В прошлом, будущем и настоящем (джен)

Взвесь все факты и аргументы,

Lumen, “Хорошо”

Ротгеру Вальдесу очень не повезло родиться именно в двадцать втором веке. Двадцать второй век на Земле — это век развития цифровых технологий. Век гаджетов и Интернета. Век интровертов и социопатов, обывателей и потребителей. Век, когда люди, имея почти неограниченные возможности, попросту их не используют, предпочитая сидеть дома в своём уютном мирке, неторопливо перемещаясь между компьютером, холодильником и ванной комнатой... Век стереотипов и замызганных, затасканных идей, выдаваемых за свежие и неординарные. Век стадности, век толпы, обвешанной ярлыками, где каждый считает себя “не таким, как все”, являясь при этом точной копией приблизительно четверти людей, стоящих рядом. Век, когда с людьми больше не случается ничего интереснее и опаснее, чем случайное падение с лестницы. Век, в котором искать приключения на свою голову считается признаком психического расстройства. Век, жить в котором Ротгеру Вальдесу очень и очень… тесно.

Вальдес думает, что родись он на сотен пять-шесть лет раньше, то мог бы стать моряком и бороздить моря и океаны на паруснике (делать это на современных кораблях совершенно неинтересно). Должно быть, думать так — неправильно с моральной точки зрения, но Ротгер предпочёл бы жить во времена Третьей Мировой войны — уж там-то он точно нашёл бы, чем заняться. А спустя лет двести-триста люди, возможно, всё-таки обнаружат другие формы жизни в космосе, другие миры и бесконечное количество великолепных новых возможностей делать то, чего никто на Земле никогда раньше не делал — и это была бы именно та жизнь, о которой Ротгер всегда мечтал… Но вместо этого он родился в дурацком и, по всей видимости, самом мирном веке за всю историю Земли и в свои неполные восемнадцать развлекается тем, что прыгает с парашютом с самолётов и со страховкой с вышек (легально), а также без парашюта и страховок в воду с высоких скал и, однажды, с городского моста (что, как выяснилось, является административным нарушением и карается арестом и штрафом); имеет внушительный список приводов в полицию во множестве городов Европы (путешествие автостопом во время летних каникул в старшей школе); сплавляется по горной реке на катамаране, затем — на каяке; увлекается то паркуром, то фехтованием, то единоборствами… Конечно же, на то, чтобы прилежно (и скучно) учиться в школе, времени Вальдесу попросту не хватает, зато его достаточно для того, чтобы устроить фееричный (в буквальном смысле, из оставшихся после празднования Нового Года фейерверков) взрыв в столовой и быть отчисленным всего за месяц до выпускного, едва не доведя этой новостью тётушку Юлиану до неоднократно обещанного инфаркта. Директор школы не желает восстанавливать изрядно помотавшего ему нервы ученика ни на каких условиях, но Вальдесу это, в общем-то, совершенно безразлично — к тому времени, как на стол секретарю ложится подписанный приказ об отчислении, сам отчисленный ученик уже вовсю готовится к очередному путешествию. Просидев некоторое время на тематическом форуме в интернете и найдя группу таких же (ну, или почти таких же), как он, отмороженных экстремалов, вознамерившихся исследовать известные на весь мир парижские катакомбы, Вальдес уезжает во Францию, оставив на кровати короткую неинформативную записку: “Доберусь — позвоню”. За восемь лет опеки над гиперактивным племянником дядюшка с тётушкой видали и не такое, поэтому привычно решают дать втык воспитаннику по возвращении — ведь до сих пор Ротгер всегда исправно возвращался, куда бы его ни заносила ненасытная жажда приключений.

You don't remember me

Evanescence, "Taking Over Me"

Разумеется, официально открытая для посещений часть катакомб никого не интересует. Триста километров погребённого под толщей камня пространства манят своей неисследованностью и недоступностью, и семеро молодых людей проводят в поисках почти месяц, прежде чем им удаётся найти ещё не замурованный полицией нелегальный лаз в подземелье. Согласно историческим сводкам, тоннели должны занимать под землёй всю площадь старого Парижа, но достоверно этого никто не знает, да и вход туда даже официальным археологическим экспедициям запрещён уже почти сто лет — с тех пор, как за каких-то три года бесследно исчезли четыре такие экспедиции, так же как шесть отправленных вслед за ними спасательных бригад. Говорят, что воды Сены размыли часть подземных залов и затопили их. Кто-то уверен, что все замурованные тоннели уже давно находятся под водой. Вальдес считает всё это несущественными мелочами, справедливо — и он даже сам пока не представляет, насколько — полагая, что острые ощущения, ради которых он и лезет в эти катакомбы, будут обеспечены ему при любом раскладе.

Конечно же, в целях безопасности всем участникам “экспедиции” следует держаться вместе и идти в строго оговорённом порядке на строго оговорённом расстоянии. Конечно же, Вальдес лезет вперёд, намного обогнав остальных, нимало не смущаясь тем, что местами приходится изворачиваться, проходя боком слишком узкие ходы, а местами — пробираться ползком. Отдельная проблема — протащить за собой походный рюкзак с некоторым количеством импровизированного снаряжения “на всякий случай”. В этот гипотетический случай никто особо не верит, зато возможную ширину проходов прикидывали заранее, так что рюкзаки у всех маленькие, а “снаряжение” крайне скромное: нож, спички, запасной фонарик и пара консервов, даже спальные мешки были сочтены слишком объёмными и оставлены снаружи. О такой мелочи, как трос или верёвка, попросту никто не подумал.

Пролезая в очередном труднопроходимом месте и игнорируя уже едва-едва различимые голоса сотоварищей по “экспедиции”, Ротгер слышит над головой шум воды, но особого значения ему не придаёт — налобный фонарик высвечивает впереди довольно широкое пространство, а это означает, что подземные залы уже близко. Вот только чтобы попасть туда, надо протиснуться в совсем уж узкую щель между двумя каменными плитами — с первого же взгляда ясно, что этот проход не был создан специально для дистрофиков и анорексиков, плиты сдвинулись со временем, и навряд ли их положение с тех пор стало сколько-нибудь устойчивее. Вальдес буквально ввинчивается между камней, попутно обдирая до крови плечи и руки — ему весело, а правила техники безопасности могут по этому поводу говорить всё, что им вздумается. Он пролезает узкое место очень быстро, буквально ощущая, как камни за его спиной приходят в движение — и внезапное предчувствие опасности заставляет его сделать резкий рывок вперёд. Как раз вовремя: одна из потревоженных плит падает, увлекая за собой целый поток из обломков каменной породы, и Ротгер едва успевает выскочить из захлопнувшейся каменной ловушки. Впрочем, строго говоря, именно в ловушке он и оказывается: если остальные юные авантюристы, дойдя до завала, смогут (хотя и не без труда, конечно, учитывая узкие проходы) повернуть и выйти обратно, то Вальдес, похоже, застрял здесь до тех пор, пока не найдёт другой выход. Если, конечно, вообще существует другой выход.

В любом случае, путь назад закрыт, а о способах выбраться на поверхность можно подумать и попозже: в конце концов, кто лезет в древние неисследованные катакомбы для того, чтобы, едва найдя их, тут же оттуда убраться? Уж точно не Ротгер Вальдес. Осыпающиеся и весьма потёртые временем стены явно залиты каким-то строительным раствором, доказывая, что это действительно древние катакомбы, а не случайно вымытая подземными водами пещера. Проход дальше довольно широк (уж точно шире того, по которому пришлось лезть вначале), хотя местами завален камнями, пролезть через которые, впрочем, не составляет особого труда. В одном месте коридор значительно расширяется, но и завалы в нём становятся куда объёмней: среди пыльных камней Вальдес то и дело замечает разбросанные кости. Человеческие, разумеется — предположительно, в парижских катакомбах должно быть захоронено около шести миллионов человек. “Захоронено”, конечно, слишком громкое слово, учитывая, что кости просто складировались рядами в подземных ходах, прорытых при добыче известняка. После расширенного коридора стены снова сужаются, становится заметно холоднее, а под ногами оказывается крутая лестница. Внизу приходится идти по колено в воде — это было ожидаемо, так что на Ротгере высокие сапоги, но и они не особо спасают, когда местами уровень воды поднимается почти по пояс. То и дело на стенах можно увидеть потрескавшиеся мраморные таблички, кажется, что-то вроде отчётов об окончании проделанных в шахтах работ — Вальдес не особо силён во французском.

Коридор начинает разветвляться, но большинство поворотов рано или поздно заводят в тупик, так что в конце концов Ротгер оказывается в достаточно просторном помещении с пятью выходами, откуда довольно легко найти путь обратно — если опустить все блуждания по тупиковым поворотам, свободная дорога от заваленного входа досюда только одна. Зато ноги наконец-то оказываются на относительно сухой поверхности — от холодной воды Вальдеса уже начинает ощутимо потряхивать, а ноющие ссадины и засохшая кровь на руках приятных ощущений не добавляют. Выйдя на середину подземной “комнаты”, он достаёт из рюкзака более мощный фонарик и оглядывается — а посмотреть там есть на что. Зрелище весьма напоминает какой-то мемориал, только мемориальные плиты и прочие памятные знаки составлены непосредственно из костей усопших. Рядом с костяными стенами белеют таблички, и Ротгер уже собирается подойти, чтобы разглядеть их поближе, как вдруг его внимание привлекают звуки, доносящиеся со стороны одного из коридоров. Больше всего это похоже на чьи-то шаги и голоса, но Вальдес только что вышел из этого самого коридора и точно знает, что шагать и говорить там попросту некому. По крайней мере, было некому ещё пять минут назад. Тёмный мрачный склеп в подземелье — неподходящее место для заведения новых знакомств, поэтому самой удачной идеей кажется погасить фонарь и спрятаться за одной из груд костей — благо, навалено их здесь куда выше человеческого роста.

Голоса приближаются, уже можно различить отдельные слова, и становится очевидно, что если это и галлюцинации, то весьма качественные. Фонари у галлюцинаций довольно мощные, так что в их свете можно разглядеть две фигуры, показавшиеся в арке, ведущей из коридора: молодой парень, с любопытством озирающийся по сторонам, и взрослый мужчина в очках, явно чем-то недовольный. Говорят они на какой-то странной смеси английского и нескольких европейских языков, так что смысл понять можно, хотя логика построения предложений остаётся весьма туманной.

— Мы промахнулись на сотню-другую лет, здесь уже полная разруха. Надо было дальше загребать, век в двадцатый, — мужчина недовольно цокает языком, светя фонариком на груду костей в противоположной от Вальдеса стороне.

— Манипуляторам всё равно нужно время для перезарядки, так что можем пока и здесь осмотреться, заодно разницу зафиксируем, — молодой явно настроен куда оптимистичнее своего старшего товарища, его фонарь хаотично мечется из угла в угол, словно стремясь осветить и запомнить всё одновременно.

Следом за ними появляются ещё пятеро мужчин, у троих за плечами висят походные рюкзаки — очень необычной конструкции, Вальдес таких раньше не видел, — двое несут какое-то оборудование. Все эти вещи такого размера, что протащить их через некоторые коридоры можно было, только предварительно расширив проход при помощи идущего впереди слона или целенаправленного взрыва. Слонов поблизости не видно, взрывов слышно не было, и ситуация выглядит всё более странной.

— А где профессор? — нетерпеливо подпрыгивает на месте молодой человек.

— Снимает голографию какой-то таблички, говорит, она шибко необычная, — бурчит один из только что вошедших, спуская на пол рюкзак и принимаясь что-то из него доставать. — Перемещаться надо, здесь ловить нечего.

Странные незнакомцы пока что толпятся у входа, поэтому большая часть пространства остаётся неосвещённой, что позволяет Вальдесу оставаться незамеченным. Чего следует ожидать от этих людей — неизвестно, и безопаснее всего было бы постараться скрыться, пока его не обнаружили. Ротгер широко ухмыляется и делает то, что, наверное, во все времена делают все подростки его возраста, оказавшись в тёмной комнате с людьми, которые не догадываются об их присутствии: выходит из укрытия и, светя себе фонариком на лицо, заунывным голосом вопрошает:

— Кто посмел тревожить мою могилу?

Его скудных познаний во французском недостаточно для произнесения этой фразы, поэтому он обходится своим родным испанским. Впрочем, эффект и так полностью оправдывает все ожидания: раздаются несколько полных ужаса воплей (кто-то даже, кажется, порывается бежать к выходу), звон уроненных на пол предметов и смачные ругательства. Самый старший мужчина — тот, что зашёл первым — спокойно подходит ближе, светит фонарём прямо на Вальдеса и неожиданно ухмыляется, произнося на чистом испанском:

— Спокойно, парни, здесь все свои.

Один из “парней”, всё ещё матерясь, вновь наклоняется к рюкзаку и извлекает оттуда какой-то шар размером с футбольный мяч. Шар бесцеремонно подбрасывают вверх, где он и застывает под самым потоком, разгораясь белым электрическим светом. Ротгер очень быстро оглядывает каждого человека в комнате с ног до головы: все они одеты в светло-коричневые комбинезоны из плотной ткани, у каждого на запястье надет серебристый браслет со множеством циферблатов — компас? часы? — а в правое ухо вставлен массивный наушник с ярко мигающим индикатором. Люди разбирают фонари и постепенно расходятся по разным коридорам, явно не собираясь больше тратить время на всякую ерунду. Последним Вальдес смотрит на молодого парня, который стоит напротив, сложив руки на груди, прожигает его недовольным взглядом и выдаёт внезапное:

— Опять ты! Что ты здесь делаешь?

При свете видно, что парень не так молод, как сперва показалось — ему лет двадцать пять, и, являясь самым молодым среди незнакомцев, он всё же ощутимо старше Вальдеса и смотрит на него немного свысока. Вальдес не любит, когда на него смотрят свысока, поэтому отвечает не менее горячим взглядом и, нахально улыбаясь, интересуется:

— А ты ещё кто такой?

Слова почему-то приводят собеседника в ярость, он уже сжимает кулаки и готовится что-то ответить, но его, слегка ошарашено присвистнув, останавливает очкарик, всё ещё стоящий неподалёку:

— Руппи, позови профессора, скажи, что к нему пришли.

Парень послушно разворачивается и уходит, бурча себе под нос:

— И он ещё будет делать вид, что меня не узнал…

Оставшийся, окинув Ротгера цепким взглядом, заявляет: “Я за тобой приглядывать не намерен”, — после чего скрывается в одном из коридоров вслед за другими членами экспедиции.

Последнее, что Вальдесу нужно в жизни — чтобы за ним кто-то приглядывал, поэтому он, философски рассудив, что психов на свете куда больше, чем шансов ещё раз оказаться в катакомбах под Парижем, тоже заруливает в крайний проход, который выглядит самым заброшенным. Ноги тут же оказываются в воде, но пока только по щиколотку, а пройдя чуть дальше, Ротгер вновь начинает слышать далёкий гул, напоминающий шум воды. Интуиция, не раз спасавшая его в подобных ситуациях, настоятельно требует убраться отсюда подальше, но Вальдес её не слушает: он только что обнаружил, что на стенах коридора нацарапаны надписи на французском, и чем дальше — тем этих надписей больше. Увлёкшись, он не обращает внимания ни на просевший в нескольких местах потолок, ни на нарастающий шум. За спиной раздаются отчётливые шаги, но Ротгер игнорирует их, идя вслед за письменами, которые уже покрывают стены сверху донизу. Но коридор заканчивается тупиком, а сзади глубокий мужской голос окликает:

— Вальдес!

Вальдес медленно разворачивается и делает несколько шагов навстречу говорящему. Перед ним стоит мужчина лет сорока пяти, высокий, светловолосый и, кажется, сероглазый — при свете фонарика не разглядеть. Одну щёку мужчины рассекает глубокий старый шрам, который становится видно отчётливее, когда губы изгибаются в лёгкой улыбке:

— Так и знал, что найду тебя в самом заброшенном коридоре.

Методом исключения нетрудно определить, что незнакомец — тот самый профессор, за которым был отправлен Руппи. Впрочем, наличие учёной степени и солидного звания ещё не объясняют, откуда этот человек знает Вальдеса, и Вальдес уже открывает рот, чтобы именно это и сказать, но не успевает: он слышит треск, шум воды усиливается, а за спиной профессора на потолке появляется отчётливая трещина. Недолго думая, Ротгер хватает мужчину за руку и отпрыгивает назад, утягивая его за собой, а в следующее мгновение всё тонет в страшном грохоте…

* * *

Вальдес прикладывается плечом и головой об пол, правая рука немеет, а перед глазами танцуют разноцветные пятна, пока он пытается нашарить в воде, уровень которой стал заметно выше, отлетевший куда-то фонарик. Наконец пятна исчезают, а Ротгер соображает, что к его голове всё ещё прикреплен налобный фонарик, и включает его. Видимо, та же мысль пришла в голову и его невольному товарищу по несчастью, потому что два луча света появляются во тьме почти одновременно. Светят они, не сговариваясь, в одну сторону, освещая безрадостные перспективы: впереди — завал, разобрать который без посторонней помощи невозможно, позади — тупик, ровная, гладкая каменная стена. И не похоже, что вода, льющаяся сразу из нескольких щелей, собирается останавливаться. Слухи не врали: Сена размыла стены подземных тоннелей и хлынула внутрь.

