Кошмар на рождественской улице (гет)

Раз... Два... Фредди в гости жди...

Они праздновали с размахом.

Так, чтобы уши закладывало от взрывов фейерверков в воздухе и крика Мирона Вогтэйла со сцены. Так, чтобы в глазах рябило от вереницы разноцветных платьев и масок. Так, чтобы столы действительно ломились от шикарных блюд, а пирамиды из бокалов, наполненных шампанским, возвышались до самого потолка. Так, чтобы гости из Болгарии и Франции не могли сдержаться и разевали рты, как только попадали в холл, украшенный громадными елями. Так, чтобы следующие выпуски всех печатных изданий были только о них. Они хотели прыгнуть выше головы. И они, казалось бы, сделали невозможное.

Прыгнули.

— Боюсь даже спрашивать о том, сколько денег ушло на все эти побрякушки, — Грейнджер крутит в руках елочный шарик.

Игрушка ручной работы из тончайшего стекла переливается в ее руках всеми цветами радуги.

Панси бросает на Грейнджер мимолетный взгляд.

— Это первое свободное Рождество, — она пожимает плечами. — Вам всем выписали заслуженные отпуска, от остальных наконец-то отцепились собачонки правосудия.

— И это, конечно же, оправдывает растрату таких баснословных сумм, — Грейнджер возвращает украшение на место. Шарик, поддаваясь невербальному заклинанию, опускается на одну из пушистых еловых веток.

— Наша молодость ушла в никуда, — Панси стряхивает с оголенного плеча несуществующие пылинки. Вместо предполагаемой пыли в воздухе начинают мерцать блестки. — Вот и наверстываем упущенное.

— Что-то не припоминаю, чтобы Слизерин что-то упускал, — Грейнджер поднимает голову.

Под потолком мерцают сотни рождественских огней.

— Ты слишком озлоблена на нас, — Панси слегка хмурится. — До сих пор.

«Да он же здесь! Поттер здесь! Хватайте его!»

— Озлоблена, это мягко сказано, — бросает Грейнджер.

Шорох ее платья тонет в оглушительных аплодисментах для Ведуний.

* * *

— Тебе очень идет твой костюм, — Лавгуд задумчиво разглядывает Блейза.

Тот давится шампанским и, откашлявшись, поднимает растерянный взгляд. Драко, что стоит рядом в пол-оборота, прислушивается.

— Этот цвет, — Лавгуд внимательно рассматривает фиолетовую бабочку на шее Блейза, — символ ранимости и чувствительности, не так ли?

— Э-э-э… Да, наверное, — Блейз толкает Драко локтем под ребра. — Я не подбирал его специально.

Лавгуд кивает и протягивает руку. Ладонь ложится на плечо Блейза и медленно скользит вниз. Драко, полностью повернувшись к ребятам, с интересом наблюдает за происходящим. Когда длинные и тонкие пальчики Лавгуд достигают белых манжет, на лице Блейза крайняя растерянность.

— Я читала, что человек, отдающий предпочтение этому цвету, склонен вести мечтательный образ жизни, — Лавгуд мягко касается ладони Блейза и отстраняет руку.

— Лунати… Луна, я… — Блейз, не отрываясь, смотрит в бледные, водянистые глаза Лавгуд.

Но странная задумчивая девушка совершенно не слушает его лепет. В воздухе раздается громкий хлопок — всех вокруг осыпает блестящим конфетти. Из разноцветной толпы выныривает Поттер. Отряхиваясь и поправляя красный галстук в золотую полоску, он подходит ближе.

— Что тут у вас? Как…

Гарри запинается на полуслове и прислушивается к разговору.

— Фиолетовый цвет олицетворяет не только единство противоположностей и отрицаний, — Луна поправляет свои тяжелые светлые кудри и непринужденно улыбается, — но и растворение, уничтожение этих противоположностей в нем и создание чего-то крайне нового и невинного…

Гарри хватает Малфоя за рукав и оттаскивает в сторону. Тот, не в силах сдерживаться, старается замаскировать рвущийся наружу смех под кашель.

— Малфой!

