Холодное небо (джен)

Мир не заметил, как в нём появилась трещина. Он был слишком занят своими делами: дождём, смывавшим осеннюю грязь с дорог, вечерними новостями, обещавшими стабильность, и тихим гулом трансформаторных будок, певших свою вечную песню о порядке вещей. Но трое человек в небольшом, затерянном среди лесов и бывших секретных объектов городе Заря-17, почувствовали, как этот порядок на одно неуловимое мгновение дал сбой.

Первым был Константин Сергеевич Артемьев. Его подвал, пахнущий озоном и старыми книгами, был его вселенной. Стены были увешаны схемами, а в центре, на виброизоляционной платформе, покоился его шедевр — интерферометр гравитационных смещений, собранный из списанного лабораторного оборудования, деталей от военного радара и почти магической интуиции. В 22:13 по местному времени самописец, десятилетиями чертивший лишь фоновый шум Земли, дрогнул. Его перо метнулось в сторону, оставляя на бумаге резкий, неестественный пик, похожий на крик на кардиограмме. Константин Сергеевич, дремавший в кресле, рывком поднял голову. Он смотрел на эту линию не как на сбой, а как на ответ. Ответ на вопрос, который он задавал пустоте всю свою жизнь.

Вторым был Дмитрий. Его царством был просторный гараж на окраине города, где пахло машинным маслом и горячим металлом. Посреди этого творческого хаоса на стенде был закреплён медный конус, опутанный проводами и волноводами. Это был его прототип релятивистского резонатора — двигателя, работающего на принципах, которые официальная наука считала «пограничными». В ту самую минуту, 22:13, когда он подал очередной импульс на магнетрон, произошло невероятное. Устройство, до этого выдававшее тягу в сотые доли грамма, дёрнулось с такой силой, что титановые болты, державшие его на стенде, заскрипели. По гаражу пронёсся низкий, вибрирующий гул, а на осциллографе возникла идеальная синусоида — та самая, которую он видел лишь в теоретических расчётах. Мгновение спустя всё пропало. Но Дмитрий, глядя на дымящуюся обмотку, не чувствовал досады. Он чувствовал триумф. Он поймал волну.

Третьим был отец Алексей. В полумраке старинной церкви, освещённой лишь лампадами, он стоял один перед алтарём в завершении своего вечернего молитвенного правила. Его ум, натренированный годами как в программировании, так и в духовной практике, был спокоен и сосредоточен. И в этой внутренней тишине он вдруг ощутил нечто постороннее. Это не был звук или образ. Это было чувство. Чувство колоссального, вселенского одиночества, пронёсшееся через его сознание, как холодная звезда. Оно не было божественным или демоническим. Оно было… чужим. Техногенным. Бесконечно далёким и отчаянно потерянным. Отец Алексей замер, прислушиваясь к этому эху в своей душе, и впервые за много лет его молитва была не о пастве, а о неведомой душе, затерянной во тьме.

В нескольких километрах от города, в центре старой вырубки, поросшей молодым березняком, стояло нечто, чему здесь не было места. Массивная фигура, закованная в оранжево-красную броню, неподвижно возвышалась над мокрой травой. Это был силовой доспех «Вария». Произведение искусства, способное выдержать прямое попадание из плазменной пушки и экстремальные температуры. Сейчас он был мёртв.

Внутри, в тесном коконе, Самус Аран приходила в себя. Переход прошёл нештатно. Системы были обесточены. Диагностика не отвечала. Тактический дисплей на внутренней стороне шлема был тёмным. Она была заперта в ста килограммах бесполезного металла.

Паники не было. Страха тоже. Была лишь ледяная оценка ситуации.

Среда: Неизвестна. Атмосфера пригодна для дыхания (аварийные датчики на это среагировали перед отключением). Температура низкая. Влажность высокая.

Состояние: Системы доспеха оффлайн. Реактор холодный. Связи нет.

Угрозы: Неизвестны.

Задача: Покинуть доспех.

Её руки в перчатках нащупали на внутренней стороне предплечья панель ручного аварийного сброса. Последовательность была сложной, предназначенной для предотвращения случайного срабатывания в бою. Три поворотных замка. Два тумблера. И рычаг, требующий значительного физического усилия.

Она начала работать. Щелчок. Ещё один. Тишина леса нарушалась лишь этими сухими, механическими звуками и её собственным сбитым дыханием. Наконец, рычаг. Она упёрлась спиной в кресло пилота и потянула на себя изо всех сил.

С громким шипением пневматики замки на плечах и поясе разошлись. Нагрудная плита со скрипом отъехала в сторону. Наплечники сложились назад. Это не было изящной трансформацией. Это был грубый, аварийный демонтаж. Части брони с лязгом складывались в компактный ранец за её спиной, превращаясь в тяжёлую, инертную ношу.

Когда забрало шлема, наконец, отъехало вверх, в лицо ей ударил холодный, чистый воздух, пахнущий землёй, дождём и чем-то терпким, незнакомым. Она сделала глубокий вдох.

Самус Аран шагнула из остова своего защитного кокона на мокрую траву. На ней был лишь её «Нулевой костюм» — тонкий, облегающий комбинезон синего цвета, не предназначенный для такой погоды. Холод тут же пробрал до костей. Её светлые волосы были влажными от конденсата, а на лице застыло выражение предельной концентрации.

Она стояла посреди русского леса, под низким, серым небом. Уязвимая, как никогда. Без оружия. Без брони. С тяжёлым, бесполезным грузом за спиной.

Но она была жива. И она была свободна.

Её взгляд, привыкший оценивать инопланетные ландшафты и вычислять траектории врагов, впился в стену незнакомых деревьев. Охота началась. Но на этот раз добычей была не она. Добычей было выживание. Первым делом нужно было найти укрытие. И сделать это до того, как этот странный, тихий мир обнаружит её.

* * *

Первым чувством был шок. Не панический ужас дилетанта, а холодный, системный шок профессионала, чьи инструменты внезапно отказали в разгар операции. Самус Аран стояла, окружённая остовом своей брони, и всем своим существом впитывала чужой, незнакомый мир. Воздух, который она теперь вдыхала не через фильтры шлема, а напрямую, был густым и сложным. Он нёс в себе запахи, которых не было в её ольфакторной базе данных: резкий, терпкий аромат влажной древесной коры, тяжёлый дух прелой земли и гниющих листьев, и поверх всего этого — пронзительно чистую, почти стерильную ноту холодного дождя.

Она стояла неподвижно, превратившись в сенсор. Её тренированное тело, годами привыкшее полагаться на тактический дисплей и аугментированную реальность, теперь было вынуждено вспоминать свои первобытные инстинкты. Дождь. Он не был больше просто иконкой погоды в углу визора. Каждая капля, разбиваясь о тонкую ткань Нулевого костюма на её плечах и руках, была крошечным, настойчивым ударом, ворующим драгоценное тепло. Ветер. Он не был вектором на баллистическом калькуляторе. Он был живым, порывистым существом, которое пробиралось в складки одежды и заставляло кожу покрываться мурашками.

Её взгляд скользил по окружению, заново учась видеть. Без ночного видения и тепловизора мир представал в своей истинной, лишённой цифровой обработки палитре. Глубокие, почти чёрные тени под деревьями. Серебристый блеск мокрой травы в тусклом, рассеянном свете, пробивающемся сквозь плотную пелену облаков. Она видела неровную, сложную геометрию леса: переплетение ветвей, изгибы стволов, хаос поваленных деревьев. Этот мир был органическим, беспорядочным и пугающе живым.

За спиной давил мёртвый груз. Сто килограммов высокотехнологичного сплава, керамики и полимеров. Её доспех «Вария». Её крепость, её оружие, её дом. Сейчас он был не более чем саркофагом её былой мощи, тяжёлой, неудобной ношей, которая нарушала её центр тяжести и сковывала движения. Мысль избавиться от него была кощунственной. В инертных схемах этого ранца спала вся её жизнь, вся её надежда. Без него она была бы просто женщиной, затерянной в чужой вселенной. С ним — она была воином, временно лишённым своего меча.

Холод становился врагом. Настоящим, осязаемым противником. Нулевой костюм, созданный для пилотирования доспеха и ближнего боя в контролируемой среде, не имел никакой термоизоляции. Он облегал её тело, как вторая кожа, и сейчас эта кожа стремительно теряла тепло. Самус почувствовала, как начинают неметь пальцы, как мышцы наливаются свинцовой жёсткостью. Промедление было равносильно медленному самоубийству через переохлаждение.

Нужно было укрытие.

Она окинула взглядом линию горизонта, едва различимую за стеной деревьев. В одной стороне небо казалось чуть менее тёмным, словно там, за лесом, был источник слабого света. Логика подсказывала, что цивилизация — это потенциальная угроза, но инстинкт выживания был сильнее. Угроза от людей была гипотетической. Угроза от холода — абсолютной и неотвратимой.

Она сделала первый шаг. Подошва её ботинка погрузилась в мокрую, вязкую землю. Почва была мягкой, податливой, совершенно не похожей на скалистые грунты Зебеса или металлические палубы космических станций. Самус поймала равновесие и двинулась вперёд, беззвучно, как тень, но при этом ощущая каждый свой шаг, каждую ветку, хлестнувшую по плечу, каждую каплю дождя, скатившуюся по её лицу. Она шла не как хозяйка положения, а как беглец. Как чужеродный элемент в мире, который ещё не решил, как на неё отреагировать.

* * *

В подвале дома на улице Циолковского Константин Сергеевич Артемьев чувствовал себя Колумбом, только что увидевшим на горизонте землю. Линия на бумажной ленте самописца была не просто аномалией. Она была посланием. Резкая, почти вертикальная вспышка и затем медленное, затухающее эхо, словно от удара колоссального колокола.

Он откинулся в своём старом, скрипучем кресле, и его взгляд блуждал по привычному, родному хаосу лаборатории. Старый дисковый телефон, который он держал не для связи, а как артефакт. Стопки пожелтевших научных журналов, подпирающие ножку стола. На стене — огромная, нарисованная от руки карта звёздного неба, какой её видели из их полушария. Всю свою жизнь он искал отголоски иных миров в этой тишине. И вот, когда он уже почти смирился с тем, что умрёт, так и не услышав ответа, вселенная заговорила с ним.

Лихорадочно, но без суеты, он приступил к работе. Проверить другие источники? Бессмысленно. Ни один официальный прибор в радиусе тысячи километров не обладал и десятой долей чувствительности его «машины». Это было всё равно что пытаться услышать шёпот во время рок-концерта. У него был только один источник, но зато какой!

Он сел за компьютер — древний, по современным меркам, агрегат, который он сам поддерживал в рабочем состоянии. На мерцающем ЭЛТ-мониторе он открыл программу, написанную им ещё в девяностых. Программу для триангуляции. Данные с трёх его выносных датчиков-«метеостанций» поступали с задержкой, но они поступали. Один стоял на крыше заброшенного завода. Второй — на старой водонапорной башне. Третий — на холме у реки.

Его пальцы, поражённые артритом, с трудом попадали по клавишам, но разум был ясен как никогда. Он вводил данные, сверял временные метки, запускал расчёт. Машина натужно загудела. Минуту, другую, третью. Наконец, на схематичной карте города, наложенной на координатную сетку, появилась область. Не точка, а именно размытое пятно вероятности, размером с несколько городских кварталов.

Эпицентр. Район старой вырубки. Пять, может, шесть километров на север.

Константин Сергеевич подошёл к узкому подвальному окну, из которого была видна лишь мокрая трава и чьи-то ботинки. Дождь. Ночь. Старик в ночном лесу — верный кандидат в покойники. Нет. Научный подход требовал терпения и подготовки. Он дождётся рассвета.

Но ожидание было пыткой. Он налил себе в кружку остывший чай, горький, как его многолетнее разочарование, которое теперь сменилось пьянящим предвкушением. Он достал с полки потёртую километровую карту района, расстелил её на столе поверх схем и начал водить по ней кончиком карандаша. Лесные дороги. Тропы. Болота. Он планировал самую важную экспедицию в своей жизни. Там, в лесу, на мокрой от дождя земле, лежал отпечаток. Отпечаток чего-то, что пришло из бездны, которую он изучал всю свою жизнь. И он должен был увидеть его своими глазами.

* * *

Для Дмитрия мир всегда был набором векторов, частот и амплитуд. Даже сейчас, выезжая из гаражного кооператива на своём стареньком, но вылизанном до блеска «Москвиче-412», он видел реальность не так, как другие. Капли дождя, разбивающиеся о лобовое стекло, были для него не просто водой, а демонстрацией законов поверхностного натяжения. Тусклый свет уличных фонарей раскладывался в его сознании на спектр. А гул двигателя его машины был сложной симфонией механических вибраций, каждую из которых он знал по имени.

Но то, что произошло пятнадцать минут назад в гараже, выходило за рамки привычной физики. Это было вторжение. Гармоничное, идеальное, но всё же вторжение чужой логики в его упорядоченную вселенную.

Он вёл машину медленно, почти не глядя на дорогу. Перед его внутренним взором снова и снова прокручивалась та секунда триумфа. Его резонатор, его детище, над которым смеялись все, кому он рисковал о нём рассказывать, — ожил. Не так, как он ожидал, не благодаря его собственным расчётам, а словно откликнувшись на зов. Как идеально настроенная гитарная струна вдруг начинает звучать, потому что где-то рядом взяли верную ноту.

Он знал, что это не сбой. Сбои порождают хаос: скачки напряжения, паразитные шумы, резкие пики. А то, что он записал на осциллограф, было воплощением порядка. Идеальная синусоида, чистая, как математическая формула, без единого искажения. Это была несущая частота. Сигнал.

Припарковавшись у своей панельной пятиэтажки, он не стал сразу выходить из машины. Он сидел в темноте, слушая, как остывает двигатель, и пытался осознать масштаб произошедшего. Что могло создать поле такой чистоты и мощности? Грозовой разряд? Слишком хаотично. Секретные военные испытания? Возможно, но маловероятно. У «вояк» почерк был другой — грубый, силовой, как удар кувалдой. А это было… изящно. Словно работа скрипичного мастера, а не кузнеца.

Он вытащил из бардачка потёртый блокнот и ручку. Свет в салоне не горел, и он писал вслепую, доверяя мышечной памяти. Формулы, гипотезы, наброски схем. Может, это был какой-то неизвестный вид резонанса Шумана? Или локальное искривление магнитосферы? Мысли метались, отбрасывая одну неправдоподобную теорию за другой.

И тут его осенило.

Он не пытался поймать эхо от взрыва. Он поймал несущую волну. Это значит, что источник, скорее всего, всё ещё активен. Может быть, он перешёл в режим низкой мощности, но он должен быть где-то рядом. Его резонатор среагировал на него, как компас на магнитную аномалию. Значит, если модифицировать установку, превратить её из двигателя в детектор…

Дмитрий отбросил ручку. Его глаза горели в темноте. Сон был отменён. Он завёл машину, развернулся и поехал обратно. Обратно в гараж. В его голове уже складывалась схема нового устройства: направленная антенна, усилитель на лампах, которые давали меньше шумов, чем транзисторы, и главное — сам резонатор в качестве сердца системы. Он найдёт источник этого сигнала. Он должен его найти. Потому что тот, кто мог генерировать такое поле, владел ключом к будущему. К будущему, которое Дмитрий пытался построить в одиночку в своём гараже.

* * *

Отец Алексей закрыл за собой тяжёлую дубовую дверь храма. Ночь встретила его прохладой и запахом мокрой сирени из палисадника. Он жил в небольшом домике на церковной территории, и путь до крыльца занимал меньше минуты, но он не спешил. Он стоял под навесом, глядя на тёмные, мокрые кресты старого кладбища.

Чувство, которое он испытал у алтаря, не отпускало.

Будучи человеком, пришедшим к вере из мира точных наук, он всегда пытался анализировать свои духовные переживания. Благодать. Умиротворение. Божественное присутствие. Все эти состояния имели свою внутреннюю логику, свою теплоту. Но то, что он почувствовал сегодня, было иным. Оно было холодным. Не злым, не тёмным, а именно холодным. Как свет далёкой звезды, который летел к тебе миллионы лет и уже не несёт в себе тепла.

И это одиночество. Оно было не человеческим. Не тоской по близким или по Богу. Это было одиночество абсолютное, экзистенциальное. Одиночество объекта, вырванного из своей системы координат. Как строка кода, скопированная из одной программы и вставленная в другую, где для неё нет ни функций, ни переменных. Она существует, но она не может исполняться.

Он вспомнил свои студенческие годы в Бауманке, лекции по теории информации. Энтропия. Потеря данных. Сигнал, утонувший в шуме.

Отец Алексей посмотрел на небо, скрытое за плотной завесой туч. «И кто Ты, заблудшая душа?» — подумал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Он не знал, была ли эта «душа» живым существом или просто сбоем в мироздании. Но он вдруг с абсолютной ясностью понял, что его пастырский долг сейчас простирается дальше его маленького прихода. Он помолился. Не по канону, не заученными словами, а просто, от сердца. О том, кто был сейчас один в этой холодной, мокрой ночи. О том, чтобы этот кто-то нашёл свой путь. Или хотя бы обрёл покой.

Он не мог знать, что в этот самый момент, всего в нескольких километрах от него, та, о ком он молился, сделала первый шаг из дикого леса в сторону мира людей, который мог стать для неё как спасением, так и гибелью.

* * *

Путь Самус к огням города был медленным и мучительным. Это не имело ничего общего с её привычным стилем передвижения — акробатическими прыжками, молниеносными рывками и бегом, почти не касаясь земли. Здесь, на раскисшей лесной тропе, каждый шаг был выверенным усилием. Тяжёлый ранец с деактивированной бронёй тянул назад, нарушая её безупречное чувство равновесия. Она была вынуждена двигаться медленнее, чем обычный человек, постоянно рискуя поскользнуться на предательской глине или споткнуться о скрытый под слоем листвы корень.

Этот медленный темп, эта вынужденная осторожность давали ей время наблюдать.

Она шла по миру, который был одновременно и примитивным, и невероятно сложным. Её разум, привыкший к чётким архитектурным линиям космических станций и биомеханическим ландшафтам враждебных планет, с трудом обрабатывал органический хаос этого леса. Здесь не было повторяющихся паттернов. Каждое дерево было уникально. Каждый изгиб тропы — непредсказуем. Этот мир не был спроектирован. Он вырос сам по себе, подчиняясь законам, которые были ей чужды.

Она видела следы. Старые, почти заплывшие колеи от какого-то тяжёлого транспорта. Свежие отпечатки копыт небольшого животного. Но главное — она видела следы цивилизации, даже здесь, вдали от города. Глубокий порез на стволе берёзы, оставленный, видимо, топором. Выцветший, вросший в мох обрывок синего пластикового пакета. Пустая стеклянная бутылка, тускло блестевшая в траве.

Для неё это были артефакты. Свидетельства деятельности расы, которая использовала примитивные режущие инструменты, производила нестабильные полимеры и почему-то оставляла после себя стеклянные сосуды. Каждая такая находка была крупицей информации. Она не делала выводов, она просто собирала данные. Эта раса была… неаккуратной. Но при этом обладала технологиями для массового производства стекла и пластика. Парадокс.

Когда деревья, наконец, расступились, она замерла на краю невысокого холма, глядя на раскинувшийся внизу город. И снова — анализ.

Это не был единый мегаполис, накрытый куполом, и не россыпь автономных хай-тек башен. Это было скопление сотен небольших, почти одинаковых прямоугольных строений, сгруппированных в кварталы. Логика планировки была очевидной — прямые углы, параллельные линии. Эффективно, но без изысков. Источники света были примитивны — простое, ненаправленное свечение жёлтого спектра, создающее огромное световое загрязнение. Никаких энергетических щитов. Никаких патрульных дронов. Никаких видимых систем защиты. Этот город был открыт. Беззащитен.

Она чувствовала себя хищником, смотрящим на стадо пасущихся животных. Но в то же время она понимала, что в этом стаде она — самая уязвимая особь. У неё не было ни оружия, ни брони, ни понимания местных правил. Любой из обитателей этих светящихся коробок мог оказаться для неё смертельной угрозой.

Она скользнула вниз по склону, стараясь держаться в тени деревьев, и начала обходить город по периметру, ища безопасное место, чтобы переждать ночь и холод. Она двигалась вдоль чего-то, что её предварительный анализ определил как транспортную артерию — полоса тёмного, твёрдого покрытия, вдоль которой стояли высокие столбы с источниками света. Дорога.

Именно здесь она нашла его.

Небольшое, покосившееся строение из тёмного дерева, стоявшее чуть в стороне от дороги, на границе леса. Оно было очевидно заброшенным. Крыша прохудилась в нескольких местах, а дверь висела на одной ржавой петле, приоткрытая, словно приглашая войти. Для Самус, чьё восприятие было откалибровано на поиск укрытий в инопланетных пещерах и руинах, этот сарай был почти идеальным вариантом. Он обеспечивал защиту от дождя и ветра и при этом находился достаточно далеко от основных жилых массивов, чтобы её не обнаружили случайно.

Она замерла у входа, прислушиваясь. Ни звука, кроме стука капель, падающих с крыши в лужу. Она заглянула внутрь. Тьма, пахнущая прелым сеном, мышами и старым деревом. Безопасно.

Самус скользнула внутрь. Первое, что она сделала — сбросила на земляной пол невыносимо тяжёлый ранец. Её плечи и спина застонали от облегчения. Она прислонилась к шершавой деревянной стене, позволяя мышцам расслабиться, и на секунду закрыла глаза. В этот момент абсолютной тишины и относительной безопасности на неё впервые накатила вся тяжесть её положения. Она была одна. В чужом мире. Возможно, в другой галактике. Возможно, в другой вселенной. Связи нет. Корабль, скорее всего, потерян. Шансы на спасение — исчезающе малы.

Это была не паника. Это была холодная, ясная констатация факта. Она приняла эту мысль, пропустила через себя и отложила в сторону. Эмоции были роскошью, которую она не могла себе позволить. Сейчас важны были только три вещи: тепло, энергия и информация.

Её взгляд, уже привыкший к темноте, начал различать предметы внутри сарая. Сгнившие доски. Ржавая цепь в углу. Что-то ещё. Она подошла ближе и присела на корточки.

Это была книга. Маленькая, с обложкой из толстого картона. Она была мокрой и разбухшей, страницы слиплись. Самус осторожно подцепила обложку ногтем. На ней был рисунок. Не фотореалистичное изображение, а стилизованное, примитивное. Жёлто-коричневое существо, отдалённо напоминавшее земного медведя, но с непропорционально большой головой и широко распахнутыми, наивными глазами. Оно улыбалось.

Самус провела кончиком пальца по изображению. В её мире, мире вечной войны, хищники не улыбались. Они скалили клыки. Эта картинка была артефактом цивилизации, которая могла позволить себе роскошь сентиментальности. Цивилизации, где детям рассказывали сказки про добрых зверей.

Под рисунком были символы. Сложные, витиеватые, состоящие из плавных линий и резких углов. Письменность. Ключ к информации. Абсолютно бесполезный для неё сейчас, но дающий надежду на будущее. Она смотрела на эти незнакомые буквы, и впервые за много часов почувствовала не холод и усталость, а укол острого, почти болезненного любопытства.

Кто вы? Что это за мир, где вы рисуете улыбающихся хищников и пишете такими странными знаками?

Она аккуратно положила книгу на сухой островок земляного пола. А затем вернулась к единственному инструменту, который у неё остался. Она села, скрестив ноги, рядом со своим ранцем, положила левую руку на колено и активировала комлинк на запястье. Маленький экран ожил, бросив на её сосредоточенное лицо слабый голубоватый отсвет.

Системная проверка. Большинство функций не отвечало. Но базовые сканеры, работающие от автономного источника питания, были в норме. Она запустила пассивный поиск энергетических сигнатур в широком диапазоне. Она не надеялась найти что-то знакомое — тахионные излучения, сигналы червоточин, ничего подобного. Она искала аномалии. Любой сигнал, выбивающийся из общего фона примитивной электросети города.

Экран медленно заполнялся графиками. Шум. Помехи. Стабильный, монотонный гул на частоте примерно в 50 герц — очевидно, стандарт местной энергосистемы. Она уже готова была выключить сканер, чтобы сэкономить энергию, как вдруг…

Вот оно.

Тонкая, едва заметная линия на совершенно другой частоте. Сигнал был невероятно слабым, почти на грани чувствительности её сканера. Но он был. И он был неестественным. Он не был похож ни на радиопередачу, ни на работу электростанции. Его структура была сложной, модулированной, почти органической. Это была резонансная эмиссия, построенная на физических принципах, которые она видела лишь в теоретических выкладках расы Чозо.

Её сердце, до этого бившееся ровно и размеренно, на мгновение замерло, а затем ударило сильно, гулко.

Комлинк построил пеленг. Источник находился в городе. Примерно в двух километрах от её позиции.

Всё изменилось. Усталость отступила. Холод перестал иметь значение. Она больше не была просто жертвой кораблекрушения, пытающейся выжить. Она снова стала охотницей. В этом странном, примитивном мире, где медведи улыбались, был кто-то или что-то, работающее с запредельной физикой. И это был её единственный шанс. Найти источник этого сигнала. Изучить его. Использовать его.

Это стало её главной миссией.

Азарт охотника, вспыхнувший в ней от обнаружения сигнала, был чистым, почти химическим всплеском адреналина, который на время заглушил все остальные ощущения. Но как только экран комлинка погас, погрузив сарай в почти абсолютную темноту, реальность вернулась с новой, безжалостной силой.

Холод.

Он больше не был просто дискомфортом. Он превратился в физическую боль. Сырость, идущая от земляного пола, проникала сквозь тонкие подошвы ботинок, заставляя ступни неметь. Каждый вдох обжигал лёгкие. Нулевой костюм, идеально спроектированный для отвода избыточного тепла от тела пилота внутри силовой брони, теперь работал в обратную сторону — он казался ледяной плёнкой, высасывающей её собственное тепло до последней калории. Метаболизм, разогнанный ДНК Чозо, позволял ей выдерживать нагрузки, немыслимые для обычного человека, но он же требовал огромного количества энергии. Энергии, которую она сейчас стремительно теряла, просто пытаясь согреться.

Она начала дрожать. Сначала это была мелкая, едва заметная дрожь, но постепенно она переросла в неконтролируемые спазмы. Её тело отчаянно пыталось выработать тепло, сжигая последние резервы. Самус знала эту стадию. Это был первый звонок. Предвестник гипотермии. Если она не найдёт способ согреться, то к утру её аналитические способности и боевые рефлексы превратятся в вялые, заторможенные реакции. А затем и вовсе угаснут.

Она встала и начала двигаться по крошечному пространству сарая, от стены к стене. Движение генерировало тепло, но она понимала, что это лишь временная мера, которая к тому же расходовала драгоценную энергию. Ей нужно было гнездо. Изоляция.

Её взгляд, привыкший к темноте, обшаривал углы. В дальнем конце сарая она наткнулась на груду чего-то мягкого и шуршащего. Она опустилась на колени и зачерпнула пригоршню. Сухие, ломкие стебли травы. Сено. Оно было старым, слежавшимся, пахло пылью и мышиным помётом, но это было спасение.

Работая быстро и методично, она сгребла всё сено в один угол, подальше от дыр в крыше и щелей в стенах. Она разрывала слипшиеся комья, взбивая их, чтобы создать как можно больше воздушных карманов — именно воздух, а не сама солома, будет удерживать тепло. Она создала не просто подстилку, а настоящее гнездо, с углублением в центре и высокими бортами. Закончив, она забралась внутрь и зарылась в колючую, пахучую массу, оставив снаружи только лицо.

Стало теплее. Не комфортно, не уютно, но смертельный холод отступил. Дрожь постепенно унялась. Теперь она могла думать.

И тут же её тело напомнило о другой, не менее насущной потребности. Той, о которой никогда не писали в боевых уставах Галактической Федерации. Она почувствовала давление внизу живота. В условиях боя или в герметичном доспехе эту проблему решали катетеры и системы переработки. Здесь, в заброшенном сарае, всё было проще и унизительнее.

Стиснув зубы от досады на собственную биологическую уязвимость, она выбралась из своего убежища. Взяв с пола обломок доски, чтобы использовать его как примитивный инструмент для копания, она вышла под дождь, отошла на несколько метров от сарая и быстро сделала всё необходимое, тут же заметая следы. Это было не вопросом гигиены, а элементарной тактикой выживания. В любом неизвестном мире нужно оставлять как можно меньше биологических маркеров. Никогда не знаешь, какой хищник может пойти по твоему следу.

Вернувшись в своё гнездо из сена, она снова зарылась в него. Тело было в относительном порядке. Теперь нужно было привести в порядок разум.

Она закрыла глаза, но не для того, чтобы спать. Сон был опасной роскошью. Она погрузилась в медитативное состояние, которому её научили Чозо — техника «внутреннего взора». Она замедлила дыхание, сосредоточилась на биении своего сердца, отсекая все внешние раздражители: шум дождя, писк мыши где-то под полом, колючую жёсткость сена.

Её разум превратился в тактическую карту.

Цель: Источник резонансного сигнала в городе.

Препятствия:

Неизвестность. Она ничего не знала о местных жителях. Разумны ли они? Агрессивны? Каков их технологический уровень?

Уязвимость. Без брони и оружия она была крайне уязвима. Её физическая сила и ловкость давали ей преимущество перед обычным человеком, но она не была пуленепробиваемой.

Окружающая среда. Холод оставался главным врагом. Дневной свет принесёт не только тепло, но и риск быть обнаруженной.

Ресурсы. У неё не было ни еды, ни воды. Физиологические потребности скоро станут критическим фактором.

План действий (предварительный):

Наблюдение. С рассветом найти точку обзора и изучить город. Маршруты передвижения жителей, наличие правоохранительных органов или военных, расположение источника сигнала.

Проникновение. Выбрать время и маршрут для входа в город. Максимальная скрытность. Избегать любых контактов.

Достижение цели. Найти точное местоположение источника. Оценить ситуацию.

Действие. Дальнейшие шаги будут зависеть от природы источника. Если это технология, её нужно изучить. Если это существо — установить контакт или нейтрализовать.

Она прокручивала этот план снова и снова, добавляя детали, просчитывая варианты. Что делать, если её заметят? Как реагировать на агрессию? Какое импровизированное оружие можно найти в этом мире?

Ночь тянулась бесконечно. Каждый час она выходила из медитации, чтобы размять затёкшие мышцы и прислушаться к звукам снаружи. Один раз она услышала отдалённый гул проезжающей машины. В другой раз — протяжный, тоскливый вой, который мог принадлежать какому-то местному хищнику.

Эта ночь была для неё «нулевой точкой». Точкой, в которой от её прошлого — легендарной охотницы за головами, спасительницы галактики — не осталось ничего, кроме воспоминаний и рефлексов. В этом холодном, сыром сарае, зарывшись в пахнущее пылью сено, она была не Самус Аран. Она была просто выжившей. И ей предстояло заново отвоевать себе право на имя. Сражаясь не с космическими пиратами и метроидами, а с холодом, голодом и собственными человеческими слабостями.

* * *

Первые признаки рассвета Самус не увидела, а почувствовала. Воздух стал острее и холоднее — предрассветный озноб, о котором знают все ночные охотники. Тьма за щелями в стенах сарая начала редеть, сменяясь с угольно-чёрной на тёмно-серую. Дождь прекратился, и в наступившей тишине каждый звук приобрёл оглушительную чёткость: тяжёлая капля, сорвавшаяся с крыши, далёкий крик какой-то птицы, шуршание в сенной трухе у её ног.

Она выбралась из своего гнезда, чувствуя, как затекли мышцы. Ночь, проведённая в напряжённой полудрёме, не принесла отдыха. Тело болело от холода и неудобной позы. Голод давал о себе знать тупым, сосущим чувством в желудке. Но разум был ясен. План был готов. Начинался первый этап: наблюдение.

Она подошла к самой большой щели в стене, которая выходила на город, и прижалась к ней, оставляя в поле зрения лишь один глаз. Мир изменился. То, что ночью было россыпью анонимных жёлтых огней, теперь обретало форму и цвет. Вернее, почти полное его отсутствие.

Город был серым. Серые прямоугольники панельных домов, мокрый тёмно-серый асфальт дороги, свинцово-серое небо, плотно затянутое облаками. Единственными цветовыми пятнами были редкие вкрапления ржавчины на металлических конструкциях и тёмная зелень деревьев, которые казались чужеродными в этом царстве бетона. Архитектура была утилитарной до предела. Никаких украшений, никакой эстетики, только функция. Блоки для жилья, соединённые линиями дорог. Эффективно. И удручающе.

Постепенно город начал просыпаться. В окнах домов один за другим стали загораться огни — не тёплые, как ночью, а резкие, белые. По дороге проехала первая машина, оставив за собой мокрый шлейф. Её звук был низким, рокочущим — очевидно, двигатель внутреннего сгорания примитивной конструкции. Затем появилась другая. Потом из одного из домов вышел человек.

Самус замерла, превратившись в чистое восприятие.

Это был мужчина. Среднего роста, плотного телосложения. Он был одет в несколько слоёв тёмной, бесформенной ткани. На голове — нечто вроде вязаного шлема. Он двигался медленно, сонно. Никакой видимой агрессии. Никакого оружия. Он подошёл к своей машине, сел внутрь и через минуту уехал, оставив в воздухе облачко сизого дыма с резким химическим запахом.

* * *

В течение следующего часа Самус не двигалась, превратив щель в стене в свой наблюдательный пост. Она была терпелива, как хищник в засаде. Её мозг, освобождённый от необходимости обрабатывать потоки данных с сенсоров доспеха, с жадностью впитывал и каталогизировал визуальную информацию.

Она наблюдала за людьми. Они появлялись из прямоугольных входов в свои жилища-ульи и расходились, растекались по городу. Большинство садилось в персональные транспортные средства — громоздкие металлические коробки разной формы и цвета, но построенные по одному принципу. Другие шли к определённой точке на дороге и ждали. Вскоре туда подъезжала большая, вытянутая коробка, которая забирала целую группу и увозила в одном направлении. Общественный транспорт. Логично и предсказуемо.

Она анализировала их поведение. Движения были размеренными, почти автоматическими. Выражения лиц, которые она могла разглядеть, были в основном нейтральными или утомлёнными. Они редко смотрели друг на друга, большинство было погружено в себя. Социальное взаимодействие было минимальным. Это не было похоже на сплочённое племя. Скорее, на скопление одиночек, движущихся по параллельным траекториям.

Их одежда. Функциональная, многослойная, предназначенная для защиты от холода. Цвета были приглушёнными: чёрный, серый, тёмно-синий. Никаких светящихся элементов, никаких экзоскелетов, никаких персональных силовых полей. Этот вид был технологически примитивен, но полностью адаптирован к своей среде.

Она искала признаки угрозы. Военные патрули, полицию. Через некоторое время она увидела их. Машина, отличавшаяся от остальных цветом — белая с синей полосой — и мигающим огоньком на крыше, медленно проехала по главной улице. Внутри сидели две фигуры в униформе. Они не останавливались, не проявляли агрессии, просто патрулировали. Их присутствие было номинальным. Уровень контроля над обществом — низкий или скрытый. Это было хорошо.

Всё это время её комлинк, закреплённый на запястье, был выключен для экономии энергии. Теперь, когда у неё сложилась общая картина, пришло время уточнить главную цель. Она отошла от стены в самый тёмный угол сарая, чтобы голубоватое свечение экрана не было видно снаружи, и активировала сканер.

Сигнал был на месте. Слабый, но стабильный. Комлинк наложил вектор направления на примитивную карту местности, которую он успел составить за ночь, сканируя радиоволны и сигналы сотовой связи. Источник находился не в жилом массиве. Он располагался на окраине города, в зоне, где карты показывали скопление крупных строений без жилых маркеров. Промышленная зона или что-то в этом роде.

Она отключила прибор и снова подошла к щели. Она смотрела теперь не на людей, а на топографию. Лес подходил к городу почти вплотную. От её укрытия до окраины промзоны было не более двух километров, если двигаться под прикрытием деревьев. Маршрут был очевиден.

Но прежде чем отправиться в путь, нужно было решить другую проблему. Вода. Голод можно было терпеть ещё долго, но обезвоживание быстро снизит её физические и умственные способности.

Дождь оставил после себя множество луж. Но пить из них было рискованно. Её организм, привыкший к стерильной, очищенной воде на борту корабля, мог непредсказуемо отреагировать на местные микроорганизмы. Нужен был более чистый источник. Она вспомнила, как капли срывались с крыши.

Она нашла в сарае то, что искала — большой лист ржавого железа, когда-то бывший частью кровли. Она вытащила его наружу, опёрла одним концом о стену сарая, а под другой конец подставила найденную ранее пустую стеклянную бутылку. Получилась примитивная система сбора дождевой воды, стекающей с крыши. Вода капала медленно, но к середине дня бутылка должна была наполниться. Этого хватит.

Она сделала всё, что могла. Подготовилась. Собрала информацию. Обеспечила себя ресурсом на ближайшее будущее. Теперь оставалось только ждать. Ждать сумерек. День, с его светом и активностью, был временем местных. Ночь будет принадлежать ей.

* * *

Константин Сергеевич проснулся задолго до будильника. Его старые кости ныли, но разум был кристально чист. Он не стал заваривать свой обычный утренний кофе, ограничившись стаканом воды. Ему нужна была ясная голова.

На кухонном столе уже был разложен его экспедиционный набор: старый армейский вещмешок, термос с горячим чаем, компас, карта в непромокаемом чехле и его главное сокровище — портативный счётчик Гейгера, модифицированный им для улавливания не только радиации, но и широкого спектра ионизирующих излучений. Он не знал, что именно ищет, но если там, в лесу, был остаточный фон, его прибор его учует.

Оделся он как на войну: высокие резиновые сапоги, брезентовые штаны, старая штормовка с капюшоном. Посмотрев на себя в зеркало в прихожей, он усмехнулся. Старый сумасшедший идёт в лес искать следы пришельцев. Так бы сказали его бывшие коллеги. Ну и пусть. Они всю жизнь смотрели на звёзды через толстые линзы формул и грантов, боясь поверить в чудо. А он шёл ему навстречу.

Он вышел из дома в серую утреннюю промозглость. Город только просыпался. Константин Сергеевич не пошёл по центральным улицам, выбрав окольный путь, через старые дворы и заброшенный парк. Он не хотел встречать знакомых и отвечать на вопросы, куда это он собрался в такую рань. Его миссия была тайной. Его открытие, если оно состоится, будет принадлежать только ему. Хотя бы на некоторое время.

Когда он дошёл до края леса, солнце уже пыталось пробиться сквозь облака, но безуспешно. Лес встретил его тишиной и запахом влажной земли. Он сверился с картой, определил азимут и шагнул под сень деревьев. Его не пугала чаща. Он исходил эти леса вдоль и поперёк ещё мальчишкой. Но сегодня он шёл сюда с чувством, которого не испытывал никогда прежде. С чувством, что он идёт по следу чего-то, что навсегда изменит его представление о мире. Он шёл на встречу с аномалией.

* * *

Дмитрий не заметил, как ночь сменилась утром. Для него времени не существовало. Существовала только задача. Его гараж, обычно холодный и неуютный по утрам, был наполнен теплом от работающей паяльной станции и запахом канифоли. На полу валялись обрезки проводов и пустые кружки из-под растворимого кофе. Сам он, осунувшийся, с красными от бессонницы глазами, склонился над своим детищем.

Резонатор преобразился. Теперь он был похож не на прототип двигателя, а на странный научный инструмент, гибрид радиотелескопа и алхимической реторты. Дмитрий приладил к нему раструб направленной антенны, собранной из листовой меди. Он перепаял всю схему усиления, заменив современные компоненты на старые, громоздкие радиолампы, которые он выпаял из дедовского приёмника «Ригонда». Лампы были капризными, требовали времени на прогрев, но они давали тёплый, чистый, «живой» сигнал, почти лишённый цифрового шума, на котором могли потеряться слабые гармоники.

Всё это он подключил не к осциллографу, а к старому катушечному магнитофону. Он собирался не увидеть, а услышать сигнал. Преобразовать электромагнитные колебания в звук. Его интуиция инженера подсказывала, что так он получит больше информации. Ухо способно различать тончайшие нюансы тембра и тона, которые ускользают от математического анализа.

К семи утра всё было готово. Дмитрий щелкнул тумблером, и лампы в усилителе загорелись тусклым оранжевым светом. По гаражу поплыл характерный запах нагретой пыли. Он подождал несколько минут, давая схеме войти в режим, а затем нажал на кнопку записи и медленно, очень медленно начал поворачивать всю конструкцию на самодельной треноге, сканируя горизонт.

В динамиках магнитофона раздавалось лишь ровное, низкое шипение. Фоновый шум вселенной. Он поворачивал антенну градус за градусом. Север. Северо-восток. Восток. Шипение. Иногда в нём проскакивали трески — помехи от городской электросети, проезжающих машин. Но это был просто мусор.

Он уже почти отчаялся. Мысль о том, что вчерашний всплеск был лишь случайной флуктуацией, становилась всё навязчивее. Он направил антенну на северо-запад, в сторону леса и старой промзоны.

И тут он его услышал.

Сначала это было едва заметное изменение в тональности шипения. Оно стало выше, тоньше. Дмитрий замер, боясь дышать. Он подкрутил ручку усиления. И тогда сквозь шум пробился звук.

Это не было похоже ни на что, что он слышал раньше. Это не был гул, писк или треск. Это была… музыка. Сложная, многослойная мелодия, похожая на пение китов или звук стеклянной гармоники, но при этом абсолютно неземная. Звук был невероятно чистым, он состоял из десятков переплетающихся гармоник, которые то сливались в единый аккорд, то расходились, создавая сложные полифонические узоры. Он был бесконечно меланхоличным и бесконечно древним.

Дмитрий стоял, как заворожённый, слушая эту песню пустоты. Он забыл про усталость, про кофе, про весь мир за стенами своего гаража. Он понимал, что слышит не просто сигнал. Он слышит работающую машину. Невероятно сложную, построенную на неизвестных ему законах физики. И эта машина… она была живой. Она дышала. Она пела.

Он быстро пометил направление на шкале азимута. Северо-запад. Лес. Промзона. Точно так же, как и у Константина Сергеевича, его поиски обрели вектор. Но если старый физик шёл искать отпечаток, след, то Дмитрий теперь шёл на зов. На зов музыки, которую, кроме него, в этом городе не мог услышать никто.

* * *

Отец Алексей проснулся с чувством необъяснимой тревоги. Ощущение чужого, потерянного присутствия, посетившее его ночью, не исчезло с первыми лучами солнца. Наоборот, оно словно разлилось в утреннем воздухе, сделав его плотным и тяжёлым.

Он провёл утреннюю службу в почти пустом храме. Пришли лишь три старушки, его постоянные прихожанки. Он читал молитвы, совершал положенные обряды, но его мысли были далеко. Он думал о той невидимой душе, которая заблудилась в их мире.

После службы, когда прихожанки разошлись, он не пошёл в свой дом. Вместо этого он подошёл к большому распятию в центральной части храма. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокое окно, падал на исстрадавшее лицо Христа. Отец Алексей долго смотрел на него, и в его душе боролись два начала: вера и знание.

Вера говорила ему, что это испытание. Что Господь привёл в их мир нечто, чтобы проверить их милосердие, их способность сострадать чужому горю, даже если это горе им непонятно.

А знание, оставшееся от его прошлой, светской жизни, шептало другое. Что любая аномалия, любое нарушение привычного порядка вещей, неизбежно вызывает в людях страх. А страх порождает агрессию. Если кто-то или что-то, настолько отличное от них, будет обнаружено, первой реакцией мира будет не попытка понять, а попытка изолировать. Или уничтожить.

Он вдруг с ужасом осознал, что этому невидимому пришельцу грозит страшная опасность. И опасность эта исходит не от монстров или хищников, а от обычных людей, которые будут защищать свой привычный, понятный мир от всего, что в него не вписывается.

Он зажёг свечу и поставил её перед иконой Богородицы. «Матерь Божия, — прошептал он, — укрой своим покровом всякую душу смятенную и заблудшую. Не дай ей погибнуть во тьме неведения и страха человеческого».

Выйдя из храма, он принял решение. Он не будет сидеть сложа руки. Он не знал, что именно может сделать, но он будет наблюдать. Слушать. Не только молитвы прихожан, но и слухи, разговоры, которые поползут по городу. Потому что если в их маленьком мире произошло что-то из ряда вон выходящее, рано или поздно об этом начнут говорить. И он должен услышать это первым. Чтобы успеть помочь. Если помощь вообще будет возможна.

День для Самус тянулся с невыносимой медлительностью. Её мир сузился до размеров старого сарая и узкой полоски реальности, видимой через щель в стене. Она наблюдала, как серый утренний свет постепенно теплеет, становится почти белым к полудню, а затем снова начинает угасать, приобретая холодные, синеватые оттенки.

Она методично занималась рутиной выживания. Каждые полчаса она вставала и выполняла комплекс упражнений — бесшумную, плавную гимнастику, похожую на танец. Это не была тренировка, это был способ разогнать кровь, не дать мышцам застыть и сохранить драгоценное тепло. Она следила за своей импровизированной водосборной системой. К середине дня бутылка наполнилась чистой, прозрачной водой. Самус сделала несколько маленьких, экономных глотков. Вкус был пресным, пустым, но живительная влага разошлась по телу, притупляя чувство голода и проясняя мысли.

Она изучала город. Теперь, при дневном свете, она видела больше деталей. Дети в ярких одеждах, идущие группами. Пожилые люди, медленно бредущие с сумками. Она видела ритм. Утром — поток машин в одном направлении. Днём — затишье. Вечером — обратный поток. Цивилизация жила по строгому, предсказуемому расписанию.

Она пыталась понять их технологический уровень. Средства связи были, очевидно, беспроводными. Многие жители держали в руках небольшие светящиеся прямоугольники и смотрели в них, полностью отключаясь от окружающей реальности. Но при этом транспорт был архаичным, энергетика — централизованной и, судя по дыму из высокой трубы на горизонте, основанной на сжигании органического топлива. Это был мир контрастов. Мир, который освоил микроэлектронику, но ещё не покорил чистую энергию.

Больше всего её интриговала письменность. Она видела её повсюду: на бортах машин, на вывесках зданий, на больших щитах вдоль дороги. Она запоминала символы, пыталась найти закономерности, сопоставить их с изображениями. Её мозг, созданный для взлома инопланетных кодов и понимания чужих языков, начал свою титаническую работу по дешифровке.

Но всё это было лишь заполнением времени. Ожиданием. Все её мысли были прикованы к сигналу, к той промзоне на окраине, куда она отправится, как только сгустятся сумерки. Она сидела в своём сенном гнезде, обхватив колени руками, и смотрела на город не как на угрозу или спасение, а как на поле предстоящей операции. Она была спокойна, сосредоточена и смертельно опасна. Даже без своего доспеха.

* * *

Константин Сергеевич шёл по лесу уже несколько часов. Его дыхание было тяжёлым, а старые суставы протестовали против каждого шага по пересечённой местности. Но он упорно двигался вперёд, сверяясь с компасом и картой.

Природа вокруг была прекрасна в своей осенней меланхолии. Запах мокрого мха, тишина, нарушаемая лишь стуком дятла, холодный, чистый воздух. В любой другой день он бы наслаждался этой прогулкой. Но сегодня он не видел красоты. Он искал аномалии.

Его модифицированный счётчик Гейгера молчал. Никакого остаточного излучения. Это было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что это исключало худший сценарий: аварию какого-нибудь спутника с ядерной установкой на борту. Плохо — потому что это лишало его простого и понятного следа.

Он вышел к району старой вырубки — тому самому месту, на которое указала его триангуляция. Это было огромное пространство, поросшее молодым березняком и иван-чаем. Посреди поляны возвышался огромный, замшелый валун, оставшийся со времён ледника. Идеальный ориентир.

Именно здесь, у подножия валуна, он нашёл первое доказательство.

Это был не кратер. Не обломки. Это был идеально ровный круг выжженной травы диаметром около трёх метров. Трава не сгорела дотла, она словно… испарилась. Края круга были идеально чёткими, будто вырезанными лазером. В центре земля была слегка оплавлена, превратившись в стекловидную корку.

Константин Сергеевич опустился на колени, его сердце колотилось, как у мальчишки. Он достал из вещмешка лупу и начал изучать землю. Никаких признаков горения, никакого запаха химии. Это был результат воздействия высокой энергии. Очень высокой. И очень сфокусированной.

Он поднял голову и осмотрелся. Отпечаток был здесь. Но тот, кто его оставил, ушёл. Куда?

Старый физик включил логику следопыта. Если бы это был тяжёлый объект, он бы оставил вмятины в мягкой почве. Но вокруг выжженного круга земля была нетронута. Значит, объект либо был очень лёгким, либо… он ушёл, не касаясь земли. Эта мысль показалась ему дикой.

Тогда он начал думать иначе. Представим, что это не объект, а существо. Оно потерпело крушение. Оно, возможно, ранено или дезориентировано. Куда оно пойдёт? Инстинкт выживания поведёт его к укрытию. И к цивилизации. К воде, теплу, пище.

Он встал и медленно пошёл по кругу, внимательно осматривая землю. И он нашёл его. Один-единственный отпечаток. На краю выжженной зоны, на клочке влажной глины.

Это не был след ботинка или сапога. Он был узким, изящным, с рифлёной подошвой, оставившей сложный, почти геометрический узор. И он был направлен в сторону города.

Константин Сергеевич замер. Он смотрел на этот одинокий, чужой след, и его охватил трепет. Это было уже не предположение. Не теория. Это было вещественное доказательство. Кто-то… или что-то… пришло из другого мира. И оно сейчас где-то там. Рядом.

Он достал фотоаппарат — старенькую плёночную «Смену», которую всегда носил с собой, — и сделал несколько снимков. Затем он аккуратно, стараясь не затоптать след, двинулся в том же направлении, куда он указывал, внимательно глядя под ноги. Он шёл по следу пришельца.

* * *

Дмитрий провёл почти весь день, модифицируя свою установку. Услышать сигнал было лишь половиной дела. Теперь нужно было определить его точное местоположение. Он превратил свой гараж в подобие центра управления полётами.

Он вынес направленную антенну на крышу, закрепив её на поворотной мачте, управляемой изнутри. Он подключил к системе старый ноутбук, на который установил программу-спектроанализатор. Теперь он мог не только слышать, но и видеть сигнал — как яркую вертикальную линию на фоне общего шума.

Метод, который он избрал, был классическим — пеленгация. Он будет замерять направление на сигнал из двух разных точек, а на пересечении лучей и будет находиться источник. Первой точкой был его гараж. Он максимально точно засёк азимут.

Затем он разобрал часть оборудования, погрузил его в свой «Москвич» и поехал. Ему нужна была вторая точка, как можно дальше от первой. Он выбрал старую водонапорную башню на другом конце города — ту самую, где стоял один из датчиков Константина Сергеевича, о чём Дмитрий, конечно, не догадывался.

Забраться на ржавую, скрипучую конструкцию с тяжёлым оборудованием в руках было непросто. Но азарт инженера, идущего по следу величайшего открытия в истории человечества, придавал ему сил.

Наверху, на продуваемой всеми ветрами площадке, он снова развернул свою установку. Город лежал под ним, как на ладони. Он снова поймал сигнал. Мелодия пустоты зазвучала в его наушниках. Он аккуратно, миллиметр за миллиметром, поворачивал антенну, добиваясь максимальной мощности сигнала, и зафиксировал второе направление.

Вернувшись в гараж, он нанёс оба луча на большую карту города, которая висела у него на стене. Две линии пересеклись.

Пересеклись с погрешностью не более пятидесяти метров.

Точка пересечения находилась на территории заброшенного механического завода на самой окраине промзоны.

Дмитрий смотрел на маленький красный крестик на своей карте, и его дыхание перехватило. Вот оно. Логово зверя. Или гнездо феникса. Он не знал, что он там найдёт. Но он знал, что должен туда пойти. Не сейчас. Ночью. Когда город уснёт и посторонних глаз будет меньше.

Два человека в одном городе, не зная друг о друге, шли по двум разным следам — один по физическому, другой по волновому. И оба этих следа вели их в одну и ту же сторону. К точке, где скрывалась одинокая и замёрзшая девушка из другого мира. Их прямые начали сходиться.

* * *

Сумерки опускались на Заря-17 не как занавес, а как туман. Серая дневная дымка медленно сгущалась, размывая контуры зданий и превращая людей на улицах в безликие тени. Уличные фонари зажглись с гудящим щелчком, выхватывая из наступающей темноты круги жёлтого, неживого света. Для города это было окончание дня. Для Самус — его начало.

Она потратила последние часы света на финальные приготовления. Она пила воду, медленно, маленькими глотками, давая организму впитать влагу. Она съела то, что никогда бы не подумала употреблять в пищу: несколько молодых побегов иван-чая, которые она опознала как нетоксичные, сравнив их с изображениями из ботанического справочника, который нашёлся в обрывках памяти комлинка. Это не было едой. Это было топливо. Горькое, безвкусное, но содержащее необходимые углеводы.

Затем она занялась маскировкой. Её синий Нулевой костюм был слишком заметен. Она нашла в сарае кусок грязного, выцветшего брезента, пропитанного мазутом. Он был жёстким и отвратительно пах, но его тёмно-серый, почти чёрный цвет был идеальным камуфляжем. Она разорвала его на несколько полос и обмотала ими самые яркие части своего костюма — торс и плечи. Получилось грубо, но эффективно. Теперь она была не ярким синим пятном, а рваной, тёмной тенью.

Тяжёлый ранец с бронёй был самой большой проблемой. Идти с ним было невозможно, это слишком замедляло и демаскировало. Оставлять его здесь, в старом сарае, было рискованно. Но другого выбора не было. Она перетащила ранец в самый дальний угол, завалила его грудой гнилых досок и сена, постаравшись сделать так, чтобы это выглядело естественно. Это была слабая защита, но лучшей у неё не было.

Когда тьма стала достаточно густой, она была готова. Она выскользнула из сарая бесшумно, как выдох. Мир изменился. Теперь свет фонарей был не помехой, а преимуществом. Он создавал глубокие, непроглядные тени, в которых она могла двигаться, оставаясь невидимой. Она прижалась к земле и змеёй поползла к лесу, держась вне световых конусов.

Достигнув кромки деревьев, она поднялась на ноги. Здесь начиналась её стихия. Она двигалась сквозь подлесок с невероятной скоростью и грацией, которой могли бы позавидовать лучшие хищники этого мира. Её шаги были беззвучны. Её тело инстинктивно находило проходы в самых густых зарослях. Она была не человеком, идущим по лесу. Она была частью леса, его тёмной, движущейся душой.

Маршрут, который она выбрала, проходил по границе между тьмой леса и светом города. Это позволяло ей одновременно оставаться в укрытии и контролировать обстановку. Она видела окна домов, проезжающие машины, редких прохожих. Она слышала их звуки: приглушённые голоса, лай собаки, музыку из чьего-то окна. Она была близко, но оставалась в другом измерении. Невидимая. Неслышимая. Призрак на окраине их упорядоченного мира.

Её путь лежал к промзоне. К источнику сигнала. К единственной надежде.

* * *

Константин Сергеевич вернулся домой затемно, вымотанный, грязный, но с горящими глазами. Он не нашёл больше чётких следов — на асфальте или гравии их не оставалось. Но он определил примерное направление, в котором двигался неизвестный. И это направление вело к старому механическому заводу.

Он заперся в своём подвале, дрожащими от усталости и волнения руками проявляя плёнку. Когда на мокрой фотобумаге, плавающей в кювете с проявителем, начало медленно проступать изображение — тот самый, ни на что не похожий след — он почувствовал головокружение. Вот оно. Неопровержимое доказательство.

Что делать дальше? Сообщить? Куда? В полицию? Его поднимут на смех. В Академию наук? Его старые «друзья» отнимут у него открытие, похоронят его в секретных архивах, а его самого отправят на принудительную пенсию в сумасшедший дом. Нет.

Это было его открытие. И он доведёт его до конца сам.

Он посмотрел на часы. Было уже поздно. Но мысль о том, что объект его поисков прямо сейчас находится там, на заброшенном заводе, не давала ему покоя. Он должен был идти. Но идти туда в одиночку, ночью, было верхом безрассудства. Ему нужен был… если не союзник, то хотя бы свидетель.

И он вспомнил о нём. О молодом инженере-самородке, который несколько раз приходил к нему за советом. Дима. Парень со странностями, одержимый своими «реактивными резонаторами», но с блестящей головой и прямыми руками. Он единственный в этом городе, кто мог понять. И не счесть его сумасшедшим.

Константин Сергеевич нашёл в записной книжке его номер. Он долго смотрел на старый дисковый телефон, собираясь с духом. Затем поднял трубку и начал медленно, щелчок за щелчком, набирать номер.

Дмитрий как раз собирался выходить. Он надел тёмную куртку, сунул в карман мощный фонарь и мультитул. Его «Москвич» уже был прогрет. План был прост: доехать до забора завода, найти дыру, проникнуть на территорию и, используя портативную версию своего пеленгатора (небольшую направленную антенну, подключённую к плееру с наушниками), найти точное здание, из которого исходит сигнал.

И тут в гараже пронзительно зазвонил телефон. Старый, пыльный аппарат, который он держал для связи с председателем кооператива. Дмитрий удивлённо поднял трубку. Звонили ему на этот номер раз в год.

— Алло?

— Дмитрий? Это Артемьев, Константин Сергеевич. Я не вовремя?

Дмитрий замер. Артемьев. Старый физик. Гений, которого списали со счетов.

— Константин Сергеевич? Здравствуйте! Нет, что вы, совсем не вовремя. То есть, вовремя! Что-то случилось?

— Случилось, молодой человек. Случилось то, чего я ждал пятьдесят лет. Я не могу говорить по телефону. У меня к вам дело. Необычное. Возможно, самое важное в вашей и моей жизни. Вы не могли бы сейчас ко мне подъехать?

Голос старика дрожал от плохо скрываемого возбуждения.

Дмитрий посмотрел на свой рюкзак, на ключ от машины в руке. Его план летел к чертям. Но отказать Артемьеву он не мог. Интуиция подсказывала, что этот звонок был неслучаен.

— Конечно. Буду у вас через пятнадцать минут.

Он повесил трубку, терзаемый сомнениями. Что могло понадобиться старому физику посреди ночи? Но решение было принято. Сначала к Артемьеву. Завод подождёт. Он не знал, что эта задержка была роковой. Или спасительной. Он не знал, что две пересекающиеся прямые их поисков вот-вот сольются в одну.

* * *

А в это время отец Алексей стоял у окна своего дома и смотрел на огни города. Тревога в его душе не утихала. Он помолился ещё раз и решил, что завтра утром обойдёт больницы и полицейский участок. Просто спросит, не появлялся ли за последние сутки кто-нибудь странный, потерянный, не знающий, кто он и откуда. Он будет действовать по-своему. Осторожно. И с милосердием.

Три человека. Три разных мотива. Научное любопытство. Инженерный азарт. Христианское сострадание. И все они, каждый по-своему, тянулись к одной точке на карте ночного города. К точке, куда уже почти добралась тёмная, бесшумная тень, закутанная в рваный брезент.

* * *

Двигаясь под покровом леса, Самус ощущала, как голод из тупого, ноющего чувства превращается в острого, беспощадного врага. Побеги иван-чая были лишь иллюзией насыщения, обманом для желудка. Её метаболизм, разогнанный до запредельных высот генами Чозо, требовал белка и калорий, а не растительной клетчатки. Каждый шаг, каждое движение, каждое усилие по сохранению тепла сжигали её внутренние резервы с пугающей скоростью. Она чувствовала, как слабеют мышцы, как замедляется реакция. Это было недопустимо. Воин, чьё тело перестаёт ему подчиняться, — это уже не воин, а жертва.

Она понимала всю опасность местной пищи. Биохимия этой планеты была для неё терра инкогнита. Любой местный плод, любое животное могло содержать белки, аллергены или микроорганизмы, смертельные для её уникальной физиологии. Простая дегустация была равносильна игре в русскую рулетку с полностью заряженным барабаном.

Ей нужен был не просто источник пищи, а безопасный источник. А безопасность в неизвестной среде означала одно — переработанная, стерилизованная, герметично упакованная еда. Продукт цивилизации, а не природы.

Именно поэтому, приблизившись к окраине города, она изменила свой маршрут. Промзона была главной целью, но по пути к ней она решила сделать крюк, который вёл её к задворкам жилых кварталов. Там, где цивилизация показывала своё неприглядное, но честное нутро. Там, где она выбрасывала то, что считала ненужным.

Она двигалась вдоль заборов, перепрыгивая через них с лёгкостью и беззвучностью пантеры. Её целью были мусорные контейнеры, стоявшие у каждого дома. Для местных жителей это были просто баки с отходами. Для неё — бесценный источник информации и, возможно, ресурсов.

Она подходила к каждому из них с предельной осторожностью. Сначала — слух. Нет ли кого поблизости? Затем — обоняние. Запахи были ошеломляющими, отвратительной какофонией гниения, бытовой химии и чего-то кислого. Но её тренированный нюх, как и у любого хищника, умел разделять эту мешанину на составляющие.

Она не рылась в мусоре. Она сканировала. Её взгляд выхватывал из общей массы знакомые по дневному наблюдению формы. Картонные коробки, пластиковые бутылки, стеклянные банки. И то, что она искала — упаковки от еды.

Она нашла несколько. Яркая, блестящая упаковка от чего-то, что местные, судя по картинке, называли «чипсами». Полупрозрачный пакет, в котором когда-то был хлеб. Но всё это было пустым. Остатки пищи, соприкасавшиеся с другим мусором, были непригодны.

И тут, у одного из контейнеров, ей повезло.

Рядом с баком стоял аккуратно завязанный чёрный пластиковый мешок. Видимо, кто-то вынес его совсем недавно. Самус осторожно, кончиками пальцев, надорвала его. Внутри, поверх картофельных очистков и бумажных салфеток, лежало то, что ей было нужно.

Это была фабричная упаковка — вакуумный пакет из плотного прозрачного пластика. Внутри, в желеобразном соусе, лежали три сосиски. Упаковка была не вскрыта. Срок годности, напечатанный незнакомыми, но понятными ей по своей логике цифрами, ещё не истёк. Это была почти стерильная белковая масса, изолированная от внешней среды. Риск был минимален.

Рядом лежал ещё один приз — половина буханки хлеба, также в своём заводском пакете. Хлеб был чуть зачерствевшим, но не испорченным.

Она быстро и бесшумно извлекла свою добычу. Она не стала есть на месте. Это было слишком опасно. Сунув сосиски и хлеб под брезентовую обмотку на поясе, она отступила обратно в спасительную темноту леса.

Найдя укромное место в густых кустах, откуда просматривалась улица, она позволила себе первую за эти сутки настоящую трапезу. Она вскрыла упаковку с сосисками. Запах был странным, копчёным, химическим. Она откусила маленький кусочек. Её вкусовые рецепторы, привыкшие к питательным концентратам и экзотическим инопланетным фруктам, были в замешательстве. Вкус был… ненатуральным. Слишком солёным, слишком пряным. Но это был белок.

Она медленно, тщательно пережёвывая, съела одну сосиску. Затем подождала несколько минут, прислушиваясь к реакции своего организма. Никаких тревожных сигналов. Ни тошноты, ни спазмов. Её улучшенная иммунная система, очевидно, справлялась. Только после этого она позволила себе съесть остальное, заедая чёрствым, но сытным хлебом.

Это не было пиршеством. Это было пополнением боезапаса. Она чувствовала, как энергия возвращается в её тело, как уходит слабость, как проясняется сознание. Холод уже не казался таким пронизывающим.

Она была не просто выжившей. Она снова становилась охотницей. Она адаптировалась. Она использовала слабости и беспечность этой цивилизации в своих целях. Этот мир оставлял после себя горы отходов, и в этих отходах она нашла своё пропитание.

Закончив есть, она тщательно уничтожила все следы: закопала пустую упаковку глубоко в землю. Теперь она была готова. Сытая, согретая движением, с ясной головой. Она снова повернулась лицом к своей главной цели.

Промзона ждала. И она шла туда уже не как измождённый беглец, а как воин, идущий в бой.

— Вы нашли след? Настоящий след?

