Мой Единственный Актив (джен)

Пробуждение было процессом медленного, мучительного всплытия из бездны. Первым вернулось осязание.

Прохлада шёлка под обнажённой кожей и тяжесть мехового покрывала. Воздух был чистым, прохладным, пахнущим озоном после грозы, увядающими цветами и тонким, едва уловимым ароматом крови. Она лежала не на камнях, а в огромной кровати с балдахином, в покоях, достойных королевы. Но это ощущение комфорта лишь усиливало ментальный диссонанс.

Она с усилием открыла глаза.

Резной потолок терялся в полумраке. Единственным источником света были не угли в камине, а странные, парящие в воздухе магические огоньки, отбрасывающие на стены из тёмного дерева мягкий, голубоватый свет. Она подняла руку. Пальцы были тонкими, аристократическими, с идеальным маникюром. Кожа — молочно-белой. Но это была не её рука.

Паника, острая и холодная, пронзила её. Она рывком села на кровати, сбрасывая меха. Тело было чужим. Слабым после какого-то ритуала, но одновременно переполненным гудящей, незнакомой энергией. И эта странная, распирающая тяжесть в животе…

Её взгляд упал на огромное, вделанное в стену зеркало из полированного серебра. Шатаясь, она подошла к нему.

Из зеркала на неё смотрела богиня. Или демон.

Женщина невероятной, потусторонней красоты. Каскад длинных, платиновых, почти белых волос обрамлял лицо с тонкими, аристократическими чертами. Кожа светилась в магическом свете. Но глаза… глаза цвета аметиста горели холодным, яростным огнём. В них была вековая боль королевы-изгнанницы, яд преданной сестры и безжалостность могущественной ведьмы.

И в этот миг её ударило. Ненависть. Чистая, незамутнённая, направленная на образ девушки с золотыми волосами и зелёными глазами, в сияющих доспехах. Артурия. Имя взорвалось в голове, неся с собой горечь, зависть и извращённую, почти отчаянную сестринскую любовь.

Слияние началось.

Её воспоминания — залы заседаний, графики акций, холодные пентхаусы — начали трескаться и осыпаться под напором чужой памяти. Она видела свой тронный зал в мрачном замке, окружённом туманами. Она видела ритуал, проведённый ею самой: сложная алхимическая процедура, где она, используя собственную магию как инкубатор, оплодотворила свою же матку эссенцией, созданной из украденной капли крови Артурии. Она хотела создать не просто наследника. Она хотела создать идеальную копию своей сестры, которую можно будет контролировать. Создать идеального короля-марионетку, который вернёт ей то, что она считала своим по праву.

Она закричала, схватившись за голову. Кто она? Расчётливая хищница из мира бетона или свергнутая королева из мира мифов? Её разум превращался в поле боя. Холодное омерзение СЕО от неэффективности и эмоциональной подоплёки ритуала смешивалось со злорадным триумфом ведьмы.

И в самом центре этого урагана он толкнулся.

Ребёнок. Созданный. Сконструированный. Но живой.

Этот толчок стал якорем. Её последняя сделка. Её проклятие и её искупление. Всё сошлось в этой одной точке.

Хаос был укрощён. Холодный, аналитический ум принял новые данные.

Ненависть к Артурии? Оценка основной угрозы и, одновременно, источник биологического материала для актива.

Статус королевы? Наличие собственной базы и ресурсов. Требуется инвентаризация.

Магия? Мощный, но нестабильный ресурс. Требуется систематизация и изучение.

Она перестала быть той женщиной из будущего. Она перестала быть Морганой ле Фэй. Она стала химерой. Она снова посмотрела на своё отражение. Ненависть в аметистовых глазах никуда не делась. Но теперь под ней проступил лёд безграничного расчёта.

Она опустила руку на свой живот.

Актив: ребёнок, кодовое имя «Мордред».

Задача: обеспечить стопроцентную выживаемость и независимость актива. Переоценить изначальную цель проекта «Мордред» с «инструмент мести» на «основной актив».

Среда: враждебная (Камелот), условно-дружественная (собственные земли).

Угрозы: Артурия Пендрагон (источник, потенциальный ликвидатор), Мерлин (непрогнозируемый фактор), пророчества (враждебный бизнес-прогноз).

Она стояла перед зеркалом, в одной ночной рубашке, с разметавшимися платиновыми волосами, положив руку на живот, где росло дитя её сестры и её магии. Настоящая королева, обозревающая своё единственное, но самое ценное владение.

— Первоначальный план проекта отменяется, — прошептала она в оглушительной тишине своих покоев. — У тебя будет новая цель.

Она ещё не успела одеться, лишь накинула на плечи тяжёлую шёлковую мантию, когда воздух в комнате замер. Магические огоньки затрепетали, и в центре комнаты, соткавшись из лепестков белых цветов и лунного света, материализовалась фигура.

Это был не старик с бородой. Перед ней стоял юноша неземной красоты. Белые, как снег, волосы, одет в богато украшенные, но практичные одежды мага. В его глазах, казалось, отражались звёзды, а на губах играла лёгкая, всезнающая и оттого невыносимо раздражающая улыбка. Мерлин. Великий Маг, Придворный Шут, получеловек-полуинкуб. Главный консультант её сестры и её личный надзиратель.

— Доброе утро, моя королева, — его голос был мелодичным, как звон колокольчиков, но она, с её опытом переговоров, слышала в нём сталь. — Вижу, твой великий эксперимент увенчался успехом. Я чувствую биение новой жизни. Маленькой, но такой… громкой. Почти такой же громкой, как твои амбиции.

Она медленно повернулась к нему. Маска древней Морганы — смесь презрения и ярости — была на её лице, но мысли работали с холодной скоростью суперкомпьютера. Он знает. Он видит не только факт беременности, он видит её природу. Прямая конфронтация — проигрыш. Нужен другой подход.

