Русалочка фхтагн (джен)

Фредерику,

Копенгаген,

24 августа 18… года.

Милый Фритс! Ты не представляешь, насколько сильно я переживал о тебе: я слышал о том, что корабль, на котором ты находился, потерпел крушение во время того проклятого шторма, слышал, что ты уцелел, писал тебе письма едва ли не ежедневно, но не получал ответа. Я боялся, что с тобой произошло непоправимое, пытался утешить себя надеждой на обратное, вырваться в столицу, чтобы удостовериться в твоей целости и сохранности лично, однако обстоятельства, будто по воле какого-то злого рока, противостояли мне. Теперь-то я знаю ― ты жив, а это главное.

В ночь той катастрофы, произошедшей с тобой в море, я не находил себе места, хотя не ведал ещё о ней. На закате, когда солнце окрасило небо в цвета пламени и крови, я почувствовал запах соли и водорослей, будто принесённый свежим ветром с далёкого моря, хотя если бы он прилетел с побережья, город задушил бы его и пропитал своим букетом ароматов, человеческих, не похожих на воздух с необитаемых просторов водной пустыни. Этот запах разбудил во мне странное беспокойство, мне показалось, что нечто древнее, чужое и огромное пытается войти в меня и завладеть моими мыслями так же, как холодный влажный горький воздух завладел моим обонянием. В шелесте занавесей у открытого окна и в скрипе двери на сквозняке мне послышался гортанный шёпот, говорящий на незнакомом уродливом языке. Я поймал себя на том, что пытаюсь вслушаться и разобрать в этих звуках отдельные слова, а мои собственные мысли запутываются, вытесняются странным шепотом: «Фхтагн… фхтагн… Ктулху фхтагн…». Я решил забыться сном, в надежде, что тьма укроет меня мягкой уютной пеленой от шепчущего холодного ветра. Но мои сны в эту ночь были похожи на бред и будоражили моё сознание едва ли не сильнее зловещих голосов. Я видел громадные дворцы из позеленевшего от времени камня, колышущиеся в мутном тумане, густом, но прозрачном, не белёсом, как тот, который накрывает осенью северные города. Эти циклопические здания виделись мне прекрасными, но, вместе с тем, их очертания рождали у меня в голове страх: они казались очень чуждыми, но не только и не столько из-за непривычности архитектуры, сколько из-за несоответствия реальности и здравому смыслу. Громоздкие формы покоились на тонких колоннах, высокие двери находились под немыслимыми углами к поверхности, будто по другую их сторону скрывается вовсе не зала за стеной, а выход в пространство ещё более тёмное, туманное и противоречащее всем человеческим представлениям о действительности. Понятия верха и низа в этом месте постоянно менялись: то, что мгновение назад казалось земной твердью, наклонялось и переворачивалось, причём глаз не мог заметить, когда это произошло. Меня сковывало ощущение, что этот странный мир с его огромными дворцами спит, и его создатели и повелители спят уже тысячи тысяч лет и видят грёзы о нашем мире, солнечном, тёплом, так мне знакомом, и меня вот-вот окутает кокон сна, он тянется ко мне холодными цепкими щупальцами, дотрагивается и обещает, что скоро я тоже погружусь в вечную дремоту и буду видеть сновидения о своем родном мире, но в него не вернусь, а останусь здесь, в тумане и тягучей влажной прохладе. Я пытался вырваться из объятий этого жуткого гипноза, но цепенел всё больше и больше, и покорно наблюдал за мягко покачивающимися длинными стеблями неведомой травы, ползущими по стенам циклопических дворцов. И вот я уже почти погрузился в бесконечную тягостную дремоту, когда вдруг послышался приглушённый гул, в котором я постепенно начал различать слова из давешнего шёпота, только более громкие и гортанные: «Пхнглуи мнглунафх Ктулху Р'лайх угахнагл фхтагн! Фхтагн!». Туман вокруг меня заколыхался сильнее, его упругие прозрачные массы начали расходиться от дворца в разные стороны, будто круги на воде от брошенного камня. Ближайшая ко мне высокая дверь с тёмным орнаментом на поверхности, изображавшим будто бы переплетённые рыбьи хвосты и щупальца, медленно отворилась, совершенно беззвучно, хотя мнилось, что движения таких громадных тяжёлых створок должны непременно сопровождаться низким и громким скрипом. Из темноты за дверью пахнуло непереносимым смрадом, ледяным холодом и, что ещё страннее и непонятнее, чувством леденящего кровь ужаса, столь плотного, что его, казалось, можно ощутить кожей, взять в руки и тут же умереть от невероятной, непостижимой силы кошмара, проникающего внутрь, заставляющего сердце биться намного чаще, разрезающего тело острой концентрированной болью, приходящей извне, пульсирующей и подгоняющей под свой безумный ритм дыхание и мысли, взрывающейся в голове и обливающей раскалёнными искрами всё тело. Я будто знал, что эта боль только фантом, порождение страха, но от этого она не становилась слабее, а, наоборот, накатывала и накатывала с новыми силами, а в уши бил всё тот же гул множества голосов, отражённых от древних каменных стен: «Ктулху фхтагн! Ктулху фхтагн!». Я очнулся от собственного вопля ранним утром, когда тусклые лучи солнца прорéзали серые грозовые тучи и проникли в распахнутое окно. Мои простыни были мокрые от холодного пота. Я помнил свой сон в деталях, хотя всей душой хотел бы позабыть его и не вспоминать никогда. И этот кошмар принёс мне беспокойство о тебе: мне казалось, что щупальца гипнотического существа из циклопического дворца тянулись к тебе, а я ― всего лишь случайная жертва на его пути. На следующий день я узнал из газет о шторме и о крушении корабля, на котором ты плыл, и утвердился в своих опасениях, хотя разумом понимал, что они иррациональны и даже глупы. Прошу тебя, скажи мне, что мой сон случаен и ничего не значит, а твоё видение странной химеры ― всего лишь галлюцинация, порождённая воспалённым разумом усталого обезвоженного человека. Ни тот, ни другой кошмары не могут сколь-нибудь касаться действительности, но они беспокоят меня, ужасают и одновременно манят; мне кажется, что они как-то связаны между собой, и я хочу найти и распутать соединяющие их нити. А может быть, это призрачная связь двух любящих сердец, когда близость людей делает близкими даже их грёзы?.. Не знаю точно, но мне мерещится, что моя мания, связанная со сном, пройдёт, когда я увижу тебя, реального, живого и невредимого. Хочу встретиться с тобой и не только по этой мистической причине ― я тоскую без тебя, словно потерял осколок жизни и не могу его вернуть. Надеюсь, в течение месяца смогу вырваться в столицу, а до того счастливого дня ― жду твоих писем. А ты жди меня и не забывай о моей любви.

Обнимаю, твой Ганс.