Ремонт техники мистера Гатри или Как колдовать паяльником под песни Джарвиса Кокера (гет)

Люциус полчаса боролся с проклятой, вырвиглазной расцветки, удавкой, которую кто-то по недоразумению назвал галстуком. Это нечто больше походило на раздавленную змею в бензиновых разводах, совершенно не шло Люциусу, да и завязываться не желало: узел скользил, и кошмарный галстук возвращался в прежнее состояние.

— Встань ровно! — приказал Тони, всё это время наблюдавший за ним с дивана и не вынесший этой жалкой картины. — Вот так надо, — он обернул широкую часть галстука вокруг узкой и протянул конец сквозь получившуюся петлю. — Ты что, никогда галстука не завязывал, Люц?

— Я их и не носил раньше. И сейчас не собираюсь, — он потянул галстук через голову, но Тони резко шлёпнул его по руке.

— Во-первых, кто идёт на свидание без галстука? — рассуждал он вполголоса, затягивая кошмарную удавку на его шее. — Во-вторых, этот меня ещё ни разу не подводил.

— Да она меня за идиота примет! Хотя… ты прав, Тони, — произнёс Люциус, но дальнейший ход мыслей не озвучил.

А думал он, что, придя на свидание в таком виде, разочарует правильную Грейнджер и та больше никогда не захочет его видеть. Самый благоприятный исход — разойтись спокойно, без скандала.

— Вот и всё, — почти ласково промурлыкал Тони, отогнув воротник рубашки Люциуса. — Ну, жених!

Он вдруг щёлкнул его по носу и захохотал.

— Не боись! — он потрепал Люциуса за щеку. — Мне в этом галстуке ещё ни одна не отказывала!

Люциус оттолкнул Тони и пошёл к шкафу, где на вешалке болтался клетчатый пиджак — самый приличный из тех, что Люциус смог найти во всём Тоттенхэме.

— А ты не думал, что дамы тебя не отшивают только потому, что ты такой? — спросил он.

— Это какой же? — сложив руки на груди, поинтересовался Тони.

— Невыносимый шутник! — бросил Люциус, пытаясь попасть ладонью в рукав, но подкладка вывернулась, и поэтому он слепо тыкал в неё рукой.

— Так! — сказал Долохов почти сурово, отобрал пиджак, хорошенько встряхнул и помог надеть.

— Вот и всё, женишок, — проворковал он, разглаживая ткань на плечах и рукавах. — Ну, красавец! Она точно будет твоей, гарантирую.

Он взглянул на часы, и его лицо приняло нечитаемое выражение.

— Бля! Меня моя ждёт! Удачи, Казанова!

И он выбежал за дверь к своей мифической — а может быть, и реальной, кто же его знает — девушке. Люциус взглянул на себя в зеркало: выглядел он не то чтобы нелепо, просто как-то неуместно. То, что надо. Грейнджер поймёт, что он не тот, кто ей нужен, и они больше никогда не увидятся. От этой мысли Люциус нахмурился, разглядывая своё отражение; тут же встрепенулся, вспомнив последние слова Грейнджер, потёр пальцем морщинку между бровей — не помогло. Вспомнил вдруг её глаза… Тут же помотал головой — нельзя.

— Только попробуй! — пригрозил он сам себе.

Вечер — понятие растяжимое. Люциус третий час сидел в мастерской, не решаясь взяться за дело, чтобы убить время. Иногда он поглядывал на груду сложенных на стеллаже сломанных проигрывателей кассет и компакт-дисков, уже хотел потянуться хотя бы к одному, но одёргивал себя: а вдруг одежду испачкает? На часах было около половины седьмого, когда дверь вдруг распахнулась. Люциус подорвался, вскочил, оправляя пиджак, но, взглянув в сторону входа, обнаружил никак не Грейнджер, а какого-то мелкого зарёванного мальчишку, который что-то прижимал к груди. Он что-то провыл, и Люциус сначала скривился от пронзительного звука, потом недовольно и шумно выдохнул.

