Возрождение легенды (джен)

Август 1991 года выдался особенно жарким и душным — настолько, что даже, кажется, воздух был плотным и густым, раскаленным. Взмахнув рукой, впору было удивляться: почему резкий росчерк не оставляет после себя следа? Земля под ногами, израненная тонкими изломанными трещинами чуть ли не рассыпалась, мгновенно превращаясь в пыль от человеческих шагов.

К стенам поместья было страшно прикасаться: камни — клеточная структура небольшого замка — выглядели настолько раскаленными, что человеческое воображение мгновенно рождало краснеющую ладонь и медленно появляющиеся волдыри. Темно-бордовые розы, окружившие замок в Астон-Клинтоне склонили свои головы низко к земле, словно стараясь укрыться от убийственных солнечных лучей. Лепестки выглядели обуглившимися.

От невероятной жары не помогала даже магия. Спасительные чары приходилось постоянно обновлять, чтобы хоть как-то поддерживать прохладу в огромном особняке. Уже неделю его жители изнемогали от столь нетипичной для Британии погодой.

— Если сегодня не пойдет дождь, я отправлюсь в деревню и убью кого-нибудь. Медленно и мучительно.

Беллатрикс Лестрейндж так и не стала примерной женой, матерью и домохозяйкой. Десять лет пролетели как один миг и, вроде бы, ничего не изменилось, вот только платья стали более закрытыми, да времени на косметические чары уходило все больше.

— Наше славное Министерство не оценит этого, Бэллз, — предостерегающе ответил Рудольфус, не отрывая взгляда от «Пророка».

Такие слова заставляли Беллу закатывать глаза. Если кто и наслаждался изменениями, то это ее муженек. Вместо магической войны голову Рудольфуса занимали бизнес войны — и лето 1991 года выдалось одним из самых продуктивных. Семейный бизнес, совместные предприятия с Люциусом Малфоем, становление одной из самых влиятельных фамилий в магическом сообществе — на сегодняшний день Рудольфусу было что терять.

Для того чтобы обелить себя и свою жену, а во многом для того, чтобы избежать Азкабана и замять несколько нелицеприятных моментов их прошлого, пришлось потратить уйму сил и средств. Не один год прошел с того момента, как на них (точно так же, как и на Малфоев) перестали бросать косые взгляды вслед и перешептываться за спинами — чуть ли не переходить на другую сторону улицы, чуть ли не шарахаться, как от чумы.

Страх — это один из факторов управления людьми. Именно страх заставляет их собираться в массы, жаться друг к другу, безмолвно следовать за кем-то одним, собираясь в стадо и мгновенно растеряв последние остатки своего мнения и крохи самолюбия. Многие до сих пор не забыли о тех страшных временах, темных временах — о пустующих улицах, о длинном похоронном списке на последней странице «Пророка». Иногда ее посещали сомнения: а готов ли Рудольфус к тому, что эти времена могут вернуться в любой момент — и будет ли готов безоговорочно поставить на карту все?

— Плевать. Хоть развлекусь, — усмехнулась Белла, отпивая чай из чашки тонкого фарфора, расписанного диковинными цветами, яркими и красочными. — Невозможно сидеть в четырех стенах, а на эти лицемерные аристократские рожи смотреть невозможно. Строят из себя... пацифистов.

Последнее слово Беллатрикс сказала, вложив в него максимум презрения. Элита, сливки общества — это совсем не то, что вчера. Большинству звеньев, составляющих цепочку аристократии магического сообщества, удалось выйти сухими из воды — особенно тем, кто имел кругленькую сумму в недрах земли, охраняемую скрюченными лапами гоблинов. Светские беседы сводились к обсуждениям платьев и драгоценностей — у дам, и строительства, инвестиций, расширения влияния за границей — у мужчин. Любые темы, связанные с Повелителем, вдруг резко стали запретными — однако, Белла помнила всех, кто стоял с ней плечом к плечу, скрытые посеребрёнными масками.

