Место, ставшее домом (гет)

Хлопнув тяжелой входной дверью, Гоша тут же попал в другую реальность. Воздух в их квартире был густым, наэлектризованным, словно перед грозой. Из кухни доносился взволнованный голос матери:

— ... это просто формальность. Мы же одна семья, мы должны поддерживать друг друга...

Гоша сбросил куртку и кроссовки и заглянул на кухню. Картина была выстрадано знакомой и от того еще более тошнотворной. За столом сидели все. Мать с отцом — она с сияющими, чуть влажными глазами, он — с усталым и виноватым видом, уткнулся в таблицу на ноутбуке, стараясь делать вид, что не имеет к происходящему никакого отношения. Напротив них — Амир, Соня и Игорь. Напряженные, будто ожидающие какого-то подвоха.

На столе лежала синяя папка, которая не предвещала ничего хорошего.

— Гошик, иди к нам! — позвала мать, заметив его в проходе, — Мы тут кое-что важное обсуждаем.

Он медленно подошел и прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. На лице — мрачная усмешка. Он понимал, что решается прямо сейчас.

— Еще раз повторяю: нужно, чтобы вы подписали эту бумажку. Опека проверит ваше предварительное согласие на усыновление Виталика. Это просто формальность для детдома. Все ясно? — она с деловым видом доставала из папки листы, раскладывая перед каждым, — Гош, садись давай.

Он прошел к своему стулу и обвел взглядом всех. Амир сидел прямо, его лицо было серьезным и спокойным. Он не смотрел ни на кого, его взгляд был устремлен куда-то внутрь себя. Будто он взвешивал все «за» и «против» не на семейном, а на каком-то своем уровне. Он видел лицо матери, ее фанатичную, но искреннюю веру в то, что они все творят благо. Он видел в этом ее странную миссию, которую нужно принять и поддержать, даже если не до конца ее понимаешь. Молча, не поднимая глаз, он первый взял ручку и с твердой уверенностью вывел на бумаге подпись. Она была не поражением, а осознанным выбором уже взрослого человека, остающегося верным своим принципам.

— Сонечка, родная, — голос матери сбыл сладким, но в нем отчетливо слышались настойчивые нотки, — Давай. Пожалуйста.

Соня вся напряглась и сжала губы. Она ерзала на стуле, ее взгляд метался от лиц родителей к бумаге.

— Блин, мам, ты уверена? — тихо спросила она, — У нас в группе был такой пацан. Он и мебель ломал, и швырялся всем, что под руку попадется, дрался и орал… Может не надо?

— Сонечка, дорогая моя, хорошая, что ты такое говоришь! Если один ребенок в группе был таким, не значит, что Виталик будет таким же. Мы будем водить его к психологу, и постепенно все наладится. Сонь, пожалуйста.

Сестра тяжело вздохнула. Ее подростковый бунт был сломлен под грузом материнских увещеваний и «пожалуйста». Она криво, почти равнодушно, нацарапала свою подпись.

— Игорек, мой хороший! — мать положиларуки ему на плечи, — Ты же наш главный помощник! Ты подпишешь?

Лицо Игоря не выражало никаких сомнений, после всего сказанного матерью. Он был очень послушным и ведомым, поэтому подбить его на какую-то аферу было легко. Его двенадцатилетней мозг легко воспринимал информацию в моменте. Последствия его либо не волновали, либо он просто не представлял их. Он старательно, но все равно немного криво расписался в документе.

На секунду мать облегченно улыбнулась, но все ее довольство как ветром сдуло, когда она повернулась к Гоше. Ее выжидающий требовательный взгляд прожигал его насквозь. Все замерли. Все напряженно уставились на него. Комната замерла.

— Гош, — голос отца прозвучал устало, — Давай уже, не затягивай. Все уже подписали.

— Не-не, — он откинулся на спинку стула, стараясь держаться как можно дальше от проклятой бумажки, — Я ничего подписывать не буду.

— Что значит «не буду»? — мать сердито уперла руки в бока.

— Ну тут спрашивают мое добровольное, искреннее согласие. А я искренне не согласен, — парировал он, скрестив руки на груди.

— Гош, угомонись! Он несчастный ребенок! Ему нужна семья! А ты эгоист. Думаешь только о себе!

