Перемены (джен)

Корабль легко летел по волнам, спеша в гавань Тол Эрессеа. Воздух был наполнен запахами моря, водорослей и множества растений, что создавали неповторимый аромат. Путешественники вдыхали его полной грудью, оставляя позади усталость, печали и сомнения.

Фродо, не без удивления, почувствовал, как холодная пустота, что заполняла сердце после возвращения из Мордора, тает. Присмотревшись к своим спутникам, хоббит подметил, что и на них воздух Благого Края начинал влиять. Дядюшка уже не дремал и не казался погруженным в себя. Бильбо Бэггинс с интересом вглядывался в приближающийся остров, в глазах вновь появилась хитринка, что лучше прочего выдавало в нем потомка Туков. Да и Гэндальф, которого Фродо всегда помнил сутулым, чем-то озабоченным и усталым, стал будто бы выше ростом; с лица, как по волшебству, исчезли морщинки. "Вот тебе и благой Валинор", — подивился хранитель.

— Чудное местечко, — словно в продолжение мыслей Фродо, воскликнул старый хоббит, обращаясь к магу. — А какое благоухание! Слаще душистого хлеба с медом!

— Пожалуй, ты прав, мой друг, — с улыбкой отвечал Гэндальф. Оба еще какое-то время стояли в тишине у одного из бортов.

— А не выкурить ли нам по трубочке? — оживился Бильбо. — Я прихватил с собой бочонок первоклассного табачного зелья от самого Громобоя.

Гэндальф перевел на своего старого друга недоуменный взгляд, а затем, словно придя в себя, ловко вытащил из своего поясного мешочка видавшую виды трубку.

— Не откажусь, любезный хоббит.

Над палубой поплыл терпкий табачный дым.

* * *

Еще одно путешествие подходило к концу: корабль достиг тихой, спокойной бухты, что приютила у себя гавани Аваллонэ. Кораблей у причалов было немного, свободное место не пришлось искать долго. На широкой белокаменной пристани их уже поджидали четверо эльфов. До стоящих на палубе долетали радостные возгласы. Один из встречающих стремительно зашагал прочь, торопясь с отрадными известиями, оставшиеся эльдар потянулись к причалу, где уже остановилось судно. С берега подали сходни.

— Поглядите, чья это борода развевается на ветру не хуже парусов, — весело загомонили двое эльфов. — Митрандир! Неужели наконец-то добрался до наших берегов, в каких дебрях ты заплутал?

— О, и старина Бильбо здесь. Бильбо Бэггинс, ты же клялся, что больше никаких путешествий. А сам уплыл в дальние края и племянника с собой заманил.

— Это он правильно сделал, будет с кем второй завтрак обсудить.

— Угомонитесь! — пряча улыбку за напускной строгостью, остановил их Гэндальф. — Нисколько вы не изменились, друзья мои. Все те же шутники и балагуры…

— С чересчур длинными языками, — закончил за него Элронд.

Шутники смешались под взглядом владыки Имладриса, но ненадолго.

— Что ты, Владыка, мы просто рады встретить своих друзей, которых и не чаяли увидеть.

— Приветствую тебя в землях Амана, Элронд, — вступил в разговор высокий эльда, сопровождая свои слова легким поклоном. Держался он уверенно и говорил на синдарине, хотя чуткое ухо и могло уловить легкий акцент. Волосы цвета серебра были заплетены в косы, а взгляд голубых глаз лучился счастьем. Веселая парочка примолкла, чтобы не мешать, видно, эльда был не последней птицей в этих гаванях, — и тебя, Митрандир, твой путь был долог. И, конечно же, вас, храбрые малыши, что решились пройти неизведанной дорогой. Будьте нашими желанными гостями.

Тут говорящий обратился к Владычице Кветлориэна с радостной теплой улыбкой.

— Госпожа Галадриэль, с возвращением к родным берегам. Я уже послал гонца к дому твоей дочери с радостными вестями. А птицы быстро доберутся до Тириона к королю Арафинвэ, через пару дней он и твой брат будут здесь, — он сделал приглашающий жест и предложил руку даме. — Меня зовут Тьелфинде Венион, внук короля Ольвэ, князь Тол Эрессеа, владыка Аваллонэ. Если кому-то, друзья мои, будет привычнее обращаться ко мне на синдарине, то зовите меня Келефин.

— Когда-то у меня было много братьев, родных и двоюродных. Я и забыла, как это замечательно, когда у тебя есть брат, — вздохнула Галадриэль, — Рада познакомиться с тобой, Келефин!

Для эльфов оседлали лошадей, а хоббитам подали небольшую открытую повозку с удобными скамейками. Бэггинсы с любопытством поглядывали по сторонам. Аваллонэ удивительно напоминал и Имладрис, и Серые Гавани, и Галадхэн — террасы и ажурные беседки утопали в растительности висячих садов. Дома, выстроенные из белого камня, соседствовали с деревянными постройками, спрятанными в кронах деревьев, подозрительно похожих на мэллорны.

— Здесь все так изменилось с тех пор, как я покинул Благой Край, — пораженно проговорил маг.

-Тол Эрессеа приютил у себя всех эльдар, что покинули Средиземье. Мало кто из них решился продолжить путь и поселиться в Амане. И каждый искал место по душе. И смею надеяться — нашел, — отвечал Келефин. В его голосе слышалась любовь к этому острову, гордость и удовлетворение, какие чувствовал каждый хоть раз в жизни, когда долгий и тяжелый труд наконец с успехом завершен.

Куда сейчас они направляются, Фродо не знал, как-то прослушал, упустил, разглядывая чудесный город. Вскоре они выехали, судя по всему, на главную площадь. В центре росло белое дерево. Таких красавцев-великанов было не сыскать по всему Средиземью. Ствол был необхватный, крона давала обширную тень, а белые цветы источали нежный аромат.

— Я уже видел такое дерево, совсем юное, в Фонтанном дворе Минас Тирита! — восхитился Фродо. — Как такое возможно?

— Ты прав, Фродо, то деревце — дальний отпрыск Келеборна с Тол Эрессеа, что саженцем привезли сюда из Валимара, взяв от самого Телпериона, еще до Затмения. И никогда оно не переставало цвести, — таков был ответ Владычицы, и хоббиту показалось, что ее взгляд стал печален на мгновение. Путники почтительно поклонились древу и направились в одну из улочек.

Там за нескончаемой живой изгородью спрятался небольшой двухэтажный дом с крытой верандой, где с первого взгляда хотелось устроиться в удобных креслах.

У самого дома их ожидала девушка. Несколько прядей выбились из плетения, и озорной ветерок баловался, бросая их в лицо нис, щекоча ей шею и нос. Девушка смешно морщила свой нос, пытаясь то сдуть пряди, то заправить их за ушко. Заметив наездников, она бросила бесполезное занятие и устремила к ним напряженный взор. Пальцы, еще мгновение назад теребившие ткань платья, сжались в кулачки, взгляд заметался от одного лица к другому, пытаясь отыскать кого-то. Эльфийка вдруг радостно взвизгнула, будто девчонка, бросилась на встречу всадникам, бесцеремонно стащила Владыку Элронда с лошади и вцепилась в него мертвой хваткой. Тот лишь неловко улыбался и поглаживал хрупкие плечи супруги. Опешившие спутники вздохнули с облегчением, а дальше были объятия и слезы, и долгие разговоры, и сытный ужин. Фродо заснул, едва его голова коснулась подушки. И на сей раз тревожные мутные видения, мучившие его в Эндорэ, не прокрались в сны хоббита.

* * *

Утро вкралось в спальню вместе с первыми лучами солнца, освежающей прохладой и разноголосым птичьим пением. Фродо открыл глаза и почувствовал себя отдохнувшим, отчего мгновенно решил, что не дело это, встречать такой день, лежа как барсук в норе. Он споро оделся и покинул спальню.

«А все-таки сейчас несусветная рань», — подумал хоббит. В доме стояла пронзительная тишина, все еще спали. Осторожно пройдя к входной двери, Фродо вышел на веранду. Солнце щедро дарило свои лучи восточной стороне дома и небольшому саду, расположенному перед ним. Фродо вздохнул полной грудью и рассмеялся.

— Я рад, что радость жизни возвращается к тебе так быстро, — произнес кто-то сбоку.

Хоббит обернулся и увидел незнакомого высокого эльфа. Тот удобно расположился в одном из кресел, нимало не смущаясь своего странного вида. Незнакомец завернулся в белое нечто, сильно напоминающее простынь из кладовой леди Келебриан, смешно шевелил пальцами ног и в довершение курил табак, пользуясь трубкой Гэндальфа.

Фродо, не желая смущать гостя, постарался скрыть свое изумление.

— Чудесное утро, не правда ли?

— О да, и утро чудесное, и чудес хватает, — согласился незнакомец, и с удовольствием продолжил курить, явно не желая облегчить участь собеседника.