— Неужели Великий Мерлин пришёл лишь для того, чтобы констатировать очевидное? — ответила она, её голос был прохладным и насмешливым. Она подошла к столу, на котором стоял кубок с вином, и сделала вид, что собирается отпить, но лишь коснулась губами холодного серебра. Демонстрация. Показать, что меня не волнует беременность так, как волновала бы обычную женщину. Сохранять образ безжалостной ведьмы, чтобы скрыть появление новой, единственной уязвимости.

Мерлин склонил голову набок, его улыбка стала шире. Он сделал несколько шагов по комнате, его движения были плавными, почти танцующими. Он коснулся лепестка цветка в вазе, и тот на мгновение вспыхнул магическим светом.

— О, нет, конечно, нет. Констатация — это скучно. Я пришёл насладиться драмой! — он театрально взмахнул рукой. — Представь себе: Королева-Ведьма, отвергнутая своим родом, создаёт дитя из крови своей праведной сестры! Дитя, которому предначертано… — он сделал паузу, его глаза сверкнули, — …стать чем-то совершенно особенным. Разрушителем? Спасителем? А может, просто поводом для хорошей, кровавой

трагедии, которую будут рассказывать веками? Я ещё не решил, какая версия мне нравится больше.

Его легкомыслие было маской, такой же, как и её ярость. Он прощупывал её. Искал трещины. Ждал реакции.

Она поставила кубок. Резко. Звук удара металла о дерево был единственным резким звуком в их плавном обмене ударами.

— Твои сказки меня утомляют, полукровка, — её голос стал ледяным. В нём зазвучали нотки не только ведьмы, но и СЕО, говорящего с некомпетентным подчинённым. — У пророчеств есть один существенный недостаток. Они работают только с теми, кто в них верит. А я верю лишь в то, что могу просчитать и проконтролировать.

Мерлин рассмеялся. Искренне, звонко.

— Вот оно! Вот то, о чём я говорю! — он восторженно хлопнул в ладоши. — Ты изменилась, Моргана. Раньше в твоих глазах горела лишь ненависть. Это было так… предсказуемо. А сейчас там холод. Словно ты смотришь на мир через кристалл, видя не людей и судьбы, а лишь фигуры на доске. Это новое. Это гораздо интереснее!

Он внезапно перестал улыбаться. Его взгляд стал острым, пронзающим, и на мгновение она почувствовала себя так, словно её душу положили под микроскоп.

— Но позволь мне, как твоему старому другу и консультанту, дать один совет, — сказал он тихо, почти шёпотом. — Некоторые фигуры на этой доске живые. Они дышат. Они любят. Они умирают. И иногда, когда ты просчитываешь всё на десять ходов вперёд, одна-единственная слеза, пролитая пешкой, может смыть с доски все твои гениальные комбинации.

Он смотрел не на неё. Его взгляд был направлен на её живот.

В этот момент она поняла две вещи.

Первое: Мерлин видел не только её расчёт. Он видел и причину этого расчёта — её отчаянную, хищную решимость защитить ребёнка. Он видел её единственную уязвимость.

Второе: он не собирался мешать. Не сейчас. Для него это было лишь началом увлекательного спектакля. Он был не игроком на стороне её врагов. Он был зрителем, который подбрасывает на сцену оружие обеим сторонам, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

Эта мысль принесла ей не облегчение, а холодный ужас. В её старом мире враги были предсказуемы. Их можно было просчитать, купить, уничтожить. А этот… этот был непрогнозируемым хаосом в облике прекрасного юноши.

— Спасибо за совет, Мерлин, — сказала она, возвращая себе полное самообладание. Она подошла к окну, глядя на свои туманные, унылые земли. — Можешь передать моей дорогой сестре, что я прекрасно себя чувствую. И готовлю для неё… сюрприз.

Мерлин снова улыбнулся своей раздражающей, всезнающей улыбкой.

— О, непременно передам. И даже помогу тебе с подготовкой. Скука — мой главный враг, а ты, моя дорогая Моргана, обещаешь стать лучшим лекарством от неё за последнее столетие.

Он поклонился, и его фигура начала рассыпаться на мириады светящихся лепестков, которые закружились в воздухе и исчезли, оставив после себя лишь слабый запах цветов и озона.

Она осталась одна. В тишине. Разговор оставил после себя горький привкус. Она выиграла эту словесную дуэль, сохранив лицо и не выдав своих истинных планов. Но она поняла, что её бизнес-план по эвакуации актива только что усложнился на порядок. Она играла не просто против короля и рыцарей. Она играла против режиссёра этого кровавого театра. И ей нужно было действовать быстро. Пока её «интересность» не превратилась в угрозу для его сценария.

Первым пунктом в её новом плане стал полный аудит собственных ресурсов. И поиск того, что поможет ей и её дочери исчезнуть. Не из Британии. А с самой шахматной доски Мерлина.

* * *

Как только запах озона и белых цветов окончательно развеялся, она начала действовать. Эмоции — страх, гнев, унижение от визита Мерлина — были немедленно классифицированы как непродуктивные и заархивированы в дальнем уголке сознания. Настало время для того, что она умела лучше всего: холодного, безжалостного аудита.

Её замок был не чета сияющему Камелоту. Это была крепость из чёрного камня, вросшая в скалу на берегу моря, вечно окутанная туманами. Место силы. Эффективное, мрачное и лишённое всякого уюта. Гобелены на стенах изображали не благородных рыцарей, спасающих дев, а сцены триумфа её предков-фей над людьми и чудовищами. Каждый коридор был продуман с точки зрения обороны, каждая комната — с точки зрения магической функциональности. Это был не дом. Это был офис и, как она теперь понимала, тюрьма.