Он задержал на ней злой взгляд. Нарочито лениво и развязно он встал из-за стола и пошел в свою комнату, оставив за спиной гробовое молчание. Щелкнул замок — слабая, но единственная доступная ему защита. Он прислушался к тишине за дверью. Убедившись, что все успокоилось, он переоделся в пижаму и по самую голову завернулся в одеяло.

Комната погрузилась в темноту, но внутри все еще кипела обида. Каждое слово, брошенное матерью, каждый ее взгляд снова и снова проигрывались в голове, накручивая вину и злость одновременно. Он ворочался, пытался уткнуться лицом в подушку, чтобы заглушить собственные мысли. Простыня казалась холодной и неудобной, а тишина в квартире — зловещей, полной невысказанных упреков.

«Эгоист. Думаешь только о себе».

Он с силой зажмурился, пытаясь вытереть эти слова из памяти. И тогда его мозг, искавший хоть какого-то спокойствия, сам предложил спасительный вариант.

Лера.

Сначала просто ее силуэт за стойкой. Потом — улыбка, от которой в груди становилось тепло. Воспоминание о том, как она сделала ему кофе, как смотрела на него поверх очков — не как на проблемного подростка, а как на интересного человека. Он представил, как завтра снова придет в клуб. Что он ей скажет? Может, спросит про музыкалку. Может, она разрешит ему постоять рядом, пока она делает какую-нибудь свою работу. Мысль о том, чтобы просто быть рядом в тишине, дала ему шанс расслабиться. Он фантазировал, как они могут говорить обо всем на свете, и она будет слушать его — не перебивая, не осуждая, не переводя разговор.

По телу медленно, будто волна, разлилось приятное, успокаивающее чувство. Дыхание выровнялось, мышцы спины и плеч наконец-то расслабились. Чувство одиночества и ненужности стало отступать, вытесняемое этой нарисованной в воображении картинкой — возможности быть услышанным, быть замеченным. Он утонул в этих сладких, наивных фантазиях о дружбе, и они мягко унесли его прочь от мрачных мыслей.

Сон накрыл его внезапно и был на удивление ярким и почти осязаемым.

Они были в клубе по ту сторону стойки. По ее сторону стойки. Полумрак и свет от неоновых надписей отражался в ее глазах, которые сейчас были совсем-совсем близко. Он чувствовал тепло ее кожи. Ее пальцы — длинные, с холодком металлических колец — касались его шеи, скользили по линии скул и шее. Он не понял, как начался поцелуй. Он помнил только ощущение: мягкость ее губ, легкий привкус кофе и энергетика, мятной жвачки и вишневых сигарет. Его руки скользнули под край ее кофты, коснувшись горячей, шелковистой кожи спины. В предвкушении она затаила дыхание, и этот звук резкого вдоха прозвучал громче любого взрыва в игре. Все его тело напряглось, отвечая на каждое прикосновение. Ее спина уперлась в стойку, и мир сузился до ее глубоких блестящих глаз и нежных поцелуев. Там не было ни хаоса дома, ни чувства вины, ни бумаг для опеки. Было только нарастающее, желание, жар и властные, уверенные движения его рук, снимающих с нее худи...

Резкий гудок автомобиля за окном, прорезавший ночную тишину, отдернул его от подушки как пощечина.

Гоша вздрогнул и рывком сел на кровати, сердце колотилось как бешеное, дыхание сбилось. В ушах звенело. Он был один в своей темной комнате. Физический отклик тела на приснившееся упирался в низ живота. Стыд, жгучий и мгновенный, накатил на него первой волной. Он потянулся к телефону — на экране 02:43. Лицо горело то ли от стыда, то ли от удовольствия. Одеяло беспорядочным комом валялось на полу, рядом скроватью.

— Ебаный в рот, — выдохнул он в темноту, протирая лицо.

Он снова повалился на подушку, пытаясь выбросить из головы эти образы, но они врезались в память — яркие и немного постыдные. Это было уже не про дружбу и не про компьютерный клуб. Это было про что-то другое. Что-то дикое и невероятно притягательное. И самое ужасное было в том, что, отбросив стыд, он чувствовал щемящее желание вернуться обратно в этот сон.

Он снова провел рукой по лицу, пытаясь стереть призрачное ощущение ее прикосновений. Теперь «зайти еще» значило для него нечто совсем иное. И от этой мысли по спине пробежали мурашки — наполовину от страха, наполовину от предвкушения.

