Калека (джен)

— Вход, — сказал Алва и сделал приглашающий жест.

Дик подозрительно взглянул на неровную дыру в скале. Дыра словно щерилась обломками торчащей сверху металлической решётки, давно проржавевшей и грозящей упасть. Сверху моросил унылый осенний дождь, и ничего воодушевляющего в окружающем пейзаже не наблюдалось.

Словно по команде все встали перед входом полукругом, и лишь Алва — спиной, словно не замечал таящейся в темноте опасности.

— Итак, господа, сейчас мы пятеро войдём в Лабиринт, — бодро начал регент. — Сразу предупреждаю, что случиться там может всё, что угодно. Поэтому не вздумайте потеряться или отстать от остальных. Оружие держите под рукой, факелы тоже. Впрочем, нас вполне могут разделить, и тогда каждый должен полагаться только на собственную силу духа.

Дик повернул голову и заметил, как побледнел до синевы стоящий рядом Валентин.

— Рокэ, ты уверен? — как бы невзначай спросил Валме, рассматривая жидкую грязь у себя под ногами.

— Уверен, — отрезал Ворон. У Дика возникло стойкое предчувствие, что всё закончится гораздо хуже, чем предполагает Алва. — А вам с Эмилем я поручаю нас ждать. Одному — здесь, другому — в том месте, о котором я говорил.

Дик снова с тоской понял, что большую часть новостей от него скрыли.

— И вот ещё, — произнёс Алва как будто через силу. — Те, кто уходит, и те, кто остаётся. Когда я говорю: будьте готовы ко всему, это и значит — абсолютно ко всему… Окделл!

Дик вздрогнул. Он уже успел замёрзнуть и завязнуть в нехороших мыслях, словно муха в патоке, и поэтому собственное имя подействовало на него как бич на замешкавшуюся лошадь: он вскинулся и при этом едва удержал равновесие.

— Окделл, я понимаю, что вам нелегко, но поймите, что другого выхода нет, — произнёс Алва, глядя поверх его головы.

Ричард стиснул зубы. Конечно, Валентину он этого не сказал, хотя они ровесники! А всё проклятая рука — из-за неё Дика постоянно унижают жалостью!

Алва протянул им моток верёвки; свой конец он обвязал у себя вокруг пояса. Дик оказался между Робером и генералом Ариго, который помог Дику затянуть узел и взял один из факелов.

Ворон обернулся к Валме и Савиньяку и криво улыбнулся, видимо, не зная, что сказать. Виконт не дал ему раздумывать: он кинулся к нему и крепко обнял.

— Только попробуйте не вернуться! — сказал он и отвернулся, наверное, стесняясь собственных чувств.

— Вперёд, — скомандовал Алва и высоко поднял свой факел.

Входить в густую, словно чернильную тьму было страшно. Дик поёжился и втянул голову в плечи: Лабиринт — или что это было — довлел над ним всей своей массой, и казалось, что потолок вот-вот рухнет на голову преступившим порог. Генерал Ариго, ободряя, коснулся его плеча, и тут же позади них с грохотом упала блестящая, словно только что выкованная решётка.

* * *

Тени плясали по стенам, но Дик уже устал бояться. Не было слышно ни звука, кроме потрескивания факелов и шагов пяти человек. Лабиринт оказался холодными, плохо сохранившимися пещерами, где сверху капала вода, а пол кое-где провалился, и тогда приходилось либо перепрыгивать ямы, либо возвращаться назад.

Дик уже потерял счёт поворотам, развилкам и коридорам, однако Алва шагал впереди всех с такой уверенностью, будто знал Лабиринт досконально. И, что самое странное, никто не говорил ни слова.

Ричард шагал, шагал и шагал, глядя на спину Робера перед ним и чувствуя присутствие позади генерала Ариго. Хотя бы осознание того, что он всё же не остался в этих коридорах один, внушало слабое чувство безопасности.

Ричард шёл и вспоминал всю свою недолгую жизнь. Память начиналась лет с двенадцати, с того самого дня, когда в замок привезли весть о гибели отца. Всё, что было раньше, словно превратилось в дым, исчезающий с первым дуновением ветерка: и прятки с Айрис, и спелая лесная малина, и Эгмонт, такой строгий, но добрый…

Дик тайком вытер слёзы, вспоминая, как отец носил его на руках. Да было ли это или только приснилось, а потом развеялось, словно дымок от тлеющих осенних листьев? Наверное, не было. Легче думать, что это просто разыгралось воображение, что не было у Дика никакого отца и никто не катал его в первый раз на Баловнике — два круга по двору замка, свежий снег так и хрустит, мороз щиплет за нос… Нет, не было! Были комнаты, либо затхлые, либо холодные, паутиной опутавшая всё скорбь, и цепь с крупными звеньями, такая тяжелая на щуплой мальчишеской шее… И пять лет сумрака, паутины, постоянных молитв и постоянных болезней.

