Чашечку кофе? (гет)

Лунный календарь на 1995 год:

26 июля (среда) луны на небе не видно, а накопленной энергии осталось крайне мало. Негатив всего лунного месяца собирается перед тем, как быть сожженным в момент новолуния. Трудности, возникающие в эти сутки, можно считать за благо, так как высшие силы от вас не отвернулись и показывают на внешнем уровне ваши проблемы. Наоборот, удача свидетельствует о помощи темных сил. Главные рекомендации по поведению — смирение и покаяние. Необходимо гнать от себя негативные мысли. Никаких беспокойств, сомнений, никакого мучения. Следует отрубать фальшивые связи, гнать прочь назойливых людей и назойливые мысли.

Билл.

— Привет!

Я оборачиваюсь и вижу Флер. Она, как никогда, похожа на райскую птицу — переливчатая, воздушная. Сердце у меня сжимается — упорхнет, не удержу.

Она ослепительно улыбается и слегка отводит в сторону локоть. Я должен взять ее под руку? Я никогда не ходил так с девушкой. Никто так не ходит по Диагон-аллее. Под ручку гуляют только столетние волшебники вдоль пруда фамильного парка.

Флер словно не замечает моей неловкости, она поправляет якобы выбившийся из прически локон. Мне следовало бы обрадоваться, восхититься ее деликатностью, но становится обидно. Утонченная француженка снизошла до дикого британца, сделала скидку на ханжеское воспитание и комплексы. Я понимаю, что это несправедливо, но ничего не могу с собой поделать. Какой-то молодчик в куртке из драконьей кожи, чуть шею себе не свернул, засмотревшись на Флер!

— Зайдем в кафе, — произносит она. — Я ужасно хочу пить.

Мы идем к Фортескью.

— Меня два часа продержали в Министерстве, — Флер и о бюрократической волоките рассказывает с теми же интонациями, с какими обсуждают погоду на светском приеме. — Даже кофе не предложили. У вас не принято?

Мы занимаем столик на двоих в углу зала. Кафе полупустое — детишки с родителями схлынули, а парочки еще не набежали.

— Я так и не поняла, чего они от меня хотели. Ждали, когда действие Оборотного пройдет? — Флер картинно округляет глаза, я улыбаюсь. — Пожалуй, возьму капучино. Жаль, что вы, англичане не любите кофе. У нас обязательно предлагают чашечку ожидающим. И в официальных учреждениях, и в магазинах, и в парикмахерских. Вы могли бы предлагать чай. Хотя он у вас не слишком вкусный. Как вы его завариваете?

— Обыкновенно. Флер, послушай...

— Мне чашечку капучино, — обращается она к подлетевшему официанту. — С корицей, будьте добры. И чизкейкс малиновым джемом. Мне так нравится это название — чизкейк. Такое английское.

— Мне чай, пожалуйста.

— Я заметила, что ты не любишь кофе, — Флер выглядит огорченной. — А я думала, тебе понравится — я очень хорошо варю кофе.

— Флер, не нужно было варить кофе на Гриммаульд-плейс. Получилось нехорошо, понимаешь, мама обиделась.

— Почему? — в ее голосе искреннее недоумение. — Миссис Уизли, сама просила ей помочь. Твоя сестра расставляла посуду...

— Одно дело помочь, а другое — хозяйничать на ее кухне, — отвечаю я резче, чем следует.

— Это не ее кухня. Дом принадлежит мистеру Блэку.

— Сириус передал его Ордену.

— Я состою в Ордене так же, как миссис Уизли, — Флер пожимает плечами.

Официант приносит заказ. В чашечке Флер на молочной пенке корицей нарисована летящая птица. Чизкейк украшен свежей малинкой.

— Послушай меня... — я замолкаю, не находя слов.

Флер готовиться слушать. Очень ответственно. Слизнув с ложечки молочную пенку, она кладет ее на блюдце, складывает руки на коленях и чуть склоняет голову. Внимательная, серьезная.

