Рундил Уозлик — великий поэт! (джен)

— Почему ты думаешь, что Рона отравили? — спросил Гарри, когда они все втроем стремительным шагом двигались по коридорам замка. — Это просто предположение или ты что-то знаешь?

Джинни развела руками:

— Просто мысль. В тот самый момент, как он заставил меня выслушать свою первую поэму о Гремучей Иве, я сразу подумала, что его либо отравили, либо прокляли.

— Прокляли... — протянула Гермиона. — А что, это вполне вероятно. Но кто, зачем и как? Нет, тут слишком много белых пятен, а надо начать с самого начала.

— Пошли на воздух, — предложила Джинни, — там лучше думается.

Они спустились и вышли на улицу. Было еще светло.

— Итак, — Гермиона повела их к озеру, размышляя на ходу. — Первое: как мы знаем, говорить с Роном о его страсти к поэзии не имеет смысла. Он уходит от разговора, меняет тему или даже уходит в прямом смысле. Прямо посередине фразы. Не слишком адекватное поведение.

— Верно, — согласился Гарри. — Что-то у него не то с головой.

— И как раз это, — воскликнула Джинни, — признак того, что не Рон сам по себе изменился, а что-то повлияло на его мозги! Как будто бы поэзия буквально захватила его разум и паразитирует на нем.

— Если бы только это можно было бы назвать поэзией, — вздохнула Гермиона. — Ладно, теперь второе: эта перемена с ним произошла после того, как он выписался из больничного крыла.

— Не сразу, — заметил Гарри. — Вначале все было в порядке, а потом он начал отключаться и сидеть в прострации, вначале минуты, а потом и по несколько часов кряду.

— Святые соплохвосты! — Джинни закрыла лицо ладонями. — А что если все это время его мозг разъедал яд, и теперь уже ничего нельзя исправить?

— Не паникуй раньше времени, — заявила Гермиона. — Мы не знаем ни-че-го. Это все еще может быть обычным хобби.

— Хобби?!

— Слушай, ведь даже ты как-то написала стихи. Для Гарри. Помнишь? Может, это у вас семейная страсть, обычно просто находящаяся в латентном состоянии.

Джинни вначале удивилась, а потом смутилась, вспомнив свой первый курс и детскую влюбленность в Гарри. Гарри выглядел смущенным тоже.

— Гермиона, никогда больше не напоминай о том случае. И я написала всего один чертов стих. Не строчила их с утра до ночи, как это делает Рон.

— Стойте, так может, он влюблен? — воскликнул Гарри. — Это бы многое объяснило.

Он было воодушевился, но тут же сник. Ничего бы это не объяснило. Чтобы настолько отключились мозги от влюбленности, надо было действительно отравиться любовным зельем.

— Давайте выделим основные версии и примемся за их отработку, — предложила Гермиона. Она порылась в карманах мантии и вытащила потрепанный блокнот и огрызок карандаша. — Так...

Она принялась строчить мелким убористым шрифтом, а потом протянула блокнот друзьям.

— Есть что добавить?

Джинни и Гарри склонились над записями Гермионы.

Проблема: странности с Роном Уизли, теперь также известным как Рундил Уозлик.

Решение: выяснить с чем связаны перемены в его поведении и принять меры в случае необходимости.

Первоначальный план действий: изучить объект и последовательно отработать версии происходящего.

Версия один: психологическая травма. Проблемы в реальной жизни, которые заставили объекта замкнуться в собственном внутреннем мире. Опросить свидетелей.

— Не было у него никаких проблем, — прокомментировала Джинни. — Разве что он жаловался, что жаркого на ужин давно не подавали. Или с Лавандой цапался. Но серьезно, разве это проблемы?

— И каких свидетелей? — спросил Гарри. — Мы его самые близкие люди здесь. И мы ни о каких проблемах не знаем. Хотя можно поговорить с Лавандой...

Они снова склонились над блокнотом.

Версия два: отравление, случайное или умышленное. Проверить организм на наличие следов яда.

— Но как? Как мы его проверим? — почесал в затылке Гарри.

— Надо все же сводить его в больничное крыло, — ответила Гермиона. — Как-нибудь уж исхитримся.

...В случае обнаружения яда переходим к плану по поиску злоумышленников.

— У нас есть такой план? — удивился Гарри.

— Будет, если понадобится.

Версия три: проклятие, случайное или умышленное.

Версия четыре: одержимость. (Выяснить хоть что-то про сам феномен).

Версия пять: с объектом все в порядке, он разыгрывает всех вокруг.

