Закон привлекательности (гет)

Пальцы неустанно стучат по клавиатуре ноутбука, а глаза не отрываются от экрана. Постепенно руки немеют, мозг перестаёт нормально соображать, чтобы продумать действительно идеальное убийство. Это мало похоже на статьи для университетской газеты, которые она писала раньше.

— Фэй, тебе пора отдохнуть. Ты похожа на зомби.

В уголках глаз начинает жечь от усталости, и, прикрыв их на секунду, она смотрит на сестру. Селина всегда слишком беспокоится о ней. Синдром заботливой мамы. Наверное, это из-за того, что Фэй слишком рано потеряла родную мать, а Селина чувствовала себя виноватой, что они со своей матерью вторглись в их с отцом жизнь. Пусть они сёстры не по крови, но всегда были близки.

— Ты права. Просто я обязана написать эту работу на отлично, — она закрывает крышку ноутбука и удобнее устраивается на диване. — А в этом я сильно сомневаюсь.

Селина садится на кресло, внимательно за ней наблюдая.

— Ты же умница, — тепло отвечает она. — Я уверена, что твоя работа будет лучшей.

Фэй вспоминает лекцию профессора Блэка и утыкается лицом в мягкую подушку.

— Не думаю, что твоё мнение разделит профессор Блэк, — её голос звучит немного невнятно из-за подушки. — На лекции я сравнила его с педофилом…

— Ты сравнила Роберта с педофилом? — уточняет сестра, пытаясь переварить новость, а через секунду начинает громко смеяться, утопая в большом кресле.

Фэй удивлённо смотрит на неё, отмечая это простое «Роберт». Бровь чуть приподнимается, и она ждёт, пока её сестра перестанет веселиться.

— Боже, — сквозь смех пытается выговорить Лин, — я бы хотела видеть его лицо…

— Ты его знаешь? — не выдерживает она, чувствуя необъяснимое негодование.

Лин, наконец, успокаивается, но улыбка всё ещё бродит по её красивому лицу. В детстве Фэй часто завидовала сводной сестре. Она всегда была такой яркой, красивой, солнечной, будто миновала очередь, где раздавали недостатки. Она всегда улыбалась так, что всем казалось, будто всё вокруг начинает светиться. Светлые волосы, пухлые губы, модельный рост и задорный смех — она всегда привлекает внимание, очаровывая мужчин. А напротив холодной Фэй она всегда кажется настоящим солнцем.

— Я посещала его лекции на четвёртом курсе. Он такой… — мечтательно отвечает она, вспоминая Роберта, — сексуальный и обаятельный… и мы неплохо ладили.

— Ты спала с ним? — осуждающе спрашивает Фэй чуть громче, чем следует.

— Конечно, нет, — в голосе Селины чувствуется обида. — Ты же знаешь, что я встречалась с Ридом с первого курса и никогда бы ему не изменила.

Фэй ощущает себя виноватой, но совершенно не может подобрать слов для извинений. Они всегда даются ей трудно.

— Кстати, когда вернётся Рид? — она решает сменить тему на более приятную. Лин всегда расцветает при упоминании о муже.

— Скоро. Он будет рад тебя видеть. С тех пор, как отец купил тебе квартиру, ты всё реже навещаешь нас. Мама тоже жалуется, что ты про них забыла…

Она виновато улыбается, пожимая плечами. Как же она любит свою семью. Весёлого отца, который, несмотря на работу, всегда находит время для семьи. Эмму — мачеху, заменившую ей родную мать. И Селину с Ридом, всегда готовых ей помочь. Она действительно всех их любит, пока они не начинают говорить о её личной жизни.

«Дорогая, тебе уже девятнадцать, а ты ещё ни разу не приводила домой парня для знакомства».

«Фэй, тебе пора с кем-нибудь встречаться».

«Милая, у Рида есть кузен…»

В таких случаях она лишь закатывает глаза, предпочитая молчать. Если дать волю своему языку, то выйдет что-то наподобие недавней лекции.

— Знаешь, я, наверное, пойду, чтобы не мешать тебе и испеку твои любимые малиновые кексы.

— Ты сделаешь меня самой счастливой, — отвечает девушка, улыбаясь. Все всегда улыбались, когда Селина собиралась готовить, показывая, как они рады. На самом деле она ужасно готовит, но ей безумно нравится порхать по кухне с поваренной книгой в руках.

— Кстати, — Селина останавливается у двери комнаты, внимательно смотря на неё. — Как он тебя оценил?

— Кто?