Она дёрнула за шнур сонетки — невидимая магическая нить, а не верёвка, — и через мгновение в покои без стука вошёл пожилой мужчина в тёмном дублете без гербов. Сэр Каэлан, её сенешаль. Лицо в шрамах, глаза умные и преданные, как у старого волкодава. Он был предан не ей лично, а её крови, её роду, древней магии, которую она олицетворяла.

— Моя королева, — он склонил голову. Он не задавал вопросов о визите Мерлина, хотя, несомненно, чувствовал его магический след.

— Каэлан, — она не села, продолжая стоять, чтобы сохранить доминирующую позицию. — Мне нужен полный отчёт. Немедленно. Активы и пассивы. Состояние казны в золоте, а не в обещаниях вассалов. Запасы зерна, количество боеспособных рыцарей и их уровень лояльности по трёхбалльной шкале. Состояние магических барьеров по периметру и прогнозируемые утечки маны из узла силы под цитаделью. Жду цифры через час.

Каэлан на мгновение замер. Его королева всегда была требовательной, но никогда — такой. Её слова звучали не как приказ феодала, а как распоряжение купца из далёких земель, оперирующего понятиями эффективности и прогнозов. Но он был хорошим солдатом. Он лишь кивнул.

— Будет исполнено, моя королева.

Через час он вернулся с тремя тяжёлыми свитками. Она не стала их читать.

— Вслух. Только итоговые цифры.

Каэлан, слегка опешив от такого подхода, начал доклад. Цифры были впечатляющими. Золота хватило бы на содержание небольшой армии в течение пяти лет. Рыцари были верны. Магические запасы — огромны. Её клетка была великолепно обставлена. Она могла бы вести войну с Артурией годами. Но война её не интересовала. Война — это игра на доске Мерлина. Ей нужно было не выиграть. Ей нужно было сбросить фигуры со стола.

— Достаточно, — прервала она его. — Ресурсов для обороны и нападения более чем хватает. Но их недостаточно для исчезновения.

Она направилась к тяжёлой дубовой двери в дальнем конце покоев. Каэлан поспешил вперёд, чтобы открыть её. За дверью была её библиотека. И это было не хранилище знаний, а арсенал.

Воздух здесь был холодным и пах пылью, пергаментом и запечатанной силой. Вдоль стен стояли стеллажи не со свитками, а с запертыми на магические замки ларцами. В некоторых хранились гримуары, чтение которых сводило с ума. В других — заточённые духи и элементали. Старая Моргана была коллекционером власти. Новая Моргана искала в этом арсенале не оружие, а ключ.

Она проходила мимо полок, её пальцы скользили по ларцам. «Кельтская геомантия». «Драконья речь». «Руны Старшего Футарка». Всё это было бесполезно. Всё это — часть местной системы. Часть мира, который видел и понимал Мерлин. Её ум, ум стратега из другого мира, искал нечто иное. Аутсайдерскую информацию. Технологию, неизвестную основному игроку.

Её взгляд зацепился за нижнюю полку, где хранился всякий хлам: трофеи, подарки от вассалов, странные находки. И она увидела его. Не большой фолиант в драгоценном окладе, а неприметный базальтовый осколок размером с ладонь, испещрённый клинописью. Подарок от финикийского торговца, который выменял его на оберег от штормов. Старая Моргана сочла его забавной безделушкой.

Она взяла его в руки. Камень был холодным, но в его глубине она почувствовала странную, неживую вибрацию. Магия в её крови, магия фей, не понимала эту силу. Это было что-то чуждое. Древнее. Язык был ей незнаком, но отдельные символы эхом отдавались в глубинах её новой памяти, в знаниях ведьмы.

«…пути, что лежат под волнами…»

«…врата, что открывает не ключ, а кровь…»

«…когда звёзды верны, соль укажет дорогу…»

Это была не карта. И не заклинание. Это был фрагмент навигационной инструкции. Инструкции для тех, кто плавал не по морям, а по трещинам в реальности. Путями, которых не было на картах Мерлина.

Она сжала осколок в руке. План начал обретать форму. Жестокий. Опасный. Но единственно верный. Чтобы уйти со сцены, недостаточно просто сбежать за кулисы. Нужно поджечь сам театр.

Она обернулась к Каэлану, который ждал у входа с каменным лицом.

— Каэлан, найди мне самого лучшего и самого беспринципного корабела на всём побережье. Мне не нужен тот, кто строит корабли для штормов. Мне нужен тот, кто строит корабли для кошмаров. И подготовь мои финансы. Мы начинаем инвестировать в новый проект. В логистику.

Она посмотрела на базальтовый осколок в своей руке. Мерлин и Артурия ждали, что она нанесёт удар по Камелоту. Они смотрели на центр доски. Они не понимали, что она больше не играет в их игру.

Британия — это не тюрьма. Это — стартовая площадка. И весь остальной, умирающий мир станет её маршрутом к спасению.

Каэлан, при всей своей вышколенности, не смог скрыть удивления. Его королева, веками плетущая интриги против Камелота, вдруг заинтересовалась кораблестроением. Но он был солдатом, а не советником. Через три дня он доложил:

— Есть такой человек, моя королева. Фоморец. Один из Древних. Зовут его Лир, хотя это, скорее, титул, чем имя. Он не строит корабли. Он их… выращивает. Из кости и пропитанного солью дерева утопленников. Его верфи скрыты в туманных фьордах на севере, в землях, которые не отмечает на картах даже Камелот. Говорят, его корабли могут плыть под водой и скользить по туману, как по волнам. Но он никому не служит. И цена его работы — не золото.

