась в прах. Вся боль, весь ужас той ночи, который он так долго и так успешно прятал за сказкой о шраме и Темном Лорде, нахлынули на него разом.

И он закричал.

Но он кричал не от боли и не от страха. Он кричал единственное имя, которое имело значение. Единственный реальный фрагмент в его разрушенном мире.

— ГЕРМИОНА!

Крик был полон такого отчаяния, такой потери и такой жажды искупления, что даже суровое лицо доктора Северуса на миг дрогнуло.

Он подошел ближе.

— Гарри, все будет хорошо. Это просто шок. Тебе нужно успокоиться.

Он задрал рукав пижамы Гарри. Кожа была холодной. Пациент смотрел на него пустыми, невидящими глазами.

— Прости, — прошептал доктор, и в этом слове не было ни сарказма, ни злобы. Лишь сожаление.

Игла вошла в вену.

Гарри почувствовал, как по телу разливается теплая, тяжелая волна. Коридор начал расплываться, звуки стали глухими. Лица врачей и санитаров потеряли четкость. Ноги подкосились, и его аккуратно опустили на пол.

Мир угасал. Но впервые за много лет он угасал по-настоящему. Он отключался не в башне Гриффиндора, не в мире магии и приключений.

Он терял сознание на холодном линолеуме психиатрической клиники, и его последней мыслью была девочка с заплаканным лицом в разбитом окне автомобиля.

Пробуждение было медленным и тяжелым, словно Гарри выплывал из вязкого, мутного болота. Не было ни пения птиц за окном башни, ни солнечных лучей, пробивающихся сквозь полог кровати. Была лишь тупая головная боль, сухость во рту и ощущение тяжести во всем теле, будто к каждой конечности привязали свинцовые гири. Это было похмелье. Похмелье после десяти лет опьянения фантазией.

Гарри открыл глаза. Потолок был низким и белым. Безупречно, удручающе белым. Не было ни заколдованных облаков, ни парящих свечей. Лишь одинокая лампа дневного света, прикрытая матовым пластиковым плафоном. Гарри повернул голову. Он был один в небольшой палате. Стены были мягкими, обитыми чем-то вроде плотной ткани. Окно было, но без решеток. Оно было сделано из толстого, небьющегося стекла и выходило в тихий, ухоженный сад. Изолятор.

Страха не было. Паники тоже. Лишь всепоглощающая, бездонная пустота. Мир, в котором он жил, который любил и ненавидел, за который сражался, — исчез. Он лопнул, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь липкий след на душе. Все его победы были бредом, все враги — призраками, а все друзья…

Мысль о Гермионе кольнула сердце острой, физической болью. Она одна была настоящей. И он прогнал ее. Или, что еще хуже, ее прогнали из-за него.

Дверь тихо открылась. В палату вошел доктор Альбус. Сегодня он был без белого халата, в простом твидовом пиджаке и мягком кашемировом свитере. В руках он держал два бумажных стаканчика с дымящимся чаем. Он не выглядел как всемогущий директор Хогвартса. Он выглядел как уставший пожилой человек, который не спал всю ночь.

— Доброе утро, Гарри, — его голос был тихим, осторожным. — Как ты себя чувствуешь?

Он поставил один стаканчик на тумбочку рядом с кроватью и сел на стул, который, видимо, принес с собой.

Гарри молчал. Он смотрел на старика, пытаясь совместить два образа: мудрого, загадочного Дамблдора, ведущего его к великой цели, и этого реального человека, доктора, который, должно быть, слушал его бредни годами.

— Где я? — наконец хрипло спросил юноша.

— В частной клинике «Литтл Уингинг», — спокойно ответил доктор. — Ты здесь уже давно. Почти десять лет.

Десять лет. Вся его осознанная жизнь.

— Авария… — прошептал Гарри, и воспоминания из кошмара всплыли с ужасающей ясностью: визг тормозов, скрежет металла, лицо матери… — Она была на самом деле? Мои родители…

Доктор Альбус на мгновение закрыл глаза.

