В прошлом, будущем и настоящем (джен)

You don't remember me

Evanescence, "Taking Over Me"

Разумеется, официально открытая для посещений часть катакомб никого не интересует. Триста километров погребённого под толщей камня пространства манят своей неисследованностью и недоступностью, и семеро молодых людей проводят в поисках почти месяц, прежде чем им удаётся найти ещё не замурованный полицией нелегальный лаз в подземелье. Согласно историческим сводкам, тоннели должны занимать под землёй всю площадь старого Парижа, но достоверно этого никто не знает, да и вход туда даже официальным археологическим экспедициям запрещён уже почти сто лет — с тех пор, как за каких-то три года бесследно исчезли четыре такие экспедиции, так же как шесть отправленных вслед за ними спасательных бригад. Говорят, что воды Сены размыли часть подземных залов и затопили их. Кто-то уверен, что все замурованные тоннели уже давно находятся под водой. Вальдес считает всё это несущественными мелочами, справедливо — и он даже сам пока не представляет, насколько — полагая, что острые ощущения, ради которых он и лезет в эти катакомбы, будут обеспечены ему при любом раскладе.

Конечно же, в целях безопасности всем участникам “экспедиции” следует держаться вместе и идти в строго оговорённом порядке на строго оговорённом расстоянии. Конечно же, Вальдес лезет вперёд, намного обогнав остальных, нимало не смущаясь тем, что местами приходится изворачиваться, проходя боком слишком узкие ходы, а местами — пробираться ползком. Отдельная проблема — протащить за собой походный рюкзак с некоторым количеством импровизированного снаряжения “на всякий случай”. В этот гипотетический случай никто особо не верит, зато возможную ширину проходов прикидывали заранее, так что рюкзаки у всех маленькие, а “снаряжение” крайне скромное: нож, спички, запасной фонарик и пара консервов, даже спальные мешки были сочтены слишком объёмными и оставлены снаружи. О такой мелочи, как трос или верёвка, попросту никто не подумал.

Пролезая в очередном труднопроходимом месте и игнорируя уже едва-едва различимые голоса сотоварищей по “экспедиции”, Ротгер слышит над головой шум воды, но особого значения ему не придаёт — налобный фонарик высвечивает впереди довольно широкое пространство, а это означает, что подземные залы уже близко. Вот только чтобы попасть туда, надо протиснуться в совсем уж узкую щель между двумя каменными плитами — с первого же взгляда ясно, что этот проход не был создан специально для дистрофиков и анорексиков, плиты сдвинулись со временем, и навряд ли их положение с тех пор стало сколько-нибудь устойчивее. Вальдес буквально ввинчивается между камней, попутно обдирая до крови плечи и руки — ему весело, а правила техники безопасности могут по этому поводу говорить всё, что им вздумается. Он пролезает узкое место очень быстро, буквально ощущая, как камни за его спиной приходят в движение — и внезапное предчувствие опасности заставляет его сделать резкий рывок вперёд. Как раз вовремя: одна из потревоженных плит падает, увлекая за собой целый поток из обломков каменной породы, и Ротгер едва успевает выскочить из захлопнувшейся каменной ловушки. Впрочем, строго говоря, именно в ловушке он и оказывается: если остальные юные авантюристы, дойдя до завала, смогут (хотя и не без труда, конечно, учитывая узкие проходы) повернуть и выйти обратно, то Вальдес, похоже, застрял здесь до тех пор, пока не найдёт другой выход. Если, конечно, вообще существует другой выход.

В любом случае, путь назад закрыт, а о способах выбраться на поверхность можно подумать и попозже: в конце концов, кто лезет в древние неисследованные катакомбы для того, чтобы, едва найдя их, тут же оттуда убраться? Уж точно не Ротгер Вальдес. Осыпающиеся и весьма потёртые временем стены явно залиты каким-то строительным раствором, доказывая, что это действительно древние катакомбы, а не случайно вымытая подземными водами пещера. Проход дальше довольно широк (уж точно шире того, по которому пришлось лезть вначале), хотя местами завален камнями, пролезть через которые, впрочем, не составляет особого труда. В одном месте коридор значительно расширяется, но и завалы в нём становятся куда объёмней: среди пыльных камней Вальдес то и дело замечает разбросанные кости. Человеческие, разумеется — предположительно, в парижских катакомбах должно быть захоронено около шести миллионов человек. “Захоронено”, конечно, слишком громкое слово, учитывая, что кости просто складировались рядами в подземных ходах, прорытых при добыче известняка. После расширенного коридора стены снова сужаются, становится заметно холоднее, а под ногами оказывается крутая лестница. Внизу приходится идти по колено в воде — это было ожидаемо, так что на Ротгере высокие сапоги, но и они не особо спасают, когда местами уровень воды поднимается почти по пояс. То и дело на стенах можно увидеть потрескавшиеся мраморные таблички, кажется, что-то вроде отчётов об окончании проделанных в шахтах работ — Вальдес не особо силён во французском.

