Мёртвый мир (гет)

Проблема с гоблинами оказалась сложнее, чем я думал. Мне пришлось выслушать целую лекцию о межрасовых отношениях, суть которой сводилась к тому, что этот народец всегда держался особняком и требовал к себе уважения. Для них не существует понятия «тёмный волшебник». Есть они, ущемлённые в правах гоблины, — и есть те, кто носит волшебные палочки. Последние, на взгляд гоблинов, мнят о себе слишком много, повсюду суют свой нос, пригребают к рукам всё, до чего могут дотянуться, и прочее в том же духе. Колдуны дерутся, гоблины страдают, и так из века в век.

Лорд Волдеморт — всего лишь один из волшебников, этим всё сказано.

По меткому замечанию Кингсли, эти скопидомы могли бы вывесить над дверью своего банка большой плакат: «Не лезьте в наши дела!», что полностью отражало бы суть их взаимоотношений с волшебным миром. Гоблины не делают этого из нежелания отпугнуть клиентов, но они никогда не упустят возможность напомнить о своей самостоятельности и покачать права, а потому из нашего ограбления выжмут всё до последней капли. И, само собой, не преминут позубоскалить о том, насколько «хорошо» было поставлено банковское дело, когда в «Гринготтсе» заправляли волшебники.

Так называемая официальная встреча с представителями банка была назначена на завтрашнее утро. Кингсли посоветовал прихватить с собой похищенную чашу (хотя бы то, что от неё осталось), сказал, что это существенно облегчит переговоры. Я досадливо фыркнул, но согласился, понадеявшись на «бездонность» бисерной сумочки.

Так что мне была нужна Гермиона. К счастью, она поджидала меня в доме на площади Гриммо, вновь ставшем пристанищем для нас троих. Когда призрак Дамблдора рассыпался по ковру клубами пыли, а я — в который уже раз — выкрикнул «цыц», затыкая рот миссис Блэк, с дальнего конца коридора послышалось её осторожное: «Это ты, Гарри?»

Оказавшись на кухне и обнаружив накрытый к обеду стол, я почувствовал себя так, словно свалившиеся на мою голову неприятности вдруг исчезли. В воздухе витал запах лукового супа.

— А где Рон? — спросил я, оглядевшись.

— В «Норе», — ответила Гермиона, устраиваясь за столом.

— В смысле? — не понял я. — Его что, не будет сегодня с нами?

— Да будет, наверное, — предположила Гермиона, слегка пожав плечами. — Но где-нибудь ближе к ночи, раньше вряд ли. Обедать, пожалуй, будем без него.

— А что случилось? — поинтересовался я, пододвигая стул и присаживаясь напротив.

— Да ничего особенного, — начала она вполне мирным тоном, будто и впрямь говорила о чём-то обыденном, но её показного спокойствия хватило ненадолго. — Просто миссис Уизли взялась… привести дом в порядок. Она назвала это «очистить дом от смерти», потому как если за покойником не смыть… А поскольку у самой, по её же словам, всё валится из рук, к работе были привлечены все, до кого удалось дотянуться. Мне тоже кое-что перепало, но я управилась довольно быстро.

— А как же Рон?

— Надраивает свою комнату. Но если дела и дальше будут продвигаться теми же черепашьими темпами… — она возвела глаза к потолку. — Словом, Гарри, давай обедать. Я такая голодная!

Мы принялись за еду. Я заговорил, когда суп был основательно подъеден и ложки начали скрести по дну тарелок, так и так нарушая тишину.

— А как у тебя дела? Помнится, вчера вы с Роном строили планы на сегодняшнее утро и вроде как собирались заглянуть к тебе домой.

— Мы и заглянули. Однако, едва осмотревшись, были вынуждены впустить в дом мистера Уизли и возглавляемую им бригаду спецов. Так что всё, что нам оставалось, — это стоять в сторонке.

— Вот как? — я и в самом деле удивился. — И зачем же они заявились? С обыском, что ли?

— Вроде того. Спасибо, Кричер, было очень вкусно, — ответила Гермиона, передавая эльфу пустую тарелку из-под супа. — Я, естественно, возмутилась, но мне объяснили, что так надо. Они многие дома проверяют — особенно те, в которых засветились Пожиратели. Ищут компромат: тёмные артефакты и прочие штучки. Оказалось, что несколько месяцев кряду у нас обитал некий Августус Руквуд — Пожиратель и бывший невыразимец. Так что, как было мне сказано, «возможно всё». Да ты, Гарри, должен его помнить. Неприятный такой… лысый, с изрытым оспой лицом. Два года назад он был в Отделе тайн вместе с Малфоем-старшим и прочими...