— Да, Гарри. Это была страшная трагедия. Ты, твои родители, Джеймс и Лили, и семья Грейнджер… они были вашими друзьями… вы возвращались из загородной поездки. Пьяный водитель на грузовике проехал на красный свет. Твои родители погибли на месте. Мистер и миссис Грейнджер получили тяжелые травмы, но выжили. Ты получил серьезную черепно-мозговую травму и сильные ожоги. Твой разум… он не смог справиться с шоком. И создал защитный механизм. Очень сложный, очень детальный мир, в котором ты был не жертвой, а героем.

Все вставало на свои места. Шрам — настоящий шрам от удара о приборную панель. Волдеморт — персонификация травмы, самого ужаса смерти, который он видел так близко. Хогвартс — убежище, крепость, построенная его подсознанием, чтобы спрятаться от реальности.

— А Гермиона? — вопрос сорвался с губ прежде, чем он успел его обдумать.

— Гермиона была в той же машине, что и ее родители. Она пострадала меньше всех физически, но психологическая травма была огромной. Она видела все. Но она, в отличие от тебя, осталась в реальном мире. Все эти годы она была твоей единственной ниточкой, связывающей с прошлой жизнью. Она приходила каждую неделю, без пропусков.

— И я… я заставил ее играть в мою игру? — в голосе Гарри прозвучало отвращение к самому себе.

— Ты не заставлял, — мягко поправил доктор. — Она сама выбрала этот путь. Она любила тебя, как друга, как брата. И она боялась потерять тебя окончательно. Она думала, что, поддерживая твой мир, она сохраняет с тобой связь. Мы с доктором Северусом долго пытались убедить ее, что это тупиковый путь. Что она, сама того не желая, мешает твоему выздоровлению.

— Так это вы… вы запретили ей приходить? — в голосе юноши не было обвинения, лишь горькое понимание.

— Мы попросили ее сделать паузу, — кивнул старый врач. — Мы должны были создать для тебя кризис. Забрать из твоего мира самую важную деталь, чтобы он начал рушиться. Это было жестоко, я знаю. И для нее это было невероятно тяжело. Но, как видишь, это сработало. Ты здесь, Гарри. Ты с нами.

Гарри откинулся на подушку и уставился в белый потолок. Он вернулся. Но какой ценой? Он представил себе Гермиону, приходящую к нему неделю за неделей, приносящую ему книги и сладости, улыбающуюся ему, в то время как ее сердце, должно быть, разрывалось от боли и жалости. Он вспомнил ее уставшие глаза, ее иногда дрожащий голос, которые он в своем эгоистичном бреду списывал на усталость от учебы. Чувство вины было удушающим.

— Я должен ее увидеть, — твердо сказал он. — Я должен извиниться.

— Со временем, Гарри, обязательно, — заверил его доктор Альбус. — Но сначала тебе нужно окрепнуть. Принять новую реальность. Тебе предстоит долгий путь реабилитации.

Но Гарри его уже не слушал. В его голове зародился план. Безумный, отчаянный, но единственно возможный. Он не мог ждать. Ни дня, ни часа. Каждый миг, проведенный здесь, был мигом, в который он не мог попросить у нее прощения.

* * *

Следующие несколько дней Гарри был образцовым пациентом. Он больше не буйствовал, не кричал. Он тихо ел больничную еду, принимал лекарства, которые ему приносил доктор Северус (при виде него у Гарри до сих пор все сжималось внутри, но теперь он понимал, что за маской холодности скрывался врач, делающий свою тяжелую работу). Он разговаривал с доктором Альбусом, задавал вопросы о реальном мире, о своих родственниках — Дурслях. Оказалось, они не были монстрами, державшими его в чулане. Они были обычной семьей, тетей и дядей, которые просто не знали, как справиться с племянником, пережившим такую трагедию и потерявшим рассудок. Они навещали его в первые годы, но потом визиты становились все реже. Они не могли до него достучаться.

Гарри слушал, кивал, делал вид, что принимает новую жизнь. Но все это время его мозг работал с лихорадочной скоростью, как никогда не работал во время решения загадок Турнира Трех Волшебников. Он собирал информацию. Он стал детективом в собственном прошлом, а уликами были осколки его галлюцинаций.

Он лежал на кровати, закрыв глаза, и прокручивал в памяти свои встречи с Гермионой. Каждое ее слово, каждая принесенная вещь, каждый рассказ. Он отбрасывал магическую шелуху и искал зерна реальности.

«Я принесла тебе пирожные из "Сладкого королевства" в Хогсмиде. Там всегда такая очередь!»