— Я знаю, какова его цена, — тихо ответила она. Древняя память Морганы-феи подсказывала ей. Фоморцы, древняя раса гигантов и магов, ценили две вещи: древние артефакты и жизненную силу.

Она отправилась на север одна, под покровом ночи, на вороном коне, который был не просто животным, а сгустком живой тени. Без свиты. Без охраны. Лишь она и её цель.

Верфь Лира была кошмаром, ставшим реальностью. Из-под свинцовой воды и густого, как молоко, тумана торчали остовы кораблей, похожие на скелеты гигантских морских чудовищ. Воздух пах солью, гнилью и магией такой древней и чуждой, что магия фей в её крови съёжилась.

На берегу, у кромки воды, стоял он. Лир. Существо трёхметрового роста, с кожей бледной и бугристой, как коралл. На его лице не было носа, лишь два отверстия, а глаза светились тусклым фосфорическим светом. Он не был человеком. Он был порождением бездны.

— Дочь фей пришла в мои владения, — его голос был не звуком, а вибрацией, идущей, казалось, от самой земли. — Редкая гостья. Твоя сестра-король брезгует такими, как я.

— Моя сестра — дура, — отрезала она, спешиваясь. Она смотрела на него снизу вверх, но в её аметистовых глазах не было страха. Лишь деловая оценка. — Она цепляется за свой сияющий остров, не понимая, что мир тонет. А я собираюсь построить ковчег.

Лир медленно рассмеялся — звук был похож на скрежет камней на дне океана.

— Ковчег? Твои предки строили корабли, что плавали между звёздами. А ты хочешь всего лишь ковчег? Мельчаете вы, фейри.

— Я хочу корабль, который не увидит Мерлин. Который сможет идти путями, которых нет на картах. У меня есть навигационный камень, — она показала ему базальтовый осколок. — Мне нужно судно, которое поймёт его язык.

Глаза Лира на мгновение вспыхнули ярче. Он узнал клинопись.

— Древняя работа. Пути Предтеч… Опасно. Но интересно. Я построю тебе такой корабль. Он будет быстрым, как тень, и невидимым для глаз магов и богов. Но ты знаешь мою цену.

— Знаю, — кивнула она. — Артефакт или жизнь.

Она вынула из-за пазухи небольшой, туго свёрнутый свёрток.

— Это — фрагмент Савана Плачущей Богини. Артефакт твоего народа, утерянный пять веков назад. Я предлагаю его в качестве аванса.

Лир протянул свою огромную, перепончатую руку и взял свёрток. Он развернул его, и даже в тусклом свете севера ткань, сотканная из застывших слёз, переливалась лунным светом. Он кивнул.

— Хороший аванс. Но этого хватит только на киль. За остальное придётся заплатить вторую цену. Мне нужна жизненная сила. Чистая, сильная. Не крестьян. Не воинов. Их энергия грязна от страха и ярости. Мне нужна кровь благородных. Тех, кто не ждёт удара.

Она смотрела ему в глаза без всякого выражения.

— Сколько?

— Десяток. Десять благородных жизней, отданных морю добровольно и с улыбкой на устах. Их последняя эмоция — восторг или удивление — напитает древесину. Корабль будет живым.

«Добровольно и с улыбкой на устах». Это означало — яд. Яд, который убивает быстро, безболезненно и вызывает эйфорию. В её старой жизни такие вещества стоили целое состояние на чёрном рынке. Здесь, в мире, где все травят друг друга мышьяком и белладонной, это было почти искусством. Искусством, которым она владела в совершенстве.

— Корабль должен быть готов к весеннему равноденствию, — сказала она. — Оплата будет внесена в полном объёме.

Она вернулась в свой замок и начала подготовку. Она не стала выбирать жертв случайным образом. Каждая смерть должна была служить двойной цели: оплатить корабль и устранить потенциальную угрозу или помеху для её будущего побега.

Первым стал лорд Агравейн, её племянник, рыцарь из ближайшего окружения Артурии. Он был амбициозен, умён и единственный, кто открыто подозревал её в тёмных замыслах после визита Мерлина. Он шпионил за ней для Камелота. Идеальный кандидат.

Она устроила в своём замке небольшой пир под предлогом празднования своего «чудесного исцеления от долгой хвори». Пригласила нескольких лояльных лордов и, конечно, Агравейна. Она была само очарование. Шутила, смеялась, играла роль легкомысленной красавицы, уставшей от политики.

Яд она приготовила сама. Смесь экстракта редкого цветка «лунная слеза», вызывающего паралич дыхательных путей и чувство эйфории, и толчёного опала, который служил катализатором. Без запаха, без вкуса. Она не подлила его в бокал Агравейна. Это было бы слишком грубо. Она пропитала им фитиль в одной из свечей на столе, той, что стояла ближе всего к нему. Пока воск таял, яд медленно испарялся, смешиваясь с ароматом благовоний.

В разгар пира, когда Агравейн произносил цветистый тост за её красоту, он вдруг замолчал. На его губах застыла блаженная улыбка. Он посмотрел на неё глазами, полными восхищения, и тихо, беззвучно рухнул на стол.

В замке поднялся переполох. Она рыдала громче всех, заламывая руки и крича о том, как злой рок преследует их семью. Никто ничего не заподозрил. Смерть от разрыва сердца на фоне чрезмерного волнения и выпитого вина — что может быть прозаичнее?

Но той же ночью, когда тело Агравейна унесли, она видела, как от замка в сторону моря отделилась тонкая, едва заметная струйка тумана и потекла на север. Лир получал свой первый платёж.

Девять осталось. И у неё уже был список следующих кандидатов. Её ковчег начал строиться. И киль его был заложен на костях её врагов.

