Hurricane. "Give me a sign" (гет)

Что-то выдернуло ее из беспокойного сна, и, открыв глаза, Гермиона не сразу сообразила, что происходит — полумрак спальни обманывал умиротворением, словно она все еще спала. Робкая луна заглядывала в комнату сквозь полузадернутые синие шторы, такие же старенькие и ветхие, как потертые тканевые обои на стенах. Резной карниз под потолком выглядел весьма нелепо без висящего на нем полога кровати, но тот был слишком пыльным и служил убежищем нескольких пиксей, а потому спустя три дня, проведенных в этом доме, они решили убрать ненужное напоминание былой роскоши.

Одеяло вновь зашевелилось, и Гермиона повернула голову. Гарри дергался во сне и сжимал потными ладонями края простыни, что-то беззвучно шепча сквозь кошмар, наверняка мучивший его не одну минуту. Гермиона потянулась к нему рукой, провела кончиками пальцев по дрожащей скуле, но он лишь сильнее застонал, рукой шаря по постели.

— Эр..мин-на...н-нет, — из его горла вырвался полувсхлип-полухрип, тело чуть выгнулось, и он на мгновение замер, а потом задрожал крупной дрожью. Гермиона чуть охнула и сильнее затеребила его за плечо.

— Гарри, Гарри, проснись!

Он резко распахнул глаза, и некоторое время Гермиона видела до ужаса расширенные зрачки, делавшие его взгляд черным-черным: он все еще пребывал в своем кошмаре.

— Гарри, — снова позвала она, и только тогда он, наконец, проснулся и посмотрел прямо на нее. Несколько долгих ударов сердца Гарри рвано втягивал носом воздух, взгляд его метался по ее лицу, выискивая что-то, понятное только ему, а потом он вдруг с глухим стоном обнял ее, до боли сжимая плечи руками.

— Опять этот сон, да? — поняла Гермиона, шепча куда-то ему в шею. Гарри неуверенно кивнул, затем покачал головой, давая ей новый повод для волнений.

— Что на этот раз? Кто-то еще умер?

Гарри вздохнул, все еще подслеповато разглядывая ее лицо, и опустил глаза.

— Нет, снова ты. Только...

— Только что?

Он поднял на нее раненый взгляд, выглядя сейчас беззащитнее ребенка, поправил выбившуюся прядь ей за ухо — у него дрожали пальцы, словно переживая последствия кошмара.

— Это была не Беллатриса. Это я тебя убил.

— Ты? — глупо переспросила Гермиона, просто не зная, что может еще сказать. Гарри кивнул, прикусывая губу, и она заметила каплю крови на ней — видимо, последствия его беспокойного сна.

— Да. Мечом.

— Мечом? — теперь ее удивление не было выдуманным, она никак не могла понять, что тому было делать в гаррином сне.

— Я пронзил тебя мечом в самое сердце, и ты не сопротивлялась, — объяснил Гарри. — Вернее, ты и не могла. Сначала я тебя обнимал, а потом в моей руке откуда-то взялся меч, и я не знал, что с ним делать, пока ты не отодвинулась и не открылась, вот так, — он лег спиной, раскинул, будто на кресте, руки, не сводя глаз с Гермионы. Она растерянно следила за его действиями.

— И я вонзил меч прямо тебе в сердце, — закончил он, вновь возвращая к ней руки.

— Как это, должно быть, было ужасно, — произнесла Гермиона тихим голосом.

— Ты себе представить не можешь, насколько, — горячо зашептал Гарри, поочередно целуя ее щеки, уши и лоб. — Было так много твоей крови, все мои руки в крови. Я пытался тебя вернуть, но все было бесполезно: ты уже умерла, и самое ужасное — я сам тебя убил. Почему я так сделал?

Он повторил свой вопрос, явно не ожидая ответа, и Гермиона просто позволила ему успокоиться, подставляя лицо и руки нежным поцелуям. Спустя минуту Гарри остановился, заглядывая ей в глаза; он молчал, и Гермионе стало не по себе: его взгляд пронзал буквально насквозь, выискивая в ней тайные мысли, которые она всеми силами старалась закопать глубже.

— Гарри, что такое? — Гермиона надеялась, что голос ее звучит не так жалобно, как ей показалось.

Он покачал головой, выглядя странно печальным и довольным одновременно.

— Что бы я делал, если бы тебя не стало?

Гермиона чуть не поперхнулась от подобного поворота, но постаралась выглядеть более убедительной.

— Я не мертва и умирать не собираюсь, Гарри. Я здесь, с тобой. И ты все еще помнишь, что я тебя люблю?

— Разумеется, — тут же ответил он, целуя ее в висок и опускаясь обратно на подушки. Его руки обвили Гермиону за талию, и она в который раз подивилась, насколько гармонично чувствует себя рядом с ним. И как они не замечали этого раньше?

— Я тебя люблю. — плоско объявил Гарри ей в волосы — дыхание приятно пощекотало макушку. Через пару минут он уже сопел, убаюканный биением двух их сердец.

Гермиона поудобнее устроилась в кольце его рук и закрыла глаза — ночь уходить еще не думала, а потому девушка мысленно молилась спокойному сну.

Спустя два часа весь тихий молчаливый дом проснулся от ее собственных криков.

На этот раз она оказалась не на школьном дворе, куда из раза в раз в ее сне Хагрид приносил тело Гарри, — теперь это был дом на Гриммо 12, и Гермиона лежала на их кровати, раскинув руки. Гарри сидел рядом, смотрел на нее, а в руках у него был меч Годрика Гриффиндора. Она знала, что сейчас произойдет, и отчего-то не сопротивлялась. Но Гарри вдруг развернул меч рукояткой к ней и, все так же не сводя с нее пристального взора, направил острие себе в грудь. Гермиона, как завороженная, следила за медленным погружением стали в плоть — Гарри не издавал ни звука, лицо его было спокойным, и сперва она подумала, что это даже приятно.

Она потянулась к нему, обхватила ладонью холодную рукоятку — Гарри кивнул — и помогла всадить меч до упора. Он улыбнулся, протянул к ней руки, и только тогда Гермиона заметила, что не видит крови. Ни капли.

С застывшей улыбкой на лице Гарри вытянул меч из груди — он был чист и блестел, как раньше. Она коснулась пальцами холодной стали, перевела взгляд на зияющую дыру на теле Гарри. Он смотрел на нее и чего-то ждал. Гермиона крепче ухватилась за рукоять меча, потянула ее на себя из его ослабших рук. И как только меч оказался у нее на коленях, воздух вокруг сгустился, поглощая Гарри с дырой в груди, кровать, на которой она сидела, и всю комнату.

В следующий миг она оказалась на холодном полу в полупустом оружейном зале Малфоев, а ее руки стянули магические цепи, и холодный металл обжигал кожу. Гермиона начала задыхаться, пробовала кричать, но голос пропал, как только одна из молчаливых фигур произнесла заклинание. Они столпились вокруг нее, все в черных мантиях в высоких капюшонах, лиц не видно; блестели только в темноте опасные глаза. Гермиона с ужасом смотрела, как подходят они ближе, окружая ее и не давая возможности убежать, скрыться. Шепотки нарастают, ругательства становятся сильнее, громче.

Гермиона одна, скована по рукам и ногам, не может даже пошевелиться. Холодом бьет ее затхлый воздух в замке, хлыстом по телу обжигают ругательства, кто-то кричит «Грязнокровка!» и оказывается совсем рядом с ней. Лица не разглядеть, но тощие пальцы блестят в темноте, дрожат от нетерпения, касаясь ее шеи. Гермиона кричит, но изо рта не вылетает ни звука, ей остается только дрожать всем телом от холода и отвращения.

Тусклый свет из высоких окон выхватывает из темноты качающиеся фигуры на гобеленах. Тело рвет на части. Ноги онемели. Плакать нет сил, остается только кусать губы, глотая тошноту.

Другая фигура. Капюшона на лице нет, и Гермиона видит, что рядом с ней Гарри. Помоги мне, вытащи меня отсюда! Но он склоняется к ней и жадно припадает к ее шее, оставляя воспаленный след, и Гермиона кричит, выгибаясь всем телом, бьется в истерике, до крови разбивая затекшие запястья. Оружейный зал погружается во мрак.

— Гермиона, проснись! Милая, успокойся!

Она распахнула глаза с судорожным вдохом, выгнулась, словно ее ударили в живот. Влажные дорожки от слез холодили щеки. Гермиона повернулась, чувствуя, как все тело дрожит от страха, и рукой прикоснулась к голой гарриной груди, тут же испуганно отпрянув.

— Гермиона, все хорошо, это я, — прозвучал в предрассветной дымке его успокаивающий шепот, но она помнила его темную фигуру среди других, там, в Малфой-мэноре, и потому дрожала, стараясь отодвинуться подальше от призрачного тепла его тела. Гарри обеспокоенно водил рукой по ее лицу и плечам, мешая отстраниться, и Гермиона снова заплакала.

— Боже, Герм! — не на шутку перепугался он, пальцы запутались в ее волосах. — Милая, я с тобой, ничего не бойся! Я никому не дам тебя обидеть, слышишь?

Она закивала, наконец-то ощущая, что ночной кошмар покидает ее, и позволила ему обнять себя. Гарри резко притянул ее ближе, обхватывая руками за плечи и шею, так сильно, будто хотел вжать в себя. Гермиона расслабилась спустя бесконечно долгое время, спустя миллион ударов их сердец. Гарри молчал, продолжая гладить ее плечи и целовать в макушку.

— Все хорошо, теперь все хорошо.

Она так и не смогла заставить себя признаться ему в своей тщательно скрываемой тайне.

* * *

— Отлично выглядишь, дружище! — зазвенел в дверях голос Рона, и Гарри поднял на него усталые глаза. Рыжий только проснулся — волосы в беспорядке торчали во все стороны, на лице видны складки от подушки, веснушки на носу еще не так заметны.

— И не говори, — выдохнул Поттер, потирая переносицу. Голова гудела, норовя упасть на скрещенные на столе руки, в ушах стоял странный гул. Хотелось завернуться в одеяло по самые уши и забыть про весь мир, таким выжатым он себя чувствовал.

— Опять война снится? — Рон присел к столу, левитируя к себе чашку с горячим чаем.

— Гермионе снятся кошмары, она мечется по кровати и кричит. Следовательно, и я плохо сплю.

Друг кивнул, прихлебывая бодрящий напиток. Вскоре к их маленькой компании присоединилась Луна, и он как-то просиял, встряхнулся и мгновенно стал похож на себя прежнего. Гарри улыбнулся, наблюдая эту картину.

— Ты не беспокойся понапрасну, Гарри, — мягко произнесла Луна, касаясь его руки. — Нам всем просто нужен хороший продолжительный отдых, чтобы прийти в себя и успокоиться. Такие важные события не могли остаться незамеченными для нашей нервной системы и внутреннего мира, поэтому организмам требуется восстановительный период. Вскоре это должно прекратиться, вот увидишь.

— Ты слишком много времени проводишь с Гермионой, — хмыкнул Рон в свою чашку, и Луна улыбнулась, тряхнула кудрявой головой и отошла к кухонному столу, чтобы приготовить себе нехитрый завтрак.

Дверь на кухню тихо отворилась, являя взорам присутствующих рыжую шевелюру Джинни — она и Невилл приехали погостить на Гриммо 12 всего несколько дней назад, но уже успели обзавестись отдельной комнатой в этом доме и неусыпным вниманием миссис Уизли. Гарри приветливо кивнул, и Джинни тоже отметила нездоровый взгляд его глаз, за что получила вымученный вздох. Невилл оказался рядом с подругой через пять минут, и тихую кухню заполнили спокойные мерные голоса.

Гарри закрыл глаза, желая прекращения своей головной боли, но тут же оказался во власти этой мирной атмосферы спокойствия и уюта. Он чувствовал себя настолько обычным, насколько это было возможно, насколько он сам помнил, каково это — быть нормальным человеком. Вот справа Рон передает масленку Невиллу, задевает локтем крышечку у сахарницы, опрокидывает ее, и на полу разбивается стекло. Всеобщий возмущенный вопль «Рональд!» доносится со всех сторон, но Уизли только пожимает плечами, фыркает себе под нос «Ох уж эти нервозники» и чинит все с помощью Репаро. На несколько мгновений утро вновь становится тихим, слышно только, как звенят в чашках ложечки и как хрустит во рту у Гарри крекер с вареньем.

А потом обычное утро вторника взрывается криком со стороны спальни Гарри и Гермионы, и он запоздало вспоминает, что Гермиона так и не спустилась к завтраку, и это было то, чего ему не хватало для полного умиротворения — ее присутствия рядом.

Он вскочил, опрокидывая на пол стул, на котором сидел, и метнулся к дверям и вверх по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, желая мгновенно оказаться в комнате и найти Гермиону.

Спальня была пуста — незастеленная кровать с мятыми простынями молчаливо указывала на отсутствие девушки, а из ванной слышался шум падающей воды. Гарри пересек комнату пятью громадными шагами и, немного замявшись, распахнул дверь примыкающего санузла. Горячий воздух хлынул в лицо, пар застилал глаза; он видел только, как трепыхались шторки душевой кабины.

Гермиона в ночной рубашке сидела на кафельном полу, сжимаясь в комок, из горла вырывались слабые крики. Забытое полотенце валялось рядом, намокая от воды. Гарри сглотнул ком в горле и присел, подавая руку. Девушка дернулась от него, будто он был прокаженным, и вжалась спиной в стену, полностью оказываясь под струей из душа. Она дрожала, сжимая руками плечи, обхватывая живот, поджимая под себя голые ноги.

— Гермиона... — пораженно прошептал Гарри. Было трудно различить что-то из-за горячего пара, но он отчетливо видел, как ей плохо, как истерика одолевает ее и тянет вглубь безумия. Глаза ее метались от его лица к протянутым к ней рукам, и она совсем не замечала, что промокла насквозь.

— Герм, пожалуйста, дай я помогу, — повторил Гарри, касаясь ее напряженных пальцев. Гермиона вдруг зашлась диким криком, спиной ударяясь об кафель, оттолкнула его руки, и тело забило крупной дрожью.

— Нет, не надо! — застонала она, голос сошел на «нет». — Гарри, не надо...

С рвущимся сердцем он подхватил на руки ее безвольное тело, вынес из ванной и аккуратно уложил на кровать, совсем не обращая внимания на то, что она вся мокрая и что ее волосы промочили его футболку насквозь. Гермиона плакала, дергалась и бормотала: «Нет, не надо, пожалуйста, не надо». Гарри чуть не задохнулся, когда она вцепилась в его руку мертвой хваткой и заглянула в глаза. Ее взгляд был почти безумным, зрачки расширены от ужаса, ей хотелось выть, но изо рта вырывался только беззвучный крик, и он видел, что ее скручивает самый настоящий страх.

— Кто-нибудь, — тихо произнес он внезапно осипшим голосом, зная, что его услышат. — Кто-нибудь, принесите ее зелье, оно в ванной на полке.

Участливая ручка Джинни подала ему склянку, пока он пытался уложить Гермиону нормально и отцепить от ворота футболки ее онемевшие пальцы. Она уставилась на него немигающим взором и не видела, совершенно точно не видела ничего и никого вокруг, пребывая только в своем кошмаре. Гарри чуть ли не силой влил в нее порцию зелья, после чего она вмиг ослабела. Руки упали на промокшие простыни.

— Джин, можешь переодеть ее? — Гарри едва ли узнавал собственный голос, таким он был хриплым и неживым. Джинни рядом энергично закивала, и тогда он вышел из комнаты, оставляя с неподвижной Гермионой ее и Луну. Рон ждал за дверью, хмуря лоб, и выглядел очень обеспокоенным, но в разы лучше самого Поттера — тот сейчас сам себе казался вывернутым наизнанку пережитой истерикой подруги. Словно не она, а он бился в судорогах, словно это его одолевали внутренние демоны и рвали на части крики.

— Тебе нужны огневиски, приятель, пойдем, — друг сжал ладонью его плечо и повел вниз по лестнице. Гарри на ватных ногах двигался весьма медленно, то и дело порываясь броситься назад и проверить, что стало с Гермионой. Их спальня молчала, и оставалось надеяться, что девочки справятся без его участия, потому что в данный момент он сомневался, что способен был бы испытать все заново.

В кухне Невилл подал ему стопку, которую Гарри тут же опрокинул, задохнувшись от обжигающего горло жара. Напиток прогрел внутренности, заполняя полупустой желудок пьянящим теплом. Легкость, пробежавшая по телу, достигла воспаленного мозга, вспрыснулся в кровь алкоголь. Стало легче.

— Поправь меня, если я ошибаюсь: с ней такое впервые, так ведь? — неуверенно спросил Рон, ставя рядом с Гарри еще один стул. Он и Невилл уселись напротив, через стол, и внимательно смотрели на него, пока он пытался взять себя в руки и успокоиться.

— Не понимаю, что случилось, — вместо ответа произнес Гарри. — У нее бывали кошмары, да, бывало, что она плакала во сне, кричала. Сегодня ночью ей стало намного хуже. Я не знаю, что ей снилось, она не сказала, только вот так сильно она раньше не боялась. Я проснулся оттого, что она вопила, понимаете? Вопила не своим голосом, — его голос дрогнул, и он плеснул себе еще порцию янтарной жидкости. Рон тоже налил себе стопку, то ли из сочувствия, то ли из солидарности, то ли от напряжения. Невилл покачал головой, но покосился на последние капли огневиски в бутылке, вздохнул, и налил свою порцию.

— Я не знаю, что мне делать.

Сейчас Гарри сам себе казался беззащитнее ребенка, и ему было не стыдно — страшно. Страшно за ту, что лежала беспомощной куклой на их кровати и — теперь он не знал, когда именно — могла в любую секунду опрокинуться обратно в изматывающую всех, и его в частности, истерику. Она была единственным человеком в мире, которому он не мог помочь, как бы ни пытался и какие бы силы для этого не прилагал, хотя хотел этого больше всего остального.

— Может, нужно обратиться в Мунго? — промямлил Невилл себе под нос, и Гарри вскинул голову. Гриффиндорец смотрел на него оленьими глазами, словно ждал, что тот кинется на него с кулаками. — Я понимаю, это радикальные меры, но бабушка говорила, что можно вызвать врача на дом, чтобы тот осмотрел Гермиону и указал диагноз. Ей будет спокойнее, если ты не поведешь ее в больницу. Гарри, ей нужна помощь! — взмолился Невилл, видя, как темнеют гаррины зрачки. — Ты не можешь не признать, что в этой ситуации ты бессилен, и рано или поздно все повернется так, что ты вообще ничем не сможешь ей помочь!

Поттер шумно выдохнул, стискивая пустую стопку. Невилл был прав, даже сейчас, в полупьяном от виски и переживаний состоянии он понимал это. Но Мунго? Врачи? Неужели нет чего-то более мирного, неужели ему придется столкнуть Гермиону с одним из тех людей в белых халатах, что беспристрастно выносят приговор пациентам? Она же не больна! Это война сделала с ней такое! Кто бы остался нормальным после полугода заточения в темницах Малфоев, после того, как столько времени прислуживал Волдеморту против своей воли, видел смерти, пытки и мучения? Да кто вообще мог бы чувствовать себя спокойным, когда на его глазах творилось самое жестокое зло, какое только возможно?

Внезапно Гарри понял, что совершенно не знает, что пережила Гермиона в Малфой-мэноре, хотя во время войны не мог думать ни о чем другом, кроме как о своем незнании обо всех мучительных месяцах, что она провела среди пожирателей. Он твердил себе, словно мантру, что выяснит все до последнего момента, пока они пытались победить, но как только война закончилась, их настигли кошмары и бессонные ночи, и он почему-то позабыл о собственном обещании перед Гермионой и собой.

«Ты скажешь мне. Когда все это закончится, ты мне скажешь, Гермиона. И, клянусь, они ответят за все.» Он вспомнил, что сказал ей в тот далекий март, когда она вытащила его из лап Беллатрисы, и они вдвоем укрылись в палатке на три долгих дня перед тем, как вернуться обратно за Роном. На протяжении месяцев ожидания он мучился и терпел ее молчаливую покорность и смирение, хотя видел, что ее разъедает изнутри горечь. Он и сам ждал, просыпался среди ночи от своих криков, снова и снова переживал во сне мгновения пыток — не своих, Гермионы; ждал момента, когда сможет спросить ее напрямую и получить, наконец, ответы. Жестокое любопытство жгло, не давало покоя, и Гарри сам себе казался чудовищем, раз так жаждал знать подробности ее мучений, но ничто не волновало его больше, чем это.

Почему он предпочел все забыть, как только почувствовал, что они победили? Словно какая-то пелена заволокла его глаза, уверенность в том, что теперь-то им ничего не грозит, и все они могут жить спокойно и так, как хотели, накрыла его и остальных плотным куполом, закрывая от внешнего мира и его проблем. Утопичное счастье так сильно пригрезилось Гарри, что он предпочел не думать ни о чем.

И вот он результат. Гермиона в их комнате заходится истерикой, так что приходится поить ее зельем, к которому он не прибегал с самого окончания войны. Месяц эйфории беззаботности дал свои плоды.

— Гарри? — Рон тронул его за плечо, и он мгновенно ощутил себя на кухне в доме особняке Блэков. Друг смотрел обеспокоенно и настороженно. — Ты стонал. Что случилось?

Гарри пару раз удивленно сморгнул, но Уизли и Невилл не сводили с него взгляда, и ему пришлось признаться, что на некоторое время он выпал из реальности.

— Я не знаю, что... — начал он, потом запнулся и сглотнул ком в пересохшем горле. Озвучить свой вопрос Гарри побоялся, чувствуя, что не сможет передать словами всю свою неуверенность, беспомощность и гнев на себя. Вина поднялась в нем огромной волной и затопила все сожаления.

Он не знает ничего о том, что пережила Гермиона. Он ничего о ней не знает.

— Гарри, что? — спросил Невилл, но Поттер покачал головой. Рон открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в кухню медленно вошла Джинни.

— Гарри, давай выйдем.

Он вскочил на ноги и быстро пересек небольшую комнату. Рон и Невилл недоуменно смотрели ему вслед.

Джинни топталась в гостиной у потертого старого гобелена — Гермиона так и не нашла способа отцепить его от стены, так сильно он был припечатан туда заклинанием. Рыжая девушка выглядела встревоженной, Гарри отметил бледные щеки и нервозность, с которой она кусала губы.

— Что с ней? — вместо предисловий спросил он, сердце в груди норовило выскочить через горло или ухнуть в пятки.

— Ей плохо, Гарри. Я точно не уверена, но мне кажется, что ее мучают воспоминания. Что-то в прошлом сильно повлияло на ее психику, и она долго подавляла это в себе, а теперь мозг не выдержал, и вот... — Джинни вздохнула, заломила руки — Гарри сильно-сильно сжал пальцы рук, надеясь, что физическая боль заглушит душевную бурю. — Я думаю, она не протянет долго, если будет и дальше топить все в себе. Гарри, ты должен что-то сделать, иначе мы ее потеряем!

Гарри чуть не взвыл и схватился за голову. Глаза Джинни блестели и вот-вот должны были наполниться слезами, но он видел перед собой только выгибающееся в истерике тело Гермионы, и не мог представить себе зрелища хуже. Когда ее пытали, он мог направить свой гнев на ее мучителей, а теперь знал, что в ее состоянии ни виноват никто или виноват он сам. Гарри рухнул на колени, весь сжался и позволил нервной дрожи затопить всего себя.

— Я не знаю... Не знаю, что мне делать, Джин, — затрясся он, обхватывая себя, точно Гермиона недавно, руками за плечи. В груди вместо сердца разрасталась почти забытая черная дыра, поглощая все остальные ощущения, оставляя в теле только полную опустошенность. Он почти забыл это чувство. — Что мне делать?

На этот наивный вопрос не могла бы ответить даже МакГонагалл.

Логическая цепочка, словно сама собой возводящаяся в его пьяном мозгу, привела его к одной идее. Мадам Помфри. Хогвартс. Никаких целителей из Мунго.

Гарри вытер тыльной стороной ладони просочившиеся сквозь плотно сжатые веки слезы и поднялся с пола под ошарашенным взором Джинни.

— Кажется, ты нашел решение? — улыбнулась она, смахивая с его плеч невидимые пылинки. Гарри кивнул. Погляди он на себя со стороны глазами девушки, то увидел бы в своем взгляде решимость, граничащую с чуть-чуть безумством. Но он только стоял, сжимая руки в кулаки, чувствуя, что теперь на месте дыры в нем проклевывается робкая надежда.

В коридоре послышались тихие шуршащие шаги, и в гостиной показалась Луна. Гарри обернулся, кидая на нее вопросительный взгляд, и она кивнула.

Поттер обошел девушек и поднялся по лестнице на второй этаж. Осторожно заглянул в приоткрытую дверь собственной спальни и увидел спящую на постели Гермиону. Девочки переодели ее в чистую футболку — она по комичному стечению обстоятельств оказалась футболкой Гарри — и укрыли одеялом, так что теперь ничто не напоминало о недавней истерике. Гарри прошел к изголовью кровати, замер, не сводя глаз со спящего умиротворенного лица девушки.

На щеке горел немым напоминанием небольшой порез с запекшейся кровью. Он коснулся его одним пальцем, почувствовав тепло под ее кожей, провел вдоль узкой красной полоски, потом, не сдержав порыва, наклонился и поцеловал. Гермиона вздохнула и улыбнулась сквозь сон, словно ощутив его присутствие. Гарри вздохнул, опускаясь перед ней на колени, склонил голову, наощупь находя ее руки и переплетая с ней пальцы.

Как бы он хотел знать, что с ней происходит и как ей помочь.

Гермиона медленно возвращалась в сознание, вслепую идя по шаткому мостику к реальности. В тот момент, когда ощутилось тепло на пальцах, она открыла глаза. Рядом с кроватью на коленях сидел Гарри, и их руки сжимали друг друга так крепко, словно пропади контакт — и они потеряются. Он не заметил ее пробуждения, погруженный в свои тяжелые мысли, и Гермиона позволила себе последить за ним.

Напряженные плечи, сутулая спина; бледное лицо со сведенными к переносице бровями и болезненный взгляд, будто ему было плохо. Гермиона выхватила из полумрака комнаты стиснутые пальцы свободной руки и узкую полоску губ — Гарри отнюдь не выглядел расслабленным.

Она вздохнула, и только тогда он вскинулся, резко поднимая голову, зеленые внимательные глаза мигом окинули ее лицо, фигуру и остановились, почему-то, на губах.

— Привет, — прошептал он, чуть сильнее сжимая на миг ее руку. Гермиона улыбнулась, но Гарри не позволил себе даже намека на радость. Добрый милый Гарри, проявляющий такую трогательную серьезность в попытке позаботиться о ней — Гермиона мгновенно прослезилась, что тоже не ускользнуло от его внимания.

— Плохо? Больно? Герм, не молчи, я сейчас принесу зелье, ты только не беспокойся... — заторопился Гарри, пытаясь подняться на ноги. Гермиона снова улыбнулась, качая головой.

— Нет, глупый, я в порядке, полном. Ты такой симпатичный, Гарри.

Он замер в нелепой позе, вдруг нахмурился, выглядя сейчас до ужаса комично, и опустился обратно на пол, придвигаясь к ней ближе.

— Симпатичный? — переспросил он, брови потерялись в густой шевелюре черных волос. — Герм, тебе нужно зелье. Срочно.

Она не выдержала и рассмеялась, хотя Гарри, по-видимому, ничего смешного в этой ситуации не находил и все еще хмурился, стараясь понять, что творится с его девушкой. Он терпеливо ждал, когда она успокоится, и как только Гермиона замолчала, бросив тихое «Извини», он слабо выдохнул.

— Послушай, милая, ты совершенно не в порядке, — сказал Гарри — она видела, как он тщательно подбирает слова, волнуется и прячет пальцы в собственных волосах. — Я думаю, что...

— Что я сошла с ума? — закончила за него Гермиона, на что он внезапно дернулся.

— Нет, Мерлин, ни в коем случае! — он чуть не схватился за сердце, но этот жест был таким театральным, что Гермиона усомнилась в его словах. — С тобой просто что-то происходит, и мне кажется, что я не справлюсь один. Я уже не справляюсь.

Она заметила, как поникли его плечи, и он чуть вздрогнул, когда ее рука участливо легла на его щеку. Гермиона прекрасно понимала, что он должен был чувствовать, становясь свидетелем ее ужасной истерики, она и сама бы не знала, как себя вести, если бы это Гарри вопил от ужаса и заламывал себе руки, пока она бы беспомощно наблюдала, не в силах помочь. Если Гарри не сошел с ума, слыша ее истошные крики, то он уже герой.

— Что с тобой, Гермиона? — тихо прошептал он, хватая ее руку своей и целуя в чуть влажную ладонь. — Что происходит, скажи мне, я не понимаю...

Она напряглась, и Гарри это почувствовал. Поднял на нее печальный взгляд, покачал головой и дотронулся пальцами до щеки.

Она была совершенно неспособна выразить словами свое состояние и объяснить причины. Не готова говорить не эту тему, хотя повторяла себе изо дня в день, что уж сегодня-то должна поговорить с Гарри и все рассказать! И каждый раз терпела неудачу, едва пытаясь завести разговор. Облечь в слова свое состояние, поведать прошлое казалось ей настолько непреодолимым препятствием, что она из раза в раз отказывалась от этой идеи, хотя понимала, что тянуть бесполезно. Гарри обязан был знать правду, хотя бы потому, что сам открылся ей полностью, доверился, вручил ей все свои тайны. Гермиона знала о нем все, в свою очередь пуская его в свой внутренний мир не дальше вытянутой руки. Она безгранично и безоговорочно доверяла ему всю себя, только вот поведать свои тайны была не готова.

— Что они с тобой делали? — резко спросил Гарри, вскидывая голову. Гермиона ошарашенно переводила взгляд с его лица на его сжатые руки на простынях, и открывала и закрывала рот, не в силах начать говорить. Сейчас она испугалась, что не выдержит его внимательного колючего взгляда, расплачется и все расскажет; и тогда он возненавидит ее хотя бы за что, что так долго скрывала от него правду.

— Что, Гермиона, с тобой делали? — припечатал Гарри, буря в ней дыру размером, по меньшей мере, с кратер вулкана. Она вся вжалась в перину и хотела уже, как маленькая, натянуть одеяло по самые уши, но он перехватил ее руки и сжал в своих, качая головой. — Мне нужно знать. Скажи мне. Что?

Гермиона то ли всхлипнула, то ли резко вздохнула и — сама того не заметила — мелко задрожала. Гарри продолжал давить и настаивать на своем.