Голос Дмитрия был смесью недоверия и благоговейного трепета. Он стоял посреди подвала Константина Сергеевича, забыв о цели своего визита, о своём собственном открытии. Перед ним на столе, под светом настольной лампы, лежала фотография. Та самая. Чёрно-белый отпечаток чужой реальности на мокрой глине.

— Не просто нашёл. Я шёл по нему, — Константин Сергеевич говорил тихо, но в его голосе звенел металл. — Он обрывается у старой дороги, но направление очевидно. Промзона. Старый мехзавод.

Дмитрий вскинул голову. Его глаза расширились.

— Завод? Вы уверены?

— Абсолютно. А почему вы так…

— Потому что мой сигнал идёт оттуда же! — перебил его Дмитрий, не в силах сдерживаться.

Он быстро, сбивчиво, начал рассказывать. Про всплеск, про резонатор, про бессонную ночь, про пеленгацию. Про музыку. Когда он закончил, в подвале повисла густая, звенящая тишина. Два поколения, два разных метода, две отправные точки — и один результат. Старый физик и молодой инженер смотрели друг на друга, и в их взглядах было понимание, которое не требовало слов. Они оба прикоснулись к чему-то невероятному. И теперь они были в этом вместе.

— Нам нужно идти туда, — наконец произнёс Константин Сергеевич. — Прямо сейчас.

— Я как раз собирался, — кивнул Дмитрий. — У меня всё готово. Мой пеленгатор выведет нас на точное здание.

— А мой опыт поможет нам не наделать глупостей, — добавил Артемьев. Он подошёл к стене и снял с гвоздя старую двустволку. — Не думаю, что она понадобится. Но пусть будет. На всякий случай.

Они вышли из дома и сели в дребезжащий «Москвич» Дмитрия. Старый учёный, который верил в порядок вселенной, и молодой инженер, который пытался этот порядок изменить. Две пересекающиеся прямые слились в одну. И эта прямая была нацелена, как копьё, в сердце старого заброшенного завода.

* * *

Промышленная зона встретила Самус мёртвой тишиной. Это было кладбище гигантов. Огромные, тёмные корпуса цехов, похожие на выпотрошенные туши левиафанов. Ржавые скелеты подъёмных кранов, застывших на фоне беззвёздного неба. Разбитые окна, чернеющие, как пустые глазницы. Воздух здесь был другим — тяжёлым, пропитанным запахами ржавчины, застывшего машинного масла и безысходности.

Она двигалась по этой территории, как по вражеской базе после боя. От тени одного здания к тени другого. Её чувства были обострены до предела. Каждый скрип металла под её ногой, каждый порыв ветра, гудевший в пустых цехах, казался предвестником опасности.

Она снова достала комлинк. Сигнал. Здесь он был сильнее. Гораздо сильнее. Источник находился совсем рядом. Прибор указывал на одно из самых больших зданий в центре комплекса — главный сборочный цех.

Она подошла к нему. Это было циклопическое сооружение из бетона и стекла. Большинство окон было выбито, а огромные металлические ворота, предназначенные для въезда грузовиков, были намертво заклинены в полуоткрытом положении. Внизу зияла тёмная щель высотой около метра. Идеальный лаз.

Самус замерла у входа, прислушиваясь. Тишина. Только ветер играл с сорванным с крыши листом железа, заставляя его монотонно хлопать где-то наверху. Она заглянула в щель. Внутри царил мрак, ещё более густой, чем снаружи.

Она знала, что это ловушка. Не в прямом смысле. Не чья-то засада. А ловушка тактическая. Замкнутое пространство, множество укрытий для потенциального противника, ограниченные пути для отступления. Входить туда было против всех правил, которым её учили.

Но сигнал шёл оттуда. И он был её единственной путеводной звездой в этом тёмном мире.

Она сделала глубокий вдох, проскользнула под воротами и оказалась внутри.

Потребовалось несколько секунд, чтобы её глаза привыкли к темноте. Пространство было колоссальным. Высокие потолки терялись где-то во мраке. Посреди цеха стояли огромные, молчаливые станки, похожие на доисторических идолов. Лунный свет, пробивавшийся сквозь разбитые окна в крыше, рисовал на полу призрачные светлые полосы, между которыми лежали океаны тьмы.

Она двинулась вглубь, ступая по бетонному полу, усыпанному мусором и осколками стекла. Её шаги были абсолютно беззвучны. Она была тенью внутри тени.

Комлинк на её запястье завибрировал — режим близости. Она была почти у цели. Источник находился где-то здесь, в центре этого огромного, мёртвого зала.

Она замерла за остовом какого-то пресса и вгляделась во мрак.

И тогда она увидела его.

В самом центре цеха, в полосе лунного света, стояло нечто. Это не было похоже на машину. Это не было похоже на живое существо. Это была… конструкция. Сложное переплетение металла, проводов и светящихся элементов, собранное из того, что, очевидно, было найдено прямо здесь, на заводе. Старые станины, детали от станков, медные шины. Но всё это было собрано с какой-то чуждой, нечеловеческой логикой.

А в центре этой конструкции, в коконе из кабелей и электромагнитов, парило в воздухе ядро. Шар из чистого, пульсирующего света, который и был источником той самой неземной музыки, которую слышал Дмитрий. Он не просто светился. Он жил. Он дышал.

Самус смотрела на это, и её мозг отказывался понимать. Это была технология, опережающая уровень развития этого мира на тысячи лет. Но при этом она была собрана из металлолома. Это было невозможно.

Она медленно, очень медленно, начала выходить из-за своего укрытия. Она не знала, что это. Аварийный маяк другого корабля? Энергетический организм, потерпевший крушение? Часть её собственного двигателя, выброшенная при переходе?

И в этот момент, когда она сделала первый шаг на открытое пространство, снаружи раздался звук. Скрип гравия под колёсами машины. Затем хлопок автомобильной дверцы.

Кто-то приехал.

Самус мгновенно отпрянула назад, в самую густую тень. Её тело напряглось, как сжатая пружина. Она прижалась к холодному металлу станка, превратившись в слух.

Два голоса. Один — молодой и взволнованный. Другой — старческий, но твёрдый. Они приближались к воротам.

Она была не одна. Охотники пришли за своей добычей. Или просто свидетели, случайно наткнувшиеся на её след. Она не знала. Но в её мире любой неизвестный по умолчанию считался угрозой.

Она бесшумно сняла с пояса свой единственный «аргумент» — найденные в мусоре сосиски она давно съела, но прочный и эластичный вакуумный пакет оставила. В её руках это был не просто мусор. Наполненный воздухом и зажатый в кулаке, он мог усилить удар. Разорванный на полосы — стать удавкой. Примитивно. Но лучше, чем ничего.

Она приготовилась к бою. В огромном, гулком цеху, под взглядом пульсирующего сердца из другого мира, три стороны одной невероятной истории, наконец, сошлись в одной точке. И никто из них не знал, чем закончится эта встреча.

— Сюда, Дмитрий. Будьте осторожны, здесь повсюду осколки.

Голос Константина Сергеевича разнёсся по гулкому цеху, отражаясь от стен и потолка. Затем вспыхнул яркий луч фонаря, прорезав темноту и заставив Самус плотнее вжаться в тень. Она наблюдала, как две фигуры, сгорбившись, пролезли под воротами и выпрямились.

Один был стар, двигался медленно, но уверенно. В руках он держал старое ружьё, но нёс его не как оружие, а скорее как посох, опираясь на него. Второй был молод, энергичен. В его руках было какое-то устройство, из наушников которого доносилось слабое, едва слышное пение.

Они не были похожи на военных или спецслужбы. Их одежда была гражданской, их движения — нерешительными, полными скорее любопытства, чем агрессии. Но это ничего не меняло. Они были чужими. Они были угрозой её анонимности.

— Невероятно… — прошептал молодой, Дмитрий. Он снял наушники, и теперь странная, неземная мелодия, исходящая от пульсирующей сферы, стала слышна в тишине цеха. — Вы слышите, Константин Сергеевич?

— Слышу, — старик говорил почти шёпотом. Его взгляд был прикован к светящемуся ядру. Фонарь в его руке дрожал. — Всю жизнь я слушал только тишину космоса. А он… он поёт.

Они медленно, как паломники, приближающиеся к святыне, пошли к центру зала. Их спины были обращены к тому месту, где пряталась Самус. Это был идеальный момент для нападения. Короткий рывок, удар по затылку старика, обезоружить молодого. Быстро. Эффективно.

Но она медлила.

Что-то в их поведении было неправильным. Они не сканировали помещение, не искали угрозу. Они были полностью поглощены созерцанием аномалии. Их уязвимость была настолько полной, настолько обезоруживающей, что это само по себе казалось ловушкой. Или… искренностью.

Дмитрий подошёл почти вплотную к установке. Он протянул руку, словно желая коснуться светового шара, но в последний момент отдёрнул её.

— Это… это невозможно, — бормотал он. — Собрать такое из этого хлама… Это нечеловеческая инженерия.

— А вы ожидали увидеть здесь человека, Дима? — тихо спросил Артемьев, не отрывая взгляда от сферы. — Помните, я говорил вам в школе, в вашем физическом кружке? Вселенная настолько велика, что не иметь иных форм разума — это самое большое чудо из всех. Кажется, чудо кончилось.

Самус слушала их разговор. Она не понимала слов, но улавливала интонации. Благоговение. Восхищение. Отсутствие враждебности. Её палец, сжимавший импровизированное оружие, слегка расслабился.

И в этот момент произошло то, чего она боялась.

Константин Сергеевич, сделав шаг назад, чтобы лучше рассмотреть конструкцию, случайно наступил на лист ржавого железа, лежавший на полу. Раздался громкий, скрежещущий звук, который эхом прокатился по всему цеху.

Оба мужчины вздрогнули и резко обернулись. Луч фонаря метнулся в сторону, шаря по теням.

Самус замерла. Она знала, что её положение раскрыто. Луч скользнул по станку, за которым она пряталась, прошёл мимо, вернулся… и застыл, выхватив из темноты её силуэт.

На несколько секунд воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь пением световой сферы.

Они смотрели друг на друга. Два испуганных, но полных решимости человека. И высокая, тёмная фигура, закутанная в рваный брезент. Её лицо было скрыто в тени, но в свете фонаря блеснули два холодных, внимательных глаза.

Первым опомнился Дмитрий. Его реакция была инстинктивной, мальчишеской. Он вскрикнул и отшатнулся назад, выставив перед собой свой пеленгатор, как будто это был щит.

Константин Сергеевич, наоборот, застыл на месте. Он медленно, очень плавно, опустил луч фонаря чуть ниже, чтобы не слепить её, но продолжать видеть. Его палец не лёг на курок. Он просто смотрел. И в его взгляде не было страха. Было лишь бесконечное, безмерное изумление учёного, который всю жизнь смотрел на уравнение на доске и вдруг увидел, как оно ожило.

Самус видела их реакцию. Испуг молодого. Спокойствие старого. Она видела ружьё в руках старика, но видела и то, что он не собирается его применять.

Она медленно, подчёркнуто плавно, распрямилась во весь свой внушительный рост. Затем, так же медленно, она подняла правую руку на уровень груди и раскрыла ладонь, показывая, что она пуста. Это был универсальный жест. Жест мира.

Сердце Дмитрия колотилось так, что, казалось, его было слышно по всему цеху. Он смотрел на неё, на эту женщину-тень, и его мозг инженера и геймера, выросшего на фантастике, лихорадочно пытался обработать информацию. Костюм. Рост. Атлетичное сложение. Светлые волосы, выбившиеся из-под импровизированного капюшона. Это было невозможно. Это было безумием. Но образ, всплывший в его памяти, был слишком чётким.

— Самус?.. — прошептал он одними губами, так тихо, что сам едва расслышал.

Она, конечно, не услышала его. Но она увидела, как изменилось его лицо. Страх сменился узнаванием. Невероятным, абсурдным, но явным узнаванием.

И тогда произошло второе чудо за эту ночь.

Пульсирующая сфера в центре зала, которая всё это время пела свою монотонную песню, вдруг изменила тональность. Её свет стал ярче, а мелодия — выше, сложнее, словно она реагировала на присутствие трёх живых существ, на их эмоциональное напряжение.

И из сферы, прямо в воздух, спроецировалось изображение.

Это не было чётким видео. Это была скорее дрожащая, полупрозрачная голограмма, сотканная из света и теней. На ней была звёздная карта. Незнакомые созвездия, туманности, галактики. А затем карта приблизилась, фокусируясь на одной системе, на одной планете. А потом показала сам объект — боевой корабль класса «Охотник», который разваливался на части, входя в гиперпространственный туннель.

Это была запись. Запись её крушения.

Сфера не была просто источником энергии. Это был бортовой самописец. «Чёрный ящик» её корабля, который аварийно катапультировался за мгновение до взрыва. И теперь он транслировал свой предсмертный отчёт.

Самус смотрела на голограмму своего погибшего корабля. Дмитрий и Константин Сергеевич смотрели на неё. А «чёрный ящик» пел свою скорбную песню посреди заброшенного русского завода.

Контакт состоялся. Не на уровне слов. А на уровне образов, эмоций и общей для всех троих тайны, свидетелями которой они стали. Тишина, наступившая после того, как голограмма погасла, была уже другой. Это была не тишина пустоты. Это была тишина, наполненная вопросами. И ожиданием ответа.

Когда голограмма погасла, оставив после себя лишь мерное пульсирование световой сферы, тишина в цеху стала плотной, почти осязаемой. Пропасть между тремя фигурами, стоявших в полумраке, никуда не делась, но через неё был перекинут хрупкий мост — мост общего понимания. Они все видели одно и то же: катастрофу, крушение, одиночество.

Константин Сергеевич первым нарушил молчание. Он сделал то, что показалось бы любому другому человеку верхом безрассудства, но для него было единственно верным шагом. Он медленно, чтобы не делать резких движений, прислонил свою двустволку к ближайшей колонне. Затем он сделал шаг вперёд, подняв пустые руки на уровень груди, повторяя её жест.

— Мы… не враги, — произнёс он тихо, на русском. Он знал, что она не поймёт слов, но надеялся, что она поймёт интонацию. Спокойную, уважительную, лишённую угрозы.

Самус наблюдала за ним, не шевелясь. Она видела, как он избавился от оружия. Это был мощный сигнал. Она видела его лицо в слабом свете от сферы — старое, изборождённое морщинами, но открытое. В его глазах не было страха или агрессии. Было лишь глубокое, почти отеческое любопытство.

Затем её взгляд переместился на молодого. Дмитрий всё ещё стоял, как громом поражённый, но его первоначальный испуг сменился чем-то другим. Он смотрел на неё не как на монстра или пришельца. Он смотрел на неё так, как смотрят на ожившую легенду. На героя, сошедшего с экрана его старенького телевизора в реальный, серый мир. Он сделал неуверенный шаг вперёд, опустив свой прибор.

— You… are… Samus Aran? — произнёс он медленно, с ужасным акцентом, вспоминая обрывки школьного английского.

Её имя.

Услышать своё имя здесь, в этом чужом, затерянном мире, произнесённое этим странным существом, было самым невероятным, самым дезориентирующим событием за последние двое суток. Её каменное самообладание впервые дало трещину. Она невольно сделала крошечный шаг назад. Как они могут знать её имя? Это было невозможно. Если только…

Её взгляд метнулся к сфере. К «чёрному ящику». Неужели он транслировал не только видео, но и телеметрические данные? Идентификатор пилота? И эти примитивные, на первый взгляд, существа смогли его расшифровать? Уровень их технологий был явно выше, чем она предполагала.

Она не ответила. Подтвердить свою личность означало выдать информацию. Она снова вернулась к базовому протоколу: максимум наблюдения, минимум самораскрытия.

Константин Сергеевич положил руку на плечо Дмитрию, призывая его к молчанию. Он понимал, что сейчас слова бесполезны и даже опасны. Нужен был другой язык.

Он указал сначала на себя, потом на Дмитрия, а затем широким, обводящим жестом на весь цех, на город за его стенами. Потом он указал на неё, а затем — на голографическое изображение корабля, которое всё ещё стояло у него перед глазами, и поднял палец вверх, к тёмному потолку, к небу. Жест был простым и понятным на любом языке: «Мы — отсюда. Ты — оттуда».

Самус поняла. Она медленно кивнула. Один раз. Это было первое осмысленное взаимодействие. Первый бит переданной информации.

Затем старик сделал ещё один жест. Он прижал руки к груди, изображая дрожь, и потёр плечи, показывая, что ему холодно. Затем он указал на её тонкий костюм и рваный брезент. Он спрашивал не о её миссии. Не о её технологиях. Он спрашивал о её самочувствии. Он видел перед собой не пришельца, а замёрзшую женщину.

Этот простой, человеческий жест пробил её оборону сильнее, чем могло бы любое оружие. В её мире, мире наёмников и солдат, забота о чужом комфорте была немыслимой роскошью. Её всегда воспринимали как функцию, как оружие. А этот старик видел в ней… живое существо.

Она снова кивнула, подтверждая, что поняла его. И что он прав.

Дмитрий, видя, что контакт налажен, осмелел. Он тоже решил прибегнуть к языку жестов. Он показал на пульсирующую сферу, а затем изобразил руками, как он что-то паяет, крутит, настраивает, и указал на свой пеленгатор. Он пытался сказать: «Я услышал её. Я нашёл её с помощью моих приборов».

Константин Сергеевич, в свою очередь, указал на землю, изобразил, как он идёт по лесу, а затем нарисовал в воздухе контур того самого следа, который он сфотографировал. «А я нашёл твой след».

Самус смотрела на эту пантомиму, и её аналитический ум работал на пределе. Эти двое нашли её независимо друг от друга, используя разные методы. Один — отслеживая волновые эманации. Другой — по физическим уликам. Они не были случайными прохожими. Это были лучшие охотники этого мира. Один был учёным. Другой — инженером.

Она поняла, что перед ней не просто аборигены. Перед ней — элита их вида. Возможно, их единственная надежда на понимание и помощь.

И она приняла решение. Рискованное. Но необходимое.

Она медленно, чтобы не напугать их, опустилась на одно колено. Затем она отстегнула от пояса единственное, что у неё осталось от её высокотехнологичного мира — свой комлинк. Она положила его на бетонный пол и осторожно подтолкнула в их сторону.

Прибор заскользил по гладкой поверхности и остановился у ног Константина Сергеевича.

Дмитрий ахнул. Он узнал этот дизайн. Он видел его сотни раз в играх и на артах. Отдать свой наручный компьютер, свой главный инструмент — это был жест абсолютного, безоговорочного доверия.

Константин Сергеевич медленно, с благоговением, наклонился и поднял комлинк. Он был тяжёлым, холодным, сделанным из неизвестного ему сплава. Экран был тёмным. Он не знал, что с ним делать. Он просто держал его в руках, как бесценный артефакт.

Самус поднялась. Она отдала им свой единственный инструмент. Она сделала свой ход. Теперь ответ был за ними. Она смотрела на них, ожидая, что они предпримут. И в её взгляде больше не было угрозы. Была лишь бесконечная усталость. И вопрос. Безмолвный вопрос, который был понятен в любой галактике: «Что теперь?»

Держа в руках комлинк Самус, Константин Сергеевич чувствовал себя археологом, поднявшим со дна морского не амфору, а работающий ноутбук из будущего. Вещь была чужой, но её логика была ему понятна. Это был инструмент. Компьютер. Интерфейс. Он осторожно провёл пальцем по гладкой, тёмной поверхности экрана. Никакой реакции.

— Она… она нам его отдала, — прошептал Дмитрий, глядя то на Самус, то на прибор в руках учителя. — Она нам доверяет.

— Доверие — это аванс, Дима, — тихо ответил Артемьев, не сводя глаз с устройства. — И его нужно будет вернуть с процентами.

Он понимал, что этот жест был не только актом доброй воли, но и тестом. Она дала им в руки часть своей технологии, чтобы посмотреть, что они будут с ней делать. Попытаются ли они её разобрать, взломать? Или поймут, что это приглашение к диалогу?

Самус наблюдала за ними, затаив дыхание. Она видела, как старик внимательно, но без агрессии осматривает её комлинк. Она видела, как молодой сдерживает своё очевидное желание выхватить прибор и немедленно подключить его к своим устройствам. Они проходили её тест.

Константин Сергеевич сделал то, что подсказала ему интуиция учёного и мудрость прожитых лет. Он не стал нажимать на кнопки. Он снова посмотрел на Самус и протянул комлинк ей обратно, ладонью вверх. Жест был очевиден: «Мы не понимаем. Научи нас».

Это было правильное решение. Самус на мгновение позволила уголкам её губ чуть дрогнуть в подобии улыбки, которую, впрочем, никто не заметил в полумраке. Она подошла ближе, сократив дистанцию до двух шагов. Вблизи она казалась ещё выше и внушительнее. Дмитрий невольно сглотнул.

Она не стала забирать комлинк. Вместо этого она указала пальцем на небольшую панель на его боковой грани. Затем она прикоснулась к своему запястью, к тому месту, где она носила прибор. И, наконец, она указала на старика. «Он привязан к моей биометрии. Но я могу дать тебе временный доступ».

Константин Сергеевич понял. Он протянул руку с комлинком ей. Самус приложила свою ладонь к панели. Послышался тихий щелчок, и экран прибора ожил, вспыхнув сложными сине-зелёными символами. Затем она жестом показала Артемьеву, чтобы он тоже приложил свою руку. Он осторожно коснулся панели. Экран мигнул, сканируя его отпечаток, и интерфейс изменился, став проще.

Теперь он мог им пользоваться.

Дмитрий подошёл ближе, заглядывая учителю через плечо. На экране были иконки, графики, диаграммы. Большая часть была непонятна. Но некоторые символы были универсальны: стилизованное изображение планеты, волны радиосигнала, спираль ДНК.

— Это… это же… — лепетал Дмитрий. — Это атлас! Звёздный атлас!

Константин Сергеевич медленно, осторожно, провёл пальцем по экрану. Изображение сменилось. Теперь это была трёхмерная модель её корабля, того самого, что они видели в голограмме. Можно было вращать его, рассматривать с разных сторон. Рядом бежали столбцы с характеристиками, написанными на неизвестном языке.

И тут Дмитрий заметил то, что заставило его сердце замереть. В углу экрана была маленькая иконка, которую он бы узнал из тысячи. Стилизованная буква «А» с точкой в центре. Логотип компании «Alimbic», древней и могущественной расы из его любимых игр. Это не было совпадением. Это не было похоже. Это был тот самый символ. Мир видеоигр и реальность на его глазах сливались в единое, невозможное целое. Но сейчас было не время для фанатского восторга.

Пока они изучали комлинк, Самус подошла к источнику их встречи — к пульсирующей сфере. Теперь, когда она знала, что это «чёрный ящик», она смотрела на него иначе. Она положила ладонь на один из поддерживающих его металлических лучей. Сфера отозвалась. Её свет стал теплее, а мелодия — спокойнее, словно она узнала свою хозяйку.

Она закрыла глаза, устанавливая прямой нейронный контакт через тактильные сенсоры Нулевого костюма. Информация хлынула в её мозг. Полный отчёт о крушении. Причина — нештатный выход из гиперпространства из-за столкновения с гравитационной аномалией. Местоположение — неизвестная система в некартографированном секторе галактики. Состояние корабля — полное уничтожение. Состояние силовой брони — критическое повреждение реактора и большинства систем, не подлежит ремонту без доступа к специализированной верфи.

И последнее, самое важное. Статус маяка. «Чёрный ящик» непрерывно транслировал аварийный сигнал. Но сигнал был слишком слаб. Чтобы его мог уловить поисковый зонд Федерации, его нужно было усилить. В тысячи раз. А для этого нужна была энергия. Огромное количество энергии.

Она открыла глаза. Теперь у неё был не просто план, а конкретная техническая задача.

Она повернулась к мужчинам. Они всё ещё были поглощены изучением комлинка. Нужно было найти способ объяснить им, что ей нужно. Объяснить сложную концепцию без общего языка.

Она снова подошла к ним. Она указала на комлинк, затем на светящуюся сферу. Затем она сделала руками жест, изображающий маленькую, слабую волну. После этого она широко развела руки, показывая большую, мощную волну. И, наконец, она указала на высокую трубу за окном цеха — трубу городской ТЭЦ.

Константин Сергеевич оторвался от экрана. Он смотрел на неё, на её жесты, и его мозг физика работал на пределе. Сфера. Сигнал. Маленький. Большой. Электростанция.

— Ей нужна энергия, — сказал он, скорее для себя, чем для Дмитрия.

— Чтобы усилить сигнал маяка, — закончил за него Дмитрий, который пришёл к тому же выводу, но через другую логику — логику игровых квестов, где всегда нужно что-то «зарядить» или «активировать».

Самус увидела в их глазах понимание. Она кивнула.

И тогда Дмитрий, осмелев окончательно, сделал свой ход. Он достал из кармана свой смартфон — тот самый светящийся прямоугольник, который она видела у многих местных. Он включил на нём программу-переводчик и, поднеся его ко рту, медленно и чётко произнёс одно слово:

— Энергия.

Синтезированный женский голос из динамика произнёс это слово на идеальном, хотя и безжизненном, английском:

— Energy.

Самус замерла. Она услышала знакомое слово. Примитивный электронный переводчик. Но это был мост. Хрупкий, шаткий, но мост через пропасть непонимания.

Она посмотрела на Дмитрия, затем на смартфон в его руке. И, собравшись с духом, произнесла своё первое слово в этом мире. Её голос, не привыкший к разговорам, был чуть хриплым, но твёрдым.

— Yes.

Это простое английское «да» прозвучало в мёртвой тишине заброшенного завода как самое невероятное, самое важное слово во вселенной. Стена рухнула окончательно. Диалог начался.

Слово «Yes» изменило всё. Оно было как искра, зажёгшая свет в тёмной комнате. Атмосфера в цеху мгновенно преобразилась. Напряжённое противостояние сменилось лихорадочным, почти радостным возбуждением первооткрывателей. Они больше не были тремя чужаками. Они были командой. Командой, перед которой стояла самая невероятная задача в истории их мира.

Дмитрий, поняв, что его примитивный переводчик работает, тут же превратился в центр коммуникации. Диалог был мучительно медленным и неуклюжим. Он набирал на экране короткие фразы на русском, программа переводила их на корявый английский, Самус слушала, отвечала одним-двумя словами, и Дмитрий переводил её ответ Константину Сергеевичу. Это было похоже на попытку переслать гигабайты информации через старый модем, но это работало.

— Power station… big energy, — говорил синтезатор. — Possible?

Самус слушала, её мозг быстро адаптировался, отсекая грамматические ошибки и улавливая суть. Она покачала головой. Затем указала на себя, потом на город.

— Danger. People. See me, — произнесла она.

— Она говорит, что это опасно, — перевёл Дмитрий. — Её увидят.

Константин Сергеевич кивнул, полностью соглашаясь с её логикой. Появление женщины в футуристическом костюме на стратегическом объекте, таком как ТЭЦ, закончится немедленным вмешательством властей. Полиция, армия, люди в чёрном. Их маленькая тайна превратится в международный инцидент.

— Нет, ТЭЦ — это слишком прямолинейно, — задумчиво сказал Артемьев. — Нам нужен другой источник. Мощный, но… скрытый. Изолированный.

Он посмотрел на Дмитрия. И Дмитрий понял его без слов. Их взгляды встретились, и в них одновременно вспыхнула одна и та же безумная, гениальная идея.

— Резонатор, — выдохнул Дмитрий.

— Резонатор, — подтвердил старый учитель.

Дмитрий снова повернулся к смартфону. Это было сложнее объяснить.

— My… device, — набрал он. — In garage. Small. Can make… big energy. Your technology… help?

Он показал на «чёрный ящик», затем на свой пеленгатор, пытаясь изобразить их соединение.

Самус внимательно слушала. Она поняла суть. У этого молодого инженера есть собственное устройство. Источник энергии. Он считает, что с помощью её технологий он сможет его усилить. Это была дерзкая, почти самонадеянная идея. Но она видела огонь в его глазах. Это был не просто энтузиазм. Это была уверенность гения, который знает, на что способна его машина.

К тому же, это решало все проблемы. Гараж — это изолированное, контролируемое пространство. Никаких свидетелей. Никакого риска.

Она посмотрела на Дмитрия, затем на Константина Сергеевича. Она оценивала их. Старик — мудрость и осторожность. Молодой — гениальность и решительность. Это была хорошая команда. Возможно, единственная в этом мире, которая могла ей помочь.

Она снова кивнула.

— We try, — сказала она. — We try. Now.

Решение было принято. Теперь нужно было действовать, и действовать быстро, пока не рассвело. План был прост, но требовал слаженности. Нужно было как-то переместить тяжёлый и громоздкий «чёрный ящик» в гараж Дмитрия.

— Она весит килограммов двести, не меньше, — прикинул Дмитрий, постучав по металлической опоре сферы. — Мы её вдвоём не поднимем. И в «Москвич» она не влезет.

— Ты думаешь о материи, Дима. А нужно думать об энергии, — возразил Артемьев. Он подошёл к сфере и указал Самус на силовые кабели, идущие от неё к поддерживающей раме. — Stop energy? Small? Compact? — спросил он, используя язык жестов и обрывки английских слов.

Самус поняла. Он спрашивал, можно ли её деактивировать, перевести в транспортный режим. Она снова подошла к устройству и положила на него руки. Она закрыла глаза, концентрируясь. Сфера отозвалась на её ментальную команду. Свет, исходящий от неё, начал меркнуть. Мелодия — затихать. Поддерживающие электромагниты с тихим щелчком отключились, и вся конструкция плавно опустилась на бетонный пол. Светящееся ядро сжалось до размеров кулака, превратившись в тускло тлеющий уголёк, заключённый в металлическую клетку из опор. Вся установка сложилась, как сложный цветок, закрывающий свои лепестки на ночь, превратившись в относительно компактный, но всё ещё очень тяжёлый агрегат.

— Гениально, — прошептал Дмитрий.

Теперь нужна была тележка. После недолгих поисков в соседнем помещении они нашли то, что нужно — старую, ржавую, но крепкую платформенную тележку, на которой когда-то возили детали. Втроём, кряхтя и упираясь, они смогли закатить на неё деактивированный «чёрный ящик».

Путь из цеха был похож на сцену из абсурдного фильма. Старый физик с ружьём за плечом, молодой инженер и высокая женщина в синем костюме, закутанная в брезент, медленно катили по заброшенному заводу тележку с инопланетным артефактом. Луна освещала их странную процессию.

Они довезли свой груз до старенького «Москвича». Устройство, даже в сложенном виде, не лезло в багажник. Пришлось открыть заднюю дверцу и с неимоверными усилиями впихнуть его на заднее сиденье. Машина тяжело просела на рессорах.

— Теперь главное, чтобы нас не остановил патруль, — нервно усмехнулся Дмитрий, садясь за руль. — Что мы им скажем? Что везём самогонный аппарат нового поколения?

Константин Сергеевич сел на переднее сиденье. Самус, после короткого замешательства, села сзади, рядом со своим драгоценным грузом. Она впервые оказалась внутри их транспортного средства. Её аналитический взгляд мгновенно отметил примитивность конструкции: аналоговые приборы, механические рычаги, запах бензина и старой обивки. Но при этом машина работала. Она выполняла свою функцию.

Дмитрий завёл двигатель. Машина вздрогнула и, натужно ревя, тронулась с места. Они выехали с территории заброшенного завода и покатили по пустым ночным улицам Зари-17.

В маленьком, дребезжащем салоне старого «Москвича» ехали три представителя двух цивилизаций. Они везли с собой ключ к спасению одной из них и, возможно, к будущему другой. Их невероятный, почти безумный план перешёл в стадию реализации. И никто из них не мог предсказать, чем всё это закончится.

* * *

Поездка по ночному городу была короткой и напряжённой. Каждый далёкий свет фар встречной машины заставлял Дмитрия нервно сжимать руль. Но улицы были пусты. Город спал, не подозревая, какой груз везут по его сонным артериям.

Гаражный кооператив встретил их лаем бездомных собак и скрипом ржавых ворот. Дмитрий загнал «Москвич» прямо внутрь своего гаража и немедленно закрыл тяжёлые створки, отрезая их от внешнего мира. Он включил свет. Несколько тусклых люминесцентных ламп под потолком замерцали и залили помещение холодным, безжалостным светом, который подчеркнул творческий беспорядок, царивший внутри.

Для Самус это место было шоком. Она видела лаборатории Чозо, стерильные и величественные. Она видела оружейные мастерские Космических Пиратов, хаотичные, но эффективные. Но она никогда не видела ничего подобного. Это была пещера алхимика XXI века. Стены были увешаны инструментами, схемами, вырезками из научных журналов. На верстаках громоздились осциллографы, блоки питания, разобранные электродвигатели. В углу стоял станок, который выглядел так, словно его собрали из трёх разных. И посреди всего этого, на своём стенде, возвышался резонатор Дмитрия.

Она смотрела на это не с презрением, а с растущим уважением. Она узнавала в этом хаосе логику. Логику гения-одиночки, который строит будущее из того, что есть под рукой. Этот молодой инженер был ей понятнее, чем тысячи обывателей, которых она видела днём. Он тоже был творцом. Воином, но на своём, научном фронте.

С неимоверными усилиями, используя в качестве рычага стальной лом, они выгрузили «чёрный ящик» из машины и водрузили его в центре гаража. Теперь два устройства стояли рядом: приземистый, сложенный артефакт инопланетных технологий и устремлённый ввысь, собранный на коленке прототип двигателя будущего. Сталь и медь. Неизвестный сплав и земное железо.

— Итак, — произнёс Константин Сергеевич, потирая руки, его глаза горели азартом. — С чего начнём, Дмитрий? Каков ваш план?

Дмитрий, оказавшись в своей стихии, преобразился. Нервозность исчезла, уступив место предельной концентрации.

— План простой и безумный, — сказал он, подходя к резонатору. — Моя установка генерирует поле, но ей не хватает мощности, чтобы запустить автоколебательный процесс. Ей нужен… «пинок». Очень мощный, но очень короткий импульс. Если её «чёрный ящик» сможет выдать такой импульс, мой резонатор войдёт в режим самоподдержания и начнёт генерировать энергию в сотни, может, в тысячи раз большую, чем потребит.

— Обратная связь с положительным коэффициентом, — кивнул Артемьев. — Опасно. Если процесс пойдёт вразнос, мы получим небольшой электромагнитный апокалипсис в масштабах одного гаража.

— Именно. Поэтому нам нужен её контроль.

Они оба посмотрели на Самус. Она стояла рядом с «чёрным ящиком», внимательно слушая их диалог через переводчик. Она поняла суть их плана ещё до того, как Дмитрий закончил говорить. Её комлинк, который вернул ей Артемьев, уже сканировал резонатор, выводя на экран его параметры. Конструкция была примитивной, но идея, заложенная в неё, была… изящной. Она видела, что хотел сделать этот инженер. И видела, почему у него не получалось. Ему не хватало не только энергии. Ему не хватало управляющей схемы. Его «пинок» был бы слепым.

Она подошла к ним.

— Need… connection, — сказала она, указывая сначала на своё устройство, потом на резонатор. — Control.

Дмитрий понял. Нужен интерфейс. Нужно «подружить» две технологии из разных вселенных.

— У меня есть всё необходимое, — сказал он. — Но мне нужно знать протоколы. Схемы. Хоть что-нибудь!

Самус снова приложила руку к своему комлинку. На его экране появилась сложная техническая диаграмма — схема выходного энергетического порта «чёрного ящика». Она протянула ему своё запястье.

Следующие несколько часов превратились в фантастическую, неправдоподобную сцену. Дмитрий, склонившись над верстаком, лихорадочно паял, сверяясь со схемой на руке Самус, которая стояла рядом с ним, как живой мануал. Он задавал ей вопросы через переводчик, она отвечала короткими, ёмкими терминами: «Polarity. Negative», «Frequency. Modulate», «Shielding. Necessary». Константин Сергеевич, вооружившись мультиметром и собственными знаниями, помогал ему, проверяя цепи, предлагая решения, выполняя роль опытного научного руководителя в этом безумном дипломном проекте.

Они работали как единый, слаженный механизм. Три разума, говорящие на разных языках, но объединённые одной целью и языком науки, который оказался поистине универсальным. Самус была поражена скоростью, с которой Дмитрий схватывал информацию. Он не просто копировал её схемы, он понимал их, адаптировал, находил аналоги среди своих, земных компонентов. Он не был обезьяной, повторяющей действия. Он был настоящим инженером, ведущим диалог с более развитой технологией на равных.

Наконец, интерфейсный модуль был готов. Это была уродливая на вид коробка, из которой во все стороны торчали провода, но Дмитрий и Артемьев смотрели на неё с гордостью. Один конец они подключили к резонатору. Другой, с контактами из чистой меди, Дмитрий протянул Самус.

— Готово. Теперь… ваш ход.

Самус взяла кабель. Она подошла к «чёрному ящику» и приложила контакты к его порту. Устройство ожило. Его центральная сфера снова начала светиться, но на этот раз неярко, вполсилы.

— Система запитана, — сказал Дмитрий, глядя на приборы. — Теперь самое интересное. Запуск.

Он встал за самодельный пульт управления, который выглядел как панель из старого фантастического фильма — с большими тумблерами и стрелочными индикаторами. Константин Сергеевич отошёл в угол, к рубильнику, готовый в любой момент обесточить весь гараж. Самус стояла у своего устройства, положив на него руки, готовая в любой момент прервать подачу энергии.

В гараже повисла напряжённая тишина. Было слышно только гудение старых ламп и их собственное дыхание.

— Ключ на старт, — с кривой усмешкой сказал Дмитрий, скорее для себя, чем для других.

Он щёлкнул первым тумблером. Послышалось гудение.

— Продувка…

Щёлкнул вторым.

— Протяжка…

Он сделал глубокий вдох.

— Зажигание.

Он нажал большую красную кнопку в центре пульта.

И в этот момент мир за стенами гаража перестал для них существовать.

Нажатие красной кнопки не вызвало ни взрыва, ни ослепительной вспышки. Вместо этого в гараже воцарилась почти полная тишина. Гудение люминесцентных ламп прекратилось — Дмитрий предусмотрительно пустил питание своей установки в обход общей сети. Единственным звуком был тихий, едва слышный высокочастотный писк, словно просыпался древний, спавший доселе механизм.

Самус почувствовала это первой. Не ушами, а всем телом. По бетонному полу прошла лёгкая, едва ощутимая вибрация. Воздух в гараже стал… плотным. Наэлектризованным. Мелкая металлическая пыль на верстаке начала медленно подниматься в воздух, образуя причудливые, фрактальные узоры.

Дмитрий, не отрывая взгляда от приборов, увидел то, чего ждал всю свою жизнь. Стрелка на амперметре, показывающая потребление энергии от «чёрного ящика», качнулась, дошла до определённой отметки и замерла. А затем стрелка на вольтметре, измеряющем напряжение на выходе резонатора, медленно, но неумолимо поползла вверх.

— Есть… Есть контакт, — прошептал он.

Резонатор Дмитрия оживал. Медный конус в его сердце начал тускло светиться изнутри. Сначала это было едва заметное красноватое тление, как угли в костре. Но постепенно оно становилось ярче, переходя от красного к оранжевому, а затем к слепящему бело-голубому. Тот тихий писк, что они слышали вначале, сменился глубоким, ровным, вибрирующим гулом, который, казалось, исходил не от самой установки, а рождался из самого пространства.

— Мощность растёт, — доложил Дмитрий, как командир подводной лодки. — Десять киловатт… двадцать… пятьдесят… Она растёт по экспоненте!

Константин Сергеевич смотрел на это, забыв про рубильник, про осторожность, про всё на свете. Он видел не просто работающий прибор. Он видел торжество чистой физики. Он видел, как теория, существующая лишь на страницах пыльных монографий, становится реальностью в маленьком гараже на окраине русского города. Его губы шептали формулы, имена учёных, теории, которые никто не мог доказать.

Самус стояла, положив руки на свой «чёрный ящик». Она была не просто наблюдателем. Она была дирижёром этого невероятного оркестра. Через нейроинтерфейс она чувствовала оба устройства как продолжение самой себя. Она ощущала, как «чёрный ящик» вливает стартовый импульс в резонатор, и как резонатор откликается, как его поле начинает резонировать, расти, усиливаться. Она чувствовала, как это растущее поле, в свою очередь, начинает подпитывать «чёрный ящик». Возникла та самая петля положительной обратной связи, о которой говорил Артемьев.

Но она видела и опасность. Система была нестабильна. Поле резонатора колебалось, рискуя сорваться в запредельные режимы. Она действовала. Её пальцы заскользили по интерфейсной панели «чёрного ящика», но её команды отдавались не руками. Её мозг, напрямую подключённый к инопланетной машине, посылал корректирующие импульсы. Она модулировала частоту, сглаживала пики, стабилизировала поток. Она делала то, на что не был способен ни один земной компьютер — она чувствовала поле и интуитивно гармонизировала его.

Дмитрий увидел это на своих приборах. Хаотичные всплески на осциллографе вдруг сменились идеальной, чистой синусоидой. Рост мощности прекратился, зафиксировавшись на определённом уровне.

— Она… она его стабилизировала, — выдохнул он. — Она управляет им. Напрямую.

Теперь система работала как единое целое. Резонатор генерировал колоссальную энергию, а «чёрный ящик», управляемый Самус, использовал малую её часть, чтобы поддерживать процесс, а всю остальную — накапливал, готовясь к главной задаче.

И тогда гул изменился. Он обрёл тональность. Обрёл мелодию. Это была та самая песнь пустоты, которую Дмитрий слышал в своих наушниках, но теперь она звучала не слабо и отдалённо, а мощно, властно, заполняя собой всё пространство. Металлические инструменты на стенах гаража начали тихонько звенеть, входя в резонанс. Незакреплённые гайки и болты на верстаке заплясали. Сам воздух, казалось, вибрировал и пел.

— Пора, — сказал Константин Сергеевич, подойдя ближе. — Пора передавать сигнал.

Самус кивнула. Она не отрывала рук от своего устройства, но её взгляд был прикован к Дмитрию. Она жестом показала ему на комлинк, который вернулся на её запястье. Нужны были координаты. Она могла послать сигнал. Но она не знала, куда.

Дмитрий понял. Он бросился к своему компьютеру.

— Мне нужен стандартный протокол связи Галактической Федерации, — почти крикнул он, сам не веря в абсурдность своих слов. — Аварийный канал. Мне нужно знать частоту и тип модуляции!

Самус через комлинк вывела на его монитор всю необходимую информацию.

Пальцы Дмитрия запорхали над клавиатурой. Он писал код. Простой, по меркам Федерации, но невероятно сложный для Земли. Он создавал программу, которая должна была взять накопленную энергию, преобразовать её в информационный пакет и направить его через резонатор, используя его поле как гигантскую передающую антенну.

Работа кипела. Старик подсказывал ему формулы для коррекции атмосферных искажений. Дмитрий переводил их в код. Самус контролировала стабильность энергосистемы.

Наконец, всё было готово.

— Пакет сформирован. Координаты… приблизительные, по её последним данным. Но этого должно хватить, чтобы их услышали в ближайшем секторе, — доложил Дмитрий. — Готова к передаче.

Самус посмотрела на них обоих. На её лице впервые за всё это время появилось что-то похожее на теплоту. Она подняла одну руку и показала им большой палец. Универсальный жест пилотов во всех мирах.

Затем она снова положила руки на сферу.

— Ready, — сказала она.

— Поехали, — выдохнул Дмитрий и нажал Enter.

В этот момент гул в гараже достиг своего крещендо. Бело-голубое свечение резонатора стало почти невыносимым. Но главный эффект был снаружи. Невидимый, неслышимый для человеческого уха, узконаправленный луч энергии и информации пронзил крышу гаража, облака, атмосферу и устремился ввысь. В холодную, чёрную пустоту космоса.

Сигнал был отправлен.

Крошечное послание в бутылке, брошенное в безбрежный океан вселенной.

Сразу после этого Самус обрубила процесс. Свечение резонатора мгновенно погасло. Гул стих. В гараже снова воцарилась тишина, которая после пережитого казалась оглушительной.

Они стояли, оглушённые, потные, невероятно уставшие, но счастливые. Они сделали это.

И тут снаружи, совсем рядом, послышался звук, который заставил их всех замереть. Пронзительный вой полицейской сирены.

Вой сирены ударил по натянутым нервам, как удар хлыста. Он приближался. Быстро. И он направлялся именно сюда, в их гаражный кооператив.

— Полиция, — выдохнул Дмитрий, и его лицо мгновенно побледнело. Триумф сменился паникой. — Соседи… кто-то из соседей позвонил. Шум. Вибрация. Чёрт!

Константин Сергеевич отреагировал первым. Его мозг учёного мгновенно переключился с теоретической физики на тактику выживания.

— Выключить всё! Дима, свет! Девушка… — он запнулся, не зная, как её назвать, — …в машину! Быстро!

Самус не нуждалась в переводе. Она поняла всё по их изменившимся лицам и резкому звуку сирены. Опасность. Власть. Угроза разоблачения. Она действовала мгновенно, без суеты. Одним движением она отсоединила кабель от своего «чёрного ящика» и швырнула его под верстак. Дмитрий щёлкнул рубильником, и гараж погрузился во тьму, освещаемую лишь тусклым остаточным свечением резонатора, которое медленно угасало.

— Сюда! — прошептал Дмитрий, дёргая за ручку задней дверцы «Москвича». Самус, не раздумывая, нырнула на заднее сиденье и залегла на полу, скрывшись из вида.

Константин Сергеевич схватил брезент, которым она укрывалась, и набросил его на «чёрный ящик», превратив инопланетный артефакт в бесформенную груду чего-то, накрытого тряпкой. Резонатор, к счастью, в темноте выглядел просто как странная, но в целом безобидная конструкция из меди и металла.

Сирена замолкла прямо у ворот гаража. Затем раздался резкий, властный стук в металлическую створку.

— Откройте! Полиция!

Дмитрий замер, не дыша. Его мозг лихорадочно искал правдоподобную историю. Экзамен? Вечеринка? Нет, всё это чушь.

— Я открою, — твёрдо сказал Артемьев. — Дима, ты — мой аспирант. Мы проводили ночной эксперимент по… — он на секунду задумался, — …по приёму сигналов дальнего космоса. Аппаратура чувствительная, работает только ночью, когда меньше помех. Говори как можно меньше. И постарайся выглядеть замученным наукой. Это у тебя получится.

Он поправил свою старую куртку, пригладил растрёпанные седые волосы и пошёл к воротам. Дмитрий, тяжело дыша, встал рядом с резонатором, приняв, как ему казалось, умный и усталый вид.

Константин Сергеевич приоткрыл калитку в воротах ровно настолько, чтобы можно было разговаривать. Снаружи стояли двое. Молодой сержант и старший лейтенант лет сорока пяти, с уставшим, знакомым всему миру лицом полицейского, которого подняли среди ночи из-за какой-то ерунды.

— Доброй ночи, — спокойно сказал Артемьев. — Чем могу помочь, товарищи офицеры?

— У нас жалоба от жителей соседнего дома, — басовито произнёс лейтенант, светя фонариком в лицо старику. — Сообщают о странном гуле и вибрации. Говорят, у них посуда в шкафах звенела. Ваших рук дело, профессор?

Он узнал Артемьева. В маленьком городе все всех знали.

— Прошу прощения, если мы кого-то обеспокоили, — с достоинством ответил Константин Сергеевич. — Мы действительно немного увлеклись. Мой молодой коллега, — он кивнул в сторону Дмитрия, — тестирует новую антенну. Сверхчувствительную. Пришлось ненадолго включить систему охлаждения, она, к сожалению, довольно шумная.

Лейтенант скептически хмыкнул и посветил фонариком вглубь гаража, выхватив из темноты фигуру Дмитрия и медный конус резонатора.

— Антенна, значит, — протянул он. — На Пентагон, небось, нацелились? Ладно, профессор, мы вам верим. Но на сегодня заканчивайте свои эксперименты. Люди спать хотят.

Казалось, всё обошлось. Но тут молодой сержант, который до этого молчал, посветил своим фонариком в салон «Москвича».

— А это у вас что там? — спросил он. Его луч выхватил край брезента, под которым угадывались массивные, странные очертания.

Сердце Дмитрия ухнуло в пятки.

— А, это… — начал он, но Артемьев его опередил.

— Это вакуумный насос, сержант, — не моргнув глазом, сказал он. — Для криогенной установки. Старый, советский. Громоздкий, но надёжный. Мы его только сегодня с кафедры привезли.

В этот момент Самус, лежавшая на полу машины, поняла, что если полицейский решит заглянуть внутрь, она будет обнаружена. Она приняла решение. Она чуть-чуть сместила вес, и старенький «Москвич» едва заметно качнулся на рессорах, издав тихий скрип.

Сержант услышал. Его взгляд стал жёстче.

— Там кто-то есть? — спросил он, шагнув ближе.

Наступил критический момент.

И тут Константин Сергеевич сделал свой ход. Он перестал быть учёным и стал старым, хитрым дедом.

— Ох, господи, — он театрально прижал руку ко лбу. — Стыд-то какой. Ну что с этой молодёжью поделаешь. Лейтенант, вы уж поймите, — он перешёл на заговорщицкий шёпот. — Дима у нас парень хороший, талантливый. Но молодой. А тут… девушка. Ну, вы понимаете. Они думали, я уеду, а они тут останутся… для продолжения, так сказать, научного банкета. А я вот задержался. Она там, видимо, от стыда под сиденье забилась.

Лейтенант посмотрел на смутившегося Дмитрия, на старого профессора, и его суровое лицо медленно расплылось в понимающей ухмылке. Картина была абсолютно типичной и правдоподобной. Старый гараж, молодой парень, девушка… Классика.

— Ясно, — он хлопнул сержанта по плечу, заставляя его опустить фонарь. — Не будем мешать науке. И… амурным делам. Но, ребята, в следующий раз тише. И найдите место поудобнее.

— Непременно, — поклонился Артемьев. — Спасибо за понимание.

Полицейские развернулись и пошли к своей машине. Через минуту они уехали.

Дмитрий и Константин Сергеевич стояли, прислонившись к воротам, и несколько минут просто молчали, переводя дух. Они были на волосок от провала.

Дмитрий открыл дверь машины. Самус медленно поднялась. В темноте было не видно выражения её лица, но она наверняка всё слышала. И, скорее всего, всё поняла.

Именно в этот момент, когда напряжение спало, на них разом навалилась реальность. Они провели вместе почти всю ночь. Они совершили невозможное. И теперь перед ними стояли самые простые и самые сложные вопросы.

— Она… она, наверное, голодна, — первым произнёс Дмитрий, вспомнив про сосиски, историю с которыми Самус успела ему вкратце «рассказать» жестами и картинками на комлинке.

— И ей нужно где-то переночевать, — добавил Константин Сергеевич. — Не здесь же, в самом деле.

Они оба посмотрели на Самус. Она стояла посреди гаража, высокая, чужая, бесконечно одинокая. Их общая миссия была выполнена. Сигнал ушёл в космос. Но её личная история в этом мире только начиналась.

Вопрос «что теперь?» перестал быть абстрактным. Он приобрёл очень конкретные очертания. Где будет спать и что будет есть девушка из другого мира? У старого, одинокого профессора в доме, полном книг и воспоминаний? Или у молодого инженера, в его холостяцкой квартире, где на стене висит постер с её изображением?

Вопрос, повисший в холодном воздухе гаража, был проще любой физической формулы и одновременно сложнее. Константин Сергеевич посмотрел на свой старый, заваленный книгами и чертежами дом, который он мысленно называл «берлогой». Он был одинок уже двадцать лет, с тех пор, как умерла его жена. Его быт был бытом старого холостяка, где каждая вещь лежала на своём, только ему ведомом месте, и появление в этом упорядоченном хаосе постороннего, тем более такого постороннего, казалось ему чем-то сродни вторжению. Дело было не в гостеприимстве. Дело было в хрупкости его мира. Он был слишком стар и слишком привык к своему одиночеству.

— Думаю… ей будет лучше у тебя, Дима, — сказал он, и в его голосе прозвучала нотка вины. — Ты моложе. Гибче. И… — он кивнул на смартфон, — …у вас есть язык. Я помогу всем, чем смогу. Еда, одежда, всё, что понадобится. Но убежище… убежище сможешь дать только ты.

Дмитрий почувствовал, как у него вспотели ладони. Одна мысль о том, что Самус Аран — настоящая Самус Аран — сейчас поднимется в его квартиру, вызывала в нём смесьщенячьего восторга и леденящего ужаса. Его квартира. Его святилище. Его крепость одиночества, которая одновременно была и храмом, посвящённым ей и подобным ей героям из других миров.

Он лихорадочно начал прокручивать в голове содержимое своей однокомнатной квартиры. Кровать? Не заправлена. На кухне? Гора посуды в раковине. В комнате? Хаос из запчастей, книг по программированию и… о, боже. Постеры.

Он не просто повесил один постер. Стены его комнаты были его личным пантеоном. Огромный, каноничный арт из Metroid Prime, где она стояла в полной броне на фоне инопланетного пейзажа. Постер из Super Metroid, пиксельный, но полный героического пафоса. И тот самый… тот, который он купил на онлайн-аукционе. Работа японского художника, где она была изображена в Нулевом костюме, но в стилистике аниме 80-х, с чуть более мягкими чертами лица и… да, с акцентом на определённых частях фигуры. Не пошлый, но… говорящий.

А компьютер? Рабочий стол его компьютера был произведением фанатского искусства. Обои — высокодетализированный рендер её корабля. Иконки, переделанные под символы Чозо. Звуковая схема Windows, заменённая на звуки из игры. Он даже написал небольшую программу, которая выводила на экран анимированную фигурку Самус в Varia Suit, которая ходила по панели задач.

Скрыть всё это было невозможно. Это было всё равно что пытаться спрятать слона в телефонной будке.

— Хорошо, — сказал он, и его голос прозвучал как-то сдавленно. — Поехали ко мне.

Они решили оставить «чёрный ящик» и резонатор в гараже, надёжно спрятав их. Ехать с таким грузом второй раз было слишком рискованно. Константин Сергеевич пообещал зайти утром. Они попрощались, и старый учитель, ссутулившись, побрёл домой, оставив молодых наедине с их неловкой ситуацией.

Поездка до дома Дмитрия прошла в полном молчании. Самус сидела сзади, глядя в окно на проплывающие мимо серые дома. Она была погружена в свои мысли. Сигнал отправлен. Теперь оставалось только ждать. Дни? Недели? Годы? Она не знала. И всё это время этот мир будет её домом. А этот нервный молодой инженер — её единственным проводником.

Дмитрий же всю дорогу вёл отчаянную внутреннюю борьбу. Может, сказать, что у него живёт больная бабушка? Что в квартире ремонт? Что его выселяют за неуплату? Любая ложь казалась спасением. Но он не мог ей врать. Не после того, что они пережили вместе. Он просто должен был принять свою судьбу гика, которого поймали с поличным.

Они приехали. Старая панельная пятиэтажка, тускло освещённый подъезд, пахнущий кошками и щами. Они поднялись на четвёртый этаж. Дмитрий, дрожащей рукой, открыл дверь своей квартиры. Номер 12.

— Welcome, — прохрипел он, пропуская её вперёд.

Самус шагнула внутрь. Квартира была маленькой, типичной для этого мира. Прихожая, дверь в ванную, прямо — кухня, направо — единственная комната. Она сняла свои ботинки, увидев, что так сделал её хозяин, и осталась стоять в одних носках Нулевого костюма.

Дмитрий метнулся на кухню, чтобы хотя бы сделать вид, что он что-то готовит.

— Tea? Coffee? — крикнул он оттуда, просто чтобы что-то сказать.

— Water, — донеслось в ответ.

А Самус тем временем сделала несколько шагов и вошла в комнату. В его святилище.

Она остановилась посреди комнаты, медленно поворачивая голову. Её взгляд скользил по стенам. Она видела себя. Снова и снова. В разных стилях, в разной броне, в разных ситуациях. Она видела изображения существ, которых она убивала — Ридли, Крейда. Она видела схемы её собственного оружия. Она видела то, что было её жизнью, её болью, её работой — превращённое в предмет декора, в украшение.

Её взгляд остановился на том самом «анимешном» постере. Она смотрела на эту версию себя — более мягкую, более… женственную. С преувеличенными формами, которые должны были, очевидно, вызывать у самцов этого вида определённую реакцию. Она не почувствовала гнева или смущения. Она почувствовала… отстранённое любопытство. Так вот как они её видят. Не как солдата, не как сироту, воспитанную инопланетянами, не как человека, чьи руки по локоть в крови врагов. А как… картинку. Символ. Фантазию.

Дмитрий, наливая в стакан воду из фильтра, услышал, что в комнате стало тихо. Слишком тихо. Сердце заколотилось. Она всё увидела. Он вышел из кухни, держа стакан с водой как подношение грозному божеству.

Она стояла спиной к нему, лицом к стене с постерами. Она не двигалась.

— Самус?.. — тихо позвал он.

Она медленно обернулась. На её лице не было ни гнева, ни презрения, ни насмешки. На её лице была лишь тихая, бесконечная усталость и вопрос. Она просто указала пальцем на постер с Metroid Prime.

— You… know? — спросила она. Ты… знаешь?

И в этом простом вопросе было всё. Знаешь о моих битвах? О моих потерях? О том, каково это — быть последней надеждой галактики и при этом оставаться абсолютно одной?

Дмитрий смотрел в её глаза и понимал, что все эти постеры, игры, фигурки — всё это было лишь бледной, двухмерной тенью той бездны, что стояла сейчас перед ним.

— I know stories, — честно ответил он, подбирая английские слова. — Not… you.

Я знаю истории. А не… тебя.

И этот честный ответ был единственно правильным. Он спас его.

Она медленно кивнула, принимая его ответ. Затем её взгляд опустился на незаправленную кровать, на стул, заваленный одеждой. Она указала на маленький диванчик в углу.

— I sleep here, — сказала она. Это был не вопрос. Это было утверждение.

Она подошла к дивану, села и, не обращая больше ни на что внимания, прислонилась головой к стене и закрыла глаза. Она была измотана. Физически, ментально, эмоционально. Ей было всё равно на постеры, на беспорядок, на весь этот странный мир. Ей просто нужно было уснуть. В безопасности. Впервые за эти долгие, бесконечные двое суток.

Дмитрий остался стоять посреди комнаты со стаканом воды в руке, глядя на своего кумира, который только что заснул на его старом, продавленном диване. И он вдруг понял, что его жизнь уже никогда, никогда не будет прежней.

* * *

Дмитрий не спал в ту ночь. Он сидел на кухне, прикрыв дверь в комнату, и слушал тишину. Иногда из комнаты доносились звуки: ровное, глубокое дыхание спящей Самус, скрип пружин старого дивана, когда она переворачивалась во сне. Каждый этот звук был для него одновременно и чудом, и источником бесконечной тревоги.

Он смотрел на свою кухню — на гору немытой посуды, на крошки на столе, на одинокий пакетик чая у пустой сахарницы — и впервые в жизни увидел её чужими глазами. Глазами человека из другого мира. Его привычный, уютный беспорядок показался ему вдруг убогим и жалким. Он встал и, стараясь производить как можно меньше шума, начал приводить свой маленький мир в порядок. Он вымыл всю посуду. Протёр столы. Подмёл пол. Он делал это не потому, что боялся осуждения. Он делал это потому, что ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы его мир был хоть немного достоин той, кто сейчас в нём спал.

Под утро, когда серое рассветное небо начало заглядывать в кухонное окно, он заварил себе кофе и сел за стол. Усталости не было. Была лишь гулкая пустота в голове, заполненная событиями прошлой ночи. Сигнал. Они отправили сигнал. Что дальше? Будет ли ответ? Прилетят ли за ней? А если да, то когда? И что будет с ними — с ним, с Константином Сергеевичем? Их просто оставят, стерев память, как в плохом кино? Или… что-то иное?

Он думал о ней. О той пропасти, что лежала между образом с его плакатов и реальной женщиной, спящей на его диване. Образ был несокрушимым воином, символом силы. А она… она была уставшей. Бесконечно, смертельно уставшей. В её глазах он увидел не сталь, а лёд — тонкий лёд, под которым скрывалась бездна одиночества. И его фанатское обожание начало медленно, но необратимо трансформироваться во что-то другое. В сочувствие. В сопереживание. В странное, почти отцовское желание защитить её. Хотя защищать Самус Аран — сама эта мысль была верхом абсурда.

* * *

Самус проснулась от тишины. Её тело, привыкшее к постоянному гулу корабельных систем или к звукам чужой дикой природы, не сразу поняло, что это такое. Это была бытовая, жилая тишина. Тиканье часов на стене. Шум воды в трубах. Приглушённые звуки города за окном.

Она открыла глаза. Первое, что она увидела — потолок. Белый, с трещинками. Не металлические переборки корабля. Не свод пещеры. Она была в безопасности.

Она села на диване. Тело ломило от сна в неудобной позе, но это была приятная, мышечная боль, а не ледяные тиски гипотермии. Она была в тепле. Она была сыта. Она выспалась. Впервые за долгое время.

Она посмотрела на свои руки. На комнату. На постеры на стене. Вчера они казались ей странными, отчуждёнными артефактами. Сегодня, после сна, она увидела в них что-то другое. Она увидела в них историю. Её историю, рассказанную кем-то другим. И это было… странно. Как будто она читала собственную биографию, написанную на неизвестном языке.

Она встала и бесшумно подошла к двери. Из-за неё доносился запах. Резкий, горьковатый, но приятный. Запах кофе.

Она вошла на кухню.

Дмитрий сидел за столом, подперев голову рукой, и смотрел в окно. Он был так погружён в свои мысли, что не услышал, как она вошла. Она остановилась в дверях, наблюдая за ним. Без своей обычной нервозности и суеты, в тихом утреннем свете, он выглядел совсем иначе. Просто молодой человек, уставший и озадаченный. Её спаситель. Её проводник. Её… тюремщик? Союзник? Она ещё не знала.

— Morning, — тихо сказала она.

Дмитрий вздрогнул и обернулся.

— А… доброе утро, — он вскочил, тут же снова становясь неловким и суетливым. — В смысле, good morning. Чай? Кофе? То есть, tea? Coffee? Я… я могу сделать яичницу. Eggs?

Он показал на сковородку, потом на яйца в холодильнике, снова превращаясь в живой словарь-пантомиму.

Самус подошла к столу. Она указала на его кружку.

— Coffee, — сказала она.

Пока он возился с туркой, стараясь сделать всё идеально, она села на табуретку. Кухня была маленькой, они находились всего в метре друг от друга. Это молчание было неловким, но не враждебным. Они были двумя незнакомцами, которые прошлой ночью спасли друг другу жизнь и теперь не знали, как сказать простое «здравствуйте».

Дмитрий поставил перед ней чашку с дымящимся чёрным кофе. Она осторожно взяла её, согревая ладони. Она сделала глоток. Вкус был горьким, сильным, бодрящим. Ей понравилось.

Она посмотрела на него. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

— Thank you, — сказала Самус. И добавила, указывая на диван в комнате, — For… this.

Спасибо. За это.

Дмитрий почувствовал, как краска заливает его щеки.

— No problem, — пробормотал он. — You… you are welcome.

Он сел напротив. Они пили кофе в тишине. Но это была уже другая тишина. Не та, что была ночью в цеху, полная напряжения и вопросов. Это была утренняя, бытовая тишина. Тишина двух существ, которые начинают свой первый полноценный день в новом, общем для них мире.

И в этой тишине было больше общения, чем в тысячах слов. В том, как он поставил перед ней чашку. В том, как она согревала об неё руки. В том, как они оба избегали смотреть друг на друга, но при этом чувствовали каждое движение. Это был медленный, осторожный танец двух одиночеств, которые случайно встретились на перекрёстке вселенных. И этот танец только начинался.

* * *

Первый день Самус в мире людей был соткан из странных, незнакомых ритуалов. После утреннего кофе Дмитрий, преодолевая неловкость, провёл для неё краткий инструктаж по выживанию в его квартире. Он показал, как пользоваться душем — напор воды и температура регулировались двумя примитивными вентилями, что показалось ей архаичным, но эффективным. Он показал, как работает электрическая плита, как включается свет. Каждый предмет, привычный для него, был для неё артефактом, который она изучала с молчаливым, пристальным вниманием.