* * *

Зима вцепилась в Британию мёртвой хваткой. Снег завалил перевалы, метели отрезали замки друг от друга. Для большинства это было время изоляции и уныния. Для неё это было время возможностей. Идеальные условия для охоты.

Её методы стали более изощрёнными. Она больше не устраивала пиров. Смерть должна была приходить к её жертвам в тишине, в их собственных домах, оставляя за собой не подозрения, а лишь скорбные слухи и недоумение. Её двойная память — знания ведьмы о магических потоках и эмпатических связях, наложенные на холодный расчёт стратега о логистике и психологии, — превратили её в идеального ассасина.

Второй жертвой стал барон Галехот, старый союзник её покойного мужа, короля Уриена. Он обладал обширной шпионской сетью и был слишком предан идеалам Артурии. Он мог стать проблемой при её отбытии, поднять тревогу слишком рано. Галехот страдал от подагры и каждую ночь прикладывал к больным суставам припарки из лечебных трав. Моргана, используя магию иллюзий, приняла облик бродячей травницы и «случайно» встретила в лесу служанку барона, собиравшую нужные ингредиенты. Она с сочувствием выслушала её жалобы на хворь господина и подарила ей мешочек с «усиленным сбором». «Он снимает боль как рукой, дитя, — сказала она старушечьим голосом, — и дарует сладкие сны». В сборе, помимо прочего, был порошок из спор гриба «Ангельское дыхание». Безвредный при приёме внутрь, но при контакте с кожей и нагревании от тела он выделял токсин, который останавливал сердце во сне. Барон умер с умиротворённой улыбкой на лице. Лекари констатировали мирную кончину от старости. Ещё одна струйка тумана унеслась на север.

Третьим и четвёртым стали братья-рыцари, сэр Бран и сэр Бедивер, фанатично преданные церкви. Они считали её исчадием ада и распускали слухи о её колдовстве. Их следовало заставить замолчать. Она знала, что каждую неделю они посещают уединённую часовню для молитвы. Используя магию земли, она нашла под часовней подземный ручей и слегка изменила его течение так, чтобы в подпол начала просачиваться болотная вода. За несколько недель в крипте скопился болотный газ. Затем она, снова под личиной, передала старому священнику в дар для часовни две новые, дорогие свечи из особо чистого воска. Фитили этих свечей были пропитаны крупицами самородного магния. Когда братья зажгли их во время своей ночной службы, крошечная искра упала в щель в полу. Взрыв обрушил ветхое здание. Их смерть посчитали божьей карой за гордыню. Двойной платёж для Лира.

Она работала чисто, методично, без эмоций. Каждая смерть была операцией. Она собирала информацию, анализировала уязвимости, выбирала инструмент и исполняла. В промежутках между операциями она занималась своим главным проектом.

Рождение Мордред не было похоже на её собственные роды в прошлой жизни. Это была не медицинская процедура и не агония. Это был акт магии. В ночь зимнего солнцестояния, когда граница между мирами истончилась, она заперлась в ритуальном зале под замком. Боль была, но это была боль не разрываемой плоти, а переполняющей энергии. Словно её тело стало фокусной точкой для всей магии острова. Она не кричала. Она читала заклинания на древнем языке фей, направляя потоки силы.

И когда всё закончилось, на её руках лежало дитя. Идеальное. С пушком платиновых волос, как у неё, и с глазами, в которых плескалась зелень молодой листвы — глаза Артурии. Но в глубине этих глаз горели золотые искры. Искры драконьей крови рода Пендрагонов.

В этот момент, глядя на это крошечное, совершенное существо, машина внутри неё впервые дала сбой. Холодный расчёт, который вёл её все эти месяцы, на мгновение отступил. Она почувствовала… что-то. Не любовь в человеческом понимании. А всепоглощающее, хищное чувство собственности. Это было не её дитя. Это была она сама. Её воля. Её шанс. Её единственная ценность в этой и прошлой жизни. Она прижала ребёнка к себе, и это движение было не нежным, а собственническим, как дракон, охраняющий своё сокровище.

— Мордред, — прошептала она, и это имя, которое должно было стать проклятием для Камелота, прозвучало как клятва верности.

Смерти продолжались. К весне список был почти закрыт. Лорды и леди, мешавшие ей, умирали от «несчастных случаев», «скоротечных болезней» и «божественного провидения». По землям поползли слухи. Не о Моргане-убийце. А о Моргане-проклятой. О тёмной королеве, вокруг которой умирают люди. О ведьме, которую сама судьба метит как вестницу несчастий. Эта легенда была ей на руку. Люди стали её бояться. Избегать. Оставлять в покое. Она становилась «персоной нон грата», что идеально вписывалось в её план по тихому исчезновению.

Оставалась последняя, десятая жертва. И она приберегла эту смерть для самого сложного и самого важного противника. Не воина и не лорда. А для той, кто видела слишком много и чья преданность принадлежала не ей, а прошлому.

* * *

Десятой в списке была Элейн.

Она не была ни лордом, ни рыцарем. Она была старшей фрейлиной, женщиной, которая служила ещё матери Морганы, Игрейне. Она была в этом замке всегда. Её седые волосы, её морщинистые руки, её тихий, всё понимающий взгляд были такой же неотъемлемой частью этих стен, как холодный камень и сквозняки. Элейн любила старую Моргану, ту импульсивную, яростную и несчастную девушку, которой та была до… трансформации. И именно поэтому она была опасна.

Элейн не верила в проклятия. Она видела за чередой смертей холодную, нечеловеческую логику. Она не говорила ни слова, но её глаза, когда она смотрела на свою королеву, были полны не страха, а скорби и ужаса. Она видела, что в теле её девочки живёт кто-то другой. Она оплакивала не жертв. Она оплакивала Моргану. И эта молчаливая, зрячая скорбь была опаснее любых доносов Агравейна. Она была эмоциональным якорем, тянущим ко дну, напоминанием о прошлом, от которого нужно было избавиться. Активы не должны вызывать сантиментов.

