Калека (джен)

Осень подступила незаметно. Сначала дни стали чуть короче и холоднее, потом листва деревьев то здесь, то там начала вспыхивать жёлтым и оранжевым, и Дик с тоской думал, что скоро снова придётся возвращаться в замок к суровой матушке, так и не сменившей гнев на милость, к запуганным сёстрам, молитвам и холодным стенам. В лесу, дремучем, словно в сказке, не было ни призывов к давно оставившему мир Создателю, ни нищеты, ни упрёков. Там можно было прижаться щекой к шершавому стволу столетнего дуба, прислушаться к тому, как в глубине течёт древесный сок, и нашептать дереву рассказ про свои беды.

Дик и хотел бы забыть, что с ним случилось в столице, но никак не мог: обрубок руки всё время был перед глазами, и часто юноша лежал ночью в темноте, думая, что было бы, если бы его не укусила крыса, если бы его кто-нибудь взял в оруженосцы, если бы попался хороший лекарь…

Вернувшись домой изувеченным и беспомощным, он поразился тому, каким на самом деле был замок и его обитатели. Оказывается, в холодных стенах давно и прочно поселилась бессильная ненависть к королю, к богатым дворянам, к образу жизни в столице, ко всему яркому, светлому и радостному. Матушка полагала, что аскеза способствует смирению, — и девочки терпели полуголодное существование и одевались беднее монашек. Она считала, что Дик должен убить Первого маршала, но тут её надежды разбились об горькую действительность — и Мирабелла неистовствовала, обвиняя не крыс, не лекарей и не Людей Чести, а сына.

Ричард покорно вытерпел пощёчины и овсянку на завтрак, обед и ужин, вытерпел искренние слёзы Айрис и унылые вечера в зале у камина — рядом, но не вместе. Вытерпел даже жалость в глазах слуг, но когда понял, что каменные стены давят на него, мешая дышать, собрал в сумку нехитрые пожитки и ушёл куда глаза глядят. Так поступали герои в сказках старой Нэн, когда им казалось, что они больше ничего не смогут сделать.

Втайне он надеялся, что его растерзают дикие звери, но этого не случилось. В сутках пешего пути от замка, его, голодного и замёрзшего, подобрал лесник и приютил, ни словом, ни делом не показывая, что узнал надорского герцога. Очень скоро Дику стало стыдно, что он так плохо относился к простолюдинам, выделяя разве что замковых слуг. Лесник был куда приятнее, чем постоянно недовольная матушка, и он никак не указывал Дику на его увечье. Ричард долго не мог поверить, что старый Хью держит его у себя просто так, и всё порывался помочь чем-нибудь по хозяйству, забыв, кто он такой. В конце концов, как он рассудил, герцог Окделл и Повелитель Скал не может быть калекой, а значит, все титулы и регалии остались в прошлом. Разбогатеет ли вдруг Надор или провалится под землю, его совершенно не волновало.

Теперь Дик знал, как варить похлёбку, умел кое-как колоть лучину и носил в ведре воду из ручья. Наловчился с одной рукой, но не мог ни привыкнуть, ни забыть.

Иногда ему снилось, что никакой крысы не было и его рука на месте, тем больнее было просыпаться и снова становиться безродным калекой. Летом он стал уходить далеко от дома и долго бродил между камней и деревьев, и тогда ему под вечер начинало казаться, будто и те, и другие что-то пытаются ему сказать и словно шепчут на ухо.

Но по осени, когда Дик дрожал в своём износившемся тряпье, Хью засобирался в деревню, к людям, где было легче пережить зиму, и Ричарду тоже пришлось отправляться восвояси. Он даже не удивился, поняв, что никто и не подумал его искать, не удивился бы и если у ворот замка ему велели убираться прочь.

Айрис, несмотря на запреты матушки, бросилась ему на шею и шепнула, что все слуги прекрасно знали, где он, но сказали только ей.

Мирабелла поджала губы и осмотрела сына, потом велела отправляться в часовню и молиться. Всю зиму Дик, изнывая от тоски, читал молитвы вместе с сёстрами, бродил по замку, перелистывал немногие сохранившиеся книги и втайне мечтал заболеть и умереть. Ведь всё равно уже ничего нельзя было исправить. Зима выстудила его до самого сердца, и порой юноша даже не узнавал себя в зеркале: глаза провалились, около губ появились складки, да и вообще ему часто казалось, что он сходит с ума. Но хуже всего были злые усталые камни замка, которые ночами обвиняли и грозили, и Дик уже не мог слышать их вкрадчивый шёпот.

На то, чтобы отогреться, ушла почти половина лета. Снова Ричард сбежал, никому ничего не сказав: ему не нужны были лживые утешения. В лесу казалось, будто никакой столицы нет на свете, что не было Лаик, не было площади и обидного отказа, нет Ворона и не надо никому мстить. Дик подолгу лежал на прогретых солнцем камнях и слушал, как они ворчат. Тогда ему тоже хотелось стать камнем, но, увы, это было невозможно. О самоубийстве он не думал, полагая, что всё случится само, и поэтому вторая зима его едва не убила. О трёх или четырёх месяцах он помнил только то, что лежал в жару или кашлял, но весна зачем-то вдохнула в него новую жизнь, отняв её разом у Баловника и у старой Нэн; эта потеря задела Дика больнее, чем он привык показывать, отгораживаясь равнодушной маской, позаимствованной у Валентина. Впрочем, был ли этот Валентин на самом деле или Ричард его попросту выдумал?

Однажды, когда он ещё не успел сбежать в лес, в замок пришло письмо от Арно Сэ, который не забыл своего однокорытника. Дик безразлично отдал нераспечатанный конверт матушке, и она немедленно сожгла его в пламени свечи. Тогда Айрис показала брату спасённое письмо Йогана и Норберта Катершванцев, и он с трудом вспомнил, кто это такие. Бергеры писали о какой-то войне и Ракане, который пытался захватить трон в Олларии; все слова по отдельности были понятны, но вместе составляли мало относящуюся к жизни Дика бессмыслицу. Он сжёг письмо так же, как и матушка, и тогда Айрис расплакалась и призналась, что уже успела тайком написать и отправить ответ. Молчания Ричарда она испугалась сильнее, чем злости, но Дику и вправду было всё равно, скомпрометировала себя сестра или нет и что написала в ответе. Он просто собрался и ушёл, чтобы, если полузабытым людям вздумается приехать, они не застали его.

И вот теперь снова была осень; Ричард бродил по тропам, обнимал деревья и дышал ещё тёплым воздухом, впитывая тепло, словно пытаясь запасти его на зиму. Он знал, что однажды его жизнь снова изменится, но уже не мечтал о смерти. Ведь камни шептали всё громче.

* * *

Дик прошёл по оленьей тропе, задержался у старого ясеня, поглядел на небо и не спеша стал взбираться по каменистому склону, за который изогнутыми корнями цеплялись деревья. На другой стороне он едва не оступился на скользких камнях, а потом пошёл, всё больше удаляясь от их с Хью избушки.

Сначала Дик услышал фырканье, а потом за поворотом тропинки наткнулся на вороного коня в богатой упряжи. Он был так огромен и страшен, что юноша непроизвольно подался назад и едва не упал, поскользнувшись. Конь косился на Дика злющими глазами и всем своим видом показывал, что лучше не подходить.

Справа зашуршали кусты, и Дик поскорее юркнул за дерево. Появился хозяин коня. Он нёс глухо булькающую походную флягу, наверное, ходил набрать воды в одном из бесчисленных местных родников. Ричард сморгнул. Ему, привыкшему к надорской нищете, показалась оскорблением та роскошь, с которой был одет неизвестный путник.

Тот прицепил флягу к седлу и обернулся.

— Выходите, юноша, я вас не съем, — сказал он.

Дик показался, втянув голову в плечи и зачем-то пряча обрубок руки. Рядом с этим человеком ему было мучительно стыдно своей нищеты и увечья. Исподлобья он оглядывал его. Незнакомец чем-то походил на южанина, хотя был не смуглым, а белокожим. Да и что южанину делать в надорских дебрях?

— Видите ли, сударь, я тут кое-кого ищу, — вкрадчиво произнёс путник. — Некоего Ричарда Окделла. Говорят, он живёт в этих местах. Вы, случаем, не знаете, где именно?

Ричард испуганно вскинул глаза, сразу поняв, что пришла беда или, того хуже, — смерть. Впрочем, что может быть плохого в такой прекрасной на вид смерти?

— Н-нет, я не знаю… — пролепетал он. Путник внимательно осматривал его потрёпанную одежду, котомку и руку.

— Мне говорили, Ричард Окделл — высокий русоволосый юноша с серыми глазами, а ещё он пару лет назад лишился правой кисти…

Дик закусил губу: он сообразил, что гость наверняка сначала заглянул в замок, а без эскорта он быть не мог, значит, неизвестно, что сейчас творится дома…

— Со стены меня весьма неучтиво обстреляли, но, к счастью, так бездарно, что даже не поцарапали, — белозубо усмехнулся путник, и от его улыбки Дику захотелось сжаться и забиться между валунов. Конечно, чего он ещё ждал, кроме насмешки?

— Но один из ваших слуг меня догнал и сообщил, что вы удалились от мира, господин герцог…

— Простите, — сказал Дик. — Я отвык от… чужих.

Может, это в самом деле просто гонец с каким-нибудь распоряжением из столицы, а Ричард настолько одичал, что красивые и добротные вещи кажутся ему роскошью? Он не чувствовал опасности, и поэтому было тревожно.

— Вы приехали с каким-то указом? — спросил он. — Если да, обратитесь к графу Лараку, он мой опекун… всё ещё… кажется… Или уже нет?

Юноша попытался вспомнить, сколько ему лет, и не смог. Казалось, что очень-очень много.

— Нет, мне нужны вы, — ответил путник, внимательно глядя на него. Глаза у него были цвета неба, и Ричарду это внезапно понравилось.

— Могу я узнать ваше имя?

Путник слегка поклонился, не отводя глаз.

— Рокэ Алва, регент Талига, к вашим услугам.

Сначала Дик не поверил своим ушам. Кэналлийский ворон, убийца его отца, стоял на надорской земле, и она не разверзалась под ним. И как он сразу не догадался? В Лаик, кажется, говорили, что конь Алвы — чёрное чудовище, а сам он прекрасен, как Леворукий. И вот его цвета, чёрный и синий… И Ричард обрадовался.

— В таком случае я вынужден вас убить, — сказал он, вытаскивая из мягких ножен широкий нож, подаренный лесничим.

Алва окинул его изумлённым взглядом и не двинулся с места.

— Могу я перед смертью узнать, зачем?

— Вы убили моего отца, — пояснил Дик и начал обходить его сбоку. — И это будет месть. Матушка обрадуется.

— Позвольте возразить, вряд ли её порадует вид моего трупа, — сказал Алва, не делая никаких попыток защититься. Наверное, он понимал, что Дик прав.

— Неправда, если я принесу матушке вашу голову, она обрадуется и перестанет гневаться, — сообщил Дик, перехватывая нож поудобнее. Конечно, трудно будет отпиливать трупу голову этим ножом, да ещё с одной рукой, но ничего, он справится. Схватит за длинные чёрные лохмы и бросит перед матушкой, то-то она будет счастлива…

— А она на вас, как вы выразились, гневалась?