Самой большой проблемой стала одежда. Нулевой костюм был её второй кожей, но он был слишком узнаваем и непрактичен для постоянного ношения в этих условиях. Дмитрий, покраснев до корней волос, выложил на диван то, что смог найти: свои старые спортивные штаны и серую толстовку. На ней, ростом почти 190 сантиметров и с атлетичным телосложением, эта одежда сидела нелепо — штаны были коротки, толстовка обтягивала плечи — но она выполняла свою главную функцию: маскировку. Переодевшись в ванной, она вышла в комнату, и в этот момент Дмитрий впервые увидел её не как икону с постера, а просто как очень высокую, уставшую женщину в мешковатой мужской одежде. Легенда исчезла. Остался человек. Этот момент был для него более потрясающим, чем вид работающего резонатора.

Пока Самус осваивалась, в дверь позвонили. Это был Константин Сергеевич с провизией.

За завтраком из бутербродов и чая состоялся их второй «военный совет».

— Сигнал отправлен, — сказал Артемьев, задумчиво размешивая сахар. — Но ответа можно ждать вечность. Мы должны исходить из того, что мы теперь — её единственная команда. Её группа поддержки на этой планете.

— Support team, — медленно повторила Самус, пробуя новое слово на вкус.

— И у нас есть проблема, — продолжил старик. — «Чёрный ящик». Он в гараже. Это улика. Мы не можем его там держать вечно. Рано или поздно кто-то из соседей сунет туда свой нос.

— Мы можем перевезти его к вам в подвал, Константин Сергеевич, — предложил Дмитрий. — Там его точно никто не найдёт.

— Хорошая мысль. Но я не об этом. Я о ней.

Он посмотрел на Самус. Взгляд у него был тёплый, почти отеческий.

— Вы… вы прибыли не в лучшей форме. Этот костюм, — он указал на её синий Нулевой костюм, видневшийся из-под толстовки, — он не для нашего климата. Вам нужна… защита.

Дмитрий в этот момент почувствовал, как внутри у него всё похолодело. Он, в отличие от Артемьева, знал, какая защита ей нужна. Он знал, что Нулевой костюм — это лишь малая часть её арсенала. И он решился задать вопрос, который мучил его с самой первой встречи.

Он включил переводчик.

— Samus… Your armor. Power Suit. Where is it? — Самус… Твоя броня. Силовой доспех. Где он?

Самус замерла с чашкой в руке. Она медленно подняла на него глаза. В её взгляде было удивление. Он знал. Он не просто видел её прибытие, он знал о её снаряжении. Откуда? Эта мысль снова уколола её, но сейчас был не до этого. Его вопрос был по существу.

Она поставила чашку.

— Forest, — сказала она. — Broken. Лес. Сломана.

Она жестами объяснила, что доспех был повреждён при крушении, что она была вынуждена аварийно покинуть его, и что он остался там, на месте её прибытия. Слишком тяжёлый, чтобы нести. Бесполезный без энергии.

Дмитрий и Артемьев переглянулись. Осознание масштаба проблемы обрушилось на них обоих.

— Он всё ещё там? — ахнул Дмитрий. — В лесу? В том старом сарае?

Самус кивнула.

— Это бомба замедленного действия! — воскликнул Константин Сергеевич, вскакивая со стула. — Представляете, что будет, если его найдут? Грибники, охотники, да кто угодно! Они же вызовут полицию, армию, ФСБ! Место оцепят, начнут расследование, и рано или поздно они выйдут на нас!

— А сарай? — подхватил Дмитрий. — Я слышал, его собирались сносить. Там дачный кооператив новый планируют строить. Мы должны забрать доспех. Немедленно!

Так родился их новый план. Не долгосрочный и теоретический, а срочный, опасный и абсолютно необходимый. Операция «Эвакуация».

Им нужно было:

1. Разработать план, как незаметно вывезти из леса объект весом в сто килограммов.

2. Придумать, где его спрятать. Подвал Артемьева был идеальным местом — надёжный, скрытый и с доступом к электричеству.

3. Сделать это как можно быстрее, пока их секрет буквально не сровняли с землёй бульдозером.

Подготовка к операции заняла весь следующий день. Дмитрий, сославшись на работе на плохое самочувствие, взял отгул. Он съездил в строительный магазин и купил самую прочную двухколёсную тележку, какую смог найти, брезент и несколько мотков верёвки. Константин Сергеевич тем временем изучал по старым картам все возможные подъезды к лесу и заброшенному сараю, ища маршрут, где их «Москвич» мог бы проехать и остаться незамеченным.

Самус была мозговым центром операции. Она больше не была пассивной гостьей. Она была командиром. На листке бумаги она рисовала схемы, которые Дмитрий и Артемьев с трудом понимали. Это были не просто рисунки. Это была тактика. Она указала на карте точку, где они должны оставить машину. Оптимальный маршрут подхода к сараю с учётом рельефа местности. Способ, которым они должны закрепить ранец с бронёй на тележке для максимальной устойчивости. Она думала о вещах, которые им и в голову не приходили: направление ветра (чтобы их не учуяли собаки), слепые зоны от ближайших домов, время, когда на соседних дачах будет меньше всего людей.

Вечером, когда стемнело, они были готовы. Они втроём погрузились в «Москвич». Дмитрий за рулём, нервно барабанил пальцами по рулю. Артемьев рядом, со старой картой на коленях, выполнял роль штурмана. Самус сидела сзади, молчаливая и сосредоточенная, как перед боевым вылетом. В её глазах снова появился тот холодный блеск, который они видели в первую ночь. Она возвращалась за своей кожей. За своей силой.

Они ехали не в гараж, а прочь из города, к тёмной стене леса, где в ветхом сарае их ждал самый опасный и самый важный секрет на этой планете. И на этот раз на кону стояло не только её спасение, но и их свобода. Затишье кончилось. Началась операция.

Дмитрий вёл «Москвич» по разбитой просёлочной дороге, которую и дорогой-то можно было назвать с большой натяжкой. Фары выхватывали из темноты колдобины, заполненные водой, и мокрые ветви деревьев, хлеставшие по лобовому стеклу. Машина протестующе скрипела и стонала, но упорно ползла вперёд.

— Вот здесь, за поворотом, будет поляна, — сказал Константин Сергеевич, сверяясь с картой при свете тусклой лампочки. — Там можно оставить машину. Дальше — только пешком, около километра.

Они остановились в указанном месте, спрятав машину в тени густых елей. Выйдя наружу, они оказались в полной темноте и тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев и стрёкотом сверчков. Воздух был холодным и влажным.

Дмитрий вытащил из багажника тележку, брезент и верёвки. Он чувствовал себя персонажем шпионского фильма, но вместо элегантного смокинга на нём была старая куртка, а вместо «Астон Мартина» — дребезжащий «Москвич».

Самус окинула взглядом окружающий лес. Для её спутников это была просто тёмная, пугающая чаща. Для неё — тактическая карта. Она мгновенно определила лучший маршрут, ориентируясь по малейшим изменениям рельефа, плотности подлеска, звукам ночной жизни.

— Follow me, — тихо сказала она. — No noise.

И она исчезла. Просто шагнула в темноту и растворилась в ней. Дмитрий и Артемьев переглянулись. Старик пожал плечами, мол, чего ещё ожидать. Дмитрий же сглотнул, в очередной раз осознав, с существом какого уровня он имеет дело.

Они пошли за ней, ориентируясь на едва слышный хруст веток. Вернее, она создавала этот лёгкий шум специально для них, обозначая свой путь. Сама она двигалась абсолютно бесшумно. Они тащили за собой пустую тележку, которая, как им казалось, грохотала на весь лес. Дмитрий постоянно спотыкался о корни, а Константин Сергеевич тяжело дышал, проклиная свой возраст и курение в молодости.

Их проводница же двигалась с лёгкостью и грацией, словно родилась в этом лесу. Иногда она останавливалась, замирая на несколько секунд, и они тоже замирали, боясь дышать. Она прислушивалась, сканировала окружение, а затем так же беззвучно продолжала путь. Она вела их не по прямой, а сложными, запутанными тропами, обходя открытые места и низины, где мог застояться туман.

Наконец, впереди показались знакомые очертания. Старый, покосившийся сарай. Их первая точка встречи.

— Пришли, — выдохнул Дмитрий, утирая со лба пот.

Самус жестом приказала им оставаться на месте, а сама, как тень, скользнула к сараю. Она обошла его по периметру, заглянула в окна, прислушалась. Убедившись, что всё чисто, она поманила их рукой.

Внутри сарая пахло так же, как и в первую ночь — сыростью, пылью и мышами. Самус подошла к углу, где она спрятала свой доспех. Она быстро, но аккуратно разобрала завал из гнилых досок.

И вот он показался.

Даже в тусклом свете фонарика, который включил Дмитрий, зрелище было впечатляющим. Сложенный в компактный ранец, доспех «Вария» казался спящим зверем. Оранжево-красные пластины брони тускло блестели, покрытые конденсатом. Несмотря на инертное состояние, от него исходила аура скрытой мощи. Он не принадлежал этому миру. Он был артефактом из снов о звёздных войнах, забытым в старом русском сарае.

— Господи… — прошептал Константин Сергеевич, подходя ближе. Он осторожно, почти с благоговением, коснулся холодной поверхности. — Какой… сплав? Какая обработка…

Дмитрий же смотрел на него глазами фаната, который впервые увидел вживую легендарный артефакт. Он узнавал каждую линию, каждый изгиб, каждую заклёпку. Он мог бы разобрать и собрать его с закрытыми глазами… если бы это была трёхмерная модель на его компьютере.

— Он тяжелее, чем я думал, — сказал он, попытавшись вместе с Артемьевым чуть приподнять ранец. Тот не сдвинулся ни на миллиметр.

Самус подошла к ним. Она жестом показала им отойти. Затем она присела, ухватила ранец в специальных пазах, о которых знала только она, напряглась… и с видимым, но контролируемым усилием подняла его. Её мышцы вздулись под тонкой тканью спортивных штанов. Она в одиночку подняла то, что они вдвоём не смогли даже пошевелить.

Она осторожно водрузила ранец на тележку. Затем, используя принесённые верёвки, начала его закреплять. Она вязала сложные, морские на вид узлы, которые Дмитрий видел только в книжках. Через несколько минут ранец был намертво притянут к тележке.

— Готово, — сказал Дмитрий, хотя его помощь и не понадобилась.

Они накрыли груз брезентом. Теперь им предстоял самый сложный этап — обратный путь. Тащить по лесу гружёную тележку весом более ста килограммов было задачей на грани их возможностей.

— Я поведу, — сказал Дмитрий, берясь за ручки.

— А я буду толкать, — кряхтя, упёрся в заднюю часть тележки Артемьев.

Самус встала впереди. Теперь она была их авангардом, их глазами и ушами. Она будет расчищать путь и предупреждать об опасности.

Они тронулись. Колёса тележки тут же увязли в мягкой земле. Дмитрий с силой потянул, Артемьев налёг всем своим весом. Тележка, скрипя и раскачиваясь, медленно поползла вперёд. Каждый метр давался им с огромным трудом.

Это была долгая, изматывающая работа. Они потели, несмотря на ночную прохладу. Они падали, поднимались и снова тащили свой невероятный груз. Самус, видя их мучения, периодически подходила и, отстранив одного из них, с лёгкостью протаскивала тележку через самые сложные участки. Её выносливость казалась им нечеловеческой.

Через час, который показался им вечностью, они вышли из леса на поляну, где оставили машину. Грязные, уставшие, но победившие. Они сделали это.

Погрузить ранец в багажник «Москвича» было последним испытанием их сил. Машина просела так, что, казалось, задний мост сейчас коснётся земли.

— Доедет, — сказал Дмитрий, скорее пытаясь убедить себя, чем других.

Они сели в машину. Константин Сергеевич тут же откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Дмитрий завёл двигатель, который натужно взревел, принимая на себя непосильную ношу.

Самус сидела сзади, рядом с ней больше не было пустого места. Рядом с ней теперь лежал ключ к её возвращению. Её броня. Её сила. Она положила руку на холодный брезент, и впервые за всё это время на её лице появилось что-то, отдалённо напоминающее улыбку.

Они возвращались в город. Операция «Эвакуация» была успешно завершена. Теперь начинался новый, ещё более сложный этап. Операция «Воскрешение».

Пока трое заговорщиков совершали свою ночную вылазку, отец Алексей тоже не спал. Он стоял на коленях в пустом, тёмном храме перед алтарём. Его молитва в эту ночь была долгой и трудной. Он молился не о себе и не о своей пастве. Он молился о мире, который, как он чувствовал, стоял на пороге чего-то неведомого.

Его дневные поиски не дали результатов. Ни в больнице, ни в полиции никто не видел «странных и потерянных». Жизнь в Заре-17 текла своим чередом, лениво и предсказуемо. Но то ночное чувство чужого, одинокого присутствия не отпускало его. Наоборот, оно усиливалось. Он начал ощущать его не только в себе, но и в окружающем мире. В том, как тревожно кричали вороны на церковном дворе. В том, как беспокойно спали старики, жаловавшиеся ему на плохие сны. В самом воздухе, который казался наэлектризованным ожиданием.

Он был человеком, привыкшим доверять своей интуиции, отточенной годами молитвы. И она говорила ему, что аномалия никуда не делась. Она просто затаилась. Скрылась. И это было ещё опаснее. Потому что то, что скрывается, боится. А тот, кто боится, может быть загнан в угол.

Отец Алексей не знал, что именно он должен делать. Он не мог пойти к людям и сказать: «Братья и сестры, я чувствую, что среди нас скрывается гость из иного мира, давайте будем к нему милосердны». Его бы сочли сумасшедшим. Его оружием была не проповедь, а тишина. Наблюдение. И молитва.

Он просил не о чуде. Он просил о мудрости для себя и о милосердии для других. Он молился о том, чтобы, когда тайна неизбежно выйдет на свет, люди в первую очередь увидели в ней не угрозу, а чудо. Не врага, а заблудшую душу. Он понимал, что шанс на это ничтожно мал. Но именно за такие ничтожные шансы и стоило молиться.

Он был как смотритель маяка, который ещё не знает о приближающемся шторме, но уже чувствует изменение в поведении моря и криках чаек. Он готовил свой светильник, не зная, какому кораблю и в какой тьме ему предстоит указать путь.

* * *

Путь обратно в город был медленным и нервным. «Москвич», перегруженный сверх всякой меры, полз по ночной дороге со скоростью черепахи. Каждая кочка отдавалась глухим, тяжёлым ударом, и Дмитрию казалось, что задняя ось вот-вот сломается.

Наконец, они добрались до дома Константина Сергеевича. Теперь им предстояла самая сложная часть — перенести стокилограммовый груз из машины в подвал.

— Через подъезд — исключено, — сразу сказал Артемьев. — Соседи увидят. Только через окно.

Окно его подвала было маленьким, узким, расположенным почти на уровне земли. Протащить через него такой громоздкий объект казалось невозможным. Но Самус, осмотрев его, лишь кивнула. Она снова взяла командование на себя.

Она жестами объяснила план. Сначала — верёвки. Они обвязали ранец, оставив длинные концы. Затем Дмитрий и Константин Сергеевич, напрягая все силы, подтащили его к самому окну. Самус, легко спрыгнув в приямок, открыла окно изнутри и заняла позицию в подвале.

— Давай! — скомандовал Дмитрий.

Они с Артемьевым начали медленно опускать ранец в приямок, удерживая его на верёвках. Самус, стоя внизу, направляла его, поворачивая под нужным углом, чтобы он прошёл в узкий проём. Это была ювелирная работа, требовавшая миллиметровой точности и огромной силы. Несколько раз ранец застревал, и им приходилось вытаскивать его и начинать заново.

Наконец, после получаса борьбы, скрипа металла о бетон и сдавленных ругательств Дмитрия, ранец с глухим стуком опустился на земляной пол подвала. Операция была завершена.

Они стояли в подвале, тяжело дыша, грязные, покрытые потом и землёй. Вокруг них царил привычный мир Константина Сергеевича: стеллажи с книгами, старый самописец, карта звёздного неба на стене. И теперь посреди этого мира стоял он. Инопланетный доспех. Артефакт, который нарушал все законы этого уютного, упорядоченного мирка.

— Ну вот, — выдохнул Артемьев, устало опускаясь на старый стул. — Теперь он в безопасности.

Дмитрий подошёл и снял с доспеха брезент. Теперь, в свете единственной лампочки, они могли рассмотреть его как следует. Он был покрыт царапинами и вмятинами — шрамами от неизвестных им битв. В одном месте броня была пробита чем-то, что оставило оплавленные, почерневшие края. Это не был парадный мундир. Это была рабочая одежда солдата, прошедшего через ад.

Самус подошла к своему доспеху. Она провела рукой по его поверхности, стирая грязь. В её прикосновении была усталость, горечь, но в то же время — нежность. Это была не просто машина. Это была часть её.

Она повернулась к ним.

— Work, — сказала она. Работа.

Она не собиралась отдыхать. Она собиралась немедленно приступить к его воскрешению.

И они поняли, что всё, что было до этого — ночные бдения в гараже, зарядка конденсаторов — было лишь прелюдией. Настоящая работа начиналась только сейчас. Им предстояло не просто «подзарядить» броню. Им предстояло её отремонтировать. Здесь, в этом старом подвале, используя примитивные земные инструменты и гений трёх отчаянных людей.

Константин Сергеевич посмотрел на свой самописец, потом на инопланетный доспех. Его тихая научная жизнь закончилась. Началось нечто невообразимое. Он устало улыбнулся. Кажется, на пенсии ему скучать не придётся.

* * *

Подвал Константина Сергеевича на следующие несколько недель превратился в самую секретную и самую продвинутую мастерскую на планете Земля. Днём это было всё то же убежище старого учёного, пахнущее книжной пылью. Но каждую ночь, когда город засыпал, оно преображалось. Тусклая лампочка под потолком сменялась ярким светом нескольких прожекторов, которые принёс Дмитрий. Тишина уступала место тихому гудению приборов, щелчкам инструментов и негромким голосам трёх заговорщиков.

Самус действительно знала, что делать. Её доспех, созданный гением расы Чозо, был не монолитным истуканом, а сложнейшим модульным конструктором. Каждая пластина, каждый сервопривод, каждый кабель были спроектированы так, чтобы их можно было демонтировать и заменить, имея лишь базовый набор инструментов и доступ к интерфейсу. Более того, в её комлинке хранились полные технические схемы, инструкции по ремонту и протоколы диагностики для каждой системы.

Проблема была в инструментах.

В первый же вечер она вывела на экран комлинка изображение нужного ей прибора — плазменного микро-резака. Дмитрий посмотрел на это, почесал в затылке и сказал:

— У меня в гараже есть плазменный резак. Но он размером со шкаф и режет рельсы. А эта штука… она как авторучка.

И так было со всем. Ей нужен был молекулярный уплотнитель для заделки трещины в нагрудной пластине — у них была только эпоксидная смола. Ей требовался калибратор тахионных датчиков — у них был лишь старый советский осциллограф.

Именно здесь и началось настоящее волшебство. Это был не просто ремонт. Это был акт невероятной инженерной импровизации, перевод инопланетных технологий на язык земных возможностей.

Самус была мозгом и руками. Она проводила диагностику, выявляла повреждённые узлы. Она показывала схемы, объясняя через корявый переводчик, какая деталь ей нужна и какими свойствами она должна обладать.

Дмитрий был её аватаром в мире земных технологий. Он смотрел на схему инопланетного предохранителя и говорил: «Ага, значит, он должен выдержать такой-то ток и сработать при таком-то напряжении. Понятно. Это можно сделать из… вот этого старого реле и пары диодов». Он уходил в свой гараж и возвращался с уродливыми, собранными на коленке, но работающими аналогами. Он не мог воссоздать технологию Чозо. Но он мог имитировать её функцию.

Константин Сергеевич был их теоретиком и контролёром качества. Когда Самус требовался проводник с определённым сопротивлением, именно он, вооружившись справочниками и логарифмической линейкой, рассчитывал, какой сплав из имеющихся у Дмитрия — медь, вольфрам, нихром — подойдёт лучше всего. Он проверял каждую самодельную деталь на своих приборах, отбраковывая то, что не соответствовало строгим параметрам.

Они работали как единый организм. Однажды им нужно было заменить повреждённый силовой кабель внутри ноги доспеха. Оригинальный был сделан из сверхпроводящего полимера. Такого на Земле не существовало. После долгих расчётов и споров они нашли решение. Дмитрий принёс толстый медный кабель из бескислородной меди, используемый в Hi-Fi аудиосистемах. Константин Сергеевич рассчитал его сечение. А Самус, используя свой комлинк, показала им схему плетения, которая минимизировала потери энергии. Они втроём, в полумраке подвала, несколько часов плели этот кабель, как древние мастерицы плели гобелен.

Шаг за шагом, узел за узлом, мёртвый титан на полу подвала начал оживать.

Сначала они восстановили вспомогательные системы. Заработала внутренняя подсветка шлема. Включились системы жизнеобеспечения. Затем они перешли к главному — к энергосистеме. Микро-реактор был мёртв, но основные энергоячейки и конденсаторы были целы. Их нужно было просто зарядить.

И снова в дело пошёл резонатор Дмитрия. Каждую ночь они проводили рискованные сеансы, перекачивая энергию из гаража в подвал через сеть удлинителей, которые Дмитрий хитроумно провёл через заброшенные коммуникационные тоннели, чтобы никто не заметил. Подвал гудел, как трансформаторная будка, а они, затаив дыхание, следили за индикаторами заряда.

В одну из ночей, примерно через две недели после начала их работы, произошло важное событие. Уровень заряда достиг минимально необходимого для активации экзоскелета.

— Try, — сказала Самус, и в её голосе было непривычное волнение.

Она не стала надевать доспех. Она подключилась к нему через интерфейсный кабель. Она закрыла глаза. Дмитрий и Артемьев, стоя рядом, увидели, как бронированные пластины на руках и ногах доспеха едва заметно дрогнули. А затем, с тихим шипением пневматики и жужжанием сервоприводов, бронированная рука медленно, очень плавно поднялась в воздух и сжалась в кулак.

Дмитрий не сдержался и зааплодировал. Константин Сергеевич снял очки и протёр глаза, пряча улыбку.

Они сделали это. Они воскресили титана.

Он был ещё слаб. Оружейные системы были оффлайн. Визор работал с помехами. Но он был жив. Экзоскелет функционировал.

Самус открыла глаза. Она смотрела на послушную ей бронированную руку. Она снова была целой. Почти. Она повернула голову к своим друзьям. В её взгляде была благодарность — глубокая, молчаливая, стоящая тысячи слов.

В этот момент они перестали быть просто её спасителями. Они стали её оружейниками. Её командой поддержки. Её семьёй в этом странном, примитивном, но таком отзывчивом мире.

Они ещё не знали, что их работа была как нельзя кстати. Потому что там, в холодной темноте космоса, незваные гости уже входили в гравитационный колодец Солнечной системы. И их интересовал не сигнал о помощи. Их интересовал источник этого сигнала. Мощный, нестабильный, обещающий богатую добычу. Их интересовал резонатор Дмитрия. И тот, кто умел им управлять.

* * *

В двухстах километрах от Зари-17, глубоко под землёй, в бетонном бункере, построенном ещё во времена холодной войны, не спали уже две недели. Это место не было обозначено ни на одной карте. Официально его не существовало. Это был «Объект-4», главный центр контроля космического пространства и радиоэлектронной разведки Войск Воздушно-космической обороны.

Здесь работали не просто военные. Здесь работали лучшие умы — астрофизики в погонах, гении-программисты, аналитики, способные по малейшему изменению в фоновом шуме эфира определить запуск спутника-шпиона на другой стороне планеты.

Две недели назад, в ту самую ночь, когда Дмитрий нажал кнопку «Enter», все их приборы сошли с ума. Это не было похоже ни на что, что они видели раньше. Из точки, которую они с точностью до метра определили как небольшой городок Заря-17, в космос ударил луч. Он был невидим, неслышим, но его энергетический след зафиксировали все их сенсоры — от радиотелескопов до сейсмических датчиков.

Сигнал был сверхкороткий, всего несколько секунд. Но за эти секунды он передал в космос больше энергии, чем все земные радиопередатчики, вместе взятые, за год. И он был узконаправленным. Он не рассеивался, а шёл чётким, сфокусированным лучом в одну точку глубокого космоса.

Первой реакцией был шок. Затем — тревога. Это было оружие? Испытание чего-то нового? Сигнал от вражеской «спящей ячейки»?

За дело взялись аналитики. Они «поймали» сигнал, записали его. И когда они начали его расшифровывать, их тревога сменилась полным недоумением.

Это не был код. Не шифровка. Это был, по сути, «крик о помощи». Пакет данных, содержащий астрометрические координаты, видеозапись катастрофы неизвестного корабля и идентификатор, состоящий из неземных символов. Всё это было упаковано в протокол передачи, который опережал земные технологии на сотни лет.

В «Объекте-4» воцарилась строжайшая секретность. О случившемся было доложено на самый-самый верх — узкому кругу лиц, которые принимали решения. И решение было принято: наблюдать.

Генерал-майор Илья Андреевич Воронов, начальник «Объекта-4», был человеком старой закалки. Седой, подтянутый, с глазами, которые, казалось, видели всё насквозь. Он не верил в маленьких зелёных человечков. Но он верил в факты. А факты были на его мониторе.

— Итак, что мы имеем? — спросил он, обращаясь к своим лучшим аналитикам, собравшимся в его кабинете.

— Имеем следующее, товарищ генерал, — ответил молодой капитан, гений криптографии. — Из Зари-17 был отправлен аварийный сигнал с потерпевшего крушение инопланетного корабля. Сигнал был отправлен с помощью технологии, которая не должна существовать. Она генерирует поле, которое мы пока не можем даже классифицировать.

— Источник? — коротко спросил Воронов.

— Источник активен. Периодически. Мы фиксируем слабые, короткие всплески той же энергии. Каждую ночь, примерно с полуночи до трёх-четырёх утра. Они исходят из двух точек, которые мы локализовали. Частный гараж в кооперативе «Северный» и подвал жилого дома на улице Циолковского.

— Кто там живёт?

— В подвале… то есть, в доме — Артемьев Константин Сергеевич, — ответил другой аналитик, — бывший физик из местного НИИ, пенсионер. Считался чудаком, занимался гравитационными аномалиями. Гараж принадлежит некоему Дмитрию Лосеву, инженер, работает в местной телекоммуникационной компании. Талантливый самоучка, неоднократно публиковал в сети статьи о своих разработках в области альтернативной энергетики.

Генерал Воронов задумчиво побарабанил пальцами по столу. Картина вырисовывалась дикая, но логичная. Старый, списанный со счетов теоретик и молодой, непризнанный практик. И… сам пришелец. Тот, кто дал им технологию.

— Они что-то делают, — сказал он. — Каждую ночь. Они не просто сидят и ждут. Они работают. Готовятся.

— Готовятся к чему, товарищ генерал? — спросил капитан.

— К тому же, к чему должны готовиться и мы, — ответил Воронов, и его взгляд стал жёстким. — К ответу. На такой сигнал могут откликнуться. И мы понятия не имеем, кто. Спасатели? Или мародёры?

Решение было принято. Никаких арестов. Никакого прямого вмешательства. Это могло спугнуть «объект» или спровоцировать его. Вместо этого в Заря-17 была отправлена небольшая группа наблюдения. Не спецназ. Лучшие специалисты по негласному наблюдению. Они приехали в город под видом геологов, экологов, командировочных. Они сняли квартиры, установили в лесу датчики движения и скрытые камеры. Они прослушивали телефоны. Они вели наблюдение за домом Артемьева и гаражом Лосева. Круглосуточно.

Они видели, как старик и молодой человек каждую ночь встречаются. Как они носят в подвал какие-то приборы. Как потом из подвала доносятся странные звуки. Они не могли заглянуть внутрь, но общая картина была ясна.

Самус они не видели ни разу.

Её профессионализм был на несколько порядков выше их методик. Она не пользовалась телефоном. Она выходила из дома только ночью, и её маршруты были непредсказуемы. Она чувствовала их присутствие. Она не видела их камер, не слышала их жучков, но она ощущала «неправильность». Лишнюю машину на улице. Дворника, который слишком долго подметал одно и то же место. Она предупредила Дмитрия и Артемьева.

— They watch, — сказала она им однажды вечером. — Outside. Always. Они наблюдают. Снаружи. Всегда.

Это заставило их стать ещё осторожнее.

Так в маленьком городке установилось хрупкое, негласное равновесие. Наши герои, запершись в подвале, пытались воскресить своего титана, не зная, что за каждым их шагом следят. А на холме за городом, в неприметном фургоне, набитом аппаратурой, сидели люди в штатском и смотрели на экраны, пытаясь понять, с чем они столкнулись.

И те, и другие ждали. Они смотрели на небо. И готовились. И к лучшему, и к худшему. И лучшим исходом для всех них было бы, если бы небо и дальше продолжало молчать.

Генерал-майор Воронов смотрел на фотографию на своём мониторе. Это было старое, чёрно-белое фото, сделанное лет сорок назад. Двое молодых лейтенантов, худых, голенастых, с горящими глазами, стояли в обнимку на фоне гигантской антенны радиотелескопа. Одним из них был он сам, Илья Воронов. Вторым — Константин Артемьев. Костя. Его лучший друг. Его научный оппонент. Человек, чью карьеру он, сам того не желая, разрушил.

Они вместе учились, вместе мечтали о звёздах, вместе пришли служить в этот самый центр. Но их пути разошлись. Воронов был прагматиком, он шёл по карьерной лестнице, решая конкретные задачи обороны. Артемьев же был романтиком, гением, который видел дальше других. Он начал разрабатывать свою теорию гравитационных волн, предлагал строить детекторы, которые казались начальству безумной тратой денег. Воронов, уже будучи его начальником, пытался его «образумить», заставить заниматься «полезными» вещами. А потом, на одном из закрытых совещаний, когда Артемьев в очередной раз выступил со своей «ересью», Воронов не нашёл в себе сил его поддержать. Он промолчал. И этим молчанием подписал приговор карьере своего друга. Артемьева списали. Отправили на тихую должность в захолустный НИИ, а потом и вовсе на пенсию.

И вот теперь, спустя двадцать лет, факты говорили, что старый «сумасшедший» Костя был прав. Он что-то нашёл. И Воронов, глядя на отчёты своих наблюдателей, чувствовал не только государственный интерес, но и глубокую, личную вину. Он не мог просто «взять» Артемьева. Он был обязан его защитить. Защитить от всех — от своего начальства, от других спецслужб, и главное — от того, что могло прилететь с неба. Поэтому он приказал своим людям не просто наблюдать, а охранять. Создать вокруг Зари-17 невидимый «санитарный кордон», отсекая любое постороннее любопытство.

* * *

Самус тем временем делала поразительные успехи в изучении языка. Её мозг, натренированный на дешифровке, впитывал русскую речь как губка. Она уже понимала большую часть бытовых разговоров и могла строить простые, но осмысленные фразы. Акцент был сильным, инопланетным, но её это не смущало. Главным было — общение.

Она училась не только словам, но и миру. Она смотрела фильмы, которые ей показывал Дмитрий — старые советские комедии, научную фантастику, военные драмы. Она видела, как эти люди смеются, плачут, любят, ненавидят. Она видела их историю, их культуру. И она начинала понимать их.

Но вечное заточение в четырёх стенах давило на неё. Она была воином, привыкшим к пространству. Иногда, когда Дмитрий был на работе, а Константин Сергеевич ещё не пришёл, она просто стояла у окна, глядя на суетливую жизнь города, и её лицо становилось похожим на каменную маску.

В один из таких дней, когда она, одетая в свою «земную» одежду, помогала Дмитрию на кухне (этот ритуал совместного приготовления пищи стал для них формой безмолвного общения), в дверь квартиры пронзительно зазвонили. Долго, настойчиво, по-хозяйски.

Дмитрий замер с ножом в руке. Он никого не ждал.

— Кто там? — крикнул он, подойдя к двери.

— Димон, открывай, медведь пришёл! Это я, сестра!

Сестра. Лена. Младшая сестра, которая жила в областном центре, училась в университете и имела привычку нагрянуть без предупреждения, «просто потому что соскучилась».

Паника на лице Дмитрия была настолько явной, что Самус поняла всё без перевода. Угроза. Вторжение.

— Bathroom. Now, — прошептал он, указывая на ванную.

Самус беззвучно скользнула в ванную и закрыла за собой дверь ровно за секунду до того, как Дмитрий, нацепив на лицо радостную улыбку, открыл входную дверь.

На пороге стояла Лена — маленькая, энергичная девушка с рюкзаком за плечами, точная копия Дмитрия, только в женском варианте.

— Привет, братишка! Не ждал? А я вот на все выходные! — она чмокнула его в щёку и, не разуваясь, прошла в квартиру. — Ух, чем это у тебя так вкусно пахнет? Ты что, готовить научился? И убрался, не верю своим глазам! Невесту, что ли, завёл?

Она бросила рюкзак на пол и плюхнулась на диван в комнате. На тот самый диван, где спала Самус.

Для Дмитрия начался персональный ад. Он должен был развлекать сестру, отвечать на её бесконечные вопросы и при этом следить, чтобы она не сунула свой любопытный нос в ванную.

— Да так, решил порядок навести, — пробормотал он, лихорадочно соображая, что делать. — Лен, слушай, я тут… немного занят. У меня проект горит.

— Ой, да ладно тебе с твоими проектами! — отмахнулась она. — Я на два дня приехала. Рассказывай лучше, как жизнь? О, а это что за постер новенький? — она указала на тот самый «анимешный» арт. — Симпатичная. Кто такая?

Дмитрий чувствовал, как по его спине течёт холодный пот.

А в это время в ванной Самус стояла, прижавшись спиной к холодной плитке. Она слышала всё. Звонкий, уверенный женский голос. Смех. Она не понимала слов, но улавливала суть. В её временное убежище вторгся посторонний. И этот посторонний был близким для Дмитрия человеком.

Она прислушалась к звукам. Она слышала, как бьётся её собственное сердце. Она была заперта. Без оружия. Без брони. Если её обнаружат, всё будет кончено. План, конспирация, надежда — всё рухнет из-за одного внезапного семейного визита.

И тут она услышала шаги, приближающиеся к ванной.

— Дим, я руки хочу помыть с дороги, — донёсся голос Лены.

— Там… занято! — выпалил Дмитрий первое, что пришло в голову.

— Кем занято? Ты же один живёшь. Или я всё-таки про невесту угадала? — её голос был полон игривого любопытства. Она дёрнула ручку двери.

Дверь была заперта изнутри на шпингалет.

Наступила тишина. Самус, стоявшая по ту сторону двери, замерла, превратившись в натянутую струну. Дмитрий, стоявший в коридоре, почувствовал, что сейчас упадёт в обморок. Лена, стоявшая перед запертой дверью, удивлённо подняла бровь.

Тишина в коридоре была такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Три человека, разделённые тонкой дверью ванной, замерли, и для каждого из них эта секунда растянулась в вечность.

Лена удивлённо смотрела на запертую дверь. Она приехала сделать сюрприз любимому брату, а наткнулась на тайну. Её первая мысль — о девушке — была игривой и весёлой. Но теперь, столкнувшись с этой глухой обороной, она почувствовала укол настоящей тревоги. Что происходит? Почему Дима так странно себя ведёт? Кто там, за дверью, и почему его так отчаянно прячут?

Дмитрий, бледный как полотно, лихорадочно искал в голове спасительную ложь. Любую. «Сантехник пришёл, но он очень стеснительный». «Там… хомячок сбежал, я его ловлю». Каждая версия казалась более абсурдной, чем предыдущая. Он видел, как меняется выражение лица сестры — от весёлого любопытства к подозрению. Он понимал, что проваливается. Вся их сложнейшая конспирация, все их ночные бдения и рискованные операции — всё это могло рухнуть прямо сейчас из-за простого шпингалета на двери ванной.

Самус, стоявшая за дверью, готовилась к худшему. Она не знала контекста, но ощущала эманации паники своего «проводника» и нарастающее напряжение снаружи. Она уже просчитала варианты: рывок, использование нервно-паралитического захвата на девушке, чтобы обездвижить её, не причинив вреда, отход через небольшое окно в ванной на крышу соседней пристройки… План был отчаянным, он рушил всё её прикрытие, но он был. В её мире бездействие было равносильно смерти.

— Дим, что за фокусы? — Лена дёрнула ручку ещё раз, и её голос уже не был таким игривым. В нём появились стальные нотки. — Ты кого там прячешь? Открывай.

Спасение пришло с самой неожиданной стороны. Из глубин квартиры, из динамиков компьютера Дмитрия, раздался громкий, требовательный звук входящего видеозвонка по «Скайпу». Мелодия была стандартной, но в наступившей тишине она прозвучала, как набат.

Дмитрий вздрогнул, словно его ударило током. Это был Константин Сергеевич. Они договаривались созвониться, чтобы обсудить схему нового фильтра питания для доспеха.

— Ой, это… это мне! — выпалил Дмитрий, ухватившись за этот предлог как за спасательный круг. — Срочно! По работе! Научный руководитель!

Он бросился в комнату, оставив сестру в полном недоумении. На экране монитора появилось обеспокоенное лицо Артемьева.

— Дима, я тут посчитал… — начал старик, но Дмитрий его перебил.

— Константин Сергеевич, у меня форс-мажор! — прошипел он в микрофон, бросая испуганные взгляды на дверь комнаты, за которой осталась Лена. — Сестра приехала!

Лицо Артемьева на мгновение замерло, а затем он всё понял. Его глаза округлились. Он видел много сложных уравнений в своей жизни, но это, с тремя неизвестными в одной квартире, было одним из самых сложных.

— Так… — протянул он. — Понятно. Держись, молодой человек. Импровизируй. Я… я попробую помочь. Жди.

Звонок прервался. Дмитрий остался один на один со своей проблемой. Он свернул окно «Скайпа» и лихорадочно открыл браузер. Ему нужна была идея. Легенда. Алиби. Быстро.

А в коридоре Лена, потеряв терпение, громко постучала в дверь ванной.

— Эй! Вылезайте, кто бы вы ни были! Мне нужно пудрить носик!

Самус, услышав стук и настойчивый женский голос, приняла решение. Пассивная оборона провалилась. Нужна была активная. Она глубоко вдохнула, вспоминая все русские слова, которые выучила, пытаясь воспроизвести интонации, которые она слышала в фильмах.

Она приоткрыла дверь ровно на пару сантиметров, оставаясь в тени и темноте ванной.

— Ми-ну-ту, — произнесла она низким, чуть хриплым голосом, стараясь говорить как можно более по-русски. Это прозвучало странно, с чудовищным, неземным акцентом, но слово было верным.

Лена отшатнулась. Она услышала женский голос. Низкий. Незнакомый. Так, значит, брат и правда не один. Её подозрения сменились смущённым любопытством.

— Ой, простите, — пробормотала она.

В этот момент из комнаты вылетел Дмитрий, уже с планом в голове.

— Лен, всё, я сейчас! — он схватил её за руку. — Пойдём на кухню, я тебе такой кофе сделаю, какой ты никогда не пробовала! А то… — он понизил голос, — …там Светлана. Она… она из Сербии. По обмену приехала, по научной линии. По-русски почти не говорит. И очень стесняется.

«Светлана из Сербии». Это было лучшее, что он смог придумать за тридцать секунд. Это объясняло и акцент, и молчаливость, и нежелание выходить.

Он усадил сестру на кухне, а сам, как бы между делом, отправил Самус сообщение через переводчик: «Your name is Svetlana. You are from Serbia. Don't speak. Smile».

Заперев сестру на кухне с чашкой кофе и потоком бессмысленной болтовни о «международном научном сотрудничестве», Дмитрий метнулся в комнату и начал операцию «Зачистка». Он срывал со стен постеры, запихивал их под диван. Он менял обои на рабочем столе. Он прятал в шкаф книги и диски с играми.

Когда «Светлана», наконец, вышла из ванной, Лена увидела высокую, очень высокую девушку в мешковатой серой толстовке и спортивных штанах. Её светлые волосы были собраны в небрежный хвост. Она молча кивнула Лене, изобразила неловкую улыбку, прошла в комнату, села на диван и уткнулась в справочник по радиотехнике.

План сработал. Частично. Лена была слишком тактичной, чтобы устраивать допрос «иностранной гостье», но её любопытство разгорелось с новой силой. Весь день прошёл в атмосфере чудовищного напряжения.

И никто из них не знал, что за этой бытовой комедией ошибок с неослабевающим вниманием следят. На холме за городом, в фургоне, набитом аппаратурой, аналитик из группы Воронова докладывал по защищённой линии: «Объект «Лосев» вступил в контакт с незарегистрированным лицом женского пола — предположительно, его сестра. На квартире также присутствует третья сторона. Неизвестная женщина, высокого роста, личность устанавливается. «Лосев» предпринимает активные действия по сокрытию её присутствия. Повышаем уровень наблюдения».

Снежный ком катился.

* * *

День, когда в квартире Дмитрия разыгрывалась бытовая драма, для генерал-майора Воронова начался с сухих докладов и мерцающих экранов. Его подземный кабинет в «Объекте-4» был его миром — миром радиосигналов, баллистических траекторий и условных обозначений потенциального противника. Здесь не было эмоций. Были только данные.

И данные были тревожными.

— Траектория подтверждена, товарищ генерал, — докладывал начальник отдела астрометрии, молодой полковник с преждевременной сединой на висках, указывая на трёхмерную модель на главном экране. Шесть красных точек медленно ползли через пустоту Солнечной системы. — Шесть объектов. Движутся группой, но без чёткого строя. Идут с постоянным торможением. Расчётное время прибытия на орбиту Земли — от семи до девяти суток.

Воронов смотрел на экран, и его мозг работал как суперкомпьютер, обрабатывая информацию.

— Анализ двигателей? — его голос был ровным, лишённым всякого выражения.

— Грязные, — ответил полковник. — Очень. Мы фиксируем высокий уровень остаточного ионного и нейтронного излучения. Это плазменные двигатели, но либо они работают в форсированном, аварийном режиме, либо… их конструкция крайне несовершенна. Они не пытаются скрыть своё присутствие. Либо не могут, либо им всё равно.

— Что говорит о низкой технологической дисциплине, — задумчиво произнёс Воронов. — Это не похоже на регулярный флот. Регулярные силы всегда стараются минимизировать свои следы. Что по конфигурации?

Полковник вывел на экран увеличенные, размытые изображения, полученные с помощью орбитального телескопа «Дозор-7».

— Анализ силуэтов предварительный. Но мы видим асимметрию. Объекты не идентичны. Похоже, они собраны из разных модулей. Вот этот, самый крупный, — он обвёл курсором флагман группы, — имеет структуру, характерную для лёгкого фрегата-носителя. Остальные — малые, юркие. Вероятно, штурмовики или абордажные катера.

— Вооружение?

— Пока тихо. Никаких активных сканирующих лучей, никакого наведения. Идут в режиме радиомолчания. Но сама конфигурация… На корпусах есть элементы, которые могут быть орудийными портами или пусковыми установками. Это не исследовательская миссия, товарищ генерал. Это волчья стая.

Воронов кивнул. Картина складывалась. Неорганизованная группа, разнотипные корабли, «грязные» двигатели, предположительно вооружены.

— Выводы, полковник?

— Вывод первый: это не государственная структура. Скорее всего, частная или нелегальная организация. Пираты, наёмники, мародёры — называйте, как хотите. Вывод второй: их цель — Земля. Они идут прямо к нам. Вывод третий, самый важный: их появление хронологически связано со всплеском энергии из Зари-17. С вероятностью 98%, они идут на этот всплеск. Они не знают, что это было, но предполагают, что там есть что-то ценное. Технология. Ресурсы.

Генерал Воронов молчал, обдумывая услышанное. Всё сходилось. Сигнал о помощи, отправленный его старым другом, сработал как колокол, созывающий не спасателей, а стервятников.

— Они не знают, что мы их видим, — наконец произнёс он. — И пусть думают так и дальше. Приказываю: перевести «Дозор-7» и все смежные спутники в режим пассивного слежения. Никаких активных пингов, никаких попыток сканирования. Мы должны быть для них «тёмной» планетой. Все части РВСН и ВКС в Западном округе привести в состояние повышенной боевой готовности «Высокая». Сформировать аналитическую группу. Я хочу знать о них всё, что можно выяснить по пассивным данным. Состав выхлопа двигателей, тепловые сигнатуры, малейшие колебания их курсов.

Он отдал серию коротких, чётких приказов. Его лицо было спокойным, почти непроницаемым. Но внутри у него всё похолодело. Он впервые в своей жизни столкнулся с противником, о котором не было ничего известно. Ни его силы, ни его мотивы, ни его правила ведения боя.

Он посмотрел на маленькую зелёную точку на карте России — Заря-17.

— Похоже, Костя, — тихо сказал он в пустоту кабинета, — ты нашёл не только разгадку. Ты накликал на нас беду. И теперь мне придётся её расхлёбывать.

Он понимал, что обычные военные протоколы здесь не сработают. Просто ударить по пришельцам на орбите — значит развязать войну, к которой человечество не готово. Игнорировать их — значит позволить им беспрепятственно добраться до Зари-17 и устроить там бойню.

Ему нужна была информация. И единственный источник этой информации сейчас скрывался в квартире молодого инженера, под защитой его старого друга. Он должен был решиться на контакт. Но как? Как выйти на них, не спугнув? Как объяснить, что он не враг, а потенциальный союзник?

Эта задача была сложнее, чем отражение ядерной атаки. Потому что она требовала не силы, а мудрости. И доверия.

* * *

Когда служебная «Волга» вынырнула из замаскированного въезда в «Объект-4» и покатила по вечернему шоссе, генерал Воронов почувствовал, как спадает напряжение последних суток. Переход из одного мира в другой был резким и болезненным. Из стерильной тишины бункера, наполненной глобальными угрозами и красными точками на тактических картах, он попадал в тёплый, живой мир своего дома.

Его генеральская дача в ближнем Подмосковье была его крепостью, его убежищем. Здесь пахло не озоном от аппаратуры, а яблочным пирогом, который испекла его жена, Антонина. Здесь были не графики и диаграммы, а разбросанные по полу детали от «Лего» его внука. Здесь жизнь текла по своим, земным, мирным законам, и его главной, негласной миссией было сделать так, чтобы эти два мира — мир бункера и мир дома — никогда не пересеклись.

— Илюша, ты совсем извёлся, — сказала Антонина, встречая его в прихожей. Она знала его лучше, чем кто-либо, и видела за его каменным генеральским лицом смертельную усталость. — На тебе лица нет. Опять учения?

— Да, Тонечка. Учения, — соврал он, целуя её в щёку. Ложь стала его второй натурой, щитом, которым он прикрывал своих близких от той правды, с которой работал каждый день.

За ужином собралась вся семья. Его сын, Андрей, успешный хирург, и его невестка, Ольга, преподаватель в университете. И, конечно, Пашка, их четырнадцатилетний сын, его любимый внук. Они обсуждали обычные вещи: оценки Пашки в школе, новый проект Ольги, сложную операцию, которую провёл Андрей. Воронов слушал их, кивал, улыбался, но его мысли были далеко, там, в холодной пустоте, где шесть красных точек неумолимо приближались к его дому, к его семье. Он чувствовал себя часовым на стене, который один видит приближающуюся орду, в то время как город за его спиной беззаботно живёт своей жизнью.

После ужина, когда взрослые остались на веранде пить чай, он зашёл в комнату Пашки. Тот, как обычно, сидел за компьютером, надев наушники, и был полностью погружён в виртуальный мир. Воронов любил эти тихие моменты. Смотреть на внука, на это новое, беззаботное поколение, было для него лучшим напоминанием о том, что именно он защищает.

Он сел в кресло рядом, просто чтобы побыть рядом, впитать эту атмосферу мира и покоя. Он не разбирался в играх, для него это был просто шум и мельтешение на экране.

— Как успехи, боец? — спросил он, положив руку на плечо внуку.

— Деда, привет! — Пашка снял наушники. — Нормально. Босса валю. Сложный, зараза.

Воронов присмотрелся. На экране какая-то фигурка в броне сражалась с огромным крылатым монстром. Но его внимание привлекло не это. В углу экрана, в меню инвентаря, мелькали иконки, символы. И один из них показался ему смутно знакомым, он видел его в одном из старых, не до конца расшифрованных отчётов.

— А что это за игра? — спросил он, стараясь, чтобы это не прозвучало как допрос.

— Metroid: Dread, — с гордостью ответил внук. — Легендарная серия. Я тут все части прошёл. Это про космическую охотницу за головами, Самус Аран. Она там одна против всей галактики!

— Самус Аран… — медленно повторил Воронов. Это имя. Оно было в отчёте его аналитиков. Имя, которое они смогли извлечь из текстового блока инопланетного сигнала.

Сердце генерала пропустило удар. Холодная, почти невероятная догадка начала обретать форму.

— Паш, а покажи-ка мне… врагов, — попросил он. — Кто там у неё главные противники?

— Ну, там разные. Метроиды, Космические Пираты… Вот, смотри, — Пашка, радуясь неожиданному интересу деда, с готовностью открыл внутриигровую энциклопедию. На экране появились изображения различных существ и фракций. Он пролистывал их.

И тут Воронов увидел его. Символ. Три изогнутых клинка, соединённых в центре. Точно такой же, как на снимке с обломка на орбите Марса, который годами пылился в архиве под грифом «неопознанный».

— «Пираты-Кихотеры», — прочитал Пашка вслух описание под картинкой. — Жестокая и жадная фракция наёмников и мародёров. Путешествуют по галактике в поисках лёгкой наживы и технологий. Их флот состоит из разномастных, сильно модифицированных кораблей.

Воронов молчал. Снежный ком не просто тронулся. Он уже катился, набирая скорость. Описание пиратов из детской игры совпадало с аналитическим отчётом его лучшего полковника. До последней буквы.

Цепочка выстроилась. Сигнал о помощи, отправленный из Зари-17, содержал идентификатор «Самус Аран». На этот сигнал, а вернее, на его энергетический след, откликнулись те, кто в этой вымышленной, как он до сих пор думал, вселенной были её врагами. Пираты. Мародёры.

Это означало две вещи. Первая: всё, что было в этой игре, могло оказаться пугающе реальным. И вторая, гораздо более страшная: к Земле летели не просто неизвестные. К Земле летели те, кто целенаправленно охотился на ту, что сейчас скрывалась в квартире молодого инженера, в доме номер двенадцать, на четвёртом этаже обычной панельной пятиэтажки. Их цель — не Земля. Их цель — она.

Он встал.

— Спасибо, Паш. Ты мне… очень помог.

Он вышел из комнаты и направился к себе в кабинет. Он должен был немедленно позвонить в «Объект-4». План «пассивного наблюдения» больше не годился. Противник был идентифицирован. Цель противника была ясна. Начиналась совсем другая игра. И теперь он знал имя своего противника. И знал, кто является их целью. И он сделает всё, чтобы они до неё не добрались. Даже если для этого придётся раскрыть тайну своего старого друга и вступить с ним в самый сложный разговор в своей жизни.

Доктор Аня Шарма, руководитель научной группы телескопа «Джеймс Уэбб», уже сорок восемь часов не покидала «комнату без окон» в Космическом центре Годдарда. Это было стерильное, аскетичное помещение, единственным украшением которого были огромные мониторы, транслировавшие потоки данных, чисел и изображений из глубин космоса. Обычно здесь царила атмосфера академического азарта. Но сейчас в воздухе висело напряжение, густое, как туман.

Они нашли их случайно. Во время калибровки приборов, когда телескоп был направлен на один из «пустых» участков неба на границе облака Оорта. Программа-анализатор, натренированная на поиск экзопланет и галактик, выдала ошибку. Шесть объектов двигались со скоростью и траекторией, невозможной для любого известного небесного тела.

Первой мыслью Ани была ошибка. Сбой в матрице. Артефакт обработки данных. Она и её команда потратили двенадцать часов, пытаясь найти эту ошибку. Они перепроверили всё: код, оборудование, калибровки. Ошибки не было. Объекты были реальны.

Второй мыслью был прорыв. Неизвестные кометы? Межзвёздные астероиды, подобные Оумуамуа? Это была бы научная сенсация. Они направили на объекты «Хаббл», подключили данные с наземных обсерваторий. И когда на экранах появились первые, размытые, но безошибочные силуэты, академический азарт сменился холодным, парализующим осознанием.

Это были корабли.

В ту же минуту Аня Шарма следовала протоколу. Она сделала один звонок по закрытой линии в Управление наукой и технологиями Белого дома. И её тихий, академический мир рухнул. Через час в центр Годдарда прибыли люди в строгих костюмах и с непроницаемыми лицами. Её и её ключевых сотрудников вежливо, но твёрдо изолировали в той самой «комнате без окон», отрезав от всего внешнего мира. Они стали первыми гражданскими хранителями самой страшной тайны в истории человечества.

* * *

В Ситуационной комнате Белого дома, расположенной глубоко под Западным крылом, царила тишина, нарушаемая лишь тихим гулом систем вентиляции. За овальным столом сидели люди, на чьих плечах лежала безопасность Соединённых Штатов и, как они теперь понимали, всего мира. Президент. Вице-президент. Директор ЦРУ. Председатель Объединённого комитета начальников штабов. Советник по национальной безопасности.

На главном экране висело то же изображение, что и в центре Годдарда — шесть размытых силуэтов на фоне звёзд.

— Что мы знаем наверняка? — спросил президент, нарушив молчание. Его голос был спокойным, но все в комнате уловили в нём стальные нотки.

— Мы знаем, что они не отсюда, господин президент, — ответил генерал Маркхэм, глава Космического командования. — Мы знаем, что они маневрируют, а значит, управляемы. Мы знаем, что они приближаются. Всё остальное — в области предположений.

— Предположения? — президент обвёл взглядом присутствующих. — Давайте их сюда.

Аналитик из ЦРУ, бледный молодой человек в очках, кашлянул.

— Вариант первый: мирный контакт. Исследовательская миссия. Маловероятно, судя по конфигурации кораблей и отсутствию каких-либо попыток связи. Вариант второй: разведка. Они изучают нас перед основным контактом. Или вторжением. Вариант третий, самый пессимистичный: это авангард флота вторжения.

— А что русские? Что китайцы? — спросил президент, обращаясь к директору ЦРУ.

— Молчат. Абсолютно. Мы мониторим их военные частоты, их космические программы. Они наверняка видят то же, что и мы. Их молчание может означать две вещи. Либо они так же напуганы и не знают, что делать. Либо… это как-то связано с ними. Мы не можем исключать вариант, что это их секретная технология, вышедшая из-под контроля, или даже хитроумная провокация.

Наступила пауза. Это была классическая «дилемма заключённого» в планетарном масштабе. Первый, кто заговорит, — раскроет свои карты и свою уязвимость.

— Мы не можем рисковать, — твёрдо сказал министр обороны. — Мы должны действовать, исходя из наихудшего сценария. Я предлагаю привести NORAD и весь ядерный арсенал в состояние DEFCON 3. Усилить спутниковую группировку. Подготовить перехватчики.

— И спровоцировать их на превентивный удар? — возразила советник по нацбезопасности, женщина с репутацией «голубя» в администрации. — Мы ничего не знаем об их оружии. Любое агрессивное действие с нашей стороны может стать последним для человечества. Мы должны молчать и наблюдать.

Спор был не о тактике. Он был о философии выживания. Агрессивная оборона против пассивного сдерживания.

Решение принял президент.

— Мы делаем и то, и другое. Генерал, приводите силы в готовность. Тихо. Без лишнего шума. Никаких заметных перемещений войск. Директор, усильте наблюдение за русскими и китайцами. Я хочу знать, дышат ли они без вашего ведома. Но главное, — он обвёл всех тяжёлым взглядом, — ни слова. Ни одной утечки. Ни одного намёка. Пока мы не поймём, с чем имеем дело, для всего остального мира этих кораблей не существует.

Он посмотрел на изображение на экране.

— Вы понимаете, что произойдёт, если эта информация просочится? Это не просто паника на биржах. Это конец цивилизации, какой мы её знаем. Рухнет всё: экономика, правительства, социальный порядок. Люди перестанут ходить на работу. Они бросятся забирать детей из школ, опустошать магазины. Начнётся хаос. Страх убьёт нас быстрее любого инопланетного оружия.

Все в комнате молчали, осознавая правоту его слов. Их молчание было не признаком паранойи или недоверия друг к другу. Это была их самая тяжёлая и самая главная обязанность. Они стали хранителями хрупкого здания человеческой цивилизации. И они должны были удерживать его стены, даже если небо над их головами вот-вот рухнет.

— Продолжайте наблюдение, — заключил президент. — Я хочу знать о них всё. Каждую секунду. Каждое изменение курса. И молитесь, кто из вас умеет, чтобы они пролетели мимо.

Но все в этой комнате без окон понимали, что они не пролетят. Они летели именно сюда.

* * *

В Пекине, в сверхсекретном командном центре, спрятанном в подземельях под Западными холмами, атмосфера была иной. Здесь не было громких споров или эмоциональных речей. Здесь царила ледяная, сосредоточенная тишина, нарушаемая лишь щелчками клавиатур и негромкими докладами на мандаринском диалекте. На огромном голографическом столе в центре зала висела та же самая картина: шесть враждебных точек, медленно ползущих к бледно-голубому шарику Земли.

Программа космического слежения «Тяньлянь» («Небесная сеть») зафиксировала аномалию практически одновременно с американцами. Реакция китайского руководства была мгновенной, но внешне почти незаметной. Председатель, пожилой мужчина со спокойным, непроницаемым лицом, выслушал доклад министра обороны и начальника Стратегических сил поддержки НОАК, не задав ни единого вопроса.

Он смотрел на голограмму, и его мысли текли не в русле тактики или обороны. Он мыслил категориями истории. Тысячелетиями китайские императоры правили, обладая «Мандатом Неба». И вот теперь с этого самого Неба спускалась неизвестная сила, которая могла оспорить не просто его власть, а мандат всего человечества на владение этой планетой.

— Каковы их характеристики? — наконец спросил он. Его голос был тихим, но каждый в зале слушал его, затаив дыхание.

— Неопределённые, товарищ Председатель, — ответил генерал из отдела космической разведки. — Технология привода нам неизвестна. Но она нестабильна, оставляет значительный энергетический след. Конструкция кораблей не унифицирована. Это говорит либо о низком уровне производственной базы, либо о специфической доктрине, которую мы не понимаем.

— Американцы? Русские?

— Молчат. Но их спутниковые группировки изменили конфигурацию. Они тоже видят. И они тоже ждут.

Председатель медленно кивнул. Он смотрел не на генералов, а на молодого человека в гражданском костюме, который скромно стоял в углу. Это был доктор Фэн, руководитель главного государственного аналитического центра, человек, чей ум ценился в Политбюро выше нескольких армейских корпусов.

— Ваше мнение, доктор Фэн?

— Три возможности, товарищ Председатель, — ответил Фэн, шагнув вперёд. Его голос был спокойным и академичным, словно он читал лекцию. — Первая: это авангард, за которым последуют основные силы. В этом случае любая наша агрессия станет для них поводом к полномасштабной войне, которую мы, скорее всего, проиграем. Вторая: это заблудившиеся или изгнанники. В этом случае они могут быть слабы и уязвимы, но также и непредсказуемы, как загнанный в угол зверь. И третья, самая интересная возможность. Они — не первые.

В зале повисла тишина.

— Поясните, — сказал Председатель.

— Энергетический всплеск, который, как мы теперь понимаем, привлёк их внимание. Он исходил с территории России. Он был невероятно мощным, но при этом технологически совершенным, «чистым». А двигатели тех, кто летит к нам, — «грязные». Это говорит о технологическом разрыве. Возможно, на Земле уже находится представитель более развитой цивилизации, потерпевший крушение. А эти, — он кивнул на голограмму, — это космические гиены, которые слетелись на запах крови и технологий, надеясь поживиться остатками.

Эта гипотеза была самой логичной и самой пугающей. Она означала, что Земля вот-вот станет полем битвы для двух инопланетных сил, а человечество окажется между молотом и наковальней.

— Что вы предлагаете? — спросил Председатель.

— Молчание и подготовку, — ответил доктор Фэн. — Наше молчание заставит американцев и русских нервничать, но оно не даст им повода для эскалации. Тем временем мы должны использовать каждую секунду. Наши лучшие умы должны работать над анализом их технологий по пассивным данным. Наша промышленность должна перейти в скрытый режим мобилизации. Наша армия должна подготовить асимметричный ответ. Мы не должны готовиться к войне в космосе, мы её проиграем. Мы должны готовиться встретить их на Земле. В наших городах. В наших горах. Если придётся, мы превратим для них эту планету в неприступную крепость.

Председатель слушал, медленно кивая. Этот план соответствовал его собственному видению. Не паниковать. Не провоцировать. Собирать силы. Ждать ошибки противника. И использовать свою главную силу — не технологии, а волю и единство миллиардного народа.

— И ещё одно, — добавил доктор Фэн. — Мы должны попытаться понять, что происходит в России. В этом городе, Заря-17. Тот, кто контролирует первого гостя, будет контролировать ситуацию. Наша разведка должна работать. Тихо. Незаметно.

Решение было принято. Никаких заявлений. Никаких контактов с другими странами. Китай, как и Америка, ушёл в себя, превратившись в сжатую пружину.

Так, три самые могущественные нации планеты, видя одну и ту же угрозу, выбрали одну и ту же тактику — молчание. Но мотивы у них были разные. Американцы боялись паники и хаоса. Китайцы — стратегически выжидали, готовясь к затяжной партизанской войне. А генерал Воронов в России, единственный из всех, кто знал чуть больше, боялся не за человечество в целом. Он боялся за конкретных людей: за своего старого друга Костю, за молодого инженера Диму и за таинственную женщину, которая стала причиной всего этого вселенского переполоха.

Мир, не зная того, затаил дыхание. А на маленькой кухне в Заре-17 Лена допивала свой кофе, собираясь уезжать. Бытовая драма закончилась. Но её уход был не концом, а лишь антрактом перед началом последней, самой страшной части пьесы.

* * *

Когда за Леной закрылась дверь, облегчение, которое испытал Дмитрий, было почти физическим. Он прислонился к двери, закрыл глаза и несколько секунд просто стоял, слушая удаляющиеся шаги сестры по лестнице. Затем он повернулся и посмотрел на Самус.

Она стояла посреди комнаты, всё в той же нелепой толстовке. Каменное выражение, которое она держала на лице почти двое суток, исчезло. На его месте была видна лишь глубокая, всепоглощающая усталость. Испытание «гостеприимством» оказалось для неё не менее изматывающим, чем ночная операция в лесу.

— Difficult, — сказала она, качая головой.

— You don't say, — усмехнулся Дмитрий. — Ты ещё не знаешь, насколько.

Он подошёл к дивану и начал вытаскивать из-под него свои скомканные постеры, возвращая своему жилищу привычный вид. Самус наблюдала за этим молча. Она видела, как он снова вешает на стену её изображения. Она уже не воспринимала это как нечто странное. Она начинала понимать. Для него, для этого мира, она была не просто человеком. Она была идеей. Символом чего-то большего. И он, как мог, служил этой идее.

— Why? — тихо спросила она, указывая на большой постер из Metroid Prime. Почему?

Дмитрий замер, с кнопкой в руке. Он посмотрел на плакат, потом на неё. Как объяснить человеку, который прожил эту жизнь, что для тебя она — источник вдохновения?

— Because, — начал он, подбирая слова через переводчик. — In your stories… you are always alone. Against everyone. But you… never give up. You always win. Потому что в твоих историях ты всегда одна. Против всех. Но ты… никогда не сдаёшься. Ты всегда побеждаешь.

Она смотрела на него, и её глаза, обычно холодные, как лёд далёких планет, на мгновение потеплели. Он понял её. Он, этот мальчишка из другого мира, понял самую суть её существования, которую не понимали даже её наниматели в Федерации. Одиночество. Борьба. И воля к победе.

В этот момент между ними рухнул последний барьер. Он перестал быть просто фанатом. Она перестала быть просто кумиром. Они стали… друзьями. Двумя очень разными, очень странными, но всё-таки друзьями, запертыми в одной маленькой квартире на краю вселенной.

* * *

Дни снова потекли своим чередом, но что-то изменилось. Неловкость ушла. Они научились жить вместе. Они вместе готовили еду, и она с любопытством пробовала странные земные блюда — борщ, который приносил Артемьев, жареную картошку, которую мастерски готовил Дмитрий. Они вместе смотрели фильмы, и она уже могла обсуждать их, строя простые фразы на смеси русского и английского.