— Роберт… ну, знаешь, у него есть собственная «шкала Блэка», оценивающая всех студенток. Я была Селина пять.

Боже, что за извращение. Этот профессор точно ненормальный. Открыто оценивать студенток, словно они товар в магазине. Она снова чувствует знакомое раздражение.

— Это ужасно, Лин. Ты достойна большего, чем пять… А я… кажется, он сказал «Фэй шесть», но я, как минимум тяну на девятку. Тебе не кажется?

Бровь Селины взлетает вверх, а уголки губ приподнимаются в улыбке.

— Радость моя, шесть — наивысшая оценка по «шкале Блэка». Во времена моей учёбы никто не удостаивался быть «шесть»…

Она вся сжимается, не зная, как реагировать.

— Наверное, просто никто не додумался сравнить его с педофилом, — на лице появляется натянутая улыбка.

— Просто будь осторожнее, Фэй, — мягко говорит Селина, скрываясь за дверью малой гостиной.

Она, наконец, расслабляется, вытягиваясь на мягком диване. Волосы небрежно разметались по подушке, а глаза упираются во французский потолок, изучая своё размытое отражение. Она всегда чувствует себя спокойно в этом доме — так близко к небу на пятидесятом этаже. Квартира была настолько огромной, что её обитатели могли не встречаться здесь целый день.

Слабо выдыхая, Фэй пытается понять своё отношение к профессору Блэку. Он такой грубый, бестактный, к тому же ещё и хам. Но в уме ему не откажешь, как и в обаянии. Но если эта «шкала Блэка» — правда, то почему она шестёрка? Она никогда не страдала слишком заниженной самооценкой, скорее наоборот, но всё же на моделей в его кабинете она не похожа. Парни говорили ей, что она красива, умна, но держались на расстоянии. У неё всегда складывалось ощущение, будто они её боятся. Достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть весь этот лёд, отчуждённость, а когда она зла, то в глубине зелёных глаз разгорается пламя. Определённо, в средние века её бы сожгли.

Мысли в голове путаются, на тело накатывает усталость, глаза не выдерживают тяжести век и закрываются.

Она подумает обо всём этом завтра, когда определится, как ко всему этому относится.

***

— Так она сравнила тебя с педофилом? — весело восклицает блондин, отчего все посетители ресторана начинают косо на них смотреть.

— Ты спрашиваешь об этом в пятый раз, Фредс, — сквозь зубы отвечает Роберт, пытаясь не раздражаться.

Один из лучших судей Нью-Йорка и лучший друг Роберта — Фредерик Эванс иногда был невыносимым идиотом. Или просто притворялся таковым?

— И теперь она «шесть»?

— О господи, да, — не выдерживает Роберт, отрываясь от тарелки с любимым блюдом, и смотрит в упор на друга. — Перестань всё переспрашивать.

— Всё действительно серьёзно, раз ты вспомнил Господа. Ты же атеист, забыл?

Закатив глаза, он возвращается к еде, разрезая мясо ножом. Он уже начинает жалеть, что рассказал Фреду об этом случае.

— Так какая она? Эта загадочная «шесть»…

Он видит, как ему любопытно. Фредерик примерный семьянин, отец троих детей; они знакомы со времён их учёбы в Гарварде, и Блэк с уверенностью может сказать, что Фред не способен на измену. Может, поэтому ему и интересно слушать о его похождениях? Как бы он не осуждал его связь со студентками и не читал лекции о том, что пора остановиться, Роберт всё равно видел, что друг получает удовольствие от этих бесед, будто возвращаясь в молодость.

— Она… необычная, — он пытается подобрать слова, чтобы описать Фэй, но сейчас это кажется невыполнимой задачей. — Брюнетка, зеленоглазая, стройная, невысокая… И похожа на девушек, которых рисуют в книгах о демонологии.

— В смысле?

— Ну, знаешь… — он задумывается, — надо видеть её взгляд. Складывается ощущение, что в её глазах пляшет адский огонь, и при этом становится ужасно холодно…

— Роб, ты же понимаешь, что ей девятнадцать? Даже не двадцать, как Мари пять… тебе не кажется, что это уже перебор? Найди какую-нибудь четверокурсницу-гота, если потянуло на ад…

— Нет, — упрямо заявляет Блэк с безумным блеском в синих глазах. — Я хочу Фэй шесть. Ты же знаешь меня.

Фредс устало вздыхает, зная, что если Роб поставил перед собой цель, то он обязательно её добьётся. Тридцать семь лет, а он всё не меняется. Эванс делает глоток коньяка, мимолётно кидая взгляд на часы в ресторане.

