A song of souls (гет)

АрьяЯкен. Обучение Безликого, биение сердца. Для Саши.

Было душно от жгучего света,

А взгляды его — как лучи.

Я только вздрогнула: этот

Может меня приручить.

Наклонился — он что-то скажет...

От лица отхлынула кровь.

Пусть камнем надгробным ляжет

На жизни моей любовь.

Сухой, жгучий ветер швырнул в лицо пригоршню песка.

Девочка поднялась и с отвращением выплюнула какого-то мелкого и любопытного жучка, заползшего ей в рот. Жучок побарахтался на спине, а затем перевернулся и неспешно пополз по своим делам. Девочка прислушалась и закрыла незрячие глаза, пытаясь на слух проследить его путь.

— Жук не интереснее того, что милая девочка не выполнила, — раздался рядом с ухом шелестящий голос, и Арья отпрянула в сторону. Как оказалось, не туда, куда надо, впечаталась в теплое тело и упала бы снова, если бы руки-из-пустоты не поставили ее поустойчивее. Над самым ухом раздался мягкий смешок.

— Девочка не хочет над собой работать. Почему?

— Потому что, — огрызнулась Арья и сплюнула особенно навязчивую песчинку. — Не могу я. Не могу и все!

— Милая девочка не может коснуться обратной стороной колена своего локтя, — спокойно парировал голос неподалеку. — А сейчас девочка упрямится.

Арья тоскливо вздохнула и сосредоточилась.

В слепоте было несколько преимуществ. Почти все они заключались в обострении остальных органов осязания — слух стал истинно кошачьим, тактильные ощущения также возросли во сто крат. Иногда дочери Неда Старка казалось, что она способна почувствовать кончиками пальцев любое изменение погоды — подушечки всегда начинали нестерпимо ныть. Вот и сейчас — солнце покидало горизонт, и руки свело почти невыносимой судорогой. Арья слышала, как дышит Безликий — тот, хоть и стоял достаточно далеко, видимо, выдохся возиться с такой непутевой ученицей — в его дыхании появился присвист. Девчонка пошла к нему навстречу, сама не зная зачем — но споткнулась, и совершенно точно полетела бы снова на песок, если бы не теплые руки, подхватившие ее у самой земли. Человек, называвший себя Якеном Х'Гаром, снова издал свой коронный смешок — неожиданно мягкий, округлый.

— Девочка, видимо, устала куда больше, чем хочет это показать, — объявил он почти что торжественно. Арья передернулась — этот тон ей не нравился. — Занятия закончены, дитя. Отдохни, займись костром. Человек сделает все остальное.

Все то время, пока Арья занималась костром, она думала. Яркие, неожиданно светлые образы словно бы затуманили ей разум. В ее грезах, она находилась в огромной дорнийской пустыне, полной соленого песка — в такой, как в сказках Старой Нэн. Она представляла себе, как огромный, раскаленный шар Солнца медленно темнеет, краснеет и спускается за горизонт. Небо посереет, затем станет индигово-синим, дюны и песок на долю секунды окрасятся кровью, а на небо круглобоко выкатится луна, светлая-светлая, словно бы на нее плеснули белилами да припудрили сверху серебристой мушкой, которой украшали свои волосы женщины, что собирались по вечерам в порту Браавоса. На какую-то долю секунды она увидела это так ясно, словно бы у нее были глаза.

Остаток дня они провели в молчании — Безликий жарил на костре где-то чудом раздобытого кролика, Арья ела его совершенно машинально, не чувствуя вкуса, не чувствуя даже того, что горячий жир капает ей на колени. Она кожей чувствовала на себе задумчивый взгляд, и руки ее сводило медленной, навязчивой, стонущей болью — такую боль она чувствовала только тогда, когда ее зубы должны были смениться и шатались. Тянущая, неприятная, странно притягательная боль, заставляющая снова и снова касаться растревоженного зуба языком.

Арья лежала на песке, прикрывшись тонкой и рваной накидкой, и невидяще смотрела наверх. Перед глазами ее плыли звезды, миллионы. мириады звезд — тех самых, за которыми она так любила наблюдать в детстве. Песок, быстро отдавший тепло, страшно холодил плечи и спину, руки дрожали, словно бы у лихорадочной, и девчонка молилась всем богам, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Ее не пугал предстоящий день, предстоящий долгий переход по дюнам — ее пугали только эти холодные, странно безликие ночи.

— Девочка чувствует что-нибудь?

Арья слегка повернула голову на источник звука — голос вдруг оказался совсем рядом.

— Нет, — слетело с ее языка. Еще чего не хватало — проявлять перед ним свою слабость! — Нет, я ничего не чувствую.

— А вот человек чувствует, — возразили ей спокойно. — Человек чувствует ложь девочки. Если милое дитя замерзло, почему же не скажет об этом? Если Арья Старк боится, то почему она не может признать этого хотя бы перед самой собой?

Слова его повисли в пустоте, и Арья внезапно поняла, что он, черт побери, прав во всем. Страх и беспомощность сковывали ее не хуже колодок, в которые заключили ее отца перед тем, как казнить. Этот страх — не страх даже, а суеверный ужас — был коварнее пустынной змеи, он растекался по мышцам подобно диковинному яду, парализовывал их так, что становилось трудно дышать. Да и в самом деле — что она может, маленькая слабая девочка, не способная удержать меч в руках больше, чем десять минут? Что она сделает, если и глаз у нее нет?

Человек вдруг оказался совсем близко — так близко, что она почувствовала его дыхание на своем лице. Он вдруг обнял ее, прижал к себе — кончиками пальцев она ощущала грубую ткань его туники, смуглую кожу, выглядывающую воровато из-за ворота. Странно, что даже после трех дней в пустыне, по колени в песке, от него все еще пахло имбирем и гвоздикой, странно волнующим запахом, знакомым ей еще с той памятной ночи в Харренхолле. Лицо обдало жаром, дыхание сперло, а пальцы бессильно заметались. Человек хмыкнул, и аккуратно убрал пряди волос с ее лица.

— Пустынные ночи куда холоднее северных, милая девочка, — прошептал он, обдав жаром ее ухо. — Только в сердце девочки пустыня куда больше и холодней, из инея и льда. Она погубит ее, если она не справится с ней. Пусть девочка подумает над тем, что человек сказал ей.

— Ты не...

— Спи, милое дитя. Спи и пусть ничто не тревожит твой сон.

Уже проваливаясь в дрему, Арья почувствовала сквозь сон легкий запах мороза, и, словно бы в противовес, поцелуй на своём лбу.

И почти физически ощутила, как лед ее сердца дал заметную трещину.