Хогсмид. Он помнил, как она описывала его. Узкая улочка, мощеная брусчаткой, с маленькими магазинчиками. И она упомянула название… «Сладкое королевство». Наверняка в ее настоящем городе есть кондитерская с таким или похожим названием.

«Сегодня добиралась на "Ночном Рыцаре", представляешь! Такая тряска! Еле успела на встречу с тобой».

«Ночной Рыцарь»… в его фантазии это был трехэтажный фиолетовый автобус для волшебников. А в реальности? Старый, дребезжащий ночной автобус, который ходит по определенному маршруту? Какой у него номер? Он напрягал память, пытаясь вспомнить, не упоминала ли она цифры. «Трехэтажный», — сказал он себе. Может, номер 300? Или просто 3? Или это вообще не связано с номером?

«Купила тебе новый учебник по Защите от Темных Искусств. В "Флориш и Блоттс" на Косом переулке была распродажа».

Косой переулок. Главная торговая улица волшебного Лондона. Гарри вспомнил ее описание: шумная, многолюдная улица, где с одной стороны старинное здание банка, похожее на собор, а с другой — множество магазинов. И книжный — «Флориш и Блоттс». Это должно быть реальное место! Центральная улица ее города. А книжный магазин… Название, конечно, выдуманное, но он должен там быть.

Он собирал эти крупицы, эти осколки карты, ведущей к ней. Он был как заключенный, который по песчинкам роет подкоп на свободу.

Его перевели из изолятора в общую палату, ту самую, где он жил раньше. Его соседом по-прежнему был Рон, чье состояние не менялось. Гарри теперь смотрел на него с бесконечной жалостью. Что за трагедия заперла этого парня в его собственном безмолвном мире?

Пациентам разрешали ежедневные прогулки в саду. Это был его шанс. Сад был окружен невысоким, около двух метров, кирпичным забором. Для Избранного, летавшего на гиппогрифе, это было бы смешное препятствие. Для ослабленного медикаментами подростка — серьезный барьер. Но он должен был попробовать.

В один из дней, во время прогулки, он держался поближе к дальнему углу сада, скрытому за густыми кустами сирени. За пациентами присматривали двое санитаров, но они стояли у входа в корпус и лениво болтали. Гарри глубоко вздохнул, сердце колотилось где-то в горле. Он посмотрел на забор. В кирпичной кладке были выемки, небольшие щели. Этого должно было хватить.

Он дождался момента, когда санитары отвернулись, и метнулся к стене. Пальцы нащупали выступы. Кроссовка нашла опору. Он полез вверх, цепляясь изо всех сил. Мышцы, ослабленные годами бездействия, горели огнем. Он содрал кожу на пальцах, но не обратил на это внимания.

Он перекинул одну ногу через верх забора. С той стороны была узкая улочка тихого пригорода. Свобода.

— Эй! Поттер! А ну стой!

Его заметили. Санитары бежали к нему, их крики вспороли тишину сада. У Гарри не было времени. Он спрыгнул. Приземление было жестким, он подвернул лодыжку, и острая боль пронзила ногу до самого бедра. Но он вскочил, игнорируя боль, и побежал. Он бежал, хромая, не разбирая дороги, уносясь прочь от клиники «Литтл Уингинг», прочь от своего прошлого, прочь от десяти лет забвения.

Гарри оказался на небольшой автобусной остановке. Денег у него не было. Телефон он в последний раз видел в руках отца в том самом сне. Он был одет в больничную пижаму, поверх которой была накинута старая спортивная кофта — его собственная, которую ему вернули из камеры хранения. Он выглядел как сумасшедший. Люди на остановке шарахались от него.

Но у него была цель. И была карта, пусть и собранная из осколков бреда.

Гарри начал спрашивать.

— Простите, вы не знаете, где здесь улица с книжными магазинами? Где есть старое здание банка, похожее на собор?

Большинство людей просто отмахивались или ускоряли шаг. Но одна пожилая леди сжалилась над ним.

— О, милок, так тебе, наверное, Хай-стрит нужна. Это в центре. А банк — это старый Ллойдс, он как раз там. Садись на семьдесят третий автобус, он туда идет.