Что-то в этом ответе обеспокоило память хоббита, и он решил разобраться, кем приходится этот эльф хозяевам дома, и почему он в таком непотребном виде.

— А я вот встал спозаранку, дай, думаю, воздухом подышу, пока остальные спят… — Сделал первую попытку молодой Бэггинс.

— Ты правильно сделал, я тоже решил попусту никого не беспокоить. Тут посидеть, пообвыкнуться, — кивнул эльф, виртуозно выпуская колечко дыма. — Да ты присаживайся, Фродо, в ногах правды нет, — При этих словах он устроил одну ступню поверх другой.

— Вам холодно? — вежливо поинтересовался Фродо.

— Немного, я все же не хоббит, — с улыбкой заметил собеседник, указывая на мохнатые ноги невысоклика. — Но, когда проснутся все остальные, думаю, у кого-нибудь найдется подходящая обувь. В крайнем случае, можно будет послать в город, в мастерскую.

Хоббит, обдумывая ответ, осторожно забрался в соседнее кресло, которое было ему высоковато. Некоторое время они сидели в тишине, любуясь садом. «Вот бы Сэму здесь приглянулось, столько цветов невиданных. И работа бы по душе нашлась», — Фродо вздохнул, отвел глаза от цветочных кустов и заметил в углу веранды чью-то одежду, скомканную и небрежно брошенную. Кажется, это был плащ Гэндальфа. Тут Бэггинс вспомнил, из чьей трубки курил незнакомец, нахмурился и постарался незаметно рассмотреть этого странного типа. Длинные, белые как снег волосы неизвестный перекинул через левое плечо, серые глаза смотрели куда-то вдаль. Тонкие длинные пальцы стучали по подлокотнику в такт каким-то мыслям эльфа. Опустив взгляд ниже, Фродо приметил золотое кольцо, что лежало на столике. Холодок пробежал по спине, хоббит резко повернулся к эльфу и решительно заговорил:

— Сударь, а позволь узнать кто ты? Я не видел тебя ни в свите Владыки Элронда, ни у Владычицы Галадриэль. И где владелец всех этих вещей?

Эльф выронил трубку из рук и захохотал. Он смеялся до слез, а когда все же смог совладать с собой, то поднял трубку, положив ее рядом с Нарьей, устремил на Фродо свой светлый взгляд и очень знакомо улыбнулся:

— Я это Гендальф, а Гендальф — это я, — и, не давая хоббиту перебить себя, продолжил. — Что до одежды, то она оказалась мала и узка в плечах. Поэтому я ее просто выбросил, а будить кого-то не хотелось.

— Но как?.. — прошептал пораженный Фродо.

— Я происхожу из майар, что служили Валар с момента прихода в Эа. В те времена меня звали Олорин. В начале Третьей Эпохи я отправился в Средиземье, чтобы противостоять Саурону, и для того вынужден был умалиться, облечься в плоть. Я стал Гэндальфом и так прошел весь путь. Сейчас же дело мое завершено, время Гэндальфа истекло, ему суждено отойти в прошлое.

— Так что же, ты все забудешь?

— Нет, мой юный друг, самое ценное останется со мной. Привязанность к вам, милые хоббиты, и память о наших добрых друзьях, что остались в Эндорэ. Нарья тоже останется у меня, — тут Гэндальф, или правильнее сказать Олорин, изобразил стариковское кряхтение, неспешно набил трубочку и продолжил. — Ах, и трубку тоже стоит приберечь.

К деревянному перекрытию веранды потянулись чудесные разноцветные колечки дыма, а майа снова глубоко задумался. Хоббиту тоже требовалось время обдумать все, что он услышал за последний час. Первым прервал раздумья Фродо.

— Так чем же ты займешься теперь, Гэндальф? Ой, прости, Олорин.

— Какое-то время я поживу с Вами на Одиноком острове, мне нужно заново привыкнуть к этому фана. А затем я отправлюсь дальше в Валимар и к Манвэ, чтобы поведать о своих путях владыке этого края. Но не унывай, я буду возвращаться к вам как можно чаще.

Позже, когда проснулись все гости и хозяйка дома, для Олорина отыскали добротные эльфийские сапоги с высокой шнуровкой, дорожные штаны и пару рубашек.

— Рубаха маловата, — ворчал Олорин, потом будто одергивал себя, и продолжал уже более жизнерадостно. — Ничего, прогуляюсь по городу, поищу мастериц. Не составишь ли мне компанию, Фродо?

Хоббит с радостью согласился, любопытство влекло его прогуляться по улочкам Аваллонэ, чтобы рассмотреть вблизи все его чудеса.

Дни полетели за днями, в светлом Аваллонэ они незаметно переливались один в другой: от вкусного завтрака на веранде до веселого ужина, от прогулки по залитым солнцем городским площадям до мерцания светлячков в ночном саду. В компании Олорина Фродо обошел все ярмарки и рыночки, перепробовал сладости и морские угощения, которые умело готовили рыболовы-телери. Келефин проводил хоббитов, Олорина и Галадриэль в знаменитую библиотеку, где они провели целый день и едва смогли уговорить Бильбо, оторваться от фолиантов и пойти домой к ужину. Старший Бэггинс весь вечер рассказывал о большом исследовании, которое он намерен провести в величайшем хранилище мудрости эльфийских народов. А когда прибыли король Арафинве и Финрод, гостеприимный дом Келебриан стал казаться слишком маленьким. Оба Бэггинса оробели, когда их представили таким высоким гостям: Арафинве был светел и благороден, а взгляд его сына был столь нестерпимо ярок и пронзителен, что даже Олорин вынужден был склонить голову. Но король нолдор благосклонно улыбался, Финрод тепло пожал руки Бильбо, а приветствуя Фродо, опустился на колено, чтобы быть вровень, сжал ладони и искренне поблагодарил. Хоббиты смущенно говорили традиционные ширские любезности, однако возрожденный принц нолдор заметил внимательный взгляд Олорина.

— Ты правильно угадал, — сказал ему Финрод позже, когда все уже сидели за столом. — Я благодарен Фродо за то, что он сделал так много для победы над тем врагом, которому я проиграл.

— Причудливы нити судьбы, — откликнулся майа, в задумчивости посасывая мундштук. — Но и подвиг полуросликов стал возможен только благодаря тебе.

Однако самым удивительным стало преображение леди Галадриэль, которая, сидя между отцом и братом, позабыла все печали, словно и не было долгих — бессчетных по меркам хоббитов — лет. Сейчас она казалась даже более юной, чем дочь, хохоча и обнимая дорогих родных, снова став беспечной девочкой в хранимой от бед земле.

* * *

Спустя несколько дней Фродо по привычной уже традиции шел с Олорином по узорчатой мостовой. Они только что проводили Бильбо в библиотеку, осмотрели маяк в западной гавани и теперь разглядывали стоящие на причале корабли, жуя соленые колечки кальмаров и осьминогов, а также, возможно, и других диковинных морских тварей, которых в изобилии предлагали мореходы. Один из кораблей как раз готовился к отплытию, матросы, смеясь и перешучиваясь, поднимали паруса.

— Ну что ж, Фродо, ветер попутный, и я думаю, мне уже пора, эти лихие ребята опоздавших ждать не станут, — неожиданно сказал Олорин.

— Ты уезжаешь? Не может быть, ведь мы едва приехали на остров, — воскликнул хоббит. — Да ведь ты и не собрался в дорогу.

— Что за беда! — усмехнулся Олорин. За последнее время его улыбка стала заметно менее ехидной, а в голосе вовсе исчезла старческая хрипотца. — Кому нужны долгие сборы: все, что действительно нужно, каждый носит в сердце. Ну и кулек сушеных кальмаров, чтобы перекусить в дороге, и запас табачку, который мне любезно одолжил твой добрый дядюшка — это у меня есть.

Олорин похлопал по сумке, висевшей через плечо.

— Ты же вернешься? — тревожно спросил Фродо.

— Ты еще соскучиться не успеешь. Как говорил один старый зануда, волшебник всегда приходит именно тогда, когда нужно. И уходит. Теперь у меня другое звание, но, думаю, этот навык я не утратил. Веселись, Фродо Бэггинс, а наша встреча произойдет быстрее, чем ты предполагаешь.

На прощание Олорин обнял хоббита и легко взлетел по сходням, не хуже заправского моряка. Лицо майа за последние дни загорело не меньше, чем у других жителей острова, белые волосы были переплетены в косы и скреплены голубыми бусинами на телерийский манер, и Фродо в очередной раз подивился тому, что больше на старом друге нет ни длинного плаща, ни островерхой шляпы. Олорин махнул рукой, паруса наполнились ветром, и вскоре Фродо потерял его из виду среди снующих на палубе моряков.