Как ей объяснить, что маме сейчас очень трудно? Она волнуется, нервничает, а у нее давление скачет, сердце... Ее пугает война, пугает грозящая нам опасность, а больше всего собственная беспомощность. Она не может защитить нас — мы выросли, мы не слушаемся ее, принимаем собственные решения, рискуем. Чарли — в Румынии, Перси порвал с семьей, близнецы рвутся в бой. А я... встречаюсь с Флер. Мамин мир рушится, и она ничего не может с этим поделать! Только собрать всех за столом, накормить, обогреть... И Флер у нее это отбирает. Не специально. Но маме больно.

Флер этого не понять. Ее семья далеко, они в безопасности. Наша война затрагивает ее лишь в такой степени, в какой она сама хочет. Будет ли Флер плакать, хоть чуть-чуть, если я погибну?

— Пойми, — произношу я, когда тянуть паузу дольше становиться невозможно, — для мамы очень важно быть нужной, помогать Ордену. Она же крутится целый день, убирает, готовит... А ты приходишь и варишь кофе, как будто все ее старания никому не нужны. Словно она угощает чем-то, что и в рот не возьмешь.

— Не понимаю. Сказать хозяйке, что ты такую гадость не пьешь — это, разумеется, хамство, — Флер сплетает пальцы. — Но давиться из вежливости напитком, который тебе не нравится — глупо. Не все же любят чай! И миссис Уизли вовсе не должна превращаться в прислугу и угождать вкусам всех, кто приходит на Собрание. Мне не трудно сварить кофе и угостить желающих. Я думала, твоя мама будет рада, что ее избавляют от лишней заботы, —заключает она.

Флер, действительно, так думает. Она не хочет понять, что чувствует моя мама. Не хочет сближаться. Не хочет понравиться моей семьи. Что значат для нее наши отношения? Ни к чему не обязывающий роман с англичанином в рамках изучения британской культуры?

— Никаких забот и не было, — цежу я сквозь зубы, — все с удовольствием пили чай.

— А, по-моему, профессору Снейпу кофе понравился.

— Снейпу! Да, он просто ухватился за возможность унизить нас.

— Каким образом?

— Он показал, что стряпня моей мамы ему не по вкусу, что он брезгует нашим угощением.

— Как сложно! — вздыхает Флер. — Ты не думаешь, что он просто любит кофе?

— Только не Снейп! — решительно возражаю я. — Он ничего не любит. Только глумится и злорадствует. Ты сама слышала, как он изводит Сириуса вопросами об уборке дома. А с каким лицом снимал шерстинку с мантии? Снейп никогда не оставался на обед...

— Мне показалось, что никто особенно и не хотел видеть профессора за обеденным столом, — произносит Флер задумчиво.

— Какая разница?!

Да, никто не хотел! Но маме все равно обидно пренебрежение.

— Благодаря твоему кофе, Снейп показал, что он брезгует маминым чаем.

Флер водит ложечкой по молочной пенке, превращая птичку в воронку вихря.

— Я бы еще поняла, если бы ты приревновал меня и возмущался тем, что я с профессором флиртую.

— Флиртуешь?! С этим сальноволосым уродом?

— Почему уродом? — на лице Флер искреннее недоумение. — Я, правда, специально не присматривалась, но никакого явного уродства не видела. Бельма на глазу или заячьей губы...

— Он — моральный урод! Пожиратель Смерти, вот кто он.

Флер пожимает плечами:

— Это общеизвестно. Но ведь он и член Ордена Феникса.

Я от возмущения залпом выпиваю остывший чай. Горький и вяжущий. Флер смотрит на меня слегка насмешливо. Словно на забавную зверушку. А чего я ждал? Наша война для нее — тема научной работы. Пожиратели Смерти — носители определенной идеологии. Жертвы — цифры для анализа.