— Да, но скоро не будет.

— И за что же?

— За руку…

Алва не нашёлся что ответить, и Дик был ему благодарен. Он сосредоточился и бросился на него, замахиваясь ножом.

Тут же клинок, блеснув, отлетел в сторону и затерялся в корнях деревьев, а Ричард попал в крепкий захват. Всё пропало, теперь матушка никогда-никогда не сжалится над ним, назло ему будет мучить девочек… всё пропало…

— Ненавижу! Убийца! Тварь! — выкрикивал Дик, извиваясь и пытаясь оттолкнуть Алву. Но что он мог своим обрубком? А здоровую руку Ворон сжимал как в тисках.

— А теперь послушайте меня, юноша, — заговорил он, хорошенько встряхнув Дика. — Не знаю, что вы там себе напридумывали, мне это глубоко безразлично. Я приехал к вам по делу, и вы должны отправиться со мной.

— Я никуда не поеду, — процедил Дик.

— Не поедете? Даже если речь идёт о спасении страны?

— Мне плевать на страну.

— Конечно, сидеть здесь и оплакивать самого себя — перспектива гораздо лучше, — оскалился Алва, и было видно, что он едва сдерживает ярость. — Я полагал, вы храбрее и честнее.

Дика это никак не задело. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим, и ему захотелось, чтобы этот человек уехал и оставил его наедине с камнями и деревьями.

— Я не поеду, оставьте меня, — сказал он. — Я только очень жалею, что не сумел вас убить.

— Можете попробовать ещё раз, — ответил Алва, вдруг оттолкнул его и одним прыжком взлетел на коня. Дик подобрал нож и неловко сунул его обратно в ножны. Сейчас Ворон уедет, и кто знает, когда они встретятся снова…

— Последний раз спрашиваю: вы едете?

— Нет, — твёрдо ответил Дик. И тут же на него словно налетел чёрно-синий вихрь.

Ричард пришёл в себя уже в седле. Он сидел боком, Алва крепко держал его поперёк груди, а чудовищный конь крупной рысью скакал по тропе.

— Н-нет! — охнул Дик, пытаясь вывернуться. — Нет-нет-нет…

Но Ворон не обращал никакого внимания на его робкие попытки, и Дику стало страшно. Он хотел отомстить, а вместо этого попался сам. Кто теперь его спасёт, если Алва вспомнил про Ричарда и решил закончить начатое? Но почему же не убил сразу?..

Дик сообразил и облился холодным потом. Конечно, Ворон хочет вдоволь поглумиться над ним. Будь Дик ему достойным соперником, Алва устроил бы поединок, но сейчас он наверняка несказанно обрадовался бессилию Ричарда. Все говорят, что Алва жесток, кровожаден и мастер выдумывать новые пытки. И что его ждёт теперь? Наверное, он отрубит Дику вторую руку, чтобы посмотреть, что будет, — совсем как деревенские ребятишки, которые по очереди отрывают лапки лягушкам. Или выколет глаза… или посадит на цепь…

И Ричард снова потянулся за ножом, стараясь раньше времени не выдать себя неосторожным движением. Он мог бы поклясться на Эсператии, что был осторожен, но Алва каким-то чудом заметил, куда он тянется, и выхватил нож сам.

— Жалкая железяка, — сказал он, покрутив им перед носом оцепеневшего Дика. — Где вы только её взяли…

И он сунул нож в седельную сумку, куда Дик точно не смог бы дотянуться.

Ричард опустил голову и стал молча глотать слёзы ужаса. Хорошо, что Ворон в перчатках: даже если слеза попадёт ему на руку, он не почувствует…

Мимо пролетали кусты, деревья, камни, но Дик плохо понимал, куда Алва везёт его. Кажется, сейчас они выедут на дорогу, ведущую к замку…

— Юноша, вас так расстраивает моё присутствие рядом? К сожалению, вам придётся некоторое время потерпеть это прискорбное неудобство, — издевательским тоном произнес Алва.

Это стало последней каплей. Гордости у Дика теперь быть не могло, а будущие мучения представлялись настолько ужасными, что он не выдержал и, всхлипывая, стал просить у Алвы лёгкой смерти.

— У вас весьма живое воображение, — заметил тот, внимательно выслушав его мольбы. — Вы не пробовали сочинять трагедии? Мне сдаётся, вы могли бы снискать себе славу Дидериха!

Дик примолк, пытаясь понять, о чём Алва говорит, и слёзы прекратились сами собой.

Вскоре они догнали небольшой конный отряд, состоящий из кэналлийцев. Дик старательно отворачивался, когда с ними поравнялся один из них и о чём-то заговорил с Алвой.

Ричарда вскоре пересадили на запасную лошадь. Он не ездил уже давно, и лошадь сразу почувствовала его неуверенность, взбрыкнула, едва не выбросив Дика из седла.

— Так не пойдёт, — поморщился Алва, который, восседая поодаль на своём чудовище, с брезгливым выражением наблюдал за тем, как Дик цепляется здоровой рукой за конскую гриву. — Вы собираетесь свернуть шею по дороге? Нет, юноша, с лошадью придётся повременить… Забирайтесь обратно на Моро, ездить вы не умеете.

Дик только кивнул, решив быть послушным, и не спросил, куда они едут. Даже не оглянулся на повороте дороги, с которого можно было увидеть самую высокую башню родного замка.

* * *

Прошло два дня, и всё это время отряд двигался на юг.

На привалах Ричард сначала боялся есть в присутствии чужих, думал, что все вот-вот начнут над ним смеяться, и то и дело ронял еду на колени, но потом дело пошло на лад. Алва и не собирался его пытать; Ворон ходил легко и стремительно, раздавал указания, а в пути напевал что-то на непонятном мелодичном языке.

«Я должен убить Алву», — изредка напоминал себе Дик, но это желание больше не было страстным и жгучим, а словно покрылось патиной.

На каком-то постоялом дворе Ворон расположился, как в дворцовых покоях, и Ричард не мог надивиться той лёгкости, с которой он относился ко всему вокруг. В лёгкости этой чувствовался надрыв и глубоко спрятанные чувства, но Дик отлично успел выучить, куда не стоит лезть.

В этом же трактире к Дику вдруг взялась приставать служанка, полноватая рябая девица, но он кое-как выскользнул из объятий и шёпота и бросился в комнату.

— Что же вы не почтили девицу своим вниманием? — насмешливо спросил Ворон, заглянув к нему немного погодя. — Или крестьянские барышни не стоят внимания сиятельного герцога?

Дик уже понял, что Алва не хочет обидеть, а просто своеобразно шутит, наверное, так принято в высшем свете.

— Она мне не понравилась, — сказал он, сообразив между прочим, что подразумевается под словом «внимание». Лечь в одну постель с этой рябой уродиной и делать с ней то, что… Впрочем, что именно в таких случаях положено делать, Дик представлял смутно.

Алва ничего на это не сказал.

Ещё через некоторое время они достигли расположившегося около одной деревни военного лагеря.

Закат разлился на полнеба, тянуло дымом, тихо фыркали лошади. Дик увидел большого белого пса, который стоял возле дороги. Пёс басовито гавкнул на подъехавший отряд и счёл свои обязанности по охране лагеря выполненными.

Алва легко спустил Дика с седла, спрыгнул сам, огляделся. Дик тоже осмотрелся по сторонам и не сразу заметил, что Алва уже с кем-то говорит. Незнакомец стоял к Дику спиной и говорил громко, не стесняясь фамильярного тона.

— Рокэ! — восклицал он, похлопывая Алву по плечу. — Наконец-то! Котик уже пробовал выть на луну из-за твоего отсутствия, а я подумывал присоединиться к нему! Тут скучнее, чем где бы то ни было!

— Котик, скорее всего, выл из-за отсутствия подруги жизни, — ответил Ворон. Дик понял, что он по-своему рад встрече, и на всякий случай отступил, машинально поддёргивая рукав вниз. Приятель Алвы ему сразу не понравился, он был одет небрежно и просто, во всей его манере держаться чувствовалось что-то напыщенное.

— Ждём только Эпинэ, он задерживается в столице, — сообщил тот тем временем и обернулся. — А я смотрю, твоя поездка увенчалась успехом?

Дик посмотрел исподлобья: шумные люди ему не нравились никогда.

— Позвольте представить, Ричард, герцог Окделл, — церемонно сказал Ворон. — Виконт Марсель Валме, мой офицер по особым поручениям.

Дик уставился в землю. Теперь придётся вспоминать, как это — правила поведения, придётся думать, что, кому и как сказать. Впрочем, нужно ли? Душой он остался в лесу, где не было придуманных людьми правил.

Виконт быстро окинул взглядом потрёпанное кружево, обрамляющее пустоту, и его улыбка стала натянутой.

— Я рад знакомству, герцог, — сообщил он, но потрепать Дика по плечу не рискнул.

Алва направился к лагерю, набросил повод Моро на коновязь. Дик шёл за ним как приклеенный, боялся оставаться один среди незнакомых людей. А Ворон уже здоровался с каким-то светловолосым офицером в чёрно-белом мундире.

— Добрый вечер, герцог Окделл, — раздался рядом с Диком ничего не выражающий голос. Ричард чуть не подпрыгнул от неожиданности: кому это удалось подкрасться к нему так близко? В строгом молодом мужчине с полковничьей перевязью он с трудом узнал Валентина.

— Добрый вечер, граф Васспард, — в тон однокорытнику ответил он.

— Уже герцог Придд, — без выражения поправил Валентин. — Как вам показалась дорога?

— Не слишком тяжела, — сказал Дик; привитый когда-то в Лаик навык светской беседы поднял голову, как змея среди прелых листьев. — Впрочем, даже если бы я и… — он вовремя прикусил язык, но Валентин уже изобразил на лице заинтересованность.

— Вы не хотели ехать?

— Не имел ни малейшего желания, — сознался Дик. Почему-то очень хотелось рассказать хоть кому-нибудь, что произошло в лесу, и казалось, именно Валентин должен понять правильно.

— Господин регент всегда умел настоять на своём, — усмехнулся Придд. — Вам уже показали вашу палатку?

— Нет.

— Пойдёмте, я покажу, — Валентин увлёк его за собой вглубь лагеря. — Полагаю, ваше присутствие сейчас не требуется.

Дик откинул полог, заглянул и обернулся на пороге.

— Валентин, простите… а вы не знаете, зачем я вдруг понадобился Алве?

— А он вам не сказал?

— Нет…

— В таком случае, я не считаю себя вправе разглашать цель поездки, — отчеканил Валентин. — Обустраивайтесь, ужин вам принесут.

— Герцог Придд, — повинуясь неясному порыву, окликнул его Дик. — Примите мои соболезнования.

— Вы мои тоже, — холодно ответил Валентин и ушёл.

