Hurricane. "Give me a sign" (гет)

Гермиона медленно возвращалась в сознание, вслепую идя по шаткому мостику к реальности. В тот момент, когда ощутилось тепло на пальцах, она открыла глаза. Рядом с кроватью на коленях сидел Гарри, и их руки сжимали друг друга так крепко, словно пропади контакт — и они потеряются. Он не заметил ее пробуждения, погруженный в свои тяжелые мысли, и Гермиона позволила себе последить за ним.

Напряженные плечи, сутулая спина; бледное лицо со сведенными к переносице бровями и болезненный взгляд, будто ему было плохо. Гермиона выхватила из полумрака комнаты стиснутые пальцы свободной руки и узкую полоску губ — Гарри отнюдь не выглядел расслабленным.

Она вздохнула, и только тогда он вскинулся, резко поднимая голову, зеленые внимательные глаза мигом окинули ее лицо, фигуру и остановились, почему-то, на губах.

— Привет, — прошептал он, чуть сильнее сжимая на миг ее руку. Гермиона улыбнулась, но Гарри не позволил себе даже намека на радость. Добрый милый Гарри, проявляющий такую трогательную серьезность в попытке позаботиться о ней — Гермиона мгновенно прослезилась, что тоже не ускользнуло от его внимания.

— Плохо? Больно? Герм, не молчи, я сейчас принесу зелье, ты только не беспокойся... — заторопился Гарри, пытаясь подняться на ноги. Гермиона снова улыбнулась, качая головой.

— Нет, глупый, я в порядке, полном. Ты такой симпатичный, Гарри.

Он замер в нелепой позе, вдруг нахмурился, выглядя сейчас до ужаса комично, и опустился обратно на пол, придвигаясь к ней ближе.

— Симпатичный? — переспросил он, брови потерялись в густой шевелюре черных волос. — Герм, тебе нужно зелье. Срочно.

Она не выдержала и рассмеялась, хотя Гарри, по-видимому, ничего смешного в этой ситуации не находил и все еще хмурился, стараясь понять, что творится с его девушкой. Он терпеливо ждал, когда она успокоится, и как только Гермиона замолчала, бросив тихое «Извини», он слабо выдохнул.

— Послушай, милая, ты совершенно не в порядке, — сказал Гарри — она видела, как он тщательно подбирает слова, волнуется и прячет пальцы в собственных волосах. — Я думаю, что...

— Что я сошла с ума? — закончила за него Гермиона, на что он внезапно дернулся.

— Нет, Мерлин, ни в коем случае! — он чуть не схватился за сердце, но этот жест был таким театральным, что Гермиона усомнилась в его словах. — С тобой просто что-то происходит, и мне кажется, что я не справлюсь один. Я уже не справляюсь.

Она заметила, как поникли его плечи, и он чуть вздрогнул, когда ее рука участливо легла на его щеку. Гермиона прекрасно понимала, что он должен был чувствовать, становясь свидетелем ее ужасной истерики, она и сама бы не знала, как себя вести, если бы это Гарри вопил от ужаса и заламывал себе руки, пока она бы беспомощно наблюдала, не в силах помочь. Если Гарри не сошел с ума, слыша ее истошные крики, то он уже герой.

— Что с тобой, Гермиона? — тихо прошептал он, хватая ее руку своей и целуя в чуть влажную ладонь. — Что происходит, скажи мне, я не понимаю...

Она напряглась, и Гарри это почувствовал. Поднял на нее печальный взгляд, покачал головой и дотронулся пальцами до щеки.

Она была совершенно неспособна выразить словами свое состояние и объяснить причины. Не готова говорить не эту тему, хотя повторяла себе изо дня в день, что уж сегодня-то должна поговорить с Гарри и все рассказать! И каждый раз терпела неудачу, едва пытаясь завести разговор. Облечь в слова свое состояние, поведать прошлое казалось ей настолько непреодолимым препятствием, что она из раза в раз отказывалась от этой идеи, хотя понимала, что тянуть бесполезно. Гарри обязан был знать правду, хотя бы потому, что сам открылся ей полностью, доверился, вручил ей все свои тайны. Гермиона знала о нем все, в свою очередь пуская его в свой внутренний мир не дальше вытянутой руки. Она безгранично и безоговорочно доверяла ему всю себя, только вот поведать свои тайны была не готова.

— Что они с тобой делали? — резко спросил Гарри, вскидывая голову. Гермиона ошарашенно переводила взгляд с его лица на его сжатые руки на простынях, и открывала и закрывала рот, не в силах начать говорить. Сейчас она испугалась, что не выдержит его внимательного колючего взгляда, расплачется и все расскажет; и тогда он возненавидит ее хотя бы за что, что так долго скрывала от него правду.

