Дотянуться до солнца (джен)

Второй этаж. Всё такой же, без стен, заваленный снегом. Давно заученное слово «наверх» означало, что Селестия хочет побыть одна.

«Когда грустно, когда злоба высотой как два сугроба». Цепкая фразочка, которая помогала Луне понять происходящее, когда та была совсем маленькой. Синий ангелочек любила рифму, но она не понимала жестокой правды, что скрывалась за ней. Как в той песне про чуму, которую они пели: «Пепел, пепел…»

Никакого пепла. Дрова слишком дорогие. Просто холодный труп.

Селестия пыталась поддерживать свою злость. Это помогало ей согреться на продуваемом всеми ветрами чердаке, позволяя забыть об охватившем её страхе.

Но злость не на Луну. Злость на холод. На голод. И на трижды проклятое правление Платинума.

Но больше всего — на Старсвирла. И не просто злость, а глубокая, острая ненависть.

Он этого не заслуживал, Селестия это понимала. Он лишь пытался прокормить свою семью. Но и она тоже, поэтому ненависть не отступала.

Тяжёлыми шагами она мерила второй этаж из конца в конец. Крыши не было, только остатки стен, которые показывали, где раньше были комнаты. Селестия дошла до края площадки и повернула, входя в привычный ритм движения по кругу.

Она зарычала. Зарычала и тихо выругалась. Её копыта топтали снег, пока разум рисовал Старсвирла или короля Платинума под ними.

Так она прошла три круга и понемногу начала успокаиваться.

И на смену злости пришёл страх. Мысли вернулись к жалкой кучке старого сена в кладовой. Пара пучков в день, чтобы едва-едва растянуть его на неделю. Это не еда, а лишь отсрочка голодной смерти.

А что потом? В следующую субботу ей заплатят, но всё уйдёт на дрова. Ведь без огня они с Луной замёрзнут. Голод может быть медленной смертью, но холод — как кинжал. Выбора нет, придётся купить дрова. Это означало, что к следующей неделе сено закончится, и больше не останется ничего…

Гнев отступил, шаги стали лёгкими и беспорядочными. Дыхание участилось, голова поникла.

Загнанная. Как в тот раз, когда вендиго пришли в посёлок и практически сломили её. Но их можно было обхитрить, от них можно было спрятаться. Нет, сейчас она не загнана. Она в ловушке.

Шаг ускорился. В грязном снегу уже образовалась колея от следов её копыт. Широко раскрытые розовые глаза бегали по сторонам, будто ожидая удара.

Еда! Но им больше нечего собрать. Ни травы, ни даже сорняков не осталось за восемь месяцев зимы. И дров не хватало. Даже если каким-то чудом они протянут еще две недели, что будет на третью?

Селестия уже не справлялась с нарастающей тревогой. Она ссутулилась, упёршись копытом в стену. Голодная. Усталая.

Ненавистное видение вновь вспыхнуло в её голове — Луна, замёрзшая насмерть. Готовая к погребению, и могильщик кричит то же, что и всегда: «Не копайте слишком глубоко — у нас ещё много работы».

Этого не случится. Не может случиться.

Селестия шептала эти слова с каждым паническим вдохом.

Но ведь случится. Они будут мёрзнуть и голодать, пока не подхватят болезнь, которая всё и закончит.

Луна. Ради неё Селестия вставала каждое утро. Её сестра, её дочь, её маленькое чудо…

«Так не должно быть».

Конечно же, нет.

Она заплакала. Выхода нет. Селестия склонила голову, кашляя и всхлипывая. Слёзы падали на снег, мерцая, как алмазы, в свете звёзд.

Глухой смешок вырвался из неё. Эх, если б только они были алмазами! Или лучше — мерцали бы в лучах летнего солнца. Трава выросла бы за день, и, по крайней мере, у них было бы, чем питаться.

Но вместо этого — зима. Упрямый король Платинум и упрямые земные пони. У неё даже не осталось сил злиться на них.

Нужно спуститься. Лечь рядом с Луной у камина, укрывшись их единственным одеялом. Нужно беречь её. Нужно выкарабкаться из этой ситуации.

Селестия опустилась на пол и свернулась калачиком. Слёзы потекли мягко и тихо. Селестия никогда не позволяла себе плакать на глазах у сестры. Она была как отец, кормилец семьи, и Луна верила в это. Лучше спать здесь, чем портить образ.

Проходил час за часом. Сон не шёл. Страх не отступал, и её мысли всё ещё кружились в его объятьях. Ходьба отняла все силы, но Селестия так и не смогла отвлечься от надвигающегося рока. Она тихо лежала, накручивая себя, пока не задрожала в приступе бессмысленной, бесполезной паники. Она с силой прикусила переднюю ногу, а затем впечатала её в ледяной пол, так как знала, знала, что ловушка захлопнулась за ними. Вскинув копыта к небу, Селестия пронзительно закричала, не задумываясь о том, что кто-то мог её услышать. Из-за сухого зимнего воздуха она закашлялась и снова легла.

Воцарилась мёртвая тишина. И тут, разрывая её, на лестнице всё громче и громче зацокали маленькие копытца.

Селестия ахнула, тотчас осознав свою глупость. Луна всё слышала и шла посмотреть.

Селестия быстро нашла выход из ситуации, неуклюже попытавшись изобразить сон. Она повернулась набок и прикрыла мордочку передней ногой, пряча слёзы и заодно надеясь, что её примут за спящую. Продрогшее тело возмущённо отзывалось болью даже на самые незначительные движения, но усилием воли Селестии удалось с этим справиться.

Цоканье сменилось мягким хрустом снега. Звук приближался, становясь громче, пока Селестии не показалось, что сестра стоит уже прямо над ней.

Её что-то укрыло — изношенное, но удивительно толстое одеяло, в которое они вдвоём закутывались. Если бы оно не прикрыло рот, удивлённый вздох мог бы выдать Селестию.

А затем кто-то хорошо знакомый, маленький и тёплый, кого Селестия обнимала и целовала каждую ночь, залез к ней под свободный край одеяла. И Луна, и одеяло обдали Селестию болезненным теплом, напоминая, как долго она не спускалась. И тепло нарастало с каждым моментом, прогоняя боль и озноб из её тела.

Но это было мнимое тепло. Селестия чувствовала, как Луна дрожит и прижимается крепче, пробираясь на привычное место в её объятиях. Покрытый льдом камень — плохая замена их лоскутной постели.

И всё-таки Луна обняла её. Это было извинением и прощением, для которых не требовались слова.

Селестия медленно убрала копыто с мордочки и обняла свою маленькую сестрёнку. Снова тишина. Луна уже уснула.

Тепло и усталость принесли им странное сонное удовлетворение. Селестия тихо взглянула на своего спящего ангела, поцеловала в рог, и Луна хихикнула, когда из рога показалось голубое мерцание. Селестия улыбнулась в ответ, устроилась щекой на ноге Луны и погрузилась в сон без сновидений.