Я не люблю (гет)

Это был особенный вечер:

тут были прожекторы и вино.

Слишком красочно, слишком ярко и я — слишком другой.

Скинуто тесное,без признаков вкуса синее платье;

Ты понравилась мне такой.

(С)

Пока у человека есть причина просыпаться утром, он будет это делать. Он будет открывать глаза, брести в ванную, умываться, неуклюже расплескивая воду, пить чай или кофе, выкуривать первую утреннюю сигарету. Он будет в спешке ловить такси или спускаться в подземку, будет замирать, услышав свое имя. Он будет просто жить.

Светлая, прозрачная, явная жизнь — как на открытой ладони.

Ведь все запретное, тайное и порочное — ночью.

Иногда так случается: кто-то открывает глаза, чтобы приоткрыть завесу ночной тайны. Это не так уж и сложно, правда.

Гермиона обхватывает себя руками. Она монотонно раскачивается, сидя за столом — круглым, с белоснежной кружевной скатертью, умело и тщательно вышитой — лепесток к лепестку.

Белая скатерть, белые стены, белая рубашка на парне напротив неё. Все стерильно чистое. Слепит глаза.

— Может, тебе антипохмельного дать? — с притворным сочувствием спрашивает он, размеренно отрезая от своего завтрака маленькие кусочки. Маленькие и симметричные. А потом медленно отправляет их в рот, словно разыгрывая какое-то особенное представление.

Кстати, зубы у него тоже какие-то стерильно белые.

Каждое действие — тщательно отрепетированное. Каждое слово произносится спокойно. Словно и нет ничего странного, ничего удивительного в том, что Гермиона составила ему компанию за завтраком.

В голове мелькают кадры, отматывая время назад — их последняя встреча, где его спокойствие — лишь внешняя видимость: злые глаза, плотно сжатые губы, едва заметная дрожь. Он подсудимый, она свидетельница со стороны защиты, дополнительный антураж — кресло с цепями, которые взметнулись к его запястьям, нужная атмосфера — более сотни волшебников в красных мантиях, каждый со своей правдой. И Гарри с твердолобой уверенностью помочь Малфоям.

Малфоев оправдали.

Прошло почти два года, а тот убийственный взгляд Драко Малфоя так и не стерся из памяти. Он развернулся на выходе и посмотрел прямо Гермионе в глаза; «мне не нужна твоя жалость», — говорил его взгляд, «мне не нужна твоя помощь», — видела Гермиона. Это оказалось слишком неприемлемо для него.

Гермиона украдкой смотрит на него — следы войны совсем затерлись, лишь только белоснежный, без единой складки манжет иногда приподнимается и демонстрирует кусочек черной кляксы на бледной коже. Он выглядит вполне довольным своей жизнью. Как никогда довольным своей гребаной светской жизнью — со свежей рубашкой, утонченными манерами и высокомерным поведением.

Приборы в ухоженных фарфоровых ладонях звякают о край тонкой фарфоровой тарелки. Девушка трясущимися руками берет склянку с зельем и выпивает его. Зелье отвратительно на вкус — совсем как микстура от кашля, которую мама давала в детстве, но становится легче.

Когда в детстве было страшно по ночам Гермиона сворачивалась калачиком, обнимала себя руками в попытке защититься от окружающего мира и медленно считала про себя — как и все самостоятельные девочки. Сейчас хочется защититься не из-за страха. Хочется защититься от насмешливого взгляда серых глаз, которые откровенно наслаждаются представлением.

Гермиона думает, что нужно было бежать еще когда он обнаружил её в одном чулке в своей спальне. А лучше — раньше.

— Этого не может быть! — стонет она.

Драко протягивает руку и гладит её по щеке. Непонятно, что он хочет выразить этим — у него не получается, просвечивает фальшь и притворство.

Хочется заплакать.

— Да ладно тебе, Грейнджер, с кем не бывает, — говорит он, растягивая слова в своей любимой манере.

Гермиона со злостью откидывает от себя его руку, как мерзкое насекомое, запутавшееся жарким летним вечером в её пышных волосах, и шипит сквозь зубы:

— Не смей прикасаться ко мне, Малфой!

Тот вскидывает свою белесую бровь, тонкую и четко очерченную. Как и всё в его лице. Тонкое и четко очерченное. Когда создатель работал над ним, он рисовал его не мягкой кисточкой, а остро заточенным карандашом, тщательно вырисовывая каждую деталь. И теперь все в нем: скулы, нос, подбородок — остро выделяются. Остро и ярко.

