Свидание (гет)

— «Дерзкое ограбление на Двенадцатой авеню до сих пор не раскрыто! Напоминаем читателям, что несколько дней назад, воспользовавшись технологическим сбоем на ближайшей подстанции и, как следствие — временным обесточиванием района, а также отключением сигнализации... бла-бла-бла... неизвестные преступники проникли в торговый зал ювелирного магазина „Мир золота“, где… гм-гм-гм… Демонстрационные витрины (по недосмотру персонала драгоценности не были убраны в сейф) оказались вскрытыми и опустошенными… Отпечатки пальцев отсутствуют… В итоге было похищено ценностей на сумму… Полиция предполагает, что в деле замешан Мегавольт, который…» Хм! — Антиплащ с раздражением швырнул „Сен-Канарский вестник“ в руки Бушруту, сидевшему в кресле возле окна. — А вот обо мне, заметь, эти уроды по-прежнему не написали ни слова!

— Тебя что, это огорчает? — спросил Репейник, подавляя зевок, разглядывая жиденький столбец криминальной хроники, втиснутый на последней странице „Вестника“ между сканвордом и гороскопом на грядущую неделю. — От предположений и подозрений, знаешь ли, недалеко и до ареста по обвинению в краже… А ты тоже там был?

— Разумеется! Кто, по-твоему, все это спланировал? Кто несколько дней окучивал дурочку-продавщицу, разведывая обстановку? Кто между парой анекдотов и пошлых комплиментов непринуждённо выяснил, что эти лентяи, наплевав на технику безопасности, на ночь не запирают драгоценности в хранилище, а оставляют на витринах, которые вскроет рыбьей костью любая домохозяйка? Кто, в конце концов, надоумил Мегавольта устроить скачок напряжения на подстанции, чтобы спровоцировать аварию и веерное отключение электричества по всему району? Неужели эти твердолобые ищейки всерьез предполагают, что вся эта авантюра — дело рук нашего витающего в магнитном поле электрического болвана? Надеюсь, у него по крайней мере хватит ума держать язык за зубами насчет всего этого дельца, иначе я не ручаюсь за последствия… Где его носит, кстати? Я сегодня не видел его с полудня.

— Понятия не имею. Шляется где-нибудь под высоковольтной линией… Ах, вот, кажется, и он!

Хлопнула входная дверь.

— Здорово, — сказал Квага из кухни.

Из прихожей что-то поспешно и невнятно буркнули в ответ, что-то, что равным образом могло означать как „Привет!“, так и „Проваливай к черту!“; торопливые шаги протопали по коридору, щелкнул выключатель и вновь стукнула дверь — на этот раз в конце коридора: дверь комнаты Мегавольта. Бушрут и Антиплащ быстро переглянулись.

— Что это с ним? — озадаченно спросил Репейник. — Тебе не кажется, что в последнее время он… как-то странно себя ведет?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, этот его отсутствующий взгляд, рассеянность, забывчивость, идиотская улыбка на лице в самые неподходящие моменты, подскакивание от каждого телефонного звонка, какие-то бесцельные и бессмысленные блуждания по ночным улицам… Гм! — Чуть помолчав, Бушрут опасливо оглянулся и, наклонившись к собеседнику, заговорщицки понизил голос: — В общем, не знай я Мегавольта так хорошо, я бы, пожалуй, сказал, что все эти зловещие признаки являются симптомом…

— Болезни Альцгеймера?

— Хуже… Горячей и безоглядной влюбленности!

— Влюбленности? — Антиплащ, щелкнув пальцами, откинулся на спинку кресла и откровенно расхохотался. — Что я слышу? Ты думаешь, что этот электронный балбес завел себе подружку? Ты шутишь?

— А по-твоему, — сухо спросил Репейник, — это тема для шуток?

— Применительно к Мегавольту — даже не сомневаюсь! Хо-хо! Хотел бы я посмотреть на эту его загадочную герлфренд, если, конечно, там вообще есть на что посмотреть. Хотя что-то он от нас действительно скрывает, этого трудно не заметить… Но что именно?

— А это мы сейчас выясним! — В гостиную заглянул ухмыляющийся, что-то на ходу дожевывающий Квага, и многозначительно своим дружкам подмигнул; на цыпочках подкрался к запертой комнате Мегавольта и, наклонившись, осторожно заглянул в замочную скважину…

Но Искромета было трудно застать врасплох: из скважины тут же выскочил острый зачищенный проводок и чуть не выклевал незадачливому шпиону любопытствующее око. Квага с воплем отшатнулся, закрывая ладонями лицо.

— Что ты делаешь, урод! Фуфел проклятый… Чуть глаз мне не выколол, скотина электрическая!..

— Да неужели? А как твой глаз оказался возле моей замочной скважины? — злорадно и вкрадчиво спросили из-за закрытой двери. — Ни твоему глазу, ни уху, ни пальцам, ни прочим частям тела тут совершенно нечего делать… Еще раз сунешь сюда свои наглые зенки — они так и останутся пришпиленными к филенке, понял?

— Да пошел ты… конспиратор! Секретчик несчастный… — Квага не на шутку оскорбился. — Ща Антиплащу пожалуюсь, ясно?

— Сам бы ты пошел… куда подальше! Вы, все, оставьте меня наконец в покое на полчаса, ну неужели это такая уж непосильная задача? Никакой личной жизни в этом дурдоме!

Квага что-то гневно и обиженно пробурчал в ответ — и недовольно бухтел около двери ещё несколько минут, но наконец все-таки иссяк и, по-видимому, отправился восвояси; впрочем, квагины обиды Мегавольта очень мало интересовали. Он отошел вглубь комнаты, ближе к окну, присел на кровать и, достав маленькое карманное зеркальце, поставил его на тумбочку перед собой…

Да. Сегодня он встретится с Белиорой.

О! Белиора! Какое чудесное имя! Такое красивое, такое многозначительное, скрывающее в себе столько восхитительных тайн, тончайших намеков и глубочайшего смысла! Б — божественная, Е — единственная, Л — любимая, И — изумительная, О — обворожительная, Р — роскошная, А — аристократичная… Боже! Это совсем не то, что Элмо… Электрический Лопух Местами Обтерханный, как сказал бы Антиплащ… Ладно! Ко всем чертям этого злобного мерзавца! Мог ли Мегавольт еще три дня назад надеяться, что судьба подарит ему встречу с такой поистине удивительной девушкой? Эта богиня сама, первая, заговорила с ним, когда он поднял нечаянно оброненный ею платок, воздушно-кружевной и благоухающий дорогим парфюмом; ахнув, она мило улыбнулась ему в ответ и сказала, что… впрочем, какая разница, что именно она ему сказала! Мегавольт заглянул в ее проникновенные, бездонные, подведенные зеленоватой тушью нежно-голубые глаза — и понял, что пропал…

Это было в парке. Два дня назад. А сегодня чаровница сама позвонила ему и мягким своим, бархатным, слегка извиняющимся голосом попросила о встрече… Она должна сказать ему, Элмо Искромету, что-то исключительно важное… да, да, она просит прощения за неожиданный звонок, но тогда, в парке, галантность Элмо произвела на нее просто неизгладимое впечатление. Два дня она сомневалась, стоит ли, нужно ли, не отошьет ли он ее в грубой нецензурной форме, но… Ах, сердцу не прикажешь! Можем ли мы встретиться… ну, скажем, сегодня вечером… в каком-нибудь приличном кафе или ресторане, в „Золотом Орле“, в „Зазеркалье“, или в „Сен-Канар Палас“? Ах, „Зазеркалье“ вас устроит? О, какое счастье! Я не смела и надеяться… Конечно, непременно буду! В восемь часов, договорились?

Мегавольт едва сумел промямлить в ответ нечто невнятное.

