Обливиэйт и его последствия для коры головного мозга (гет)

Октябрь 1998 года. Магический Кембридж

Скажи кто-нибудь Драко, что после окончания Хогвартса его ожидает не факультет международной дипломатии, традиционный для всех Малфоев, а колдомедицинский, на котором представителей этого рода не встречали вот уже лет триста, — он рассмеялся бы в лицо говорившему.

Но в октябре девяносто восьмого Малфой был далек от веселья и весьма близок к отчаянию. Впрочем, этим чувством были окрашены последние два года его жизни, и уж конечно, в течение этих двух лет Драко Малфою, чистокровному магу в пятнадцатом поколении, приходилось делать вещи похуже, чем стирка гнойных окровавленных бинтов, к примеру. Руками, без применения магии, потому что при исцелении проклятия гангренозной пиодермии колдовство можно использовать лишь в минимальных дозах, и это не единственное такое заболевание в колдомедицине.

О факультете рассказывали разное — например, что самое страшное идти первый раз в анатомичку. Или что если у тебя на операции умирает фантом — он потом будет являться к тебе во сне. А профессор Венжик, который читает патологическую физиологию, еще ни у кого не принял экзамен с первого раза. Или что на посвящении в колдомедики надо выпить пинту чистейшего медицинского спирта и закусить маринованной пиявкой. В общем, много чего говорили о факультете, документы на который Малфой подал в самый последний день приема — и был зачислен благодаря отличному аттестату.

Но почему-то никто не упомянул о том, что с первых дней обучения будущие колдомедики проходят практику в университетской клинике, и достается им там самая черная работа санитаров. Это поначалу казалось унизительным и обидным до слез — осваивать десятки разновидностей Чистящих и Моющих заклинаний и зубрить наизусть длинные списки случаев, когда магией пользоваться нельзя, а все надо делать своими руками.

Малфой однажды стирал бинты и представлял, как медленно переворачиваются в гробах все пятнадцать поколений его чистокровных предков. Ему полегчало — и с тех пор это стало тайным мотивирующим волшебством, здорово помогающим выживать на факультете, где поначалу его сторонились все — от преподавателей до последнего сопливого лаборанта.

Первые дни Драко только и делал, что представлял реакцию своих родственников — по большей части умерших — на те или иные его действия и занятия. Накладывал диагностирующие заклинания на фантом женщины со сломанной челюстью — видел словно наяву, как вытаращенными глазами пялится на него тетка Белла из угла аудитории. Брил череп пациента на ночном дежурстве, готовя к трепанации — воображал возмущенную мину деда Абрахаса. Волонтерил в маггловской клинике Белфаста по программе обмена магическими и маггловскими медицинскими технологиями — фантазировал, как добрая дюжина покойных предков вопит от негодования, брызгая слюной.

Все эти воображаемые недовольные рожи и рты, изрыгающие проклятия в адрес Малфоя, предавшего вековые традиции рода, здорово подстегивали его и помогали держаться на плаву даже больше, чем полное и безоговорочное одобрение выбора Драко его отцом — единственным, кто мог бы на самом деле возражать.

Драко был нисколько не удивлен и даже почти не уязвлен холодным приемом однокурсников, но чего никак не мог ожидать, так это требовательного вопроса, с которым в первый же день занятий, в перерыве между лекциями по гистологии и истории медицины, подошла к нему Гермиона Грейнджер — он видел ее имя в списке зачисленных студентов и успел смириться с тем, что ближайшие три года им придется делить учебные аудитории и лаборатории.

Грейнджер выглядела усталой и очень взрослой, не обращала внимания на всеобщее восхищение и разговаривала со всеми так, словно имела право требовать честного ответа.

— Как твой отец относится к этому? — спросила она, глядя прямо в глаза Драко.

— К чему? — вскинулся он. — К тому, что я пришел учиться не убивать людей, а исцелять их?

