Перемены (джен)

Дни полетели за днями, в светлом Аваллонэ они незаметно переливались один в другой: от вкусного завтрака на веранде до веселого ужина, от прогулки по залитым солнцем городским площадям до мерцания светлячков в ночном саду. В компании Олорина Фродо обошел все ярмарки и рыночки, перепробовал сладости и морские угощения, которые умело готовили рыболовы-телери. Келефин проводил хоббитов, Олорина и Галадриэль в знаменитую библиотеку, где они провели целый день и едва смогли уговорить Бильбо, оторваться от фолиантов и пойти домой к ужину. Старший Бэггинс весь вечер рассказывал о большом исследовании, которое он намерен провести в величайшем хранилище мудрости эльфийских народов. А когда прибыли король Арафинве и Финрод, гостеприимный дом Келебриан стал казаться слишком маленьким. Оба Бэггинса оробели, когда их представили таким высоким гостям: Арафинве был светел и благороден, а взгляд его сына был столь нестерпимо ярок и пронзителен, что даже Олорин вынужден был склонить голову. Но король нолдор благосклонно улыбался, Финрод тепло пожал руки Бильбо, а приветствуя Фродо, опустился на колено, чтобы быть вровень, сжал ладони и искренне поблагодарил. Хоббиты смущенно говорили традиционные ширские любезности, однако возрожденный принц нолдор заметил внимательный взгляд Олорина.

— Ты правильно угадал, — сказал ему Финрод позже, когда все уже сидели за столом. — Я благодарен Фродо за то, что он сделал так много для победы над тем врагом, которому я проиграл.

— Причудливы нити судьбы, — откликнулся майа, в задумчивости посасывая мундштук. — Но и подвиг полуросликов стал возможен только благодаря тебе.

Однако самым удивительным стало преображение леди Галадриэль, которая, сидя между отцом и братом, позабыла все печали, словно и не было долгих — бессчетных по меркам хоббитов — лет. Сейчас она казалась даже более юной, чем дочь, хохоча и обнимая дорогих родных, снова став беспечной девочкой в хранимой от бед земле.

* * *

Спустя несколько дней Фродо по привычной уже традиции шел с Олорином по узорчатой мостовой. Они только что проводили Бильбо в библиотеку, осмотрели маяк в западной гавани и теперь разглядывали стоящие на причале корабли, жуя соленые колечки кальмаров и осьминогов, а также, возможно, и других диковинных морских тварей, которых в изобилии предлагали мореходы. Один из кораблей как раз готовился к отплытию, матросы, смеясь и перешучиваясь, поднимали паруса.

— Ну что ж, Фродо, ветер попутный, и я думаю, мне уже пора, эти лихие ребята опоздавших ждать не станут, — неожиданно сказал Олорин.

— Ты уезжаешь? Не может быть, ведь мы едва приехали на остров, — воскликнул хоббит. — Да ведь ты и не собрался в дорогу.

— Что за беда! — усмехнулся Олорин. За последнее время его улыбка стала заметно менее ехидной, а в голосе вовсе исчезла старческая хрипотца. — Кому нужны долгие сборы: все, что действительно нужно, каждый носит в сердце. Ну и кулек сушеных кальмаров, чтобы перекусить в дороге, и запас табачку, который мне любезно одолжил твой добрый дядюшка — это у меня есть.

Олорин похлопал по сумке, висевшей через плечо.

— Ты же вернешься? — тревожно спросил Фродо.

— Ты еще соскучиться не успеешь. Как говорил один старый зануда, волшебник всегда приходит именно тогда, когда нужно. И уходит. Теперь у меня другое звание, но, думаю, этот навык я не утратил. Веселись, Фродо Бэггинс, а наша встреча произойдет быстрее, чем ты предполагаешь.

На прощание Олорин обнял хоббита и легко взлетел по сходням, не хуже заправского моряка. Лицо майа за последние дни загорело не меньше, чем у других жителей острова, белые волосы были переплетены в косы и скреплены голубыми бусинами на телерийский манер, и Фродо в очередной раз подивился тому, что больше на старом друге нет ни длинного плаща, ни островерхой шляпы. Олорин махнул рукой, паруса наполнились ветром, и вскоре Фродо потерял его из виду среди снующих на палубе моряков.