— Мастерская закрыта, молодой человек, — надменно произнёс он, а пацан заревел ещё сильнее.

В руках у него была игровая приставка со слегка оплавившимся корпусом. С неё стекали грязные капли, будто кто-то окунул её в лужу.

— Это не починить, — холодно заметил Люциус. — Никакая техника не терпит воды.

— Ну, пожалуйста! — взвыл пацан. — Папа меня убьёт!

— Прямо-таки убьёт? — хмыкнул Люциус.

— Он сказал!.. Пожалуйста, мистер Гатри! Вы же мистер Гатри?

Люциус подтолкнул пацана к своему столу и заставил сгрузить на него приставку, с которой тот никак не желал расставаться.

— Что ты с ней сделал?

— Я… — пацан всхлипнул. — Я боюсь говорить…

Люциус почесал бороду и смерил его снисходительным взглядом.

— Я — не твой отец. Мне можешь рассказать.

Пацан склонил голову и вдруг выдал:

— Я играл. А там! Меня убили! Я так разозлился! — он удручённо вздохнул. — Она загорелась…

— А как и когда она, — он кивнул на приставку, — загорелась?

— Я разозлился, и она сверкнула! Оттуда пошёл дым! — затараторил пацан. — Я побежал на кухню, взял стакан и облил её. Она не работает! — опять заныл он. — Папа меня убьёт! Он подарил её мне на день рождения!

Люциус склонился над столом, разглядывая то его, то приставку.

— Ты разозлился, да? — переспросил он. — И она тут же сверкнула и задымилась? Ты больше ничего не делал? Так?

Он кивнул. «Маглорождённый! Магический выброс!» — понял Люциус.

— Знаешь, что это значит? — осторожно спросил он, на что пацан помотал головой. — Это значит, что у тебя есть определённые способности, недоступные другим. Некая энергия, которой ты пока что не умеешь управлять. Ты не замечал за собой больше ничего странного?

— Я как-то подумал, что забор соседей страшный. И он вдруг стал как новый! Мне никто не поверил… — он шмыгнул носом.

— Ну, всё, успокойся, — приказал Люциус. — Оставляй приставку, я посмотрю, но не сегодня. Приходи в понедельник.

Он взглянул на дверь, как раз вовремя, потому что та сразу же отворилась и в мастерскую вошла Грейнджер. Люциус подтолкнул пацана, и тот, поблагодарив его, побежал прочь, но уже на пороге обернулся и спросил:

— А что за энергия?

— Поговорим об этом в понедельник, — отмахнулся Люциус.

Когда пацан наконец скрылся, Грейнджер сдержанно улыбнулась и подошла к Люциусу.

— Замечательно выглядите, мистер Гатри.

Она смотрела на кошмарный галстук, сдерживая смешок, который забавно кривил её губы. Люциус поймал себя на мысли, которую тут же отверг, и покачал головой.

— Шутите, Дебора?

— Нет, — она кокетливо улыбнулась. — Правда, узел немного кривой.

Она протянула руку к шее Люциуса, едва коснувшись, но и это чуть не заставило его вздрогнуть. Грейнджер отогнула воротник рубашки, потянула за тугой узел, и галстук вдруг оказался в её руке.

— Думаю, симметричный узел будет смотреться лучше, мистер Гатри.

Она прямо на руке соорудила нечто, что Люциус точно не смог бы повторить, накинула петлю ему на шею, затянула кошмарный галстук, но не так, как это сделал Тони. Теперь Люциус не чувствовал, будто ему перекрыли разом весь кислород.

— Спасибо, — проговорил он немного хрипло, когда она снова коснулась его шеи кончиками пальцев, поправляя воротник.