— Ты в порядке? — профессор хладнокровно освещает фонариком все тёмные стороны завала по очереди, убеждаясь, что проход закрыт полностью.

— Я всегда в порядке, — бодрым голосом врёт Вальдес и, замечая, что светлые волосы незнакомца после знакомства с полом катакомб украсились красными потёками, добавляет: — А вот вашей голове явно сильно досталось.

— Ничего, я привык, — неизвестно чему усмехается тот, потирая шрам на лице. — Руперт сказал, что ты его не узнал.

Мужчина оборачивается и внимательно посмотрит на Вальдеса. Сейчас они стоят совсем рядом, так что становится видно, что глаза у профессора действительно серые, а в их глубине сверкают серебряные искорки, когда он вдруг очень серьёзно произносит:

— Ротгер, скажи мне, что ты знаешь, кто я.

Что-то есть в этой просьбе такое безнадёжное, что Вальдесу внезапно очень хочется ответить: “Знаю”, но он чувствует, что странному незнакомцу нужна правда, поэтому молча качает головой и видит, как серебряные искорки в глазах медленно замерзают, становясь ледяными.

— Никогда раньше не видел, чтобы ты молчал так долго, — незнакомец улыбается, но его улыбка за километр отдаёт фальшью — а уж Вальдес разбирается в фальшивых улыбках.

— Я берегу это эксклюзивное зрелище для особых случаев, — заверяет Ротгер, отмечая, что уровень воды стал подниматься ещё быстрее.

Вальдесу нравится в сложных ситуациях делать вид, будто он не понимает, что происходит, и забавляться тем, как ведут себя остальные. К сожалению, к нему внезапно приходит осознание, что просто делать вид и на самом деле не понимать ничего — две абсолютно разные вещи. И во второй из них нет ничего забавного. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять в заваленной пещерке по пояс в быстро прибывающей воде и не видеть выхода. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять там рядом с незнакомцем, который откуда-то прекрасно знает Ротгера и без спроса защёлкивает на его запястье снятый со своей руки странного вида браслет со множеством циферблатов, похожий на те, что Вальдес видел на остальных участниках экспедиции, но немного шире и другого цвета — бронзового. Нет ничего забавного в том, как этот незнакомец смотрит на него взрослым серьёзным взглядом и несколько раз открывает рот, собираясь что-то сказать, но замолкает и отводит глаза. Нет ничего забавного в том, что теперь взгляд незнакомца, обращённый куда-то мимо Вальдеса — откровенно разочарованный, а Вальдес не знает, почему, и даже не знает, зачем ему так хочется знать причину. В этом нет совершенно ничего забавного, потому что даже если их сейчас найдут, завал не успеют разобрать, и они вот-вот умрут, захлебнувшись холодными водами Сены. Ротгер понимает, что всё это абсолютно не смешно, и поэтому смеётся, по-настоящему, искренне — назло обстоятельствам. Это совсем не похоже на дёрганый истерический смех, после которого люди, как правило, принимаются рыдать, и быть может, именно поэтому незнакомец поднимает глаза и неожиданно тепло улыбается — и в этот раз фальши в его улыбке нет. Он держит Вальдеса за запястье и говорит очередную бессмыслицу:

— Ты был прав. Это действительно было весело.

И прежде, чем Ротгер успевает сказать хоть слово, нажимает что-то на браслете.

Слышится громкий всплеск, Вальдеса окатывает водой и будто прошибает насквозь разрядом электричества. А в следующее мгновение он, мокрый, грязный и местами окровавленный, уже стоит посреди оживлённой улицы какого-то незнакомого мегаполиса. На узком электрическом циферблате браслета мигают цифры: 5045.07.29. 13:45

Кто мы? Незнакомцы из разных миров...

Flёur, "Русская рулетка"

— Церера*, как и всякий астероид, не имеет своей собственной атмосферы. Атмосферный купол был создан искусственно с целью поселения здесь колонии в 4782 году. В 4962 году, 86 лет назад, Церера подала сигнал о бедствии, который тут же прервался, а прибывший спустя какое-то время патруль обнаружил разрушенную колонию и мёртвых жителей. Дело так и не было раскрыто…

Вальдес слушает объяснения инструктора вполуха, нетерпеливо оглядываясь по сторонам и переминаясь с ноги на ногу. Он прикидывался паинькой (несколько драк и пара десятков хулиганских выходок не в счёт — надо же было хоть куда-то расходовать неуёмную энергию) слишком долго, и теперь, дорвавшись наконец до почти настоящей экспедиции, жаждет получить как можно больше настоящих впечатлений. К сожалению, настоящие впечатления в понимании Вальдеса почти всегда связаны с высокой степенью риска для жизни, а экспедиция — всего лишь академическая практика, первая для студентов третьего курса Южного Исторического Института Федерации. Перемещения во времени им пока недоступны, и не будут доступны большинству из них даже по окончании института: археологи Времени — своеобразная элита в научном мире, и после третьего курса лишь несколько лучших студентов смогут продолжить обучение именно в этом направлении. Вальдес собирается быть в их числе, иначе учёба в скучном научном институте для него не имеет никакого смысла — а ему пришлось многое сделать, чтобы оказаться здесь, с тех пор, как он, грязный, изрядно потрёпанный и совершенно ничего не понимающий, внезапно оказался в 5045 году с чужим манипулятором на руке…

* * *

Оказалось, что нужно всего каких-то три с лишним года, чтобы, прибыв из двадцать второго века в пятьдесят первый, начать чувствовать себя там как дома. Один удачно подслушанный разговор о вирусе, сожравшем половину планетарной информационной базы биометрических данных, два столь же удачно встреченных беженца с пережившей падение метеорита колонии, умелое применение врождённого умения убедительно лгать, месяц в реабилитационном центре для людей с посттравматической амнезией, социальная программа адаптации… И вот, Ротгер Вальдес (даже исхитрившийся сохранить собственное имя, рискнув притвориться, что только его и помнит из своей биографии) — полноправный гражданин Свободной Федерации Землян, совершенно нового мира, оплаченного для него незнакомым человеком, погребённым под землёй и водой несколько тысяч лет — и всего каких-то три с лишним года — назад. Незнакомого человека звали Олаф Кальдмеер — по крайней мере, именно это имя было выгравировано на манипуляторе временной воронки. Манипулятором, как оказалось, назывался тот браслет, столь бесцеремонно перетащивший Ротгера в чужое время, а личные именные манипуляторы, как утверждал инфранет — межпланетарный аналог интернета, — Федерация кому попало не выдавала. Во времени могли перемещаться только специальные так называемые “археологические” экспедиции, причём исключительно в научно-исследовательских целях, для чего членам экспедиции на время выдавались манипуляторы. Получить такой в личное пользование можно было только вместе с определённой учёной степенью, а значит, найти хозяина необычного “браслета” не должно было составить труда — но об Олафе Кальдмеере не было никакой информации в инфранете, а в столичном историческом институте ни о нём, ни о его экспедиционной группе никогда не слышали. Манипулятор Вальдес, конечно же, никому показывать не стал и на всякий случай носил с собой в нагрудном кармане — благо в сложенном виде браслет становился почти совсем плоским.

Поступить в Южный Исторический Институт Федерации — задача нелёгкая даже для человека, который получал среднее образование в пятьдесят первом веке, а уж про век двадцать второй говорить и вовсе не приходилось. Однако Вальдес, сообразив, что единственный его шанс научиться пользоваться свалившимся на голову нелегальным способом путешествовать во времени — именно этот институт, сдаваться так просто не собирался. К счастью, программа реабилитации включала в себя ускоренное обучение по основным базовым дисциплинам, а вот остальному пришлось выучиваться самостоятельно, используя виртуальные курсы. Даже с пониманием местного наречия проблем у него не возникло — та странная смесь из нескольких языков, которую он услышал в катакомбах, оказалась стандартным наречием Федерации, привыкнуть к которому не составило особого труда. Но даже спустя год интенсивной самоподготовки Ротгер, конечно же, никуда не смог бы поступить, если бы сдавал экзамены честно. Все экзаменационные классы были оборудованы андроидами-поисковиками, призванными отслеживать и выводить из строя самые новейшие технологические устройства, используемые абитуриентами для списывания: от обычных телефонов до навороченных линз с микромониторами и выходом в инфранет. Во время сдачи вступительного экзамена Вальдес мог бы наблюдать десятки молодых людей, с позором изгнанных из аудитории чрезмерно умной техникой — мог бы, но не наблюдал, так как был слишком занят, списывая… с банальной бумажной шпаргалки, на обнаружение которой андроиды попросту не были запрограммированы, видимо, ввиду чрезмерной очевидности. Около килограмма макулатуры, запрятанной под одеждой, обаятельная улыбка в сторону экзаменатора и превосходящая всякие разумные пределы наглость — и вот Вальдес уже студент одного из самых престижных вузов Федерации. Дело оставалось за малым — попасть на специальный курс временной археологии, и Ротгер устремился к новой цели со всем своим привычным упорством…

* * *

Инструктор занудно вещает о правилах техники безопасности, а Вальдес незаметно перемещается к выходу из бывшего здания администрации. Настоящим археологическим исследованием здесь и не пахнет — после смерти нескольких десятков тысяч поселенцев никто не согласился вновь поселиться на Церере, и пустующий астероид, пару лет назад официально объявленный безопасным, просто используется как тренировочная зона. Никто не ожидает, что студенты действительно найдут что-то интересное или полезное, а Ротгер с таким положением вещей категорически не согласен.

Уже почти у самого выхода он наталкивается на одногруппника — Филипп Аларкон, сложив руки на груди, смотрит на инструктора довольно скептически. Впрочем, так же скептически он смотрит и на Вальдеса, который в ответ картинно разводит руками и шёпотом сообщает: “Ты как хочешь, а лично я собираюсь как следует развлечься”, прежде чем быстро выскользнуть на улицу. Аларкон цедит сквозь зубы: “Кто бы сомневался” — и зачем-то становится перед дверью так, чтобы побег Вальдеса остался незамеченным.

Они не единственная учебная экспедиция здесь, но остальные, соблюдая правила, находятся достаточно далеко, чтобы колония и впрямь казалась совершенно безлюдной. Ноги сами несут Ротгера по пустым улицам мимо разваливающихся зданий. Некоторые из них буквально всем своим видом напрашиваются на то, чтобы в них залезли, но Вальдес быстро проносится мимо, почти наугад сворачивая по улицам — всё нарастающий азарт подсказывает ему, что именно там можно найти самое интересное. Он идёт довольно долго и не знает точно, куда именно, но понимает, что не ошибся с выбором пути, когда оказывается на небольшом пустыре рядом с руинами какого-то крупного здания, а перед ним прямо из воздуха появляются человеческие фигуры. Сердце вдруг пронзает слабая вспышка боли.

Вальдес никогда не был обременён излишней сентиментальностью, поэтому довольно быстро соображает, что источником боли является внезапно заискривший браслет-манипулятор в нагрудном кармане, и быстро перекладывает его в поясную сумку для инструментов. Люди материализуются окончательно, но Ротгера, который оказался у них за спиной, пока не замечают — похоже, у них есть более насущная проблема:

— Что за чёрт, мы должны были приземлиться на восемьдесят лет раньше! — молодой светловолосый парень трясёт рукой с манипулятором так яростно, словно оттуда должны немедленно посыпаться ответы на все вопросы.

— Я настраивал приборы очень точно, что-то создаёт искажения, — мужчина в очках — тот самый, который в катакомбах не собирался приглядывать за Вальдесом — быстро распаковывает какое-то оборудование.

— Что-то… или кто-то, — обвиняющий голос звучит знакомо, и, когда говорящий, первым заметив присутствие рядом ещё одного человека, оборачивается, Вальдес без труда узнаёт в нём Руперта, встреченного в катакомбах под Парижем. Сейчас он кажется немного моложе, но на Ротгера смотрит всё так же подозрительно. Впрочем, самого Ротгера эти взгляды не особо беспокоят — вслед за Рупертом на него оборачивается ещё кое-кто. При свете дня в волосах у кое-кого видна седина (что, на вкус Вальдеса, смотрится куда лучше, чем потёки крови), а шрам на лице кажется куда отчётливей, но в целом профессор выглядит гораздо более живым, чем полагается выглядеть человеку, захлебнувшемуся под водой в подземелье. Вальдеса это не удивляет — он чувствует даже сквозь жёсткую ткань сумки, как продолжает искрить манипулятор, видит точно такой же — тот же самый, на самом деле — на руке у кажущегося теперь таким знакомым незнакомца и думает, что нелегко, должно быть, сохранять такое ледяное спокойствие, когда твою руку бьёт током.

— Профессор Олаф, какая неожиданная встреча, — Вальдес широко улыбается, и профессор легко улыбается в ответ — значит, имя на манипуляторе всё-таки принадлежит ему. Получилось бы несколько неловко, окажись это не так.

Руперт и присоединившийся к нему светловолосый парень выглядят так, словно не могут решить: задохнуться им от негодования или накинуться с кулаками на нахала, столь фамильярно обращающегося к их глубокоуважаемому профессору. Тот факт, что сам профессор, похоже, ничего не имеет против, лишь подливает масла в огонь.

— Я бы не назвал её неожиданной — ты всегда появляешься в тот момент, когда происходит что-то странное, — Кальдмеер совершенно невозмутимо кивает Ротгеру и направляется к мужчине, занятому аппаратурой. Вальдес решает воспринимать это как официальное приглашение присоединиться — хотя, учитывая то, какое любопытство в нём вызывает этот человек из будущего — из его личного будущего, — Ротгер воспринял бы как приглашение даже фразу: “Убирайся вон”.

В голове вертится множество вопросов, и первый из них: “откуда ты меня знаешь?” Но Вальдес, зная, что сам на аналогичный вопрос отвечать не станет — рассказ вроде “мы встретились в двадцать втором веке, когда нас завалило в древних катакомбах, и вы, кстати, там и остались” не кажется особо вдохновляющим, — спрашивает совсем другое:

— Так из какого времени вы прибыли?

— А ты? — конечно, Кальдмеер на такую очевидную уловку не попадается.

— Я первый спросил, — рядом уже раздаются недоумённые перешёптывания: не похоже, чтобы кто-то, кроме Руппи, Олафа и очкарика, слишком занятого своими приборами, чтобы обращать внимание на что-то ещё, был знаком с Вальдесом раньше.

— Твои глаза... — внезапно прищуривается Олаф, напряжённо вглядываясь в лицо Вальдеса, словно выискивает там признаки опасной болезни и не может найти.

— А что с ними не так? — театрально изумляется Ротгер. Если бы у него с собой было зеркало, он бы сейчас принялся картинно рассматривать себя в нём, но зеркала нет, поэтому приходится ограничиться разведёнными в стороны руками и удивлённым морганием.

— С ними всё нормально, — задумчиво проговаривает Олаф, — как раз это и странно...

— Профессор, вы должны на это взглянуть! — мужчина в очках подскакивает над оборудованием и выглядит крайне взбудораженным. На панели управления мигают красным сразу несколько индикаторов, и вряд ли это означает что-то хорошее.

— Профессор, дата! — почти одновременно с очкариком выкрикивает Руперт, и парень рядом с ним взбудоражено машет руками и путается в словах, пытаясь что-то объяснить.

— Руппи, спокойно. Зепп, давай помедленней. — Кальдмеер резко разворачивается к говорящим, но голос остаётся всё таким же невозмутимым.

— Как раз в этом году планету объявили опасной и закрыли к ней доступ, пока "охотники" не...

— Достаточно, Йозев, я понял! — резко прерывает Олаф, покосившись на превратившегося в слух Ротгера, и Зепп послушно замолкает. — Адольф, что у тебя?

Вокруг приборов уже взволнованно суетится почти вся группа, а очкарик деловито докладывает:

— Возмущения временной воронки, где-то совсем рядом, странно, что их не видно. Проходят волнами, промежутки всё короче.

— Похоже, мы нашли источник искажения, которым нас сюда затянуло. — Профессор задумчиво потирает шрам. — Сколько времени осталось до полной перезарядки манипуляторов?

— Минут двадцать, — немедленно рапортует кто-то, склонившийся над приборами, — но мы не сможем переместиться отсюда, надо отойти от искажения, иначе нас затянет.

Кальдмеер кивает и тут же принимается раздавать указания:

— Сворачивайте оборудование, отходим к центру поселения, по дороге всем настроить манипуляторы на обратное перемещение, время от начала экспедиции отсчитать в соответствии с прошедшим. В случае, если вы не успеете сменить настройки, используйте кнопку аварийного перемещения. Функцию возврата в последнюю точку использовать только в крайнем случае, всем ясно?

Все утвердительно бормочут, что яснее и быть не может — инструкции по использованию манипулятора временной воронки исправно повторяются перед каждой экспедицией, и даже новички Руппи и Зепп успели выучить её наизусть.