Флер

Абсурдность разговора меня утомляет. Я не понимаю, на что могла обидеться миссис Уизли. И тем более не понимаю, как я должна поступать, чтобы она не обижалась. Не пить кофе?

Я прекрасно понимаю, как много у миссис Уизли забот: она приводит в жилой вид дом, пустовавший около десяти, ведет повседневное хозяйство, а в дни собраний Ордена Феникса кормит более двадцати человек. Невозможно годить вкусу каждого. Она, естественно, ориентируется на большинство. Англичане, похоже, предпочитают сливочное пиво и заваренный таким вот образом чай. Во всяком случае, ни кофе, ни шоколада я на столе не видела. Когда Орден собирался ближе к вечеру, ставили вино, но мне оно не понравилось. Слишком сладкое. Наверное, тот самый херес, о котором пишут в английский романах.

Мне не трудно самой сварить кофе и угостить желающих. Я была уверена, что миссис Уизли моя инициатива обрадует. И она отметит, какой хорошей хозяйкой я могу быть. Билл утверждает, что его мама расстроилась. Не понимаю! Еще больше не понимаю, чем недоволен Билл. Я же не пою его кофе насильно. Хочет пить чай или сливочное пиво — пусть пьет!

Я делаю глоток капучино. Ну вот, остыл. Жаль. Но чизкейк на высоте — нежный, воздушный. И малинка свежая, только что с грядки.

Билл сидит насупленный. С надутыми губами он похож на маленького мальчика. Хочется растрепать его кудри, но он подобной вольности не одобрит, резко вскинет голову, отстранится. Странные все же англичане: заниматься сексом на первом свидании — пожалуйста, а обниматься на улице — табу. Наверное, поэтому они так много говорят о своих чувствах, слова заменяют им прикосновения. Но, в отличие от прикосновений, слова лгут. Билл не говорит, что его тревожит на самом деле. Кофе, Снейп — это все не то.

Быть может, он обижен, что я не пригласила его во Францию? Я не могла! Это был бабушкин праздник и ее гости.

Мама была бы рада увидеть Билла, он ей очень понравился на Турнире. «Во всех отношениях достойный молодой человек!» — вынесла она свой вердикт. Бабушка сказала те же самые слова, но с совершенно другой интонацией. «И на что он тебе сдался?» — подразумевалось продолжение. На что? Я его, вроде бы... люблю? Да, сказать бабушке так, значит превратиться в объект для насмешек. Любовь не может быть «вроде бы». Есть Любовь, есть страсть, влюбленность, увлечение, нежная дружба, привязанность...

Я прилежно анализирую, что же чувствую к Биллу. Он один из самых красивых парней, которых я видела, и точно самый красивый англичанин. У него темно-рыжие волосы, круглые, прозрачно-розовые, какие бывают только у рыжих, уши, прямой нос, четко очерченные, изогнутые, как лук Аполлона, губы и длинные мускулистые ноги. Я люблю с ним целоваться и запускать пальцы в упрямо пружинистые кудри, люблю прижиматься к горячему подтянутому телу, люблю возбужденный блеск глаз... Я люблю Билла и собираюсь выйти за него замуж. Со временем.

— Выйти замуж за достойного англичанина ты можешь и через десять лет, и через пятнадцать, — говорит бабушка.

— Почему не сейчас?

— Ты человек. Будь ты вейлой, могла бы выскочить замуж хоть завтра, а через пару десятков лет улететь. Но ты — человек. Твое время ограничено.

— А зачем улетать?

— Узнать что-нибудь иное. Более интересное. С этого тебе и следует начинать. Не с достойных во всех отношениях молодых людей. Неужели во всей Британии ты больше никого не встретила?

Я смеюсь:

— Ты забываешь, где я работаю — там встречаются в основном гоблины. Правда, они весьма интересны, но несколько в другом смысле.

— А в этой вашей организации?

Бабушка кокетничает. Она прекрасно помнит название. Я два года писала работу о темномагических организациях второй половины XX века, и бабушка помогла мне встретиться с теми, кто сотрудничал с Орденом Феникса. И с теми, кто сотрудничал с Пожирателями Смерти тоже.

