Холодное небо (джен)

Азарт охотника, вспыхнувший в ней от обнаружения сигнала, был чистым, почти химическим всплеском адреналина, который на время заглушил все остальные ощущения. Но как только экран комлинка погас, погрузив сарай в почти абсолютную темноту, реальность вернулась с новой, безжалостной силой.

Холод.

Он больше не был просто дискомфортом. Он превратился в физическую боль. Сырость, идущая от земляного пола, проникала сквозь тонкие подошвы ботинок, заставляя ступни неметь. Каждый вдох обжигал лёгкие. Нулевой костюм, идеально спроектированный для отвода избыточного тепла от тела пилота внутри силовой брони, теперь работал в обратную сторону — он казался ледяной плёнкой, высасывающей её собственное тепло до последней калории. Метаболизм, разогнанный ДНК Чозо, позволял ей выдерживать нагрузки, немыслимые для обычного человека, но он же требовал огромного количества энергии. Энергии, которую она сейчас стремительно теряла, просто пытаясь согреться.

Она начала дрожать. Сначала это была мелкая, едва заметная дрожь, но постепенно она переросла в неконтролируемые спазмы. Её тело отчаянно пыталось выработать тепло, сжигая последние резервы. Самус знала эту стадию. Это был первый звонок. Предвестник гипотермии. Если она не найдёт способ согреться, то к утру её аналитические способности и боевые рефлексы превратятся в вялые, заторможенные реакции. А затем и вовсе угаснут.

Она встала и начала двигаться по крошечному пространству сарая, от стены к стене. Движение генерировало тепло, но она понимала, что это лишь временная мера, которая к тому же расходовала драгоценную энергию. Ей нужно было гнездо. Изоляция.

Её взгляд, привыкший к темноте, обшаривал углы. В дальнем конце сарая она наткнулась на груду чего-то мягкого и шуршащего. Она опустилась на колени и зачерпнула пригоршню. Сухие, ломкие стебли травы. Сено. Оно было старым, слежавшимся, пахло пылью и мышиным помётом, но это было спасение.

Работая быстро и методично, она сгребла всё сено в один угол, подальше от дыр в крыше и щелей в стенах. Она разрывала слипшиеся комья, взбивая их, чтобы создать как можно больше воздушных карманов — именно воздух, а не сама солома, будет удерживать тепло. Она создала не просто подстилку, а настоящее гнездо, с углублением в центре и высокими бортами. Закончив, она забралась внутрь и зарылась в колючую, пахучую массу, оставив снаружи только лицо.

Стало теплее. Не комфортно, не уютно, но смертельный холод отступил. Дрожь постепенно унялась. Теперь она могла думать.

И тут же её тело напомнило о другой, не менее насущной потребности. Той, о которой никогда не писали в боевых уставах Галактической Федерации. Она почувствовала давление внизу живота. В условиях боя или в герметичном доспехе эту проблему решали катетеры и системы переработки. Здесь, в заброшенном сарае, всё было проще и унизительнее.

Стиснув зубы от досады на собственную биологическую уязвимость, она выбралась из своего убежища. Взяв с пола обломок доски, чтобы использовать его как примитивный инструмент для копания, она вышла под дождь, отошла на несколько метров от сарая и быстро сделала всё необходимое, тут же заметая следы. Это было не вопросом гигиены, а элементарной тактикой выживания. В любом неизвестном мире нужно оставлять как можно меньше биологических маркеров. Никогда не знаешь, какой хищник может пойти по твоему следу.

Вернувшись в своё гнездо из сена, она снова зарылась в него. Тело было в относительном порядке. Теперь нужно было привести в порядок разум.

Она закрыла глаза, но не для того, чтобы спать. Сон был опасной роскошью. Она погрузилась в медитативное состояние, которому её научили Чозо — техника «внутреннего взора». Она замедлила дыхание, сосредоточилась на биении своего сердца, отсекая все внешние раздражители: шум дождя, писк мыши где-то под полом, колючую жёсткость сена.

Её разум превратился в тактическую карту.

Цель: Источник резонансного сигнала в городе.