Он ворочался еще с час, пытаясь поймать ускользающую нить сна. Мысли метались между неловкостью, смущением и навязчивым желанием. Он заставлял себя думать о чем-то другом — об уроках, о дурацкой домашней работе, даже об играх, — но все дороги в его мозгу упрямо вели к ней. К ее улыбке, к выразительному взгляду, к теплу ее губ на своих, которое ему почудилось.

* * *

Утро пришло резко и беспощадно. Его разбудил голос матери за дверью, нарочито громкий и веселый, обращенный к кому-то из младших. Он лежал с открытыми глазами, пытаясь собрать в кучу обрывки сознания, и с досадой констатировал: ничего. Ночь прошла пусто. Мозг, обычно такой щедрый на тревожные или абсурдные сюжеты, на этот раз выдал лишь черный вакуум.

И самое странное было то, что он чувствовал легкую, но отчетливую обиду. Глупую, детскую обиду на собственное подсознание. Он надеялся... на что? Хотя бы на ее улыбку во сне, на разговор, на что-то простое и хорошее, что скомпенсировало бы ночной стыд. Но не получил даже этого.

С трудом оторвав себя от кровати, Гоша поплелся на кухню.

Атмосфера за завтраком была неуютной. Мать, стоя у плиты, громко и с наигранной бодростью расспрашивала детей о планах на день. Соня мрачно ковыряла ложкой в тарелке с кашей. Амир уже съел свое и обсуждал что-то с отцом по работе. Гоша молча налил себе чай и сел на свободный стул. Он чувствовал на себе тяжелый, неодобрительный взгляд матери, но та не проронила ни слова. Это молчание было хуже любой истерики. Оно висело в воздухе, густое и давящее. Он уже почти допил, когда мать не выдержала. Поставив шипящую сковородку в раковину, она повернулась к нему, вытерев руки о фартук. Лицо ее было напряженным.

— Ну что, Гош, одумался? — спросила она без предисловий, вчерашние сладкие нотки в голосе сменились металлом, — Бумага и ручка все еще на месте.

Гоша не поднял глаз от тарелки.

— Нет, — он почувствовал, как все напряглись.

— Гош, ну вот что ты как маленький? Вечером эта бумажка должна быть подписана. И не вынуждай меня приказывать.

Она бросила красноречивый взгляд на отца, в котором Гоша отчетливо прочитал: «Поговори ты».

Наступила тягостная пауза. Было слышно, как в электрическом чайнике бурлит закипающая вода.

Вместо ответа Гоша молча вышел. Он не знал, как донести до всех смысл и причину своего протеста. Он сомневался, что его поймут. Он нервно начал скидывать со стула футболки и джинсы, собирая вещи в школу, стараясь занять себя хоть чем-то, лишь бы не прокручивать этот диалог в голове по новой.

Дверь его в комнату тихо открылась. На пороге стоял отец. Вид у него был усталый.

— Гош, послушай, — неуверенно начал он, — Я там был. И я его видел этого... Виталика.

Гоша замер с футболкой в руках, но не поднимал глаз.

— Это ну... — отец замолк, подбирая слова, — Это реально... больной ребенок. Его уже несколько раз возвращали из других семей. Его прям ну… лечить надо.

Отец поднимает на него серьезный взгляд.

— Поэтому я просто тебя прошу — подпиши эту бумажку. Не для Виталика, а для нее. Чтоб она успокоилась. Чтобы она почувствовала, что мы все на ее стороне, что мы пытаемся. А там... — он делает паузу, и следующий вывод звучит как сговор, — Там, в опеке, зная его историю... нам его не отдадут. Они просто не рискнут. Это будет просто формальность для детдома и твоей матери, и все на этом закончится. Она отстанет.

В голове у Гоши все сразу встало на свои места. Хитрый ход. Мать успокоится, отец будет доволен, а система сделает за них всю грязную работу. Внутри все напряженное и колючее разом отпустило. Он кивнул, коротко и деловито.

— Я подписываю, и никого не будет? — уточнил он.

— Я тебе обещаю, — шепотом сказал отец.

Гоша прошел на кухню, к столу, где все еще лежала та папка. Взял ручку. Его рука не дрожала. Он поставил свою подпись — быстро, без эмоций, как галку в чек-листе. Не чувствуя ни победы, ни поражения. Чувствуя только облегчение от того, что нашел лазейку в этой безумной ситуации.