Коридор начинает разветвляться, но большинство поворотов рано или поздно заводят в тупик, так что в конце концов Ротгер оказывается в достаточно просторном помещении с пятью выходами, откуда довольно легко найти путь обратно — если опустить все блуждания по тупиковым поворотам, свободная дорога от заваленного входа досюда только одна. Зато ноги наконец-то оказываются на относительно сухой поверхности — от холодной воды Вальдеса уже начинает ощутимо потряхивать, а ноющие ссадины и засохшая кровь на руках приятных ощущений не добавляют. Выйдя на середину подземной “комнаты”, он достаёт из рюкзака более мощный фонарик и оглядывается — а посмотреть там есть на что. Зрелище весьма напоминает какой-то мемориал, только мемориальные плиты и прочие памятные знаки составлены непосредственно из костей усопших. Рядом с костяными стенами белеют таблички, и Ротгер уже собирается подойти, чтобы разглядеть их поближе, как вдруг его внимание привлекают звуки, доносящиеся со стороны одного из коридоров. Больше всего это похоже на чьи-то шаги и голоса, но Вальдес только что вышел из этого самого коридора и точно знает, что шагать и говорить там попросту некому. По крайней мере, было некому ещё пять минут назад. Тёмный мрачный склеп в подземелье — неподходящее место для заведения новых знакомств, поэтому самой удачной идеей кажется погасить фонарь и спрятаться за одной из груд костей — благо, навалено их здесь куда выше человеческого роста.

Голоса приближаются, уже можно различить отдельные слова, и становится очевидно, что если это и галлюцинации, то весьма качественные. Фонари у галлюцинаций довольно мощные, так что в их свете можно разглядеть две фигуры, показавшиеся в арке, ведущей из коридора: молодой парень, с любопытством озирающийся по сторонам, и взрослый мужчина в очках, явно чем-то недовольный. Говорят они на какой-то странной смеси английского и нескольких европейских языков, так что смысл понять можно, хотя логика построения предложений остаётся весьма туманной.

— Мы промахнулись на сотню-другую лет, здесь уже полная разруха. Надо было дальше загребать, век в двадцатый, — мужчина недовольно цокает языком, светя фонариком на груду костей в противоположной от Вальдеса стороне.

— Манипуляторам всё равно нужно время для перезарядки, так что можем пока и здесь осмотреться, заодно разницу зафиксируем, — молодой явно настроен куда оптимистичнее своего старшего товарища, его фонарь хаотично мечется из угла в угол, словно стремясь осветить и запомнить всё одновременно.

Следом за ними появляются ещё пятеро мужчин, у троих за плечами висят походные рюкзаки — очень необычной конструкции, Вальдес таких раньше не видел, — двое несут какое-то оборудование. Все эти вещи такого размера, что протащить их через некоторые коридоры можно было, только предварительно расширив проход при помощи идущего впереди слона или целенаправленного взрыва. Слонов поблизости не видно, взрывов слышно не было, и ситуация выглядит всё более странной.

— А где профессор? — нетерпеливо подпрыгивает на месте молодой человек.

— Снимает голографию какой-то таблички, говорит, она шибко необычная, — бурчит один из только что вошедших, спуская на пол рюкзак и принимаясь что-то из него доставать. — Перемещаться надо, здесь ловить нечего.

Странные незнакомцы пока что толпятся у входа, поэтому большая часть пространства остаётся неосвещённой, что позволяет Вальдесу оставаться незамеченным. Чего следует ожидать от этих людей — неизвестно, и безопаснее всего было бы постараться скрыться, пока его не обнаружили. Ротгер широко ухмыляется и делает то, что, наверное, во все времена делают все подростки его возраста, оказавшись в тёмной комнате с людьми, которые не догадываются об их присутствии: выходит из укрытия и, светя себе фонариком на лицо, заунывным голосом вопрошает:

— Кто посмел тревожить мою могилу?