И вот сейчас до заветной минуты остается меньше полутора часов, а он еще совершенно не готов. И дело даже не в том, что его бесконечно достают эти неугомонные любопытствующие придурки вроде Кваги, просто… Он со вздохом смотрел на свое отражение в мутненьком, запотевшем от его дыхания, ничего толком не отражающем маленьком зеркальце. Эх, ну почему он не такой ладный светловолосый красавчик, как Антиплащ? Почему у него нет таких выразительных глаз с темными пушистыми ресницами, как у Бушрута? Из зеркала на Элмо уныло взирала неказистая, простецкая, совершенно заурядная физиономия записного зануды и интроверта, угрюмая и незапоминающаяся, худая и бледная от волнения, ничем абсолютно не выдающаяся, кроме разве что длинного чуть искривленного носа. Но нос — это, откровенно признать, еще далеко не самое худшее… Самое худшее — вот здесь, на лбу, над правой, светлой, тонкой, почти не приметной бровью.

Прыщ.

Циклопических размеров, наглый, видный, набухший, с отвратительной белесой головкой, лоснящийся от самодовольства, выросший, как поганка, на лобном месте практически за одну ночь… Ну почему именно сегодня?! Мегавольт застонал.

Конечно, можно надвинуть шлем пониже на глаза и таким образом скрыть чудовище от постороннего взгляда, но… не собирается же он, в самом-то деле, идти на встречу с Белиорой в этом нелепом уродливом шлеме, похожем не то на причудливую строительную каску, не то на старый жестяной котелок от примуса?.. Конечно, там, в парке, где он произвел на Неё неизгладимое впечатление, он был в привычном своем, желтом спортивном костюме и резиновых сапогах — но все же… Мегавольт решительно поднялся, стиснул зубы и с видом человека, ожидающего, что вот сейчас на него с верхней полки с грохотом упадет пожелтевший скелет, распахнул дверцы шкафа…

И с ужасом понял, что особенной проблемы выбора у него, в общем-то, и нет.

Ну как-то не было у него до сих пор ни времени, ни желания, (да и, чего уж там скрывать, особенного стимула) уделять внимание своему гардеробу. В шкафу влачила мрачное существование пара полосатых ситцевых рубашек, знакомых с утюгом сугубо теоретически, старые вытершиеся джинсы с прорехами — увы, совершенно не в тех местах, которые одобрены молодежной модой, какие-то немыслимые футболки с абстрактно-броским принтом, и… О! Мегавольт заглянул в самый дальний, пахнущий нафталином угол шкафа — и понял, что жизнь еще не закончена.

Смокинг!

Давненько, видать, законсервированный в шкафу, старомодный и запылившийся, но бывший в употреблении едва ли однажды и потому практически не ношенный — а, поскольку мода на вечерние туалеты не меняется годами, у Мегавольта внезапно оказались все шансы не ударить перед своей девушкой лицом в грязь! Значит, решено — он упакуется в смокинг и наденет черные кожаные ботинки, а прыщ… ну, на худой конец его можно замаскировать челкой, зачесанной пониже на лоб. А чтобы эти чертовы, торчащие во все стороны непослушные каштановые лохмы вели себя смирно, их следует зацементировать гелем для волос, который стоит в ванной комнате на антиплащовской полке (хоть на баллончике и налеплена (Антиплащом?) наклейка „Пена для бритья“, но все знают (а кто не знает — тот лох), что на самом-то деле это самый настоящий гель для укладки, хе-хе). Итак…

Неожиданно — Мегавольт подпрыгнул — на тумбочке ожил и нежным электронным писком напомнил о себе мобильный телефон… Это она! Белиора! Решила отменить свидание?.. Но номер на экране был незнакомый; секунду поколебавшись, Мегавольт все-таки взял хитрый черный приборчик и поднес его к уху.

— Алло?

— Здравствуйте, — робкий далекий голос в трубке был едва слышен. — Это… э-э… Элмо?

— Да. А вы кто?

— Кими. Вы… меня не помните? Несколько дней назад… в книжном магазине… я искала журнал со статьей по квантовой физике, но не нашла… А вы любезно согласились дать мне свой… Помните?

— А… э-э… ну да. — Мегавольт с трудом припомнил эту Кими: пять футов роста, мышиного цвета волосенки до плеч и очечки в тонкой гнутой оправе на остреньком носике. Девушка, по-видимому, интересовалась квантовой физикой (!), и, не успев купить последний номер научного журнала, казалась такой растерянной и расстроенной, что Мегавольт в припадке изумления дал ей „на почитать“ свой, который только что приобрел для себя. И, помнится, написал на одной из страниц номер своего телефона…

— Я, — меж тем нерешительно сообщила Кими, — хотела бы вам его вернуть. Когда мы с вами можем встретиться?

— Только не сегодня! — само собой вырвалось у Элмо. — Я занят!

— Хорошо. Может быть… завтра?

— Ладно. Давайте завтра. У книжного, часов в девять… или в десять…

— Так все-таки в девять или в десять?

— Знаете что, — с раздражением сказал Мегавольт. — Пришлите мне этот журнал по почте! На центральный почтамт, Элмо Искромету, до востребования, ага? Всего доброго! — Он решительно сбросил вызов. У него нет в запасе ни одной лишней секунды, его ждет нежная ослепительная Белиора, а он должен сидеть тут и тратить время на болтовню с какой-то назойливой очкастой дурой?.. Ну уж нет!

Он бросил нервный взгляд на часы.

До назначенного часа оставалось минут пятьдесят — только-только времени на то, чтобы галопом добраться до „Зазеркалья“. Элмо торопливо переоделся, потом осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Репей и Антиплащ по-прежнему сидели в гостиной, где по телевизору — хрясь! шмяк! — кого-то смачно убивали; из приоткрытой двери в коридор падал тусклый прямоугольник света. Квага, судя по звяканью посуды, шарился где-то на кухне… Ну, тем лучше. Мегавольт осторожно просочился в ванную и окончательно привел себя в надлежаще-товарный вид; теперь оставалось самое главное (и трудное!) — незаметно прокрасться мимо гостиной и выйти из дома. Совсем-совсем незаметно…

Не получилось.

— Мегс!

Мегавольт замер.

Секунду-другую он боролся с мучительным искушением отчаянно рвануться через прихожую и выскочить за порог — увы, было в этом негромком, но властном оклике что-то такое, что все-таки заставило его остановиться и заглянуть в приоткрытую дверь гостиной. Меньше всего на свете Мегавольту хотелось бы сейчас попадаться главарю на глаза, но он хорошо сознавал — проигнорируй он сей момент оклик босса, и впоследствии беспардонный и въедливый мерзавец Антиплащ попросту съест его с потрохами. Проглотит, переварит и выплюнет потом комочком дерьма… Так что из двух зол, о-хо-хонюшки, приходилось выбирать меньшее.

Он остановился на пороге гостиной. Телевизор в углу издавал истошные вопли, Бушрут — в кресле у окна — прятался за разворотом „Сен-Канарского вестника“, Антиплащ, закинув ногу на ногу, небрежно перелистывал лежащий у него на коленях глянцевый автомобильный журнал — и даже не повернул головы в сторону вошедшего Мегавольта. Не посчитал нужным, ага. Держал его за пустое место.

— Ты куда?

— А тебе не всё ли равно? — зло (даже более зло и вызывающе, нежели сам этого хотел бы) спросил Мегавольт: слишком уж он был взволнован предстоящим свиданием, чтобы сейчас спокойно воспринимать идиотские придирки этого самодовольного эгоиста. — Я что, обязан перед тобой отчитываться? В письменном виде? Предъявлять рапорт от и до, да?

— Нет. Пока только поставить меня в известность в устной форме. Куда ты идешь?

— Тебе не кажется, что это моё личное дело?

— Может, и так. — Антиплащ ухмыльнулся. — Я просто хочу, чтобы твое личное дело не перешло ненароком в дело общественное. Надеюсь, ты не намерен делать никаких глупостей?