— Мы что, просто так уйдём? Это же шанс исследовать... И к тому же, по историческим данным… — начинает Руппи, но суровый взгляд профессора не оставляет никаких шансов.

— Даже если бы мы были в силах что-то сделать, мы не имеем права вмешиваться и менять события прошлого. Кстати, о несанкционированных вмешательствах. Вальдес... — Олаф оборачивается, но Ротгера нигде не видно.

— А он уже куда-то смылся, — неопределённо машет рукой в сторону руин Зепп.

— Это ж Бешеный, — фыркает Руперт, соображая, что прямо сейчас их отсюда гнать уже не будут, а значит, всё-таки есть шанс увидеть самое интересное.

— Пока ещё нет… — загадочно отвечает профессор, направляясь к разрушенному зданию. В самом деле, если результат воздействия искажения должен быть видимым, единственное место поблизости, где он может быть скрыт от глаз — это обширные руины. На ходу Олаф оборачивается: — Всем отходить к центру, Шнееталь, проследи. Я вас догоню.

Зепп и Руппи переглядываются за спиной профессора и следуют было за ним, но резкий окрик за спиной заставляет их замереть на месте и сделать вид, будто они очень заняты перенастройкой манипуляторов. Это, в конце концов, действительно требует приличного количества времени.

* * *

Развалины здания грязные, пыльные и труднопроходимые — как и положено любым уважающим себя развалинам. Зато в пыли остались чёткие следы прошедшего здесь до этого Вальдеса, так что найти его не должно составить труда. Перелезая через третью по счёту бетонную плиту, Кальдмеер слышит вдалеке тяжёлый топот, а в следующее мгновение чьи-то сильные руки сдёргивают его с места и вжимают в стену. Мимо проносится что-то огромное и явно тяжёлое, но Олаф, вывернувшись из кольца рук, успевает увидеть только длинный шипастый хвост, исчезающий за обломком стены.

— Это что… динозавр?

— О да! — Вальдес радостно подпрыгивает на месте и тащит Олафа вслед за огромной тварью, словно ребёнок на экскурсии в зоопарке.

Они возвращаются обратно на улицу, и перед ними предстаёт весьма впечатляющая картина: огромная рептилия, напоминающая крокодила, только с более длинными и резвыми ногами и размером со слона, старательно внюхивается в землю в том месте, где ещё десять минут назад расположилась команда Кальдмеера. К счастью, те действительно послушно убрались с пустыря. К несчастью, на пустыре всё ещё находится Вальдес — и хотя Олаф не уверен, что этот факт сулит несчастье именно Вальдесу, а не рептилии, он не горит особенным желанием это проверять. Внезапно тварь почти поднимается на дыбы, громко топает и принимается кружить на месте. Будь она собакой, Кальдмеер с уверенностью сказал бы, что она ловит свой хвост, но предположить подобное в отношении здоровенной рептилии было довольно странно.

— Я никогда не видел динозавров, — небрежно замечает Ротгер, — но всегда был глубоко убеждён, что они должны вести себя... Как-то по-другому.

— Я видел. Действительно, по-другому, — ровным голосом сообщает Олаф. — Эта тварь принадлежит другому месту и времени, она, очевидно, проскочила сюда из временного разрыва, созданного искажением.

— Вот куда делись люди в колонии… — Вальдес задумчиво смотрит на рептилию, прикидывая, как скоро она выделит их с профессором запах и сообразит, что они совсем рядом. Рептилия кажется несколько туповатой и неуклюжей. — Разрыв открылся и выпустил каких-то тварей, они сожрали жителей и ушли обратно…

— Вальдес… — предупреждающе начинает Кальдмеер, но его, похоже, не собираются слушать.

— Вы же пришли из будущего, вы должны были знать, что разрыв откроется снова.

— Разрывы всегда периодически открываются в местах, где существуют искажения, и когда разрыв закрыт, отследить само искажение времени почти невозможно. Мы попали в это время случайно, когда оно активизировалось. Это тренировочная экспедиция для нескольких новичков, по плану мы должны были оказаться здесь спустя четыре года после трагедии, когда расследование уже прекратили, а планета была закрыта, — Олаф объясняет это терпеливо, как ребёнку, но Вальдес, даже будучи ещё таким молодым — сколько ему сейчас? двадцать? — слишком проницательно смотрит в глаза и слишком легко отгадывает недосказанное.

— А почему вы не могли просто прилететь на планету в своём времени? Кажется, её открыли именно для этих целей. — Ротгер опасно щурит глаза и становится похож на хищника, учуявшего добычу. — Ваш Зепп что-то не успел договорить, когда вы его остановили. Что-то о закрытия планеты. Итак, искажение снова активно, из разрыва снова полезут твари, возможно, с тем же результатом, и планету снова закроют. Сегодня.

Вальдес не произносит “вы всё знали и ничего не собирались сделать”, и эти слова буквально повисают в воздухе между ними.

— Есть законы, которые не может нарушить ни один из путешествующих во времени. — Олаф резко выпрямляет спину и отстраняется. Ему не впервой спорить на эту тему, хотя Ротгер впервые смотрит на него при этом столь враждебно. — Простые и очевидные вещи: нельзя путешествовать в будущее, нельзя встречаться с самим собой, нельзя вмешиваться в чужое время и изменять его. Что бы здесь сейчас ни произошло, для нашей команды это — прошлое, и мы не имеем права в него вмешиваться.

Вальдес чувствует закипающую внутри ярость и сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь: кажется ужасно несправедливым, что именно этот человек-загадка, чуть ли не с первой встречи завоевавший его симпатию, теперь вызывает такую злость.

— В самом деле? Вы никогда, ни разу в жизни, не вмешивались в чьё-то время и не меняли его ход, потому что это противоречит вашим принципам? — что-то цепляет Ротгера в сказанных профессором отстранённым тоном словах, что-то не сходится, и он вот-вот упустит, что именно.

— Это противоречит законам Времени, а они и без моего участия нарушаются слишком часто, — ответ Кальдмеера такой же холодный, как и его взгляд, но Вальдес вдруг отчётливо вспоминает: темнота катакомб, холодная вода и тёплая улыбка. Сколько этих законов Олаф нарушил, чтобы вытащить из каменной ловушки Ротгера?

— Вам стоило бы неукоснительно следовать этим принципам, если вы хотите прожить долгую жизнь, — усмехается Вальдес после минутного раздумья и резкими шагами устремляется вперёд. Увлечённые спором, они не заметили, что тварь успела неторопливо пересечь пустырь и почти скрылась за поворотом.

— Куда ты собрался?

— Должен быть способ убрать искажение, пока из разрыва не вылез кто-нибудь ещё.

— В твоём времени этого способа пока ещё не существует. Мне жаль. Даже в моём времени научились закрывать лишь сами разрывы, но не искажения.

Ротгер останавливается и некоторое время задумчиво смотрит прямо перед собой.

— В отчётах сказано, что патруль прибыл на астероид спустя час после вызова и никого не нашёл — только трупы. Твари ушли в разрыв, и он закрылся.

— Из этого вовсе не следует, что разрыв закрылся именно потому, что они ушли обратно, — качает головой Кальдмеер.

— Мы ведь не узнаем, пока не проверим, — фыркает в ответ Ротгер и кивает на руку профессора: — Ваше устройство перезарядилось. Я собираюсь загнать зверюшку обратно в нору и как следует повеселиться, а вам, по всей видимости, пора.

Особого опыта в общении с инопланетными динозаврами у Вальдеса нет, поэтому он избирает наиболее простой и банальный способ привлечения внимания — подбирает с земли булыжник и швыряет в “зверюшку”. В этот же момент раздаётся оглушительный вой сирены, так что в первое мгновение кажется, что звук издаёт рептилия.

— На базе засекли искажение. Теперь астероид закроют, начинается эвакуация, ты должен вернуться.

Приходится напрягать голос, чтобы перекричать сирену, но Вальдес не слушает, он смотрит на “динозавра”: здоровенная неповоротливая животина, сжавшись в комок и обернув себя хвостом, пытается закрыть голову передними лапами, и выглядит это донельзя нелепо.

— Профессор Олаф, — почти торжественно заявляет Ротгер, — если отбросить в сторону размеры, кого вам напоминает этот милый зверёк?

Однако Кальдмеер уже и без подсказки сообразил, почему поведение рептилии казалось таким нелепым:

— Это детёныш. Он вышел из разрыва, испугался тесного пространства, выбежал на улицу, а теперь его пугает громкий звук.

— И не сочтите меня трусом, но я не горю желанием знакомиться с его мамочкой, — Ротгер пытается представить, каких размеров должна быть взрослая особь этого вида, но воображение ему внезапно отказывает.

Загнать куда-то взрослого хищного динозавра и загнать туда же напуганного детёныша — две абсолютно разные вещи, и задача внезапно кажется вполне выполнимой, особенно если взяться за дело вдвоём. Вальдес предпочитает никак не комментировать тот факт, что Олаф никуда не уходит. Сирена смолкает, и рептилия осторожно поднимает голову — Ротгер считает это удачным моментом, чтобы выскочить прямо перед ней и начать размахивать руками. Воспользовавшись этим, Кальдмеер забегает за спину животному и включает портативную сирену, которую он, как руководитель экспедиции, обязан носить при себе. Она далеко не такая громкая, как стационарная, но звука достаточно, чтобы рептилия вздрогнула и шарахнулась подальше от звука — и поближе к мельтешащему перед глазами Вальдесу. Таким образом, убегая от звука и инстинктивно догоняя движущийся объект, животное забегает обратно в здание. Похоже, если поначалу теснота его пугала, то теперь позволяет почувствовать себя в безопасности, так что Вальдес идёт по следам вглубь развалин, ощущая уже себя загоняемым животным: зрачки рептилии светятся в полумраке, а шаги становятся почти крадущимися, когда она медленно наступает. Ротгер осторожно пятится назад, не опуская взгляда, пока не выходит в широкий коридор, откуда впервые и вылез динозавр — тогда он резко разворачивается и бежит изо всех сил, а позади снова включается сирена, и тут же раздаётся топот мощных ног.

Разрыв Вальдес разглядеть не успевает, он резко сворачивает и прижимается к стене — вовремя, потому что рептилия его почти догнала. Она, в отличие от Ротгера, затормозить не успевает и по инерции влетает прямо в дыру, просто исчезая.

Тяжело дыша, Вальдес медленно подходит и наконец видит его. Разрыв выглядит, как рваная дыра прямо в воздухе, сквозь которую видно какие-то завихрения, и звёзды, и несколько солнц, и вместе с тем — сотни тысяч живых существ, многие из которых не похожи на людей настолько, насколько это вообще возможно. И они все говорят одновременно, и солнца слепят, а звёзды поют, и притягивают взгляд, и Вальдес тянется вслед за ними, но его так резко оттаскивают назад, что он падает. Звёзды закрываются пеленой, мелодию уже почти не слышно, и Ротгер вырывается, чтобы встать и шагнуть к ним, но его держат крепко, а чей-то голос настойчиво говорит — кажется, уже не в первый раз:

— Ротгер, остановись, тебе нельзя туда даже смотреть. Разрыв закрывается.

Звёзды исчезают окончательно, а Вальдес медленно оборачивается — и в его глазах пляшут сумасшедшие синие огоньки. Олаф медленно выдыхает и отпускает его. Говорят, люди сходят с ума, если смотрят вглубь временного разрыва. Что происходит с изначально ненормальными людьми, миру предстоит узнать на примере Ротгера Вальдеса.

* * *

Ротгер с интересом смотрит на то, как Кальдмеер поворачивает шестерёнки, нажимает кнопки и подкручивает стрелки на манипуляторе — настройка выглядит ещё сложнее, чем он ожидал.

— Почему рядом с тобой мой манипулятор всегда бьёт меня током? — не поднимая глаз интересуется Олаф.

— О, если расскажу, вам будет неинтересно — спойлеры всегда портят впечатление, — Вальдесу очень многое хочется сказать, на самом деле. К примеру, чтобы Кальдмеер держался подальше от подземелий. Или подальше от Ротгера. Ему ещё не читали длинных заунывных лекций о важности соблюдения законов Времени, но он и без этого уже понимает, что нарушение некоторых из них чревато слишком большими последствиями, чтобы от них можно было легко отмахнуться — искрящий где-то в сумке манипулятор является слишком хорошим напоминанием. Поэтому он улыбается и молчит.

— Увидимся, — кивает Олаф на прощание.

— Буду ждать, профессор, — Вальдес произносит это уже в пустоту — манипулятор срабатывает быстро.

*Церера — карликовая планета в поясе астероидов Солнечной Системы, один из потенциально возможных проектов колонизации космоса.

Я всегда ищу твой силуэт:

Yamazaki Masayori, “One more time, One more chance”

Это происходит на последнем курсе, прямо перед выпускными экзаменами: Вальдес подходит к деканату, чтобы обсудить какой-то насущный вопрос с главой кафедры, но тот уже занят разговором на повышенных тонах с высоким широкоплечим мужчиной. Лица мужчины Ротгер не видит, только весьма внушительную спину и длинные чёрные волосы, забранные в хвост.

— Я вам ещё раз повторяю: вы не можете просто так нарушать основные законы и вмешиваться в события чужого времени! Что бы там ни происходило, вас это не касается! — декан уже почти кричит, его большие круглые очки слетели на самый кончик носа и смешно подрагивают при каждом слове.

— К временным разрывам нельзя применять обычные правила! — незнакомец говорит резко и жёстко, Вальдесу кажется, что он вот-вот возьмёт декана за грудки и примется трясти его. — Разрыв во времени — уже само по себе вмешательство в чужое время, это он является нарушением законов, разве не наш долг в таком случае это нарушение устранить?

— А вот это уже интересно, — тянет себе под нос Ротгер и решает дождаться окончания беседы уже не для того, чтобы поговорить с деканом, а чтобы пойти вслед за незнакомцем, столь откровенно и экспрессивно озвучившим его собственные мысли.

Так Вальдес знакомится с Рамоном Альмейдой и оказывается в его компании своеобразных “бунтовщиков”, считающих, что для некоторых чрезвычайных ситуаций политика невмешательства должна быть отменена. Позже он узнаёт — от Аларкона, который довольно быстро к ним присоединяется, — что Альмейдой движут личные мотивы: какой-то его друг упал в разрыв несколько лет назад. По университету ходят слухи, что друг туда не упал, а прыгнул вполне самостоятельно, но все очевидцы упорно отказываются это подтвердить или опровергнуть. Хотя тот факт, что эти очевидцы теперь все поголовно составляют костяк группы настроенных на радикальные изменения людей, говорит о многом.

* * *

Здание института построено с претензией на старинный архитектурный стиль — или на то, что архитектор воображал себе старинным стилем, — поэтому размеры актового зала действительно впечатляют, как и находящийся почти под самым потолком и опоясывающий весь зал по периметру широкий балкон со множеством колонн, а также высокие витражные окна с длинными тяжёлыми портьерами. В данном случае колонны и портьеры особенно интересуют Вальдеса, так как позволяют ему остаться незамеченным на последнем, решающем заседании учёного совета. Совет должен принять решение относительно прошения молодого магистра временной археологии Рамона Альмейды о создании спецподразделения путешествий во времени, призванного выявлять и устранять временные аномалии. Вальдес, как вчерашний выпускник, на слушание, конечно, приглашён не был, что не мешает ему без зазрений совести подслушивать, прячась за колонной. Слушание длится третий час, учёные с разных континентов Земли, а также спутников и колоний Федерации произносят множество заумных запутанных слов, вся суть которых сводится к тому, что Альмейда вроде как бы и прав, но с другой стороны — вроде бы и не прав совершенно. Альмейда оспаривает все претензии в свойственной ему агрессивной манере, но всё тем же научным языком. Вальдес отчаянно зевает и думает, что с него хватит этого занудства. Он бредёт вдоль длинного балкона, практически закрыв глаза, пока уже знакомое болезненное покалывание в нагрудном кармане не прерывает сонливое состояние. Ротгер вскидывает голову и ухмыляется, внимательно вглядываясь в колонны, пока не замечает выглядывающую из-за одной из них ногу. Вальдес бесшумно подкрадывается сзади и борется с детским желанием закрыть увлечённому очередной занудной речью Олафу глаза, а тот, не оборачиваясь, произносит:

— Не ожидал встретить тебя в такой… спокойной обстановке.

Ротгер чуть обижено фыркает: он совсем забыл, что манипулятор Кальдмеера тоже начинает искрить при приближении своего несанкционированного двойника, поэтому остаться незамеченным было изначально невозможно.

— Должен заметить, профессор, вы и сейчас меня не видите.