Он ухмыляется, медленно отпивает свой кофе и спокойно отвечает на выпад:

— Как грубо! — и насмешливо фыркает. — Разве не ты вчера кричала: «О да, Драко, возьми меня сзади!»?

— Такого не было! — в ужасе шепчет Гермиона в ответ.

«Такого не было, такого не было, такого просто быть не могло!», — думает она всё утро после каждой реплики Малфоя.

У него лицо человека, выигравшего в лотерею. Выигравшего в лотерею и получившего, наконец, свой приз.

— Было, — уверенно кивает он.

Девушка старается уловить в серебристых глазах ложь. Ухватить хоть какой-то намек на то, что их обладатель говорит неправду.

Малфой улыбается. И глаза его совсем ничего не выражают. Его глаза не хотят сознаваться во лжи своего хозяина. Они как два стеклянных шарика. Холодные, почти прозрачные, равнодушные. И неправильные. Гермиона думает, что у человека не должно быть таких глаз.

— Нет! — восклицает она.

Малфой закатывает глаза.

Он смотрит на нее так, будто она и не человек вовсе. Снисходительно. Гермиона теряется во всей этой внешней ослепительности — и квартиры, и самого её владельца. Наверное, он именно этого и добивался.

— Может успокоишься? Ну изменила ты Уизелу, и что теперь? Пойдешь отравишься?

В глазах Гермионы блестят злые слезы.

— Что, Грейнджер, на свадьбу-то пригласишь? — поддевает Малфой.

Девушка стонет и роняет голову на руки, лежащие на столе. Она закрывает глаза и старается дышать как можно глубже.

Как такое вообще могло произойти? Она помнит лишь начало вчерашнего вечера. Помнит, как Джинни уговаривала её выпить. Помнит, как хотелось домой: она соглашалась на этот сомнительный эксперимент с неохотой. А потом... Пустота.

Злачные места никогда не привлекают хороших девочек. Они никогда не меняют жизнь хороших девочек в лучшую сторону. Скорее наоборот.

Услужливая память не сохраняет того момента, когда она пересеклась с Драко Малфоем. И того что было потом, вплоть до её жесткого утреннего пробуждения в его постели.

— Доброе утро, Грейнджер! — чей-то голос за спиной отвлекает её от самобичевания. — Не хочешь вернуть мне мои вещи?

За спиной, в дверном проеме, прислонившись к косяку, стоит Блейз Забини, друг Малфоя, и ослепительно улыбается. Кажется, эта ночь закончилась плохо лишь для нее.

— Они в гостиной, — с неохотой отвечает Малфой и кривится, провожая Блейза холодным взглядом.

Он ведет себя, словно сторожевая собака, быстро реагирующая на вверенное ей имущество. Вот только Гермиона не имущество.

— Какие вещи? — настороженно спрашивает она. Осознавая, что сейчас узнает очередную неприятную подробность вчерашнего вечера.

— Ты что, совсем ничего не помнишь? — с деланной жалостью тянет Малфой. Он ехидно ухмыляется и говорит, говорит, говорит — Гермионе хочется заткнуть уши и не слышать слова, вылетающие из его рта.

— Ну, дай! Ну, пожалуйста!

Гермиона пытается стянуть с кого-то черный пиджак с мягкими атласными лацканами и большими круглыми блестящими пуговицами, отливающими серебром.

— Ну дай померить, не жадничай! — капризно кричит она, так громко, что, кажется, заглушает голосом музыку.

Забини снисходительно улыбается и легонько бьет её по протянутой руке.

— Грейнджер, Драко тебе завтра пять таких купит!

— Правда?

Малфой довольно кивает, вытаскивая безразмерный кошелек, и сообщает:

— Да хоть десять!

Гермиона заливисто смеется.

— Я хочу этот!

— Забини, дай ей уже пиджак, пусть успокоится!

Блейз легко скидывает пиджак. Гермиона вскакивает, надевает его и со смехом теряет равновесие, падая и опрокидывая несколько бокалов с их стола.

Сильные руки Малфоя ловят её и сажают на колени к их обладателю.

— Мерлин... — снова стонет Гермиона, зарываясь пальцами в растрепанные волосы. Память постепенно возвращается к ней. Она вспоминает прикосновение мягкой ткани к своим голым плечам, вспоминает ощущение уверенных рук на своей талии.

Неужели она правда... с ним?!

Гермиона смотрит на довольного хорька, который изящным движением подносит чашку к губам.

— Ну и что, у вас все было? — весело спрашивает Забини, плюхаясь на стул между ними и хватая сочное яблоко со стола. Малфой чуть заметно морщится. Гермионе непонятно, что именно ему неприятно в данной ситуации: жест Блейза, его настроение или он сам.