— Ты не можешь больше прикрываться войной. Она закончилась. А ты — страдаешь. Скажи мне.

Она закрыла глаза, пытаясь таким образом скрыться от собственной лжи, которая должна была вот-вот сорваться с ее губ. Как же трудно, Мерлин, говорить ему неправду!

— Ты знаешь, что, — просипела она в ладони и сквозь зажмуренные веки почувствовала скорее, чем увидела, как Гарри втянул носом воздух от напряжения. Гермиона быстро продолжила, надеясь, что не сильно перегибает палку. — Ты подслушал мой разговор с Флер в Ракушке! Ты знаешь, что со мной было там!

Казалось, он долго собирался с силами, чтобы произнести следующие слова.

— Пытали? — Гермиона не ответила, и он продолжил, сглотнув ком в горле. — Круциатус? Беллино проклятие?

Когда она кивнула, превозмогая отвращение к самой себе, Гарри выдохнул, но Гермиона видела, как сжимаются пальцы его рук — сильно, наверняка до боли, так что запястья синеют. Ей самой хотелось сейчас заглушить совестливый голос болью, да только она не посмела бы сделать это при Гарри. Господи, что же она тогда за человек, если врет ему?!

Внутренние терзания перекинулись на мучительную память, и Гермиона подумала, что сейчас признаться было бы куда сложнее и только бы все еще больше испортило. «Позже,» — подсказало сердце, и она облегченно выдохнула.

— Больно? — спросил Гарри каким-то странно надтреснутым голосом, и Гермиона подняла на него удивленный взгляд. Он все еще стоял перед ней на коленях в смиренной позе, и она пристыдилась еще и по той причине, что заставила его чувствовать себя виновным.

— Нет, уже нет, милый, — ласковое обращение невольно сорвалось с губ, и она вдруг улыбнулась. Эта домашняя обстановка заставляла всех вести себя немножко иначе, более раскованными и расслабленными — то же коснулось и ее.

— Тебя били? — Гарри все еще гнул свою тему; Гермиона насторожилась: почему ему хочется узнать все с такой доскональной тщательностью?

— Гарри, зачем тебе...

— Просто ответь! — вскинулся он, и Гермиона разозлилась.

— А как, по-твоему, появились синяки на моем теле?! Я же не могла сама столько заработать, пока в мэноре по лестницам бегала из темниц в залы! Они еще мне кости ломали и средневековые пытки применяли, это ты тоже хочешь знать?! — лицо Гарри с каждым ее словом становилось все бледнее, а взгляд мрачнее, больнее, печальнее — но Гермиона не замечала, что делает с ним, полностью отдавшись долго скрываемым внутри эмоциям. — И зелья на мне испытывали, и комбинации проклятий! Утюг разве что не прижигали, но там и без него достаточно развлечений было! Ну, что еще тебе рассказать? Доволен?!

Она выдохнула, смахнув с лица капли сердитых слез, и уставилась на него немигающим взором, коря себя за несдержанность, а его — за жестокое любопытство. В голове мелькнула мысль, что прошлое, как бы они не бежали от него, никогда не оставит их в покое, и когда-нибудь они сами раздавят друг друга взваленной на плечи ношей.

Гарри отшатнулся, руки упали с постели, и он сидел на полу, тяжело переводя дыхание, словно только что пробежал марафон. Его трясло — Гермиона не была уверена, из-за чего конкретно — и сейчас он выглядел таким, каким она помнила его во время войны — раздавленным с сбитым с толку.

— Прости, — выдохнул он, подполз ближе и сильно сжал дрожащие пальцы ее рук. — Прости, я не хотел причинить тебе боль. Я только... Только хочу помочь.

— Гарри, ты не...

— Если бы ты только позволила, подсказала мне, — продолжал он, совершенно ее не услышав. — Я все сделаю, честное слово. Только скажи, что.

Ее глаза вновь наполнились слезами — Гермиона отметила, что слишком много плачет в последнее время — и, упрямо стерев влагу с ресниц, она улыбнулась. Все-таки Гарри — удивительный человек.

— Я знаю. Ты уже делаешь все, что нужно.

А она эгоистичная лгунья.

Гарри не заметил ее душевной драмы, поднялся на ноги и улыбнулся ей, ероша волосы.

— Ты проголодалась? Хочешь, я принесу тебе поесть?

Гермиона кивнула, и он чуть ли не радостно выбежал из комнаты, на ходу зовя Кричера. Домовик все еще жил в этом доме, теперь выполняя свою работу более сносно — сказывалось перевоспитание и раскрытая, наконец, тайна Регулуса Блэка, — но вот доверять ему особо важные поручения Гарри все еще опасался.

Гермиона села в постели, чувствуя, как ломит от недавних судорог тело, и потянулась. Она была одета в мятую серую футболку Гарри, и оттого ей было странно радостно. До этого момента носить вещи своего теперь уже молодого человека казалось Гермионе странным и непривычным, хотя — она мысленно усмехнулась — это добавляло бы домашней теплоты и уюта. Футболка, хоть и была свежевыстиранной, пахла Гарри, его неповторимым ароматом — свежим ветром, слабым солоноватым потом и пряной влажной травой. Так пахла свобода, Гермиона прекрасно помнила именно этот запах, и он был для нее роднее собственного аромата ладоней и волос, притягательнее всех разнообразных запахов зелий, одеколонов, фруктов и цветов. Он был нужнее всего.

— Герм? Все в порядке? — Гарри, вошедший в комнату с подносом в руках, застал ее в странной позе — Гермиона сидела, спрятав ноги в складках одеяла, и втягивала носом воздух через ворот футболки. Она улыбнулась, отпуская растянутую ткань, являя ему потеплевший взгляд.

— Извини, я просто... — она опустила глаза, заметив усмешку на лице Гарри. — Мне просто нравится твой запах.

Он как раз пил воду и поперхнулся самым натуральным образом. Гермиона приподнялась, отнимая у него кружку, он посмотрел на нее, оценил то, в чем она была, и кивнул.

— Я тоже люблю всю тебя, но сомневаюсь, что ты позволишь мне нюхать твою одежду.

Гермиона удивленно хлопала ресницами пару секунд, прежде чем заливисто рассмеяться. Гарри подхватил ее смех.

* * *

Вечером, когда Гермиона спустилась в полутемную гостиную, дом на Гриммо 12 был непривычно тих. Рон и Джинни, гостившие у Гарри неделю, вернулись помогать миссис Уизли, и их возлюбленные тоже не видели поводов оставаться, а потому покрытые сумраком уходящего дня комнаты пустовали. Гермиона поплотнее запахнула халат и прошла в кухню — там возился с кастрюлями Кричер, то и дело роняя что-нибудь на пол — Гарри не было. Девушка съела оставленный с обеда гарнир и вернулась в гостиную, только теперь заметив узкую полоску света, льющую из полуоткрытой двери в кабинет и библиотеку Блэков.

Гарри сидел в широком потертом кресле, перекинув ноги через подлокотник, и был погружен в чтение так глубоко, что не услышал легких шагов Гермионы.

— Ты вновь читаешь? — немного удивленно спросила она, но в голосе звучало тепло. Гарри обернулся к ней и показал на обложку книги, что держал в руках. Брови Гермионы полезли на лоб, и она даже не попыталась скрыть удивления.

— История Хогвартса? Ты серьезно?

— Она странно расслабляет, — пожал он плечами, оставляя в старом фолианте закладку и отправляя его на полку волшебной палочкой. Это была его родная палочка, с пером феникса, что он сломал во время побега из дома Батильды Бэгшот и починил с помощью Старшей палочки. После чего с облегчением и каким-то странным удовлетворением переломил последний Дар смерти. Теперь его остатки лежали, погребенные под руинами старых стен школы.

— Вот уж не подумала бы, что ты будешь читать эту книгу, — усмехнулась Гермиона, возвращаясь из воспоминаний к Гарри, сидящему в кресле и зовущему ее присоединиться. Она присела на край подлокотника, с которого немедленно была пересажена на колени к Поттеру.

— Знаю, странно, — промычал он ей в плечо. — Я и сам удивлен. Но когда-то же надо начинать!

Они рассмеялись и на некоторое время умолкли, слушая тиканье старинных часов с кукушкой. Равномерный стук успокаивал, и Гермиона закрыла глаза, откинулась Гарри на грудь и облегченно выдохнула. Мгновения тишины и спокойствия были так приятны, но так редки, что порой именно их не хватало для полной гармонии.

— Герм, пойдем завтра со мной в Хогвартс? — тихо спросил вдруг Гарри, отрывая ее от вязких, как желе, мыслей. Она открыла сонные глаза и повернула голову.

— Зачем?

Он замялся.

— Я хочу узнать у МакГонагалл, так ли необходимо нам возвращаться в школу и заканчивать седьмой курс.

— Ты же отказался от Аврората? — нахмурилась Гермиона, высвобождаясь из кольца гарриных рук. Он кивнул, впрочем, не выглядя таким уж уверенным.

— Я бы хотел работать в отделе Правозащиты, — неожиданно признался он. Судя по всему, эта мысль посетила его не так давно, и пару дней Гарри обдумывал, прежде чем поделиться ею с Гермионой. Она попыталась пригладить его волосы, представляя его за столом с грудой бумаг — лицо в чернилах, очки съехали на бок, в зубах перо — и улыбнулась.

— Милый, тебе придется много работать с документами. Подписывать, разбираться, искать подвохи, исправлять ошибки и заверять копии. Ты готов к такому?

Гарри покачал головой, но весь вид его говорил о том, что он серьезно настроен.

— Понимаешь, я хочу работать в Аврорате, это желание никуда не делось, — объяснил он, переплетая их пальцы. — Но подвергать свою жизнь опасностям, преследуя остатки пожирателей — не слишком заманчивое и светлое будущее. А вот стоять между преступниками и законом, быть тем, кто выносит приговор и защищает права людей... Мне кажется, я мог бы работать в правозащите. Тем более, что это никак не противоречит моим убеждениям, да и личный опыт мне позволяет. Что скажешь?

Гермиона вздохнула, прикидывая варианты, но пришла к тем же выводам. Гарри глубоко заинтересован в том, чтобы их общество избавилось, наконец, от остатков послевоенной грязи, и в то же время он видит разницу между степенью виновности разных людей. Он четко следует своим принципам и болезненно ощущает несправедливость, и пусть эмоции, бывает, вырываются у него из-под контроля, он заменяет это расчетливой холодностью своих действий в критических ситуациях. Да, пожалуй, он мог бы работать в Правозащите.

— Знаешь, я думаю, это неплохая идея, — улыбнулась Гермиона, видя, как просветлело лицо Гарри.

Он смотрел не нее, и его взгляд скользил по ее лицу, останавливаясь на глазах, выбившихся прядях волос, веснушках на носу и губах, уголках губ, подбородке — и снова на губах. Гермиона наклонилась к нему и легко поцеловала, едва коснувшись чуть влажной кожи, и Гарри не перехватил инициативу, как это бывало ранее.

— Итак, что еще? — спросила Гермиона, так и не дождавшись дальнейших пояснений с его стороны. Гарри весь подобрался, вдруг заинтересовавшись кистями своих рук, а не ею, и девушка поняла, что ее подозрения не беспочвенны.

— Герм, поговори с мадам Помфри, ладно? — сказал он, поднимая взгляд, и она увидела, что там пряталось, на глубине этих пронзительных глаз — настороженность и страх.

— Гарри... — пораженно прошептала она, но юноша перебил, неожиданно сильно сжимая ее руки.

— Пожалуйста, Гермиона, сходи к мадам Помфри! Мы должны знать, с чем имеем дело и как тебе помочь!

— Отчего же сразу меня в Мунго не прописать? — огрызнулась Гермиона, внутренне понимая, что сейчас Гарри прав: ей нужна помощь специалиста. Но обращаться к медикам из отделений для душевнобольных...

— Никаких врачей из Мунго, только наша школьная медсестра, — серьезно ответил Гарри. — Она сможет назначить тебе лекарства, может, какие-то особые зелья для сна и сердечные капли, я не знаю... Ты же доверяешь ей, не так ли?

Гермиона кивнула, чувствуя себя ребенком из-за своей обиды на него, хотя он говорил сущую правду, и только она противилась по причине его излишней опеки.

Это она виновата перед ним, и это ему следовало бы обижаться!

Гермиона прикусила губу, чтобы не взвыть от стыда и отчаяния, но Гарри счел этот жест по-своему.

— Не сердись, Герм. Ты же не станешь отрицать, что помощь медика нам не помешает? Я не хочу, чтобы ты выла от боли каждый раз, когда воспоминания одолевают тебя, не хочу слышать, как ты вопишь от страха по ночам. Это слишком... слишком невыносимо. Ты страдаешь, и я мучаюсь. Так не должно быть.

— Я знаю, Гарри, — сказала Гермиона спустя минуту напряженного молчания. — Хорошо. Завтра же схожу к ней.

Он облегченно выдохнул, прижимая ее ближе на пару мгновений. Гермиона вдохнула запах его одеколона — море, свежая листва и чуть-чуть пряной нотки — и окончательно расслабилась. Гарри перебирал пальцами ее волосы и тоже дышал ею.

— Пойдем спать, — сказал он, поднялся, поднимая вместе с собой и ее тоже, и понес в спальню. Гермиона улыбнулась — в груди приятно стучало немного взволнованное сердце.

Рядом с ним мир рождался заново.

Гарри потер усталые глаза и подавил сонный зевок, глядя на притворяющихся спящими многочисленных директоров Хогвартса — те сопели каждый со своей картины, и только занявший законное место рядом с ними Дамблдор смотрел на Гарри, подмечая изменения в юноше.

— Как поживаешь, мальчик мой? — улыбнулся он, пряча в голубых глазах лукавые искорки, хотя с картины трудно было это заметить. Гарри вздохнул, качая головой — он никогда не изменится, даже его копия. — Я слышал, ты живешь теперь в доме Сириуса вместе с мисс Грейнджер? Как ее самочувствие?

Гарри мог бы удивиться, откуда портрету известны такие подробности, но он слишком привык к проницательности Дамблдора, чтобы не ожидать чего-то подобного и от него нарисованного.

— Мы оба многое пережили, сэр, чтобы сейчас чувствовать себя хорошо и спокойно. Думаю, это естественно.

— Конечно, Гарри, конечно, ты прав, — согласился директор с картины, поудобнее устраиваясь в своем кресле. — Все наши студенты прошли серьезные испытания, но вы с мисс Грейнджер пережили очень непростое время, и вполне понятно, что вам приходится теперь труднее всех. Я знаю, что вы справитесь. Просто волнуюсь — старики любят нервировать себя разными мыслями.

Он снова улыбнулся, на этот раз традиционно подмигнув Гарри, когда дверь в кабинет отворилась, и вошла МакГонагалл, в своей неизменной остроконечной шляпе. Она выглядела заметно исхудавшей и бледной, Гарри видел, как изменил ее этот тяжелый год, и впервые понял, насколько старой она уже может быть.

— Я рада видеть Вас, мистер Поттер, — потеплел ее взгляд, едва она присела в кресло директора за письменным столом. — Насколько я поняла, Вы интересуетесь своим дальнейшим обучением?

— Да, профессор, — кивнул он. — Дело в том, что я хочу пойти работать в отдел Правозащиты при Аврорате, и знаю, что для этого нужны немного более специализированные знания, чем те, что мы получили за шесть лет.

— Вы, это и мисс Грейнджер? — тут же поинтересовалась МакГонагалл. — Она хочет попасть в Правозащиту вместе с Вами?

— Нет, она думает насчет Трансфигурации. И я не уверен, что ей потребуется дополнительное образование.

Профессор долго думала, так что Гарри успел изучить все предметы, лежащие на столе перед ним. Кабинет совсем не изменился с тех пор, каким он его помнил — а Гарри был здесь последний раз тогда, когда узнал о своем истинном предназначении из воспоминаний Снейпа. Битва почти не затронула эту часть замка, да и сам кабинет располагался в самой высокой башне северной стороны, поэтому при восстановлении школы студенты поработали здесь меньше всего.

Сразу после финальной битвы, оценив масштаб разрушений, преподаватели во главе с МакГонагалл создали добровольную дружину, готовую восстанавливать замок. Студенты всех факультетов, не занятые поиском родных и погребением погибших, стали работать сообща, и Гарри с Гермионой были одними из первых, кто вызвался помогать.

Гермиона осела в библиотеке, большую часть которой уничтожил пожар, и Гарри, колдующий над взорванным мостом, а потом над главным вестибюлем школы, ее почти не видел. Они собирались вместе с Роном, Луной, Невиллом и Джинни в гостиной Грифиндора только по вечерам, тихо проводили рядом друг с другом некоторое время, а потом расходились по частично восстановленным спальням. Гарри поднимался в свою бывшую комнату, ведя за собой Гермиону, и они засыпали на его старой кровати, чтобы среди ночи проснуться от криков и стонов одного из них.

Рон и Джинни, первые три дня помогающие своей семье, позвали их на похороны Фреда в самый дождливый день июня. Вечером после погребения у Гермионы случился первый приступ панического страха, который мадам Помфри, оценив как легкую истерику, погасила успокоительным. Девушка пила его неделю, прежде чем вернуться к нормальному сну с обычными кошмарами и страхами. Все это время Гарри давил собственные переживания в себе, прекрасно понимая, что ее состояние не беспричинно.

А спустя месяц Гермиона разбудила его среди ночи жутким криком, и Гарри сорвался.

— Вы выбрали сложную профессию, мистер Поттер, — вздохнула МакГонагалл. — Я не сомневаюсь в Ваших способностях в ЗоТИ, но правозащита — это не атакующие заклинания и блокирующие щиты. Здесь Вам понадобится сила слова, знание законов и четкое понимание своего дела. Вы уверены, что хотите именно этого?

Гарри кивнул, порадовавшись, что профессор не потребовала еще каких-либо подтверждений — его бывший декан была строгой, но понимающей женщиной, и это качество Гарри ценил в ней больше всего.

— Ну что ж, мистер Поттер, если Вы решились... Я посмотрю учебные планы и требования по этой специализации, а потом скажу Вам точно, каким образом Вы сможете нагнать упущенное время. Думаю, Вам придется вернуться в школу, потому что Ваша будущая профессия требует знаний из областей, которые Вы не брали во внимание в года учебы.

Тут она сверкнула глазами не хуже покойного Дамблдора, так что Гарри невольно поежился — может, эта черта передается вместе с директорским креслом каждому преподавателю?

— Я понял, профессор, — кивнул юноша и встал с места. — Благодарю Вас.

— Ох, не стоит, Поттер. В конце концов, Вы все еще остаетесь моим учеником наравне с остальными и имеете полное право закончить обучение. То же касается и мисс Грейнджер, но я думаю, что необходимости закончить седьмой курс у нее нет. Она прекрасно знает трансфигурацию, за это могу ручаться лично.

— Гермионе не нужно возвращаться в Хогвартс? — эта мысль не приходила Гарри в голову: видимо, даже в подсознании она была настолько неотделима от него самого — куда он, туда и она. Он должен закончить обучение, и Гермиона, конечно же, тоже. О том, что ей это не нужно, он даже не думал.

— Если мисс Грейнджер захочет, Хогвартс всегда ее примет, — улыбнулась МакГонагалл, отчего-то выглядя довольной, но Гарри даже не смутился: забота о Гермионе была для него сродни дыханию, и к снисходительным взглядам старших он уже привык.

Юноша спустился от директора после пары вопросов с ее стороны, и прямиком направился в больничное крыло — Гермиона должна была быть у мадам Помфри, как они и договаривались. Дверь в палаты оказалась закрыта, а на скромный стук он услышал только сердитое бормотание школьной медсестры, из чего заключил, что осмотр девушки все еще продолжается и беспокоить их не следует.

Он просидел на жутко неудобных сидениях ровно пятнадцать минут, и успел довести себя до крайней степени волнения, когда из-за угла совершенно прозаичным образом появился Малфой. Гарри уставился на него с не совсем приличным видом — да и как можно было по-другому! — но тот, казалось, не обратил на него внимания, пока Гарри не покашлял.

— Поттер? — он был бледнее обыкновенного — если такое вообще возможно — и выглядел заметно уставшим. Гарри отметил темные мешки под глазами и больной взгляд.

— Что ты тут делаешь? — спросил Малфой, наконец-то справившись с собственным удивлением.

— Жду, — ответил он, почему-то умолчав о Гермионе. Бывший аристократ кивнул, снова глянул на закрытую дверь и присел рядом с Поттером. Руки у него чуть дрожали, Гарри показалось знакомым то, как он хватался за запястья. Гермиона иногда делала точно так же.

Они молчали, и Гарри не хотелось уколоть его, припомнить попытку убийства или попросту побить за прошлые грехи. Сейчас все, что он испытывал к бывшему врагу — понимание и, быть может, жалость. После продолжительных и выматывающих разговоров и споров с Гермионой, он знал оборотную сторону служению Волдеморту, знал, что пришлось пережить семьям пожирателей и совершенно точно не думал о них так, как раньше.

Малфой не был тем, кто заслуживал обвинений с его стороны, кроме, наверное, одного момента.

— Ты хотел убить Гермиону, — без предисловий начал Гарри, и Драко дернулся, скривив губы то ли в подобии усмешки, то ли от недоверия к самому себе.

— Это не я в нее Аваду бросил, Поттер. То был Гойл, понятно? Ты, может, и не знаешь, но я никогда не смог бы этого сделать. Грейнджер не заслуживает такого. Никто не заслуживает. Даже ты.

— Что я слышу! — с сарказмом бросил Гарри, все еще гипнотизируя входную дверь в палаты мадам Помфри. Оттуда не доносилось ни звука, и эта подозрительная тишина пугала его больше прежних ворчливых замечаний медсестры.

— Пора взрослеть, Поттер, — язвительно отозвался Малфой, перекидывая ногу на ногу. В этот момент Гарри подумал, что некоторые вещи остаются в мире неизменными, неважно сколько времени пройдет. Например, малфоевская самоуверенность.

— Если бы я поднял на тебя палочку сейчас, Грейнджер оторвала бы мне голову раньше, чем я бы сумел бросить Экспелиармус в твою сторону, — продолжал бывший аристократ. — Кстати, где она?

В этот раз Гарри просто кивнул головой в сторону больничного крыла, даже не задумываясь, почему со школьным врагом ведет себя так спокойно, хотя до этого все в нем противилось говорить с ним, а тем более, рассказывать о Гермионе.

— Чего она в медкабинете забыла? — брови Малфоя поползли вверх, но потом он вдруг переменился в лице, и оно стало непроницаемой маской безразличия. — А... Ясно.

— Что тебе ясно? — Гарри попытался придать голосу как можно больше равнодушия, но все в нем вдруг свернулось в пружину и ждало разрядки — уж Малфой-то должен знать, что творилось в его имении, когда там правил бал Волдеморт!

— Поттер, если ты хочешь спросить, что не так с твоей Грейнджер, надо задавать вопрос прямо, а не ждать, когда другие тебе все сами расскажут. Я мог бы поведать тебе ужасные страшные сказки о том, как хорошо жилось ей в фамильном особняке Малфоев, пока ты изображал из себя Робин Гуда, скрываясь по лесам, а она терпела всякие пытки от моей любимой тетушки и молчала, когда ее спрашивали про тебя. Мог бы рассказать, что нам там было просто прекрасно, как на курорте в Майами, да только я не люблю лгать.

Гарри почувствовал, как кровь в нем похолодела и затекли руки. Малфой не казался таким уж спокойным и безразличным, каким был еще секунду назад, но он явно чувствовал себя куда лучше неподготовленного к такому Поттера.

— Я почти уверен, что Грейнджер сейчас рассказывает нашей медсестре про свои ночные кошмары, верно я говорю? — не дождавшись даже кивка замершего Гарри, Драко продолжил. — На самом деле сейчас все ими страдают, в большей или меньшей степени, но тебе, Поттер, вряд ли удастся понять даже силу тех страхов, которые мы испытали у Темного Лорда. Скажу только, что это было самое худшее время для меня. Не могу себе вообразить, каково приходилось маглорожденной Гермионе.

От Гарри не ускользнула ни перемена в его голосе, ни это обращение — Гермиона. Малфой перестал звать ее грязнокровкой? Давно ли?

— Поттер, ты будто не догадывался, что там с ней могли сделать, а? — поразился блондин. Гарри поднял на него совершенно отсутствующий взгляд, и тот даже сел ровнее, чтобы хорошенько посмотреть в ничего не понимающее лицо собеседника. Взгляд, которым Малфой одарил его, Гарри совсем не понравился. — Даже у тебя хватило бы мозгов сложить два плюс два, Поттер! Еще скажи, что вы с ней до сих пор не дошли до... Ладно, на самом деле, мне не хочется знать, на какой сейчас стадии ваши с Грейнджер отношения.

— Что тебе известно, Малфой? — он сам поразился, каким хриплым оказался его голос. Малфой отвел взгляд в сторону, и Гарри это не понравилось совсем. Почему даже этот хорек молчит?

— Действительно не рассказала? Знаешь, Поттер... На твоем месте я бы пригляделся к тем зельям, что она пьет. Грейнджер, конечно, умная, но иногда берет на себя слишком многое. Что бы там она ни придумала, тебе следует знать все, раз уж вы рано или поздно поженитесь.

Гарри вскочил на ноги и, не контролируя себя, схватил бывшего врага за грудки, сдернул со стула и тряхнул так, что у того зубы стукнулись друг об друга. Неведение, нетерпение, панический ужас, заползающий под кожу, рвали на части внутренности — он должен был узнать правду. Ему казалось, что все вокруг водят его за нос: Гермиона, Малфой, Джинни. Всем им что-то известно, что ни в коем случае он знать не должен — и именно поэтому ему жизненно важно было разгадать эту тайну.

— Говори! — прорычал Гарри сквозь стиснутые зубы. Малфой деланно усмехнулся, вновь натягивая ненавистную им маску. Прежней серьезности как не бывало.

— Пожалуй, нет. Я и без того сказал тебе слишком многое. Грейнджер мне не простит.

— Святые угодники, что здесь происходит?! — Гермиона стояла в наконец-то открытых дверях больничного крыла, выглядывая из-за плеча мадам Помфри, и та буквально метала молнии.

— Мистер Поттер, выясняйте отношения с мистером Малфоем за пределами школы, здесь Вам не война! — она дождалась, когда Гарри нехотя отпустит блондина, и только потом оставила их втроем, кивнув напоследок Гермионе. Девушка смерила юношей осуждающим взглядом.

— Гарри, что происходит? Я думала, вы оба выросли из детских драк, — сказала она, подходя к Поттеру.

Гарри не осмелился рассказать ей истинную причину, но, взглянув на Малфоя, заметил его настороженные глаза и неожиданно для себя согласился с ним: что бы там от него ни скрывали, он имеет право знать.

— Здравствуй, Драко, — тихо поздоровалась Гермиона. В этот момент блондин выглядел куда менее удивленным самого Гарри.

— И тебе долгих лет, тихоня Грейнджер! — с достоинством кивнул он, развернулся и направился вслед за ушедшей на свое рабочее место медсестрой. В дверях он обернулся на успевшего приобнять Гермиону Гарри и бросил на него последний выразительный взгляд. Тут юноша подумал, что едва ли не впервые послушает совета своего школьного врага.

* * *

Зелье сна без сновидений, настой растопырника, травяной чай — все было обычным и подозрения не вызывало. Гарри еще раз прошелся глазами по полке в ванной и, не найдя ни одного незнакомого ему зелья, вышел в спальню. Гермиона уже погасила свет и лежала на кровати, свернувшись клубочком.

Он взглянул на нее, подслеповато щурясь, и присел у изголовья. Девушка улыбнулась сквозь наплывающий сон, сжала ладошкой его руку.

— Гарри, ложись спать, ты чего?

Он коснулся ее плеча, погладил пальцами бархатистую кожу. Теплая гермионина рука приятно волновала сердце — хотелось большего. Провести пальцами до шеи, припасть губами к бившейся там жилке, жадно поцеловать влажные губы.

Гарри наклонился к ней и, как всегда, целомудренно коснулся губ Гермионы. Они не переходили эту зыбкую грань их отношений с момента окончания войны, и ему все больше казалось, что держаться становится все труднее. Гермиона не делала шагов навстречу, хотя и не отталкивала, когда он обнимал ее сильнее и жарче обыкновенного, только Гарри почему-то не был уверен, что показывать ей всю страстность своей любви сейчас — подходящее время.

— Все в порядке? — взволнованно прошептала Гермиона почти в самое ухо Гарри. Он вздрогнул и встал, чтобы обойти кровать и лечь рядом с ней.

— Все хорошо, любимая. Спокойной ночи.

Она удобно устроилась к нему спиной и вздохнула. Гарри почувствовал ее дыхание своей грудью — у самого горло свело от невинного движения ее бедер. С каждым днем он чувствовал себя все более неуверенным, но поговорить об этом с Гермионой не мог — его все время что-то останавливало.

Ночью ему снова снилось, как он пронзает Гермиону мечом, а она только тянет к нему руки в попытках обнять, коснуться шеи и лица кончиками пальцев. Кровь заливает белоснежные простыни, и ее волосы начинают темнеть, кожа — бледнеть, губы становятся полупрозрачными. Красное пятно разрасталось все больше — вот уже и колени его в крови; Гермиона стала совсем бледной, и руки ее опустились на постель с тихим шорохом.

— Вернись, подожди! — захрипел Гарри, бросаясь ей на шею. — Я не хотел, чтобы ты умерла, хватит!

— А ты знаешь, Гарри, — Гермиона шептала ему на ухо так тихо, что он еле слышал за своими стонами ее слова. — Ты ведь убил меня еще давно. На шестом курсе, когда не остановил меня, оставил одну и ушел с Дамблдором. Помнишь? И еще раньше, когда не защитил от Волдеморта. Он угрожал мне, что убьет тебя, если я не вступлю в его ряды. Угрожал моим родителям, если я не исполню его задание. Тебя не было рядом, и ты не спас меня и мою семью.

— Я не хотел, чтобы так получилось, не хотел! — сипел Гарри, задыхаясь собственным безумием от горя. — Прости меня! Гермиона, я виноват, умоляю, прости!

— Теперь уже поздно, — просто сказала она и закрыла глаза.

— Гермиона? Пожалуйста, нет! Мерлин, Гермиона, не умирай!

Гарри резко открыл глаза с рваным вдохом — в глаза ударил утренний свет из высоких окон спальни. Гермионы не было рядом, но с нижних этажей доносился приятный запах кофе.

В груди болело так, словно Беллатриса снова применила к нему свое фирменное проклятие; Гарри попробовал вдохнуть глубже, борясь с остаточным страхом, и понял, что дышать ему тоже больно. Он встал, медленно натянул на себя майку и штаны, зашел в прилегающую ванную и окинул взглядом себя в зеркале. Темные круги под глазами, панически бегающий взгляд — он выглядел хуже, чем после финальной битвы. Срочно требовалась разрядка.

