Цвет дождя (гет)

Утро встретило меня тупой болью в висках и запахом её духов. Он въелся в затхлый воздух конторы, смешался с ароматом остывшего кофе и пыли, создавая невыносимый коктейль из прошлого и настоящего. Я проснулся в кресле, затекшей спиной ощущая каждый бугорок на вытертой коже. Папка, оставленная Гермионой, лежала у меня на груди, словно надгробие на могиле моего спокойствия. Дождь прекратился, но небо за окном оставалось цвета грязной мокрой шерсти. Город нехотя просыпался, и первые омнибусы «Ночной Рыцарь» уже уступали место утренним разносчикам «Ежедневного пророка».

Я поднялся, разминая затёкшие суставы, и подошёл к раковине в углу. Холодная вода немного привела в чувство. Глядя на своё отражение в треснутом зеркале, я увидел чужака. Уставшие глаза с тёмными кругами, щетина, которая уже переходила из разряда «лёгкой небритости» в «завтрак для вшей», и старый шрам на лбу, тускло белеющий на фоне бледной кожи. «Мальчик-Который-Выжил» доживал свои дни не лучшим образом. Я фыркнул, и незнакомец в зеркале фыркнул в ответ.

Наскоро сотворив кипяток в помятом чайнике, я заварил нечто, отдалённо напоминающее кофе, и снова сел за стол. Пора было работать. Я вытряхнул содержимое папки. Личное дело Арчибальда Перкинса. Фотография, которую я уже видел вчера. Возраст: пятьдесят семь лет. Статус: холост. Адрес: Эмбанкмент-Гарденс, двенадцать. Престижный маггловский район, наверняка с кучей защитных заклинаний. Приложен был список коллег, отчёты авроров — сухие, формальные, без единой зацепки. «Признаков насильственного проникновения не обнаружено. Личные вещи на месте. Следов тёмной магии не выявлено». Дилетанты. Они искали следы драки, а надо было искать следы порядка. Идеального, неестественного порядка.

Я допил свою бурду, накинул старый плащ, проверил, на месте ли палочка, и вышел из конторы. Воздух на улице был тяжёлым и влажным. Косой переулок выглядел ещё более убого при свете дня. Я отошёл на пару шагов в неприметный тупик за магазином Олливандера, где мусорные баки соседствовали с выцветшими предвыборными плакатами Кингсли Бруствера. Убедившись, что за мной никто не следит, я сосредоточился на точке назначения. Мир вокруг сжался, вдавив меня в узкую трубу небытия. Трансгрессия всегда ощущалась как прыжок в ледяную воду с завязанными глазами. Мгновение удушья, тошноты — и вот я уже стою в другом переулке, чистом и вымощенном брусчаткой, с видом на Темзу. Воздух здесь был другим, пахло рекой и дорогими автомобилями.

Дом номер двенадцать выглядел респектабельно и скучно. Белый фасад, начищенная латунная табличка, ухоженные цветы в ящиках под окнами. Ничто не выдавало в нём жилище волшебника, кроме едва заметного мерцания защитных чар, похожего на марево в жаркий день. Для маггла дом выглядел бы просто запертым. Для меня он был крепостью. Гермиона снабдила меня паролем, но я решил им не пользоваться. Пароли можно подслушать. Я достал палочку.

— Alohomora Specialis, — прошептал я, прикоснувшись кончиком палочки к замочной скважине. Это была не та простая отмычка, которой учат первокурсников. Это была сложная комбинация чар, распутывающая магические узлы, как опытный карманник — кошелёк. Замок щёлкнул тихо, почти извиняясь. Дверь подалась внутрь.

Квартира Перкинса была продолжением его личного дела. Стерильная, безликая, дорогая. Полы из тёмного дерева, отполированные до зеркального блеска. Мебель в стиле минимализма, строгих геометрических форм. Ни одной фотографии в рамке. Ни одной безделушки на каминной полке. Даже книги на полках стояли по росту, как солдаты на параде. Это было не жилище, а выставочный зал. Дом человека, который боялся оставить след даже в собственном пространстве.

Авроры были правы — следов борьбы не было. Но я искал не их. Я медленно прошёлся по комнатам, вглядываясь в серые тени, которые отбрасывала мебель. Мой чёрно-белый мир имел свои преимущества: я лучше различал текстуры, пыль, малейшие нарушения симметрии. В кабинете я провёл рукой по идеальной поверхности письменного стола. Ни пылинки. Слишком чисто. Перкинс мог быть педантом, но никто не живёт в вакууме. Я присел на корточки и заглянул под стол. И вот оно.