— К тому, что ты решил стать первым Малфоем, которому не наплевать на страдания других, — жестко сказала Грейнджер. — Ты ведь понимаешь, что медицина — именно об этом? Облегчать чужие страдания.

Драко хотел ответить колкостью, но Грейнджер смотрела так странно, что он смешался и просто кивнул, не найдя подходящих слов. В этот момент кто-то из проходивших мимо студентов произнес довольно громко:

— Смотрите, это же Малфой! Удивительно, что бывшего Пожирателя приняли на колдомедицинский факультет! Куда только смотрит Совет Кембриджа?

Драко моментально развернулся, готовясь дать отпор — но Грейнджер вдруг придержала его за локоть.

— Не растрать себя по мелочам, Малфой, — сказала она мягко. — У тебя еще будут поводы прийти в ярость или отчаяние.

С того момента Грейнджер взяла над ним шефство. Не то чтобы она опекала его, но удивительным образом они всегда оказывались в паре на лабораторных, соседями в лекционных залах, и даже в столовой Гермиона садилась рядом и немедленно начинала обсуждать принципы приготовления кроветворных зелий или особенности диагностики при ранениях маггловским огнестрельным оружием.

В университете ее почти боготворили — тем более что из всего Золотого Трио в магическом Кембридже оказалась она одна, Поттер и Уизли отправились учиться в Аврорскую Академию. Довольно быстро в сознании окружающих утвердилась мысль, что если героиня войны, ближайшая соратница Избранного, кавалер ордена Мерлина первой степени, считает возможным общаться с сыном одного из ближайших сподвижников Волдеморта, бывшим Пожирателем Смерти, — значит, он вполне заслуживает человеческого к нему отношения.

Малфоя раздражали ее сочувствие и великодушие к проигравшему, забота о нем, словно он был одним из домовых эльфов Хогвартса. Будь у Драко больше сил, он бы снова ее возненавидел, как в школе. Даже сильнее — потому что теперь был обязан ей своим положением. Но он не мог не признать, что Грейнджер обладала блестящим умом, энциклопедическими знаниями, и она явно что-то скрывала. Так же как и он сам.

Ночь Самайна, который свихнувшийся волшебный мир уже полстолетия упорно именовал на маггловский манер Хэллоуином, Драко Малфой намеревался провести в отдельном кабинете кембриджского паба «Крылья Дракона». Компанию ему должна была составить бутылка огденского виски, но мироздание, как обычно, рассудило по-своему.

Паб оказался заполненным сверх всякой меры — разумеется, Драко предвидел это и забронировал кабинет заранее, — но он никак не мог предвидеть, что ему придется делить свой кабинет с кем-то, кто также планировал в эту праздничную ночь надраться в одиночестве, но не озаботился предварительным заказом. С кем-то, кому хозяин паба не мог отказать, в отличие от Малфоя, слабым утешением которому послужила выпивка за счет заведения.

Таким образом, Драко Малфой и Гермиона Грейнджер оказались вдвоем за одним столом, и поначалу беседа не клеилась. Говорить о заклинании вскрытия абсцессов, которому их обучали сегодня, не хотелось, а других тем для разговора не находилось.

— Почему ты сегодня один? В такую ночь? — первой нарушила молчание Грейнджер. От выпитого у нее слегка порозовели щеки, и она — уже не в первый раз за месяц — показалась Драко довольно милой. Когда она выглядела так, желание позлить ее становилось нестерпимым. Это желание подстегивали и рухнувшая надежда на одиночество сегодняшним вечером, и — особенно — тот факт, что утром Малфоя приняли в квиддичную команду факультета, и он совершенно точно знал, что Грейнджер замолвила о нем словечко.

— Когда ты говоришь «такая ночь», Грейнджер, — протянул он, — подразумевается, что ты знаешь об истинном значении Самайна в мире чистокровных волшебников?

Драко ожидал, что она вспыхнет и ответит резкостью. Но Грейнджер лишь невесело усмехнулась.