— Нет! Я намерен…

— Что?

— Я намерен… э-э… пойти на маяк и проверить, как работает автономный генератор. Не перегорел ли у него ротор, не полетел ли индуктор… не упало ли на выходе напряжение…

Антиплащ наконец-то оторвал глаза от нового модельного ряда „Лексус“ и взглянул на Мегавольта пристально, испытующе, чуть исподлобья. Смерил его с головы до ног медленным цепенящим взглядом удава, оценивающего на редкость жалкую и худосочную, не достойную внимания добычу.

— Значит, ты идешь проверить генератор?

— Вот именно!

— В смокинге? И с этим… трупом в петлице?

— С каким еще трупом?

— Я имею в виду вот эту бедную засохшую маргаритку. Труп явно со стажем… Видимо, несчастная бутоньерка мумифицировалась еще лет десять назад, когда ты в последний раз надевал эту безвкусную ветошь на школьный выпускной вечер. Так?

Мегавольт побледнел — не столько от обиды и унижения, сколько от того, что Антиплащ, как всегда, прицелился метко — и угодил в самую точку.

В больное место.

— Это… это… вовсе не школьный костюм, как тебе по недомыслию показалось! Просто он… он…

— Что? Куплен в лавке старьевщика… то есть, пардон, антиквариата? И дал неожиданную усадку при стирке? Или ты просто слишком далеко просунул ноги в штанины?

— Какого черта! Мои штанины абсолютно нормальной длины!

— Да ну? Тогда почему я вижу твои носки? Они у тебя не только разные, но и плохо подобраны по цвету: один серый, а другой — в фиолетовую полоску.

Краски вернулись на лицо Мегавольта — как-то разом и в куда большем количестве, нежели то было необходимо, покрыв его щеки и лоб яркими пунцовыми пятнами: унизительной палитрой злости и, что было еще хуже, нестерпимого оглушающего стыда.

— Ах ты… Язвило проклятое! Хватит скалить зубы! По-твоему, это смешно?

— По-моему — да! Смешно. Ещё как! Впрочем, о вкусах не спорят. И, я надеюсь, этому твоему… автономному генератору абсолютно положить на твой внешний вид. Ни ротор у него внезапно не перегорит, ни индуктор не полетит, ни, кхм, напряжение не упадет, ни, э… ни на выходе, ни в прочих интересных местах. И вообще никаких иных, хе-хе, досадных казусов не случится…

— Прекрати, Антиплащ, — негромко сказал Бушрут из-за газеты.

— А что, — Антиплащ, посмеиваясь, удивленно приподнял брови. — Я что-то не то сказал? Речь, кажется, шла сугубо о генераторе.

— Важно не то, что ты сказал, а то, как.

— Я всего лишь хотел пожелать нашему дорогому Мегсу успеха… в его непростых отношениях с автономным генератором. Ты что-то имеешь против, Репей?

Бушрут промолчал. Не хотел связываться и вызывать огонь на себя — тем более что Мегавольт, воспользовавшись секундной паузой в разговоре, успел тем временем спастись бегством. Увы, бедолага Элмо не знал, что, не успела за ним закрыться входная дверь, как вся вальяжность и томная ленца с босса слетела мгновенно, точно шелуха — отбросив журнал, Антиплащ вскочил на ноги: энергичный, готовый действовать, хищно ощерившийся, как выходящий на охоту волк…

— А ты куда? — мрачно, складывая газету на коленях, спросил Бушрут.

— Я? — Антиплащ многозначительно подмигнул. — Хочу познакомиться с генератором, черт возьми! Этот электрический идиот и в самом деле улизнул на свидание, в этом нет никаких сомнений… Я не могу это пропустить!

— Неужели ты, — Репейник ужаснулся, — хочешь пойти за ним следом? Хочешь… за ним проследить, так, что ли?!

— А по-твоему, я должен лишить себя такого потрясающего и редкостного развлечения, эге?

— Но это… Это…

— Что?

— Это… подло, Антиплащ, — едва слышно, но очень твердо, очень уверенно произнес Бушрут. — Подло и низко — следить за своими друзьями и… и потешаться за их спиной. Я от тебя такого не ожидал…

— Зря. Я думал, что дал вам достаточно поводов полагать, что от меня можно ожидать всего, что угодно, — заметил Анти через плечо, недобро усмехаясь. — Ладно, мне некогда, Репей, я ухожу. Пока, до встречи!

— Стой! — Бушрут стиснул зубы. — Я пойду с тобой. — Он бросил газету на стол и решительно поднялся.

— Ты? Со мной? Это еще зачем?

— Затем, чтобы не дать ни тебе, ни Мегавольту наделать каких-нибудь ужасающих глупостей. А так же потому, что, сдается мне, я — единственный здравомыслящий человек в этом сумасшедшем доме… и, сделай одолжение, не пытайся переубедить меня в обратном, лады?

Вечер был тихий, прозрачный, еще по-летнему теплый, августовский.

Впереди, в конце улицы, яркое, как огромный китайский фонарик, висело алое заходящее солнце.

Несмотря на духоту, Бушрут был вынужден кутаться в куртку с поднятым воротником и прятать лицо под темными очками и низко надвинутой на глаза кепкой — дабы не смущать случайных зевак своим не особенно презентабельным внешним видом. Он вскоре буквально взмок от жары, едва поспевая за Антиплащом, который быстро, наклонив голову, шагал по тротуару, в свою очередь поспешая за Мегавольтом, чья нелепая несуразная фигура маячила впереди в потоке прохожих. Один раз Элмо остановился, чтобы (Антиплащ хмыкнул) купить у уличной продавщицы букет чуть потрепанных роз, после чего еще более ускорил и без того стремительный шаг… Антиплащ и Репейник бодро рысили вслед за ним по вечерней улице, пока главарь, шедший впереди, резко не остановился — и Бушрут, не успевший затормозить, с разгона едва не налетел на его широкую спину.

— Где он? Ах, вот…

Они стояли в узком переулке, выходящем на один из центральных проспектов города — на кипучую и многолюдную Энтерпрайз-авеню. Реджи не любил бывать в Центре и чувствовал себя здесь не в своей тарелке: очень уж тут было шумно, пыльно, тесно и душно, а разбавлялось все это засилье асфальта, бетона и выхлопных газов едва ли полудюжиной анемичных кустиков сирени, медленно и неуклонно чахнущих вдоль обочин… Бедняги! Бушрут отчетливо, что называется, всей шкурой ощущал страдание этих погибающих, удушаемых цивилизацией, корчащихся в агонии горемык, которым выпала злая участь день за днем фильтровать, пропуская через себя, тяжелый городской смог — и они горько жаловались, и сетовали на судьбу, и молили о пощаде, обреченно простирая к Репейнику свои тонкие и хилые, покрытые скрюченными листочками дрожащие веточки. От этой обрушившейся на него острой тоски и бессвязных жалоб Бушруту физически стало нехорошо, он мысленно застонал, чувствуя омерзительное бессилие человека, стоящего возле постели безнадежно больного друга и знающего, что, в сущности, уже ничем не может ему помочь...

К счастью, его внимание вскоре отвлек Антиплащ. Далекий от проблем экологии и умирающих сиреневых кустов, бравый главарь возбужденно рыскал по тротуару туда и сюда, порой останавливаясь, поводя носом и словно бы принюхиваясь, точно гончая, внезапно потерявшая доселе отчетливый след.

— Куда он делся? Только что был здесь, и… Ах, вот он! У «Зазеркалья».