Дик забрался вглубь палатки, повалился на походную кровать, душа подступающие слёзы. Неизвестно, зачем Алва вытащил его из надорской глуши, но ясно было, что теперь лучше держать язык за зубами, иначе будет очень больно. За что Валентин так с ним обошёлся? Он ведь в самом деле сожалел о его потере, он знал, что такое, когда умирает отец… Вот и закончилось всё взаимопонимание, зря Дик подумал, что спрут может его понять…

— Спите, юноша?

Алва заглянул в палатку, впустив свежий ночной воздух и белого мотылька, который стал биться о натянутую ткань. Дик понял, что в самом деле задремал.

— Да, немного…

Регент хмыкнул, чем-то звякнул, и Ричард стал догадываться, что и в этот раз они ночуют вместе. Зажглась лампа; в её свете Ворон казался тощей хищной тенью.

— Хм, юноша, вы даже не соизволили поужинать?

Дик поднялся на койке.

— Я не слышал, как принесли…

Он задумался: может, стоит спросить, ведь Алва всё знает о придворной жизни…

— Господин регент, есть ли причина, по которой Валентин мог оскорбиться в ответ на мои соболезнования?

Ворон сел на вторую койку и стащил сапоги.

— Потому что зачастую соболезнования сами преследуют своей целью оскорбить, даже если вы этого не замечаете. Особенно если они неискренние. Так что вы там ему сказали?

— Я просто сказал: примите мои соболезнования…

— Наверное, вы хорошо знали покойного супрема? — ехидно спросил Алва.

— Я? Н-нет… — растерялся Дик.

— А раз нет, то нужно было просто промолчать. Садитесь есть, юноша, утро вечера мудренее. С виконтом и Котиком вы познакомились, Валентина увидели, а Эмиля Савиньяка, Жермона Ариго и ещё нескольких человек я представлю вам завтра. Но если хотите что-то спросить, спрашивайте.

Дик почувствовал что-то вроде слабого интереса.

— В стране был переворот?

— Не переворот, а его попытка. Гоганы выкопали в Агарисе Альдо Ракана и попробовали посадить его на трон. Сейчас мы разгребаем последствия кратковременного правления сего во всех отношениях достойного человека.

Такого яда в голосе регента Дик ещё не слышал.

— А он сам?

— Убит.

Дик опустил голову. Матушка раньше говорила ему, что Раканы — надежда на возвращение Великой Талигойи, но теперь страной вновь правит Ворон…

— Разочарованы, юноша? — усмехнулся Алва. — Это полезно… Ещё вопросы?

— А вы… не встречали эра Августа?

— Последний раз я видел господина кансилльера на эшафоте, — хладнокровно ответил Ворон.

— Что?! — ахнул Дик, не сдержавшись. — Но за что?! Он же… он же…

— Зарезал её величество Катарину Оллар? — любезно подсказал Алва.

— Вы лжёте! — закричал Ричард. — Он не мог!

Но тут же он вспомнил, какими страшными словами называл его эр Август в день святого Фабиана; эти слова снова зазвучали у него в голове, как будто кансилльер был рядом.

Алва ничего не ответил, уделяя больше внимания ужину, а Дику вдруг совсем расхотелось есть.

* * *

На следующее утро приехал Эпинэ с небольшим отрядом. Дик ни разу не встречал его, но знал, что это друг их семьи, участвовавший в восстании. Выглядывая из палатки, он рассматривал усталого человека с седой прядью в волосах, но выйти не рискнул. Он отлично помнил, как матушка отреагировала на его увечье, и не хотел повторения, тем более что Робера он совсем не знал.

Воспользовавшись тем, что рядом не оказалось никого, кроме солдат, которые не могли ему помешать, он пошёл к Котику, как раз в это время терзавшему чей-то сапог. Волкодава он не боялся, сразу поняв, что тот являет собой воплощённое дружелюбие.

— Котик! — ласково сказал Дик, подойдя к псу. — Дурище, что ж ты делаешь? У кого ты сапог украл?

— Да не крал он энтот сапог, вашбродь! — вдруг вмешался какой-то солдат. — Его ихбродие сами отдали, на потеху, значится…

Через несколько минут Дик слушал рассказ о том, как Котик вцепился в ляжку одному теньенту, который обожал мучить окружающих стихами Барботты, и хохотал до слёз. Потом, взяв пса за сапог, который тот и не подумал выпустить из пасти, Дик отвёл его за палатки и стал играть в перетягивание. С одной рукой было тяжело, и Котик то и дело побеждал, но потом благородно предлагал противнику отыграться.

Дик, устав, бросил сапог и присел на желтеющую траву.

— И это Повелитель Скал? — раздался совсем рядом голос Придда.

— Но другого же нет, — возразил голос генерала Ариго.

Вздрогнув, Дик сообразил, что по случайности оказался рядом с палаткой, в которой, вероятно, шло совещание. Вот почему никого из новых знакомых не было видно! Ричард прислушался.

— Рокэ, вы расскажете ему? — этот голос был совсем незнаком, наверное, говорил Эпинэ.

— Боюсь, придётся потерпеть, герцог способен на неожиданные глупости, — лениво ответил Алва. — А так как он нам полезен, то терять его нельзя. Марсель…

— А если он откажется? — спросил Эмиль Савиньяк.

— Не откажется… — всё тем же тоном ответил регент. — Он хочет правды — он её получит. Хочет любви или утешения — попробую сыграть свою роль хорошо.

Котик вскочил, мотая хвостом: из-за палатки показался виконт Валме и ослепительно улыбнулся заледеневшему Дику.

— Я смотрю, вы поладили? Неужели вы, герцог, тоже знаете собачье слово? Или у вас случайно завалялся в кармане пряник?

— Собачье слово? — переспросил Ричард, не поняв ничего из того, что ему сказал Марсель.

— О да, собачье слово, так говорят. Не сидите на земле, можете простудиться.

Дик плохо понимал, куда виконт ведёт его, не слушал его болтовню. Он очнулся в чужой палатке, со стаканом вина в руке и Котиком у ног.

— Послушайте, Ричард, — серьёзно заговорил Валме. — Я не знаю, как много вы слышали, но поверьте, что никто здесь не хочет вам вреда и не будет насмехаться за вашей спиной.

— Пока я нужен для каких-то неведомых целей, — злобно сказал Дик и ополовинил стакан. Он не боялся, что за дерзость его выгонят из лагеря, ведь его хотят как-то использовать, значит, пока можно пить вино, от которого давно отвык, вкусно есть и играть с Котиком, не думая, что однажды это всё закончится.

— Рокэ очень скрытен и недоверчив, — согласился виконт. — К счастью, я могу назвать себя его другом. Я знаю, что вы наслушались всяких россказней про него… Но поверьте, вы ценны для него просто так, сами по себе, а не из-за ритуала.

— К-какого ритуала? — вздрогнул Дик.

Валме поморщился, досадуя на свою болтливость, потом вздохнул:

— Хорошо, ведь вы всё равно узнаете. Мы едем в Гальтары, чтобы обратиться к древней силе.

— Зачем? — содрогнулся Дик, представив, как его заставляют участвовать в богопротивном языческом обряде.

— Скоро Излом, — пояснил виконт. — Есть основания полагать, что страна не переживёт его. А кто забыл прошлое… — он пожал плечами. — Сами знаете.

— Но ведь можно обратиться к Создателю… — пролепетал Дик.

Валме оценивающе посмотрел на него:

— Простите, если оскорбляю ваши чувства, герцог. Мне известно, что ваша семья исповедует эсператизм, но, как показала практика, эсператистские и олларианские обряды только быстрее приближают конец. Полтора года назад из Агариса ушли все крысы, затем магнусы ордена Истины поголовно сошли с ума. Диспут между олларианским и эсператистским священником в Олларии закончился погромами. И это далеко не всё. Рокэ полагает, эти события — звенья одной цепи.

— И поэтому вы решили обратиться к языческой магии, — прошептал Дик. — Поэтому Повелители собираются в одном месте. Я — Скалы, Валентин — Волны, Робер — Молнии, Алва — Ветер…

— Рокэ не Ветер, — поправил Валме. — Повелитель Ветра — Жермон Ариго.

Дик удивлённо посмотрел на него:

— А кто же тогда…

— Ракан. Алва — Ракан. И не спрашивайте меня, как.

Дик не нашёлся что ответить.

— Да, герцог, зачастую оказывается так, что правда, которую нам преподносят, совсем не правда. Надо только разобраться, чтобы понять, где реальное, а где подлог, — безжалостно говорил виконт. — Так что, вы согласны на ритуал?

— Господин Валме, я думаю, Ричарду нужно прийти в себя после того, что вы ему сказали.

Дик обернулся: полог был откинут, на пороге стоял Робер Эпинэ.

* * *

Было страшновато идти вместе с почти незнакомым человеком по полю, удаляясь от лагеря, и не спасало даже присутствие Котика, которому виконт велел на всякий случай пойти следом.

— Прости меня, Ричард, — потерянно говорил герцог Эпинэ. — Если бы мне было позволено покинуть Агарис, я бы нашёл способ с тобой повидаться. Я и не знал, что с тобой случилось несчастье. Этот переворот был страшным делом… — он нервно усмехнулся. — Кажется, я за полгода нормально выспался только несколько дней назад…

Дик молчал, сцепив зубы. К счастью, нож ему вернули, как только Алва уверился, что он не в состоянии убежать.

— Ричард? Прости меня…

Они приостановились на пригорке, и Эпинэ потянулся обнять Дика, но тот уже был готов к этому: отпрянув, он взмахнул ножом перед носом Робера.

— Дик, что с тобой?!

— Я вас не знаю или не помню, — Ричард попятился. — Я не знаю, какой вы на самом деле и зачем увели меня сюда. Я не знаю, что это за ритуал и что будет после него, я даже защититься не могу, так почему я должен вам верить?

— Лэйэ Астрапэ… — потрясённо прошептал Робер, даже не думая бояться сверкающего клинка, и в его глазах был ужас и жалость. — Дикон… кто с тобой это сделал?

— Как вам, вероятно, уже сообщили, меня укусила крыса, — процедил Дик.

— Да нет, я не про это, а…

Эпинэ подался вперёд, как будто знал, что Ричард только угрожает и ударить по-настоящему не сможет, и Дик оказался у него в объятиях.

Это было не страшно, по крайней мере, не страшнее, чем когда его обнимал Алва, не давая упасть с седла, но Дик всё равно на всякий случай коснулся ножом шеи новоявленного друга.

— Тебе нечего бояться, — заверил его Эпинэ, тактично не замечая лезвия, и взъерошил Ричарду волосы. Юноша опешил, всё шло совсем не так, как он ожидал. — Не будешь?

— Не буду, — выдавил Дик. — Наверное. Только вы меня отпустите, а то мне… непривычно.

Они медленно прогуливались, обходя лагерь по большой дуге, Котик носился по полю, обгоняя их и шурша травой, а Дик не знал, о чём говорить.

— Как ты относишься к Алве? — вдруг спросил Робер.

— Я его ненавижу, — выпалил Дик давно заученное и смутился. — То есть, я должен его убить, но у меня не получилось.

— Ненавидеть тоже больше не получается? — прищурился Эпинэ.

— Откуда вы… Нет, это неважно. Он убил моего отца, убил подло и бесчестно, поэтому я должен отомстить. Матушка так говорила.

