Свидание (гет)

Вечер был тихий, прозрачный, еще по-летнему теплый, августовский.

Впереди, в конце улицы, яркое, как огромный китайский фонарик, висело алое заходящее солнце.

Несмотря на духоту, Бушрут был вынужден кутаться в куртку с поднятым воротником и прятать лицо под темными очками и низко надвинутой на глаза кепкой — дабы не смущать случайных зевак своим не особенно презентабельным внешним видом. Он вскоре буквально взмок от жары, едва поспевая за Антиплащом, который быстро, наклонив голову, шагал по тротуару, в свою очередь поспешая за Мегавольтом, чья нелепая несуразная фигура маячила впереди в потоке прохожих. Один раз Элмо остановился, чтобы (Антиплащ хмыкнул) купить у уличной продавщицы букет чуть потрепанных роз, после чего еще более ускорил и без того стремительный шаг… Антиплащ и Репейник бодро рысили вслед за ним по вечерней улице, пока главарь, шедший впереди, резко не остановился — и Бушрут, не успевший затормозить, с разгона едва не налетел на его широкую спину.

— Где он? Ах, вот…

Они стояли в узком переулке, выходящем на один из центральных проспектов города — на кипучую и многолюдную Энтерпрайз-авеню. Реджи не любил бывать в Центре и чувствовал себя здесь не в своей тарелке: очень уж тут было шумно, пыльно, тесно и душно, а разбавлялось все это засилье асфальта, бетона и выхлопных газов едва ли полудюжиной анемичных кустиков сирени, медленно и неуклонно чахнущих вдоль обочин… Бедняги! Бушрут отчетливо, что называется, всей шкурой ощущал страдание этих погибающих, удушаемых цивилизацией, корчащихся в агонии горемык, которым выпала злая участь день за днем фильтровать, пропуская через себя, тяжелый городской смог — и они горько жаловались, и сетовали на судьбу, и молили о пощаде, обреченно простирая к Репейнику свои тонкие и хилые, покрытые скрюченными листочками дрожащие веточки. От этой обрушившейся на него острой тоски и бессвязных жалоб Бушруту физически стало нехорошо, он мысленно застонал, чувствуя омерзительное бессилие человека, стоящего возле постели безнадежно больного друга и знающего, что, в сущности, уже ничем не может ему помочь...

К счастью, его внимание вскоре отвлек Антиплащ. Далекий от проблем экологии и умирающих сиреневых кустов, бравый главарь возбужденно рыскал по тротуару туда и сюда, порой останавливаясь, поводя носом и словно бы принюхиваясь, точно гончая, внезапно потерявшая доселе отчетливый след.

— Куда он делся? Только что был здесь, и… Ах, вот он! У «Зазеркалья».

«Зазеркалье» находилось у противоположной стороны улицы — небольшой, средней руки ресторанчик, оправдывающий свое название разве что нависающим над входом широким, чуть вогнутым зеркалом, в котором сейчас отражалась бледно-сосредоточенная физиономия Мегавольта. Неловко сжимая в руке розовый букет, Элмо нервно топтался у дверей заведеньица, под тентом, в окружении пластиковых летних столиков, обеспокоенно крутя головой по сторонам, кого-то, видимо, высматривая в толпе. Антиплащ огляделся и, ящерицей скользнув в узкую черную щель, внезапно открывшуюся в стене, живо потянул за собой замешкавшегося Бушрута.

— Сюда, Репей. Вряд ли в такой чудный вечерок они засядут внутри, а поэтому… Тут мы его увидим, а он нас — нет.

Проем в стене, который Репейник принял за «щель», на самом деле обернулся узкой дверью, ведущей в грязноватый полуподвальный паб, тесный и темный, наполненный какой-то более чем сомнительной публикой: впрочем, в полумраке, где густо слоились ароматы пригоревшего жира, пота, винной кислятины и ядреного табачного духа, Бушрут видел только чьи-то склонившиеся над стойкой вялые сутулые плечи. Нехотя вращали лопастями огромные вентиляторы на потолке, помаргивали на стенах тусклые и круглые, давно не мытые тарелки плафонов, из невидимого радиоприемника, спрятанного в недрах помещения, рывками выдавливалась не то судорожная икота, похожая на бездарную непритязательную музычку, не то обрывистая ритмичная музычка, напоминающая болезненную икоту… Антиплащ, чувствовавший себя в подобной обстановке как рыба в воде, в мгновение ока куда-то исчез; Бушрут, пытаясь освоиться и отыскать для себя более-менее неприметный уголок, неуклюже повернулся — и нечаянно налетел на нечто мягкое и крупногабаритное, стоящее позади.