«Зазеркалье» находилось у противоположной стороны улицы — небольшой, средней руки ресторанчик, оправдывающий свое название разве что нависающим над входом широким, чуть вогнутым зеркалом, в котором сейчас отражалась бледно-сосредоточенная физиономия Мегавольта. Неловко сжимая в руке розовый букет, Элмо нервно топтался у дверей заведеньица, под тентом, в окружении пластиковых летних столиков, обеспокоенно крутя головой по сторонам, кого-то, видимо, высматривая в толпе. Антиплащ огляделся и, ящерицей скользнув в узкую черную щель, внезапно открывшуюся в стене, живо потянул за собой замешкавшегося Бушрута.

— Сюда, Репей. Вряд ли в такой чудный вечерок они засядут внутри, а поэтому… Тут мы его увидим, а он нас — нет.

Проем в стене, который Репейник принял за «щель», на самом деле обернулся узкой дверью, ведущей в грязноватый полуподвальный паб, тесный и темный, наполненный какой-то более чем сомнительной публикой: впрочем, в полумраке, где густо слоились ароматы пригоревшего жира, пота, винной кислятины и ядреного табачного духа, Бушрут видел только чьи-то склонившиеся над стойкой вялые сутулые плечи. Нехотя вращали лопастями огромные вентиляторы на потолке, помаргивали на стенах тусклые и круглые, давно не мытые тарелки плафонов, из невидимого радиоприемника, спрятанного в недрах помещения, рывками выдавливалась не то судорожная икота, похожая на бездарную непритязательную музычку, не то обрывистая ритмичная музычка, напоминающая болезненную икоту… Антиплащ, чувствовавший себя в подобной обстановке как рыба в воде, в мгновение ока куда-то исчез; Бушрут, пытаясь освоиться и отыскать для себя более-менее неприметный уголок, неуклюже повернулся — и нечаянно налетел на нечто мягкое и крупногабаритное, стоящее позади.

— Эй, ты, поосторожнее, увалень! — прохрипел над его ухом сиплый испитой бас. — Смотри, куда прешь! Тормоза отказали, да? Ты отдавил мне ногу!

— П-простите, — пробормотал Репейник. От толчка кепка слетела с его головы, обнаружив его нестандартного цвета лиловую шевелюру — и (о, ужас!) предательски соскользнули с носа такие незаменимые, такие необходимые ему сейчас темные очки… Прежде, чем он успел наклониться и водрузить спасительную вещицу на место, «пострадавший», ухмыляясь, словно бы ненароком занёс над несчастными очками грязный потертый ботинок и тяжело на них наступил. И нежные черные стеклышки испуганно хрупнули под безжалостным каблуком…

— Эге-ге. Что это с тобой, парень? Какой-то ты… зелёный. Съел что-нибудь не то, а? Или ты того... из этих... которые нетрадиционной ориентации? — Крепкая рука ухватила Репейника за грудки — и в следующий миг перед ним оказалась обрюзгшая физиономия с таким багровым и блестящим, точно лакированным, носом, что он казался искусственным, словно бы отштампованным из гладкого производственного пластика. — Извиниться не хочешь, а?

— Простите, — все еще стараясь не терять последние крупицы достоинства, негромко, как можно более интеллигентно отозвался Репейник. — Я… я… уже извинился. — Он все еще надеялся, что дело обойдется малой кровью, но куда там! Мистер Багровый Нос, изрядно подогретый спайсом и винными парами, явно был в настроении покуражиться и почесать кулаки — и только ждал подходящего случая найти достаточно удобную жертву. Дыша перегаром, он медленно приблизил к лицу Бушрута свои крохотные, свирепые иголочки-глазки. — Ах, ты извинился, да? Я не слышал! Говори громче! Чтобы все это услышали, понял? Услышали, как ты, урод, просишь у меня прощения! Ну?!

— Эй, ты! Санта-Клаус! — отрывисто бросил за плечом Бушрута знакомый хрипловатый голос. — Отпусти его, сейчас же, и поставь на место, где взял! Слышишь? Или ты хочешь иметь дело со мной?

Багровый Нос нехотя оглянулся — и его мертвая хватка, клещами сжимающая податливое бушрутово горло, слегка ослабла.

— А, дьявол! Антиплащ! Я не знал, что это чучело — с тобой…

— Со мной, со мной. Напрашиваешься на неприятности, гоблин? — Антиплащ опустил руку в карман и чем-то очень отчетливо, очень внятно там щелкнул — зажигалкой? Или собачкой взводимого пистолетного курка? Мистер Багровый Нос, он же Санта-Клаус, он же господин Гоблин явно не счел за лучшее это выяснять. Медленно он разжал руки, с сожалением выпуская облюбованную добычу — и отступил: неторопливо и неохотно, бормоча под нос нечто угрюмое, невнятно-угрожающее…

— С-спасибо, Антиплащ, — пробормотал Бушрут, отряхиваясь и невольно потирая горло: Багровый Нос все-таки помял его основательно, он едва мог говорить, преодолевая болезненный спазм в полураздавленной глотке. — Ты… подоспел очень вовремя, надо признать.

Антиплащ смотрел на него по своему обыкновению — насмешливо, чуть усмехаясь уголком губ.

— Да не за что. В другое время, поверь, я бы с удовольствием полюбовался, как он набьет тебе морду — но сейчас это лишило бы меня куда более занятного развлечения. Идем. Я нашел тут в уголке один уютный столик…

Он взял Бушрута за руку, будто маленького ребенка, и протащил, бесцеремонно раздвигая публику плечом, наискосок через все помещение. «Уютный столик» у окна оказался занят парой каких-то подвыпивших юнцов; один из них, узнав Антиплаща, ретировался бесшумно и оперативно, другой попробовал было спорить — но Анти так мягко и задушевно сказал ему: «Побереги силы, щенок, а то ведь, не приведи нелегкая, покалечу!» — что он тоже решил не связываться. Репейник, приходя в себя, устало опустился на стул; краем занавески оттерев мутное желтоватое оконце до некоторой степени прозрачности, Антиплащ, нахмурившись, приник к стеклу и внимательно осмотрел противоположную сторону улицы.

— Вот они, смотри! В летнем кафе, как я и говорил… Однако!

Возглас был изумленный. Бушрут тоже выглянул в окно — и понял, что так потрясло бывалого и прожженного, всё-всё-на-свете-повидавшего главаря.

Мегавольт, потирая ладони и застенчиво улыбаясь, по-прежнему смущенно переминался с ноги на ногу возле дверей «Зазеркалья» — но теперь он был не один. Возле него, держа в руках крохотную сумочку-клатч и неброский, перевитый лентой, слегка помятый розовый букет, стояла красавица…

Да. Бушрут не любил этого громкого слова, оно казалось ему пошлым, каким-то безликим, ничего толком не выражающим — но никакого другого определения он сейчас подобрать не мог. Красавица… С такого расстояния, конечно, различить черты лица было трудновато, но на статную, грациозную фигуру, умело подчеркнутую миниатюрным платьем, гибкий стан, стройные ножки и водопад блестящих, чуть вьющихся золотистых волос, мягко спадающих ниже пояса, не обратить внимания было попросту невозможно. Мегавольт, нервно усмехаясь, что-то негромко ей говорил, и Красавица очаровательно смеялась, встряхивая волосами, откидывая голову чуть вбок, чтобы длинные восхитительные локоны не мешали ей слушать комплименты, обнажая нежную, белую, будто созданную для поцелуев шею… Ни на секунду не умолкая, Элмо шагнул к ближайшему пластмассовому грибу и, галантно усадив за столик свою ослепительную спутницу, плюхнулся на стул сам — по-прежнему слегка неуклюжий и нескладный, глупо и счастливо улыбающийся, подгибая под себя длинные, явно мешающие ему ноги в разноцветных носках, словно не зная, куда их деть… Красавица, улыбаясь, снисходительно слушала его болтовню, положив сумочку на изящное колено и мило, небрежно подперев рукой щечку — и заходящее солнце красноватыми бликами играло на ее золотистых, роскошно-умопомрачительных волосах…

— Вот это да! Вот так фифа! — невольно вырвалось у Бушрута. Он оглянулся на Антиплаща, готовый поделиться с ним своими сложными и довольно-таки сумбурными впечатлениями от увиденного — но все восторженно-восхищенные слова тут же мигом примёрзли к его губам, будто подёрнутые изморозью…

Лицо Антиплаща уже не было изумленным — оно было холодным и жестким, окаменевшим, застывшим, словно высеченным из гранита, и столь же неумолимым; ненароком завидев такое лицо в толпе, любой здравомыслящий человек, пожалуй, поспешил бы перейти на противоположную сторону улицы… И Репейник внезапно понял: Антиплащ не просто поражен или разгневан — он прямо-таки кипит от бешенства: злоба бродит в нем горячо и неудержимо, вспухает, точно магма в недрах вулкана, готовая вот-вот прорваться и выплеснуться наружу, опасная и смертоносная, сметающая всё на своём пути… Зловеще кривя лицо, Анти что-то пробормотал, процедил сквозь зубы какое-то сочное, извилистое ругательство — и, должно быть почувствовав на себе взгляд Бушрута, быстро обернулся; глаза его мрачно блеснули в желтом задымленном полумраке подвала.