Олаф послушно оборачивается. Вальдес смеётся — просто так, без причины, и в его глазах пляшут синие искорки, из-за которых Аларкон, проходивший вместе с ним все институтские практики, и Хулио Салина, присутствовавший там в качестве старшего научного сотрудника, уже успели прозвать его Бешеным. Хотя Ротгер и допускает небольшую вероятность, что свою роль в появлении прозвища сыграло и то, что за какие-то три перемещения в разные временные отрезки он ухитрился поучаствовать в гладиаторских боях в древнем Риме, полетать на истребителе времён Третьей Мировой и влезть в вольер к разъярённым полутигрицам-полумедведицам на одной из звёзд Ориона, мотивировав это тем, что все они самки, а к женщинам он всегда найдёт подход. Конечно, ему приходится писать длинные объяснительные после каждой такой выходки, и во всех подробностях объяснять, почему его действия нельзя расценивать как недопустимое вмешательство, и доказывать, что не успел ни на что повлиять и изменить ход истории. Декан, на чей стол ложатся эти опусы, считает их чем-то средним между мемуарами сумасшедшего и фантастическим романом, но Вальдесу неизменно всё сходит с рук — как утверждает он сам, исключительно благодаря обаятельной улыбке.

— Итак, профессор Олаф, что это вы здесь делаете без археологической группы? Используете доверенный вам высоким учёным советом личный именной манипулятор, чтобы подглядывать? — Вальдес округляет глаза в притворном ужасе.

— Мне всегда было любопытно узнать, какими доводами господин Альмейда убедил учёный совет в необходимости создания подобного подразделения, — страшное дело, Кальдмеер выглядит так, словно ему в самом деле интересно, и это внушает Ротгеру почти священный ужас.

— То есть всё-таки подглядываете, — переводит Вальдес.

— А откуда ты знаешь, что у меня личный именной манипулятор? — Олаф смотрит пристально, как на допросе.

— А разве не у всех профессоров такие? — Ротгер невинно хлопает глазами, но на Кальдмеера это не действует.

— Не у всех, но ты ведь и так в курсе.

Вальдес в курсе. Ещё он в курсе, что если слушание закончится в пользу Альмейды, у того тоже такой будет, хотя он пока и не профессор. А у самого Вальдеса личного манипулятора, вероятно, не будет никогда — никто в здравом уме ему такую игрушку не доверит, учитывая, как стремительно разрастается объяснительными его личное дело. Он бы сам себе не доверил. В его кармане лежит никем не зарегистрированный личный манипулятор, но Ротгер не собирается его использовать... Пока.

— Раз уж самое интересное мы оба уже услышали, как насчёт выпить кофе перед тем, как вы отправитесь обратно в тот год, который вы мне, конечно же, не назовёте, а я, так и быть, проявлю неслыханную для меня деликатность, и не стану расспрашивать? — ответа Вальдес не дожидается, просто тащит за собой не особо сопротивляющегося профессора к выходу.

— Ну, я, допустим, самые интересные дебаты уже услышал, а ты разве не собирался узнать, чем всё закончится? — улыбается Олаф, выходя на улицу.

Ротгер ухмыляется, и бешеные искорки в его глазах отражают заходящее солнце:

— Вам было бы нечего здесь делать, если бы они закончились не в нашу пользу, так что в результате я вполне уверен.

— Забавно, каждый раз, когда я тебя вижу, ты становишься всё моложе, однако остаёшься всё таким же нахалом. Я начинаю подозревать, что ты таким и родился.

— Забавно, каждый раз, когда я вас вижу, вы тоже становитесь моложе, однако всё так же стоически терпите моё нахальство…

Олаф действительно выглядит моложе — сейчас ему можно дать от силы лет сорок, и это рождает в голове Вальдеса мысль, которую он пока не спешит озвучивать. Три встречи — слишком рано, чтобы строить какие-то теории, но уже достаточно много, чтобы заподозрить, что совпадений всё-таки не бывает. Будто прочитав мысли спутника, Кальдмеер внезапно спрашивает:

— Сколько раз ты уже виделся со мной?

— Спойлеры, — Ротгер смеётся, хотя ему не смешно. Вряд ли профессор рассчитывал на честный ответ, но ему в любом случае придётся выяснять всё самостоятельно, как и Вальдесу, потому что изменить историю, сообщив кому-то о событиях, которым ещё только предстоит случиться, слишком легко. А предсказать последствия изменений — слишком трудно, даже Бешеный это понимает. — Но мы уже пришли и можем заняться тем, что будем неловко смотреть друг на друга, пытаясь выбрать нейтральные темы для разговора.

* * *

Они говорят о погоде, о кофе, о достоинствах и недостатках телепатических переводчиков, а затем Вальдес неожиданно для себя спрашивает:

— Почему вы решили стать именно археологом времени?

Олаф некоторое время молча вертит в руках чашку, не торопясь с ответом, и Ротгер продолжает:

— Да ладно, неужели эта информация такая уж секретная? Я ведь не спрашиваю ни дату, ни даже место — сомневаюсь, что случится временной коллапс только от того, что вы расскажете эту историю.

— В самом деле, — отвечает Кальдмеер.

Бешеный мысленно ухмыляется: значит, с причинами, по которым Олаф занялся путешествиями во времени, Вальдес не связан, иначе ему ничего не стали бы рассказывать. Можно сделать вывод, пусть и не однозначный, что в то время они ещё не были знакомы. Это, конечно, не особо значимая информация, но уже что-то: рассказывать о будущем нельзя, но если Ротгер сам догадается, это ведь не считается? Он понимает, что слегка провалился в своих рассуждениях, когда Олаф наклоняется вперёд и, внимательно глядя в глаза, говорит:

— Но в таком случае ты тоже можешь рассказать мне, почему начал путешествовать во времени.

“Потому что кое-кто просто надел мне на руку манипулятор и отправил в будущее, а сам остался там, а моё мнение по этому поводу никто не спрашивал” — с неожиданной злостью думает Вальдес, но вслух говорит:

— Я просто очень жаден до впечатлений.

— Значит, не расскажешь, — Олаф понимает всё слишком правильно, и Вальдес становится серьёзным — на одну минуточку, просто в виде очередного исключения:

— Я не могу.

Кальдмеер только спокойно кивает и внезапно начинает рассказывать. О том, как родители хотели, чтобы сын стал юристом, а ему хотелось изучать и исследовать. О том, что он, в конце концов, сбежал из дома, чтобы поступить в Исторический Институт, и нет, он не скажет, в какой именно. Вальдес смеётся:

— Сам я не раз сбегал из дома в поисках приключений, но мне трудно представить вас, делающим то же самое.

— А как реагировали твои родные?

— О, они привыкли со временем. К тому же, я всегда возвращался… — Ротгер неожиданно замолкает. Он впервые за последние несколько лет задумывается о том, что тётушка и дядюшка Везелли, которые, конечно, были страшными занудами, но всё-таки взяли на воспитание такую ходячую катастрофу, как он, и, кажется, искренне его любили, умерли много веков назад, так и не дождавшись очередного возвращения блудного воспитанника.

— Мой отец меня так и не простил. Но с матерью мне удалось помириться спустя несколько лет, — будто прочитав его мысли, замечает Кальдмеер.

Вальдес довольно резко вскидывает голову — он вовсе не нуждается в душеспасительных лекциях о том, что родных надо беречь. Но профессор больше ничего не говорит, или просто не успевает сказать, потому что в этот момент во всём районе гаснет свет. Люди в панике вскакивают со своих мест, а глаза Вальдеса загораются в предчувствии приключений. Он об этом не знает, но загораются они в буквальном смысле: в темноте пляшущие синие искры в зрачках видно совершенно отчётливо. С учётом бесперебойной системы энергоснабжения и нескольких автономных аварийных генераторов отключение электричества — событие почти невероятное, и это не сулит ничего хорошего. Что в переводе на язык Ротгера Вальдеса означает: “пришло время повеселиться”, и Вальдес уже даже обирается озвучить это предложение, когда Олаф отстранённым тоном заявляет:

— Пожалуй, мне лучше уйти, пока не случилось чего-нибудь посерьёзней.

Бешеный продолжает без умолку болтать, высказывая различные аргументы в пользу приключений, пока на светящихся циферблатах сменяются один за другим обозначения. Ротгер старается их не запоминать.

— Вы жалели когда-нибудь? — неожиданно даже для себя спрашивает он, когда Кальдмеер уже готов нажать на кнопку отправления.

— О том, что сбежал из дома? — правильно понимает тот. — Нет. Никогда.

Он исчезает, не прощаясь. Электричество снова включается спустя полчаса.

* * *

Дома — на самом деле, в общежитии, потому что своего дома у него нет — Вальдес подходит к зеркалу и долго разглядывает своё лицо. Ему уже двадцать четыре, но если выспаться, побриться и напустить на себя легкомысленный вид — ну, в общем, свой обычный вид, — то можно сойти и за двадцатилетнего. Он достаёт из кармана чужой манипулятор, и пальцы сами ложатся на основные кнопки управления, слегка поглаживают циферблаты, а затем натыкаются на гравировку. “Олаф Кальдмеер” — и больше ничего, даже даты нет. С силой сжав ни в чём не повинный прибор в руке, Ротгер выдыхает и кладёт его обратно в карман.

* * *

Он приходит к Альмейде примерно через неделю. Тот слушает его долго и внимательно, ни разу не перебив, и лишь по окончании рассказа принимается орать. Орёт он со вкусом, используя такие лексические конструкции, о существовании которых Ротгер, успевший посетить уже немало злачных мест, причём на разных планетах, раньше и не подозревал, поэтому получает даже некоторое удовольствие, слушая потоки грязной ругани от новоиспечённого начальства. Наконец, выдохшись, Рамон садится в кресло и устало говорит:

— Я что-нибудь придумаю.

А спустя месяц Вальдес стоит на пороге дома четы Вейзелей, подбирая слова. Он установил время через два года после своего исчезновения, придумал целую историю о том, как теперь живёт и учится в США, и как сильно ему жаль, что он так безответственно поступил — последнее, впрочем, почти правда. Он даже собирается пообещать навещать родственников время от времени — Рамон подошёл к вопросу ответственно, хотя объяснить невозможность отвечать на телефонные звонки будет трудновато. Резко выдохнув, Ротгер наконец стучит в дверь. Кажется, ему впервые в жизни немного страшно.

Предпочитаю невозможность предугадать,

Animal ДжаZ, “Двое”

Никто из тех, кому довелось работать с Вальдесом в одной команде, не может решить, является ли Бешеный проклятьем, ниспосланным им за какие-то ужасные грехи, или, напротив, невероятным везением. С одной стороны, когда Отдел Устранения Временных и Пространственных Аномалий, как себя назвали они сами — или “охотники за привидениями”, как ехидно прозвали их археологи, не разделяющие радикальных взглядов Альмейды, — испытывает первый прототип прибора, долженствующего выявлять временные искажения и закрывать разрывы, именно Вальдес без раздумий сигает с этим прибором чуть ли не в сам разрыв, когда с объявленного безопасным расстояния тот не срабатывает. Надо сказать, как раз вовремя: страдающее абсолютной нестабильностью искажение уже грозило засосать в себя всю команду, прихватив на закуску часть звезды, на которой было обнаружено. С другой стороны — швырять в разрыв дорогостоящий прибор было совсем необязательно, хотя Ротгер и утверждает потом, что с меньшего расстояния мощности бы не хватило. Альмейда исправно делает Вальдесу очень громкие и внушительные выговоры после каждого задания, но из отдела выгонять не собирается — чёртов Бешеный чувствует место появления разрыва точнее, чем техника, хотя никто не понимает, каким образом ему это удаётся. Объяснения самого Вальдеса о том, что “там много звёзд, и они смеются, поют, а иногда — плачут”, никто всерьёз не воспринимает. Потом происходит ставший печально известным инцидент на Сатурне, где из временного разрыва внезапно появляется целый отряд вооружённых альфардианцев* из позапрошлого тысячелетия, и отправленной туда команде приходится отбиваться от них буквально голыми руками. Команда показывает себя как нельзя лучше, но несколько техников получают лёгкие ранения, Антонио Бреве — стрелу в колено, а Аларкон — копьём под рёбра. По завершении — как ни странно, успешном — операции они в один голос клянут Бешеного, который лезет на рожон впереди всех, но не получает ни царапины, а в лазарете в итоге оказывается потому, что на обратном пути ухитряется споткнуться о камень, скатиться в небольшое ущелье и сломать себе ногу. После этого члены ОУВиПА получают беспрецедентное право на ношение и использование оружия во время операций — то, что категорически запрещается всем археологам, и всеми же археологами категорически осуждается.

* * *

— Отдел устранения, Южный Исторический Институт. Вы находитесь в зоне воздействия пространственно-временного искажения и должны немедленно её покинуть. — Хулио Салина, командующий небольшим отрядом, окидывает взглядом группу археологов, пытаясь определить, кто из них главный. К сожалению, отдел устранения попал в руины древнего китайского монастыря позже археологов, так что те успели разбрестись, осматривая местность, что существенно усложняет задачу: помимо поисков возможного разрыва теперь приходится беспокоиться ещё и о том, чтобы туда не угодили учёные, считающие весь их отдел кучкой наглецов, попирающих все основы путешествий во времени. Среди первых из попавшихся им людей руководителя экспедиции, похоже, нет: все они слишком молоды для этой роли, а один, темноволосый паренёк, смотрящий с явным вызовом во взгляде, судя по всему, вообще ещё стажёр.

— Брось, Хулио, чем они тебе мешают? — Вальдес по-кошачьи потягивается, подходит ближе и расплывается в улыбке, узнав в стажёре старого знакомого: — Добрый день, Руперт. А где же ваш профессор? Кажется, Хулио хочет с ним поговорить.

Ротгер произносит все эти фразы таким развязным тоном, что, не смотря на их формальную вежливость, ему хочется немедленно врезать, а уж после разбираться, за что именно. Руппи сразу напрягается и смотрит ещё более подозрительным взглядом:

— Откуда вы знаете моё имя?

— О, я потомственный ясновидящий! — тут же радостно заявляет Вальдес.

— Придурок ты потомственный, — бурчит за его спиной Филипп.

Хулио привычно игнорирует Ротгера и снова обращается к археологам:

— Мне неинтересно, когда вы там друг с другом познакомились. Здесь опасно, выметайтесь!

— С каких это пор какие-то “охотники за привидениями” имеют право вмешиваться в ход научно-исследовательских экспедиций? — реагирует на грубость один из археологов, резко выдвигаясь вперёд.

Его светлые волосы странно сочетаются с загорелым лицом, а резкость движений и немного дикое выражение глаз чем-то неуловимо напоминают Вальдеса, так что тот невольно проникается симпатией к идейному противнику. Впрочем, Ротгер тут же перестаёт обращать на это внимание, потому что его грудь внезапно прошибает разряд тока, что, вопреки логике, вызывает у Бешеного улыбку, полную предвкушения. Аларкон, едва увидев её, немедленно отодвигается подальше: когда он в последний раз имел сомнительное удовольствие лицезреть эту улыбку на лице Вальдеса, тот как раз собирался пойти охотиться на саблезубого тигра вместе с охотниками из какого-то местного африканского племени, к которому их привели следы очередной аномалии, в результате чего, собственно, там и появился саблезубый тигр.

— ...и из разрыва может появиться всё, что угодно, пока вы тут расхаживаете с беспечным видом и рассуждаете о невмешательстве! — продолжает горячиться Салина.

— ...заявляетесь в любое время и место, изменяете события, которые там произошли — кем вы себя возомнили, вершителями судеб? — противники явно не слушают друг друга, высказывая разом все претензии, накопившиеся между организациями.

— Отто, остынь, — спокойно произносит Кальдмеер, очевидно, пришедший на звук ругани. Или — кто знает? — на поиски причины, по которой заискрил его манипулятор.

Блондин послушно замолкает, но продолжает сверлить “охотников” яростным взглядом. Стоящий рядом с ним Руппи, хоть и держит во время спора своё мнение при себе, по горячности взгляда от старшего товарища не отстаёт. Олаф подходит чуть ближе и произносит официальным тоном, обращаясь к Салине:

— Отдел исследований, Северный Исторический Институт. Экспедициям во времени крайне не рекомендуется пересекаться вне рамок собственной временной линии, что вас сюда привело?

На Вальдеса профессор отчего-то даже не смотрит.

— Мы засекли здесь временное искажение. Может открыться разрыв, эта территория опасна, вы должны эвакуироваться, — уже куда более спокойно говорит Хулио.

— Мы пока не видели здесь разрыва, — невозмутимо отзывается Кальдмеер, что-то обдумывая.

— Он может открыться в любую минуту там, где проходит искажение. Перед этим в месте открытия разрыва манипуляторы становятся нестабильны, были случаи, когда они срабатывали непроизвольно, вам лучше уйти и дать нам сделать нашу работу, — как можно терпеливее поясняет Салина, хотя чувствуется, что он всё ещё немного на взводе.

— Нам бы не помешали портативные приборы, помогающее определить появление искажения, — задумчиво проговаривает Олаф и, оборачиваясь к своим, командует: — Сворачиваемся. Экспедиция будет продолжена позже, всем покинуть этот временной отрезок.

Отдел исследований принимается, ворча, собирать оборудование, отдел устранения — напротив, разбирать. Олаф отходит к дальней стене и оттуда наблюдает за сборами своей команды. Он так ни разу и не взглянул на Вальдеса за всё это время: так отводят взгляд от кого-то только тогда, когда точно знают, где этот кто-то стоит, поэтому Ротгер отметает возникшую было мысль, что эта их встреча — первая для Кальдмеера.