А потом Лаик — слишком мало отличий от надорского замка, чтобы можно было их заметить. Компания ровесников, в которой он одинок, словно посреди необъятной снежной пустыни. Крыса, отказ стать оруженосцем Алвы, увечье — и всё…

Дик споткнулся обо что-то и едва не упал, слишком глубоко уйдя в себя.

— Ох, извини, Робер, — успел сказать он и только потом поднял глаза, чтобы увидеть пустой коридор впереди.

На поясе Дика болтался оборванный с двух сторон кусок верёвки. Он остался один.

* * *

Кричать «ау!», как Дик научился, живя в лесу, определённо было плохой идеей, потому что после первого же крика откуда-то издалека донёсся глухой шум обвала. Ричард постоял возле стены, прижимаясь к ней и лопатками ощущая холод и влагу, потом уверился, что больше ничего не падает, и осторожно двинулся дальше, убеждая себя, что это просто недоразумение или случайность. Он замешкался, верёвка оборвалась… Внутренний голос отчего-то обрёл интонации Айрис, когда она, разгорячившись, в чём-то убеждала брата.

— Ричард Окделл, — говорил голос, — верёвка не могла оборваться в двух местах сразу, да так, что ты этого не почувствовал! И твои товарищи никак не могли бросить тебя здесь, твоя пропажа стала бы тут же заметна, а они не слепые!

Дик ещё позвал своих спутников, совсем тихо и робко, не будучи уверен, что вправе называть их по именам, и замолк. С каждой минутой ему становилось всё страшнее, полумрак коридора словно наваливался на него, и некстати вспоминалось, как старая Нэн пугала своих подопечных мармалюкой и как Ричард потом боялся темноты…

Наконец он остановился, напряжённо вглядываясь во тьму. Там определённо кто-то был, не могло не быть! Мармалюка или кто-то пострашнее, чем пугало для непослушных детей?

Спина Ричарда покрылась холодным потом. Бежать? Но куда?

— Помогите! — прошептал он безо всякой надежды, что его услышат. — Робер, Валентин, где вы?

— Ричард! — холодно произнесла невидимая Айрис. — Да ты даже не удосужился узнать о ритуале, в котором собрался участвовать. Валентин упоминал, что готов стать жертвой, но это, кажется, не понадобилось!

— Почему? — так же шёпотом спросил Дик, делая шаг назад.

— А почему ты остался здесь один? Твои спутники могли бы потерять тебя только если бы сами этого захотели! Откуда ты знаешь, что цель ритуала состоит не в том, чтобы скормить одного из Повелителей — самого слабого и ненужного, разумеется, — какому-нибудь обитающему здесь зверю?

— Не может быть, — возразил Ричард совсем неслышно и сделал ещё шаг назад.

— Может! — торжествующе взвизгнула Айрис. Темнота колыхнулась, зашевелилась, обретая очертания.

Дик закричал и бросился бежать.

* * *

Он бежал в почти полной темноте, падал, поднимался и снова бежал, и всё время ему казалось, что за ним следом из темноты скользит что-то кошмарное. Один раз Дик упал в лужу накапавшей с потолка воды. Мокрая одежда стесняла движения, и вскоре он уже не бежал, а ковылял, хватаясь за стену и постоянно оглядываясь. Дорогу он потерял, но каким-то чудом ухитрялся различать пол, потолок и стены, уже не удивляясь этому.

Дик в очередной раз остановился и прислушался. Где-то далеко с потолка сорвалась капля и со звоном упала на каменный пол. Было тихо, только слышалось срывающееся дыхание самого Дика. Убедившись, что его не преследуют, он сполз на пол и сжался, стуча зубами.

Те, кого он считал если не друзьями, то хотя бы союзниками, ушли и бросили его, и от этого было очень больно. Впрочем, чего другого он ждал? Его всегда все бросали. Отец — тот не по своей вине. Матушка смотрела как на пустое место, стоило ему не оправдать её надежд. Однокорытники прислали только пару писем из вежливости. И он ещё смел надеяться, что сам герцог Алва не избавится от него при первой же возможности! Из тех, кто ещё любил Дика, оставались только сёстры, но они были далеко, а он корчился здесь, у холодной стены, пытаясь сохранить остатки тепла.

Он не сразу понял, что слышит чьи-то шаги, а когда они остановились совсем рядом с ним, вскочил, готовясь защищаться.

Рядом с ним стояла герцогиня Мирабелла, и Дик хорошо видел её неодобрительно поджатые губы.

— Матушка?! — изумился он. — Как вы здесь оказались?