Путь до школы, выученный наизусть, прошел как в тумане.

Уроки тянулись медленно, но на этот раз не из-за тоски, а из-за странного предвкушения, приятно жгущего в солнечном сплетении. Гоша ловил себя на том, что постоянно смотрит на часы, а его взгляд сам собой скользил по одноклассницам, будто искал в них что-то знакомое... и не находил.

На русском две девчонки у окна о чем-то шептались и хихикали, одинаково заправляя пряди волос за уши и поправляя похожие заколки. В их движениях была какая-то заученная грация. На алгебре он сидел рядом с Максом и смотрел на спину Кати с первой парты. У нее была модная стрижка и дорогой рюкзак, но и она казалась частью одного большого, невыразительного целого. Ее индивидуальность ограничивалась выбором бренда, а не настоящим характером. Даже на физре он неосознанно продолжал наблюдать и сравнивать. Девчонки сбивались в стайки, повторяя одни и те же мемы, смеясь над одними и теми же шутками из Тик-Тока.

И тут его мысль снова натыкалась на Леру. Не было ни единой точки сходства.

У них — ровные, уложенные волосы. У нее — чуть растрепанные кудри, завязанные в пучок, из которого выбивались непослушные пряди. У них — аккуратный, почти невидимый макияж. У нее — яркие, выразительные стрелки подчеркивающие красивые глаза и крошечная накрутка над губой, бросавшая вызов любым правилам. Их смех был звонким и немного наигранным. Ее смех был хрипловатым и всегда искренним — она смеялась только тогда, когда ей было действительно смешно. Она не старалась понравиться. Не вписывалась. Не играла по правилам. В ней была какая-то цепляющая, магнитная энергетика, которая делала для него компьютерный клуб самым интересным местом в городе. Она была другой, и в этом была ее крутость.

Когда прозвенел последний звонок, Гоша еще быстрее всех запихнул учебники в рюкзак. Из класса уже выходили те самые одноклассницы, с которыми он мысленно сравнивал Леру. Их болтовня прозвучала для него как белый шум.

— Гош, ты куда? Подожди! — Макс нагнал его в коридоре, хватая за плечо, — Я чуть не свихнулся за сегодня! Ты ж свободен? Го в клуб на четыре часа. Я вчера не успел нихрена.

В лице Макса было столько юношеского энтузиазма, что Гоша широко улыбнулся. Он ждал этих слов.

— Погнали.

— Кайф, тогда газу жестко! — Макс практически потащил его за рукав по коридору к выходу, — Железо нас ждет!

Гоша почти вприпрыжку шагал рядом с ним, и его не покидала эта странная, счастливая улыбка. «Ага, железо, конечно», — мысленно поддакнул он Максу, но он знал, что он сам бежит не к компьютерам.

* * *

К счастью или к сожалению, Максим слился. Мать позвонила ему на полпути до клуба и запрягла его забирать сестру из детского сада. Гоша твердо решил пойти в клуб и отсутствие Макса его не останавливало. Он уверенно подошел арочному входу во двор, справа от которой была та самая дверь. Лера стояла под козырьком и курила.

— Приветик, — улыбнулась она, выпуская облачко дыма, — А хвостик где?

— Отвалился, — Гоша пожал плечами.

— Щас, можно я докурю? Только вышла.

Гоша кивнул и оперся на бортик крыльца. Запах вишневых сигарет, который ему приснился, действительно витал вокруг нее приятным шлейфом. Он перевел взгляд на ее усталое, но все равно дружелюбное лицо.

— Ты чего такая замученная?

— Ночной админ заболел, я уже больше суток сижу. Вадим сейчас должен приехать, сменить меня. Господи… — она устало выдохнула, упирая локти в бортик рядом с Гошей. Ее голова легко коснулась его плеча. Лера докурила сигарету, потушив ее о металлическую трубу крыльца, — Пойдем.

Они вошли внутрь. Чистота и свежесть клуба обдали приятной волной. Лера открыла стойку и перешла на свою сторону.

— Сколько тебе закидывать?

— Ну, наверное, до вечера… часов до восьми, думаю.

— Пять часов? — он кивнул, — Попить, покушать хочешь?