* * *

Олорин едва успел прикончить кальмаров, поболтать о погоде с капитаном корабля да выкурить пару трубок, как вдали показались широкие причалы Альквалондэ, шпили и башенки дворца Ольве. Корабль пристал к берегу, когда воды окрасились алыми закатными лучами, а на берега к северу и югу от гавани уже наползала тень, отбрасываемая Пелори. Олорин рассеянно смотрел на то, как матросы разгружают трюм от гостинцев из Аваллонэ. Капитан предложил путнику ужин и ночлег в своем доме, но тот отказался и попросил позволения остаться на ночь на корабле. Лежа на сухих, пропахших морем канатах, глядя на яркие звезды и слушая мерный плеск волн, Олорин думал о том, что наконец он вернулся. Праздничный и яркий, оживленный Одинокий Остров не давал времени задуматься, встречи, знакомства, суета закружили его, а внешнее преображение, казалось, вовсе не задело его сущности. Здесь же, еще не ступив на берег, майа даже в воздухе чувствовал спокойствие и тишину. Корабль мерно покачивался на волнах Ульмо, поскрипывали мачты, вдалеке на берегу горели фонари ночного Альквалондэ. Олорин должен был встретиться с Королем Мира и поведать о своих деяниях в Эндорэ. Ему предстояло вспомнить, что он не чудаковатый волшебник — кумир хоббитских детишек, не просто первый голос в совете и могучий полководец, а один из слуг стихий, призванных хранить Арду. Думая об этом и о многом другом, майа курил и смотрел, как на волнах переливаются зеленые мерцающие огоньки — малые создания, дети Уинен.

* * *

В Валимар Олорин отправился, минуя Тирион-на-Туне. Если бы он задержался, чтобы поприветствовать всех своих знакомых в Гавани и в Тирионе, то Манвэ прождал бы его доклада до конца мира. Дорога эта была не столь оживленной, и майа мог спокойно предаваться своим размышлениям. Он шел, разглядывая цветущие луга предгорий, сосновые рощи и заросли азалии, быстрые ручейки и расцвеченные лишайниками хмурые гранитные валуны. Ветер Неувядающей земли кружил ему голову. Наконец он был дома — ибо это место избрали айнур своим приютом в пределах Арды. Олорин часто останавливался возле ручьев, чтобы напиться — не потому, что было жарко, или он испытывал жажду, а чтобы прикоснуться к прохладной, прозрачной воде. С каждым шагом, с каждым вдохом он чувствовал, как ему становится легко, как чутко дрожит сотворенное тело, отзываясь солнечным лучам, как играет и радуется дух, согретый теплом Валинора. Казалось, все сомнения и тревоги растворились в благоуханном воздухе, и никаким печалям здесь не будет места. Олорин смеялся сам с собой, пару раз прошелся колесом по лугу, насобирав травинок в волосы, и совсем позабыл, что ему следует хранить подобающий вид.

С высоты птичьего полета окольная тропа в Валимар виделась узкой лентой, однако острый глаз легко разглядел высокого статного эльда в потрепанной дорожной одежде. Переплетенные голубыми бусинами белые волосы изрядно растрепались, эльда шагал широко, одной рукой беспечно размахивая торбой, а в другой держа трубку. Но такой облик мог ввести в заблуждение лишь беспечных детей Эру. Сокол очертил в небе круг, и путник поднял голову, почувствовав присутствие майа. Спикировав вниз, сокол кувырнулся в воздухе, и на землю, сверкая легкими доспехами, спрыгнул глашатай Короля Мира. С радостной улыбкой он оглядел путника и шагнул вперед, раскрыв объятия.

— Олорин!

— Эонвэ! — выдохнул путник, обнимая друга и стряхивая с носа вьющиеся вокруг мелкие перышки.

— Не очень-то ты торопился на встречу с Владыкой Арды, — хмыкнул Эонвэ, снова придирчиво рассматривая товарища.

— Не обессудь, я ждал корабль в Альквалондэ. К тому же мой Сполох остался в конюшнях Митлонда, на другом берегу моря — только представь. Я теперь пешком.

— Кажется, ты слишком задержался в облике смертного, — усмехнулся Эонвэ. — Один из сильнейших майар ждет у моря погоды и топчет пыльную дорогу. А это еще что за безобразие?

С этими словами посланник Манвэ указал на трубку, которую Олорин так и не выпустил из рук.

— Ну, не все же быть такими… Пернатыми, — Олорин двумя пальцами снял перышко с сияющего оплечья. — А это, между прочим, замечательная штука.

Олорин затянулся и выпустил колечко, а за ним — еще одно, которое пролетело сквозь первое. Эонвэ закашлялся и посмотрел на друга с укоризной.

— Довольно глупостей, Манвэ ждет, а тебя надо еще привести в приличный вид.

Эонвэ подпрыгнул, сделал сальто, раскинул руки и обратился соколом. Олорин остался стоять, задумчиво посасывая трубку. Сокол сделал круг и снова принял вид посланника Манвэ.

— Ну? — нетерпеливо вопросил он.

— Ты думаешь, что я вот так прямо возьму и полечу?

— С тобой что-то не так? — Эонвэ обеспокоенно тронул друга за плечо. — Какое-то проклятие? Запрет?

— Нет, если мне не изменяет память. Но я так давно этого не делал.

Эонвэ кивнул, встал к другу лицом, соприкоснулся с ним ладонями. Тела обоих майар дрогнули, стали прозрачнее и, наконец, один невидимым ветром взвился ввысь, увлекая за собой второго. Зеленые луга сменились серым камнем, а затем — ослепительной белизной горных склонов. На самой вершине Таникветиль высился светлый чертог с прозрачными колоннами. Сдвоенный вихрь пролетел между ними в распахнутое окно и, рассыпавшись искрами, обратился светлым рыцарем Эонвэ. Рядом с ним на холодный сверкающий пол упало нечто, облепленное лохмотьями, содрогающееся в приступе удушья. Грудь Олорина жгло огнем, каждый вдох сопровождался судорожным кашлем. Эонвэ в растерянности склонился над товарищем.

— Что с тобой?

— Это было опрометчиво, — с трудом выговорил майа, отдышавшись. — Пожалуй, обратно я спущусь пешком.

Эонвэ пришлось отвести друга в свои покои, озаботиться чашкой чая и новой одеждой, и Олорин, наконец, принял вид, который придирчивый герольд Манвэ счёл подобающим. Чертог Короля Мира ошеломлял своими размерами, немеркнущей белизной и блеском. За время своих странствий в Эндорэ Олорин побывал при дворе многих государей, но сейчас все же был немного растерян — от величественных залов на вершине Таникветиль он успел отвыкнуть. Манвэ ждал его, и встреча вышла более формальной и натянутой, чем он рассчитывал. Подробный рассказ о событиях последней эпохи затянулся.

— На западе Эндорэ больше нет тени. За судьбы народов Гондора я спокоен, с воцарением Элессара их ждет благоденствие на долгие годы, но что будет далее? Меня это тревожит…

Олорин устал, и рука его невольно скользнула в рукав просторного серебристого одеяния, одолженного Эонвэ, и извлекла на свет трубку и кисет.

— Если Владыка позволит…

Король Мира удивленно смотрел, как майа набивает и раскуривает трубку. Когда в мерцающем чистотой воздухе поплыли первые ароматные колечки, он перевел вопросительный взгляд на Эонвэ.

— Это что-то из обычаев Вторых Детей, — пожал плечами герольд.

Струйки дыма наполнили чертог, и Олорин уже хотел продолжить рассказ, однако Манвэ приподнял бровь.

— Ты хотел показать нам, как дымился Ородруин, когда в него бросили Кольцо?

— Хм, мне это напоминает смог над развалинами Тангородрима, — про себя фыркнул Эонвэ.

Олорин с легкой обидой оглянулся на товарища.

— Это искусство хоббитов, тех малых ростом, но твердых духом созданий, которые очень помогли в Войне Кольца, — пояснил майа. — Первым трубочное зелье начал выращивать доброй памяти старина Тоби из Долгодола. Почти подгадал с этой удачной идеей к нашему прибытию в Эндорэ. С тех пор я перепробовал много сортов, но это — один из лучших, Южная Звезда, Бильбо Бэггинс не даст мне соврать. Ни нуменорцы, ни их потомки в Гондоре не додумались, что эта ароматная травка так хорошо освежает голову. А вы — Ородруин. Эх. Хм… — Олорин вдруг смешался. — Так я про Гондор. Так вот, судьба Гондора при правлении Элессара…

Манвэ уронил лицо на руки, плечи его дрогнули.

— Убери, пожалуйста, — глухо проговорил Король Мира. — Здесь тебе все-таки не Мордор.