Убить Элейн ядом или магией было бы просто. Но бессмысленно. Её смерть должна была стать финальным актом в создании легенды о «проклятой королеве». Она должна была быть публичной, трагичной и абсолютно «случайной».

План созрел, когда в замок привезли новые гобелены из Фландрии. Огромные, тяжёлые полотна, которые должны были украсить главный зал. Их вешали на высоте трёх этажей, используя сложную систему блоков и лесов. Работами руководила сама Элейн, единственная, кому Моргана «доверяла» ведение хозяйства.

В тот день Моргана играла с маленькой Мордред в своих покоях. Она сидела на полу, на медвежьей шкуре, и строила для дочери башню из резных деревянных кубиков. Мордред, которой было уже несколько месяцев, с интересом следила за её движениями, изредка гуля и пытаясь схватить кубик крошечной ручкой. Для любого, кто мог бы заглянуть в комнату, это была идиллическая картина материнства. Но для неё это был лишь ещё один расчёт. Она приучала ребёнка к своему присутствию, создавала базовую привязанность, необходимую для дальнейшего контроля.

Внезапно она «вспомнила» о гобеленах.

— Ах, Элейн, верно, она же там, в зале! — сказала она вслух, обращаясь скорее к себе. — Нужно проверить, как идут дела.

Она взяла Мордред на руки — ребёнок был её алиби, её живым щитом от подозрений — и направилась в главный зал.

Там царила суматоха. Рабочие на лесах, скрип верёвок, команды. Элейн стояла внизу, на балконе второго яруса, и руководила процессом. Моргана поднялась к ней, улыбаясь.

— Как успехи, моя верная Элейн? Какая красота! Артурия лопнет от зависти, когда увидит.

Элейн обернулась, и её лицо, как всегда в последнее время, было печальным. Она посмотрела на Моргану, затем перевела взгляд на Мордред, и в её глазах промелькнула такая боль, словно она смотрела на ягнёнка, которого ведут на заклание.

— Всё будет исполнено в лучшем виде, моя королева, — тихо ответила она.

— Я в этом не сомневаюсь, — Моргана подошла к самому краю балкона, указывая наверх. — Только вот тот угол… Мне кажется, он немного провисает. Посмотри, пожалуйста.

Это был ключевой момент. Она встала так, чтобы Мордред на её руках оказалась прямо между ней и фрейлиной. Элейн, повинуясь, шагнула к перилам и наклонилась, вглядываясь вверх.

И в этот момент Моргана, скрытая от глаз рабочих телом фрейлины и собственным ребёнком, сделала одно-единственное, почти незаметное движение. Она высвободила крошечный, невидимый импульс чистой магии — не заклинание, а просто толчок, как от порыва ветра. Импульс ударил не в Элейн. Он ударил в ветхую деревянную опору лесов прямо над ними, в ту точку, где старая древесина уже давно истончилась.

Раздался сухой треск.

Дальнейшее произошло за долю секунды. Опора подломилась. Рабочий наверху вскрикнул. Тяжёлый гобелен вместе с массивной деревянной перекладиной начал заваливаться прямо на них.

Любой другой человек отпрыгнул бы назад, спасая себя. Но Элейн, увидев, что тонны дерева и ткани летят на ребёнка, сделала единственное, что могла сделать любящая душа. Она не отпрыгнула. Она шагнула вперёд и вбок, выталкивая Моргану с Мордред с траектории падения и принимая весь удар на себя.

Грохот был оглушительным. Пыль. Крики.

Когда всё улеглось, Моргана стояла у стены, прижимая к себе испуганно плачущую Мордред. У её ног, под завалом из дерева и дорогого полотна, лежало то, что осталось от Элейн.

Она не смотрела на тело. Она смотрела на лица рабочих, на их искажённые ужасом физиономии. Она видела, как в их глазах рождается легенда. Несчастный случай. Но он произошёл рядом с ней. Верная служанка погибла, спасая её и дитя. Проклятие. Оно стало сильнее. Оно убивает даже тех, кто пытается её защитить.

Она закричала. Это был идеальный крик — смесь ужаса, горя и отчаяния. Она рыдала над телом своей «верной подруги», и никто не видел льда в её аметистовых глазах.

Последняя, десятая струйка тумана, самая плотная и горькая, отделилась от замка и потекла на север. Лир получил свой финальный платёж. Корабль был готов.

Той же ночью она стояла у окна, глядя на море. В замке царил траур. Мордред спала в своей колыбели. Клетка была открыта. Все потенциальные угрозы внутри неё — устранены. Легенда о её проклятии — создана и служит идеальным прикрытием. Корабль ждал.

Она коснулась холодного стекла. Прощание с Британией было почти завершено. Оставался лишь последний, самый формальный и самый опасный шаг: прощание с сестрой.

* * *

Тронный зал был полон. Артурия сидела на троне, прямая, как лезвие меча. На ней были не регалии, а её доспехи. В руках она держала не скипетр, а невидимый Экскалибур. Она не просто сидела. Она была центром мироздания, точкой абсолютного покоя, вокруг которой вращался хаос. Когда Моргана вошла, Артурия не выказала ни удивления, ни гнева. Она просто наблюдала. Как наблюдает гора за приближением грозовой тучи.

Моргана исполнила свою роль безупречно. Она подошла, склонила голову в издевательском подобии поклона и начала свою атаку.

— Сестра. Или мне следует обращаться к вам «Ваше Величество»?