Гарри умылся, принял душ — его банные принадлежности успели перемешаться с вещами Гермионы так сильно, что он вымыл голову ее шампунем и теперь пах лавандовым маслом и облепихой — оделся и почти покинул ванную, когда новый пузырек привлек его внимание.

Он стоял на полочке с зельями, и Гарри точно знал, что не видел его вчера вечером. Маленькая светло-зеленая бутылочка с узким горлышком, совершенно непримечательная. Он открыл крышку, экспериментально понюхал — запаха не было, равно как и цвета — прозрачная жидкость. Попробовать зелье на вкус Гарри не осмелился, хотя желание было. Он поставил бутылочку на место и спустился вниз, в кухню, где уже сидела Гермиона и спокойно тянула кофе из голубой чашечки.

— Доброе утро, Гарри, — улыбнулась она совершенно обыденной улыбкой. — Хорошо спал?

— Ужасно, кажется, — Гарри присел к столу, лениво подзывая к себе чашку с кофе и тосты. — Опять ты и меч. И... — обвинения Гермионы из сна заставили его сжимать руки и не говорить ей настоящей все, что было в кошмаре. Ведь это правда, Мерлин. Он действительно виноват.

— Гарри, что? — Гермиона потянулась к нему через стол и коснулась напряженных рук.

— Что за зелье на твоей полке, в мелкой бутылке? — вместо ответа спросил он. Гермиона растерялась — Гарри подумал, что это от резкой смены темы, — и прикусила губу, прежде, чем осторожно спросить.

— Ты ведь его не пил?

Гарри прищурился бы, если б это не было настолько заметно.

— Нет, просто спутал со своим одеколоном. Так что это? На нем ничего не написано, странно.

Гермиона деланно выдохнула, картинно переведя дух. Гарри это показалось наигранным — она никогда не была хорошей актрисой и лгуньей.

— Ох, Гарри, это зелье для стабилизации магического фона. Мне его мадам Помфри вчера дала. Оно рассчитано на женский организм, и тебе только во вред бы пошло, если бы ты его выпил.

— Стабилизация магического фона? Что это?

Гермиона покачала головой, одарив его тем взглядом, который обычно означал: «Ничего-то ты не знаешь, Гарри Поттер».

— У каждого волшебника есть магический фон, некое подобие ауры, которое окружает его, пока он жив. Чем она прочнее, тем здоровее и лучше чувствует себя волшебник. Если в его фон вмешиваются внешние раздражители — например, магия, направленная во вред, или чужеродный темный фон — то волшебник страдает. Ауру нужно держать в спокойствии и стабильности для собственной безопасности, тогда все будет хорошо.

— Твой фон пострадал? Он нестабилен?

— Да, Гарри, это так. Я долгое время находилась в месте, полном темной магии, и на меня давили чужие ауры. Конечно же, таких испытаний мой фон не выдержал и дал слабину. Поэтому теперь я так плохо себя чувствую.

Гарри взволнованно перевел взгляд с ее лица на руки — те были под столом, и он отчего-то подумал, что они дрожат. Гермиона улыбнулась ему как-то фальшиво, и он еще больше убедил себя в том, что здесь не все чисто.

— Мадам Помфри сказала, что после приема этого зелья я приду в норму.

— Ну, раз так, то я спокоен! — ответил Гарри, видя, как она незаметно выдохнула от облегчения. Раз Гермиона изволит играть, он ей подыграет.

Гарри дождался, когда она выйдет из кухни и застрянет в гостиной с очередным томом по Трансфигурации, и тогда, не замеченный ею, проник в библиотеку, где тихо призвал к себе пару книг наугад.

Магические фоны были описаны в разной литературе, но его интересовали внешние раздражители, поэтому несколько первых энциклопедий и справочников он отсек сразу. Нужно было копнуть глубже. В конце концов поиски привели его к зельям, и, удивляясь тому, что он штудирует данные книги по совету Малфоя, Гарри погрузился в чтение.

Зелье для стабилизации магического фона он нашел почти тут же, убедился, что оно описано именно таким, каким он его видел, и полистал показания к применению. Взгляд цеплялся за незначительные фразы, большинство из которых просто более подробно рассказывали то, что уже поведала ему Гермиона. Противоположная магия, темные чары, чужеродные ауры... Гарри хотел уже закрыть эту книгу и взяться за следующую, когда его внимание привлекла строчка «Причины и следствия разрушения магического фона».

Он быстро пробежался глазами по странице, найдя язык, которым описывались разные последствия совершенно скучным и нечитаемым, перелистнул лист на Причины и тоже счел информацию бесполезной. Психологические травмы, такие как шок, нервный срыв... Физические увечья от применения магии... Сексуальные злоупотребления и вмешательства в половую жизнь...

Гарри уставился на этот кусок текста так, словно прочел о возрождении Волдеморта. Автор этой книги не счел нужным как-то оградить психику читателя от потрясений и дотошно описывал каждую причину, совершенно не заботясь о том, каково будет читать все это. Гарри показалось, что с каждым новым словом кто-то высасывает из него кровь.

«Насилие считается самым тяжким преступлением против человеческой личности главным образом из-за нарушения магического фона, восстановить который потом бывает зачастую невозможно — магия постороннего лица сильно искажает ауру жертвы, оставляя нестираемые следы, избавиться от которых до конца не удастся. Любое половое сношение двух магов есть соединение их магических фонов, а настолько грубое вмешательство чужого, несомненно нежелательного лица делает все дальнейшие связи опасными и...»

У Гарри потемнело перед глазами. Он открывал и закрывал рот, но не чувствовал воздуха в легких, будто его там и не было.

Все это неправда. Это нереально, не с ним.

Руки похолодели и затекли от той силы, с которой он сжимал подлокотники кресла.

Гермиону пытали. Били. И все.

Он чувствовал себя так, словно его пнули в живот железным сапогом и оставили задыхаться на пыльной земле. Во рту пересохло, и в горле жгло. Текст выпавшей из дрожащих рук книги все еще стоял перед глазами.

Он ошибается. Это паранойя, и ему все это кажется.

Это не может быть правдой.

Гарри медленно встал, смотря куда-то перед собой невидящим взором, а на стенах библиотеки прыгали картинки-воспоминания: Гермиона кричит во сне и отталкивает его, когда он хочет ее обнять; Гермиона бьется в истерике на полу в ванной — нет, не надо; Гермиона плачет, когда рассказывает Флер о своих мучениях; Гермиона ничего ему не рассказывает, а Гарри видит на ее запястьях синяки, как от цепей, и не знает, что это и как там появилось; Гермиона ничего ему не рассказывает...

Он закрыл глаза, чувствуя, как сам бьется в истерике и начинает дрожать, опустился на пол, сжимая руками плечи и давя панический крик в горле. Кислород отчаялся искать доступ к его легким, и Гарри понял, что задыхается.

Он должен убедиться. Должен точно знать.

Гарри заставил себя встать и на негнущихся ногах выйти из библиотеки в гостиную, где сидела ничего не подозревающая Гермиона. Заставил взять в руки расшатанные нервы, успокоить панику в сознании и пройти к креслу, в котором она сидела.

— Привет, милый, ты снова читал Историю?

Такая беззаботная, такая невинная.

Гарри сглотнул ком, размером с айсберг, потопивший Титаник, и нагнулся к ней. Слов не было. Сил тоже. Нервы трещали по швам.

— Что случилось? Ты уснул и снова кошмары?

Всегда волнуется за него, спрашивает, переживает. Всегда такая заботливая.

Он взял ее за подбородок, пальцем чуть приоткрыл рот, а потом жестоко впился в ее губы, смывая собственную горечь. Гермиона охнула и попыталась обнять его, но Гарри перехватил ее руки за запястья и увел их вверх, за спинку кресла. Вторая легла ей на шею, выгибая, вылепливая по его сгорбленной фигуре.

Пусть он ошибается, Мерлин. Пожалуйста.

Гермиона попыталась что-то пролепетать, когда он чуть отстранился, но как только его губы припали к жилке за ее ухом, она задохнулась — Гарри сквозь шум в ушах услышал ее громкий вдох с собственным именем.

Он был груб. Сжимал руки так, что ей наверняка было больно. Целовал ее кожу так, словно обжигал и ставил на ней клеймо. Пальцы свободной руки уже успели задрать ей футболку и потянулись выше по голому животу. Гермиона дернулась, выгнулась всем телом.

В тот момент, когда рука Гарри чиркнула ее по груди, она закричала, оттолкнула его прочь и опрометью бросилась в ванную наверху, где ее вывернуло наизнанку.

Гарри с пустотой внутри вместо сердца поднялся следом и подал ей, бледной и испуганной, полотенце и стакан воды. Гермиона в голос плакала и что-то шептала сиплым голосом, что Гарри расслышал только тогда, когда она умылась, плеская воду в красные от слез глаза.

— Прости, ради Бога, прости!

Гарри подхватил Гермиону на руки, отнес в спальню и уложил на кровать. Она рыдала до полного изнеможения, а Гарри сидел рядом, сжимал ее тонкие руки и ненавидел себя. Черная дыра поселилась в его душе навечно.

Он хотел убить его самым жестоким образом. Найти и пытать, пытать до безумия — его ли, своего — выбивать из него все силы, чтобы ненависть к нему вышла с последним ударом его сердца.

Но он не знал, кто это. И это сводило его с ума.

Гермиона не помнила, чтобы когда-нибудь плакала вот так, взахлеб, давясь собственными криками, словно хотела прорыдать весь ужас, скопившийся в ней за все бесконечно мучительное время войны. Наружу рвалось все — и боль, и прошлые мучения, физические и душевные, собственное бессилие, гнев и ненависть к тем, кто сотворил с ней такое, злость на себя и стыд перед Гарри. Он, сгорбившись, сидел у ее кровати прямо на полу, и она не могла видеть его глаз, потому что сама ревела не своим голосом, не получалось успокоиться и прекратить постыдную истерику. Ей было плохо, словно кто-то выворачивал ее наизнанку.

Когда она успокоилась, должно быть, наступили сумерки — во всяком случае, шторы были задернуты, и в комнате стоял полумрак, так что Гермиона подумала, что проплакала весь день. Гарри все так же сидел перед кроватью, спиной прислонившись к ней, и она не видела его лица.

Гермиона смотрела на его затылок и думала, что теперь между ними все изменится. Она боялась сказать ему правду не просто из-за стыда или собственных страхов, а именно из-за самого Гарри. Что скажет теперь он, самый чистый из всех людей, которых она знала? Что будет думать о ней, о себе и о них обоих? Она лгала, специально уходила от темы, хотя именно это должна была сказать в самом начале, ведь он был единственным, кто вправе знать правду.

У них не было секретов друг от друга, они были не нужны им. Только эта тайна стояла между ними. Теперь ее не стало, но Гермиона чувствовала себя в сто раз хуже.

Что скажет Гарри теперь?

Она встала на ватных ногах и медленно побрела к двери, спиной ощущая на себе его пристальный взгляд. Посмотреть ему в лицо сейчас казалось самым невыносимым, что только еще можно было придумать.

В кухне стояла недопитая чашка с чаем, который Гермиона залпом выпила и налила еще воды. Горло пересохло от удушливых криков и рыданий, и она все пила и пила, вода стекала по ее подбородку и капала на столешницу, точно слезы. Во рту стоял их привкус, и сколько она ни старалась, избавиться от него не могла.

Позади скрипнула дверь, и Гарри грузно прислонился к косяку — Гермиона буквально видела его сгорбившуюся фигуру и скрещенные на груди напряженные руки с вздутыми венами.

Пустая чашка отправилась в раковину, где она вымыла ее руками с особой тщательностью. Сейчас Гермиона могла бы сделать все, что угодно, лишь бы не оборачиваться, сталкиваясь с ним взглядами, лишь бы ничего не говорить.

Гарри громко сглотнул, потом подозвал к себе кувшин с водой и выпил прямо из горла. Он тоже медлил, и все это время Гермиона стояла с неестественно прямой спиной, боясь пошевелиться. Когда он закончил, вся кровь отхлынула от ее лица и скопилась в разбухшем сердце.

— Нам нужно поговорить об этом, Гермиона.

Она медленно закрыла глаза, ощущая бешеный пульс во всем онемевшем теле, и так же медленно обернулась, продолжая держать их закрытыми.

Только бы не смотреть на него.

— Гермиона.

Гарри говорил тихо, хрипло и с каким-то надрывом — наверное, сам давил в себе крики, пока она плакала, подумала Гермиона и только тогда подняла на него пустой взгляд.

Он выглядел глубоко несчастным и таким убитым, что у нее заболело в груди. Было еще хуже, чем она себе напредставляла, так ужасно, как никогда не могло быть при любом другом случае. Если бы это были не она и не он.

— Я бы умер за тебя, если это могло бы все исправить, — заговорил Гарри надломленным голосом, и Гермиона подавилась взволнованным вздохом — она заметила его покрасневшие глаза и поняла, что довела его до самых настоящих слез.

Гарри судорожно втянул ртом воздух, сглотнул и продолжил.

— Сейчас я хочу знать только одно: имя.

— Гарри...

— Имя, Гермиона, — он мотнул головой, отсекая ее возражения. — Ничто и никогда не беспокоило меня больше этого. Я обязан знать. Кто?

Гермиона подавилась собственными слезами, закрывая глаза. Он без ножа ее резал, как и себя, и совсем не понимал, кажется, что доводит их обоих до безумия.

— Гарри, ты ничего больше не исправишь, — конец фразы дрогнул, что его совсем не впечатлило — он оттолкнулся от дверного косяка и сделал шаг ей навстречу. С тихим треском замигала под потолком лампочка.

— Кто. Это. С тобой. Сделал.

У нее задрожали губы и коленки — все тело почувствовало чужеродную магию, которая волнами расходилась от него и била по нервным окончаниям. Было страшно.

— Они уже мертвы, Гарри, так что...

— Они?!

Гермиона отшатнулась, спиной врезаясь в кухонные шкафчики — посуда в них возмущенно зазвенела, но это волновало ее меньше всего. Лампочка вспыхнула и погасла и оглушительным звоном. В воздухе запахло грозой.

— Они?! — повторил Гарри с шипением, которое пугало куда больше крика. Глаза метались по ее лицу, было видно, какой шок произвело на него одно только слово. — Кто?! Отвечай, Гермиона, кто?!

Она отвернулась, лишь бы не видеть его искаженного праведным гневом лица и нечеловеческой злобы во взгляде. Эти глаза не должны ее так пугать, так почему же ей страшно?

— Долохов, — выдохнула она, крепко зажмурившись. Рядом громко треснула недавно вымытая чашка.

— Я убила его, Гарри, ты ничего не исправишь, — заторопилась сказать Гермиона, но он ее не услышал.

— Они, Гермиона, — пустым, не своим голосом выдавил Гарри. — Кто?

Она помотала головой, прогоняя внезапные слезы.

— МакНейр и Эйвери, убиты Тонкс и Люпином, я сама видела, — быстро прошептала Гермиона, все еще не глядя на него. Сердце стучало в груди как огромный тяжелый гонг, и гул отзывался в конечностях нервной дрожью.

— Трое? — казалось, это слово он выплюнул, выдавил из себя через силу. Гермиона слабо кивнула.

Гарри шумно втянул носом воздух и опрометью выскочил из кухни. В следующее мгновение Гермиона услышала дикий грохот и звон посуды, и каждый звук заставлял ее вздрагивать. Она так и стояла соляным столбом посреди темного помещения без света, боясь сойти с места, и слушала, как Гарри крушит мебель и ломает стены небольшой уютной гостиной.

Вот разбилась старая крупная ваза — упала с полки вместе с цветами, и по полу наверняка растеклась некрасивой лужей вода. Вот треснул в углу рояль — клавиши скорбно пропели что-то тягостное и дремучее, а потом деревянные ножки тяжелого инструмента надломились, и он разбился об пол, как и другая мебель. Взорвалась люстра на потолке, треснули лампочки в бра. Тумбочка с оставленной книгой сломалась и упала. Книжная полка была беспощадно брошена вниз — Гермиона услышала скрежет ножек по полу. Сейчас сохранность книг ее не беспокоила.

Слезы все текли и текли, а она стояла, опустив руки, словно их не было вовсе, и была неспособна стереть с лица влагу. Когда шум в гостиной затих, Гермиона вздохнула и вышла из кухни, чтобы найти Гарри в темной пыльной разрушенной комнате. Она казалась нежилой, и Гарри сейчас отлично вписывался в общую обстановку, стоя посреди самоучиненного хаоса. Свет из окна освещал его сутулую фигуру, и из-за этого Гермиона не могла видеть его лица, но, несомненно, оно не было радостным.

Гарри выглядел опустошенным и разбитым. На скуле застыла капля крови, которую она хотела стереть, но он дернулся от ее руки, и Гермиона тоже вздрогнула. Стало еще больнее, чем было.

— Гарри, — жалобно прошептала она, всхлипнув против воли. Он не смотрел на нее. Совсем. Куда угодно устремлялся его колючий взгляд, только не на нее.

— Не трогай меня, пожалуйста.

Короткая тихая фраза, произнесенная сиплым голосом, ударила ее по лицу хлыстом, так больно, что подсохшие слезы мгновенно брызнули из глаз.

— Ч-что? — голос предал ее, и Гермионе оставалось только беспомощно смотреть на Гарри. Который уставился на свои руки, словно впервые их видел — а на нее не поднимал глаз.

— Я хочу побыть один, Гермиона. Пожалуйста, оставь меня.

Она охнула и, поджав губы, медленно развернулась прочь. Ноги ее не слушались, как и руки. Слух подвел.

Он гонит ее от себя. Он больше не хочет ее видеть.

На лестнице Гермиона остановилась и, не оборачиваясь, задала разъедавший внутренности вопрос.

— Ты считаешь меня... Грязной?

Гарри за ее спиной резко выдохнул, будто кто-то ударил его бладжером под дых, и, наверное, посмотрел на нее, потому что голос его звучал теперь уверенно, но бесконечно несчастно.

— Нет, Гермиона. Ты самый чистый и невинный человек, которого я знаю. Ничто и никогда этого не изменит.

Она кивнула, хотя из-за полумрака и пыли он вряд ли это заметил, и поднялась в комнату, где без чувств упала на кровать и снова зарыдала.

Что ей теперь делать?

* * *

Гермиона вошла в полутемную библиотеку — Гарри задернул шторы, потому что дневной яркий свет резал глаза — и поставила перед ним тарелку с рисом и тушеным мясом.

— Поешь.

Он сидел в кресле каменным изваянием, облокотившись на колени, и ладонями держал голову так напряженно, что казалось, отпусти он ее, и она упадет ему на грудь, отвалится от шеи и покатится по полу с жутким стуком. Может, так будет даже лучше, отстраненно подумал он, все еще не поднимая глаз. Гермиона стояла рядом и явно не собиралась уходить, что совсем рознилось с его желанием — он хотел бы не видеть ее сейчас.

И в ближайшие пару дней, судя по его состоянию, это желание никуда бы не испарилось.

— Гарри, ты не можешь прятаться от меня весь день, — сказала она, ее голос прозвучал прямо над его головой, но он даже не дернулся. Мозг, кажется, зажил собственной жизнью, отделившись от тела, и сознание плавало в нем убогой массой воспоминаний, жалости к ней и горечи. Не хотелось абсолютно ничего. Только бы она ушла и оставила его одного.

— Нам надо поговорить на эту тему. Ты меня слышишь?

Гарри вздохнул и зажмурился. Для себя он решил, что ему нечего обсуждать. Все предельно ясно, так что дальше кроить себя на рваные части цельной личности не было смысла.

Гермиона резко выдохнула и присела перед ним на колени, пытаясь заглянуть в лицо. Гарри не смотрел, потому что ему было очень больно видеть ее. Она и без того стояла перед его внутренним взором, истерзанная, измученная и неживая, тряпичная кукла на холодном полу какого-то темного зала в малфоевом замке, и кожа ее сливалась по цвету с мраморной плиткой. Иногда к образу прибавлялись странные полупрозрачные цепи, сковавшие ее по рукам и, возможно, ногам, — Гарри не всматривался, ибо и без того его сердце рвалось на куски. Эти образы, придуманные собственным мазохистским разумом, одолевали его все полдня, что он скрывался в библиотеке, и тогда ему становилось трудно дышать.

— Посмотри на меня, Гарри.

Он ничего не ответил, только вжал голову в плечи, будто это могло помочь. Гермиона положила руку ему на колено, провела пальцами по потертым джинсам, и тогда он дернулся. Она убрала свою ладонь, и если бы Гарри сейчас не старался унять истерзанное страданиями сердце, то заметил бы, с какой болью она смотрела на него в тот момент.

— Мы должны поговорить об этом.

— Не о чем тут разговаривать! — затрясся Гарри, поднимая раненый взгляд в ее сторону. Гермиона смотрела прямо на него, а он видел не это лицо с покрасневшими от слез глазами, а другое — словно мертвое, замученное до полусмерти, с синяками на лбу и подбородке, с кровью в уголках белых губ. Он поморщился, прогоняя видение, а Гермиона приняла все на свой счет.

— Тебе неприятно? По-твоему, я теперь совсем... совсем...

— Нет, Герм. Конечно же нет.

Она упрямо тряхнула головой, и тогда Гарри заметил блестевшие на ее щеках слезинки. Он хотел стереть их пальцами, но рука не поднималась, словно на нее повесили тяжелый мешок с неподъемным грузом собственной вины.

Гермиона покачала головой и вдруг взяла его руку в свои. Гарри чуть не задохнулся — пожалуйста, нет! Плохо, очень плохо.

— Мы будем говорить об этом, и лучше сделать это сейчас. Больше я не решусь начать эту тему.

— Есть еще что-то, что мне следует знать, но ты не сказала? — зло бросил он, и тут же пожалел о своих словах. Гермиона вздохнула.

— Зачем ты так? Мне тоже больно, Гарри, неужели ты не понимаешь?

У него не было сил объяснять ей сейчас все, что творилось на душе. Там было пусто, пыльно и грязно, будто он дышал всеми человеческими пороками не один год. Похоть перемешивалась в нем с гневом, паника вела борьбу с ненавистью к самому себе, злость утопала в бурлящей лаве из желания убить и причинить как можно больше боли. Он сам себе казался садистом.

Гермиона заметила его странное выражение лица и села в кресло напротив. У нее был такой вид, будто она вот-вот заплачет.

— Это было всего раз, — Гарри вытянулся в струну и замер — она продолжила рвать ему нервы. — Их было всего лишь трое, и я точно знаю, что если бы меня не нашел Снейп, к ним бы присоединились еще люди.

— Люди?! — выдохнул Гарри, кипя от негодования. Ярость душила его, и в ней плавились все хорошие чувства, разъедая кислотой все внутри. Гермиона закрыла глаза; он заметил, что ее трясет — должно быть, она вновь оказалась там, в своих воспоминаниях. Он бы хотел забрать их и уничтожить, но было поздно, слишком поздно. — Зачем ты мне это говоришь? — надломленным голосом прошептал он. Гермиона вздохнула, склонив голову набок.

— Лучше сломать кости заново, чтобы потом они правильно срослись, чем мучиться всю жизнь от не до конца вылеченного перелома. — она дождалась, когда Гарри, морщась от внутренних демонов, разрывавших душу, кивнет, и продолжила погружать их обоих в пучину отчаянных воспоминаний. — Они вернулись с неудачного рейда, получили от Темного Лорда по Круциатусу и возвращались в свое крыло, когда я на них наткнулась. Помню, что они, как всегда, полили меня грязью с ног до головы, а когда я хотела оглушить всех троих, у меня забрали палочку и приложили к стене. Очнулась я уже прикованной цепями к полу в оружейном зале.

Гермиона проглотила слезы и мужественно подняла взгляд на мертвенно-бледного Гарри. Он сидел, не шевелясь, и в упор смотрел на нее, белую, словно полотно, неживыми какими-то глазами. Подсознание участливо подкидывало ему образы, рожденные собственным больным рассудком, — один за другим, и не было им конца и края. Кровь на ее руках от цепей, скручивающих запястья все сильнее и туже, кровь на прокушенных губах от немого крика, ужас в глазах, отчаяние и паника...

Гарри зажмурился, в уголках глаз скопились предательские слезинки.

— Снейп нашел нас, забрал меня оттуда и привел в комнаты к Драко, — еле слышно продолжала Гермиона. — Нарцисса помогла мне, меня напоили доверху разными зельями и уложили в теплую постель. Проснулась я спустя два дня, как мне сказали. Снейп нашептал что-то Волдеморту, и тот наказал всех троих. С тех пор ко мне никто не прикасался, даже не трогали, за исключением Беллы. Та позволяла себе некоторые вольности.

— Снейп помог тебе? — прошептал Гарри, спрашивая, скорее, из необходимости отвлечься от ярких картинок, стоящих перед глазами. Гермиона кивнула, обнимая себя руками за плечи.

— Да, помог. Он и до этого нам помогал. Мне и Драко, — добавила она. — Лечил переломы и ушибы, давал зелья сна без сновидений, когда становилось совсем уж плохо. И в тот раз помог. Предложил Темному Лорду поженить меня и Драко, когда война закончится, мол, это будет хорошим стартом. Официально не было ни помолвки, ни каких-либо договоренностей, меня просто с тех пор обходили стороной — невеста Малфоя и все такое...

Гарри поднял на нее шокированный взор; даже сквозь оглушительный визг нервов сознание уловило суть.

— Ты была обручена с Малфоем?

— Боже, нет. Говорю же, это было неофициально и сделано только для того, чтобы отвадить желающих надо мной... — она запнулась, прикусила губу и вскинула голову вверх, стараясь прогнать слезы. — Желающих поиздеваться. Только и всего.

Гарри вновь опустил лоб на скрещенные ладони и прикрыл глаза. Хотелось выть в голос, выдавливая из себя всю злость, ненависть и бессилие. Хотелось вскрыть мозг, добыть оттуда ту часть, что отвечает за подсознание, и утопить в алкоголе. Нервы не выдерживали и рвались с оглушительным треском, который был слышен, казалось, даже вне его, в самой библиотеке.

— Это все? — спросил Гарри, сильнее всего боясь услышать сейчас отрицательный ответ. Но Гермиона кивнула и поднялась на ноги. Он не смотрел в ее сторону, просто не мог. В данный момент все, что занимало его душу полностью и безраздельно — это неуемное желание отомстить им всем и сразу, убить жестоко и мучительно, так, чтобы они задохнулись от боли.

С такой ненавистью и гневом, что росли в нем с каждой секундой, разве мог он смотреть ей в глаза? Было бесполезно пытаться что-то сделать, он был бессилен, и это делало его еще злее, еще ожесточеннее. Исправить ничего было нельзя, как бы сильно Гарри не хотел этого, и помочь ей он тоже не мог. Единственная, кого он мечтал защитить, пострадала и по его вине — его не было рядом, когда это случилось, он не спас ее.

Так разве теперь он смеет смотреть ей в глаза?

Гермиона вздохнула, пытаясь что-то сказать, но, видимо, передумала и пошла к выходу из библиотеки. В дверях она замерла и, обернувшись, тихо договорила.

— Ты единственный человек, которого я целовала.

Гарри вжался в кресло, не желая этого слышать. Тогда она вышла, больше ничего не добавив, оставляя его один на один со своими отчаянием и гневом.

Должно быть, Гарри просидел так еще очень долгое время, потому что когда Гермиона несмело постучалась к нему, он расправил плечи, впервые чувствуя, что они неимоверно затекли.

— Я иду спать. Надеюсь, ты не останешься тут на всю ночь, Гарри.

Он не ответил — в горле пересохло, да и сказать ей что-то он оказался неспособен — а потому Гермиона прикрыла за собой дверь и поднялась в их спальню. О том, чтобы пойти следом, не могло быть и речи: Гарри на ватных ногах дошел до дивана в полуразрушенной гостиной и плюхнулся туда, не обращая внимания на пыль и известь с потолка.

Сна не было ни в одном глазу, да он и боялся уснуть, отчетливо представляя себе сегодняшний кошмар. Там обязательно будет Гермиона, истерзанная и замученная, и нечего ему еще раз переживать этот ужас еще и во сне. Хватит того, что наяву он грезит теми же образами.

Гарри уснул только под утро, когда сквозь задернутые шторы забрезжил рассвет, и он смог, наконец, погрузиться в неспокойный липкий ужас. Было трудно дышать и спокойно лежать на узкой кушетке, но Гарри успел нафантазировать себе миллион различных вариантов развития событий, а потому, оказавшись в одном из них, он уже не думал о диване: перед ним разворачивалась самая ужасная картина, которую только можно было представить.

Его разбудил гермионин беспокойный голос и теплые пальцы, водящие по мокрому от пота лбу.

— Проснись, Гарри, это всего лишь сон, — было первое, что он услышал и, повернув голову, обнаружил сидящую на полу девушку. Она сжимала одну его руку и печально улыбалась.

— Это только сон. Только сон, Гарри. Я здесь, с тобой.

Он качнул головой. Только это ничего не исправит, хотелось сказать ему, но Гарри молчал, вглядываясь в бледное лицо с чуть видными веснушками на носу и темными мешками под карими глазами — она тоже не спала в эту ночь.

— Может, пойдем в постель? — последняя попытка вернуть все на круги своя. Если бы Гарри не боролся с собой, он понял бы, что Гермиона тоже стоит на грани отчаяния. Но он видел только свою ненависть, красным маревом затуманившую все остальное, и не мог понять, что ранит ее куда глубже, чем он думал.

— Иди спать, Гермиона. Все будет хорошо, — устало сказал Гарри, и она послушалась безоговорочно, встала на ноги и медленно пошла наверх. В глазах у нее стояли слезы, а во рту Гарри сочилась своим ядом месть.

Он не шел. Он не шел, и Гермиона сомневалась, что, проплачь она хоть всю ночь, он поднялся бы в их спальню и лег рядом, как делал это раньше. Но она все равно лежала ничком на подушке, уже насквозь мокрой от слез, и плакала, потому что сон прийти тоже отказывался.

Сколько раз Гермиона представляла себе свое объяснение! — несмело и почти не надеясь на то, что оно состоится — во время войны, когда Гарри был полностью сосредоточен на крестражах; и так уверенно, убеждая себя, — миллионы раз после. Каким бы образом это ни происходило, в итоге она останавливалась на том, что Гарри поймет и примет ее.

На какое-то мгновение она задумалась, была ли теперь хоть одна причина, по которой она должна остаться в этом доме, но тут же с ужасом прогнала от себя эту мысль, поняв, что только что размышляла о побеге. Это не выход.