— Одолжи мне своих сыновей, — его голос звучит так, словно он сказал «одолжи мне пять баксов». — Мне нужно, чтобы они напали на неё.

— Что? — от неожиданности Фредс выплёскивает коньяк на рубашку Роберта и пытается откашляться. — Ты в своём уме? Это преступление…

Роберт кривится, глядя на следы коньяка на своей рубашке. Раз в жизни решил надеть что-то приличное и не повезло.

— Не паникуй, Фредди. У меня есть план.

***

Отвлекаясь от чтения «Нью-Йорк Таймс», он обнаруживает, что уже два часа ночи, а у него завтра первая лекция в девять утра. Отложив газету, он снимает очки, которые всегда надевает, чтобы почитать и устало закрывает глаза.

Мысли возвращаются к Данауэй. Почему-то ему легче называть её по фамилии, чем «Фэй шесть». Чем же она так его зацепила? Определённо тем, что не боится высказать своё мнение. Да и есть в ней что-то ужасно притягательное. Бледная кожа, огромные глаза, не скупящиеся на выразительные взгляды. Ещё на лекции Роберт заметил, что она почти не красится, лишь подчёркивает косметикой глаза и чёткую линию бровей.

Бывает ли огонь холодным? Или лёд горячим? Нет. Но когда она смотрит на тебя, то кажется, будто на коже оседает иней, а лёгкие разрывает пожар. Может, она и правда ведьма, и поэтому, глядя на неё, он забывает выученные наизусть тексты Джаггера, рецепты изготовления бомб в домашних условиях и весь свод правил «Мизантропа-эгоцентрика».

Ещё немного и это взгляд может стать одержимостью. Он снова ощущает привычное возбуждение в сознании от новой цели. Сейчас его мозг лихорадочно вырабатывает стратегию, пытаясь не прибегать к старым методам. Это ведь чертовски важно: чувствовать дыхание жизни от каждого нового ощущения. В его жизни давно все эмоции смешались, а чувства приобрели одинаковый оттенок. Возможно, не будь он таким циником, всё бы было по-другому.

Многие бы просто сказали, что это всё оттого, что он никогда не любил, но ему вообще-то плевать. У Роберта Блэка в жизни было сотни девушек, но любовь у него была одна — старушка Британия. Нью-Йорк никогда не станет лучше Лондона. Там, мать их, появились на свет Битлы, Секс Пистолс, Депеши и чертова толпа рок-групп, которые воспитали в нём идеальный музыкальный вкус. Некоторые бы удивились, узнай они профессора Блэка лучше. Но кто сказал, что он должен подтверждать каноны и стереотипы?

Фэй никуда от него не ускользнёт — не сможет, как и остальные. Это уже аксиома.

***

Она выходит из кондитерского магазина, оглядываясь по сторонам. На часах одиннадцать ночи, до дома всего-то два квартала, и она решает пройтись пешком. Перевесив сумку на левое плечо, она зажимает в руке пластиковую коробку с любимыми шоколадно-бисквитными пирожным и, не спеша, идёт вдоль оживлённого тротуара.

Ночью Нью-Йорк, словно оживает, стряхивая с себя повседневную суету, духоту и пыль. Люди меняют деловые костюмы на что-то яркое, становясь частью чего-то действительно масштабного. Скажите любому прохожему, что вы не любите ночной город, и он покрутит пальцем у виска. Как можно не любить олицетворение самой жизни?

Фэй бросает завороженный взгляд на Бруклинский мост вдали, сияющий тысячами огней. Наверное, в глубине души она романтик, потому что каждый раз, когда Фей смотрит на него, ее воображение рисует красочные картинки. Если говорить о романтике, то она не сможет дать точное определение этого слова. Может, это все эти ужины при свечах, цветы, серенады и признания в любви под луной. А, может, что-то едва уловимое в отношениях между мужчиной и женщиной, известное только им одним. Фэй вспоминание парней, с которыми встречалась раньше. Это не было любовью, сумасшедшими порывами или всем тем, чем пестрят книги Николаса Спаркса или Джейн Остин. Симпатия и всё. О таких историях не пишут в книгах, не снимают по ним фильмы.

