Труслявый и Молодец (джен)

Здравствуйте, дорогие читатели!

Я знаю, что никто этого обновления не ждёт, но так уж вышло, что я переписала сказку (и сделала её ориджиналом). В фанфике было опущено много мыслей и идей, поэтому я почти сразу решила, что его переделаю. Для тех, кому интересно, я и публикую конечный вариант.

Надеюсь на ваше понимание.

Спасибо!

«Крепчает ветер!.. Значит — жить сначала!»

Поль Валери

Вырвавшись из рук, он вскочил на подоконник, ногой опрокинул вазу, и под крики, под визги и ругань, под все эти звуки ненормального мира — Этьен нырнул в тёмно-синюю ночь.

— Вернись! — заголосил отец, перевешиваясь через раму. — Вернись, кому говорят!

А мальчишка понёсся вдоль улицы без оглядки: зашлёпали по тонкому льду дырявые сапоги.

Оказалось, Этьен думал об этом уже не раз. Сидя минутой позже возле реки, дыша на руки, он не видел иного решения, и мир ему не улыбался — только светила луна. Мальчишка сдёрнул ботинки, расстегнул куртку, достававшую до колен, сложил аккуратно брюки, а потом зашёл в воду почти по пояс, но замер: холод искусал ноги, словно собака.

Теперь было ясно, что дальше — нырять.

«Соберись, — приказал Этьен, трясясь и синея, — тут нечего и бояться!»

А у самого сердце забилось в пятках.

«Всё кончится быстрее, чем кажется».

Он даже сложил руки, чтобы нырнуть, но в последний момент снова не выдержал и передумал.

«Трус!» — крикнул отец в его голове.

И это сработало, это стегнуло мальчишку в спину, как плеть, как пряжка от кожаного ремня: он неуклюже плюхнулся в воду, гребнул пару раз, чувствуя жжение, попытался ухватиться за край воды, но в итоге — ухнул на глубину.

Пасть реки беззвучно проглотила его, не выплюнув даже крика.

Этьен ударился о камень на дне и затих…

Труслявый

Солнце светило в раскрытый насильно глаз.

— Очнулся? — просиял незнакомый мальчишка.

Этьен подскочил, бросился куда-то не глядя, увяз по лодыжки в песке и потом — в довершение — нырнул лицом в землю. Незнакомец запускал пузыри, видимо, потешаясь, и его голова высунулась из куста ещё дальше, чем прежде.

— Ого! — похвалил он. — Летаешь что надо!

— Кто ты такой?

Этьен с трудом выпутался из ила и сел, потирая ноги. Мальчишка был странным, Этьен таких раньше не видел: серые глаза, загорелая кожа и волосы цвета снега, будто плавающие в воде, — они то поднимались, а то лезли белобрысому в рот.

«Кто он?»

«Откуда взялся?»

«Значит, сейчас день, а не ночь?»

Мысли прервала жирная плотва, проплывшая мимо с видом престарелого господина.

— Рыба! — вскрикнул Этьен и зажмурился.

— Ты что, рыб не видел?

Этьен помотал головой, боясь говорить: он вдруг заметил, что пускает пузыри, прямо как этот мальчишка.

— Онемел?

— Она плавает.

— Ну, это же рыба! — белобрысый постучал Этьена по голове, как будто решил, что он полоумный. — Все рыбы плавают!

— Она в воздухе! — не выдержал Этьен. — И пузыри…

Этьену показалось на миг, что он задохнулся.

— Что происходит?..

Тем временем незнакомец почему-то развеселился. Наверное, ему нравилось так издеваться: пока Этьен озирался, испуганно ёжась, этот хулиган сделал через него кувырок, да так ловко, словно весил не больше птички.

— Где я? — бросил Этьен вслед, задирая голову, когда мальчишка пополз по отвесной скале. В той, наверное, некогда был водопад. — И кто ты такой, слышишь?

Но у хулигана только сверкали пятки: он быстро и ловко, едва цепляясь, взбирался наверх, и от каждого его движения летели искры — так пузыри блестели на солнце. Сильное загорелое тело становилось всё меньше и меньше, и тогда Этьен смирился и закричал:

— Скажи хотя бы, как тебя зовут!

Незнакомец только того и ждал: зацепившись ногами за корень, он свесился головой вниз, как мартышка:

— Фан-Фан, — возвестил он так важно, словно был королём, пускай даже с голым пузом. — Меня зовут Фан! Так ты идёшь или нет?