Ночи они по-прежнему проводили в подвале у Константина Сергеевича, работая над доспехом. Прогресс был медленным, но верным. Они восстановили систему наведения визора. Запустили энергетику левой руки. Шаг за шагом, деталь за деталью, они возвращали титану его мощь.

Они стали командой. Настоящей. Артемьев был их стратегом и мудрецом. Дмитрий — гениальным инженером. А Самус — командиром, чьё слово было законом.

Но внешний мир не дремал. Группа наблюдения генерала Воронова продолжала свою работу. Они фиксировали всё: ночные визиты в подвал, странные энергетические всплески, которые регистрировали их чувствительные приборы. Аналитики в «Объекте-4» строили теории, одна безумнее другой. Они понимали, что Артемьев и Лосев не одни. Что с ними есть «третий». Но кто он? Каков он? Они не знали. Невидимое присутствие Самус превратилось для них в «объект Зеро» — главную загадку, которую они не могли разгадать.

Воронов становился всё более нетерпеливым. Корабли пиратов приближались. Оставалось меньше пяти суток. Пассивное наблюдение исчерпало себя. Нужно было действовать.

Он решился. Он не будет посылать спецназ. Он пойдёт сам. Один. Как старый друг, который приехал навестить старого друга. Это был огромный риск. Но это был единственный шанс наладить контакт без кровопролития. Он отдал приказ готовить ему вертолёт.

А на Землю тем временем пришла зима. Однажды утром, проснувшись, они увидели, что весь город покрыт белым, пушистым покрывалом. Выпал первый снег.

Для Дмитрия и Артемьева это была привычная картина. А для Самус — чудо. Она стояла у окна, как заворожённая, и смотрела на медленно падающие снежинки. Она видела снег на ледяных планетах, но он был другим — сухим, колким, мёртвым. А этот был живым. Мягким. Безмолвным.

Она не удержалась. Ночью, когда они шли к Артемьеву, она на несколько секунд сошла с протоптанной тропинки на нетронутый снежный покров. А потом вернулась.

На следующее утро аналитик из группы наблюдения, просматривая снимки с дрона, увеличил один из участков у дома Артемьева.

— Товарищ майор, взгляните, — позвал он своего командира.

На идеально ровном снегу, рядом с двумя парами обычных мужских следов, была ещё одна пара. Отпечатки были странной, незнакомой формы — от узкой, рифлёной подошвы. И ещё кое-что. Шаг. Расстояние между следами было почти в полтора раза больше, чем у обычного человека.

— Проведите анализ, — коротко приказал майор. — Рост, примерный вес.

Через час на его столе лежал отчёт. «Объект Зеро. Предположительно, гуманоид. Рост — от 185 до 195 сантиметров. Вес — около 90 килограммов. Физически развит. Пол не установлен».

Они оставили след. Маленький, случайный след на первом снегу. Но этого было достаточно. Невидимый враг, наконец, обрёл физические параметры. Для группы наблюдения это был прорыв. А для наших героев — первая ошибка, которая могла стать для них роковой. Часы тикали. И все фигуры на этой сложной, многоуровневой шахматной доске начинали свой последний, решающий ход.

* * *

Чёрный военный вертолёт Ми-8МТВ приземлился на заброшенной вертолётной площадке на окраине Зари-17 в ранних сумерках. Винты ещё не успели остановиться, когда из открытой боковой двери вышел человек. На нём не было формы, лишь добротное гражданское пальто и меховая шапка. Но выправка, взгляд, манера двигаться выдавали в нём кадрового военного высшего ранга.

Генерал-майор Илья Воронов ступил на заснеженную землю города своего прошлого. Он отдал короткий приказ пилотам ждать и жестом отослал двух оперативников в штатском, которые хотели его сопровождать.

— Я пойду один, — сказал он голосом, не терпящим возражений. — Это личный визит.

Он шёл по знакомым улицам. Город почти не изменился за тридцать лет. Те же дома, те же деревья, только теперь всё казалось меньше, серее и старее. Как и он сам. Он шёл к дому Константина Артемьева, и каждый шаг давался ему с трудом. Не физически. Морально. Он шёл не арестовывать преступника. Он шёл просить прощения у друга, которого предал, и просить помощи у человека, которого считал безумцем.

В подвале дома на улице Циолковского работа была в самом разгаре. Сегодня они собирались запустить систему жизнеобеспечения доспеха на полную мощность. Дмитрий возился с проводами, Самус, подключённая к интерфейсу, калибровала сенсоры, Артемьев следил за показаниями приборов.

Внезапно раздался звонок в дверь. Не в дверь подвала, а наверху, во входную дверь дома.

Все трое замерли.

— Кто это может быть? — шёпотом спросил Дмитрий. — Соседи?

— Я никого не жду, — так же тихо ответил Константин Сергеевич. Он посмотрел на Самус.

Она мгновенно отключилась от доспеха.

— Hide, — сказала она. Прячьтесь.

Она набросила брезент на доспех, Дмитрий выключил прожекторы, оставив только тусклую дежурную лампочку.

Звонок повторился. Настойчивый, уверенный.

— Я поднимусь, — сказал Артемьев. — Сидите тихо.

Он поднялся по скрипучей лестнице, прошёл через прихожую и подошёл к двери.

— Кто там? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Это я, Костя. Илья. Открывай.

Артемьев почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Илья. Воронов. Генерал. Человек, с которым он не разговаривал двадцать лет. Человек, который сломал его жизнь. И он пришёл именно сегодня. Именно сейчас.

Это не могло быть совпадением.

Константин Сергеевич глубоко вздохнул, собираясь с духом, и открыл дверь.

На пороге стоял его старый друг. Постаревший, поседевший, но всё с тем же прямым, пронзительным взглядом.

— Здравствуй, Костя, — тихо сказал Воронов. — Давно не виделись. Можно войти?

Артемьев посторонился, пропуская его внутрь.

— Проходи, Илья. Раз уж пришёл.

Они прошли на кухню. Воронов снял пальто, повесил его на спинку стула и сел за стол. Он окинул взглядом знакомую обстановку. Те же книги, те же приборы в углу, тот же запах старого табака и крепкого чая.

— Чай будешь? — спросил Артемьев, доставая чашки. Это был ритуал. Способ потянуть время. Собраться с мыслями.

— Не откажусь.

Артемьев поставил чайник. Он стоял спиной к гостю, чувствуя его взгляд.

— Зачем ты пришёл, Илья? — спросил он, не оборачиваясь. — Вспомнить молодость? Или по службе?

— И то, и другое, Костя, — ответил Воронов. — И ещё кое-что. Я пришёл… чтобы сказать тебе, что ты был прав.

Артемьев медленно обернулся. Чайник начал закипать.

— Прав? В чём?

— Во всём, — Воронов смотрел ему прямо в глаза. — Твои теории. Твои детекторы. Ты был прав, а мы все были идиотами. Ты нашёл их, Костя. Ты поймал сигнал.

В кухне повисла тишина. Маски были сброшены.

— Ты следил за мной, — констатировал Артемьев. Это не было вопросом.

— Да. Уже две недели. Мои люди фиксировали каждый энергетический всплеск. Мы знаем про гараж твоего ученика, Дмитрия. Мы знаем, что вы что-то там делаете по ночам. И мы знаем, что вы не одни.

Артемьев молчал. Отпираться было бессмысленно.

— И что теперь? — спросил он. — Арестуешь меня? Отберёшь всё, что я нашёл, и засунешь в свои секретные лаборатории?

— Нет, — Воронов покачал головой. — Я пришёл не за этим. Костя, послушай меня внимательно. Дело не в тебе. И не во мне. Дело в том, что сигнал, который вы отправили… его услышали.

Артемьев вздрогнул.

— Федерация?

— Нет. Не Федерация, — Воронов достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и положил его на стол перед Артемьевым. Это была распечатка изображения пиратского символа из игры Пашки. — Ты знаешь, что это?

Артемьев посмотрел на рисунок. Три изогнутых клинка.

— Нет.

— Это символ Космических Пиратов, Костя. Тех самых, из историй про твою гостью. Шесть их кораблей сейчас тормозят на границе Солнечной системы. Они будут здесь через четыре дня. И они летят не с миром. Они летят за ней.

Мир Константина Сергеевича, который он так старательно строил последние недели, рухнул во второй раз. Сначала он рухнул от чуда, теперь — от ужаса.

— Пираты… — прошептал он. — Господи… Илья, что нам делать?

— Нам нужно объединиться, Костя, — сказал Воронов. — Я не могу воевать с ними в космосе. Но я могу подготовиться к встрече здесь, на Земле. Но мне нужна помощь. Твоя. И её.

Он посмотрел на дверь, ведущую в подвал.

— Она там, верно? Позови её. Нам нужно поговорить. Всем вместе. Времени на игры в прятки больше нет.

Константин Сергеевич смотрел на своего старого друга, на генерала, который пришёл просить помощи. Он видел в его глазах не угрозу, а тот же страх и ту же решимость, что и у него самого. Он понял, что выбора нет.

— Хорошо, — сказал он. Он подошёл к двери подвала, открыл её и позвал в темноту:

— Дима. Самус. Поднимайтесь. У нас гость. И у нас… очень большие проблемы.

Внизу, в темноте подвала, Самус и Дмитрий переглянулись. Момент истины настал. Они начали подниматься по лестнице, навстречу человеку, который держал в руках судьбу их маленькой команды и, возможно, всего мира. Встреча состоялась.

Дверь из подвала открылась, и на пороге кухни появились две фигуры. Первым вышел Дмитрий, бледный, напряжённый, готовый к худшему. За ним, как тень, появилась Самус. Она больше не пряталась. Она сняла свою «гражданскую» толстовку, оставшись в облегающем синем Нулевом костюме. Это не было позёрством. Это был сигнал. Она предстала перед генералом не как беженка, а как воин, готовый к переговорам. Или к бою.

Воронов смотрел на неё, и все доклады его аналитиков, все размытые снимки и теоретические выкладки превратились в пыль. Реальность была куда более… реальной. Он видел перед собой не «объект Зеро». Он видел женщину. Невероятно высокую, с атлетической фигурой, которая угадывалась даже под слоями одежды. Но главное — её глаза. Холодные, спокойные, анализирующие. В них не было страха. Была лишь оценка. Она сканировала его, как потенциальную угрозу, как фигуру на шахматной доске. И генерал Воронов, привыкший сам смотреть на всех так, впервые в жизни почувствовал себя объектом такого же холодного, профессионального анализа.

— Садитесь, — сказал он, указав на свободные стулья. Его голос был ровным, но он чувствовал, как бешено колотится его сердце.

Дмитрий сел рядом с Артемьевым. Самус осталась стоять, прислонившись к дверному косяку. Поза наблюдателя. Позиция силы.

— Меня зовут Илья Воронов, — начал генерал, глядя прямо на Самус. Дмитрий тут же начал переводить на своём смартфоне. — Я представляю Вооружённые силы этой страны. И… этого мира.

— We know, — ответила Самус. Её голос был спокойным. Мы знаем. Она дала понять, что её нельзя считать наивной. Она знала, что за ней следят.

— Хорошо, — кивнул Воронов. — Значит, не будем тратить время на прелюдии. Через четыре дня, плюс-минус несколько часов, на орбиту Земли выйдет группа из шести кораблей. По нашим данным, — он сделал паузу, — это Космические Пираты. Они летят за вами.

Он ожидал увидеть удивление, страх. Но Самус лишь едва заметно кивнула. Словно услышала прогноз погоды.

— How many? — спросила она. Сколько?

— Один фрегат класса «Грабитель» и пять перехватчиков типа «Кинжал», — ответил Воронов, намеренно используя терминологию из игры, которую подсказал ему внук. Он хотел посмотреть на её реакцию.

И она отреагировала. Её глаза на долю секунды сузились. Он попал в точку. Он не просто «что-то знал». Он владел конкретной информацией.

— Standard raiding party, — произнесла она, скорее для себя. Стандартная рейдерская группа. — Weak. Слабая.

Воронов усмехнулся.

— Для вас, возможно. Для нас — это шесть кораблей с неизвестным оружием, способных стереть с лица Земли любой наш город. Мы не можем сражаться с ними в космосе. Наш флот… не предназначен для этого. Мы можем попытаться сбить их на подлёте ядерным оружием, но это превратит нашу орбиту в радиоактивное минное поле и, скорее всего, лишь разозлит их.

— Так чего же вы хотите? — спросил Артемьев, вступая в разговор.

— Я хочу, чтобы они не приземлились, — ответил генерал. — А если приземлятся, то чтобы их здесь ждал очень неприятный сюрприз. Мне нужна ваша помощь. Вся. Мне нужны ваши знания, Константин. Мне нужен твой гений, Дмитрий. И мне… — он посмотрел на Самус, — …нужна ваша боевая экспертиза. Вы — единственный человек во Вселенной, кто знает, как с ними бороться.

Это был беспрецедентный момент. Генерал, командующий армией, просил помощи у старого учёного, инженера-самоучки и инопланетянки.

— Что вы предлагаете? — спросил Дмитрий.

— Вот мой план, — Воронов наклонился над столом. — Первое. Вы трое немедленно перебираетесь на «Объект-4». В мой бункер. Там вы будете в полной безопасности. И там у вас будут все ресурсы, которые я смогу вам предоставить: лаборатории, оборудование, лучшие умы.

— Мы не бросим… — начал было Дмитрий, имея в виду доспех.

— Ваш «груз» из подвала мы тоже перевезём, — прервал его Воронов. — Этой же ночью. Максимально скрытно. Второе. Дмитрий, вы вместе с моими инженерами должны будете подготовить ваш резонатор. Не для связи. А как оружие. Как источник помех, ЭМИ-удар. Что угодно, чтобы ослепить их на подлёте. Третье. Константин, вы с моими аналитиками должны будете просчитать их возможные траектории, точки высадки. Мы должны знать, куда они ударят.

Он сделал паузу и посмотрел на Самус.

— И четвёртое. Самое главное. Вы, — обратился он к ней. — Вы должны подготовить нас. Рассказать всё об их тактике, оружии, уязвимостях. И вы должны закончить ремонт вашего… основного аргумента. Потому что если они всё-таки прорвутся, вы — наша последняя линия обороны.

Он закончил. В кухне снова повисла тишина. План был смелым, рискованным, но он был.

Самус оттолкнулась от стены и подошла к столу. Она посмотрела на генерала, потом на своих друзей. Она видела их растерянные, но полные решимости лица. Она провела в этом мире всего несколько недель, но эти двое стали для неё… важны. Она принесла войну в их мир. И теперь её долгом было защитить его.

Она протянула руку и взяла со стола лист бумаги с пиратским символом. Она смотрела на него несколько секунд, и в её глазах вспыхнул холодный, яростный огонь. Тот самый, который так боялись её враги по всей галактике.

Затем она скомкала лист в кулаке.

— Okay, — сказала она. И добавила уже на ломаном, но твёрдом русском, который все поняли без перевода. — Мы. Будем. Драться.

Военный совет был окончен. Альянс был заключён. У них было четыре дня, чтобы подготовить маленькую, сонную планету Земля к её первой межзвёздной войне.

То, что началось после этой ночи, вошло бы в секретные анналы истории человечества под кодовым названием «Проект «Колыбель». Такое имя ему дал сам Воронов. Земля была колыбелью человечества. И теперь она должна была стать колыбелью для своего первого инопланетного союзника.

Переезд был быстрым и тихим. Под покровом ночи два неприметных грузовика без опознавательных знаков подъехали к дому Артемьева. Группа спецназовцев в штатском, двигаясь с эффективностью призраков, за несколько минут перенесла из подвала доспех Самус и всё оборудование из гаража Дмитрия, включая разобранный резонатор. Самус, Дмитрий и Константин Сергеевич сели в бронированный микроавтобус с затемнёнными стёклами. Когда они выезжали из города, Самус в последний раз посмотрела на огни Зари-17 — места, которое стало для неё одновременно и тюрьмой, и спасением.

«Объект-4» оказался не просто бункером. Это был целый подземный город, город науки и военных технологий. Десятки этажей, уходящих вглубь гранитной скалы. Лаборатории, компьютерные центры, жилые блоки, оружейные мастерские. Здесь их ждали.

Их встретил не только Воронов, но и целая группа людей, которых генерал представил как «своих лучших». Это были ведущие инженеры из «Росатома», лучшие программисты из Сколково, материаловеды из засекреченных НИИ. Все они были вырваны из своей обычной жизни под предлогом срочных государственных испытаний. Никто из них не знал всей правды, но все понимали, что происходит нечто экстраординарное.

Когда им представили Самус, а затем показали её доспех и «чёрный ящик», в стерильной тишине лаборатории повисло потрясённое молчание. Учёные, привыкшие к формулам и графикам, столкнулись с живым воплощением своей самой смелой мечты.

И началась работа. Невероятная, круглосуточная, вдохновенная работа.

* * *

Для Константина Сергеевича Артемьева прибытие в «Объект-4» было не просто перемещением. Это было возвращение. Возвращение домой после двадцатилетней ссылки.

Когда он вошёл в главный аналитический центр — огромное круглое помещение, стены которого были живыми экранами с данными, — его встретила тишина. Десятки людей в военной форме и штатском, сидевшие за пультами, обернулись. И он увидел знакомые лица. Поседевшие, постаревшие, но знакомые. Его бывшие коллеги. Его ученики. Те, кто когда-то смеялся над его теориями. И те, кто втайне продолжал в него верить.

Вперёд вышел седовласый академик в форме полковника, Пётр Воробьёв, когда-то бывший его лучшим аспирантом. Он подошёл к Артемьеву, посмотрел на него долгим, полным уважения взглядом и протянул руку.

— С возвращением, Константин Сергеевич, — сказал он просто, но в этом простом приветствии было всё: и извинение за годы неверия, и признание его правоты, и радость от встречи.

Артемьева провели к его новому рабочему месту. Это не был стол в углу. Это был центральный пульт, место руководителя научной группы. Ему предоставили неограниченный доступ ко всем данным, ко всем ресурсам, о которых он не мог и мечтать в своём подвале. Его старые, пожелтевшие чертежи и расчёты, которые он привёз с собой, были немедленно оцифрованы и легли в основу работы десятков лучших физиков-теоретиков страны.

Он снова был в своей стихии. Но это был не тот Артемьев, которого они помнили. Двадцать лет одиночной работы, отточив его ум, лишили его академического снобизма. Он говорил просто, понятно, объясняя сложнейшие концепции на пальцах. Он не командовал, а сотрудничал.

— Нет, нет, молодой человек, — говорил он молодому лейтенанту-программисту, который бился над моделированием поля резонатора. — Вы пытаетесь решить уравнение в лоб. А природа ленива, она всегда идёт по пути наименьшего сопротивления. Посмотрите сюда… — и он начинал выводить на голографическом экране формулы, которые заставляли замирать от восхищения даже самых опытных учёных.

Он стал сердцем и мозгом направления «Копьё». Он и Дмитрий.

Для Дмитрия это было похоже на сон. Ещё неделю назад он был непризнанным гением в гараже. А теперь он стоял в центре самой продвинутой лаборатории в стране, и седовласые академики с мировыми именами слушали его, затаив дыхание. Его кустарный резонатор, который он привёз в разобранном виде, был окружён консилиумом инженеров, как редчайший бриллиант.

Сначала они отнеслись к нему со скепсисом. Но когда Дмитрий, используя лишь доску и маркер, за полчаса вывел полную теоретическую базу своей установки, показав, как он пришёл к своей идее, скепсис сменился шоком, а затем — бурным восторгом.

— Этот парень… он решил проблему, над которой наш институт бьётся уже десять лет, — прошептал один из инженеров-ядерщиков своему коллеге. — Он сделал это в гараже. С помощью осциллографа и старого магнитофона.

Дмитрий не чувствовал гордости. Он чувствовал, что наконец-то нашёл своих. Он говорил с этими людьми на одном языке. Он предлагал безумную идею, а они не крутили пальцем у виска, а тут же начинали просчитывать её, предлагать улучшения, находить решения. Его интуиция, помноженная на их ресурсы и опыт, давала невероятный синергетический эффект.

Самым большим потрясением для него стало, когда в одну из лабораторий доставили оборудование, присланное по «международному обмену». На ящиках стояла маркировка: «MIT Lincoln Laboratory». Американцы. Они прислали свой экспериментальный сверхпроводящий соленоид, который идеально подходил для фокусировки поля. В другом ящике лежали образцы метаматериалов из Шанхайского института оптики и точной механики.

Дмитрий смотрел на эти сокровища со всего мира, собранные здесь, чтобы довести до ума его изобретение, и понимал, что он стал частью чего-то гораздо большего, чем просто проект по обороне. Он стал частью первого, робкого шага человечества в новую, объединённую эру.

Всё это время Самус была рядом. Она не вмешивалась в их работу над резонатором, лишь изредка консультируя по вопросам энергетики. Её главной задачей был её доспех. И её лабораторией стал огромный сборочный цех в самом сердце бункера.

Здесь она тоже была не одна. С ней работала команда лучших инженеров-механиков и материаловедов. И для них это был не ремонт. Это был мастер-класс от представителя цивилизации, опередившей их на тысячи лет.

Они смотрели, как она, подключившись к доспеху, проводит диагностику, выводя на экраны трёхмерные схемы повреждений. Они видели, как она, отвергнув их сложные сварочные аппараты, заделывала трещину в броне, используя принесённый Дмитрием эпоксидный клей, но смешав его с металлической пылью в определённой пропорции и обработав затем сфокусированным микроволновым излучением, превратив примитивный клей в композит, почти не уступающий по прочности оригиналу.

Они учились. Каждый её жест, каждое решение было для них откровением. Они поняли, что технологии Чозо — это не просто более совершенные материалы. Это другая философия. Философия гармонии, эффективности и невероятной элегантности.

Так, в глубине русского военного бункера, шёл беспрецедентный процесс. Старый учёный возвращал себе доброе имя и спасал мир. Молодой инженер-самоучка становился учёным с мировым именем. А воительница из другого мира превращалась в учителя, делясь знаниями, которые изменят будущее человечества навсегда.

Это был их звёздный час. Короткий, яркий, полный надежд. Словно взлёт на американских горках, что всегда бывает стремительным и захватывающим. И тем страшнее становилось думать о грядущем спуске.

* * *

На исходе третьего дня непрерывной работы наступил момент, которого все ждали с замиранием сердца. Последний самодельный кабель был подключён. Последний тест пройден. Все системы доспеха, которые можно было восстановить земными технологиями, были восстановлены. Энергетические ячейки, заряженные от резонатора, показывали 100%.

В огромном сборочном цеху «Объекта-4» собрались все, кто был причастен к проекту. Генерал Воронов, Константин Сергеевич, Дмитрий, Пётр Воробьёв и ещё десяток ведущих инженеров и учёных. Они стояли на безопасном расстоянии, образовав полукруг. В центре, на специальной платформе, возвышался силовой доспех «Вария». Он больше не выглядел как мёртвый артефакт. Он тихо гудел, излучая едва заметное тепло, словно спящий дракон.

Самус вышла в центр круга. На ней был всё тот же синий Нулевой костюм. Она шла медленно, с почти ритуальной торжественностью. Для неё это не было простой примеркой. Это было воссоединение. Возвращение потерянной части души.

Она встала спиной к нагрудной броне доспеха. На мгновение она замерла, закрыв глаза. Затем она сделала едва заметное движение, и доспех ожил.

Это не было похоже на грубый демонтаж в лесу. Это была плавная, бесшумная, органическая трансформация. Задняя часть торса открылась, как створки раковины. Наплечники, руки, ноги — каждая часть брони с тихим шипением пневматики заняла своё место, обволакивая её тело. Это было похоже на то, как сложный механизм принимает в себя драгоценную сердцевину.

Последним на место встал шлем. На долю секунды в тёмном стекле визора отразились потрясённые лица учёных. Затем стекло вспыхнуло зелёным светом, и на тактическом дисплее Самус загорелись знакомые символы.

≫>SYSTEMS ONLINE

≫>ENERGY LEVEL: 100%

≫>WEAPONS: CHARGED

≫>STATUS: COMBAT READY

Она была целой.

Она сделала шаг. Тяжёлый, глухой удар бронированного ботинка о бетонный пол эхом разнёсся по цеху. Затем ещё один. Она медленно пошла по кругу, тестируя сервоприводы, проверяя баланс. Она была воплощением мощи и грации. Каждый её шаг весил сотни килограммов, но двигалась она с лёгкостью танцовщицы.

Она остановилась и подняла правую руку. Arm Cannon, её главное оружие, с тихим жужжанием трансформировался, выдвинув сопло.

— Цель, — произнёс её голос, прозвучавший через вокодер шлема. Он был уже не человеческим. Это был спокойный, лишённый эмоций голос машины для убийства.

Дмитрий, стоявший у пульта, нажал кнопку. Из стены цеха выехала мишень — толстый лист броневой стали, который использовался для тестирования танковых снарядов.

Самус не целилась. Она просто вскинула руку. На мгновение на конце её пушки сконденсировался шарик ослепительной энергии. А затем в цель ударил луч света.

Не было ни взрыва, ни грохота. Лишь короткий, пронзительный визг, похожий на разрыв ткани. И запах озона. Когда свет погас, все увидели, что в центре бронеплиты зияет идеально круглое отверстие диаметром в несколько сантиметров, с оплавленными докрасна краями.

В цеху повисла абсолютная, оглушительная тишина. Учёные, генералы, инженеры — все они, привыкшие к мощи танков и ракет, впервые в жизни увидели, что такое настоящее, чистое, эффективное оружие будущего. Дмитрий смотрел на это, и его фанатский восторг смешивался с первобытным страхом. Одно дело — видеть это на экране. И совсем другое — чувствовать жар, исходящий от пробитой брони.

Самус опустила руку. Она медленно повернула голову в шлеме, и зелёный визор, казалось, заглянул в душу каждому из присутствующих.

— I am ready, — сказала она. Я готова.

В этот же момент по громкой связи раздался тревожный голос оператора из центра управления.

— Товарищ генерал! «Объект-4»! Срочно!

Воронов поднёс к уху рацию.

— Слушаю.

— Они изменили курс! — кричал в трубке голос оператора. — Шесть объектов! Резкое торможение, входят в гравитационный колодец Земли! Расчётное время выхода на низкую орбиту — два часа!

Триумф длился не более минуты.

— Всем по местам! — рявкнул Воронов, и его голос вернул всех из оцепенения в реальность. — Ввести в действие протокол «Колыбель»! Уровень угрозы — красный!

Взлёт закончился. Американские горки с оглушительным скрежетом сорвались в вертикальное пике. Пока они праздновали свою маленькую победу, враг сделал свой ход. И он был гораздо ближе, чем они думали.

Самус стояла неподвижно посреди начавшейся суеты. Она смотрела на суетящихся людей, на мигающие аварийные лампы. Она была готова. Она ждала этого всю свою недолгую земную жизнь. Война пришла за ней. И она была готова дать ей бой. Здесь, в этом странном, хрупком, но ставшем ей почти родным мире.

* * *

Центр управления «Объекта-4» превратился в растревоженный улей. Спокойная, академическая атмосфера последних дней испарилась. Теперь здесь царил чёткий, отлаженный хаос военной тревоги. Люди в форме двигались быстро, без суеты, отдавая короткие, рубленые команды. Экраны, ещё вчера показывавшие научные графики, теперь транслировали тактические карты, данные со спутников и траектории приближающихся вражеских кораблей.

— «Зенит», я «Центр». Подтвердите готовность комплекса С-500.

— «Сокол», я «Центр». Поднять в воздух звено перехватчиков МиГ-41. Задача — патрулирование в верхних слоях атмосферы. Огонь не открывать без приказа.

— Всем постам РЭБ! Включить глобальную сеть «Поле-21». Создать купол помех над Западным округом.

Генерал Воронов стоял в центре этого урагана, спокойный, как скала. Он отдавал приказы, принимал доклады, его мозг работал с холодной эффективностью суперкомпьютера. Он был на своём месте. Он был рождён для этого.

Одновременно с этим по закрытым, сверхсекретным каналам шла связь с его «коллегами» в США и Китае.

— Марк, — говорил он в гарнитуру, обращаясь к американскому генералу. — Они идут. Время выхода на орбиту — сто двадцать минут. Ваши «Иджисы» в Северной Атлантике готовы?

— Готовы, Илья, — доносился из динамика усталый голос. — Мы ведём их. Китайцы тоже на связи. Мы договорились. Первый удар не наносим. Но если они проявят агрессию…

— Если они проявят агрессию, мы превратим их в облако плазмы, — закончил за него Воронов. — Я понял. Конец связи.

Он повернулся к Артемьеву и Дмитрию, которые стояли у отдельного пульта, развёрнутого специально для них.

— Ваше время, господа учёные. Что говорит «Копьё»?

— Мы готовы к запуску, — ответил Дмитрий, его пальцы летали над клавиатурой. Фанатский восторг исчез, на его месте была ледяная концентрация инженера на боевом посту. — Все три резонатора — наш, американский и китайский — синхронизированы. Мы можем создать глобальное интерференционное поле. Но, товарищ генерал, это палка о двух концах.

— Поясни, — коротко бросил Воронов.

— Мы ослепим не только их, но и себя, — вмешался Артемьев. — Поле выведет из строя большую часть нашей спутниковой связи, навигации. GPS, ГЛОНАСС — всё ляжет. Мы погрузим планету в коммуникационный хаос на несколько часов.

— Это приемлемая цена, — отрезал Воронов. — Если это даст нам шанс. Ждите моей команды.

В это же время в сборочном цеху, который теперь стал её личным арсеналом, Самус готовилась к бою. Она стояла перед своим доспехом, который был подключён к диагностическому стенду. На голографическом экране перед ней отображались данные о приближающемся враге, которые ей транслировали из центра управления.

Она видела их состав, их предполагаемое вооружение, их тактику. Это были пираты. Не элита, не спецназ. Обычные мародёры. Грязная работа. Но недооценивать их было нельзя. Они были как стая шакалов — трусливы поодиночке, но смертельно опасны в группе.

Её мозг работал, просчитывая варианты. Они не будут атаковать с орбиты. Это не их стиль. Они попытаются высадить десант. Быстро, грязно, прямо на источник энергии, который их привлёк. То есть, сюда. В бункер.

— I need a map, — произнёс её механический голос в интерком. — This place. All levels. Ventilation shafts. Power lines. Мне нужна карта. Этого места. Все уровни. Вентиляционные шахты. Силовые кабели.

Через секунду на её экране появилась полная трёхмерная схема «Объекта-4». Она начала изучать её, запоминая каждый коридор, каждый поворот. Она превращала этот бункер в своё поле боя. Она искала узкие места, идеальные точки для засады, пути для отступления и контратаки. Она не собиралась ждать их в главном зале. Она собиралась встретить их в лабиринте, который станет для них смертельной ловушкой.

К ней подошёл Дмитрий. Он принёс ей несколько энергетических ячеек — тех самых, что они создали на замену оригинальным.

— Это всё, что мы успели, — сказал он. — Этого хватит на… час боя. Может, полтора.

— Enough, — ответила она. Достаточно.

Она посмотрела на него через стекло визора. Он был напуган. Но он не убежал. Он стоял здесь, в эпицентре надвигающейся бури, и делал свою работу.

— You, — сказала она, и её механический голос на мгновение стал почти мягким. — Go with him. — Она кивнула в сторону, где, как она знала, находился пульт Артемьева. — Your fight… is there. Ты. Иди с ним. Твоя битва… там.

Дмитрий кивнул, понимая, что она права. Его оружием был не бластер, а интеллект. Он в последний раз посмотрел на неё, на эту величественную, несокрушимую фигуру в оранжевой броне, и вернулся в центр управления.

Самус осталась одна. Она отсоединила доспех от стенда. Она проверила заряд оружия. Она активировала боевой визор. Мир вокруг неё превратился в поток данных — тепловые сигнатуры, акустические волны, энергетические поля. Она была готова.

Она повернулась к единственному большому грузовому лифту, который вёл на поверхность. Именно оттуда они придут. Она знала это.

Она не была больше гостьей. Не была беженкой. Она снова стала тем, кем была всегда. Охотницей за головами. И её охота вот-вот должна была начаться. Здесь, под землёй, в сердце чужого, но ставшего ей небезразличным мира.

По всему бункеру раздался холодный, безэмоциональный голос системы оповещения:

— До выхода противника на атакующую орбиту… десять минут.

Час Ноль настал.

— Пять минут до входа в атмосферу! — голос молодого лейтенанта из отдела слежения был напряжён, но всё ещё спокоен. Он был профессионалом, привыкшим к стрессу учений. Но это были не учения.

На главном тактическом экране «Объекта-4» шесть красных точек, шесть враждебных кораблей, двигались по идеально просчитанным траекториям. Они шли плотной группой, направляясь прямо к тому участку земли, под которым, как в берлоге, затаился их бункер. Все системы обороны — ракетные комплексы, истребители-перехватчики, системы РЭБ — были нацелены на эту область. Всё шло по одному из наиболее вероятных сценариев.

— Траектории стабильны. Отклонений нет. Готовятся к сбросу десантных капсул на подлёте… — лейтенант вёл свой монотонный доклад, как вдруг замер. Его пальцы застыли над сенсорной панелью. — Стоп!

В центре управления на мгновение воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к главному экрану.

— Что там, лейтенант? — голос генерала Воронова был спокоен, но в нём звенела сталь.

— Перегруппировка, товарищ генерал. Резкая. Пять объектов продолжают движение по расчётной траектории к нам. А один… один отделяется!

На экране все увидели это. Одна из красных точек, самый маленький и юркий из кораблей, внезапно совершила невероятно резкий, почти невозможный с точки зрения земной аэродинамики манёвр. Она откололась от основной стаи и, включив форсаж, устремилась по касательной, в сторону.

— Куда он идёт?! — рявкнул Воронов. — Дайте траекторию! Немедленно!

Аналитический отдел работал с лихорадочной скоростью. Суперкомпьютеры просчитывали десятки вариантов, но ответ был очевиден почти сразу. Пунктирная линия прогнозируемого курса на карте протянулась от отделившегося корабля и упёрлась прямо в зелёную точку с надписью «Заря-17».

В бункере на несколько секунд повисла гробовая тишина. Все, от генерала до простого оператора, в один миг поняли весь дьявольский, бесчеловечный замысел.

Это не была военная тактика. Военная тактика подразумевает уничтожение командных центров, систем ПВО, узлов связи. Это было нечто иное. Это был гамбит шакала, который, прежде чем напасть на волка, бросается на его беззащитных детёнышей.

— Они наносят удар по городу, — глухо произнёс Константин Сергеевич, стоявший рядом с Вороновым. В его голосе было не удивление, а ужас подтвердившейся догадки.

— Они не знают, где именно она, — подхватил Дмитрий, его лицо стало белым, как мел. — Они знают только примерный район, откуда шёл сигнал. И они решили… они решили просто сжечь всё. Устроить бойню, чтобы выманить её.

Это был не просто удар по гражданским. Это был шантаж. Терроризм в его самой чистой, космической форме. Они брали в заложники целый город, чтобы вытащить из укрытия одного-единственного воина.

В сборочном цеху, где Самус проводила последнюю калибровку оружия, на её тактический дисплей также вывелась эта информация. Она видела, как отделился корабль. Видела его траекторию. И она, в отличие от землян, точно знала, что будет дальше. Она видела это на Торвусе. На Элизии. На десятках других миров, где пираты оставляли после себя лишь выжженную землю и трупы.

Её механический голос прорезал тишину в центре управления по каналу связи.

— Они не будут бомбить. Too slow. Слишком медленно. И неэффективно. Они сбросят десант. Начнут резню на улицах. Заставят меня выйти.

Воронов сжал кулаки так, что побелели костяшки. Его заманили в ловушку. Он сосредоточил всю оборону здесь, вокруг бункера, ожидая честного, по военным меркам, удара. А они просто обошли его с фланга, нанося удар туда, где он был абсолютно беззащитен.

— Сбить его! — приказал он, и его голос был похож на рёв раненого льва. — «Зенит»! Цель — одиночный объект! Координаты на экране! Огонь на поражение!

С замаскированной позиции в нескольких километрах от бункера в ночное небо, пронзая облака, устремились две длинные, белые сигары — ракеты комплекса С-500. Лучшее, что было в арсенале противовоздушной обороны человечества. На тактической карте две зелёные точки с огромной скоростью устремились навстречу красной.

Это была первая в истории человечества попытка сбить вражеский инопланетный корабль. И весь мир, не зная того, затаил дыхание в ожидании результата. Но пираты, какими бы отморозками они ни были, не были идиотами. Они были опытными бойцами.

Как только их сенсоры зафиксировали запуск ракет, пиратский катер, похожий на зазубренный обломок металла, совершил резкий, хаотичный манёвр, больше похожий на падение листа на ветру. Одновременно с этим из его сопел было выброшено облако ярких, плазменных ловушек.

На экранах в центре управления все увидели, как первая ракета, обманутая ложной целью, врезалась в это облако и взорвалась ослепительной, но бесполезной вспышкой. Вторая, более умная, проигнорировала помехи и продолжила свой путь. Казалось, она вот-вот достигнет цели. Она прошла в нескольких метрах от корпуса… и в этот момент корабль снова дёрнулся в сторону с немыслимым ускорением. Ракета прошла мимо, не причинив вреда, и самоуничтожилась в небе.

— Цель ушла! — доложил оператор, и в его голосе было отчаяние. — Он прорвал оборону! Входит в атмосферу над городом! Снижается!

Провал. Полный, сокрушительный провал. Их лучшее оружие оказалось бессильно против маневренности маленького пиратского челнока. И теперь ничто не стояло между ним и мирным, спящим городом.

Воронов закрыл глаза. Он проиграл первый раунд. И цена этого проигрыша будет измеряться в жизнях невинных людей. Людей, которых он поклялся защищать.

* * *

В Заре-17 никто не слышал приказа генерала Воронова. Никто не видел на радарах красных и зелёных точек. Для ста тысяч жителей этого города это был обычный зимний вечер. За окнами падал редкий, ленивый снег. В квартирах горел тёплый свет. Кто-то смотрел вечерние новости, кто-то проверял у детей уроки, кто-то просто засыпал под любимый сериал. Город погружался в сон, убаюканный иллюзией мира и безопасности.

Первым предвестником стал звук.

Он пришёл не сразу. Сначала это был лишь низкий, едва уловимый гул, который, казалось, шёл отовсюду и ниоткуда. Он был похож на вибрацию, которую чувствуешь всем телом, стоя рядом с железнодорожными путями, по которым мчится тяжёлый состав. Степан, куривший на балконе своей хрущёвки на пятом этаже, почувствовал, как задрожал бетонный парапет под его локтями. Он высунулся, пытаясь понять, не едет ли по улице танковая колонна, но улица была пуста.

Затем гул начал нарастать. Он становился громче, выше, превращаясь в глубокий, рокочущий рёв, который заставлял дребезжать стёкла в окнах. Люди в квартирах начали беспокойно переглядываться. Собаки, до этого мирно спавшие, заскулили и забились под диваны. Маленькие дети заплакали без видимой причины.

На центральной площади города дежурил наряд ППС — двое полицейских в стареньком УАЗе. Старший сержант Петренко как раз допивал остывший чай из термоса, когда их машина начала вибрировать.

— Что за чёрт? — пробормотал он, выглядывая в окно. — Землетрясение, что ли?

И тут рёв достиг своего апогея, превратившись в оглушительный, разрывающий перепонки грохот, от которого, казалось, сам воздух сгустился и стал тяжёлым. И город увидел.

Нечто.

Оно вынырнуло из-за низкой облачности, огромное, тёмное, неправильной, зазубренной формы. Оно не летело, а падало, объятое коконом из плазмы и огня от трения об атмосферу. Оно не было похоже ни на самолёт, ни на вертолёт, ни на ракету. Оно было чужим. Абсолютно, безоговорочно чужим.

Оно пронеслось над крышами домов на бреющем полёте, и ударная волна от его прохода сорвала несколько телевизионных антенн, всколыхнула деревья и швырнула на землю пустые мусорные баки. На автомобилях по всему городу взвыли сигнализации, сливаясь в единый, панический хор.

Люди выбегали на балконы, на улицы, в ужасе и недоумении глядя в небо. Кто-то пытался снимать на телефон, но руки дрожали так, что на экране получалось лишь смазанное, дёргающееся месиво. Кто-то кричал. Кто-то молился. Кто-то просто стоял, парализованный зрелищем, которое его мозг отказывался принимать.

Корабль сделал медленный, почти издевательский круг над городом, словно хищник, выбирающий жертву. А затем он замер. Он просто завис в воздухе над центральной площадью, прямо над обледеневшим памятником Ленину. Двигатели, до этого ревевшие, как тысяча водопадов, стихли. И на город опустилась внезапная, оглушительная тишина, нарушаемая лишь воем сигнализаций и редкими испуганными криками.

Он висел в небе, чёрный, молчаливый, абсолютно неподвижный. Он ничего не делал. Он не стрелял. Он не выпускал лучей. Он просто висел, и это молчаливое, пассивное присутствие было страшнее любой атаки. Он давал им время. Время осознать. Время испугаться.

Сержант Петренко, выскочив из машины, пытался связаться с дежурной частью по рации.

— «Сосна», я «Берёза-12», ответьте! — кричал он, но в ответ слышал лишь шипение. Вся радиосвязь в городе умерла.

Он смотрел на эту чёрную, молчаливую громадину в небе, и его профессиональный цинизм, выработанный годами службы, испарился. Остался лишь первобытный, животный ужас. Он смотрел на то, чего не должно было быть.

И в этот момент ожидания, в этой гнетущей тишине, когда весь город, затаив дыхание, смотрел вверх, из днища корабля ударили вниз три луча тусклого, болезненно-жёлтого света. Они не были похожи на прожекторы. Свет в них, казалось, был плотным, почти материальным. Они коснулись заснеженной брусчатки площади.

И по этим лучам, как по невидимым лифтам, начали медленно, беззвучно спускаться три фигуры.

Ужас ожидания сменился ужасом созерцания. Город смотрел, не в силах отвести взгляд, как на его землю, в его самое сердце, спускается нечто, пришедшее из самых тёмных и глубоких кошмаров.

Вторжение началось.

Три фигуры спускались на лучах света медленно, с почти театральной торжественностью. Они не спешили. Они знали, что все взгляды прикованы к ним. Они упивались этим моментом, этим коллективным, всепоглощающим ужасом маленьких, примитивных существ, которые смотрели на них снизу.

Когда они оказались в нескольких метрах от земли, стало возможно их разглядеть. Это не были «маленькие зелёные человечки». Это не были рептилоиды или грациозные гуманоиды из фильмов. Это было нечто куда более чуждое и отвратительное.

Они были высокими, под два с половиной метра. Их тела, защищённые грубой, зазубренной бронёй из тёмного хитина, были насекомоподобными: тонкие, многосуставчатые конечности, вытянутые торсы. На их спинах шевелились короткие, рудиментарные крылья. Но самое страшное было в их головах. Вытянутые, как у муравья, с огромными, многофасеточными глазами, которые, казалось, видели всё и ничего одновременно. У них не было ртов в привычном понимании — лишь сложные, щёлкающие жвалы.

В их руках было оружие. Длинные, изогнутые, как серпы, посохи, на конце которых тускло светились энергетические лезвия. Космические Пираты-Кихотеры. Разведчики. Авангард.

Первый из них коснулся заснеженной брусчатки. Он не провалился в снег. Его ноги, похожие на лапы богомола, распределили вес с неестественной эффективностью. Он выпрямился во весь свой чудовищный рост. Лучи света, доставившие их, погасли. Пират медленно повернул голову, и его фасеточные глаза, лишённые зрачков и эмоций, обвели площадь.

Он увидел всё. Замершие фигуры людей на балконах. Одинокую машину полиции. Несколько десятков человек, сбившихся в испуганную толпу у арки, ведущей во двор. Он увидел их страх. Он почувствовал его, как хищник чувствует запах крови.

Сержант Петренко, стоявший в десяти метрах от них, пришёл в себя первым. Инстинкт, вбитый годами службы, взял верх над страхом.

— Стоять! — крикнул он, выхватывая из кобуры табельный ПМ. Его голос дрожал, но он кричал громко. — Бросить оружие! На землю!

Пират медленно повернул голову в его сторону. Он не понял слов. Но он понял интонацию. Угрозу. Он увидел маленькое, шумное существо, которое размахивало блестящим куском металла.

На мгновение показалось, что он проигнорирует его. Но затем, с ленивой, почти оскорбительной небрежностью, пират вскинул свою энергетическую косу.

Петренко успел выстрелить. Дважды. Пули, выпущенные из его старенького пистолета, ударились о хитиновую броню на груди существа и отскочили с жалким, бессильным звоном, не оставив даже царапины.

Пират не ответил выстрелом. Он сделал что-то другое. С жужжащим, как рой обозлённых ос, звуком, из лезвия его косы вырвался полупрозрачный серп искажённого воздуха — плазменная дуга. Она не полетела в Петренко. Она ударила в стену пятиэтажного дома прямо над толпой людей, сбившихся у арки.

Раздался взрыв. Не оглушительный, как от бомбы, а сухой, резкий, похожий на удар гигантского кнута. Бетонная плита, в которую попал заряд, взорвалась изнутри, осыпав людей дождём из раскалённых осколков и каменной крошки.

Крики ужаса, до этого сдавленные, превратились в один сплошной, душераздирающий вопль.

Это не было атакой. Это было заявлением. Демонстрацией. Они показали им, насколько бесполезно их оружие. Насколько хрупки их дома. Насколько уязвимы их жизни.

И после этого началась резня.

Три пирата, не сговариваясь, двинулись в разные стороны. Они не бежали. Они шли размеренным, неумолимым шагом. Они были палачами, пришедшими на место казни.

Один направился к толпе, которая, обезумев от ужаса, бросилась врассыпную. Он взмахивал своей косой, и каждый взмах посылал в спины бегущих людей смертоносные плазменные серпы.

Второй развернулся к полицейскому УАЗу. Он не стал его взрывать. Он просто подошёл и ударил по капоту своим оружием, как косой. Металл смялся, как фольга. Затем он одним ударом снёс крышу и вытащил из машины второго, оцепеневшего от ужаса полицейского, как котёнка.

Третий, тот самый, в которого стрелял Петренко, пошёл прямо на него. Сержант стрелял, пока в обойме не кончились патроны. Он щёлкал пустым затвором, отступая назад, пока не упёрся спиной в холодный гранит памятника. Пират подошёл вплотную. Его фасеточные глаза смотрели на человека сверху вниз без всякого выражения. Он медленно поднял свою косу.

Город, который ещё пять минут назад мирно спал, превратился в ад. Это не была битва. Это было истребление. Охота. И пираты, упиваясь своей силой и безнаказанностью, явно получали от этого удовольствие. Хаос, который они посеяли на центральной площади, начал расползаться по прилегающим улицам, как кровавое пятно по белой скатерти.

* * *

Отец Алексей, как и многие в городе, услышал нарастающий рёв первым. Но он не поддался общей панике. Вместо того чтобы выбежать на улицу, он сделал то, что подсказывала ему его вера и его логика — он поднялся на колокольню. С этой высоты ему был виден почти весь город, и он надеялся понять, что происходит — пожар на заводе, учения, падение самолёта.

Он поднялся наверх как раз в тот момент, когда тёмная, зазубренная громада пиратского корабля, объятая пламенем, вынырнула из облаков и пронеслась над городом. Он смотрел на это, и его разум отказывался верить. Но его душа уже всё поняла. То ночное чувство чужого, потерянного присутствия, о котором он молился, обрело плоть. Но это была не заблудшая душа. Это был ангел смерти.

Он смотрел, как корабль завис над центральной площадью, как воцарилась гнетущая тишина, как из его днища ударили три луча болезненно-жёлтого света. Он видел, как по этим лучам начали спускаться нечеловеческие, насекомоподобные фигуры.

И в этот момент он перестал быть просто наблюдателем. Он стал пастырем.

Он не стал раздумывать. Он не стал молиться о спасении. Он начал действовать. Схватившись за толстую, истёртую верёвку главного колокола, он навалился на неё всем своим весом.

Первый удар. Гулкий, низкий, тревожный звук прокатился над крышами, смешиваясь с воем автомобильных сигнализаций. Второй. Третий. Он бил в набат, вкладывая в каждый удар всю свою силу, всю свою веру, всё своё отчаяние. Это не был призыв к молитве. Это был призыв к спасению. Сигнал SOS, отлитый в бронзе и освящённый веками. Он знал, что люди, обезумевшие от ужаса, побегут. Но они должны знать, куда бежать.

Внизу, на улицах, люди услышали этот звон. Он пробивался сквозь панику, сквозь их собственные крики. Он давал им направление. Церковь. Место, где всегда можно найти укрытие.

Пока отец Алексей бил в набат, внизу, на площади, разворачивался первый акт трагедии. Пираты, коснувшись земли, начали свою кровавую жатву.

Взрыв, вырвавший кусок стены из пятиэтажки, стал спусковым крючком. Толпа, до этого замершая в оцепенении, взорвалась криками и бросилась врассыпную. Началась давка. Люди падали, их топтали те, кто бежал следом. Это был чистый, животный ужас.

И пираты наслаждались им.

Один из них, самый крупный, с лёгкостью, противоречащей его габаритам, прыгнул. Он оттолкнулся от земли и взмыл в воздух на десяток метров, приземлившись на крышу торгового павильона. С этой высоты ему была видна вся площадь и прилегающие улицы, полные бегущих, кричащих фигурок. Он был как охотник на вышке. Он медленно, с расстановкой, начал отстреливать свои плазменные серпы, целясь не в конкретных людей, а просто в скопления, в окна, в машины. Каждый его выстрел сопровождался взрывом и новой волной криков.

Второй пират пошёл в другую сторону, к началу главного проспекта. Он двигался медленно, но неумолимо, как машина для убийства. Он не стрелял. Он просто шёл вперёд, и всё, что попадалось на его пути, переставало существовать. Припаркованная «Газель»? Он снёс её одним ударом косы, разрубив пополам. Светофор? Он срезал его, как тростинку. Группа молодых людей, выбежавшая из бара? Он просто прошёл сквозь них, и они остались лежать на снегу, разрубленные на части.

Третий же, убив сержанта Петренко, казалось, заскучал. Он огляделся, и его фасеточные глаза остановились на здании городской администрации. Он подошёл к массивным дубовым дверям, украшенным гербом города. Он не стал их выламывать. Он приложил к ним лезвие своей косы, и от неё по дереву поползли раскалённые докрасна линии. Через несколько секунд дверь с треском развалилась на обугленные куски. И пират, не спеша, шагнул внутрь. В хранилище данных, в архивы, в самое сердце этого маленького мира.

Хаос был абсолютным. Город был парализован. Никто не мог оказать им сопротивления. Они были богами. Жестокими, отвратительными, всемогущими. И они упивались своей властью.

А над всем этим, над огнём, криками и смертью, продолжал звучать набатный звон колокола. Одинокий, отчаянный, непокорный голос человечества, которое отказывалось сдаваться. И этот звон был услышан. Не только людьми. Его услышала та, что мчалась к городу на пределе скорости. И этот звон стал для неё маяком. Точкой, куда нужно было нанести ответный удар.

Отец Алексей, оглушённый собственным набатом, сбежал с колокольни. Он встал в распахнутых воротах своей церкви, и то, что он увидел, было похоже на картины Страшного суда. Люди бежали к нему. Почти сразу к нему присоединился церковный сторож, дядя Гриша — кряжистый, бородатый мужчина, ветеран Афганистана, который, услышав первые взрывы, не спрятался, а схватил свой старый охотничий карабин «Сайга» и верный топор.

— Принимаем гостей, отец Алексей? — хмуро спросил он, перезаряжая ружьё.

— Принимаем, Григорий, — кивнул священник. — Всех принимаем.

Они стали живым щитом, заслоном, направляющим поток обезумевших от ужаса людей в безопасные, толстые стены храма. Внутри уже разворачивался импровизированный госпиталь. Матушка Серафима, пожилая монахиня, в миру бывшая медсестрой, командовала, как фельдмаршал, заставляя женщин рвать простыни на бинты и обрабатывать раны тем, что нашлось в церковной аптечке — йодом и святой водой.

Церковь стала островом. Осаждённой крепостью. И все, кто был внутри, знали, что их хрупкая защита — лишь временная передышка. Рано или поздно чудовища придут и сюда.

Но город не был оставлен один на один со своей бедой. Генерал Воронов не просто так перебросил сюда войска. За несколько километров от Зари-17, на заранее подготовленных позициях, уже разворачивался авангард — рота спецназа ВДВ, переброшенная сюда под видом учений.

Их командир, молодой, но уже обстрелянный в Сирии капитан Орлов, слушал в наушнике доклады разведгруппы, которая уже вошла в город с окраины.

— «Ястреб», я «Сокол-1». Наблюдаю трёх… противников. Гуманоидного типа, но не люди. Вооружены энергетическим оружием. Ведут беспорядочный огонь по гражданским объектам. Повторяю, по гражданским.

— Понял тебя, «Ястреб», — голос Орлова был спокоен. — Потери среди мирного населения?

— Потери… большие, — после паузы ответил разведчик, и в его голосе послышалась ярость. — Они их просто режут.

Капитан Орлов стиснул зубы. Он посмотрел на своих бойцов. Молодые, двадцатилетние парни, в самой современной экипировке, с лучшим оружием. Они были элитой. Но их никогда не готовили к такому.

— Группам «Альфа» и «Браво»! — отдал он приказ. — В город. Задача — отвлечь внимание противника на себя. Оттянуть их от жилых кварталов. Вступить в бой. Подавить огневые точки. Гражданских — эвакуировать в нашу сторону. Выполнять!

Два бронетранспортёра БТР-82А, взревев двигателями, рванули с места и на полной скорости понеслись по шоссе к городу. За ними, рассыпавшись цепью, двинулись десантники.

Они ворвались в город, как бронированный кулак. Первый же пират, который громил витрины на центральном проспекте, оказался у них на пути.

— Цель — слева по курсу! — крикнул наводчик в БТРе. — Огонь!

30-миллиметровая автоматическая пушка 2А72, предназначенная для уничтожения легкобронированной техники, ударила короткой очередью. Снаряды, оставляя в воздухе огненные трассеры, врезались в пирата.

На мгновение показалось, что это конец. Хитиновая броня, выдерживавшая пули из пистолета, разлетелась на куски. Пирата отбросило назад, он упал. Десантники, выпрыгивая из брони, победно закричали.

Но их радость была преждевременной.

Пират, истекая фосфоресцирующей жёлтой кровью из рваных ран, с жутким, стрекочущим криком поднялся на ноги. Его тело дымилось, одна из рук была оторвана. Но он был жив. И он был в ярости.

Он вскинул свою косу и ударил. Плазменный серп попал прямо в лобовую броню БТРа. Металл, способный выдержать крупнокалиберный пулемёт, вспыхнул, как магний, и потёк. Раздался взрыв. Бронетранспортёр, гордость российского ВПК, превратился в пылающий факел.

Десантники, ошеломлённые, открыли по раненому монстру шквальный огонь из автоматов. Десятки пуль впивались в его тело, но он, шатаясь, продолжал идти на них, размахивая своей косой.

Это была не битва. Это была бойня. Земное оружие, даже самое мощное, было неэффективно. Оно могло ранить. Но оно не могло убить. Не быстро. Солдаты, элита армии, столкнулись с тем, чего не могли понять. С запредельным уровнем живучести. С врагом, которому, казалось, была не страшна сама смерть.

Второй пират, услышав звуки боя, оставил своё занятие на крыше и одним прыжком спрыгнул вниз, присоединяясь к своему раненому товарищу. Теперь их было двое. А третий, разгромив здание администрации, тоже вышел на звуки выстрелов.

Горстка десантников оказалась зажата на узкой улице тремя чудовищами, которых они не могли убить. Они дрались. Они дрались с отчаянием обречённых, прикрывая друг друга, оттаскивая раненых, бросая гранаты, которые лишь слегка оглушали монстров. Они умирали, но они выполняли приказ. Они отвлекли пиратов на себя. Они выиграли для города несколько драгоценных минут.

И этих минут оказалось достаточно.

Капитан Орлов, слыша в наушнике крики своих умирающих бойцов, смотрел в бинокль на этот ад. Он понимал, что проигрывает. Что он зря послал своих ребят на смерть.

И тут он увидел её.

Сначала это была лишь точка, мчавшаяся по шоссе со стороны бункера. Она двигалась с невероятной скоростью. Это был какой-то армейский багги, который нёсся, не разбирая дороги. А в кузове багги стояла фигура. Огромная. В оранжевой броне.

Багги, не доезжая до поля боя, резко затормозил. И фигура, не дожидаясь остановки, спрыгнула. Она приземлилась на асфальт с таким глухим, тяжёлым ударом, что по нему пошли трещины.

Она выпрямилась. Вскинула свою руку-пушку.

Капитан Орлов опустил бинокль. Он не знал, кто это. Секретное оружие? Новый вид бронекостюма? Но он видел одно. Помощь пришла.

Она ударила без предупреждения. Первый выстрел — и раненый, но всё ещё сражающийся пират, в которого десантники всадили уже несколько рожков, просто взорвался изнутри, разлетевшись на ошмётки хитина и жёлтой крови.

Второй выстрел — и второй пират, который как раз замахивался косой на раненого солдата, замер, а затем медленно осел на землю с дымящейся дырой в груди.

Третий, тот, что вышел из администрации, увидев это, издал яростный стрекочущий вопль и бросился на неё. Он был быстр. Невероятно быстр.

Но она была быстрее.

Она не стала стрелять. Она бросилась ему навстречу. Два титана столкнулись в центре улицы с таким грохотом, словно сошлись два поезда. Самус схватила пирата, подняла его над головой и с нечеловеческой силой опустила на асфальт. Затем она просто наступила ему на голову. Раздался тошнотворный хруст.

Всё было кончено.

На улице, заваленной телами и горящими остовами техники, воцарилась тишина. Оставшиеся в живых десантники, грязные, раненые, в шоке, смотрели на свою спасительницу.

Она стояла посреди этого ада, высокая, несокрушимая, дымящаяся от перегрева оружия. Она медленно повернула голову в шлеме, и её зелёный визор, казалось, посмотрел на каждого из них.

Затем она развернулась и, не сказав ни слова, побежала. Не в сторону военных. А вглубь города. Туда, где над площадью всё ещё висел их корабль. И туда, где над всем этим хаосом всё ещё звучал набатный звон церковного колокола.

Работа ещё не была закончена.

Когда последний пират был повержен, наступившая тишина показалась капитану Орлову и его выжившим бойцам более оглушительной, чем грохот боя. Они стояли посреди разгромленного проспекта, окружённые дымящимися остовами техники и телами своих товарищей. Воздух был густым, наполненным запахами горелого металла, озона и чужой, инопланетной крови.

Они смотрели вслед удаляющейся фигуре в оранжевой броне, которая скрылась за поворотом, и не могли произнести ни слова. Шок был слишком силён. Кто это был? Что это было? Их спасли, но спаситель был не менее чуждым и пугающим, чем те монстры, которых он уничтожил.

Капитан Орлов первым пришёл в себя.

— Раненым оказать помощь! — его голос, хриплый и надтреснутый, вернул десантников в реальность. — Занять круговую оборону! «Ястреб», доложить обстановку!

Солдаты, как автоматы, начали выполнять приказы. Они оттаскивали раненых в укрытие, перезаряжали оружие, их глаза испуганно шарили по тёмным окнам и крышам, ожидая новой атаки. Но атаки не было. Битва на этой улице была окончена.

А в это время отец Алексей, который всё это время продолжал бить в набат, тоже почувствовал перемену. Крики и взрывы на улицах стихли. Он остановился, и в наступившей тишине звон колокола ещё долго висел в морозном воздухе, медленно затухая. Он спустился с колокольни во двор.

Церковная ограда была заполнена людьми. Несколько сотен напуганных, замёрзших, раненых жителей города. Они жались друг к другу, ища тепла и защиты. Отец Алексей вышел за ворота. Улица была пуста. Дальше, в стороне центра, виднелось зарево пожаров.

Он посмотрел на небо. Чёрная, зазубренная громада пиратского корабля всё ещё висела над площадью. Молчаливая. Неподвижная. Словно затаившаяся. Священник понял, что это не конец. Это была лишь передышка.

Он вернулся к своим людям.

— Не расходитесь, — сказал он твёрдо, и его спокойный голос заставил всех обернуться. — Оставайтесь здесь. В доме Божьем вы в безопасности. Помогите раненым. Поделитесь тёплыми вещами с теми, кто выбежал налегке. И молитесь.

Он не стал им лгать, обещая, что всё будет хорошо. Он дал им то, что было нужно сейчас больше всего — цель, единство и надежду.

* * *

Самус бежала по опустевшим, разгромленным улицам. Её боевой визор анализировал обстановку. Тепловые сигнатуры выживших, прячущихся в подвалах и квартирах. Структурные повреждения зданий. И главная цель — корабль.

Она видела следы бойни. Видела брошенные детские игрушки на снегу, залитом кровью. Видела тела. И внутри неё, за холодной логикой воина, поднималась глухая, ледяная ярость. Она видела такое десятки раз на десятках планет. И каждый раз эта ярость становилась топливом для её битвы.

Она знала, что на корабле, скорее всего, остался только пилот. Остальной десант, если он был, сейчас сражался у бункера. Её задача была простой: уничтожить корабль, отрезать оставшимся на планете пиратам путь к отступлению.

Она выбежала на центральную площадь. Зрелище было апокалиптическим. Горящие машины. Тела. И над всем этим — молчаливый чёрный корабль.

Она вскинула свою пушку, но не стала стрелять. Его энергетические щиты, скорее всего, были активны, и простой выстрел был бы бесполезен. Нужен был другой подход. Она начала искать уязвимое место.

Её визор сканировал обшивку, двигатели, орудийные порты. И она нашла его. В нижней части корабля, рядом с посадочными опорами, находился технологический люк системы охлаждения реактора. Слабо защищённый. Если ударить туда, можно вызвать цепную реакцию.

Она начала двигаться, перебегая от укрытия к укрытию, приближаясь к цели.

Но пилот на борту не был слепым. Сенсоры корабля зафиксировали её. Он увидел на своих экранах одинокую фигуру в броне класса «Вария». Он понял, что его десантная группа уничтожена. И он понял, кто её уничтожил.

Из днища корабля с воем выдвинулась автоматическая плазменная турель и открыла по площади шквальный огонь.

Начался второй раунд. Теперь это была дуэль. Одинокий воин против боевого корабля.

Самус ушла в акробатический кувырок, уходя от первого залпа. Плазменные заряды впивались в брусчатку, оставляя дымящиеся воронки. Она спряталась за гранитным постаментом памятника Ленину, который теперь стал её единственным укрытием.

Она была заперта. Турель вела непрерывный подавляющий огонь, не давая ей поднять головы. Ей нужно было одно окно. Одна секунда, чтобы сделать точный выстрел. Но этой секунды у неё не было.

Она прижалась к холодному граниту, слушая, как плазма с шипением бьёт в нескольких сантиметрах от её головы. Ситуация из выигрышной превращалась в патовую. И время работало не на неё.

* * *

В центре управления «Объекта-4» воцарилась напряжённая тишина. Все, от генерала до рядового оператора, смотрели на главный экран. Они видели всё, как в компьютерной игре с видом сверху. Тепловая сигнатура Самус, отмеченная зелёным, жалась к основанию памятника. А корабль, отмеченный красным, методично, сектор за сектором, превращал площадь в выжженную пустыню.

— Она в ловушке, — глухо сказал Воронов. — Эта турель не даст ей высунуться. Рано или поздно он её достанет. Или просто обрушит на неё этот памятник.

— Мы не можем ей помочь, — с отчаянием произнёс Дмитрий. — У нас нет оружия, способного достать его с такой точностью. Любая ракета — и она попадёт под удар.

Они были бессильными зрителями. Они выковали меч, но теперь могли лишь смотреть, как воин, держащий его, погибает в неравной схватке.

Константин Сергеевич, который до этого молча стоял у своего пульта, вглядываясь в столбцы цифр, вдруг поднял голову.

— Можем, — сказал он тихо, но так, что его услышали все. — Мы можем ей помочь.

Все взгляды обратились к нему.

— Дима, — обратился он к своему ученику. — Помнишь, что мы видели, когда тестировали резонатор? Помнишь паразитные эманации?

Дмитрий нахмурился, пытаясь понять.