— В нашей организации? — я задумываюсь. — Лилипут-дурачок, старик-одуванчик, чрезвычайно занятый аврор, древний искалеченный параноик, оборотень, упорно считающий свое состояние только болезнью...

— Ужасно! — реагирует на последнее бабушка.

— И отпрыск чистокровного темномагического рода, выжженный с семейного гобелена. Чрезвычайно красив, надо сказать. Несмотря на десяток лет тюрьмы.

— Нет, нет и нет! Изгнанный наследник древнего благородного рода приемлем только в бульварном романе! Для серьезной литературы это — дурной тон.

— Почему?

— В серьезной литературе, как и в жизни, промежутки между эффектными жестами следует заполнять осмысленными действиями.

Я смеюсь. В самом деле, а чем занимается Сириус Блэк, когда не обличает свою семью и не рвется в бой? Он сидит, развалившись, за обеденным столом в обществе обкуренного Флетчера, слоняется с кислой миной по комнатам, отмахивается от миссис Уизли, нехотя, после третьей-четвертой просьбы помогает справиться с чем-либо опасным. Наверное, валяется на диванах в анимагической форме. Я не видела, но мантию постоянно приходиться чистить от шерсти. Ах, да! Еще он кормит гиппогрифа, запертого в спальне прежней хозяйки. Да, неподходящий персонаж для большой литературы. Трудно всерьез относится к человеку, который за два года не сумел привести в жилой вид собственный дом и разобраться с домовым эльфом. А гиппогриф в спальне матери уничтожил во мне взращенные Биллом ростки симпатии к Сириусу Блэку.

— Неужели больше никого? — осведомляется бабушка.

— Только Пожиратель Смерти, но я не думаю, что это — подходящее знакомство.

— Пожиратель Смерти? — бабушка прикрывает глаза и задумчиво произносит:

— Черный, развевающийся плащ, интересная бледность, непроницаемое лицо и пронизывающий взгляд...

— Как ты догадалась?

— Если одного из вашего Ордена ты, не задумываясь, называешь Пожирателем, он этому соответствует. Интересно, — вздыхает она мечтательно. — Очень интересно...

Не понимаю! Не могу уследить за мыслью. Бабушка поясняет снисходительно:

— Избежавшему наказания Пожирателю смерти следовало бы держаться тихо. Незаметно и подобострастно, маскироваться под несчастную жертву обстоятельств, всячески подчеркивать свое раскаяние и благодарность, не так ли?

— Он должен вести себя, как оборотень! «Я не виноват! Не гоните меня: я добрый, хороший и совершенно безопасный! Я никогда не забуду, что вы для меня сделали!»

— Вот именно! Что выиграет оборотень, демонстрируя клыки?

— Его будут бояться и ненавидеть. Как Пожирателя Смерти.

— И это очень интересно. Но ты права, он — неподходящее для тебя знакомство.

— Почему?

— Он обречен. Человек не может противостоять всем. А ты, моя милая, человек и должна жить с людьми.

— Вот я и встречаюсь с Биллом!

Встречаюсь. Только невеселая у нас встреча сегодня. Билл оставляет недопитый чай, и мы идем в Гринготтс.

Северус.

Раньше я вербовкой не занимался. Переговоры вели те, кто обладал репутацией и весом в бществе: Лестранжи, Малфой, Долохов, Каркаров или Руквуд. Из них остался только Люциус, но Лорд ему не доверяет. Мне он, конечно, тоже не доверяет, но иначе. Лорд полагает, что Люциус, преследуя свои цели, миссию может провалить, а меня он подозревает в предательстве. И если я работаю на Дамблдора не за страх, а за совесть, то выполнять задания Лорда должен также ревностно, как если бы целиком и полностью был ему предан. И он совершенно прав. Я, действительно, не могу провалить задание, потому что Дамблдору нужен свой человек в непосредственном окружении Лорда.