* * *

Олорин едва успел прикончить кальмаров, поболтать о погоде с капитаном корабля да выкурить пару трубок, как вдали показались широкие причалы Альквалондэ, шпили и башенки дворца Ольве. Корабль пристал к берегу, когда воды окрасились алыми закатными лучами, а на берега к северу и югу от гавани уже наползала тень, отбрасываемая Пелори. Олорин рассеянно смотрел на то, как матросы разгружают трюм от гостинцев из Аваллонэ. Капитан предложил путнику ужин и ночлег в своем доме, но тот отказался и попросил позволения остаться на ночь на корабле. Лежа на сухих, пропахших морем канатах, глядя на яркие звезды и слушая мерный плеск волн, Олорин думал о том, что наконец он вернулся. Праздничный и яркий, оживленный Одинокий Остров не давал времени задуматься, встречи, знакомства, суета закружили его, а внешнее преображение, казалось, вовсе не задело его сущности. Здесь же, еще не ступив на берег, майа даже в воздухе чувствовал спокойствие и тишину. Корабль мерно покачивался на волнах Ульмо, поскрипывали мачты, вдалеке на берегу горели фонари ночного Альквалондэ. Олорин должен был встретиться с Королем Мира и поведать о своих деяниях в Эндорэ. Ему предстояло вспомнить, что он не чудаковатый волшебник — кумир хоббитских детишек, не просто первый голос в совете и могучий полководец, а один из слуг стихий, призванных хранить Арду. Думая об этом и о многом другом, майа курил и смотрел, как на волнах переливаются зеленые мерцающие огоньки — малые создания, дети Уинен.

* * *

В Валимар Олорин отправился, минуя Тирион-на-Туне. Если бы он задержался, чтобы поприветствовать всех своих знакомых в Гавани и в Тирионе, то Манвэ прождал бы его доклада до конца мира. Дорога эта была не столь оживленной, и майа мог спокойно предаваться своим размышлениям. Он шел, разглядывая цветущие луга предгорий, сосновые рощи и заросли азалии, быстрые ручейки и расцвеченные лишайниками хмурые гранитные валуны. Ветер Неувядающей земли кружил ему голову. Наконец он был дома — ибо это место избрали айнур своим приютом в пределах Арды. Олорин часто останавливался возле ручьев, чтобы напиться — не потому, что было жарко, или он испытывал жажду, а чтобы прикоснуться к прохладной, прозрачной воде. С каждым шагом, с каждым вдохом он чувствовал, как ему становится легко, как чутко дрожит сотворенное тело, отзываясь солнечным лучам, как играет и радуется дух, согретый теплом Валинора. Казалось, все сомнения и тревоги растворились в благоуханном воздухе, и никаким печалям здесь не будет места. Олорин смеялся сам с собой, пару раз прошелся колесом по лугу, насобирав травинок в волосы, и совсем позабыл, что ему следует хранить подобающий вид.

С высоты птичьего полета окольная тропа в Валимар виделась узкой лентой, однако острый глаз легко разглядел высокого статного эльда в потрепанной дорожной одежде. Переплетенные голубыми бусинами белые волосы изрядно растрепались, эльда шагал широко, одной рукой беспечно размахивая торбой, а в другой держа трубку. Но такой облик мог ввести в заблуждение лишь беспечных детей Эру. Сокол очертил в небе круг, и путник поднял голову, почувствовав присутствие майа. Спикировав вниз, сокол кувырнулся в воздухе, и на землю, сверкая легкими доспехами, спрыгнул глашатай Короля Мира. С радостной улыбкой он оглядел путника и шагнул вперед, раскрыв объятия.

— Олорин!

— Эонвэ! — выдохнул путник, обнимая друга и стряхивая с носа вьющиеся вокруг мелкие перышки.

— Не очень-то ты торопился на встречу с Владыкой Арды, — хмыкнул Эонвэ, снова придирчиво рассматривая товарища.