Его скудных познаний во французском недостаточно для произнесения этой фразы, поэтому он обходится своим родным испанским. Впрочем, эффект и так полностью оправдывает все ожидания: раздаются несколько полных ужаса воплей (кто-то даже, кажется, порывается бежать к выходу), звон уроненных на пол предметов и смачные ругательства. Самый старший мужчина — тот, что зашёл первым — спокойно подходит ближе, светит фонарём прямо на Вальдеса и неожиданно ухмыляется, произнося на чистом испанском:

— Спокойно, парни, здесь все свои.

Один из “парней”, всё ещё матерясь, вновь наклоняется к рюкзаку и извлекает оттуда какой-то шар размером с футбольный мяч. Шар бесцеремонно подбрасывают вверх, где он и застывает под самым потоком, разгораясь белым электрическим светом. Ротгер очень быстро оглядывает каждого человека в комнате с ног до головы: все они одеты в светло-коричневые комбинезоны из плотной ткани, у каждого на запястье надет серебристый браслет со множеством циферблатов — компас? часы? — а в правое ухо вставлен массивный наушник с ярко мигающим индикатором. Люди разбирают фонари и постепенно расходятся по разным коридорам, явно не собираясь больше тратить время на всякую ерунду. Последним Вальдес смотрит на молодого парня, который стоит напротив, сложив руки на груди, прожигает его недовольным взглядом и выдаёт внезапное:

— Опять ты! Что ты здесь делаешь?

При свете видно, что парень не так молод, как сперва показалось — ему лет двадцать пять, и, являясь самым молодым среди незнакомцев, он всё же ощутимо старше Вальдеса и смотрит на него немного свысока. Вальдес не любит, когда на него смотрят свысока, поэтому отвечает не менее горячим взглядом и, нахально улыбаясь, интересуется:

— А ты ещё кто такой?

Слова почему-то приводят собеседника в ярость, он уже сжимает кулаки и готовится что-то ответить, но его, слегка ошарашено присвистнув, останавливает очкарик, всё ещё стоящий неподалёку:

— Руппи, позови профессора, скажи, что к нему пришли.

Парень послушно разворачивается и уходит, бурча себе под нос:

— И он ещё будет делать вид, что меня не узнал…

Оставшийся, окинув Ротгера цепким взглядом, заявляет: “Я за тобой приглядывать не намерен”, — после чего скрывается в одном из коридоров вслед за другими членами экспедиции.

Последнее, что Вальдесу нужно в жизни — чтобы за ним кто-то приглядывал, поэтому он, философски рассудив, что психов на свете куда больше, чем шансов ещё раз оказаться в катакомбах под Парижем, тоже заруливает в крайний проход, который выглядит самым заброшенным. Ноги тут же оказываются в воде, но пока только по щиколотку, а пройдя чуть дальше, Ротгер вновь начинает слышать далёкий гул, напоминающий шум воды. Интуиция, не раз спасавшая его в подобных ситуациях, настоятельно требует убраться отсюда подальше, но Вальдес её не слушает: он только что обнаружил, что на стенах коридора нацарапаны надписи на французском, и чем дальше — тем этих надписей больше. Увлёкшись, он не обращает внимания ни на просевший в нескольких местах потолок, ни на нарастающий шум. За спиной раздаются отчётливые шаги, но Ротгер игнорирует их, идя вслед за письменами, которые уже покрывают стены сверху донизу. Но коридор заканчивается тупиком, а сзади глубокий мужской голос окликает:

— Вальдес!

Вальдес медленно разворачивается и делает несколько шагов навстречу говорящему. Перед ним стоит мужчина лет сорока пяти, высокий, светловолосый и, кажется, сероглазый — при свете фонарика не разглядеть. Одну щёку мужчины рассекает глубокий старый шрам, который становится видно отчётливее, когда губы изгибаются в лёгкой улыбке:

— Так и знал, что найду тебя в самом заброшенном коридоре.