Да и мой общественный статус за годы отсутствия Повелителя серьезно изменился. Из подозрительного полукровки я стал Мастером Зелий, профессором Хогвартса, деканом Слизерина. Теперь меня можно отправлять к солидным чистокровным магам, убеждать их встать под знамена Темного Лорда. Первый на очереди — Мариус Флинт. Отец моего бывшего ученика. Я-то думал, мы больше не увидимся. Маркус, все-таки сдал экзамены и, наконец, покинул Хогвартс.

Мариус Флинт нависает над столом каменной глыбой. Едва тронутое резцом скульптора лицо: безгубая щель рта, глаза прячутся за тяжелыми веками. Засаленный платок небрежно повязан на массивной шее. Грубые пальцы с пучками жестких черных волос на суставах сжимают бронзовый кубок. Гоблинская работа. Очень древняя, эпоху определить не могу — сделано не для людей. Второй бокал стоит на столе рядом с запыленной бутылкой.

Ночь на исходе. За окном бледно-серый рассвет. Мариус гасит свечу.

— О таких делах на сухую не говорят, — он переворачивает бутылку, и эльфийское вино широкой темной струей льется в кубок. Аромат лесных трав, спелой земляники, знойного полдня кружит голову.

— И вам, профессор, — опустевшую бутылку Мариус кидает на пол.

Он широко ухмыляется:

— За ваше предложение! — залпом выпивает вино и садится за стол.

Я подношу кубок к губам. Вдыхаю аромат. Летний полдень. Расслабляющий зной. Смутная тревога. Надвигающаяся гроза? Дикий зверь в чаще? Затаившаяся в траве змея? Яд!

Так и не сделав глотка, я ставлю кубок на стол. Мариус сидит неподвижно. Расслабленная кисть упала рядом с кубком. Я подхожу к нему и пытаюсь нащупать на шее пульс. Безуспешно. И безоар уже не поможет. Быстро.

Первый солнечный лучик заглянул в окно, бросил нежный золотистый блик на окаменевшего тролля.

Вот я и провел переговоры. Такого у Люциуса не случалось. Под пытками у него умирали — было дело — но во время беседы не травились!

Я трансфигурирую салфетку в стеклянную колбу, набираю вина и запечатываю. Очищаю кубок, сдвигаю на край стола.

Маркусу непременно предложат присоединиться к Пожирателям Смерти. Быть может, если запустить сейчас Темную Метку, он не согласится? А Повелителю я скажу, что хотел таким образом устрашить колеблющихся. Нет, в подобный бред он не поверит. Я обхожу кабинет, выдвигаю ящики бюро. Есть! Пергамент и самопишущее перо. Возвращаюсь к столу и диктую:

«Мне сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Но принять его невозможно. Я сделал свой выбор».

Поймет ли Маркус послание? Он поймет, когда на него попытаются давить..

Я складываю пергамент, зажигаю свечу и, подождав несколько минут, капаю воск. Сгибаю кисть Мариуса и прижимаю фамильный перстень, запечатывая письмо.

Как же оно попадет адресату? Допустим, письмо найдет аврор, расследующий таинственную смерть Флинта и тайно передаст его сыну погибшего.

На всякий случай я обхожу весь этаж. Тайника, из которого Мариус Флинт достал вино и кубки, ожидаемо не нахожу. Значит, и письмо он оставил там. Я возвращаюсь в кабинет, еще раз осматриваю его. Не нравится мне второй кубок на столе! И никаких идей, куда его деть. Если только переставить, чтобы в глаза не бросался. Под стол.

Вот и все. Я встаю на подоконник и шагаю навстречу рассвету.

Что-то мне подсказывает — больше подрбных поручений Темный Лорд мне не доверит.

Повелитель слушает мой отчет на удивление спокойно. Никаких Круциатусов или резких замечаний. Жаль, рассказ получился коротким. Закончив его, я замолкаю.