— Но куда?

— Со мной, конечно!

А потом Фан оттолкнулся, но, к удивлению Этьена, совсем не упал. Как пловец, он нырнул к подножию водопада и хвастливо осел на песок. Прямо перед носом Этьена! Снова из куста показалась рыбка: наверное, белобрысый её спугнул.

— Ты волшебник, — предположил Этьен, сомневаясь.

— А?

— Раз можешь вытворять подобные штуки.

— Так ты идёшь? — не ответил Фан, беззаботно почёсывая за ухом. — Боишься, что ли?

Этьен растерялся. Неуверенно, не спуская с мальчишки взгляда, он подошёл к водопаду, но не залез.

— Ну ты труслявый! — поддел тогда хулиган.

Этьен тотчас вспылил:

— Я не трус! — выкрикнул он сгоряча.

Фан посмотрел на него, как на дурачка:

— Труслявый — значит, в трусах, — объяснил он. — Здесь есть два типа людей: труслявые и молодцы.

— Молодцы?

— Это те, кто носят плавки, — Фан для наглядности задрал майку, хотя и так было видно, во что он одет. — То есть ты труслявый, а я молодец.

— Ясно, — без энтузиазма ответил Этьен.

— Так ты идёшь или нет?

Ещё немного помявшись, Этьен схватился всё же за камень и с небывалой лёгкостью полез вверх — вслед за новым знакомым. Пока он двигался, мимо шныряли рыбки, и трудно было поверить, что это не сон. Но не бывает таких ярких и натуральных фантазий!

«Кажется, я утонул».

В промоине водопада росла сосна и даже качалась, как настоящая, — от ветра, а может быть, от перекрёстных течений. Этьен не выдержал и уставился на неё, протёр кулаком глаза (до чёрных надоедливых мошек), а сосна никуда не делась.

«Если я утонул, то куда?..»

— Ну, шевелишься ты там или нет?! — прикрикнул на него Фан, рассевшись на тёплом пеньке у самой вершины. — Неповоротливый — жуть! Только вчера родился?

— Я иду! — испугался чего-то Этьен и усердней заработал ногами. Он в своей жизни никогда не лазил по отвесной скале. — Только не уходи!

— Да здесь я, здесь. Трусы тебе, что ли, мешают?..

Этьен не любил высоты. Карабкаясь вверх, щупая пальцами камни, скользкие водоросли, сухие пучки из трав, Этьен двигался неуверенно и даже — слегка неуклюже. Там, где белобрысый цеплялся за корень, Этьен спотыкался, где Фан игриво махал руками — Этьен жмурился и громко дышал. Бусинки пузырей тянулись от него к небу, словно нанизанные на нитку. Та же плотва крутилась рядом и заглядывала любопытно в глаза.

— Плавать не умеешь, — лениво уточнил Фан, когда Этьен добрался до края.

— Значит, я всё-таки под водой?

Мальчишка качнул ногой, свесив её с обрыва, и солнце подрумянило ему щёки — он разнежился, словно кот.

— Если ты под водой, — ответил Фан, почёсывая живот, — то как дышишь?

— Никак.

— О том-то и речь.

Этьену это ничегошеньки не объяснило. Отряхивая поцарапанные колени, он выпрямился и снова глянул в лицо ребёнка, очень похожего на него.

— Что пялишься? — возмутился тот. — Посмотри лучше назад!

Этьен послушался и молчаливо, предчувствуя что-то, обернулся к обрыву — и замер. Может быть, от испуга, а может, от восхищения. В жизни он ничего подобного не видал.

Перед глазами предстала долина, вся по-летнему пышная и зелёная, с кронами туй в тени леса, с крышами деревенских домов и руслом реки без воды. Устилались цветами предгорья, напоминая лоскутное одеяло; чуть вдалеке громадой высился красный мост, и железная дорога, петляя, уходила за горизонт. А рыбы, как птицы — стаями, как звери — пугливо прячась в кустах, рыбы плавали здесь повсюду, бликуя на солнце, отражая то золото, то синеву, купаясь в нагретом иле; такого нельзя было вообразить, и Этьен отступил, ошарашенный, от красоты — он был не в силах её принять.

