Дачная жизнь (гет)

Летняя ночь пахла смолистой хвоей и нежностью. Платон оторвался он любимых губ, чтобы вздохнуть и чуть остыть, прислонился лбом к её лбу. Мартино лёгкое дыхание по-прежнему касалось лица, струилось по коже.

От невинности зимних поцелуев не осталось и следа. Поцелуи и объятия последних недель уже не были самодостаточны, они были прелюдией к тому, до чего им осталось всего несколько шагов и от чего они удерживались каким-то чудом. Собственно, удерживался он, Марта просто ждала... и предвкушала.

Болезнь Марты сблизила их ещё больше. Ей снова и снова снилась бесповоротная разлука, в то время как он сходил с ума наяву от страха за неё. Когда всё закончилось, их накрыло огромное облегчение. Мир вдруг стал много ярче, ощущения — острее, и Марта в очередной раз сделала шаг ему навстречу. Однажды в апреле, после долгой прогулки, она неожиданно обернулась на лестнице, сказала: "Всё, я так больше не могу" — и шагнула прямо к нему в руки. Платон подхватил... и опомнился лишь минут через десять, когда где-то рядом хлопнула дверь подъезда. Тот поцелуй почти не сохранился в памяти, сохранились другие.

С тех пор прошло почти три месяца, и с каждым днём Марта присваивала его чуть больше, оказывалась чуть ближе, касалась чуть смелее. Остановить её он теперь уже и не пытался, это было бы почти кощунственно, она была в своём праве. Вместо этого он старался не дать воли самому себе, и пока это у него получалось. Пока.

Марта глубоко вздохнула и подалась вперёд, преодолевая последние разделяющие их сантиметры. Обхватила его руками за шею, прислонилась во весь рост. Платон выпрямился, отрывая её от земли. Девочка моя, радость, что ты творишь?!

— Марта-а...

— Что?

— Нам пора возвращаться в дом.

На этом месте ему должен был бы прилететь кулачок в плечо — за благоразумие. Но почему-то не прилетел.

— Тоша, дядя Володя только что приехал. Дай им с Риммочкой нормально поздороваться.

— Солнышко, дядя Володя приехал минут сорок назад, не меньше. Если мы не вернёмся в самое ближайшее время, Римма Михайловна пошлёт его на наши поиски вместе с Цезарем. И если сам он мог бы ещё какое-то время делать вид, что не может нас найти...

— ... то с Цезарем этот номер не пройдёт, — подхватила Марта и тихо рассмеялась.

Старшие относились к ним с большим пониманием, но злоупотреблять их снисходительностью точно не следовало. С другой стороны, между Риммой Михайловной и дядей Володей ощущалась духовная и физическая связь такой интенсивности, что это никак не помогало им с Мартой отвлечься от собственных горячих мыслей. Скорее, наоборот. Как недавно сказала Марта: "Я тоже так хочу — и как можно скорее..."

Надо было идти назад, но как же трудно было сделать первый шаг. В этот момент неподалёку громко хрустнула ветка, потом ещё раз, заставив Платона насторожиться. Это не могли быть дядя Володя с Цезарем, звуки приближались с противоположной стороны. Потом что-то довольно громко заскрежетало, треснуло и наконец буквально в нескольких шагах от них раздалось недовольное фырканье.

— Мамочки, — прошептала Марта. — Ой, мамочки...

Ночь сегодня была ясная и почти безлунная, узкий серп был не столько виден, сколько угадывался. Но глаза давно привыкли к темноте, так что заявившегося к ним незваного гостя Марта с Платоном разглядели во всей красе.

— Олень?..

Голос Марты звучал не испуганно, а скорее завороженно.

— Лось, — отозвался Платон как мог тихо. — Не двигайся, малыш...

Они замерли, и точно так же застыл напротив непонятно откуда возникший сохатый — массивный силуэт с тяжёлой головой, обременённой не особо крупными, но внушающими глубокое уважение рогами. Они смотрели, почти не дыша, и зверь смотрел. Откуда он взялся так близко к человеческому жилью? Марта сильно сжала Платону руку.

В то же мгновение лось вдруг резко прянул вбок, под копытами громко затрещали сучья. Платон тоже шагнул — в противоположную сторону, заслоняя собой Марту, и снова наступила тишина.

— Солнышко... — позвал он одними губами минуту спустя.

— Тоша, я не полезу на дерево, — шепнула Марта. — Вокруг сплошные сосны, у меня ничего не получится...

Тут она замолчала, потом сдавленно повторила своё: "Ой, мамочки..." — и вдруг на удивление звонко, даже раскатисто чихнула, боднув Платона в спину, а потом ещё раз и ещё. Он подскочил от неожиданности, а лось в тоже мгновение сорвался с места и скрылся в лесу.

— Не говори ничего, — попросила Марта; кажется, её разбирал смех.

— Будь здорова, — не сдержался Платон.

— Интересная история, — сказал четверть часа спустя дядя Володя; выражение лица у него при этом было довольно замысловатое. — И, похоже, правдивая, потому что ни у одного Штольмана не хватит воображения, чтобы придумать такое.

— Конечно, правдивая! — возмутилась Мартуся. — Зачем бы нам придумывать?

— Ну-у, вы опоздали к отбою почти на полтора часа, — усмехнулся Сальников, — так что мало ли...

— Нам вчера соседка рассказывала, что ещё десять лет назад в этих лесах было полно живности, водились лисы, зайцы, она с детьми ходила на глухариный ток, — произнесла задумчиво Римма Михайловна, — но... лось?

— В области лоси водятся, — отозвался дядя Володя. — Время от времени происшествия с ними в милицейской сводке проходят. Меня больше впечатлил способ от него избавиться... — Он покачал головой. — В сорок восьмом мне как-то пришлось на пустыре от стаи бродячих собак отстреливаться, едва патронов хватило. Повезло ещё, что сторож промтоварного склада на выстрелы выскочил со своей двухстволкой. Но вот как-то не пришло мне в голову разогнать их чихом. Метод знатный, надо будет принять к сведению на всякий случай.

— Надо же кому-нибудь о нём сообщить? — спросил Платон.

— В местное лесничество, — кивнул Сальников, — пока какому-нибудь академику или народному артисту не захотелось поохотиться, не отходя от дачи.

— А вы так поздно больше не ходите, — попросила Римма Михайловна, и Платон немедленно поймал расстроенный Мартусин взгляд.

— Честно говоря, я думаю, что вероятность повторения подобного происшествия стремится к нулю, — сказал он.

— Так, Платон, ты вроде физик, а не математик, — прищурился Сальников, — так что не надо нам тут рассказывать про вероятности. Совесть имейте, юные натуралисты. А если бы я задержался, и Римма ждала бы и вас, и меня?

— Я не успела начать волноваться, — вдруг призналась Римма Михайловна. — Я заснула и проспала часа два, не меньше, и теперь опять хочу. — Тут она поморщилась и положила руки на свой внушительный живот. — Вот только Ада опять пихается — не знаю только, как футболист... или как лось? — добавила она и улыбнулась совершенно счастливой улыбкой.