— Я умерла, — раздельно произнесла герцогиня и вперила в него сверкающий в полумраке взгляд. — Я умерла и попала в это место. Должна ли я спросить, по чьей вине это произошло, сын мой?

Дик помотал головой, потер глаза, но матушка по-прежнему стояла на месте, суровая, затянутая в бесцветное платье и всем своим видом выражающая холодный гнев и презрение.

— Да, Ричард Окделл, именно из-за вас моё сердце не выдержало! — продолжала герцогиня. — Вы были настолько неблагодарны, что посмели уйти из замка, поправ всё, что я вам дала, все силы, которые я потратила на ваше воспитание!

У Дика дрожали губы. Нет, такого не может быть! Матушка умерла из-за него… Впрочем, из-за кого ещё она могла умереть? Не из-за Айрис же!

— Простите… — пробормотал Дик, вжимаясь в стену.

— Простите? — переспросила матушка. — Это всё, что вы можете мне сказать, мой неблагодарный сын?

— Но что я могу для вас сделать?

— Вы думаете, я просто так задержалась на пути в Рассветные Сады? Нет, Ричард Окделл, вы должны искупить свою вину передо мной! Я укажу вам путь, и…

Дик послушно кивал, весь дрожа. Других шагов он не услышал.

— Оставь нашего сына, Мирабелла, — произнёс Эгмонт Окделл и устало привалился плечом к стене. — Ты и после смерти будешь его мучить! Ступай, я сам разберусь с ним!

Дик широко открытыми глазами смотрел на воскресшего из мёртвых отца, не бросаясь к нему только потому, что боялся испортить величие момента. Эгмонт был ещё лучше, чем в детских воспоминаниях, а от его фигуры словно шёл неяркий, но заметный свет.

— Нет! — возразила герцогиня, поворачиваясь к мужу. — Ты втравил семью в это восстание — и думаешь, что я доверю тебе Ричарда даже после смерти? Он пойдёт со мной!

Дик в панике переводил взгляд то на одного, то на другую, не зная, как быть.

— Ричард, не слушай её, — попросил отец и ласково улыбнулся Дику. — Конечно, ты пойдёшь со мной, и…

— Нет, со мной! — хрипло крикнула матушка, сжимая кулаки. Дик никогда её такой не видел — неужели после смерти люди настолько меняются? — Он пойдёт со мной и искупит свою вину, правда, сын мой?

Ричард потерянно взглянул на отца: обижать матушку ему не хотелось, но что делать, он не знал.

— Молчи, ты моя жена и должна мне повиноваться, — приказал Эгмонт и даже как будто стал выше ростом. — Ну, Ричард, ты идёшь?

Дик неуверенно оттолкнулся от стены и сделал шаг ему навстречу. Значит, это всё не приснилось, значит, отец у него всё-таки был, и даже после смерти он остался таким же добрым, как и при жизни. Он-то не будет бить Дика по щекам и попрекать куском хлеба.

Ричард подумал, что, если он уйдёт с отцом, то умрёт тоже, но это показалось ему настолько несущественным, что он даже улыбнулся.

— Конечно, я… — пробормотал он. — Я… если можно…

Темнота позади Эгмонта Окделла чем-то грохнула и рявкнула голосом Алвы:

— Ричард, не сметь!

* * *

Дик в ужасе смотрел, как из темноты вылетает длинный светлый блик и врезается отцу в спину. Ноги его подкосились: он и поверить не мог, что увидит когда-нибудь такой ужас. Он даже не успел сказать отцу, как сильно его любит, какую боль причинила ему его смерть…

Лицо Эгмонта исказилось, он попытался обернуться и взглянуть на своего дважды убийцу и не смог. Потемневший клинок шпаги торчал у него из груди. Покойный герцог прикрыл его рукой, как будто пытаясь избавиться от боли. Дик не сразу понял, что лицо его теряет привычные, человеческие очертания. Глаза глубоко ввалились и засверкали лиловым, руки превратились в лапы, болезненный оскал — в звериный, и теперь назвать это существо своим отцом Дик не смог бы даже при желании.

Ричарда крепко схватили за рукав, и матушка срывающимся голосом зашептала ему на ухо:

— Создатель милосердный! Сын мой, бежим скорее, я знаю безопасное место! Быстрее, да пойдёмте же!

Дик сорвался с места, пытаясь закрыть собой герцогиню, но не смог. Алва настиг их, не успели они добежать до поворота коридора. Свистнул воздух, что-то хрустнуло, и матушка, хрипя, повалилась вперёд. Ворон выдернул шпагу у неё из шеи и вонзил снова, на этот раз под лопатку. Но герцогиня уже менялась, и вскоре на том месте, где она упала, лежало нечто, чему не было названия.