— Эй, ты, поосторожнее, увалень! — прохрипел над его ухом сиплый испитой бас. — Смотри, куда прешь! Тормоза отказали, да? Ты отдавил мне ногу!

— П-простите, — пробормотал Репейник. От толчка кепка слетела с его головы, обнаружив его нестандартного цвета лиловую шевелюру — и (о, ужас!) предательски соскользнули с носа такие незаменимые, такие необходимые ему сейчас темные очки… Прежде, чем он успел наклониться и водрузить спасительную вещицу на место, «пострадавший», ухмыляясь, словно бы ненароком занёс над несчастными очками грязный потертый ботинок и тяжело на них наступил. И нежные черные стеклышки испуганно хрупнули под безжалостным каблуком…

— Эге-ге. Что это с тобой, парень? Какой-то ты… зелёный. Съел что-нибудь не то, а? Или ты того... из этих... которые нетрадиционной ориентации? — Крепкая рука ухватила Репейника за грудки — и в следующий миг перед ним оказалась обрюзгшая физиономия с таким багровым и блестящим, точно лакированным, носом, что он казался искусственным, словно бы отштампованным из гладкого производственного пластика. — Извиниться не хочешь, а?

— Простите, — все еще стараясь не терять последние крупицы достоинства, негромко, как можно более интеллигентно отозвался Репейник. — Я… я… уже извинился. — Он все еще надеялся, что дело обойдется малой кровью, но куда там! Мистер Багровый Нос, изрядно подогретый спайсом и винными парами, явно был в настроении покуражиться и почесать кулаки — и только ждал подходящего случая найти достаточно удобную жертву. Дыша перегаром, он медленно приблизил к лицу Бушрута свои крохотные, свирепые иголочки-глазки. — Ах, ты извинился, да? Я не слышал! Говори громче! Чтобы все это услышали, понял? Услышали, как ты, урод, просишь у меня прощения! Ну?!

— Эй, ты! Санта-Клаус! — отрывисто бросил за плечом Бушрута знакомый хрипловатый голос. — Отпусти его, сейчас же, и поставь на место, где взял! Слышишь? Или ты хочешь иметь дело со мной?

Багровый Нос нехотя оглянулся — и его мертвая хватка, клещами сжимающая податливое бушрутово горло, слегка ослабла.

— А, дьявол! Антиплащ! Я не знал, что это чучело — с тобой…

— Со мной, со мной. Напрашиваешься на неприятности, гоблин? — Антиплащ опустил руку в карман и чем-то очень отчетливо, очень внятно там щелкнул — зажигалкой? Или собачкой взводимого пистолетного курка? Мистер Багровый Нос, он же Санта-Клаус, он же господин Гоблин явно не счел за лучшее это выяснять. Медленно он разжал руки, с сожалением выпуская облюбованную добычу — и отступил: неторопливо и неохотно, бормоча под нос нечто угрюмое, невнятно-угрожающее…

— С-спасибо, Антиплащ, — пробормотал Бушрут, отряхиваясь и невольно потирая горло: Багровый Нос все-таки помял его основательно, он едва мог говорить, преодолевая болезненный спазм в полураздавленной глотке. — Ты… подоспел очень вовремя, надо признать.

Антиплащ смотрел на него по своему обыкновению — насмешливо, чуть усмехаясь уголком губ.

— Да не за что. В другое время, поверь, я бы с удовольствием полюбовался, как он набьет тебе морду — но сейчас это лишило бы меня куда более занятного развлечения. Идем. Я нашел тут в уголке один уютный столик…

Он взял Бушрута за руку, будто маленького ребенка, и протащил, бесцеремонно раздвигая публику плечом, наискосок через все помещение. «Уютный столик» у окна оказался занят парой каких-то подвыпивших юнцов; один из них, узнав Антиплаща, ретировался бесшумно и оперативно, другой попробовал было спорить — но Анти так мягко и задушевно сказал ему: «Побереги силы, щенок, а то ведь, не приведи нелегкая, покалечу!» — что он тоже решил не связываться. Репейник, приходя в себя, устало опустился на стул; краем занавески оттерев мутное желтоватое оконце до некоторой степени прозрачности, Антиплащ, нахмурившись, приник к стеклу и внимательно осмотрел противоположную сторону улицы.