— Чего-то крайне невинного, — тот хлопает Гарри по плечу и направляется к широкой барной стойке. — Невинного Забини.

— Да уж, — Гарри прячет руки в карманы брюк.

Он не знает порядков этой компании. Не знает, действительно ли смешно то, что фамилию Забини нельзя употреблять с невинностью в одном предложении. Быть может, Малфой просто перебрал?

Бармен в черной жилетке и ярко-лиловой рубашке ловко перебрасывает пузатую бутыль из руки в руку. Янтарная жидкость с характерным плеском разливается по граненым стаканам.

— Ну, с Рождеством, Поттер? — Драко протягивает ему выпивку.

Гарри принимает стакан. Малфой скалится. По-звериному. Неприятно.

— Воротит от этого, — Малфой делает большой глоток и кивает в сторону сцены.

Гарри отстраненно наблюдает за толпой беснующихся девиц у помоста.

Мирон, почти повиснув на стойке микрофона, наклоняется ближе к публике — девчонки тянут руки и визжат, пытаясь перекричать музыку.

— Я обещал Забини вести себя прилично, — продолжает Малфой.

— И именно поэтому ты напиваешься? — Гарри чуть шевелит кистью руки, перебалтывая огненное виски в стакане. — Чем выше градус, тем вероятнее, что маленькая сволочь внутри тебя заткнется?

— Очень остроумно, Потти, — Малфой допивает остатки напитка.

— Нужно как-нибудь жить дальше и… — Гарри не находит слов.

Кто-то из толпы окликает их. Яркая вспышка колдокамеры ослепляет. Гарри не особо понимает, зачем подошел к Малфою. Просто потянуло вдруг. Будто у него есть не законченное дело. Будто все еще можно исправить.

— И, ради Мерлина, Поттер, — Малфой на секунду смотрит ему прямо в глаза. — Только не говори мне, что ты знаешь, как жить дальше? Сам-то в курсе, м-м-м?

Как много сожалений.

Гарри качает головой, поправляет растрепанные волосы и уже готовится дать достойный ответ. Подбирает слова. Что-то о светлом будущем и еще о чем-нибудь таком, как вдруг Малфой ставит стакан на стойку и отмахивается. Жест выглядит усталым и даже обреченным.

— Не учи меня жить, Потти, — Малфой одергивает лацканы пиджака. — Последний такой разговор с Грейнджер закончился ее же слезами, а мне сейчас не к лицу выглядеть большей сволочью, чем я есть на самом деле.

Внутри у Гарри все опускается, а на языке внезапно появляется горький привкус. Опять они все испортили. Он не в силах держать язык за зубами и в идеально прямую спину удаляющегося Малфоя летит по-детски брошенное:

— Хорек!

Малфой притормаживает, оборачивается.

Щурится, чуть склонив голову на бок.

А затем медленно, манерно и громко тянет:

— Шрамоголовый.

* * *

— Пришло время выпить за то, ради чего мы все здесь собрались, м-м-м? — Мирон эффектным движением отбрасывает длинную отросшую челку.

На долю секунды публика затихает, а потом тишину разрывают оглушительные аплодисменты.

— Это Рождество, ребята! — Вогтэйл опирается на стойку микрофона и издали кажется, что если бы не она, то солист бы уже полетел вверх тормашками со сцены. — Вот ради чего мы здесь!

Среди толпы взрывается очередная хлопушка, и в одно мгновенье разноцветные кляксы накрахмаленных рубашек и сатиновых юбок скрываются под волной серебряных блесток. Публика ликует, а Мирон пьяно улыбается и вскидывает вперед руку.

— Дети мои! — его голос эхом разносится по залу. — Это самое мирное Рождество из всех, что я видел!

Откуда-то справа доносится громкое улюлюканье, которое тут же стихает под чьим-то грозным шипением. Мирон щелкает пальцами — толпа притихает. В воздухе повисает немое ожидание.

Сейчас будет что-то интересное.

Это же «Ведуньи»!

От них всегда можно ждать самого настоящего шоу!