Алва вложил шпагу в ножны и обернулся к Дику, вопросительно глядя на него. Дик почувствовал, что начинает задыхаться.

— Вы… убили… — прохрипел он и рванул ворот. — Ненавижу…

— Ричард, я готов вам поклясться, что Эгмонт Окделл покоится с миром, а герцогиня Мирабелла в полном здравии находится в своём замке, — произнёс Алва и сделал шаг к нему.

Дик в ужасе взглянул на то, что осталось от только что убитой матушки.

— То, что вы видите, — Изначальные Твари, которые могут принять любой облик и вести себя, соответствуя ему, — скучным голосом продолжал Алва, делая ещё шаг. — Если бы вы пошли с ними, они бы вас сожрали, только и всего.

Дик перевёл взгляд на него. Ворон был растрёпан и непринуждён, и в полумраке красиво поблескивали драгоценные камни в его перстнях.

— Идёмте, Ричард, — велел Алва. — Здесь вам больше делать нечего, вы и так изрядно заплутали.

Дик сам не узнал свой голос:

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами?

— Да, именно. Окделл, не теряйте времени. Вам здесь нравится, а мне — нет.

И Алва поджал губы, совсем как матушка только что.

Ричард сделал было шаг навстречу, но потом развернулся и прыгнул прочь, в темноту. Он почти не надеялся на то, что тварь в облике Алвы упустит его, но, когда он обернулся, чтобы взглянуть, почему его ещё не схватили, то увидел позади себя только глухую каменную стену.

* * *

Дик уже не бежал, а брёл, едва переставляя ноги и не интересуясь, откуда идёт заполняющий бесчисленные коридоры тусклый свет, почему пропали завалы, выбоины и лужи, и не пытаясь рассмотреть тянущийся по стенам искусно выписанный узор. Усталость придавливала его к земле, и ему только хотелось, чтобы всё это побыстрее кончилось — неважно, как.

Дику было безразлично, куда идти, и он даже не поднимал глаз, сворачивая в очередной коридор. Если там и будут ещё твари, принявшие облик людей, которых он когда-то знал, то пусть. Он пойдёт, куда они скажут, и не будет ни о чём жалеть.

Ричард не сразу услышал, что звук его шагов разнёсся гулким громким эхом, а тусклый непонятный свет сменился светом от живого, настоящего огня. Он огляделся и увидел, что он больше не один.

Огонь горел в громадной каменной чаше, которая стояла на столе, сделанном, казалось, из одного цельного куска гранита, и освещал небольшое пространство огромного зала. За столом спиной к Дику сидел некто, огромный, широкоплечий, и, судя по звукам, перебирал какие-то камешки. Ричард попятился, забыв, что его шаги прекрасно слышно. Наверное, это ещё одна тварь. Интересно, они и вправду едят попавших в Лабиринт?

Некто стал оборачиваться. Вот показалась его правая бровь, кончик мясистого носа, косматая борода, хитро сверкнул глаз. Дик заметался, упёрся спиной в стену. Он не хотел знать, к кому попал, — и всё равно уже знал.

* * *

Ричард смотрел исподлобья и по привычке прятал искалеченную руку, хотя понимал, что это бесполезно. Не было ни радости от того, что старые сказки оказались правдой, ни надежды на то, что здесь-то его точно не тронут, был только тоскливый страх, хуже, чем ужас перед тварями и смертью в их пасти.

Дик шевельнул губами, пытаясь попросить пощады, но прошептал слова, которых не слышал раньше никогда в жизни:

— Лэйэ Литэ…

Лит поднялся, возвышаясь над ним, как скала, готовая обрушиться, и внимательно рассматривая своего потомка. Дик сжался под этим взглядом, только сейчас осознавая всю чудовищность своей вины. Ведь это именно на нём оборвётся род Повелителей Скал, на нём, а не на ком-то другом.

Лит подхватил его одной рукой, как котёнка, и посадил на стол, среди горками сложенных камней и непонятных инструментов. Дик мельком окинул взглядом ножи, молотки и резцы. Наверх он не смотрел, только шептал, позабыв другие слова:

— Лэйэ Литэ, лэйэ Литэ…

Потом пришлось закрыть рот рукой, чтобы сдержать рыдания: Дик не был уверен, что постыдные крики и слёзы потомка порадуют Лита. Да чего он мог ждать здесь, попав к нему на суд? Неужели стоило надеяться, что Лит признает искалеченного заморыша своим преемником? Он вернулся — а значит, сможет начать новый род.

Дик должен был быть сильным и храбрым, умелым воином и умным человеком, но всё было не так. Он был слаб, труслив, мог только бестолково размахивать своим ножичком и не знал почти ничего о мире, что простирался за стенами надорского замка. А ещё он очень боялся смерти и не понимал, как мог хотеть умереть поскорее.