Девушка пролежала без сна всю ночь и под утро, услышав стоны со стороны гостиной, в полубессознательном состоянии спустилась вниз, размышляя, что, кажется, именно их ждала все это время. Гарри метался по дивану с погнутой спинкой, его руки вздрагивали, то опускаясь на пыльный пол, то взлетая к влажному лбу. Забытые очки валялись под тумбочкой со сломанными ножками.

— Беги! Беги! Убью! — Гарри задыхался, и не нужно было особо думать, чтобы понять, какого рода сны преследуют его в эту ночь. Гермиона вздохнула, глядя на напряженные мышцы лица, сведенные к переносице брови и ярко выделяющийся в предрассветных бликах зигзаг шрама.

— Гарри, проснись.

Она робко коснулась его сжатой руки, провела по щекам, и юноша вздрогнул, просыпаясь. Некоторое время он невидяще смотрел на нее, все еще представляя себе ночные картины, а потом лицо его вновь застыло безжизненной грубой маской, которая так пугала ее теперь.

— Пойдем в постель? — сделала она еще одну попытку, но Гарри отстранился от нее, скрестил на груди руки и вывернулся.

— Иди спать, Гермиона. Все будет хорошо.

Ей хотелось закричать ему прямо в лицо, что ничего хорошо не будет, потому что прямо сейчас он рвет ее на части, рушит все, что они с таким трудом построили и, черт возьми, опять думает, что знает больше всех на свете. Но Гермиона промолчала, ибо не было еще такой причины, по которой она бы могла сказать, что он не прав и в данную минуту не делает все, что от него возможно.

Уже уходя обратно в пустую спальню, она обернулась и в последний раз взглянула на его скрюченную на жестком диване спину. Ему тоже было чертовски больно, и в ближайшее время — Гермиона знала — вряд ли кто-нибудь смог бы помочь им и ему в частности, если Гарри сам не поможет себе.

Было утро, когда он буквально ввалился в кухню, наполненную ароматами выпечки от Молли Уизли — Джинни прислала кусок пирога и запеканку, справедливо рассудив, что это именно то, что сейчас никому бы не помешало. Она писала Гермионе и Гарри по письму раз в два дня, но, получая скромные ответы только от девушки, начала что-то подозревать. Гермиона не говорила ей о том, что у них происходит — да и кому могла бы? — и потому младшая Уизли нервничала, в каждом письме требуя объяснений. Гриффиндорка наивно полагала, что разговоры по душам смогут помочь им.

— Доброе утро, милый, — привычно бросила через плечо Гермиона, и Гарри слабо кивнул, опускаясь на резной стул. Шел третий день их «самой большой ссоры», и за это время они не перекинулись и парой взаимосвязанных фраз. Гермиона мучилась неизвестностью, Гарри страдал бессонницей и угрызениями совести, и оба чувствовали себя на пределе. Казалось бы, еще чуть-чуть, и все сорвется, бросая их обратно в пучины хаоса.

Гермиона не знала, что делал он на протяжении всего дня в библиотеке — Гарри просто уходил туда утром, и возвращался к обеду или ужину. Они в молчании ели, а потом он снова пропадал в книгах, что-то искал и думал, что совсем не выглядит сумасшедшим. Гермиона сказала ему, что это ненормально, но он опять промолчал, бросая на нее жесткий взгляд, словно она говорила глупости умалишенной, и ему жаль ее.

Девушка отчаялась вызвать в нем хоть какие-то эмоции, отличные от пустой маски безразличной холодности, которая сопутствовала ему все три дня. Гарри казался отчужденным настолько, насколько это было возможно: не ночевал в спальне, избегал ее, не разговаривал и вообще вел себя так, словно он замкнулся в собственной скорлупе и на весь мир ему наплевать, хотя она видела, как мучительно проходили для него каждые ночи, и как изредка он кидал на нее многозначительные взгляды, будто ему было нестерпимо больно смотреть в ее сторону.

Один раз они столкнулись в гостиной, когда Гермиона восстанавливала ее после урагана по имени Гарри.

Посуду и мебель удалось привести в изначальное состояние с помощью палочки и бытового Репаро, а вот усыпанный известью и осколками пол она решила убирать вручную — чем-то нужно было занять руки и гудящую болью голову, пока очередные невеселые мысли окончательно не затопили ее. Гермиона как раз натирала старый паркет до зеркального блеска, так яро орудуя тряпкой, словно хотела оставить в полу дыру, когда на пороге комнаты возник хмурый и недовольный всем в мире Гарри. Он взглянул на нее, осмотрел результаты ее трудов и, вздохнув, присел на пол рядом с ней. Пара взмахов палочкой — и огромная люстра викторианской эпохи снова оказывается на потолке.

Гермиона засмотрелась на его сосредоточенное лицо, сейчас выражающее какую-то не его холодность. Она была будто совершенно безразлична ему, будто и не было ее в комнате.

— Ай! — вскрикнула девушка, прикусывая рассеченный осколком чашечки палец. Алая кровь закапала аккурат на вымытый ею овал паркета, мелкие капли оставили яркие следы. Гермиона смотрела на них со страхом, вспоминая войну. Рука Гарри неожиданно мягко потянула ее на себя, и он с излишним вниманием провел палочкой по раненому пальцу. Кровь высохла, ранка затянулась, и мимолетное касание его кожи к ее руке так же быстро закончилось. Гермиона подняла взгляд на Гарри, надеясь увидеть в нем его прежнего, но он больше не смотрел в ее сторону, с бОльшим усердием принявшись чинить ножку маленького кофейного столика.

Она обиженно поджала губы и отвернулась, стирая с пола кровь. К тому времени, когда гостиная вернулась в прежнее состояние, Гарри успел закончить со всей развалившейся мебелью и исчезнуть из комнаты, вернувшись в полутемную библиотеку. Гермиона слышала, как шуршат страницы перелистываемых им книг. Она горестно вздохнула и прошла в кухню заварить себе традиционного успокаивающего мятного чая от Молли.

День клонился к своему завершению, унося с собой очередные бесцельно проведенные Гермионой часы, и она почти уже смирилась, что сегодня ночью снова будет плакать во сне, не успокоенная Гарри, когда он пришел в их спальню с видом Коперника, сомневающегося в своих выводах.

— Когда ты говорила, что не помнишь своих родителей из-за заклятия, что именно ты имела в виду?

Гермиона удивленно распахнула глаза и чем дольше старалась подобрать правильные слова, тем сильнее рос в ней какой-то нелепый страх. Что, черт возьми, он задумал, и почему именно сейчас нужно задавать ей такие вопросы?

— Я хотела стереть себе память о последних нескольких месяцах жизни с ними, чтобы у пожирателей не могло быть и шанса выяснить, куда они уехали. Но что-то пошло не так, и вместо нескольких месяцев я стерла всю жизнь. Я знаю, что они где-то есть и ждут меня, потому что я обещала найти их, когда все закончится. Но как их зовут и как они выглядят, я не могу вспомнить. А снять действие заклятия может только тот, кто его применил. Получается замкнутый круг.

Гарри кивнул и присел на край кровати — пружины скрипнули под ним, и Гермиона отстраненно подумала, что по этому звуку она соскучилась — от ее веса старая кровать не скрипела ни разу.

— Зачем тебе это? — спросила девушка, глядя на его сосредоточенное хмурое лицо. Гарри помотал головой — не приставай — и углубился в свои мысли. Гермиона настороженно следила за тем, как эмоции сменяются на его лице с задумчивости на угрюмую злобу. Ей в который раз за эти дни стало страшно — что еще он придумал?

— Гарри? Что ты хочешь сделать? — он не отвечал. — Гарри, ЧТО?

— Уже ничего, — буркнул юноша и резко встал. Гермиона вновь смотрела, как он уходит из их комнаты и — молчала. А что ей оставалось? Пока Гарри не разберется в себе, ему не видать покоя, и она не в силах помочь ему в этот единственный раз.

Она думала, что потерпит еще день-два — неделю, если так будет нужно, чтобы он свыкся с мыслью, что ничего для нее сделать не может. Но на следующее утро Гермиона проснулась в абсолютно пустом доме и решила, что больше терпеть не осталось сил. Гарри не было ни в кухне, ни в библиотеке, где она безуспешно кричала целых пять минут, надеясь, что он просто заснул за изучением какого-нибудь талмуда вчера ночью и до сих пор не завтракал. Но его не было, а на столе в гостиной Гермиона нашла белый лист с коряво нацарапанными его ужасным почерком словами: «Ушел прогуляться. Из дома не выходи. До ночи точно вернусь. Гарри. P.S. Из дома не выходи!»

Это стало последней каплей. Гермиона швырнула ставшую вдруг ненавистной записку со стола и осела на пол, даже не стараясь заглушить отчаянный крик. Ее трясло некоторое время, прежде чем она смогла взять себя в руки, утереть сердитые слезы и пройти к высокому камину.

Угли в нем почти остыли — Кричер по указанию Гарри зажигал камин даже летом, но она легко подбросила дров и так яростно запустила поджигающее заклинание, что те вспыхнули мгновенно. Летучекаминный порошок стоял на полке в углу; огонь перекрасился в зеленый, и тогда Гермиона сунула в него голову.

— Нора, — когда в центре ее обзора появилась рыжая шевелюра младшего из сыновей Уизли, Гермиона всхлипнула против воли.

— Рон, Гарри нужна помощь.

* * *

— Ну, рассказывай, — сказал Уизли, принимая из неуклюжих рук Гермионы чашку. Они стояли на кухне, и девушка пыталась облечь в слова все свое горе и тревогу за Гарри, который в этот момент шлялся неизвестно где и мог в любую минуту вляпаться в неприятности похуже тех, что были с ним в школе.

Гермиона вздохнула, прежде чем сесть на стул и скрестить руки, словно это могло защитить ее и спасти от разрастающейся в груди дыры.

— Это из-за меня. — Рон, казалось, сильно удивленным не выглядел. Она кивнула, будто сама с собой договаривалась, и продолжила на выдохе. — Гарри сейчас себе места не находит, не разговаривает со мной, не смотрит на меня, не... Он даже видеть меня не может. Я боюсь, если ему не помочь сейчас, он черт знает что себе накрутит и...

— И что?

— Я не знаю! Пойдет спасать чертов мир еще раз, только для своих эгоистичных целей! — она вскинула руки — чай из чашки вылился на пол — и прикусила губу. — Не надо было ему говорить, жили бы себе дальше...

Рон чертыхнулся себе под нос и резко встал, подходя к Гермионе. Она опустила голову, смотря на свои обутые в домашние тапочки ноги и вся сжалась, готовая в любой миг отпрянуть от него в сторону.

— Что ты ему такого сказала, что он теперь тебя избегает? — спросил Уизли, и она зажмурилась — хотя чего еще можно было ожидать? Рон ничего не знал, никто ведь не знал, кроме нее и Гарри — и вот какой эффект это на него произвело! Наверное, зря она стала жаловаться Рону, ведь теперь и ему придется рассказывать, чтобы он мог поговорить потом об этом с Гарри. Или нет?

— Правду. Я ведь знаю, что со мной: и почему спать не могу, и почему на все так реагирую. А он не знал, и теперь думает, что это его вина. Что мне делать, Рон?

Тот вздохнул, почесав в затылке. Гермиона могла только догадываться, какие предположения он строит, чтобы распутать их невозможный клубок. Она и сама совсем запуталась, отчаяние в ней перемешивалось с горьким осознанием того факта, что никто и никогда не сможет помочь ей, и оттого Гарри приходится еще хуже, поэтому он винит себя и, наверное, действительно не может сейчас ее видеть.

— Ты думаешь, он так к тебе и не подойдет? — спросил Рон, хмурясь. — То есть, совсем-совсем? Гермиона, он же не такой идиот. После всего, через что вы прошли, он не может просто взять и выкинуть свои чувства к троллевым предкам!

— Я не знаю, Рон, — ответила девушка, и слезы мгновенно выступили на ее глазах. Рон охнул и протянул ей руки, в которые она благодарно упала. — Мне кажется, что если Гарри сейчас не свыкнется с мыслью, что нам надо жить дальше, то навсегда останется преисполненным сожалений... — шептала Гермиона ему на ухо. — Мне... мне кажется, что я умираю, так мне невыносима его холодность!

Рон успокаивал и гладил по голове, пока Гермиона рыдала ему в плечо свое одиночество. За окном накрапывал летний моросящий дождь, и было пасмурно, точно у нее в душе. Она подумала, что Гарри промокнет, ведь он определенно не взял с собой зонт, а прогуляться решил — это уж точно! — по магловской части Лондона, где на него не будут указывать пальцем и останавливать на каждом шагу.

— Гермиона, — позвал Рон, и она подняла глаза. Кажется, он обращался к ней не впервые. — За дверью кто-то маячит, похож на Малфоя.

— Драко? — девушка машинально стерла с ресниц остатки слез и прильнула к мутному кухонному окну, чтобы убедиться. Дождь пошел сильнее, а стекло совсем запотело, и она никак не могла увидеть черты человека, стоявшего по другую сторону от дома и смотрящего явно на него. Значит, знает о защите. Значит, кто-то ему сказал.

Гермиона нахмурилась, взяла в руки палочку со стола и махнула Рону — тот последовал за ней к входной двери, и оба, как по команде, выставили оружие к входному проему, ожидая нападения. Но тут дверь с совершенно обычным скрипом отворилась, впуская в темный коридор каплю света, дождевую воду и очертания двух фигур. Гермиона уже вскинула палочку, чтобы прокричать оглушающее, когда знакомый голос хрипло кашлянул.

— Это я.

На пороге стоял мокрый уставший Гарри и выглядел так, словно в любую минуту мог упасть от давящего на плечи груза. За его спиной переступал с ноги на ногу неожиданный гость, и, приглядевшись, Гермиона ахнула одновременно с чертыхнувшимся Роном — это действительно был Драко Малфой.

* * *

Гарри рассматривал узор на потолке, оставленный копотью, и старался не закрывать глаз. Как только он делал это, на внутренней стороне век тут же проявлялась кричащая от ужаса Гермиона, и он вздрагивал от реалистичности видения. Лучше уж совсем не спать.

Наверху снова послышался стон и ее печальный плач, но Гарри не двинулся с места, сосредоточившись на том, чтобы не умереть от разрыва сердца. Больно, слишком больно, Боже. Как он устал от этого бесконечного мучения.

Гермиона закричала во сне, выкручивая из него последние нервы и давя на темные дыры в его броне из отчужденного безразличия, которая теперь сопровождала его днем, но не давала защиты ночью. Он закашлялся, чувствуя явную боль, и сел на покосившемся диване. Сил не было даже нормально встать.

Гарри кинул затравленный взгляд на лестницу, ведущую в их спальню и, горестно вздохнув, последовал за своим разбитым и вконец израненным сердцем — к той, которую видеть не хватало смелости.

Гермиона спала спиной к нему, и в узкой полоске света казалась почти прозрачной и неживой, но ее дрожащие плечи давали понять, что она дышит. Юноша заполнил легкие едва заметным ароматом ее лавандового шампуня и вошел в спальню, медленно и тихо переступая по деревянным половицам. Гермиона не двигалась, наконец, успокоившись, поэтому он мог без страха подойти сейчас ближе и присесть у нее в ногах, боясь разбудить.

Гарри смотрел вниз, на свои колени, не смея поднять глаза на ее точеный профиль, потому что тут же обрек бы себя на очередной кошмар с ней в главной роли, который уничтожил бы последние крохи его самообладания. Гермиона в крови на каменном полу, с ножом у горла, в цепях — в слезах — одна или в окружении темных фигур, измотанная — избитая — истерзанная — мертвая — чужая... Каждый раз, видя ее лицо, он представлял себе другое — и каждый такой мучительный раз понимал, что виноват.

Гарри действительно боялся смотреть на нее, зная, что тут же увидит подтверждение своему отчаянию — ничто и никто не сможет изменить прошлого, и он всю жизнь будет знать, чья это вина.

Утром ему стало чуть лучше, но ночь, проведенная в ногах Гермионы, дала о себе знать головной болью, и потому Гарри решил провериться, оставив девушке наскоро нацарапанную записку.

Лондон встретил его пасмурным летним днем и назревающими на небе темными тучами, но это его не испугало. Гарри шел вдоль узкой дороги с легковыми авто с запотевшими стеклами и совершенно не представлял себе, куда приведут его ноги. В голове роились миллиарды разных мыслей, одолевающих его вот уже четвертый день подряд: одни оседали на стенках черепной коробки, другие камнем лежали на дне, изредка всплывая от назойливых мелких проблем, а в центре скопились тугим комом черные, словно бездна. Ты ничего не исправишь. Ты будешь мучиться всю свою жизнь оттого, что она страдает. Твоя вина, что с ней сотворили такое. Ты даже не можешь отомстить на нее. Ты ничтожество.

Гарри пытался отыскать способ, который помог бы Гермионе, перерыл сотни и сотни книг, пролистал все темномагические ритуалы, думал об убийствах — этих подонков, вообще пожирателей, — воскрешении Волдеморта и о том, с каким наслаждением он бы сейчас его пытал.

Вчерашним вечером ему хотелось пойти и стереть Гермионе память, а потом наслать Обливиэйт и на себя. Ведь было бы так просто взять и забыть об этом ужасном событии и спокойно жить дальше, прикрывая загадки разума простыми объяснениями: магический фон нарушен из-за войны и Волдеморта, истерики — от Беллы, сны от страхов потерять друг друга. Но он прекрасно знал историю с мистером и миссис Грейнджер и не хотел внезапно забыть еще и Гермиону. Вовсе не знать ее было бы слишком мучительно, настолько, что легче было бы умереть.

Он остановился возле неприметной вывески на углу грязного дома — ноги привели его к Дырявому Котлу. Дождь усилился, и хотелось есть и пить — пить много, постепенно повышая градус — а потому он вошел в заведение, не задумываясь о многочисленных знавших его людях. Пусть глазеют и пытаются заговорить с ним — сегодня Гарри Поттер мог ответить на любые вопросы Ступефаем.

Неизменный бармен Том принес ему омлет и кружку сливочного пива — Гарри подумал, что Гермиона не оценит его амбре, если он напьется, несмотря на все напряжение между ними в последние дни. Он бы утопил свое горе в алкоголе, но это было бы слишком глупо, безнадежно и безрезультатно, и все, что ему сейчас оставалось — пить пиво в надежде дожить до следующего дня, окончательно не развалившись.

— Поттер? — язвительный тон оповестил Гарри о старом знакомом раньше, чем тот появился в его поле зрения. Малфой стоял перед ним в потертом костюме и черной водолазке с дыркой у ворота, но смотрел так, будто на нем привычная глазу дорогая тройка, и Гарри не удивился почти ни капли.

— И что же делает герой магической Британии здесь, в компании омлета и сливочного — фу! — пива?

— Хочет напиться вдрызг, но не знает, как потом доберется до дома, — язвить не хотелось совсем, поэтому Гарри ограничился шокирующей прямотой. Кажется, Малфой это оценил, потому что вдруг сел рядом и попросил у официантки огневиски.

— Ссоры с женщинами, Поттер, никогда не проходят без последствий, — назидательно произнес он, делая глоток из только что принесенной кружки. Гарри поднял на него тяжелый взгляд. — Теперь тебе определенно нужно напиться, дождаться, когда Грейнджер успокоится и прийти с извинениями и букетом. Вот и вся хитрость.

Гарри хотел спросить, почему он вдруг интересуется его личной жизнью, но вместо этого задал неожиданный даже дня себя вопрос:

— Ты знаешь, что случилось с ней в твоем доме?

Малфой закашлялся, подавившись напитком, и посмотрел на него глазами, размером с галеон. Гарри ждал, когда он вернется к своему привычному скучающему виду, но блондин вдруг потянулся через стол и схватил его за руку.

— Уверяю тебя, Поттер, я не знал, что до этого дойдет. И потом я всячески пытался ее от подобного уберечь, правда.

Глаза Гарри подернулись красным маревом, и он сжал руку Малфоя почти до крови, впиваясь пальцами в запястья.

— Слишком поздно вы все сообразили, что могут сделать маглорожденной девушкой сотни жестоких тварей! Почему никого не оказалось рядом с ней?! Почему ее никто не вытащил из этого ада!

— Снейп пришел, как только...

— Он уже опоздал! — закричал Гарри, видя перед собой не бледное лицо школьного врага, а ужасно испуганное гермионино. Голова гудела, и во рту был привкус собственной крови, смешанный с пивом. В груди саднило больное сердце.

— Она страдает! Мучается! Она на моих глазах умирает, а я ничего не могу поделать, ничего! — голос Гарри сошел на «нет», но он продолжал шептать, склонив голову на грудь. — Я не вытащил ее, не спас... Это моя вина.

Рассудок вернулся к Малфою спустя минуту.

— Послушай, Поттер, ты не виноват. Те ублюдки, которые виновны, понесли наказание и сейчас покоятся в земле — самая незавидная участь. Конечно, ты не в силах избавить ее от последствий, но она вроде без тебя жить не может — правильно?

Гарри сидел, не шевелясь, последними словами ругая себя за эмоциональную нестабильность и неожиданные откровения перед Малфоем, пока тот судорожно подбирал правильные слова. Все, теперь у него окончательно поехала крыша: сидит в баре в компании бывшего пожирателя и вываливает на него проблемы. Пора в Мунго, определенно.

— Тебе вроде как полагается быть с ней рядом и все такое, нет? — отчаянно заикался Малфой. Не будь Гарри так подавлен, он посмеялся бы над этим зрелищем.

— Я не могу, — отрезал он. — Мне больно ее видеть, потому что каждый раз я представляю себе эту сцену, и мне хочется убить вообще все живое на планете — так сильно я их ненавижу. А Гермиона начинает бояться, и я отчетливо вижу, что ей страшно — оттого и подходить к ней не осмеливаюсь. Меня наизнанку выворачивает, Малфой, так мне за нее плохо.

Блондин залпом выпил свою порцию огневиски, бессовестно таращась на вконец разбитого Гарри.

— За нее или из-за нее?

— А есть разница?

— Разумеется. Либо ты ее бесконечно любишь, либо ненавидишь до основания.

Гарри глубоко вздохнул и прикрыл глаза, чувствуя, как поднимается в нем волна и гнева, и боли.

— Прямо сейчас это одно и то же.

Малфой угрюмо хмыкнул.

— Плохи твои дела. — Гарри покосился в его сторону, и он добавил, как само собой разумеющееся. — На месте Гермионы я бы удавился с таким отношением.

Поттеру хотелось сказать, что до этого недалеко и ему самому, но Малфой покачал головой и заказал себе еще виски. Гарри смотрел на его лицо и совсем не мог представить его в замке рядом с отцом и матерью, хотя отчетливо представлял Гермиону, Снейпа и Волдеморта. Он помнил, что они скрестили палочки, когда спасали девушку из цепких лап Беллатрисы вместе с Роном, но теперь по какой-то неведомой причине не мог вернуться в тот момент и вообразить себе сидящего напротив блондина в окружении семьи.

От него веяло одиночеством, хотя откуда Гарри мог это знать, он понятия не имел. Знал только, что Малфою бесконечно одиноко в этом мирном времени, где ему просто не нашлось места. Он был чужим и в школе, и среди пожирателей, и теперь вот — здесь и сейчас.

И, тем не менее, он являлся единственным человеком, который разделил с Гермионой ужасный период заточения и, возможно, знал ее с этой стороны лучше Гарри.

— Не хочешь заглянуть в гости, Малфой?

Второй раз за час он наблюдал, как аристократ давится собственным напитком.

Малфой выругался одновременно с Роном, только рыжий друг был более благосклонен к первому. Гарри удивленно перевел взгляд на не менее шокированную Гермиону, но, едва посмотрев в ее сторону, тут же отвел глаза. Она шумно втянула носом воздух.

— Гарри? Что...

— Так, Поттер, о такой компании мы не договаривались, — буркнул за его плечом Малфой и развернулся, чтобы уйти. Он ухватил блондина за локоть, сквозь стиснутые зубы процедив: «Ты обещал помочь».

Тот замер на ступенях и позволил Гарри втащить себя внутрь темного коридора, где Гермиона тут же зажгла настенные светильники. Драко переступил с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке и мысленно — Гарри мог поклясться — ругал его и себя последними словами за странное предложение и то, что он согласился.

— Доброе утро, Драко, — несмело начала Гермиона и — о чудо! — даже чуть улыбнулась ему. Гарри захотелось одновременно убить Малфоя и повесить на шею медаль за особые заслуги.

— Да какое оно доброе, Грейндж... — Поттер ткнул его под ребра, — Гермиона.

Все это время Рон стоял посреди коридора соляным столбом и в оба глаза пялился на нежданного гостя, хотя сам сейчас был для Гарри неожиданностью. Как только первый шок сошел с его сознания тягучим пластом, он очнулся, но не успел и рта раскрыть, когда мимо прошлепал сырыми ботинками Поттер.

— Гарри, не хочу показаться невежливым, но... — рыжий нагонял его сзади, пока Гарри топал в кухню налить себе горячего чая. Малфой остался наедине с Гермионой в коридоре. — Какого черта тут ОН делает?

— Помогает, — сухо ответил Гарри, делая первый глоток обжигающего горло напитка. — Гермионе сейчас нужен кто-то, кто сможет... помочь.

— Да неужели? — она застряла в дверном проеме, скрестив на груди руки. Он не мог понять, выглядит Гермиона сейчас злой или подавленной, или злой и подавленной одновременно. Проверять не хотелось, да и не моглось.

— Давай не будем спорить, — вздохнул он, и девушка вспыхнула.

— Да мы с тобой вообще не разговариваем друг с другом четвертый день, какие тут споры! Хотя, нет, постой, давай хотя бы поругаемся от души, чтобы я не терялась в догадках, не пропал ли у тебя голос и рассудок?

Гарри прикрыл глаза, отставляя в сторону чашку, потому что испугался ее разбить. По трагичному стечению обстоятельств это была именно та, которую он треснул в порыве стихийной магии, когда узнал окончательную и бесповоротную правду.

— Нет. Мы НЕ будем ругаться. У нас ведь гости. — Гермиона затряслась то ли от гнева, то ли от безысходности и повернулась за помощью к напрягшемуся Уизли.

— Рон!

— Кстати об этом, — будто вспомнил Гарри. — А что ТЫ здесь делаешь?

Вместо него ответила язвительная до невозможности девушка.

— Тебе нужен кто-то, чтобы помочь.

— Ох, не начинай! — взмолился Гарри, но, как оказалось, Гермиона словно того и ждала: едва не выпрыгивая из собственной кожи, она в мгновение ока подлетела к нему и, яростно заглядывая в глаза, будто хотела вернуть себе все недостающие эти дни взгляды, принялась судорожно подбирать слова.

— Сколько это будет продолжаться, скажи мне? Сколько еще мне смиренно ждать, пока ты не осознаешь, что все в прошлом?

Гарри буквально вывернуло от ее слов, но он нашел в себе силы только на то, чтобы рычать сквозь плотно сжатые зубы — она говорила просто ужасные, невероятные в своей невозможности вещи!

— Я никогда не смогу смириться с этим! — заорал он ей прямо в лицо, ярость выплескивалась из него бурными волнами, разбиваясь о камни преткновения между ними. — Ты не понимаешь, Гермиона, этого не будет никогда!

Он резко отвернулся, сбросил чашку со стола в раковину — та окончательно разбилась — и, тяжело ступая ногами по кафелю, рванул к дверям кухни. Малфой только вошел, удивленно взирая на его покрасневшее лицо, и тут же отступил в сторону, давая пройти. Уже с силой закрывая дверь, Гарри услышал, как Гермиона в гневе помянула Моргану.

— Поттер, ты идиот! — ударил в спину Рон. Он вприпрыжку догнал его в гостиной, но Гарри широкими шагами достиг дверей библиотеки, и Уизли ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Юноша сел в поджидавшее его кресло и сжал руками голову, словно силой хотел выдавить оттуда воспоминания и свои ненормальные бесчеловечные представления о Гермионе. Конечно же, он идиот. Есть в этом мире что-то, что никогда не изменится.

Рон прислонился в письменному столу, заваленному вырезками из старых газет, записями из книг и листами с собственными гарриными соображениями. Друг смотрел тяжело и удручающе, и от этого взгляда еще больше хотелось закопать самого себя в землю.

— Итак, — прокашлялся Рон. — Опуская подробности и лишние вводные части... Что у вас произошло?

Поттер зашелся немым возмущением, уже собираясь сказать, что это их личное дело, и впутывать в него еще и Рона он отказывается, да и говорить на подобные темы с кем-то, кого это не касается, слишком щепетильно. Но Уизли вскинул руку, заранее предупреждая поток бранных слов со стороны друга.

— Я не хочу знать, что она тебе сказала — и без подробностей ясно, что дело в метке, что у нее на руке. Это клеймо навсегда с ней останется, тут и к Трелони не ходи, — добавил он, видя сконфуженное лицо Гарри, который как раз подбирал слова поприличней. — Чтоб ты знал: Гермиона страдает и мучается оттого, как ты с ней обращаешься. Я, конечно, не эксперт и не девчонка, чтобы разбираться в тонкой женской душе, но вот чисто по-мужски: тебе что, совсем наплевать на ее чувства?

Гарри выдохнул, разом осунувшись, и устало потер переносицу. Это невыносимо. Объяснять всем, почему его трясет всякий раз, как она оказывается рядом — да есть ли предел этим бесконечным страданиям?!

— Рон, как раз-таки я прекрасно понимаю ее! И мне больно, мучительно больно видеть, как ей плохо, ты себе и представить не можешь, насколько это паршиво! Но сейчас вот просто подойти к ней и обнять, как раньше, это... — на ум не шло ни одно сравнение — в конце-концов, Гарри никогда не был писателем — а потому он просто вновь затряс головой, прогоняя надоедливые образы.

— Так объясни, — упорствовал друг. — Пока что я знаю только то, что ты к ней охладел, винишь во всех бедах себя, и Гермиона думает, что ты замкнешься в себе и бросишь ее.

— Она так думает? — вскинулся Гарри. Рон фыркнул.

— Не знаю, ты мне скажи! Почему она просит моей помощи, словно больше сил у нее нет справляться одной, а?

Поттер открыл рот, но так и не сумел ничего сказать. Немая ярость душила изнутри, и он бы пускал носом пар, как дракон, если бы мог облечь ее во что-то физическое. Рон терпеливо ожидал развязки бушующего урагана в его душе.