У Гарри не было денег на билет. Но когда автобус подъехал, он увидел на его боку большую цифру «3». Третий маршрут. «Трехэтажный автобус». Это был знак. Он проскользнул в салон вслед за толпой, надеясь, что водитель не заметит безбилетника.

Ему повезло. Он ехал, прижавшись к стеклу, и смотрел на проплывающий мимо реальный мир. Он был ярким, шумным, пугающим и прекрасным одновременно. Гарри видел людей, спешащих по своим делам, видел витрины магазинов, слышал гул города. Это была музыка, которую он не слышал десять лет.

Он вышел на Хай-стрит. И сразу понял, что он на верном пути. Это была та самая улица из его фантазий. Шумная, многолюдная, с брусчаткой под ногами. С одной стороны возвышалось величественное здание банка. А напротив — вереница магазинов. Он пошел вдоль них, вглядываясь в вывески. И нашел. Не «Флориш и Блоттс», конечно. А скромную вывеску «Blackwell's Bookshop».

Гарри вошел внутрь. Запах книг был настоящим. Он подошел к продавцу, молодому парню в очках.

— Простите… я ищу одну кондитерскую. Название что-то вроде «Сладкое королевство».

Парень улыбнулся.

— Вы, наверное, имеете в виду «The Sweet Kingdom». Это за углом, на Черч-стрит. Лучшие капкейки в городе.

Сердце Гарри подпрыгнуло. Он почти у цели.

Он нашел «The Sweet Kingdom». Это была крошечная, уютная кондитерская, из которой пахло ванилью и шоколадом. Гаррт заглянул в витрину. И вспомнил. Именно отсюда Гермиона приносила ему пирожные, которые он считал волшебными.

Он не знал, что делать дальше. У него не было ее адреса. Гарри просто стоял посреди улицы, растерянный и потерянный. И тут его взгляд упал на доску объявлений у входа в кондитерскую. Местные новости, реклама, поиск пропавших кошек… И одно объявление, напечатанное на розовой бумаге.

«Химический факультет Университета Суррея. Приглашаем на день открытых дверей. Познакомьтесь с нашими студентами и преподавателями. Среди выступающих — наша лучшая студентка, стипендиатка Гермиона Грейнджер».

Университет Суррея. Это было здесь, в Гилфорде. Гарри понял, что клиника находилась в пригороде Гилфорда. Все сходилось.

Он не знал, где находится университет. Он не знал, как туда добраться. Но теперь у него было имя. Настоящее имя. Не «самая умная ведьма своего поколения», а Гермиона Грейнджер, лучшая студентка химического факультета. И он найдет ее. Даже если ему придется обойти пешком весь этот город.

Гарри посмотрел на свое отражение в витрине кондитерской. На него смотрел худой, бледный юноша с безумными глазами и шрамом на лбу. Он выглядел ужасно. Но впервые за десять лет в его глазах была не растерянность, а решимость. Он больше не был Избранным. Он был просто Гарри. И он шел искать своего единственного настоящего друга.

Университетский кампус оказался огромным. Современные здания из стекла и бетона, широкие газоны, по которым сновали стайки студентов с рюкзаками и ноутбуками. Для Гарри это был совершенно чужой, инопланетный мир, куда более странный и пугающий, чем Запретный лес или логово гигантских пауков. Там, в его выдуманной вселенной, он был героем. Здесь он был никем — оборванным, хромающим беглецом из психушки, который отчаянно пытался найти единственного человека, способного понять его.

Гарри брел по кампусу, игнорируя косые взгляды и шепот за спиной. Боль в лодыжке стала тупой и ноющей, но адреналин и решимость не давали ей захватить власть над телом. Он спрашивал дорогу к химическому факультету у каждого встречного, и, к его удивлению, люди здесь были более отзывчивыми, чем в городе. Студенты, видя его состояние, с сочувствием указывали направление, возможно, принимая его за участника какого-то безумного театрального перформанса.

Здание химического факультета было самым новым и внушительным. Сквозь панорамные окна виднелись лаборатории, заставленные сложным оборудованием, напоминавшим Гарри кабинет зельеварения, но в тысячу раз более сложное и реальное. Он вошел внутрь. В просторном холле толпились абитуриенты и их родители — тот самый день открытых дверей. Гарри смешался с толпой, стараясь быть незаметным.