Но Лит пока не торопился его убивать. Он чем-то шуршал и гремел на столе и не обращал на Дика никакого внимания. Ричард осторожно повернул голову и вздрогнул. Прямо рядом с ним среди каменной крошки и пыли лежали косточки. Длинные, тонкие и короткие, потолще, плоские и круглые. Дик не сразу сообразил, что они выточены из камня.

Стало тихо. Ричард робко взглянул наверх. Лит стоял над ним и улыбался в бороду.

* * *

— Лэйэ Литэ, лэйэ Лите… — то ли молился, то ли рыдал Дик, оказавшись спиной на шершавой столешнице. Хорошо ощущался лопатками каждый камушек, каждая пылинка на необъятном столе, на котором Дик только немного потеснил камни и инструменты.

Лит взял его культю и прижал к столу. Дик вздрагивал, зажимая рот левой рукой и отвернувшись. Уже ничего и никогда нельзя будет исправить. Никогда он не увидит отца и матушку, ни живыми, ни мёртвыми. Он не справился, и если Алва говорил правду и страна может быть спасена только благодаря ритуалу, то теперь Талиг погибнет. Дик оказался прочным с виду камнем, который предательски рассыпался и утащил в пропасть тех, кто не был ни в чём виноват. Впрочем, что если в этом и состоит ритуал?..

Дик взглянул вверх. Лит рассматривал длинный острый нож и словно примеривался. Если Ричард должен спасти Талиг именно так… Он вздохнул и зажмурился, но Лит не ударил, только засмеялся, и его басовитый смех пробирал до костей.

Дик чувствовал, как он что-то делает с его рукой. Косточки щёлкнули снова, раз, другой, третий. Ричард тяжело дышал, боясь смотреть. Было больно, ужасно ломило отсутствующую кисть. Лит смеялся, успевая огромной ладонью приглаживать ему волосы и одновременно щёлкать каменными костями. Потом стало холодно — и сразу жарко. Дик уже не мог плакать и только изредка икал, бессмысленно глядя в темноту.

— Ну вот, теперь хорошо стало, — прогудел Лит, и это были первые слова, которые Дик услышал от своего предка. — А с ритуалом они и без тебя справятся. Посмотри, а дальше сам, а то негоже.

И он поднял его руку, поднёс к его лицу. Дик медленно сжал обтянутые мясом и кожей пальцы, отозвавшиеся едва слышным каменным хрустом новых косточек, и на время лишился сознания.

* * *

Он вспомнил, как это — когда словно ребёнка несут на руках, хотя на самом деле никогда и не забывал. Он так стосковался по объятиям, темноте, тишине и ощущению чужой, но нестрашной силы, что заплакал бы снова, если бы ещё оставались слёзы. Камни пели ему колыбельную, камни звенели под ногами у своего Повелителя, а Дик цеплялся за отвороты кожаной безрукавки и всё силился открыть глаза и что-то сказать. Лит знал его мысли и так, но почему-то сказанное вслух обретало гораздо большую мощь — вот только слов не было.

— Лэйэ Литэ, — прошептал, наконец, Дик, вложив в древние слова всё, что испытывал в эту минуту.

Голоса камней постепенно сменились другими. Эти другие голоса были смутно знакомы, но смысла произносимого ими Ричард не понимал. Отдельные фразы касались его сознания, но нить разговора терялась. Кажется, спорили о нём?

Он зашевелился, выбираясь из тёплого кокона, в котором неведомо как оказался. В глаза ударил яркий свет.

Дик сел и увидел нацеленную ему в грудь шпагу. Над ним возвышался регент Талига Рокэ Алва.

— Чем вы можете доказать, что вы — Ричард Окделл? — вопросил он.

Дик посмотрел в его синие глаза и невольно повторил:

— Лэйэ Литэ…

* * *

Кожа на запястье была сшита неровными крупными стежками. Потом останется белый шрам, напоминающий об увечье и о чудесном исцелении. Дик повернул правую руку и так, и эдак, и не нашёл ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что в её появлении виновата неведомая древняя магия.

После того как Алва убрал шпагу, в чём-то убедившись, Дика трясли, тормошили, хлопали по плечу, не обращая внимания на то, что он сидит на неизвестно откуда взявшейся шкуре совершенно голый. Робер спохватился первым, прикрыл Дика полотенцем, а запястье замотал ему шейным платком. Ричарда одели, отпоили касерой, вкуса которой он не почувствовал, и следующий час он сидел в лесу у костра, любовался озером и закатом над ним и, запинаясь, рассказывал, что с ним произошло.