Вальдес никогда особенно не стремился навязать своё общество тем, кто этого общества не желает, но профессор — случай особый, так что Ротгер уже делает пару шагов в его направлении, когда вдруг зазвеневшие в голове колокольчики и отголоски далёкого смеха заставляют его остановиться.

— Хулио, разрыв сейчас откроется!

Аларкон первым кидается к приборам, и спустя несколько секунд те тоже подтверждают выданную Бешеным информацию.

— Никому не перемещаться, не прикасайтесь к манипуляторам! — немедленно командует Салина и поворачивается к Вальдесу: — Где?

— Откуда мне знать? — успевает возмутиться тот, прежде чем нарастающий звон в ушах не даёт ему вполне однозначный ответ на этот вопрос. — Профессор, сейчас же отойдите оттуда!

Кальдмеер вздрагивает и поднимает наконец взгляд. Вальдес понимает, что уже слишком поздно, но всё равно кидается вперёд и даже умудряется схватить Олафа за руку. Виной ли тому был пик активности искажения, или чрезмерно близкое соприкосновение двух идентичных предметов, которые не должны были существовать в одном временном отрезке, но манипуляторы, как и предрекал Салина, срабатывают самопроизвольно. Вальдес и Кальдмеер беззвучно исчезают, а спустя мгновение на том месте, где они только что стояли, распахивается разрыв.

— Придур-р-рок Бешеный, — сквозь зубы выдыхает Филипп, не замечая, что сжимает один из приборов так сильно, что тот грозит треснуть.

— Всем отойти как можно дальше. Не пытайтесь воспользоваться манипуляторами. И ни в коем случае, — Хулио окидывает цепким взглядом всех присутствующих, — не смотрите в разрыв.

* * *

Посадка получается жёсткой. Некоторое время Вальдес, оглушенный ударом, пытается собраться с мыслями, но те отчего-то выдают только инструкцию по пользованию манипуляторами, читаемую внезапно занудным тётушкиным голосом:

— ...поэтому манипулятор способен перенести только одного человека... ...кнопка аварийного перемещения перенесёт вас в ваш век в произвольно выбранный год — она нужна для того, чтобы, оказавшись в безопасном месте, вы могли настроить манипулятор на нужное вам время. Кнопка возврата вернёт вас в место, из которого вы перемещались в последний раз, ровно в ту же самую секунду — поэтому не используйте её без крайней необходимости, иначе вы неминуемо рискуете оказаться в одном и том же месте и времени одновременно с прошлым собой, что может…

Ротгер с усилием трясёт головой, прогоняя непрошеные видения, и думает, что в следующий раз, когда ему придётся выслушивать эту обязательную перед каждым заданием инструкцию, непременно представит себе на месте Альмейды тётушку Юлиану. И заткнёт уши.

Шум в голове стихает, возвращаются тактильные ощущения: Вальдес лежит на чём-то холодном, гладком и бугристом, что осыпается с мелодичным звоном при каждом движении. Когда он встаёт, в ногу немедленно впивается что-то острое. Рядом слышится стон.

— Чёрт, профессор! — спохватывается Бешеный.

Налобный фонарь — неизменный атрибут любой археологической экспедиции — высвечивает из темноты неподвижное тело. На коротких светлых волосах лежащего отблёскивают тёмно-красные густые потоки крови; Вальдес, коротко ругнувшись, опускается рядом на колени:

— Профессор! Олаф! — пульс находится не сразу, какое-то долгое мгновение кажется, что его нет совсем. Ротгер осторожно приподнимает голову раненого и убирает из-под неё липкий от залившей его крови… золотой скипетр?! Особо разглядывать его некогда, поэтому скипетр летит куда-то в сторону и со звоном приземляется в темноте.

— Эй! Олаф! — осторожно подложив под раненую голову свою куртку, Вальдес легонько хлопает профессора по щекам. — Да очнись ты уже наконец!

Кальдмеер со слабым стоном приоткрывает глаза и щурится от света фонаря.

— Вальдес… Что случилось?

— Я страшно обиделся, что ты меня игнорируешь, и решил похитить, — не в правилах Вальдеса, раз перейдя на "ты", пусть даже и случайно, отступаться. — Теперь вот думаю, что потребовать в качестве выкупа.

— Совесть попроси, тебе её явно не хватает, — беззлобно советует Олаф и пытается приподняться.

— Боюсь, она у меня не приживётся, — Ротгер немедленно пресекает все попытки раненого подняться, — дай я осмотрю твою голову.

Рана оказывается не слишком глубокой, хотя крови из неё натекло порядочно. Бешеный, как может, обрабатывает её в полумраке и даже накладывает бинт, не слишком, впрочем, умело.

— Ты что, успел захватить с собой аптечку? — Кальдмеер недоверчиво ощупывает повязку, убеждаясь, что она не собирается свалиться с него при первом же неосторожном движении.

— Альмейда заставил нас всех носить мини-аптечки в поясной сумке, — ухмыляется Вальдес, который громче всех сопротивлялся нововведению, утверждая, что у него и без того жизненно важные вещи в эту сумку еле помещаются, но утихомирился после второго предупредительного удара кулаком по столу. Третий удар Рамона, как Бешеный успел убедиться на собственном опыте, вполне мог прийтись по кому-нибудь более живому и шумному.

— Так что произошло? — Олаф наконец садится, и множество каких-то мелких предметов осыпаются с него и с металлическим звоном падают на пол.

— Разрыв открылся, прямо перед этим искажение обычно даёт мощный выброс энергии, мы оказались в эпицентре, манипуляторы сработали и закинули нас куда-то… Повезло, что не в открытый кос... — Вальдес наконец встаёт, осматривается, освещая пространство фонарём, и залихватски присвистывает: — А у этого искажения губа не дура!

Кальдмеер рядом хмыкает, оценив всю прелесть картины: они находятся в довольно просторной квадратной комнате с каменными стенами. Окон здесь нет, единственная дверь, похоже, заперта. Вдоль стен выстроены деревянные стеллажи со множеством полок. И всё помещение полностью заставлено золотом: золотые кубки, слитки, блюда, доспехи, щиты и прочая самая различная утварь расставлены на полках, а чему не хватило места — валяется внизу, в груде золотых монет и драгоценностей, которыми пол усыпан так, что его попросту не видно.

— Надеюсь, здесь сейчас не появится большой и страшный дракон, охраняющий всё это барахло, — Ротгер подбирает с пола усыпанную драгоценными камнями золотую корону и вертит её в руках.

Олаф наконец слабо улыбается, и Вальдес тут же становится серьёзным. Корона со звоном падает, а фонарь теперь светит в сторону профессора — не в глаза, но рядом, так, чтобы лицо было хорошо видно. Фонарь самого Кальдмеера разбился при падении, так что ответить Ротгеру тем же профессор не может, поэтому просто выпрямляет спину и смотрит прямо в чёрные глаза, сверкающие в полумраке какими-то потусторонними искрами.

— Ты снова моложе, чем в прошлый раз, — заявляет Бешеный, не опуская фонарь, и это всё больше начинает напоминать допрос.

— Как и ты, — ледяному спокойствию Олафа мог бы позавидовать любой айсберг.

— Мы встречаемся по порядку, — задумчиво выговаривает Вальдес после недолгого молчания.

— Мы… что? — ледяная маска слегка трескается, выдавая неподдельное удивление. — Напротив, я всегда считал, что мы как раз видимся не по порядку.

Ротгер расслабленно плюхается на кучу золота напротив Олафа и принимается излагать:

— Нет же, мы встречаемся в обратном порядке, наши встречи всё равно строго упорядочены, просто происходят задом наперёд. Если бы мы действительно сталкивались всё время по чистой случайности, разве это не происходило бы вразброс, как попало?

— И ты думаешь, что за нами наблюдает какая-то невидимая сила, которая каким-то образом влияет на порядок наших встреч? — с изрядной долей скептицизма интересуется Олаф, потирая шрам на щеке.

— Какой-нибудь большой и страшный дракон, да, — туманно бросает Вальдес. Почему-то ему упорно кажется, что Кальдмеер что-то недоговаривает.

— Любопытно, где это мы оказались? — меняет тот тему, лишь укрепляя Ротгера в его подозрениях.

— Кто знает, может, это даже и не Земля. Хотя, вообще-то, очень похоже на людей — собрать всё ценное в одной комнатке, запереть там, а потом всю жизнь над этим трястись, — Вальдес снова смеётся, но это не значит, что он позволит себе забыть, о чём говорил. — Мы можем перенестись прямо сейчас в аварийном режиме, он работает даже с половиной заряда.

“Но тогда мы оба окажемся в разных местах” остаётся несказанным, но Олаф понимает и так.

— Я, пожалуй, подожду, пока заряд восстановится полностью.

Они мирно болтают: Кальдмеер рассказывает о том, в каких удивительных местах ему доводилось бывать, Вальдес — в какие удивительные переделки ему доводилось в этих местах попадать. Время пролетает незаметно, и пора возвращаться наступает слишком скоро. Чтобы не попасть под влияние искажения, манипуляторы настраивают на час позже своего исчезновения — Вальдес считает, что за это время команды уже успеют закрыть разрыв, но ещё не успеют устать от ожидания.

* * *

Расчёты оказываются точны: они появляются в небольшом коридорчике, примыкающем к тому месту, где открылся разрыв. Оттуда слышны голоса — похоже, Отто и Хулио опять спорят, время от времени Филипп вставляет что-то резко-язвительное в своей привычной манере. Прежде чем идти туда, Вальдес оглядывает с ног до головы сперва себя, а затем — Олафа, и смеётся:

— Честное слово, они подумают, что я тебя бил!

Руки Вальдеса все перепачканы кровью, на Кальдмеере красуется криво повязанная и частично окровавленная повязка, а в руках он держит вальдесовскую куртку, тоже всю в крови. Профессор немного смущённо передаёт её владельцу, поскольку стандартный вежливый вариант “я постираю и верну” в их случае явно не работает. Когда Ротгер берёт в руки уже начавшую застывать жёстким комом одежду, из её складок что-то со ставшим почти привычным звоном падает на пол. Быстро наклонившись, Бешеный поднимает и подносит к глазам кольцо с крупным ярким изумрудом.

— Да ты, я смотрю, прихватил сувенир на память, профессор Олаф! Неплохой выбор.

— Мне следовало вытряхнуть куртку перед перемещением.

— Ну, вернуть мы его уже в любом случае не сможем — ни ты, ни я понятия не имеем, где побывали, а использовать ради этого функцию возврата я не собираюсь.

Вальдес протягивает Олафу ладонь с кольцом, но тот с улыбкой качает головой:

— Пожалуй, оно несколько не в моём стиле, так что лучше оставь себе. Трофеи — это больше по твоей части.

— Этот трофей не очень-то боевой, — Ротгер высоко подкидывает кольцо в воздух и не глядя ловит: изумруд сверкает всеми гранями и на мгновение отражается в искрящихся голубыми огоньками зрачках.

— Можешь считать, что я выбрал вариант, который мне больше нравится, — непонятно выражается профессор и, развернувшись, идёт к своим.

Там, судя по звукам, ругань грозит вот-вот перейти в драку. Хорошую драку Вальдес пропустить никак не может, поэтому тут же двигается следом, вновь подбрасывая и ловя кольцо. Пожалуй, он мог бы к этому привыкнуть.

*Звезда Альфард — самая яркая звезда в созвездии Гидры. Одна из немногих звёзд второй величины, которые можно увидеть на тёмном весеннем небе.

This is a way, way, way to guard you

Miyavi, “Guard you”

Всё происходит очень быстро: вот команда из отдела устранения во главе с Альмейдой приземляется на планете, откуда был получен сигнал о появлении искажения. Вот они спускаются к источнику сигнала в какой-то допотопный бункер (“Мне ужасно везёт на такие вещи, как заброшенные бункеры и пещеры. Может, у меня скрытая агорафобия*?” — смеётся при этом Вальдес), и приборы начинают сходить с ума и выдавать информацию о разрывах сразу в восьми местах. И вот уже вся команда оказывается в центре какого-то безумного лабиринта, который просто не может уместиться в маленьком подземном бункере — но он умещается. А потом Антонио говорит, что, если верить показаниям приборов, на планете находится ещё одна группа археологов. И они, вероятно, тоже попали в этот лабиринт, поэтому надо закрыть разрывы как можно скорее. Команда разделяется по двое и принимается плутать среди множества дверей: некоторые из них ведут в никуда, некоторые просто не открываются, а некоторые — совершенно прозрачны, и Альмейда врезается в одну такую, расшибив нос сперва себе, а затем — не вовремя рассмеявшемуся Вальдесу. Какие-то двери приходится плавить при помощи плазменных бластеров, иначе до разрывов не добраться — и отдел устранения как никогда счастлив, что получил разрешение на ношение оружия. Искажение, кажется, просто развлекается, создавая новые коридоры и показывая не существовавшие ранее выходы там, где только что был тупик.

А потом, когда они закрывают пятый по счёту разрыв, Ротгер видит в окошко одной из дверей ту самую группу археологов. И среди них стоит спокойный и невозмутимый, как и всегда, Олаф Кальдмеер. Он поднимает взгляд на дверь и замечает Вальдеса, смотрит ему прямо в глаза, и Ротгер чувствует резкий укол в сердце. В этот раз — действительно в сердце, потому что манипулятор лежит в нагрудном кармане и впервые при встрече с Олафом из него не идут искры. Объяснение находится сразу: Олаф молод. Должно быть, ему около двадцати семи — столько же, сколько сейчас Вальдесу. Он молод, и на его руке красуется стандартный серебристый манипулятор временной воронки — Кальдмеер ещё не стал профессором и не получил свой собственный, с именной гравировкой, и Вальдес вдруг ощущает себя ужасно одиноким. Олаф всё смотрит и смотрит прямо в глаза, но, когда Бешеный тянется открыть дверь, медленно качает головой: “Нет”. А затем просто разворачивается и уходит вместе с остальной командой, искать выход из лабиринта самостоятельно, без посторонней помощи.

— Вальдес, что ты там застрял, нам надо в другую сторону! — рявкает над ухом Альмейда и только потом замечает удаляющиеся спины археологов.

— А они не дураки, уходят в центр бункера, — одобрительно замечает он. — Когда закроем последний разрыв, лабиринт наверняка свернётся, так что лучше бы находиться там, где стены точно были настоящими.

— Как скучно, Рамон, — встрепенувшись, возвращает своё обычное выражение лица Вальдес, — ты только представь, куда этот лабиринт может привести?

— Мне плевать, куда он там может привести, ты от меня ни на шаг не сдвинешься, знаю я тебя. — Альмейда говорит резко, но в его взгляде проскальзывает отчётливое беспокойство. — И почему вся самая странная и невозможная хрень всегда происходит именно с тобой?

— Я страшно обаятельный, чудеса просто не могут устоять и слетаются на меня, как пчёлы на мёд, — радостно заявляет Вальдес, привычным жестом подбрасывая в воздух кольцо с изумрудом и думая о том, что на самом деле самые странные и невозможные вещи начинают происходить, когда он сталкивается с Олафом. И что тот, возможно, тоже это заметил и выбрал лучший способ избежать лишних неприятностей: держаться подальше от их источника.

*Агорафобия — боязнь открытого, незащищённого пространства, открытых дверей.

Попробуй понять: остаться или убегать,

Flёur, “Человек 33 черты”

Альмейда говорит: “Ты должен защитить докторскую”. Вальдес не хочет, ему неинтересно, ему лишь бы залезть в самое опасное место, которое он только сможет найти, а для этого учёная степень не нужна. Но Альмейда говорит: “Тебя никто не спрашивает” и принимается таскать Вальдеса в составе своей оперативной группы. Их отдел разрастается, теперь у них есть возможность создать около десяти команд — но каждой команде нужны руководители. “Взрослые ответственные люди” — говорит Альмейда, и Вальдес оглядывается в поисках этих взрослых и ответственных, но Рамон смотрит прямо на него: “Можешь сколько угодно косить под дурачка, но я видел, на что ты способен, особенно в критических ситуациях. Защити докторскую”. Человек званием ниже доктора наук не может руководить экспедицией — это правило всегда соблюдается очень жёстко. Бешеный скрипит зубами, но начальство неумолимо, хотя кому вообще хочется становиться доктором наук в неполные тридцать? Вальдес думает, что Олаф, должно быть, получил эту степень даже раньше.

Двенадцать лет назад инфранет не выдал никакой информации о Кальдмеере. Но сейчас Ротгер знает, где искать: Северный Исторический Институт, преподавательский состав — и вот он, Олаф Кальдмеер, 43 года, доктор исторических наук, профессор кафедры Временной Археологии, получил личный временной манипулятор, когда ему было 32. При желании можно даже отыскать адрес и номер телефона, но Вальдес этого не делает. Он подспудно ощущает, что что-то не так, но ещё не понимает, что именно — ведь, пока он этого не понимает, можно продолжать искать и ожидать встреч безо всяких задних мыслей.