На сцену, стуча каблуками, поднимается официантка. Короткая пышная юбка подпрыгивает при каждом движении и на какое-то время внимание мужской половины гостей сосредоточено на длинных ногах вейлы. Вогтэйл шутливо грозит пальцем парню, отпустившему похабную фразу. Официантка, широко улыбнувшись, кивает на поднос в своих руках, и Мирон хватает с него высокий фужер. Золотистая жидкость искрится в бокале, и когда вокалист подносит его к микрофону, по залу проносится звук шипящего напитка.

— Итак, дамы и господа! — Вогтэйл выпрямляется и перекатывается с носка на пятку, будто проверяя, способен ли он удерживать равновесие без железной стойки. — Магия работает!

Под потолком взрывается сотня фейерверков, и алые вспышки заполняют пространство. Первые аккорды, наверное, самой знаменитой песни столетия заглушают восторженные вопли волшебников.

* * *

Танцуй свой последний танец,

Гермиона принимает от одного из гостей бокал шампанского. Кто-то ободряюще хлопает ее по плечу. Из середины зала окликает Гарри.

Это твой последний шанс,

Она пробирается сквозь толпу, приподнимает руку с бокалом вверх, стараясь не расплескать шампанское. Люди в расшитых масках расступаются перед ней. Оглушительный хохот. Пьянящее — даже немного пугающее — веселье.

Побыть с любимой,

В горле пересохло, и Гермиона на ходу подносит бокал к губам. Несколько жадных глотков. Колючая жидкость обжигает горло.

Ты знаешь, что ждал достаточно долго,

Они как-то неожиданно сталкиваются все вместе.

Панси, глядя на Лавгуд, которая рассеяно вертит в руках стакан с виски (будто и вправду видит его впервые), хмыкает. Блейз свистит и выкрикивает что-то в сторону сцены. Поттер пытается отвязаться от назойливой журналистки из «Ведьмополитена».

Поверь, магия работает,

Малфой стоит напротив Гермионы. Среди непрекращающегося дождя из блесток и серпантина он кажется нереальным. И, словно, совсем не к месту.

Не бойся, больно не будет,

Грейнджер смотрит прямо и открыто. Так, словно видит его впервые. Так, словно пытается докопаться до сути.

Опять.

Не позволь волшебству умереть,

Малфой принимает вызов. Внимание только на нее — ни на кого больше. По спине бегают мурашки. Внутри зарождается легкая тревога. Будто что-то не так.

И там ответ,

— Пора поднимать бокалы, ребята! — возбужденный голос Паркинсон вырывает Гермиону из плена собственных наваждений. Шесть фужеров как один поднимаются в воздух. Стеклянные стенки бокалов сталкиваются — звон тонет в общем шуме.

Гермиона чувствует, как по ладони растекается выплеснувшееся шампанское.

Зрительный контакт с Малфоем прерван и Гермиона не видит, как в изумленном вдохе приоткрываются его губы. В ушах нарастает не приятных шум и, она, зажмурившись, опрокидывает содержимое бокала.

В первую секунду хочется скривиться и сплюнуть: выпивка кажется отвратительной, к горлу подкатывает тошнота, в носу щиплет. Гермиона зажимает рот рукой, силится не закашлять.

Ведуньи тянут второй куплет, и силуэты танцующего народа начинают расплываться перед глазами. Кажется, Луна тащит Гарри и Забини в сторону сцены. Паркинсон что-то бормочет им в след и идет в противоположную сторону.

Земля будто уходит из-под ног.

Гермиона сильнее сжимает в руках пустой бокал так, словно он может послужить хорошей опорой. Разноцветные маски, перья, лица, разрисованные яркой косметикой — все это превращается в одну размытую картину. Гермиона надрывно кашляет, проводит тыльной стороной ладони по губам, стирая капельки слюны и остатки помады.

Оглушительный смех стоящей рядом дамы в бордовом отдается в ушах эхом. Громким и противным. Звон разбитого стекла режет слух.

Гермиона опускает взгляд вниз, на свою руку. Разжимает ладонь, и на пол падают последние осколки стекла. Кончики пальцев окрашиваются в красный цвет.

Помада?

Кровь.

— Все в порядке? — чья-то теплая ладонь ложится на талию и плавно скользит к животу. — А, Грейнджер?