— Нет! — испуганно восклицает Гермиона.

— Да! — довольно, как кот в руках любимой хозяйки, тянет Малфой.

У Блейза вырывается смешок.

— Это неправда! — с жаром отзывается девушка. — Черт! Где была Джинни вчера вообще?

Рука Драко Малфоя, по-хозяйски задрав платье, лежит на её бедре и поглаживает его. Палец играет с резинкой тонких трусиков. Раскрасневшаяся и растрепанная Гермиона пьяно хихикает и согласно кивает, когда Малфой горячо шепчет ей на ухо:

— Грейнджер, давай избавимся от Уизлетты. Я покажу кое-что, что тебе понравится!

— Гермиона, ты уверена что остаешься? — Джинни кричит ей, перевалившись через стол.

— Да ничего мы ей не сделаем, Уизли! Давай, двигай к своему Поттеру. Видишь, девочке весело в первый раз в жизни! — кричит в ответ Малфой, еще сильнее поднимая платье и стараясь ребром ладони раздвинуть ноги Гермионы. Та вновь кивает, как китайский болванчик, и послушно делает то, что от нее хотят.

— Да? — с сомнением переспрашивает Джинни. — Вы её домой потом доставите?

— Конечно! — в один голос заявляют парни, одинаково ухмыляясь.

— В лучшем виде, — загадочно добавляет Малфой вслед рыжеволосой девушке, которая свободно лавирует между столами, направляясь к выходу.

Гермиона вздрагивает от возбуждения. Большой палец Драко Малфоя прикасается к её клитору сквозь тонкую ткань.

— О, нет!

— О, да!

Гермиона сгорает со стыда. Если бы она могла, она бы затянула в это пламя ослепительно-белоснежную квартиру Малфоя. Если бы она могла, она бы затянула в пламя самого Малфоя, сожгла бы его дотла в отместку за вчерашний вечер.

Зачем это все?

Зачем она здесь?

Нужно найти в себе силы, встать и уйти, плюнув в лицо Малфою, который обманывает её самым наглым образом. Ведь это же просто не может быть правдой, да?

Мерзкий Малфой довольно ухмыляется, подвергая сомнению её мысли. Наблюдая, какой эффект производит напоминание о вчерашнем эпизоде.

— Но как...

Что же теперь будет?

Это же не она, скромная девочка-отличница, лучшая ученица своего выпуска, гордая и неприступная...

Как она могла?

Что теперь скажет Рон? Гарри?

Если бы только можно было бы выкинуть из жизни вчерашний день! Навсегда...

— Почему я? Как я вообще здесь оказалась?

— Напомнить? — едко тянет Малфой, не сводя с нее взгляда.

— Мерлиновы яйца, какая же она пьяная!

Гермиона с усилием открывает глаза. Огни за окном такси сливаются для нее в сумасшедший водоворот. А все остальное видится фрагментами.

Улыбка. Широкая улыбка Забини, сидящего на переднем сиденье и повернувшегося к ним, слишком резко контрастирует с его темной кожей.

Волосы. Ослепительные платиновые волосы Драко искрят, будто по ним пробегает волна статического электричества.

Гермиона тянет руку, чтобы с восторгом прикоснуться к ним.

— Не надо, — чуть слышно шепчет Малфой и несвойственно для себя морщит нос. — Я не люблю, когда их кто-то трогает.

Гермиона вновь смеется, запрокидывая голову назад. Без причины.

Настойчивые руки Малфоя. Из-за них платье сбилось уже где-то до уровня талии.

— Скажи, что хочешь меня! — дыхание Малфоя опаляет ухо.

Два пальца, с силой входящие в нее, останавливаются. Гермиона ёрзает и с шумом выдыхает, закусив губу.

-Ну! — требует он.

— Я хочу тебя, Драко...

— Ну не надо так краснеть! — восклицает Забини. — Вспомнила, да?

Гермиона пытается переварить услышанное. Это гадко, мерзко, отвратительно, это просто не может происходить с ней сейчас!

И так не должно быть.

Малфой вдруг посылает ему убийственный взгляд.

— Тебе не пора домой?

Забини с притворной скорбью вздыхает и встает, попрощавшись. Гермиона с тоской смотрит на пустой стул, а затем на своего мучителя.

На его руки. На его пальцы. Тщательно очерченные, словно высеченные из мрамора. Длинные и тонкие, как у пианиста, красивые, с ровными розовыми ногтями.