— А ты сам как думаешь?

— Я… — растерялся Дик. — Ну, наверное, так же.

— Так же или наверное?

— Вообще-то, я не могу представить, как его убиваю. Раньше мог, а теперь нет.

— Теперь — это когда оказалось, что он не то чудовище, которым ты его себе представлял?

— Эр Робер, откуда вы всё знаете? — забывшись, воскликнул Дик.

Повелитель Молний выглядел усталым и печальным.

— А если я скажу, что Ворон убил Эгмонта в честном бою?

— Как он мог быть честным? — взвился Ричард, забыв, что нужно быть тихим и послушным. — Отец хромал!

— Это была линия, — просто ответил Эпинэ, и воздух вокруг Дика вдруг стал душным и вязким. — Иначе бы Эгмонта с позором казнили, а Ворон дал ему шанс умереть достойно. Дик, что с тобой? Дик!

Ричард сел прямо на землю, открывая рот и задыхаясь. Котик суматошно ткнулся ему в ухо, Робер подхватил за локти. Когда приступ удушья прошёл, оказалось, что Дик весь дрожит и не может сказать двух слов. Они вернулись в лагерь, и Дик почти висел на Эпинэ, едва перебирая ногами. Иноходец затащил его в палатку, помог улечься, но Ричард тут же вскочил.

— Эр Робер, это правда?

— Я готов в этом поклясться.

— А почему тогда матушка… — начал Дик, прикусил губу и опасливо посмотрел на Эпинэ. — Эр Робер, а можно вы меня опять обнимете? — шёпотом попросил он.

Вместо ответа Робер сел рядом с ним и крепко обхватил за плечи, боясь отпустить. Ричард молча обвил его за пояс левой рукой и замолчал. Так и застал их чем-то довольный регент, ворвавшийся в палатку.

* * *

Отряд собрался быстро, за какой-то час, и Дик, у которого не было ничего, кроме ножа и потрёпанной одежды, только потерянно ходил туда-сюда, ожидая остальных. Котик постоянно сопел где-то позади и справа, и Ричард даже стал подозревать, что виконт ревнует своего питомца.

— Уже собрались, юноша? — пролетел мимо Алва и умчался, не дождавшись ответа. Дик подошёл к коновязи и встал рядом с Моро. На другую лошадь ему не хотелось, и пусть все смотрят, ему всё равно. Конь злобно покосился на него и фыркнул. Несмотря на то, что Ричард уже ездил на нём, дружить с ним мориск явно был не намерен. Так он и стоял, пока Ворон не вырос рядом, словно из-под земли.

Дик сидел на Моро позади регента и радовался, что на несколько часов оказался в безопасности. Однако нужно было постоянно следить за собой, чтобы не обхватить Алву за пояс покалеченной рукой — кому приятно, опуская глаза, постоянно видеть его обрубок?

Отряд растянулся по дороге. Первыми ехали Алва и Дик, затем остальные. Котик лениво трусил позади всех, а Валме, беспокоясь, чтобы он не потерялся, постоянно приостанавливался.

— И как много Эпинэ вам успел сказать?

Дик так ушёл в свои мысли, что даже вздрогнул от негромкого вопроса Ворона.

— Я… ну…

— Весьма содержательно, юноша. Смею предположить, он рассказал вам, как именно я убил вашего батюшку, а ещё — как трудно было в Агарисе питаться одной морковкой. Что же вы молчите?

— А что отвечать, если вы и так всё знаете? — грубо сказал Дик. Не выкинет же его Алва из седла посередине дороги. Хотя вдруг…

— И вы, узнав про линию, внезапно прониклись ко мне всепрощением, любовью и чем там полагается проникаться истинному эсператисту? — продолжал издеваться Ворон. — Иначе как объяснить то, что вы цепляетесь за меня как утопающий за соломинку?

Дик поспешно разжал хватку, Алва пришпорил Моро и оторвался от отряда, чтобы никто не мог их услышать.

— Ну так что, юноша? Прониклись?

— Не знаю…

— Ну, в любом случае, я рад, что вы отказались от намерения меня зарезать. Или не отказались?

Дик промолчал, уткнувшись лбом Ворону в спину, и, к счастью, тот больше не стал подшучивать над ним.

На постоялый двор они ввалились ближе к ночи, промокшие под дождём, голодные и усталые. Алва приказал согреть воды, взял шмыгающего Дика за шиворот и потащил мыться. До отупевшего от усталости Ричарда не сразу дошло, что Ворон, похоже, собрался ему помогать.

— Не надо… я сам… — залепетал он, когда регент стремительно вытряхнул его из промокших насквозь куртки и штанов. Дик ужаснулся, вспомнив, какие слухи ходили в Лаик о распущенности Алвы.

— Да перестаньте вы дёргаться, чего я там не видел? — прикрикнул регент, отбрасывая в сторону его панталоны. — Быстро в воду!

— Потому что я нужен вам здоровым? — огрызнулся Дик, чувствуя, что покраснел даже спиной и грудью, но всё же сел в лохань.

— Здоровым и красивым, — подтвердил Алва и вылил ему на голову ковш горячей воды. Вода стекала по лицу, по мокрым волосам, и Дик не сразу понял, что плачет, кривясь.

— Юноша! Разрубленный Змей, да что с вами такое?!

Ричард поднял голову, ничего не видя из-за слёз.

— Кра…сивым… так надо мной ещё… не издевались…

Алва присел на низкую табуретку рядом с лоханью.

— Имею честь вам сообщить, герцог Окделл, что вы нюня и размазня. У вас живы сёстры и мать. У вас есть ваши владения, которые никто не отнимал. Вас не изгнали, не заставили питаться хлебом и водой. А вот у Эпинэ, например, не осталось вообще никого, и он пять лет провёл в изгнании и ел то, что перепадало, а иногда не перепадало ничего. Вы сидели в своём Надоре, а он сначала помогал Ракану завоевать престол, а потом пытался остановить кровопролитие. Но при этом он не жалеет себя, а работает, чтобы вернуть всё как было. Вы же считаете себя самым несчастным на свете человеком, ну так и не удивляйтесь, что отношение к вам соответствующее.

Алва засучил рукава рубашки.

— Наклоняйтесь, спину потру.

* * *

Дик долго ворочался в темноте. Спать ему не хотелось. Откуда-то снизу доносился едва слышный шёпот: это камни фундамента радовались, что Повелитель близко. Заснуть Дик так и не смог и в самый глухой час ночи осторожно вышел на улицу.

Дождь уже закончился, было ясно, и холодная луна отражалась в большой луже у ворот. Дик прошёлся по двору от двери до конюшни и обратно, шарахнулся от шевельнувшегося в тени белого пятна и с облегчением вздохнул, узнав Котика.

— Ты чего здесь? — спросил он шёпотом. — Неужели Валме выгнал?

Потом Ричард присел возле стены дома, опираясь спиной о радостно подрагивающие камни, от которых совсем не было холодно. Ему почему-то было спокойно, несмотря на всё, что он узнал за последние дни. Как будто один камень ложился к другому или кто-то умелыми сколами счищал с него слой за слоем, открывая то, чего он раньше в себе не подозревал.

Луна колыхнулась в луже, поднял голову Котик, скрипнула дверь. На крыльце возникла тонкая фигура, кутающаяся в плащ: Валентину тоже не спалось.

Они застыли в нескольких шагах друг от друга. Дик криво усмехнулся.

— Надеюсь, вы проснулись не от того, что дом трясёт как во время землетрясения? — спросил он.

— Землетрясения? — недоумённо спросил Валентин.

— Не обращайте внимания, право слово, — пошёл на попятную Дик, сообразив, что даже если Придд тоже Повелитель, не стоит ему обо всём рассказывать.

— Раз уж нам не спится, лучше присесть вместе на ступеньки, они деревянные, будет теплее, — сухо заметил Придд.

Чувствовать его присутствие плечом и коленом было странно и неловко, и Дик постарался отодвинуться, но в этот момент Валентин без предупреждения накинул ему на плечи край своего плаща, и отпрянуть значило оскорбить его ещё раз. Ричард сидел, весь натянутый как струна: что говорить Придду, он не знал.

— Вы слышите воду? — ляпнул он внезапно, позабыв, что теперь придётся объяснять, с чего такие вопросы. Но Валентин не удивился, только чинно наклонил голову:

— Слышу. Она… поёт.

— И камни тоже поют, — прошептал Дик. Ему вдруг стало тепло от того, что Придд всё же понял его.

— А сейчас они радуются? — тоже шёпотом спросил Валентин, как будто прислушиваясь.

— Да-а, — мечтательно ответил Ричард. — Они обрадовались, что я рядом. Матушка раньше ругала меня за такие вещи… Ой, опять я…

— Что «опять»?

— Много болтаю… — смутился Дик. Не стоило бы так отзываться о матери, что она в чужих глазах сразу становилась мегерой.

— Вы, вероятно, много молчали?

— Да, я… — начал Ричард и запнулся, сообразив, что продолжает болтать.

— Я тоже много молчал, — невозмутимо сказал Придд. — Генерал Ариго однажды дал мне понять, что это когда-нибудь обернётся против меня, и поэтому мне пришлось срочно… — он усмехнулся, — учиться вести себя по-человечески.

— Валентин, а разве не всё ли равно, кто и что будет о вас говорить?

Придд вдруг как будто бы смутился.

— Нет, не всё равно. Можете мне не верить, но…

Валентин замолк, и Дик вдруг очень хорошо понял, что он опечален.

— Одиночество? — догадался он.

Придд резко поднял голову, как спугнутая лань.

— Теперь уже нет, — напряжённым тоном ответил он.

— Я вам не враг, — усмехнулся Дик.

— Я знаю.

Луна от края переместилась в центр лужи, а двое юношей продолжали сидеть на крыльце.

— Валентин…

— Да, Ричард?

— А вы боитесь?

Придд приобнял его за плечи, хоть и неловко.

— Есть пророчество, герцог Алва говорил нам о нём. В этом пророчестве сказано, что на Изломе Четверо должны встретиться, но неизвестно, как это произойдёт. Вот мы вместе. И поверьте мне, я тоже воспитывался в эсператистском духе. Однако есть вещи… которые нужно понимать. И они не имеют отношения к эсператизму.

— Я не об этом, — тихо сказал Дик.

— Вы говорите о том, опасен ли этот ритуал? — Валентин помолчал. — Речь идёт о целом мире. Я полагаю, что способен отдать жизнь за этот мир.

— Почему именно вы? — испугался Дик.

— Потому что из нас пятерых только у меня есть наследники, — сухо ответил Придд, и Дик догадался, что он тоже разоткровенничался против воли. — Простите, мне кажется, стало слишком холодно…

Ричард послушно поднялся, отдал плащ.

Луна в луже блеснула ярким, по поверхности воды прошла рябь. Калитка отворилась, и во двор вошли двое.

— Герцог Эпинэ, граф Ариго, — кивнул Придд.

— А вам, молодые люди, что не спится? — вполголоса спросил генерал.

Дик пожал плечами.