Он взглянул на результат в дверное стекло, но толком ничего не увидел из-за освещения, а зеркал в мастерской он не держал, поэтому решил довериться Грейнджер в вопросе внешнего вида. Та улыбалась, и Люциусу хотелось провалиться сквозь землю от давно забытого чувства, скрутившего внутренности. Он никак не мог припомнить: а с Нарциссой было так же или всё же чуть спокойнее? Так или иначе, он воскресил в сознании мысль, что всё рано или поздно закончится. Грейнджер узнает его — это неизбежно.

— Ну, так что? — она выжидающе смотрела на него. — Какие планы?

— Кино, — предложил Люциус. — Я узнавал, сейчас показывают один драматический фильм…

— А давайте сходим на комедию? — тут же перебила его Грейнджер. — Вчера в прокат вышел фильм, называется то ли «Украли», то ли «Своровали».

— Как пожелаете, — Люциус выставил в сторону локоть, но Грейнджер взяла его ладонь, мягко сжала и потянула за собой.

Фильм оказался неприлично смешным. Люциус и не помнил, когда столько смеялся — громче, чем обычно позволял себе, по-настоящему. Грейнджер не отставала — заливалась смехом, всякий раз толкая Люциуса плечом или крепко прижимаясь лбом к его ладони, покоившейся на подлокотнике кресла. В полумраке зала кинотеатра Люциус вдруг увидел слабый свет и почувствовал, что наконец-то начал жить в полную силу. С трудом он сдерживался, чтобы не потянуться к Грейнджер, ведь знал — пропадёт безвозвратно. Пока он боролся с собой, в зале включился настоящий свет, а Грейнджер поднялась с места.

После кино они немного прогулялись, обсуждая фильм.

— Пёсики, пёсики, любите пёсиков? — выдала вдруг Грейнджер.

— Пёсиков? — протянул Люциус.

Похоже, это было из фильма, но Люциус тогда, видимо, был слишком увлечён Грейнджер, а не сюжетом. Та, несмотря на секундное замешательство, всё равно рассмеялась. Но вдруг резко стала серьёзной, произнесла:

— Мне в метро. Проводите?

Люциус кивнул. У входа на станцию, Грейнджер вдруг потянулась к нему сама, первая, обхватила щёки руками, и Люциус понял — пропал. Пропал окончательно и бесповоротно. Всё, что существовало в тот момент, — её пальцы, перебиравшие волосы на висках, и её губы, эти прекрасные, мягкие и нежные губы. Он кое-как совладал с собой, чтобы не опустить руки ниже положенного.

Но всё заканчивается. Это Люциус усвоил навсегда. Поцелуй закончился. Грейнджер вдруг отстранилась и полезла в сумочку, что-то оттуда достала и вложила ему в ладонь.

— Мой телефон. Пора бы и вам назначить свидание, мистер Гатри. До встречи!

Она ещё раз поцеловала его, опешившего, не понимающего, что вообще происходит, и побежала в метро.

— До свидания, Гермиона, — прошептал Люциус, когда она скрылась за дверьми.

Полночи он ворочался с боку на бок, на спину и снова. Он всё думал о Гермионе, об их поцелуе, о том, как хорошо ему было с ней, как ни с кем другим. Как-то забылась Нарцисса, которая бросила его. Прежняя жизнь, беззаботная поначалу, полная страха в конце Второй Магической, пустая и безнадёжная последние два года, тоже ушла на второй план. Как-то внезапно Люциус вспомнил того пацана с приставкой, напуганного и растерянного, не знающего ничего о своей природе. Если Люциусу с самого детства доходчиво объяснили, что он особенный, наделённый даром, недоступным простецам, то кто объяснит этому мальчишке? А Грейнджер? Ей кто объяснил, что странности, случавшиеся с ней, не что иное, как магия, рвущаяся наружу? Люциус вдруг осознал: маглорождённые имеют право на жизнь.

Оставалась одна проблема: как теперь быть, когда в душе уже начало что-то зарождаться, а Грейнджер наверняка помнит его настоящего не в лучшем свете? Люциусу нужен был совет. Правда, будить Тони среди ночи он не рискнул: переживал за целостность лица.