— Вы о микро-искривлениях? Локальных гравитационных аномалиях? Мы списали это на погрешность…

— Это не было погрешностью! — глаза старика горели. — Это был побочный эффект! Наше «Копьё» — это не просто ЭМИ-генератор. Оно воздействует на само пространство! Мы можем не просто ослепить их. Мы можем их… толкнуть.

Воронов смотрел на него, как на сумасшедшего.

— Что вы предлагаете, Константин?

— Я предлагаю использовать «Копьё». Не на полную мощность. А дать один-единственный, сверхкороткий, узконаправленный импульс. Не на сам корабль, а на пространство рядом с ним. Это создаст локальное гравитационное возмущение. На долю секунды его качнёт. Этого будет достаточно.

Идея была безумной. Это было всё равно что пытаться сбить муху, щёлкнув кнутом в метре от неё, — одной лишь ударной волной.

— Вы можете это сделать? — спросил Воронов, в его голосе было сомнение.

— Мы можем, — ответил Дмитрий, который уже всё понял и чьи пальцы уже летали над клавиатурой. — Мне нужны точные координаты цели. И синхронизация с её визором. Она должна будет дать нам целеуказание.

Связь с Самус была односторонней — они могли принимать данные с её доспеха, но не передавать ей команды голосом, чтобы не засорять её боевой эфир. Но этого было достаточно.

— Самус, — сказал Воронов в микрофон командного канала. — Это Воронов. Мы готовим поддержку. Нам нужно целеуказание. Как только будете готовы, дайте нам маркер на турель.

Самус, прижатая огнём к памятнику, услышала его. Поддержка? Какая? У неё не было времени размышлять. Она доверилась.

Она активировала в своём визоре режим целеуказания. На изображении турели, которое она видела через щель между постаментом и фигурой вождя, появилась зелёная прицельная рамка.

Она ждала. Огонь не прекращался. Гранит вокруг неё крошился, осыпая броню горячей пылью.

— Целеуказание получено! — доложил Дмитрий в бункере. — Константин Сергеевич, расчёты!

— Угол атаки — семнадцать градусов. Мощность импульса — три процента от номинала. Длительность — ноль целых две десятых секунды! — командовал Артемьев.

— Есть! — Дмитрий ввёл данные. — «Копьё» готово к выстрелу. Жду вашей команды, товарищ генерал.

Воронов смотрел на экран. На эту безумную, отчаянную дуэль.

— Огонь, — сказал он.

В этот момент никто на Земле ничего не почувствовал. Но глубоко под землёй три резонатора — в России, США и Китае — одновременно испустили невидимый, бесшумный импульс, который, сфокусировавшись в одной точке над маленьким русским городом, на мгновение исказил саму ткань реальности.

Для пилота на борту пиратского корабля это было похоже на то, как если бы его корабль, висящий в спокойном воздухе, вдруг ударила гигантская, невидимая волна. Корабль тряхнуло. Не сильно, но достаточно, чтобы на долю секунды сбились все системы наведения.

Турель, до этого методично бившая в одну точку, дёрнулась, и её залп ушёл в небо.

Этого было достаточно.

В ту самую долю секунды, когда огонь прекратился, Самус выкатилась из-за укрытия. Она не стала стрелять из своей основной пушки. Она выбрала другое оружие. Из её Arm Cannon вылетел небольшой, быстро летящий объект. Ракета. Super Missile.

Ракета, оставляя за собой дымный след, ударила точно в технологический люк системы охлаждения, который она нашла ранее.

На борту корабля взвыли сирены. Пилот, матерясь на своём стрекочущем языке, пытался восстановить управление, но было уже поздно.

Самус не стала дожидаться результата. Она уже мчалась к ближайшему зданию, чтобы укрыться от неминуемого взрыва.

Сначала из пробитого люка повалил густой, ядовито-зелёный дым. Затем корабль содрогнулся раз, другой. И взорвался.

Это не был просто взрыв. Это был миниатюрный ядерный гриб, который вырос над центральной площадью. Ударная волна выбила оставшиеся стёкла в домах в радиусе километра. Огненный шар на мгновение осветил ночной город ярче, чем солнце. А затем на заснеженную землю начали падать горящие обломки.

Всё было кончено. Угроза с неба была уничтожена.

В центре управления «Объекта-4» раздались аплодисменты и радостные крики. Люди обнимались, плакали, не веря в то, что они только что сделали. Они, сидя за сотни километров, помогли выиграть битву.

Дмитрий и Константин Сергеевич просто сидели, обессиленные, глядя на экран, где на месте красной точки теперь было лишь облако помех.

Но генерал Воронов не радовался. Он смотрел на тактическую карту. Да, они уничтожили один корабль. Но пять других уже входили в зону досягаемости его ракет. И десятки десантных капсул уже отделились от них, как капли смертоносного дождя, устремившись к его бункеру.

Битва за Заря-17 была выиграна. Но война за «Объект-4» только начиналась.

* * *

Когда огненный шар над площадью погас, на Заря-17 опустилась тишина. Другая тишина. Не та, что была до боя, полная гнетущего ожидания. А тишина после. Мёртвая. Тяжёлая. Нарушаемая лишь треском догорающих обломков и далёким, надрывным воем сирен скорой помощи, которые, наконец, смогли прорваться в город.

Самус стояла на крыше той самой пятиэтажки, куда до этого запрыгивал пират. С этой высоты ей был виден весь масштаб разрушений. Центральная площадь была похожа на рану, нанесённую на тело города. Чёрная, дымящаяся воронка на месте памятника. Остовы сгоревших машин. Оплавленные фасады домов. И снег, который падал теперь на пепел, пытаясь укрыть, спрятать это уродство под своим белым, чистым покровом.

Её визор анализировал обстановку. Угроза в городе была нейтрализована. Но её чувства говорили об обратном. Это было слишком просто. Слишком… показушно. Трое десантников и один челнок. Это не атака. Это диверсия. Приманка. Они пожертвовали малым, чтобы отвлечь её, чтобы заставить её показать себя. Но зачем?

Она переключила визор на тактическую карту, которую ей транслировали из бункера. И увидела то, что заставило бы любого другого человека впасть в отчаяние. Десятки красных точек, похожих на рой саранчи, устремились к одной цели — к «Объекту-4». И пять крупных кораблей на орбите начали рассредотачиваться, занимая позиции над разными континентами.

Она всё поняла.

Это была не просто рейдерская группа, прилетевшая за наживой. Это была продуманная, многоуровневая военная операция. Удар по городу был лишь первым ходом, чтобы выманить и идентифицировать её. Основной удар по бункеру — чтобы связать боем её и основные силы землян. А рассредоточение кораблей на орбите… это было самое страшное. Это был ультиматум. Невысказанный, но очевидный. «Не вмешивайтесь, или мы испепелим ваши города. Все. По всей планете».

Они охотились не за ней. И не за резонатором. Их цель была куда более масштабной и ужасной. Они пришли не грабить. Они пришли завоёвывать. А она, своим сигналом о помощи, просто указала им путь к лёгкой, беззащитной, не готовой к войне добыче. К планете Земля.

Груз ответственности, который лёг на её плечи в этот момент, был тяжелее любого доспеха. Она принесла эту войну. Она привела этих монстров. И теперь она была единственной, кто мог дать этому миру хотя бы призрачный шанс.

* * *

В центре управления «Объекта-4» радостные крики тоже быстро стихли, сменившись ледяным молчанием. Генерал Воронов и его аналитики, глядя на ту же тактическую карту, пришли к тем же выводам.

— Они берут планету в заложники, — глухо произнёс Воронов. — Пока их десант штурмует нас здесь, их флот держит под прицелом Нью-Йорк, Лондон, Пекин… Любая попытка применить оружие массового поражения — и они ответят ударом по мегаполисам.

— Они играют с нами, — добавил Константин Сергеевич, его лицо было серым. — Они знают, что мы не можем пожертвовать миллионами жизней. Они связали нам руки.

Дмитрий смотрел на экран, и его мир рушился. Он думал, что они сражаются за спасение Самус. Потом — что они защищают свой город. А теперь оказалось, что они — последняя, отчаянная линия обороны всей планеты. И эта линия вот-вот будет прорвана.

— Десантные капсулы входят в атмосферу! — доложил оператор. — Расчётная точка приземления — сектор «Гамма». Периметр охраны…

Десятки огненных шаров пронзили ночное небо над лесом, окружавшим бункер. Это было похоже на метеоритный дождь. Только эти «метеориты» несли в себе смерть.

— Всем постам! К бою! — скомандовал Воронов. — Самус! — крикнул он в микрофон. — Возвращайтесь на базу! Немедленно! Вы нужны нам здесь!

Но он не получил ответа. Канал связи с ней молчал.

* * *

Самус не слышала его приказа. Она отключила внешнюю связь. Сейчас ей нужно было думать. Она стояла на крыше, как одинокая, тёмная статуя, и смотрела на зарево от падающих десантных капсул на горизонте.

Она знала, что должна вернуться. Помочь им защитить бункер. Это был логичный, правильный, тактически верный ход.

Но её взгляд был прикован к другому. К тому месту внизу, в городе, откуда даже сюда, на крышу, доносился слабый, но непрекращающийся звук. Набатный звон колокола, который сменился теперь тихими звуками гимнов. Она видела там, у церкви, скопление людей. Островок тепла и света посреди мёртвого, разгромленного города.

И она приняла решение. Нелогичное. Неправильное с точки зрения тактики. Но единственно верное с точки зрения… чего-то другого. Чего-то, что она начала обретать в этом мире.

Она не побежала в сторону бункера. Она спрыгнула с крыши и направилась к церкви. Прежде чем вступить в главную битву, она должна была сделать что-то ещё. Что-то важное. Она должна была посмотреть в глаза тем, кого она пришла защищать. И, возможно, попрощаться.

Самус двигалась по разрушенному городу, как призрак. Она больше не бежала. Она шла. Её тяжёлые шаги гулко отдавались в тишине опустевших улиц. Она была единственным движущимся объектом в этом царстве смерти и разрушения. Она видела последствия бойни вблизи. Тела, лежащие на тротуарах. Брошенные детские коляски. Разбитые витрины, в которых, как в кривых зеркалах, отражалось зарево далёких пожаров.

Она не испытывала ужаса. Она испытывала лишь глухую, привычную боль и холодную, как космос, ярость. Она видела это раньше. И она знала, что единственный способ победить эту тьму — это не отворачиваться от неё, а идти ей навстречу.

Церковная ограда показалась впереди. Здесь было иначе. Здесь был свет — не от пожаров, а тёплый, живой, льющийся из высоких окон храма. Здесь были люди. Они стояли группами во дворе, жались друг к другу, пытаясь согреться. Солдаты, те самые десантники, что выжили в бою, уже организовали периметр, помогали раненым, делились с гражданскими своими сухпайками. Церковь стала для них не просто убежищем. Она стала Ноевым ковчегом посреди этого кровавого потопа.

Когда Самус появилась из темноты, сначала её никто не заметил. Но затем один из солдат, стоявший в оцеплении, увидел её и замер, выронив сигарету. За ним обернулся другой, третий. Разговоры стихли. Все взгляды обратились на неё.

Она шла через толпу. Люди расступались перед ней, как воды Красного моря перед Моисеем. Они смотрели на неё со смесью страха, благоговения и надежды. Они не знали, кто она. Ангел? Демон? Секретное оружие? Но они видели, что она сделала. Они видели разорванные на куски тела инопланетных монстров на улицах. Она была их спасительницей. Их ужасающей, нечеловеческой спасительницей.

Она остановилась у входа в храм. Двери были широко распахнуты. Изнутри доносилось тихое, стройное пение. Это женщины, собравшись вокруг алтаря, пели псалмы. Их голоса, полные скорби, но и веры, плыли над стонами раненых, над плачем детей.

На пороге её встретил он. Отец Алексей.

Он стоял один, в своей простой чёрной рясе. Он не испугался. Он не отшатнулся. Он просто смотрел на неё. И в его глазах не было ни страха, ни удивления. Было лишь тихое, печальное узнавание.

Самус остановилась перед ним. Она была на голову выше, её доспех делал её похожей на древнего идола по сравнению с хрупкой фигуркой священника. Она ожидала чего угодно — криков, молитв, проклятий.

Но отец Алексей молчал. Он смотрел не на её броню, не на её оружие. Он смотрел ей в глаза, в узкую щель визора. И он видел не зелёное свечение дисплеев. Он видел то, что скрывалось за ними. Он видел ту самую душу, чьё вселенское, техногенное одиночество он почувствовал в ту первую ночь. Он не знал её имени. Он не знал её истории. Но он знал её суть.

Он медленно поднял руку и перекрестил её.

— Иди с миром, воин, — сказал он тихо, по-русски. Он знал, что она не поймёт слов, но поймёт смысл. — И да пребудет с тобой сила не для мести, но для защиты невинных.

Самус стояла неподвижно. Она не понимала его слов. Но она поняла жест. Она поняла интонацию. За всю свою жизнь, наполненную приказами, контрактами и боевыми задачами, никто и никогда не… благословлял её.

И тогда она сделала то, чего не делала никогда прежде. То, что было нарушением всех уставов и протоколов. Она медленно, с тихим шипением пневматики, сняла свой шлем.

Толпа за её спиной ахнула. Солдаты, учёные в бункере, которые видели это через её камеру — все замерли.

Под шлемом оказалось лицо. Не монстра. Не машины. А женщины. Молодой, смертельно уставшей женщины с глазами цвета холодного неба и светлыми волосами, влажными от пота. На её щеке была свежая царапина.

Она посмотрела на отца Алексия уже не через визор, а своими собственными глазами. И в её взгляде он увидел всю ту боль и всё то одиночество, которое он чувствовал.

— Thank you, — прошептала она.

Она не стала больше ничего говорить. Она надела шлем. Миг человечности закончился. Воин вернулся.

Она повернулась к людям, к солдатам. Она окинула их долгим, внимательным взглядом. Затем она развернулась и побежала. Обратно, из города. Туда, где на горизонте уже вовсю полыхало зарево нового, ещё более страшного боя.

Отец Алексей смотрел ей вслед. Он не знал, увидит ли он её снова. Но он знал, что только что благословил на битву не просто солдата. Он благословил единственную надежду этого мира. И теперь ему и его пастве оставалось только одно. Молиться.

Путь Самус обратно к «Объекту-4» был похож на гонку со временем. Она бежала, и земля дрожала под её тяжёлыми шагами. Мир вокруг снова превратился для неё в тактическую карту. Она видела всё: следы боя, оставленные десантниками, воронки от плазменных выстрелов, траектории падающих на горизонте десантных капсул.

В её шлеме снова ожил голос генерала Воронова. Он не стал её отчитывать за самоволку. В его голосе не было ни злости, ни удивления. Была лишь крайняя степень концентрации.

— Самус, доложите обстановку.

— City is clear. Threat eliminated, — ответила она на бегу. — What is the situation at your position?

— Тяжёлая, — ответил генерал без обиняков. — Противник высадил десант. По предварительным оценкам, не менее сотни бойцов. Они рассредоточились по лесу и начали методичное наступление на периметр. Мои люди вступили в бой. Мы их держим. Но это только первая волна.

На её тактический дисплей начали поступать данные с внешних датчиков бункера. Она видела всё, что видел Воронов. Красные точки пиратов, медленно, но верно сжимающие кольцо вокруг зелёных точек — позиций обороняющихся. Она видела, как вспыхивают и гаснут точки её союзников. Земляне дрались храбро, но они несли потери.

— They are testing you, — сказала она. — Probing your defenses. Finding weak spots. Они вас тестируют. Прощупывают вашу оборону. Ищут слабые места.

— Я это понимаю, — ответил Воронов. — Что предлагаете?

Самус на мгновение остановилась на вершине холма, с которого открывался вид на лесной массив, где сейчас шёл бой. Она видела вспышки выстрелов, слышала грохот взрывов.

— Do not engage them in the forest. It's their territory. Не вступайте с ними в бой в лесу. Это их территория.

Она знала тактику пиратов. Они были превосходными засадными бойцами, использовали рельеф, нападали с деревьев, из-под земли. В лесу, в темноте, у земных солдат не было шансов.

— Pull your troops back. To the bunker's perimeter. Let the pirates come to you. Отведите свои войска. К периметру бункера. Позвольте пиратам подойти к вам.

— Отступить? — в голосе Воронова послышалось недоумение. — Сдать им лес?

— You are not surrendering territory. You are choosing the battlefield. Вы не сдаёте территорию. Вы выбираете поле боя.

Генерал на мгновение замолчал, обдумывая её слова. Это шло вразрез со всеми уставами. Отдать инициативу врагу? Но он понимал её логику. Логику охотника. Заманить зверя в ловушку.

— Perimeter is heavily fortified, — продолжила Самус. — Machine guns. Mines. Open space. There, you have the advantage. Периметр тяжело укреплён. Пулемёты. Мины. Открытое пространство. Там у вас будет преимущество.

— Хорошо, — после паузы сказал Воронов. — Приказ принят.

Он немедленно отдал команду своим подразделениям: «Всем постам! Отходить к первой линии обороны! Повторяю, всем постам отходить!»

Солдаты, неся раненых, начали отступать под прикрытием огня. Пираты, видя это, издали торжествующие, стрекочущие крики и, оставив всякую осторожность, бросились в погоню. Они думали, что противник сломлен. Что он бежит. Они попались на её уловку.

— Now, — сказала Самус, снова срываясь с места и несясь к бункеру. — While they are running in the open. Use your… big gun. А теперь. Пока они бегут по открытой местности. Используйте ваше… большое оружие.

— Какое ещё «большое оружие»? — не понял Воронов.

— The one that missed, — ответила она. То, которое промахнулось.

И тут до генерала дошло. Ракеты С-500. Они были бесполезны против маневрирующего корабля в космосе. Но против плотной толпы пехоты, бегущей по лесу…

— «Зенит»! — рявкнул он в микрофон. — Координаты на экране! Залп! Осколочно-фугасными! По лесному массиву!

Две ракеты, каждая размером с телеграфный столб, снова устремились в небо. Но на этот раз они не летели в космос. Они, набрав высоту, изогнули свою траекторию и устремились вниз, на лес, в самую гущу наступающих пиратов.

Взрывы были колоссальной силы. Они не просто повалили деревья. Они, казалось, вырвали из земли кусок леса, превратив его в огненный ад. Десятки красных точек на тактической карте Самус и Воронова просто исчезли.

— Есть! — закричал кто-то в центре управления.

Но Самус не радовалась.

— Not all of them, — сказала она. — The strongest survived. Не все. Самые сильные выжили.

И действительно, сквозь огонь и дым из леса вырвалось около тридцати пиратов. Это была элита. Закалённые в боях ветераны, чья броня выдержала даже такой удар. Обозлённые, жаждущие мести, они устремились к последнему рубежу обороны — к бетонным укреплениям вокруг входов в «Объект-4».

— Вот теперь, — сказала Самус, уже подбегая к внешнему периметру. — Now your soldiers can fight. Теперь ваши солдаты могут сражаться.

Она спрыгнула в траншею рядом с группой десантников, которые в шоке смотрели на неё.

— Прикрывайте фланги! — крикнула она им на ломаном русском, и её усиленный вокодером голос заставил их вздрогнуть и взяться за оружие.

Она заняла позицию в центре обороны. Перед ней было открытое, заснеженное поле, усеянное противопехотными минами. А на той стороне поля, из дымящегося леса, выходили они. Тридцать разъярённых, почти неуязвимых монстров.

Главная битва за «Объект-4» начиналась. И Самус была готова встретить её на своих условиях. На поле боя, которое она сама выбрала.

* * *

Ночь над «Объектом-4» превратилась в адский котёл. Воздух дрожал от непрерывного грохота. Небо, и без того освещённое пожарами в далёком городе, теперь постоянно вспыхивало от взрывов и трассеров крупнокалиберных пулемётов.

Пираты, выжившие после ракетного удара, больше не действовали как бездумная толпа. Они превратились в слаженную стаю хищников. Они не шли в лобовую атаку на открытое, заминированное поле. Вместо этого они рассыпались по кромке леса, используя деревья и рельеф как укрытие, и начали методично, сектор за сектором, подавлять огневые точки защитников.

Их оружие было ужасающе эффективным. Энергетические косы не только резали металл, но и могли выпускать сгустки плазмы, которые летели по непредсказуемой, изогнутой траектории, залетая в траншеи и амбразуры дотов. Земные солдаты, привыкшие к баллистике пуль, оказались не готовы к оружию, которое игнорировало законы физики в их привычном понимании.

— Сектор «Гамма-3»! Подавлена пулемётная точка! — докладывал оператор в центре управления.

— Медиков в сектор «Бета-1»! У нас трое раненых!

— Они обходят нас с фланга! Через овраг!

Воронов, Артемьев и Дмитрий стояли у тактического стола, беспомощно наблюдая, как красные точки пиратов медленно, но верно теснят их зелёные фишки. Солдаты дрались героически. Они держали оборону, отвечали шквальным огнём, но они несли потери. Каждая погасшая зелёная точка была для генерала ударом под дых.

— Их броня… она держит даже крупный калибр, — процедил Воронов. — Мы не можем нанести им критический урон на такой дистанции.

Но у защитников был козырь. И этот козырь только что занял свою позицию.

Самус не стала участвовать в примитивной перестрелке. Она заняла позицию на крыше главного входа в бункер — идеальная снайперская точка, с которой простреливался весь периметр. Она подключила свой визор к общей тактической сети, и теперь видела поле боя так же, как и генерал. Но она видела и то, чего не видели они.

Её боевой сканер анализировал каждого пирата, выводя на дисплей данные об их броне, оружии, энергетических щитах. Она видела их уязвимости.

— General, — произнёс её голос в наушнике Воронова. — Tell your snipers. Aim for the joints. Knees, elbows, neck. Генерал. Скажите вашим снайперам. Цельтесь в суставы. Колени, локти, шея.

Воронов немедленно передал приказ. Снайперские пары, рассредоточенные по периметру, получили новые цели.

— My turn, — сказала Самус.

Она не стала использовать свой основной лучевой бластер. Она переключила Arm Cannon в другой режим. С тихим щелчком из него выдвинулся длинный ствол. Charge Beam. Заряженный луч.

Она выбрала первую цель — пирата-командира, который, укрывшись за поваленным деревом, координировал атаку. Она навела на него прицельную рамку. Её пушка начала гудеть, накапливая энергию.

Затем она выстрелила.

Это не был просто выстрел. Это был тонкий, как игла, луч чистой энергии, который пронзил ночную тьму. Он ударил точно в сочленение между шлемом и нагрудником пирата. На мгновение тот замер. А затем его голова просто взорвалась изнутри, как перезрелый плод.

В стане пиратов на секунду воцарилась заминка. Они не поняли, что произошло. И Самус использовала эту секунду.

Второй выстрел. Пират, который пытался забросить плазменную гранату в траншею, взмахнул рукой… и его рука вместе с гранатой просто отлетела в сторону.

Третий выстрел. Четвёртый. Каждый её выстрел был смертельным. Она не стреляла очередями. Она работала как хирург. Точно. Беспощадно. Эффективно.

Пираты, наконец, поняли, откуда исходит угроза. Десяток энергетических кос одновременно ударили по крыше бункера. Взрывы превратили бетон в крошево. Но когда дым рассеялся, они увидели, что её там уже нет.

Она сместилась. Используя свой акробатический дар, она уже была на другой позиции, на вышке связи, и снова начала свой смертоносный отстрел.

Она была неуловима. Она была везде и нигде. Она превратила эту битву из тупой перестрелки в смертельную игру в кошки-мышки. И она была кошкой.

Земные солдаты, видя это, воспряли духом. Они поняли, что они не одни. Что на их стороне есть сила, способная сокрушить этих монстров. Их огонь стал точнее, яростнее. Снайперы, следуя её совету, начали выцеливать суставы, обездвиживая пиратов, а пулемётчики добивали их.

Ход битвы начал меняться. Пираты, потеряв уже треть своего отряда и своего командира, дрогнули. Их яростная атака захлебнулась. Они начали отступать, укрываясь в лесу.

— Они отходят! — радостно закричал Дмитрий в центре управления. — Мы побеждаем!

— Нет, — ответил ему спокойный голос Самус из динамиков. — They are not retreating. They are changing tactics. Они не отступают. Они меняют тактику.

И она была права. Пираты поняли, что в открытом бою им не победить. И они решили прибегнуть к своему последнему, самому грязному аргументу.

Внезапно с орбиты, от одного из больших кораблей, отделился объект. Он не был похож на десантную капсулу. Он был гораздо больше. И он падал не в лес. Он падал прямо на бункер.

— Что это?! — крикнул Воронов.

— Это… это бур, — ответил аналитик, глядя на данные. — Тяжёлый термальный бур. Они… они собираются пробить себе вход. Прямо через скальную породу. Сверху.

Все в центре управления посмотрели на потолок. Десятки метров гранита, которые всегда казались им надёжной защитой, вдруг перестали быть таковыми.

Битва за периметр была лишь отвлекающим манёвром. Настоящая атака только начиналась. И она должна была произойти прямо у них над головами.

* * *

Звук, который они услышали, не был похож ни на что. Сначала это была низкая, едва уловимая вибрация, прошедшая по всему бункеру, от которой задрожали чашки на столах. Затем вибрация переросла в скрежет. Жуткий, тошнотворный, всепроникающий звук, словно гигантский дантист сверлил зуб размером с гору. А потом начались удары. Глухие, мощные, сотрясающие сами основы «Объекта-4». С потолка посыпалась бетонная крошка.

На главном экране появилась трёхмерная модель бункера. И все увидели, как сверху, с поверхности, сквозь десятки метров гранита, медленно, но неумолимо продвигается красная точка. Бур.

— Они проходят скальную породу со скоростью три метра в минуту, — доложил инженер, его голос дрожал. — До верхнего технического уровня… семь минут.

Паника, до этого сдерживаемая дисциплиной, начала просачиваться в центр управления. Одно дело — сражаться с врагом снаружи, за толстыми стенами. И совсем другое — когда враг вот-вот проломится к тебе через потолок.

— Всем не боевым сотрудникам — на нижние уровни! — скомандовал Воронов. — Отряд «Альфа»! Занять оборону на минус первом этаже! Встретить их у точки прорыва!

Но он понимал, что это жест отчаяния. Его солдаты, эффективные в траншеях, были не готовы к бою в узких коридорах бункера против существ, способных резать металл, как масло.

— Они пойдут к реактору, — сказал Артемьев, указывая на схему. — Это самое уязвимое место. Если они его уничтожат, весь комплекс будет погребён.

В этот момент Самус, которая спрыгнула с крыши и уже была внутри бункера, снова вышла на связь. Она видела ту же схему, что и они.

— Too many entrances, — произнёс её голос, холодный и спокойный посреди всеобщего хаоса. — Too many corridors. You cannot defend them all. Слишком много входов. Слишком много коридоров. Вы не сможете защитить их все.

Она была права. Пираты, прорвавшись внутрь, растекутся по комплексу, как яд по кровеносной системе.

— I will stop them, — сказала она. — But I need you to slow them down. Я остановлю их. Но мне нужно, чтобы вы их замедлили.

— Как? — спросил Воронов.

— Seal the corridors. Decompress the sectors. Reroute the power. Turn this place into a maze. Into a trap. Запечатайте коридоры. Разгерметизируйте сектора. Перенаправьте энергию. Превратите это место в лабиринт. В ловушку.

Дмитрий, стоявший рядом с Вороновым, понял её замысел.

— Она хочет, чтобы мы использовали сам бункер как оружие! — воскликнул он. — Мы можем заблокировать гермоворота, отключить лифты, пустить по вентиляции инертный газ! Мы можем загнать их в один-единственный коридор!

Глаза Воронова блеснули. Это была дерзкая, рискованная тактика. Она означала, что они должны будут сдать врагу часть своего дома, пожертвовать верхними уровнями, чтобы заманить его в западню.

— Делайте! — приказал он главному инженеру комплекса. — Дайте мне полный контроль над системами жизнеобеспечения и безопасности!

Центр управления превратился в мозг гигантского, умирающего организма, который пытался выжить, отключая свои собственные части. На экранах одна за другой загорались схемы коридоров.

— Гермоворота на уровне «Гамма-4» — заблокировать!

— Вентиляцию на уровне «Дельта-2» — переключить на сброс азота!

— Отключить освещение во всём пятом секторе!

Они работали в бешеном темпе, превращая свой надёжный, безопасный бункер в смертельный лабиринт для незваных гостей.

А Самус в это время уже двигалась. Она не пошла навстречу врагу. Она пошла вглубь. Вниз. К сердцу горы. К тому месту, которое они должны были защитить любой ценой.

Она спускалась по аварийным лестницам, через тёмные, обесточенные коридоры. Она слышала, как наверху с лязгом закрываются массивные гермоворота, отрезая ей путь к отступлению. Она шла одна, вглубь враждебной территории, которую добровольно сдавали её союзники.

Наконец, она достигла своей цели. Это был огромный, гудящий зал. Реакторный отсек. Сердце «Объекта-4». Здесь сходились все пути. Любой, кто хотел парализовать бункер, должен был прийти сюда.

Она встала в центре зала, под куполом реактора, который отбрасывал на её броню холодные синие отсветы. Она переключила свой Arm Cannon в режим Plasma Beam — для боя на короткой дистанции.

В её шлеме раздался голос Дмитрия.

— Самус, мы сделали всё, что могли. Мы заперли их. Но они… они прожгли гермоворота. Они идут по главному техническому коридору. Прямо к тебе. Их… около пятнадцати.

— Understood, — ответила она. Поняла.

Она посмотрела на единственный вход в реакторный зал — массивный, похожий на шлюз, туннель. Она была приманкой. Она была последней линией обороны. Битва за периметр закончилась. Начиналась битва за сердце горы.

Она услышала их. Тяжёлые, скрежещущие шаги по металлическому полу коридора. Стрекочущие, гортанные крики. Они приближались.

Она вскинула свою пушку. Она была готова. Она ждала. В тишине гудящего реакторного зала, в самом сердце чужой планеты, в тысячах световых лет от дома. Она была одна. Как и всегда. И она была готова делать свою работу.

* * *

Тишина в реакторном зале была обманчивой. Она была наполнена гулом работающего реактора и предчувствием неминуемой, яростной схватки. Самус стояла неподвижно, как изваяние, её визор был сфокусирован на тёмном проёме главного технического коридора. На её тактическом дисплее пятнадцать красных точек приближались быстро, хаотичной, но целеустремлённой толпой.

Они больше не крались. Они бежали, уверенные в своей победе, в своём численном превосходстве. Скрежет их когтей по металлическому полу был похож на звук сотен ножей, которые точат о камень.

Первый пират появился в проёме. Это был огромный, закованный в тяжёлую штурмовую броню берсерк с двумя энергетическими косами. Он издал яростный, стрекочущий клич и бросился вперёд.

Самус не стала ждать, пока появятся остальные. Она встретила его на полпути.

Она не стреляла. Она переключила свою пушку в режим гравитационного луча — технологии, которую она получила в одной из своих прошлых миссий. Из её Arm Cannon вырвался не сгусток плазмы, а невидимое силовое поле. Оно ударило в несущегося на неё берсерка.

Пират, весивший полтонны, споткнулся, словно врезался в невидимую стену. Его инерция была погашена. На долю секунды он замер в воздухе, беспомощно дёргая конечностями.

Этой секунды Самус было достаточно. Она, используя реактивные ускорители в своих ботинках, совершила короткий, молниеносный рывок вперёд. Она врезалась в него плечом с такой силой, что послышался хруст ломающегося хитина. А затем, не давая ему опомниться, она приставила сопло своей пушки прямо к его шлему.

Ослепительная вспышка. И голова пирата просто испарилась. Безголовое тело рухнуло на пол.

Но за ним уже бежали остальные. Коридор изверг из себя волну разъярённых монстров. Они хлынули в зал, рассыпаясь веером, пытаясь окружить её.

И начался танец.

Страшный, смертоносный, но в то же время невероятно грациозный танец. Самус двигалась среди них, как молния. Она не стояла на месте ни секунды. Она использовала каждый сантиметр пространства.

Прыжок. Она оттолкнулась от пола, взмыла под самый потолок, перевернулась в воздухе, уходя от плазменного серпа, и, падая, выпустила очередь из бластера, которая прошила спину одному из пиратов.

Рывок. Она проскользнула под ногами у другого, стреляя вверх, в самое уязвимое место — в сочленения на животе.

Кувырок. Она ушла от удара, схватила пирата за руку с оружием, вывернула её с хрустом и ударом ноги отправила его в стену.

Она превратилась в размытое оранжево-красное пятно, в вихрь смерти. Её доспех, который они так старательно чинили, теперь работал на пределе. Сервоприводы выли от перегрузки. Системы охлаждения дымились. Но она не останавливалась.

Она была не просто солдатом. Она была хищником в своей стихии. Она знала их повадки, их тактику, их слабые места. Она предугадывала каждое их движение.

— They are disorganized, — доложила она в эфир, и её голос, несмотря на грохот боя, был абсолютно спокоен. — No commander. They act on instinct. Anger. Они дезорганизованы. Нет командира. Они действуют инстинктивно. Ярость.

В центре управления все смотрели на это, затаив дыхание. На экранах, куда транслировалось изображение с её камеры, мелькал кровавый калейдоскоп. Они не видели общей картины. Они видели лишь обрывки — несущуюся на неё косу, вспышку выстрела, искажённую ужасом морду пирата вблизи.

— Она… она танцует, — прошептал Дмитрий. Он был прав. Это не было похоже на бой. Это было похоже на смертельное, выверенное до миллиметра танго.

Но пираты брали числом. Они были повсюду. Двое зажали её у стены. Третий прыгнул на неё сверху, с технических мостков.

И тогда Самус применила свой самый известный приём.

Она сжалась, и её доспех за доли секунды трансформировался, превратившись в идеальную металлическую сферу — Morph Ball. Она стала маленькой, юркой, неуязвимой для их огромных кос. Она прокатилась между ног у одного пирата, оставив за собой небольшую, но мощную бомбу.

Взрыв. Пирата подбросило в воздух. Самус, уже снова приняв гуманоидную форму, поймала его в воздухе гравитационным лучом и швырнула в двух других, как шар в боулинге.

Она сражалась, как богиня войны. Яростно. Изобретательно. Беспощадно.

Зал был завален телами. Пол был залит жёлтой, фосфоресцирующей кровью. Воздух был наполнен запахом горелого хитина и озона.

Остался один.

Последний пират. Он стоял, тяжело дыша, окружённый телами своих сородичей. Он был ранен. Он был в ярости. Он издал отчаянный, полный ненависти клич и бросился на неё в свою последнюю, самоубийственную атаку.

Самус не стала уклоняться. Она просто подняла свою руку-пушку. Она позволила ему подбежать почти вплотную. И когда он замахнулся для удара, она выстрелила.

Заряд, накопленный до предела, ударил ему прямо в грудь. Это не был проникающий луч. Это был кинетический удар. Взрыв чистой силы.

Броню пирата просто разорвало изнутри. Его тело разлетелось на куски.

Всё было кончено.

В реакторном зале снова воцарилась тишина. Нарушаемая лишь тяжёлым, прерывистым дыханием Самус, усиленным динамиками её шлема. Она стояла посреди этого поля бойни. Неподвижная. Победившая.

На её дисплее мигал красный индикатор:

≫>ENERGY LEVEL: 15%

≫>WARNING: AMMUNITION DEPLETED

Она потратила почти всё. Она была на пределе. Но она выстояла.

— Sector is clear, — доложила она в эфир. — Threat is neutralized.

В центре управления раздался взрыв аплодисментов, криков, слёз радости. Генерал Воронов опустился на стул, впервые за последние часы позволив себе выдохнуть. Артемьев и Дмитрий обнимались, как дети.

Они победили. Они отстояли своё сердце.

Но Самус, стоя посреди трупов своих врагов, не радовалась. Она смотрела на выход из реакторного зала. Она знала, что это ещё не конец. Это была лишь первая волна. И она знала, что настоящая угроза всё ещё там, на орбите. Пять кораблей. И тот, кто ими командует. Тот, кто послал этих пешек на смерть, чтобы просто проверить её силы.

Она знала, что главный бой ещё впереди.

Когда спало напряжение боя, в центр управления «Объекта-4» пришла тишина. Но это была не тишина облегчения. Это была тяжёлая, давящая тишина, наполненная осознанием потерь. На тактических картах больше не было красных точек противника, но и зелёных точек, обозначавших своих, стало значительно меньше.

Генерал Воронов, с серым, постаревшим за одну ночь лицом, слушал доклады командиров.

— Потери на внешнем периметре: семнадцать человек убитыми, двадцать девять раненых, — монотонно докладывал офицер связи. — Уничтожено четыре единицы бронетехники. Потери среди гражданского населения в Заре-17… уточняются. Но они… значительны.

Каждое слово было как удар молота. Дмитрий и Константин Сергеевич слушали это, и их научный триумф казался им теперь горьким и неуместным. Они помогли спасти бункер, но какой ценой? Десятки погибших.

Разрушенный город. Мир, который уже никогда не будет прежним.

Воронов оторвался от докладов и посмотрел на изображение с камеры Самус. Она всё ещё стояла неподвижно в разгромленном реакторном зале.

— Самус, — сказал он в микрофон, и его голос был полон непривычной для генерала усталости. — Возвращайтесь. Вам нужен отдых. И… ремонт.

Индикаторы на её дисплее, которые видели и они, горели красным. Энергия на исходе. Боезапас пуст. Её доспех, который они с такой любовью восстанавливали, снова был покрыт вмятинами, царапинами и брызгами чужой крови.

Она медленно кивнула и пошла к выходу. Её шаги были тяжёлыми. Адреналин боя отступил, и на неё навалилась чудовищная усталость.

Когда она вошла в главный сборочный цех, который служил ей базой, её уже ждали. Не только инженеры и техники. Там были солдаты. Те самые десантники, которые выжили в бою на поверхности. Грязные, с перевязанными ранами, с обожжёнными лицами. Они стояли молча, расступившись, образуя живой коридор.

Когда она проходила мимо, один из них, молодой лейтенант с перевязанной головой, сделал шаг вперёд и отдал ей честь. За ним — другой. Третий. Вся рота выживших отдавала честь этой инопланетной воительнице. Они не знали, кто она. Но они знали, что обязаны ей жизнью. Они видели, как она сражается. И для них, профессиональных военных, это было высшим проявлением уважения.

Самус остановилась. Она посмотрела на их лица — молодые, измученные, но полные решимости. Она медленно подняла свою бронированную руку и приложила её к шлему в ответном, универсальном воинском приветствии.

В этот момент она перестала быть для них просто «объектом Зеро» или «секретным оружием». Она стала их боевым товарищем.

* * *

Пока Самус отключала свой доспех и подключала его к системам экстренной подзарядки, в кабинете генерала Воронова шёл самый важный разговор. На прямой связи с ним снова были Вашингтон и Пекин. Но тон разговора изменился.

— Мы отследили их, Илья, — говорил генерал Маркхэм из Пентагона. — Тех, что на орбите. Они не предпринимают враждебных действий. Они просто висят там. Ждут.

— Они ждут доклада от своей десантной группы, — сказал Воронов. — Доклада, которого они никогда не получат.

— Что это значит? — спросил китайский представитель.

— Это значит, что теперь они знают, — ответил Воро-нов. — Они знают, что мы не беззащитны. Они знают, что здесь есть сила, способная им противостоять. Они потеряли элемент внезапности.

— И что теперь? — спросил Маркхэм. — Они улетят?

— Нет, — вмешался в разговор Константин Сергеевич, которого Воронов пригласил на этот «саммит». — Такие, как они, не улетают. Они не могут позволить себе показать слабость. Они потеряли лицо. Теперь это не просто грабёж. Теперь это месть.

Все в трёх бункерах по всему миру понимали, что он прав. Первая атака была прощупыванием. Теперь начнётся настоящая война.

— Они изменят тактику, — продолжил Артемьев. — Они не будут больше полагаться на грубую силу. Они начнут действовать умнее. Они будут искать её. Искать его, — он кивнул в сторону соседней лаборатории, где стоял резонатор. — Они будут использовать всё: диверсии, шпионаж, террор.

— Мы должны нанести удар первыми, — настаивал американский генерал. — Пока они не перегруппировались. Ударить по их флагману всем, что у нас есть.

— И спровоцировать их на ответный удар по нашим городам? — возразил Воронов. — Нет. Мы всё ещё в патовой ситуации. Они держат нас в заложниках. Мы не можем атаковать. Но и сидеть сложа руки — тоже.

Именно в этот момент Самус, уже без доспеха, в своей обычной земной одежде, вошла в кабинет. Она слышала последнюю часть их разговора.

— They have a leader, — сказала она, и все обернулись. Дмитрий тут же начал переводить. — On the flagship. He is smart. And patient. He will not attack blindly. У них есть лидер. На флагмане. Он умён. И терпелив. Он не будет атаковать вслепую.

Она подошла к голографическому столу, на котором висели изображения пиратских кораблей.

— He needs information. He will send scouts. Small ships. Stealth ships. To find me. To find the resonator. Ему нужна информация. Он пошлёт разведчиков. Маленькие корабли. Корабли-невидимки. Чтобы найти меня. Чтобы найти резонатор.

Она посмотрела прямо на Воронова.

— This is not over. This is just the beginning. Это не конец. Это только начало.

Её слова, произнесённые тихим, уставшим голосом, прозвучали как приговор. Радость от победы окончательно улетучилась. Они выиграли битву. Но теперь они видели очертания всей войны. И она была куда больше и страшнее, чем они могли себе представить. Им противостоял не просто отряд мародёров. Им противостоял умный, расчётливый и безжалостный враг. И этот враг теперь знал, что они здесь. И он шёл за ними.

* * *

Последующие дни в «Объекте-4» были похожи на затишье в эпицентре урагана. Битва закончилась, но война продолжалась — теперь уже в тишине лабораторий и аналитических центров. Атмосфера была пропитана усталостью и мрачной решимостью. Все понимали, что враг на орбите не дремлет. Он наблюдает. Изучает. И готовит свой следующий ход.

По предложению Самус, тактика землян кардинально изменилась. Генерал Воронов отдал приказ о полном радиомолчании. Все военные радары, работавшие в активном режиме, были отключены. Планета снова должна была притвориться «тёмной» и «слепой», чтобы не дать пиратам никакой информации о своих оборонительных системах. Всё слежение велось только пассивными методами — через оптические телескопы и детекторы гравитационных аномалий, подобные тому, что был у Артемьева.

Жизнь в бункере вошла в новую колею. Самус, Дмитрий и Константин Сергеевич стали ядром новой, сверхсекретной аналитической группы, которую Воронов назвал «Ахиллес». Их задачей было не просто реагировать на угрозы, а думать, как враг. Предугадывать его шаги.

Дмитрий и его новая международная команда инженеров работали над резонатором. Но теперь их целью было не создание оружия, а превращение его в самый чувствительный в мире «слух». Они учились не генерировать поле, а улавливать малейшие его колебания. Они пытались создать систему, способную засечь даже самый маленький корабль-невидимку, который попытается войти в атмосферу.

Константин Сергеевич, вместе с лучшими криптографами, изучал «чёрный ящик». Они пытались взломать его глубинные архивы, надеясь найти там информацию о пиратах — их базы, их технологии, их слабые места.

* * *

После первой, кровавой битвы «Объект-4» превратился в осаждённую крепость. Но осада была странной, тихой. Враг затаился на орбите, и жизнь в бункере вошла в новую, напряжённую рутину. Днём — изматывающие тренировки и научная работа. Ночью — тревожное ожидание.

Именно в этой рутине и начало происходить самое интересное. Началось сближение двух миров, которые ещё неделю назад не подозревали о существовании друг друга.

Сердцем этой новой, странной жизни стала солдатская столовая. Огромное, гулкое помещение, где три раза в день собирались все обитатели бункера: учёные в белых халатах, военные в камуфляже, инженеры в рабочих комбинезонах. И она. Самус.

В первые дни её появление вызывало напряжённое молчание. Когда она, переодевшись из доспеха в свою «гражданскую» мешковатую одежду, входила в столовую, разговоры стихали. Солдаты, особенно те, кто не был в бою, смотрели на неё со смесью страха и суеверного ужаса. Они видели перед собой не спасительницу, а существо, которое одним выстрелом испаряло бронесталь. Они старались садиться как можно дальше.

Самус чувствовала это отчуждение. Она садилась за отдельный столик в углу, вместе с Дмитрием и Константином Сергеевичем, и ела молча, не поднимая глаз. Еда была простой, солдатской: гречневая каша с тушёнкой, макароны по-флотски, густой, наваристый борщ. Для неё, привыкшей к безвкусным питательным гелям, это была настоящая, живая еда, и она ела с аппетитом воина, восполняющего силы.

Первым лёд тронул капитан Орлов. Он, как и его выжившие бойцы, смотрел на неё иначе. Он видел в ней не монстра, а командира, который спас его людей. Однажды за обедом он, набравшись смелости, подошёл к их столику.

— Разрешите? — спросил он, указывая на свободный стул.

Артемьев и Дмитрий удивлённо переглянулись и кивнули.

Орлов сел. Он не стал говорить о битве. Он просто начал есть свой борщ. Молча. Его присутствие было знаком. Сигналом для всех остальных. Если командир не боится, то и нам нечего.

На следующий день к их столику подсел ещё один офицер. Потом — несколько сержантов из роты Орлова. Они не навязывались с разговорами. Они просто садились рядом, молча кивали Самус в знак приветствия и начинали есть. Это было их, солдатское, признание. Они принимали её в свой круг. В свою стаю.

А затем начались тренировки. И вот тут страх окончательно сменился уважением, переходящим в восхищение.

Самус в симуляционном зале, даже без доспеха, в одном Нулевом костюме, была воплощением совершенной боевой машины. Она двигалась с такой скоростью и точностью, что лучшие бойцы спецназа выглядели рядом с ней неуклюжими новичками. Она не просто показывала приёмы. Она сражалась с ними. С каждым. По очереди.

Она не поддавалась. Она учила их на их собственных ошибках. Блокировала удар и тут же проводила контрприём, который отправлял двухметрового десантника на маты. Уходила от очереди из тренировочного автомата и через секунду оказывалась за спиной у стрелявшего, приставив к его затылку холодную сталь тренировочного ножа.

— Too slow, — говорила она. Слишком медленно.

— Too loud, — говорила она. Слишком шумно.

— You think. Don't think. Act. Ты думаешь. Не думай. Действуй.

После каждой такой тренировки они, потные, избитые, но с горящими глазами, собирались в столовой. И теперь они уже не садились за соседние столики. Они сдвигали столы вместе, образуя один большой, шумный пир.

Они начали с ней разговаривать. Сначала через Дмитрия. Спрашивали о её мире, об оружии, о врагах. Она отвечала коротко, по-военному, но отвечала. А потом они начали учить её. Своим словам. Солдатскому сленгу.

— Это не просто каша, — говорил ей здоровенный сержант по прозвищу «Медведь», показывая на свою тарелку. — Это — «шрапнель». Поняла? Шрап-нель.

— Шрап-нель, — повторяла она со своим странным акцентом, и вся компания взрывалась хохотом.

Она училась быстро. И она начала шутить в ответ. Однажды, когда «Медведь», известный своим аппетитом, потянулся за третьей порцией, она остановила его руку и, глядя ему в глаза, с абсолютно серьёзным лицом произнесла:

— Too slow.

Столовая легла от хохота. «Медведь» сначала опешил, а потом заржал громче всех. В этот момент она окончательно стала своей. Она перестала быть «объектом Зеро». Она стала «Светланой». Их Светланой. Боевой подругой, которую они были готовы защищать до последней капли крови.

Именно в этой атмосфере боевого братства и родилась идея «международного обмена опытом». Так как проект был международным, союзники — американцы и китайцы — в знак солидарности начали присылать в «Объект-4» не только оборудование, но и гуманитарную помощь. В том числе, и свои армейские сухие пайки. И однажды вечером капитан Орлов принёс в столовую несколько больших коробок.

— Ну что, бойцы? И ты, Светлана. Сегодня у нас дегустация. Посмотрим, чем кормят солдата за океаном.

Начиналась самая мирная и, возможно, самая непредсказуемая битва за всё это время. Битва желудков. И никто не знал, кто выйдет из неё победителем.

Дегустация началась с американских пайков MRE (Meal, Ready-to-Eat). Солдаты с любопытством вертели в руках невзрачные пакеты из плотного пластика песочного цвета. Внутри, в вакуумных упаковках, скрывался полноценный обед: основное блюдо, крекеры, арахисовое масло, джем, десерт и даже беспламенный химический разогреватель.

— О, цивилизация! — восхитился кто-то, активировав разогреватель и наблюдая, как из пакета валит пар. — Никаких костров и сухого спирта.

Самус наблюдала за этим процессом с профессиональным интересом инженера. Компактно. Эффективно. Химическая реакция для выработки тепла. Примитивно, но остроумно.

Первым блюдом, которое они попробовали, была «Чили с макаронами». Запах был пряным, аппетитным. Солдаты, привыкшие к простой гречке, пробовали с осторожностью.

— Неплохо, — вынес вердикт капитан Орлов. — Остренько. Но есть можно.

— Как в мексиканском ресторане, в который я Ленку водил, — добавил Дмитрий, который тоже присоединился к ужину.

Самус попробовала. Её вкусовые рецепторы, уже адаптировавшиеся к земной пище, проанализировали состав. Много белка, углеводов, но также много соли и химических консервантов. И… острота. Незнакомое, но интересное ощущение тепла, разливающееся во рту. Она молча кивнула, давая понять, что съедобно.

Настоящее испытание началось, когда они добрались до десерта — «Мраморный кекс» — и напитка, который нужно было развести водой. Кекс оказался плотным, резиновым кирпичиком, который с трудом можно было разломить.

— Этим можно гвозди забивать, — пошутил сержант «Медведь», безуспешно пытаясь откусить кусок.

А вот напиток — «Виноградный электролитный микс» — вызвал фурор. Ярко-фиолетовый, с химозным запахом, он был приторно-сладким.

— Бензин «АИ-95», со вкусом винограда, — вынес свой вердикт один из бойцов, скривившись.

Самус попробовала и то, и другое. Кекс она съела, не моргнув глазом — её метаболизм был способен извлечь калории даже из картона. А вот от напитка её системы пришли в замешательство. Её внутренние сенсоры определили зашкаливающее количество сахара и красителей. Она сделала один глоток, и её лицо, обычно непроницаемое, на долю секунды дрогнуло.

— Too… sweet, — произнесла она. Слишком сладко.

Солдаты, увидев её реакцию, покатились со смеху. Даже несокрушимая «Светлана» оказалась не готова к американскому химпрому.

Следующими на очереди были китайские пайки. Они были совершенно другими. Огромная упаковка, внутри которой — россыпь небольших пакетиков с рисом, тушёной свининой в соевом соусе, маринованными овощами и даже маленьким пакетиком с соусом чили.

— О, а вот это уже похоже на настоящую еду, — одобрительно сказал Артемьев, который тоже заглянул на «огонёк».

Рис был рассыпчатым, мясо — нежным и пряным. Всем понравилось.

— Вкусно, — признал Орлов. — Только порции маловаты. На один зуб.

Но гвоздём программы стал тот самый маленький пакетик с соусом чили. Он был ярко-красного цвета и пах так, что у всех, кто сидел рядом, заслезились глаза.

— Товарищ капитан, может, не надо? — с опаской спросил молодой солдат.

— Спецназ не отступает! — браво ответил Орлов и макнул в соус кусочек мяса.

Он положил его в рот. Секунду его лицо было спокойным. Затем оно начало медленно краснеть. Глаза округлились. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но из него вырвался лишь сдавленный хрип. Он схватил бутылку с водой и начал жадно пить.

Солдаты смотрели на это с ужасом и плохо скрываемым весельем.

— Что там, товарищ капитан?

— Огонь… — прохрипел Орлов, отпившись. — Там… жидкий огонь…

Дмитрий, как самый любопытный, тоже решил попробовать. Но он был умнее. Он лишь коснулся соуса кончиком языка. Его реакция была не менее яркой.

— А-а-а! Воды! Молока! Пожар!

Все смеялись. Все, кроме Самус.

Она с интересом наблюдала за их реакцией. Для неё это было новым. Реакция организма на химическое вещество — капсаицин. Она взяла пакетик, выдавила каплю себе на палец и спокойно отправила её в рот.

Все замерли, ожидая реакции.

Она несколько секунд сидела с абсолютно непроницаемым лицом, анализируя ощущения. Внутри её организма происходила буря. Сенсоры зафиксировали резкий скачок температуры, выброс адреналина, активацию болевых рецепторов. Любой обычный человек корчился бы от боли.

— Ну как, Свет? — с ехидцей спросил пришедший в себя Дмитрий.

Самус посмотрела на него. На её лбу выступила крошечная капелька пота. Это была единственная видимая реакция.

— Interesting chemical reaction, — произнесла она своим ровным, почти механическим голосом. — Low efficiency. Интересная химическая реакция. Низкая эффективность.

И она, как ни в чём не бывало, продолжила есть рис.

Столовая взорвалась аплодисментами и восхищёнными криками. Она не просто выдержала. Она проанализировала это как научный эксперимент. В этот вечер она окончательно и бесповоротно завоевала их сердца.

Этот интернациональный ужин, эта простая, почти детская дегустация, сделали для их сплочения больше, чем десятки совместных тренировок. Они сидели вместе — учёные, солдаты и воительница из другого мира, — смеялись, делились едой и на несколько часов забыли о войне, которая ждала их снаружи.

Они стали семьёй. Странной, невозможной, собранной из осколков разных миров. И именно эта связь, выкованная не только в бою, но и за общим столом, должна была стать их главным оружием в предстоящей, последней битве.

* * *

Атмосфера боевого братства, царившая в столовой, была лишь тонкой, хрупкой скорлупой, под которой продолжала кипеть «холодная» война. И пока солдаты смеялись над остротой китайского соуса, в аналитическом центре «Объекта-4» не смеялся никто.

Группа кибербезопасности под руководством генерала Воронова работала круглосуточно, пытаясь остановить эпидемию. Информационный вирус, запущенный пиратами, расползался по сети с пугающей скоростью. Размытые видео «битвы в Заре-17» множились, обрастая самыми невероятными слухами и теориями. Правительства США и Китая, столкнувшись с той же проблемой, были вынуждены признать, что тотальная блокировка невозможна. Они могли лишь пытаться дискредитировать эту информацию, запуская через подконтрольные СМИ опровержения, называя это «вирусной рекламой нового фильма» или «масштабной мистификацией». Но это было всё равно что пытаться вычерпать океан ведром. Зерно сомнения было посеяно. Люди начинали задавать вопросы.

— Их лидер умён, — констатировал Воронов на очередном закрытом совещании. — Он понял, что мы скрываем правду. И он бьёт в самое уязвимое место любой власти — в доверие её граждан. Он заставляет нас лгать, и с каждой ложью мы становимся слабее.

Самус, которую теперь всегда приглашали на такие совещания, слушала это молча. Она знала эту тактику. Разрушить врага изнутри, посеяв хаос и недоверие, прежде чем наносить главный удар. Это был классический приём. И он всегда работал.

— This is only the beginning, — сказала она. — He is testing your reaction. Probing your society. Это только начало. Он тестирует вашу реакцию. Прощупывает ваше общество.

* * *

Её слова оказались пророческими. Через несколько часов враг нанёс второй удар. Гораздо более точный. И гораздо более жестокий.

Это случилось тихо, без взрывов и выстрелов. Академик Семёнов, один из ведущих инженеров-ядерщиков, работавших над новым источником питания для доспеха, был вызван в кабинет генерала Воронова. Когда он вошёл, его встретило ледяное молчание. Воронов, Артемьев и Дмитрий стояли у стола и смотрели на экран.

— Что случилось, товарищ генерал? — спросил Семёнов, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Воронов молча повернул к нему экран.

Это было изображение. Фотография, присланная по зашифрованному каналу. На ней была его дочь, десятилетняя Маша. Она сидела на стуле посреди тёмной комнаты и плакала. За её спиной, в расфокусе, стояла тёмная, угадываемая фигура пирата-кихотера.

Под фотографией была одна строка на ломаном, машинном английском: «The girl for the knowledge. Stop working. Wait for contact». Девочка в обмен на знания. Прекратите работать. Ждите контакта.

Академик Семёнов пошатнулся, словно его ударили. Он схватился за край стола.

— Маша… — прошептал он. — Как?.. Они в Новосибирске…

Воронов тут же отдал приказ. Группа ФСБ, дежурившая в закрытом городке, где жила семья Семёнова, через десять минут была у его квартиры. Дверь была заперта. Никаких следов взлома. Соседи ничего не слышали. Жена и дочь просто исчезли. Они вышли в магазин и не вернулись.

В бункере воцарился ужас. Ледяной, липкий. Одно дело — сражаться с монстрами на поле боя. И совсем другое — когда эти монстры протягивают свои когти через тысячи километров и хватают за горло твою семью.

Они поняли, что враг уже не просто на орбите. Он уже здесь. На Земле. Среди них. У него есть агенты. Шпионы. Пособники. Люди, которые помогли им совершить это похищение.

Новость мгновенно разлетелась по «Объекту-4». Атмосфера братства и энтузиазма сменилась страхом и подозрением. Учёные и инженеры, ещё вчера горевшие идеей спасения мира, теперь с тревогой смотрели на свои телефоны, пытаясь дозвониться до родных. Каждый начал бояться. За себя. За своих близких. Пираты нанесли удар не в броню. Они ударили в самое сердце.

Самус смотрела на плачущего, сломленного академика Семёнова. Она видела его боль. И эта боль была ей слишком знакома. Боль потери. Боль бессилия.

Она подошла к нему. Она не стала говорить слов утешения. Она просто положила свою руку ему на плечо. Её прикосновение было твёрдым, уверенным. Затем она повернулась к Воронову. В её глазах больше не было усталости или любопытства. В них была лишь тьма. Тьма и холодная, как вакуум, ярость.

Она знала этот почерк. Этот запредельный цинизм. Эту жестокость ради жестокости. Это мог быть только он. Тот, кто убил её родителей. Тот, кого она убивала снова и снова, но кто, как феникс, каждый раз возрождался из пепла, ещё более чудовищным и безумным. Её личный демон.

— Ridley, — прошептала она одними губами.

Это имя она не произносила вслух. Но Дмитрий, стоявший рядом, услышал его. И его кровь застыла в жилах. Все его детские восторги, всё его фанатское благоговение в один миг превратились в пепел. Он знал это имя. Он знал, что оно означает.

Это означало, что им противостоял не просто флот пиратов. Им противостоял гений зла. Существо, для которого геноцид был лишь инструментом, а страдание — развлечением.

Он посмотрел на Самус и увидел в её глазах не просто решимость воина. Он увидел личную, глубокую, незаживающую ненависть. Их война только что перестала быть войной за планету. Она стала вендеттой.

И Дмитрий понял, что финал этой истории будет не просто эпическим. Он будет кровавым. И далеко не факт, что они выйдут из него победителями.

Новость о похищении семьи академика Семёнова упала на «Объект-4», как нейтронная бомба. Она не разрушила стены, но убила всё живое внутри: надежду, энтузиазм, чувство безопасности. Работа в лабораториях остановилась. Учёные, инженеры, солдаты — все сидели, прикованные к своим терминалам, вглядываясь в фотографии своих семей, сохранённые на рабочих столах, и каждый задавал себе один и тот же вопрос: «Кто следующий?»

Страх был почти осязаем. Он просачивался через гермоворота, полз по системам вентиляции, оседал холодным конденсатом на стенах. Ридли нанёс удар не по бункеру. Он нанёс удар по самой человеческой природе, по связи, которая делала их людьми.

Генерал Воронов собрал экстренный «военный совет» в своём кабинете. Присутствовали только ключевые фигуры: он, Артемьев, Дмитрий, Самус и капитан Орлов как представитель боевых подразделений.

— Он парализовал нас, — глухо сказал Воронов, глядя на экран, где всё ещё висело фото плачущей девочки. — Он нашёл наше самое уязвимое место. Мы не можем продолжать работу, пока наши лучшие специалисты боятся за свои семьи. Проект «Колыбель» на грани срыва.

— Мы должны заплатить выкуп, — сказал Дмитрий. Его голос дрожал от гнева. — Мы должны отдать ему…

— Что? — прервал его Артемьев. — Схемы резонатора? Информацию о Самус? Ты не понимаешь, Дима. Таким, как он, нельзя уступать. Заплатив один раз, мы будем платить вечно. Он получит и технологию, и убьёт заложников. Просто чтобы показать, что может.

— He is right, — подтвердила Самус. Её голос был ровным, но в его механическом тембре слышалась сталь. — Ridley does not negotiate. He dominates. Ридли не ведёт переговоров. Он доминирует. Любая уступка для него — признак слабости. А слабость он презирает и уничтожает.

— Но мы не можем просто сидеть и ждать! — воскликнул капитан Орлов. — Мы должны что-то делать!

— Мы и будем делать, — сказал Воронов, и его взгляд стал жёстким, как никогда. Он смотрел не на них, а куда-то сквозь них, в будущее. — До этого момента мы играли в оборону. Мы реагировали. Пришло время изменить правила игры.

Он встал и подошёл к большой голографической карте мира.

— Он думает, что мы боимся. Он думает, что мы будем прятаться. Он ждёт, что мы совершим ошибку. Так давайте дадим ему то, чего он хочет. Но на наших условиях.

Он повернулся к ним.

— Я объявляю о начале нового протокола. «Протокол «Экскалибур». Его цель — не оборона. А охота. Мы больше не будем ждать, пока они придут к нам. Мы сами начнём на них охотиться.

Все в комнате молчали, пытаясь осознать масштаб его слов.

— Но как? — спросил Артемьев. — У нас нет ни флота, ни…

— У нас есть кое-что получше, — прервал его Воронов. — У нас есть она.

Он посмотрел на Самус.

— До этого дня мы рассматривали вас как наш «щит». Секретное оружие для обороны. Это была ошибка. Вы не щит. Вы — меч. Самый острый меч, который когда-либо был у этой планеты. И пора пустить его в дело.

Он снова повернулся к карте.

— Он хочет информацию? Он её получит. Мы «сольём» ему дезинформацию через подставных агентов. Мы заставим его поверить, что резонатор перевозят в другое, менее защищённое место. Мы создадим приманку.

— И когда он клюнет… — начал понимать Орлов.

— Когда он пошлёт свою лучшую абордажную команду, чтобы захватить эту «приманку», их там будет ждать не горстка учёных. Их там будет ждать она, — Воронов кивнул на Самус. — И ваш отряд, капитан. Но на этот раз вы будете не живым щитом. Вы будете поддержкой. Вы оцепите район и не дадите уйти ни одной твари.

Это был дерзкий, рискованный план. Гамбит. Они собирались выманить хищника из его логова на свою территорию.

— Это решит проблему с одной группой, — заметил Артемьев. — Но не с самим Ридли. И не с его флотом на орбите.

— Это только первый шаг, — ответил Воро-нов. — Пока вы будете готовить эту операцию, я займусь вторым шагом.

Он нажал несколько кнопок на своём терминале.

— Информационная война? Он хочет играть в неё? Хорошо. Мы сыграем. Но мы будем играть по-крупному.

Он связался со своими коллегами в США, Китае и, на этот раз, в Японии.

— Господа, — сказал он по защищённой линии. — Обороны больше недостаточно. Мы переходим в наступление на всех фронтах. Я предлагаю начать совместный, беспрецедентный проект-прикрытие. Мы официально объявим о создании самого дорогого блокбастера в истории человечества. Фильма по мотивам… — он сделал паузу, — …видеоигры «Metroid».

На другом конце провода повисло ошеломлённое молчание.

— Мы привлечём лучших режиссёров, лучших актёров. Мы свяжемся с компанией Nintendo и выкупим у них права на всё, чего бы нам это ни стоило. Мы начнём по всему миру строить «съёмочные площадки», которые на самом деле будут замаскированными военными базами. Мы будем проводить «кастинги» и «учения», которые на самом деле будут набором и тренировкой бойцов для нового, международного анти-инопланетного подразделения. Любая информация о реальных событиях, которую пираты попытаются слить в сеть, будет тонуть в океане официального хайпа вокруг фильма. Мы обратим их оружие против них самих.

Это был гениальный в своём безумии план. Спрятать правду на самом видном месте. Превратить войну в пиар-кампанию.