* * *

Временные экспедиции не должны сталкиваться друг с другом. Институты принимают все меры предосторожности, каждое перемещение во времени тщательно регистрируется — чтобы в будущем никто не вздумал отправиться в то же самое время и место. К сожалению, с отделом устранения это не работает: никто не может предугадать, где и как активизируется искажение, даже приборы, которые их отдел совершенствует с каждым годом, поэтому командам приходится быть наготове всегда. Иногда они натыкаются на археологов и встречают самый различный приём, от радостного (например, однажды “охотники” появляются как раз в тот момент, когда вылезший из разрыва гигантский плотоядный червь уже собирается закусить некстати попавшейся на пути экспедицией) до откровенно враждебного (когда вдруг оказывается, что часть великолепных исторических находок — это выброшенная разрывом инопланетная техника, археологи готовы придушить “охотников” собственными руками). А потом прозвище “охотники за привидениями” приобретает немного другую окраску, потому что они действительно натыкаются на привидений.

Альмейда собирает команду, чтобы закрыть разрыв, выявленный приборами где-то в Англии — разнообразия ради, в оживлённом городе. Вальдес называет это секретной шпионской операцией: кругом полно людей, поэтому приходится переодеваться и пытаться сойти за своих — потому что сойти за иноземного колдуна не хочет никто. Они притворяются торговцами и прячут всё оборудование в тюки, а оружие — в складки просторных одежд, и всё вроде бы идёт удачно, если не считать одной малости: проходит почти неделя, а разрыв всё никак не появляется. Бешеный говорит, что слышит пение разрыва почти всё время, и громче всего — возле замка, поэтому в конце концов они просто заявляются в замок под предлогом продажи тканей. И вот тогда всё и начинается.

Англия, средневековье, прекрасный рыцарский замок — что может быть романтичней? Но хозяева и слуги разбегаются кто куда в страхе и ужасе, потому что по замку внезапно начинают ходить призраки. И ведут они себя не как добропорядочные души усопших, благочестиво являющиеся лишь поздней ночью — нет, эти призраки расхаживают по всему замку толпами прямо посреди бела дня и даже не думают никуда исчезать. Замок стремительно пустеет, в панике никто не обращает внимания на то, что "торговцы" остаются внутри.

— Первый раз вижу, чтобы искажение так чудило, — заявляет Хулио, а остальные согласно кивают. — Как будто реагирует на нас.

В самом деле, призраки появились не раньше, чем команда переступила порог замка, но это ещё не все сюрпризы:

— Почему на них такая разная одежда? — первым замечает Антонио.

Рядом с ним заламывает руки полупрозрачная девица в мини-юбке, а напротив неё — в ужасе таращит глаза не менее прозрачный священник в средневековой сутане.

— А не кажется ли вам, друзья мои, что все эти милейшие люди нас боятся? — кольцо подлетает вверх и ложится обратно в ладонь, а Ротгер подходит к пышно разодетой даме, которая застыла с открытым ртом: она явно визжит, только звука не слышно, и выглядит это довольно жутко.

Ничего хорошего от этой истории никто уже не ожидает — кроме Вальдеса, но у него всегда были специфические вкусы. Альмейда провожает взглядом бегущего с паническим видом паренька в джинсовом костюме и озвучивает мысль, уже успевшую прийти на ум каждому:

— Это люди, бывавшие в замке в разные периоды времени. Искажение объединяет время в одной точке. Если его не остановить, все временные линии сойдутся в одну — и я не горю желанием узнать, что тогда со всеми нами случится.

Паренёк на несколько секунд перестаёт быть прозрачным, его шаги гулко отстукивают по каменному полу, а затем снова становятся неслышимыми.

Они обыскивают замок, периодически сталкиваясь с материализующимися на короткое время испуганными людьми, но разрыва не видно.

— Он есть, но в другом времени, — делится мыслями Вальдес, столкнувшись с Альмейдой в замковой кухне, — иначе мы бы его уже нашли.

— Приборы сбоят, — соглашается тот, — но почему?

Ротгер не отвечает: он видит, как в комнату входит очередной “призрак”. “Призрак”, войдя, замирает посреди кухни и удивлённо смотрит на Вальдеса, затем приветственно кивает. Альмейда оборачивается:

— Форменная одежда археологов… Постой-ка, я уже видел этого парня в том адовом лабиринте! Вы знакомы?

— Понимаешь, Рамон…

— Добрый день, доктор Вальдес. Что здесь происходит? — Олаф материализуется на полпути к ним.

— Спойлеры… — вполголоса бормочет Ротгер, лишаясь остатков надежды, что Альмейда передумает насчёт докторской, и бодро рассказывает: — Искажение создаёт воронку, время перемешивается, нам нужно найти разрыв, ты его, кстати, не видел?

— Вальдес… — опасным тоном начинает Рамон, но замолкает, когда Кальдмеер отвечает:

— Он появился у нас, но затем исчез.

— Ну конечно, он перемещается! — восклицает Вальдес, хлопнув себя рукой по лбу. — Вот почему мы не смогли его найти!

— В какой части замка он был? — Альмейда нависает над Олафом, как коршун над добычей, но тот, кажется, совершенно не впечатляется.

— На втором этаже, в каминной зале.

— Всё, что нам нужно было сделать, это сидеть на месте и ждать, пока разрыв снова появится у нас! — Бешеный со смехом подбрасывает и ловит кольцо.

— Пошли, — резко бросает Рамон и почти тащит Ротгера за собой, даже не соизволив посмотреть на непрошеного помощника.

Вальдес, оглянувшись, весело подмигивает Олафу, и тот, пожав плечами, следует за ними.

* * *

Располагаются кто где: некоторые садятся прямо на пол, в обнимку с оборудованием, Альмейда мерит комнату нетерпеливыми шагами, Вальдес сидит на подоконнике и болтает ногами, Кальдмеер прислоняется к стене рядом. Он выглядит немного настороженным, но настроен вроде бы дружелюбно — непривычно видеть его лицо таким молодым, уже лет на пять моложе самого Ротгера. Даже шрам на нём выглядит по-другому — как будто не так уж давно окончательно затянулся. Вальдесу внезапно приходит в голову, что он не видел у людей шрамов с тех пор, как попал в будущее: современная медицина позволяла избавляться от них быстро и безболезненно.

— Откуда у тебя этот шрам? Почему ты его не удалишь? — бесцеремонно спрашивает он.

Кальдмеер чуть приподнимает бровь и улыбается краешками губ:

— А откуда у вас это кольцо?

К этому вопросу Бешеный уже привык: кольцо выглядит настолько антиквариатно, а антиквариат в пятьдесят первом веке — настолько большая редкость, что о происхождении кольца не спрашивает только ленивый. Правду Вальдес сообщил только Альмейде, для остальных же каждый раз находится новая история, поэтому и сейчас он, не задумываясь, подбрасывает кольцо, ловит и выдаёт:

— Ну… Быть может, оно досталось мне в наследство от любимого прадедушки… Или я украл его из гробницы египетского фараона… Или получил в подарок, как клятву в вечной верности и дружбе — просто выбери тот вариант, который нравится тебе больше… — Ротгер осекается и замолкает, когда что-то в его собственных словах вдруг кажется ему смутно знакомым.

— В таком случае, вы можете предположить, что я оставил шрам, потому что он мне идёт, или из-за того, что мне просто нравятся шрамы, или в качестве сентиментального воспоминания — как вам больше нравится, — выражение лица Олафа остаётся невозмутимым, но уголки губ подняты вверх, а глаза откровенно смеются.

Вальдес заливается смехом, но его почти сразу прерывает резкий окрик Альмейды:

— Бешеный, а ну-ка иди сюда!

* * *

— Ничего не хочешь мне объяснить? — глаза Рамона зло прищурены, а в интонациях отчётливо слышится угроза.

— Эээ... Мы здесь ждём, пока наш разрыв устанет блуждать по времени и снова приземлится у нас, поскольку он не меняет своё пространственное расположение, только временное. Я думал, ты знаешь, — Вальдес хлопает глазами так невинно, что на его фоне даже пятилетняя девочка в белом платьице могла бы сойти за коварную лгунью. Вот только Рамон знаком со своим подчинённым не первый год и попадаться на такие уловки давно отвык.

— Давай попробуем ещё раз, — теперь голос его звучит приторно-ласково, и Вальдес, тоже неплохо изучивший повадки начальства, невольно вздрагивает. — Ты встречаешь какого-то парня прямо посреди летящей ко всем чертям операции, и вы оба ведёте себя так, будто уже порядком знакомы. В прошлый раз, когда я видел тебя рядом с этим молодым человеком, который, к слову, как-то резко помолодел с той поры, искажение тоже устроило нам весёлую жизнь. И я также помню, что в рассказе о твоём… скажем, переезде присутствовал некий человек, который знал тебя, хотя ты ещё не был знаком с ним, человек из твоего будущего, который отправил тебя в наш век. Скажи-ка мне, Ротгер, я ничего не пропустил?.. Ах да, точно! Этот парень из археологического кружка — почему он всё ещё здесь? Все остальные люди из другого времени материализовались не дольше, чем на несколько секунд, а его какая сила удерживает, не догадываешься?

В эту минуту Вальдес невероятно жалеет о том, что вообще рассказал Альмейде о себе — хотя всякие несущественные мелочи вроде доставшегося ему манипулятора он благоразумно упоминать не стал. Кусочки головоломки начинают складываться в его голове против воли — все эти вещи, которые он так старательно не замечал.

— Это он, Ротгер? — Рамон требует ответа, но Бешеный отвечать не хочет — и уже сам тот факт, что он, никогда прежде не лезший за словом в карман, молчит, снимает вопрос с повестки дня: — Значит, он. И как часто вы с ним видитесь? Дай-ка угадаю: при каждой встрече кругом начинает происходить какая-нибудь хрень, не так ли?

Не дождавшись ответа, Альмейда устало вздыхает:

— Мы ещё поговорим об этом.

Вальдес бросает на него полный ярости взгляд и отходит обратно к Олафу. Кажется, тот начинает что-то говорить, но мелодичный звон в голове Бешеного заглушает для него все остальные звуки.

В следующую минуту сразу несколько событий происходят почти одновременно: разрыв, наконец, открывается, Вальдес резко и сильно отпихивает Кальдмеера в одну сторону, а сам бросается в другую, из открывшегося разрыва вылетают крупные камни — здоровенные обтёсанные булыжники, из которых построена крепостная стена замка. Позже кто-то вспомнит, что замок разбомбили во время войны, и, скорее всего, камни прилетели именно из того времени. Но это потом, а сейчас камни летят прямо туда, где только что стояли Олаф и Ротгер, и если Олаф от толчка отлетает достаточно далеко, то Вальдес отскочить на нужное расстояние не успевает — получив камнем по рёбрам и левой руке, он падает.

— Хулио, Филипп, закрывайте разрыв! — кричит Альмейда, но те уже и без того начали действовать, а Бреве кидается к Вальдесу. Кальдмеер, вскочив на ноги, пытается сделать то же самое, но Рамон толчком в грудь припирает его к стене и почти рычит:

— Стой здесь и не смей к нему приближаться!

— Могу я узнать, почему? — Олаф растерян и взволнован, но заставляет голос звучать спокойно.

— Я не знаю всего, а Вальдес молчит, как пленный партизан, но догадываюсь, что вы с ним создали временной парадокс. Время не любит такие шутки и всегда пытается избавиться от шутников. Слова “счастливая монета семьи Лоренцо” тебе о чём-нибудь говорят?

Кальдмеер обеспокоенно смотрит туда, где несколько человек склонились над Вальдесом. Тот уже приходит в себя и сразу принимается вопить, чтобы Антонио перестал тыкать в него транквилизатором, а Аларкон — раздевать, потому что здесь холодно, и вообще, он как-то не настроен сегодня на стриптиз. Придя к выводу, что умирающие, как правило, ведут себя потише, Олаф снова поворачивает голову к Рамону:

— Да, я читал об этом.

— Так вот, не хотелось бы, чтобы один из вас разделил судьбу этой злосчастной монеты, — он говорит “один из вас”, но они оба знают, что подразумевается только Вальдес. — Чёртовы временные разрывы уже сожрали одного моего друга, я не желаю отдавать им больше никого.

Альмейда наконец отпускает Олафа, и тот, ещё раз глянув на Вальдеса — общими усилиями с того стянули-таки рубашку и теперь пытаются наложить фиксирующую повязку на распухшие и на глазах наливающиеся синевой руку и рёбра, — молча принимается вводить данные в манипулятор. К тому времени, как Ротгер вырывается из безжалостных дружеских рук, Кальдмеера в замке уже нет.

* * *

— Какое высокое начальство меня посетило, а я не при параде! — восклицает Вальдес, стоит Рамону только зайти в палату.

В больницу упёртого Бешеного устраивают насильно, потому что все сходятся во мнении, что с него станется и со сломанными костями влезть в какие-нибудь неприятности. По этой же причине на окнах палаты красуются тяжёлые металлические решётки, хотя никто не тешит себя надеждой, что они удержат Вальдеса от попыток сбежать.

Альмейда устало садится на стул и смотрит на Ротгера долгим тяжёлым взглядом.

— Если ты будешь на меня так смотреть, я начну думать, что мне поставили смертельный диагноз, а ты теперь пытаешься подобрать слова, чтобы сообщить об этом, — предупреждает Вальдес, так и не дождавшись, что гость заговорит.

— Нет, я пришёл рассказать тебе сказку, чтобы ты лучше спал, — усмехается Рамон.

— О, я весь в предвкушении! Я бы даже улёгся поудобнее, да гипс не позволяет.

— Ничего, поспишь и так. Так вот, сказка. Однажды маленький мальчик по имени Эрнесто Лоренцо сидел на улице и плакал. Плакал он потому, что очень хотел кушать, а денег у него не было, так как отец мальчика пропивал всё, что удавалось заработать. Обычная история, времена меняются, а люди — нет. Но в тот день к плачущему Эрнесто подошёл какой-то мужчина, желая помочь. Денег у мужчины при себе не было совсем, зато было немного еды — какие-то бутерброды, ну да неважно — и одна-единственная монетка. Монетка была сувенирной, с рисунком на обеих сторонах, на такую ничего не купишь. Но мужчина сообщил, что получил эту монетку от своего деда, и что она приносит удачу. Эрнесто поверил и взял её. Прошло много лет, мальчик вырос, женился, завёл детей, состарился… И подарил счастливую монетку своему внуку. Внук тоже вырос, закончил Исторический Институт и стал путешествовать во времени. Тогда это ещё не так строго контролировалось, как теперь, поэтому он оправлялся в любое время, куда хотел. И вот однажды ему встретился маленький, плачущий от голода мальчик. Он пожалел этого мальчика, накормил его припасёнными с собой бутербродами, а потом подарил счастливую дедушкину монетку, на удачу… Это всё потом историки восстановили, отследив нужную временную линию. Потому что монетка однажды просто взорвалась, когда внук Эрнесто в очередной раз собирался переместиться во времени. А теперь скажи мне, Бешеный, какой вопрос напрашивается в этой истории сам собой?

— Откуда взялась монетка? — послушно говорит Вальдес, хотя терпеть не может отвечать на риторические вопросы.

— Верно. Внук дарил монетку собственному деду, затем дед вновь дарил её внуку. Замкнутый цикл, в котором причина является следствием, а следствие — причиной. Монетка совершала этот путь бесконечное множество раз, целую вечность, так что должна была просто рассыпаться от старости, но всё не так просто. Они создали временной парадокс, и Время его устранило… Радикальными методами. Время, Ротгер — это та незыблемая величина, измерение которой позволяет нам ориентироваться в пространстве. Хочешь ты того или нет, у него есть свои законы, и если ты будешь создавать временные парадоксы, Время тебя прикончит. Этот парень — не хочу знать, как его там зовут — вытащил тебя из катакомб, отправив в будущее, потому что был знаком с тобой. Но он бы не познакомился с тобой, если бы не отправил тебя в будущее. Временной парадокс.

— Я ещё не знаю, как он познакомился со мной, — вяло возражает Вальдес.

— Это ничего не меняет. Если ваши встречи цикличны, подчинены какой-то закономерности — значит, Время замкнуло их в круг и пытается избавиться от вас двоих.

— Ты говоришь так, словно Время — это что-то живое.

— Кто знает… Но я видел, что бывает с теми, кто пытается изменить его течение. Держись подальше от этого парня, Вальдес. Целее будешь, — Рамон красноречиво кивает на ненавидимые Ротгером бинты.

— Значит, всё-таки большой и страшный дракон… Если Время — живое, то его можно и перехитрить, — Бешеный снова напускает на себя беспечный вид и даже пытается закинуть здоровую руку за голову, но тугие повязки на рёбрах сковывают движения.

— Хотел бы я, чтобы это было так.

Альмейда уходит медленной походкой, непривычно сутулясь.

— Когда я встретил Олафа впервые, он остался умирать, чтобы спасти меня, — произносит Вальдес в пустоту комнаты, словно пробуя на вкус, как ощущаются в одном предложении слова “Олаф” и “умирать”. Вкус получается болезненно-горьким. — Но что же такого сделал я, когда он впервые встретил меня?..