Они встретились на следующий день, точнее вечер, в любимом баре Тони. Там опять играли какие-то лохматые, орущие как потерпевшие, парни, а Тони орал: «Я, блядь, обожаю этих ребят! Лучшие!» Люциус кривился, потягивая пиво из высокого стакана.

— Ну, так что у тебя стряслось, Люц? Видок у тебя, будто за тобой дементор гнался! — прокричал Тони и загоготал во всё горло.

— Ты скажешь, это ерунда… — попытался перекричать музыку Люциус.

— Чего?! Какие провода? — заорал Тони. — Не видел я никаких проводов!

— Пошли ко мне, — крикнул Люциус.

Тони захватил пару бутылок водки и, не очень довольный, двинулся вслед за Люциусом.

— В общем, — начал Люциус, когда они расположились у него в гостиной. — Вчера я сходил на лучшее свидание в жизни.

— Поздравляю, Люц! — Тони хлопнул его по плечу так, что он чуть не продавил убитый, доставшийся от прежних владельцев, диван. — Ну, а чего грустный? Ху…

— Без рифм! — прикрикнул Люциус. — Я не вынесу больше ни одной твоей глупой шутки! У меня серьёзная проблема.

Он залпом выпил стакан водки и закашлялся.

— Галстук ей не понравился? — прищурился Тони. — Ну и ху… хрен на неё тогда!

— Не буду дальше тянуть. Дебора, с которой я познакомился на Рединге, не Дебора.

— Та-а-ак, — протянул Тони, почесав затылок, и налил себе ещё стакан.

— Я её сначала вообще не узнал, там темно было. А потом она пришла ко мне в мастерскую. И это, оказывается, Гермиона Грейнджер, — закончил он с трагичным выражением лица.

Тут уже Тони не сдержался: водка выплеснулась из его рта на полпути и забрызгала всё вокруг. Он страшно кашлял, стремительно краснея и держась за сердце.

— Ты! — выдавил он. — Замутил! С Гермионой, мать её, Грейнджер! Той самой!

Он откашлялся и выдал:

— Мой герой!

И бросился обниматься.

— Я ведь помню её с Отдела Тайн. Хорошенькая девка! Есть у тебя вкус, Люц!

— Тони… — Люциус покачал головой и нахмурился.

— Да бля, да я бы сам с ней! Помнишь же, как я её приложил? Вот, думаю, лучше бы…

— Заткнись! — закричал Люциус, схватил его за куртку и встряхнул. — Заткнись, тварь!

Он скинул Тони с дивана и навалился сверху.

— Ещё слово из твоего гнилого рта вылетит, — он занёс кулак, — я тебя голыми руками порву, без магии!

— А ты, Люц, конкретно охуел, — прохрипел Тони, жутко скалясь. — Что я тебе сделал?

— Ещё хоть слово, Долохов! Ещё слово о ней…

Но Долохов ловко перевернулся и навис сверху.

— Не на того полез, шкет, — он несколько раз ударил Люциуса по лицу. — Порвёт он! — он сильно приложил его затылком об пол. — Счастливо оставаться!

Он поднялся, тяжело дыша и, прихватив бутылки, двинулся на выход.

— И это, — остановившись у двери, жёстко произнёс он. — Кинет тебя эта Грейнджер, ко мне даже не суйся. Мне теперь вообще насрать на тебя, ясно? Шуток он, блядь, не понимает!

Он плюнул прямо на пол и, в довершение всего, оглушительно хлопнул дверью. Люциус лежал на полу, дыша через раз: больно было даже просто существовать. Он осторожно коснулся носа — вроде не сломан. Прошёлся пальцами по скулам и лбу, вляпался в небольшую ссадину на скуле, нашёл источник мерзкой струйки, которая щекотала висок и затекала в ухо — рассечённая бровь отозвалась болью. Люциус пошевелил челюстью — зубы вроде бы не пострадали.