А потом представляет, что он делал этими пальцами. К горлу подступает тошнота.

— Скажи, что больше у нас ничего не было, — почти умоляет она.

— Было, — невозмутимо отзывается блондин.— Было и еще как. Рассказать?

Он недвусмысленно смотрит прямо в её глаза. С вызовом. От этого взгляда у Гермионы бегут по спине мурашки: будто кто-то окатил её ледяной водой. Ледяной, как этот его взгляд.

— Не надо, — дрожащим голосом отвечает девушка.

Рон всегда был единственным мужчиной. Будущим мужем.

Теперь она опорочена. Испорчена. Вываляна в грязи.

Гермиона сглатывает предательский ком в горле и решается:

— Ты не мог бы...

— Что?

— Давай просто забудем то, что было...

Драко вытирает губы салфеткой и смеется. Картинно смеется. Глубоко, с чувством и запрокинув голову. И долго. Невероятно долго.

Этот смех словно проникает прямо в душу, как маленький червячок в созревшее сочное яблоко, устраивается там с комфортом и начинает грызть изнутри.

— Грейнджер, ты серьезно думаешь, что я откажу себе в удовольствии увидеть лицо Уизли когда скажу ему, что ты грязная маленькая шлюшка?

— Он тебе не поверит!

— У меня в поместье есть один замечательный артефакт. Омут Памяти называется.

Гермиона резко краснеет.

— Я не шлюшка!

— А как назвать девушку, которая трахается с кем попало? — с интересом спрашивает Драко.

С искренним интересом.

— Что ты хочешь, Малфой?

— Все, что я хотел от тебя, я уже получил.

За столом повисает молчание. Тишина — плотная, густая, тяжелая. Такую тишину запросто можно потрогать руками. Гермиона опускает глаза вниз и теребит подол платья.

— Пожалуйста, Драко!

— Ух ты, я снова Драко? Куда делся мерзкий тупой ублюдок?

— Пожалуйста!

Тишина, тишина, тишина. Тупая, сводящая с ума тишина. И неизвестность.

И осознание того, что все зависит от него.

— А на что ты готова ради этого, Грейнджер? — Малфой почти оглушает Гермиону своим вопросом.

Вводит в шок.

— Что?

— Ой, только не строй из себя! Ты все прекрасно слышала.

— Я... Я не знаю...

Драко Малфой тяжело вздыхает и изображает на лице очень глубокую сосредоточенность. Появляется ощущение, будто он уже все спланировал. Что-то особенно гадкое. И все зависит от этой драматической паузы. Чем она дольше — тем хуже. Тем ближе к краю.

— Кажется, я знаю, что тебе нужно сделать, — едко говорит он. — Я ничего не скажу Уизли, если ты... Его бросишь.

Становится тяжело дышать. «Зачем ему это?», — проносится в голове. Как все глупо.

— Что? — ошарашено переспрашивает Гермиона. — Нет!

— Придется.

— Нет!

Гермиона судорожно вдыхает. Страшно. Больно. И непонятно.

— В общем так. Я жду до завтрашнего дня. А потом пришлю Уизли письмо. А еще лучше посещу его с дружеским визитом.

Гермиона сверлит его гневным взглядом. Малфой морщится.

— Все, Грейнджер, выметайся из моего дома.

* * *

Блейз Забини на нежно-кремовом диване — как кофе и молоко в ежедневной утренней чашке Драко. Вот только молока здесь слишком много.

Драко понимает, что его друг не ушел. Он с комфортом, а главное с интересом провел последние полчаса. Губы Драко чуть заметно двигаются, складываясь в презрительную усмешку.

Он не любит, когда что-то идет не по правилам.

— Ты что, правда трахнул Грейнджер? — спрашивает Блейз. В его голосе и намека нет на утреннее радостное настроение. Драко на секунду испытывает смутное удовлетворение, предполагая, что именно он был причиной этих перемен.

— Нет. Она вырубилась уже в такси. У нее была ночь здорового крепкого сна. Я удивлен, что она поверила во все, что я ей рассказал.

— То есть у вас ничего не было? — Забини продолжает свой допрос, не меняясь в лице.

— Нет, — Драко слегка приподнимает бровь. В следующую секунду Забини вскакивает с дивана и подходит вплотную, заглядывая Драко прямо в глаза.

— Тогда какого хрена ты устроил этот театр одного актера? — зло бросает он.

— Узнаешь, Блейз. Всему свое время.

Драко на мгновение улыбается каким-то своим мыслям, далеким и несравненно прекрасным, а в следующую секунду возвращает своему лицу прежнюю непроницаемость.