— Не обессудь, я ждал корабль в Альквалондэ. К тому же мой Сполох остался в конюшнях Митлонда, на другом берегу моря — только представь. Я теперь пешком.

— Кажется, ты слишком задержался в облике смертного, — усмехнулся Эонвэ. — Один из сильнейших майар ждет у моря погоды и топчет пыльную дорогу. А это еще что за безобразие?

С этими словами посланник Манвэ указал на трубку, которую Олорин так и не выпустил из рук.

— Ну, не все же быть такими… Пернатыми, — Олорин двумя пальцами снял перышко с сияющего оплечья. — А это, между прочим, замечательная штука.

Олорин затянулся и выпустил колечко, а за ним — еще одно, которое пролетело сквозь первое. Эонвэ закашлялся и посмотрел на друга с укоризной.

— Довольно глупостей, Манвэ ждет, а тебя надо еще привести в приличный вид.

Эонвэ подпрыгнул, сделал сальто, раскинул руки и обратился соколом. Олорин остался стоять, задумчиво посасывая трубку. Сокол сделал круг и снова принял вид посланника Манвэ.

— Ну? — нетерпеливо вопросил он.

— Ты думаешь, что я вот так прямо возьму и полечу?

— С тобой что-то не так? — Эонвэ обеспокоенно тронул друга за плечо. — Какое-то проклятие? Запрет?

— Нет, если мне не изменяет память. Но я так давно этого не делал.

Эонвэ кивнул, встал к другу лицом, соприкоснулся с ним ладонями. Тела обоих майар дрогнули, стали прозрачнее и, наконец, один невидимым ветром взвился ввысь, увлекая за собой второго. Зеленые луга сменились серым камнем, а затем — ослепительной белизной горных склонов. На самой вершине Таникветиль высился светлый чертог с прозрачными колоннами. Сдвоенный вихрь пролетел между ними в распахнутое окно и, рассыпавшись искрами, обратился светлым рыцарем Эонвэ. Рядом с ним на холодный сверкающий пол упало нечто, облепленное лохмотьями, содрогающееся в приступе удушья. Грудь Олорина жгло огнем, каждый вдох сопровождался судорожным кашлем. Эонвэ в растерянности склонился над товарищем.

— Что с тобой?

— Это было опрометчиво, — с трудом выговорил майа, отдышавшись. — Пожалуй, обратно я спущусь пешком.

Эонвэ пришлось отвести друга в свои покои, озаботиться чашкой чая и новой одеждой, и Олорин, наконец, принял вид, который придирчивый герольд Манвэ счёл подобающим. Чертог Короля Мира ошеломлял своими размерами, немеркнущей белизной и блеском. За время своих странствий в Эндорэ Олорин побывал при дворе многих государей, но сейчас все же был немного растерян — от величественных залов на вершине Таникветиль он успел отвыкнуть. Манвэ ждал его, и встреча вышла более формальной и натянутой, чем он рассчитывал. Подробный рассказ о событиях последней эпохи затянулся.

— На западе Эндорэ больше нет тени. За судьбы народов Гондора я спокоен, с воцарением Элессара их ждет благоденствие на долгие годы, но что будет далее? Меня это тревожит…

Олорин устал, и рука его невольно скользнула в рукав просторного серебристого одеяния, одолженного Эонвэ, и извлекла на свет трубку и кисет.

— Если Владыка позволит…

Король Мира удивленно смотрел, как майа набивает и раскуривает трубку. Когда в мерцающем чистотой воздухе поплыли первые ароматные колечки, он перевел вопросительный взгляд на Эонвэ.

— Это что-то из обычаев Вторых Детей, — пожал плечами герольд.

Струйки дыма наполнили чертог, и Олорин уже хотел продолжить рассказ, однако Манвэ приподнял бровь.

— Ты хотел показать нам, как дымился Ородруин, когда в него бросили Кольцо?

— Хм, мне это напоминает смог над развалинами Тангородрима, — про себя фыркнул Эонвэ.

Олорин с легкой обидой оглянулся на товарища.