— Да... Палпи и энергетик какой-нибудь, — сказал он как можно более расслабленно.

Она повернулась и взяла с полки оранжевую бутылку и розовую жестяную банку и поставила их на стойку.

— Держи. Кайфуй, дружище.

Гоша взял только напитки. Он сделал паузу, набрался духа... и протянул энергетик обратно ей.

— Это тебе, — улыбнулся он, — Смотри не усни тут.

Она замерла. Ее брови удивленно поползли вверх, губы расплылись в улыбке.

— Ого, — она смущенно рассмеялась, принимая бутылку. — Как неожиданно и приятно. Спасибо за подгон!

— Не за что, — он был доволен ее реакцией, и чувствовал, как заливается краской.

Гоша еще раз взглянул на нее и, не в силах сдержать довольную ухмылку, развернулся и почти вприпрыжку направился вглубь зала. Он чувствовал, как уши горят, а внутри всего распирает от гордости. Она не отказалась, и, кажется, даже покраснела! Это была маленькая победа.

Спустя два часа руки и ноги затекли, и Гоша решил размяться. Он по шел к выходу из зала, потягиваясь после нескольких удачных каток подряд. Со стороны стойки доносились голоса: почти сонный Леры и какой-то незнакомый раздраженный мужской.

— Подпиши тут, Лер. Все по списку.

Лера почти лежала на стойке, подперев голову рукой. Ее кудрявые волосы были слегка растрепаны, а под глазами лежали темные тени. Перед ней на стойке лежала планшетка накладных, а рядом хаотично стояли несколько коробок с яркими логотипами энергетиков.

— Щас, Артем, не гони, — ее голос звучал приглушенно и устало. Она водила пальцем по списку, сверяя его с этикетками на коробках. — «Манго» ... есть. «Тропик» ... есть. «Кола» ... «Бабл Гам» ... — повторила она, — Где у тебя «Бабл Гам»?

Взрослый парень в рабочих штанах на спущенных лямках вздохнул и порылся в одной из коробок.

— Да вот же, принимай давай.

— Ты угараешь? Это «Лимон-лайм», — безжалостно констатировала она, перегнувшись через стойку и тыча пальцем в мелкий шрифт, — А по заявке должна быть коробка «Бабл Гама». Иди ищи давай.

Артем что-то недовольно пробурчал себе под нос и потащился обратно к двери, где осталась его тележка. Лера закрыла глаза на секунду, зевнула так, что казалось, вот-вот челюсть хрустнет, и с силой потерла веки костяшками пальцев.

— Блять, — тихо, но очень отчетливо выдохнула она в сторону ушедшего поставщика, — Ну неужели по-нормальному сразу нельзя, а? Идиот.

Она снова взглянула на накладную, взяла ручку и с видом полного истощения начала ставить галочки напротив тех вкусов, что уже были проверены. Потом вздохнула и с усилием притянула к себе одну из коробок с «Манго». Она была явно тяжелой. Обхватив ее, Лера потащила ее за стойку, к холодильникам.

Гоша наблюдал за этой сценой, и у него внутри что-то екнуло. Хрупкая, уставшая до зеленого цвета девушка и эти дурацкие тяжелые коробки.

Не думая, он подошел к стойке.

— Давай я, — сказал он просто, перегнувшись через стойку и без лишних церемоний принимая из ее рук ношу.

Лера вздрогнула от неожиданности, но, увидев его, на ее измученном лице расцвела слабая, но искренняя улыбка облегчения.

— О, Гоша. Ты представить себе не можешь, как ты вовремя.

— Да не за что, — пожал плечами Гоша, легко занося коробку к холодильнику и ставя ее рядом. — Куда следующую?

— Да вот эти, с «Тропиком», тоже туда же. Ты прям мой спаситель сегодня.

Гоша легко взвалил их одну на другую и перенес за стойку. Он ловил на себе ее благодарный взгляд и чувствовал себя немного неловко, но круто. Не как мальчик на побегушках, а как настоящий помощник.

— Ну, вроде все. Выбирай, — она кивнула на аккуратно расставленные коробки.

Гоша запустил руку в ближайшую упаковку, и вынул оттуда мокрую от конденсата банку энергетика со вкусом вишни. Вишня. Как ее сигареты.