На нижней стороне массивной столешницы, прикреплённый заклинанием-липучкой, висел маленький предмет. Я осторожно отлепил его. Это была крошечная металлическая шестерёнка, не больше ногтя на мизинце. Она была сделана из неизвестного мне тусклого металла, холодного на ощупь. На зубцах виднелись микроскопические руны, которые переливались едва заметным светом, когда я поворачивал шестерёнку. Я навёл на неё палочку.

— Revelio.

Ничего. Никакой реакции. Артефакт молчал. Я попробовал несколько стандартных идентификационных заклинаний. Результат тот же. Эта маленькая деталь была защищена магией высочайшего уровня. Она была как чёрная дыра — поглощала чары, не выдавая своей сути. Это была не улика, которую авроры могли бы найти. Это была улика, которую нужно было знать, где искать. Я сунул шестерёнку в карман. Холод металла, казалось, проникал сквозь ткань, неприятно холодя бедро.

Я подошёл к окну кабинета. Из него открывался вид на мост Ватерлоо и серое полотно Темзы. И в этот момент что-то щёлкнуло. Не в замке, а в моей памяти. Этот вид… он был знакомым.

* * *

Солнце. Я почти забыл, как оно выглядит. Тёплое, яркое, заливающее Лондон золотом. Война закончилась всего пару месяцев назад. Руины ещё дымились, но в воздухе уже пахло не гарью, а надеждой. Мы с Гермионой стояли на этом самом мосту. Она, смеясь, пыталась отобрать у меня пакет с сахарной ватой, которую мы купили в маггловском парке. Её волосы, тогда ещё не уложенные в строгую причёску, а просто собранные в хвост, горели на солнце медным огнём. На ней был какой-то нелепый, но яркий шарф — в моём воспоминании он был пронзительно-синего цвета.

— Гарри, отдай! Ты съешь всё один! — её смех был лёгким, как пузырьки в лимонаде.

— Победитель получает всё, — ухмыльнулся я, уворачиваясь. Я чувствовал себя не героем, а просто парнем, влюблённым в девчонку. И это было лучшее чувство в мире.

Мы остановились у перил, глядя на реку. Она прижалась ко мне, положив голову мне на плечо. Её рука нашла мою, пальцы переплелись.

— Мы сделали это, — прошептала она. — Мы победили.

— Мы, — подтвердил я, сжимая её ладонь. — Теперь всё будет по-другому. Мы отстроим всё заново. Сделаем мир лучше. Без всей этой грязи, без политики.

— Вместе, — добавила она, поднимая на меня глаза. В них не было ни тени сомнения. Только вера. В меня, в нас, в наше будущее. Я наклонился и поцеловал её. Поцелуй был сладким от сахарной ваты и пьянящим от надежды. В тот момент мне казалось, что мы можем всё. Абсолютно всё. Мир лежал у наших ног, полный ярких красок и обещаний…

* * *

Воспоминание растворилось, оставив после себя привкус пепла. Я моргнул, и яркий мир прошлого снова сменился бесцветной реальностью. Я стоял в холодной, пустой квартире мертвеца, сжимая в кармане странный артефакт. А женщина, которая обещала быть рядом, сама стала частью той самой политики, которую мы клялись презирать. Холод шестерёнки в кармане был ничем по сравнению с ледяной пустотой, которая на мгновение заполнила мою грудь.

Я заставил себя вернуться к работе. Больше в квартире не было ничего интересного. Я ушёл так же тихо, как и пришёл, оставив за собой лишь едва заметный след нарушения идеального порядка.

Теперь нужно было поговорить с кем-то живым. В списке коллег Перкинса я нашёл подходящую кандидатуру. Уилки Подмор. Младший научный сотрудник, судя по должности — офисный планктон, вечно боящийся своей тени. Такие, если правильно надавить, выкладывают всё, что знают, и даже немного больше. Я выяснил, что обедает он обычно в пабе «Перо и кушетка» недалеко от Министерства. Это было моё следующее место назначения.

Паб был забит до отказа. Чиновники в мантиях разной степени потрёпанности пили сливочное пиво и эль, обсуждая последние сплетни и ставки на квиддич. Воздух был густым от дыма и гомона голосов. Я нашёл Подмора в дальнем углу. Он был именно таким, каким я его себе представлял: тщедушный, с бегающими глазками и мокрыми от пота ладонями, которые он то и дело вытирал о мантию. Он в одиночестве ковырял вилкой пастуший пирог, выглядя так, будто ожидал в любую секунду удара молнии. Идеальный клиент.

Я подсел за его столик без приглашения.

— Мистер Подмор?

Он подскочил, едва не опрокинув кружку. Его глаза расширились от ужаса, когда он узнал меня. Моё лицо всё ещё было достаточно известным, чтобы вызывать у мелких сошек священный трепет.