— Странная ночь, — заметил Робер. — Я глаз не мог сомкнуть. Мы с Жермоном пошли прогуляться…

— И немного заплутали в трёх соснах, — усмехнулся Ариго.

Дик не услышал скрипа двери, только почувствовал чужое присутствие.

— Четверых Один призвал, — раздался насмешливый голос Алвы.

* * *

В комнате, которую занимали Эпинэ и Ариго, расселись кто где, однако причины ночного бдения Дик не понимал.

— Восхитительная ночь, правда? — сказал Алва, вольготно располагаясь на кровати, пока Валентин разливал вино по стаканам. Дик потонул в терпком вкусе и даже не прислушивался, о чём говорят рядом. Было вправду как-то странно и почему-то хорошо, словно бессонница сроднила их пятерых. «Мы — Повелители, — думал юноша, но мысли ворочались тяжело, как каменные глыбы. — И мы должны… должны…»

Валентин, расположившись на подоконнике открытого окна, что-то негромко рассказывал, как всегда, с серьёзным видом. Дику было хорошо видно его лицо, с одной стороны освещённое тёплым светом свечей. На крыльце он говорил, что вода тоже поёт, и это следовало обдумать. А Молнии и Ветер могут петь? Ветер — наверняка, а Молнии… разве что шипеть или разить врагов… Робер никак не был похож на орудие небесной кары; он больше клевал носом, чем принимал участие в разговоре, впрочем, как и сам Дик.

Ричард сидел на полу в ногах Алвы, вертел в руке опустевший стакан и не знал, что он может рассказать этим людям, которых совсем не знает. Регент вспоминал какую-то Каммористу, и медлительные звуки его голоса успокаивали. Дику очень хотелось опустить голову ему на колено, но он сдерживался из последних сил, прекрасно понимая, как такое будет воспринято. Вряд ли кто-то не знает, что говорят об Алве за его спиной. Ричард не видел, как Робер указал регенту глазами на него, устало привалившегося к ножке кровати, и потому вздрогнул, когда ему на макушку опустилась тёплая ладонь:

— Что, юноша, я вижу, наши разговоры вам утомительны?

— Я… да… то есть, нет, — растерялся Дик. — А кто такая Каммориста?

— Понятно, — вздохнул Ворон. — Эту историю вы послушаете в другой раз. Ну а сейчас отправляйтесь-ка спать, таскать вас на руках никто не горит желанием, правда, господа?

Тихий и жалобный звон разбившегося стакана прозвучал в вязкой, наполненной запахом воска и осени тишине оглушительно громко. Ветер колыхал белую занавеску, Валентин стоял спиной к ним и смотрел на что-то во дворе. Дик сообразил, что комната находится на первом этаже. Неужели явились какие-то враги? Но кто?

Придд беспомощно обернулся, сверкнул глазами и вовсе перестал быть похожим на того серьёзного, уверенного в себе молодого мужчину, которого Дик не узнал несколько дней назад в лагере. Но до двери было далеко, и Валентин всхлипнул сквозь зубы:

— Да, я сейчас… я иду…

И легко вспрыгнул на подоконник.

Алва сорвался с места, ухитрившись не зашибить Дика, который с ужасом смотрел, как такой спокойный обычно Валентин, ругаясь и о чём-то умоляя, пытается вырваться из рук у Ворона и что-то понявшего Эпинэ, который поспешил закрыть ему рот рукой. Никогда раньше Ричард не думал, что человек может стонать так глухо и отчаянно. Дик примёрз к месту: происходило что-то страшное, и он понимал, что лучше не вмешиваться, но камни молчали, хоть и перестали даже тихо гудеть, словно затаились в ожидании.

Ворон кивнул Ариго, и тот встал на его место, перехватив руки Придда, а сам регент шагнул к окну.

— Уходи, — сказал он, обращаясь к тому, кто стоял во дворе.

— Росио, — услышал Дик глухой голос снаружи. — Росио, не надо… я не хочу никому зла.

— Уходи, — был непреклонен Алва. — Дикон, свечи!

Ричард подхватился с места, поднёс ему подсвечник с пятью свечами. Алва дунул на одну, осталось четыре, и Дик стал понимать. Он заглянул через плечо Ворона и увидел, что во дворе стоит незнакомый юноша. Луна хорошо освещала его тонкую фигуру и лицо, так похожее на лицо шумно дышащего и мотающего головой Валентина. Неужели…

Додумать Дик не успел, юноша шагнул ближе к открытому окну, протянул руки.

— Росио, поверь, я никогда не причиню Тино вреда… никому из вас. Отпусти его, я хотел только поговорить.

— Пусть четыре Скалы защитят от стрел, сколько бы их ни было, — брякнул Дик, потрясённый своей догадкой. Он не был уверен, что остальные тоже знают древний заговор, но, к его изумлению, Робер подхватил волшебные слова. Валентин забился с удвоенной силой, но Дик понял, что он не вырвется.

Ариго произнёс свою строчку, и Алва торжественно закончил то, что не мог сказать Валентин. Выходец — а Ричард уже не сомневался, кто это, — покачал головой и отступил в тень. Луна, как назло, скрылась за тучами, и больше в темноте ничто не выдавало движения. Ворон захлопнул окно и запер на задвижку. Эпинэ рассматривал укушенную ладонь.

— Валентин.

Освобождённый Придд смотрел исподлобья и не двигался, видимо, понимал, что, пытаясь стереть мокрые дорожки со щёк, будет выглядеть глупо. Дик предусмотрительно наполнил свой стакан вином и сунул Повелителю Волн. Валентина усадили на постель, стакан дрожал у него в руке и зубы стучали об его край.

— Зачем вы… почему вы не дали мне поговорить с ним?

Ариго, переглянувшись с Вороном, покачал головой. Придд смотрел в одну точку, выталкивая слова:

— Зачем… он редко приходит… а теперь совсем не придёт… он так мне помогал…

Алва, не думая насмехаться, присел рядом с ним:

— Валентин, вы понимаете, что говорите? Он бы забрал вас и…

Придд вскинул покрасневшие глаза:

— Джастин не забрал бы. Я уже выходил к нему и касался его… и я жив. Я же его брат, он меня не тронет…

— Но он выходец! — не удержался Робер.

— Нет, — тихо сказал Валентин. — Тот, кто отказался от мести за свою смерть, перестаёт быть выходцем и становится другим…

Алва слушал внимательно, и Ричард вдруг почувствовал укол ревности при виде того, как сильно и в то же время нежно Ворон обнимает Придда. Но это было недопустимо, и он спрятал взгляд. С другой стороны, он бы и сам подошёл утешить бывшего однокорытника, если бы знал, что имеет на это право. Но обнимать Валентина искалеченной рукой казалось святотатством.

Тот, однако, уже вскинул голову.

— Прошу простить, я повёл себя ужасно. Герцог Эпинэ, примите мои извинения, это больше не повторится… я был не в себе.

Дик восхитился: он бы не смог так быстро собраться с силами.

Валентин встал, покачнулся и, не глядя ни на кого, вышел. Ариго бросился за ним поспешнее, чем того требовал этикет.

Алва вздохнул, провёл руками по глазам.

— Вы этого не ожидали? — спросил Робер.

— Не ожидал, признаюсь. Кто же думал, что наш ледяной полковник водит дружбу с выходцами. Как и не знал о том, что есть несколько видов посмертного состояния, — Алва белозубо улыбнулся. — Какой бы вы предпочли?

Дик вздрогнул от разговоров о смерти и перевёл взгляд на подоконник, где до сих пор стоял забытый шандал. Было пять, одна погасла… Казалось, в этом есть смысл.

— Вход, — сказал Алва и сделал приглашающий жест.

Дик подозрительно взглянул на неровную дыру в скале. Дыра словно щерилась обломками торчащей сверху металлической решётки, давно проржавевшей и грозящей упасть. Сверху моросил унылый осенний дождь, и ничего воодушевляющего в окружающем пейзаже не наблюдалось.

Словно по команде все встали перед входом полукругом, и лишь Алва — спиной, словно не замечал таящейся в темноте опасности.

— Итак, господа, сейчас мы пятеро войдём в Лабиринт, — бодро начал регент. — Сразу предупреждаю, что случиться там может всё, что угодно. Поэтому не вздумайте потеряться или отстать от остальных. Оружие держите под рукой, факелы тоже. Впрочем, нас вполне могут разделить, и тогда каждый должен полагаться только на собственную силу духа.

Дик повернул голову и заметил, как побледнел до синевы стоящий рядом Валентин.

— Рокэ, ты уверен? — как бы невзначай спросил Валме, рассматривая жидкую грязь у себя под ногами.

— Уверен, — отрезал Ворон. У Дика возникло стойкое предчувствие, что всё закончится гораздо хуже, чем предполагает Алва. — А вам с Эмилем я поручаю нас ждать. Одному — здесь, другому — в том месте, о котором я говорил.

Дик снова с тоской понял, что большую часть новостей от него скрыли.

— И вот ещё, — произнёс Алва как будто через силу. — Те, кто уходит, и те, кто остаётся. Когда я говорю: будьте готовы ко всему, это и значит — абсолютно ко всему… Окделл!

Дик вздрогнул. Он уже успел замёрзнуть и завязнуть в нехороших мыслях, словно муха в патоке, и поэтому собственное имя подействовало на него как бич на замешкавшуюся лошадь: он вскинулся и при этом едва удержал равновесие.

— Окделл, я понимаю, что вам нелегко, но поймите, что другого выхода нет, — произнёс Алва, глядя поверх его головы.

Ричард стиснул зубы. Конечно, Валентину он этого не сказал, хотя они ровесники! А всё проклятая рука — из-за неё Дика постоянно унижают жалостью!

Алва протянул им моток верёвки; свой конец он обвязал у себя вокруг пояса. Дик оказался между Робером и генералом Ариго, который помог Дику затянуть узел и взял один из факелов.

Ворон обернулся к Валме и Савиньяку и криво улыбнулся, видимо, не зная, что сказать. Виконт не дал ему раздумывать: он кинулся к нему и крепко обнял.

— Только попробуйте не вернуться! — сказал он и отвернулся, наверное, стесняясь собственных чувств.

— Вперёд, — скомандовал Алва и высоко поднял свой факел.

Входить в густую, словно чернильную тьму было страшно. Дик поёжился и втянул голову в плечи: Лабиринт — или что это было — довлел над ним всей своей массой, и казалось, что потолок вот-вот рухнет на голову преступившим порог. Генерал Ариго, ободряя, коснулся его плеча, и тут же позади них с грохотом упала блестящая, словно только что выкованная решётка.

* * *

Тени плясали по стенам, но Дик уже устал бояться. Не было слышно ни звука, кроме потрескивания факелов и шагов пяти человек. Лабиринт оказался холодными, плохо сохранившимися пещерами, где сверху капала вода, а пол кое-где провалился, и тогда приходилось либо перепрыгивать ямы, либо возвращаться назад.

Дик уже потерял счёт поворотам, развилкам и коридорам, однако Алва шагал впереди всех с такой уверенностью, будто знал Лабиринт досконально. И, что самое странное, никто не говорил ни слова.