— Фифа? О, да! Ты тоже, значит, заметил? — кусая губы, он отрывисто, хрипло, неприятно усмехнулся. — Хороша… цыпочка, а?

— Ты… её знаешь? — прошептал Бушрут, холодея от догадки, внезапно пришедшей ему на ум. — Эту… цыпочку? Ты… Стой!

Но Антиплащ его не слушал — да и не собирался слушать. С видом человека, принявшего какое-то важное решение, он отшвырнул Репейника с дороги, словно докучный, стоящий не на своем месте стул — и, ничего не объясняя, бросился к выходу. И Бушрут с трепетом понял, что опоздал… что он уже ничего не успеет — да и не сумеет — сделать… что вот-вот произойдет нечто ужасное… что Антиплащ, терзаемый злобой и ревностью, Мегавольта сейчас на месте попросту убьёт…

Застрелит из зажигалки.

Он вскочил и, втягивая голову в плечи, метнулся к дверям паба — вслед за Антиплащом. Зачем? Он и сам этого не знал. Но времени рефлексировать, предаваться размышлениям и взвешивать все за и против у него, увы, абсолютно не было — если он желал ещё хоть что-нибудь изменить…

Из невидимых динамиков, установленных где-то под летним навесом «Зазеркалья», лился сладкий, как патока, безостановочный поток легкой незапоминающейся попсы.

Белиора была прекрасна. В крохотных чашечках, принесенных официантом, остывал давно и безнадежно позабытый ароматный эспрессо.

— …о, да… вы не представляете… составляющие электрической цепи… в биполярных транзисторах носители заряда движутся от эмиттера через тонкую базу к коллектору… а резисторы могут применяться как составляющие части интегральных микросхем… Конечно, если возникает паразитарная ёмкость, то в схеме может образоваться конденсатор, а это штука крайне нежелательная… но… — Мегавольт с ужасом осознавал, что несет чепуху. Что с красивыми девушками, пришедшими на свидание, следует говорить не о транзисторах и конденсаторах и уж, упаси бог, не о паразитарной ёмкости, — но ничего не мог с собой поделать. Белиора так ласково, так поощрительно ему улыбалась, и так благосклонно, подперев щечку рукой, так внимательно его слушала, что он не мог надивиться ее бесконечному терпению и прямо-таки ангельской деликатности. Господи, ну существуют же еще в мире такие умные и чудесные девушки, которые интересуются не только spa-процедурами, сплетнями о знаменитостях и элитной косметикой от «Ив Роше»! С головы до ног закованный в смущение, будто в глухие латы, Мегавольт наконец немного оттаял — и уже подумывал о том, чтобы осмелеть и нежно взять Белиору за руку…

— О, простите… вам, наверно, это все глубоко параллельно… вижу, я вас уже совершенно утомил…

— Нет, нет… вы так интересно рассказываете, Элмо… у вас такая замечательная, экстремальная, насыщенная острыми впечатлениями жизнь! — Белиора глубоко, мечтательно вздохнула, и её шикарная грудь волнующе всколыхнулась. —Как бы я хотела стать ее частью…

Мегавольт зарделся:

— Ну, что вы… Жизнь самая обыкновенная… Довольно постылая, надо сказать… Но, конечно, всякие случаи бывают…

— О, расскажите, расскажите! Какие случаи?

— Да вот, например, недавно… Мы с одним моим другом… Да нет, уж это-то вам точно будет неинтересно…

— Ну, отчего же? Вы знаете, что́ мне интересно, а что́ — нет, дорогой Элмо? Это было что-то пикантное? Вы с одним вашим другом…

— Мы пошли в ювелирный магазин, и… Ой! Нет-нет, это история совсем не для ваших очаровательных ушек…

— Да бросьте! — Белиора засмеялась — будто зазвенели звонкие мелодичные колокольчики. Мило улыбаясь, она взяла Элмо за руку и небрежно, восхитительно приятно провела по его широкой грубоватой ладони острым и тонким, аккуратно наманикюренным ноготком. — Я знаю, что вы — тот самый Мегавольт, да.

— Ч… что? — Мегавольт оторопел. Хуже того — на какую-то секунду попросту лишился дара речи. — Вы з-з… знаете?! — Глаза у него полезли на лоб, на свидание к прыщу; если до этого момента Белиора его просто удивляла, то сейчас он был поражен (и сражен) ею не то чтобы до печенок — прямиком до костного мозга. — То есть, вы… вы… нет! Я не… не… вы что-то путаете! Я не Мегавольт… я просто… ну, просто…

На красивом лице Белиоры выразилось страдание.

— Зачем вы так, Элмо? Зачем вы отпираетесь? Зачем вы меня разочаровываете? Я так мечтала с вами познакомиться… познакомиться с Мегавольтом! А вы… Вы хотите, чтобы я ушла?

— Нет, нет! — Мегс судорожно сжал её податливую руку. — Я просто не пойму… вы знаете, что я… не такой, как все? И я вам не… не… не противен?

— Противен? Да что вы! Как вы можете такое говорить, Элмо! Вы всегда меня интересовали… Я люблю таких необычных, таких удивительных, таких крутых, таких брутальных мужчин!.. Ох, ну вы же… Вы же такой умница и красавчик, Элмо! — Она порывисто подалась вперед, и, подкупающе заглядывая собеседнику в глаза, лукаво улыбнулась. — Вы этого не знали, а? Вам никто этого не говорил?

— Я… — Мегавольт растерянно глотнул, не находя слов. Он окончательно готов был растаять; ему казалось, что он спит — и видит сказочный, чудесный, неповторимый сон. Ну, сказать по секрету, он-то в глубине души и впрямь считал себя умницей и красавчиком, но то, что и Белиора видит его таким — это было совершенно невероятно! «Я давно мечтала познакомиться с Мегавольтом…» Боже, неужели это правда?

— Вы… вы мне льстите, — слабым голосом пробормотал он наконец. — Я… ну… немного не такой, как вы думаете.

Белиора ласково пожала его обмякшую ладонь.

— Такой, именно такой, даже не смейте в этом сомневаться! Так что же все-таки там произошло, в этом ювелирном магазинчике, а? Ну, расскажите же, не тушуйтесь! Я так хочу услышать все-все подробности… Я так хочу восхищаться моим суровым криминальным героем!

Мегавольт потер лоб. Все происходящее было слишком фантастическим и чудесным, чтобы иметь место на самом деле.

— Ну, если вы так просите… Я вам расскажу… Только никому ни слова, ладно? В общем, это было на прошлой неделе. Я и, э-э, один мой друг… — Он поднял голову — и внезапно замолчал. Просто онемел от неожиданности…

«Один его друг» как раз отчетливо нарисовался в проходе меж соседними столиками.