Фэй Данауэй не из тех девушек, которые ждут серьёзных отношений и втайне распланировали свою свадьбу и придумали имена своим будущим детям. Она вообще ни о чём таком не думает, давая возможность судьбе самой решать. Под толстой корочкой льда пылает огонь, способный поджечь весь этот грёбанный Нью-Йорк. Эпические истории любви всегда завораживали её: трагедия Роми Шнайдер и Ален Делона, безумство Авы Гарднер и Фрэнка Синатры, нежность Лорен Бэколл и Хамфри Боггарта, сломленность Вивьен Ли и Лоуренса Оливье, трудности Ингрид Бергман и Роберто Росселлини — все эти истории разные, но похожи в одном — все они трагичные. Неужели мы способны восхищаться только масштабными драмами? Почему мы не читаем с замирание сердца про каких-нибудь Джона и Джейн, у которых пятеро детей, две собаки и дом в пригороде? Кто бы знал, что за непроницаемым холодом таятся идеалы золотой любви.

Сворачивая за угол, она попадает в тёмный переулок, кишащий бродячими кошками и крысами. Неприятное место, но так быстрее. Поморщив лицо, Фэй сжимает плечи, ускоряя шаг. Сзади раздаётся глухой кашель, но она упрямо продолжает идти вперёд, пока кожа не покрывается мурашками от ощущения чей-то близости за спиной.

— Эй, ты… Стой…

Фэй останавливается, ощущая, как внутренности сжимаются в тугой ком от страха. Спокойно. Надо просто молчать, отдать деньги, и они уйдут. Медленно разворачиваясь, Фэй упирается взглядом в двух подростков в капюшонах. На вид лет пятнадцать или чуть больше. Боже, это же дети. Сама не понимая почему, она успокаивается.

— Гони сюда кошелёк, — говорит тот, что повыше.

Она видит, как они нервничают, и вспоминает все те приёмы, про которые говорили на уроках по психологической самозащите, на которые её потащила Селина после какого-то случая у неё на работе.

— Вам не стоит портить свою жизнь криминалом, — осторожно начинает она, приподнимая руки в знак мира. — Вы ещё молоды и можете выбрать другую дорогу в жизни…

От неё не ускользает то, что они постоянно переглядываются, не решаясь предпринять каких-либо действий. Либо они идиоты, либо новички. Будто прочитав её мысли, они подходят к ней, и, мысленно попросив прощение за то, что собирается сделать, Фэй со всего размаху бьёт сумкой одного из них по голове. Две книги в твёрдом переплёте, лежащие в сумке, делают удар более эффективным, и парень, хватаясь за голову, стонет от боли. Коробка с пирожными падает на пол, попадая под ноги второму, спешащему к другу.

— Дик, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает он, забывая о ней.

У Фэй складывается ощущение, будто перед ней разыгрывается какая-то низкосортная пьеса, больше похожая на цирк. Вместо того чтобы убежать, она наблюдает за ними, пока рядом не появляется ещё кто-то…

Ооо… У Фэй вырывается удивленный возглас, а глаза смотрят в упор на… профессора Роберта Блэка. Прежде чем он успевает что-либо сказать, низкий парень обращается к нему:

— Дядя Роб, она ударила Дика сумкой по голове….

WTF?

— Мы так не договаривались.

***

Теперь Роберт с уверенностью может сказать, что сыновья Фредерика Эванса похожи на своего отца — такие же конченные идиоты.

А ведь всё должно было быть по-другому.

Избегая смотреть смотреть ей в лицо, он раздражённо закатывает глаза.

— Дик, Джеймс, — обращаясь к мальчишкам, он подходит к ним, — отвезти в больницу или домой?

Фэй не совсем понимает, что сейчас происходит, но решает промолчать, пока они не останутся наедине.

— Нет. У нас встреча с друзьями, — отвечает Дик, морщась от головной боли.

— Хорошо, идите, — выдыхает он.

Дик и Джеймс Эванс вопросительно смотрят на него, немного замявшись. Теперь он проклинает тот день, когда согласился быть их крёстным отцом. Вытащив из кармана бумажник, Роберт отчитывает несколько десятидолларовых купюр и протягивает мальчишкам.

Блэк перехватывает взгляд Данауэй, даже не пытаясь подобрать прилагательное для его характеристики. Но он же Роберт Блэк, и смущаться не в его стиле.

— Вы сумасшедший, или я чего-то не понимаю? — её тон похож на сироп, покрывающий айсберг.

— Да, ошибочка вышла, — непринуждённо отвечает Блэк, усмехаясь. — Хотел преподать урок, что вы не всегда сможете контролировать подобные ситуации, что бы не говорили тогда на лекции, но мои крестники оказались идиотами. Так что забудем.