Сил встать он не нашёл — так и уснул на полу. Правда, он и двух часов не проспал, подскочил среди ночи. Странный реалистичный сон, в котором Гермиона узнала его и поразила непростительным, ещё долго не выходил из головы. Люциус поднялся, пошатываясь, добрёл до ванной, осмотрел разбитое лицо сквозь небольшое зеркало: вроде бы ничего серьёзного, правда, под глазом налился синяк, а бровь Долохов ему разделил на две половины. Кровь уже не текла, запеклась противной коркой, и Люциус пошёл в душ, чтобы отмыть хотя бы часть бордовых разводов тугими струями воды. Трогать ссадины он не рисковал.

Не рисковал он и звонить Гермионе. Чтобы назначить свидание, нужно было дождаться, пока лицо придёт в относительный порядок. Иначе что она подумает? Он всё смотрел на листок с номером, сожалея, что так отчаянно бросился на Долохова и струсил ударить по-настоящему, а не только угрожать. Знал же, что тот его в любом случае победит, надо было и ему подправить черты лица.

В понедельник утром он всё-таки посмотрел приставку. Восстановлению она не подлежала: слишком много повреждений из-за короткого замыкания. Люциус сосредоточенно разглядывал плату, понимая, что ничего не сможет сделать. Он оглядел корпус — тот был оплавлен с одной стороны. Наудачу он занёс руку, пробормотал заклинание. Ничего не произошло.

— Репаро, Мордред тебя задери, репаро! — ворчал он, крутя в одной руке пластиковый корпус.

Хлопнула дверь. Он взглянул на вошедшего.

— Здравствуй, сынок! — весело произнёс мистер Гатри. — Как дела?

— Да вот, — он развёл руками. — Как думаете, это можно спасти?

Мистер Гатри, опираясь на трость, подошёл к его столу, взглянул на сломанную приставку.

— Да тут даже самая сильная магия не поможет! — воскликнул он. — Она уничтожена!

— А я, кажется, пообещал невыполнимое, — признался Люциус.

— Вот и скажешь…

— Не могу, — отрезал он.

— Иногда, Люциус, приходится честно говорить, что ты не можешь что-то сделать, — мистер Гатри похлопал его по плечу. — Ну, не можешь, зачем врать? Это же та новая приставка для видеоигр? Оставь, ничего не выйдет. Её ведь даже по гарантии не сдашь!

Слова о честности заставили сердце Люциуса подпрыгнуть, и он выдал:

— Я вас обманул. Я не терял работу.

Мистер Гатри рассмеялся.

— Думаешь, я не понял? Мне всё равно, что ты там натворил, пока хорошо делаешь дело.

Люциус выдохнул и подумал: а что он всё-таки будет делать с приставкой? Сказать пацану всё как есть? А вдруг его отец правда тиран и садист вроде отца Снейпа? Он решил сначала дождаться его, а там уже решить, что делать.

— Впрочем, — прервал его размышления мистер Гатри, — если позволишь, я сам поколдую над ней дома.

Люциус и раньше замечал за ним странности. На Рождество, например, он отчётливо слышал, как за окном ухнула сова, но не придал этому значения. А уж то, как мистер Гатри справлялся с починкой сложных поломок, не рассказывая, что и как сделал! Да и то, что в первую встречу на нём не сработал Конфундус наводило на одно заключение.

— Вы — волшебник? — прямо спросил Люциус.

— Такой же, как и ты, — усмехнулся мистер Гатри.

— Да или нет? — не желая разгадывать загадки, с нажимом переспросил он.

— Об этом не принято…

— Я — волшебник! — выпалил Люциус. — Я учился в Хогвартсе!

Мистер Гатри снисходительно взглянул на него.

— Брось, мой мальчик. Ильверморни куда лучше, чем этот ваш Хогвартс.