Препятствия:

Неизвестность. Она ничего не знала о местных жителях. Разумны ли они? Агрессивны? Каков их технологический уровень?

Уязвимость. Без брони и оружия она была крайне уязвима. Её физическая сила и ловкость давали ей преимущество перед обычным человеком, но она не была пуленепробиваемой.

Окружающая среда. Холод оставался главным врагом. Дневной свет принесёт не только тепло, но и риск быть обнаруженной.

Ресурсы. У неё не было ни еды, ни воды. Физиологические потребности скоро станут критическим фактором.

План действий (предварительный):

Наблюдение. С рассветом найти точку обзора и изучить город. Маршруты передвижения жителей, наличие правоохранительных органов или военных, расположение источника сигнала.

Проникновение. Выбрать время и маршрут для входа в город. Максимальная скрытность. Избегать любых контактов.

Достижение цели. Найти точное местоположение источника. Оценить ситуацию.

Действие. Дальнейшие шаги будут зависеть от природы источника. Если это технология, её нужно изучить. Если это существо — установить контакт или нейтрализовать.

Она прокручивала этот план снова и снова, добавляя детали, просчитывая варианты. Что делать, если её заметят? Как реагировать на агрессию? Какое импровизированное оружие можно найти в этом мире?

Ночь тянулась бесконечно. Каждый час она выходила из медитации, чтобы размять затёкшие мышцы и прислушаться к звукам снаружи. Один раз она услышала отдалённый гул проезжающей машины. В другой раз — протяжный, тоскливый вой, который мог принадлежать какому-то местному хищнику.

Эта ночь была для неё «нулевой точкой». Точкой, в которой от её прошлого — легендарной охотницы за головами, спасительницы галактики — не осталось ничего, кроме воспоминаний и рефлексов. В этом холодном, сыром сарае, зарывшись в пахнущее пылью сено, она была не Самус Аран. Она была просто выжившей. И ей предстояло заново отвоевать себе право на имя. Сражаясь не с космическими пиратами и метроидами, а с холодом, голодом и собственными человеческими слабостями.

* * *

Первые признаки рассвета Самус не увидела, а почувствовала. Воздух стал острее и холоднее — предрассветный озноб, о котором знают все ночные охотники. Тьма за щелями в стенах сарая начала редеть, сменяясь с угольно-чёрной на тёмно-серую. Дождь прекратился, и в наступившей тишине каждый звук приобрёл оглушительную чёткость: тяжёлая капля, сорвавшаяся с крыши, далёкий крик какой-то птицы, шуршание в сенной трухе у её ног.

Она выбралась из своего гнезда, чувствуя, как затекли мышцы. Ночь, проведённая в напряжённой полудрёме, не принесла отдыха. Тело болело от холода и неудобной позы. Голод давал о себе знать тупым, сосущим чувством в желудке. Но разум был ясен. План был готов. Начинался первый этап: наблюдение.

Она подошла к самой большой щели в стене, которая выходила на город, и прижалась к ней, оставляя в поле зрения лишь один глаз. Мир изменился. То, что ночью было россыпью анонимных жёлтых огней, теперь обретало форму и цвет. Вернее, почти полное его отсутствие.

Город был серым. Серые прямоугольники панельных домов, мокрый тёмно-серый асфальт дороги, свинцово-серое небо, плотно затянутое облаками. Единственными цветовыми пятнами были редкие вкрапления ржавчины на металлических конструкциях и тёмная зелень деревьев, которые казались чужеродными в этом царстве бетона. Архитектура была утилитарной до предела. Никаких украшений, никакой эстетики, только функция. Блоки для жилья, соединённые линиями дорог. Эффективно. И удручающе.

Постепенно город начал просыпаться. В окнах домов один за другим стали загораться огни — не тёплые, как ночью, а резкие, белые. По дороге проехала первая машина, оставив за собой мокрый шлейф. Её звук был низким, рокочущим — очевидно, двигатель внутреннего сгорания примитивной конструкции. Затем появилась другая. Потом из одного из домов вышел человек.