Артурия молчала, её зелёные глаза, древние, как сама Британия, смотрели на Моргану без всякого выражения. Это молчание было страшнее любого ответа. Оно лишало яд Морганы цели.

— Я приехала проститься, — бросила Моргана, ожидая реакции. Но её не последовало.

Она продолжила, повышая ставки, её голос наполнился рассчитанным презрением.

— Этот остров прогнил… Ты — король кладбища, сестра… Я уезжаю… Я вывожу свои активы.

С каждым её заявлением тишина в зале становилась всё плотнее. Рыцари стояли как статуи. Мерлин перестал улыбаться. Они все смотрели на своего Короля, и её спокойствие передавалось им. Моргана чувствовала, как её тщательно выстроенное наступление вязнет в этой монументальной тишине. Она словно пыталась бить волной о гранитную скалу.

— Ты, вырвавшая меч из камня, чтобы приковать себя к этому тонущему кораблю! Ты не знаешь, что такое долг. Ты знаешь лишь, что такое рабство! — выпалила она, вкладывая в слова всю свою силу.

И только тогда Артурия заговорила. Её голос был спокоен, лишён эмоций, но он заполнил собой весь зал, заставив замолчать даже эхо.

— Ты закончила?

Моргана на мгновение опешила.

— Я…

— Ты пришла сюда, Моргана, — продолжила Артурия, и её взгляд, казалось, видел не лицо сестры, а её обнажённую, мечущуюся душу, — не для того, чтобы проститься. Ты пришла, чтобы получить моё разрешение. Ты разыграла этот спектакль, чтобы убедить саму себя, что твой побег — это не трусость, а мудрое решение. Ты перечислила все мои мнимые слабости, чтобы оправдать свою собственную.

Каждое слово было точным, выверенным ударом, который бил не по доспехам, а по самым незащищённым местам.

— Ты думаешь, я просто позволю себе уйти? — Моргана попыталась вернуться к своему сценарию, но реплика прозвучала уже не как угроза, а как слабая надежда.

— Ты говоришь о политике, — ответила Артурия, слегка качнув головой. — Убить, задержать, отпустить… Это выбор тирана или купца. Но я не тиран и не купец. Я — Король. И мой долг — не моя репутация, а благополучие Британии. Ты говоришь, что ты — угроза. Что твои интриги отравят мой двор. — Она сделала паузу, и её взгляд стал тяжёлым, как свинец. — Ты права. Ты — яд. И долг короля — избавить своё королевство от яда, прежде чем он убьёт его изнутри.

Моргана замерла. Она ожидала чего угодно: гнева, угроз, торга. Но не этого. Не холодного, безжалостного согласия, поданного как врачебный вердикт.

Она пошла ва-банк, на свой последний, сокрушительный аргумент.

— Ах да. Мой сюрприз.

Двери отворились. Внесли ребёнка. Мордред.

— Знакомься, сестра. Твоя… племянница.

Она ожидала увидеть ужас, шок, страх перед пророчеством. Но Артурия медленно поднялась с трона. Она не смотрела на Моргану. Она смотрела на спящего младенца. И на её лице, на лице Короля-Символа, проступила такая безмерная, вселенская скорбь, что у Морганы перехватило дыхание. Это была не растерянность. Это было горе бога, видящего неизбежность трагедии.

— Так вот оно, — тихо сказала Артурия, и её голос дрогнул, но не от слабости, а от сдерживаемой боли. — Вот та цена, которую ты решила заплатить за свою ненависть. Невинная душа, которую ты с самого рождения обрекла на проклятие.

Она снова перевела взгляд на Моргану, и в её глазах больше не было спокойствия. В них был приговор.

— Ты хотела уйти. Я даю тебе это право. Но это не будет побегом. С этого момента, Моргана ле Фэй, ты изгнана из земель Британии. Твоё имя будет вычеркнуто из хроник. Твои земли перейдут под опеку короны. Ты уйдёшь не как королева, а как изгнанница.

Она спустилась с помоста и подошла ближе.

— Ты получишь то, чего хотела. Ты будешь свободна от своего «рабства». Но запомни, сестра. Куда бы ты ни бежала, ты повсюду будешь носить с собой свою главную тюрьму — саму себя.

Она остановилась рядом с кормилицей и на мгновение коснулась пальцем в латной перчатке щеки спящей Мордред.

— А это дитя… — её голос снова стал тихим, полным трагизма. — Ты увозишь её не к свободе. Ты увозишь её к её судьбе, которую сама для неё создала. И я буду молиться, чтобы мир оказался добрее к ней, чем её собственная мать.

Артурия развернулась и пошла обратно к трону.

— Уведите её.

Моргана стояла как громом поражённая. Её идеальный план, её шах и мат — всё рассыпалось в прах. Она пришла, чтобы хлопнуть дверью, а её вышвырнули, как прислугу. Она хотела уйти победительницей, а уходила опозоренной изгнанницей. Она хотела напугать сестру пророчеством, а сестра показала ей, что горечь этого пророчества она несёт в сердце уже давно.

Она забрала ребёнка. Её рыцари сомкнулись вокруг неё. Она уходила из тронного зала под тяжёлыми, сочувствующими взглядами рыцарей Круглого Стола. Они сочувствовали не ей. Они сочувствовали её ребёнку.

И в этот момент, покидая сияющий Камелот, она впервые за две свои жизни почувствовала настоящий, леденящий страх. Её гениальный ум, её опыт интриг, её магия — всё это было ничем перед лицом этой женщины. Она столкнулась не с королём, не с сестрой, не с соперницей. Она столкнулась с легендой. И легенда оказалась реальной. И куда более страшной, чем она могла себе представить. Она влипла. Глубоко и, возможно, навсегда.