Ричард шагал, шагал и шагал, глядя на спину Робера перед ним и чувствуя присутствие позади генерала Ариго. Хотя бы осознание того, что он всё же не остался в этих коридорах один, внушало слабое чувство безопасности.

Ричард шёл и вспоминал всю свою недолгую жизнь. Память начиналась лет с двенадцати, с того самого дня, когда в замок привезли весть о гибели отца. Всё, что было раньше, словно превратилось в дым, исчезающий с первым дуновением ветерка: и прятки с Айрис, и спелая лесная малина, и Эгмонт, такой строгий, но добрый…

Дик тайком вытер слёзы, вспоминая, как отец носил его на руках. Да было ли это или только приснилось, а потом развеялось, словно дымок от тлеющих осенних листьев? Наверное, не было. Легче думать, что это просто разыгралось воображение, что не было у Дика никакого отца и никто не катал его в первый раз на Баловнике — два круга по двору замка, свежий снег так и хрустит, мороз щиплет за нос… Нет, не было! Были комнаты, либо затхлые, либо холодные, паутиной опутавшая всё скорбь, и цепь с крупными звеньями, такая тяжелая на щуплой мальчишеской шее… И пять лет сумрака, паутины, постоянных молитв и постоянных болезней.

А потом Лаик — слишком мало отличий от надорского замка, чтобы можно было их заметить. Компания ровесников, в которой он одинок, словно посреди необъятной снежной пустыни. Крыса, отказ стать оруженосцем Алвы, увечье — и всё…

Дик споткнулся обо что-то и едва не упал, слишком глубоко уйдя в себя.

— Ох, извини, Робер, — успел сказать он и только потом поднял глаза, чтобы увидеть пустой коридор впереди.

На поясе Дика болтался оборванный с двух сторон кусок верёвки. Он остался один.

* * *

Кричать «ау!», как Дик научился, живя в лесу, определённо было плохой идеей, потому что после первого же крика откуда-то издалека донёсся глухой шум обвала. Ричард постоял возле стены, прижимаясь к ней и лопатками ощущая холод и влагу, потом уверился, что больше ничего не падает, и осторожно двинулся дальше, убеждая себя, что это просто недоразумение или случайность. Он замешкался, верёвка оборвалась… Внутренний голос отчего-то обрёл интонации Айрис, когда она, разгорячившись, в чём-то убеждала брата.

— Ричард Окделл, — говорил голос, — верёвка не могла оборваться в двух местах сразу, да так, что ты этого не почувствовал! И твои товарищи никак не могли бросить тебя здесь, твоя пропажа стала бы тут же заметна, а они не слепые!

Дик ещё позвал своих спутников, совсем тихо и робко, не будучи уверен, что вправе называть их по именам, и замолк. С каждой минутой ему становилось всё страшнее, полумрак коридора словно наваливался на него, и некстати вспоминалось, как старая Нэн пугала своих подопечных мармалюкой и как Ричард потом боялся темноты…

Наконец он остановился, напряжённо вглядываясь во тьму. Там определённо кто-то был, не могло не быть! Мармалюка или кто-то пострашнее, чем пугало для непослушных детей?

Спина Ричарда покрылась холодным потом. Бежать? Но куда?

— Помогите! — прошептал он безо всякой надежды, что его услышат. — Робер, Валентин, где вы?

— Ричард! — холодно произнесла невидимая Айрис. — Да ты даже не удосужился узнать о ритуале, в котором собрался участвовать. Валентин упоминал, что готов стать жертвой, но это, кажется, не понадобилось!

— Почему? — так же шёпотом спросил Дик, делая шаг назад.

— А почему ты остался здесь один? Твои спутники могли бы потерять тебя только если бы сами этого захотели! Откуда ты знаешь, что цель ритуала состоит не в том, чтобы скормить одного из Повелителей — самого слабого и ненужного, разумеется, — какому-нибудь обитающему здесь зверю?

— Не может быть, — возразил Ричард совсем неслышно и сделал ещё шаг назад.

— Может! — торжествующе взвизгнула Айрис. Темнота колыхнулась, зашевелилась, обретая очертания.

Дик закричал и бросился бежать.

* * *

Он бежал в почти полной темноте, падал, поднимался и снова бежал, и всё время ему казалось, что за ним следом из темноты скользит что-то кошмарное. Один раз Дик упал в лужу накапавшей с потолка воды. Мокрая одежда стесняла движения, и вскоре он уже не бежал, а ковылял, хватаясь за стену и постоянно оглядываясь. Дорогу он потерял, но каким-то чудом ухитрялся различать пол, потолок и стены, уже не удивляясь этому.

Дик в очередной раз остановился и прислушался. Где-то далеко с потолка сорвалась капля и со звоном упала на каменный пол. Было тихо, только слышалось срывающееся дыхание самого Дика. Убедившись, что его не преследуют, он сполз на пол и сжался, стуча зубами.

Те, кого он считал если не друзьями, то хотя бы союзниками, ушли и бросили его, и от этого было очень больно. Впрочем, чего другого он ждал? Его всегда все бросали. Отец — тот не по своей вине. Матушка смотрела как на пустое место, стоило ему не оправдать её надежд. Однокорытники прислали только пару писем из вежливости. И он ещё смел надеяться, что сам герцог Алва не избавится от него при первой же возможности! Из тех, кто ещё любил Дика, оставались только сёстры, но они были далеко, а он корчился здесь, у холодной стены, пытаясь сохранить остатки тепла.

Он не сразу понял, что слышит чьи-то шаги, а когда они остановились совсем рядом с ним, вскочил, готовясь защищаться.

Рядом с ним стояла герцогиня Мирабелла, и Дик хорошо видел её неодобрительно поджатые губы.

— Матушка?! — изумился он. — Как вы здесь оказались?

— Я умерла, — раздельно произнесла герцогиня и вперила в него сверкающий в полумраке взгляд. — Я умерла и попала в это место. Должна ли я спросить, по чьей вине это произошло, сын мой?

Дик помотал головой, потер глаза, но матушка по-прежнему стояла на месте, суровая, затянутая в бесцветное платье и всем своим видом выражающая холодный гнев и презрение.

— Да, Ричард Окделл, именно из-за вас моё сердце не выдержало! — продолжала герцогиня. — Вы были настолько неблагодарны, что посмели уйти из замка, поправ всё, что я вам дала, все силы, которые я потратила на ваше воспитание!

У Дика дрожали губы. Нет, такого не может быть! Матушка умерла из-за него… Впрочем, из-за кого ещё она могла умереть? Не из-за Айрис же!

— Простите… — пробормотал Дик, вжимаясь в стену.

— Простите? — переспросила матушка. — Это всё, что вы можете мне сказать, мой неблагодарный сын?

— Но что я могу для вас сделать?

— Вы думаете, я просто так задержалась на пути в Рассветные Сады? Нет, Ричард Окделл, вы должны искупить свою вину передо мной! Я укажу вам путь, и…

Дик послушно кивал, весь дрожа. Других шагов он не услышал.

— Оставь нашего сына, Мирабелла, — произнёс Эгмонт Окделл и устало привалился плечом к стене. — Ты и после смерти будешь его мучить! Ступай, я сам разберусь с ним!

Дик широко открытыми глазами смотрел на воскресшего из мёртвых отца, не бросаясь к нему только потому, что боялся испортить величие момента. Эгмонт был ещё лучше, чем в детских воспоминаниях, а от его фигуры словно шёл неяркий, но заметный свет.

— Нет! — возразила герцогиня, поворачиваясь к мужу. — Ты втравил семью в это восстание — и думаешь, что я доверю тебе Ричарда даже после смерти? Он пойдёт со мной!

Дик в панике переводил взгляд то на одного, то на другую, не зная, как быть.

— Ричард, не слушай её, — попросил отец и ласково улыбнулся Дику. — Конечно, ты пойдёшь со мной, и…

— Нет, со мной! — хрипло крикнула матушка, сжимая кулаки. Дик никогда её такой не видел — неужели после смерти люди настолько меняются? — Он пойдёт со мной и искупит свою вину, правда, сын мой?

Ричард потерянно взглянул на отца: обижать матушку ему не хотелось, но что делать, он не знал.

— Молчи, ты моя жена и должна мне повиноваться, — приказал Эгмонт и даже как будто стал выше ростом. — Ну, Ричард, ты идёшь?

Дик неуверенно оттолкнулся от стены и сделал шаг ему навстречу. Значит, это всё не приснилось, значит, отец у него всё-таки был, и даже после смерти он остался таким же добрым, как и при жизни. Он-то не будет бить Дика по щекам и попрекать куском хлеба.

Ричард подумал, что, если он уйдёт с отцом, то умрёт тоже, но это показалось ему настолько несущественным, что он даже улыбнулся.

— Конечно, я… — пробормотал он. — Я… если можно…

Темнота позади Эгмонта Окделла чем-то грохнула и рявкнула голосом Алвы:

— Ричард, не сметь!

* * *

Дик в ужасе смотрел, как из темноты вылетает длинный светлый блик и врезается отцу в спину. Ноги его подкосились: он и поверить не мог, что увидит когда-нибудь такой ужас. Он даже не успел сказать отцу, как сильно его любит, какую боль причинила ему его смерть…

Лицо Эгмонта исказилось, он попытался обернуться и взглянуть на своего дважды убийцу и не смог. Потемневший клинок шпаги торчал у него из груди. Покойный герцог прикрыл его рукой, как будто пытаясь избавиться от боли. Дик не сразу понял, что лицо его теряет привычные, человеческие очертания. Глаза глубоко ввалились и засверкали лиловым, руки превратились в лапы, болезненный оскал — в звериный, и теперь назвать это существо своим отцом Дик не смог бы даже при желании.

Ричарда крепко схватили за рукав, и матушка срывающимся голосом зашептала ему на ухо:

— Создатель милосердный! Сын мой, бежим скорее, я знаю безопасное место! Быстрее, да пойдёмте же!

Дик сорвался с места, пытаясь закрыть собой герцогиню, но не смог. Алва настиг их, не успели они добежать до поворота коридора. Свистнул воздух, что-то хрустнуло, и матушка, хрипя, повалилась вперёд. Ворон выдернул шпагу у неё из шеи и вонзил снова, на этот раз под лопатку. Но герцогиня уже менялась, и вскоре на том месте, где она упала, лежало нечто, чему не было названия.

Алва вложил шпагу в ножны и обернулся к Дику, вопросительно глядя на него. Дик почувствовал, что начинает задыхаться.

— Вы… убили… — прохрипел он и рванул ворот. — Ненавижу…

— Ричард, я готов вам поклясться, что Эгмонт Окделл покоится с миром, а герцогиня Мирабелла в полном здравии находится в своём замке, — произнёс Алва и сделал шаг к нему.

Дик в ужасе взглянул на то, что осталось от только что убитой матушки.

— То, что вы видите, — Изначальные Твари, которые могут принять любой облик и вести себя, соответствуя ему, — скучным голосом продолжал Алва, делая ещё шаг. — Если бы вы пошли с ними, они бы вас сожрали, только и всего.

Дик перевёл взгляд на него. Ворон был растрёпан и непринуждён, и в полумраке красиво поблескивали драгоценные камни в его перстнях.