Самус замерла, превратившись в чистое восприятие.

Это был мужчина. Среднего роста, плотного телосложения. Он был одет в несколько слоёв тёмной, бесформенной ткани. На голове — нечто вроде вязаного шлема. Он двигался медленно, сонно. Никакой видимой агрессии. Никакого оружия. Он подошёл к своей машине, сел внутрь и через минуту уехал, оставив в воздухе облачко сизого дыма с резким химическим запахом.

* * *

В течение следующего часа Самус не двигалась, превратив щель в стене в свой наблюдательный пост. Она была терпелива, как хищник в засаде. Её мозг, освобождённый от необходимости обрабатывать потоки данных с сенсоров доспеха, с жадностью впитывал и каталогизировал визуальную информацию.

Она наблюдала за людьми. Они появлялись из прямоугольных входов в свои жилища-ульи и расходились, растекались по городу. Большинство садилось в персональные транспортные средства — громоздкие металлические коробки разной формы и цвета, но построенные по одному принципу. Другие шли к определённой точке на дороге и ждали. Вскоре туда подъезжала большая, вытянутая коробка, которая забирала целую группу и увозила в одном направлении. Общественный транспорт. Логично и предсказуемо.

Она анализировала их поведение. Движения были размеренными, почти автоматическими. Выражения лиц, которые она могла разглядеть, были в основном нейтральными или утомлёнными. Они редко смотрели друг на друга, большинство было погружено в себя. Социальное взаимодействие было минимальным. Это не было похоже на сплочённое племя. Скорее, на скопление одиночек, движущихся по параллельным траекториям.

Их одежда. Функциональная, многослойная, предназначенная для защиты от холода. Цвета были приглушёнными: чёрный, серый, тёмно-синий. Никаких светящихся элементов, никаких экзоскелетов, никаких персональных силовых полей. Этот вид был технологически примитивен, но полностью адаптирован к своей среде.

Она искала признаки угрозы. Военные патрули, полицию. Через некоторое время она увидела их. Машина, отличавшаяся от остальных цветом — белая с синей полосой — и мигающим огоньком на крыше, медленно проехала по главной улице. Внутри сидели две фигуры в униформе. Они не останавливались, не проявляли агрессии, просто патрулировали. Их присутствие было номинальным. Уровень контроля над обществом — низкий или скрытый. Это было хорошо.

Всё это время её комлинк, закреплённый на запястье, был выключен для экономии энергии. Теперь, когда у неё сложилась общая картина, пришло время уточнить главную цель. Она отошла от стены в самый тёмный угол сарая, чтобы голубоватое свечение экрана не было видно снаружи, и активировала сканер.

Сигнал был на месте. Слабый, но стабильный. Комлинк наложил вектор направления на примитивную карту местности, которую он успел составить за ночь, сканируя радиоволны и сигналы сотовой связи. Источник находился не в жилом массиве. Он располагался на окраине города, в зоне, где карты показывали скопление крупных строений без жилых маркеров. Промышленная зона или что-то в этом роде.

Она отключила прибор и снова подошла к щели. Она смотрела теперь не на людей, а на топографию. Лес подходил к городу почти вплотную. От её укрытия до окраины промзоны было не более двух километров, если двигаться под прикрытием деревьев. Маршрут был очевиден.

Но прежде чем отправиться в путь, нужно было решить другую проблему. Вода. Голод можно было терпеть ещё долго, но обезвоживание быстро снизит её физические и умственные способности.

Дождь оставил после себя множество луж. Но пить из них было рискованно. Её организм, привыкший к стерильной, очищенной воде на борту корабля, мог непредсказуемо отреагировать на местные микроорганизмы. Нужен был более чистый источник. Она вспомнила, как капли срывались с крыши.

Она нашла в сарае то, что искала — большой лист ржавого железа, когда-то бывший частью кровли. Она вытащила его наружу, опёрла одним концом о стену сарая, а под другой конец подставила найденную ранее пустую стеклянную бутылку. Получилась примитивная система сбора дождевой воды, стекающей с крыши. Вода капала медленно, но к середине дня бутылка должна была наполниться. Этого хватит.