— Что, Гермиона, с тобой делали? — припечатал Гарри, буря в ней дыру размером, по меньшей мере, с кратер вулкана. Она вся вжалась в перину и хотела уже, как маленькая, натянуть одеяло по самые уши, но он перехватил ее руки и сжал в своих, качая головой. — Мне нужно знать. Скажи мне. Что?

Гермиона то ли всхлипнула, то ли резко вздохнула и — сама того не заметила — мелко задрожала. Гарри продолжал давить и настаивать на своем.

— Ты не можешь больше прикрываться войной. Она закончилась. А ты — страдаешь. Скажи мне.

Она закрыла глаза, пытаясь таким образом скрыться от собственной лжи, которая должна была вот-вот сорваться с ее губ. Как же трудно, Мерлин, говорить ему неправду!

— Ты знаешь, что, — просипела она в ладони и сквозь зажмуренные веки почувствовала скорее, чем увидела, как Гарри втянул носом воздух от напряжения. Гермиона быстро продолжила, надеясь, что не сильно перегибает палку. — Ты подслушал мой разговор с Флер в Ракушке! Ты знаешь, что со мной было там!

Казалось, он долго собирался с силами, чтобы произнести следующие слова.

— Пытали? — Гермиона не ответила, и он продолжил, сглотнув ком в горле. — Круциатус? Беллино проклятие?

Когда она кивнула, превозмогая отвращение к самой себе, Гарри выдохнул, но Гермиона видела, как сжимаются пальцы его рук — сильно, наверняка до боли, так что запястья синеют. Ей самой хотелось сейчас заглушить совестливый голос болью, да только она не посмела бы сделать это при Гарри. Господи, что же она тогда за человек, если врет ему?!

Внутренние терзания перекинулись на мучительную память, и Гермиона подумала, что сейчас признаться было бы куда сложнее и только бы все еще больше испортило. «Позже,» — подсказало сердце, и она облегченно выдохнула.

— Больно? — спросил Гарри каким-то странно надтреснутым голосом, и Гермиона подняла на него удивленный взгляд. Он все еще стоял перед ней на коленях в смиренной позе, и она пристыдилась еще и по той причине, что заставила его чувствовать себя виновным.

— Нет, уже нет, милый, — ласковое обращение невольно сорвалось с губ, и она вдруг улыбнулась. Эта домашняя обстановка заставляла всех вести себя немножко иначе, более раскованными и расслабленными — то же коснулось и ее.

— Тебя били? — Гарри все еще гнул свою тему; Гермиона насторожилась: почему ему хочется узнать все с такой доскональной тщательностью?

— Гарри, зачем тебе...

— Просто ответь! — вскинулся он, и Гермиона разозлилась.

— А как, по-твоему, появились синяки на моем теле?! Я же не могла сама столько заработать, пока в мэноре по лестницам бегала из темниц в залы! Они еще мне кости ломали и средневековые пытки применяли, это ты тоже хочешь знать?! — лицо Гарри с каждым ее словом становилось все бледнее, а взгляд мрачнее, больнее, печальнее — но Гермиона не замечала, что делает с ним, полностью отдавшись долго скрываемым внутри эмоциям. — И зелья на мне испытывали, и комбинации проклятий! Утюг разве что не прижигали, но там и без него достаточно развлечений было! Ну, что еще тебе рассказать? Доволен?!

Она выдохнула, смахнув с лица капли сердитых слез, и уставилась на него немигающим взором, коря себя за несдержанность, а его — за жестокое любопытство. В голове мелькнула мысль, что прошлое, как бы они не бежали от него, никогда не оставит их в покое, и когда-нибудь они сами раздавят друг друга взваленной на плечи ношей.

Гарри отшатнулся, руки упали с постели, и он сидел на полу, тяжело переводя дыхание, словно только что пробежал марафон. Его трясло — Гермиона не была уверена, из-за чего конкретно — и сейчас он выглядел таким, каким она помнила его во время войны — раздавленным с сбитым с толку.

— Прости, — выдохнул он, подполз ближе и сильно сжал дрожащие пальцы ее рук. — Прости, я не хотел причинить тебе боль. Я только... Только хочу помочь.

— Гарри, ты не...

— Если бы ты только позволила, подсказала мне, — продолжал он, совершенно ее не услышав. — Я все сделаю, честное слово. Только скажи, что.

Ее глаза вновь наполнились слезами — Гермиона отметила, что слишком много плачет в последнее время — и, упрямо стерев влагу с ресниц, она улыбнулась. Все-таки Гарри — удивительный человек.

— Я знаю. Ты уже делаешь все, что нужно.

А она эгоистичная лгунья.

Гарри не заметил ее душевной драмы, поднялся на ноги и улыбнулся ей, ероша волосы.