— Хочешь знать, что я чувствую, да? — спросил Гарри, внутренне борясь сам с собой. — Представь себе вот что: Луна против воли выходит замуж за другого, за твоего врага, например. Узнав об этом, ты идешь и убиваешь его, но она уже родила ребенка и теперь ты, как ее новый муж, становишься родителем младенца. Ты знаешь, что он ни в чем не виноват, но все равно ненавидишь его, хотя не должен. И вот тебя разрывает напополам безумная жажда мести, страх за Луну и гнев на ни в чем не повинное дитя, за что ты чувствуешь еще и огромную вину. И вот с таким настроением тебе предстоит прожить оставшуюся жизнь.

Рон действительно выглядел потрясенным. Гарри заметил, как он поежился, видимо, прогоняя невольно возникшие образы. Ему бы хотелось сделать так же и с облегчением понять, что ему все привиделось и ничего не было.

— Как тебе крышу не снесло? — хрипло спросил Уизли, падая в кресло напротив.

— Сам не знаю, Рон. Наверное, Гермиону я все же люблю сильнее, чем ненавижу ублюдков, заставивших ее страдать, — Гарри вновь представил, как находит Долохова, Эйвери и МакНейра живыми и пытает их до сумасшествия.

Эти три имени стали мантрой на ночь, и во сне он видел, как они мучаются. Если бы об этом узнала Гермиона, она бы никогда не посмотрела на него больше так, как смотрит сейчас. Она бы его возненавидела. Он и сам себя ненавидел, да только это было не так страшно, как отвращение на лице Гермионы.

— Мне кажется, что кто-то меня наизнанку вывернул и каждую секунду за оголенные нервы дергает, проверяя, жив я или уже сдох. В мозгу у меня ковыряется, ради эксперимента какого-то подсовывая мне разные жестокие фантазии. Сердце вырывает, и оно болтается на тонких таких ниточках, еле бьется, а этот кто-то умудряется его еще больше истерзать, знаешь...

— Все, хватит, — прервал Рон, глядя на него с уже не жалостью — мольбой даже. — Ты псих, тебе не кажется, Гарри?

Он согласно кивнул, даже не пытаясь спорить.

— Да кто не псих после этой войны, а? Ты почти похож на нормального, но я-то знаю, что это не совсем так. Правда, ты, конечно, выглядишь лучше моего.

— Да испытай я все, что ты мне только что описал, я бы тут же умер, — схватился за сердце Уизли. Гарри взглянул на него, оценив степень его потрясения, и решил, что Рон бы, и правда, не выдержал.

— И что ты намерен делать? Ты ведь понимаешь, что оставлять все вот так нельзя? Гермиона волнуется.

Он вздохнул, который раз представляя, что бы он делал, не будь всего этого. Они бы с Гермионой сейчас могли бы наслаждаться обществом друг друга, просыпаться в одной постели и, может, строить планы на будущее. Но, к сожалению, сейчас у них на двоих было только разрушенное до основания прошлое, греховные мысли и ужасные события, преследующие их по ночам. С таким багажом невозможно было начать что-то новое.

— Честно? Понятия не имею. Я хочу быть с ней прямо сейчас, но боюсь собственных мыслей, — когда Рон непонимающе нахмурил брови, Гарри пояснил. — Для меня Гермиона — тот невинный ребенок и жена в одном лице. Я бесконечно люблю ее, и страстно ненавижу себя, и чем больше боюсь ее потерять, тем сильнее ощущаю, будто это неизбежно приближается.

Рон присвистнул, но, опомнившись, извинился, буркнув «Прости» себе под нос. Гарри точно знал, что друг сейчас чувствует себя неуютно из-за излишней откровенности и свалившихся на голову чужих эмоций.

Для Уизли весь мир, как правило, делился на черное и белое, словно все были фигурами на его шахматной доске. Зло уничтожить, добро спасти. Любовь выиграть в честном бою, соперника повергнуть. Какие-то тонкости он старался избегать, и на войне это качество не раз спасало ему и Луне жизнь, Гарри помнил это. Но сейчас было мирное время с последствиями ужасного периода смертей, боли и горя, и для себя Рон уже четко определил границы, поэтому понять друга с его метаниями ему было крайне тяжело — почти невозможно. Гарри ценил даже его искренне-нелепые попытки.

— Ну, если хочешь знать мое мнение, — протянул Рон, — Гермиона тебя ждать не станет. В смысле, для нее уже сейчас это мучительно, и я не думаю, что она терпеливо будет сидеть, сложа руки, пока ты разбираешься в себе. Так что поторопись и возьми себя в руки. В конце-концов, с ее прошлым ты уже ничего поделать не сможешь, а вот дать ей прекрасное будущее — это тебе по силам.

Гарри вздохнул, склонив голову не грудь. Он не сомневался, что такое возможно, но... Забыть о том, что было? Закрывать глаза на правду? — нет, на такое он был бы не способен даже спустя сотню лет!

— Вот прямо сейчас, — продолжал Рон, — твоя Гермиона, небось, флиртует с Малфоем. Ты чем думал, когда приводил его в дом? Они же там сейчас наедине остались, без присмотра.

Гарри вспыхнул — скорее, от недоверия Рона, — потом удрученно покачал головой, закатив глаза.

— Не говори глупостей, Рон.

— А почему нет? Вдруг, Малфой влюблен в Гермиону с Мерлин знает какого года?

Гарри представил себе на мгновение эту картину и прыснул. Это уж было чересчур.

— Ой, ты еще скажи, что я люблю твою сестру! — когда Рон не повел ни одной мышцей лица, Поттер надавил больше. — Или что Невилл решил жениться на Луне. Или ты на Гермионе.

— Для этого ей пришлось бы учиться на Гриффиндоре, — не подумав, сказал друг, и Гарри заинтересованно подался вперед. Уизли это заметил и деланно вздохнул. — Ну, представь, что я мог бы увести у тебя Гермиону еще в школе. Такое вообще возможно?

Гарри не смог подавить самодовольную улыбку, против воли наползающую на лицо. Он бесконечно доверял Гермионе, и любая даже мимолетная мысль о предательстве никак не могла задержаться в его голове.

— Нет, такого бы просто быть не могло.

Мысли побежали дальше, и вот он уже воображал, как бы повернулись события, учись Гермиона с ними на одном факультете. Она бы никогда не попала в пожирателям и не испытала бы всех тех ужасов, о которых рассказывала.

Да, как бы было здорово, повернись все таким образом.

— Только представь: мы стали бы неразлучной троицей, вместо мужского дуэта и вашей неразделимой с первого курса пары, — Рону, видимо, пришла на ум похожая мысль, и он принялся воодушевленно ее развивать. — Я бы вечно спорил с ней насчет всего на свете, а ты нас успокаивал и разнимал, и в конце-концов так бы перестарался, что вручил нам фальшивое ощущение, что мы просто влюблены друг в друга, потому и спорим — мол, молодая горячая кровь, страсти и все такое.

— Да, точно, — подхватил Гарри. — А я бы, от безысходности, обращал бы внимание не на тех девушек, а в итоге, чтобы не разлучаться с вами, заставил бы себя влюбиться в Джинни. А потом мы бы скитались втроем в поисках крестражей, ругались бы из-за неизвестности и отчаяния, Гермиона плакала бы из-за тебя, думая, что она тебя любит.

— А ты бы расстался с Джинни, мол, прости, дорогая, тебе слишком опасно быть со мной, — нараспев продолжил Рон, театрально взмахивая рукой. — Но, в итоге, мы бы все переженились — а как иначе, победители должны жить долго и счастливо!

Гарри скривился; фантазия летела все выше и выше, становясь все безудержнее, сознание рисовало совершенно нелепые в своей невозможной реальности образы, так что становилось даже смешно.

— И Луна вышла бы за Невилла. А я женился бы на Джинни и был бы шафером на вашей свадьбе, как идиот поздравляя вас от всей души.

— И мы бы придумали странные имена своим рыжим детям. Хьюго, например.

— А я назвал бы очередного отпрыска в честь директоров Хогвартса. Альбус-Северус.

На этом обоих перекосило от одновременного отвращения к выдуманному бедному мальчику, которому посчастливилось бы носить подобное имя.

— Ты только подумай! Наследник Поттеров с инициалами, которые складываются в змею*! — Рон сделал круглые глаза и тут же сильно тряхнул головой, прогоняя даже саму мысль об этом. Гарри неожиданно засмеялся, чем удивил друга сильнее ранее показанных бурных фантазий, и поразил даже себя.

Смех душил его, и почти атрофированные мышцы лица пришли в движение, возвращая легкость. Гарри, казалось, не смеялся веками, поэтому сейчас восполнял время одинокого молчания, и все, что он давил внутри себя, вытекало наружу с этим живым смехом. Он не заметил, как Рон к нему присоединился, и вдвоем их громкие голоса заполняли пустующую библиотеку с немыми книгами.

За его спиной кто-то удивленно ахнул и, обернувшись, Гарри увидел застывшую в полосе света Гермиону.

— Ты... Смеешься? — она неверяще вглядывалась в его изменившееся лицо, будто хотела запечатлеть каждый миллиметр его в своей памяти. — Ты смеешься!

Сердце Гарри постепенно оттаивало, страх, сковавший разум, отступал, в голове прояснялось.

Гермиона несмело улыбнулась ему, и Гарри понял, что этого, оказывается, ему так не хватало — ее улыбки.

* * *

— Грейнджер, ты на самом деле думаешь, что в таком щепетильном вопросе Уизли поможет Поттеру? — Малфой манерно растягивал слова, и Гермиона подивилась, как быстро эта привычка вернулась к нему. Впрочем, даже находясь в не самом хорошем положении в прошлом году, он порой умудрялся вести себя так, словно его все еще волнует только собственная прическа.

— Он единственный, кому Гарри доверяет настолько, что может этим поделиться, — устало выдохнула она. Голова гудела, будто в ней бил огромный колокол Собора парижской богоматери, что она видела в далеком прошлом во время поездки во Францию с родителями. Странно, что эти воспоминания у нее остались, хотя лиц мамы и папы она уже не могла вспомнить. Зря, все-таки, Гермиона стерла себе память, ни с кем не посоветовавшись, но теперь было уже поздно что-то менять, — да и этот фак, возможно, спас жизнь ее маленькой семье, пусть и такой огромной ценой.

— Сомневаюсь, что мне Поттер доверяет вообще хоть сколь-нибудь мало, — фыркнул Драко, — однако это не помешало ему со мной пооткровенничать, верно же?

Гермиона окинула его тяжелым взглядом, мысленно посылая к предкам, и свозь зубы прошипела:

— Он знает, что ты в курсе всех событий, ведь так? И, если не ошибаюсь, это именно ты надоумил Гарри штудировать литературу в поисках информации, так что, будь добр, прекрати неуместные шуточки в стиле Снейпа!

— Не истери, Грейнджер, поседеешь, — лениво обронил блондин, и Гермиона вспылила окончательно. Гнев кипящей лавой поднялся в ней из глубин тщательно закупоренных потайных мест в душе, и сейчас так хотелось выплеснуть на кого-нибудь беспричинную злость, долгое время сидевшую внутри нее из-за Гарри. Хотелось всего — наорать на Малфоя за надоевшую уже язвительность, может, даже побить, а потом пойти к Гарри и вытрясти из него всю дурь. С ума сойти можно, как сильно он не в себе, раз уже запросто водит дружбу с бывшим школьным врагом!

— Зачем ты здесь, Драко? — Гермиона мыслями была в библиотеке, рядом с Гарри, и сейчас, Мерлин, ей так хотелось оказаться на месте Рона и вытрясти из, черт его побрал, Поттера все, что он скрывает! Но она стояла посреди кухни с отколотой ручкой от чашки и смотрела на молчаливого Малфоя. Тот нехотя подбирал слова.

— Ну, чтобы ты знала, я добровольцем не вызывался — меня твой суженый чуть ли не за шиворот притащил. А перед этим хотел вдрызг напиться и заставить меня его домой тащить. И все из-за того, что он чересчур чувствительный мальчик, — последние слова он буквально выплюнул, и Гермиона второй раз удивилась его реакции. Услышанное не укладывалось в голове: Гарри хотел напиться в компании Драко? Нет, не зря она бросилась за помощью к Рону, ой не зря!

— Грейнджер, я, конечно, не советчик в этом деле, но ты бы с ним поговорила, а? — вмиг с Драко слетела всякая маска, и Гермиона увидела того растерянного испуганного юношу, с которым некоторое время делила комнату, боясь вновь оказаться в руках еще каких-нибудь негодяев. — Ему, вроде как, совсем плохо из-за того, что ты правду так долго скрывала. Он тебя боится теперь.

— Боится? — она даже подавилась нечеловеческой какой-то злобой. — Боится?! Меня? Драко, это уже слишком!

Гермиона развернулась, чтобы немедленно пойти к Гарри и все выяснить самой, но тут же себя одернула: она ведь пыталась целых три дня, и ничего не вышло. Гарри закрыт от нее на семь замков, и понять, что с ним творится, почти невозможно. Остается только строить предположения и ждать.

Девушка вернулась к столу и присела на короткие ножки стула. Ужасно чувствовать себя беспомощной, разбитой и одинокой, а ведь именно так она себя сейчас ощущала — брошенной.

— Зачем он так со мной, Драко? — еще неделю назад Гермиона до последнего твердила бы сама себе, что перед кем-кем, а перед ним она не станет плакать — и что же? — теперь ей не хватало сил даже на поддержание собственного достоинства. Да и какое тут может быть достоинство, когда она вывернута наизнанку до такой степени, что даже Гарри не может ей помочь справиться.

— Да ему попросту страшно, Гермиона, неужели не понимаешь? — неожиданно ответил Драко, садясь рядом с ней. — Он ведь теперь думает, что ты больше к себе никого подпустить не сможешь из-за психологической травмы и всего прочего! К тому же, у Поттера ведь синдром вечной вины, и теперь он считает, что твоя трагедия — отчасти его заслуга!

Гермиона даже не смогла ничего ответить, только открывала и закрывала рот в попытке что-то произнести. Слов не было.

Его заслуга? Гарри не может винить в этом себя, не может! Так вот, значит, как он думает — будто ей теперь неприятно! Не ему — ей! Мерлин, это катастрофа...

— Ненавижу его комплекс вины, — вдруг зло бросила Гермиона и сглотнула комок слез, подкативший к горлу. — Гарри просто ужасен.

— Ну, тут я даже спорить не буду, — хмыкнул Драко. — Я твердил тебе об этом целых шесть лет.

Гермиона покачала головой и решила все-таки наведаться к Гарри, чтобы убедиться в своих выводах.

Она только совершенно не ожидала застать его смеющимся. Для человека, четыре дня молчавшего в ее присутствии, Гарри смеялся так судорожно, словно хотел вернуть себе утраченные позиции. Смотреть на это было одновременно и радостно, и страшно.

— Гарри, ты... Все в порядке?

Он повернул к ней голову, и Гермиона заметила в уголках его зеленых ярких глаз слезы. Господи, да что же это...

Она подскочила к нему, взяла за руку и потрогала лоб — не дай Боже жар, — но Гарри перехватил ее пальцы и сильно сжал, так что девушка охнула.

— Скажи, — горячо зашептал он, сердце Гермионы резко ушло в пятки, — ты же полюбила бы меня, не будь я тогда тем мальчишкой, что предложил тебе дружить на первом курсе? Ты бы меня выбрала, не учись ты на Слизерине?

Она нахмурилась, всматриваясь себе миллионы печальных прожитых дней, — и не находила слов, чтобы ответить. Что на него нашло, и почему он вдруг спрашивает подобный бред? — Гермиона подумала, что его разум окончательно отказался принимать жестокую действительность, и уже испугалась, когда Рон рядом неожиданно уверенно заявил:

— Естественно, идиот, это же даже не обсуждается! Я себе представить не могу, чтобы она влюбилась в кого-то другого — это будет только в какой-то другой реальности, неправильной!

— Правда? — переспросил Гарри, словно у него не было своей уверенности, и словам друга он не доверял. Гермионе показалось, что ему просто важно услышать это от нее самой и понять, что они все еще не потеряли друг друга, а потому улыбнулась и накрыла его руку своей.

— Конечно же, правда. Я люблю тебя, Гарри, и никто и ничто этого не изменит.

Она снова повторяла за ним самые важные слова, которые остались в ее сознании незыблемыми правилами, и про себя усмехнулась — какой спиралью складывается их жизнь.

Взгляд Гарри потеплел, и он — впервые за все это время! — ответил ей взаимностью.

— Отлично, — шепотом произнес юноша. Гермиона чуть не задохнулась от его голоса. — Потому что, что бы там ни случилось, я тебя не отпущу, так и знай.

Она не смогла сдержать слез и заплакала, продолжая улыбаться. Гарри смотрел на нее и не отводил глаз, и ей представлялись целые галактики в его взоре, такие далекие и близкие одновременно, и это было просто чудесно — оказаться, наконец, дома.

Рон деликатно вышел, оставив их вдвоем, и теперь Гермиона ждала какого-то действия, реакции, фразы. Но Гарри просто сидел, смотрел на нее снизу вверх и молчал.

— Прости, — она едва расслышала его тихий шепот и хотела уже сказать, что все нормально, раз он снова рядом, когда Гарри вдруг встал и отпустил ее руку. Та безвольно упала вдоль ее тела.

— Что... — Гермиона открыла рот, но он вдруг поцеловал ее в лоб, совсем сбив с толку, и отстранился. Теперь она совершенно запуталась, отчего высохшие было слезы снова появились в глазах.

— Я не хочу, чтобы ты знала меня таким, — сухо объяснил Гарри.

— Каким — таким? — застывший гнев всколыхнулся со дна начавшего уже таять сердца. Гермиона не хотела слышать глупые отговорки и пустые обещания — она устала от этого! Оттого, что спустя столько времени опять чувствует себя никому не нужной и забытой, что вновь возвращается в тот кошмар и просыпается с криками, а его нет рядом, хотя он жизненно необходим, он — воздух, кислород, он — все!

— Я не могу... — заговорил Гарри, запнулся и, несмело отводя взгляд на книжные полки, продолжил. — Я каждую секунду готов взорваться, словно я бомба замедленного действия. Мне не хочется, чтобы ты вдруг поняла, какой я ужасный.

Объяснение, пусть и такое пространное и размытое, давалось ему нелегко, но Гермиона просто этого не замечала — ее одолевала злость, которую она никак не могла вышвырнуть в лицо Гарри. Если бы сейчас она сказала ему, что это так и он ужасен, тем самым подтвердив его опасения, Поттер снова с головой окунулся бы в собственноручно возведенное море вины. Поэтому она просто сверлила его взглядом, надеясь, что до него дойдет, каким дураком он сейчас выглядит.

— Я хочу, чтобы ты был рядом, Гарри, — наконец, сказала она, каждое слово прорывалось сквозь плотное кольцо совсем не приятных эмоций. — Чтобы я не мучила себя параноидальными мыслями, что теперь не нужна тебе с моим прошлым. Хочу, чтобы ты оставил угрызения совести другим негодяям, а сам начал нормально жить.

Гарри повесил голову на грудь и уперся взглядом в пол. Они снова вернулись в начальную точку. У Гермионы упало сердце.

— Видимо, в ближайшем будущем это ни мне, ни тебе не светит.

Она швырнула ему эти слова в лицо и, резко развернувшись, вышла из библиотеки, громко хлопнув дверью. Черт бы нас обоих побрал, Гарри Поттер!

— Герм, что опять случилось? — Рон сидел на диване в гостиной и пил чай в компании Драко — совершенно невообразимый дуэт! Последний вскинул на нее вопросительный взгляд, но плечи Гермионы уже содрогались от рвущих грудь рыданий, поэтому она поспешила наверх, в спальню, чтобы как следует выплакать там свое горе. Оба гостя не ринулись за ней — за что она была им благодарна — и, должно быть, пошли допрашивать Гарри.

Гермиона, давясь слезами, перешагивала через ступеньки и уже ни о чем не думала. Проходя мимо старой женской комнаты, где стояли кровати сестер Блэк, она услышала шорох и замерла. Мышь? Что-то звук слишком громкий и странный, как эхо.

Гермиона вскинула руку с палочкой и приоткрыла дверь, давая свету проникнуть в комнату.

И тут же прямо на нее из-за косяка свалилось что-то большое и тяжелое, больше нее. Гермиона упала на пол, оттолкнула это от себя и откатилась в сторону, тут же указывая палочкой на странное нечто. Она вскочила на ноги, повернулась, готовая отразить любые атаки, посмотрела вниз и...

Сердце заполнило собой всю грудную клетку, стало трудно дышать. На миг показалось, что она спит, и все это — кошмар.

На полу распласталось мертвое тело. Гарри.

Гермиона задрожала, упала на колени, тщетно стараясь прогнать навязчивый липкий ужас; мысли в голове кричали, что это неправда, но она не слышала, хотя пыталась поверить голосу разума изо всех сил.

Она не заметила, когда ее истеричные вздохи переросли в настоящий отчаянный крик — в ушах только стучало так, будто Гермиона была между молотом и наковальней. Ее трясло, сердце рвалось из груди, и все тело почему-то нестерпимо болело.

Это был Гарри, настолько настоящий, что казалось, словно это он и есть. Мертвенно-бледные губы, сжатые в тонкую линию, резкий подбородок с большой кровавой царапиной на нем, закрытые глаза за стеклами треснутых очков. Даже одежда была его — та, в которой он был во время финальной битвы. Гермиона отчетливо помнила каждую деталь в нем, потому что проживала эти мгновения едва ли не все ночи после них.

Гарри.

Безвольные руки и чуть приоткрытый рот.

Гарри.

Кровь на виске, грязные рукава куртки.

Гарри.

Уже неживое тело и все еще живые воспоминания.

Гарри. Гарри. Гарри!

Он вбежал на второй этаж уже после того, как Гермиона задохнулась от крика, и замер, едва заметил себя же. Девушка хотела отползти, но руки не слушались и тянулись к мертвому телу и хотели трясти его до потемнения в глазах, пока он не очнется. Инстинкты были сильнее ее, они брали вверх.

— Гермиона, нет, стой, — сквозь шум в ушах услышала она надтреснутый родной голос, а потом теплые руки Гарри с небывалой силой потянули ее на себя. Девушка сопротивлялась, и ему пришлось надавить.

Именно в этот момент мертвый Гарри исчез, распался на миллиарды клеток в плотном тумане, а через секунду собрался обратно, и Гермиона зашлась диким криком, отползая прочь.

Перед ней лежало ее собственное истерзанное тело.

______________________________________________________________

* Albus-Severus Potter — asp - в переводе с английского — змея

— Блин, Гарри, ты издеваешься? — выдал с порога Рон.

Гарри слышал, как Гермиона тяжело шагает по ступеням наверх; сердце тягостно сжалось в груди. Нет, он просто не может позволить ей быть рядом, когда его одолевают такие страшные мысли. Они облепляли разум, навязчивыми образами крутились вокруг одного только желания, и оно было настолько далеко от добродетели, что... Нет, не нужно Гермионе знать этого.

— Все же не так сложно, как ты себе накрутил, можно просто взять и...

— Нельзя, Рон! Каким бы простым это не казалось, это не так!

Друг насупился, подбирая выражения поприличнее. Малфой встал, опершись о дверной косяк, и смотрел на Гарри, как в школе, — с напускным отвращением.

— Давай я разжую, Поттер, — вздохнув, сказал он, — тебе и нужно-то было...

Услышать конец фразы Гарри не успел — со второго этажа донесся звук падающего тела и пронзительный крик Гермионы. Он сорвался с места, почувствовав, как сердце буквально выскочило из горла, забившись во рту горячей трепыхающейся плотью, оттолкнул Рона и Драко и взлетел по ступеням.

Сначала Гарри увидел только девушку — она на коленях подползала к чему-то, что из-за спины было не разглядеть, — а потом, кинувшись к ней, заметил его.

Точная копия его самого лежала на полу и явно была мертвой. Гарри подавил в груди испуганный вопль и потянул на себя упирающуюся Гермиону, но она так противилась и совсем его не слышала, что пришлось сильно надавить. Именно в этот момент его труп, на который он старался не смотреть, на глазах превратился в кошмар, мучивший его уже третьи сутки подряд.

Гарри выдохнул так резко, будто его ударили в живот железной булавой, и, одновременно с очнувшейся от паники Гермионой, отполз прочь. Нет, нет, только не это!

Фигура была скрючена и сломана в нескольких местах, руки закованы в цепи; крови так много, что даже и не разглядеть разорванную одежду, слабо прикрывающую бледное тело. Спутанные грязные волосы и прокушенные до крови губы, но такие белые, словно из мела. И столько ран, ссадин, переломов...

Гарри судорожно втягивал ртом воздух, цепляясь остатками ускользающего рассудка за ощущения теплого плеча живой Гермионы под своими пальцами — Боже, как трудно дышать! Грудь стянули точь-в-точь цепи на ее тощих руках, и рвало на куски не сердце — кожу, кости и плоть уже.

В легких не было воздуха, и он хватал его ртом, а потом вдруг услышал странный звук, надрывное рыдание, и осознал, что его издал он сам. Глаза не могли оторваться от нее — жестоко покалеченной куклы, некогда бывшей его Гермионой, и разум отказывался принимать то, что это иллюзия, ведь вот же она, хватается за его руки, как за спасительную соломинку и беззвучно открывает рот.

— Что случилось, Гермион... — Гарри краем сознания понял, что это Рон и Драко поднялись к ним, и теперь замерли, тоже увидев его страх.

Нет, Боже, нет, почему он видит ее ТАКОЙ?! Почему его жуткий кошмар вдруг стал болезненно реальным, и нервы отходили от тела с диким треском толстыми канатными тросами, и хотелось выть, кричать, чтобы почувствовать, что он не умер еще от страха. Гарри не мог отвести взгляд, она приковала его к себе, наверное, теми самыми цепями, что были на ее запястьях, и забрала дыхание.

— Святые Основатели... — выдохнул разом побледневший Рон — Гарри не видел его, только догадывался, что рыжий друг сейчас тщетно пытается найти палочку и убрать с его глаз ее.

Кажется, у него отнялись конечности — он не чувствовал ни ног, ни рук, с силой сжимающих хрупкие дрожащие пальцы Гермионы — Мерлин, вот же она, живая, а не та, что сейчас лежит на полу, заливая кровью все вокруг!

— Рид... Риддикулус! — выдохнул позади Малфой, и тело с мертвыми черными глазами, уставившимися прямо на юношу, с тихим вздохом растворилось в деревянных досках пола. Гарри вновь услышал сдавленное рыдание, словно вырванное из легких, и вновь понял, что оно принадлежит ему. Гермиона мелко дрожала рядом.

Крови больше нигде не было, но ему все равно казалось, что она повсюду, заливает пространство вокруг, добираясь до его пяток, ползет к рукам, чтобы окрасить и его с ног до головы. Вывернутые щиколотки до сих пор стояли у него перед глазами. Господи, на ней почти ничего не было, только пара грязных тряпок...

Кто-то поставил его и онемевшую Гермиону на ноги; он не чувствовал коленей и был готов снова упасть, но позади оказались лестничные перила, на которые можно было опереться. Воздух проходил через его легкие со свистом, словно с трудом — Гарри и сам начал понимать, что ему не хватает кислорода, и хочется теперь втянуть в себя как можно больше.

Гермиона, все это время молчавшая, просто подошла к нему и уткнулась носом в шею. Гарри обнял ее обеими руками, притянул к себе так сильно, будто хотел полностью растворить ее в себе или себя в ней. Сердце, заполнившее грудную клетку, теперь медленно сужалось до нормальных размеров, и это приносило боль. Было больно.

— Ну вы, ребята... Ну у вас и страхи! — выдавил Рон, Гарри услышал это на периферии сознания, всем своим существом сейчас пребывая рядом с хрупкой, совершенно беспомощной Гермионой, из последних сил обнимающей его за плечи. Она тяжело дышала ему в шею, бессознательно перебирая его непослушные волосы, и, кажется, тихо плакала. Гарри ничего не понимал, знал только, что она не умерла, что она вот — рядом, и можно почувствовать биение ее сердца где-то под ребрами, что ее слезы мажут ему щеки и шею. Гермиона тихо плакала, у нее тряслись руки, и Гарри крепко-крепко держал ее за плечи, то ли боясь, что она упадет, то ли хватаясь за нее сам, словно себе он уже не верил.

— Пойдемте вниз, — неуверенно позвал Малфой, и они с Роном отлепили Гарри от перил — он держал девушку и в ближайшее время был просто не способен отпустить ее куда-либо, поэтому она шла, обвивая его руками за шею.

Гарри трясло, и перед глазами все еще стоял этот образ, от которого почти темнел рассудок, и удержать его помогало только тепло пальцев Гермионы. Он и раньше видел это в своих снах, но материальное, живое воплощение самого большого страха стало, кажется, предельной точкой.

Нет, все. Он больше не справится самостоятельно. Ему нужна помощь.

— Пейте, оба, — голос Рона прозвучал в кухне, словно гром, и эхом отразился от стен. Гарри вздрогнул, протянул руку к стакану и залпом выпил содержимое. Огневиски обжег горло, пролился в желудок и выстрелил в голову, теплом окружая неясные страшные тени в сознании. Гермиона порцию не приняла, все еще цепляясь за Гарри, и он дрожащими пальцами поднес к ее губам свой стакан. Она послушно глотнула, тут же закашлявшись, но алкоголь сделал свое дело — девушка перестала трястись.

— Может, ей зелья дать? — недоверчиво спросил Малфой; Гарри заметил, как странно блестят его глаза и каким обеспокоенным он выглядит.

— Да, пожалуйста, — сипло произнесла Гермиона, — можно мне...

— После виски нельзя, — отсек Рон. Гарри кинул в его сторону тяжелый взгляд, на что друг ответил не менее строгим, и повел девушку из кухни.

На выходе он, все еще прижимая к себе Гермиону, обернулся.

— Спасибо.

Странный дуэт, сработавший сейчас так слаженно, кивнул, и Поттер удалился, оставляя их наедине с собственными размышлениями.

Она больше не дрожала и не плакала, но ему становилось все страшнее смотреть на нее, бледную и испуганную, потому что вновь вставала перед его глазами та, искалеченная и истерзанная, неего Гермиона, что пустым взглядом пробурила в его груди черную дыру.

Гарри завел ее в спальню и уложил на кровать. Гермиона все еще хваталась за его плечи, но уходить он и не подумал бы, ни сейчас, ни потом — никогда больше. Она улыбнулась одними губами, когда он прилег рядом, обвивая ее руками за плечи и талию, и уткнулся носом в шею, пахнущую лавандой и персиком. Ощущение было знакомым, родным и таким нужным, о котором он будто забыл в эти несколько дней.

Гарри вздохнул одновременно с Гермионой — она слабо гладила его по запястьям. Узел в груди постепенно ослабевал и пропадал вовсе от того тепла, что она дарила ему, страх отступал прочь. Становилось хорошо, он возвращался домой.