— Пытаешься держаться за прошлое, Малфой? До сих пор не понял, что его больше нет? Ничего больше нет, все изменилось. Ты только что разделил угощение с грязнокровкой, и мир не рухнул от того, что по старым законам ты больше никогда не сможешь быть моим врагом или причинить мне вред.

Быстрым движением Грейнджер налила себе почти треть стакана, выпила одним долгим глотком, перевела дух и спросила у деревянной потолочной балки, низко нависавшей над столом:

— Хотя кому теперь есть дело до старых законов? Волдеморт целый год провел у вас в поместье, это не помешало ему накладывать на тебя Круцио, верно?

Теперь настала очередь Малфоя наливать огневиски и пить залпом. Спиртное обжигало гортань, и на глазах выступили слезы. Драко отдышался и спросил совсем не о том, о чем собирался.

— Где ты научилась так пить, Грейнджер?

— В доме на Гриммо, — любезно ответила она и перестала смотреть в потолок. — Этим летом, после нашей победы.

Драко без промедления разлил очередную порцию по стаканам.

— За вашу победу, — твердо сказал он, и Грейнджер отсалютовала ему.

После суда, полностью оправдавшего их семью, Малфой сумел выдавить из себя слова благодарности Поттеру. Сейчас, очевидно, наступал тот самый момент, когда стоило попросить у Грейнджер прощения и выразить благодарность ей — за все, что она сделала для него в течение октября. Драко набрал полную грудь воздуха, собираясь с силами, но она опередила его.

— Так все-таки, почему ты сегодня один, Малфой? Разве ты не должен сейчас вместе с друзьями пить горячее вино, поминая мертвых и прислушиваясь к хохоту Дикой Охоты в небесах?

Драко шумно выдохнул и наклонился вперед.

— Ты очень хорошо знаешь, как принято отмечать Самайн у чисто... в старых семьях. Но сегодня я решил отступить от традиции.

Грейнджер прищурилась и покивала со значением.

— Никого не хочу видеть, — неожиданно для самого себя сказал Драко. — Первый Самайн без Винса. Первый Самайн после всего... Конечно, мы соберемся на Йоль, но пока я... Я просто...

— Просто не можешь, — закончила за него Грейнджер, и Драко вдруг понял, что момент упущен. Грейнджер не нужны его извинения, и благодарности она не ждет. Он не мог понять, что же ей нужно на самом деле — ведь не случайно она сделала все, чтобы Малфой попал в зависимость от нее за этот месяц!

— Почему я вообще тебе об этом рассказываю? — нервно спросил Малфой, и Грейнджер пожала плечами.

— Может быть, потому что мы работали в паре на семинаре по анатомии не далее как вчера утром? Или потому что ты списывал у меня тест по заживляющим средствам в эту среду?

— Я не списывал! Я просто уточнил один ответ! — возмутился Драко, но она его не слушала.

— Или, может быть, потому что мы с тобой оказались единственными людьми на курсе, которые в первый же месяц обучения обозначили тему своей научной работы? Понятия не имею, как так вышло, но поскольку мы выбрали одно и то же, и профессор Болтшид соединил нас в рабочую группу, это означает, что ближайшие три года нам предстоит провести в тесном сотрудничестве. И я не могу не спросить тебя, Малфой — тебе не кажется странным такое удивительное совпадение?

Драко моментально протрезвел и покрылся холодным потом. Конечно, он предвидел, что Грейнджер задаст этот вопрос, он придумал несколько версий — одна убедительнее другой — но и предположить не мог, что ему придется говорить об этом в такой обстановке, когда все убедительные версии куда-то улетучились из головы.

— Глупый вопрос, — хмыкнул Малфой, лихорадочно соображая, что ему говорить дальше. — «Изменения в стриарной коре головного мозга после глубокого Обливиэйта» — тема, не слишком хорошо изученная в колдомедицине. Раз уж я первый Малфой, который решил стать целителем, почему бы мне не войти в историю как первооткрыватель того... Ну, что мы там с тобой откроем.