* * *

Тишина на обратном пути была тяжелее доспехов. Холодный весенний дождь превратил дороги в грязевое месиво. Её рыцари, верные до последнего вздоха, ехали молча, образовав вокруг неё и кормилицы с ребёнком живую стену. Они не понимали, что произошло в тронном зале, но они чувствовали поражение своего сюзерена. Оно висело в воздухе, смешиваясь с запахом мокрой земли и озона.

Она не смотрела ни на кого. Её взгляд был устремлён вперёд, но она не видела дороги. Она снова и снова прокручивала в голове сцену в Камелоте. Её безупречный аналитический аппарат, её главный актив, дал сбой. Он столкнулся с переменной, которую не смог ни просчитать, ни понять: с истинной силой духа. Артурия не играла в её игру. Она просто отказалась признавать существование доски, на которой Моргана расставляла фигуры. Она продемонстрировала, что есть вещи, которые нельзя просчитать, купить или запугать. И это знание было страшнее любого меча.

Она впервые за две жизни испытала настоящий, животный страх. Не страх смерти — она уже умирала. А страх перед неизвестным. Перед силой, которую она не могла контролировать. В её прошлом мире всё имело свою цену, свою причину и своё следствие. Здесь же действовали другие законы. Законы легенд. И она, со всем своим гением, оказалась в них неграмотной дикаркой.

Она перевела взгляд на спящую Мордред. И впервые увидела не проект. Она увидела приговор. Ребёнок с её платиновыми волосами и глазами Артурии. Живое, дышащее напоминание о её самонадеянности и её поражении. Слова Артурии — «ты увозишь её к её судьбе, которую сама для неё создала» — горели в её памяти, как клеймо. Она хотела вырвать дочь из пророчества, но вместо этого сама, своими руками, толкнула её в самый его эпицентр. Этот ребёнок больше не был её козырем. Он стал её гирей, её вечным бременем. И одновременно — её единственной причиной продолжать.

Добравшись до своего замка, она не дала себе ни минуты на отдых. Машина, давшая сбой, переключилась в аварийный режим.

— Каэлан! — её голос, раздавшийся в главном зале, был хриплым, но твёрдым.

Старый сенешаль предстал перед ней.

— Собрать всё золото из казны. Все драгоценные камни. Всё, что можно унести. Подготовить лучших лошадей. Через час мы уходим.

— Моя королева… куда? — в голосе волкодава впервые прозвучала растерянность.

— Прочь, — отрезала она. — Это место больше не наш дом. Это мышеловка. Ты идёшь со мной. Рыцари… — она посмотрела на дюжину верных ей воинов. — Ваша клятва исполнена. Король Британии изгнал меня. Кто останется здесь — сохранит свои земли и титулы под опекой короны. Кто пойдёт за мной — отправится в никуда, в изгнание без надежды на возвращение. Выбирайте.

Она не ждала ответа. Она развернулась и пошла в свои покои. Она не оглянулась, чтобы увидеть, как все двенадцать рыцарей без единого слова шагнули за Каэланом, чтобы исполнять её приказ.

В своих покоях она не собирала вещи. Она уничтожала. Она подошла к своей библиотеке, к своему арсеналу магических знаний, и положила на него руку. Огонь, вспыхнувший в её ладони, был не жёлтым, а фиолетовым, магическим. Он пожирал древние гримуары, превращая вековую мудрость в пепел. Она уничтожала все мосты. Все следы. Всё, что связывало её с этой землёй. Если она не могла уйти королевой, она уйдёт пожаром, оставляя за собой лишь выжженную землю.

Через час небольшой отряд покинул замок, окутанный дымом ритуального сожжения. Они скакали на север, под покровом ночи, к туманным фьордам, где их ждал Лир.

Верфь фоморца выглядела ещё более жутко в свете полной луны. А у причала стоял он. Корабль.

Он не был построен — он был вывернут наизнанку из морских кошмаров. Его длинный, узкий корпус был сделан из чёрного, пропитанного солью дерева, которое срослось с каркасом из костей какого-то неизвестного левиафана. Он был лишён украшений, но сама его форма была хищной и неправильной, нарушающей законы геометрии. Вместо паруса на единственной мачте висело нечто, похожее на перепончатое крыло гигантской летучей мыши. Корабль не качался на волнах. Он лежал на воде неподвижно, как мёртвый, выжидая. У него было имя, вырезанное на борту рунами, которые кровоточили тенью. «Тень Утопленника».

Лир стоял на причале.

— Плата была щедрой. Энергия последней жертвы была особенно… изысканной, — пророкотала вибрация его голоса. — Корабль слушает кровь фей. Он станет твоей тенью. Он пройдёт там, где другие утонут.

Она приказала погрузить золото. Её рыцари, даже эти закалённые в боях воины, смотрели на корабль с суеверным ужасом.

Когда всё было готово, она в последний раз обернулась. Позади, на юге, за сотнями миль лесов и гор, лежал Камелот. Сияющий. Неприступный. Победивший. Впереди — ледяное, чёрное море и неизвестность.

Она взошла на борт, прижимая к себе Мордред. Дерево под ногами было не просто деревом. Оно было тёплым. Живым. Она чувствовала, как под палубой медленно бьётся огромное, холодное сердце, напитанное десятью отнятыми жизнями.

— Прощай, Британия, — прошептала она в солёный ветер.

«Тень Утопленника» не поднял якоря и не расправил парус. Он просто отделился от причала и беззвучно скользнул в полосу густого тумана, растворившись в ней за несколько секунд.

Бизнес-план по триумфальному уходу провалился. Теперь у неё не было плана. У неё была только одна цель: выжить. И проследить, чтобы её единственный, проклятый актив выжил вместе с ней. Во враждебном, умирающем мире, который был ей совершенно незнаком.