День Кальмара (джен)

Just an alley creeper, light on his feet

A young fighter screaming, with no time for doubt

With the pain and anger can't see a way out

It ain't much I'm asking, I heard him say

Gotta find me a future, move out of my way

I want it all, I want it all, I want it all, and I want it now

Queen — I Want It All

Умирать не больно. Какой дурак это сказал? И главное, как именно об этом узнали остальные?! Ин Хо поджал губы. А потом нахмурился, впиваясь взглядом в экран... Откуда здесь этот экран? Почему он снова на острове? Он ведь... Или нет? Мысли разбегались, будто его мозги взбили миксером. Причём последнее предположение казалось ему едва ли не самым логичным во всем перечисленном. Его голове и телу — и вправду досталось. Это он помнил. Или думал, что помнил.

Ин Хо наклонился к обзорному экрану. Так и есть. Где-то он уже это видел и слышал. Или не совсем это. Мозг спотыкался о какую-то неровность. Дежавю перекрывалось явной неправильностью происходящего. Может, не стоило пересматривать запись 37-х игр до мозоли в мозгах? Потому что сейчас на повреждённый мозг это легло... странно.

Ведь на сей раз на экране игрок 456 молчал. Никаких "Ты победил! Убей меня! Слышишь, почему не убил?! Ты..." он не услышал. Странно. Ин Хо был уверен, что именно это господин Сон и скажет, как и говорил в сотнях перемоток, которые Хван себе с упёртостью истинного мазохиста устраивал... но тот статуей сидел на кровати. Идеально ровная спина, а сам будто неживой...

Ин Хо вздрогнул — перед глазами живо всплыла сцена — изломанное тело у подножья круга. Кровь, что тонкой струйкой сочилась изо рта. Ки Хун уже умирал. Он это помнит. И не только это. Хван похолодел. В этой вопиющей повторяющейся ирреальности что-то было не так: Сон не отбирал автомат, не пытался умереть, не скандалил, чтобы появилась нужда его скрутить — и всё же звонок раздался именно тогда, когда и должен был — табло со временем подтверждало страшные догадки.

На бредни умирающего мозга похоже не было. Слишком масштабно и реалистично. Если разум его, конечно, не зациклился вокруг самых болезненных дней за последний год... Что вполне возможно — ведь некому рассказать, как там оно "после смерти".

Ин Хо снова нахмурился. Между бровями у него залегла глубокая складка. Ему это не нравилось. Совершенно. Вряд ли он, конечно, заслужил предсмертные галлюцинации поприятнее — с его-то загрязненной кармой, но... Это как-то перебор.

Слишком жестоко заставлять его снова бессильно наблюдать, как страдает бедняга Сон, что умрёт через пару дней, и... вынуждать снова отдать капитану Паку приказ, разрывающий Ин Хо на части. Слишком жестоко — разве в Игре в кальмара и такое бывает? Разве чувства не притупляются, эмоции не высушиваются? Не до конца.

Приказ предельно прост: если Чун Хо найдёт остров — убить всех на корабле, включая глупенького младшего брата. А ведь приказ — это лишь формально. Фактически это просьба. Просьба победителя 2015 года к победителю 1990-го.

Пак выиграл. И, как и многим, счастья ему это не принесло. Десять лет назад он попал в поле зрения полиции — засветился в нелегальном игорном доме. Он проигрывал свой выигрыш как мог, но так до конца и не промотался.

Проблемы с законом помог урегулировать господин О. Он же и предложил развеять скуку, примкнуть к организации. Пак стал квадратом.

Он никогда не стремился управлять — ему и наблюдение за процессом игр не доставляло удовольствия, но патруль внешнего периметра на корабле притуплял скуку.

Развлечением последних лет стал выловленный им Чун Хо. Вся эта погоня за собственным хвостом — Пак занимался этим делом не ради денег, а потому что это ему нравилось. У него никого не было. Кроме остатка выигрыша и бойцовского пса. Ин Хо знал, кого просить спасать брата... Они были сломаны схожим образом. Только капитан жил с этой пустотой внутри дольше.

Впрочем, на этот раз о спасении речь не шла. Слишком уж далеко всё зашло. Ин Хо знал, что не ему одному приказ причинил боль. Братец умел залезать людям под кожу. Даже таким выгоревшим, как Пак. И он всё ещё был в сердце самого Ин Хо. Крохотном — сморщившемся, высохшем под натиском жестоких ветров.

А ведь он помнит: Чун Хо нашёл остров. Упрямец этакий. Ин Хо сжимает виски и стыдливо игнорирует звонок, что разрывает своды черепа. Настоящее мешается с прошлым, голову кружит, но он знает одно: брат жив вопреки, а не благодаря самому Ин Хо. Счастливая случайность и верность мелкого бандита спасли его. Это он узнает позже. Узнает и сделает так, чтобы Ю Соку не дали больше полугода тюрьмы.