— Ты правда думаешь, что Рон способен так натуралистично разыгрывать нас? — возмутился Гарри.

— Это вообще лишний пункт, — заявила Джинн. — Глупая версия.

— Нет, не глупая. Нельзя исключать возможности, просто потому что они не нравятся. Может, он заключил пари или слава близнецов не дает ему покоя, или он хочет быть актером и для этого изображает из себя поэта, который только и делает целыми днями, что пишет стихи?

— Гермиона, ты сама-то хоть понимаешь, как бредово все это звучит? — повернулась к ней Джинни.

— Да, — согласилась Гермиона, — это была бредовая мысль. Но все равно вычеркивать эту версию я не буду. Поработаем пока с остальными.

— Отлично, — Джинни с энтузиазмом кивнула. — Кто за отработку «версии два» прямо сейчас: отвести Рона к мадам Помфри?

Она подняла руку. И Гарри поднял руку. Гермиона только вздохнула:

— Так и быть. Приступим.

Они целеустремленно вошли в гостиную. У всех троих на лице была написана решимость. Их лица были настолько суровы, а походка так тверда, что люди расступались, спеша убраться с их пути. Тем временем Рон в компании Лаванды и других чудиков, кажется, вновь зачитывал что-то из своего творчества.

— ...Позавчера в «Трех Метлах» сидел с Лавандой я,

Нам было так прекрасно, вот не совру, друзья!

Мы пили сливочное пиво и ели мятный мармелад,

Отличный был денечек, я очень-очень рад!..

— Все хуже и хуже, — пробормотал Гарри.

— Привет, Рон! — громко сказала Джинни, немного переигрывая с дружелюбием.

— Не мешай, — недовольно поморщилась Лаванда. — Не видишь, Рундил сочиняет экспромтом.

— Кажется, с Лавандой не удастся мирно побеседовать, — прошептал Гарри на ухо Гермионе. — Ей явно нравится новый Рон.

— Я все же попробую разговорить ее попозже, — ответила Гермиона. — Хотя, похоже, ты прав.

Джинни громко откашлялась.

— Это важно, Рон! Не мог бы ты отойти с нами на секундочку?

— Я Рундил, Джинни! Сколько можно напоминать?

— Рундил, — через силу выговорила Джинни, выразительно оглянувшись на Гарри и Гермиону, — не мог бы ты поднять свою задницу и пойти поговорить с сестрой? Повторяю, это важно.

— Ладно-ладно, иду! — он раздраженно поднялся. — Сейчас вернусь, — бросил он своим поклонникам.

Джинни схватила его за локоть и потащила к портретному проему, Гарри и Гермиона пристроились сзади, отсекая возможность бегства.

— Э, да куда мы? — возмутился Рон.

— Просто не хочу говорить при свидетелях, — сквозь зубы прошипела Джинни и толкнула портрет Полной Дамы. — Мы хотим тебе кое-что показать! — преувеличенно радостно, но все так же ненатурально, воскликнула она, когда они оказались в коридоре.

— Не сейчас, — Рон попытался затормозить, упираясь ногами в плитки пола, — вы оторвали меня буквально на середине сочинения поэтической зарисовки о нашем позавчерашнем вечере с Лавандой. Я потеряю мысль!

Джинни продолжала тащить Рона по коридору, и теперь уже Гарри приходилось ей помогать.

— Кхм, Рундил? — заговорила Гермиона решив отвлечь Рона разговором, пока они не доставят его в больничное крыло.

— Что?

— Рундил, расскажи о том как мысль о сочинении стихов впервые пришла тебе в голову.

Рон задумался так, что даже перестал сопротивляться и позволил Гарри и Джинни спокойно волочь себя по коридорам.

— Хм... Интересный вопрос, Гермиона! Если подумать, то впервые это случилось, когда я восстанавливался в больничном крыле. Я лежал там и мне было очень скучно. Очень скучно. И тут что-то такое мелькнуло в голове... Я вспомнил стишок. Такой хороший детский стишок... Хм, совсем не помню какой. Странно. Но помню, что он все крутился у меня в голове, и мне даже как-то веселее стало, легче на душе. Поэтому я спокойно уснул, а на следующий день уже вернулся в башню. И вот с того момента как-то начал задумываться... Проклятый гиппогриф! Надо вспомнить, что это был за стишок. Спасибо, Гермиона, что спросила, я ведь и сам уже забыл...

Рон умиротворенно замолчал. Гермиона обменялась озабоченными взглядами с Гарри и Джинни. Странная это была история.

— Эй, а куда вы меня все-таки тащите?!