За стенами чертогов сменились день и ночь, и снова взошло Солнце, окрасив розовым и золотым белоснежные склоны Таникветиль. Долгий разговор о судьбах Эндорэ был окончен, и Эонвэ, видя, как его друг утомлен, отвел его в свои покои.

— Ты быстро устаешь, — покачал головой герольд, наливая другу подогретого вина. — Но здесь, в Амане, ты скоро исцелишься от тени смертных земель. Ну, расскажи, чем ты там занимался — помимо того, что возводил смертных на троны и устраивал им помолвки? Тебе же есть чем похвастаться?

Олорин знал, чем можно завоевать восхищение товарища.

— Я сражался с балрогом.

— О! — Эонвэ заулыбался, поднимая бокал. — Вот это ново! Если ты помнишь, в Войне Гнева мы все сражались с балрогами.

— В этот раз я был один.

— Однако, ты растешь в моих глазах. Надеюсь, этот твой раз был более успешен.

— Я погиб. Балрог тоже.

— Смотрю, вместе с обличием эрухини ты перенял и их способ побеждать врагов. Слышал о подвигах двух эльдар из Гондолина, оба бились с огненными демонами и тоже закончили взаимным убийством.

— Да, кажется, я многое от них перенял… — задумчиво проговорил Олорин.

От предложения остаться гостем Эонвэ он был вынужден отказаться: на Таникветиль он чувствовал себя неуютно и быстро утомлялся.

— Я уж лучше внизу, мне так привычнее.

Эонвэ расстроено покачал головой.

— Надеюсь, скоро ты станешь прежним. Знаешь, когда вы вызвались отправиться в Эндорэ, я завидовал тебе. Тогда я не понимал, что жизнь в Смертных землях так трудна, и иметь слабое тело хильдор — настолько обременительно, что тень увядания и здесь следует за тобой. Теперь я вижу, что я бы так не смог. Прости, что смеялся над тобой.

— Думаю, что ты еще не раз воспользуешься возможностью поддеть меня, — Олорин усмехнулся, видя покаянное лицо товарища. — Не извиняйся.

— И дай слово, что ты перестанешь дымить своей чудовищной травой, — Эонвэ не удержался от наставления. — У меня такое чувство, что эту вражью отраву курить придумали не твои любезные хоббиты, а сам Саурон. Она же насквозь прокоптила твою фана, не мудрено, что тебе так тяжко менять облик.

На следующий день Олорин распрощался с другом, получил благословение от Манвэ и отправился в путь. Подвязав шнурками и поясом просторные дорожные одежды Эонвэ, закинув за плечо мешок с водой, вином и хлебом и приспособив вместо посоха древко копья, он шел по искристому снегу величайшей из вершин. Синие бескрайние просторы Ильмена были над его головой, а раскрашенные солнечными лучами в золото и пурпур облака — у ног. За время пути Олорин много думал, и большей частью о том, чем же ему теперь заняться. Будучи посланцем в Эндорэ, он так привык к постоянным заботам о бедах и радостях Смертных земель, что теперь невольно все время возвращался мыслью к оставленным там делам и друзьям. Манвэ же на все его тревоги и опасения ответил просто: наступает время людей, и они сами будут решать свои судьбы и судьбу Арды. Что будут делать они, айнур, в этой новой Арде? И кем будет сам Олорин — могучий майа и серый странник из Средиземья?

— Так ты был прямо на самой Таникветиль? — не веря, спросил Фродо.

— Странный вопрос — я же майа. Я, между прочим, был и там, где не было ничего из того, что вы зовете Сущим.

Фродо помолчал, не понимая, как говорить о таких сложных вещах.

— А что ты делал дальше? — Фродо поправил зонтик так, чтобы тень падала на лицо задремавшему Бильбо, и зарыл ноги в горячий песок.

— Долго спускался вниз. Возможно, Эонвэ прав: выкурить трубочку приятно, но вот лазить после этого по горам — тяжеловато.

— Чушь все это! — пробормотал Бильбо, сонно приоткрыв один глаз. — Да и зачем доброму хоббиту лазить по горам!

— Гэндальф не хоббит, дядюшка, — смеясь, вставил Фродо. — Но где ты был после того, как спустился с Таникветиль?

— Да уже и не Гэндальф, если уж на то пошло. Бродил по Валинору. Жил в Валимаре и Тирионе. Был в чертогах Ниенны. Накопилось много вопросов. Пытался разобраться в себе. Ну да это скучно.

— Ты сильно изменился, Митрандир, — леди Галадриэль подошла, на ходу выжимая отяжелевшие мокрые волосы, принявшие густой медовый цвет. Она и Келебриан только что вышли из воды, обе в смешных коротких хитончиках, не стесняющих движений, какие носили телерийки. — Или, может вернее сказать, ты стал собой прежним, Олорин. Страшно подумать, ведь я видела тебя еще тогда, когда над Аманом светили Лаурелин и Телперион.

— Они и сейчас светят над Ардой, а я вот не могу понять, стал ли я прежним.

— Конечно, раньше ты не носил этих моряцких косичек и бирюзовых бусин, — хихикнула Галадриэль, поддевая одну из кос, выпавших из прически.

Волны с шумом набегали на песчаный пляж и откатывались, унося за собой длинные пряди водорослей. Келебриан с лордом Элрондом ушли на другой конец бухты, гуляя вдоль прибоя между высоких серых валунов, обросших мидиями.

Галадриэль, кутаясь в махровую простыню, села рядом и украдкой посматривала на майа. Олорин действительно изменился с их последней встречи: он загорел, взгляд стал мягче и глубже, пропала озабоченность в лице. От него исходила волна силы, как и от любого из стихий. Галадриэль чувствовала мерцание воздуха вокруг, а в нем и слабую тень печали, и последние отголоски тревоги, обещающие вскоре исчезнуть. А вот одежда осталась потрепанной и невзрачной, и теперь только по узорам можно было угадать, что когда-то она принадлежала посланнику Манвэ.

Олорин достал трубку, встряхнул пустой кисет.

— Бильбо, эй! Бильбо, дружище, не спи. Не угостишь ли меня своей замечательной Южной Звездой?

Бильбо Бэггинс потянулся, полез в карман. Галадриэль улыбнулась. Даже в неувядающих землях Олорин остался Серым странником, неприкаянным бродягой.

— Так ты вроде бы дал слово Эонвэ, что больше не будешь курить? — заметил Фродо.

— Ну… Не совсем так, — Олорин замялся. — Не буду, конечно, это же обычай Эндорэ. Но пока мне нужно многое обдумать, да к тому же сегодня такой приятный денек. Бильбо, друг, ты ведь отсыплешь мне небольшой запас с собой? Здесь, увы, не Шир, и до лавки Громобоя далековато.

— Друг мой, Гэндальф, ты долго путешествовал, — Бильбо протянул мешочек с ароматными листьями. — Запасы-то, посчитай, подходят к концу. Надо было рассаду с собой захватить, вместо бочонка. Но тогда я что-то не догадался. И ты, Фродо, тоже!

Фродо почесал в затылке. Менее всего, отбывая на Заокраинный Запад, оставляя навечно дом, друзей, весь знакомый мир, он был обеспокоен тем, чтобы прихватить с собой горшки с рассадой. Вот если бы с ними был Сэм… Фродо грустно улыбнулся.

* * *

Погостив на Тол Эрессеа, Олорин возвратился в Валинор. Дни летели за днями, но чем больше проходило времени, тем сильнее Олорин ощущал, что что-то с ним не так. Будто он что-то потерял да так и не смог отыскать, покидал Неувядаемые земли одним, а вернулся — другим, да и вернулся ли? День ото дня росло смутное беспокойство, а воспоминания о Средиземье не гасли, не отступали, а напротив — навязчивыми видениями посещали по ночам, занимали любую свободную минуту. Майа словно искал что-то, но не мог найти, задавал себе вопросы и не видел ответов. Владычица Ниенна, когда он посетил ее чертоги, только вздохнула, глядя на своего ученика, и погладила по голове: «Ты винишь себя в бедах людей и эльфов, может, потому тебя исподволь и влечет снова к жестоким испытаниям, которыми полнится Эндорэ. Такими мыслями ты только истерзаешь себя, и твой дух утомится и ослабнет. То, что было там — уже прошло». Возможно, госпожа Ниенна была права, но Олорину никак не хватало сил, чтобы додумать эту мысль до конца, добраться до самого донышка. Ему нужно было спокойное место, чтобы сесть и не спеша выкурить пару трубочек. А запасы Южной звезды как раз закончились.

Вспомнив давний разговор, Олорин решил, что стоит разыскать ростки трубочного зелья — оно успокоит его взволнованный ум, да и Бильбо будет приятно. Однако в Амане оно не росло, по крайней мере, все попытки Олорина его отыскать окончились неудачей. Когда в очередную встречу с вездесущим Эонвэ он, нервно грызя холодный мундштук, спросил у друга, где можно найти табак, тот вспылил:

— Ты — майа, свободный и бесконечный дух в Предвечном и в Эа! Ты же с балрогом сражался, Олорин, тьма тебя побери! Ну так возьми себя в руки!