— Что такое? — Белиора с недоумением оглянулась. Мегавольт вскочил. «Ну что, ну что этому проходимцу опять могло здесь понадобиться? Нигде, нигде от него нет покоя! Откуда он взялся? Какого черта?..» Элмо мысленно застонал. Сердце его сжалось от дурного предчувствия…

— Воркуете, голубки? — хрипло, с коротким смешком спросил Антиплащ. Лицо его было очень бледно и очень непроницаемо — будто неудачная маска из асбеста; но голос едва заметно дрожал — не то от волнения, не то от неистовой, глубокой, распирающей его изнутри бешеной ярости. За его спиной возник запыхавшийся, утопающий в воротнике куртки Репейник, старающийся держаться в плотной тени навеса; он-то был явно встревожен, даже испуган, и эмоций своих скрывать не пытался, порываясь не то преградить Антиплащу дорогу, не то что-то мягко и увещевающе ему сказать… Раздражённо сбросив с плеча вялую бушрутову руку, главарь пробуравил Мегавольта вызывающим взглядом. — Так вот он, значит, какой… твой автономный генератор, ага!

— Что тебе здесь надо? — глухо, вполголоса, едва сдерживая злобу, спросил Мегавольт, глядя на Антиплаща исподлобья, мрачно и неприязненно. — Я шел на маяк, к твоему сведению… и совершенно случайно встретил на улице свою добрую знакомую, да! А ты… вот какого черта ты увязался за мной следом, я совершенно не могу понять?

— С чего ты взял, что я за тобой «увязался»? — Главарь, кажется, уже совладал с собой: на лице его не отражалось ничего, кроме легкого, слегка насмешливого недоумения. — Я тоже совершенно случайно проходил мимо, и… Так, может, все-таки познакомишь нас с твоей внезапной нечаянной подругой, м-м?

— Эту… эту прекрасную девушку зовут Белиора, если тебе так уж интересно! А ты… Белиора, познакомьтесь! Это Ан… Ан… Энтони! Энтони Х-х… Хоукинс! Мой, э… приятель. — Он резко обернулся к своей спутнице — и растерянно умолк, наткнувшись на ее взгляд…

Белиора сидела за столиком белая, точно бумага. Изумленно (или испуганно?) расширились глаза, искусно подведенные зеленоватыми тенями, шире распахнулись обильно подкрашенные объемной тушью ресницы, чуть приоткрылись пухлые чувственные уста, умащенные сочным алым блеском — сейчас, вблизи, нельзя было не заметить, что своей красотой Цыпочка в значительной мере обязана умело подобранной косметике. И все же подтягивающий крем и компактная пудра не могли скрыть сеточку крохотных морщинок, наметившихся вокруг глаз, нежная помада — опущенные уголки слегка увядших губ, а «золотистый блонд» для волос — предательский тускло-сероватый оттенок неподкрашенных корней. Но больше всего Бушрута поразило выражение лица белокурой красавицы: холодное, напряженное, потрясённо-застывшее, словно у мороженой рыбы… Казалось, она внезапно увидела перед собой ужасного призрака, восставшего из могилы…

Ясно было, что мистер Энтони Хоукинс для нее не слишком-то нуждается в представлении.

— Вы… вы знакомы? — в замешательстве пробормотал Мегавольт, совсем сбитый с толку, с недоумением переводя взгляд с одного на другую.

— Знакомы? Можно сказать и так. — Прищелкнув языком, Антиплащ ухмыльнулся. — Мисс Ослепительная Белиора, бывшая фотомодель и стриптизерша, танцовщица в ночном клубе, победительница Конкурса Красоты какого-то там древнего замшелого года. Ну, здравствуй, здравствуй! Не знал, что тебя, как редкую коллекционную модель «Роллс-ройса» пятидесятых годов, все еще время от времени полируют и выкатывают в свет на радость праздным зевакам. Надо признать, с того момента, когда мы виделись с тобой в последний раз, ты очень изменилась, моя дорогая. Нет-нет, не обольщайся, я вовсе не сказал «в лучшую сторону».

— А вот ты, напротив… совершенно, ни на йоту не изменился, господин… Хоукинс! — Белиора наконец-то справилась со своими чувствами: бледность схлынула с ее лица, сменившись легким досадливым румянцем. — Все такой же пошляк, записная сволочь и наглый мерзавец! Зачем… ну зачем, скажи, тебя сюда принесло, а? Между нами все давно кончено, ты этого еще не понял?

— Между кем это «между вами»? Между тобой и этим электронным придурком? Между вами еще ничего и не начиналось! К счастью. — Антиплащ нервно усмехнулся — и, помолчав, очень внушительно, очень жестко, с веским нажимом добавил: — И не начнётся! Уж это я тебе твердо могу обещать.

— Ну, знаешь ли… Это уже слишком! — Мегавольт, опустившийся было на стул, опять вскочил, потный и взъерошенный, пылая от негодования, сжимая кулаки, угрожающе торчащие из слишком коротких рукавов слишком старого немодного смокинга: не столько внушающая трепет, сколько нелепая, грустная и смешная фигура… Антиплащ мимоходом отмахнулся от него, словно от назойливой мухи.

— Да помолчи ты! Дай наконец по душам поговорить со старой знакомой, а?

— А я не хочу с тобой разговаривать! — яростно прошипела Белиора. — Убирайся к черту, или…

— Ну, ну? Или что?

— Или… или я закричу, понял? И скажу, что ты… что ты…

— Тебя изнасиловал? Ха-ха! Не смеши меня, моя дорогая! А не то мне придется многократно переступить через свою порядочность и объявить во всеуслышание, что ты украла у меня бумажник и золотые наручные часы. Не будь дурой, Белиора! К чему эта вселенская ненависть, угрозы и уничтожающие взгляды? Давай лучше закопаем на минутку топор войны и, м-м… потанцуем, ага? — Он оглянулся на бетонированный пятачок танцплощадки чуть поодаль, где громкий и навязчивый попсовый ритм как раз сменился нежной мелодией неторопливого лирического танца. — Вспомним былые, овеянные страстями и незабываемой романтикой дни… и в особенности — ночи, хе-хе! Уж нам-то с тобой есть, что вспомнить, ведь правда?

Белиора молчала, нервно теребя в руках миниатюрную сумочку-клатч. Лицо ее казалось потемневшим от непогоды ликом деревянной статуи, выкрашенным блеклой, серовато-белой, местами облупившейся краской.

— Она не хочет с тобой танцевать… Она не хочет с тобой разговаривать! Она не хочет тебя видеть! Она вообще тебя не хочет! Ну что тебе еще надо?! — Мегавольт, задыхаясь от ревности, заскрипел зубами. — Шел бы ты отсюда… своей дорогой, а? Какого черта тебя сюда принесло? Почему ты всегда, ну всегда и повсюду все портишь?!

Антиплащ злобно щурил глаза.

— Я уйду, Мегс. Попозже. После того, как очаровательная мисс Белиора наградит меня последним жарким, страстным и восхитительным танцем… Пойдем, моя дорогая? Ну же, смелее! Ты чего-то боишься, лапонька? Или… кого-то? Только скажи — и я сейчас же отломаю этому наглому негодяю челюсть и повешу ее на новогоднюю елку!

— Я… ничего и никого не боюсь! И тебя — в том числе! Понял? — Белиора хрипло усмехнулась — и, подняв голову, решительно, отчаянно тряхнула золотистыми волосами. — Ладно. Идем! Потанцуем! И после этого, я надеюсь, ты оставишь меня наконец в покое! Договорились?

Белиора резко встала — величественно и гордо, с надменным видом королевы, которой предстоит вот-вот подняться на эшафот — и безропотно позволила мистеру Хоукинсу взять себя под локоток. Антиплащ живо увлек ее в сторону танцплощадки, где уже в такт музыке медленно, словно медузы, колыхались влюбленные пары; Элмо и Бушрут остались скучать под тентом возле одноногого пластмассового столика.