Она сделала всё, что могла. Подготовилась. Собрала информацию. Обеспечила себя ресурсом на ближайшее будущее. Теперь оставалось только ждать. Ждать сумерек. День, с его светом и активностью, был временем местных. Ночь будет принадлежать ей.

* * *

Константин Сергеевич проснулся задолго до будильника. Его старые кости ныли, но разум был кристально чист. Он не стал заваривать свой обычный утренний кофе, ограничившись стаканом воды. Ему нужна была ясная голова.

На кухонном столе уже был разложен его экспедиционный набор: старый армейский вещмешок, термос с горячим чаем, компас, карта в непромокаемом чехле и его главное сокровище — портативный счётчик Гейгера, модифицированный им для улавливания не только радиации, но и широкого спектра ионизирующих излучений. Он не знал, что именно ищет, но если там, в лесу, был остаточный фон, его прибор его учует.

Оделся он как на войну: высокие резиновые сапоги, брезентовые штаны, старая штормовка с капюшоном. Посмотрев на себя в зеркало в прихожей, он усмехнулся. Старый сумасшедший идёт в лес искать следы пришельцев. Так бы сказали его бывшие коллеги. Ну и пусть. Они всю жизнь смотрели на звёзды через толстые линзы формул и грантов, боясь поверить в чудо. А он шёл ему навстречу.

Он вышел из дома в серую утреннюю промозглость. Город только просыпался. Константин Сергеевич не пошёл по центральным улицам, выбрав окольный путь, через старые дворы и заброшенный парк. Он не хотел встречать знакомых и отвечать на вопросы, куда это он собрался в такую рань. Его миссия была тайной. Его открытие, если оно состоится, будет принадлежать только ему. Хотя бы на некоторое время.

Когда он дошёл до края леса, солнце уже пыталось пробиться сквозь облака, но безуспешно. Лес встретил его тишиной и запахом влажной земли. Он сверился с картой, определил азимут и шагнул под сень деревьев. Его не пугала чаща. Он исходил эти леса вдоль и поперёк ещё мальчишкой. Но сегодня он шёл сюда с чувством, которого не испытывал никогда прежде. С чувством, что он идёт по следу чего-то, что навсегда изменит его представление о мире. Он шёл на встречу с аномалией.

* * *

Дмитрий не заметил, как ночь сменилась утром. Для него времени не существовало. Существовала только задача. Его гараж, обычно холодный и неуютный по утрам, был наполнен теплом от работающей паяльной станции и запахом канифоли. На полу валялись обрезки проводов и пустые кружки из-под растворимого кофе. Сам он, осунувшийся, с красными от бессонницы глазами, склонился над своим детищем.

Резонатор преобразился. Теперь он был похож не на прототип двигателя, а на странный научный инструмент, гибрид радиотелескопа и алхимической реторты. Дмитрий приладил к нему раструб направленной антенны, собранной из листовой меди. Он перепаял всю схему усиления, заменив современные компоненты на старые, громоздкие радиолампы, которые он выпаял из дедовского приёмника «Ригонда». Лампы были капризными, требовали времени на прогрев, но они давали тёплый, чистый, «живой» сигнал, почти лишённый цифрового шума, на котором могли потеряться слабые гармоники.

Всё это он подключил не к осциллографу, а к старому катушечному магнитофону. Он собирался не увидеть, а услышать сигнал. Преобразовать электромагнитные колебания в звук. Его интуиция инженера подсказывала, что так он получит больше информации. Ухо способно различать тончайшие нюансы тембра и тона, которые ускользают от математического анализа.

К семи утра всё было готово. Дмитрий щелкнул тумблером, и лампы в усилителе загорелись тусклым оранжевым светом. По гаражу поплыл характерный запах нагретой пыли. Он подождал несколько минут, давая схеме войти в режим, а затем нажал на кнопку записи и медленно, очень медленно начал поворачивать всю конструкцию на самодельной треноге, сканируя горизонт.