От неожиданности Олорин отступил на шаг. Противоречивые чувства захлестнули его с головой, такой гнев и стыд и возмущение он испытывал впервые с тех пор, как ступил на Западные берега. Он взглянул на Эонвэ почти с ненавистью.

— Что ты знаешь о том, кто я теперь? — Лицо его покрылось густой краской. — Ты, кто никогда не был в облике смертных Детей Эру? Ты, как и все айнур, смотришь на них свысока, называя их печали — слабостями, их промахи — преступлениями?

Эонвэ в величайшем беспокойстве протянул руки к другу.

— Что с тобой? Это какая-то болезнь смертных? Но ведь твоя фана теперь не скована тленным обликом, с тобой все должно быть в порядке. Или это что-то, что затрагивает и ранит дух?

Олорин раздраженно махнул рукой и бросился прочь. Разговора не вышло, и в первый раз майа расстался со своим другом в ссоре. Он понимал, что виноват сам, и ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что надо успокоиться и сосредоточиться, стала навязчивой. Оправдывая себя тем, что он-де обещал рассаду трубочного зелья Бильбо, Олорин отважился на самую решительную попытку.

Ранее за Олорином никто не замечал большого интереса к исследованию жизни олвар, и леди Йаванна была удивлена неуемному любопытству майа. Однако, даже обойдя большую часть ее садов и цветников, майа был разочарован — табака не нашлось и здесь. Но Олорин не привык отступать. Потратив не одну неделю на поиски, в одну из безлунных ночей он осторожно прокрался ко входу в особую оранжерею. Сюда не вели тропинки, и сама постройка была скрыта в тени деревьев, увита ползучим плющом и надежно спрятана от любопытных глаз эльдар сложными заклинательными песнями. Обойдя все запреты, Олорин приблизился к дверям. На них было наложено заклятие. Майа пробовал петь вполголоса волшебные песни, рисовать пальцами знаки в воздухе и очень сожалел об отсутствии своего посоха, но ничего не помогало. Время шло, и небо на востоке из черного и звездного стало нежно-синим. Олорин тяжело вздохнул. Ему бы сейчас Бильбо, его замечательного взломщика. Вспомнив о хоббитах, Олорин предпринял последнюю попытку, и она удалась. «Друг на валарине, надо же! — покачал головой майа. — В иных вопросах Валар наивны не меньше Детей Эру». Рассохшаяся дверь с тихим скрипом отворилась, открывая путь к самым таинственным питомцам Йаванны.

Из теплицы пахнуло едким, страшным, опасным — здесь росли самые ядовитые, самые колючие, жгучие и смертоносные растения. Неудивительно, что вход был запечатан. Олорин сделал шаг вперед. Голова закружилась от запахов, во рту появился железистый привкус. На миг майа усомнился: неужели госпожа Ниенна была права, и он и правда, сам того не зная, ищет путей истерзать и разрушить свою сущность? Он помотал головой. Пробираясь среди источающих отраву и злобу листьев и цветов в оранжерее Йаванны, он добрался до самых потаенных уголков оранжереи. Олорину показалось, что он уже видит знакомые листья, как вдруг за спиной послышалось негромкое пение, вокруг поплыл сладковатый дым, и майа провалился в беспамятство.

Очнулся Олорин под ярким солнечным светом на цветущем лугу. Он зажмурил глаза и поморщился — голова раскалывалась. Рядом послышался шелест травы, чья-то заботливая рука намочила горячий лоб, приставила горлышко фляги к губам.

— Прости, прости, это ты у нас майа Лориэна, в снах и мороках мне с тобой не тягаться. А от сонных трав, ясное дело, потом болит голова.

Олорин, несмотря на слепящее солнце, удивленно распахнул глаза. Перед ним сидел конопатый юноша с курносым носом, в цветочном венке, съехавшем на одно ухо, и с травинками, в изобилии застрявшими в растрепанных пшеничных волосах.

— Выпей, тебе сразу станет легче, — настаивал он, придерживая Олорина за отяжелевший от боли затылок.

Майа сделал несколько глотков и внимательно уставился в прозрачные, зеленовато-ореховые глаза.

— Айвендил. А ты-то откуда здесь взялся?

Юноша улыбнулся, довольный целебным эффектом своего напитка.

— Откуда и ты. Но только ты прибыл, как герой и победитель зла, а я... Я проиграл. Впрочем, после поражения Саурона малым созданиям в Эндорэ больше не грозит Тьма, за них я могу быть спокоен.

— Ты проиграл? — удивился Олорин, усаживаясь рядом с другом.

— Я же до последнего не верил в то, что вы победите, считал, что эльфы и люди, и другие народы беспомощны перед Тьмой и все равно обречены. Я не смог противостоять Саруману и помочь тебе. Я оказался бесполезен, когда во мне была нужда. Так что я проиграл. Но леди Йаванна милостива ко мне, и я верю, что смогу искупить вину и заслужить прощение.

Олорин был поражен, глядя, как в лице майа Йаванны горечь и печаль вновь сменяются беспечным весельем.

— Я и подумать не могу, что на тебе может быть какая-то вина. И ты, и послушные тебе Дети Йаванны помогли, очень помогли в борьбе с тенью! — воскликнул он.

— Не стоит об этом, — пальцы Айвендила медленно ворошили сорванные цветы, подбирая стебелек к стебельку. — В Эндорэ, может, и ты был бы главой Совета, но здесь мы во власти Старших Стихий, и не нам судить свои поступки. Лучше скажи, зачем ты взломал оранжерею? Я бы не хотел, чтобы кто-то узнал об этом.

— Друг мой, Айвендил, знаток цветов и трав, я знаю, ты мне поможешь! — воскликнул Олорин с воодушевлением.

Однако майа Йаванны, выслушав пламенную речь о столь необходимой рассаде трубочного зелья, сокрушенно покачал головой.

— Я не могу. И ты напрасно так легкомысленно к этому относишься.

— Как так не можешь? — изумился Олорин. — Вот сейчас, когда мне действительно нужна твоя помощь, ты мне отказываешь?

— Прости, но я дал слово леди Йаванне. Если тень Смертных земель держит тебя так прочно… Могу предложить грибочков. Или вот, э-э… укропчик, — Айвендил выбрал из букета длинный стебель с зубчатыми пальцеобразными листьями.

— Друг называется, — растеряно и обижено пробормотал Олорин. — Как грибочки — так пожалуйста, а трубочное зелье, значит — слово давал? Спасибо, мне и своих наваждений хватает.

Айвендил усмехнулся и надел на голову другу сплетенный из маков венок.

— Знаешь, когда-то я встречал твою дурманную траву на далеком Юге. В любом случае, долгое путешествие пойдет тебе на пользу. Там очень красиво.

Путешествие по южным областям Амана захватило Олорина, он никогда не бывал там вот так, в качестве путника. «И ведь не догадался бы, что вокруг столько прекрасного», — усмехался про себя майа. Он заходил в леса Оромэ, бродил по высокогорным лугам Пелори, западным степям Благословенного Края, радуясь всему живому, порой забывая начальную цель своего похода. Но стебли со знакомыми заостренными листьями так и не нашлись. В один из дней Олорин вдруг четко осознал, что ему надо назад, на остров, и как можно быстрее. Майа повернулся лицом на север, погрыз мундштук трубки в раздумье, а потом быстро собрал скарб и начал новый путь — обратно.

Сначала Олорин привычно шел пешком, однако день ото дня беспокойство нарастало, и все чаще посещала мысль: «Не успеваю. Не успеваю!». Тогда он решился: огромным усилием воли скинул фана, подхватил свои вещи, и понесся бесплотным духом, ветром к Эльдамару. Сил хватило лишь до окрестностей Тириона. Потом Олорин долго лежал в одном из садов, что опоясывали столицу нолдор, восстанавливал силы и дыхание. И буквально бежал по тирионским улочкам к королевскому дворцу. Будто вихрь он ворвался в королевские конюшни:

— Мне срочно нужна лошадь, самая быстрая из возможных!

Опешивший конюх быстро совладал с собой, разглядев в незнакомце одного из майар.

— Возьми из перекладных для гонцов, они быстры и выносливы.

— Так седлай быстрее, — нетерпение и безотчетный страх разливались по фана как в былые времена, — прошу тебя!

Бешеный галоп по дороге на Альквалондэ. Если бы это зависело только от него, Олорин бы мчался без остановки, но пришлось делать привал, когда стало ясно, что скакун утомился безмерно. Майа стрелой пронесся по городу к пристани, пугая телери, что шарахались в стороны от всадника.