Она замолчала, явно испугавшись, что затронула старую запретную тему, но я, глядя на её опущенные глаза, вдруг осознал, что вполне могу говорить о Сириусе. Видимо, сегодняшний визит к Арке не прошел бесследно.

— Помню, конечно, — тихо проговорил я. — Именно он просветил своего хозяина, что пузырёк с пророчеством — не просто склянка и, бывает, сводит с ума.

Можно было добавить, что выпущенное Руквудом взрывное заклятие оборвало жизнь Фреда, но я решил, что это уже лишнее. И без того тяжело.

Некоторое время мы сидели в молчании. Но быстро почувствовав, что оно лишь нагнетает напряжённость, я оставил в покое растерзанную рыбную котлету и вновь подал голос:

— И как успехи мистера Уизли? Его люди обнаружили что-нибудь существенное?

— Мне сообщили, что нет, — ответила Гермиона. — Ни ядов, ни прыгающих кастрюль — словом, ничего магического. Если, конечно, не считать подключённого к сети камина.

— Вот как?! — я невольно улыбнулся. — Сейчас, насколько я знаю, этим не может похвастаться даже «Нора»!

Пожав плечами с красноречивым видом «такова жизнь…», Гермиона потянулась рукой к свободному от тарелок краю столешницы, и, проследив за ней взглядом, я заметил небольшую книгу в твёрдом переплёте. На обложке было изображено нечто абстрактное, похожее на разорванное радужное пятно. В детстве я не раз замечал такое в лужах, разглядывая растёкшуюся по воде бензиновую плёнку. Оттиснутые поверх рисунка буквы гласили: «Langoliers».

— Что это? — поинтересовался я.

— Моя книга, Гарри. «Лангольеры» — относительно недавняя повесть американского писателя Стивена Кинга.

— И что? — осторожно справился я. Нечего строить из себя умника, если полжизни просидел в чулане, а вторые полжизни интересовался только магическим миром. — С ней что-то не так?

— Сама не знаю, Гарри… Я подобрала этот томик в гостиной, в кресле возле камина, ещё до того, как в дом ввалились люди мистера Уизли. Нет-нет, книга не заколдована, — поспешила уточнить она, видимо, заметив мою озабоченность, — но с ней явно поработали. Между страниц был заложен остро заточенный карандаш, а в тексте полно карандашных пометок.

— Неужели и там изображён знак Даров Смерти?

Я съехидничал, просто не выдержав таинственности её тона, так как кто-кто, а я-то отдавал себе отчет, что нельзя пренебрегать знаками, нарисованными в уже готовой книжке. Гермиона лишь издала глубокий вздох.

— Вот и не угадал! Нет там ничего подобного, но кое-где на полях проставлены разнообразные пометки. Вот, Гарри, посмотри сюда, — нащупав гребешок закладки, она раскрыла книгу, протянула её мне и, ткнув пальцем в страницу, указала на важную, по её мнению, метку.

— «Все, кто выжил, спали…» — вздохнув, я уставился на Гермиону в ожидании пояснений.

— И мне, само собой, стало чрезвычайно любопытно: кого из волшебников — и, более того, приспешников Волдеморта! — могла заинтересовать обычная маггловская книжка?

— Обычная? — засомневался я.

— Ну, может, не совсем обычная, но для фантастической повести… — не договорив, Гермиона захлопнула книгу и неожиданно спросила: — Хочешь, расскажу?

Я счёл за лучшее согласиться.

— Давай! Кстати, что у нас к чаю, Кричер?

С дальнего конца кухни немедленно донеслось услужливое кваканье:

— Пирог с патокой, хозяин Гарри. Кричер знает, что хозяин любит пироги!

— Ты умница, Кричер! — похвалил я, подмигнув Гермионе. — И что бы я без тебя делал?

Кричер щёлкнул пальцами, и большой фарфоровый чайник, повинуясь его чарам, поплыл над столом, наполняя чашки дымящимся красноватым напитком.

— Сливки добавляй сама, — я кивнул на стоящий рядом молочник. — И начинай про лангольеров, Гермиона. Кто они, кстати, такие?

— Страшные вымышленные существа, которыми пугают несобранных ленивых детей.

— И только? — я не смог скрыть разочарования.

— Ты не понимаешь, Гарри! — воскликнула Гермиона, устремив на меня укоризненный взгляд. — Вообще-то, лангольеры показались мне откровенной выдумкой, нужной лишь для остроты и динамики сюжета. Дело вовсе не в них! Начинается всё с того, что самолёт, летящий над Калифорнией, неожиданно попадает в некую временную дыру и оказывается в прошлом.

— В прошлом? — я поставил перед Гермионой блюдце с кусочком пирога. — Как мы с тобой в конце третьего курса?