— Идёмте, Ричард, — велел Алва. — Здесь вам больше делать нечего, вы и так изрядно заплутали.

Дик сам не узнал свой голос:

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами?

— Да, именно. Окделл, не теряйте времени. Вам здесь нравится, а мне — нет.

И Алва поджал губы, совсем как матушка только что.

Ричард сделал было шаг навстречу, но потом развернулся и прыгнул прочь, в темноту. Он почти не надеялся на то, что тварь в облике Алвы упустит его, но, когда он обернулся, чтобы взглянуть, почему его ещё не схватили, то увидел позади себя только глухую каменную стену.

* * *

Дик уже не бежал, а брёл, едва переставляя ноги и не интересуясь, откуда идёт заполняющий бесчисленные коридоры тусклый свет, почему пропали завалы, выбоины и лужи, и не пытаясь рассмотреть тянущийся по стенам искусно выписанный узор. Усталость придавливала его к земле, и ему только хотелось, чтобы всё это побыстрее кончилось — неважно, как.

Дику было безразлично, куда идти, и он даже не поднимал глаз, сворачивая в очередной коридор. Если там и будут ещё твари, принявшие облик людей, которых он когда-то знал, то пусть. Он пойдёт, куда они скажут, и не будет ни о чём жалеть.

Ричард не сразу услышал, что звук его шагов разнёсся гулким громким эхом, а тусклый непонятный свет сменился светом от живого, настоящего огня. Он огляделся и увидел, что он больше не один.

Огонь горел в громадной каменной чаше, которая стояла на столе, сделанном, казалось, из одного цельного куска гранита, и освещал небольшое пространство огромного зала. За столом спиной к Дику сидел некто, огромный, широкоплечий, и, судя по звукам, перебирал какие-то камешки. Ричард попятился, забыв, что его шаги прекрасно слышно. Наверное, это ещё одна тварь. Интересно, они и вправду едят попавших в Лабиринт?

Некто стал оборачиваться. Вот показалась его правая бровь, кончик мясистого носа, косматая борода, хитро сверкнул глаз. Дик заметался, упёрся спиной в стену. Он не хотел знать, к кому попал, — и всё равно уже знал.

* * *

Ричард смотрел исподлобья и по привычке прятал искалеченную руку, хотя понимал, что это бесполезно. Не было ни радости от того, что старые сказки оказались правдой, ни надежды на то, что здесь-то его точно не тронут, был только тоскливый страх, хуже, чем ужас перед тварями и смертью в их пасти.

Дик шевельнул губами, пытаясь попросить пощады, но прошептал слова, которых не слышал раньше никогда в жизни:

— Лэйэ Литэ…

Лит поднялся, возвышаясь над ним, как скала, готовая обрушиться, и внимательно рассматривая своего потомка. Дик сжался под этим взглядом, только сейчас осознавая всю чудовищность своей вины. Ведь это именно на нём оборвётся род Повелителей Скал, на нём, а не на ком-то другом.

Лит подхватил его одной рукой, как котёнка, и посадил на стол, среди горками сложенных камней и непонятных инструментов. Дик мельком окинул взглядом ножи, молотки и резцы. Наверх он не смотрел, только шептал, позабыв другие слова:

— Лэйэ Литэ, лэйэ Литэ…

Потом пришлось закрыть рот рукой, чтобы сдержать рыдания: Дик не был уверен, что постыдные крики и слёзы потомка порадуют Лита. Да чего он мог ждать здесь, попав к нему на суд? Неужели стоило надеяться, что Лит признает искалеченного заморыша своим преемником? Он вернулся — а значит, сможет начать новый род.

Дик должен был быть сильным и храбрым, умелым воином и умным человеком, но всё было не так. Он был слаб, труслив, мог только бестолково размахивать своим ножичком и не знал почти ничего о мире, что простирался за стенами надорского замка. А ещё он очень боялся смерти и не понимал, как мог хотеть умереть поскорее.

Но Лит пока не торопился его убивать. Он чем-то шуршал и гремел на столе и не обращал на Дика никакого внимания. Ричард осторожно повернул голову и вздрогнул. Прямо рядом с ним среди каменной крошки и пыли лежали косточки. Длинные, тонкие и короткие, потолще, плоские и круглые. Дик не сразу сообразил, что они выточены из камня.

Стало тихо. Ричард робко взглянул наверх. Лит стоял над ним и улыбался в бороду.

* * *

— Лэйэ Литэ, лэйэ Лите… — то ли молился, то ли рыдал Дик, оказавшись спиной на шершавой столешнице. Хорошо ощущался лопатками каждый камушек, каждая пылинка на необъятном столе, на котором Дик только немного потеснил камни и инструменты.

Лит взял его культю и прижал к столу. Дик вздрагивал, зажимая рот левой рукой и отвернувшись. Уже ничего и никогда нельзя будет исправить. Никогда он не увидит отца и матушку, ни живыми, ни мёртвыми. Он не справился, и если Алва говорил правду и страна может быть спасена только благодаря ритуалу, то теперь Талиг погибнет. Дик оказался прочным с виду камнем, который предательски рассыпался и утащил в пропасть тех, кто не был ни в чём виноват. Впрочем, что если в этом и состоит ритуал?..

Дик взглянул вверх. Лит рассматривал длинный острый нож и словно примеривался. Если Ричард должен спасти Талиг именно так… Он вздохнул и зажмурился, но Лит не ударил, только засмеялся, и его басовитый смех пробирал до костей.

Дик чувствовал, как он что-то делает с его рукой. Косточки щёлкнули снова, раз, другой, третий. Ричард тяжело дышал, боясь смотреть. Было больно, ужасно ломило отсутствующую кисть. Лит смеялся, успевая огромной ладонью приглаживать ему волосы и одновременно щёлкать каменными костями. Потом стало холодно — и сразу жарко. Дик уже не мог плакать и только изредка икал, бессмысленно глядя в темноту.

— Ну вот, теперь хорошо стало, — прогудел Лит, и это были первые слова, которые Дик услышал от своего предка. — А с ритуалом они и без тебя справятся. Посмотри, а дальше сам, а то негоже.

И он поднял его руку, поднёс к его лицу. Дик медленно сжал обтянутые мясом и кожей пальцы, отозвавшиеся едва слышным каменным хрустом новых косточек, и на время лишился сознания.

* * *

Он вспомнил, как это — когда словно ребёнка несут на руках, хотя на самом деле никогда и не забывал. Он так стосковался по объятиям, темноте, тишине и ощущению чужой, но нестрашной силы, что заплакал бы снова, если бы ещё оставались слёзы. Камни пели ему колыбельную, камни звенели под ногами у своего Повелителя, а Дик цеплялся за отвороты кожаной безрукавки и всё силился открыть глаза и что-то сказать. Лит знал его мысли и так, но почему-то сказанное вслух обретало гораздо большую мощь — вот только слов не было.

— Лэйэ Литэ, — прошептал, наконец, Дик, вложив в древние слова всё, что испытывал в эту минуту.

Голоса камней постепенно сменились другими. Эти другие голоса были смутно знакомы, но смысла произносимого ими Ричард не понимал. Отдельные фразы касались его сознания, но нить разговора терялась. Кажется, спорили о нём?

Он зашевелился, выбираясь из тёплого кокона, в котором неведомо как оказался. В глаза ударил яркий свет.

Дик сел и увидел нацеленную ему в грудь шпагу. Над ним возвышался регент Талига Рокэ Алва.

— Чем вы можете доказать, что вы — Ричард Окделл? — вопросил он.

Дик посмотрел в его синие глаза и невольно повторил:

— Лэйэ Литэ…

* * *

Кожа на запястье была сшита неровными крупными стежками. Потом останется белый шрам, напоминающий об увечье и о чудесном исцелении. Дик повернул правую руку и так, и эдак, и не нашёл ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что в её появлении виновата неведомая древняя магия.

После того как Алва убрал шпагу, в чём-то убедившись, Дика трясли, тормошили, хлопали по плечу, не обращая внимания на то, что он сидит на неизвестно откуда взявшейся шкуре совершенно голый. Робер спохватился первым, прикрыл Дика полотенцем, а запястье замотал ему шейным платком. Ричарда одели, отпоили касерой, вкуса которой он не почувствовал, и следующий час он сидел в лесу у костра, любовался озером и закатом над ним и, запинаясь, рассказывал, что с ним произошло.

Он так устал, что даже не замечал, что панибратски привалился к плечу Алвы, и только обводил мутным взглядом всех собравшихся, узнавая и одновременно не узнавая их. Разве этот человек, который за улыбкой прячет ядовитые клыки, опасные для врагов, — это тот шумный щёголь, которого Дик встретил тогда в лагере? И разве Робер на самом деле устал и измучен? А что тогда за искры сияют в его глазах — только ли блики от костра? А Валентин за невозмутимостью и серьёзностью прячет страхи, но теперь с ними наверняка будет покончено…

Дик узнал, что ритуал был проведён и что его смог заменить Алва; что Повелители и Ракан после того, как всё закончилось, очутились прямо в озере, — оттого так быстро для Дика нашлось полотенце.

— Мы вас почти что похоронили, герцог, — сурово сказал Валентин. — Хотя, если бы мы не надеялись, то не стали бы ждать.

Лишь Придд видел скрытую туманом фигуру, которая бережно положила у кромки воды завёрнутого в шкуру Дика, и позвал остальных.

— Судя по тому, с какой прытью Окделл бросился спасаться от меня в Лабиринте, он был весьма уверен в своих силах, — добавил Алва, и Дик даже не стал пытаться сообразить, похвала это или издёвка.

Скоро Ричарда отвели в лагерь чуть подальше в лесу — там расположился на ночёвку остальной отряд — и уложили спать.

Рано утром он открыл глаза, уставился в тёмный потолок палатки и понял, что внутри у него царит страшная пустота. Тогда он тихо оделся, вышел вон и пошёл куда глаза глядят. Так он однажды уже делал, и это помогло.

* * *

Солнце ещё не встало, на мокрых после вчерашнего дождя жёлтых листьях висели капли тумана. Дик, шурша опавшей листвой, торопился уйти подальше от лагеря: сквозь поредевшие кусты его легко можно было заметить.

Он продрог, шагая по лесу, забывал, что держаться, скользя по склонам, можно не только левой, но и правой рукой, и совершенно ни о чём не думал. Клочья холодного тумана не пугали его; он не видел в темноте между деревьями ничего, что могло бы причинить ему хоть какой-то вред. Что теперь есть на земле страшного, если весь свой страх он выплакал, лёжа на каменном столе?

Дик утомился и на минуточку присел на гнилой пень, чтобы отдохнуть. Сейчас он встанет и пойдёт, дальше и дальше от язвительного Алвы и преобразившихся Повелителей, дальше от людей, чья суть теперь для него никакой не секрет.

Сбоку хрустнула ветка. Ричард лениво обернулся; он не испугался бы ни дикого зверя, ни разбойников.

— Здравствуйте, герцог Окделл, — поклонился Джастин Придд, выступая из-за дерева.

— Доброе утро, граф, — невозмутимо ответил Дик. — Видимо, вы хотите что-то мне сказать?