— П-Поттер? Что… что вы здесь делаете?

— Обедаю, — соврал я, указывая на его тарелку. — Аппетитно выглядит. Можно к вам присоединиться?

Он судорожно закивал, не в силах вымолвить и слова.

— Я по поводу Арчибальда Перкинса, — сказал я, понизив голос. — Слышал, он ваш коллега.

Одно упоминание имени заставило Подмора побледнеть ещё сильнее. Он бросил испуганный взгляд по сторонам.

— Я… я ничего не знаю. Мы почти не общались. Он был очень… замкнутым.

— Да, я слышал. Но вы работали в одном отделе. Должно быть, пересекались. Говорят, в последнее время он был сам не свой. Нервничал.

— Кто говорит? — пролепетал Подмор, его глаза забегали ещё быстрее.

— Люди, — туманно ответил я. — Люди говорят, что он влез во что-то… нехорошее. В какие-то запретные исследования.

Я блефовал, но, судя по тому, как Подмор вцепился в свою кружку, попал в точку.

— Я не могу об этом говорить! — прошипел он. — Это служебная тайна!

— Служебная тайна перестаёт быть таковой, когда люди начинают пропадать, — мой голос стал жёстким. — Перкинс исчез, Подмор. А люди, которые суют нос в «запретные исследования», редко уезжают в отпуск на Канары. Обычно их отпуск оказывается гораздо более долгим и проходит на два метра ниже уровня земли. Вы хотите быть следующим?

Угроза была грубой, но действенной. Подмор затрясся.

— Я ничего не знаю, — повторил он, но уже не так уверенно. — Только слухи… Шёпот в коридорах…

— Рассказывайте, — я подался вперёд, не давая ему опомниться.

Он облизнул пересохшие губы.

— Арчи… мистер Перкинс… он работал над чем-то старым. Очень старым. Какая-то… темпоральная магия. Не хроновороты, нет, это детские игрушки. Что-то другое. Что-то, что позволяет не перемещаться во времени, а… заглядывать в него. Вырезать фрагменты прошлого, как картинки из книги. Это строжайше запрещено Женевской конвенцией волшебников!

Теперь понятно. Шестерёнка. Деталь от какого-то темпорального устройства. Вот почему она не реагировала на обычные чары.

— И зачем ему это было нужно?

— Я не знаю! — почти взвизгнул Подмор. — Он стал очень подозрительным. Всё время оглядывался. Говорил, что за ним следят. Что стены Министерства имеют уши. Думал, что его телефон прослушивают…

— У волшебников нет телефонов, — заметил я.

— Я знаю! Он был не в себе! Говорил, что наткнулся на что-то огромное, какой-то заговор… Что он найдёт доказательства и покажет всем… А потом… он просто не пришёл на работу.

Подмор замолчал, опустошённо глядя в свою тарелку. Он выложил всё. Больше он ничего не знал.

— Спасибо за информацию, мистер Подмор, — я встал. — Мой вам совет: доедайте свой пирог и забудьте о нашем разговоре. И о Перкинсе тоже. Забудьте, что вообще его знали. Так будет здоровее.

Я оставил его, дрожащего, в шумном пабе и вышел на улицу. Голова была ясной, как никогда. Боль в висках прошла, сменившись холодным азартом.

Картина прояснялась. Это было не простое исчезновение. Перкинс, тихий и незаметный чиновник из Отдела Тайн, наткнулся на какой-то заговор внутри Министерства. Чтобы найти доказательства, он начал копаться в запретной темпоральной магии, создал устройство, позволяющее заглядывать в прошлое. И, судя по всему, он что-то нашёл. Что-то, из-за чего его убрали. Тихо и чисто. А те, кто его убрал, теперь, скорее всего, ищут его архив. Те самые «вырезанные фрагменты».

Я шёл по мокрой брусчатке, не разбирая дороги. Полторы тысячи галлеонов, которые предложила Гермиона, больше не казались мне абсурдной суммой. Она знала или, по крайней мере, догадывалась, что дело пахнет не просто пропажей, а государственной изменой. И она отправила меня в самое пекло.

Я остановился, достал из кармана холодную шестерёнку. Она лежала на моей ладони, крошечный ключ к огромной и смертельно опасной тайне. Я снова был на войне. Только враг теперь был безликим, он носил респектабельные мантии и сидел в высоких кабинетах. И я был один.

Нет, не один. У меня был наниматель. Гермиона Грейнджер.

И я вдруг понял, что вляпался в эту историю гораздо глубже, чем мог себе представить. И выбраться из неё, сохранив шкуру, будет очень непросто.