— Гарри... — шепнула девушка, и он прижал палец к ее губам.

— Шшш, все хорошо, Гермиона, теперь все хорошо. Спи, нам нужен отдых.

Она легко выдохнула — горячее дыхание коснулось его кожи, ее сердце под его руками несколько раз взволнованно стукнуло в грудную клетку.

Гарри закрыл глаза, сосредотачивая свое внимание на размеренном биении жизни в его руках, а не на страхах, что мучили его, и, наконец, успокоился. Уйти не было ни сил, ни желания, ни, как оказалось, возможности. Нет, никогда больше такой ошибки он не допустит.

* * *

Рон и Драко все еще были в кухне, когда Гарри спустился, оставив Гермиону беспокойно ворочаться на кровати. Он мысленно сделал себе пометку вернуться к ней раньше, чем она проснется — заставлять ее думать, что она снова одна, ему не хотелось.

— Спит? — первым делом поинтересовался Рон и, дождавшись утвердительного кивка, протянул стакан. — Там вода с настоем от мамы, не виски. Пей.

Гарри послушно опустошил емкость — в голове прояснилось.

— Мне кажется, что я море переплыл, — поделился он. — Аж дышать трудно.

— Неудивительно, — хмыкнул Малфой, и Гарри впервые за все время внимательно его осмотрел: такой гаммы эмоций, какую он увидел на лице аристократа сегодня, он не видел никогда, даже при суммировании всех их в течение шести лет учебы.

— Ты изменился, Малфой, — задумчиво изрек Гарри, но блондин даже ухом не повел.

— Ты тоже, и это пугает.

Когда юноша не обратил внимания на выразительную интонацию, он повторил.

— Ты не понимаешь, Поттер? Ты меня пугаешь! Твой боггарт такой реальный, что...

— Оставь мои страхи при мне, — огрызнулся Гарри, но Малфой его одернул.

— Нет, ты послушай: та Гермиона была точь-в-точь такой же, какой ее помню я, те же царапины на руках, те же вывихи, выражение глаз такое же. Только одежды на ней было больше, но...

— Прекрати.

Это сказал не Гарри — Рон, смотрящий на юношу. Того скрутило по новой и едва ли не вывернуло наизнанку, когда Малфой заговорил. Кровь снова прилила к лицу, и стало нечем дышать, поэтому он хватал ртом воздух, пытаясь урвать порцию кислорода.

Гермиона. Гермиона. Гермиона.

Он думал, что его страхи преувеличены — не может все быть так плохо, — но их эмоциональная связь стала уже такой крепкой, что, видимо, в какой-то момент он ухватил ее мыслеобраз, и это переплелось с его страхом.

Кукла. Сломанная, никому не нужная кукла. Мертвые глаза и испещренное ранами тело.

Вот откуда многочисленные оставшиеся синяки, которые он видел в доме Билла и Флер последний раз. Не от побоев.

— Поттер, слушай, ты не так понял, — замялся Драко. — У меня были такие же раны, это нам всем доставалось, а не только ей.

Гарри медленно повернул голову, поднимая на него тяжелый взгляд — в глаза словно насыпали песку. Он что, говорил вслух?

Малфой кивнул, подтверждая его мысли — или уже слова?

— Это не было жутко больно, Снейп быстро нас обратно чинил. Смотрелось просто ужасно, и все.

— Всем доставалось, говоришь? — голос Гарри сломался на середине фразы, и он стал шептать. — Только ни над кем другим не надругались трое ублюдков.

Рон чертыхнулся, быстро отворачиваясь, и Гарри отстраненно подумал, что его слова просто подтвердили подозрения Уизли, и друг знал на самом деле, с чем он не мог смириться.

— Эти ублюдки много магловских девушек изловили ради своих прихотей, знаешь ли, — выплюнул Драко, и Гарри задохнулся от возмущения.

Слов не было.

Рон тяжело дышал рядом, облокотившись на кухонный стол, Гарри закрыл глаза, сосредотачиваясь только на том, что Гермиона сейчас в безопасности, с ним, и все не так плохо. Драко удовлетворенно хмыкнул, очевидно, довольный своей бомбой.

— Благодари Бога, что Гермиона цела и невредима. Все могло быть гораздо хуже.

Гарри с удивлением обнаружил себя внемлющим словам бывшего врага, словно тот был пророком. А потом вдруг пришло осознание собственной слепоты, глупости и эгоизма — вот так внезапно и сразу.

И все встало на свои места.

— Знаешь, Драко, — заговорил Гарри спустя минуту, привыкнув к своему новому внутреннему мироощущению. — Не думал, что дойдет до такого, но я рад, что ты вправил мне мозги.

К чести Малфоя, тот не выглядел сильно удивленным.

— Обращайся, Поттер.

Он кивнул и, каким-то образом почувствовав, что Гермиона наверху просыпается от беспокойства, пошел к ней.

Когда он выходил, Рон, сам себя проклиная, хвалил Малфоя за его дерзкую прямоту.

* * *

Она проснулась, солнце перевалило за полдень: солнечный свет слабо лил через неплотные светло-зеленые шторы, касаясь щеки теплыми пальцами. Гермиона откинула голову назад, заметила спящего Гарри и улыбнулась. Его руки крепко обвивали ее за талию, так крепко, словно он боялся отпустить ее даже во сне. Он был расслаблен, лицо спокойное, словно ничто его не тревожит. Может, все, наконец, закончилось, подумала Гермиона.

Было страшно: вдруг все ей привиделось, и сейчас она проснется на пустой кровати, и Гарри снова не будет рядом. Девушка ущипнула себя за руку, тут же тихо ойкнув: нет, не сон.

Она все еще видела искалеченную фигуру себя, высматривающую в ней все потаенные страхи, все еще помнила рыдание Гарри, невольной птицей вырвавшееся наружу, как он трясся рядом с ней под мертвым взглядом собственного самого большого страха. Неудивительно, что Гермиона стала свидетелем именно этой сцены: она знала его сокрытый ужас — это проскальзывало в зеленых глазах каждый раз, когда он смотрел на нее.

Странно, но сейчас, прислушавшись к себе, Гермиона поняла, что прошлые мучения остались в памяти рядом с воспоминаниями о войне и смерти близких, и теперь она могла смотреть на свое отражение в темном оружейном зале уже без того ужаса и холода в запястьях. Наверное, так и должно было быть: со временем все ушло бы, являя собой уже тени прежних страданий. Гермиона понимала это, только никак не могла поверить, что сейчас ей помог боггарт Гарри, вывернув наружу кошмар, сковавший ее эмоции, выплеснув страх волной, заставив его тяжелым осадком осесть на пол и раствориться вместе с собой. Это должно было продолжаться месяцы, возможно — годы, но один случай — и все исчезло.

Гермиона улыбнулась своим мыслям: кажется, они действительно спасли друг друга, хоть еще и не известно, как Гарри отреагирует на это.

Он вздохнул во сне и развернулся на спину, увлекая Гермиону за собой. Она удивленно ахнула — его руки сцепились на ее животе замком и не давали извернуться.

— Не знал, что ты такая тяжелая, — услышала девушка сиплый сонный голос — Гарри смеялся. Улыбка осветила ее лицо: она скучала по его смеху едва ли не больше, чем по его рукам.

— На моих плечах лежит тяжелый груз, — отпарировала Гермиона. — Мне приходится воспитывать героя целого магического мира, а это, знаешь ли, непосильная ноша.

Гарри фыркнул ей в волосы и перевернул на спину, сам пристраиваясь сбоку. Зеленые глаза подслеповато щурились, но она видела, как потеплел его взгляд, и это разительное изменение обрадовало ее.

— Действительно, тяжкий труд! — язвительно произнес Гарри и умолк, всматриваясь в ее лицо. Глаза, нос с веснушками, бледный лоб и покрытые едва видным пушком мягкая кожа щек — точь-в-точь кожица персика. Вскоре, будто насладившись ею, он остановился на губах, неуверенно потянулся к ней. И тут Гермиона заплакала.

Гарри удивленно смотрел, как ее глаза заполняются слезами, а потом они переливаются и текут к вискам.

— Из... Извини! — всхлипнула девушка, шмыгнув носом ему в шею. — Извини, пожалуйста, я не хотела!

— Не хотела чего?.. Герм, ну что ты? — Гарри стер ее слезы одной рукой — стало тепло, и мокрые дорожки вмиг высохли. Он так и не отвел пальцы, когда она успокоилась.

Гермиона пребывала в таком смятении... Вдруг разом исчезла необходимость закрываться от всего мира и от него пустой маской, спало напряжение, все эти дни держащее в узде нервы, стали казаться дурным сном прежние страхи потерять его — как, как она могла подумать, что он оставит ее одну? Облегчение, внезапно накрывшее с головой, вытолкнуло на поверхность сознания всю застарелую слабую боль, и вот — захотелось полить слезы.

— Ну успокойся, успокойся... — шептал Гарри, ловкие пальцы гладили волосы, едва касаясь головы. — Наверное, тебе нужно поплакать.

Гермиона слабо кивнула, подставляя лицо робким ласкам, и закрыла глаза. Внутренняя стенка век отпечатала скрюченную фигуру Гарри на полу, замершую в удушливом крике. Она вздрогнула, и юноша это заметил.

— Что такое?

— Просто все это... — Гермиона не смогла подобрать слов и беспомощно водила взглядом по его лицу. — Все это кажется таким... ненастоящим. Я столько боялась и переживала. Думала, нам понадобится столько времени, чтобы смириться. Я даже... думала даже, что ты уйдешь, — последнее слово она произнесла едва слышно, будто боялась, что оно станет правдой, скажи она его чуть громче.

— Уйду? — переспросил Гарри. Брови потерялись в густой челке. — Нет, что ты такое говоришь, я никуда не собирался...

— Ты на меня смотреть боялся, Гарри, — отчеркнула Гермиона, сердито тряхнув головой. — Что я могла думать? Мы и парой слов за три дня не перекинулись, ты все время пропадал в библиотеке. Мне стало казаться, что я тебе... что я...

— Что? Неприятна мне? — она стыдливо кивнула, пряча глаза, и услышала, как Гарри резко выдохнул. — Герм, я бы никогда... мне бы никогда такого...

— А что мне оставалось думать? — она вывернулась из его объятий, упираясь ладонями ему в грудь. — Ты на меня не смотришь и не говоришь со мной, все мои попытки хоть как-то до тебя достучаться оказываются бесполезными — тебе словно безразлично, что с нами происходило в эти дни. Словно я совершила что-то ужасное, за что ты меня простить не можешь, словно я... грязная!

Гарри резко замотал головой, а на последнем слове, которое она буквально выплюнула, он задохнулся. Гермиона все еще не смотрела в его сторону и не могла видеть, какая буря эмоций одолевает его, абсолютно в противовес недавней пустой маске на его лице.

— Послушай меня, — он тряхнул ее за плечи, заставив поднять глаза, и девушка ахнула — Гарри перекосило от шока, он чуть не задыхался. — Ты не понимаешь, Герм, я не хотел, чтобы ты знала меня таким!

Она не успела ничего сделать, как Гарри соскочил с кровати и опрометью кинулся в ванную комнату. Тут же девушка услышала звук льющейся воды в раковине.

Гарри стоял, уперевшись руками в обод тумбы и, когда Гермиона вошла, тихо прикрыв за собой дверь, поднял на нее глаза. В них плескалось что-то такое чужое и не его, что на секунду она усомнилась в своих выводах. Еще не отпустило?

— Что тебя так пугает, что ты не можешь рассказать даже мне? — спросила Гермиона, внутренне ожидая мучительной развязки. Гарри покачал головой — взгляд стал колючим, жестким и каким-то раненным.

— Я все время думаю о том, как нахожу их и убиваю, — заговорил он, голос ломался, словно ему снова пятнадцать. — Кого Авадой, не сдержав гнева, кого пытаю до безумия. Иногда я представляю, что у меня в руках нож, и я бросаюсь на них с криками и поочередно режу им всем горло или втыкаю прямо в сердце. Хотя какое у этих ублюдков может быть сердце.

Он хмыкнул, взглянув на девушку в зеркале. Гермиона замерла, и каждая клеточка ее тела застыла в немом ужасе оттого, какой страх она за него испытывала. Гарри почти шептал, наверняка чувствуя стыд за свои мысли, но разве могла она винить его за такое?

Гермиона всегда считала его самым чистым и бескорыстным человеком из всех, кого она знала, и, порой, сама боялась оттолкнуть его своими помыслами — те были далеки от добрых еще в школе, а после Малфой-мэнора она вообще отчаялась найти в себе хотя бы остатки прежних чистых чувств.

Она не знала, что сказать и как успокоить его. Ведь это Гарри всегда был тем, кто находил правильные слова, даже когда казалось, что больше ничего нет, Гарри мог мгновенно привести в порядок хаос в ее душе, только взяв за руку. Это он был тем светом, за который она все время держалась, Гарри — не она. Гермиона иногда думала, что со своими мыслями не достойна его, такого чистого и искреннего.

— Я не хотел, чтобы ты узнала, что за грязь во мне скопилась, — прервал он гермионины мысли, и она тут пришла в себя.

— Что ты такое говоришь! — закричала она, напугав его силой своих эмоций. Гарри обернулся к ней, и Гермиона вмиг преодолела разделяющий их метр, крепко схватив его напряженные руки.

— Ты, только ты, слышишь? — запальчиво начала она — слова не шли, и ей не хватало их, чтобы выразить всю гамму чувств, что охватила ее. — Всегда это был только ты, Гарри, кто дарил мне надежду на будущее, кто поддерживал меня тогда, когда казалось, что выхода нет! Ты меня вытаскивал и спасал, и там, в мэноре, я только благодаря тебе держалась! Не смей говорить, что в тебе грязь, слышишь? Ты — самый чистый человек, которого я знаю. Единственный.

Он смотрел на нее и, кажется, совсем не верил ее словам, потому что взгляд оставался пустым и невидящим, но Гермиона тряхнула головой и чуть ли не с отчаянным криком, невольно вырвавшимся из груди, прижалась в нему, зарываясь пальцами в мягкие волосы, сжимая руками так сильно, что могла бы слиться с ним.

— Гарри, ты не понимаешь, что значишь для меня, да? — шепнула она ему на ухо, и Гарри, как маленький, покачал головой. Гермиона вздохнула, чуть ослабив хватку, и провела губами по колючей щеке. — Ты все для меня. Ты тот, кто заставляет меня идти дальше, даже когда выхода, кажется, не остается.

Гарри выдохнул, отстранился от нее и заглянул в глаза. Девушка увидела в его взгляде все то же неверие и обреченность.

— Я изнутри сгораю оттого, что не могу справиться с ненавистью. Какой тут может быть выход, Гермиона?

Она чуть улыбнулась, уже зная ответ на этот вопрос, потому что он тоже мучил ее все эти дни, не давая покоя.

— Выход всегда есть, милый. Для нас это — оставить прошлое в прошлом, — Гарри замотал головой, не соглашаясь, не смея согласиться с ней, но Гермиона поцеловала его в щеку, разом выбив другие мысли, кроме теплого касания своих губ. Он резко выдохнул, и слабая тень улыбки мелькнула на его лице.

— Выход — быть друг у друга. Поддерживать друг друга. Любить. Выход, Гарри, это жить дальше. Разве не ради этого мы выиграли чертову войну? Чтобы все могли жить дальше.

Гарри хмыкнул, и Гермиона, наконец, увидела теплоту в его взгляде.

— Девочка моя, эту чертову войну я не выигрывал ради всего прогнившего мира. Некоторые люди, конечно, считают меня альтруистом до мозга костей, но на самом деле я эгоист. И все, что я когда-либо делал — не ради мира во всем мире, — он обнял ее, притянув к себе, и вжался губами в шею. — Ради тебя. Только ради тебя.

Гермиона улыбнулась, чувствуя, как в груди теплеет, и попыталась разглядеть его лицо, но Гарри терся носом об ее щеку, и она видела только беспорядочно торчащие во все стороны черные волосы. Он вдруг замер, прикрывая глаза и вдыхая аромат ее волос, и Гермиона скорее почувствовала, чем услышала, его жаркий шепот.

— Выходи за меня замуж, Герм.

— В чем дело, Гарри?

Рон и Драко сидели в малой гостиной на втором этаже и, видно, активно спорили перед тем, как их отвлек от этого занятия вошедший в комнату юноша. Он плюхнулся в кресло и, не говоря ни слова, прилевитировал себе заварник и чашку.

— Хорошо, что вы оба не ушли, — сказал он после глотка обжигающего чая. — Хотя это странно. Почему гостиная до сих пор цела?

Малфой переглянулся с Роном, прежде чем осторожно поинтересоваться, что случилось. Гарри имел весьма растрепанный вид и будто не мог усидеть на месте, но сам этого вообще не замечал.

— Нет, ничего, все вроде нормально, — заявил он, отмечая, что голос бодрее, чем должен быть. — У меня разногласия с Гермионой, вот и все.

— Где она?

— В спальне. Наверное, пытается понять, что со мной не так, раз я на роль ее мужа не подхожу.

Реакция присутствующих была вполне ожидаемой.

— Что? — Рон чуть не вскочил с кресла. — Вы задумались о свадьбе?

Малфой заинтересованно подался вперед, заглядывая в пустой гаррин взгляд.

— Ты не хочешь на ней жениться? Поттер, ты сумасшедший?

— Почему же, хочу, — ответил Гарри, все еще витая где-то в своих запутанных мыслях. Он до сих пор не мог поверить, что завязал этот разговор. — Я сделал ей предложение.

Оба его неожиданных друга откинулись обратно в кресла.

— Ну что сказать, рановато, конечно, — пожал плечами Рон. — Но вы себе не изменяете.

— Ты должен мне галеон, Уизли, — лениво добавил Малфой. Гарри смотрел на них и не знал, смеяться ему над ними или плакать над собой.

— Она мне отказала.

В этот момент взгляд Рона ничем не отличался от шока на лице Драко.

— Что?! — переспросили оба в один голос, и Гарри снова подивился, когда это эти двое успели так сойтись.

— Гермиона сказала мне «нет», — повторил он, фраза получилась куда более радостной, чем должна бы быть.

Драко нашел свой рассудок первым.

— А... Она объяснила, почему нет?

Гарри, с большим нездоровым интересом разглядывающий картину на стене — там были охотники, загнавшие дичь в тупик, — не сразу сообразил, что вопрос адресован ему. Он вообще сейчас не мог на чем-то сосредоточиться, и мысли крутились вокруг гермиониного отказа.

— Не объяснила. Ну, может, попыталась. Я ушел.

На Рона было смешно смотреть: веснушки стали такими отчетливыми на бледной коже щек, что казалось, будто весь он только из них и состоит.

— Почему ты не дождался ответа? — спросил друг с нажимом. Гарри пожал плечами.

— Она уже ответила мне. Я не дурак, чтобы спрашивать второй раз.

— А надо было, — неожиданно бросил Малфой. Поттер с удивлением перевел на него взгляд. Сейчас ему казалось, что на все происходящее он смотрит через какую-то призму, стекло: события идут, люди говорят, но все это его не касается. Неужели его так выбил из колеи отказ Гермионы?

— Почему, когда я говорил, что ты идиот, мне мало кто верил? — ворчливо спросил Малфой. Рон поперхнулся и, пересиливая себя, что-то буркнул. Глаза Драко полезли на лоб. — Я тоже шокирован, что ты со мной согласен.

Рон покраснел до самых ушей, и Гарри, не сдержавшись, рассмеялся. Друг, видимо, сам чувствовал себя до ужаса некомфортно, едва ли не впервые в жизни имея с аристократом одинаковое мнение.

— Прекрати ржать, идиот, — ругнулся он. — Между прочим, это у тебя проблемы, а не у нас.

— У меня? — брови Гарри полезли на лоб, он даже выпрямился в кресле. — Что я сделал? Гермиона ясно сказала мне «нет»! У меня есть гордость, я не могу...

— Мозгов у тебя нет, — бесцеремонно отрезал Малфой, Гарри даже поперхнулся. — Хватит строить из себя обиженного ребенка, Поттер. Гермиона ничего не делает просто так, у нее на все есть свои причины. Ты должен пойти к ней и спросить еще раз, почему она тебе отказала.

— Уж точно не потому, что она тебя не любит или любит не настолько сильно, чтобы выходить за тебя, или еще по сотне дурацких женских причин, — добавил Рон со знанием дела. Гарри почувствовал себя жутко не просвещенным, но признавать сей факт не хотелось. Герой войны не может победить свою робость — новость на тысячу галеонов, первая полоса ей обеспечена!

Он кивнул и, все еще ощущая себя не в своей тарелке от недавнего ответа девушки, которая непременно должна бы стать его женой, пошел к ней выяснять отношения. И кто виноват в его ошибках?

Гарри услышал синхронное «Идиот» из гостиной, когда уже закрывал за собой дверь.

— Я рад, что хоть здесь наши мнения совпадают, Уизли, — донеслось до его слуха. — Взрослеешь на глазах.

— Заткнись, Малфой.

Гермиона сидела, скрестив по-турецки ноги, и пыталась читать. Гарри застрял в дверях, не зная, куда себя деть.

— Можно войти?

Она обернулась, и юноша заметил растерянный взгляд и такой же, как у него, слегка удивленный происходящим вид. Гермиона улыбнулась чуть дрожащими губами.

— Это ведь твоя спальня, Гарри. Конечно, входи.

Он пересек комнату и неуверенно устроился на краю кровати, нервно подминая под себя плетеное одеяло. Задать вопрос напрямую почему-то не хватало смелости, хотя они только недавно пережили самую откровенную жестокую правду Гермионы, и это должно было лишить их собственных внутренних барьеров совсем и навсегда.

— Гарри, ты, наверное, думаешь, что я не хочу этого, — первой заговорила девушка, и он весь подтянулся. — Это не так. Я хочу стать твоей женой, хочу, чтобы у нас была семья, хочу воспитывать нашего сына. Просто... это было слишком неожиданно.

— Неожиданно? — переспросил Гарри. — Понятно. Ты, может, думала, что я найду себе другую девушку и на ней женюсь, а ты для меня так, интрижка? Или, может, семь лет — еще слишком короткий срок, и нам стоит подождать еще годиков двадцать?

Гермиона замотала головой, откидывая назад непослушные пряди — в этом движении было столько внутреннего порыва, что Гарри даже подивился.

— Нет, конечно же, я так не думала. Просто мне этот шаг кажется слишком быстрым, — он открыл рот, чтобы возразить, но Гермиона прижала палец к его губам, заставив дослушать. — У нас еще столько лет впереди, милый. Ты сейчас растерян и не знаешь, куда себя деть, и это вполне естественно, ведь ты столько пережил за этот год. Всю свою жизнь ты был занят одной целью — убить Волдеморта. И теперь, когда твоя миссия выполнена, ты вроде как потерял свой ориентир, остался без якоря. Я люблю тебя больше жизни, но мне бы не хотелось занимать место твоей жизненной цели. Я хочу быть твоей женой, а не стержнем, на котором все будет держаться.

Гарри нахмурился, сцепив пальцы рук, закусил губу. Она говорила такие очевидные вещи, но в то же время то, чего сама не могла в нем понять. Как же объяснить ей?

— Но ведь ты уже мой якорь, — возразил он наконец. — Ты тот человек, ради которого я живу.

— Да, Гарри, но цель и судьба не одно и то же. Ты ведь хотел пойти в Правозащиту, доучиться в школе, стать кем-то в этой жизни, на кого не посмеют вешать ярлыки за прошлые победы. Я хочу, чтобы ты осуществил все, что задумал, стал тем, кем хотел бы стать. Если сейчас мы поженимся, то у тебя появятся заботы и обязательства, даже несмотря на мои уверения, что все в порядке. Ты не сможешь посвятить себя достижению мечты. Я не желаю быть балластом на этой твоей дороге.

— Чего же ты хочешь? — Гарри чувствовал, что запутался и теряет смысл, а еще — что он начинает злиться, но Гермиона со своей чертовой рассудительностью этого, кажется, не замечала.

— Хочу, чтобы ты нашел себе цель в жизни и стремился к ней. У меня тоже появятся свои цели, и я буду помогать тебе, а ты мне. А потом, когда придет время, мы станем семьей.

Он поджал губы, совершенно сбитый с толку. Эта ее логическая составляющая в каждом вопросе просто выбивала из колеи! Гарри больше всего раздражало то, что она в большинстве случаев права, хотя ее прагматизм бесил порой невероятно!

— Черствая женщина, — буркнул он, подбираясь к Гермионе. Она испуганно пискнула, заваливаясь на спину, так, что юноша навис над ней.

— Ты меня убиваешь, милая моя недотрога, — прошептал Гарри, чувствуя, как закипает в нем кровь. Гермиона робко улыбнулась и провела пальцами по отросшей щетине на его скулах. Не впечатленный этим, он фыркнул ей в шею, а затем прижался к губам в волнительном долгом поцелуе, о котором мечтал, кажется, всю эту затянувшуюся эпопею со своими страхами.

* * *

Гермиона почувствовала гаррины руки на шее и животе; пальцы мягко провели по коже, вызывая приятную дрожь, а его губы требовательно прижались к ее. Неожиданно он отстранился.

— Думаю, нам стоит пойти к Рону и Малфою, пока они не убили друг друга, — жаркий шепот чиркнул по уху, заставляя жмуриться.

Гермиона часто дышала, наверстывая упущенный кислород.

Что это только что было? Идти ей никуда не хочется и не можется: ноги ватные, руки не слушаются, сердце из груди готово выпрыгнуть. Несомненно, он еще не целовал ее так... жадно, так дерзко, сильно, смело, так, что хочется продолжения.

Она крепко-крепко зажмурилась, проверяя, на месте ли душа, и только потом открыла глаза, видя перед собой немного смущенное лицо Гарри. Он не знал, куда деть руки, и гладил ее по гладким волнам волос.

— Я не против того, чтобы остаться здесь, — сказала она, вполне серьезно полагая, что только что испытала не самое большое потрясение, и поцелуи Гарри сулят еще море таких мгновений.

Он не ответил — опустил взгляд, мазнул ее по щеке и встал с кровати. Гермионе мгновенно стало одиноко.

Гарри улыбнулся ей и вышел в ванную, тихонько прикрыв за собой дверь, оставив ее наедине со своими вопросами без ответов.

Видимо, полная гармония и взаимопонимание им пока не светит.

Гермиона полежала пластом несколько минут, приходя в себя, а потом со вздохом поднялась, чтобы проверить, цел ли еще дом после Рона и Драко. Те сидели на втором этаже, и вид первого явно указывал на то, что окажись девушка между ними на пять минут позже, и он применил бы силу.

— Я не виноват, что твоих мозгов хватает только на то, чтобы успокаивать Поттера, — спокойно вещал Драко, попивая что-то в стакане. Гермиона подозревала, что там не чай. — Найти себе работу может даже тролль.

— Только вот ты почему-то до сих пор отдыхаешь, — отпарировал Рон, едко стреляя глазами в сторону блондина. — Денег у вашей семейки почти не осталось, так что не прикрывайся наследством. Ты в точно таком же положении, что и я.

— Ошибаешься, Уизли. У нас очень разные ситуации, и тебе, мой недалекий друг, повезло гораздо больше.

— Это еще почему? — Рон пропустил мимо ушей странное для Малфоя обращение, что удивило и Гермиону.

— Потому что ты герой войны, — ответила вместо аристократа она. Два собеседника оглянулись на нее, словно только заметили. — Для тебя сейчас открыты много дверей, ты желанный гость во всех организациях, мало-мальски читающих газеты, а таких в нашей стране миллионы. Тебе не нужно доказывать свою невиновность или проходить дополнительную проверку при устройстве на работу. А такие, как Драко, вынуждены ждать, когда волна недовольств спадет, и люди смогут увидеть не только черную метку на руке человека, а его истинные качества.

Рон выглядел сконфуженным и удивленным. Девушка вздохнула на его вопросительный взгляд и присела на край кресла, в котором был Драко, чуть улыбнувшись ему.

— То есть, ты тоже не можешь прийти в Министерство и просто сказать: «Меня зовут Гермиона Грейнджер, я героиня войны»? А как же твоя мечта о докторской по трансфигурации?

— Ну, пока что мне придется ждать своего часа, потому что наличие метки лишает меня даже сомнительной привилегии в мою пользу. Обидно, но что поделаешь.

— Если что, всегда можно ткнуть бюрократов носом в свидетельство о браке с нашим всеобщим национальным героем, чтобы они заткнулись, — съязвил Драко, на что Гермиона только покачала головой.

— Если мы поженимся, у нас будет не бумажка, а магический союз и соответствующая регистрация, — вдруг сказал Гарри от дверей гостиной, чем напугал всех троих. Он стоял, прислонившись в деревянному косяку, и его глаза странно блестели, когда он смотрел на Гермиону. Девушка вновь почувствовала узел, закручивающий в груди нервные окончания и заставляющий кусать губы.

— О, и я только что вспомнил, что Гермиона в таком случае станет леди Поттер.

— Ты лорд? — Драко изогнул бровь в лучшей манере мастера зелий. — Ах, да. Твой отец.

Гермиона подошла к Гарри и обняла, положив голову ему на плечо. Он обвил ее руками за талию и спину, притягивая еще ближе, поцеловал в лоб. Нет, все-таки гармония между ними почти совершенная.

— Эй, Рон, сходишь со мной в Гринготс? Давно пора бы это сделать.

— Хочешь заявить свои права на титул? — засмеялся Уизли. — Тогда будь готов разбираться с бумажной волокитой и каким-нибудь семейным гоблином, который хранил верность твоей семье вплоть до твоего появления в банке в качестве лорда.

— Такое может быть? — Гарри был удивлен, но, к своей чести, не побледнел, как это бывало в школе, когда на него вешали еще одно превосходство в чем-то над остальными. Гермиона поцеловала его в щеку, и он обратил на нее внимание.

— Сходи и узнай, милый. Рано или поздно тебе нужно будет с этим разобраться.

Гарри кивнул, все еще выглядя растерянным. У нее мелькнула мысль, что еще каких-то привилегий он не ожидал, а первоначально собирался в банк с какой-то другой целью.

Когда они с Роном покинули дом, обещав быть к ужину, Гермиона обнаружила себя наедине с Драко. Был уже вечер, солнце плавно опускалось за горизонт, и спать совсем не хотелось.

— Оставайся в гостях, Драко, — сказала она блондину, пока они в молчании пили чай и читали. — Комнат свободных много, компании у нас почти никакой — и мне, и Гарри будет приятно, если ты станешь нашим гостем.

Он поперхнулся напитком, и Гермионе пришлось хлопать его по спине, прежде чем он пришел в себя и смог ответить.