— Ты проголодалась? Хочешь, я принесу тебе поесть?

Гермиона кивнула, и он чуть ли не радостно выбежал из комнаты, на ходу зовя Кричера. Домовик все еще жил в этом доме, теперь выполняя свою работу более сносно — сказывалось перевоспитание и раскрытая, наконец, тайна Регулуса Блэка, — но вот доверять ему особо важные поручения Гарри все еще опасался.

Гермиона села в постели, чувствуя, как ломит от недавних судорог тело, и потянулась. Она была одета в мятую серую футболку Гарри, и оттого ей было странно радостно. До этого момента носить вещи своего теперь уже молодого человека казалось Гермионе странным и непривычным, хотя — она мысленно усмехнулась — это добавляло бы домашней теплоты и уюта. Футболка, хоть и была свежевыстиранной, пахла Гарри, его неповторимым ароматом — свежим ветром, слабым солоноватым потом и пряной влажной травой. Так пахла свобода, Гермиона прекрасно помнила именно этот запах, и он был для нее роднее собственного аромата ладоней и волос, притягательнее всех разнообразных запахов зелий, одеколонов, фруктов и цветов. Он был нужнее всего.

— Герм? Все в порядке? — Гарри, вошедший в комнату с подносом в руках, застал ее в странной позе — Гермиона сидела, спрятав ноги в складках одеяла, и втягивала носом воздух через ворот футболки. Она улыбнулась, отпуская растянутую ткань, являя ему потеплевший взгляд.

— Извини, я просто... — она опустила глаза, заметив усмешку на лице Гарри. — Мне просто нравится твой запах.

Он как раз пил воду и поперхнулся самым натуральным образом. Гермиона приподнялась, отнимая у него кружку, он посмотрел на нее, оценил то, в чем она была, и кивнул.

— Я тоже люблю всю тебя, но сомневаюсь, что ты позволишь мне нюхать твою одежду.

Гермиона удивленно хлопала ресницами пару секунд, прежде чем заливисто рассмеяться. Гарри подхватил ее смех.

* * *

Вечером, когда Гермиона спустилась в полутемную гостиную, дом на Гриммо 12 был непривычно тих. Рон и Джинни, гостившие у Гарри неделю, вернулись помогать миссис Уизли, и их возлюбленные тоже не видели поводов оставаться, а потому покрытые сумраком уходящего дня комнаты пустовали. Гермиона поплотнее запахнула халат и прошла в кухню — там возился с кастрюлями Кричер, то и дело роняя что-нибудь на пол — Гарри не было. Девушка съела оставленный с обеда гарнир и вернулась в гостиную, только теперь заметив узкую полоску света, льющую из полуоткрытой двери в кабинет и библиотеку Блэков.

Гарри сидел в широком потертом кресле, перекинув ноги через подлокотник, и был погружен в чтение так глубоко, что не услышал легких шагов Гермионы.

— Ты вновь читаешь? — немного удивленно спросила она, но в голосе звучало тепло. Гарри обернулся к ней и показал на обложку книги, что держал в руках. Брови Гермионы полезли на лоб, и она даже не попыталась скрыть удивления.

— История Хогвартса? Ты серьезно?

— Она странно расслабляет, — пожал он плечами, оставляя в старом фолианте закладку и отправляя его на полку волшебной палочкой. Это была его родная палочка, с пером феникса, что он сломал во время побега из дома Батильды Бэгшот и починил с помощью Старшей палочки. После чего с облегчением и каким-то странным удовлетворением переломил последний Дар смерти. Теперь его остатки лежали, погребенные под руинами старых стен школы.

— Вот уж не подумала бы, что ты будешь читать эту книгу, — усмехнулась Гермиона, возвращаясь из воспоминаний к Гарри, сидящему в кресле и зовущему ее присоединиться. Она присела на край подлокотника, с которого немедленно была пересажена на колени к Поттеру.

— Знаю, странно, — промычал он ей в плечо. — Я и сам удивлен. Но когда-то же надо начинать!

Они рассмеялись и на некоторое время умолкли, слушая тиканье старинных часов с кукушкой. Равномерный стук успокаивал, и Гермиона закрыла глаза, откинулась Гарри на грудь и облегченно выдохнула. Мгновения тишины и спокойствия были так приятны, но так редки, что порой именно их не хватало для полной гармонии.

— Герм, пойдем завтра со мной в Хогвартс? — тихо спросил вдруг Гарри, отрывая ее от вязких, как желе, мыслей. Она открыла сонные глаза и повернула голову.

— Зачем?

Он замялся.

— Я хочу узнать у МакГонагалл, так ли необходимо нам возвращаться в школу и заканчивать седьмой курс.