— И пока мир будет следить за съёмками фильма… — продолжал Воронов, и его глаза холодно блестели, — …мы, втайне, начнём строить свой собственный флот. Мы форсируем все наши секретные космические программы. «Буран-2», «Шэньлун», «X-37B». Мы объединим все наши ресурсы и технологии. Мы построим корабли, способные дать им бой там, наверху.

Он закончил. В его кабинете и в двух других, на разных континентах, висела тишина. Воронов только что объявил о начале новой эры. Эры тотального, глобального сопротивления.

— Это… сработает? — неуверенно спросил Дмитрий.

Самус, которая всё это время молча слушала, подошла к голографической карте. Она посмотрела на изображение Земли, а затем на красные точки пиратских кораблей на орбите.

— It has to, — сказала она. Должно сработать.

Протокол «Экскалибур» был запущен. Человечество перестало быть жертвой. Оно само становилось охотником. И первым, на кого была объявлена эта охота, были те, кто посмел угрожать его детям.

Идея генерала Воронова о фильме-прикрытии, озвученная в тишине его кабинета, была встречена ошеломлённым молчанием. Для Дмитрия, выросшего на этой культуре, она показалась гениальной. Для Артемьева — абсурдной. Для Самус — странной, но логичной. Превратить войну в спектакль, чтобы скрыть её реальность. В этом была какая-то извращённая, но очень человеческая логика.

Но одно дело — предложить. И совсем другое — реализовать.

Первый звонок по закрытой правительственной линии был сделан в Токио. На том конце провода был не премьер-министр, а глава Кабинета по делам разведки и исследований (Naikaku Jōhō Chōsashitsu), самой секретной и влиятельной спецслужбы Японии. Разговор был коротким и предметным. Генерал Воронов, получив на то санкцию с самого верха, поделился с японским коллегой основной информацией: неопознанная угроза на орбите, связь с недавними событиями, потенциальная связь с… продуктом их национальной культурной индустрии.

Реакция японцев была сдержанной, но мгновенной. Они тоже видели аномалии на орбите. И они слишком хорошо помнили, что бывает, когда на их острова падает нечто извне. Тема «кайдзю» была в их крови. Они согласились на полное сотрудничество.

Но следующий этап был гораздо сложнее. Нужно было говорить не с разведчиками, а с бизнесменами. С корпорацией. С Nintendo.

* * *

В Киото, в минималистичном, похожем на храм современном здании штаб-квартиры Nintendo, царила атмосфера растерянности. Несколько дней назад к ним поступил официальный запрос «на высшем уровне» о срочной и конфиденциальной встрече. А теперь в их главном зале для переговоров, за столом из цельного кипариса, сидела самая странная делегация, которую они когда-либо видели.

Возглавлял её господин Танака из Министерства экономики, торговли и промышленности — понятная и привычная фигура. Но за его спиной сидели люди, которые никак не вписывались в картину. Двое — с непроницаемыми лицами и военной выправкой, представившиеся «консультантами по безопасности» из Кабинета разведки. И ещё трое — иностранцы. Гайдзин. Американец в дорогом костюме, представившийся юристом из Голливуда. И двое русских — пожилой профессор и молодой инженер, которых представили как «технических консультантов».

Напротив них сидел весь совет директоров Nintendo во главе с седовласым и невозмутимым, как буддийский монах, президентом компании.

— Господа, — начал господин Танака, — мы собрались здесь, чтобы обсудить проект беспрецедентного масштаба. Проект, имеющий стратегическое значение для будущего… нашей культурной экспансии.

Он говорил обтекаемо, но все в комнате чувствовали напряжение.

Голливудский юрист, представившийся как мистер Харрис (на самом деле — высокопоставленный сотрудник ЦРУ), тут же взял быка за рога.

— Мы, в лице консорциума студий, предлагаем вам, Nintendo, партнёрство. Мы хотим снять полнометражный, высокобюджетный фильм по вашей франшизе «Metroid». И мы готовы обсуждать любые цифры.

Президент Nintendo едва заметно улыбнулся.

— Мистер Харрис, нам поступают подобные предложения по десять раз в год. Мы очень дорожим нашей интеллектуальной собственностью и не спешим передавать её в чужие руки, какими бы ни были цифры.

— Мы понимаем, — вмешался один из «консультантов по безопасности». — Но в данном случае речь идёт не о простом фильме. Речь идёт об… аутентичности. Мы хотим создать не просто экранизацию, а самый реалистичный научно-фантастический фильм в истории. Настолько реалистичный, чтобы он стал событием. И для этого нам нужны вы. Не как продавцы лицензии, а как полноценные партнёры. И нам нужны… ваши архивы.

— Архивы? — удивился президент.

— Всё, — отрезал «консультант». — Все концепт-арты, все технические наброски, все внутренние документы, касающиеся лора вселенной. Дизайн кораблей, оружия, физиология рас… особенно… — он сделал паузу, — …Космических Пиратов.

В комнате повисла тишина. Директора Nintendo переглянулись. Это было неслыханно. Раскрыть свои внутренние, коммерческие тайны? Это было всё равно что отдать чертежи своего нового секретного процессора конкурентам.

— Боюсь, это невозможно, — вежливо, но твёрдо сказал президент. — Это наша интеллектуальная собственность. Коммерческая тайна.

И тут в разговор вступил Константин Сергеевич Артемьев. Он говорил по-русски, и Дмитрий, сидевший рядом, тихо переводил на японский (он немного учил его в университете, увлёкшись аниме).

— Господа, — сказал Артемьев, и его спокойный, стариковский голос заставил всех прислушаться. — Мы понимаем ваше беспокойство. Позвольте мне, как учёному, объяснить. Мы живём в удивительное время. Время, когда фантастика становится реальностью. Иногда — пугающей реальностью.

Он положил на стол планшет и вывел на него изображение. Это была не схема из игры. Это был реальный, обработанный снимок со спутника-шпиона. Размытый, но узнаваемый обломок на орбите Марса. С тем самым символом.

— Этот снимок сделан семь лет назад. А вот это… — он сменил картинку. На экране появился концепт-арт пиратского истребителя из архивов игры Metroid Prime, который Дмитрий нашёл в сети. — …этот рисунок сделан вашими художниками пятнадцать лет назад.

Он смотрел прямо в глаза президенту Nintendo.

— Как вы это объясните?

Президент и совет директоров молча смотрели на два изображения. На совпадение, которого не могло быть.

— Ваши художники, ваши сценаристы… — продолжал Артемьев. — Они гении. Они не просто выдумывали. Они… предчувствовали. Они уловили какие-то сигналы из ноосферы, из коллективного бессознательного. Они нарисовали то, что, как мы теперь знаем, реально существует. И теперь нам нужна ваша помощь, чтобы понять, с чем мы столкнулись. Нам нужны не ваши коммерческие тайны. Нам нужны ваши пророчества.

Тишина была оглушительной. Концепция была настолько безумной, настолько выходящей за рамки привычной бизнес-логики, что она… сработала. Президент Nintendo, человек, который всю жизнь продавал сказки, вдруг понял, что одна из его сказок обернулась правдой.

Он долго молчал, глядя на экран. Затем он медленно кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Вы получите всё, что вам нужно. Но на одном условии.

— Каком? — спросил мистер Харрис.

— Наша компания будет иметь полный творческий контроль над фильмом, — сказал президент, и в его глазах блеснул огонёк старого, хитрого дельца. — И мы хотим, чтобы в качестве главного консультанта по реализму выступил создатель этой вселенной, господин Сакамото. Если уж спасать мир, то делать это нужно красиво. И с уважением к первоисточнику.

Мистер Харрис и «консультанты» переглянулись. Они ожидали чего угодно — требований денег, процентов, акций. Но не этого.

— Договорились, — сказал Харрис, пряча улыбку.

Первый, самый сложный бастион был взят. Информационная война началась. И началась она не с приказов генералов, а со странной, почти сюрреалистической встречи в храме видеоигр, где наука столкнулась с искусством, а реальность — с самой смелой фантазией.

* * *

Пока в Киото юристы и шпионы вели тонкую игру, по всему миру, на затерянных в пустынях и тайге «съёмочных площадках», начиналась совсем другая работа. Грубая. Грязная. И предельно реальная.

Первая группа отобранных бойцов прибыла на российскую базу «Экскалибур-Север», замаскированную под строительство декораций к фильму в глухой сибирской тайге. Это были тридцать человек: десять бойцов российского спецназа «Альфа», десять — американской «Дельты», и десять — китайского «Снежного барса». Их доставили по отдельности, под покровом ночи, не объяснив до конца цели миссии. Они знали лишь, что это сверхсекретные международные учения.

Они были лучшими из лучших. Мастера своего дела. Ветераны десятков конфликтов. Они смотрели друг на друга с плохо скрываемым недоверием и профессиональным любопытством. Атмосфера была напряжённой.

Их встретил капитан Орлов.

— Джентльмены, — сказал он, обращаясь к ним на английском, который стал официальным языком подразделения. — Добро пожаловать. Забудьте о своих нашивках, званиях и прошлом. С этого дня вы — одна команда. Отряд «Экскалибур». Ваша задача — научиться сражаться с противником, которого вы не можете себе даже вообразить. И ваш инструктор… уже ждёт.

Он провёл их в главный тренировочный комплекс — огромный ангар, переоборудованный в многоуровневый лабиринт, имитирующий коридоры космической станции. В центре, в луче света, их ждала она.

Самус. Без доспеха, в своём простом синем Нулевом костюме. Она стояла неподвижно, и её спокойный, оценивающий взгляд прошёлся по каждому из них.

Солдаты замерли. Они ожидали увидеть седого полковника, инструктора-ветерана. А увидели высокую, атлетичную женщину. На лицах некоторых промелькнула скептическая усмешка.

— Это и есть наш «невообразимый противник»? — прошептал один из американцев своему товарищу.

Самус, казалось, услышала его. Она сделала шаг вперёд.

— First lesson, — произнёс её голос, усиленный динамиками зала. — Do not underestimate your opponent. Первый урок. Не недооценивайте своего противника.

Она указала на самого крупного из бойцов, двухметрового гиганта из отряда «Альфа».

— You. Attack me. Ты. Атакуй меня.

Солдат, усмехнувшись, хрустнул костяшками и пошёл на неё. Он не собирался бить всерьёз. Просто показать «девочке», где её место. Он сделал выпад, пытаясь схватить её за плечо.

То, что произошло дальше, никто не успел толком разглядеть.

Движение Самус было плавным, почти ленивым. Она ушла с линии атаки, её рука метнулась вперёд, как змея, она схватила его за запястье, развернула и, используя его же инерцию, бросила через бедро. Десантник, весивший сто двадцать килограммов, пролетел по воздуху и с грохотом рухнул на маты. Прежде чем он успел вздохнуть, она уже сидела на его груди, прижав его локоть к полу в болевом захвате.

— Lesson two, — сказала она, глядя на ошеломлённых солдат. — Size does not matter. Speed and technique matter. Урок второй. Размер не имеет значения. Имеют значение скорость и техника.

Она отпустила бойца и встала. Усмешки исчезли. На их месте появилось уважение.

И начались тренировки. Это был ад. Самус гоняла их до полного изнеможения. Она ломала их привычки, их тактику, всё, чему их учили годами.

Она учила их двигаться. Не ходить, а скользить. Использовать стены, перекаты, прыжки. Она заставляла их часами ползать по узким вентиляционным шахтам, которые были частью тренировочного комплекса.

Она учила их стрелять. Не очередями, а короткими, точными выстрелами. Она создала для них симуляцию, где они должны были поражать цели размером с монету, которые появлялись на долю секунды.

Она учила их думать в трёх измерениях. Они сражались в симуляторах с нулевой гравитацией. Они учились вести бой на потолке и стенах, используя магнитные ботинки.

Но главное — она учила их сражаться вместе. Она разбила их на интернациональные тройки: русский, американец, китаец. Она заставляла их доверять друг другу, прикрывать друг друга, понимать друг друга без слов. Старое недоверие, национальная гордость — всё это сгорало в горниле её тренировок. Они переставали быть русскими, американцами, китайцами. Они становились бойцами «Экскалибура».

Параллельно шла работа над их новым снаряжением. Дмитрий, ставший теперь одним из ведущих конструкторов проекта, постоянно курсировал между «Объектом-4» и базой. Он привозил новые прототипы, которые солдаты тут же тестировали в «полевых» условиях.

Они получили лёгкие экзо-костюмы, которые не делали их суперменами, но позволяли бежать быстрее, прыгать выше и нести больше снаряжения.

Они получили новые штурмовые винтовки «Аргус», которые могли переключаться между стандартными пулями и электротермохимическими зарядами.

Они получили новые шлемы с тактическим визором, созданным по образу и подобию визора Самус, который выводил на экран данные о противнике и союзниках.

Самус была для них не просто инструктором. Она стала их командиром. Их «Валькирией». Они видели в ней не женщину, а воплощение войны. Она была требовательной, беспощадной, но справедливой. Она никогда не повышала голос. Её спокойное «Again» (Ещё раз) после очередной неудачи было страшнее любой ругани.

Однажды вечером, после особенно тяжёлой тренировки, капитан Орлов, вытирая пот с лица, подошёл к ней.

— Мы никогда не сможем драться, как вы, — сказал он.

— You don't have to, — ответила она, глядя на уставших, но сплочённых бойцов. — You are not one warrior. You are thirty. You fight as one. That is your strength. Вы и не должны. Вы не один воин. Вас тридцать. Сражайтесь, как один. В этом ваша сила.

Она учила их не быть похожими на неё. Она учила их быть чем-то новым. Первым отрядом землян, способным дать отпор угрозе из космоса. Она ковала меч. И этот меч с каждым днём становился всё острее.

* * *

Шантаж, устроенный Ридли, был не просто актом жестокости. Это была ошибка. Он думал, что нанесёт удар по моральному духу проекта, но он лишь разбудил в своих противниках холодную, расчётливую ярость. Генерал Воронов, получив карт-бланш с самого верха, решил превратить эту угрозу в возможность. Возможность нанести ответный удар.

Операция была разработана лично Самус. Она знала, как думает Ридли, как действуют его элитные агенты. План был прост и дерзок, как лезвие ножа.

Этап первый: Приманка.

Группа кибер-войск Воронова, усиленная помощью американских и китайских коллег, начала сложную игру. Они позволили агентам Ридли «взломать» один из защищённых каналов связи. По этому каналу они начали «сливать» дезинформацию. Панические сообщения о том, что проект на грани срыва. Что академик Семёнов сломлен и готов к сотрудничеству. Что он передаст флешку с ключевыми данными по резонатору в обмен на гарантии безопасности для своей семьи.

Место встречи было выбрано не случайно. Огромный, заброшенный складской комплекс в промышленной зоне Новосибирска. Лабиринт из бетона и ржавого железа, с десятками потенциальных точек для засады. Пираты, уверенные в своём технологическом превосходстве и в том, что им будет противостоять лишь горстка испуганных фсбшников, проглотили наживку.

Этап второй: Ловушка.

За двое суток до «встречи» в Новосибирск под видом съёмочной группы фильма «Metroid» прибыл транспортный самолёт. Он привёз не камеры и осветительное оборудование, а первую боевую группу «Экскалибур»: капитана Орлова и его лучшую, уже слаженную интернациональную тройку — русского «Медведя», американца по прозвищу «Шедоу» (Тень) и китаянку-снайпера с позывным «Дракон». И, конечно, саму Самус.

Они не стали штурмовать конспиративную квартиру, где держали заложников. Самус знала, что она, скорее всего, заминирована. Их целью были сами агенты, которые придут на встречу.

В ночь операции складской комплекс был похож на потревоженный муравейник. Бойцы «Экскалибура», облачённые в свои новые экзо-костюмы, двигались в темноте, как призраки. «Дракон» заняла снайперскую позицию на крыше соседнего элеватора, откуда простреливался весь комплекс. Орлов, «Медведь» и «Шедоу» рассредоточились внутри главного склада, в тенях, среди гор старых ящиков и оборудования.

Самус была в центре. Она, в своём полностью заряженном и отремонтированном доспехе, ждала в условленном месте встречи, изображая «группу захвата», которая должна была принять флешку от Семёнова.

Этап третий: Схватка.

Пираты прибыли точно в назначенное время. Но это была не просто пара агентов. С крыши соседнего здания, используя личные стелс-генераторы, спрыгнули четыре фигуры. Это были элитные убийцы, лучшие из тех, что были у Ридли на Земле. Они были вооружены не только энергетическими косами, но и игольчатыми пистолетами, стрелявшими отравленными дротиками.

Они ожидали увидеть испуганного учёного. А увидели её.

Самус стояла в центре зала, и свет луны, падавший сквозь разбитое окно, отражался от её оранжевой брони.

— You are late, — произнёс её механический голос. Вы опоздали.

Бой начался без предупреждения. Два пирата, стрекоча от ярости, бросились на неё. Двое других растворились в тенях, пытаясь обойти её с флангов.

Но они не знали, что они уже в ловушке.

В тот момент, когда фланговые пираты пробегали мимо груды старых контейнеров, из темноты выросли две тени. «Медведь», со своим тяжёлым штурмовым пулемётом, и «Шедоу», с двумя автоматическими пистолетами.

— Surprise, mother… — прорычал американец, открывая огонь.

Пираты, не ожидавшие засады, были застигнуты врасплох. Огонь с двух сторон, пули нового образца, которые пробивали их броню, заставили их отступить, искать укрытие.

В это же время Самус разбиралась с двумя штурмовиками. Это был не танец, как в реакторном зале. Это была быстрая, жестокая работа. Она не уклонялась. Она шла напролом. Она приняла удар косы на своё плечо — броня выдержала, посыпались лишь искры. И тут же ответила выстрелом из бластера в упор, который снёс нападавшему пол-шлема. Второго она просто схватила, подняла в воздух и, используя как живой щит, бросилась на двух оставшихся.

Всё было кончено за тридцать секунд.

Капитан Орлов, который координировал операцию из укрытия, вышел на связь.

— «Дракон», доложи обстановку.

— Четыре цели нейтрализованы, — донёсся спокойный женский голос из наушника. — Вижу тепловые сигнатуры в здании напротив. Квартира на четвёртом этаже. Заложники там. Ещё два… нет, три противника.

— Принято, — сказал Орлов. — Самус, мы идём.

— Negative, — ответила она. — I'll go. Нет. Я пойду.

Она не стала ждать. Активировав реактивные ускорители, она выпрыгнула в разбитое окно склада, взмыла на крышу и, перепрыгивая с одного здания на другое, устремилась к дому, где держали семью Семёнова.

Бойцы «Экскалибура» могли лишь смотреть ей вслед, восхищаясь её скоростью и мощью.

— Чёрт, — выдохнул «Шедоу», перезаряжая пистолеты. — Я хочу себе такую же броню.

* * *

Для десятилетней Маши Семёновой последние два дня были похожи на страшный, бесконечный сон. Сон, в котором пахнет пылью, сыростью и чем-то ещё, чужим и пугающим. Её мир, состоявший из школы, друзей и любимого папы-учёного, рухнул в тот момент, когда на выходе из магазина к ним с мамой подошли двое мужчин в тёмных очках. Они ничего не сказали, просто показали маме что-то на экране телефона, и мама, побелев, крепко сжала её руку и послушно пошла за ними.

Их привезли в эту чужую, пустую квартиру. И здесь она впервые увидела их. Монстров.

Они не были похожи на монстров из мультиков. Они были хуже. Высокие, как шкафы, похожие на гигантских, злых кузнечиков. Они не говорили, а щёлкали и стрекотали. Их огромные, радужные глаза, казалось, смотрели сквозь неё. Мама обнимала её, закрывала ей глаза, шептала, что всё будет хорошо, что папа их скоро заберёт. Но Маша, выглядывая из-за маминого плеча, видела, как один из монстров чистит свою страшную светящуюся косу, и не верила.

Они не трогали их. Они просто были рядом, и их молчаливое, чужое присутствие было страшнее любых угроз. Иногда один из них подходил к окну и долго смотрел на ночной город. Иногда они переговаривались на своём стрекочущем языке. Маша не понимала слов, но улавливала в их «речи» нетерпение и злость.

* * *

В ту ночь всё изменилось. С улицы донеслись звуки выстрелов, похожие на хлопки петард. Монстры в квартире встревожились. Один из них, самый главный, подошёл к окну, что-то прострекотал в рацию на своём запястье, но в ответ, видимо, была тишина.

Он разозлился. Он повернулся к ним, к Маше и её маме, и сделал шаг вперёд, подняв свою косу. Мама вскрикнула и заслонила Машу собой.

И в этот момент входная дверь квартиры, стальная, обитая дерматином, просто взорвалась внутрь. Не от выстрела. Она была выбита одним, чудовищным ударом.

На пороге, в облаке пыли и щепок, стояла Она.

Маша видела её всего секунду, но эта картина врезалась в её память навсегда. Огромная. Оранжевая. Светящаяся. Как рыцарь из папиных книжек про короля Артура. Только вместо меча у неё была пушка.

Монстры, которые казались Маше непобедимыми, отреагировали мгновенно. Они бросились на Неё. Один — спереди, двое других попытались зайти с боков.

То, что произошло дальше, было не боем, а вспышкой. Ослепительный свет. Грохот. Ещё один. Мама закричала и ещё крепче прижала её к себе, закрывая ей глаза. Маша слышала лишь жуткий визг, стрекот, звук рвущегося металла и глухие, тяжёлые удары. Всё закончилось так же быстро, как и началось.

Когда мама, дрожа, отняла руки от её лица, Маша увидела, что комната изменилась. Стены были забрызганы чем-то жёлтым и светящимся. Монстров больше не было. Были лишь их сломанные, дымящиеся останки.

А посреди всего этого стояла Она. Огромная, закованная в броню воительница. Она медленно повернула свой шлем в их сторону. Зелёный визор, казалось, заглядывал прямо в душу. Маша не испугалась. Она почему-то знала, что этот рыцарь — добрый.

Воительница постояла так несколько секунд, словно убеждаясь, что они в безопасности. Затем в её шлеме раздался щелчок, и она медленно, с шипением пневматики, сняла его.

Под шлемом оказалось лицо. Уставшее, строгое, но человеческое. Лицо женщины со светлыми волосами и очень грустными, как ей показалось, глазами.

Эта женщина-рыцарь подошла к ним. Её шаги были тяжёлыми, гулкими. Она опустилась перед ними на одно колено, чтобы быть с ними на одном уровне. Её доспех, такой грозный в бою, теперь казался просто неуклюжей, большой скорлупой.

Она посмотрела на плачущую маму, потом на Машу.

— Vse… khorosho? — произнесла она на ломаном, странном русском. Всё хорошо?

Маша, заворожённая, не смогла ответить. Она просто смотрела на неё. На её лицо, на её странный синий костюм под бронёй.

И тогда женщина сделала что-то совсем неожиданное. Она порылась в одном из подсумков на своём поясе и достала оттуда… шоколадку. Немного помятую, в солдатской упаковке.

— Eto… tebe, — сказала она, протягивая шоколадку Маше. Это… тебе.

Маша, помедлив секунду, взяла шоколадку. Она была тёплой.

В этот момент в квартиру ворвались другие люди. Солдаты. Они были в другой, более простой броне. Они закричали что-то, подбежали к ним. Один из них, с добрыми глазами, начал говорить с мамой, успокаивать её.

А женщина-рыцарь просто встала, надела свой шлем, и её лицо снова скрылось за зелёным стеклом. Она, не сказав больше ни слова, повернулась и вышла из разрушенной квартиры.

Позже, когда их уже вывели на улицу и укутали в тёплые одеяла, Маша, сидя в машине скорой помощи, всё ещё сжимала в руке эту шоколадку. Она не съела её. Это был её трофей. Доказательство того, что даже в самом страшном сне может появиться добрый, оранжевый рыцарь, который прогонит монстров и подарит тебе шоколадку.

Она не знала её имени. Но она знала, что никогда не забудет её грустные, уставшие глаза. И она знала, что, когда вырастет, она тоже хочет быть такой же. Сильной. И доброй.

Прошло два месяца с момента битвы за «Объект-4». Два месяца тишины на орбите и лихорадочной, скрытой от глаз работы на Земле. И за эти два месяца мир изменился до неузнаваемости. Правда, он сам этого ещё не понял.

Информационная машина, запущенная Вороновым и его международными партнёрами, работала на полную мощность. Новость о фильме «Metroid» стала главным культурным событием года.

Голливуд:

На роль Самус Аран была утверждена Эвелин Рид — звезда первой величины, известная своей атлетической подготовкой и ролями в боевиках. Её первые интервью разлетелись на цитаты: «Я хочу показать не просто солдата, а женщину, несущую на своих плечах груз вселенского одиночества. Это будет трагедия в духе Шекспира, но с бластерами». Фанаты были в восторге.

В сети появились первые «слитые» концепт-арты. На них были изображены доспехи, корабли, планеты. Арт-дизайнерами проекта были назначены лучшие художники индустрии, но на самом деле они лишь адаптировали и «огражданивали» реальные чертежи и схемы, которые им втайне предоставляли из «Объекта-4». Мир восхищался «невероятным реализмом» и «вниманием к деталям», не подозревая, что это не фантазия, а почти документалистика.

Интернет-пространство:

YouTube был завален контентом. Каналы, посвящённые кино, разбирали каждую новость. Игровые блогеры записывали многочасовые стримы, анализируя лор вселенной. Но самый интересный контент генерировали конспирологи.

«Вы заметили, что «случайные» вспышки метеоров по всему миру идеально совпадают с местами строительства «съёмочных площадок»? Они что-то строят! Оружие! Защитный купол!» — вещал с экрана популярный теоретик заговора, и его аудитория росла с каждым днём.

«А что, если битва в Заре-17 была реальной? И теперь правительство пытается скрыть это, превратив в фильм? Это классическая операция прикрытия!» — утверждал другой.

Их голоса, которые раньше считались маргинальными, теперь звучали в унисон с официальной шумихой, создавая идеальный «белый шум». Правда и вымысел смешались в такой тугой клубок, что отделить одно от другого стало невозможно. Агенты Ридли, пытавшиеся донести до мира правду, обнаружили, что их голоса просто тонут в этом рёве. Их реальные фото и видео теперь выглядели как жалкие подделки на фоне высококачественных «промо-материалов» к фильму.

Реакция героев:

В «Объекте-4», в редкие минуты отдыха, они тоже следили за этим безумием. Для Дмитрия это было сюрреалистическим опытом. Он, который всю жизнь был потребителем этой культуры, теперь оказался по ту сторону экрана.

— Они обсуждают угол наклона бронепластин на её наплечнике, — говорил он, показывая Артемьеву очередной форум. — Спорят, канонично это или нет. Если бы они только знали, что эту «неканоничную» форму предложил я, потому что она лучше рассеивает плазменный заряд…

Константин Сергеевич на это лишь качал головой, бормоча что-то о «постмодернизме и симулякрах».

Но самая интересная реакция была у Самус.

Однажды вечером Дмитрий показал ей отрывок из развлекательного шоу, где показывали первые пробы актрисы Эвелин Рид в костюме. Это не был настоящий силовой доспех. Это был лёгкий, красивый макет, созданный для съёмок. Актриса, эффектно вскинув руку с бутафорской пушкой, произнесла какую-то пафосную фразу.

Самус долго молча смотрела на экран. На эту красивую, голливудскую женщину, которая пыталась её изображать.

— She will play me? — спросила она. Она будет меня играть?

— Да, — кивнул Дмитрий. — Она — звезда. Считается одной из лучших.

Самус снова посмотрела на экран. На идеальную укладку актрисы, выглядывающую из-под шлема. На её чистенький, ни разу не поцарапанный доспех.

— She is not… like me, — сказала она тихо. Она не… похожа на меня.

— Чем? — не понял Дмитрий.

— Her eyes. They are not hungry. Её глаза. Они не голодные.

В этой простой фразе было всё. Вся пропасть между глянцевой картинкой и страшной реальностью. Дмитрий посмотрел на Самус — на её уставшее лицо, на шрамы, которые он начал замечать на её руках, на её взгляд, в котором навсегда застыла память о десятках проигранных и выигранных битв. И он понял, о чём она говорит.

— Но знаешь, — добавил он, пытаясь её подбодрить. — Миллионы людей по всему миру сейчас сходят с ума по тебе. Ты стала… популярнее, чем рок-звёзды.

Он показал ей несколько фанатских артов. Некоторые были героическими. Некоторые — довольно откровенными, где художники пытались представить, что скрывается под её бронёй.

Она смотрела на это с тем же отстранённым любопытством, с каким энтомолог изучает странное насекомое.

— Humans are strange, — заключила она, и Дмитрий не смог с ней не согласиться.

Этот мир-спектакль, эта глобальная постановка, была их главным щитом. Она давала им время. Время на то, чтобы закончить подготовку к реальной, некинематографичной войне. Время на то, чтобы достроить свои секретные корабли, натренировать своих солдат и подготовить своё главное оружие.

Но пока они играли в эту сложную игру, их противник тоже не дремал. Он не обращал внимания на шум. Он ждал. Он анализировал. И он готовил свой собственный, последний акт этой пьесы. Акт, в котором не будет спецэффектов. Будет только огонь, боль и месть. И главным актёром в нём собирался стать он сам.

* * *

За оглушительным шумом кино-хайпа и интернет-баталий скрывалась тишина. Глубокая, сосредоточенная тишина секретных лабораторий, сборочных цехов и тренировочных баз. «Протокол «Экскалибур» набирал обороты, и его масштабы уже выходили далеко за рамки первоначального плана.

Строительство флота.

На трёх затерянных точках планеты — на Байконуре в Казахстане, на мысе Канаверал в США и на космодроме Вэньчан в Китае — под видом подготовки к «съёмкам космических сцен» развернулось беспрецедентное строительство.

Старые, законсервированные проекты были извлечены из архивов и получили новую жизнь. Российские инженеры, используя опыт программы «Энергия-Буран», в авральном режиме достраивали второй лётный экземпляр орбитального корабля, который десятилетиями пылился в ангаре. Но теперь вместо плиток теплозащиты его покрывали композитными бронепанелями, созданными по технологиям, подсказанным Самус.

Американцы реанимировали программу «Constellation», но вместо лунных модулей их новые корабли «Орион» оснащались боевыми лазерными системами и ЭМИ-излучателями. Китайцы же, используя свои наработки по программе многоразового космоплана «Шэньлун», строили целую эскадрилью быстрых, юрких перехватчиков.

Это был не полноценный звёздный флот. Это были, по сути, «космические истребители», не способные на гиперпрыжки. Их задачей было одно: дать бой на низкой орбите Земли. Защитить свой дом. Самус, Дмитрий и Артемьев, как главные консультанты, проводили бесконечные часы на сеансах видеосвязи с конструкторскими бюро по всему миру, внося коррективы, предлагая решения, адаптируя свои знания к земным реалиям.

Создание армии.

Базы «Экскалибур» по всему миру превратились в настоящие академии будущего. Отряды, прошедшие первый курс обучения у Самус, теперь сами становились инструкторами, обучая новые группы рекрутов. Бойцы «Экскалибура» стали легендой среди военных. Попасть в их ряды стало высшей честью.

Их готовили не просто как солдат. Их готовили как охотников. Они изучали ксенобиологию (на основе данных из комлинка Самус), тактику боя в замкнутых пространствах, основы инженерного дела. Каждый боец «Экскалибура» был не просто стрелком, а универсальным специалистом, способным в полевых условиях починить свой экзо-костюм или взломать пиратский терминал.

Их главным оружием становился интеллект и командная работа. Они учились доверять друг другу слепо, понимать союзника из другой страны по одному жесту, по одному взгляду. Национальные различия стирались, рождалась новая, наднациональная военная элита. Первая армия Земли.

Работа героев.

Самус, Дмитрий и Константин Сергеевич стали мозгом и сердцем этой тихой революции. Они больше не жили в маленькой квартире. Их домом стал «Объект-4».

Константин Сергеевич, получив доступ к данным всех радиотелескопов мира, занимался тем, о чём мечтал всю жизнь. Он слушал космос. Но теперь он искал не следы разума, а следы угрозы. Он создал глобальную сеть раннего оповещения, способную зафиксировать малейшую аномалию, любой корабль, выходящий из гиперпространства за миллионы километров от Земли.

Дмитрий возглавил R&D-отдел. Его резонатор, размноженный и усовершенствованный, стал основой новой планетарной системы защиты «Купол». Сеть из десятков таких установок, размещённых по всему миру, могла создать над планетой непроницаемый для большинства видов связи и сенсоров щит. Но главной его страстью стала работа над «проектом Икар» — созданием первого земного гипердвигателя. Чертежи были основаны на принципах, которые он понял, изучая «чёрный ящик». Это была работа на десятилетия, но он верил, что именно она, а не оружие, станет настоящим пропуском человечества в галактическое сообщество.

А Самус… Самус нашла для себя новую роль. Она была главным военным советником, инструктором, инженером. Но в редкие часы отдыха она занималась другим. Она изучала Землю. Она читала книги. Слушала музыку — от Баха до Цоя. Она смотрела на картины в виртуальных музеях. Она открывала для себя человечество.

Она видела его жестокость, его глупость, его страхи. Но она видела и его красоту, его стойкость, его невероятную тягу к творчеству. Она, выросшая в мире войны и функциональности, впервые столкнулась с миром, где существовали такие бесполезные, но такие важные вещи, как поэзия, живопись, музыка.

Однажды Дмитрий застал её в медиа-зале. Она сидела в темноте и слушала «Лунную сонату» Бетховена. Она не заметила его. Она просто сидела, и по её щеке, которую он впервые видел абсолютно беззащитной, медленно катилась слеза.

Она, которая никогда не плакала, потеряв родителей, сражаясь с монстрами, умирая и воскресая, плакала от простой, печальной и прекрасной музыки, написанной глухим человеком триста лет назад.

В этот момент Дмитрий понял, что они защищают не просто планету. И не просто человечество. Они защищают всё то, что делало их людьми. Всё то, чего была лишена она. И всё то, что она, возможно, впервые в жизни начала для себя обретать.

Эта тихая, скрытая от всех работа была их настоящей войной. Войной за будущее. И они выигрывали её. Каждый день. С каждой новой деталью, с каждым новым солдатом, с каждой новой нотой, услышанной Самус.

Но их враг тоже не дремал. Он позволил им эту передышку. Он дал им время построить свои песочные замки. Потому что он знал, что скоро придёт прилив. И этот прилив собирался возглавить он сам. И он смоет всё.

* * *

Далеко от Земли, за кольцами Сатурна, в тени гигантского астероида, затаился он. Флагман пиратского флота «Коготь Ненависти». Это не был корабль в привычном понимании. Это был уродливый гибрид, сросшийся из обломков десятков других судов, покрытый шрамами и зазубринами от бесчисленных битв. Он был похож на своего капитана — сломанный, но смертоносный.

Внутри, на командной палубе, царила атмосфера страха. Пираты, существа, не знавшие жалости, сами дрожали, когда он проходил мимо. Они боялись не его приказов. Они боялись его настроения.

Ридли сидел на своём троне из костей и металла и наблюдал.

Он видел всё. Он видел запуск их кино-проекта и смеялся над этой примитивной уловкой. Он видел строительство их баз и кораблей, благодаря крошечным стелс-дронам, которые уже давно были в системе. Он позволил им уничтожить своих агентов на планете. Он позволил им почувствовать вкус победы.

Всё это было для него лишь прелюдией. Развлечением. Он, как гроссмейстер, играющий с ребёнком, давал своему противнику сделать несколько ходов, прежде чем объявить мат.

Он смотрел на голографическое изображение Земли. Красивая, голубая, полная жизни. Полная страха. Он мог бы уничтожить её. Приказать своему флоту начать бомбардировку, и через несколько часов эта планета превратилась бы в выжженный, радиоактивный шар.

Но это было бы слишком просто. Слишком скучно.

Его цель была не здесь. Его цель была она. Самус. Мысль о ней была единственным, что заставляло его чувствовать хоть что-то, кроме презрения к остальной вселенной. Ненависть. Чистая, незамутнённая, всепоглощающая ненависть, которая была для него смыслом жизни. Она была единственной, кто бросал ему вызов. Единственной, кто видел его не богом, а монстром. И она должна была заплатить за это.

Он хотел не просто убить её. Он хотел её сломать. Он хотел, чтобы она увидела, как этот хрупкий, тёплый мирок, который она так отчаянно пытается защитить, сгорает в огне. Он хотел, чтобы она умерла в отчаянии, зная, что это она принесла эту смерть.

Он медленно поднялся. Его кибернетическое тело, изуродованное в десятках битв с ней, было произведением больного искусства. Металл врос в кости. Провода пульсировали под полупрозрачной кожей. Одна из лап была заменена на грубый протез с плазменным когтем. На его груди зиял огромный шрам, оставленный её лучом — вечное напоминание об их последней встрече.

— Пора, — проскрежетал он. — Развлечение окончено.

Он не стал отдавать приказ по громкой связи. Он просто посмотрел на своего лейтенанта, и тот, дрожа, бросился выполнять невысказанную команду.

По всему кораблю взвыли сирены. Флот, до этого дремавший на орбите, ожил. Пять кораблей сопровождения начали снижение, направляясь к заранее определённым целям — к базам «Экскалибур» в Неваде и Тибете, к космодромам, к промышленным центрам. Это были отвлекающие удары, призванные посеять хаос и сковать силы землян.

А главный удар должен был нанести он сам. Его флагман, «Коготь Ненависти», медленно, как пробудившийся левиафан, отделился от астероида и начал свой путь к Земле. Его цель была одна. «Объект-4». Россия.

Ридли стоял на капитанском мостике и смотрел на приближающийся голубой шар. Он не думал о тактике. Он не думал о стратегии. Он думал о её глазах. О том, как он увидит в них ужас, когда она поймёт, что проиграла.

Он был не просто завоевателем. Он был художником, и его единственным произведением было страдание. И сегодня он собирался написать свой шедевр. Кровью целой планеты.

В «Объекте-4» тревога взвыла, как раненый зверь.

— Движение! — крикнул оператор слежения. — Все шесть объектов! Идут на снижение! Разделяются!

На главной карте вспыхнули десятки новых красных маркеров. Удары наносились по всему миру.

— Они атакуют, — сказал Воронов, и его лицо превратилось в каменную маску. — «Экскалибур-Север», доложить!

— Нас атакуют, товарищ генерал! — донёсся из динамиков голос капитана Орлова, перекрываемый грохотом взрывов. — Пытаются прорвать периметр! Мы держимся!

Война началась. По всей планете.

— А флагман? — спросил Артемьев. — Где их главный корабль?

— Он… он идёт сюда, — ответил оператор, и в его голосе был страх. — Прямо на нас.

Дмитрий и Самус переглянулись. Они оба поняли.

— He is coming for me, — сказала она. Он идёт за мной.

Это был не просто бой. Это была дуэль. Король пиратов лично явился, чтобы забрать свою королеву. Или её голову.

Самус, не говоря ни слова, развернулась и пошла. В сборочный цех. К своему доспеху. Она знала, что её ждёт. Она знала, кто её ждёт.

И она была готова. Эта битва должна была состояться. Рано или поздно. И лучше здесь и сейчас. Пока у неё за спиной есть мир, который стоит того, чтобы за него умереть.

Она шла по коридору, и на её лице не было ни страха, ни ненависти. Была лишь холодная, спокойная, как лёд в пустоте космоса, решимость. Она шла на встречу со своей судьбой. Со своим прошлым. И со своим главным кошмаром.

* * *

Для всего остального мира Апокалипсис начался внезапно. В один миг небо, до этого бывшее символом мира, бесконечности и романтических мечтаний, превратилось во фронт. Без объявления войны. Без ультиматумов.

Над пустыней Невада, в раскалённом полуденном воздухе, где обычно рисовали белые следы лишь истребители с базы «Неллис», из ниоткуда materialized_ пиратский крейсер. Он не выходил из облаков, которых здесь просто не было. Он просто появился, как сбой в матрице, как тёмное, рваное пятно на безупречной синеве. Его стелс-система, отключённая перед атакой, оставила в атмосфере лёгкое, радужное искажение, похожее на марево над горячим асфальтом.

На базе «Экскалибур-Вест», замаскированной под гигантскую съёмочную площадку с бутафорскими марсианскими пейзажами, тревога взвыла за долю секунды до того, как их радары вообще смогли что-то засечь.

— Внимание! Неопознанный объект в секторе «Зулу»! Не баллистическая цель! Повторяю, не баллистическая!

Но пираты не стали ждать, пока земляне опомнятся. Из днища крейсера, похожего на ржавый зазубренный клинок, вырвался первый залп. Это были не ракеты. Это были сгустки перегретой плазмы, которые с воем устремились вниз. Они ударили не по самой базе, а по периметру, по «декорациям». Гигантские фанерные скалы и павильоны, изображавшие марсианские колонии, вспыхнули, как спички, превращаясь в столбы чёрного, ядовитого дыма. Это был психологический удар. «Мы здесь. Мы видим вас. И мы можем сжечь всё, что вам дорого».

Но вместо испуганных «киношников» их встретил шквал ответных залпов. Генерал Маркхэм не зря потратил последние месяцы. По его приказу из замаскированных позиций, из-под фальшивых песков и скал, выдвинулись стволы рельсотронных орудий — экспериментального оружия, способного разгонять снаряд до гиперзвуковых скоростей. Одновременно с этим крыши нескольких павильонов разъехались, и в небо ударили лучи боевых лазеров, созданных по технологиям, полученным от Самус.

Небо над Невадой превратилось в сцену из фантастического фильма, который они якобы снимали. Синие лучи землян сталкивались с оранжевыми сгустками плазмы пиратов. Гиперзвуковые снаряды с оглушительным грохотом врезались в энергетические щиты крейсера, заставляя их мерцать и трещать.

С секретного аэродрома, спрятанного в глубине каньона, взмыли в воздух первые земные космо-истребители. Это были не самолёты. Это были клиновидные, чёрные аппараты «X-37B», модифицированные для атмосферного боя. Они, как осы, облепили неуклюжий пиратский крейсер, нанося быстрые, точечные удары по его двигателям и орудийным портам.

Битва за Неваду началась. Жестокая, яростная, без всякой надежды на компромисс.

То же самое происходило и в других точках планеты.

Над заснеженными вершинами Тибета, где на секретной базе «Экскалибур-Восток» китайские бойцы медитировали перед тренировкой, их покой был нарушен появлением двух пиратских корветов. Но вместо беззащитных монахов их встретил рой боевых дронов, поднявшихся с замаскированных площадок, и огонь из замаскированных в скалах электромагнитных пушек.

В Южно-Китайском море, где объединённая американо-китайская эскадра проводила «совместные учения», из-под воды, из глубин, вынырнули ещё два пиратских корабля. Они, очевидно, обладали технологией подводного хода. Но вместо торговых судов их встретили залпы корабельных «Иджисов» и рёв палубной авиации.

Планета огрызалась. Яростно, скоординировано, используя всё то новое, смертоносное, что она успела создать в лихорадочной спешке последних месяцев.

«Протокол «Экскалибур» работал. Международный альянс, рождённый в тишине бункеров, теперь показывал свои зубы всему миру.

Но всё это, весь этот огонь и ярость, вся эта героическая оборона на трёх континентах, было лишь отвлекающим манёвром. Пылью в глаза. Потому что главный удар, самый страшный, самый сокрушительный, наносился в совсем другом месте. По самому сердцу их сопротивления. И вёл эту атаку он сам. Король Пиратов.

* * *

«Коготь Ненависти» входил в атмосферу, как раскалённый нож в масло. Он не скользил, не планировал. Он проламывал её. Вокруг его уродливого, асимметричного корпуса бушевал кокон из перегретой плазмы, но это была не естественная плазма от трения. Это была плазма его собственных, работающих на пределе, энергетических щитов, которые просто испаряли воздух перед ним.

В центре управления «Объекта-4» не было паники. Была лишь холодная, сосредоточенная тишина, нарушаемая монотонными докладами операторов. Они были готовы. Они ждали этого.

— Цель вошла в зону поражения «Зенита», — доложил офицер ПВО. — Щиты активны. Мощность — запредельная.

— Огонь, — коротко приказал Воронов.

С замаскированных позиций, с разных точек вокруг бункера, одновременно стартовали шесть ракет С-500. Это был не просто залп. Это был «волчий оскал» — тактика, при которой ракеты подходили к цели с разных направлений, не давая ей уклониться.

На мостике «Когтя Ненависти» раздался вой сирен.

— Множественные ракетные пуски, командир! — крикнул пират-наводчик.

Ридли, сидевший на своём троне, даже не повернул головы.

— Игнорировать, — проскрежетал он.

Ракеты ударили. Шесть ослепительных вспышек одновременно осветили брюхо пиратского флагмана. На мгновение показалось, что корабль дрогнул. Энергетические щиты замерцали, по ним пробежали радужные волны, как по поверхности потревоженной воды.

— Попадание подтверждено! — радостно крикнул оператор в бункере. — Щиты… щиты держатся. Уровень мощности упал на двенадцать процентов.

Двенадцать процентов. От шести прямых попаданий лучшими ракетами планеты. В центре управления воцарилось уныние.

— Он не маневрирует, — сказал Артемьев, глядя на траекторию. — Он не пытается уклоняться. Он просто идёт напролом.

— Он слишком уверен в себе, — процедил Воронов. — Дима! Ваш выход! «Купол»! Включайте «Купол»!

Дмитрий и Константин Сергеевич, стоявшие у пульта резонатора, одновременно повернули свои ключи.

— Есть запуск!

Глубоко под землёй, в сердце «Объекта-4», загудел резонатор. Но теперь он работал не на передачу, а на излучение. Невидимый, неслышимый купол интерференционного поля, сотканный из искажённого пространства, начал расти над бункером, распространяясь на десятки километров.

Для пиратов на борту «Когтя Ненависти» это было похоже на то, как если бы их мир внезапно утонул в молоке. Все экраны погасли, показывая лишь белый шум. Сенсоры ослепли. Системы наведения отказали. Даже примитивная радиосвязь между отсеками замолкла. Они стали слепы и глухи в своём собственном корабле.

— Что это?! — взвыл лейтенант Ридли. — Какое-то ЭМИ-поле! Мы ничего не видим!

— Есть! — закричал Дмитрий в бункере. — Мы их ослепили!

Но их радость была недолгой.

Ридли, стоявший на мостике, даже не шелохнулся. Он ожидал этого. Он знал, что они применят свой главный козырь.

— Переключиться на гравиметрическое наведение, — проскрежетал он. — Автоматику отключить. Вести корабль вручную. Продолжать спуск.

Корабль, ориентируясь уже не по приборам, а по малейшим изменениям гравитационного поля Земли, которые улавливали его примитивные, но надёжные механические датчики, продолжал своё неумолимое падение. Он шёл прямо на них.

— Он… он не останавливается! — в отчаянии крикнул оператор в центре управления. — Он всё ещё идёт на нас!

В сборочном цеху Самус, уже облачённая в свой доспех, наблюдала за траекторией на своём тактическом дисплее, который был напрямую подключён к внешним сенсорам. И она поняла его безумный, гениальный в своей жестокости план.

— Он собирается таранить, — её механический голос прозвучал в наушниках у Воронова. — He will sacrifice his ship to break your bunker. Он пожертвует своим кораблём, чтобы вскрыть ваш бункер.

До всех в центре управления дошёл весь ужас этого замысла. Ридли не собирался высаживать десант. Он не собирался штурмовать. Он собирался превратить свой флагман, тысячи тонн сверхпрочного металла, летящие на сверхзвуковой скорости, в гигантскую «кинетическую бомбу». Мощность такого удара была бы сопоставима с тактическим ядерным взрывом. Никакой гранит, никакие бетонные перекрытия не выдержали бы этого.

— Всем! — закричал Воронов, и его голос сорвался. — Эвакуация! Нижние уровни! Немедленно! Это не учебная тревога!

В бункере впервые за всю его историю взвыли сирены общей эвакуации. Люди, бросая свои посты, ринулись к гермоворотам, ведущим в самые глубокие, защищённые убежища. Но было уже поздно.

На экранах, которые ещё работали, они видели, как небо, до этого чёрное, вдруг стало огненным. Это «Коготь Ненависти», прорвавшись сквозь облака, вошёл в плотные слои атмосферы. Он летел прямо на них. Огромный. Пылающий. Неотвратимый, как гнев самого Бога.

И в этот последний момент, перед самым ударом, «Купол» Дмитрия, сделав своё дело и ослепив врага, был отключён. И на мостик пиратского корабля вернулась связь.

Ридли вышел на общий, незашифрованный канал, чтобы его услышали все. Чтобы она услышала.

— Аран!!! — его рёв, искажённый помехами, пронёсся по всем динамикам в бункере, по всем рациям солдат на поверхности. — Я пришёл за тобой!!!

И после этого мир взорвался.

* * *

Удар был не просто ударом. Это было похоже на то, как если бы на бункер упала гора. Мир на мгновение перестал существовать, схлопнувшись в одну точку оглушительного грохота, ослепительного света и всепоглощающей боли.

Сначала пришла ударная волна. Она ударила в скальный массив, и гора, внутри которой был выдолблен «Объект-4», содрогнулась до самого своего основания. Сейсмографы в тысячах километров отсюда зафиксировали землетрясение силой в семь баллов по шкале Рихтера. Лес вокруг бункера был просто сметён, деревья ломались, как спички, в радиусе нескольких километров.

Затем пришёл сам удар. Нос «Когтя Ненависти», раскалённый добела, врезался в вершину горы. Десятки метров гранита, которые должны были выдержать прямое попадание ядерной боеголовки, превратились в пыль, в крошево, в раскалённую лаву. Корабль, как гигантский бур, вгрызался вглубь, сминая и уничтожая всё на своём пути.

* * *

В центре управления, который находился на минус пятом уровне, всё произошло за секунды, которые растянулись в вечность.

Сначала погас свет. Полностью. Все системы, все экраны, всё умерло. Затем пол ушёл из-под ног, словно их бросило в гигантском лифте, который сорвался в пропасть. Людей швыряло из стороны в сторону, как тряпичных кукол. Металлические шкафы срывались с креплений и летели через всю комнату.

Дмитрий, среагировав инстинктивно, схватил Артемьева и рванул его под самый прочный, как ему казалось, объект в помещении — под центральный командный стол, сделанный из цельной стали. В ту же секунду, когда они упали на пол, часть потолка над ними, весившая несколько тонн, с оглушительным треском рухнула вниз, раздавив пульты, за которыми они только что стояли.

Их накрыла тьма и грохот. Звук рвущегося металла, крошащегося бетона, крики людей, которые мгновенно оборвались. Воздух наполнился густой, удушливой пылью, которая забивала лёгкие и не давала дышать.

В сборочном цеху, уровнем ниже, Самус встретила удар стоя. За мгновение до столкновения она активировала все свои защитные системы, переведя энергию в щиты и сгруппировавшись, чтобы принять удар.

Её мир тоже взорвался. Потолок над ней, бетонное перекрытие толщиной в несколько метров, просто лопнул, как яичная скорлупа. На неё обрушился ад — дождь из многотонных обломков, искорёженных арматурных стержней, кусков скальной породы.

Её доспех принял на себя первый удар. Системы завыли от перегрузки. Энергетические щиты вспыхнули и погасли, не выдержав. Затем её просто накрыло. Погребло. Завалило. Последнее, что она увидела на своём треснувшем визоре, были десятки красных сообщений об ошибках и критических повреждениях. А затем всё погасло.

* * *

Когда грохот стих, и последние камни перестали падать, в глубине горы воцарилась тишина. Мёртвая. Гробовая.

В центре управления, в луче чудом уцелевшего аварийного фонаря, медленно приходили в себя выжившие. Комната была неузнаваема. Она была похожа на склеп, заваленный обломками. Искрили оборванные провода. Где-то в темноте тихо стонал раненый.

— Все… все живы? — прохрипел Воронов. Он, оглушённый, с кровью, текущей по лицу из рассечённой брови, выбирался из-под перевёрнутого стола.

— Мы живы, товарищ генерал, — донёсся из-под центрального стола кашляющий голос Дмитрия. — Кажется…

Они начали выбираться, помогая друг другу. Из тридцати человек, бывших в центре управления в момент удара, выжило не больше десяти. Они были в ловушке. Все выходы были завалены. Связи с внешним миром не было. Они были отрезаны. Погребены заживо под сотнями метров камня и металла.

— Самус? — крикнул Дмитрий в рацию, которую нашёл на полу. — Самус, ответьте!

В ответ было лишь шипение.

— Она… она была прямо под эпицентром, — прошептал Артемьев, глядя на чудовищный пролом в потолке. — Никто не мог выжить…

Они были одни. Без своего главного оружия. Без своей единственной надежды.

А наверху, на поверхности, посреди дымящихся, искорёженных руин того, что когда-то было вершиной горы и секретным входом в бункер, из обломков его собственного, развалившегося на части флагмана, выбиралась фигура.

Ридли. Он был страшен. Его крылья были сломаны и неестественно вывернуты. Из его кибернетического тела торчали куски обшивки его же корабля. Жёлтая кровь сочилась из десятков ран. Но он был жив. И он был в ярости. Он выжил в катастрофе, которую сам же и устроил, использовав свой экипаж и свой корабль как таран.

Он оглядел поле боя. Руины. Дым. Смерть. Он добился своего. Он вскрыл этот муравейник.

Он издал пронзительный, торжествующий клич. Клич, который был сигналом для его разбросанных по всему миру сил. Сигналом к началу второй фазы. Фазы тотального террора и сбора урожая.

Но он не знал одного. Глубоко под землёй, в раздавленном, но не уничтоженном сборочном цеху, под грудой обломков, которые весили сотни тонн, что-то шевельнулось.

Сначала это был едва заметный скрежет. Затем многотонная бетонная плита, лежавшая сверху, едва заметно дрогнула. А затем, с нечеловеческим усилием, её начали поднимать. Медленно, сантиметр за сантиметром.

Из-под плиты показались два бронированных пальца. Затем вся перчатка. А затем и вся рука. Оранжево-красная. Покрытая вмятинами. С треснувшим визором. Но тоже живая.

Самус Аран тоже выжила.

И теперь их дуэли ничто не могло помешать. Они были одни. Среди руин. Два заклятых врага. На крыше мёртвого, погребённого мира. И эта битва должна была стать для одного из них последней.

Ридли стоял на вершине рукотворного вулкана из металла и камня, который когда-то был горой. Он вдыхал воздух, наполненный гарью, и наслаждался. Это был запах победы, запах страха, запах смерти — три его любимых аромата. Он окинул взглядом разорённый ландшафт, раны, которые он нанёс этой жалкой планете. Его тело было истерзано. Правое крыло было сломано и висело, как рваная тряпка. Из глубокой раны в боку сочилась фосфоресцирующая кровь, смешиваясь с гидравлической жидкостью. Но он не чувствовал боли. Боль была для низших существ. Он чувствовал лишь пьянящее, всепоглощающее удовлетворение.

Он издал стрекочущий крик, призывая свою стаю. И они начали собираться, вылезая из леса, как тараканы из щелей. Его воины. Его пушечное мясо.

Но что-то было не так. Его обострённые инстинкты, отточенные в тысячах битв, уловили движение. Не наверху. Внизу. Глубоко под его ногами. Вибрацию, которая не была отголоском падения его корабля. Это была другая вибрация. Упрямая. Живая.

Он наклонил свою уродливую, вытянутую голову, прислушиваясь. Скрежет. Монотонный, мощный, полный невероятного усилия. Словно узник, замурованный заживо, пытался проломить стену своей темницы.

И тут, в нескольких десятках метров от него, гора обломков, на которой он стоял, пришла в движение. Огромная, многотонная плита перекрытия, провалившаяся вглубь, начала медленно подниматься. Её толкала снизу нечеловеческая сила.

Пираты, собиравшиеся вокруг, замерли, недоуменно глядя на это. Ридли же ощерился, обнажив ряды острых, как иглы, металлических зубов. Он понял. Он узнал это упрямство. Эту несокрушимую, сводящую с ума, бесконечно раздражающую волю к жизни.

Плита с оглушительным грохотом была отброшена в сторону. И из зияющей в земле дыры, из пыли и мрака, медленно, как восставший из могилы бог, поднялась она.

Самус.

Её доспех был в ужасающем состоянии. Нагрудная броня треснула, и сквозь трещину было видно мерцание энергетических систем. Левый наплечник был сорван, обнажая клубок дымящихся проводов и сервоприводов. Её шлем… половина визора была разбита, и из темноты, из-под осколков зелёного стекла, смотрел один живой, человеческий глаз. Голубой, как далёкая звезда. И холодный, как пустота между ними. В этом глазу не было страха. Не было отчаяния. Была лишь сфокусированная, как лазер, ненависть.

Она выжила.

Она выпрямилась во весь рост на краю пролома, и её силуэт на фоне багрового зарева пожаров был силуэтом ангела мщения.

Ридли расправил свои сломанные, рваные крылья и издал пронзительный, полный восторга и ненависти вопль. Наконец-то! Вот оно! Тот самый момент, ради которого стоило пожертвовать флотом, командой, всем. Простая победа была ему не нужна. Ему нужна была её смерть. Лично. Своими когтями.

— Аран!!! — проревел он, и его голос был похож на скрежет металла.

Она не ответила. Она просто подняла свою руку-пушку. На её конце вспыхнул и погас огонёк — система перезагружалась после критических повреждений, переходя в аварийный режим.

Окружавшие их пираты, увидев своего заклятого врага, с яростным стрекотом бросились на неё, подчиняясь инстинкту.

— Стоять! — рявкнул Ридли, и его приказ был подобен удару хлыста. — Она — моя!

Пираты, дрожа, отступили, образуя вокруг двух титанов живой, стрекочущий круг. Арену.

Ридли спрыгнул со своего возвышения, приземлившись перед ней с таким ударом, что земля дрогнула. Два титана. Два вечных врага. Они стояли в десяти метрах друг от друга на руинах мира, который они оба разрушили.

Для Самус это была миссия. Последняя. Защитить этот мир. Отомстить за павших.

Для Ридли это было наслаждение. Высшая форма развлечения. Он не хотел её просто убить. Он хотел сначала поиграть. Сломать её тело. Сломать её дух. Он смотрел на неё, на её сломанную броню, и предвкушал, как он будет отрывать её от неё кусок за куском.

Они смотрели друг на друга. Глаз в глаз. Её единственный человеческий глаз против его горящих, безумных рептильих зрачков. И в этом взгляде была вся их история. Огонь и смерть на K-2L. Десятки их встреч. Десятки их битв. Ненависть, которая была единственным, что по-настоящему их связывало.

Тишина. Даже ветер, казалось, замер. Пираты затаили дыхание.

И они бросились друг на друга. Без выстрелов. Без криков. Просто два сгустка ярости, устремившиеся навстречу, чтобы, наконец, закончить свой бесконечный, кровавый танец.

Первым ударил Ридли. Он не полагался на оружие. Его тело было оружием. С рёвом, который был смесью стрекота и скрежета металла, он сократил дистанцию с немыслимой для его габаритов скоростью. Его плазменный коготь, встроенный в кибернетический протез, полоснул поперёк груди Самус, целясь в трещину на её броне.

Самус не отступила. Она приняла удар на блок, выставив вперёд свой Arm Cannon. Раздался оглушительный визг металла о металл. Сноп оранжевых искр осыпал их обоих. Броня выдержала, но её отбросило на несколько метров назад. Сила удара была чудовищной.

Она ответила мгновенно. Не давая ему опомниться, она выстрелила в упор. Не заряженным лучом, на это не было времени, а быстрой очередью из плазменных импульсов. Они ударили ему в грудь, в то место, где виднелись шрамы от их прошлых битв. Хитиновая броня Ридли почернела, задымилась, но выдержала. Он лишь взревел от ярости.

Это был их классический танец. Грубая, безумная сила Ридли против скорости и тактики Самус.

Он снова бросился на неё, но на этот раз атаковал хвостом. Длинный, сегментированный, увенчанный острым, как копьё, наконечником, он метнулся вперёд, целясь ей в голову.

Самус ушла от удара, используя приём, который доводила до совершенства годами. Screw Attack. Она подпрыгнула, и её тело, объятое ореолом биоэлектрической энергии, завращалось в воздухе, превратившись в смертоносный бур. Она не просто уклонилась. Она ударила по его хвосту сверху. Энергетический разряд заставил Ридли взвыть от боли и на мгновение отдёрнуть хвост.

Приземлившись, она не стала атаковать снова. Она отпрыгнула назад, создавая дистанцию. Она знала, что в ближнем бою с раненым, но обезумевшим Ридли у неё мало шансов. Ей нужно было пространство.

— Прячешься, маленькая птичка?! — прорычал он, видя её манёвр. — Боишься подойти?!

Он поднялся в воздух. Его сломанное крыло было бесполезно, но мощные репульсоры, вмонтированные в его спину, с рёвом вырвали его из гравитационного колодца. Он завис над полем боя, как чудовищный, уродливый ангел смерти.

И сверху на Самус обрушился огненный дождь. Из пасти Ридли вырвался поток плазмы, который поджёг всё вокруг. Обломки металла начали плавиться. Снег мгновенно испарился.

Самус была вынуждена постоянно двигаться. Она неслась по руинам, уходя от огненных струй, которые оставляли на земле дымящиеся борозды. Она пряталась за остатками своего же бункера, которые теперь служили ей укрытием.

Она знала, что нужно его спустить на землю. Она переключила своё оружие. Ракеты. Она выскочила из-за укрытия и выпустила три самонаводящиеся ракеты подряд.

Ридли, видя их, лишь рассмеялся. Он с лёгкостью сбил две из них огненным дыханием, а третью просто поймал своей когтистой лапой, и она взорвалась, не причинив ему почти никакого вреда.

— Твои игрушки бесполезны, Аран! — взревел он.

Но это был отвлекающий манёвр. Пока он был занят ракетами, Самус уже была в другом месте. Она забралась на вершину самого большого обломка — искорёженной носовой части его собственного флагмана. И она готовила свой главный удар.

Её Arm Cannon загудел, накапливая энергию для заряженного выстрела. Она целилась не в его бронированную грудь. Она целилась в репульсоры на его спине.

Ридли, почувствовав скачок энергии, развернулся к ней. Его глаза расширились. Он понял её замысел и ринулся на неё, пытаясь сбить прицел.

Но было уже поздно.

Тонкий, как игла, луч чистой энергии ударил точно в один из его репульсоров. Раздался взрыв. Ридли потерял управление. Его закрутило в воздухе, и он, изрыгая проклятия, с оглушительным грохотом рухнул на землю, подняв облако пыли и снега.

Самус, не теряя ни секунды, спрыгнула вниз. Теперь он был на земле. Раненый. Уязвимый.

Она бросилась к нему, чтобы нанести решающий удар. Но, подбежав, она увидела, что он не просто лежит. Он лежал на боку, и его когтистая лапа была занесена над чем-то.

Над телом одного из её солдат. Десантника, который был тяжело ранен во время крушения бункера, но выжил, и теперь лежал, беспомощный, среди обломков.

Ридли смотрел на неё. В его глазах не было боли. Была лишь злорадная, садистская ухмылка. Он держал заложника.

— Ну же, Аран, — прошипел он. — Давай. Стреляй. Посмотрим, как твой выстрел пройдёт сквозь этого маленького, хрупкого человечка.

Самус замерла в десяти метрах от него. Её пушка была нацелена на него. Она могла бы испепелить его за долю секунды. Но между ними была жизнь невинного.

Он знал её. Он знал её слабость. Он знал, что она никогда не пожертвует другим человеком. Даже ради победы.

Он медленно, наслаждаясь моментом, опускал свой коготь на шлем беспомощного солдата.

— Сейчас ты посмотришь, как он умрёт. А потом умрёшь ты.

Самус замерла. Её Arm Cannon был нацелен прямо в голову Ридли, но палец не нажимал на спуск. Между ней и её заклятым врагом, в десяти метрах ледяной пустоши, лежал беспомощный солдат. И над ним, как гильотина, был занесён чудовищный коготь Ридли.

Разница в их размерах в этот момент была особенно очевидна. Ридли, даже раненый и припавший к земле, был огромен. Его тело, вытянувшееся на земле, было длиннее автомобиля. Самус в своём доспехе, хоть и возвышалась над обычным человеком, рядом с ним казалась почти подростком, бросившим вызов разъярённому дракону. Его коготь был размером с её торс.

— Что такое, птичка? — издевался он, и его голос был похож на скрежет ломающихся костей. — Совесть проснулась? Тебе, которая уничтожила целые планеты?