Она помнила каждого: кто, когда и сколько раз произнес слова, которые сейчас называются «Непростительными заклятиями». Каждого, на чьем предплечье стояло клеймо. И знала, что рано или поздно он вернется — и она будет готова вновь встать по правую руку от него.

— Можешь развлечь себя походом на Косую Аллею с Гарольдом, — сказал Рудольфус, мерно переворачивая страницы «Пророка».

— Нет, — резко ответила Белла. — Не могу.

— Почему?

— Занята.

— Бэллз...

— Не смотри на меня, Руди. Завел ребенка — сам его и выгуливай.

Тот год, когда Гарри Джеймс Поттер появился в их семье, став Гарольдом Рудольфусом Лестрейнджем, стал для Беллы одним из самых ужасных в её жизни. Подумать только — ребенок! — стал для Беллы страшнее ядерного оружия. Первые недели ребенок плохо спал, а Белла разрывалась между желанием опоить его зельем сна и придушить подушкой. Он кричал, его приходилось кормить, мыть — и еще Мерлин знает что! В норвежском поместье Лестрейнджей, где они с Руди провели первые годы после войны, Белла пыталась мириться с вынужденной ролью матери, день за днем убеждаясь, что это совсем не её. Белла боролась с желанием сбросить Гарри Поттера со скалы, однако тот первый страх и благоговение еще жили в ней.

Рудольфус, наоборот, вел себя как любящий отец. Белла даже порой ловила себя на мысли, что он действительно что-то испытывает к нему. Привязанность? Отеческую любовь? Ей эти чувства были непонятны. Для самой же Беллы ребенок был не более чем деталь паззла, которая просто необходима во втором акте войны. И Белла не сомневалась, что он будет.

— Ты говоришь о нем как о собаке! — возмутился Рудольфус, подняв недовольные глаза на жену.

— Руди, прошло десять лет. Я десять лет терплю этого полукровку. И ни единого намека на невероятную силу. Ни единого шанса вернуть нашего господина назад. Ты до сих пор думаешь, что в нем есть хоть какой-то потенциал? Что мальчишка сможет поставить волшебное сообщество на колени?

Тихие шаги оповестили сидящих в столовой о том, что кто-то спускается со второго этаже. Спустя несколько секунд в комнате появился Гарольд Лестрейндж — темноволосый мальчик с удивительно яркими, пронзительными глазами зеленого цвета. Мальчишка был не похож ни на Рудольфуса, ни на Беллатрикс — впрочем, это было совсем уж понятным фактом в их положении. Единственное, по чему можно было судить о родственной связи Гарольда и четы Лестрейнджей — это его умение держаться в обществе, его манеры, его выдержка. В свое время Рудольфус много времени этому посвятил — вместе с Гарольдом они изучали историю магии, чары, зельеварение, основы трансфигурации. Немалое влияние оказали воспитание, верховая езда, фехтование и изучение иностранных языков. У мальчика с детства было плохое зрение — плохая наследственность — и благодаря курсу зелий его удалось исправить: целители добились невероятных результатов, поймав и подавив болезнь в зародыше.

Мальчик ничем не отличался от детей других благородных семей. Даже несмотря на его внешность, никому никогда и в голову не пришло бы то, что он сын Джеймса и Лили Поттер.

Гарольд размеренным шагом зашел в столовую и склонил свою голову в почтительном кивке.

— Доброе утро, мама. Доброе утро, отец.

— Доброе утро, Гарольд, — сказал Рудольфус в ответ.

Позже, он подошел к мальчику, которого давно считал своим собственным сыном, сзади и мягко положил руги ему на плечи.

— Сегодня ты отправишься с дядей Рабастаном на Косую Аллею, — сказал он, мысленно сожалея о том, что не может бросить дела и самостоятельно посвятить день выбору школьных принадлежностей для Гарольда.