— Ты же отказался от Аврората? — нахмурилась Гермиона, высвобождаясь из кольца гарриных рук. Он кивнул, впрочем, не выглядя таким уж уверенным.

— Я бы хотел работать в отделе Правозащиты, — неожиданно признался он. Судя по всему, эта мысль посетила его не так давно, и пару дней Гарри обдумывал, прежде чем поделиться ею с Гермионой. Она попыталась пригладить его волосы, представляя его за столом с грудой бумаг — лицо в чернилах, очки съехали на бок, в зубах перо — и улыбнулась.

— Милый, тебе придется много работать с документами. Подписывать, разбираться, искать подвохи, исправлять ошибки и заверять копии. Ты готов к такому?

Гарри покачал головой, но весь вид его говорил о том, что он серьезно настроен.

— Понимаешь, я хочу работать в Аврорате, это желание никуда не делось, — объяснил он, переплетая их пальцы. — Но подвергать свою жизнь опасностям, преследуя остатки пожирателей — не слишком заманчивое и светлое будущее. А вот стоять между преступниками и законом, быть тем, кто выносит приговор и защищает права людей... Мне кажется, я мог бы работать в правозащите. Тем более, что это никак не противоречит моим убеждениям, да и личный опыт мне позволяет. Что скажешь?

Гермиона вздохнула, прикидывая варианты, но пришла к тем же выводам. Гарри глубоко заинтересован в том, чтобы их общество избавилось, наконец, от остатков послевоенной грязи, и в то же время он видит разницу между степенью виновности разных людей. Он четко следует своим принципам и болезненно ощущает несправедливость, и пусть эмоции, бывает, вырываются у него из-под контроля, он заменяет это расчетливой холодностью своих действий в критических ситуациях. Да, пожалуй, он мог бы работать в Правозащите.

— Знаешь, я думаю, это неплохая идея, — улыбнулась Гермиона, видя, как просветлело лицо Гарри.

Он смотрел не нее, и его взгляд скользил по ее лицу, останавливаясь на глазах, выбившихся прядях волос, веснушках на носу и губах, уголках губ, подбородке — и снова на губах. Гермиона наклонилась к нему и легко поцеловала, едва коснувшись чуть влажной кожи, и Гарри не перехватил инициативу, как это бывало ранее.

— Итак, что еще? — спросила Гермиона, так и не дождавшись дальнейших пояснений с его стороны. Гарри весь подобрался, вдруг заинтересовавшись кистями своих рук, а не ею, и девушка поняла, что ее подозрения не беспочвенны.

— Герм, поговори с мадам Помфри, ладно? — сказал он, поднимая взгляд, и она увидела, что там пряталось, на глубине этих пронзительных глаз — настороженность и страх.

— Гарри... — пораженно прошептала она, но юноша перебил, неожиданно сильно сжимая ее руки.

— Пожалуйста, Гермиона, сходи к мадам Помфри! Мы должны знать, с чем имеем дело и как тебе помочь!

— Отчего же сразу меня в Мунго не прописать? — огрызнулась Гермиона, внутренне понимая, что сейчас Гарри прав: ей нужна помощь специалиста. Но обращаться к медикам из отделений для душевнобольных...

— Никаких врачей из Мунго, только наша школьная медсестра, — серьезно ответил Гарри. — Она сможет назначить тебе лекарства, может, какие-то особые зелья для сна и сердечные капли, я не знаю... Ты же доверяешь ей, не так ли?

Гермиона кивнула, чувствуя себя ребенком из-за своей обиды на него, хотя он говорил сущую правду, и только она противилась по причине его излишней опеки.

Это она виновата перед ним, и это ему следовало бы обижаться!

Гермиона прикусила губу, чтобы не взвыть от стыда и отчаяния, но Гарри счел этот жест по-своему.

— Не сердись, Герм. Ты же не станешь отрицать, что помощь медика нам не помешает? Я не хочу, чтобы ты выла от боли каждый раз, когда воспоминания одолевают тебя, не хочу слышать, как ты вопишь от страха по ночам. Это слишком... слишком невыносимо. Ты страдаешь, и я мучаюсь. Так не должно быть.

— Я знаю, Гарри, — сказала Гермиона спустя минуту напряженного молчания. — Хорошо. Завтра же схожу к ней.

Он облегченно выдохнул, прижимая ее ближе на пару мгновений. Гермиона вдохнула запах его одеколона — море, свежая листва и чуть-чуть пряной нотки — и окончательно расслабилась. Гарри перебирал пальцами ее волосы и тоже дышал ею.

— Пойдем спать, — сказал он, поднялся, поднимая вместе с собой и ее тоже, и понес в спальню. Гермиона улыбнулась — в груди приятно стучало немного взволнованное сердце.

Рядом с ним мир рождался заново.