Мне достаточно было бы знать, что ты где-то есть,

Flёur, “Амнезия”

— Слишком легко!.. Слишком скучно!.. Слишком обычно!.. — Ротгер Вальдес, доктор временной археологии (это пока что, вообще-то, отдел устранения аномалий уже работает над созданием собственной кафедры в институте, так что очень скоро официально они будут уже не археологами, хотя над названием ещё предстоит подумать) сидит, закинув ноги на стол и раскачиваясь на стуле, и перебирает стопку с сообщениями о появлении разрывов, искажений и прочих пространственно-временных аномалий. У него теперь своя собственная команда — хотя составы команд традиционно перетасовываются каждые несколько заданий, чтобы все члены отдела научились взаимодействовать друг с другом. Они совершенствуют приборы, повышая точность выявления аномалий, что существенно увеличивает количество работы. В этом, конечно, есть и плюсы — Вальдес, к примеру, вовсю пользуется возросшими объёмами заданий, чтобы выбирать из них те, что кажутся ему самыми интересными.

— Бешеный, ты охренел?! Убери ноги с моего стола! — Аларкон, только что вошедший в свой кабинет, возмущённо взирает на непрошенного визитёра.

— Не будь таким занудой, Фил, у меня новичок и стажёр в команде, должен же я показать им что-нибудь весёлое! — Ротгер с интересом разглядывает одну из заявок. — О, Луна! Луна подойдёт, как думаешь?

— Я думаю, что ты — сплошная головная боль… — бурчит Филипп, выдёргивая из рук Вальдеса задания и бегло их проглядывая. Он лишь недавно сам стал руководить экспедициями и чувствует себя немного неуверенно под бременем внезапно свалившейся ответственности. Вальдес, вошедший в роль командира легко и непринуждённо, словно всю жизнь только этим и занимался, вызывает глухое раздражение. И уважение тоже, но в этом Аларкон не признается и под пытками. Ему невольно вспоминается, что работать в одной команде с Бешеным и впрямь всегда было веселее.

— С удовольствием позвал бы тебя с нами, но теперь нам всем приходится натаскивать молодёжь, так что поработать в одной команде снова доведётся нескоро, — проклятый Вальдес вечно понимает больше, чем ему хотят показать. И в свои тридцать два, к слову, выглядит не старше, чем основная масса молодёжи, которой он командует. — Но не впадай в отчаяние, быть может, нам подвернутся такие крупные неприятности, что, как говорится, в бой пойдут только ветераны!

— Да кому ты нужен! — огрызается Филипп, отбирая у Ротгера бумаги и спихивая его ноги со стола.

— Я, пожалуй, всё-таки выберу Луну. Предчувствую там славное приключение, — Вальдес со смехом направляется к двери, но на пороге оборачивается и хитро подмигивает: — Возьми то задание на Александрийском маяке, тебе должно понравиться!

— Без тебя разберусь, — бурчит Аларкон в сторону уже закрывшейся двери. И принимается перебирать стопку листков в поисках маяка. В конце концов, Вальдес знает толк в интересных вещах.

* * *

— Пункт назначения — Луна, семьсот лет назад, добро пожаловать, — торжественно объявляет Вальдес, делая приглашающий взмах рукой, словно он здесь полноправный хозяин. Впрочем, Ротгер, радикально сменивший однажды не только место, но и время проживания, легко привык ощущать себя дома везде — и, на самом-то деле, нигде.

В команду, помимо самого Вальдеса, входят ещё пять человек. Трое из них в отделе уже несколько лет, так что они сразу по-свойски начинают разбирать приборы, чтобы определить, в какую сторону им двигаться. Луна необитаема: она представляет собой огромный парк-заповедник, всё её пространство засажено разнообразными растениями из самых различных уголков галактики. Коллекция растений постоянно пополняется с тех самых пор, как на спутнике была создана искусственная атмосфера. Ротгер с ухмылкой думает, что проект озеленения Луны, о котором в его родном времени ещё только болтали, не предпринимая никаких действий, оказался куда более масштабным, чем предполагалось изначально.

Ещё два человека из команды — новички, но каждый по-своему. Альберто Салина, племянник Хулио — стажёр. Институт он ещё не закончил, но вот с выбором будущей профессии определился уже окончательно: с восторгом озирается вокруг и нетерпеливо ждёт, когда уже начнётся что-то по-настоящему интересное. С таким энтузиазмом ему, конечно же, самое место в команде Вальдеса. Второй новичок, Луиджи Джильди, перевёлся к ним из совершенно другого исследовательского института, по профессии он — ксенозоолог, что не имеет к временной археологии никакого отношения, хотя попутешествовать по другим планетам ему пришлось изрядно. Альмейда считает, что, поскольку занимается их отдел, в конечном счёте, вовсе не археологией, то и принимать в него совсем не обязательно только историков, тем более что ксенозоология — наука весьма полезная. Сам Луиджи причины такой радикальной смены деятельности объясняет довольно туманно, кажется, там что-то связано с очень большой, очень светлой и очень несчастной любовью — Вальдес не особо интересуется подробностями.

— Парни, бросайте свои приборы, разрыв вон там, я его даже отсюда слышу, — Вальдес весело машет рукой в рощицу инопланетных лиловых деревьев и первым выходит на тропинку, ведущую туда.

Тропинок здесь множество, как и развилок, вдоль них расставлены указатели, которые Вальдес игнорирует — иногда ему кажется, что внутри него находится невидимый компас, стрелка которого всегда указывает в сторону самого интересного, что можно найти в округе. Именно этот невидимый компас на полпути к цели заставляет его развернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы увидеть, как за спинами команды материализуется высокий русоволосый парень, примерно одного возраста с Берто. Видимо, парень оказался не совсем в том месте, где планировал, потому что он удивлённо озирается и принимается перепроверять настройки манипулятора.

— Похоже, в нашей команде наметилось пополнение, — сверкнув белозубой улыбкой, Ротгер подходит ближе. — Вы никак заблудились, молодой человек?

— Не совсем, — парень поднимает голову, и глаза его поражённо, почти испуганно распахиваются, когда он произносит: — Здравствуйте, доктор Вальдес.

— Здравствуй, Олаф, — выдыхает Бешеный. Без шрама Кальдмеер выглядит совсем по-другому, иначе Вальдес, конечно же, узнал бы его раньше.

— Что вы здесь делаете? — серые глаза смотрят пытливо, будто пытаются найти ответ на важный вопрос, прочитав его по лицу Вальдеса.

— О, у нас тут, знаешь ли, небольшой дружеский пикник. Инопланетные растения, свежий лунный воздух, пространственно-временные разломы на закуску — обычные развлечения для вечеринки. Присоединишься?

— Нет, благодарю, — отказ звучит вежливо, но Вальдесу всё равно кажется, будто его окатили ледяной водой. — Я предпочёл бы вернуться к своей экспедиции.

— А как ты здесь-то очутился? — рядом уже вертится любопытный Берто, с интересом разглядывая незнакомца. — Если у тебя экспедиция? Ты археолог?

— Боюсь, я допустил досадную ошибку при вводе данных в манипулятор, — поясняет Олаф, переводя взгляд на Альберто. — Мы знакомы?

— Нет, — теперь младший Салина выглядит растерянным, — если бы мы были знакомы, то мы бы оба об этом знали, разве нет?

— Да, действительно, — метнув быстрый взгляд в сторону Вальдеса, Олаф представляется: — Олаф Кальдмеер.

— Альберто Салина, — радостно представляется Берто и крепко пожимает руку Кальдмееру. Вальдес внезапно ощущает себя обделённым, потому что он-то с Олафом никогда не знакомился, не пожимал ему руку, и вообще Олаф, кажется, не очень-то рад его видеть.

— Постой-ка, сколько тебе лет? — внезапно спохватывается Ротгер. — Ты, прости уж, не тянешь на археолога.

— Я стажёр, — подтверждает Кальдмеер нехорошие предчувствия Бешеного.

— Что?! — команда возмущается почти хором.

— И тебе позволили самому настраивать манипулятор?! — Вальдесу хочется найти командующего этой археологической экспедицией и скормить ему манипулятор вместе с пятисотстраничным уставом, в несоблюдении которого археологи вечно обвиняют “охотников за привидениями”. Настройка манипулятора — дело довольно сложное, и за стажёров это обязаны делать старшие наставники, если только они не слишком ленивы или равнодушны.

Ротгер бесцеремонно хватает Олафа за руку и смотрит на высвечивающиеся на циферблатах манипулятора данные: время верное, а вот координаты…

— Чудо, что ты не оказался в открытом космосе — координаты слишком приблизительные, тебя, должно быть, искажение слегка скорректировало. Они редко бывают такими добрыми, обычно только вредят, — Вальдесу остаётся только усмехнуться, когда Кальдмеер резко выдёргивает руку и отступает назад.

— Я введу нужные координаты и догоню экспедицию, благодарю вас, — Олаф ещё очень молод, ещё не научился сохранять на лице полное спокойствие, и сейчас на нём чётко отражается недоверие.

— Да ладно тебе, всё равно манипулятору ещё минимум полчаса перезаряжаться, пошли! — Берто уже не терпится оказаться возле своего первого в жизни разрыва. Остальная команда тоже явно хочет сделать, наконец, то, зачем пришли — и, быть может, после этого какое-то время погулять по экзотическому парку.

Кальдмеер упрямо отказывается, и Вальдес машет рукой, чтобы остальные шли дальше:

— Я сейчас догоню.

Они смотрят друг на друга и молчат, и молчание больше не кажется уютным, каким Вальдес всегда ощущал его во время предыдущих встреч с Олафом. Наконец тишину прерывает резкий крик какой-то птицы, и оба они, вздрогнув, отмирают.

— Итак, Олаф, что такого я сделал в нашу прошлую встречу, чтобы сейчас заслужить такое недоверие? Каюсь, я страшный любитель правонарушений, но до сих пор ты ни разу не выражал мне особенных претензий, — Ротгер широко улыбается и выглядит совершенно беспечным. Кальдмеера это, похоже, ничуть не обманывает, и Вальдес чувствует по этому поводу странное облегчение: хотя бы что-то осталось, как прежде.

— Если я правильно понял закономерность, наша “прошлая” встреча для вас ещё не наступила, поэтому с моей стороны было бы неправильно рассказывать вам о ней что бы то ни было, — Олаф продолжает смотреть всё так же настороженно, и Ротгер думает, что сделал — сделает — что-то действительно ужасное, иначе с чего бы Кальдмееру так на него реагировать?

— Серьёзно, тебе не стоит оставаться здесь одному. Я понимаю нежелание идти куда-то с только что встреченными незнакомцами, но меня-то ты знаешь.

— Не совсем. Мне известно ваше имя, приблизительный род занятий… Известно, что вы — кто-то, с кем я, должно быть, неоднократно встречусь в будущем — потому что вы ведёте себя так, словно мы уже много лет знакомы, и у нас полно общих воспоминаний, но для меня это не так. У меня нет причин доверять вам, доктор Вальдес — я едва вас знаю.

— Да не было у нас никогда общих воспоминаний, — говорит Бешеный, прежде чем развернуться и уйти.

Где-то в небе снова кричит птица.

* * *

Они легко — как-то даже слишком легко, Берто выглядит явно разочарованным — закрывают разрыв, и команда расходится по сторонам, договорившись встретиться через два часа. Вальдес, оставшийся на месте, раздражённо пинает ногой одну из сумок с оборудованием. Оборудование отзывается обиженным звяком.

— У вас что-то случилось? — вежливо спрашивают сзади.

Луиджи, оказывается, и не думал никуда уходить: расселся на большом валуне, поросшем розово-жёлтым мхом, и с любопытством поглядывает на Вальдеса. О Бешеном ходит множество разных слухов, самый устойчивый из которых — что рядом с ним всегда происходит что-нибудь аномальное. Прошедшая без сучка и задоринки операция с этими слухами никак не вяжется — если не считать встреченного паренька из археологов, но неправильно настроенный манипулятор — дело обычное, хотя и неприятное.

— Да вы знаете, такое странное чувство… — поняв, что оказался не один, Бешеный снова начинает улыбаться. — Встречаешь вроде бы старого друга, и рад его видеть, и хочешь поговорить с ним… А он смотрит на тебя — и ты понимаешь, что ты для него — чужой. Совсем… В общем, сентиментальный вздор, не обращайте внимания! Скажите-ка мне лучше: неужели вам, мой дорогой ксенозоолог, не хочется воспользоваться уникальным шансом и осмотреть заповедник на предмет ранее неизвестных вам животных?

— Так ведь на Луне нет животных, здесь только растения, — на заразительную улыбку Вальдеса невозможно не начать улыбаться в ответ, и Луиджи улыбается.

— Нет? Странно, мне показалось, я слышал птичий крик…

Словно в подтверждение его слов, крик раздаётся снова. В этот раз он куда громче, и звучит весьма угрожающе. Вальдес и Джильди переглядываются и одновременно соображают:

— Разрыв!

* * *

Если птица выскочила из разрыва, то она может оказаться чем угодно — от попугая до птеродактиля, хотя судя по громкости крика — скорее второе, поэтому первоочередная задача сейчас: найти её и поймать. Отдел устранения аномалий уже мог бы собрать целый собственный зоопарк из различных животных, проскочивших через разрывы: в какой-то момент было решено, что снова отправлять их в разрыв, который совсем необязательно приведёт к какому-нибудь безопасному месту, просто жестоко, поэтому все они классифицируются и перевозятся в привычную для себя среду обитания. Разумные существа появляются очень редко — и почти все они, пройдя сквозь искажение, сходят с ума.

Связавшись с остальными по рации, Вальдес и Луиджи бегут в ту сторону, из которой слышался птичий крик — обратно к месту высадки. Крик звучит снова, уже совсем близко — и вместе с ним ещё один, уже не птичий, а человеческий.

— Олаф! — Ротгер первым выбегает из рощицы и видит Кальдмеера, упавшего на колени и закрывающего лицо руками. Сквозь пальцы просачивается и капает на землю ярко-алая кровь.

С хищным криком мимо Вальдеса и спешащего за ним Луиджи пролетает огромная ярко-синяя птица. Она быстро скрывается из вида, и Джильди смотрит ей вслед, прищурив глаза.

— Олаф, что произошло? — Вальдес опускается на землю рядом и легко отводит руки Кальдмеера от лица. Тот не особо сопротивляется, лишь мычит что-то не очень вразумительное.

Лицо выглядит ужасно: от переносицы через всю щёку тянется длинная рваная рана, похоже, прошедшая насквозь — когда Олаф открывает рот, чтобы что-то сказать, ему приходится прежде выплюнуть оттуда кровь.

— …тор… Валь…дес…

Ротгер быстро достаёт из поясной сумки бинт и, размотав его чуть ли не до половины, прикладывает марлевый ворох к лицу явно ничего не соображающего Кальдмеера. Марля пропитывается слишком быстро, а кровь становится более яркой, такого нестерпимо алого цвета, что почти режет глаза.

— Нужно бы отвести тебя туда, где мы оставили сумки, там есть нормальная аптечка. Эту рану необходимо зашить.

— Я взял аптечку с собой, — Луиджи садится рядом и достаёт дезинфицирующий раствор, — но, Вальдес…

Олаф трясёт головой — капли крови брызгают во все стороны — и немного приходит в себя.

— Не стоит… Я просто перемещусь обратно… Мне окажут… Медицинскую помощь…

Изо рта течёт ещё больше крови, Вальдес не особо вежливо советует Кальдмееру помолчать и снова прикладывает к лицу бинты, в этот раз смоченные раствором.

— Вальдес, послушайте, эта птица… — Луиджи дёргает Ротгера за руку, привлекая внимание, и тот сердито оборачивается.

— Мы можем поймать её позже, или вот сейчас остальные подойдут и займутся. Предупреди их, что у птички острый маникюр и дурной характер.

— Дело не в этом. Это — К’хаах, Синяя Птица из Дельты Ориона…

— Обязательно позже скажу ей, как сильно рад знаком…

— В её когтях содержится смертельный яд.

Вот теперь всё становится по-настоящему плохо. Кровь у Олафа течёт всё сильнее, и цвет её становится всё менее естественным. К ним уже спешит на всех парах Берто, за ним — остальные, они держат наготове оружие, сеть и ещё несколько приспособлений для поимки диких животных.

— Противоядие есть?

— Единственное известное противоядие — кровь К’хаах, причём непременно той же самой, которая нанесла рану.

— Отлично, — сообщает Вальдес, хотя ситуация, вообще-то, довольно скверная. Кальдмеер хрипит, пытаясь что-то сказать, и выдёргивается из рук, но Бешеный держит крепко. Он наклоняется к самому уху раненого так, чтобы другим ничего не было слышно, и очень спокойно говорит: — Олаф. Я знаю, что ты мне не доверяешь, но сейчас тебе придётся это сделать, поэтому, пожалуйста, постарайся. Я поймаю эту птицу и притащу сюда за хвост, а потом мы вылечим твою рану, и всё будет в порядке, ты мне веришь?

Кальдмеер смотрит затуманившимся взглядом и слабо кивает.