— Симпатично, да? — осторожно подплыл к нему белобрысый. — Я здесь живу.

— Кто ты такой?

— Глупый, — обозвал он, — я же представился — Фан!

— Зачем издеваешься надо мной?

А Фан-Фан только хмыкнул в ответ.

В этот момент Этьен заметил наконец-то колодец. Тот был здесь вовсе не к месту. Врытый в землю, должно быть, на всю длину водопада, обложенный чёрным камнем, сухой — он смотрел на мир бездонным глазом без слёз и манил к себе двух мальчишек. Фан-Фан уже прыгал вокруг, любопытно заглядывал внутрь, слюнявил свой смуглый палец и выписывал на стенке какую-то рожу.

Этьен забоялся, но всё же опасливо подошёл.

— Ближе давай, — приказал ему белобрысый, лукаво щурясь.

Перебарывая себя, Этьен сделал шаг, и ещё, и ещё, пока сам не смог нависнуть над этим странным колодцем. Он и притягивал, и будто предупреждал, что лучше в него не нырять. Внутри блестели далёкие звёзды.

Этьен снова протёр глаза.

— Я как-то чуть не свалился в такой колодец, — вдруг вспомнил он, сам не зная, зачем, почему.

— Но всё же не грохнулся?

— Нет.

— Вот и теперь не надо. Успеется! Просто делай вот так, — отдал команду Фан и шлёпнулся на колени. — Давай повторяй.

— Зачем?

— Для тебя же стараюсь!

Прохладная ладошка вцепилась и потянула, так что Этьен упал рядом, хотя и не собирался. Ил поднялся вверх, почти до лица, но этого было мало — белобрысый ткнул в водоросли на земле.

— Отстань! — вывернулся Этьен. — Что же ты вытворяешь…

Но не закончил. Фан, сжавшись, прилёг рядом вот также — лицом окунаясь в землю, и Этьен перестал вырываться, как только увидел его. Этьен вдруг понял, что это важно, хотя и не догадался всё-таки почему.

Белобрысый снова вытянул пятерню, похожую на растопыренную птичью лапу, и приклонил Этьена к земле упорно и молчаливо. Этьен потерялся и перестал понимать хоть что-то, а значит, стал прислушиваться к другим.

Чувствуя запах травы, он тоже закрыл глаза.

— Говори спасибо, — шепнул в его сторону Фан, когда почувствовал, что друг подчинился.

Этьен ощутил слабую дрожь, но всё повторил.

— Погромче давай.

— Спасибо.

— Ещё!

— Спасибо!

— А теперь думай обо всём про себя.

Этьен не стал задавать вопросов, а действительно попытался переварить всю четверть часа, но в голове застучали лишь какие-то отголоски:

«…ибо», «…ибо», «Спасибо!»

«Раз спасибо — тогда за что?»

Фан оставался рядом, и его рука теперь просто лежала поверх головы, не особо тяжёлая, даже немного приятная, и через неё можно было понять, как недвижим странный мальчишка. У них на двоих — почему-то одно дыхание. Этьен пытался сбиться, но всё равно попадал в этот ритм.

«Кто он такой?»

«Кто такой?»

Через пару минут, спокойных и в тишине, с мягким шелестом ветерка, Фан вспрыгнул на ноги своим резвым и юным движением — Этьен подобного не умел.

— А теперь говори «извини», — приказал он, впечатав лицо Этьена ногой в песок. — Говори давай, чтобы слышал!

Этьен задохнулся от возмущения.

— Почему? И зачем тебе это? — выкрикнул он. — Я не стану!..

Фан больно стукнул пяткой по лохматой макушке, и Этьен едва не наелся земли.

— Извини! — потребовал хулиган сухо и зло, без намёка на шутку. — Говори, иначе ползать заставлю!

— Ты ненорма…

— Говори «извини»!

Этьен откашлялся и выплюнул без раскаяния, а грубо, как обычно разговаривал с пьяным отцом:

— Извини! Ясно?

— Нет. Ещё говори.

— Извини!

— Говори, пока не почувствуешь.

— Извини! Извини! Извини.

— Мало.

— Извини, если я тебя чем-то обидел. Я не нарочно, Фан.

На этот раз вышло искренне. Фан даже расслабил ногу.

— Уже лучше, — снизошёл хулиган и позволил Этьену подняться. — Только не надо тут оправданий: сделал, как и планировал! А раз планировал — значит, нарочно!