Он так устал, что даже не замечал, что панибратски привалился к плечу Алвы, и только обводил мутным взглядом всех собравшихся, узнавая и одновременно не узнавая их. Разве этот человек, который за улыбкой прячет ядовитые клыки, опасные для врагов, — это тот шумный щёголь, которого Дик встретил тогда в лагере? И разве Робер на самом деле устал и измучен? А что тогда за искры сияют в его глазах — только ли блики от костра? А Валентин за невозмутимостью и серьёзностью прячет страхи, но теперь с ними наверняка будет покончено…

Дик узнал, что ритуал был проведён и что его смог заменить Алва; что Повелители и Ракан после того, как всё закончилось, очутились прямо в озере, — оттого так быстро для Дика нашлось полотенце.

— Мы вас почти что похоронили, герцог, — сурово сказал Валентин. — Хотя, если бы мы не надеялись, то не стали бы ждать.

Лишь Придд видел скрытую туманом фигуру, которая бережно положила у кромки воды завёрнутого в шкуру Дика, и позвал остальных.

— Судя по тому, с какой прытью Окделл бросился спасаться от меня в Лабиринте, он был весьма уверен в своих силах, — добавил Алва, и Дик даже не стал пытаться сообразить, похвала это или издёвка.

Скоро Ричарда отвели в лагерь чуть подальше в лесу — там расположился на ночёвку остальной отряд — и уложили спать.

Рано утром он открыл глаза, уставился в тёмный потолок палатки и понял, что внутри у него царит страшная пустота. Тогда он тихо оделся, вышел вон и пошёл куда глаза глядят. Так он однажды уже делал, и это помогло.

* * *

Солнце ещё не встало, на мокрых после вчерашнего дождя жёлтых листьях висели капли тумана. Дик, шурша опавшей листвой, торопился уйти подальше от лагеря: сквозь поредевшие кусты его легко можно было заметить.

Он продрог, шагая по лесу, забывал, что держаться, скользя по склонам, можно не только левой, но и правой рукой, и совершенно ни о чём не думал. Клочья холодного тумана не пугали его; он не видел в темноте между деревьями ничего, что могло бы причинить ему хоть какой-то вред. Что теперь есть на земле страшного, если весь свой страх он выплакал, лёжа на каменном столе?

Дик утомился и на минуточку присел на гнилой пень, чтобы отдохнуть. Сейчас он встанет и пойдёт, дальше и дальше от язвительного Алвы и преобразившихся Повелителей, дальше от людей, чья суть теперь для него никакой не секрет.

Сбоку хрустнула ветка. Ричард лениво обернулся; он не испугался бы ни дикого зверя, ни разбойников.

— Здравствуйте, герцог Окделл, — поклонился Джастин Придд, выступая из-за дерева.

— Доброе утро, граф, — невозмутимо ответил Дик. — Видимо, вы хотите что-то мне сказать?

— Я бы не советовал вам убегать от остальных, — совершенно серьёзно ответил Придд. Ричард смотрел на него снизу вверх, отмечая фамильное сходство с Валентином. Разве что на бескровном лице появилась слабая улыбка.

— Знаете, — продолжал Джастин, и улыбка превратилась в обезоруживающую, — я, конечно, преследую свои интересы. Мне очень не хочется, чтобы Вальхен оставался один. И перед тем, как мне уйти совсем, я должен успеть…

— Вы хотите, чтобы я подружился с герцогом Приддом, и пришли просить меня об этом? — Дик не поверил своим ушам.

— Я понимаю, это несколько неприлично, тем более что нельзя заставить дружить насильно…

— И вы не нашли никого другого? — грубовато спросил Ричард.

Джастин посмотрел на него, а потом заговорил быстро и прерывисто:

— Нет, вы не понимаете, для этого нужно знать человека с самого детства, как я его. Он всегда был слишком взрослым, слишком серьёзным, настоящий Придд, в общем, потому отец, наверное, и не слишком горевал, когда я… впрочем, неважно. Я-то знаю, что Вальхену нужно — чтобы его принимали, только и всего. Генерал Ариго это понял и многое сделал, но среди ровесников Вальхен слишком взрослый, всегда — он думает, что если станет вести себя как большинство юношей, то уронит своё достоинство, он не понимает, что отца больше нет, то есть, в его голове…

— Почему я, а не, например, Арно Сэ? — повторил вопрос Дик. Джастин тряхнул головой, словно удивившись своим путаным объяснениям.

— О, конечно, я не только вас прошу поддержать Вальхена в трудную минуту…

— А Арно уже бегал от вас, размахивая шпагой и четырьмя свечами? — ехидно поинтересовался Ричард. Джастин не обиделся, засмеялся.