Методом исключения нетрудно определить, что незнакомец — тот самый профессор, за которым был отправлен Руппи. Впрочем, наличие учёной степени и солидного звания ещё не объясняют, откуда этот человек знает Вальдеса, и Вальдес уже открывает рот, чтобы именно это и сказать, но не успевает: он слышит треск, шум воды усиливается, а за спиной профессора на потолке появляется отчётливая трещина. Недолго думая, Ротгер хватает мужчину за руку и отпрыгивает назад, утягивая его за собой, а в следующее мгновение всё тонет в страшном грохоте…

* * *

Вальдес прикладывается плечом и головой об пол, правая рука немеет, а перед глазами танцуют разноцветные пятна, пока он пытается нашарить в воде, уровень которой стал заметно выше, отлетевший куда-то фонарик. Наконец пятна исчезают, а Ротгер соображает, что к его голове всё ещё прикреплен налобный фонарик, и включает его. Видимо, та же мысль пришла в голову и его невольному товарищу по несчастью, потому что два луча света появляются во тьме почти одновременно. Светят они, не сговариваясь, в одну сторону, освещая безрадостные перспективы: впереди — завал, разобрать который без посторонней помощи невозможно, позади — тупик, ровная, гладкая каменная стена. И не похоже, что вода, льющаяся сразу из нескольких щелей, собирается останавливаться. Слухи не врали: Сена размыла стены подземных тоннелей и хлынула внутрь.

— Ты в порядке? — профессор хладнокровно освещает фонариком все тёмные стороны завала по очереди, убеждаясь, что проход закрыт полностью.

— Я всегда в порядке, — бодрым голосом врёт Вальдес и, замечая, что светлые волосы незнакомца после знакомства с полом катакомб украсились красными потёками, добавляет: — А вот вашей голове явно сильно досталось.

— Ничего, я привык, — неизвестно чему усмехается тот, потирая шрам на лице. — Руперт сказал, что ты его не узнал.

Мужчина оборачивается и внимательно посмотрит на Вальдеса. Сейчас они стоят совсем рядом, так что становится видно, что глаза у профессора действительно серые, а в их глубине сверкают серебряные искорки, когда он вдруг очень серьёзно произносит:

— Ротгер, скажи мне, что ты знаешь, кто я.

Что-то есть в этой просьбе такое безнадёжное, что Вальдесу внезапно очень хочется ответить: “Знаю”, но он чувствует, что странному незнакомцу нужна правда, поэтому молча качает головой и видит, как серебряные искорки в глазах медленно замерзают, становясь ледяными.

— Никогда раньше не видел, чтобы ты молчал так долго, — незнакомец улыбается, но его улыбка за километр отдаёт фальшью — а уж Вальдес разбирается в фальшивых улыбках.

— Я берегу это эксклюзивное зрелище для особых случаев, — заверяет Ротгер, отмечая, что уровень воды стал подниматься ещё быстрее.

Вальдесу нравится в сложных ситуациях делать вид, будто он не понимает, что происходит, и забавляться тем, как ведут себя остальные. К сожалению, к нему внезапно приходит осознание, что просто делать вид и на самом деле не понимать ничего — две абсолютно разные вещи. И во второй из них нет ничего забавного. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять в заваленной пещерке по пояс в быстро прибывающей воде и не видеть выхода. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять там рядом с незнакомцем, который откуда-то прекрасно знает Ротгера и без спроса защёлкивает на его запястье снятый со своей руки странного вида браслет со множеством циферблатов, похожий на те, что Вальдес видел на остальных участниках экспедиции, но немного шире и другого цвета — бронзового. Нет ничего забавного в том, как этот незнакомец смотрит на него взрослым серьёзным взглядом и несколько раз открывает рот, собираясь что-то сказать, но замолкает и отводит глаза. Нет ничего забавного в том, что теперь взгляд незнакомца, обращённый куда-то мимо Вальдеса — откровенно разочарованный, а Вальдес не знает, почему, и даже не знает, зачем ему так хочется знать причину. В этом нет совершенно ничего забавного, потому что даже если их сейчас найдут, завал не успеют разобрать, и они вот-вот умрут, захлебнувшись холодными водами Сены. Ротгер понимает, что всё это абсолютно не смешно, и поэтому смеётся, по-настоящему, искренне — назло обстоятельствам. Это совсем не похоже на дёрганый истерический смех, после которого люди, как правило, принимаются рыдать, и быть может, именно поэтому незнакомец поднимает глаза и неожиданно тепло улыбается — и в этот раз фальши в его улыбке нет. Он держит Вальдеса за запястье и говорит очередную бессмыслицу:

— Ты был прав. Это действительно было весело.

И прежде, чем Ротгер успевает сказать хоть слово, нажимает что-то на браслете.

Слышится громкий всплеск, Вальдеса окатывает водой и будто прошибает насквозь разрядом электричества. А в следующее мгновение он, мокрый, грязный и местами окровавленный, уже стоит посреди оживлённой улицы какого-то незнакомого мегаполиса. На узком электрическом циферблате браслета мигают цифры: 5045.07.29. 13:45