И добавил:

— Ты особенный, Гарольд. Никогда не забывай об этом.

* * *

Волшебники и волшебницы на Косой Аллее изнемогали от жары.

Гарольд ходил по магазинам с одной единственной мыслью — поскорее бы все закончилось, однако время не было так благосклонно к нему: оно тянулось как резина. Секундная стрелка, кажется, и вовсе делала неимоверное усилие, чтобы сдвинуться с места и перешагнуть на деление. Как назло, во всех магазинах были огромные очереди, что, впрочем, совсем неудивительно. Август был тем временем года, когда ученики Хогвартса — и те, которым только предстояло туда поступать, и те, кого ждал выпускной курс, превращались в маленьких назойливых муравьишек, а Косая Аллея становилась огромным муравейником.

Купив целую гору книг, несколько стандартных школьных мантий, при виде которых нос Гарольда презрительно сморщился, а также письменные принадлежности и ингредиенты для зелий, дядя Басти все-таки сжалился и повел племянника есть мороженное.

В кондитерской время и вовсе остановилось — хорошо, хоть так жарко не было. Гарольд разглядывал людей-муравьишек, снующих туда-сюда через огромное витражное окно. Какая-то девчонка, явно из мира магглов, как можно было судить по её одежде, с восторгом разглядывала все вокруг. Было видно, что она здесь впервые. Засмотревшись на вывеску магазина, она столкнулась со спешащим куда-то мужчиной и удостоилась строгого взгляда той, что её сопровождала.

— Грязнокровки... — недовольно буркнул Гарольд.

— Осмелели, мать их, — согласно кивнул Рабастан, незаметно подливая в бумажный стаканчик с кофе коньяка из фляжки. — Еще десять лет назад даже здесь не было такой грязи.

Гарольд обвел кондитерскую глазами. Почти половина из посетителей, находящихся здесь, были одеты в маггловскую одежду. А выражение лиц — как у той девчонки.

— Отец рассказывал мне о тех временах, — сказал он немного понизив голос, словно они разговаривали о чем-то секретном.

— Да... — Рабастан отхлебнул из своего стаканчика и задумчиво уставился в одну точку, вспоминая. — В те времена мы были свободны. У нас были идеалы, была цель, была идея, за которую хотелось сражаться... А потом... — он махнул рукой. — Все накрылось медным котлом.

— Когда-нибудь волшебный мир будет очищен от грязной крови, — заявил Гарольд с уверенностью.

— Ты прав, — согласился Рабастан, допивая «кофе». — Мы могли бы поговорить на эту тему еще, но нам пора отправляться за твоей волшебной палочкой.

Гарольд удивился:

— У меня ведь уже есть одна.

У него действительно была палочка, с помощью которой он мог использовать простейшие заклинания. Несколько раз Гарольд пытался исполнить что-то более сложное — прочитав о чарах в книге заклинаний. Однако ничего не удавалось: может, не хватало тренировки, а может и волшебной силы.

— Да, старая палочка твоего отца. Но сегодня ты обретешь свою собственную палочку — самую подходящую для тебя. Единственную палочку в твоей жизни, с которой у тебя будет самая настоящая связь. Что говорить — скоро ты и сам это поймешь.

Вот в чем было дело! Гарольд заторопился — ему не терпелось получить новую волшебную палочку, которая отныне будет только его личной.

Магазин мистера Олливандера — мастера по изготовлению волшебных палочек, встретил их веселым перезвоном колокольчиков прямо над головой. Гарольд изумленно оглядел бесконечные стеллажи узких коробочек — как же он найдет ту самую, которая предназначается именно ему?

Сам мистер Олливандер неожиданно появился из-за одного из стеллажей.

— Добрый день, мистер Лестрейндж, — радостно поприветствовал он. — Добро пожаловать в мой магазин! Пришли подобрать палочку для своего племянника?