— Хорошо. Тогда ты должен пообещать мне одну вещь, это очень важно, — дождавшись нового кивка, Вальдес доверительно шепчет: — Никогда никому не рассказывай, что я могу быть серьёзным.

Легкомысленное замечание кажется настолько нелепым в сложившейся ситуации, что на мгновение у Олафа от удивления даже проясняется взгляд. Его губы чуть изгибаются в едва заметной улыбке, когда он перестаёт вырываться и покорно позволяет передать себя с рук на руки Луиджи.

Бешеный вскакивает на ноги, в его глазах сверкают совершенно безумные голубые искры:

— Парни, мы идём на охоту!

* * *

Птицу Вальдес, как и обещал, притаскивает за хвост. В боку К’хаах красуется сквозная дыра от выстрела бластером: Берто подстрелил её, когда птица, растопырив когти, понеслась прямо на него. К счастью, бластеры были предусмотрительно настроены на минимальный режим, иначе от птички не осталось бы даже обугленных костей. Она ещё шевелится, когда её довольно грубо швыряют на землю возле раненого. Олаф выглядит совсем скверно, Луиджи продолжает прижимать к ране бинты, но кровь даже и не думает останавливаться. Вальдес быстрым движением перерезает K’хаах горло. Кровь у неё, оказывается, такая же ярко-синяя, как и перья, густая и вязкая.

— И что с этим делать? — все вопросительно смотрят на Луиджи.

— Надеюсь, не пить, — брезгливо морщится Альберто.

— Нет, надо замазать рану, — быстро говорит Джильди, — вроде бы…

Ему вдруг кажется, что если противоядие не сработает, Вальдес его попросту убьёт. Но оно срабатывает.

А потом Ротгер “зашивает” рану — с современными технологиями никто уже давно не использует для этого нитки и иглу, всё, что нужно сделать — это стянуть края и наложить поперёк фиксирующие полоски. Похоже, как будто лицо заклеили скотчем — только полоски будут держаться до тех пор, пока рана не заживёт, как держались бы настоящие швы, пока их не снимут. Общим решением команды они остаются в парке до утра, пока Олаф не приходит в себя настолько, чтобы ввести в манипулятор координаты возвращения домой. Каждый — даже Берто, который в этом пока ничего смыслит — считает своим долгом перепроверить введённые данные, во избежание новых ошибок. Кальдмеер стоически терпит подобное внимание, улыбаясь одними глазами — растягивать губы в улыбке больно. На прощание он смотрит на Бешеного нечитаемым взглядом — но отчуждённости и недоверия там больше нет.

— До встречи, доктор Вальдес. Берегите себя.

"Наши жизни вывернуты наизнанку.

(с) Ривер Сонг

Плакать некогда, не в чем каяться:

Everette, “Завтра наше время закончится”

— Это чёрт знает что! — Альмейда гневно швыряет на стол ворох бумаг.

Вальдес сидит на подоконнике и болтает ногами, как какой-нибудь школьник. Когда он начинает вдобавок к этому насвистывать какой-то весёлый мотивчик, Рамон, не выдержав, швыряет в него первым, что попадается под руку, а попадается ему цветочный горшок, стоящий на столе. Ротгер легко ловит “снаряд” и ставит к себе на колени, не прекращая болтать ногами. В обнимку с цветком он смотрится до того нелепо, что Альмейда неожиданно успокаивается и поясняет:

— Мало нам нормальных заданий! Команды зашиваются, так тут ещё какие-то искажения-призраки появились. Вот, смотри: то есть искажение, то нету, и так каждые пять минут!

Бешеный послушно смотрит: гора Дхаулагири, Непал, совсем “недалеко” — 5032 год. В отчёте приведён график и расчёты — искажение и в самом деле “плавает”, словно не может решить, есть оно там или нет.

— Давай я сгоняю и проверю, один, без команды. Если там что-то есть, я и без приборов почую, ты же знаешь. Заодно портативную глушилку испытаю.

Глушилка — новое изобретение. Небольшая звуковая бомба, которая, по идее, должна свести воздействие искажения к минимуму, заглушить его, не позволяя разрывам открываться. Как избавиться от искажений полностью, они пока не придумали.

— Давай, — кивает Альмейда после краткого раздумья, — но чтобы без глупостей, если вдруг что пойдёт не так — отходи от искажения подальше и сваливай.

— Конечно, Рамон, ты же знаешь, я весь из себя такой благоразумный, даже тётушка бы мной гордилась, — весь вид Вальдеса говорит о том, что слово “благоразумие” он встречал разве что в энциклопедии, в разделе фантастики.

— И попробуй только снова влезть в какую-нибудь историю — я тебе шею сверну!

Этого Бешеный уже не слышит — он несётся к складу, получать манипулятор, глушилку и бластер.

* * *

На горе холодно — ужасно холодно, хотя Вальдес и позаботился о том, чтобы одеться потеплее — то есть соизволил напялить на себя куртку с капюшоном и перчатки без пальцев. К счастью, на саму заснеженную вершину ему не надо, координаты указывают место на одной из приспособленных для пеших прогулок троп где-то в середине маршрута. Этими искусственными тропами ещё в сорок пятом веке оборудовали почти все горные вершины, давая туристам возможность осматривать что угодно, а для любителей альпинизма всегда остаётся противоположный склон, намеренно не тронутый цивилизацией. Но земные красоты людям, получившим свободный доступ в космос и возможность провести выходные, скажем, на Венере, быстро приелись, так что сейчас гора совершенно пустынна. Внизу, в ущелье находится небольшая (по меркам пятьдесят первого века) деревня, и Ротгер думает, что будет любопытно заглянуть туда позже, а пока что ему необходимо пройти ещё чуть дальше по тропе, чтобы обнаружить прекрасную обзорную площадку — разнообразия ради, естественного происхождения: площадка представляет собой длинный узкий скальный выступ. На противоположном конце выступа, там, где он как бы “выходит” из скалы, виднеется вход в пещеру. Похоже, именно туда-то Вальдесу и нужно. На секунду он чувствует присутствие искажения, но затем всё снова пропадает.

Он почти не удивляется. В самом деле, они встречаются без какой-либо определённой системы и так редко, что Ротгер ждёт этих встреч в любую минуту — и, на всякий случай, не ждёт их вовсе.

Молодой — такой ужасно молодой! — Олаф Кальдмеер рассматривает причудливые каменные статуи и не слышит, как Вальдес входит в пещеру.

— Здравствуй, Олаф, давненько не виделись. Далековато ты забрался в этот раз! — Бешеный ожидает почти любой реакции от вздрогнувшего и обернувшегося на голос Кальдмеера… Любой, кроме этой:

— Кто вы такой и откуда знаете моё имя?

Это должно было случиться, и по прошлой встрече Вальдес вполне мог догадаться, что случиться это должно скоро — но звучит всё равно неожиданно. И глупо с его стороны ощущать этот звон в ушах и думать, что ему послышалось. И вглядываться в серьёзные серые глаза — быть может, шутит? — тоже очень глупо. Искажение снова ощущается, как быстрая вспышка.

— Ах, как неловко вышло, похоже, что для тебя это — наша первая встреча, — Вальдес улыбается своей самой обаятельной улыбкой, чувствуя себя так, словно танцует на краю пропасти. Вообще-то, ему нравится танцевать на краю пропасти. — Тогда позволь представиться по всей форме: Ротгер Вальдес, доктор временной археологии. Я из будущего.

Он весело машет рукой с временным манипулятором, и Кальдмеер немного расслабляется, но зато теперь выглядит осуждающе:

— Правила запрещают вам рассказывать местным о том, что вы прибыли из будущего.

Ну кто бы сомневался, что Олаф Кальдмеер знает об этих чёртовых правилах.

— О, я не особый приверженец правил, — отмахивается Бешеный, — но ты привыкнешь.

— Мы знакомы в будущем, я правильно понимаю? В таком случае, я бы предпочёл, чтобы вы мне о нём не рассказывали, — Олаф как-то на удивление спокойно воспринимает идею о том, что встретил кого-то из своего будущего. Вальдесу даже делается немного завидно.

— И не собирался, — заверяет Ротгер, — спойлеры всегда портят впечатления! Так что тебя сюда занесло? Готовишься к поступлению в институт?

Новая вспышка искажения, в этот раз вместе с ней слышится какой-то едва уловимый треск. Вальдес красноречиво кивает на только что рассматриваемые Олафом статуи, но тот лишь недоумевающе пожимает плечами:

— Я собираюсь поступать на юридический, не думаю, что осмотр исторических памятников каким-то образом мне в этом поможет. Просто провожу здесь каникулы, в деревне внизу живут мои родственники.

— Юридический? — Вальдес искренне возмущен. — Зачем тебе это нужно, это же ужасно скучно!

— Это желание моих родителей, — снова пожимает плечами Кальдмеер, не совсем понимая, почему рассказывает всё это незнакомцу. Но у незнакомца дикая улыбка и шалые, горящие яркими искрами глаза, и ему почему-то невозможно не отвечать.

— Фу, я так не играю, — по-детски заявляет Ротгер, — тебе стоит заняться временной археологией!

Снова искажение, оно отзывается тревожным уколом в самое сердце — как будто вновь заискрил старый манипулятор, вот уже пятнадцать лет лежащий без действия. Треск становится громче и отчётливей, и только тут Вальдес понимает, где его слышал — пятнадцать лет назад, в катакомбах под Парижем, прямо перед тем, как случился тот самый обвал…

— Бежим!!! — он хватает ничего пока не понимающего Олафа за руку и тащит его к выходу, чувствуя, как земля дрожит под ногами. Перед самым выходом выталкивает Кальдмеера перед собой и прыгает вперёд сам — как раз вовремя, им вслед с оглушительным грохотом уже летят осколки камней.

“Время замыкает круг и пытается избавиться от вас двоих” — невольно вспоминает Вальдес, прежде чем всё вокруг тонет в пыли и шуме.

* * *

Приходит в себя он довольно быстро — от сильной боли в левой руке. Опираясь на правую, пытается встать, но и она тут же взрывается резкой болью, и ему кажется, что весь мир под ним шатается, поэтому Ротгер благоразумно остаётся на месте и оглядывается. Олаф как раз поднимается на ноги возле заваленной камнями пещеры; Вальдес отмечает про себя, что спуск вниз почти не завалило, и это хорошо — значит, Кальдмеер сможет спуститься с горы без особых проблем. Самого Ротгера отбросило почти к самому краю скального выступа, и Олаф делает несколько шагов в его сторону.

— Ты в порядке? — Вальдес мотает головой, чтобы Кальдмеер не вздумал подходить ближе.

— Я — да, но ваша рука! — Бешеный думает, что это зрелище — по-настоящему взволнованный Олаф Кальдмеер — стоит того, чтобы его запомнить.

— А, пустяки, я буду в норме! — беспечно заявляет Вальдес. Но это не пустяки, потому что левую руку, вообще-то, проткнуло насквозь длинным узким обломком камня, и проткнуло вместе с манипулятором.

Манипулятор может перенести только одного человека, поэтому на случай непредвиденных ситуаций команда носит с собой запасные — в сумке с общим оборудованием. Так что, оказавшись в подобной ситуации без этой сумки, выбраться будет довольно сложно… Если вы, конечно, не завели себе глупую сентиментальную привычку таскать незарегистрированный манипулятор в нагрудном кармане.

— Не смей ко мне подходить! — Ротгер резко окликает сделавшего было ещё шаг Кальдмеера. Тот послушно замирает на месте, хотя пока и не понимает причины.

— Вы спасли мне жизнь.

— Пустяки. Просто вернул долг. — Вальдес тянется расстегнуть куртку правой рукой — пальцы на ней сломаны, и это осложняет дело. Он чувствует новую вспышку искажения и слышит смех — будто само Время смеётся над ним, над его жалкими попытками обыграть законы мироздания. Скальный выступ шатается от малейшего движения, глубокая трещина въедается в камень, уже почти отколов его.

— Позвольте мне помочь, — снова пытается сдвинуться Олаф.

— Стой там! Пожалуйста… — Бешеный слышит звон колокольчиков, пение звёзд и снова этот издевательский смех — искажение здесь, близко, прямо под ним, и в этот раз оно, похоже, создано с единственной целью. Вальдес широко улыбается: — Я серьёзно, тебе стоит стать археологом. Будет весело, обещаю!

Больше он ничего сказать не успевает — под полным ужаса взглядом совсем юного Кальдмеера скальный выступ наконец откалывается и летит вниз вместе с Вальдесом.

Камни летят следом и больно бьют по ногам, по рёбрам, по спине… Вальдес всё ещё пытается просунуть переломанные пальцы в нагрудный карман.

— Как глупо… — думает он, — как глупо умирать…

Время смеётся. Круг замыкается.

Мы выходим из круга, мы выходим на свет -

Машина Времени, "Дорога в небо"

А ведь каждый из нас мог

Flёur, “Люди, попавшие в шторм”

9:9

Полёт вниз стремится к завершению, сломанные пальцы скользят по кнопкам… Ему не нужны все кнопки — только одна-единственная, из-за существования которой Ротгер таскает за собой этот дурацкий манипулятор, из-за которой до сих пор им ни разу не воспользовался. О, он легко узнает эту кнопку на ощупь — сколько раз, поглаживая пальцами браслет и циферблаты, Вальдес хотел нажать её, но останавливал себя — рано. Теперь — самое время.

Тело насквозь прошибает электрический ток — больно, куда больнее, чем в прошлый раз, пятнадцать лет назад. Должно быть, потому, что теперь именно он является причиной: вернувшись в ту же самую секунду, из которой манипулятор переносился в последний раз, Ротгер на краткое мгновение оказывается рядом с прошлым собой, и эффект получается куда внушительнее, чем от столкновения двух небольших предметов. Вальдес с размаху плюхается в холодную воду, поднимая брызги, и с большим трудом встаёт на ноги — ни одна рука не слушается. Он откашливается и, щуря глаза от бьющего в них света чужого налобного фонарика, улыбается разбитыми губами:

— Здравствуй, профессор Олаф. Соскучился по мне?

— Вальдес! Что ты здесь делаешь?! — о, воспоминания о шокированном и почти возмущённом Олафе Кальдмеере Вальдес тоже собирается беречь, как зеницу ока.

— Ты одолжил мне свой именной манипулятор. Вот, зашёл вернуть, — Бешеный хотел бы небрежным жестом вытащить-таки манипулятор из кармана, но травмы никак не позволяют.

— И почему ты в таком виде? — да, выглядит Вальдес сейчас и в самом деле неважно. Не очень подходит для счастливого воссоединения двух старых друзей.

— Пустяки. Чуточку упал с обрыва.

Олаф осторожно берёт Вальдеса за левую руку, из которой всё ещё торчит обломок скалы, и выдыхает:

— Это же… Я всё это время думал, что ты там насмерть разбился!

— Я, знаешь, тоже довольно долго думал, что ты здесь насмерть захлебнулся, так что тут мы квиты. И мы, на минуточку, всё ещё можем трогательно и романтично умереть, даже взявшись за руки для пущей драматичности, но я всё же предпочёл бы отсюда выбраться.

Вода всё ещё поднимается. Ротгеру кажется, что она поднималась все эти пятнадцать лет, просто очень медленно, чтобы успеть, дождаться, пока он придёт.

— Каким образом ты хочешь отсюда выбраться? Твой манипулятор сломан, мой — разряжен, если ты с его помощью переместился… — Олаф всё ещё выглядит удивлённым, и обрадованным, и обеспокоенным — но он уже взял себя в руки и деловито продумывает варианты.

— Ох уж эти мне пацифисты-археологи со своей политикой невмешательства, — фыркает Вальдес. — У меня бластер на поясе висит, действуйте, профессор.

Выставить мощность на бластере по максимуму и выстрелить по завалу, растворяя камни — дело нехитрое, как оказывается. Сложнее устоять на ногах, чтобы тебя не снесло водой, уходящей в тёмный коридор. Руки болят просто нестерпимо, поэтому Ротгер, аккуратно придерживаемый за талию Олафом, не прекращая болтает, чтобы хоть как-то отвлечься, пока они пробираются по тоннелю.

— Я бы не смог настроить координаты так точно, чтобы попасть именно сюда, так что функция возврата очень пригодилась.

— А что насчёт нашего временного парадокса? — спрашивает Кальдмеер.

— Хороший вопрос. Какая это по счёту встреча для тебя?

— Девятая.

— Как и для меня. И ещё — из какого года ты пришёл в этот раз?

— 5060.

— Как и я, — Вальдес широко улыбается, игнорируя боль. Получилось!

— Круг замкнулся, — понимает Олаф.

— Да. Круг замкнулся, а мы из него вышли. Теперь — самое главное!

— У нас есть запасные манипуляторы, я сейчас сверну экспедицию, тебе потребуется медицинская помощь, — Олаф вновь спокоен и собран, а Ротгер смеётся — всё так, как и должно быть.

— Нет, не это. Я люблю ходить по краю, но решил, что Время подразнил уже достаточно — теперь мы можем видеться, не создавая вокруг себя парадоксы. Дай мне свой номер телефона!