Он увидел расписание мероприятий на большом экране. «15:00. Лекционный зал 3Б. Выступление стипендиатки Гермионы Грейнджер на тему "Каталитические циклы в металлоорганической химии"».

Гарри посмотрел на часы над входом. 14:55.

Он нашел лекционный зал. Это был амфитеатр, спускающийся к небольшой сцене с кафедрой и огромным проекционным экраном. Зал был почти полон. Гарри проскользнул на самый верхний ряд и забился в угол, надеясь, что в полумраке его никто не разглядит.

Ровно в три часа на сцену вышла она.

Сердце Гарри остановилось, а потом забилось с бешеной скоростью. Это была Гермиона. Но другая. Не та девочка-подросток из его фантазий, одетая в школьную мантию. Перед ним стояла молодая, уверенная в себе девушка. Ее волосы были все так же пышны, но аккуратно уложены. На ней была строгая блузка и юбка-карандаш. В ее руках была не волшебная палочка, а лазерная указка. Она подошла к кафедре, оглядела зал профессиональным, спокойным взглядом и улыбнулась.

— Добрый день. Меня зовут Гермиона Грейнджер, и сегодня я хочу рассказать вам о том, какая магия на самом деле происходит внутри химической колбы.

Гарри впился в нее взглядом. Она говорила. Говорила о вещах, которые он не понимал — о лигандах, валентности, окислительно-восстановительных реакциях. На экране за ее спиной сменялись сложные формулы, похожие на древние руны, но Гарри видел не их. Он видел ее. Он изучал каждое движение, каждую интонацию. Вот она поправляет выбившуюся прядь — тот же самый жест, что и в Выручай-комнате. Вот она хмурит брови, когда не может подобрать слово. Вот она улыбается, когда удачно шутит, и в уголках ее глаз собираются знакомые морщинки.

Гермиона была настоящей. И она была прекрасна. Невероятно умная, увлеченная, живая. И она была так далеко. Она жила в этом реальном, сложном мире, в то время как он десять лет прятался в детской сказке. Чувство вины и восхищения смешались в его душе в горький, пьянящий коктейль. Он не имел права быть здесь. Не имел права врываться в ее новую, успешную жизнь.

Ее выступление закончилось аплодисментами. Она с улыбкой поблагодарила аудиторию и начала спускаться со сцены. Люди стали выходить из зала. Гарри сидел, парализованный, не зная, что делать. Уйти? Исчезнуть, как призрак, которым он и был для этого мира? Или…

Он должен. Он проделал весь этот путь не для того, чтобы сдаться в самом конце.

Гарри встал и, хромая, начал спускаться по ступеням амфитеатра. Внизу, у выхода, Гермиона разговаривала с каким-то седовласым профессором. Она смеялась, и этот смех резанул Гарри по сердцу. Он подождал, пока профессор отойдет. Гермиона повернулась, чтобы собрать свои бумаги с кафедры, и в этот момент она его увидела.

Смех застыл на ее губах. Улыбка исчезла. Ее лицо в одно мгновение стало бледным, как бумага. В больших карих глазах отразились шок, страх и что-то еще, что Гарри не мог расшифровать. Она узнала его. Даже в этой больничной пижаме под грязной кофтой, растрепанного, с безумным взглядом.

Гермиона сделала крошечный шаг назад, ее рука прижалась ко рту.

Гарри остановился в нескольких метрах от нее. Он не знал, что сказать. Все слова, что он репетировал в голове, вылетели из нее. Он просто смотрел на нее, и весь его отчаянный побег, вся боль осознания, весь стыд и вся надежда были в этом взгляде.

— Гермиона… — наконец прошептал он, и его голос сломался.

Он сделал еще один неуверенный шаг.

— Я…

И тут он сказал единственные слова, которые имели значение. Не «я сбежал из Хогвартса», не «Волдеморт повержен». Он сказал то, что должен был сказать много лет назад.

— Прости. Прости, что заставил тебя так долго ждать в том мире. Я вернулся.

Время замерло. Для них двоих в этом пустеющем лекционном зале больше не существовало никого. Гермиона смотрела на него, и страх в ее глазах медленно сменился изумлением, а затем — неверием. Она вслушивалась не в слова, а в смысл, стоящий за ними. Он не нес бред. Он не говорил о магии. Он говорил о ней. О них. О том, что он все понял.