— Да я тебя в жизни не видел!

— О том-то и речь! — знакомо откликнулся Фан. — И вообще, считай, что я тебя посвятил.

Этьен протёр лицо, убрал с носа ил, выплакал из левого глаза песчинку.

— Куда? — устало вопросил он. — И зачем?

— Во вторые советники! Хочешь?

— Нет.

— Будешь пяточки мне целовать, если я прикажу.

— Да что я сделал тебе такого?

— Лучше скажи, чего ты не сделал. А?

Но потом белобрысый переменился: он похлопал по майке Этьена, поднимая золотистую пыль, и… ласково улыбнулся. Две кокетливые ямочки украсили его щёки. Этьен даже замер от подозрений: ему без причин ласково не улыбались.

— Ну ладно, — примирительно сказал Фан, пока Этьен хлопал глазами, ожидая подвоха, — теперь пошли поиграем.

— Что?

— Играть умеешь?

Этьен поколебался, но честно ответил:

— Не очень. Я давно не играю.

— А что так?

— Отец говорит — я вырос.

— Ха! — гоготнул и присвистнул Фан. — Ты-то вырос, а папаша твой — нет?

— Что ты имеешь в виду?

Новый знакомый, конечно, и здесь ничего не ответил. Плюнув на палец, он снова нарисовал на колодце какую-то рожу и подождал, пока она хорошенько впитается. Фан выглядел беззаботно, а вот Этьен, напротив, отодвинулся подальше к обрыву — ему больше не хотелось приходить в это место. Раскрытый колодезный глаз сам пригибал к земле, словно проглотил ещё мало «спасибо».

Он был таким же ненасытным, как Фан.

— Слушай, а давай я тебе всё покажу?

— Значит, ты мне ничего не расскажешь? — попытался в последний раз Этьен, ковыряя ногой упавшую шишку.

Она массировала ступню и скрипела.

— А зачем?

Белобрысый и вправду не понимал — или хорошо притворялся. Этьен догадался об этом и горько вздохнул: он был в ловушке, а может, бился о камень, как выброшенная волной рыба, или просто-напросто перегорел.

Почуяв его настроение, Фан сощурился и опять почесал живот.

— Дорогу! — завопил он вдруг, что есть мочи. — А ну разойдись!

И понёсся на Этьена, как носорог, побежал в разноцветное море с крышами старых домов и шапками леса. Что уж тут началось! Этьен едва успел юркнуть к земле, да и то, как оказалось, не спасся — Фан налетел на него, с восторгом перевернулся, а когда бросился вниз с обрыва, то уцепился за чужие трусы.

— Ха-ха-ха! — захлёбывался он пузырями, пролетая сосну. — Хо-хо-хо!

А Этьен верещал и падал за Фаном следом.

Они разбили стаю каких-то рыб, сделали в ней большущую дырку, плюхнулись в можжевеловый куст, а потом — перепутали ноги и руки. Этьен онемел от испуга, а Фан повис на нём, застенчиво улыбаясь.

— Ну вот, — успокоил он, — теперь ты почти научился тонуть.

Мартышка! Хулиган! Забияка!

Этьен вяло сполз в тину, выплюнул изо рта колючку и впервые подумал, как всё-таки тяжело умирать.

Или жить?..

Целый мир

Фан-Фан и Этьен спали на полу, завернувшись в одно одеяло. Фан — развалившись, почёсывая изредка пузо, загоревшее до черноты, а Этьен — как солдатик. На спине, руки по швам, суровый… Фан-Фан почёсывал его среди ночи — просто из доброты.

Утро наступило гораздо позже, чем где-то на берегу — так, по крайней мере, показалось Этьену, когда он проснулся.

— Хочешь чего-нибудь? — предложил ему Фан.

— Я не голоден, — отозвался печально Этьен.

Он всё ещё был не в духе.

— Это хорошо, — с жаром похвалил Фан, — ведь у меня ничего и нет. Так хочешь чего-нибудь?

— Но у тебя же нет ничего…

— Да поиграть — поиграть хочешь?

— Какие мне игры? — отмахнулся Этьен. — Я ведь не знаю, где нахожусь!

— Вот заладил! — и Фан-Фан широко зевнул, так широко, что на мгновение всё лицо его исчезло в зевке. — Знать надо, надо всё знать! Лучше поиграй со мной — и как-нибудь всё решится.