Он медленно, наслаждаясь каждым мгновением её беспомощности, опускал свой коготь на шлем солдата. Металл заскрипел под давлением.

Это был его ход. Его шах. И он был уверен, что это мат. Он не видел никакого способа, которым она могла бы спасти этого человека и одновременно атаковать его. Он просчитал всё.

Но Ридли не учёл одного. Он думал, что она — солдат. А она была охотницей. И охотник всегда использует окружение.

Глубоко под землёй, в разгромленном центре управления, все, кто мог, смотрели на эту сцену на единственном уцелевшем мониторе.

— Он шантажирует её! — выдохнул Дмитрий. — Она не может выстрелить!

— Чёрт… чёрт! — Воронов ударил кулаком по столу. Они были так близки. И теперь всё могло рухнуть из-за одного раненого бойца.

Но Самус не паниковала. Её мозг работал с холодной эффективностью компьютера, просчитывая тысячи вариантов в секунду. Прямая атака невозможна. Отступление — тоже, он убьёт заложника и снова поднимется в воздух. Нужно было что-то другое. Нестандартное решение.

И она его нашла.

Она не стала стрелять в Ридли. Она опустила свою пушку чуть ниже. И выстрелила в землю. Прямо перед собой.

Это не был мощный выстрел. Это был короткий, сфокусированный импульс ледяного луча — Ice Beam. Участок земли, покрытый снегом и обломками, мгновенно замёрз, превратившись в гладкий, как стекло, каток.

Ридли на мгновение опешил. Что за глупость? Зачем она стреляет в землю?

А затем Самус сделала то, чего он никак не мог ожидать. Она переключилась в режим Morph Ball. Её доспех сжался в идеальную металлическую сферу. И, используя свои внутренние ускорители, она, как шар для боулинга, рванула вперёд по ледяной дорожке, которую сама же себе и создала.

Скорость была невероятной. Она не бежала. Она скользила. Почти без трения.

Ридли увидел несущийся на него шар, но было уже поздно. Он не успевал ни убрать лапу с солдата, ни атаковать. Самус проскользнула прямо под его телом, между его лапами. В тот момент, когда она была прямо под ним, она оставила за собой бомбу. Не одну. А сразу три. Классическая тактика Power Bomb.

Она выкатилась с другой стороны, уже снова принимая гуманоидную форму.

— Move! — крикнула она раненому солдату.

Три бомбы взорвались одновременно. Но их взрыв был направлен не вовне, а внутрь. Они создали не огненный шар, а мощнейшую кинетическую волну, которая ударила Ридли снизу, в его наименее защищённое брюхо.

Чудовище взревело от боли и неожиданности. Его огромное тело подбросило в воздух. Его лапа соскользнула со шлема солдата. Заложник был свободен.

Солдат, превозмогая боль, отполз в сторону. А Самус уже была на месте.

Она не дала Ридли прийти в себя. Пока он, дезориентированный, пытался подняться, она подбежала к нему и сделала то, чего не делала никогда. Она атаковала его оружием ближнего боя. Из её Arm Cannon выдвинулось не сопло бластера, а яркий, вибрирующий энергетический хлыст — Grapple Beam, но в боевом режиме.

Она хлестнула им раз, другой, третий, обвивая его шею и повреждённое крыло. Затем она упёрлась ногами в землю и потянула.

Она не пыталась его задушить. Она пыталась его удержать. Заземлить. Лишить его главного преимущества — мобильности.

Ридли ревел, извивался, пытался вырваться. Он был сильнее. Гораздо сильнее. Он медленно, но верно, тащил её за собой. Её ботинки скрежетали по металлу, оставляя борозды.

— Глупая девчонка! — рычал он. — Ты просто оттягиваешь свою смерть!

Он был прав. Она не могла долго его удерживать. Её энергия была почти на нуле.

— Now! — крикнула она в свой комлинк. Сейчас!

В центре управления Воронов, который с замиранием сердца следил за её манёвром, понял, что она имела в виду. Она дала им шанс. Окно.

— «Зенит»! — закричал он в микрофон. — Цель на поверхности! Он обездвижен! Дайте мне всё, что у вас есть! Полный залп!

В лесу, в нескольких километрах от них, уцелевшие пусковые установки С-500 снова ожили. Но на этот раз у них была идеальная цель. Статичная.

— Залп! — скомандовал офицер ПВО.

Самус увидела их. Она увидела огненные хвосты, устремившиеся в небо. Она знала, что у неё есть лишь несколько секунд.

Она отпустила хлыст и, используя последний заряд своих ускорителей, отпрыгнула назад, в пролом, из которого выбралась.

Ридли, освободившись, триумфально взревел. Он уже собрался броситься за ней, чтобы, наконец, разорвать её на части.

И в этот момент с небес на него обрушился ад.

Ракеты ударили не в него. Они ударили вокруг него. Это был не точечный удар. Это был ковёр из огня и стали. Десятки взрывов превратили всё поле боя в кипящий котёл. Земля разверзлась. Обломки его собственного корабля, подброшенные взрывной волной, превратились в смертоносную шрапнель, которая кромсала его тело.

Он оказался в эпицентре огненного шторма, который сотворили люди. Он ревел, метался в огне, но бежать было некуда.

Когда взрывы стихли, на месте, где только что был Ридли, остался лишь огромный, дымящийся кратер. В центре его, в луже расплавленного металла, лежало то, что осталось от Короля Пиратов. Почерневшее, искорёженное, едва узнаваемое.

Он был мёртв. Наконец-то. По-настоящему.

Самус медленно поднялась из своего укрытия. Она смотрела на кратер. На дело своих рук. Она победила.

Но она не чувствовала радости. Лишь опустошение. Она отомстила. Но месть не вернула ей родителей. Не залечила её шрамы.

Она сделала шаг. И упала. На колени. А затем — лицом вниз, на холодную, покрытую пеплом землю.

Системы её доспеха, не выдержав перегрузки и последствий взрывной волны, окончательно отказали.

≫>VITAL SIGNS: CRITICAL.

≫>ENERGY LEVEL: 0%.

≫>SYSTEM FAILURE.

Она победила. Но цена этой победы была абсолютной. Она отдала всё. Всю свою энергию. Всю свою силу. И, возможно, саму свою жизнь. Она лежала неподвижно, и зелёный огонёк в её разбитом визоре, мигнув в последний раз, медленно, медленно угас.

Тишина, наступившая после того, как заглох последний отголосок взрывов, была неестественной. Глубокой. Как тишина на дне океана. Воздух, густой от пыли и дыма, медленно оседал, покрывая искорёженный металл и мёртвую землю слоем серого пепла. Падающий снег тут же таял, касаясь раскалённых обломков, и поднимался вверх лёгким паром, словно души павших.

Первыми из укрытий начали появляться солдаты. Бойцы «Экскалибура» и остатки роты ВДВ капитана Орлова. Грязные, оглохшие, контуженные, но живые. Они выбирались из траншей и развалин, как призраки, осматривая поле боя с недоверчивым ужасом.

Они видели огромный, дымящийся кратер там, где только что бушевал огненный шторм. Видели разорванные на части тела пиратов. И они видели её.

Она лежала неподвижно в центре этого ада, лицом вниз. Её оранжевый доспех, ещё недавно бывший символом несокрушимой мощи, теперь казался лишь пустой, сломанной скорлупой. Тёмный, безжизненный визор шлема был обращён к земле.

— Она… она жива? — прохрипел кто-то.

Капитан Орлов, прихрамывая на раненую ногу, первым подбежал к ней. Он опустился на одно колено, боясь прикоснуться.

— Светлана! — позвал он, используя её земное имя. — Вы меня слышите?

Ответа не было.

К нему подбежал медик с санитарной сумкой.

— Нужно снять шлем, проверить дыхание!

— Не трогать! — рявкнул Орлов. — Мы не знаем, как работает эта система! Можем только навредить.

Он включил свою рацию.

— «Центр», я «Сокол-1». Бой окончен. Противник на поверхности уничтожен. Повторяю, противник уничтожен. У нас… у нас потери. И «Валькирия»… она не отвечает. Она ранена. Тяжело. Нам нужна эвакуация.

В погребённом под землёй центре управления эти слова прозвучали одновременно как благая весть и как похоронный звон. Они победили. Но их спасительница, возможно, была мертва.

— Спасательные команды! — голос Воронова, сорванный и хриплый, обрёл прежнюю силу. — Всех, кто может двигаться! Наверх! Расчищать завалы! Мне нужна связь с внешним миром! И найти её! Найти её немедленно!

В бункере, который ещё недавно был ловушкой, началась лихорадочная работа. Солдаты и инженеры, вооружённые автогенами и гидравлическими резаками, начали пробиваться сквозь завалы, ища выход на поверхность.

Дмитрий и Константин Сергеевич стояли у чудом уцелевшего монитора, глядя на неподвижную фигуру Самус. Вся радость победы испарилась, оставив лишь ледяную тревогу.

— Она отдала всё, — прошептал Артемьев. — Всю свою энергию. Она… она выжгла себя изнутри.

— Она должна выжить, — упрямо твердил Дмитрий, глядя на экран. — Она не может умереть. Не так. Не здесь.

Наверху, на поле боя, к Самус уже спешила импровизированная спасательная группа. Солдаты принесли носилки. Они осторожно, боясь причинить ещё больший вред, перевернули её. Её тело в доспехе было абсолютно инертным, тяжёлым, как камень. Когда они подняли её, одна из её рук безвольно свесилась вниз.

Её понесли. Через поле, усеянное телами её врагов. К временному лазарету, который уже разворачивали в уцелевшем крыле одного из наземных строений.

Солдаты, нёсшие её, и те, кто шёл рядом, молчали. Но они смотрели. Они смотрели на неё, на её сломанную броню. Они видели пробоину в животе, из которой сочилась не кровь, а какая-то тёмная, вязкая техническая жидкость. Видели треснувший визор, за которым была лишь тьма. Видели сорванный наплечник, обнаживший сложную, чужую анатомию её доспеха.

Они смотрели по сторонам. На останки пиратов. На их чудовищные, насекомоподобные тела, разорванные взрывами и выстрелами. На их оружие, которое плавило сталь.

Они смотрели на небо. Где-то там, на орбите, всё ещё висели их корабли. Молчаливые. Ждущие.

И они начали говорить. Шёпотом. Пытаясь осознать то, чему стали свидетелями.

— Ты видел… ты видел, как она двигалась? — говорил один молодой солдат другому. — Как будто гравитации для неё нет.

— А выстрел? — отвечал тот. — Эта тварь выдержала очередь из «Корда», а она… она его просто испарила.

— Это не человек, — заключил третий, пожилой сержант-контрактник. — Ни один человек так не может. Это что-то другое.

Они несли её, и в их голосах был не только страх и благоговение. В их голосах рождался миф. Легенда о Валькирии, спустившейся с небес, чтобы сразиться с демонами.

Её внесли в полуразрушенное помещение, где военные медики уже оказывали помощь раненым. Её положили на пол, на расстеленный брезент, потому что ни одна койка не выдержала бы её веса. Вокруг неё тут же собрался консилиум — лучшие военные хирурги, которые были в составе группы.

Они стояли над ней в растерянности. Они не знали, с чего начать. Как «лечить» это? Как снять эту броню, не убив того, кто внутри? Что у неё внутри — органы, как у них? Или провода и микросхемы?

— Мы ничего не можем сделать, — сказал наконец главный хирург, седовласый полковник. — Мы можем только наблюдать. И надеяться.

Они подключили к уцелевшим частям её доспеха датчики. На экране монитора появились хаотичные, затухающие кривые. Пульс… если это был пульс… был едва уловим. Температура тела… падала.

Она умирала. Медленно, но верно. Их спасительница, победившая монстра, умирала у них на глазах, и они, со всей своей земной медициной, были абсолютно бессильны.

В этот момент, когда, казалось, всякая надежда была потеряна, одна из кривых на мониторе едва заметно дрогнула. А затем ещё раз.

Она была ещё жива. Она боролась. В глубине своего разбитого тела, в темноте своего угасающего сознания, она всё ещё вела свой самый главный, самый одинокий бой. Бой за собственную жизнь.

Вскоре из вскрытого аварийными командами бункера появились они. Воронов, Артемьев и Дмитрий. Грязные, в порванной одежде, но живые. Когда им доложили о состоянии Самус, они, не теряя ни секунды, бросились во временный лазарет.

Картина, которая предстала перед ними, была удручающей. Самус лежала на брезенте, окружённая беспомощными врачами и молчаливыми солдатами. Её доспех, их общая гордость, был похож на разбитую статую. Мониторы показывали едва различимые, угасающие признаки жизни.

— В чём дело? Почему вы ничего не делаете?! — крикнул Дмитрий, подбегая к главному хирургу.

— А что мы можем сделать, молодой человек? — устало ответил полковник. — Мы не знаем, как снять с неё эту скорлупу. Любая попытка разрезать броню может вызвать взрыв или убить её. Мы даже не знаем её анатомии!

Дмитрий и Артемьев подошли ближе. Они, в отличие от врачей, смотрели на доспех не как на броню, а как на сложнейший механизм.

— Система полностью обесточена, — сказал Дмитрий, проводя рукой над поверхностью. — Реактор, который мы сделали, очевидно, выгорел. Внутренние конденсаторы пусты. Она на резервном жизнеобеспечении, и оно тоже садится.

— Нам нужно её извлечь, — твёрдо сказал Артемьев. — Этот доспех сейчас — её саркофаг. Он её убивает.

Он повернулся к хирургам.

— Дайте нам доступ. Это не медицинская проблема. Это инженерная.

Начался самый странный консилиум в истории медицины. Хирурги, инженеры и физики склонились над телом инопланетной воительницы, пытаясь найти решение.

— Должен быть способ аварийного ручного сброса, — сказал Дмитрий, вспоминая рассказы Самус. — Она говорила, что покидала его в лесу.

Он начал осматривать доспех, пытаясь найти те самые замки и рычаги. Но большая часть механизмов была повреждена в бою или заблокирована.

— Даже если мы найдём их, — заметил Артемьев, — система обесточена. Пневматика, сервоприводы, которые раздвигают пластины, — всё это не работает.

Они были в тупике. Им нужен был доступ к управляющей системе доспеха. Нужен был её комлинк. Но он был частью перчатки, намертво закрытой на её руке.

И тут Дмитрий вспомнил. Та ночь в цеху. Когда она дала им доступ.

— Биометрия! — воскликнул он. — Система привязана к её биометрии! Но она может дать временный доступ другому оператору!

— Она без сознания, Дима, — устало сказал Артемьев. — Как она его даст?

— Я не знаю… Но она должна! — Дмитрий опустился на колени рядом с Самус. Он посмотрел на её шлем, на тёмный, разбитый визор.

Он не знал, что делать. Он просто начал говорить. Тихо, быстро, как будто она его слышит.

— Самус… Это я, Дима. Мы здесь. Мы пытаемся тебе помочь. Но мы не можем. Нам нужен доступ. Ты должна дать нам доступ. Пожалуйста… Ты же слышишь меня… Ты должна нам довериться. Ещё один, последний раз.

Он взял её бронированную перчатку в свои руки. Металл был холодным, безжизненным. Он приложил свою ладонь к панели её комлинка, точно так же, как это делал Артемьев в ту ночь.

— Пожалуйста…

Ничего не происходило.

Дмитрий почувствовал, как к горлу подступает отчаяние.

И вдруг… он почувствовал это. Не ушами. Не глазами. А где-то в глубине своего сознания. Это было похоже на слабый, далёкий шёпот. На тень мысли. Не слова. А чистое, концентрированное намерение. Доверие. Доступ. Действуй.

В тот же миг комлинк в его руках ожил. Экран вспыхнул зелёным светом. На нём загорелась одна-единственная надпись на языке Чозо и под ней — дублирующая на английском:

≫>BIOMETRIC CONTROL TRANSFERRED. OPERATOR: DMITRY LOSEV. TEMPORARY ACCESS GRANTED.

≫>DURATION: 10 MINUTES.

Дмитрий ахнул. Все, кто стоял вокруг, замерли от изумления.

— Она… она сделала это, — прошептал Артемьев. — Даже без сознания… её воля… она управляет этой машиной.

У Дмитрия не было времени на удивление. Десять минут. Таймер на экране уже начал обратный отсчёт.

— Мне нужен интерфейс! — крикнул он. — Ноутбук! Любой!

Ему тут же подтащили защищённый армейский ноутбук. Дрожащими руками он подключил к нему кабель, который они использовали для ремонта. На экране ноутбука мгновенно появился интерфейс управления доспехом. Сложный, чужой, но знакомый ему по бессонным ночам, проведённым за его изучением.

— Так… — бормотал он, входя в систему. — Диагностика… Жизнеобеспечение… Аварийные протоколы… Вот оно! «Протокол извлечения пилота»!

Он навёл курсор на иконку. Но система выдала предупреждение.

≫>WARNING: EXTERNAL POWER REQUIRED. INTERNAL ENERGY AT 0%.

≫>WARNING: PNEUMATIC LOCKS DAMAGED. MANUAL OVERRIDE RECOMMENDED.

— Чёрт! — выругался он. — Ему нужна энергия! И замки повреждены, автоматика не сработает!

— Энергия! — подхватил Артемьев. — У нас есть!

Он повернулся к солдатам.

— Быстро! Аккумуляторы от БТРа! Сварочный аппарат! Всё, что даёт ток!

Солдаты бросились выполнять приказ. А Дмитрий, не теряя ни секунды, открыл другую вкладку. Детальную трёхмерную схему доспеха.

— Мне нужны… «хирурги»! — крикнул он. — Нужны люди с гидравлическими резаками, «болгарками»! Я буду показывать, где резать!

Началась самая сложная и самая важная операция в их жизни. Это была не медицина и не инженерия. Это было и то, и другое. Команда хирургов и техников склонилась над Самус. Дмитрий, как главный дирижёр, выводил на большой экран схему, подсвечивая точки, где нужно было приложить усилие, где нужно было резать, где нужно было подать питание.

— Сюда! Подайте двенадцать вольт на этот контакт! Это откроет замок на шее!

— Теперь режьте здесь! Осторожно, под этой пластиной — топливопровод для огнемёта!

— Так, теперь все вместе… Тяните!

Они работали в бешеном темпе, подгоняемые тикающим таймером на экране комлинка. Это было похоже на работу сапёров, обезвреживающих сложнейшую бомбу. Один неверный разрез, одно неправильное движение — и всё могло закончиться катастрофой.

Когда до конца отсчёта оставалось меньше минуты, раздался последний щелчок. Нагрудная броня, наконец, поддалась и с шипением разъехалась в стороны, открывая то, что было внутри.

Все замерли.

Там, в тесном коконе из проводов и датчиков, лежала она. Её глаза были закрыты. Бледное лицо было безмятежно. На ней был всё тот же синий Нулевой костюм, но теперь он был порван и прожжён в нескольких местах. А в районе живота… костюм был пропитан кровью. Её собственной, человеческой, красной кровью.

Рана, нанесённая хвостом Ридли, была страшной.

— Медиков! — заорал главный хирург, отталкивая инженеров. — Быстро! Она теряет кровь!

Инженерная часть операции была закончена. Начиналась медицинская. И никто не знал, не было ли уже слишком поздно. Таймер на комлинке дошёл до нуля, и экран погас.

* * *

В импровизированной операционной, развёрнутой в одном из наименее пострадавших помещений бункера, время, казалось, замедлило свой бег, став густым и вязким, как кровь, пропитавшая бинты. Команда лучших военных хирургов, собранная Вороновым, работала в напряжённой, отчаянной тишине. Единственными звуками были тихое шипение медицинского оборудования, короткие, отрывистые команды главного хирурга и монотонный, угасающий писк кардиомонитора, подключённого к телу Самус.

Они сделали всё, что могли. Они остановили внутреннее кровотечение. Они стабилизировали повреждённые ткани. Но они проигрывали. Они проигрывали простому, неумолимому закону гидравлики. Тело Самус теряло кровь быстрее, чем они успевали восполнять её объём плазмозаменителями. Её организм, её уникальная, улучшенная генами Чозо физиология, отторгал искусственные растворы. Ей нужна была настоящая, живая кровь.

— Давление сорок на двадцать… падает! — доложила анестезиолог. — Пульс нитевидный! Мы её теряем!

И тут в операционную, нарушая стерильность и субординацию, вошла медсестра из экспресс-лаборатории. Её лицо было белым, как её халат.

— Полковник… — прошептала она, протягивая главному хирургу распечатку анализа. — Я… я не понимаю. Такого не бывает.

Полковник выхватил у неё лист. Он посмотрел на результаты, и его лицо, до этого сосредоточенное и суровое, на мгновение дрогнуло.

— Четвёртая… резус-отрицательная, — произнёс он вслух, и эти слова прозвучали, как приговор.

В операционной повисла тишина, более страшная, чем крики. Все, кто был здесь, — врачи, ассистенты, даже стоявшие у входа Дмитрий и Артемьев, — поняли, что это значит.

Четвёртая отрицательная. «Золотая кровь». Самая редкая на планете. Меньше одного процента населения. Найти донора с такой кровью в обычном городе — задача на несколько дней. Найти его здесь и сейчас, в изолированном военном бункере, в разгар боевых действий — невозможно.

Анализ показывал и ещё кое-что. Неизвестный антиген, который лаборант обозначила вопросительным знаком. Это означало, что даже если они чудом найдут донора, кровь может не подойти, вызвав смертельную реакцию.

— Проверьте личный состав! — приказал хирург, хотя в его голосе уже не было надежды. — Всех! От генерала до рядового! Базы данных, личные дела! Кто-нибудь должен подойти!

Пока медики продолжали свою отчаянную, но уже почти бессмысленную борьбу, поддерживая угасающую жизнь Самус, по всему бункеру и среди солдат на поверхности шёл лихорадочный поиск. Военные клерки, связисты, офицеры штаба — все бросились поднимать архивы. Но ответ был один и тот же. Первая положительная. Вторая положительная. Третья отрицательная. Ни одного совпадения.

Генерал Воронов стоял в углу операционной, прислонившись к стене. Он, который только что командовал обороной планеты, чувствовал себя абсолютно и унизительно беспомощным. Он мог двигать армии, запускать ракеты, но он не мог изменить простую, жестокую биологию. Их спасительница, их Валькирия, победившая космического дракона, умирала на их руках из-за несовместимости белков в её крови. Абсурдность ситуации была чудовищной.

Его взгляд, блуждающий по помещению, остановился на Дмитрии. Молодой инженер сидел на полу, обхватив голову руками. Он был раздавлен. И в этот момент в голове генерала, в самом дальнем её уголке, вспыхнула отчаянная, почти безумная мысль. Искра надежды, настолько слабая, что он сам не поверил в неё.

Он вспомнил свою семью. Он вспомнил, как много лет назад его жена, Антонина, ездила в роддом по случаю рождения Пашки. И как врач тогда сказал им, что у мальчика редкая группа крови, как у деда Тони. Редкая.

Он не помнил, какая именно. Это было так давно. Это казалось таким неважным.

Но сейчас это могло быть самым важным знанием во вселенной.

Он достал свой защищённый телефон. Его пальцы, привыкшие отдавать приказы, дрожали, когда он набрал номер своего сына. Он знал, что это почти безумие. Шанс был один на миллион. Но когда на кону стоит всё, даже один шанс из миллиона — это больше, чем ничего.

— Папа! Ты жив?! Что происходит?! — раздался в трубке тревожный голос Андрея.

— Я жив, сын. Слушай меня внимательно, нет времени объяснять, — голос Воронова был твёрдым, как сталь, он силой воли подавил собственную дрожь. — Мне нужна твоя помощь. Как хирурга. И не только. Какая у тебя группа крови?

Разговор, от которого теперь зависело всё, начался. И где-то в глубине своего угасающего сознания, на границе между жизнью и смертью, Самус, возможно, почувствовала эту слабую, последнюю ниточку надежды, которую пытался протянуть ей старый, уставший генерал из этого странного, хрупкого, но такого упрямого мира.

* * *

На генеральской даче, в тишине подмосковного вечера, царила тревога. Андрей, Ольга и Пашка сидели в гостиной, прикованные к экрану телевизора. Экстренные выпуски новостей, сменяя друг друга, показывали размытые кадры пожаров, разрушенных зданий, колонн военной техники. Дикторы, с напряжёнными лицами, говорили о «беспрецедентной, скоординированной террористической атаке», о «неизвестных летательных аппаратах», о «героическом сопротивлении вооружённых сил».

Они не знали всей правды, но они знали главное: их отец и дед, генерал Воронов, сейчас был там, в самом центре этого ада. Каждый раз, когда на экране мелькал горящий танк или разрушенный дом, сердце Антонины сжималось.

Пашка воспринимал всё иначе. Для него, четырнадцатилетнего подростка, выросшего на компьютерных играх и фантастических фильмах, это не было похоже на теракт. Это было похоже на вторжение. На «Войну миров». И он, сидя на диване, втайне восхищался тем, что его дед сейчас там, командует, сражается с врагом.

Именно в этот момент зазвонил телефон Андрея. Имя на экране — «Отец» — заставило всех вздрогнуть.

— Папа! Ты жив?! Что происходит?! — Андрей поднёс телефон к уху, и вся семья замерла, пытаясь уловить хоть слово.

— Я жив, сын. Слушай меня внимательно, нет времени объяснять, — голос Воронова в трубке был твёрдым, как сталь, но в нём слышался гул, отзвуки какой-то катастрофы. — Мне нужна твоя помощь. Как хирурга. И не только. Какая у тебя группа крови?

— Вторая положительная, а что? — Андрей был сбит с толку. Какое это имеет отношение к делу?

— А у Ольги?

— Первая. Папа, что случилось? Там много раненых?

— А у Пашки? — Воронов проигнорировал его вопросы, и в его голосе прорезалось отчаянное нетерпение.

Андрей на мгновение замолчал, его мозг врача мгновенно проанализировал этот странный допрос. Он понял. Им нужен донор. Донор с какой-то конкретной, редкой кровью. Он посмотрел на своего сына.

— Четвёртая… отрицательная, — сказал он медленно, и у самого похолодело внутри. — У него редкая, как у прадеда. Папа, ради бога, объясни! Кто ранен?

— Я не могу, сын. Скажу только, что у меня здесь умирает… очень важный для всех нас человек. Герой. С такой же группой крови. И другого донора нет. Нигде.

— Но Пашка… он же ребёнок! Ему всего четырнадцать! Переливание в его возрасте… это риск.

— Я знаю, сын. Я знаю. Но другого выхода нет, — в голосе генерала прозвучала мольба. — Речь идёт о спасении жизни. Жизни, от которой зависит… всё.

На том конце провода повисло тяжёлое молчание. Андрей, как отец, был в ужасе от одной мысли подвергнуть своего сына риску. Но как врач, он понимал, что такое «зависит всё». И он слышал в голосе отца то, чего не слышал никогда прежде — отчаяние. Он понял, что ситуация за гранью всего, что он мог себе представить.

— Хорошо, — сказал он, принимая самое тяжёлое решение в своей жизни. — Я поговорю с ним. Что нам делать?

— Вертолёт уже вылетел за вами, — ответил Воронов. — Будет через двадцать минут. Собирайтесь. Андрей… спасибо.

Звонок прервался.

Андрей опустил телефон. Антонина и Ольга смотрели на него с ужасом и вопросом.

— Что? Что случилось?

— Нам… нам нужно лететь к отцу. Пашке… Пашке нужно будет сдать кровь.

* * *

Разговор с Пашкой был коротким и трудным. Андрей присел перед сыном, взял его за плечи, чтобы тот смотрел ему в глаза.

— Паш, слушай внимательно. Там, где дедушка… очень тяжело ранили одного очень хорошего человека. Настоящего героя. И ему нужна помощь. Твоя помощь. У тебя очень редкая кровь, и только ты можешь его спасти. Нужно будет… поделиться с ним кровью. Это не страшно, я буду всё время рядом. Но это очень, очень важно. Ты… ты согласишься?

Пашка, который слышал разговор с дедом, уже всё понял. Мысль о том, что он, простой школьник, может сделать что-то реальное, что-то важное, спасти настоящего героя, была для него чем-то из его любимых историй. Он не думал о риске. Он думал о подвиге.

— Конечно, пап, — сказал он без колебаний, и его голос, обычно мальчишеский, прозвучал неожиданно твёрдо. — А кто это? Солдат? Из «Экскалибура»?

Увлечение Пашки играми и всем, что связано с «фильмом», было известно всей семье. Он взахлёб читал все «новости со съёмок», следил за «кастингом».

Андрей замялся. Он не знал, кто там ранен. Но он должен был ответить.

— Да, Паш. Солдат. Очень храбрый солдат.

В этот момент Пашка подумал о ней. О Самус Аран. О героине, которой он восхищался. Он представил, как она, возможно, раненая, сражается там, в этом аду. И его детское сердце наполнилось решимостью. Он не знал, насколько он был близок к истине.

Когда через двадцать минут над их домом завис тяжёлый транспортный вертолёт, и с неба упал луч прожектора, выхватив их из темноты, Пашка уже был готов. Он не боялся. Он шёл спасать героя. И он чувствовал себя частью чего-то огромного и невероятно важного. Он чувствовал себя частью истории, которую до этого видел только на экране.

* * *

Полёт до «Объекта-4» прошёл в оглушающем рёве винтов и напряжённом молчании. Вертолёт приземлился на той же площадке, откуда несколько часов назад ушёл в бой генерал Воронов. Но теперь это место было неузнаваемо. Оно было похоже на поверхность мёртвой планеты, освещённую резким светом прожекторов. Дым, искорёженный металл, суетящиеся фигуры солдат и медиков.

Их встретил сам генерал. Его лицо, покрытое копотью и засохшей кровью, было измученным, но глаза горели лихорадочным огнём.

— Андрей, Паша… спасибо, что приехали, — сказал он, крепко обнимая сына и внука. — Времени мало. За мной.

Он провёл их через хаос полевого лагеря, мимо раненых, мимо солдат, которые с благоговением расступались перед ним. Они спустились на одном из уцелевших лифтов в медицинский отсек бункера.

Здесь царила стерильная, деловая атмосфера. Андрея, как хирурга, поразило, насколько быстро и эффективно военные смогли развернуть здесь полноценную операционную. Его провели к главному блоку, который был отгорожен от остального помещения полупрозрачной ширмой.

— Вот, — сказал Воронов, указывая на кушетку рядом с операционным столом. — Он будет здесь. Андрей, ты проконтролируешь процесс.

Андрей кивнул, надевая стерильный халат и маску. Он был профессионалом. Он отбросил все эмоции и был готов делать свою работу.

Пашку уложили на кушетку. Он немного нервничал, глядя на капельницы, мониторы и людей в масках. Но когда отец подошёл и ободряюще сжал его руку, страх ушёл.

— Всё будет хорошо, чемпион, — сказал Андрей. — Просто лежи спокойно. Представь, что делишься энергией со своим любимым персонажем в игре.

Пашка улыбнулся. Эта аналогия была ему понятна.

За ширмой, на операционном столе, лежала она. Её лицо, очищенное от крови и грязи, было бледным, почти прозрачным. Дыхание — едва заметным. Хирурги уже закончили основную работу, но её жизнь всё ещё висела на волоске, утекая с каждой секундой.

Андрей ввёл иглу в вену сына. Затем он взял пакет с тёплой, алой кровью и подошёл к операционному столу. Он посмотрел на женщину, лежавшую там. Он не знал, кто она. Он видел лишь бледное, красивое и очень уставшее лицо. Он подключил систему к её катетеру.

И кровь потекла.

Кровь четырнадцатилетнего мальчика, мечтавшего о космосе и героях. Кровь, полная жизни, надежды и фанатского обожания. Она начала вливаться в тело женщины, которая была этим героем. Которая пришла из этого космоса.

В этот момент, казалось, ничего не изменилось. Мониторы всё так же монотонно пищали. Врачи всё так же напряжённо следили за показаниями.

Но что-то произошло. Невидимое. Неосязаемое.

Генерал Воронов, стоявший в углу, смотрел на эту сцену, и его суровое, генеральское сердце сжалось. Он видел, как его внук, его продолжение, его будущее, спасает жизнь существу из другого мира. Он видел, как два разных, несовместимых мира — мир детских мечтаний и мир жестокой войны, мир Земли и мир космоса — сливаются в одном простом, почти сакральном акте. Акте дарения жизни.

Дмитрий и Артемьев стояли рядом с ним. Они тоже всё понимали. Дмитрий смотрел на Пашку, потом на Самус, и думал о том, насколько тесен и странен этот мир. Мальчик, который открыл для себя вселенную Metroid благодаря какому-то блогеру с другого конца света, теперь спасал жизнь главной героине этой вселенной. Цепочка случайностей, которая привела их всех в эту точку, была слишком идеальной, чтобы быть просто случайностью.

И тут кардиомонитор, до этого пищавший монотонно и слабо, изменил свой ритм. Писк стал увереннее. Сильнее.

— Давление… давление стабилизируется! — воскликнула анестезиолог. — Пульс выравнивается!

Хирург прислушался к её груди стетоскопом.

— Дыхание становится глубже. Она… она будет жить.

По операционной пронёсся вздох облегчения.

Пашка, лежавший на кушетке, услышал это. Он не понял всех слов, но понял главное. Он помог. Герой будет жить. Он улыбнулся и, измотанный переживаниями и потерей крови, тихо уснул.

А Самус, всё ещё находясь в глубокой коме, в темноте своего сознания, вдруг почувствовала тепло. Не просто тепло от вливаемой крови. А что-то другое. Что-то живое. Она почувствовала поток чужих снов, чужих надежд, чужих фантазий о космосе, о битвах, о героизме. Она почувствовала веру. Веру маленького мальчика в большую, прекрасную легенду.

И эта вера, эта чистая, детская вера, стала для неё самым сильным лекарством. Она начала вытаскивать её из бездны. Она дала ей то, чего у неё никогда не было. Ощущение, что она не одна. Что за неё сражается не только она сама, но и весь этот странный, хрупкий, но такой живой мир.

Битва за её жизнь была выиграна. И выиграна она была не технологиями и не медициной. Она была выиграна кровью и мечтой.

Возвращение было не вспышкой, а медленным, мучительным рассветом. Сначала не было ничего. Только тьма. Пустота. Тишина, которая была не отсутствием звука, а его полным, абсолютным поглощением. Это была тишина смерти, и она была ей знакома. Она уже бывала здесь раньше. На Зебесе, когда Материнский Мозг почти убил её. На SR388. Эта пустота была её старым, нежеланным спутником.

Но затем, сквозь эту бесконечную черноту, начали просачиваться звуки.

Сначала — один. Монотонный. Ритмичный. Пик… пик… пик… Она не знала, что это, но её тренированный мозг зацепился за этот ритм, как утопающий за соломинку. Это был порядок. Это была система. А где есть система, там есть жизнь.

Затем появились другие звуки. Приглушённые. Далёкие. Голоса. Она не разбирала слов, они были лишь гулом, похожим на шум прибоя. Но в этом гуле были интонации. Тревога. Надежда. Усталость.

Постепенно тьма начала редеть, сменяясь туманом. И в этом тумане начали вспыхивать образы. Обрывки. Фрагменты.

…яркий свет прожекторов, бьющий в лицо… ощущение холода, когда её, беззащитную, извлекли из разбитой брони… чьи-то руки, сильные, но осторожные, разрезающие её Нулевой костюм… укол иглы в вену…

Она не чувствовала боли. Она была лишь наблюдателем. Призраком, смотрящим на то, что делают с её телом.

…голос. Тот самый, что принадлежал Дмитрию. Отчаянный. «Пожалуйста… ты должна нам довериться… ещё один, последний раз»… ощущение чужого, тёплого прикосновения к её руке… и её собственная воля, последний иссякающий импульс, который она отправила в систему, передавая контроль…

Она помнила это. Это было её последнее осознанное действие. Акт абсолютного, безоговорочного доверия. Она отдала свою жизнь в руки этих странных, хрупких существ.

…снова голоса. Много. Они спорили. Обсуждали. Она не понимала слов, но улавливала суть. «Давление падает…», «Кровопотеря критическая…», «Мы её теряем…». Она слышала их отчаяние. И она знала, что умирает. Она приняла это. Это был хороший бой. Она отомстила. Она защитила их. Достойный конец для воина…

Но она не умерла.

Что-то изменилось. В её венах, вместе с холодом плазмозаменителей, вдруг появилось тепло. Живое. Настоящее. И вместе с этим теплом пришли… сны.

Это не были её сны. Её сны всегда были кошмарами. Огонь. Смерть. Глаза Ридли. Эти же были другими. Яркими. Наивными. Она видела себя. Но не такой, какой она была. Она видела себя на картинках, нарисованных с восторгом и обожанием. Она видела себя в броне, стоящей на вершине горы, как непобедимая богиня. Она видела себя летящей сквозь звёзды на красивом, белом корабле. Это были сны о герое. Сны мальчика, который верил в легенду.

Она не знала, откуда они. Но эти сны, это тепло, эта чужая, но такая искренняя вера, — они стали якорем, который удержал её на краю бездны. Они тянули её обратно. К свету. К жизни.

Звуки становились всё отчётливее.

»…давление стабилизируется… пульс в норме… она будет жить…»

Это был голос врача. Усталый, но довольный.

»…она невероятная, Костя. Даже её организм… он борется. Скорость регенерации в три раза выше, чем у обычного человека. Гены Чозо… это не просто слова…»

Это был голос Воронова. В нём было восхищение.

»…она спит. Просто спит. Ей нужно время…»

Это был голос Дмитрия. Он был рядом. Она чувствовала его присутствие почти постоянно. Он часто говорил с ней, когда думал, что она не слышит. Рассказывал ей о своём дне. О новостях. О том, как продвигается работа над «Экскалибуром». О том, что пираты на орбите затихли, напуганные смертью своего лидера. Он просто говорил. И его голос был для неё успокаивающим фоном. Баюкал. Охранял.

Она начала чувствовать. Своё тело. Оно было слабым, тяжёлым, но оно было её. Она чувствовала мягкость матраса под спиной. Тепло одеяла. И лёгкое, едва заметное покалывание в вене, куда была подключена капельница.

Она решила, что пора.

Она приложила усилие. Неимоверное. Словно пыталась сдвинуть планету. Она приказала своим векам открыться.

И они подчинились.

Сначала мир был расплывчатым, размытым пятном света. Затем он начал обретать фокус.

Она увидела потолок. Белый. С датчиками и лампами.

Она медленно повернула голову.

Комната. Небольшая, стерильная. Медицинский отсек. Рядом с её кроватью — стойка с капельницами и монитор, на котором ровными, спокойными линиями бился её пульс.

В кресле у кровати, уронив голову на грудь, спал Дмитрий. Он был одет в ту же одежду, что и вчера, или позавчера. Она не знала, сколько времени прошло. Рядом с ним на столике лежала книга. «Основы теоретической физики».

Она была не одна.

Она попробовала пошевелить рукой. Получилось. Она была слаба, но она была цела. Она осторожно коснулась своего живота. Под тонкой тканью больничной рубашки она нащупала повязку. Рана была там, но она больше не болела.

Она снова посмотрела на спящего Дмитрия. На его уставшее, осунувшееся лицо. Он был здесь. Он охранял её сон.

Она не стала его будить. Она просто смотрела на него. На этого странного, неловкого, гениального мальчика из другого мира, который стал для неё… кем? Другом? Спасителем? Она не знала.

Но она знала одно. Она жива. И она в безопасности. И впервые за всю свою жизнь, за всю свою бесконечную, одинокую войну, она чувствовала… покой. Тихий, хрупкий, почти нереальный. Но настоящий.

Она закрыла глаза. Не для того, чтобы снова провалиться в беспамятство. А просто чтобы насладиться этим моментом. Моментом тишины. Моментом жизни. Рассвет наступил.

* * *

Самус не знала, сколько она так лежала, просто слушая тишину и ровное дыхание спящего Дмитрия. Может быть, минуты. Может быть, час. Время потеряло свою привычную линейность. Но затем тишина была нарушена. Дверь в палату тихо скрипнула, и вошёл Константин Сергеевич.

Он нёс в руках два стакана с дымящимся чаем. Увидев, что глаза Самус открыты, он замер на пороге. Стакан в его руке дрогнул, и несколько капель пролилось на пол.

— Вы… вы очнулись, — прошептал он, и в его голосе было столько облегчения, что, казалось, он вот-вот заплачет.

Шум разбудил Дмитрия. Он рывком поднял голову, несколько секунд непонимающе моргая. А затем он увидел. Он увидел её ясные, осмысленные глаза, которые смотрели прямо на него.

— Самус… — выдохнул он.

Он вскочил, опрокинув стул, и подбежал к её кровати. Он хотел что-то сказать, что-то спросить, но все слова застряли у него в горле. Он просто смотрел на неё, и на его лице была такая искренняя, детская радость, что Самус невольно улыбнулась. По-настоящему. Впервые.

— How long? — спросила она. Её голос был слабым, хриплым от долгого молчания. Сколько?

— Пять дней, — ответил Артемьев, ставя стаканы на столик. — Вы спали пять дней. Врачи говорили, что это чудо.

— Not a miracle, — она покачала головой. — Medicine. Не чудо. Медицина.

Она посмотрела на Дмитрия.

— You stayed? Ты оставался?

— Я… мы… мы все по очереди дежурили, — пробормотал он, покраснев. — Генерал, Константин Сергеевич, я…

Она всё поняла. Они не оставляли её ни на минуту.

В палату вошёл дежурный врач в сопровождении генерала Воронова. Увидев, что их пациентка в сознании, они замерли.

— Невероятно, — произнёс врач после короткого осмотра. — Регенерация просто феноменальная. Швы почти затянулись. Ещё пара дней, и вы будете здоровее всех нас.

Воронов подошёл к кровати. Его лицо, обычно суровое, было непривычно мягким.

— С возвращением, боец, — сказал он просто. — Вы… вы спасли нас всех.

— What is the situation? — это был её первый вопрос. Что с обстановкой? Даже лёжа на больничной койке, она оставалась солдатом.

— Тишина, — ответил Воронов. — После вашей… дуэли, пираты на орбите замерли. Они ничего не предпринимают. Просто висят там. Их флот понёс потери и на других участках. Наши ребята из «Экскалибура» дали им достойный отпор. Похоже, смерть Ридли их деморализовала. Они растеряны.

— They will not be confused for long, — возразила она. — They are like hyenas. Without a king, they will fight for power. Or they will scatter. Они недолго будут растеряны. Они как гиены. Без короля они будут драться за власть. Или разбегутся.

— В любом случае, это даёт нам время, — заключил Воронов.

Он посмотрел на Дмитрия и Артемьева, затем снова на Самус.

— Пока вы были… не с нами, мы не сидели сложа руки. Проект «Экскалибур» запущен на полную мощность. По всему миру идёт мобилизация. Мы строим флот. Мы тренируем солдат. Ваша битва, то, что вы сделали… это стало для всех нас… — он запнулся, подбирая слово, — …камертоном. Примером. Теперь все знают, что их можно победить.

Он помолчал.

— И ещё одно. Мы… мы обязаны вам жизнью. Не только в переносном смысле.

Он кивнул в сторону двери.

— Можно? — спросил он у врачей.

Те кивнули.

Воронов открыл дверь, и в палату заглянул… Пашка. За ним стояли его родители. Мальчик сжимал в руках какой-то свёрток.

— Заходи, не бойся, — сказал генерал.

Пашка, робея, подошёл к кровати. Он смотрел на женщину, лежавшую на ней. Он не сразу её узнал. Без брони, бледная, в простой больничной рубашке, она не была похожа на ту всемогущую воительницу из его снов. Она была похожа на… просто человека.

— Это… это она? — прошептал он, глядя на деда.

— Она, Паша, — кивнул Воронов. — Это тот самый солдат, которого ты спас.

Пашка посмотрел на Самус. Самус посмотрела на него. Она видела этого мальчика в своих снах, в том странном потоке сознания, который вернул её к жизни. Она видела его веру.

— It was you, — сказала она так тихо, что её услышал только он. Это был ты.

Он не понял слов, но понял интонацию. Он понял, что она его узнала.

Он протянул ей свёрток, который держал в руках.

— Это… это вам, — пробормотал он. — Чтобы вы… быстрее поправлялись.

Самус взяла свёрток. Она развернула его. Внутри, нарисованный цветными карандашами на листе из школьной тетради, был рисунок. На нём была она. В своей оранжевой броне, с пушкой наперевес. Она стояла на горе из поверженных монстров, и над её головой сияло солнце. Рисунок был наивным, детским, но в нём было столько веры и восхищения.

Самус смотрела на этот рисунок. А потом она сделала то, чего от неё не ожидал никто. Она заплакала.

Не навзрыд. Не громко. Просто две тихие слезы медленно скатились по её щекам. Слёзы, которые она не проливала с самого детства. Слёзы не горя, а чего-то другого. Благодарности. Облегчения.

Она плакала о потерянном детстве. О своём одиночестве. И о том, что здесь, в этом странном мире, она, кажется, впервые нашла то, чего у неё никогда не было. Семью.

Она осторожно сложила рисунок и прижала его к груди, как самое драгоценное сокровище. Все в палате молчали, боясь нарушить этот интимный, хрупкий момент. Они видели не Валькирию, не несокрушимого воина. Они видели женщину, чья душа, закалённая в тысячах битв, наконец, дала трещину — не от боли, а от простого, чистого человеческого тепла.

Пашка, увидев её слёзы, испугался. Он подумал, что сделал что-то не так.

— Я… я плохо нарисовал? — прошептал он.

Самус подняла на него свои влажные от слёз глаза и покачала головой. Она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. Её пальцы были холодными, но прикосновение — нежным.

— Net, — сказала она на почти идеальном русском. — Spasibo.

Она убрала руку и посмотрела на всех, кто был в комнате. На генерала Воронова, который смотрел на неё с отеческой заботой. На Константина Сергеевича, чьи глаза блестели за стёклами очков. На Дмитрия, который смотрел на неё с такой смесью обожания и сострадания, что ей стало неловко.

Она поняла, что они видят её. Не легенду, не оружие, а её саму. Уязвимую. Человека. И она поняла, что больше не хочет прятаться за стеной молчания и отчуждённости.

Она снова посмотрела на Пашку.

— You saved me, — сказала она ему. Ты спас меня. — What is your name?

— Паша, — робко ответил мальчик. — Павел.

— Pavel, — медленно повторила она, пробуя имя на вкус. — Good name. Strong name. Хорошее имя. Сильное имя.

Она помолчала, собираясь с мыслями. Пришло время.

— My name is Samus Aran, — произнесла она твёрдо и отчётливо.

Имя прозвучало в стерильной тишине палаты, как удар гонга. Для Воронова и Артемьева это было просто имя, которое они знали из отчётов. Но для Пашки и Дмитрия это было равносильно тому, как если бы король Артур лично назвал им своё имя. Пашка замер с широко раскрытыми глазами, не веря своим ушам. Он спас её. Ту самую.

Самус увидела его реакцию. Она видела этот детский, чистый восторг. И она поняла, что должна сделать ещё один шаг.

— Samus Aran is a name for ghosts and monsters, — сказала она, и в её голосе прозвучала бесконечная усталость. — It is the name of a hunter. Самус Аран — это имя для призраков и монстров. Это имя охотницы.

Она перевела взгляд на Дмитрия, и в её глазах промелькнула тень усмешки.

— Here… in your world… you can call me Svetlana. Здесь… в вашем мире… вы можете звать меня Светлана.

Это было не отречение. Это было откровение. Она не отказывалась от себя. Она показывала им две свои стороны. Самус Аран — это та, кто сражается с Ридли в руинах. Это функция, оружие, легенда. А Светлана — это та, кто лежит сейчас на больничной койке, слабая, уязвимая, благодарная. Это человек.

Дмитрий всё понял. Он понял, какой невероятный подарок она только что им сделала. Она не просто назвала им своё настоящее имя. Она доверила им своё другое имя. Имя, которое она выбрала сама. Имя, которое принадлежало только этому миру. Только им.

Константин Сергеевич, услышав это имя — «Светлана», — тоже всё понял. Он вспомнил их первый разговор с Дмитрием, когда тот придумал эту легенду. И он увидел в этом не случайность, а символ. «Светлана» — несущая свет. Как это было точно.

— Что ж, — сказал он, и его голос дрогнул. — Мы будем рады познакомиться с вами, Светлана. И мы гордимся тем, что сражаемся бок о бок с Самус Аран.

Это было идеально. Он принял обе её ипостаси. Он показал, что они ценят и человека, и воина.

Генерал Воронов смотрел на эту сцену, и его аналитический ум военного впервые за долгое время уступил место простым человеческим эмоциям. Он понял, что они обрели не просто союзника. Они обрели нечто гораздо большее. Личность, стоящую на границе двух миров, способную быть и несокрушимым оружием, и уязвимым человеком.

Именно в этот момент он окончательно понял, что они победят. Не потому, что у них есть супероружие. А потому, что на их стороне сражается тот, кто, пройдя через ад, не разучился плакать от детского рисунка и выбирать себе новое имя.

Битва за её жизнь была окончена. Теперь начиналась битва за её новую, двойную жизнь. И за будущее двух миров, которые отныне были неразрывно связаны кровью, верой и двумя именами одной невероятной женщины.

Прошла неделя. Самус, или Светлана, как её теперь называли почти все в бункере, быстро шла на поправку. Её уникальная физиология, усиленная генами Чозо и подпитанная кровью Пашки, творила чудеса. Она уже могла сидеть, а вскоре врачи разрешили ей делать первые, осторожные шаги по палате.

Новость о её пробуждении и чудесном исцелении, конечно же, не вышла за пределы «Объекта-4». Для внешнего мира она по-прежнему не существовала. Но генерал Воронов, видя, какой ценой была куплена победа в Заре-17, и понимая, какой долг лежит на нём перед жителями этого города, принял одно неординарное решение.

Он связался с отцом Алексием.

Разговор был коротким. Генерал не стал раскрывать всех секретов. Он просто сказал: «Человек, который спас ваш город, тяжело ранен, но жив. Он находится у нас. И он… хотел бы увидеть тех, кого защищал». А затем он предложил организовать транспорт для небольшой группы жителей, которые хотели бы навестить «героя».

Отец Алексей всё понял. Он понял, о ком идёт речь. И он понял, какой невероятный жест доверия делает этот суровый генерал.

Он не стал никого уговаривать. Он просто объявил после воскресной службы в своей полуразрушенной, но не сломленной церкви: «Братья и сестры, нам дана возможность поблагодарить нашего спасителя. Кто хочет поехать со мной?»

Желающих оказалось немного. Большинство жителей Зари-17 всё ещё были в шоке, они боялись всего, что было связано с той страшной ночью. Но несколько человек вышли вперёд. Это были те, кто видел её вблизи. Та самая мать с ребёнком, которую она заслонила от выстрела. Дядя Гриша, церковный сторож, который видел её битву с солдатами. И ещё одна тихая, пожилая женщина, у которой, как оказалось, тоже была четвёртая отрицательная группа крови и которая, услышав призыв о помощи, одной из первых пришла в развёрнутый в городе медпункт, чтобы сдать свою кровь. Она не знала, для кого, но знала, что это нужно.

Через несколько дней небольшой автобус без опознавательных знаков, проехав через десятки секретных кордонов, въехал на территорию «Объекта-4». Гостей встретили и провели в медицинский отсек. Они шли по гулким, стерильным коридорам бункера, испуганно озираясь по сторонам, словно паломники, попавшие в святая святых.

Самус знала, что они придут. Воронов предупредил её. Она сидела на своей кровати, одетая в простую больничную пижаму, и немного нервничала. Сражаться с армиями монстров было для неё проще, чем встречать гостей.

Дверь в палату открылась. Первым вошёл отец Алексей. Он остановился на пороге, и его взгляд встретился с её. Она была без брони. Без оружия. Просто женщина, слабая после ранения, с бледным лицом и всё теми же бесконечно грустными и мудрыми глазами. Он увидел в ней не Валькирию. Он увидел в ней ту самую заблудшую, одинокую душу, о которой молился.

За ним, робея, вошли остальные. Они тоже замерли, увидев её. Они ожидали увидеть кого угодно — солдата в форме, человека в маске, но не эту хрупкую, на первый взгляд, женщину.

— Здравствуйте, — тихо сказал отец Алексей. — Мы… мы пришли сказать вам спасибо.

Он подошёл к её кровати и протянул ей небольшой, завёрнутый в чистую ткань свёрток.

— Это от нас всех. Мы не знали, что вам принести. Это… просто хлеб. Из нашей пекарни. Первая выпечка после… всего.

Самус осторожно взяла свёрток. Она развернула его. Внутри лежал ещё тёплый, пахнущий домом и жизнью каравай хлеба с запечённой солью наверху. Она поднесла его к лицу и вдохнула этот простой, земной, мирный запах.

Затем вперёд вышла та самая пожилая женщина.

— Милая, — сказала она, и её голос дрожал. — Мне сказали… что моя кровь тебе помогла. Я… я так рада. Прими, дочка.

Она протянула ей маленькую, связанную из шерсти иконку с изображением Богородицы.

Самус взяла эту иконку. Она не знала, кто на ней изображён. Она не понимала всей глубины этого символа. Но она чувствовала тепло, исходящее от неё. Тепло человеческих рук. Тепло веры.

Мать с ребёнком просто стояла и плакала. А дядя Гриша, старый вояка, снял с головы свою ушанку, поклонился ей в пояс и сказал только одно слово:

— Спасибо.

Самус смотрела на них. На этих простых, обычных людей. На их скромные, идущие от самого сердца дары. Хлеб. Иконка. Слезы. Простое «спасибо».

И она поняла, что за всю свою жизнь, за все свои победы, за все галактики, которые она спасала, она никогда не получала более ценной награды. Она не была для них легендой. Она не была оружием. Она была их спасителю. Их Светой.

Она не могла говорить. В горле стоял ком. Она просто смотрела на них, и в её глазах, которые видели смерть тысяч существ, стояли слёзы.

Отец Алексей, видя это, положил свою руку ей на голову.

— Да хранит тебя Господь, дитя моё, — сказал он. — Где бы ни лежал твой путь.

Это не было обращением в веру. Это не было проповедью. Это было простое человеческое благословение. Благословение на жизнь.

Когда они ушли, Самус ещё долго сидела, прижимая к себе тёплый каравай хлеба и маленькую вязаную иконку. В этот день её исцеление по-настоящему началось. Не тела. А души. Она поняла, за что она сражалась. Не против тьмы. А за этот свет. За этот простой, хрупкий, тёплый свет в глазах обычных людей, который был дороже всех сокровищ во вселенной. И она поняла, что никогда больше не сможет их оставить. Этот мир стал её домом. И она будет защищать его. До последнего вздоха.

* * *

Прошли месяцы. Зима, укрывшая шрамы Зари-17 белым саваном, медленно отступила, уступив место робкой, плачущей весне, а затем и буйному, зелёному лету. На орбите Земли царила напряжённая, но стабильная тишина. Оставшиеся корабли пиратов, лишённые лидера и, как показывала разведка Воронова, раздираемые внутренней борьбой за власть, не предпринимали никаких враждебных действий. Они просто висели там, как саркофаги, как зловещее напоминание о хрупкости мира.

Эта передышка была использована на сто процентов. «Протокол «Экскалибур» работал, как отлаженный механизм. Но для Самус, которую все теперь звали Светланой, это было время совсем других открытий.

После того как она полностью восстановилась, генерал Воронов, поддавшись на уговоры Артемьева и Дмитрия, принял беспрецедентное решение. Оно шло вразрез со всеми уставами и протоколами безопасности, но генерал понимал его необходимость. Не для проекта. Для неё.

— Она не может вечно сидеть в бункере, — сказал Артемьев на одном из совещаний. — Она — воин, а не заключённый. Она должна видеть, что она защищает. Иначе она просто… перегорит.

Воронов согласился. Он разрешил ей покидать «Объект-4». Ненадолго. На несколько часов. На день. Под прикрытием небольшой группы телохранителей из отряда «Экскалибур», одетых в штатское и смешивающихся с толпой. Её «тюремное заключение» закончилось. Начиналось её знакомство с Землёй.

Её первым «выходом в свет» была поездка в Москву. Её готовили к этому, как к спецоперации. Дмитрий и капитан Орлов провели ей многочасовой инструктаж. Не смотреть людям в глаза слишком пристально. Не двигаться слишком быстро. Не поднимать предметы, которые кажутся слишком тяжёлыми. Стараться быть… обычной. Для неё, чья жизнь состояла из преодоления пределов, задача «быть обычной» оказалась самой сложной.

В день поездки она долго стояла перед зеркалом. На ней были простые синие джинсы и серая футболка, которые ей купил Дмитрий. Одежда была странной. Слишком свободной. Слишком… беззащитной. Она чувствовала себя голой.

Когда они выехали из секретного тоннеля на оживлённое шоссе, и её глазам открылся мир, она замерла. Поток машин. Рекламные щиты. Бесконечные ряды домов. Это не было похоже на серую, удручающую функциональность Зари-17. Это был гигантский, хаотичный, кричащий муравейник.

Её проводниками в этом новом мире стали Дмитрий и Пашка, который, узнав о поездке, поставил на уши всю семью, но добился от деда разрешения поехать с ними. Для них обоих это была не просто экскурсия. Это была миссия — показать ей свой мир.

Они привезли её в Парк Горького. И здесь, среди зелени, смеха и суеты, её аналитический, солдатский мозг начал давать сбои. Она видела людей. Тысячи. Они не маршировали строем. Они не бежали в укрытие. Они… жили. Гуляли. Ели. Смеялись. Катались на велосипедах и роликах. Это была бессмысленная, неэффективная, хаотичная, но невероятно притягательная деятельность.

— Вот это, — сказал Дмитрий с торжественностью фокусника, указывая на ларёк с яркой вывеской, — называется «мороженое».

Он купил три вафельных рожка: себе, Пашке и ей. Он протянул ей этот холодный, тающий десерт. Она взяла его с осторожностью, с какой взяла бы неизвестный инопланетный артефакт. Она посмотрела, как едят они, и неуверенно лизнула.

Её мир на секунду остановился.

Её вкусовые рецепторы, знавшие лишь безвкусные питательные гели и странные, горьковатые инопланетные фрукты, столкнулись с чистым, незамутнённым удовольствием. Сладкий. Холодный. Сливочный. Это не было «топливом». Это не было «восполнением калорий». Это было просто… вкусно.

Она, обычно непроницаемая, на мгновение замерла, и на её лице отразилось такое искреннее, детское удивление, что Дмитрий и Пашка не сдержались и рассмеялись.

Она не обиделась. Она сама почувствовала, как уголки её губ ползут вверх в непривычной улыбке.

Они пошли дальше. Пашка, как заправский гид, тащил её от одного чуда к другому.

— А это — сахарная вата! Она из сахара и воздуха!

Они сидели на скамейке у пруда, и Самус доедала своё первое в жизни мороженое. Она делала это медленно, сосредоточенно, словно выполняла сложную научную процедуру, анализируя каждое ощущение. Рядом Пашка с восторгом рассказывал ей о лебедях, плавающих в пруду, а Дмитрий пытался переводить его эмоциональную речь на свой корявый, но уже более уверенный английский.

— He says… they are birds. Like your… — Дмитрий запнулся, не зная, как перевести «Чозо». — Like your old friends. Он говорит… это птицы. Как твои… старые друзья.

Самус посмотрела на величественных, белоснежных лебедей, плывущих по воде. Она видела в них отдалённое, почти неуловимое эхо грации и мудрости своих воспитателей. Она молча кивнула.

И тут её идиллию нарушило вторжение. Маленькое, жужжащее, назойливое. Обычная муха, привлечённая сладким запахом мороженого, начала кружить над её рукой.

Пашка, увидев это, нахмурился.

— А это… это мухи! — с презрением сказал он. — Они наглые и всё время стремятся сесть на еду!

Он взмахнул рукой, пытаясь отогнать насекомое. Муха, сделав пируэт, увернулась и снова вернулась.

— Кыш, противная! — возмутился мальчик.

Самус замерла, наблюдая за этой сценой. Она смотрела на это крошечное, жужжащее существо. На его многофасеточные глаза, на тонкие, покрытые щетинками лапки. В её мире существа с такой же базовой физиологией были размером с танк, вооружены плазменными пушками и сеяли смерть в масштабах планет. А здесь… здесь это была просто досадная помеха. Объект раздражения для маленького мальчика.

Она наблюдала, как Пашка, войдя в азарт, пытается прихлопнуть муху. А потом она увидела, как пожилая пара, сидевшая на соседней скамейке, кормит крошками хлеба воробьёв.

И в этот момент в её голове что-то щёлкнуло. Картина сложилась.

Она начала понимать, что именно она защищала в той страшной битве. Не букер. Не государство. Не территорию. Она защищала вот это. Этот абсурдный, нелогичный, но прекрасный мир. Право этих странных, хрупких существ есть своё глупое мороженое, смеяться без причины, с нежностью кормить одних существ (птиц) и с яростью гонять других, таких же маленьких (насекомых).

Она защищала их право на их маленькие, бессмысленные войны и их большую, необъяснимую любовь. Она защищала их несовершенство.

Она подняла свою руку, и муха, испугавшись резкого движения, улетела.

— Leave it, — сказала она Пашке. Оставь её. — It is… small. Она… маленькая.

Пашка посмотрел на неё с удивлением. А потом он, кажется, что-то понял. Он посмотрел на муху, потом на лебедей, потом на неё. И кивнул.

Их прогулка продолжилась. Они поднялись на колесе обозрения. Когда их кабинка достигла верхней точки, и под ними раскинулся весь огромный, бесконечный город, Самус прижалась к стеклу. Она смотрела на миллионы окон, на ниточки дорог, на крошечные фигурки людей внизу.

Раньше, глядя на город с высоты, она видела лишь тактическую карту. Укрытия, огневые точки, пути отхода.

Сейчас она видела другое. Она видела дома. Миллионы домов. И в каждом из них — своя жизнь. Свои радости, свои беды, свои маленькие войны с мухами и своя большая любовь.

И она впервые почувствовала не ответственность солдата, а нечто иное. Чувство сопричастности. Она была не над ними. Она была одной из них.

Вечером, когда они, уставшие и полные впечатлений, возвращались в бункер, Пашка, задремав, положил ей голову на плечо. Она сначала напряглась, не привыкшая к такому физическому контакту. Но потом она расслабилась. Она осторожно, чтобы не разбудить, приобняла его.

Дмитрий, сидевший за рулём, посмотрел на эту сцену в зеркало заднего вида и улыбнулся.

В этот день, в простом московском парке, легендарная охотница за головами Самус Аран сделала свой самый важный шаг. Шаг от войны к миру. От одиночества — к семье. И этот шаг оказался для неё гораздо сложнее и важнее любого прыжка через пропасть на вражеской планете.

* * *

Следующим большим открытием для Светланы стал кинематограф. В медиа-зале «Объекта-4» была собрана огромная коллекция фильмов со всего мира, и Константин Сергеевич, взяв на себя роль её культурного гида, начал знакомить её с этим искусством.

Он начал с классики. С чёрно-белых комедий Чаплина. Самус, привыкшая к языку жестов в бою, мгновенно поняла эту безмолвную пантомиму. Она смотрела на Маленького Бродягу, на его неуклюжую грацию, на его отчаянную борьбу с несправедливым и абсурдным миром, и она… узнавала. Не себя, конечно. Но она узнавала сам архетип. Маленький человек против огромной, бездушной машины. И она смеялась. Не громко, а тихо, почти беззвучно, но её плечи сотрясались от смеха. Дмитрий, наблюдавший за этим, был поражён. Он никогда не думал, что Самус Аран и Чарли Чаплин могут иметь что-то общее.

Затем были советские фильмы. Артемьев показал ей «Белое солнце пустыни». Она смотрела на товарища Сухова, который, мечтая вернуться домой к своей Катерине Матвеевне, был вынужден сражаться с бандой Абдуллы. И она снова понимала. Понимала эту смертельную усталость от войны и это простое, упрямое желание вернуться домой.

Она смотрела «Иронию судьбы», и её аналитический ум отказывался понимать логику происходящего. Почему у них одинаковые замки? Почему у них одинаковая мебель? Почему они так легкомысленно относятся к вторжению незнакомца в свой дом? Дмитрий пытался объяснить ей про «типовую застройку» и «новогоднее чудо», и в итоге они смеялись вместе, но по разным причинам. Она — над абсурдностью ситуации. Он — над её попытками найти в этом логику.