Следующие пару часов они говорили о жизни. Люциус наконец-то без страха рассказал о себе, да и о мистере Гатри узнал много интересного: тот, оказывается, приехал из Америки, потому что влюбился в маглорождённую англичанку, которая приехала учиться по обмену в Ильверморни, но оставаться в стране не собиралась. Их дети и внуки, все до одного, жили в Штатах, изредка навещая родителей. Всем им не было дела до увлечения мистера Гатри, они считали его предприятие крайне сомнительным. Сам мистер Гатри не считал, что ошибся в своём выборе, даже несмотря на то, что его жена много лет работала в госпитале святого Мунго, а ему места среди магов не нашлось.

— Когда появились первые телевизоры, мне захотелось узнать, что это за штука такая, — рассказывал мистер Гатри. — Но он быстро сломался, я починил его, а потом начались проблемы с этим дурацким законом. Мэг даже хотела уйти от меня, представь себе! До сих пор припоминает, что оставила блестящую карьеру ради меня.

— Так сколько же вам лет? — поинтересовался Люциус.

— Знаешь, после того, как мне исполнилась сотня, я перестал считать, — с хитрой улыбкой ответил он. — А ты так и не ответил, кто это тебя?

Он обвёл рукой лицо.

— Старый знакомый, — угрюмо ответил Люциус, пытаясь припомнить, когда мистер Гатри успел задать этот вопрос.

— А та девочка, которая…

— Ничего не получится. И я не хочу это обсуждать.

К счастью, мистер Гатри не был слишком настойчивым и понял с первого раза. Он показал Люциусу, как можно чинить технику, правда, с приставкой так ничего и не получилось сделать: эта магическая поломка даже магическому ремонту не поддавалась.

— Должен заметить, — произнёс мистер Гатри, подняв взгляд на Люциуса. — Ты и без магии весьма талантливый молодой человек. Иначе я бы тебе мастерскую не доверил.

Люциус скромно улыбнулся. Даже несмотря на то, что он давно разменял пятый десяток, выглядел он и правда неплохо, гораздо лучше любого магла того же возраста. А уж для мистера Гатри и староватый, но пытающийся молодиться Долохов наверняка будет «юношей».

Долохов… Люциусу тяжело было думать о нём. Всё вышло как-то по-идиотски, в одночасье подобие дружбы рассыпалось. А Люциусу ведь иногда было с ним неплохо… Он так сильно нахмурился, что бровь отозвалась резкой болью, а на столешницу упала красная капля.

— Уж извини, лечить такое я не умею, — покачал головой мистер Гатри. — Мэг умеет, но её тоже руки плохо слушаться стали…

— Не надо, спасибо, — выдавил Люциус.

— Ты бы хотя бы пластырем заклеил!

Люциус кивнул. Мистер Гатри посидел с ним ещё немного и ушёл домой.

Пацан прибежал ближе к вечеру и очень расстроился, узнав, что Люциусу не удалось починить приставку.

— Месяц без телевизора! — протянул он расстроенно. — И без мороженого…

Люциус подавил смешок. Как ему хотелось вернуться в детство, чтобы его единственной бедой было отсутствие мороженого на десерт!

— Ничего страшного, это можно пережить.

— Вы говорите, как мой отец! Слово в слово! — надулся пацан.

— А ты посмотри с другой стороны, — предложил Люциус. — Вместо телевизора можешь приходить ко мне: я расскажу тебе о твоей особенности и научу больше не ломать приставки.

— Правда расскажете? — оживился он. — Правда-правда?

— Для начала как тебя зовут?

Пацан — а звали его Энди — оказался способным юным волшебником. У него не всегда получалось с первого раза контролировать выбросы, но уже через несколько дней он, наконец, начал делать небольшие успехи: у него один раз получилось поменять отчеканенное на монете изображение Королевы на морду какой-то рептилии вместо того, чтобы спалить что-то в мастерской, из которой Люциус предусмотрительно вынес всё ценное в подсобку.

— Просто сосредоточься на монете, когда опять разозлишься или обидишься на кого-то, — наставлял Люциус. — Кстати, о чём ты думаешь, чтобы спровоцировать выброс?

— Я вспомнил учительницу математики, миссис Маккарти. Она всегда кричит на меня, однажды у неё даже задымились волосы… Ой! — он зажал рот ладонью.