У Гермионы внутри все холодеет. Запах свежескошенной травы накрывает с головой.

Она, наконец, выпрямляется и оборачивается.

— Потанцуем?

Малфой тянет Гермиону на себя.

Кожу прошивает электрический разряд.

Только взгляни в ее глаза,

Маска на лице Малфоя — словно вторая кожа. Он перехватывает правую руку Гермионы за запястье и наклоняется ближе.

— Ты же не откажешь мне, правда, милая? Хотя бы повеселим репортеров.

Тихий, уверенный голос острым крючком вытягивает из головы все мысли и слова. Окружающие силуэты, что так раздражали минуту назад, теряют всякий смысл. Все сужается до одной маленькой точки.

До них двоих.

Его бледная кожа разрисована серебряными звездами и черными линиями. Это так завораживает, что Гермиона не замечает, как делает шаг навстречу. Как под подошвами ее туфель крошится хрупкое стекло.

И сделай последний ход…

* * *

Первая вспышка колдокамеры ослепляет. Гермиона удивленно моргает и поворачивает голову. Вместо человека из прессы мимо нее проходит девушка в лисьем манто.

— Так что с тобой, Грейнджер? — Малфой окликает растерянную Гермиону.

Ухмыляется, когда она вновь обращает внимание на него. Ухмыляется так, что ровно очерченная звезда на его левой щеке (так удачно скрывающая тонкий шрам) становится кривой и безобразной.

— Шампанское пошло не в то горло, — Гермиона поддается рукам Малфоя и делает один круг вокруг своей оси. На секунду мир взрывается разноцветными красками, а затем снова укладывается в пространство серых Малфоевских глаз. Запах, который практически окутывает ее, внезапно теряет свое значение. Потому что есть тело.

Теплое.

Близкое.

Нужное.

Гермиона замирает.

Сейчас.

— Грейнджер, не стой столбом, — Малфой наклоняется к самому ее уху. — Неужели ты не умеешь танцевать? Быть может, моя красота затмила все на свете, и ты забыла, как правильно шевелить ногами?

Гермиона поджимает губы, отворачивается и качает головой. Аккуратные локоны рассыпаются по плечам.

Тело.

Гермиона, не отрываясь, сморит на их переплетенные пальцы. Их руки в крови. В ее крови.

Так что танцуй свой последний танец…

Рука Малфоя ложится ей на бедро и медленно движется вверх, чуть приподнимая подол платья.

— Я могу напомнить, как правильно раздвигать ноги, м-м-м, милая?

Это «милая» жжет горло лучше любого виски и на языке уже крутится какая-то мерзость в ответ, но…

Прикосновение.

Оно воспламеняет.

Гермиона вздрагивает.

Какая-то невидимая сила ведет ее. Толкает. Провоцирует. Она чувствует, как под пальцами Малфоя загорается ее платье. Вслед за ним тонкие чулки. Кожа. Ее нутро.

Скорее.

— Мне нужно выйти на свежий воздух.

Короткий кивок. Будто он и так все знал. Знал, что ее тянет. Знал, что она ведомая. Малфой перехватив ее за талию, быстро лавирует между гостей, пробираясь к выходу.

Нужен.

* * *

Дверь с глухим хлопком закрывается за ними. Перед глазами бескрайний лабиринт из голых заснеженных деревьев. Морозный воздух, словно ушат ледяной воды, обрушивается на плечи Гермионы. Но это не страшно, ведь внутри нее пожар.

Дотронься.

Малфой оборачивается, проводит кончиками пальцев по своему лицу. Рисунки звезд тут же исчезают — на его ладонь оседает серебристо-черная вуаль.

— Древняя магия, — Малфой пожимает плечами и внимательно смотрит на Гермиону. — Я уверен, ты хотела спросить.

Она смотрит на него исподлобья. Затем щурится.

Древний инстинкт.

Вдох. Шаг. Выдох.

Основной инстинкт.

Гермиона протягивает руку, кладет ладонь Малфою на затылок и с силой притягивает к себе. Прижимается к его губам, не находя сопротивления, проводит по ним языком.

Она — огонь.

И они будут гореть.