— Тебе б самой это выпить, — сказал он, уже без тени стеснения, с легкой заботой в голосе, — А еще лучше поспать.

Лера снова зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Я уже на автопилоте. Осталось немного, Вадим сейчас приедет. Но спасибо, что беспокоишься, — она устало улыбнулась

С грохотом распахнулась железная дверь. К стойке подошел Артем с коробкой в руках:

— Нашелся твой «Бабл Гам»! Принимай! — он нарочито громко свалил коробку на стойку.

Лера бросила на него взгляд, в котором было столько уставшего раздражения, что Гоша едва сдержал улыбку.

— Ну вот, — абсолютно бесстрастно прокомментировала она и взяла у него коробку, — Сразу нельзя было?

Артем бросил что-то невнятное. Лера расписалась в накладной, с размаху шлепнула печать и проводила поставщика тяжелым взглядом, — Гош, спасибо тебе еще раз.

— Всегда пожалуйста, — он поднял подаренную банку с энергетиком в знак благодарности и направился к выходу.

Лера вытащила из ящика стола канцелярский нож, и, еле собрав себя в кучу, разрезала скотч сверху коробки.

— Давай, я помогу, — Гоша уже чувствовал себя здесь настолько комфортно, что предложение помочь родилось само собой.

Лера благодарно улыбнулась.

Они выстроили простой, почти идеальный конвейер. Лера вскрывала упаковки, ставя их в ряд, а Гоша брал по несколько банок и аккуратно, с какой-то почти педантичной старательностью, расставлял их на полках холодильника. Он не просто кидал их куда попало. Он старался собрать вместе один вкус, повернуть все логотипы наружу, создать ровные, красивые ряды. Ему нравилось, как холодные банки становятся в идеальный порядок, который он сам и создавал.

Лера, передавая ему очередную порцию, заметила его старания. Она прислонилась к стойке, наблюдая, как он поправляет одну банку «Тропика», чтобы она стояла ровно в ряд с другими.

— Ты прям перфекционист, — одобрительно протянула она, и в ее уставшем голосе прозвучала теплая, сипловатая нотка.

Гоша слегка покраснел от ее похвалы, но не стал останавливаться.

— Пусть будет красиво.

— Ну хорошо, — усмехнулась она, — Спасибо большое.

Когда последняя банка заняла свое идеальное место в переполненном холодильнике, они оба выдохнули с облегчением. Лера потянулась, и у нее хрустнула спина.

— Бля, я щас сдохну, — простонала она и, не глядя, повалилась на небольшой диван, заваленный подушками, что стоял в импровизированной зоне отдыха за стойкой.

Гоша присоединился к ней, со вздохом опускаясь рядом. Он чувствовал исходящую от нее усталость. Он откинул голову на спинку дивана, и через пару секунд ее голова соскользнула упала ему на плечо.

Гоша замер. Он не дышал, боясь спугнуть этот миг. Потом, осторожно, почти несмело, он обнял ее за плечи одной рукой, легонько, чисто по-дружески, давая понять: все окей, можно отдохнуть. Лера что-то невнятно прошептала, похожее на «спасибо», и, кажется, даже немного прижалась к нему.

И в этот самый момент дверь в клуб с характерным шипением распахнулась.

Возле стойки нарисовался высокий, крепкий светловолосый парень в черном худи. На руках, которые он закинул на поверхность стола, виднелся сложный узор татуировок: от запястий переходящий на предплечья. Он замер, его взгляд упал на диван, на Леру лежащую на плече у Гоши. На его лице расцвела медленная, понимающая ухмылка.

— Опа... — протянул он низким, хрипловатым голосом. — Не помешал?

Лера вздрогнула и мгновенно оторвалась от Гошиного плеча, выпрямилась и провела рукой по волосам, пытаясь привести себя в вид, хоть отдаленно напоминающий сотрудника на рабочем месте.

— О, Вадим... Слава богу, — она встала, стараясь выглядеть собранно, но пошатнулась от усталости. Гоша инстинктивно подался вперед, чтобы поддержать ее, но она устояла, — Все, я ливаю. Смена сдана. Черкани там за меня отчет, пожалуйста.

— Ты живая ваще?

— Ну… — Лера многозначительно развела руками, мол, «посмотри, на меня и сделай выводы сам».