Драко запнулся и поморщился, понимая, что выглядит сейчас как Грегори Гойл, пытающийся рассуждать о сдвоенной трансфигурации.

— Никто не берется за такие сложные темы в первом семестре первого курса без веских причин, — отчеканила Грейнджер совершенно трезвым голосом. — И профессор Болтшид был очень любезен, когда разрешил нам заниматься этим проектом уже сейчас. Он рассчитывает, что мы сумеем добиться определенных результатов хотя бы к выпускным экзаменам, но на самом деле не верит, что нам вообще удастся отыскать хоть что-нибудь новое. Я прочитала о заклятии стирания памяти и его последствиях все, что только было когда-нибудь написано, и можешь быть уверен, Малфой, если я говорю «все», так оно и есть.

У Драко не было оснований не верить. И он стал подозревать, что «веская причина» Грейнджер была схожа с его собственной причиной, побудившей его не только выбрать тему для научной работы, но и вообще пойти в медицину.

— К чему ты клонишь, Грейнджер? — тихо спросил Малфой.

— Я хочу, чтобы ты понял, — так же тихо ответила Грейнджер. — Мне не наплевать на наше с тобой общее прошлое, но я способна переступить через себя ради нашего общего настоящего. А если быть совсем уж точной — ради будущего, и тут уж очень надеюсь, что все-таки раздельного. Этот проект для меня вопрос жизни и смерти — видишь, я готова открыть свои карты. Другими словами, я буду рыть землю, работать по двадцать часов в сутки, рисковать здоровьем и черт знает чем еще, чтобы достичь успеха. И мне надо знать, Малфой, готов ли ты на то же самое. Важно ли для тебя это так же как для меня, или ты выбрал эту тему из праздного любопытства, а, может, только для того, чтобы оказаться причастным к моей славе и облегчить свое существование на факультете?

— Да как ты смеешь! — взвился Малфой, но Грейнджер не дала ему развернуться.

— Речь идет о моей матери, — резко сказала она, и из Драко словно вынули позвоночник. — О моей матери и моем отце. Я наложила на них Обливиэйт, вот этой самой рукой. Я стерла у них все воспоминания обо мне. Я уничтожила все предметы, которые были со мной связаны. Все фотографии. Но это неважно. Важно, что я убила их память. И теперь они совершенно счастливы в Австралии и понятия не имеют о том, что у них есть дочь. Но дочь имеет об этом понятие и очень хотела бы все исправить. Только вот... Пока это никому не под силу.

Малфой слушал ее, похолодев от ужаса. Он и предположить такого не мог. Его собственная ситуация впервые представилась ему не такой катастрофической.

— Ты собственноручно наложила на своих родителей выборочный Обливиэйт? Но почему? — прошептал он и, повинуясь минутному порыву, протянул над столом руку. Грейнджер благодарно ее пожала.

— Потому что я должна была спасти их от Волдеморта, — с мукой в голосе сказала она, и пальцы Драко разжались сами собой.

— Я просто не смогла придумать другого выхода, — закончила Грейнджер, глядя ему в глаза. — И поэтому я делаю сейчас то, что делаю. И хочу знать, почему ты это делаешь, Драко Малфой. Мне нужен партнер и союзник, а не балласт с неуравновешенной психикой. Я собираюсь работать и добиться...

— Я уже понял, — перебил ее Малфой и испытал настоящую радость от того, как расширились ее глаза в удивлении.

— Не знаю, что ты можешь поделать с моей психикой, да и со своей тоже, если уж быть честными друг с другом. Но этот проект для меня важен не меньше, чем для тебя. Я буду делать все и даже больше, чтобы только...

— Кто? — нетерпеливо спросила Грейнджер, и Малфой опустил глаза и ответил, глядя куда-то на край столешницы.

— Нарцисса Малфой. Мама.