Репейник избегал смотреть в сторону Мегавольта. Никогда еще он, Бушрут, не чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Никогда ещё он не казался себе таким беспомощным, никчемным и лишним, никогда ему еще так ни хотелось — в буквальном и переносном смысле — провалиться сквозь землю…

Мегавольт молчал. Кусал губы. Антиплащ и Белиора, не замечая ничего вокруг, кружились по танцплощадке. Одна рука главаря то страстно обнимала партнершу за талию, то поглаживала ее плечо, то пропускала сквозь пальцы ее мягкие золотистые волосы, а другая его рука… Нет, Мегавольт совершенно не желал видеть, чем там занимаются его длинные блудливые руки! Он смотрел в пол. На свои дрожащие пальцы. На оставленный Белиорой на столе алый букет, с которого уже упало несколько негодных лепестков — как на жалкий символ его, Мегавольта, окончательно увядших надежд и глупых несбывшихся мечтаний… Антиплащ, наклонившись к розовому ушку Белиоры, что-то ей быстро шептал, крепко прижимая к себе гибкое податливое тело — и Белиора слушала его, и лицо ее пылало (от гнева? или от чего-то другого?), и восхитительные губы были чуть приоткрыты, а глаза — странное дело — казались блестящими, сухими и колючими, будто крыжовник.

Потом, внезапно, музыка кончилась.

Мегавольт понял, что ощущает во рту вязкий солоноватый привкус крови — от судорожно прокушенной в пароксизме ревности губы.

Грохот.

Нет. Небо не упало на землю, и конец света вовсе не случился — просто врубили очередную зажигательную песню…

— Они идут сюда, — негромко сказал Бушрут.

Мегавольт поднял голову. И даже слегка удивился собственному спокойствию…

Белиора подошла — возбужденная и запыхавшаяся, с растрепавшимися волосами, с прыгающими губами и кривящимся лицом, с пунцовыми (и вовсе не от жары) пятнами на щеках; Антиплащ остановился чуть поодаль — тяжело дышащий, но бледный, невозмутимый и неумолимый, как сама Смерть. Он заговорил первым — и в негромком его хрипловатом голосе прозвучало столько льда, стужи и непереносимого холода, что его, наверное, с избытком хватило бы на небольшой арктический циклон:

— Вот так. Я надеюсь, ты все поняла? Тогда бери свои шмотки и убирайся! Сейчас же! И если я еще раз увижу... если ты еще хоть раз осмелишься подойти к кому-то из этих, — он кивнул в сторону слегка опешивших от такого напора Мегавольта и Реджи, — пеняй на себя, ясно? Я, черт возьми, тебя найду… из-под земли выкопаю, если потребуется. А коли придется — туда же и закопаю, рука у меня не дрогнет! Ну? Полагаю, я популярно объяснил? Не слышу ответа!

— Да пошел ты… с-сука! — Белиора дрожащей рукой взяла свой клатч, оставив на столе многострадальный розовый букет. — Ты… ты… Вечно всюду без мыла влезешь, придурок!

— Да-да… Уж чья бы корова мычала, моя дорогая…

— Ну хватит! Это уже переходит всякие границы! — Мегавольт, вскинув голову, побелел от бешенства. — Что ты ей там опять наговорил, подлый хлюст? Ты не думай, что я тебе позволю безнаказанно оскорблять мою девушку! — Он шагнул к Антиплащу, потемневший от ярости, страшный и неуправляемый, готовый разорвать главаря в клочки — и с кончиков его пальцев с треском сорвалась яркая электрическая искра…

— Не здесь, — хмуро бросил через плечо Антиплащ, как бы ненароком кладя ладонь на ближайший стакан с водой. — Держи себя в руках! И не делай того, о чем потом пожалеешь.

— Оставь, Элмо. Не надо. — Белиора зло всхлипнула. — Я ухожу. — Она смотрела на Антиплаща с такой жгучей ядовитой ненавистью, точно хотела взглядом прожечь его навылет. — И пусть наш с тобой погубленный роман останется на его совести… которой, впрочем, у него нет и никогда не было! Прощай!

— Нет!.. Нет, Белиора! Постой! — Мегавольт, растерянный и несчастный, неуклюже натыкаясь на столики, точно слепой, поспешно бросился за ней следом. Но Белиора не остановилась, даже не обернулась, лишь торопливо и безнадежно махнула ему рукой — мол, не стоит! — и вскоре бесследно скрылась в толпе…

* * *

— Ты… т-ты… Гнида, сволочь недорезанная, падла, мразь! Какого… ну какого черта ты влез?! Ну чего тебе не хватало, а? Почему ты всегда все портишь, почему, ну почему ты… ты… Ненавижу тебя, ублюдок! Сукин сын! Скотина! Доберман на сене! Ни себе, ни другим, да? Так, да?! Она тебя бросила, наглого паскудливого мерзавца, раскусила твою гнусную и мелочную натуру — и за это ты решил ей отомстить, да? И ей — и мне заодно? Ну?! Ну, что ты молчишь — нечего сказать, а? Правда глаза колет? Да? Да?! Да я тебя!.. Да я!.. Да ты!..

Они стояли на набережной возле невысокого гранитного парапета. Уже стемнело; где-то внизу, во мраке, несла свои темные непроглядные воды невидимая река. Плыл высоко в небе бледный серп нарождающегося месяца — и внизу, по реке, тоже что-то плыло: что-то длинное, подсвеченное яркими огнями, распространяющее в сыром речном сумраке мажорные звуки музыки, звон бокалов и радостные взвизги… Антиплащ, скрестив руки на груди, молча смотрел во тьму, лишь изредка из-под шляпы, опущенной на глаза, поглядывая на Мегавольта, который, захлебываясь, кипел от негодования, словно поставленный на огонь чайник — кипел, и бурлил, и булькал, и обжигающе плевался, и шпарил направо-налево горячим паром; ему хотелось схватить проклятого главаря за грудки и трясти, трясти его, как тряпичную куклу, вытрясти из него все самодовольство, и непробиваемое равнодушие, и цинизм, и холодную, чуть отстраненную невозмутимость…

Бушрут тоже смотрел на реку. На то, как неторопливо проплывает мимо чьё-то громкое чужое веселье.

Мегавольт наконец выдохся — и стоял, тяжело дыша, бессильно опустив руки, втянув ладони в рукава своего куцего пиджачка, раздраженно перекатывая под ногой небольшой круглый камешек. Со злостью пнул подвернувшуюся под ногу пустую жестяную банку, собираясь с силами для нового взрыва…

— Все? — холодно спросил Антиплащ. — Выкипел, наконец? Мы можем идти домой?

— Нет! Я еще не закончил! Я… я…

— Тебе нужны объяснения?

— Да! Нужны!

— А если я не хочу ничего тебе объяснять? А?

— Придется захотеть! Или…

— Ты знаешь, кто она такая? — отрывисто спросил главарь.

— Знаю! Умная, добрая и красивая девушка, которая бросила тебя, потому что…

— „Умная, добрая и красивая“, — задумчиво процедил Антиплащ. — М-да. Дело-то, похоже, хуже, чем я думал… Интересно, как много ей удалось из тебя вытянуть?

Мегавольт поперхнулся.

— Что?

— Что ты успел ей рассказать? Ты думаешь, она из-за красивых глаз к тебе подкатывалась, ага? Вешала на твои развесистые уши сладкую лапшу о том, какая у тебя „замечательная и насыщенная жизнь“? Расспрашивала о твоих друзьях? О твоих, гм, криминальных похождениях? И что ты все-таки успел ей разболтать, а?

— От… откуда ты знаешь, о чем мы говорили?

