Фьорды (джен)

— Проснись! Вставай, мерзкое отродье!

От голоса тетушки Петунии, больше напоминавшего крик банши, Гарри проснулся. Едва увидев приоткрывшиеся глаза мальчика, Петуния выдернула его за руку из постели и поставила перед собой.

— Какого черта ты еще в кровати и не начал готовить завтрак? Сколько раз мне повторять, что к моему спуску на кухню ты уже должен был поставить чайник на плиту, занести молоко с крыльца и начать замешивать тесто на оладьи! Это что, так трудно запомнить?! — каждую фразу она сопровождала крепким подзатыльником, будто так распорядок должен был быстрее дойти до сознания мальчика.

Тот опустил голову, даже не пытаясь сопротивляться. Дожив до девятилетнего возраста, Гарри накрепко запомнил, что непослушание карается гораздо сильнее в этом доме, и стоит ему хотя бы попытаться прикрыть саднящую шею, как тут же в крохотном чулане материализуется дядя Вернон с ремнем наперевес, и тогда мальчик до самого вечера не сможет встать с кровати. Он тихо проговорил:

— Прошу прощения, мадам. Я сейчас же отправлюсь на кухню.

Петуния удовлетворенно хмыкнула.

— Делай кофе, и поживее. Скоро встанет Вернон.

Уже вскрывая свежую пачку зерен и засыпая их в кофемолку, Гарри подумал, что он вполне мог бы насобирать дохлых пауков, что в избытке водились в его чулане, и смешать их с этой арабикой. Его безразмерный дядюшка все равно не почувствовал бы разницы. Мальчик слабо улыбнулся; еще можно в молочник добавить крысиный яд, а в мисочку с клубничным джемом…

Его мысли прервал хлесткий удар полотенцем по спине все от той же тетушки.

— Возвращайся к себе и не выходи до тех пор, пока Вернон и Дадли не уйдут из дома.

«Опять без завтрака», подумалось Гарри. «Интересно, когда я умру от истощения, мое тело выбросят в мусорный бак, или закопают под розовыми кустами в саду — чего пропадать удобрению?»

Вернувшись в чулан, он завалился обратно на кровать и прикрыл глаза. Спустя некоторое время ему на нос свалился изрядный кусок штукатурки — дядюшка Вернон в сопровождении сына спустились, не забыв изо всех своих сил потоптаться по лестнице. Он вяло смахнул ее с лица и попытался уснуть, чтобы снова попасть в то самое место.

Гарри почти пропустил момент, когда хлопнула входная дверь и отъехал автомобиль с подъездной дорожки, однако на пороге чулана вновь возникла Петуния.

— Иди на кухню и поешь.

«Иди ты» , присвистнул про себя Гарри, «Неужели она вспомнила, что я не ел с позавчерашнего вечера? Или Дадли в очередной раз не понравился омлет, и он кинул тарелку в ним в стену?»

Его догадки были практически верны. Перед ним стояла тарелка с надкусанными оладьями, уже размокшими от количества джема и сметаны, вылитых сверху. Петуния победно усмехнулась.

— Дадли не доел, а выбрасывать еду мы не приучены. Доедай.

Это напоминало очередную проверку, и мальчик смутно подозревал, что если он попросит что-нибудь другое, тетушка ткнет его лицом в тарелку и разобьет ее об голову племянника, сопровождая все это криками о неблагодарности «выродков и отщепенцев, которых подбросили несчастным людям на порог».

Выбирать не приходилось, поэтому Гарри засунул в рот кусок невообразимо сладкой массы, настолько приторной, что у него сводило скулы, и принялся медленно жевать. Петуния, не дождавшись ответной реакции, развернулась и отправилась в зал, напоследок бросив:

— Вымой посуду и иди работать в саду. До вечера не хочу видеть тебя в доме.

Гарри кивнул. Выбирать, опять же, не приходилось.