Весь путь до Одинокого майа простоял на носу корабля, вцепившись в поручни. Ему казалось, что корабль не движется, что течение несет их в противоположную сторону, что ветер совсем стих. Сойдя на сушу, Олорин все же остановился, задумался над тем, куда направиться в первую очередь. В гаванях жизнь шла своим чередом, моряки занимались насущными делами, не было никаких признаков беды. «Что ж, тогда визит к Келефину можно отложить», — решил для себя Олорин, кивнул в знак согласия с самим собой и направился к небольшому домику, построенному эльфами специально для хоббитов. Бэггинсы обосновались в нем, как только освоились в Аваллонэ и с истинно хоббитанским радушием принимали в нем своих старых друзей и новых знакомых.

Он нетерпеливо постучал в низкую дверцу, за которой послышались шаги. Ему отворил Фродо.

— Гэндальф! — воскликнул молодой Бэггинс, улыбка тронула уголки губ. — Ой, прости, Олорин. Где же ты так долго пропадал? Проходи. Желаешь чаю?

Хоббит отворил дверь шире, пропуская своего друга, и направился в уютную кухоньку.

— Иди сюда. Как раз испек свежие кексы. Рассказывай, где бродяжничал?

Потолки были низковаты для майа с ростом выше двух метров, поэтому Олорин быстрее устроился в кресле, с облегчением расправив плечи. На печке загудел чайник, Фродо принялся разливать душистый напиток по чашкам, выкладывать на поднос кексы, щипцы для сахара, кувшинчик со сливками. Делал он это очень медленно, будто давал себе время на раздумья. Тревога, вытесненная на второй план радостью встречи, с новой силой вцепилась в душу.

— Фродо, а где Бильбо? Опять с головой ушел в свои рукописи? Или направился в библиотеку, он ее уже не хуже Келефина знает, наверное, — тут Олорин оборвал себя, глядя на напряженные плечи хоббита. — Фродо?..

— Ты правда ничего не знаешь? — молодой Бэггинс обернулся и растеряно смотрел на гостя. — Олорин, Бильбо покинул этот мир.

— Что?

— Бильбо умер. Прошло уже полтора месяца. В какой-то момент он стал задумчив. Потом послал за Элрондом, они закрылись в комнатах Бильбо и долго о чем-то беседовали. Через пару дней леди Келебриан пригласила нас на ужин. В их доме был Келефин, и старые знакомые по Ривенделлу, и те из эльфов, что сдружились с нашим Бильбо уже здесь. Вечер был чуден, Келефин получил два тома рукописей для Библиотеки, и похвалы так и сыпались на автора. Перед тем как уйти к себе, дядя сказал мне: «Мог ли я подумать тем апрельским утром, что мой жизненный путь заведет меня в края, куда не позволено ступить смертным. Увижу тех, о ком любил слушать, сидя у камина, и прочту свитки, написанные еще во времена, когда хоббиты не рыли нор. Что ж, труды мои закончены, можно отдохнуть и отправиться в новое путешествие». Утром он не проснулся.

Олорин сидел в кресле, совершенно оглушенный известием. В благословенных землях, без Тени и увядания, он мгновенно забыл о течении времени. «Глупец! — нашептывал разум. — Ты знал, что они остались смертными. Чему ты удивлен?!» Рвано вздохнув, Олорин спрятал лицо в ладонях. В какой-то момент до него дошло, что Фродо трясет его за плечо и пытается дозваться. С усилием вынырнув из своих дум, майа перевел взгляд на лицо хоббита и попытался сосредоточиться.

— Олорин, Бильбо оставил тебе кое-что, — в который раз повторил Фродо и осторожно вложил в руки друга мешочек. Это оказался искусно расшитый кисет, очень туго набитый. К одной из завязок была прикреплена бирка «Любителю одалживаться табачком. Теперь уж точно самый распоследний раз. От Бильбо».

— Элронд нашел тихое хорошее место: если хочешь, я провожу тебя к могиле.

— Да, конечно, — только и смог ответить Олорин, бережно пряча кисет в своем походном мешке.

Место и в самом деле было хорошее: небольшая поляна была окружена молодыми рябинками, на самой могиле лежал белый погребальный камень.

БИЛЬБО БЭГГИНС,

хоббит из Шира.

Путешественник и летописец,

удачливый взломщик и верный друг.

Фродо звал Олорина домой, но майа воспротивился, сказал, что хочет поразмыслить в одиночестве. Пришлось оставить его. А Олорин плыл на волнах своей памяти.

Вот Бильбо сидит на скамеечке перед Бэг Эндом, довольно щурится, раскуривая трубку. Олорин усмехнулся, достал из мешка кисет, набил трубку и с наслаждением затянулся. Цепочка воспоминаний неожиданно притянула за собой другие образы.

Торин со спутниками, хоббит и он сидят у костра на привале, гномы травят походные байки, которые жадно слушает Бильбо, еще и пытается что-то записать на небольшом клочке пергамента, выпрошенном у Оина.

Бильбо дрожащими руками протягивает Аркенстон, в наивной надежде, что его поступок поможет уладить разногласия.

Опечаленный, горюющий хоббит у погребального ложа Короля-под-Горой.

«Торин, — к нему Гэндальф тоже не успел. — Нет, нельзя было их оставлять без присмотра, ведь я обещал помощь. Ошибся, упустил. Не смог спасти. Как же часто я терял из виду важное, сколько бед можно было избежать!»

Тут же вспомнился другой правитель, решительный, властный и гордый потомок нуменорцев.

«Надо было заметить в каком состоянии Дэнетор и не спускать с него глаз, надо было попытаться успокоить Наместника. Но что сделал я, решил, что проблемы этого самодура могут подождать, и, если он так хочет, пусть остается при своем мнении. Ведь город важнее одного человека. Спасти город, а там и с упрямцем совладаю. Не я ли подтолкнул его в тот погребальный костер. Но почему я так ошибся? — И тут майа осознал, что Дэнетор был ему просто неприятен. Можно было прятать эти чувства за отговорками и злыми словами там в Эндорэ. Успокаивать себя этим самообманом. — Как это по-человечески. Я ошибался как обычный человек и искал себе оправданий».

Черты лица Олорина заострились, проступили морщинки, в нем снова можно было узнать Гэндальфа. Мысленно проходя свой путь от начала до конца, Олорин находил все новые и новые ошибки и промахи — этот снежный ком обрастал отчаянием и тоской и грозил погрести под собой. Майа сделал слишком глубокий вдох и закашлялся.

— Несуразная привычка! — В негодовании он взглянул на трубку, сжал виски ладонями и через мгновение, обратившись вихрем, бросился прочь.

* * *

Олорин помчался на запад, то ли желая скрыться от посторонних глаз, а может от себя самого, то ли смутно надеясь на помощь. Однако взвинченный до предела, истерзанный печалями дух не выдержал, припал к земле и снова вынужден был принять зримый облик. Вид майа был настолько ужасен, что мало кто из эльфов решался заговорить с ним, и никто — задавать ему вопросы. В молчании он проделал обратный путь на корабле в Альквалондэ, а далее направился пешком по предгорьям и лугам на запад. Каждый шаг теперь давался с трудом, но Олорин не медлил. В нем зрела решимость, и скоро он уже точно знал, куда направляется. Он чувствовал, что ему, измученному сомнениями и виной, запутанному и уставшему, больше не было места в неувядаемых землях Валинора. Но если для хрупких феар Детей Эру есть Чертоги, где их ждет отдых, где будут излечены все раны, то должна же найтись и для него возможность — исцеления? Искупления? Если он сам оказался бессилен перед мороками своего же сознания, то, по крайней мере, ему хватит смирения просить о помощи, и первым, к кому ему следовало прийти, был его наставник — Вала Ирмо, Владыка Видений и Снов.

На заре Эа и еще раньше, в Предначальной тьме, Олорин восхищался самой мысли — создавать видения, иллюзии, способные касаться сознания Детей Эру — тогда еще только ожидаемых с нетерпением, но уже любимых всеми айнур. Ирмо казался ему легким и прекрасным, как ветер, как облака, как облетевшие лепестки, и сам юный майа был — как один из нежных цветов в садах Лориэна, как луч света, как сверкающая капля на узком листе. Едва Первые Дети появились в Арде, Олорин, еще только учась чувствовать их души и разум, понял, что прикосновения Владыки Снов несут не только покой и радость, но и страх. «В темном Эндорэ страх охранит их от зла» — объяснял Вала. Позже он понял, что Ирмо может быть жестким, и даже безжалостным, и посылаемые им видения могли нести боль, отчаяние и гибель тем, чьи души были недостаточно тверды, в ком было слишком мало надежды.

— Олорин, подойди. Видишь — это сны мятежников нолдор, — майа вгляделся в муторную круговерть гнева, ужаса и отчаяния и отшатнулся. — Это не возмездие и не наказание. Их феар ожесточились, увязли в злобе и ненависти так, что не способны увидеть ничего иного. Может быть, это вразумит их, поможет осознать свои ошибки.