— Нет-нет, там всё гораздо сложнее! Хотя, может, и не сложнее… — Гермиона на секунду задумалась, очевидно, прикидывая, как быстрее и проще посвятить непосвящённого в детали сюжета. — Это было не наше прошлое, в котором можно существовать, учиться и видеть самих себя. Из того прошлого ушло настоящее время, и мир сделался безжизненным. Всё остановилось, застыло, потеряло свои свойства, саму свою сущность. Еда, например, стала несъедобной, спички не зажигались, и прочее… Даже свет постепенно начал уходить. Такой вот мёртвый мир…

Вот тут оно и случилось…

«Мёртвый мир…» — загудело в ушах.

Отразившись от грубых каменных стен, от свисавших с потолка массивных чугунных котелков и сковородок, слова зависли в воздухе, словно пороховой дым, заполнив собой всё пространство кухни. Так плотно и непроницаемо, что перехватило дыхание, и я зажмурился, борясь с внезапно подступившим головокружением.

Однажды Люпин сказал, что во мне есть шестое чувство. Интуиция. Это когда тебя с головы до ног пронзает нечто неотвратимое и необъяснимое, но, безусловно, правильное. Я бы сказал, фатальное. И всё, что недавно казалось странным, мелким и незначительным (а порой и лишним), внезапно приобретает новый смысл и складывается в пазл, в чёткую целостную картинку. Ты чувствуешь это нутром: сердцем, печёнкой, селезёнкой и бог знает чем ещё! От этого нельзя отмахнуться, нельзя просто так выкинуть из головы, а тех, кто тебе не верит и пытается что-то растолковать (особенно с точки зрения логики), хочется как следует обо что-нибудь приложить. Потому что их беда заключается в неверном расположении извилин, и лишь хорошая встряска способна вправить им мозги.

Мёртвый мир… Мир, где нет места живым…

Я будто перенёсся в Отдел тайн, в ту необычную комнату, где пол спускается вниз крутыми ступенями, образуя огромную каменную яму, а на дне этой ямы находится платформа с аркой, затянутой изодранной, непрерывно колышущейся завесой. По ту сторону которой лежит мёртвый мир…

В тот момент я вряд ли был способен объяснить, как именно связаны между собой древняя арка и фантазии этого… писателя, но связь между ними определённо имелась. Я чувствовал.

…Люпин, видно, тоже что-то знал. Когда Сириус пропал у нас на глазах, он бросился ко мне, обхватил обеими руками и держал так крепко, что на теле остались синяки. Я извивался, кричал, звал Сириуса, а Люпин, удерживая меня как в тисках, пытался втолковать, что крёстный никогда уже не вернётся. Потому что оттуда не возвращаются, потому что он мё…

Меня отрезвил встревоженный голос Гермионы, ворвавшийся в моё сознание столь же оглушительно, как звонок будильника — в крепкий сон.

— Гарри, Гарри! Что с тобой? Ты как будто отключился…

— Есть немного, — признался я, осматриваясь.

Гермиона почему-то обнаружилась совсем близко, склонившейся к моему правому уху. Покосившись на зажатую в своей руке чайную ложечку и вернув её на стол, я подвинул поближе соседний стул и со словами «Так будет удобнее...» усадил на него Гермиону. А затем попросил пересказать содержание повести, и как можно подробнее. Хотя — чего прикидываться? — скорее, потребовал и настоял.

Сказать, что история впечатлила меня от и до, было бы преувеличением. Конечно, я переживал за пассажиров того американского лайнера, волею судьбы попавших чёрт-те куда, но были моменты, когда я не останавливал Гермиону только из вежливости. Неурочные разборки, поножовщина… Неужели люди могут быть настолько безумны?

Ближе к концу стало гораздо интереснее. Когда повествование дошло до некоего Боба Дженкинса, успевшего сообразить, что сквозь временную дыру нельзя проскочить, находясь в здравом уме и твердой памяти, в моём животе что-то сжалось, а внезапно накатившее волнение было сродни тому, которое прошибло меня полчаса назад.

— Сириус не исчез мгновенно, — медленно проговорил я. — Он падал целую вечность, его тело выгнулось дугой… А потом он утонул. Прямо там, в рваном занавесе…

— Гарри… Ты о чём?

— Об Арке, — ответил я. — Арке Смерти. Той, что в Министерстве.

Гермиона смотрела на меня с недоумением, явно не понимая, при чём тут Арка. Впрочем, ничего удивительного, у неё бывает. Сначала рвёт и мечет, точнее, копает и копает. А когда остаётся всего ничего — уложить «накопанное» должным образом, у неё в мозгах что-то заклинивает. И она, вопреки всякому здравому смыслу, начинает вдруг доказывать, что все её труды гроша ломаного не стоят, найденные ею знаки — бессмыслица, и вообще… «Такого не может быть, потому что не может быть никогда!»