Но тогда и сейчас, в этом застывшем смолой воспоминании, Ин Хо приговорил Чун Хо. Да, он надеялся, что брат не найдёт остров, что до крайности не дойдёт, но... Вероятность была не нулевая.

И всё же он взвесил своё сердце на одной руке и долг на другой. Долг перевесил. Тогда Ин Хо ещё думал, что борется за правое дело... Тогда — это сейчас, как бы сюрреалистично ни звучало, а именно — после подавленного бунта в последней корейской игре. Он ещё верил руководству. Да что там — Хван доверял куратору до самого конца. Тот, впрочем, и был последним запомнившимся ему до этого схождения в прошлое "сейчас". И да — болящая голова — самое логичное в его текущем самочувствии, вряд ли в его черепушке осталось хоть что-то целое после аварии.

В такие случайности Ин Хо не верил. Тормоза, бывает, отказывают и у большегрузов, но слишком много совпадений и но. Хван только получил повышение и приблизился к заветной цели — работе в центральном офисе. Туда-то он и хотел отправиться после того, как отдаст Ки Хуну последний долг, передав его дочери наследство, и это-то он и успел сделать... И больше ничего. Он мог бы поверить в случайность, что удача от него отвернулась... Но не на полной же скорости грузовик должен был нестись в спальном районе города, и не в его сторону! Ин Хо именно что целенаправленно протаранили, не оставив и крохотного шанса на спасение.

В Лос-Анджелесе было солнечно... Здесь же непонятно — день или ночь за толстой стеной и потолком, спрятанными в глубине земли игрового павильона. Огромные часы — единственное, что позволяет ориентироваться в пространстве. Телефон замолчал. Ки Хун на экране — тоже. А Ин Хо в этом затянувшемся галлюцинирующем воспоминании тянется за бутылкой. Пьёт жадно и не отрываясь, не заморачиваясь стаканом — виски обжигает горло, на глаза накатывают слёзы. Почему конец не наступает? Или даже дьявол не хочет марать об него руки? Разве его не должно было запаковать в элитную консервную банку лимузина мгновенно?

Телефон зазвонил снова. На сей раз Хван, шатаясь, встаёт и снимает чёртову трубку, не слушая Пака, отрывисто говорит ему:

— Делай что должен. Но только в крайнем случае, — и кладёт её.

Смысл не поменялся. Ему всё так же паршиво. Он ждёт... Но ничего не происходит. Точнее, происходит — но будто в старом недобром кино. Вокруг повторяется то, что было с ним полгода назад. Ин Хо заново проживает эти мгновения. Бессилия и разрыва. Что ж, если это наказание, он его примет. У него нет выбора, хоть и никакого облегчения это не сулит. Кому станет легче от его страданий? Разве это кого-то вернёт или спасёт?

Наблюдать и ничего не делать — это пытка. Была тогда, а теперь... Переживать всё это снова и снова — пытка вдвойне. Вяло размышлять, кто всё-таки его убил и за что, было подарком. Какое-никакое, а отвлечение. Кандидатов, впрочем, было немного. Всего-то две противоборствующие стороны, которым он служил, верно? Что мог быть и кто-то третий, а те стороны могли быть одной монетой — предпочитал не размышлять, но это вновь и вновь кололо мечущийся разум. Додумать он, впрочем, не успел: мир померк очень быстро и на ровном месте. Будто отключили электроэнергию в его домашнем кинотеатре, а генератор почему-то не включился.

И это вписывалось в концепцию настигшей его смерти. Другое удивительно — очнулся Ин Хо снова во всё том же кресле и глядя на то, как... Погодите-ка! А ведь Ки Хун опять не кричал, не скандалил и не просил убить. Почему в его реставрации событий так происходит? Что поменяет это щекочущее нервы странное спокойствие господина Сона? Да и что вообще может поменяться, если всё это происходит у Ин Хо в голове?

Хван нахмурился, плеснул себе виски, подкрутил звук и всмотрелся... Всё тихо-мирно. Голосование прошло, кресты с разгромом проиграли, а господин Сон сидит себе на своей койке, молчалив, собран и не прикован.

От удивления он выронил стакан. А вот теперь галлюцинации стали сильнее походить на галлюцинации. Заинтригованный Ин Хо стал внимательно наблюдать за ведущим себя по-другому игроком 456. Не то чтобы он в предыдущие два раза что-то иное делал... Но сейчас он подмечал всё больше различий.

И вместе с тем думал. Во имя чего сдал в утиль свою и чужие жизни. Тогда девять лет назад всё не казалось таким безнадёжным, как в Лос-Анджелесе с переломанным, сплющенным телом. И всё-таки кто и зачем убил его?!

Узнали о его двойной игре? А может, всегда знали? Или с разных сторон за нити дергали одни и те же руки, упиваясь своей сложной игрой? Знали и наслаждались, им просто нравилось наблюдать за его терзаниями. А когда наскучил, когда не осталось формальных рычагов не пустить Ин Хо глубже в сеть игр, когда он совершил "красивый реверанс" памяти игрока 456, когда пристроил игрока 222 в надежные руки брата — тогда и убили. Выполнил свою роль — дай дорогу другим, молодым и не обломанным.