— Это искусство хоббитов, тех малых ростом, но твердых духом созданий, которые очень помогли в Войне Кольца, — пояснил майа. — Первым трубочное зелье начал выращивать доброй памяти старина Тоби из Долгодола. Почти подгадал с этой удачной идеей к нашему прибытию в Эндорэ. С тех пор я перепробовал много сортов, но это — один из лучших, Южная Звезда, Бильбо Бэггинс не даст мне соврать. Ни нуменорцы, ни их потомки в Гондоре не додумались, что эта ароматная травка так хорошо освежает голову. А вы — Ородруин. Эх. Хм… — Олорин вдруг смешался. — Так я про Гондор. Так вот, судьба Гондора при правлении Элессара…

Манвэ уронил лицо на руки, плечи его дрогнули.

— Убери, пожалуйста, — глухо проговорил Король Мира. — Здесь тебе все-таки не Мордор.

За стенами чертогов сменились день и ночь, и снова взошло Солнце, окрасив розовым и золотым белоснежные склоны Таникветиль. Долгий разговор о судьбах Эндорэ был окончен, и Эонвэ, видя, как его друг утомлен, отвел его в свои покои.

— Ты быстро устаешь, — покачал головой герольд, наливая другу подогретого вина. — Но здесь, в Амане, ты скоро исцелишься от тени смертных земель. Ну, расскажи, чем ты там занимался — помимо того, что возводил смертных на троны и устраивал им помолвки? Тебе же есть чем похвастаться?

Олорин знал, чем можно завоевать восхищение товарища.

— Я сражался с балрогом.

— О! — Эонвэ заулыбался, поднимая бокал. — Вот это ново! Если ты помнишь, в Войне Гнева мы все сражались с балрогами.

— В этот раз я был один.

— Однако, ты растешь в моих глазах. Надеюсь, этот твой раз был более успешен.

— Я погиб. Балрог тоже.

— Смотрю, вместе с обличием эрухини ты перенял и их способ побеждать врагов. Слышал о подвигах двух эльдар из Гондолина, оба бились с огненными демонами и тоже закончили взаимным убийством.

— Да, кажется, я многое от них перенял… — задумчиво проговорил Олорин.

От предложения остаться гостем Эонвэ он был вынужден отказаться: на Таникветиль он чувствовал себя неуютно и быстро утомлялся.

— Я уж лучше внизу, мне так привычнее.

Эонвэ расстроено покачал головой.

— Надеюсь, скоро ты станешь прежним. Знаешь, когда вы вызвались отправиться в Эндорэ, я завидовал тебе. Тогда я не понимал, что жизнь в Смертных землях так трудна, и иметь слабое тело хильдор — настолько обременительно, что тень увядания и здесь следует за тобой. Теперь я вижу, что я бы так не смог. Прости, что смеялся над тобой.

— Думаю, что ты еще не раз воспользуешься возможностью поддеть меня, — Олорин усмехнулся, видя покаянное лицо товарища. — Не извиняйся.

— И дай слово, что ты перестанешь дымить своей чудовищной травой, — Эонвэ не удержался от наставления. — У меня такое чувство, что эту вражью отраву курить придумали не твои любезные хоббиты, а сам Саурон. Она же насквозь прокоптила твою фана, не мудрено, что тебе так тяжко менять облик.

На следующий день Олорин распрощался с другом, получил благословение от Манвэ и отправился в путь. Подвязав шнурками и поясом просторные дорожные одежды Эонвэ, закинув за плечо мешок с водой, вином и хлебом и приспособив вместо посоха древко копья, он шел по искристому снегу величайшей из вершин. Синие бескрайние просторы Ильмена были над его головой, а раскрашенные солнечными лучами в золото и пурпур облака — у ног. За время пути Олорин много думал, и большей частью о том, чем же ему теперь заняться. Будучи посланцем в Эндорэ, он так привык к постоянным заботам о бедах и радостях Смертных земель, что теперь невольно все время возвращался мыслью к оставленным там делам и друзьям. Манвэ же на все его тревоги и опасения ответил просто: наступает время людей, и они сами будут решать свои судьбы и судьбу Арды. Что будут делать они, айнур, в этой новой Арде? И кем будет сам Олорин — могучий майа и серый странник из Средиземья?