— Но это слишком жестоко! — воскликнул юный майа, и нежные щеки его вспыхнули от возмущения. — Не мучай эльдар, сжалься над ними!

Ирмо, высокий и светлый, показался на миг ему величественным и неумолимым, прозрачный мягкий взгляд сгустился.

— Тебе стоит пойти к моей сестре, Ниенне, чтобы она рассказала тебе о том, кто на самом деле достоин жалости, а кто нет.

Учение у Владычицы Печали оказалось долгим, за это время Олорин сильно изменился. Он никогда не любил битв, страшился вступать в противоборство со слугами Отступника Мелькора, и потому ни разу не принимал участия в борьбе, проводя время среди цветов и туманных троп Лориэна. Теперь же, когда свершился рок нолдор, и история Белерианда подошла к концу, он сам попросил разрешения вступить в ряды войска Амана. Он горячо переживал несчастья и беды эрухини, был полон благородной ярости и желания сражаться, хотя и не был воином. По счастью, Война Гнева не испепелила дух Олорина, хотя удача в бою была не на его стороне, и выжил он, в основном, благодаря бдительности и отваге Эонвэ. С тех пор он еще больше прикипел душой к Детям Эру и смертным землям. Олорин первым вызвался отправиться в Эндорэ, когда в этом возникла необходимость, и облик смертного старца его не смутил. О, тогда его не остановили бы никакие трудности и испытания! Пошел бы он на это сейчас, зная, что ему предстоит?

Олорин только сильнее стискивал зубы, с трудом преодолевая путь, который раньше казался легким и приятным. Луга и перелески стелились перед ним, теплый яркий полдень сменялся ночной прохладой и лунным светом. Над ним покружил сокол, луговые цветы склоняли к нему головки, но ни Эонвэ, ни Айвендил не вышли к нему навстречу. Они знали, что есть такие дороги, которые следует пройти в одиночестве.

Чем ближе был Олорин к туманным садам Лориэна, тем быстрее неслись мысли, и тем тяжелее было сосредоточиться. «Я снова стал равен смертным — совершаю один неверный шаг за другим. Все, как в Эндорэ, видится, словно сквозь туман — смертная мгла застилает взгляд, и чем дальше, тем она плотнее обволакивает душу и разум. Кто я теперь — майа? Смертный? Один из слабых Детей Эру, беспомощный, подверженный страстям, или могущественный дух, который в ответе за Арду? По силам ли оказалось бремя? Будучи вовлечен в самый водоворот событий, я торопился, когда не надо, и опаздывал, когда нельзя было медлить, громоздил промах на промахе, рисковал чужими жизнями и при этом почитал себя полноправным наместником в Смертных Землях. Наместником кого возомнил ты себя, Серый Странник? Уж ни Эру ли Единого? Если Валар сочли Айвендила виновным и проигравшим сражение, то кто тогда я?»

Вихрем поднялась пыль на тропе, хлестнули в лицо ветви деревьев. Обрывки когда-то нарядного платья затрепетали на ветру, запутались бусины в белых косах. Олорин продолжал идти вперед.

«Может быть, я недостаточно чувствовал себя виноватым там, в Эндорэ? Там было не до вины, надо было сжать волю в кулак, только действовать, только не ошибаться. Может быть, там я желал лишь исполнить свой долг, и мне действительно были безразличны страдания тех, чьими руками готовилась победа?

Тропинка ложилась под ноги, одни мысли приходили на смену другим, но Олорин верил, что Ирмо поймет его — ведь ему, Владыке снов, ведомы и надежды смертных, и упования айнур. Так он достиг пределов Лориэна, и сам не заметил, как вольные луга и березовые рощицы сменились буйными зарослями шиповника с гудящими шмелями, раскидистыми кустами сирени и акациями в полном цвету, источающими густой, сладкий, кружащий голову аромат. Он так давно не бывал здесь, а возможно так сильно устал от проделанного пути, что немного захмелел от запахов. Чем дальше он шел, тем более сладким становился аромат. Наконец буйная древесная растительность, которую можно встретить и в хоббитанском садике, и на обычной лесной опушке, поредела, сменившись цветами. Его окружали ирисы — синие, пурпурные, желтые, целые поля ирисов, докуда хватает взгляда, тонущего в теплом мареве. Сладкий запах дурманил голову, а в висках уже билась тонкая жилка боли — слишком сильный, слишком приторный аромат разливался под теплыми солнечными лучами. Тропка под ногами потерялась, и теперь Олорин брел наугад — среди низких трав и высоких, чуть не по пояс, цветов. Легкая дымка подступала ближе пока, наконец, не окружила майа плотным кольцом тумана. Капли оседали на одежде, на волосах. Аромат сменился, теперь его окружали цветущие рододендроны, с тихим шорохом роняющие капли влаги с кончиков листьев, а поодаль, сквозь туман, виднелись стройные золотистые стволы. Сколько Олорин помнил — облик садов Лориена всякий раз был иным. На вопросы юного майа Владыка снов только улыбался и объяснял, что у каждого — своя дорога. Дорога Олорина вела его сквозь цветущие заросли, густой аромат и туман, пока, наконец, влажные листья не отступили, и он не оказался на поляне среди высоких мэллорнов. Порыв свежего ветра развеял туман.

— Здравствуй, Олорин!

Голос валы Ирмо был мягок, но среди сладостного марева запахов показался неожиданно резким. Майа молча опустился на колено и склонил голову.

— Чего ты ищешь — утешения или очищения? — спросил Ирмо, видя, что бывший ученик медлит. Олорин смутился. Он должен был что-то сказать, он так долго думал, о чем попросит Владыку снов, но теперь мысли заметались, и он не находил слов. В попытке их собрать, он невольно полез в рукав и вынул трубку, и тут же спохватился, вспыхнул, раздраженно отшвырнул трубку на траву, чувствуя, что насквозь пропитался смертной пылью, тленом Эндорэ.

— Избавь меня, пожалуйста, от этой дрянной привычки! — воскликнул Олорин.

Ирмо улыбнулся.

— Ты же знаешь, что дело вовсе не в ней.

Олорин молча кивнул. Ирмо неожиданно оказался совсем близко, всколыхнув волну чарующих запахов, взял смущенного майа за руку и повел за собой.

— Твои сны не будут легкими, Олорин.

— Я знаю, учитель. Я знаю.

* * *

Очнулся Олорин оттого, что на нос ему упала холодная капля. Он еще был во власти иллюзий, и последним видением был дождь — ливень стеной, мощными струями хлещущий с неба, смывая копоть и пот нескончаемой череды боев. О, его грезы были неспокойными, еще недавно он был в пылу сражения — тело еще помнило удары огненного бича и острые камни темной пропасти. Майа поморгал глазами, силясь разорвать видения, освободиться от плена сна. Вокруг все искрилось и сверкало так, что смотреть было больно. Прошел дождь, и золотистые кроны мэллорнов были усыпаны мириадами радужных самоцветов. Дышать было легко, Олорин поднялся с мокрой травы, потянулся. Ощупав себя руками для верности, майа не нашел никаких следов ран, сознание было чистым и ясным, а тело — отдохнувшим.

«Кто я? — Олорин хорошо помнил, как пришел в Лориэн, однако на этот вопрос следовало ответить в первую очередь. — Майа или человек? Не все ли равно, как назвать — важно лишь, что я остался собой. Я возомнил себя наместником Короля Мира в Эндорэ и винил себя за ошибки? Но и люди, и эльфы, и другие народы Средиземья несут равную ответственность со Стихиями за судьбу Арды, и не мне лишать их этого права. Кем бы я ни был — я сделал, что мог, и могу только надеяться впредь не совершать тех же промахов. Я стал немножко смертным, а потом — снова майа, но чего я больше не буду делать — так это не буду бегать от себя».

Олорин встряхнулся, поежился от бодрящей прохлады — истрепанные одежды насквозь промокли. Он повертел головой, усмехнулся и направился по тропинке к чертогам Владыки снов. Вторая встреча была теплой и радостной, Ирмо долго говорил с Олорином, и Эстэ расспрашивала его о виденном в Средиземье. На прощание Владыка снов дал ему новые одежды — белые с золотом, в которые облачались служители Лориэна. Майа улыбнулся и попросил взамен хламиды до пола — походную рубашку и штаны.

— Я все-таки странник. Думаю, теперь я нашел свою дорогу, и мне предстоит долгий путь. Следовать по нему в торжественном одеянии будет затруднительно.

Уже покидая сады Лориэна, Олорин остановился на опушке, среди цветущей лужайки. Тут его и нашел Айвендил.

— Вот ты где. Я волновался за тебя, — улыбнулся зеленоглазый юноша. — А васильки и лютики идут тебе больше, чем маки.