— Вы меня поражаете. Сначала Поттер зовет на чай, теперь ты вообще предлагаешь остаться. Вам жизнь совсем неинтересна стала? Вот только недавно мне так не казалось.

Гермиона улыбнулась, пораженно замечая, что боггарт Гарри видела только этим утром — а сейчас чувствует себя умиротворенной и почти счастливой.

— Я знаю, что тебе одиноко, Драко, — сказала она и, заметив промелькнувшую на лице аристократа печаль, поняла, что права. — Мне было бы приятно, если бы ты остался в этом доме. И в нашей жизни.

На Драко было смешно смотреть: впервые Гермиона видела его настолько растерянным и удивленным, что он не смог совладать со своими эмоциями. Она решила еще поднажать.

— Нам грустно вдвоем. И я знаю, что Гарри хотел бы, чтобы в доме было как можно больше близких ему людей. Так легче справляться со всей этой послевоенной хандрой и грустью по погибшим. Некоторое время с нами жили Рон и Луна, а еще Джинни и Невилл, но им нужно помогать дома, да и после смерти Фреда миссис Уизли чувствует себя неважно. Так что я не могла настаивать на том, чтобы они задержались, хотя знала прекрасно, как тяжело было Гарри, пока их не было здесь.

Драко смотрел на нее с интересом, и Гермиона задалась вопросом: а понимал ли он, что жизнь героя не настолько сказочна и прекрасна, как думают многие?

Она знала, что семье Малфоев приходится труднее, чем остальным; сейчас они практически изгои в обществе, и жизнь их не балует, несмотря на бывшее большое влияние. От прежнего лоска остались только жалкие воспоминания, но Драко держался хорошо и независимо, и Гермиона радовалась, что он такой, какой есть: гордость не позволяла ему гнуть спину перед лицом трудностей. И в то же время ей было жаль, что он не дает помочь себе.

Она пыталась узнать, что с ним и где он, когда война только закончилась, но Драко не отвечал ни на одно ее письмо, и девушка уверила себя в том, что он не примет ничью помощь.

Теперь он сидел прямо напротив нее и выглядел пораженным и — да, она не ошиблась! — даже радостно-удивленным такой ее речью. Оставалось надеяться, что теперь он примет протянутую ему руку.

— Мы с Поттером имеем разные взгляды на жизнь, Гермиона, — он попытался отвадить ее от задуманного последний, кажется, раз. — И не забывай, что мы все еще враги, какие бы события между нами не пробежали.

— Ой, оставь эти пустые отговорки кому-нибудь другому, — отмахнулась Гермиона. — Я, если ты не забыл, была рядом с вами на протяжении шести лет, и знаю тебя лучше, чем ты думаешь: на деле ты не ненавидишь Гарри, и он тоже не испытывает к тебе жуткой неприязни. Вы, мальчики, просто убедили себя и всех вокруг, что являетесь врагами. Но детство кончилось, пора забыть прошлые обиды.

Драко открыл рот, потом задумался и закрыл его. Снова открыл, но опять ничего не произнес. Гермиона с удовольствием наблюдала за движением мысли в его голове. У него не было ни единого шанса отвертеться, и внутренне девушка уже поздравила себя с победой.

— Я собираюсь чистить картофель к ужину. Поможешь?

Ему ничего другого не оставалось, кроме как согласиться.

Так Драко Малфой поселился на Гриммо 12 вместе с Гермионой, «чертовым Поттером» и вскоре вновь присоединившимся к ним «Уизли-не-будь-идиотом» и Луной.

Жизнь входила в такую непривычную спокойную колею.

Ракушка была такой же, какой она ее помнила: светлый уютный дом небольших размеров, с пола до крыши пропитанный теплотой и любовью. Этот дом нравился ей гораздо больше бывшего особняка Блэков, и она вполне серьезно ожидала, что вскоре они с Гарри переберутся в фамильный дом Поттеров, внезапно оказавшийся наследством Гарри вместе с еще одним сейфом, открывшимся ему по достижении им совершеннолетия.

Его родители были действительно богатыми людьми и состоятельными в магическом аристократическом обществе, судя по размеру денежного эквивалента и титулу, о котором Гарри предупреждал Рон. Теперь газеты пестрели заголовками не хуже послевоенных, и многие ожидали от нового лорда Поттера решительных действий. Каких, ни один человек уточнять не решался, полагая, что Гарри и сам знает, что ему нужно делать в новой ипостаси. Только ни один из них не знал, что он был «всего лишь Гарри» и титулы и должности в правительстве были ему не нужны.

Гермиона сделала глубокий вдох, закашлялась пеплом в камине и шагнула внутрь уже открывшейся ей комнаты. Ею оказалась гостиная в плетеным ковром на полу и мягким удобным креслом в дальнем углу.

— Гермиона? Приятная неожиданность! — Флер появилась из кухни в фартуке — она явно что-то пекла судя по муке в волосах. — Чем обязаны?

— Доброе утро, — улыбнулась девушка. — Билл дома?

— Ох, нет, он работает, — француженка неопределенно махнула рукой. — Чаю? Кофе? Может, будешь эклеры? Мне их мама привезла из Франции!

Гермиона расплылась в улыбке, предчувствуя вкус несравненной французской выпечки, и прошла на кухню за хозяйкой дома.

— Я хотела позвать тебя и Билла на день рождения Гарри, — сказала она, делая глоток мате. — Это через день, тридцать первого. Придете?

Флер отвлеклась от теста, которое месила в большой миске. Даже с мукой в волосах и перепачканным носом она выглядела великолепно, так что Гермиона впервые ей позавидовала в свете недавних событий.

— Да, конечно, ты можешь на нас рассчитывать! — радостно ответила девушка. — Это будет на Гриммо 12?

— Нет, мы хотим перенести праздник в дом гарриных родителей. Рон же должен был сказать вам про наследство? — Флер фыркнула под нос что-то о вечных газетчиках, из чего Гермиона поняла, что они в курсе. — Сегодня вечером Гарри хочет посетить дом и, если все в порядке, мы поселимся там.

— Вот и правильно. Нечего молодой паре в мрачном темном особняке жить. Вам нужен светлый дом, чтобы там детей будущих воспитывать.

Едкое замечание заставило девушку вспомнить о маленьком аспекте запланированного разговора с бывшей мисс Делакур. Гермиона заставила себя взять нервы в руки и не краснеть, прежде чем задать интересующий ее вопрос.

— Флер, можно попросить твоего совета? — француженка с готовностью кивнула, не отрываясь от своего занятия. Она вздохнула и продолжила. — У нас с Гарри небольшие проблемы в... во взаимопонимании. Я не знаю, как намекнуть ему, чтобы он понял, что...

Гермиона прикусила губу, готовая сквозь землю провалиться за свое малолетнее лепетание. Флер отложила готовку в сторону, заинтересованно подавшись вперед.

— В общем, мы... Я хочу... — хватит, Грейнджер, тебе не тринадцать лет! Девушка вскинула голову. — Мы с ним до сих пор не были вместе, хотя сейчас я уверена, что мы готовы и хотим этого. Но Гарри, кажется, боится, что я оттолкну его.

Они всю неделю ходили вокруг да около, и Гермиона каждый раз после его особо жарких поцелуев думала, что сегодня-то он позволит себе зайти дальше и она не будет его останавливать. Но Гарри был благородно непреклонен, всякий такой раз прерываясь и осторожно обнимая ее, так что Гермиона чувствовала себя озабоченной маньячкой. Она понимала, что Гарри боится повторения ее истерик, похожих на ту, что она устроила ему перед тем, как все рассказать. И вместе с тем девушка знала, как нелегко ему приходилось и на какие жертвы он шел, чтобы наступать на горло своему эгоизму. Как сказать ему, что против его ласк она никогда не будет ничего иметь, что если бы это был Гарри, она бы только обрадовалась?

Флер хитро ухмыльнулась и, вымыв руки, повела Гермиону на этаж выше, в свои комнаты. Там, усадив ее на кровать, она открыла высокую тумбу с полками и вынула оттуда что-то полупрозрачное. При ближайшем рассмотрении это оказался откровенный пеньюар. Гермиона вмиг покраснела.

— Я такое не надену!

Флер понимающе кивнула, но вещицу убирать не стала, вместо этого вынув из своих запасов еще что-то с шелковыми черными ленточками.

— Все девушки через такое проходят, — со знанием дела заявила француженка. — Если сейчас это кажется тебе вульгарным, то потом, уверяю, ты не сможешь надевать что-то более закрытое, считая это ниже твоего достоинства.

— Куда уж ниже! — возмущенно фыркнула Гермиона, глядя на все это великолепие из шелка, сетки и бесконечных лент. — Если чем-то другим мужчин не завлечь, мне их бесконечно жаль!

Флер засмеялась, смех звенящими колокольчиками разнесся по комнате, вылетая в приоткрытое окно.

— Ты такая наивная, Гермиона, — сказала она, смешинки плясали в ее взгляде. — Мужчины именно на такое и ведутся. Посмотри, это же, своего рода, искусство — сногсшибательно выглядеть в маленьком кусочке ткани. Мне кажется, Гарри ничем не отличается от других мужчин, несмотря на все его благородство. Так что более откровенная сорочка тебе только поможет.

Гермиона на мгновение представила, как входит в полутемную спальню в этом полупрозрачном пеньюаре сквозь который все видно, и поежилась. Во-первых, холодно; во-вторых — непрактично: предполагается, что Гарри все равно его снимет, а эти ленточки дело только запутают. И потом, каким образом она должна предстать перед своим будущим любовником, когда от стеснения не знает, куда себя деть!

— Все очень просто, Гермиона, — нараспев начала Флер. — Женщины соблазняли мужчин с незапамятных времен, так что у тебя в подсознании уже заложен определенный алгоритм.

— Да, я читала, — автоматически бросила Гермиона, чем вызвала у собеседницы еще больший интерес.

— Что ты читала? И когда?

Девушка закусила губу, проклиная собственную болтливость.

— Еще в школе, о том, как это происходит первый раз, — почти не краснея, ответила она. — Это было на пятом курсе, и мне было просто интересно! Я, конечно, ничего такого делать не стала, да и мы с Гарри тогда были всего лишь друзьями. А на следующий год, когда он понял, что я помогаю пожирателям, мы... Один раз у нас чуть до этого не дошло, и Гарри был весьма убедителен, но я испугалась и попросила его подождать.

— И, видимо, он до сих пор ждет, — съязвила Флер. Она выглядела немного задумчивой. — И ты что же, не пыталась ничего предпринять? Никаких намеков, действий?

— Ну, мы не говорили об этом открыто, но я намекала ему, — ответила Гермиона, глядя на скрещенные пальцы рук. — Не думаю, что он не понял. Просто не внял.

Француженка фыркнула, что-то проговорив на своем языке, Гермиона подумала, что это было ругательство, но уточнять не стала. Флер поднялась, сгребла в кучу все свои женские штучки и, к радости девушки, убрала их обратно в шкафчик.

— Тебе нужно купить такие же, — сказала она, и сердце Гермионы упало вниз. — Не смотри на меня так: твой Гарри истинный благородный лорд, и если его не подтолкнуть к действиям, то быть тебе старой девой еще лет десять. Пошли.

Она рывком открыла дверь, и Гермиона, не ожидая ничего хорошего, вышла вслед за ней. Кажется, зря она попросила помощи у импульсивной француженки.

* * *

Гермиона не вернулась от Флер даже спустя три часа, и Гарри точно знал, что они там не предстоящий хаос обсуждали.

Ему совершенно не хотелось ничего отмечать, но разве хоть когда-нибудь кто-то спрашивал его мнения? Гермиона настаивала на этом событии, словно его день рождения был не просто еще одним днем в году, о котором потом можно было просто забыть, а чем-то выдающимся. Малфой, по каким-то странным причинам поселившийся с ними, бросал на этот счет фразы все язвительнее, и Гарри вполне серьезно задумывался о магловских средствах убийства.

— Они там тебя и твое поведение обсуждают, — бросил Драко от двери кухни, когда Гарри в третий раз посмотрел на настенные часы. Гермионы еще не было.

— А что со мной не так? — вскинулся он. Юноша опять не выспался, и в глаза словно насыпали песку — так хотелось закрыть их и ни о чем не думать, но он прекрасно знал, что стоит ему заснуть, и новая ипостась его девушки во сне добьет ему нервы окончательно.

— Ты себя в зеркале давно видел, Поттер? — изогнул бровь блондин. — Выглядишь как Лонгботтом на зельеварении.

— Надеюсь, что пахну не так же, — задумчиво пробормотал Гарри себе под нос. Малфой этого, к счастью, не услышал.

Он начинал волноваться. Гермионы все не было, хотя накануне вечером они решили посетить, наконец, дом, доставшийся ему от отца, куда Гарри идти все еще робел.

Рон оказался прав и — черт бы его подери — новый титул и звание все-таки нашли своего владельца в лице Поттера, чему он не был рад вообще. Теперь к дурацкому званию всенародного героя ему приписали лорда, фамильный особняк и привилегии дворянина, хотя, что с ними делать, Гарри понятия не имел. Малфой предлагал продать дом Блэков и переехать в «нормальные жилищные условия», и, в принципе, был прав, но Поттер пока что не решался на такой шаг без поддержки Гермионы.

Которая домой не спешила.

— Как думаешь, где она может пропадать столько времени? — спросил Гарри, беспокоясь больше обычного. Он сам себе казался параноиком, но после всех злоключений по-другому думать просто не мог и сомневался, что эта привычка — подозревать все самое худшее — быстро пройдет.

— Ой, ну мало ли куда решили заглянуть эти женщины! — фыркнул Малфой. — Может, наряд выбирают на предстоящее торжество?

Гарри закашлялся, на что у Драко уже нашлась заготовленная колкость.

— Ты и вправду такой наивный, Поттер, или прикидываешься? Смирись: твой день рождения станет еще официальным праздником! Министерство решит устраивать балы каждый год, ты будешь на них почетным гостем вместе с женой и кучей своих отпрысков.

— Если она согласится на такое, — сипло отозвался Гарри. В голове снова вспыхнул отказ Гермионы, который он никак не мог оставить в покое — сказывалась и задетая гордость, и какой-то даже страх: вдруг она так и не примет его?

— Что, Поттер, все не можешь переступить через себя? — Малфоя гаррина апатия только забавляла. — Зачем тебе эта скорая женитьба? Война закончилась, живи себе спокойно! Женишься на Гермионе, когда придет свое время, вам торопиться некуда. Ей-Богу, ты без приключений жить не можешь!

Гарри вскинулся, повернувшись к спокойно стоявшему посреди кухни блондину — тот грыз яблоко, совершенно ни о чем не заботясь.

— Ты не понимаешь. Меня никогда не учили правильно жить: Дурслей заботило только то, сколько я съел в их доме и во что это им обойдется...

— Умоляю, не начинай!

— В Хогвартсе все думали о своих проблемах, и я был для всех героем из сказки, хотя сам о себе знал гораздо меньше остальных...

— Поттер, мне совершенно не интересны твои подростковые комплексы.

— У меня не было семейных вечеров, разговоров по душам и правильного диалога с отцом, — продолжал юноша, словно не слыша ничего. — Я всего этого был лишен.

Малфой обреченно выдохнул, и только тогда Гарри опомнился.

— Мне всегда хотелось иметь семью, — будто оправдываясь, тихо добавил он. — Единственное, что я точно знаю о своих родителях — это то, что они любили друг друга и поженились после окончания школы.

— Не сомневаюсь, что теперь ты вбил себе в голову, что должен идти по их стопам, словно другого варианта нет, и этот — самый правильный, — сказал Драко, качая головой. — Поттер, я, конечно, понимаю, что тебе никто не говорил, как надо правильно поступать, и с твоими родственниками ты стал просто героем, раз сумел вырасти нормальным. Но в жизни есть много разных возможностей. Не обязательно жизнь твоих родителей нужно принимать за образец для подражания. Это не единственный для тебя выход. И я не верю, что говорю тебе обо всем этом, — закончил он с убитым выражением на лице.

Гарри смотрел на него широко раскрытыми глазами, смотрел и думал, что стало с ними обоими, если Малфой дает ему советы, а он прислушивается. Аристократ опомнился и вернулся к своему обычному тону — язвительному и раздражающему.

— Неужели ты никогда не слышал о гражданском браке, Поттер? Это весьма удобно: живешь себе с Гермионой без регистраций и расписок, в одном доме, никто не ссорится, не ругается, общих вещей не делит, раз уж их нет. Если волнуешься по поводу детей и секса — это в гражданском браке тоже все можно, мы не в средневековье живем. Главное, никаких бюрократических проблем нет!

Гарри сверлил его взглядом, совершенно позабыв ответить на столько колкостей в свой адрес. Прежнего удивления как не бывало: Малфой умудрился разозлить его с полпинка. Хотя, вероятность того, что он все поймет, была почти равна нулю, так что беспокоиться не стоило.

— Ну не хочется Гермионе пока замуж — не надо давить, согласится позже. Развлекайся пока так, Поттер, не вижу проблем!

— Я вижу, — чуть слышно сказал Гарри, не сдержав порыва. Малфой, к сожалению, слухом обладал приличным.

— И что же это? Ты думаешь, ее магический фон вернется в стабильное состояние, стань она леди Поттер? Нет, парень, тут простыми связями не обойтись.

— При чем тут это? — насторожился Гарри. — И откуда тебе известно про магический фон?

Драко на сей раз выглядел еще более высокомерным, и юноше это не понравилось.

— Не только Гермиона книжки читает, Поттер. Мне только непонятно, почему он у нее все еще такой темный. Наверное, ты не очень-то стараешься, Поттер.

Гарри совсем запутался, но только он решил вытрясти из наглого мерзкого Малфоя все, что тот знает, как в гостиной послышался шум.

— Гарри, ты дома?

Он бросил на ухмыляющегося блондина испепеляющий взгляд и кинулся на голос Гермионы. Она стояла перед камином и выглядела немного усталой, но взволнованной.

— Привет, милый, извини, что задержалась, — виновато кивнула девушка, первым делом обнимая Гарри. На душе сразу же стало легче, и все Малфои мигом забылись. К чертям его секреты вместе с ним самим. — Флер потащила меня по магазинам, я не смогла отказаться — она так настаивала.

— Что купили?

Гермиона смущенно опустила глаза, пробормотав под нос что-то подозрительно похожее на «всякие женские вещички», и, чмокнув Гарри в щеку, убежала наверх, в спальню. Юноша остался стоять внизу с совершенно глупой улыбкой на лице. Волнения за нее тут же оставили его голову, и их место заняли более приятные мысли.

А через секунды три он подумал, что ему придется держать себя в руках больше обычного. Или уединиться в ванной.

Драко застыл в дверях, наблюдая за идиотом Поттером, и думал о том, что его теория верна: они совершенно точно не представляют, как действуют друг на друга.

* * *

Дом был определенно большим. И Гарри не чувствовал себя в нем, как спокойно, хотя домовые эльфы, ожидавшие хозяина, старались на славу, и все комнаты выглядели опрятно и ухоженно, мебель не заросла плесенью и паутиной. Здесь было даже уютнее, чем в особняке Блэков.

И ему все равно не нравилась сама атмосфера.

Гарри казалось, что какие-то тени преследуют его по пятам, а отголоски прошлого звучат в каждой вещи, которая принадлежала этому дому. Он стоял посреди собственной новой спальни и чувствовал себя здесь чужим.

— Не вздыхай, любимый, это скоро пройдет, — неожиданно сказала Гермиона за его спиной.

Гарри обернулся и замер: девушка стояла перед ним в батистовом платье цвета индиго с коротким рукавом и весьма глубоким вырезом. Это и смущало, и привлекало одновременно. Хотелось ее ужасно.

Юноша сглотнул, пока она улыбнулась, несмело подойдя чуть ближе.

— Нравится? Флер очень настаивала на нем.

«Ах, вот кого я убью к концу вечера», — подумал Гарри, не сводя глаз с тонкого пояска на талии Гермионы, который хотелось развязать. — «Ну, или расцелую.»

— Ты неправильно завязал галстук, — сказала Гермиона, поднимая руки. Темно-синий узел был неровным и слишком тугим, и девушке пришлось заново его перевязать. Геометрический узор ровно лег под ее пальцами.

— Не знал, что ты умеешь обращаться с ними, — удивляясь, кивнул Гарри на галстук. — Откуда?

Гермиона пожала плечами, поведя рукой куда-то в сторону.

— Отец научил, наверное, — ответила она. — Я точно не помню, но скорее всего это он. Не могла же я еще кому-то галстуки завязывать.

Гарри пришел на ум еще один вариант, но он был настолько отвратительным и нелепым, что озвучить его было невозможно. Гермиона уловила его заминку.

— Нет, милый, у Пожирателей галстуков не было, они же все в мантиях ходят. И хватит уже об этом, ладно? — она развернулась, чтобы уйти, но Гарри резко потянул ее за руку на себя — девушка практически упала ему на грудь.

— Ты чего?

Юноша перехватил ее пальцы, прижал к губам, вдыхая приятный аромат духов, исходивший от ее кожи.

— Я тебя люблю.

Гермиона на миг замерла, недоуменно переводя взгляд со своей зажатой руки на лицо Гарри, но внутренне улыбалась — он видел это.

— Я тоже тебя люблю, — ответила девушка и неожиданно прижалась к его губам, наградив обворожительным поцелуем. Когда она оторвалась от Гарри секунд через десять, он едва ли понимал, что происходит.

— Может, пойдем? Тебя все ждут.

Гермиона покинула их новую спальню, что-то напевая себе под нос, а Гарри так и остался стоять посреди комнаты.

«И как мне не думать о ней в таком свете, Мерлин!»

* * *

Он в который раз проклял свою уступчивость и то, что не настоял на тихом ужине, желательно подальше от всякого шума. Набравший оборот скромный праздник перерос в нечто неконтролируемое, и сейчас Гарри просто наблюдал за всеми со стороны.

Вот Джинни о чем-то спорила с Невиллом — у них в последнее время что-то не ладилось — вот Рон пытался доказать Малфою свою точку зрения — оба уже слегка не в себе, и потому спокойно выдерживают компанию друг друга. Луна стоит чуть в стороне от толпы и едва ли не единственная выглядит вполне нормальной и спокойной — как и всегда.

Гарри поискал глазами Гермиону и, не найдя ее темно-синего платья среди друзей, повернул к сидящему за столиком Джорджу.

— Знаю, что ты обо всем этом думаешь, — начал он вместо приветствия, — могу оправдаться только тем, что не имею к этому никакого отношения.

Близнец немного криво улыбнулся. Гарри поймал себя на мысли, что ему чрезвычайно трудно смотреть на него и не ждать скорого появления Фреда. Каково тогда приходилось выжившему Джорджу без брата?

— На самом деле я считаю это хорошей затеей, — ответил Уизли, поднимая бокал с вином. — Думаю, многим сейчас этого не хватает — простого человеческого счастья. Скоро нас всех разбросает по миру, и, как только мы забудем войну, жизнь наша превратится в сплошную череду будней и выходных. Никому не будет дела до встреч одноклассников и разговоров старых друзей, несмотря на все события, что мы разделили друг с другом. Так что пока все это, — он обвел рукой гостиную с высоким потолком, в которой сейчас находились почти все гости, — все это как нельзя кстати.

Гарри перевел взгляд на вполне мирно беседующих Джинни и Малфоя, и подумал, что Джордж прав: после войны простые встречи и разговоры ни о чем могут помочь им всем быстрее оправиться.

— Где ты живешь, Джордж? — спросил Гарри, неожиданно для себя вспомнив, что ему как-то не удавалось поговорить с близнецом после войны.

— В квартирке над магазином, — махнув рукой, ответил тот. — Она небольшая, но меня устраивает. Мне все равно одному много места не надо...

Поттер перевел на него взгляд и осознал, что этот человек чувствует себя еще более одиноким, чем они все, и что ему гораздо хуже, чем тому же Малфою.

— Переезжай жить к нам, Джордж? — вдруг предложил Гарри. Это решение вспыхнуло в нем мгновенно, и он точно знал, что Гермиона против не будет, а ему любой близкий человек был бы только в радость.

Джордж выглядел удивленным, но, скорее, нахмурился, чем обрадовался. Поттер поспешил объясниться, что они с Гермионой не готовы жить в таком большом доме одни, и что, возможно, они захотят найти себе что-то менее вычурное, и в новом доме будет столько места, что соседи окажутся не просто желательны, а обязательны. Что Рон и Луна уже согласны делить с ними апартаменты, а Малфой, живущий с ребятами всего неделю, похоже, не собирается больше куда-то убираться. И что Джордж в их странноватую компанию вполне себе вписывается.

— Я подумаю, Гарри, — ответил он на выразительную речь юноши. — Это в самом деле приятное предложение.

Гарри кивнул и, наконец узрев в дальнем конце гостиной Гермиону, поспешил к ней. Девушка осматривала гостей с некоторым беспокойством.

— Гарри! — воскликнула она, заметив его. — Ты знаешь, там у парадного входа маячит Кингсли, он просил тебя об аудиенции.

Юноша вздохнул, закатив глаза, и взял девушку за руку. Гермиона выжидающе смотрела на него, но ему, кажется, было все равно.

— Ох, брось, мне не нужен никакой орден, — наконец, тихо заговорил он. — Кингсли может отдать его кому-нибудь еще, а меня оставить в покое.

Эта тема всплывала в разговорах по разу в неделю, и Гарри совсем не видел никакого противоречия в том, что он отказывался прибыть в Министерство и получить «заслуженный орден Мерлина первой степени за спасение магической и немагической Великобритании», как неоднократно писал ему Шеклбот. Совы прибывали с периодичностью раз в три-четыре дня, и национальный герой всегда отвечал отказом. Нет, ему такая награда не нужна. Отдайте лучше вырученные за нее деньги нуждающимся о обездоленным.

Но, конечно же, новый Министр Магии был упрям и дотошен.

— Милый, ты не можешь вечно от него прятаться, — Гермиона вернула разум Гарри обратно в тело. — Вам нужно решить этот вопрос раз и навсегда, это не может и дальше продолжаться в том же ключе. Поговори с ним.

— Нет, Гермиона, — возразил юноша, качая головой, — если этот человек не может понять написанного мной отказа, устные заверения его тоже не убедят. Побесится и успокоится.

Девушка пожала плечами, не желая сейчас спорить на старую тему, и уткнулась носом в отвороты его камзола — еще один непонятный в сегодняшнем бредовом великолепии атрибут. Гарри вполне обошелся бы обычным тихим ужином без нарядов и прочего, но Гермиона заставила его поверить в необходимость маленького праздника для всех — и вот, он состоялся.

Стоя у журнального столика с напитками рядом с Гермионой и обнимая ее, Гарри смотрел на всех присутствующих в небольшой гостиной и думал, что все это не лишено смысла. Ему бы только хотелось, чтобы у всего этого существовал предел.

— Не хочу показаться грубым, но когда все разойдутся? — спросил Гарри, лениво водя пальцами по спине девушки. Гермиона склонила голову ему на плечо и на данный момент уже почти дремала, когда его неожиданный вопрос отвлек ее от собственных сонных мыслей.

— Наверное, не раньше полуночи, — зевнула она. — Молли и Артур, конечно, скоро, а вот остальные...

Гарри снова вздохнул, чуть крепче сжимая мягкую ладонь Гермионы.

— Тогда предлагаю уйти куда-нибудь в более уединенное место, — сказал он после секундного замешательства. Девушка радостно закивала.

— Да-да, пойдем в библиотеку, мне есть, что сказать тебе!

Поттер огляделся, уверяя себя, что их никто не побеспокоит, и повел ее через дубовые двери, не заметив многозначительного взгляда, которым их проводил Малфой.

Гермиона в своем великолепном платье прошуршала подолом до стола, скрытого в тени книжных полок, и развернулась лицом к Гарри. Теперь он видел, как заметно она нервничала — все время крутила подвеску на шее, блестевшую в вырезе платья так заманчиво, что юноше приходилось контролировать свой взгляд постоянно, чтобы — не дай Мерлин! — он замер ниже ее лица.

— Должен сказать, ты сегодня замечательно выглядишь, — сказал Гарри, голос даже не дрогнул, чему он был весьма рад. Гермиона робко улыбнулась, и в ее глазах он увидел какую-то тайну, которую она старательно прятала.

— Ты тоже ничего, — выдавила девушка. Он хмыкнул и подошел ближе.

— Я хотел поговорить с тобой о планах на будущее, но у тебя, вроде, тоже было какой-то разговор? Может, сначала ты?

— Нет-нет, мое дело подождет, — теперь юноша был просто уверен, что такая спокойная в последние дни Гермиона волновалась, и он не знал причин ее переживаний, что его беспокоило.

— Ну, если ты хочешь... — он пожал плечами и, взяв мягкие гермионины руки в свои, поднял на нее глаза. — Мне пришло письмо от МакГонагалл. Она пишет, что я могу обучаться дистанционно, потому что дополнительный курс у меня всего лишь один, остальные просто нужно подтянуть. Так что я не буду возвращаться в Хогвартс, и мы сможем поехать куда-нибудь отдохнуть.

— Отдохнуть? — удивленно спросила Гермиона. Гарри самодовольно улыбнулся.

— Письмо пришло вместе с запиской от мадам Помфри, она настоятельно рекомендовала тебе смену обстановки и более благоприятный климат, чтобы твой магический фон быстрее восстановился, — он сделал паузу, чтобы произвести должный эффект. Гермиона не могла сдерживать улыбку, медленно ползущую на лицо. — Поэтому мы едем в отпуск! Туда, где море, солнце и тепло. Греция, Италия, Испания или любая другая страна, где принимают волшебников с отклонениями в аурах!

Девушка, наконец, обрела дар речи, и Гарри с удовлетворением отметил, какими глазами она на него смотрит.

— Ты сумасшедший! Не шутишь? — когда он, смеясь, покачал головой, Гермиона почти подпрыгнула. — Мерлин, Гарри, это просто чудесно!

Она повисла у него на шее, все время повторяя, как это все здорово он придумал и какой молодец, а Гарри, вдыхающий аромат ее шелковистых волос, мысленно стонал. Господи, помоги.

Она отстранилась, блестящим взглядом проследила вдоль прикрытого челкой лба, зеленых — ярких в такой темноте — глаз и достигла губ. Вдохнула и прижалась к ним в таком поцелуе, каких Гарри, пожалуй, не испытывал ни разу. Стоило принять во внимание факт, что он целовал всего лишь одну женщину в своей жизни, но именно ей удавалось одним касанием губ выбить из него дух.

Он поймал себя на мысли, что его руки живут собственной жизнью, потому что уже прижимают ее сильнее и крепче, а тело тянется ей навстречу, вдавливая Гермиону в широкий стол.