— Нет, он оказался отчаянно смелым, но в то же время здравомыслящим, и разговаривали мы через порог. Так что же, герцог, вы обещаете?

Дик задумался. Джастин смотрел на него выжидающе.

— Видите ли, граф, — начал Ричард, следя за тем, чтобы не произнести имя, — я не думаю, что способен на дружбу и на какие-то тёплые чувства вообще. Сейчас я просто хочу побыть один.

— И поэтому отправились в путь, не взяв ничего? Вы так далеко не уйдётё!

— Мне всё равно.

— Так вы хотите попасть в Надор или нет?

Дик задумался. Что ему делать в Надоре? Матушка не забыла, что её сын был безруким калекой — как объяснить ей, что то, что она называла абвениатской ересью, на самом деле не ересь, что с этого дня молиться он будет Литу, а не Создателю, который не услышал ещё ни одну из его молитв? К тому же, скоро зима, которая, возможно, будет тяжелее прошлой. Если он не придёт, одним голодным ртом будет меньше, и сёстрам достанется больше еды…

— Я не знаю, куда я хочу попасть, — признался Ричард. — Мне кажется, что мне всё равно.

— Если хотите, я перенесу вас туда, куда вам вздумается, мне нетрудно…

— Как?

— О, у мёртвых свои тропы… Думайте, герцог. Я приду следующей ночью, всё равно собирался навестить Вальхена… Знаете, печально думать, что наступит момент — и мы с ним больше не увидимся…

Сердце Дика дрогнуло.

— Куда же вы пойдёте? — спросил он.

— Дальше, — вздохнул Придд. — Дальше…

— А что там?

Джастин улыбнулся, на этот раз страдальчески.

— Если бы я знал, мне бы не было так…

— Страшно?

— Тревожно. Я должен завершить все дела здесь до Излома — потом таким, как я, не будет здесь места. А вы подумайте, герцог. Я мог бы вам помочь. Но на всякий случай, если я больше не появлюсь, передайте Вальхену, что я его люблю…

Дик молчал.

— Солнце восходит, — задумчиво произнёс Джастин, кивнув. Небо над их головами уже окрасилось бледно-розовым; скоро лучи солнца рассеют туман, а пожухлая листва станет золотой…

— Вам пора?

— Да.

Дик кивнул и напряг слух: где-то вдалеке ему послышался стук копыт по тугой остывшей земле. Когда он повернулся к Джастину, того уже не было, и первый луч солнца, проникая сквозь поредевшие кроны деревьев, освещал место, где он только что стоял. Далеко по лесу разнёсся басовитый лай Котика, и Дик остался сидеть, поняв, что бежать бесполезно.

* * *

— Прогуливаетесь, герцог? — Алва легко соскочил со своего мориска, подбоченившись, оглядел Дика.

— Нет, — спокойно ответил Ричард, пытаясь углядеть Джастина за стволами деревьев. — Я собрался идти домой, но передумал.

Взгляд Алвы стал не настороженным, но более внимательным.

— Вы всё ещё сомневаетесь, что я — это я? — спросил Ричард.

— Отчего же вы передумали?

Дик погладил Котика новой, здоровой рукой и обернулся к подъезжающим Валме и Придду.

— Я решил, что буду в Надоре нежеланным гостем. Герцог Придд, вам назначили встречу сегодня после заката.

Валентин замер в седле, забыв спешиться, только стиснул поводья.

— Итак, вы собрались идти домой, пешком, без оружия, без денег и припасов. Я правильно вас понимаю? — уточнил Алва.

— Правильно, — подтвердил Дик. В другое время он почувствовал бы себя никчёмным и глупым, но теперь уже не мог придавать большого значения таким мелочам, как еда или деньги. — Меня предупредили о бессмысленности моего похода.

— И вы, вероятно, решили послушать совета? — предположил Валентин. Виконт Валме, как ни странно, молчал.

— Я решил подождать до сегодняшней ночи.

— Но если не в Надор, то куда? — спросил Алва, глядя на Дика так, будто подозревал в нём помешанного.

Дик пожал плечами:

— Куда-нибудь, где… — он вспомнил стылые комнаты и закончил: — где тепло.

— Если вам настолько неприятно наше общество, то вы можете поехать в Кэналлоа, по северным меркам там тепло всегда, — предложил Алва. — Я догадываюсь о степени вашего потрясения, и поверьте, герцог…

— Не нужно меня ни в чём убеждать, — прервал его Ричард. — Я благодарен вам и воспользуюсь вашим приглашением.

Только что он почувствовал, как замёрз, — будто его сердце превратилось в покрытый инеем камень. Но хуже всего было равнодушие, которое объяло его вслед за усталостью. Дику казалось, что уже ничто на свете не может его испугать или удивить. Словно поняв его состояние, Алва накинул ему на плечи свой плащ и помог подняться. Ричард подул на продрогшие пальцы и привычно взобрался на Моро вслед за Алвой. Теперь было уже не стыдно обхватить его за пояс обеими руками.