— Я бы не советовал вам убегать от остальных, — совершенно серьёзно ответил Придд. Ричард смотрел на него снизу вверх, отмечая фамильное сходство с Валентином. Разве что на бескровном лице появилась слабая улыбка.

— Знаете, — продолжал Джастин, и улыбка превратилась в обезоруживающую, — я, конечно, преследую свои интересы. Мне очень не хочется, чтобы Вальхен оставался один. И перед тем, как мне уйти совсем, я должен успеть…

— Вы хотите, чтобы я подружился с герцогом Приддом, и пришли просить меня об этом? — Дик не поверил своим ушам.

— Я понимаю, это несколько неприлично, тем более что нельзя заставить дружить насильно…

— И вы не нашли никого другого? — грубовато спросил Ричард.

Джастин посмотрел на него, а потом заговорил быстро и прерывисто:

— Нет, вы не понимаете, для этого нужно знать человека с самого детства, как я его. Он всегда был слишком взрослым, слишком серьёзным, настоящий Придд, в общем, потому отец, наверное, и не слишком горевал, когда я… впрочем, неважно. Я-то знаю, что Вальхену нужно — чтобы его принимали, только и всего. Генерал Ариго это понял и многое сделал, но среди ровесников Вальхен слишком взрослый, всегда — он думает, что если станет вести себя как большинство юношей, то уронит своё достоинство, он не понимает, что отца больше нет, то есть, в его голове…

— Почему я, а не, например, Арно Сэ? — повторил вопрос Дик. Джастин тряхнул головой, словно удивившись своим путаным объяснениям.

— О, конечно, я не только вас прошу поддержать Вальхена в трудную минуту…

— А Арно уже бегал от вас, размахивая шпагой и четырьмя свечами? — ехидно поинтересовался Ричард. Джастин не обиделся, засмеялся.

— Нет, он оказался отчаянно смелым, но в то же время здравомыслящим, и разговаривали мы через порог. Так что же, герцог, вы обещаете?

Дик задумался. Джастин смотрел на него выжидающе.

— Видите ли, граф, — начал Ричард, следя за тем, чтобы не произнести имя, — я не думаю, что способен на дружбу и на какие-то тёплые чувства вообще. Сейчас я просто хочу побыть один.

— И поэтому отправились в путь, не взяв ничего? Вы так далеко не уйдётё!

— Мне всё равно.

— Так вы хотите попасть в Надор или нет?

Дик задумался. Что ему делать в Надоре? Матушка не забыла, что её сын был безруким калекой — как объяснить ей, что то, что она называла абвениатской ересью, на самом деле не ересь, что с этого дня молиться он будет Литу, а не Создателю, который не услышал ещё ни одну из его молитв? К тому же, скоро зима, которая, возможно, будет тяжелее прошлой. Если он не придёт, одним голодным ртом будет меньше, и сёстрам достанется больше еды…

— Я не знаю, куда я хочу попасть, — признался Ричард. — Мне кажется, что мне всё равно.

— Если хотите, я перенесу вас туда, куда вам вздумается, мне нетрудно…

— Как?

— О, у мёртвых свои тропы… Думайте, герцог. Я приду следующей ночью, всё равно собирался навестить Вальхена… Знаете, печально думать, что наступит момент — и мы с ним больше не увидимся…

Сердце Дика дрогнуло.

— Куда же вы пойдёте? — спросил он.

— Дальше, — вздохнул Придд. — Дальше…

— А что там?

Джастин улыбнулся, на этот раз страдальчески.

— Если бы я знал, мне бы не было так…

— Страшно?

— Тревожно. Я должен завершить все дела здесь до Излома — потом таким, как я, не будет здесь места. А вы подумайте, герцог. Я мог бы вам помочь. Но на всякий случай, если я больше не появлюсь, передайте Вальхену, что я его люблю…

Дик молчал.

— Солнце восходит, — задумчиво произнёс Джастин, кивнув. Небо над их головами уже окрасилось бледно-розовым; скоро лучи солнца рассеют туман, а пожухлая листва станет золотой…

— Вам пора?

— Да.

Дик кивнул и напряг слух: где-то вдалеке ему послышался стук копыт по тугой остывшей земле. Когда он повернулся к Джастину, того уже не было, и первый луч солнца, проникая сквозь поредевшие кроны деревьев, освещал место, где он только что стоял. Далеко по лесу разнёсся басовитый лай Котика, и Дик остался сидеть, поняв, что бежать бесполезно.

* * *

— Прогуливаетесь, герцог? — Алва легко соскочил со своего мориска, подбоченившись, оглядел Дика.

— Нет, — спокойно ответил Ричард, пытаясь углядеть Джастина за стволами деревьев. — Я собрался идти домой, но передумал.

Взгляд Алвы стал не настороженным, но более внимательным.

— Вы всё ещё сомневаетесь, что я — это я? — спросил Ричард.

— Отчего же вы передумали?

Дик погладил Котика новой, здоровой рукой и обернулся к подъезжающим Валме и Придду.

— Я решил, что буду в Надоре нежеланным гостем. Герцог Придд, вам назначили встречу сегодня после заката.

Валентин замер в седле, забыв спешиться, только стиснул поводья.

— Итак, вы собрались идти домой, пешком, без оружия, без денег и припасов. Я правильно вас понимаю? — уточнил Алва.

— Правильно, — подтвердил Дик. В другое время он почувствовал бы себя никчёмным и глупым, но теперь уже не мог придавать большого значения таким мелочам, как еда или деньги. — Меня предупредили о бессмысленности моего похода.

— И вы, вероятно, решили послушать совета? — предположил Валентин. Виконт Валме, как ни странно, молчал.

— Я решил подождать до сегодняшней ночи.

— Но если не в Надор, то куда? — спросил Алва, глядя на Дика так, будто подозревал в нём помешанного.

Дик пожал плечами:

— Куда-нибудь, где… — он вспомнил стылые комнаты и закончил: — где тепло.

— Если вам настолько неприятно наше общество, то вы можете поехать в Кэналлоа, по северным меркам там тепло всегда, — предложил Алва. — Я догадываюсь о степени вашего потрясения, и поверьте, герцог…

— Не нужно меня ни в чём убеждать, — прервал его Ричард. — Я благодарен вам и воспользуюсь вашим приглашением.

Только что он почувствовал, как замёрз, — будто его сердце превратилось в покрытый инеем камень. Но хуже всего было равнодушие, которое объяло его вслед за усталостью. Дику казалось, что уже ничто на свете не может его испугать или удивить. Словно поняв его состояние, Алва накинул ему на плечи свой плащ и помог подняться. Ричард подул на продрогшие пальцы и привычно взобрался на Моро вслед за Алвой. Теперь было уже не стыдно обхватить его за пояс обеими руками.

— Итак, — говорил Ворон по пути, — я думаю, что смогу выделить вам некоторое количество людей для сопровождения. После ритуала, — он усмехнулся и повёл плечами, из чего Дик сделал вывод, что во время ритуала Повелителям пришлось несладко, — после ритуала всё должно постепенно прийти в норму.

Дик не стал спрашивать, что Алва имеет в виду под словом «всё»; он только отчего-то твёрдо был уверен, что сегодня будет далеко отсюда, в полном одиночестве, и ничто его не будет волновать. Голоса, краски, человеческие заботы и тревоги были не раздражающими, но Ричард твёрдо знал, что без них было бы лучше. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, чтобы он смог яснее взглянуть внутрь себя и понять, кто он. Может быть, под тёплыми лучами южного солнца камень у него внутри отогреется и не будет так давить?

В их небольшом лагере Алва немедленно написал письмо какому-то своему родственнику — Дик не слишком вслушивался в его слова, увлечённый рассматриванием поверхности озера. Запечатанный конверт он спрятал за пазуху, небрежно смяв и не заметив этого.

После отряд тронулся в обратный путь. Дик наотрез отказался пересаживаться на другую лошадь и продолжал ехать на Моро, держась за Алву. Ему казалось, что от присутствия Ворона камень немного оттаивает.

Вечером, в захудалом трактире, когда Валентин не мог проглотить ни куска и то и дело посматривал за окно, Дик сидел, спокойно положив голову на руки и не притрагивался к еде.

— Ты не голоден? — обратился к нему Робер, и Дик только из вежливости покачал головой. Сидеть рядом с людьми становилось невыносимо, и он поднялся. Сделал шаг к двери, ведущей из полутёмного зала на улицу, и остановился, словно вспомнив что-то.

— Герцог Алва, — не поднимая глаз, произнёс он в благоговейной тишине. — Если вы можете сделать хоть самую малость для герцогини Мирабеллы и её дочерей, я до конца жизни буду считать себя вашим должником.

Он поклонился и пошёл к двери, одетый в рубашку и камзол с чужого плеча, в разношенных сапогах, без шпаги и даже без ножа, который так и сгинул в Лабиринте.

Валентин догнал его уже на крыльце, и они, не сговариваясь, взглянули в моросящее дождём небо, а потом — на унылый трактирный двор.

— Я хотел бы стать вашим другом, но, боюсь, не умею дружить. У меня никогда не было друзей и, наверное, уже не будет, — сказал Дик, не поворачивая головы. — Мне жаль, простите.

— Я тоже не умею, — ответил Валентин, и голос его был слишком ровным. — В этом мы похожи. А похожесть, как это ни противоречиво, зачастую ведёт к сближению.

— То есть, вы бы попытались? — уточнил Дик.

Валентин молча кивнул.

— Я не стал бы вам препятствовать, — сказал Ричард. Какая-то его часть уже тянулась к теплу и думала о будущем. — Но потом. Сейчас я слишком…

— Вы устали, это видно, — подтвердил Придд. — Простите, я не думал вас осуждать за это, вы могли не так понять, — быстро поправился он, не понимая, что Дику глубоко безразлично, осуждает его кто-либо или нет. — И я не думаю, что сам чувствовал бы себя лучше, доведись мне встретить Унда…

Дик опустил голову; воспоминание о Лите теперь виделось ему иным и словно придавливало любовью и милосердием, которых, как он знал, он не заслужил. Теперь всю жизнь он будет обязан. Литу — за то, что не убил и вернул руку, Алве — если он позаботится о матушке и сёстрах…

— Я готов, — прошептал Дик, неотрывно глядя в темноту, из которой вдруг выступил к крыльцу уже знакомый силуэт.

* * *

Было так тепло, что хотелось сорвать одежду и купаться в тёплом, почти душном воздухе. Дик прошёлся по песку, не выдержал, сбросил сапоги и сел, задрав голову и глядя наверх, в небо, на котором перемигивались ласковые звёзды. Шум моря звучал непривычно, набегающие на берег тёмные волны были похожи на невиданных горбатых зверей.

Ричард свернулся калачиком и стал смотреть на них, баюкая своё новое увечье — знание о том, что он никогда и никому не будет нужен, что он только пустая, отработанная порода, от которой нет никакого толка. Может быть, потом найдётся мастер, который поправит это, радуясь своей работе, но только не сейчас.

Яркие осенние звёзды смотрели на него из опрокинутой чаши неба, море шумело, и наконец-то Дику было тепло.