Она оторвалась от него на миг и, переводя дыхание, проговорила:

— Я должна кое-что тебе сказать, — Гарри мазнул ее губами по шее, и девушка судорожно втянула носом воздух. — Это насчет моего... Подарка.

Он бы задумался хотя бы на мгновение, если бы ее пальцы не перебирали теперь его волосы с такой тщательной нежностью — по телу бежали назойливые мурашки, и в голове мелькнула озорная мысль: запереть дверь, поставить заглушку и — черт бы всех побрал! — забыться в объятиях Гермионы на пару часов.

Но ведь она еще просто не готова принять Гарри со всей его страстью, как бы сильно он ее ни любил. Конечно же, он отдавал себе отчет в том, что пока что это невозможно, и ей понадобится время. Ведь так?

Гермиона привстала на цыпочках и шепнула ему на ухо пару слов, от которых Гарри тут же забыл обо всем на свете.

— Пойдем в комнату, — сказала она, отстранившись, взяла его за руку и утянула в аппарационную трубу, а в следующий миг он понял, что они оказались в полутемной спальне на третьем этаже. Глаза быстро привыкли к сумраку, правящему бал, и Гарри подметил плотно задернутые шторы — странно, когда он уходил, окна были распахнуты.

Гермиона рядом переступила с ноги на ногу, и он обернулся, надеясь, что выглядит не настолько опешившим, насколько себя чувствует. Девушка улыбнулась, уголки губ незаметно подрагивали, словно она волновалась — все еще волновалась о чем-то, чего ему не говорила — Гарри показалось, что его сердце пропустило несколько ощутимых ударов.

— Признаю, сначала я хотела не торопить события, чтобы все шло своим чередом, — спутанно начала Гермиона, не дав ему и рта раскрыть; ее руки, явно помимо воли, блуждали по его плечам и шее. — Но каждый день я вижу, что творится с тобой и какие усилия ты прикладываешь, чтобы ничего не произошло, и... В общем, я не думаю, что в нашей ситуации ты выбрал правильную позицию.

Гарри понятий не имел, о чем она говорила, хотя в голову лезли самые невероятные мысли, от которых хотелось сбежать подальше, потому что они влияли на него слишком, слишком сильно, и нужно было срочно что-то предпринять, чтобы оттолкнуть от себя навязчивые образы, преследующие его во снах уже которые дни. Но Гермиона смотрела на него так выжидающе, так маняще, что думать о чем-то другом не получалось никак, и ему не просто хотелось — почти необходимо было поцеловать ее.

— Мы уже давно перешагнули все барьеры, которые могли быть между нами, Гарри, — сказала девушка, оставляя пальцы на отворотах его камзола. — И, быть может, я поступаю не совсем правильно с точки зрения воспитания и приличий, но...

Он совсем обмер, не зная, что и думать, потому что последняя фраза напрочь лишила его каких-либо других мыслей, помимо одной. Она же не может говорить именно это, верно?

— Герм, что-то случилось? — каркнул Гарри, не способный сейчас облечь в слова то, о чем он подумал на самом деле. Нервозность Гермионы вкупе с его собственной неуверенностью теперь казались ему смешными и несерьезными, и сам он казался себе лепечущим подростком с гормонально нестабильным диапазоном, но что еще ему оставалось?

— Ох, Гарри, прекрати же, наконец! — вспыхнула девушка, отталкивая его от себя. Слишком пораженный ее поведением и словами, чтобы что-то делать, он грузно осел, оказавшись спиной к кровати. Гермиона на мгновение замерла, а потом вдруг улыбнулась, и в ее глазах Гарри заметил непонятный блеск, какой видел уже сегодня вечером не единожды.

— Ну, в общем-то, и так неплохо, — пробормотала она себе под нос. Гарри хотел поинтересоваться, что, собственно, происходит, и почему она так странно себя ведет, но забыл, как думать: Гермиона отошла в полоску лунного света, пробивающегося через задернутые шторы из плотного бархата, и, глубоко вздохнув, стянула вниз платье, оставшись в одной заколке для волос и нервной улыбке.

— Знаешь, никакой твой наряд с этим не сравнится, — едва соображая, о чем говорит, произнес Гарри — голос хрипло дрожал.

Гермиона смущенно повела плечами, подошла к нему и без лишних слов села на колени, прижимаясь влажными губами к его губам. Гарри снова поймал себя на мысли, что его руки и вообще все тело живет собственной жизнью.

Конечно же, он был полным идиотом, но теперь собирался это исправить.

— Ох, неужели это не сон?

Гермиона, стоя на ванном коврике с обернутым вокруг талии полотенцем, взмахами палочки укрощала непослушные пряди, норовившие превратить ее голову в гнездо. Она оглянулась на звук его голоса.

— Нет, мистер, Вы не спите, и все это сокровище почти Ваше, — коварно улыбнувшись, девушка вернулась к своему занятию. Гарри прочистил горло и шагнул к ней, замерев прямо за ее спиной. Гермиона в зеркале выглядела просто волшебно; клубы пара обволакивали их фигуры, воскресая в его памяти образы, рожденные крестражем из медальона — те, что открылись ему, когда он готов был уничтожить темную магию мечом Гриффиндора.

— Я видел твое сердце, Гарри Поттер, — шептал голос, — я знаю, чего ты хочешь, но никогда не получишь...

Крестраж создал ему щемящую душу иллюзию, порождение его самых желанных и ужасных снов, которые мучили юношу на протяжении всего времени поисков.

Гарри вдруг с удивлением понял, что всегда хотел видеть Гермиону своей возлюбленной, даже когда сам еще не осознавал степень своей любви к ней. Наверное, с самой первой их встречи он думал об этом — вот почему ему не понравилось, когда Рон обозвал ее, вот почему сердце одиннадцатилетнего мальчика сладостно забилось, когда маленькая мисс Грейнджер приняла его наивное предложение: «Будем дружить?»; вот почему он так сильно испугался за нее на втором курсе и сидел потом рядом с ее кроватью, желая только вернуть ее к жизни, и по той же причине краснел, когда Симус рассказал Гермионе о гарриных посиделках в ее палате.

Наверное, его сердце всегда принадлежало ей, даже когда разум еще не понимал его чувств.

— Ну, и что теперь? — притворно-сердито спросила Гермиона, глядя на их отражение. — Я вся мокрая стою посреди ванной, одетая лишь в улыбку, а ты загородил мне дорогу. Эй, ну-ка убери эту ухмылку с лица, наглец!

Гарри смущенно отвел глаза в сторону, но тут же вернул взгляд к ее лицу — красивому, свежему, покрасневшему лицу.

— Зачем одеваться? — парировал он, голова кружилась от собственной наглости. — На тебе сейчас мой любимый наряд.

Гарри выбежал из душевой до того, как его любимая женщина запустила в него каким-нибудь заклятием. Она смеялась, когда он прикрыл за собой дверь, но испытывать судьбу ему не хотелось.

Юноша спустился вниз, прошел через длинный коридор, минуя малую гостиную и вход в библиотеку и примыкающий к ней кабинет, потом обогнул гостевую ванную и по главной лестнице поднялся на второй этаж, в малую столовую, единственную из трех, которую они использовали для трапез. Все это заняло у него гораздо больше времени, чем полагалось, и, сравнивая свой нынешний дом с особняком Блэков, он нашел первый плюс с наследии Сириуса: то старое здание было меньше. Определенно, огромный пятиэтажный замок с тридцатью помещениями и подвалом ему был не нужен, разве что он собирался открыть здесь еще один Хогвартс. Стоило бы поискать себе жилище поменьше, а это оставить для...

Что именно должно было располагаться в особняке Поттеров, Гари додумать не успел, ибо картина, открывшаяся ему при входе в столовую, поразила своей невозможностью: Рон сидел рядом с Драко и попивал кофе. Больше здесь никого не было, и оттого вполне мирная атмосфера между этими двумя настораживала.

— Доброе утро, лорд Поттер, — фамильярно бросил через плечо Малфой, подавая Гарри утренний Пророк. С обложки на него смотрело его собственное изображение в праздничном камзоле, а рядом, обвив его руками за талию, стояла Гермиона. Снимок был сделан сквозь высокий в пол оконный проем его же замка неделю назад.

— Ненавижу репортеров, — зло сплюнул Гарри, отбрасывая в сторону статью, заголовок которой пестрел провокацией: «Мирная жизнь национального героя: почему главный холостяк Великобритании медлит со свадьбой?».

Рон, проследив взглядом за его рукой, пожал плечами и сделал еще один глоток кофе.

— Я думал, ты к такому привык, — отстраненно заметил он. — Газетчики могут проникнуть куда угодно, ты же знаешь. Установи еще один уровень охранных чар.

— Не поможет, — покачал головой Драко. — Вспомни Риту Скитер — она даже в Хогвартс умудрялась пробираться.

Гарри хмыкнул, нетерпеливо поглядывая на дверь — когда же спустится Гермиона? После той неожиданной и удивительной ночи его настоящего рождения он стал думать о ней постоянно, все время находясь в физической потребности касаться ее и быть рядом безраздельно и неотрывно. Гермиона, скорее всего, ощущала себя более скромно, но каждые его взгляды в свою сторону только поощряла, что не могло не взвинчивать еще больше.

Дверь отворилась, но вошла всего лишь Луна, как всегда, излучая спокойное умиротворение и нежность. Рон протянул ей руку, поцеловал хрупкие пальцы, чем заслужил легкое касание ладонью щеки. Гарри разочарованно вздохнул.

— Поттер, прекращай ломать комедию, иначе меня стошнит, — натурально бледнея, кивнул Драко в его сторону. — Самому не надоело?

— Что я сделал? — удивился Гарри. Рон снова — снова! — согласился с Малфоем и, даже не обращая внимания на непонимающего друга, повернулся к блондину.

— Это все ты со своими увещеваниями. Магический фон, магический фон! Вот теперь сам втолковывай ему, что делать это на людях неприлично.

— Че-чего? — Гарри даже поперхнулся от неожиданности, расплескивая на себя кофе. Двое собеседников, казалось, не обращали на него внимания вообще, и только Луна понимающе улыбнулась.

— Рон хотел сказать, Гарри, что вокруг Гермионы раньше было полно мозгошмыгов, а теперь их почти не осталось. И это только твоя заслуга.

Гарри покраснел одновременно с ушами Рона, но тот умудрился выглядеть более-менее прилично, лишь фыркнул, зато Малфой не удержался от комментариев.

— Молодец, Поттер, наверстываешь упущенное так, что аж пятки сверкают! Теперь в какую комнату не войди, везде глаза закрывать приходится на всякий случай — мало ли вы, кролики, там окажетесь и...

Он вдруг захлопнул рот, мгновенно из вальяжного хама превратившись в немую аристократическую рыбу: мог только открывать и закрывать рот.

— Достаточно слов, Драко, — убирая на ходу палочку, бросила Гермиона вместо приветствия и прошла к креслу Гарри. — Оставим свои мысли каждый при себе.

Малфой возмущенно промычал, но Поттеру уже было глубоко наплевать на чьи-либо недовольства: он поймал руку девушки, когда она почти села на стул, притянул к себе и поцеловал долгим внимательным поцелуем, не обращая внимания на обреченные вздохи со стороны друзей. Гермиона сердитой отнюдь не выглядела, только улыбнулась, чуть прикусив губу.

— Ой, да вы шутите! — наконец, Драко обрел голос. — С самого утра!

* * *

Кухня была гораздо больше, чем в особняке Блэков, и заметно светлее — хотя бы потому, что находилась не в полуподвальном помещении, а на первом этаже, и имела широкие окна и большую вентиляционную трубу. Гарри не был силен в архитектуре и строительстве зданий, но даже он понимал все плюсы такого расположения.

— Хозяин лорд Поттер, сэр, — пропищал в его ногах тонкий голосок. — Вам чем-нибудь помочь?

Он опустил глаза, наткнувшись на одного своего неожиданно приобретенного домовика, Санти. У того были огромные серые глаза и маленький нос, напоминающий пятачок, но это был, пожалуй, самый говорливый из всех пятерых его новых помощников по хозяйству.

— Нет, спасибо. Я просто хотел приготовить Гермионе кофе.

Домовик попытался взяться за дело сам, но Гарри все его увещевания пресек на корню, отослав того подальше, и остался в светлом помещении один на один со старой кофеваркой.

«Нужно купить новую», — подумал он, когда машина в третий раз неприлично хрюкнула, разливая не готовый еще напиток на поверхность стола.

Запах кофе с нотками корицы и мяты тем временем распространялся по кухне, дразня нос. Гермиона пила такой кофе, сколько Гарри ее помнил, и этот аромат невольно напоминал о ней, поэтому он пил этот напиток, когда в прошлом году проводил одинокие вечера в палатке наедине со своими мыслями. Каким же он тогда был глупцом.

— Ты здесь, Поттер, — раздался за его спиной знакомый язвительный голос, и Малфой нарисовался перед его глазами секунду спустя. — А где Гермиона? Я никак не могу ее найти.

— Она заперлась в библиотеке и штудирует литературу, — недовольно бросил Гарри — Малфой нарушил его идиллию, и видеть сейчас его лицо совсем не хотелось. Вот если бы это была Гермиона...

— Учится? — удивленно спросил блондин, снова прерывая Гарри.

— МакГонагалл предложила ей написать работу по Трансфигурации, и, если у Гермионы найдется стоящий материал, профессор сможет помочь ей. Я рад за нее, но теперь Гермиона будет жить в этой треклятой библиотеке, пока не получит результат. Но я рад. Хотя лучше бы она не упорствовала так сильно.

Гарри не лукавил, серьезно считая девушку достойной кандидаткой в ученицы МакГонагалл, лучшей, какая могла бы у нее быть. Но такой расклад предполагал отсутствие у Гермионы свободного времени — шутки в сторону, она не позволяла уделить его даже себе, что уж было говорить о ее почти-женихе.

Этот термин придумал Рон, чтобы хоть как-то скрасить невеселый настрой Поттера по поводу упрямства его любимой женщины. Их свадебное противостояние перешло на новый уровень — теперь они старательно избегали этой темы, не упоминая запретных слов. Гарри было, конечно, что сказать по этому поводу, но он, придерживаясь тактики Гермионы, молчал.

— Я поговорить хотел, Поттер, — кашлянул Драко, выглядя — совсем немного — сконфуженным. Гарри заинтересованно повернулся в его сторону: есть ли на свете разговор, способный смутить это ходячее высокомерие?

— Это насчет Гермионы. Помнишь, я говорил тебе, что помолвка не поможет исправить ее магический фон? — Гарри кивнул, разом потеряв весь интерес. Он уже нашел в книгах библиотеки Поттеров всю информацию касательно светлого обряда очищения и понял, что он помогает только в случае небольших нарушений. Состояние Гермионы, к сожалению, никак нельзя было характеризовать, как таковое, и этот факт привел Гарри в бешенство, снова заставляя вспоминать свои эмоции и мысли о мести.

— Я был неправ, — вдруг сказал Малфой. — Это может помочь ей. Теперь может.

Поттер тряхнул головой, боясь, что не так расслышал, но Драко стоял, как ни в чем не бывало.

— Поясни, — нахмурился Гарри, пытаясь не пускать в свое сердце даже намеки на надежду. Ему нужны веские доказательства.

Блондин скрестил руки на груди — волновался, это стало теперь заметным — и посмотрел куда-то за спину Поттера.

— Ее магический фон постепенно светлеет, и это здорово, но... — он запнулся, взглянул на Гарри так, словно оценивал, стоит ли ему говорить, и продолжил. — Тебя не достаточно, чтобы исправить его полностью. Нужен обряд.

— Что ты имеешь в виду, говоря: «Меня не достаточно»? — спросил Гарри, постепенно напрягаясь. Недосказанность в словах Малфоя была уже неприкрытой. — И откуда тебе знать, что ее фон светлеет? Как ты вообще это определяешь?!

Он вдруг вспомнил случайно брошенную им фразу: «Наверное, ты не очень-то стараешься, Поттер, раз ее фон все еще такой темный...» и чертыхнулся, понимая, что так и не поговорил об этом раньше. Если и существовало подходящее время для выяснения всей подноготной — это было оно.

— Выкладывай, Малфой, — Гарри разозлился, поэтому сейчас почти приказал аристократу, но тот, знакомый с внезапными вспышками гнева Поттера, даже бровью не повел. — Откуда ты знаешь о магическом фоне Гермионы?

Драко поднес ко рту чашку с уже готовым кофе, отпил, поморщился на содержимое, и отставил ее.

— Не хочу хвастаться, Поттер, но некоторые особо необычные ауры я могу видеть: они собираются вокруг людей, словно облака, — нехотя признался он. — Фон Гермионы было трудно не заметить и определить, отчего он такой темный.

— Не неси чушь, Малфой, — прервал его Гарри, потирая лоб. — Фон могут видеть только вейлы и...

— Четверть, умник, — высокомерно бросил блондин. — Я на четверть вейла.

Глаза Гарри полезли под челку, но потом он вдруг вспомнил, что Гермиона говорила об их семье и предках.

— Ладно, допустим. Но это не объясняет, почему ты на меня вешаешь изменения фона у Гермионы.

— Вот тут уже мне не понятно, почему ты не в курсе. Раз уж перерыл столько литературы, мог бы и найти информацию касательно энерго-фоновых обменов между людьми. — Поттер все еще выглядел непонимающим, и Малфой, вздохнув, сел к столу. — С чего я вообще должен заниматься этим... Слушай, неудачник: нарушения магического фона могут быть не только отрицательными, но и положительными. Ты, я думаю, читал об этом, когда не знал, что там с нашей тихоней случилось.

Гарри поморщился, сжимая край стола рукой, но блондин, сделавший вид, что ничего не заметил, продолжал как ни в чем не бывало. Поттер замер, стараясь унять собственную дрожь — воспоминания о том, каким образом он узнал правду, все еще били его по незащищенным местам, и били крайне болезненно.

— Ну, Поттер, влияние на ауры было подробно прописано в той поучительной книженции, которую ты штудировал! Неужели не помнишь?

— Малфой, я не брал ее в руки с тех пор, как узнал об изнасил... — Гарри запнулся, делая глубокий вдох — до сих пор у него внутри все болело за Гермиону. — Мне думать об этом не хочется, а уж читать дальше, как наука все объясняет...

Драко кивнул.

— Понимаю. Хотя на твоем месте я бы прочел все подробности, чтобы знать, как с этим бороться... Так, Поттер, ты в курсе, что такое энерго-фоновый обмен?

— Да, узнал, когда искал способ вылечить Гермиону, — признался он. Малфой остался доволен.

— Значит, ты должен понимать, почему именно ты влияешь на ее ауру.

Поттер не понимал.

— Издеваешься? — блондин поперхнулся недопитым кофе и взглянул на героя так, словно тот был всего лишь мальчишкой. — Поттер, у тебя физическая связь с Гермионой, и твой фон благотворно влияет на ее. Вы друг другу помогаете,скажем так: ты даешь ей самое лучшее от себя, она делает то же самое. Поэтому теперь ее аура светлеет.

«Видимо, ты не сильно стараешься...»

Гарри успел пожалеть, что завел этот разговор с Малфоем, похвалить его сообразительность и покраснеть оттого, какие подробности тот знает из его личной жизни. Блондин довольно хмыкнул, видя, в какое смятение привел сожителя.

— Все тут взрослые люди, Поттер, прекрати смущаться, как девчонка.

— Я просто даже не подозревал, во что это все выльется, — тихо произнес Гарри. — И думал сначала, что ей навредят наши... близкие отношения.

— Ой, посмотрите на него — близкие отношения! Умоляю, Поттер, мы не в девятнадцатом веке живем! И потом, ей это только на пользу.

Гарри умудрился побороть хлынувшую в лицо краску, и как раз вовремя — к их смущающей беседе присоединился Рон.

— О, кофе, отлично! — он, даже не оценив обстановку, забрал у Поттера из рук кофеварку и плеснул отрывающий напиток себе в чашку. — О чем секретничаете?

Малфой, нацепив на лицо самую ехидную из своих ухмылок, повернулся к Уизли.

— Да вот, посвящаю наше невинное дитя в тонкости амурного ремесла, так сказать, даю ценные советы Казановы.

Рон поперхнулся, но, как оказалось, от смеха, а не от удивления.

— Зачем Гарри это? Он и так прекрасно справляется!

— Да ну вас! — возмутился Гарри под смех двух идиотов, внезапно нашедших друг друга. — Ты, Малфой, должен был раньше рассказать мне про ауры, а не темнить до последнего! Я чуть с катушек не съехал за ту неделю, мог бы и прояснить.

— Благотворительностью не занимаюсь, Поттер, — Драко манерно закатил глаза. — К тому же, теперь я жалею, что вообще об этом заикнулся — вы с Гермионой и без всяких стимулов друг от друга не отходите.

— Поберегите наши нервы! — громогласно объявил Рон, совершенно некстати перебив Малфоя, отчего они тут же затеяли очередную почти-драку — но Гарри не было до них ровно никакого дела.

— Эй, Поттер, ты куда? А как же светлый обряд? — голос бывшего аристократа, а ныне всего лишь высокомерного сожителя, ударил Гарри уже в спину — он решительно покидал кухню.

— Если ты предлагаешь мне очередной разговор, то я пас! — бросил Поттер через плечо. — Сам все узнаю, хватит мне твоих колкостей. Я буду в верхней столовой, готовить кофе Гермионе, которое вы выпили.

Двое школьных врагов уже не обращали на него внимания, поэтому Гарри, покачав головой, вышел из небольшой кухни и направился на второй этаж. Он намеревался как следует изучить всю информацию, касающуюся светлого обряда, чтобы найти, наконец, ключ к полному выздоровлению Гермионы.

* * *

Она никогда не думала, что сможет запросто гулять по художественному музею под руку с Гарри и не думать о том, заподозрят ли их маглы. Такое бы ей и в голову не пришло, потому что из всех реальных и нереальных мыслей в ее сознании этой явно никогда не было. Наверное, Гермиона не могла связать вместе Гарри и работы Ван Гога и Рубенса, как не могла вообразить себя, гуляющей с ним и показывающей ему изысканные манеры письма у Мане.

— О, милый, посмотри, это же Айвазовский! Наверное, здесь временная выставка, его картины в лондонском музее не висят...

— Тебе виднее.

Гермиона потянула Гарри к небольшой картине с изображением моря в шторм. Энергию, бьющую от этого пейзажа, можно было почти ощутить, и девушка замерла, желая насладиться морским бризом, готовым сорваться с полотна и устремить свои соленые капли ей в лицо. Гарри стоял рядом и просто смотрел на картину, не ощущая, возможно, и половины тех эмоций, что испытывала Гермиона.

— Мне нравится Айвазовский, — наконец, сказала она, отстранившись. — У него такой стиль... Сразу веет свободой и непокорностью.

Гарри улыбнулся, покосившись на нее, но все еще рассматривал картину.

— В тебе живет неутомимый романтик, Гермиона, — ответил он с теплотой в голосе, которую не сумела скрыть легкая язвительность. — Мне кажется, в прошлой жизни ты была писателем или моряком. Или, в крайнем случае, странником и искателем приключений.

— Не верю я в реинкарнации, Гарри, — тряхнула головой девушка. — Я знаю только, что живу здесь и сейчас, и каждый миг для нас может стать последним, поэтому за него стоит держаться изо всех своих сил. Ты никогда не будешь для меня притягательнее, чем теперь, и я не смогу любить кого-то другого в какой-то другой выдуманной жизни так же сильно и безрассудно, как тебя. И мы оба знаем, что других для нас нет и не будет.

Она подняла на него глаза — Гарри смотрел прямо на нее, не отводя взгляда, и этот взгляд жег в ней самой что-то сокровенное, что она не смогла спрятать от него.

— Вау, — сказал он спустя полминуты. — Я ожидал банального ответа аля Гермиона Грейнджер — ученый и скептик, а не такого откровенного признания. Ты меня поражаешь.

Она пожала плечами, уводя его от Айвазовского к Рублеву, пока юноша приходил в себя.

— Некоторые вещи, Гарри, стары, как мир. Я просто повторила изречение одного древне-греческого старца, слегка дополнив своими соображениями.

— «Ты никогда не будешь красивее, чем сейчас, и мы больше не будем здесь никогда», — внезапно процитировал он. — Гомер, Иллиада.

Гермиона замерла в удивлении посреди зала итальянской живописи девятнадцатого века.

— Верно. Ты меня поражаешь.

— Не будь со мной слишком сурова, Гермиона. Твоя предвзятость огорчает, — Гарри покачал головой и уже сам потащил ее в следующий зал. Она опомнилась только во Франции середины шестнадцатого века.

— Но Гарри! Ты не можешь не согласиться со мной — в последнее время ты все больше удивляешь нас обоих своими познаниями в разных областях, которые раньше я за тобой не замечала! — Гермиона вывернулась из его руки и заставила его остановиться. — Что с тобой произошло, и почему до этого ты не говорил, что так много знаешь?

Гарри, казалось, выглядел пристыженным и огорченным, нежели довольным, и это насторожило Гермиону. Она подняла за подбородок его успевшее опуститься в пол лицо, заглянула в зеленые глаза и вновь повторила свой вопрос, надеясь, на этот раз, получить ответы. Он явно знал что-то, о чем не признавался ей вот уже три дня.

— Я думаю, это не моя заслуга, а твоя, — признался Гарри, уводя взгляд в сторону. — И это как-то связано с энерго-фоновым обменом между нами.

Гермиона перебрала в уме все, что знала об этом, и ее мысли неожиданно выстроились в логическую цепочку, совершенно идентичную гарриной.

— Ты думаешь, это я тебе помогаю?

— Другого объяснения я пока не нашел, — кивнул он. — Ты же знаешь, что при... — опомнившись, Гарри понизил голос до шепота, что Гермиону невольно рассмешило, — при физической близости ауры людей смешивают границы. Обмен может произойти только в случае несоответствия двух систем, а у нас с тобой фоны раньше разительно отличались.

— И оттого, что ты отдаешь мне часть своего более светлого фона, я делюсь с тобой своими знаниями? — изумленно закончила девушка.

— Вроде так это работает для сохранения баланса, — Гарри поджал губы, будто сама мысль о том, что Гермиона что-то ему должна за свое, так называемое, лечение, не радовала его. Девушка взяла его за руку.

— Если это так, то ты ничего не можешь сделать. Это естественно, ты же понимаешь, — она улыбнулась, и юноша сжал пальцы ее руки чуть крепче. — И потом, я рада, если это действительно так. Разве не это главное в жизни любимых — делиться друг с другом всем и тем самым развиваться? Ведь ты не отнимаешь у меня мои знания, я просто даю тебе стимул.

Гарри недовольно буркнул себе под нос, но Гермиона уже не стала обращать на него внимание — это было всего лишь его задетое самолюбие.

— Пойдем, Гарри, нам еще столько всего надо успеть посмотреть!

С тех пор, как юноша получил наставления от мадам Помфри насчет отдыха Гермионы, он словно поставил перед собой цель сделать ее лето как можно более спокойным, в противовес тем страшным событиям, что им пришлось пережить во время войны и в течение двух месяцев после. Нервная система, так шатко восстановленная за это время, уже почти успокоилась, и кошмары практически перестали мучить его и Гермиону, а за последнюю половину месяца они и вовсе оставили их, будто никогда и не приходили. Гарри хотел устроить им настоящий отпуск и отправиться куда-нибудь в Грецию или Италию, где можно было бы беззаботно нежиться под солнцем, но черная метка на руке Гермионы закрывала им доступ ко всем теплым странам материка.

Поэтому теперь Гарри таскал девушку по всем музеям и галереям, которые были в пределах ее вынужденной ограниченной области, чтобы скрасить им последние дни лета.

Гермиона не могла утверждать со всей уверенностью, что сейчас ему это нравилось точно так же, как в самом начале, но Гарри не жаловался — наоборот, с все большим рвением он каждый день водил их по все новым и новым залам, отвлекая Гермиону от книг в библиотеке Поттеров, в которой она хотела провести остаток лета, чтобы найти хоть что-то, что дало бы ей стимул писать работу по трансфигурации.

— Значит, если это все влияние магического фона, — рассуждала девушка, вышагивая по квадратным плитам мраморного пола в зале греческой скульптуры, — то ты будешь получать от меня все хорошее, что во мне есть, — потому что я беру у тебя светлые волны твоей ауры.

— Скорее всего, — согласился Гарри, а потом, словно нехотя, добавил: — Малфой сказал, что твой фон светлеет с каждым днем, и это началось после моего дня рождения.

— Это естественно для него: он на несколько процентов вейла, — без колебаний ответила Гермиона и — к своему удивлению — увидела, как Гарри просто кивнул. Значит, сам понял. Поразительно. Если это все из-за их физической связи, то что мог бы сделать их ребенок — результат их близости и самого естественного скрещения двух аур? А ведь информации об энерго-фоновом обмене так мало...

— Гарри! — внезапно воскликнула Гермиона, остановившись в центре зала. Посетители музея оглянулись на их пару и недовольно отошли подальше, но девушку так поглотило ее собственное открытие, что она, наплевав на все правила приличия в обществе, в едином порыве кинулась на шею юноше и неожиданно поцеловала, так страстно и безудержно, что многие, наверняка, отвели взгляд.

Гарри недовольным отнюдь не был, только, пожалуй, удивленным больше обычного такому внезапному проявлению чувств с ее стороны.

— Не подумай, что я жалуюсь, но... Что все это значит?

Она счастливо улыбнулась.

— Гарри, я нашла тему будущей работы! Я хочу изучить энерго-фоновый обмен!

Юноша поморгал пару раз и улыбнулся — мгновенно просияли и глаза, и все лицо, так что Гермионе захотелось поцеловать его еще раз.

— Это здорово. Я уже вижу титульный лист твоей работы: кандидат в докторы Гермиона Джейн Грейнджер под руководством профессора Минервы МакГонагалл, тема дипломной работы «Магический фон и энерго-фоновый обмен».

Они довольно хмыкнула.

— Ну, возможно, тема не совсем относится к трансфигурации, но...

Ее прервал взволнованный женский голос, раздавшийся эхом за спиной.

— Гермиона? Гермиона, это ты?

Девушка увидела, как побледнело лицо Гарри, и медленно обернулась на неожиданный зов. На нее смотрела пара, мужчина и женщина, и оба выглядели так, словно только что увидели привидение.

Все, что успела отметить Гермиона, это карие, немного напоминающие ее, глаза женщины брюнетки и высокий лоб мужчины шатена — а потом они оба вдруг заключили ее в крепкие объятия.

— Гермиона, доченька, ты живая! — в ушах раздались синхронные хриплые стоны, и у Гермионы помутнело перед глазами от внезапно хлынувших слез.

Конец этой части...