— Итак, — говорил Ворон по пути, — я думаю, что смогу выделить вам некоторое количество людей для сопровождения. После ритуала, — он усмехнулся и повёл плечами, из чего Дик сделал вывод, что во время ритуала Повелителям пришлось несладко, — после ритуала всё должно постепенно прийти в норму.

Дик не стал спрашивать, что Алва имеет в виду под словом «всё»; он только отчего-то твёрдо был уверен, что сегодня будет далеко отсюда, в полном одиночестве, и ничто его не будет волновать. Голоса, краски, человеческие заботы и тревоги были не раздражающими, но Ричард твёрдо знал, что без них было бы лучше. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, чтобы он смог яснее взглянуть внутрь себя и понять, кто он. Может быть, под тёплыми лучами южного солнца камень у него внутри отогреется и не будет так давить?

В их небольшом лагере Алва немедленно написал письмо какому-то своему родственнику — Дик не слишком вслушивался в его слова, увлечённый рассматриванием поверхности озера. Запечатанный конверт он спрятал за пазуху, небрежно смяв и не заметив этого.

После отряд тронулся в обратный путь. Дик наотрез отказался пересаживаться на другую лошадь и продолжал ехать на Моро, держась за Алву. Ему казалось, что от присутствия Ворона камень немного оттаивает.

Вечером, в захудалом трактире, когда Валентин не мог проглотить ни куска и то и дело посматривал за окно, Дик сидел, спокойно положив голову на руки и не притрагивался к еде.

— Ты не голоден? — обратился к нему Робер, и Дик только из вежливости покачал головой. Сидеть рядом с людьми становилось невыносимо, и он поднялся. Сделал шаг к двери, ведущей из полутёмного зала на улицу, и остановился, словно вспомнив что-то.

— Герцог Алва, — не поднимая глаз, произнёс он в благоговейной тишине. — Если вы можете сделать хоть самую малость для герцогини Мирабеллы и её дочерей, я до конца жизни буду считать себя вашим должником.

Он поклонился и пошёл к двери, одетый в рубашку и камзол с чужого плеча, в разношенных сапогах, без шпаги и даже без ножа, который так и сгинул в Лабиринте.

Валентин догнал его уже на крыльце, и они, не сговариваясь, взглянули в моросящее дождём небо, а потом — на унылый трактирный двор.

— Я хотел бы стать вашим другом, но, боюсь, не умею дружить. У меня никогда не было друзей и, наверное, уже не будет, — сказал Дик, не поворачивая головы. — Мне жаль, простите.

— Я тоже не умею, — ответил Валентин, и голос его был слишком ровным. — В этом мы похожи. А похожесть, как это ни противоречиво, зачастую ведёт к сближению.

— То есть, вы бы попытались? — уточнил Дик.

Валентин молча кивнул.

— Я не стал бы вам препятствовать, — сказал Ричард. Какая-то его часть уже тянулась к теплу и думала о будущем. — Но потом. Сейчас я слишком…

— Вы устали, это видно, — подтвердил Придд. — Простите, я не думал вас осуждать за это, вы могли не так понять, — быстро поправился он, не понимая, что Дику глубоко безразлично, осуждает его кто-либо или нет. — И я не думаю, что сам чувствовал бы себя лучше, доведись мне встретить Унда…

Дик опустил голову; воспоминание о Лите теперь виделось ему иным и словно придавливало любовью и милосердием, которых, как он знал, он не заслужил. Теперь всю жизнь он будет обязан. Литу — за то, что не убил и вернул руку, Алве — если он позаботится о матушке и сёстрах…

— Я готов, — прошептал Дик, неотрывно глядя в темноту, из которой вдруг выступил к крыльцу уже знакомый силуэт.

* * *

Было так тепло, что хотелось сорвать одежду и купаться в тёплом, почти душном воздухе. Дик прошёлся по песку, не выдержал, сбросил сапоги и сел, задрав голову и глядя наверх, в небо, на котором перемигивались ласковые звёзды. Шум моря звучал непривычно, набегающие на берег тёмные волны были похожи на невиданных горбатых зверей.

Ричард свернулся калачиком и стал смотреть на них, баюкая своё новое увечье — знание о том, что он никогда и никому не будет нужен, что он только пустая, отработанная порода, от которой нет никакого толка. Может быть, потом найдётся мастер, который поправит это, радуясь своей работе, но только не сейчас.

Яркие осенние звёзды смотрели на него из опрокинутой чаши неба, море шумело, и наконец-то Дику было тепло.