— Вижу, вижу, — Вадим прошел за стойку, его ухмылка никуда не делась. Он оценивающе кивнул Гоше, — А ты молодец, пацан. Не только играть, но и коробки таскать полез.

— Да я просто помог...

— Все, друзья. Всего хоро-ше-го, — Лера уже накинула куртку и схватила рюкзак, — Удачной смены, — она отбила Вадиму кулак.

— Тебя провести? — неожиданно для себя предложил Гоша, — Рухнешь еще где-нибудь в подворотне…

— Да не, спасибо. Мне тут недалеко.

Гоша все равно метнулся в зал за своими вещами, наспех накинул куртку и пулей вылетел из клуба.

Лера стояла на крыльце, бессильно пытаясь прикурить. Слабые пальцы не слушались, и из зажигалки вылетали только искры. Увидев её в таком виде, Гоша улыбнулся. Не говоря ни слова, он осторожно взял зажигалку из ее пальцев. Одним уверенным движением он поднес огонек к кончику ее сигареты, и та вспыхнула ровным алым кругом. Лера взглянула на него усталыми, слегка удивленными глазами, но не сопротивлялась. Она глубоко затянулась, закрыв на секунду глаза, и выдохнула первое облачко дыма с терпким, сладковатым ароматом вишни.

— Спасибо.

Она курила молча, упершись спиной в перила. Ее внимательный, острый взгляд скользнул по курилке.

— Блять, ну что за люди… — выдохнула она, доставая телефон, и записывая голосовое, — Вадим, дружище, чекни курилку, пожалуйста, а то нам ее закроют и будем через подъезд ходить. Я этот вход для нас еле выбила, — она снова развернулась к Гоше, — А ты чего выскочил, у тебя времени еще часа полтора точно есть.

— Не знаю. Наигрался, наверное. Или просто надоело сидеть одному.

— О как. Ну ладно.

Она докурила, потушила окурок и тяжело вздохнула.

— Ладно, пойду я. Пока. И спасибо тебе еще раз.

Она сделала шаг от перил, затем остановилась и повернулась к нему. Ее уставшее лицо смягчилось теплой улыбкой.

Легкие, почти невесомые пальцы запустились в его непослушные кудри, взъерошив их с ласковой небрежностью. Прикосновение было мимолетным, но для Гоши оно растянулось на вечность. Оно обожгло его изнутри, заставив сердце сделать несколько быстрых, глупых ударов где-то в горле.

Он не нашел слов, способных адекватно ответить на этот внезапный порыв. Он лишь смог растерянно улыбнуться, потупив взгляд в плитку курилки, и пробормотать:

— Да не за что... Пока, Лер.

Она с улыбкой кивнула и, повернувшись, махнула ему рукой. Она зашла внутрь арочного входа и скрылась.

Гоша еще несколько секунд стоял неподвижно, словно парализованный. Он медленно поднял руку и провел ладонью по своим волосам, там, где только что были ее пальцы. Казалось, на том месте до сих пор осталось тепло, смешанное со сладковатым дымом вишни. Это смущение было самым приятным чувством за последние несколько дней.

Он резко выдохнул и сунул в карман руки. И вдруг в правом пальцв наткнулись на что-то чужое, твердое и холодное. Он медленно вытащил предмет на свет уличного фонаря.

В ладони лежала ее зажигалка. Та самая, красивая, переливающаяся. Он вспомнил: когда прикуривал ей, его движения были такими уверенными и отработанными, что он совершенно машинально, не задумываясь, сунул ее после этого в свой карман, а не отдал обратно.

Он сжал зажигалку в кулаке. Металл быстро согрелся от тепла его ладони. Уголки его губ сами собой поползли вверх, и на лице расцвела дурацкая, широкая и неконтролируемая улыбка. Он пытался сдержать ее, кусая губу, но ничего не выходило.

Мысль родилась сама собой: он обязательно придет завтра. Не через день, не когда-нибудь, а именно завтра. Подойдет к стойке, постарается сделать максимально невинное лицо и скажет: «Слушай, я вчера твою зажигалку случайно утянул». А она удивится, обрадуется, может, даже отругает его в шутку. И он снова будет стоять в курилке, и он снова будет смотреть как она курит. Может быть, он опять прикурит ей этой зажигалкой, но на этот раз точно отдаст ее обратно. Или... или не отдаст сразу. Или вообще не отдаст.