Айвендил глянул на венок, украшающий голову Олорина.

— Вот и ладно, — тот кивнул, и венок едва не съехал ему на лоб. — Давай я и тебе такой же сплету.

Третий венок достался Эонвэ. Сокол сделал над поляной круг, и лишь затем спустился, угодив прямо в ловко расставленное Олорином плетение. Эонвэ, едва приняв облик, подобающий посланцу Манвэ, первым делом свалил Олорина в траву и возмущенно встряхнул за плечи.

— Ну ладно тебе! — засмеялся Олорин, глядя, как друг решительно освобождается от цветов. — Колокольчики, значит, тебе не по вкусу, так может кипрей или ромашки? Я переделаю.

— Твое увлечение растениями поистине зашло слишком далеко, — уже более благодушно усмехнулся Эонвэ. — Но, я надеюсь…

— А, ты об этом? — Олорин достал из рукава неизменную трубку. — Оставлю себе на память.

Время пустилось вскачь, несколько десятилетий промелькнули как один миг. Олорин кочевал по всему Аману то в компании Айвендила, то в одиночку. Приносил госпоже Йаванне вести из дальних лесов и творил сновидения, полные легкости и покоя, для детей Илуватара. Почасту гостил на Тол Эрессеа, и тогда часами беззаботно сидел на кухне Фродо, поедая отменную стряпню и слушая немудреные рассказы. Их разговоры то и дело возвращались к Братству. В тихом домике с низкими потолками снова вспоминались оставленные земли: Рохан с его раздольем, леса Фангорна и Эрин Ласгален, величественный Гондор и уютный, простоватый Шир. Олорин всей душой чувствовал, что стареющему хоббиту не хватает друзей, кого-то близкого по духу. Спустя какое-то время в гавани Аваллонэ зашел очередной корабль-лебедь и принес на своей спине лорда Келеборна и Сэмуайза Гэмджи. Два друга крепко обнялись, потом еще долго, не таясь, утирали слезы с морщинистых щек.

Келеборн привез для дочери и ее супруга вести из Гондора. И три небольших портрета, с которых смотрели мальчик и две девочки — внуки. Передал поклон от близнецов, что решили еще задержаться в Эндорэ, им не хотелось покидать семью и родные места до последнего. А Сэм рассказывал о любимом Шире, благоденствии края, жизни Мерри и Пина и их бесчисленных внуках. Хоббит, не долго думая, поселился у мистера Бэггинса и занялся садом, который быстро преобразился.

— Я знаю, что я тут ненадолго, мастер Фродо, — говорил Сэм, копая ямки для яблоневых саженцев. — Вроде как проездом, будто в Пригорье на ярмарке, пару дней — и пора собираться. Но кругом, вы посмотрите — такая красота! Что успею, то уж приведу в нашем саду в должный вид, чтобы перед эльфами не было стыдно.

— Ах, мастер Гэндальф, вас теперь и не узнать, — простодушно приветствовал Сэм Олорина при первой встрече, дивясь на его прекрасное юное лицо, чудную прическу и нарядные одежды.

— Однако же ты узнал меня, — возразил майа с усмешкой.

— Вольно же вам смеяться над старым хоббитом. Вот так и есть — вроде и не узнать, а с другой стороны — вы все тот же, особенно в том, чтобы запутать и подшутить. Только теперь-то я вижу, что вы и в самом деле — один из Великих. Ай, ну куда же вы, мастер Гэн… ой, простите, Олорин! Осторожнее, здесь посеяны маргаритки, а правее — скоро бархатные примулы взойдут.

В следующий раз Олорин зашел к хоббитам в сопровождении Айвендила, тот нашел в лице Сэма благодарного слушателя и с тех пор зачастил на Тол Эрессеа.

Эру подарил хоббитам почти два десятилетия.

После очередного визита к Королю Олорин задержался на Таникветиль и теперь сидел в покоях Эонвэ и увлеченно рассказывал вестнику Манвэ о том, какие удивительные березки вырастил Айвендил на севере материка.

— Они просто чудесные, тебе надо обязательно на них посмотреть! — восклицал Олорин. — От земли не видать, листочки крохотные, а рубашка как бархат.

Эонвэ лишь улыбался и кивал головой, радуясь за друга, что смог найти в себе силы творить, смог найти нового себя. В окно впорхнула чайка, устроилась на подлокотнике кресла, что-то хрипло закричала. Олорин пытался вслушаться и понять, о чем речь, но птица слишком быстро тараторила.

— Друг мой, кажется, эти вести будут радостными для тебя, — обратился к приятелю Эонвэ, отпустив крикливую вестницу по ее птичьим делам. — К Тол Эрессеа плывет небольшое судно, — на мгновение замолкает и хмурит брови, — хотя может быть она имеет в виду лодку. С этими болтушками ничего нельзя сказать наверняка. Да это и не важно. На судне всего двое — эльф и гном.

— Гном?! — Олорин подскочил со своего места. — Чайка ничего не напутала?

— Думаю, что нет.

— Но как это возможно?

— Сложно сказать, — Эонве лишь пожал плечами, — но Владыки не против, судя по всему.

Олорин наконец скинул оцепенение, поразившее его, и бросился к выходу.

— Эонвэ, прости, мне нужно спешить. Я загляну к тебе как-нибудь попозже, — на ходу обронил спешащий майа и легким ветерком помчался в сторону острова.

Олорин сидел на дощатом причале, поджидая кораблик, что был уже хорошо различим на горизонте. Когда суденышко подошло совсем близко, майа смог рассмотреть недовольное лицо Гимли, хотя узнать его было непросто. Глядя на гнома, Олорин вновь вспомнил о неумолимом потоке времени. Память хранила образ коренастого крепкого гнома в самом рассвете сил, деятельного и порывистого, что не лез за словом в карман. Перед ним же был дряхлый старик, абсолютно седой, ссутулившийся, опирающийся на трость; с лицом, изборожденным глубокими морщинами. Олорин смешался, в сердце кольнула тупая игла былой боли, но что за прок омрачать встречу, и майа нашел в себе силы для улыбки.

— Чего заулыбался, остроухий? — заворчал старый знакомый. — Поди-ка отродясь гномов не видал? Так подожди, я сейчас сойду на берег, немного отдышусь и потреплю твои уши.

Такой прочувствованной речи Олорин не выдержал, и расхохотался в голос, так что в уголках глаз заблестели слезинки.

— И я рад видеть тебя, мастер гном, в добром здравии! Кое-что в этом мире все-таки неизменно! — он сноровисто поймал брошенный в руки причальный канат, закрепив веревку тэлерийским узлом. По канату ловко перебежал светловолосый принц Эрин Ласгален, внешне казавшийся сущим мальчишкой в сравнении со своим спутником, подмигнул Олорину и принялся помогать грузному гному перебраться на берег. Убедившись, что ворчун твердо стоит на ногах, Леголас заключил Олорина в крепкие дружеские объятия.

— Здравствуй, Митрандир, — воскликнул эльф, внимательно разглядывая преобразившегося знакомого на расстоянии вытянутых рук, — вот мы и встретились по другую сторону моря!

Гимли с недоверием покосился на белокосого с лучистыми глазами, потом перевел взгляд на своего приятеля и вкрадчиво спросил:

— Леголас, тебя часом не укачало, или может голову напекло на валинорском солнышке. Как этот морячок с бусами в волосах может быть стариной Гэндальфом?

— И все же это он, — уверенно промолвил эльф, обернувшись к другу, — или ты не доверяешь мне и моему острому эльфийскому взору?

Леголас усмехнулся и подмигнул, а гном нахмурился.

— Но как такое возможно?! Неужели в этих землях не только смерти нет места, но и время повернуло вспять?!

— И все же это я, — решил вмешаться в перепалку Олорин. — Это так же правда, как и то, что в одном древнем лесу ты угрожал мне секирой и требовал сказать, куда я упрятал ваших друзей.

Ошеломленный гном замолчал на полуслове, сделал несколько неуверенных шагов к майа, оступился и непременно бы упал, если его не подхватили две пары сильных рук.

— Что ж… — наконец вымолвил он, пытаясь скрыть неловкость, — что ж, если ты действительно Гэндальф, то возможно у тебя найдется, чем набить трубку. Страсть, как хочется закурить.

Тут настал момент смущаться Олорину, он неопределенно пожал плечами

— Я бросил.

— ЧТО?! — кажется, эти слова стали последней каплей для Гимли. — Ты стал молодым белобрысым дылдой и бросил свою неизменную трубку? Гэндальф, старина, как ты мог? Ну, ты даешь! А, главное, зачем?

— Это долгая история.

— Так я понял, что табачку у тебя не одолжить…

Легкий морской бриз подхватил и разнес по побережью вздох разочарования и звонкий смех.