Этьен насторожился. Если были подсказки, то, наверное, это — одна из них.

— Значит, надо поиграть?

— Ага, — покивал Фан-Фан.

— И во что?

Мальчишка развёл руками — мол, да мне всё равно, выбирай. Вот только Этьен был очень в подобном плох, а вдобавок — растерян, поэтому Фан предложил быстрее него:

— Ну вот, например, прибраться мне надо, — намекнул он.

— Эй! Какая же это игра?

— Полезная, — довольно заверил Фан-Фан.

— Я дома постоянно всё убираю, за всеми, — возмутился Этьен, правда, по привычке уже сложив одеяло и пристроив его в углу (тот был единственным здесь без ила). — А теперь предлагаешь убраться и за тебя? Что же ты сам здесь делал?

— Я не убирался, — беспечно признался Фан, — но, уж по-честному, и не мусорил никогда. Это всё твоё — не моё!

— Как же так?

Но Фан не позволил уцепиться за эту мысль и всунул метёлку в руки Этьена:

— Ох и работки здесь, правда? — решил он за них двоих. — Ещё крыша у меня протекает лягушками — одна за другой, одна за другой…

И мальчишка указал Этьену на дверь, за которой, как оказалось, постоянно что-то шебуршалось и прыгало, и изредка шептало: «ква-ква».

— Там лягушки? — удивился Этьен, правда, с некоторым восхищением.

— А что?

— Ничего, — тут же взял себя в руки Этьен. — Просто они интересные.

Он, конечно же, сильно слукавил — лягушки ему всегда очень нравились.

Но Фан-Фан ничего не заметил — просто продолжил перечислять:

— Лодки плавают и касаются моей крыши…

— Но ведь мы глубоко на дне.

— Это для нас — глубоко, а для лодок — вполне себе близко. Вот и елозят они по ночам — надоели! А ещё, знаешь, в соседних домах полно ила — нам бы и их немного помыть…

— Ничего я не понимаю, — сдался Этьен, покорно наворачивая паутину на кончик метлы — её было здесь много, просто до неприличия, и она клочьями свисала то тут, то там. — Как же можно было так жить?

— Вот-вот, — поддакнул довольный Фан.

Правда, казалось, что он всё ещё о своём.

Дом был старый, с ракушками вместо тарелок, распахнутыми дверьми и рыболовными сетями повсюду. Сети были здесь как занавески, как гамаки, развешанные в дверных проходах, как неудобные, но большие подушки. Никогда в своей жизни Этьен не встречал подобного дома!

— Но почему?.. — попытался узнать он у Фана.

Тот вздохнул, словно устал повторять:

— Так ведь и надо. Это мои трофеи!

— Трофеи?

— Ты о таком и думать уже забыл. Когда ты последний раз защищал свою рыбку?

— Защищал?.. — не понял Этьен.

— О том-то и речь.

И больше Фан-Фан ничего не стал объяснять. Если вообще когда-нибудь собирался!

Он оставил Этьена наедине с метлой и заперся в другой комнате, там, где протекала крыша.

Так что через полчаса мальчишки вовсю были заняты. Этьен, чихая, отмахиваясь от любопытных рыб, очищал весь дом слой за слоем — от паутины, пыли, песка, от ила и глины. Ему даже начало нравиться то, каким становилось место — и всего-то надо было натереть как следует пол да пройтись по углам с метлой! Заблестели окошки, в тарелках (которые все как ракушки) зашумело как будто море… Этьен продолжил работать, не думая ни о чём, и на душе у него понемногу становилось светлее.

Фан-Фан тем временем тоже был занят: он учил лягушек дурацким песням.

Из-за двери доносилось:

Есть такая бу-

Ква!

Я, и должна она быть,

Словно ты-

Ква!

Тяжела, и сладка, как клю-

Ква!

— Как так можно жить? — вздыхал Этьен и всё же украдкой заглядывал в щёлку — ему были видны все лягушки, а им, кажется, был виден Этьен.

Он вовсе не обижался на Фана — смирился. Тот сказал, что убираться он должен сам, ну и что же — пускай!

«Может, за это расскажут большой секрет, и я уплыву отсюда» — рассудил про себя Этьен.

* * *

Так прошло утро и наступил день.