Каких-нибудь полгода назад я бы, скорее всего, отступил. Ну, не то чтобы совсем отступил, но начал бы прикидывать, искать поддержку у Рона, обдумывать обходные пути. Но теперь, после истории с Дарами Смерти и последним тайником, оказавшимся не где-то под фундаментом дома Реддлов, а в Хогвартсе (как я и настаивал!), заткнуть мне рот было невозможно. Меня словно прорвало, и я вдруг принялся выкладывать всё по порядку, начиная с письма, прилетевшего из «Гринготтса», и заканчивая Отделом тайн.

— Кингсли тоже произнёс эти слова, Гермиона! — напирал я. — Он так и сказал: «Мёртвый мир».

— Гарри, он просто оговорился.

— Ну, знаешь! Бывают такие оговорки, которые похлеще прямых слов!

— Например?

— Да легко! — взмахнув рукой и вдохнув в грудь воздуха, запищал, подражая визгливому тону покойной Беллатрисы: — «Где вы взяли меч? Как вы забрались в мой сейф?»

— Ну, знаешь… — протянула Гермиона со скепсисом в голосе. — То полусумасшедшая Беллатриса, а то умница Кингсли!

— Да у него сейчас столько работы, что без хроноворота…

Вот тут я и осёкся.

В этом деле министр мне не помощник. Без толку идти к нему с расспросами. Он сошлётся на занятость, на усталость, на отсутствие хроноворотов, на чертовы должностные инструкции, наконец! И кого-кого, а такого мракоборца, как Кингсли, на кривой метле не обгонишь… В лучшем случае отложит беседу «на потом», а в худшем… Сочтёт нужным — и память подотрёт. Для моего же блага и своего спокойствия. Нет, я был далёк от того, чтобы подозревать этого человека в излишнем коварстве, но если сложить два и два… Сегодня что мешало ему раскрыть карты? Слабо было объяснить, что бывает с теми, кто проваливается в эту… Арку?

Или… временную дыру?

В поисках ответа я покосился на книгу, лежащую у Гермионы на коленях, но, разглядев изображённый на обложке ромбовидный разрыв, окружённый разноцветным сиянием, уверился лишь в одном: слово «дыра» звучит не так уж фатально. Это ж не тупик, а переход, до ужаса напомнивший прикрытый завесой проем в Арке!

Что там, по ту сторону завесы?

Что-то внутри меня подсказывало, что не такая уж это великая тайна. Люпин ведь знал! Но его, оборотня, не подпустили бы к Отделу тайн и на пушечный выстрел! Значит, где-то прочитал. Вероятнее всего, в хогвартской библиотеке, возможно даже в запретной секции. У-у-у… не подходит. По слухам, там сейчас полный бедлам, и разгребать его будут долго. Значит, остаётся…

— …Андромеда, — произнёс я вслух. — Миссис Тонкс, сестра Сириуса!

Гермиона посмотрела на меня как на ненормального, я даже приметил тревогу в её глазах.

— Ты не понимаешь! — разозлился я. — Андромеда была любимой сестрой Сириуса!

— Кузиной, — поправила Гермиона, будто это имело какое-то значение.

— Она не могла не узнать у Люпина о том, как погиб её брат! — продолжил гнуть своё, пропустив её замечание мимо ушей. — Она ведь… умная взрослая женщина, и тоже Блэк!

— Вообще-то, Тонкс, — снова поправила Гермиона и, выждав паузу, поинтересовалась, глядя мне прямо в лицо: — Что ты предлагаешь?

— Как что? — я не понимал, над чем тут раздумывать. — Наведаться к ней домой и постараться как следует расспросить. Ещё ведь не поздно, даже семи нет, — уточнил я, бросив взгляд на часы.

Реакция Гермионы оказалась неожиданной. Вместо того чтобы останавливать меня доводами типа «нас не ждут» и «так не принято», она вскочила со стула, кинулась к оставленной с другой стороны стола бисерной сумочке и сунула в неё «Лангольеров», одновременно жалуясь на свою память.

— Купила упаковку детской смеси на основе козьего молока, и надо же: совсем из головы вылетело! Миссис Тонкс жаловалась, что Тедди спит очень беспокойно. Колики, должно быть…

— Какие ещё колики? — спросил я, ошалелыми глазами наблюдая, как Гермиона на ходу натягивает на себя тёплую кофточку.

— Обычные, младенческие. Может, молоко слишком жирное попалось или просто от нервов, оттого что мамы нет…

В животе у меня похолодело. Зловещее предчувствие, посетившее мою голову в тот день, когда я узнал о рождении крестника, не обмануло: крёстный Тедди Люпина оказался на редкость безответственным!