Додумать Ин Хо не успел — ведущий себя по-другому Ки Хун нарвался. Ничего он с этим сделать не сумел. Банально не успел. Убили. Снова. А Хвана возвратило в кресло, как удачно у него тут бар под рукой расположен — хоть что-то скрашивает эту невыносимую подлость подсознания. А потом закрутилось: так как Ки Хун никакой речью не обрадовал, то в телефон, повинуясь неведомому чувству, Ин Хо процедил:

— Брать живым. Задержать. Сам разберусь.

Впервые за долгое время от слов этих внутри у него полегчало. Даже пить не потребовалось. Ин Хо вздохнул. Ещё бы это реальностью было, а не затухающими импульсами умирающего мозга...

Ки Хун тем временем боролся. Но не как в первый раз. Иначе. Отчаянно пытался спасти уже не всех, а только мать, её ребёнка (пока не рождённого), старушку и её сына, а ещё транса. Компанию Ин Хо в принципе одобрял — из всех уцелевших на текущий момент они сильнее сохранили человеческие черты. Как и то, что из неё после пары попыток пропал Ён Сик. Слабое звено... Крайне. Ничего личного.

И всё-таки теперь, пронаблюдав порядочно, Ин Хо был уверен: господин Сон действовал, будто знал наперёд. Что ожидать от 333 и от игр. Будто он, как и мучающийся здесь в конвульсиях Хван, проживал весь этот ужас снова и снова. Любопытные галлюцинации. Почти как в дне Сурка. Только на двоих. Да уж, не ожидал Ин Хо с собой такую вот частичку из Лос-Анджелеса прихватить...

А ведь спусковым механизмом новой игры с сохранённой точки служила каждая новая смерть Ки Хуна. Ин Хо отчего-то был к нему привязан. Не мог спокойно уйти — куда бы то ни было. Его зациклило на игроке 456. Может, потому, что он в последние полгода был самым частым поводом для сожалений Ин Хо?

Хван виноват перед ним. Не смог помочь. Даже навредил. Впрочем, не во всём. Напившись вдрызг, он не пригласил к себе снова дошедшего до финала Ки Хуна. Не отдал кинжал. Тот захватил первым шест, но выжить ему это не помогло. И опять новая попытка — здравствуйте, кресло и бутылка.

Наблюдать за тем, как они умирают раз за разом, снова и снова — это невыносимо. Особенно зная, что иначе и быть не может. Ин Хо ведь не имеет права на отступление. У него роль. И эта роль должна быть отыграна до конца и так, чтобы овации у несуществующего зала были шестиминутные. Только так можно узнать больше. И никак иначе.

И всё же... много он узнал? За эти годы? Много кому помог? Может, себе? Ин Хо криво улыбнулся. Горько и неприятно всё это осознавать. Скорее всего, у них были люди и в бюро. Или они и есть бюро, а это социальный эксперимент. Секретный и беспрецедентный. Банки, правительства, армия, чему тут удивляться?! Полного масштаба организации, как и коррупции в стране (и мире), не знал никто.

А он... безнадёжный дурак, раз даже в иллюзии умирающего разума продолжает хвататься за мнимые представления и веру в правильный курс. В то, что те, кто его ведут, кураторы, сами понимают, что делают и куда выкручивают дорогу жизни.

Сомнений становилось всё больше. И они перевешивали осколки убеждений. В конце концов на новой попытке Ин Хо предпринимает отчаянные меры — такие, на какие никогда бы не решился в реальности... Но ведь и это всего лишь модель в чертогах угасающего разума. А ведущий себя каждый раз по-разному Ки Хун — системный сбой и одновременно всё то, что мешает ему окончательно чокнуться. Или отключиться.

Ин Хо боялся встретиться с ним и узнать в разговоре не господина Сона, а самого себя в маске 456-го, отыгрывающего роль в спектакле на сцене умирающего мозга. Страшился подтвердить тем самым, как он жалок и что наказание его только начинается... И всё же без встречи не обойтись. Если Ин Хо хочет прекратить, чтобы путь его завершился уже хоть чем-нибудь, то, видимо, надо довести игру до конца.

Точнее, дотянуть Ки Хуна до её завершения живым. Может, тогда его выпустят из ловушки. Да и в этом был смысл и самоуспокоение — хоть где-нибудь уже, пусть в умозрительной модели... сделать Ки Хуну хорошо. Исправить несправедливость. Но без разговора нельзя — тот меняет тактику игры, Ин Хо крайне сложно спасти его из-за этого. К тому же спасаться в одиночку он откажется. Нужно думать, как вытащить мать, ребёнка и старушку с транс-женщиной.

Странно, но Ин Хо берётся за эту задачу с нескрываемым рвением. Впервые за годы службы игре ему кажется, что он делает что-то правильное. Азарт, что растёкся по венам, ощущается удивительно ярким и живым.