— Именно, — сухо заявил Басти. По всему, это место нагнетало на него жуткую тоску и ему не терпелось поскорее покончить со всеми делами и отправиться в любимый паб.

А Олливандер тем временем уже семенил к Гарольду в желтой вытянутой коробочкой с золотистой каймой.

— Попробуйте вот эту: клен, волос единорога, сильная и гибкая.

Гарольд неуверенно взял с бархатной обивки волшебную палочку, и, как указывал мистер Олливандер, махнул ей в направлении стеллажей, где лежала еще тысяча таких же волшебных палочек. Один из стеллажей разлетелся в щепки: Гарольд просто поразился такой магической мощности. Мистер Олливандер покачал головой и поспешно заменил палочку.

— Вот, мистер Лестрейндж, — сказал он.

Эта палочка отличалась от предыдущей. Она была намного длиннее и тоньше, да и эффект от взмаха был другим — сноп ярко-алых искр просто-напросто поджег тюль на окне магазина. Тонкая ткань вспыхнула как спичка. Олливандер вновь покачал головой и скрылся в глубине магазина.

Подбор палочки длился уже почти час, но ничего стоящего найти все не удавалось. Когда Гарольд уже был готов отчаяться, он вдруг осознал, что может чувствовать волшебные палочки. Анализируя свои собственные ощущения, он понял, что от тех палочек, которые реагируют агрессивно, чувствуется неприятное покалывание. От тех, после взмаха которыми ничего не происходило — наоборот, веет холодом.

— Прекрасная палочка, мистер Лестрейндж, — все твердил Олливандер, притаскивая новые и новые экземпляры.

— Все, с меня хватит, — заявил Гарольд. — Ты сказал, что у меня связь с палочкой? — он недовольно посмотрел на своего дядю. — Значит, я сам найду её. Я устал от этой бессмысленной возни.

Гарольд, под удивленными взглядами Рабастана и мистера Олливандера пошел на зов. Ему почему-то казалось, что от его палочки исходит тепло, что она зовет его. Он подошел к дальнему стеллажу, закрыл глаза, и руки сами схватили какую-то неприметную коробочку.

— Прекрасный выбор, мистер Лестрейндж! — прокомментировал Олливандер, почему-то без прежнего энтузиазма. — Одиннадцать дюймов, остролист, перо феникса.

Палочка уверенно легла в ладонь. Гарольд взмахнул ей — в комнате заплясали совершенно безопасные золотистые искры.

— Странно, очень странно, — пробормотал хозяин магазина себе под нос.

На его плечо легла тяжелая рука Рабастана.

— Что странно, Олливандер? — с угрозой в голосе спросил тот.

— Ничего, мистер Лестрейндж!

Мистер Олливандер решил благоразумно промолчать. Он утаил то, что перо того же самого феникса было и сердцевиной другой палочки — палочки Того-кого-нельзя-называть, хотя все знают, что феникс отдает только одно перо из своего хвоста. Он ничего не сказал о том, что сегодня уже пытался продать эту палочку Избранному, однако палочка его не приняла...

* * *

Ночное поместье озарил гулкий стук металлической ручки о дерево крепко сбитой двери. Люциус Малфой недовольно посмотрел на своего незваного гостя, щурясь от света свечи.

— Чего тебе, Северус? — буркнул он.

— Люциус... — пробормотали в ответ из темноты.

Когда свет озарил лицо припозднившегося гостя, Люциус Малфой мгновенно посерьезнел.

—Входи. Добби, коньяку! — щелкнул он пальцами.

Снейп отхлебнул прямо из горлышка. Потом отхлебнул еще раз и закашлялся.

— Ну! — нетерпеливо воскликнул Малфой.

Глаза Снейпа лихорадочно блестели. На щеках нездоровыми бутонами распускался румянец.

— Люциус. Я нашел его след. Он не исчез, Люциус. Я его обнаружил!

Люциус побледнел.

— Где он?

— В Англии.