— А что это за существо? — поинтересовался Люциус, разглядывая новое изображение на монетке.

— Это же Микеланджело!

Люциус нахмурился.

— Черепашки-ниндзя! — подсказал Энди, но Люциус не понял о чём речь и предпочёл не спорить.

— Тебе нужно упражняться, — сказал он. — Основы я тебе показал. А дальше сам.

— А мне правда на следующий год придёт письмо? — спросил Энди.

— А как же. Будешь учиться в специальной школе, как и все юные волшебники.

— И вы учились? — допытывался он. — А вам нравилось учиться?

Люциус ответил утвердительно, но всё же покривил душой. Как он объяснил бы десятилетнему мальчишке, что сам не очень любил Хогвартс, да и сына туда отдавать не хотел? Нет уж, неудобная правда останется при нём, а Энди будет радоваться новой интересной жизни через год.

Со всеми делами Люциус последнее время вспоминал о Гермионе только ближе к ночи, когда звонить было уже неприлично. Да и не собирался он ей звонить. Ну и что, что она что-то там всколыхнула? Сам же хотел отвязаться, да и лицо ещё не зажило.

С их свидания прошло больше недели. Люциус как раз собирался отойти пообедать, как вдруг столкнулся в дверях с ней. Она выглядела обеспокоенной.

— Вы так и не позвонили. Я подумала, что-то случилось, — тяжело дыша говорила она, не пропуская Люциуса на выход.

— Всё в порядке, — излишне надменно ответил он. — Был занят.

— У вас… О, Боже! — она потянулась к его лицу. — Как так вышло?

Люциус не успел даже отбрехаться, что это не её дело, что с ним всё в порядке. Гермиона вдруг поцеловала его, отчаянно, жадно. Люциус пошатнулся, но устоял на месте, несмотря на то, что ноги, да и остальные части тела ощущались как нечто чужое. В груди свело, а голова опустела, стала лёгкой, как никогда раньше. Гермиона Грейнджер сводила его с ума — отрицать это теперь не было смысла. Он оторвался только затем, чтобы запереть дверь и задёрнуть жалюзи на окне и двери, после чего резко подхватил её и потянул к себе. Она целовала его лицо, пока он нёс её к столу, на который усадил и пристроился между разведённых ног.

— Давай же! — простонала она, пытаясь стянуть с него рубашку.

Люциус потянулся было к ремню, но вдруг осознал: так поступить он не может. Он отстранился и без сил опустился на стул.

— Что случилось, Гатри? — спросила Гермиона.

— Так нельзя.

Она спрыгнула со стола и склонилась над Люциусом, обняла его за плечи, поцеловала за ухом.

— Всё в порядке, — прошептала она. — Всё хорошо.

— Я так не думаю, — отмахнулся он.

— Успокойся.

Она принялась массировать его плечи и шею. Напряжение медленно отступало.

— Не сейчас, так не сейчас, — ласково сказала она. — Мы же никуда не торопимся, правда?

— Я собирался пообедать.

— Я тоже.

— Пойдём вместе? — предложил Люциус, повернувшись к ней лицом.

Она нежно улыбалась.

— Конечно.

Она поцеловала его снова, но уже легко, невесомо, лишь на секунду коснулась губ.

— Кстати, у меня есть замечательная мазь. Будешь как новый.

Люциус горько усмехнулся. Он ощущал себя загнанным в угол: сказать правду и всё потерять — ничего не делать с тем же исходом. Ничего хорошего.

«Скажи правду! — твердил внутренний голос. — Скажи уже правду! Чем раньше, тем лучше!»

Но Люциус принял малодушное решение: пока Гермиона ещё ничего не знает, попытаться взять как можно больше, чтобы было, что вспомнить, когда всё закончится.

— Идём обедать! — заявил он. — Я знаю ещё одно неплохое место.

Гермиона счастливо улыбнулась и взяла его за руку.