Крупная слеза медленно скатилась по ее щеке, оставляя влажный след. Затем еще одна. Она больше не сдерживалась. Беззвучный всхлип сорвался с ее губ, и в следующую секунду она бросилась к нему. Не как к герою, не как к пациенту. Как к своему потерянному и вновь обретенному другу.

Она вцепилась в него, обхватив руками, и уткнулась лицом в его плечо, сотрясаясь от рыданий. Гарри обнял ее в ответ, неуклюже, но крепко, вдыхая запах ее волос — запах шампуня с ромашкой, а не волшебных зелий. Он чувствовал, как ее слезы пропитывают ткань его старой кофты. И в этот момент вся боль, весь страх и одиночество последних десяти лет начали отступать, растворяясь в тепле ее объятий. Он был дома.

Эпилог. Год спустя.

Солнечный свет заливал маленькое кафе на Хай-стрит, играя бликами на полированной поверхности стола. За окном суетился город, но здесь, внутри, царили покой и запах свежесваренного кофе. Гарри помешивал сахар в своей чашке. Он изменился. Ушла болезненная худоба, в глазах больше не было панического ужаса, а коротко подстриженные волосы открывали шрам на лбу, который теперь был просто бледной отметиной, а не символом судьбы.

Он прошел через многое за этот год. Возвращение в клинику, но уже добровольное. Долгие сеансы терапии с доктором Альбусом. Трудные разговоры с Дурслями, которые, оказавшись не карикатурными злодеями, а просто напуганными, растерянными людьми, все же нашли в себе силы принять его. Он начал учиться — наверстывать упущенные школьные годы. Но самое главное — у него была Гермиона.

Она сидела напротив, такая же умная и красивая, и с улыбкой наблюдала за ним. После того дня в университете она стала его проводником в реальном мире. Гермиона терпеливо объясняла ему, как пользоваться смартфоном, что такое интернет и почему нельзя просто так заходить в автобус без билета. Она помогала ему с уроками. Она просто была рядом.

— О чем задумался? — мягко спросила она.

Гарри поднял на нее глаза и улыбнулся.

— Да так. Вспоминал… Знаешь, иногда мне кажется, что тот мир был проще. Все было так понятно: вот добро, вот зло. Вот друзья, вот враги. А здесь… все так сложно.

— Но здесь есть мы, — ответила Гермиона, и ее рука накрыла его руку на столе. — И это по-настоящему.

Ее прикосновение было теплым, реальным. Гарри перевернул свою ладонь и сжал ее пальцы.

— Да. Это по-настоящему.

В этот момент Гермиона потянулась за своей чашкой и неловко задела ложечку. Та со звоном упала на пол и закатилась под стол.

— Ой, вот же я растяпа, — она усмехнулась и наклонилась, чтобы поднять ее.

Гарри смотрел на место, куда упала ложечка. На секунду, всего на одну долю секунды, в его голове что-то щелкнуло. Старая привычка, въевшийся в подкорку рефлекс, выработанный годами жизни в мире, где мысль могла двигать предметы.

Он машинально, почти не осознавая этого, слегка нахмурил брови. Его пальцы на столе едва заметно дернулись, словно сжимая невидимую палочку. И в голове сама собой, как эхо давно забытой песни, пронеслась мысль. Не слово, а скорее намерение, ощущение, которое когда-то имело имя.

Вингардиум Левиоса.

На полу, в тени под столом, серебряная ложечка едва заметно вздрогнула. Она приподнялась на самый кончик, на долю миллиметра оторвавшись от плиточного пола, и замерла на неуловимое мгновение, нарушив законы гравитации. А потом с тихим стуком упала обратно, за миг до того, как пальцы Гермионы коснулись ее.

— Вот она, нашлась, — сказала девушка, выпрямляясь и кладя ложечку на стол.

Она ничего не заметила. Гарри, поглощенный ее улыбкой, тоже ничего не заметил. Он смотрел на нее, на ее сияющие глаза, и впервые за много лет улыбнулся по-настоящему спокойно и счастливо. Улыбкой человека, который прошел через ад и нашел свой путь домой.

Он был счастлив в своем новом, реальном мире.

Мире, где предметы не левитировали по мановению мысли.

Почти никогда.