— Как же ты определил, что вино отравлено? — осведомляется Лорд.

— Ощущение было... неправильное, — я тщательно подбираю слова. — Не запах...

— Вкус?

— Нет, попробовать я не успел.

— Ты почувствовал страх Флинта.

— Он не боялся. Был совершенно спокоен. Не слишком доволен, но сопротивления я не чувствовал . Я решил, он смирился с неизбежным.

С необходимостью присоединиться к нам. А Флинт принял решение умереть.

— Легилеменс!

Ну, нельзя же так! Я едва не задохнулся от боли. Легилеменция — это же не трепанация черепа! Я впиваюсь ногтями в ладони и стискиваю зубы.

Раньше Лорд проникал в сознание почти незаметно, как приведение сквозь стены. Теперь вламывается, словно отряд авроров в дом подозреваемого, разбивая и круша все, что не представляет для него интереса.

Наконец, он меня отпускает. Я ощупью нахожу стул и валюсь на него. Пытаюсь выровнять дыхание. Перед глазами плывут огненные круги, а Повелитель интересуется, будет ли сотрудничать с нами Маркус Флинт.

— На него ничего нет, — удается мне выговорить. — На Мариуса можно было воздействовать... напоминанием о старых грехах... На Маркуса ничего нет... И живых родственников уже нет... и честолюбия... интереса к темной магии...

— Если он узнает, что отец сотрудничал с нами и собирался выступить на нашей стороне, то присоединится к моей армии, — уверенно заявляет Лорд.

Сомневаюсь. Маркус — не интеллектуал, но сопоставить смерть отца, письмо и предложение Темного Лорда сможет. И это ему не понравится.

— Что ты можешь сказать о вульфсбейне, — неожиданно меняет тему Повелитель.

— Зелье высшей категории сложности, первой категории опасности...

— Не нужно цитировать статьи энциклопедии! Какое действие оказывает вульфсбейн?

— После трансформации оборотень сохраняет человеческий рассудок и не представляет опасности.

Лорд делает нетерпеливый жест рукой:

— В какой степени сохраняется человеческий рассудок?

— Оборотень не агрессивен, понимает человеческую речь, адекватно реагирует.

Я припоминаю опыт общения с Люпином, крайне скудный.

— Не рискну сказать, сохраняются ли мыслительные способности полностью. Возможно, некоторая деградация имеет место. Как у анимагов.

— Оборотень становится управляемым?

— В какой-то степени. Он контролирует себя и способен подчиняться.

— А если усилить эффект зелья, чтобы поведение оборотня контролировал маг?

— С самим зельем может не получиться — потенциально оно смертельно ядовито. Если скомбинировать его с заклинанием...

Повелитель кивает удовлетворенно и задает следующий вопрос:

— Зелье, пробуждающее оборотня вне трансформации, возможно?

— Мой Лорд, — я почтительно склоняю голову, — все возможно. Однако, мне никогда не доводилось слышать ни о таком зелье, ни о попытках его создания.

— Не верю, что вся работа остановилась на создании вульфсбейна! Ты должен был слышать о работе в этой области.

— Одно время ходили какие-то вздорные слухи. Скитер обещала сенсацию, но ничего существенного не раскопала. «Пророк» напечатал истерических писем, напуганных угрозой появления новых чудовищ, обывателей. Лавгуд потребовал прекратить эксперименты над несчастными созданиями. Дамокл Белби выступил с заявлением, и все успокоилось.

Повелитель качает головой.

— Этим вопросом нужно заняться всерьез, Северус. Я на тебя рассчитываю.

Аудиенция закончена. Странно, что провал с Флинтом Лорд воспринял так легко. Быть может, счел мою неловкость доказательство невиновности? Хорошо бы.

Что же делать с вульфсбейном? Надеюсь, эксперименты на Люпине проводить мне не придется. Выяснить же, насколько он сохраняет личность и человеческий интеллект, интересно. Неясно только, каким образом.