В динамиках магнитофона раздавалось лишь ровное, низкое шипение. Фоновый шум вселенной. Он поворачивал антенну градус за градусом. Север. Северо-восток. Восток. Шипение. Иногда в нём проскакивали трески — помехи от городской электросети, проезжающих машин. Но это был просто мусор.

Он уже почти отчаялся. Мысль о том, что вчерашний всплеск был лишь случайной флуктуацией, становилась всё навязчивее. Он направил антенну на северо-запад, в сторону леса и старой промзоны.

И тут он его услышал.

Сначала это было едва заметное изменение в тональности шипения. Оно стало выше, тоньше. Дмитрий замер, боясь дышать. Он подкрутил ручку усиления. И тогда сквозь шум пробился звук.

Это не было похоже ни на что, что он слышал раньше. Это не был гул, писк или треск. Это была… музыка. Сложная, многослойная мелодия, похожая на пение китов или звук стеклянной гармоники, но при этом абсолютно неземная. Звук был невероятно чистым, он состоял из десятков переплетающихся гармоник, которые то сливались в единый аккорд, то расходились, создавая сложные полифонические узоры. Он был бесконечно меланхоличным и бесконечно древним.

Дмитрий стоял, как заворожённый, слушая эту песню пустоты. Он забыл про усталость, про кофе, про весь мир за стенами своего гаража. Он понимал, что слышит не просто сигнал. Он слышит работающую машину. Невероятно сложную, построенную на неизвестных ему законах физики. И эта машина… она была живой. Она дышала. Она пела.

Он быстро пометил направление на шкале азимута. Северо-запад. Лес. Промзона. Точно так же, как и у Константина Сергеевича, его поиски обрели вектор. Но если старый физик шёл искать отпечаток, след, то Дмитрий теперь шёл на зов. На зов музыки, которую, кроме него, в этом городе не мог услышать никто.

* * *

Отец Алексей проснулся с чувством необъяснимой тревоги. Ощущение чужого, потерянного присутствия, посетившее его ночью, не исчезло с первыми лучами солнца. Наоборот, оно словно разлилось в утреннем воздухе, сделав его плотным и тяжёлым.

Он провёл утреннюю службу в почти пустом храме. Пришли лишь три старушки, его постоянные прихожанки. Он читал молитвы, совершал положенные обряды, но его мысли были далеко. Он думал о той невидимой душе, которая заблудилась в их мире.

После службы, когда прихожанки разошлись, он не пошёл в свой дом. Вместо этого он подошёл к большому распятию в центральной части храма. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокое окно, падал на исстрадавшее лицо Христа. Отец Алексей долго смотрел на него, и в его душе боролись два начала: вера и знание.

Вера говорила ему, что это испытание. Что Господь привёл в их мир нечто, чтобы проверить их милосердие, их способность сострадать чужому горю, даже если это горе им непонятно.

А знание, оставшееся от его прошлой, светской жизни, шептало другое. Что любая аномалия, любое нарушение привычного порядка вещей, неизбежно вызывает в людях страх. А страх порождает агрессию. Если кто-то или что-то, настолько отличное от них, будет обнаружено, первой реакцией мира будет не попытка понять, а попытка изолировать. Или уничтожить.

Он вдруг с ужасом осознал, что этому невидимому пришельцу грозит страшная опасность. И опасность эта исходит не от монстров или хищников, а от обычных людей, которые будут защищать свой привычный, понятный мир от всего, что в него не вписывается.

Он зажёг свечу и поставил её перед иконой Богородицы. «Матерь Божия, — прошептал он, — укрой своим покровом всякую душу смятенную и заблудшую. Не дай ей погибнуть во тьме неведения и страха человеческого».

Выйдя из храма, он принял решение. Он не будет сидеть сложа руки. Он не знал, что именно может сделать, но он будет наблюдать. Слушать. Не только молитвы прихожан, но и слухи, разговоры, которые поползут по городу. Потому что если в их маленьком мире произошло что-то из ряда вон выходящее, рано или поздно об этом начнут говорить. И он должен услышать это первым. Чтобы успеть помочь. Если помощь вообще будет возможна.