Кино стало для неё окном в душу человечества. Она видела их страхи (в фильмах ужасов, которые она смотрела с абсолютно непроницаемым лицом, к разочарованию Дмитрия). Она видела их мечты (в научной фантастике, которую она комментировала с точностью инженера: «Этот тип реактора неэффективен», «Траектория корабля нереалистична»). Она видела их способность к любви и самопожертвованию.

И вот, наконец, настал день премьеры.

Фильм «Metroid: Начало» вышел на экраны с оглушительным успехом. Он побил все кассовые рекорды. Мир был в восторге.

Генерал Воронов организовал для них закрытый показ в одном из VIP-залов лучшего кинотеатра Москвы. Это была ещё одна спецоперация. Зал был проверен на «жучки», охрана стояла по всему периметру. Но внутри, в мягких креслах, с вёдрами попкорна, они были просто зрителями. Светлана (в джинсах и толстовке), Дмитрий, Пашка и даже Константин Сергеевич, которого они уговорили поехать.

Свет погас. Зазвучала знакомая, эпическая музыка. И на экране появилась она. Кино-Самус.

Самус смотрела на экран, и её чувства были смешанными. С одной стороны, это было странно. Видеть свою жизнь, превращённую в двухчасовой аттракцион. Видеть, как актриса Эвелин Рид, красивая, идеальная, повторяет её движения, говорит пафосные фразы.

В сцене, где героиня в одиночку штурмовала базу пиратов, уничтожая десятки врагов и оставаясь при этом почти невредимой, Самус наклонилась к Дмитрию и прошептала:

— Too easy. Слишком легко.

В другой сцене, после битвы с Ридли (которого в фильме сделали просто гигантским монстром, без их личной истории), кино-Самус снимала шлем, и её идеальное лицо, по которому катилась одна-единственная скупая слеза, появлялось на весь экран под трагическую музыку.

Пашка, сидевший рядом, толкнул её в бок.

— Вот тут они врут, — прошептал он со знанием дела. — Ты не плачешь, когда дерёшься.

Самус посмотрела на него, на этого мальчика, который за эти месяцы стал для неё почти младшим братом и который знал о ней больше, чем все сценаристы Голливуда.

— You are right, — согласилась она. — I cry after. Ты прав. Я плачу после.

Но, с другой стороны, она чувствовала… гордость. Она видела, как Пашка, затаив дыхание, смотрит на экран. Она видела, как миллионы людей по всему миру аплодируют её образу. Она поняла, что этот фильм, эта красивая ложь, был нужен. Он давал людям надежду. Он давал им героя, в которого они могли верить. И, возможно, это было не менее важно, чем её реальные победы.

После фильма, когда они уже выходили из зала, к ним подошёл Воронов. Рядом с ним стоял невысокий, пожилой японец в очках и с очень доброй, смущённой улыбкой.

— Светлана, Дмитрий, — сказал генерал. — Позвольте представить. Это господин Ёсио Сакамото. Он прилетел на премьеру в качестве главного консультанта.

Дмитрий замер. Сакамото. Создатель. Бог из машины. Он стоял в двух метрах от него.

Сакамото-сан поклонился.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, — сказал он по-японски, и его ассистент тут же перевёл. — Особенно с вами, Светлана-сан. Генерал Воронов рассказал мне, что вы были нашим главным… вдохновителем.

Он смотрел на неё с тихим, почти благоговейным любопытством.

— Знаете, — продолжил он, — когда я много лет назад придумывал Самус, я представлял её именно такой. Не просто солдатом. А кем-то… потерянным. Но не сломленным. Вы — её живое воплощение.

Самус смотрела на этого маленького, скромного человека, который, играя с пикселями на экране, сам того не зная, десятилетия назад написал её портрет. Он был её «отцом» в этом мире. Её создателем.

— The honor is mine, — ответила она и тоже слегка поклонилась. — Thank you… for creating me. Спасибо… что создали меня.

Сакамото улыбнулся ещё шире. Он не понял до конца всей глубины её слов, но он почувствовал их искренность.

Это был пик её мирной жизни. Она встретила своего «создателя». Она увидела, как её легенда живёт своей жизнью. Она была окружена друзьями, семьёй. Она была почти счастлива. Она почти забыла, что над их головами, в холодной темноте, всё ещё висят пять кораблей-призраков, которые ждут своего часа.

И именно в этот момент, когда она выходила из кинотеатра, смеясь над какой-то шуткой Дмитрия, в её ухе, в крошечном, замаскированном наушнике, который она теперь носила постоянно, раздался спокойный, но леденящий душу голос оператора из «Объекта-4».

— «Валькирия», это «Центр». У нас аномалия. Сеть «Архимед» зафиксировала выход из гиперпространства. Крупный объект. Сигнатура… не пиратская. Похожа на… корабли Галактической Федерации.

Мир кончился. Война возвращалась.

Сообщение из «Объекта-4» было подобно удару электрического тока. Смех замер на лице Самус. Её глаза, только что светившиеся тёплым, живым светом, мгновенно стали холодными, как космос. Она остановилась посреди шумного фойе кинотеатра.

— Что случилось? — тут же спросил Дмитрий, увидев перемену в её лице.

— They are here, — сказала она тихо, так, чтобы услышал только он и стоявшие рядом под видом обычных граждан бойцы «Экскалибура». — The Federation.

Она коснулась своего наушника.

— «Валькирия» на связи. Повторите.

— Подтверждаю, — донёсся голос оператора. — Один корабль. Крейсер класса «Олимпик». Вышел из гиперпрыжка на высокой орбите, за пределами дислокации пиратского флота. Он не предпринимает враждебных действий. Он транслирует стандартный опознавательный сигнал Галактической Федерации и… ваш личный позывной, мэм. Они ищут вас.

Мир, который она с таким трудом построила для себя здесь, начал трещать по швам. Они пришли. Её спасатели. Её работодатели. Её… тюремщики? Она слишком хорошо знала Федерацию. Они не были злодеями. Но они были бюрократами и солдатами. Они придерживались устава. И по уставу, планета с таким низким технологическим уровнем, как Земля, подлежала немедленному и полному карантину после первого контакта. Для её же «блага». Для её «защиты».

Это означало конец всему. Конец «Протоколу «Экскалибур». Конец международному сотрудничеству. Конец их маленькой, хрупкой надежде на самостоятельное развитие. Земля из игрока превратится в объект, в протекторат, в лучшем случае. В худшем — в зону отчуждения.

— General Voronov, — сказала она в комлинк. — Do not answer them. Do not send any signal. Pretend you cannot hear them. Генерал Воронов. Не отвечайте им. Не посылайте никакого сигнала. Притворитесь, что вы их не слышите.

— Но… это же ваши союзники! — донёсся из бункера удивлённый голос генерала.

— They are my commanders. Not your allies, — отрезала она. — And they will not understand. Они мои командиры. Не ваши союзники. И они не поймут.

Она знала, о чём говорит. Как объяснить им, этим лощёным адмиралам, про альянс с «примитивами»? Про резонатор, построенный в гараже? Про кровь мальчика, которая течёт в её венах? Они не поймут. Они увидят лишь нарушение десятков протоколов. Они увидят угрозу неконтролируемого технологического обмена. Они изолируют её, а Землю «возьмут под опеку».

В центре управления «Объекта-4» царила растерянность. Прибытие спасателей, которого они так ждали вначале, теперь, после всего, что они пережили и построили, выглядело как угроза.

— Она права, — сказал Константин Сергеевич, который тоже был на связи. — Федерация — это порядок. Закон. А всё, что мы здесь делаем, — это нарушение всех их законов. Мы для них — аномалия, которую нужно изолировать и изучить.

— Но что нам делать? — спросил Воронов. — Мы не можем вечно их игнорировать. И пираты… они тоже их видят.

Действительно, на тактической карте было видно, как пять пиратских кораблей, до этого висевшие неподвижно, пришли в движение. Они не атаковали. Они начали медленно, очень осторожно, отступать, уходя на более дальнюю орбиту. Появление регулярного военного крейсера Федерации, даже одного, испугало их.

Казалось бы, вот оно, решение. Пришли «взрослые» и разогнали хулиганов. Но Воронов, научившийся за эти месяцы доверять интуиции Самус, чувствовал, что всё гораздо сложнее.

— Самус, — сказал он. — Каков ваш приказ?

Этот вопрос был поворотным. Русский генерал спрашивал приказа у неё. Он признавал её не просто союзником, а командиром в этой ситуации.

Она молчала несколько секунд, стоя посреди суетящейся толпы в фойе кинотеатра. Её мозг работал на пределе, анализируя новую, невероятно сложную шахматную партию. На доске теперь было три игрока. Пираты. Федерация. И Земля.

— We need to talk to them, — наконец сказала она. — But not you. Me. Мы должны поговорить с ними. Но не вы. А я.

— Что вы предлагаете?

— I will go up there. Я поднимусь туда.

— Что?! — в один голос воскликнули Воронов и Дмитрий.

— You have a ship. The «Buran». It is ready? У вас есть корабль. «Буран». Он готов?

— Готов, но… он не прошёл всех испытаний! И он не вооружён! — запротестовал Воронов.

— I do not need weapons. I need a transport. Мне не нужно оружие. Мне нужен транспорт.

Её план был безумен в своей дерзости. Она собиралась в одиночку подняться на невооружённом, экспериментальном земном корабле на встречу с боевым крейсером Федерации.

— I will tell them a story, — продолжала она. — That I crashed here. That I was alone. That you… primitives… saved me out of kindness. That you are no threat. Я расскажу им историю. Что я потерпела крушение здесь. Что я была одна. Что вы… примитивы… спасли меня из доброты. Что вы не представляете угрозы.

— Они поверят? — с сомнением спросил Артемьев.

— They will have to. I am Samus Aran. My word has weight, — в её голосе прозвучала сталь. — I will convince them to leave. To report that this system is empty, uninteresting. To give you a chance. To give you time. Они будут вынуждены. Я — Самус Аран. Моё слово имеет вес. Я уговорю их улететь. Сообщить, что эта система пуста и неинтересна. Чтобы дать вам шанс. Чтобы дать вам время.

Это был невероятный риск. Она ставила на кон всё — свою репутацию, свою карьеру, возможно, свою свободу. Она собиралась солгать своим командирам ради этого мира.

— А пираты? — спросил Дмитрий. — Они же увидят, как вы летите.

— Yes, — ответила она. — And they will think I am escaping. That I am abandoning you. They will get bolder. And when the Federation leaves… they will come back. Да. И они подумают, что я сбегаю. Что я бросаю вас. Они осмелеют. И когда Федерация улетит… они вернутся.

— И тогда… — начал понимать Воронов.

— And then, — закончила она, и в её голосе прозвучала холодная, как космос, ярость, — we will finish them. Once and for all. On our terms. И тогда… мы прикончим их. Раз и навсегда. На наших условиях.

План был гениален. И чудовищно опасен. Он превращал всю планету в приманку.

— Я не могу рисковать… — начал было Воронов.

— You have no choice, — прервала его Самус. — This is the only way. У вас нет выбора. Это единственный путь.

Она развернулась и, не обращая внимания на изумлённые взгляды прохожих, пошла к выходу из кинотеатра. Её телохранители из «Экскалибура» молча двинулись за ней.

— Подготовьте «Буран» к старту, — сказала она в комлинк. — Я буду на Байконуре через три часа.

Она шла сквозь толпу, и никто не знал, что эта высокая, странно одетая женщина только что приняла решение, от которого зависела судьба всего человечества. Она шла на свою самую важную миссию. Не боевую. Дипломатическую. И, возможно, последнюю.

Три часа спустя Самус уже была на Байконуре. Перелёт на сверхзвуковом самолёте был для неё привычным, но вид, открывшийся ей на космодроме, заставил даже её замереть в удивлении.

На стартовой площадке, в свете мощных прожекторов, стоял он. «Буран-2», названный «Пересвет». Он был похож на своего легендарного предка, но в то же время был совершенно другим. Его чёрные композитные бронепанели, созданные по её технологиям, поглощали свет, делая его похожим на хищную тень. Под его короткими крыльями не было оружия, но мощь его новых, гибридных двигателей чувствовалась даже на расстоянии. Это был не просто челнок. Это был первый настоящий звездолёт Земли. Их общая гордость.

Её уже ждали. Воронов, Артемьев и Дмитрий прилетели вместе с ней. Пока техники в авральном режиме готовили корабль к старту, у них было несколько последних минут.

Они стояли у подножия гигантской машины.

— Ваши командиры… они могут вас арестовать, — сказал Воронов. — За нарушение десятков протоколов.

— I know, — кивнула она. — But they need me. More than they need their protocols. Я знаю. Но я им нужна. Больше, чем их протоколы.

Она знала, что её статус в Федерации был особым. Она не была простым солдатом. Она была легендой. Её слово действительно имело вес. Но она также знала, что её кредит доверия не бесконечен.

— Когда ты вернёшься? — спросил Дмитрий. Его голос был тихим. Он пытался скрыть свою тревогу, но у него плохо получалось.

Самус посмотрела на него. На этого мальчика, который за несколько месяцев стал для неё самым близким существом во вселенной.

— I will come back, — сказала она. — I promise. Я вернусь. Я обещаю.

Она знала, что пираты вернутся. И она должна была быть здесь, когда это случится.

К ним подошёл Константин Сергеевич. Он молча протянул ей небольшой, тяжёлый предмет, завёрнутый в платок.

— Это… на всякий случай, — сказал он.

Она развернула платок. Внутри лежал старый, потёртый пистолет Макарова. Артефакт из другого, ещё более примитивного мира.

— Он не пробьёт их броню, — усмехнулась она.

— Дело не в броне, — ответил старик. — Иногда последнее слово должно быть за тобой. Просто… чтобы было.

Она смотрела на это простое, механическое оружие. Оно было нелепым по сравнению с её бластером. Но она поняла его жест. Это был символ. Символ того, что она теперь не одна. Что у неё за спиной есть те, кто готов дать ей в руки своё, пусть и несовершенное, оружие. Она кивнула и убрала пистолет в карман своей лётной куртки.

— Пора, — сказал техник, подошедший к ним.

Она обернулась. Она посмотрела на троих мужчин, которые стали её семьёй. Старый мудрец. Гениальный инженер. Суровый генерал.

Она подошла к Артемьеву и обняла его. Крепко, как дочь обнимает отца.

— Take care, — прошептала она. Берегите себя.

Затем она подошла к Воронову. Она не обняла его. Она просто посмотрела ему в глаза и кивнула. Это был кивок двух солдат, понимающих друг друга без слов.

Последним был Дмитрий. Она остановилась перед ним. Он смотрел на неё, и в его глазах было столько невысказанных слов — тревога, восхищение, страх потерять её. Он был выше среднего роста, но рядом с ней всё равно казался почти хрупким.

Она сделала то, чего от неё не ожидал никто. Она шагнула к нему вплотную и, слегка наклонив голову, легко, почти невесомо, коснулась губами его щеки. Она была так близко, что он почувствовал запах её волос — странный, едва уловимый аромат озона и чего-то ещё, незнакомого, неземного.

— Wait for me, — прошептала она ему на ухо. Жди меня.

И, не оборачиваясь, она пошла к стартовому комплексу.

Дмитрий стоял, как громом поражённый, прижав руку к щеке. Он чувствовал холод её губ и жар, который разлился по его лицу.

Она поднялась на лифте на вершину стартовой башни. Её ждал не трап. Её ждал стыковочный рукав, ведущий прямо в кабину «Пересвета». У входа она на мгновение обернулась и посмотрела вниз, на три крошечные фигурки, которые провожали её взглядом. Затем она надела шлем, и её лицо снова скрылось за тёмным стеклом. Она снова стала Самус Аран. Охотницей. Дипломатом. Легендой.

Люк за ней закрылся.

Внизу, в бункере управления запуском, Воронов, Артемьев и Дмитрий наблюдали за происходящим на огромном экране.

— Начинаю предстартовый отсчёт, — раздался в динамиках спокойный голос руководителя полётов.

«Пересвет» стоял не на стартовом столе для ракет. Он стоял на гигантской электромагнитной катапульте, построенной в рекордные сроки по принципам, схожим с теми, что использовались в рельсотронных орудиях. Это была их собственная, земная технология, доведённая до предела.

— Десять. Девять. Восемь…

Под челноком начало нарастать голубое свечение.

— …семь. Шесть. Пять…

Гул становился оглушительным.

— …четыре. Три. Два…

— Зажигание, — скомандовал руководитель.

В этот момент двигатели «Пересвета», основанные на гибридной технологии резонатора, вспыхнули ярким, чистым, почти беззвучным пламенем.

— Один. Пуск! Есть контакт подъёма!

Не было ни рёва, ни огненного столба. Был лишь оглушительный электромагнитный хлопок, от которого содрогнулась земля. И «Пересвет», подхваченный чудовищной силой катапульты, был выстрелен в небо, как пуля из ружья. Он ушёл вверх почти вертикально, оставляя за собой лишь тонкий инверсионный след и радужное искажение в воздухе. Через десять секунд он был уже едва различимой точкой. Через тридцать — исчез среди звёзд.

Трое мужчин стояли и молчали, глядя на пустеющее небо. Операция «Блеф» началась.

* * *

На борту исследовательского крейсера Федерации «Одиссей» царила атмосфера, которую можно было описать одним словом: недоумение. Они находились в этой системе уже двенадцать стандартных часов, и чем больше данных они собирали, тем меньше понимали.

Их миссия изначально была научной. Сеть «Архимед», система гравиметрических телескопов дальнего космоса, зафиксировала беспрецедентный, искусственный пространственно-временной всплеск, исходящий из этого некартографированного сектора. «Одиссей», ближайший корабль с соответствующим оборудованием, был отправлен на разведку аномалии.

Они ожидали найти следы эксперимента с гипердвигателем, чёрную дыру искусственного происхождения — что угодно. Но не это.

Первое, что они обнаружили, был флот. Пять (изначально шесть, но один исчез) разномастных, потрёпанных кораблей с «грязными» плазменными двигателями. Капитан «Одиссея», женщина по имени Джамиля Рошан — ветеран Корпуса Исследований, с сединой на висках и шрамом над бровью, — сразу опознала их почерк.

— Мародёры, — констатировала она, глядя на тактическую карту. — Что они забыли в этой глуши?

Второе, что они увидели, была планета. Третья от местной звезды. Класс «Гайя». Атмосфера — пригодная. Биосфера — есть. И… техносфера. Слабая, примитивная, на уровне ранней ядерной эпохи, но безошибочно узнаваемая.

— Система населена, — доложил её первый помощник. — Уровень развития — класс 3. Неконтактный. Согласно протоколу…

— Я знаю протокол, — прервала его Рошан. — Вопрос в другом. Что делают мародёры на орбите неконтактного мира?

Они не атаковали планету. Они чего-то ждали. Это было странно. Пираты не славились терпением.

А потом началось самое странное. Их чувствительные сенсоры зафиксировали запуск с поверхности.

— Капитан! — голос оператора слежения был полон удивления. — Фиксирую запуск! Электромагнитный след! Объект на суборбитальной траектории, выходит в космос!

На главном экране появилось изображение. Маленький, клиновидный челнок, чёрный, как сама пустота.

— Анализ, — коротко приказала Рошан.

— Конструкция неизвестна, но по принципам близка к ранним шаттлам. Примитивен. Не вооружён. Один пилот. Но двигатели… Капитан, вы должны это видеть. Они гибридные. Нестабильные, но в их основе лежит принцип, который… я не могу классифицировать. Это на несколько поколений опережает всё остальное на этой планете.

Капитан Рошан нахмурилась. Картина становилась всё более абсурдной. Примитивная цивилизация запускает корабль с двигателем будущего.

— Он идёт к нам?

— Нет, капитан. Он идёт к мародёрам.

— Что?! — Рошан подалась вперёд. — Самоубийца?

Но челнок не атаковал. Он остановился на безопасной дистанции и начал транслировать сигнал. На стандартной, открытой частоте Федерации.

— Перехватить! — приказала она.

В динамиках на мостике раздалось шипение, а затем — голос. Механический, искажённый вокодером, но безошибочно узнаваемый. Голос стандартного боевого доспеха Федерации.

— This is Hunter Zero-One, Samus Aran, — произнёс голос. — To the unidentified fleet. I am invoking Protocol 7 of the Galactic Federation Charter. This system is under quarantine. You have one standard hour to leave this system or you will be designated as a hostile force and engaged.

На мостике «Одиссея» воцарилась гробовая тишина.

Самус Аран. Легенда. Лучший агент Федерации. Пропавшая без вести шесть месяцев назад после провала миссии в секторе Тартарус. Жива. И она здесь. На примитивном шаттле. Угрожает пиратскому флоту, ссылаясь на протокол карантина.

— Это… это она? — прошептал первый помощник. — Биометрическое подтверждение голоса… совпадает.

— Похоже, наша научная миссия только что превратилась в спасательную, — процедила Рошан.

Она смотрела, как пиратские корабли, услышав это имя и официальную угрозу (пусть и ничем не подкреплённую), начали медленно, один за другим, разворачиваться и уходить. Они не хотели связываться с Федерацией. И уж тем более — с Самус Аран.

— Они уходят, капитан.

— Я вижу.

Теперь в системе остались только они. Их современный крейсер. И маленький, примитивный шаттл с легендой на борту.

— Капитан, — сказал оператор связи. — Она изменила курс. Идёт к нам. И транслирует стандартный запрос на стыковку.

Капитан Джамиля Рошан откинулась в своём кресле. Головная боль, которая только начиналась, обещала быть эпической. Крушение лучшего агента. Неконтактный мир, который уже не был таковым. Пираты. Шаттл с двигателем будущего. Ничто из этого не укладывалось в рамки её инструкций.

— Приготовить посадочный док, — сказала она. — Пригласите в ангар службу безопасности и медицинскую бригаду. И… — она сделала паузу, — …дипломатический корпус. Потому что у меня такое чувство, что мы имеем дело не со спасённым агентом. А с послом от совершенно новой, неизвестной нам цивилизации.

* * *

Стыковка прошла идеально. Примитивный земной челнок «Пересвет», ведомый твёрдой рукой Самус, плавно вошёл в распахнутые створки посадочного дока «Одиссея» и с мягким шипением замер на магнитных захватах. Вокруг него тут же засуетились сервисные дроны, сканируя корпус, проверяя его на наличие угроз.

Внутри дока, за герметичной силовой завесой, её уже ждали. Не почётный караул. Не оркестр. А группа людей, чьё присутствие говорило о серьёзности ситуации. Капитан Джамиля Рошан, её первый помощник, глава службы безопасности в полной боевой выкладке и двое медиков с биосканерами наготове.

Когда атмосфера в доке была выровнена, а сканеры подтвердили отсутствие внешних угроз, силовой барьер погас. С тихим щелчком открылся посадочный шлюз «Пересвета».

На трап шагнула она. Самус Аран. В своём полном, хотя и всё ещё носящем шрамы последней битвы, силовом доспехе «Вария».

Она медленно, с достоинством, спустилась по трапу и остановилась в десяти метрах от встречающих. Она знала протокол. Она знала, что сейчас каждое её движение, каждое слово будет анализироваться.

— Охотник Зеро-Один, Самус Аран, — произнёс её механический голос, эхом разнёсшийся по огромному ангару. — Докладываю о возвращении.

Капитан Рошан сделала шаг вперёд.

— Федерация приветствует ваше возвращение, Охотник, — её голос был спокоен, но её глаза, внимательные и проницательные, изучали Самус, пытаясь заглянуть под стекло визора. — Вы были шесть месяцев вне связи. Мы считали вас пропавшей без вести. Ваш последний отчёт был из системы Тартарус. Что произошло?

Это был первый, главный вопрос. Прямой. В лоб.

— Мой корабль был уничтожен в результате нештатного выхода из гиперпространства, вызванного гравитационной аномалией, — ответила Самус, следуя своей легенде. — Я была вынуждена катапультироваться. Моя спасательная капсула приземлилась на третьей планете этой системы.

— Планета класса 3. Неконтактный мир, — уточнила Рошан. — Вы нарушили протокол первого контакта, Охотник.

— Я была без сознания, капитан, — парировала Самус. — Моя капсула была повреждена. Выбор места посадки был… не за мной.

Это была безупречная, непроверяемая ложь.

— Принято, — кивнула Рошан. — Данные бортового самописца вашей капсулы подтвердят это.

Самус знала, что никакого самописца нет, он был частью «чёрного ящика», который сейчас надёжно спрятан на Земле. Но и Рошан знала, что после такого крушения требовать самописец — формальность.

— Пираты, — продолжила Рошан. — Мы зафиксировали флот мародёров на орбите. Они ушли, как только вы вышли на связь. Они преследовали вас?

— Негативно, — ответила Самус. — Они, как и вы, были привлечены энергетическим всплеском от моего крушения. Они прибыли первыми. Они решили, что на планете есть что-то ценное, и попытались… провести силовую разведку.

— А вы? Как вы выжили в одиночку? Как смогли их отогнать? Ваш доспех… он выглядит так, словно только что из боя.

Это был второй, более сложный вопрос.

— Местные, — сказала Самус. — Они нашли меня. Раненую, без сознания. Они помогли мне.

— Помогли? — в голосе Рошан прозвучал скепсис. — Примитивная цивилизация на ядерной стадии? Они славятся своей ксенофобией и агрессией.

— These ones… are different, — ответила Самус. Эти… другие. — Они… учёные. Инженеры. Они проявили не агрессию, а любопытство. И сострадание. Они помогли мне починить мой доспех, используя свои примитивные, но эффективные методы. Этот корабль, — она кивком указала на «Пересвет», — они построили его для меня. Чтобы я могла связаться с вами.

Это была самая рискованная часть её истории. Признание факта технологического обмена. Рошан долго молчала, обдумывая её слова.

— Технологический обмен с неконтактной цивилизацией — это самое серьёзное нарушение из всех, Охотник.

— Это был не обмен, капитан, — возразила Самус. — Это было выживание. Моё. И их. Пираты атаковали их город. Я была вынуждена вмешаться, чтобы защитить невинных. То, что вы видели — это была самооборона.

Она играла идеально. Она не врала, а лишь смещала акценты. Она представала не нарушителем, а жертвой обстоятельств, которая, тем не менее, до конца выполняла свой долг по защите разумной жизни.

— Все ваши действия будут предметом тщательного расследования, — наконец сказала Рошан. — А пока… вам необходимо пройти полное медицинское обследование. И сдать ваше оружие.

Глава службы безопасности сделал шаг вперёд.

Это был критический момент. Если она подчинится, она потеряет инициативу, станет просто объектом расследования.

— Негативно, капитан, — её голос стал жёстче.

— Что, простите? — Рошан удивлённо подняла бровь.

— Я не могу сдать оружие. И не могу покинуть эту систему. Угроза не миновала. Лидер пиратов, Ридли, мёртв. Я лично его уничтожила. Но его флот остался. Они отступили, но они вернутся. Эта планета и её жители всё ещё в опасности. Моя миссия здесь не окончена.

Это был неслыханный акт неповиновения.

— Охотник Аран, — холодно произнесла Рошан. — Я — старший офицер Федерации в этом секторе. Я приказываю вам пройти на борт и подчиниться уставу.

— А я, капитан Рошан, — ответила Самус, и её голос зазвучал на полную мощь, — как старший полевой агент, находящийся в зоне активного конфликта, ссылаясь на параграф 12 устава о чрезвычайных ситуациях, принимаю на себя полное тактическое командование в этом секторе. До прибытия основных сил флота.

На мостике воцарилась гробовая тишина. Она не просто отказалась подчиняться. Она перехватила командование. Она использовала лазейку в уставе, предназначенную для ситуаций, когда старший по званию неадекватен или ситуация требует немедленных действий от того, кто «на земле».

Рошан смотрела на неё, и в её глазах боролись гнев и… восхищение. Эта женщина была не просто солдатом. Она была силой природы.

— Это… очень смелое заявление, Охотник, — медленно произнесла она.

— Это не заявление, капитан. Это факт. Вы прибыли сюда для исследования аномалии. А я веду здесь войну. У нас разные задачи. Но мы можем помочь друг другу.

Она сделала свой ход. Она предложила не подчинение, а партнёрство. Теперь ответ был за капитаном Рошан. И от этого ответа зависело, станет ли Федерация для Земли спасителем. Или тюремщиком.

Напряжение в ангаре стало почти физически ощутимым. Группа безопасности напряглась, их руки легли на рукояти плазменных винтовок. Они ждали приказа своего капитана. Один приказ — и они попытаются взять легендарную Самус Аран силой. Исход такой стычки был непредсказуем, но он точно был бы кровавым.

Капитан Джамиля Рошан смотрела на Самус, и её мозг аналитика работал на пределе. Она видела перед собой не просто взбунтовавшегося солдата. Она видела фигуру на шахматной доске, которая только что сделала немыслимый ход, перевернув всю партию.

Самус Аран. Легенда. Герой Федерации. Но в то же время — известная нарушительница субординации. Одиночка. Человек, который всегда действовал по своим правилам и всегда приносил результат. Отдать её под трибунал за такие заслуги было бы политическим самоубийством для любого адмирала. И Самус это знала.

Она также знала, что Рошан — не армейский рубака. Она — учёный. Исследователь. Её главная цель — не слепое следование уставу, а получение знаний, понимание ситуации. И сейчас перед ней стояла самая большая загадка в её жизни.

— Ваша интерпретация параграфа 12… весьма вольная, Охотник, — медленно произнесла Рошан, решив не идти напролом, а сыграть в её игру.

— Ситуация… весьма неординарная, капитан, — парировала Самус.

— Хорошо, — сказала Рошан. — Допустим, на мгновение, я признаю ваше временное тактическое командование. Что дальше? Каков ваш план? Вы собираетесь в одиночку воевать с остатками пиратского флота на этом… — она с пренебрежением посмотрела на «Пересвет», — …музейном экспонате?

Это был точный, язвительный удар. Она показывала Самус, что её позиция, несмотря на всю её дерзость, слаба.

— Мой план — это моя ответственность, — ответила Самус. — Но, как я уже сказала, мы можем помочь друг другу. У вас есть то, что нужно мне. А у меня — то, что нужно вам.

— И что же вам нужно от нас, Охотник? Оружие? Поддержка флота?

— Нет, — Самус покачала головой. — Мне нужно ваше… невмешательство. И ваше молчание.

Рошан удивлённо подняла бровь.

— Поясните.

— Пираты отступили, потому что боятся вас. Боятся флота Федерации. Они вернутся, как только вы улетите. И я буду их ждать. Здесь. На своей территории. Но если вы останетесь, они затаятся. Они будут ждать годами, десятилетиями. И эта планета всё это время будет жить под угрозой. Она станет прифронтовой зоной.

Логика была безупречной.

— Вы предлагаете нам просто улететь и бросить вас здесь? — спросила Рошан.

— Я предлагаю вам улететь и доложить в штаб, что вы ничего не нашли, — уточнила Самус. — Что сигнал был ложным. Что в этой системе нет ничего, кроме примитивной цивилизации и горстки дезорганизованных мародёров, которые уже покинули сектор. Вы дадите этой планете время. Время, которое ей отчаянно необходимо, чтобы подготовиться. Чтобы встать на ноги.

— А взамен? — спросила Рошан. — Что мы получим взамен за то, что я нарушу все мыслимые уставы и подставлю под угрозу свою карьеру? Что вы предлагаете, Охотник?

И тут Самус сделала свой главный ход. Она не стала торговаться. Она предложила нечто большее.

— Я предлагаю вам… ответы, — сказала она.

Она подняла свою руку-пушку. С тихим щелчком на её боковой панели открылся интерфейсный порт.

— Эта планета. Её жители. За шесть месяцев они совершили технологический скачок, на который у других рас уходят столетия. Они построили этот корабль. Они создали оружие, способное противостоять пиратам. Они… учатся. С невероятной скоростью. Аномальной.

Она сделала паузу.

— Вы прибыли сюда исследовать энергетическую аномалию, капитан. Но настоящая аномалия — не энергетическая. Она — социальная. Интеллектуальная. И она прямо здесь, на этой планете. Это — человечество.

Она предложила ей то, от чего исследователь не мог отказаться. Загадку. Величайшую загадку.

— Я предлагаю вам данные. Полный отчёт о моих контактах. О их технологиях. Об их обществе. Обо всём, что я узнала. Но не здесь. И не сейчас. Я передам его вам, когда моя миссия будет окончена. Когда последний пиратский корабль в этой системе будет уничтожен. Это будет моя плата за ваше молчание.

Рошан смотрела на неё, и её мозг лихорадочно взвешивал варианты. С одной стороны — устав, приказы, карьера. С другой — шанс стать первооткрывателем. Шанс прикоснуться к тайне, которая может изменить всё представление Федерации о развитии цивилизаций.

— И как я могу быть уверена, что вы сдержите слово? — спросила она, делая последнюю попытку сохранить лицо.

— Вы никак не можете быть уверены, капитан, — честно ответила Самус. — Вы можете лишь довериться слову Самус Аран.

Она стояла перед ней, несокрушимая, уверенная в своей правоте. И Рошан поняла, что проиграла эту дуэль. Или, наоборот, выиграла нечто большее, чем просто подчинение агента.

Она медленно кивнула.

— Хорошо, Охотник, — сказала она. — У вас есть двадцать четыре стандартных часа на пополнение припасов и необходимый ремонт. Мои инженеры и медики в вашем распоряжении. Через двадцать четыре часа «Одиссей» покидает эту систему. И в моём официальном отчёте будет сказано, что мы обнаружили лишь остаточные следы гиперпространственного возмущения и никаких признаков разумной жизни класса выше 3.

Она повернулась к своему ошеломлённому первому помощнику.

— Обеспечьте Охотнику Аран всё необходимое.

Она развернулась и, не сказав больше ни слова, пошла к выходу из ангара. Она сохранила лицо. Она отдала приказ. Но обе женщины в этом ангаре знали, кто на самом деле только что выиграл эту партию.

Самус опустила свою руку-пушку. Первый, самый сложный этап её дипломатической миссии был завершён. Она выиграла для Земли самое ценное, что у неё было. Время. И теперь ей нужно было вернуться. Чтобы подготовиться к последней битве.

* * *

Капитан Джамиля Рошан шла по стерильным, гулким коридорам «Одиссея», и её безупречная офицерская выправка была лишь фасадом, за которым бушевал ураган. Она проиграла. Впервые за свою долгую и безупречную карьеру она уступила в противостоянии воли. Но, что было самым тревожным, она не чувствовала горечи поражения. Она чувствовала… сомнение. И укол почти запретного любопытства.

Она не пошла в свой кабинет. Вместо этого она поднялась на лифте на самую верхнюю палубу — в обсерваторию. Это было огромное, почти пустое помещение с панорамной стеной из бронированного кварца, выходившей в космос. Отсюда открывался лучший вид.

Она подошла к иллюминатору. И замерла.

Внизу, под ней, медленно вращался он. Голубой шар. Планета Земля.

Она видела её сотни раз на схемах и в отчётах. «Объект класса 3. Водная основа. Кислородно-азотная атмосфера. Биологическое разнообразие — высокое. Технологический уровень — примитивный, ядерный. Социальная структура — нестабильная, множество враждующих фракций. Статус — карантин, неконтактный». Сухие, безжизненные данные.

Но то, что она видела сейчас, не было данными. Это была… красота. Невероятная, живая, дышащая красота. Она видела кружева облаков, закрученные в спирали циклонов. Видела глубокую, пронзительную синеву океанов. Видела зелёные и жёлтые лоскуты континентов. А на ночной стороне — ожерелья огней, расползающиеся по суше, как золотистая плесень. Города. Миллиарды огней, каждый из которых был окном в чью-то жизнь.

Она стояла и смотрела, и впервые за много лет почувствовала то, что заставило её когда-то, ещё юной девушкой, пойти в Корпус Исследований. Благоговейный трепет перед чудом жизни.

Она видела шрамы. Огромные, уродливые. Дымные шлейфы над промышленными зонами. Загрязнённые дельты рек. И свежие, ещё дымящиеся раны — выжженная земля вокруг Зари-17 и в других точках, где шли бои. Эта цивилизация была хаотичной, агрессивной, она ранила свою собственную планету.

Но она была и живой. Отчаянно, упрямо живой.

Рошан подошла к главному терминалу обсерватории.

— Активировать протокол глубинного сканирования, — приказала она. — Пассивный режим. Мне нужны все данные по техносфере. Радиообмен, интернет-трафик, спутниковые трансляции. Всё.

Это было нарушением карантинного протокола. Но ей было уже всё равно. Она должна была понять.

Следующие несколько часов, пока Самус проходила медицинское обследование, а её доспех латали в ремонтном доке, капитан Рошан сидела в одиночестве в обсерватории и смотрела на чужой мир.

Она не видела секретных переговоров генералов. Но она видела другое. Она видела, как по информационным сетям планеты несётся волна. Волна, посвящённая фильму «Metroid». Она видела миллионы сообщений от миллионов людей. Их споры. Их теории. Их рисунки. Их страхи. И их надежды.

Она видела, как мальчик из Бразилии в прямой трансляции со слезами на глазах рассказывает, как игры про Самус помогли ему пережить тяжёлую болезнь. Она видела, как девушка-инженер из Германии публикует чертежи, пытаясь «научно» обосновать работу её Arm Cannon. Она видела, как тысячи людей по всему миру объединились вокруг одного вымышленного, как они думали, героя.

Она видела их культуру. Их музыку, их фильмы, их книги. Хаотичные, наивные, полные противоречий, но пронизанные одной общей идеей — идеей борьбы, надежды и веры в то, что даже один человек может изменить мир.

И она начала понимать, о чём говорила Самус. «Эти… другие».

Она видела их слабость. Их разобщённость. Но она видела и их невероятный, скрытый потенциал. Потенциал к объединению. К творчеству. К самопожертвованию.

А затем её сканеры, настроенные на поиск аномалий, наткнулись на кое-что ещё. На скрытые, зашифрованные сети, которые не вписывались в общую картину их технологического уровня. Она увидела следы «Протокола «Экскалибур». Она не могла их расшифровать, но она видела сам факт их существования. Она видела теневую, глобальную кооперацию, которая шла вразрез с официальной картиной мира, полной вражды и недоверия.

Она увидела, что эта примитивная, разобщённая цивилизация, столкнувшись с угрозой, не развалилась. Она тайно, неуклюже, отчаянно, но начала объединяться.

Она отключила сканеры и снова подошла к иллюминатору. Она смотрела на голубую планету. И она поняла, что Самус была права. Права во всём. Бросить их сейчас — было бы не просто нарушением долга. Это было бы преступлением.

Она не могла нарушить приказ и остаться. Она не могла привести сюда флот Федерации без санкции верховного командования. Но она могла… схитрить.

Она вернулась на капитанский мостик.

— Первый помощник, — сказала она. — Подготовьте зашифрованное донесение для штаба Корпуса Исследований. Высший уровень секретности. Тема: «Обнаружение потенциальной цивилизации-кандидата на ускоренную интеграцию по Протоколу «Афина».

Первый помощник замер. Протокол «Афина». Легендарный, почти мифический протокол, который применялся лишь дважды за всю историю Федерации. Он позволял в обход стандартной бюрократии оказать скрытую, неофициальную помощь цивилизации, стоящей на пороге прорыва, если её выживание имело стратегическое значение для всей галактики.

— Но, капитан… — начал было он. — Для этого нужны неопровержимые доказательства… уникальный ресурс, научное открытие…

— У них есть и то, и другое, — прервала его Рошан. — У них есть гений, способный строить резонаторы в гараже. И у них есть Самус Аран. Этого более чем достаточно. Отправляйте.

Она сделала свой ход. Она не стала врать в своём отчёте. Она просто собиралась рассказать правду. Но не всю. А лишь ту её часть, которая позволит ей получить необходимые полномочия.

Она не знала, сработает ли это. Но она должна была попытаться. Она больше не была просто наблюдателем. Она стала участником. Тайным союзником. И она собиралась сделать всё, чтобы этот маленький, безумный, но такой живой мир получил свой шанс.

Следующие двадцать четыре часа на борту «Одиссея» прошли в атмосфере контролируемой, но лихорадочной деятельности. Пока капитан Рошан вела свою тайную дипломатическую игру со штабом, Самус оказалась в центре внимания лучших специалистов крейсера.

Медицинское обследование было тщательным, но уважительным. Врачи Федерации, изучив данные о её ранении и чудесном исцелении, были в состоянии тихого шока. Они подтвердили наличие в её крови «неизвестного земного антигена» — следов крови Пашки, — который, по их мнению, вызвал каскадную регенеративную реакцию, усилив её собственные способности.

— Ваша связь с этой планетой теперь… буквальна. На биохимическом уровне, — сказал ей главный врач, пожилой туриан с добрыми глазами. — Часть этого мира теперь всегда будет с вами.

Ремонт доспеха проходил в главном инженерном отсеке. Инженеры «Одиссея», привыкшие к стандартным, унифицированным технологиям Федерации, смотрели на гибрид из технологий Чозо и кустарных земных «костылей» с благоговейным ужасом и восхищением.

— Кто… кто это сделал? — спросил главный инженер, указывая на самодельный силовой кабель, сплетённый из аудиопроводов.

— A local genius, — ответила Самус. Местный гений.

Они не стали ничего менять. Они поняли, что эта «кустарщина» работает. Они лишь провели полную диагностику, заменили повреждённые пластины брони на новые, используя репликатор, и, самое главное, полностью перезарядили её энергетические системы от корабельного реактора. А ещё, по личной просьбе Самус, они установили в её комлинк полный лингвистический пакет с русским, английским и китайским языками. Больше ей не нужен был переводчик.

Пополнение припасов. Ей предоставили доступ к арсеналу. Она пополнила боезапас ракет, энергетических ячеек, бомб. Но она взяла и кое-что ещё. Несколько ящиков с концентрированными питательными пайками Федерации и, что было самым важным, полный полевой медицинский комплект, включавший в себя универсальные стабилизаторы крови и регенеративные гели. Она думала не только о себе.

* * *

Перед самым отлётом капитан Рошан пригласила её в обсерваторию. Они стояли вдвоём перед огромным иллюминатором, глядя на вращающуюся внизу Землю.

— Красивая, не правда ли? — тихо сказала Рошан.

— Yes, — согласилась Самус. — More than you can imagine. Да. Больше, чем вы можете себе представить.

— Я получила ответ из штаба, — продолжила Рошан. — Мой отчёт… вызвал интерес. Они санкционировали дальнейшее наблюдение. Но неофициально.

Она повернулась к Самус.

— Я улетаю, как и обещала. В моём официальном рапорте будет сказано, что Охотник Аран найдена, находится в удовлетворительном состоянии и продолжает выполнение секретной миссии по отслеживанию остатков пиратского флота в этом секторе. Это даст вам… свободу действий.

— Thank you, Captain, — сказала Самус. Это было больше, чем она могла надеяться.

— Не благодарите, — Рошан покачала головой. — Считайте это… научной инвестицией.

Она протянула Самус небольшой, плоский дата-чип.

— Это подарок. Не от Федерации. От меня.

— What is it?

— Это полная тактическая карта пиратского флота, которую мы составили. Их вооружение, предполагаемая численность экипажей, слабые места в конструкции кораблей, которые мы смогли выявить. И ещё кое-что. Прямой, зашифрованный канал связи с «Одиссеем». Он будет работать на сверхдальней дистанции. Если… если вам понадобится нечто большее, чем «невмешательство».

Самус взяла чип. Это был бесценный дар. Целое состояние в мире разведки.

— Почему вы это делаете, капитан? — спросила она прямо.

Рошан снова посмотрела на Землю.

— Потому что за всю свою жизнь я видела сотни миров. Мёртвые, молодые, умирающие. Но я никогда не видела мира, который, будучи на грани гибели, начал бы писать симфонии, снимать кино и рисовать картинки своего спасителя, ещё даже не зная, существует ли он на самом деле. Этот мир… он заслуживает шанса.

Они помолчали.

— Ваша ложь, Охотник… она была почти безупречна, — сказала Рошан с тенью усмешки. — «Примитивы», которые строят шаттлы с гибридными двигателями. Очень убедительно.

Самус не ответила. Она поняла, что капитан знает или, по крайней мере, догадывается о гораздо большем, чем показывает.

— Я не буду спрашивать вас о резонаторе, — добавила Рошан. — И вам лучше сделать так, чтобы о нём не узнал никто другой. Такие технологии… галактика ещё не готова к ним. А вот эта планета, как ни странно, возможно, да.

Их прощание в ангаре было коротким и деловым, но теперь оно было наполнено совершенно другим смыслом. Они больше не были командиром и подчинённой, играющими в сложную игру. Они были двумя союзницами. Двумя женщинами, которые, каждая по-своему, решили защитить этот странный, хаотичный, но полный надежд мир.

Когда «Пересвет» отстыковался от «Одиссея», капитан Рошан стояла на своём мостике и смотрела ему вслед.

— Он уходит, — сказал её первый помощник.

— Да, — ответила она. — Но он вернётся.

Она имела в виду не только шаттл. Она имела в виду и свой корабль. Её запрос по «Протоколу «Афина» требовал времени. Но она была уверена, что ответ будет положительным. И когда она вернётся, она приведёт с собой не просто наблюдателей. Она приведёт помощь.

* * *

На борту «Пересвета», летящего к Земле, Самус смотрела на приближающийся голубой шар. Она возвращалась. Домой. Впервые в жизни у неё было место, которое она могла так назвать.

Она открыла зашифрованный канал связи с «Объектом-4».

— «Центр», это «Валькирия». Я возвращаюсь.

В динамике раздался взволнованный голос Дмитрия:

— Мы видим вас! С возвращением! Как… как всё прошло?

— Everything went according to plan, — ответила она. Всё прошло по плану.

Она не стала рассказывать им всего. Не стала говорить о догадках Рошан, о её подарке, о её обещании. Это была её тайна. Её надежда.

— But the war is not over, — добавила она. — Tell the General to prepare. The hunt begins now. Но война не окончена. Скажите генералу готовиться. Охота начинается сейчас.

Она возвращалась не для мира. Она возвращалась для последней битвы. Но теперь она знала, что она не одна. У неё за спиной была вся мощь планеты Земля. А где-то там, в глубине космоса, у неё был ещё один, тайный союзник. Шансы выравнивались. И пираты, затаившиеся на тёмной стороне луны, ещё не знали, какой шторм вот-вот на них обрушится.

* * *

Прошёл ещё один месяц. Самый странный месяц в истории человечества. Для миллиардов людей на планете жизнь текла своим чередом, наполненная работой, семьёй, неутихающими обсуждениями недавнего блокбастера «Metroid: Начало» и даже разговорами о его сиквеле. Но для нескольких тысяч посвящённых это был месяц лихорадочной, тайной подготовки к последней войне.

После возвращения Самус и её успешных переговоров с Федерацией «Протокол «Экскалибур» заработал с утроенной силой. Теперь у них была не просто надежда, а конкретная, осязаемая цель: зачистить систему от пиратов до того, как Федерация, возможно, вернётся.

«Объект-4» перестал быть просто бункером. Он стал глобальным командным центром, сердцем планетарной обороны. Генерал Воронов, получив почти неограниченные полномочия от тайного международного комитета, координировал действия всех баз «Экскалибур».

Информация, которую привезла Самус на чипе от капитана Рошан, была бесценна. Аналитики, изучив тактико-технические характеристики пиратских кораблей, смогли найти их уязвимости. Их щиты были мощными, но имели «слепые зоны» на определённых частотах. Их двигатели, работая на форсаже, оставляли специфический гравиметрический след.

Основываясь на этих данных, Дмитрий и его международная команда инженеров перенастроили «Купол». Теперь это была не просто «глушилка», а динамическая система, способная создавать точечные помехи, ослепляя пиратов в нужных секторах и оставаясь при этом почти невидимой для них.

Армия «Экскалибур» росла. Теперь это была не одна экспериментальная рота, а целый полк, рассредоточенный по базам на всех континентах. Их новые штурмовые винтовки «Аргус-2» получили подствольные гранатомёты с микро-ракетами, созданными по технологии ракет Самус. Их броня стала легче и прочнее. Они были готовы.

Самус, которую они продолжали называть Светланой, стала их живой легендой и главным стратегом. Она больше не жила в бункере. Для неё и её «семьи» — Дмитрия и Артемьева — был выделен небольшой, хорошо охраняемый коттедж в военном городке недалеко от «Объекта-4». Это был её первый настоящий дом.

Она всё ещё тренировала бойцов, но теперь она делала это по-другому. Она учила их не просто сражаться. Она учила их охотиться.

— They are arrogant, — говорила она капитану Орлову на брифинге, указывая на тактической карте на пиратские корабли, которые, потеряв Ридли, но не видя угрозы со стороны крейсера Федерации, снова приблизились к Земле. — They think they are strong. They think we are afraid. We will use their arrogance against them. Они высокомерны. Они думают, что они сильны. Они думают, что мы боимся. Мы используем их высокомерие против них.

Её план был дерзким. Не ждать их атаки. А спровоцировать её. На своих условиях.

— Они охотятся за технологиями, — объясняла она Воронову. — За резонатором. Мы дадим им то, что они ищут. Мы устроим «утечку». Сымитируем транспортировку одного из прототипов «Копья» из «Объекта-4» на одну из баз. Конвой будет слабо защищён. Это будет приманка, на которую они не смогут не клюнуть.

— И когда они атакуют конвой… — начал Воронов.

— It will be a trap, — закончила она. — My squad and I will be waiting. Это будет ловушка. Мой отряд и я будем ждать.

Это была классическая тактика охоты на хищника. Выставить приманку и устроить засаду.

* * *

В день перед началом операции в их маленьком коттедже царила тихая, почти семейная атмосфера. Константин Сергеевич готовил на кухне свой фирменный борщ. Дмитрий настраивал гитару. А Светлана сидела на веранде вместе с Пашкой.

Они не говорили о войне. Они смотрели на закат.

— Ты… ты не боишься? — спросил мальчик. — Завтра…

— Fear is a tool, — ответила она, не отрывая взгляда от багрового неба. — It keeps you sharp. But you cannot let it control you. Страх — это инструмент. Он помогает тебе быть начеку. Но нельзя позволять ему управлять тобой.

Она посмотрела на него, и в её глазах не было ни тени страха. Была лишь спокойная, холодная уверенность.

— We will win, Pavel. Мы победим, Павел.

Позже, вечером, когда все уже легли спать, она сидела в своей комнате. На столе перед ней лежал рисунок Пашки. Рядом — маленькая вязаная иконка от женщины из Зари-17. И старый пистолет Макарова, подарок Артемьева.

Это были её талисманы. Символы мира, который она теперь защищала. Мира, который стал её домом.

Она знала, что завтрашний бой будет жестоким. Она знала, что может не вернуться. Но впервые в своей жизни она шла в бой не потому, что это был её долг или контракт. Она шла в бой, чтобы защитить свою семью. И это давало ей такую силу, какой у неё не было никогда прежде.

В её наушнике раздался голос из «Объекта-4».

— «Валькирия», это «Центр». Начинаем операцию «Приманка». Конвой вышел.

Светлана встала. Она подошла к специальному терминалу в углу комнаты.

— Acknowledged, — сказала она. Поняла.

Она положила ладонь на панель. Со стены отъехала секция, открывая нишу. Там, на креплениях, висел он. Её доспех. Полностью отремонтированный, заряженный, готовый к бою.

Она начала облачаться. Время мира закончилось. Время охоты настало.

* * *

Когда из наушника раздался голос оператора, Самус уже была готова. Она подошла к терминалу в углу своей комнаты.

— «Центр», это «Валькирия». Я вас поняла, — ответила она на чистом русском. За месяцы тренировок и общения её лингвистический имплант и природные способности довели язык до почти идеального уровня. Остался лишь едва заметный, странный акцент, делавший её голос уникальным.

Со стены отъехала панель, открывая нишу с её доспехом. Он висел на креплениях, тёмный, молчаливый, готовый.

Она начала облачаться. Это был уже не тот ритуал воссоединения, что в первый раз. Теперь это была привычная, отточенная до автоматизма работа. Пластина за пластиной, замок за замком. Она чувствовала, как холодный металл обволакивает её тело, как системы доспеха интегрируются с её нервной системой через интерфейс Нулевого костюма. Она снова становилась оружием.

Когда шлем с шипением закрылся, мир преобразился. Тихая, уютная комната исчезла, сменившись потоками данных на тактическом дисплее. Тепловые сигнатуры спящих в соседних домах. Энергетические поля работающей электроники. Она видела мир таким, какой он есть на самом деле — набором волн и энергий.

Она вышла из коттеджа. Ночь была тихой и прохладной. У ворот её уже ждал «Тигр» — бронеавтомобиль нового поколения, окрашенный в чёрный матовый цвет. Рядом, проверяя своё новое оружие, стоял её отряд: капитан Орлов, «Медведь», «Шедоу» и «Дракон». Они были одеты в лёгкую броню «Экскалибур» и выглядели, как солдаты из будущего.

— Готова, командир? — спросил Орлов, кивнув ей.

— Всегда, — ответила она.

Они погрузились в броневик. Дверь с глухим стуком закрылась, отрезая их от мирной ночи. «Тигр», не включая фар, бесшумно тронулся с места, увозя их на войну.

В нескольких десятках километров от них, по тёмному, пустынному шоссе, двигался «конвой». Он состоял из двух обычных армейских грузовиков «Урал» и машины сопровождения. Всё выглядело максимально буднично и небрежно. Идеальная приманка.

Внутри одного из грузовиков, в бронированном контейнере, лежал муляж резонатора. Он был сделан идеально, он даже испускал слабый, фоновый энергетический след, который должны были заметить пиратские сканеры.

А высоко на орбите, на борту одного из пиратских кораблей, оператор слежения возбуждённо застрекотал.

— Командир! Фиксирую движение! На поверхности. Энергетическая сигнатура, похожая на ту, что была у источника. Они перевозят его! Конвой слабо защищён!

Новый лидер пиратов, жестокий и амбициозный берсерк по имени Крак, который занял место Ридли, посмотрел на тактическую карту. Это был шанс. Шанс, который нельзя было упускать. Захватить технологию, которая убила самого Ридли, — это вознесёт его на вершину власти в пиратском мире.

— Отправить штурмовую группу, — прорычал он. — Лучших. Взять их живыми, если получится. Технологию — мне. И… если там будет она… Аран… доставить её ко мне. Тоже живой. Я лично вырву из неё все секреты.

Он не знал, что его высокомерие — это именно то, на что и рассчитывали на Земле.

В засаде, устроенной в лесу в нескольких километрах от предполагаемого места атаки, команда Самус ждала. Их «Тигр» был спрятан в овраге, замаскированный активным камуфляжем.

Внутри было тихо. Бойцы проверяли оружие, пили горячий чай из термосов. Напряжение было почти физическим.

— Как думаешь, клюнут? — шёпотом спросил «Шедоу» у «Медведя».

— Эти отморозки? — усмехнулся тот. — На халяву и уксус сладкий. Конечно, клюнут.

Самус сидела в командирском кресле, глядя на тактическую карту, которая выводилась на её визор. Она видела всё: движение конвоя, позиции своих бойцов, даже пульс каждого из них.

Она была спокойна. Это была её стихия. Охота. Она расставила ловушку. Она заложила приманку. И теперь она ждала, когда зверь выйдет из своего логова.

— «Центр», это «Валькирия», — сказала она в комлинк. — Доложите обстановку на орбите.

— Видим активность, «Валькирия», — ответил голос Воронова. — Один из их кораблей изменил курс. Спускает десантный бот. Он идёт прямо к вам. Расчётное время прибытия в зону атаки — десять минут.

Самус посмотрела на своих бойцов.

— Десять минут, — сказала она. — Проверка снаряжения. Приготовиться к бою.

В тесном отсеке броневика послышались щелчки предохранителей. Бойцы «Экскалибура» молча, сосредоточенно готовились.

Охота началась. Но на этот раз они были охотниками. А пираты, уверенные в своей силе и безнаказанности, летели прямо в пасть идеально подготовленной ловушки.

* * *

Ночь над сибирской тайгой была тихой и морозной. Колонна из трёх «Уралов», изображавшая конвой, медленно ползла по заснеженной лесной дороге. В свете их фар кружились редкие снежинки. Всё выглядело мирно. Слишком мирно.

Внезапно небо над ними раскололось беззвучной вспышкой. Прямо из воздуха, материализовавшись из стелс-режима, появился пиратский десантный бот. Угловатый, чёрный, похожий на хищное насекомое. Он завис над дорогой, и водители грузовиков, следуя инструкции, тут же ударили по тормозам, изображая панику.

Из днища бота на тросах, как пауки, стремительно спустились десять фигур. Это была элита. Пираты-берсерки в тяжёлой штурмовой броне, вооружённые плазменными репульсорами и энергетическими тесаками. Их командир, огромное существо с имплантированным на плече скорострельным бластером, взмахом руки указал на центральный грузовик.

Они не стали тратить время на переговоры. Двое из них одним прыжком оказались на крыше кабины первого «Урала» и, пробив металл, вышвырнули оттуда «водителей» — на самом деле, одетых в форму андроидов-манекенов. Остальные окружили центральный грузовик с «резонатором».

Командир подошёл к заднему борту контейнера. Он не стал возиться с замками. Он просто приложил к нему свой тесак, и раскалённое лезвие начало резать металл, как бумагу.

Командир пиратов-берсерков, огромный ветеран по имени Грак, с презрением смотрел на грубый шов, который он вырезал в борту земного грузовика. Слишком просто. Эти примитивы даже не пытались защитить свою драгоценную технологию. Он уже предвкушал, как доставит её новому Лорду Краку и получит свою награду. Он издал короткий, стрекочущий приказ своим бойцам — быть начеку, но в его тоне сквозила скука.

И в этот момент мир для него погас.

-00:00:01 до атаки.

На вершине холма, в полукилометре от цели, снайпер «Дракон» задержала дыхание. Её звали Ли Мэй, и она была лучшим стрелком в своём подразделении. Сейчас она смотрела в оптический прицел своей новой винтовки «Сумрак». На линзу визора выводились данные от Самус: скорость ветра, влажность, баллистика, и, главное, — трёхмерная модель пирата с подсвеченными уязвимыми точками. Она видела сочленение шейных позвонков своей цели так, словно смотрела на неё через рентген.

— Цель стабильна, — прошептала она в ларингофон.

00:00:00. Атака.

— Fire, — раздался в её наушнике спокойный голос Самус.

За мгновение до того, как она нажала на спуск, она увидела, как вокруг пиратов на поляне едва заметно исказился воздух. Это сработал ЭМИ-излучатель группы «Медведя», на долю секунды лишив врага энергетических щитов.

Выстрел «Сумрака» был почти беззвучен. Сверхзвуковая пуля из обеднённого урана, покрытая специальным составом, пронзила ночную тьму.

Грак даже не успел ничего понять. Его мир просто перестал существовать. Пуля вошла точно в уязвимое сочленение под его шлемом и превратила его мозг в кипящую кашу. Огромное тело берсерка замерло на секунду, а затем рухнуло, как срубленное дерево.

+00:00:02.

Девять оставшихся пиратов в шоке обернулись на звук падения своего командира. Они не поняли, откуда пришла атака. И эта заминка стоила им жизни.

С двух сторон, из темноты леса, ударили пулемёты. Это была группа «Медведя». Сержант Алексей «Медведь» Потапов, огромный, как его позывной, десантник, вцепился в свой новый ручной пулемёт «Шквал», который выплёвывал гибридные снаряды с невероятной скоростью. Рядом с ним американец «Шедоу», бывший боец «Дельты», работал короткими, точными очередями из своей штурмовой винтовки.

— Получайте, твари! — ревел «Медведь», поливая свинцом пиратов, которые пытались найти укрытие за грузовиками.

Их пули, созданные специально для этого, пробивали хитиновую броню, оставляя страшные, дымящиеся раны. Пираты, взревев от ярости, открыли ответный огонь. Сгустки плазмы начали выкашивать деревья вокруг позиции «Медведя», превращая лес в пылающий ад.

+00:00:30.

Пираты, несмотря на потери, начали приходить в себя. Трое из них, прикрываясь шквальным огнём товарищей, рванули в сторону позиции «Медведя». Они были быстры и смертоносны.

Но они бежали прямо в ловушку.

— Они у меня, — раздался в эфире спокойный голос капитана Орлова.

Он и ещё двое бойцов ждали их в засаде. Когда пираты пробегали мимо, Орлов нажал на детонатор. Несколько крио-мин, заранее установленных на их пути, взорвались, выбросив облако жидкого азота.

Пираты, попавшие в это облако, на несколько секунд замерли, покрывшись инеем. Их движения стали медленными, скованными.

И в этот момент отряд Орлова открыл по ним огонь в упор. Замороженная хитиновая броня стала хрупкой и разлеталась от выстрелов, как стекло.

+00:02:00.

На поляне остались четверо. Четверо самых сильных и яростных берсерков. Они поняли, что их окружают. Что их методично уничтожают. И они, взревев от ярости, решили прорываться. Они бросились бежать от грузовиков, в единственном, как им казалось, безопасном направлении — прямо по дороге.

И они встретили её.

Самус не выходила из-за деревьев. Она вылетела из темноты, используя Speed Booster. Для пиратов это выглядело так, словно на них несётся оранжево-красная комета. Она не стреляла. Она просто врезалась в их строй.

Первого пирата удар её наплечника просто разорвал пополам. Второго она сбила с ног, и он, пролетев несколько метров, врезался в ствол сосны с таким звуком, словно столкнулись два грузовика.

Двое оставшихся успели среагировать. Они расступились, пропуская её мимо, и тут же бросились за ней, замахиваясь своими тесаками.

Самус, пробежав ещё несколько десятков метров, резко затормозила, подняв тучу снега. Она развернулась. На её тактическом дисплее две цели стремительно приближались. Она знала, что они сейчас сделают — один атакует в лоб, второй попытается зайти сбоку. Классическая тактика.

Она не стала ждать. Она подпрыгнула, используя свои реактивные ботинки, взмыв на десяток метров вверх, прямо над ними. И в воздухе, перевернувшись, она переключилась в режим Morph Ball.

Она упала им за спины, уже снова принимая гуманоидную форму. И, не давая им обернуться, выстрелила. Не из бластера. Из её левой руки вырвался ледяной луч. Он ударил одного из пиратов в спину, сковав его движения.

Второй, обернувшись, в ярости бросился на неё. Самус не стала стрелять. Она встретила его ударом. Она схватила его руку с тесаком, заблокировала её и, используя всю мощь своих сервоприводов, просто вырвала её из сустава. Пират взвыл, и в этот момент она ударила его ногой в грудь. Удар был такой силы, что на его нагруднике осталась вмятина в форме её ботинка.

Последний, замороженный, начал оттаивать и пытался поднять оружие. Самус подошла к нему. Она приставила сопло своей пушки к его шлему.

— For Zarya-17, — сказала она. За Зарю-17.

И выстрелила.

+00:04:53.

Когда всё было кончено, на поляне, освещённой горящим десантным ботом, воцарилась тишина. Бойцы «Экскалибура» медленно выходили из укрытий. Потерь не было. Лишь «Шедоу» был легко ранен осколком в плечо.

Они смотрели на дело своих рук, на двенадцать тел поверженных монстров, и не могли поверить. Они сделали это. Они, земляне, только что вчистую, без единой потери, разгромили элитный отряд Космических Пиратов.

Самус стояла посреди поля боя, и её доспех тихо дымился. Она подошла к Орлову, который проверял состояние своих людей.

— Хорошая работа, капитан. Вы действовали безупречно.

— Это… это была ваша работа, командир, — выдохнул тот, всё ещё не веря в произошедшее. — Ваш план.

— No, — она покачала головой и обвела взглядом его бойцов — русского, американца, китаянку, которые, забыв о языковом барьере, хлопали друг друга по плечам. — Our work. Наша работа.

Она посмотрела на небо, туда, где на орбите всё ещё висели остальные пиратские корабли.

— Они видели всё. Они знают, что их ждало. И они знают, что мы больше не добыча.

Она была права. На борту пиратского флагмана новый командир, Крак, в ярости разнёс свой пульт управления. Его лучших воинов, его элитных берсерков, только что вырезали, как скот. Ловушка захлопнулась. И теперь он знал, что эта планета — не лёгкая добыча. Это осиное гнездо.

— The hunt is over, — сказала Самус в свой комлинк, обращаясь к Воронову. — Now, the war begins. Охота окончена. Теперь начинается война.