— Да нетрудно было догадаться. Не ты первый попался на крючок этой любительнице половить рыбку в мутной воде… Вот это, — он продемонстрировал Мегавольту плоскую черную коробочку миниатюрного рекордера, — я аккуратненько вынул у нее из кармана, пока мы с ней страстно обжимались на танцплощадке. А вот это, — он положил на ладонь маленький, на тонкой, почти невидимой проволочке серый шарик крохотного микрофона, — вот это я как-то по нечаянности выудил из легкого кружевного воротничка, обрамляющего ее бездонное декольте… пока вы думали, что я всего-навсего щупаю эту аппетитную цыпочку за титьки… Обормоты!

Мегавольт онемел. Стоял, обомлев от неожиданности, беззвучно открывая и закрывая рот, слегка вытаращив глаза, неумолимо напрашиваясь на сравнение с пойманным карасем… Сказать, что он был удивлён, шокирован и застигнут всем услышанным врасплох — значит, ничего не сказать.

— Она… из полиции? — хрипло спросил Бушрут. Ему вдруг пробрал озноб — видимо, к вечеру, да на открытом месте, да в сыром речном воздухе ощутимо похолодало.

Антиплащ медленно покачал головой.

— Из полиции? Нет. Будь она из полиции, дело могло бы обернуться намного хуже… Нет, она из одной мерзкой желтой газетенки, держащейся на плаву благодаря дешевым пошлым сенсациям. Хотя не исключено, что рано или поздно запись вашего разговора оказалась бы и в полиции… Я ей, конечно, от души пригрозил, но все же почти не сомневаюсь, что не сегодня-завтра в этом тухлом бульварном чтиве появится какая-нибудь ядовитая „разоблачительная“ статейка, что-нибудь вроде „Откровения любовницы энергоманьяка“ или „Мегавольт предпочитает блондинок“, где на тебя, мой дорогой Мегс, выльют ушат липкой грязи пополам с извращенными домыслами и невразумительной отсебятиной. Знаем уже, проходили… Откуда, по-твоему, обо мне ползет этот неистребимый слушок как о жутком мерзком извращенце и полоумном маньяке с бензопилой, а? Все благодаря обаянию, творческому воображению и бойкому бессовестному перу мисс Беллы Диор… это авторский псевдоним нашей очаровательной цыпочки, да. К счастью, почти никто не воспринимает такие статьи всерьез, но от этого они не становятся менее лживыми, гнусными и дурно пахнущими. Да, кстати, забыл сказать: статейка наверняка будет разбавлена парой-тройкой весьма пикантных фотографий…

— По-твоему, она была не одна? — убитым голосом прошептал Элмо.

— Разумеется. Голову даю на отсечение, что где-нибудь на чердаке ближайшего дома сидел предприимчивый глазастый папарацци с полароидом в руках… Черт! Ведь тебе, лопуху, даже не пришло в голову поинтересоваться, откуда ей известно о том, что ты — Мегавольт! Она наверняка наводила о тебе справки, прежде чем закинуть удочку и поймать тебя на блесну!

Мегавольт стоял, будто поражённый громом. Сникший, побледневший и какой-то… потерянный, точно избитый пыльной подушкой.

— Ах вот оно как… Вот оно, значит, как… — беззвучно, одними губами пробормотал он. Потом молча опустился — скорее, упал — на невысокий бордюр, отделяющий тротуар от проезжей части, и обхватил голову руками. — А я… я-то, идиот… Я думал… — Он глухо застонал, закрывая лицо руками.

— Да, вот так. Мне жаль, Мегс, — ровным голосом, совершенно безо всякого сожаления произнес Антиплащ. — Но я не мог не вмешаться и оставить тебя в когтях этой стервятницы, которой нужен был абсолютно не ты, а та информация, которую можно было из тебя вытянуть. Я не мог допустить, чтобы в своем ослеплении ты разболтал ей обо всех наших замечательных деяниях в целом и о последнем ограблении ювелирного магазина — в частности. Ну... в утешение тебе могу сказать, что я в свое время тоже попался в коварные сети нашей отнюдь не спящей красавицы — но вовремя сумел ее раскусить и сделать правильные выводы. Теперь, я надеюсь, ты тоже будешь умнее — и в другой раз так бездумно не поведешься на красивое личико и соблазнительную фигурку… И мне, — чуть помолчав, он с раздражением сплюнул на тротуар, — мне, мои дорогие, больше не придется подтирать вам сопли, менять штанишки, вытаскивать вас из дерьма и вообще нянчиться с вами, как с глупыми детсадовцами из старшей группы! Обалдуи несчастные…

Мегавольт молчал. Антиплащ размахнулся и зашвырнул диктофон куда-то во мрак, в реку, в густую августовскую ночь — и черный приборчик канул в неведомую глубину с далёким приглушённым всплеском. С яхты, которая, залитая огнями, все еще неторопливо проплывала мимо, донеслись хлопки открываемых бутылок с шампанским, восторженные выкрики и взрывы громкого смеха… Бушрут зябко кутался в куртку, надвинув кепку пониже на глаза, испытывая какое-то необъяснимое желание пожелтеть, пожухнуть, свернуться в трубочку и приникнуть к земле, как побитая первыми заморозками травинка…

Близилась осень.

На секунду попав в свет фонаря, промчался мимо, принесенный ночным ветерком из неведомого далёка, одинокий кленовый лист.

В кармане Мегавольта робко курлыкнул сотовый телефон.

Новое сообщение…

Машинально Элмо достал его из кармана и бросил безразличный взгляд на экран. Номер был незнакомый… а впрочем…

— Кими…

— Кто? — спросил Антиплащ, заглядывая ему через плечо.

— Не все ли равно? — безучастно, думая о чем-то другом, сквозь зубы процедил Мегавольт. — Так, одна… знакомая. — Секунду-другую он испытывал острое, почти непреодолимое желание шарахнуть надоедливый прибор об асфальт, потом, пересилив себя, после мгновенного колебания всё-таки нажал на окошечко „посмотреть“:

«Мистер Искромет, простите мою назойливость! Но я нечаянно наткнулась в февральском номере „Популярной науки“ на эссе о необычных интерпретациях уравнения Шрёдингера, которое, вы говорили, вы долго искали; мне кажется, вам было бы интересно его прочесть. Может быть, прислать вам его вместе с вашим журналом? Кими.»

— Эссе об интерпретациях уравнения Шрёдингера… Любопытно, кто она такая, эта Кими? — задумчиво, приподняв брови, спросил Антиплащ.

— Да так… никто. Просто знакомая, я же сказал. — Мегавольт с недоумением пожал плечами. — Студентка. Маленькая такая, в очечках. Мы с ней как-то разговорились о парадоксах квантовой механики, ну и… — Он поднял голову — и осекся, поймав на себе взгляд Антиплаща.

— Позвони ей, — хмуро буркнул главарь. — Сейчас. И поговори о… ну хотя бы об уравнении Шрёдингера. Для начала.

— Да ну… вот еще… — Элмо смутился. — Зачем?

— Затем, что она ждет твоего звонка, ты что, этого ещё не понял? В таком случае ты еще больший дурень, чем я о тебе до сих пор думал… Ладно, как знаешь. Я тебе не сваха. — Ёжась, Антиплащ тоже опустил руки в карманы куртки и оглянулся в сторону тихонько и уныло мерзшего в темноте Бушрута. — Пошли домой, Репей. Становится холодно…

И Бушрут, кивнув, не заставил себя упрашивать. Они быстро зашагали вдоль набережной, на север, по направлению к промышленному району — и Мегавольт, оставшийся сидеть на бордюре, долго, долго смотрел им вслед, сжимая в руке вновь безмятежно уснувший телефон — пока две сутулые продрогшие фигуры наконец совершенно не скрылись из виду, бесследно проглоченные расстоянием и непроглядной ночной темнотой.

Потом, закусив губу, нерешительно набрал номер…