— Забудем? — чуть ли не задохнувшись от возмущения, она подходит к нему, раздавливая каблуком сапога остатки пирожного в коробке. — Вы вообще понимаете, что весь этот цирк — ненормально?

Фэй пытается избавиться от возмущения, стараясь выглядеть хладнокровной, но, в общем-то, это у неё не очень-то получается. Не каждый день на неё пытаются напасть двое детей по просьбе учителя.

Он всё ещё ухмыляется, и она вздёргивает аккуратный носик, окатывая его волной презрения.

— Просто я хотел проверить эффективность клуба феминисток…

На самом деле он хотел не этого. Вернее, не только этого. Просто женщины относятся по-другому к своим спасителям. Метод рыцаря — чистая психология.

— Лучше провертись у психиатра.

Обойдя его, Фэй гордо направляется вперёд и расслабляется, как только оказывается на людном тротуаре.

Блэк тихо выругивается ей в спину и догоняет, пристраиваясь рядом. Яркие вывески освещают дорогу, и в этом потоке людей они кажутся вполне обычными.

— Проверялся. Всё в порядке. Могу даже справку показать, — шутит он, но она никак не реагирует. — Я видел раздавленное пирожное и готов признать за это вину, — она косится на него и снова отворачивается. — Только за это… Здесь есть кондитерская, где продают мои любимые брауни со сливочной начинкой…

Резко останавливаясь посреди дороги, Фэй упирается взглядом в синие глаза. Боже, что он о себе возомнил? Легенды об его эксцентричности слегка приуменьшены. Он же может найти себе другую жертву со своей идиотской шкалой и отстать от неё. Внутри появляется чувство, что всё это неправильно и ужасно глупо. Он её преподаватель.

— Просто отстаньте от меня. Я знаю о ваших увлечениях и о «шкале Блэка». Мне это не интересно, даже более того — мне это противно, — презрительно бросая ему фразу за фразой, она прищуривает свои огромные глаза, становясь похожей на валькирию.

Он много раз слышал подобное. Конечно, леди должна отказать несколько раз для приличия, прежде чем согласится. Своеобразное правило из раздела «как зацепить мужчину». Апостериори, все эти леди были очень хороши в постели…

Роберт бы мог разыграть соответствующую драмокомедию, но по самолюбию бьёт презрение и надменность, сквозящие в её голосе и взгляде. В конце концов, она обычная студентка, каких много…

— Брось, Фэй, — немного цинично отвечает он, выпрямляясь. Разница в росте сразу остро ощущается. — Все эти штучки а-ля Элизабет Беннет подойдут для Дарси, так что оставь это для глупых мальчишек. Образ Снежной Королевы кажется тебе охренительно-крутым в тандеме с этими пронзительными взглядами, которые ты, скорее всего, не раз репетировала перед зеркалом. Не находишь, что это немного глупо и жалко?

Фэй чувствует нарастающую внутри злость, и ей хочется спрятаться в какой-нибудь угол, чтобы затолкать эту вспышку ненависти глубоко внутрь. Она ненавидит ненавидеть, как бы странно это не звучало. Его слова лезвием играют на натянутых нервах и гордости, что она не выдерживает.

— Нет, не кажется. Знаешь, что мне кажется глупым и жалким? Преподаватель, тащащий в постель каждую смазливую студентку в попытке вернуть молодость и потешить мужское эго. Да все студентки знают, что если переспят с тобой, получат зачёт, так что твоя харизма здесь не причём.

Брошенные друг в друга презрительно-насмешливые фразы больше напоминают безумное танго из безнадёжно-надменных слов.

Отдышавшись, Фэй не вполне осознаёт то, что сейчас наговорила и то, что они перешли в разговоре на «ты». Слепая ярость всё ещё захлёстывает, отметая здравый смысл. Пусть она соврала в последней фразе, но он не имел право так с ней разговаривать. Он… он…

Блэк молчит, нацепив непроницаемую маску. Его редко можно было увидеть таким — холодным, спокойным, без единого намёка на привычную насмешливую улыбку и непринуждённость. Если приглядеться, то можно заметить, как скулы сводит от судорожной ярости, но он всё равно молчит.

Резко отвернувшись, Фэй уходит первой, даже не оборачиваясь, как бы ей не хотелось. На периферии сознания мелькают мысли, что это было слишком грубо, и надо бы извиниться, но в ушах снова и снова звучит его циничный тон и «Снежная Королева».

Мир перевернулся, раз она у него стала «Фэй шесть», а он… Теперь не выходит у неё из головы.