— Вот они, смотри! В летнем кафе, как я и говорил… Однако!

Возглас был изумленный. Бушрут тоже выглянул в окно — и понял, что так потрясло бывалого и прожженного, всё-всё-на-свете-повидавшего главаря.

Мегавольт, потирая ладони и застенчиво улыбаясь, по-прежнему смущенно переминался с ноги на ногу возле дверей «Зазеркалья» — но теперь он был не один. Возле него, держа в руках крохотную сумочку-клатч и неброский, перевитый лентой, слегка помятый розовый букет, стояла красавица…

Да. Бушрут не любил этого громкого слова, оно казалось ему пошлым, каким-то безликим, ничего толком не выражающим — но никакого другого определения он сейчас подобрать не мог. Красавица… С такого расстояния, конечно, различить черты лица было трудновато, но на статную, грациозную фигуру, умело подчеркнутую миниатюрным платьем, гибкий стан, стройные ножки и водопад блестящих, чуть вьющихся золотистых волос, мягко спадающих ниже пояса, не обратить внимания было попросту невозможно. Мегавольт, нервно усмехаясь, что-то негромко ей говорил, и Красавица очаровательно смеялась, встряхивая волосами, откидывая голову чуть вбок, чтобы длинные восхитительные локоны не мешали ей слушать комплименты, обнажая нежную, белую, будто созданную для поцелуев шею… Ни на секунду не умолкая, Элмо шагнул к ближайшему пластмассовому грибу и, галантно усадив за столик свою ослепительную спутницу, плюхнулся на стул сам — по-прежнему слегка неуклюжий и нескладный, глупо и счастливо улыбающийся, подгибая под себя длинные, явно мешающие ему ноги в разноцветных носках, словно не зная, куда их деть… Красавица, улыбаясь, снисходительно слушала его болтовню, положив сумочку на изящное колено и мило, небрежно подперев рукой щечку — и заходящее солнце красноватыми бликами играло на ее золотистых, роскошно-умопомрачительных волосах…

— Вот это да! Вот так фифа! — невольно вырвалось у Бушрута. Он оглянулся на Антиплаща, готовый поделиться с ним своими сложными и довольно-таки сумбурными впечатлениями от увиденного — но все восторженно-восхищенные слова тут же мигом примёрзли к его губам, будто подёрнутые изморозью…

Лицо Антиплаща уже не было изумленным — оно было холодным и жестким, окаменевшим, застывшим, словно высеченным из гранита, и столь же неумолимым; ненароком завидев такое лицо в толпе, любой здравомыслящий человек, пожалуй, поспешил бы перейти на противоположную сторону улицы… И Репейник внезапно понял: Антиплащ не просто поражен или разгневан — он прямо-таки кипит от бешенства: злоба бродит в нем горячо и неудержимо, вспухает, точно магма в недрах вулкана, готовая вот-вот прорваться и выплеснуться наружу, опасная и смертоносная, сметающая всё на своём пути… Зловеще кривя лицо, Анти что-то пробормотал, процедил сквозь зубы какое-то сочное, извилистое ругательство — и, должно быть почувствовав на себе взгляд Бушрута, быстро обернулся; глаза его мрачно блеснули в желтом задымленном полумраке подвала.

— Фифа? О, да! Ты тоже, значит, заметил? — кусая губы, он отрывисто, хрипло, неприятно усмехнулся. — Хороша… цыпочка, а?

— Ты… её знаешь? — прошептал Бушрут, холодея от догадки, внезапно пришедшей ему на ум. — Эту… цыпочку? Ты… Стой!

Но Антиплащ его не слушал — да и не собирался слушать. С видом человека, принявшего какое-то важное решение, он отшвырнул Репейника с дороги, словно докучный, стоящий не на своем месте стул — и, ничего не объясняя, бросился к выходу. И Бушрут с трепетом понял, что опоздал… что он уже ничего не успеет — да и не сумеет — сделать… что вот-вот произойдет нечто ужасное… что Антиплащ, терзаемый злобой и ревностью, Мегавольта сейчас на месте попросту убьёт…

Застрелит из зажигалки.

Он вскочил и, втягивая голову в плечи, метнулся к дверям паба — вслед за Антиплащом. Зачем? Он и сам этого не знал. Но времени рефлексировать, предаваться размышлениям и взвешивать все за и против у него, увы, абсолютно не было — если он желал ещё хоть что-нибудь изменить…