Стоило лишь Этьену взмахнуть метлой в самый последний раз, как заглохли лягушки и вышел наконец-то Фан-Фан.

— Как тебе концерт? Весело? — поинтересовался он самодовольно, с улыбочкой.

— Глупо.

— Эх ты! Ничего и не понял!

— А что я должен понять?..

Но Фан-Фан не дал ему толком закончить, а вдруг схватил за руку и поволок из дома.

— Труслявый! — обозвал снова он по пути. — Пошли тогда и в другие дома прибираться!

— Как — во все?

— Конечно, во все.

Этьен вдруг почувствовал раздражение, злобу, и вырвал свою ладонь:

— Я в уборщики не нанимался! — выкрикнул он обиженно.

— Чего это ты всполошился? Боишься?

— Не боюсь! — рассердился он пуще прежнего. — Пускай убирают те, кто в этих домах живёт!

— А там никто не живёт, — просто ответил Фан. — Это мои дома.

— Как — твои? — удивился Этьен. — Вся деревня?

И он выглянул за невысокий заборчик, которым был обнесён их дом, и снова ни во что не поверил: под полуденным солнцем, едва сверкая оконцами, стояло семь запылённых домиков, один чуть больше другого. Чем ближе к промоине водопада, к колодцу, тем меньше был дом, но это всё равно не прельщало Этьена — он устал убираться и хотел бы передохнуть.

— Я жил в каждом из них, — поделился Фан-Фан, наблюдая, как Этьен разглядывает деревню, — и хорошо знаю, между прочим, что там интересного! Хочешь сходить, советник? Разочек?

— Я не советник, — вздохнул обречённо Этьен. — И зачем вообще убираться, если ты там не собираешься жить?

— Но это же не значит, что я должен обо всём забывать!

Этьен хотел снова напомнить о том, что это его не касается, что раз это всё не его (и долина, и мост, и дома, и что-то ещё), то пускай Фан-Фан сам с этим справляется, но промолчал: Фан уже оттолкнулся от забора и поплыл в сторону одного из домов. К такому Этьен всё ещё не привык, как, например, привык к рыбкам и пузырькам, и поэтому у него перехватило дыхание, ведь показалось, словно Фан-Фан полетел.

— Эй! — окликнул Этьена мальчишка. — Ну ты там чего — идёшь?

И Этьен несмело, но всё же шагнул вперёд.

Деревня оказалась пустой и тихой, но почему-то совсем не страшной. Напротив, стоило только Этьену увидеть эти крыши из разноцветных ракушек ближе, эти мутные окна и незапертые двери, как ему стало приятно и хорошо. Словно он встретил кого-то знакомого, кого когда-то любил, словно посмотрел на него и не смог узнать — только сердце зашлось от волнения.

Это было очень странное чувство, и Этьен прижался к метле поближе, будто стараясь прикрыться ей.

— Заходи-заходи! — поманил его Фан рукой, опускаясь с неба на крышу, а после — на порожек у одной из дверей. — Начнём с этого — тут нечего забывать!

И они зашли в первый дом из семи — и Этьен снова принялся убираться. Он всё мёл, мёл и мёл, гнал прогуляться ленивых рыбок, смахивал пыль…

Проходили часы, закатывалось где-то солнце, казавшееся пятном отсюда, из-под воды, поднимался несильный ветер — дрожали кусты, деревья и редкие водоросли. Клубы пыли летели из окон и из дверей.

В каждом доме Фан-Фан почему-то следовал по пятам за Этьеном, хотя и не шевелил для уборки пальцем. Иногда он подкрадывался сзади и спрашивал очень загадочно:

— Что это? — и указывал на какой-то предмет, который прятался под слоем из пыли.

Этьен всегда пожимал плечами:

— Тебе лучше знать, ведь это твоё.

— Моё, — подтверждал тогда Фан обрадованно.

— А убираюсь зачем-то я, — снова обижался Этьен, и разговор перетекал в какое-то другое незамысловатое русло.

Лишь в одном из домов у Этьена затрепетало, стоило ему войти. Это был почти самый маленький дом у колодца. В нём — толком не повернуться, и хватило двух взмахов метлы, чтобы вымести пол. А ещё там лежала книга: Этьен протёр её и почему-то замер.

— Что? — подплыл к нему Фан любопытно.

— Я эту книгу знаю, — неуверенно произнёс Этьен, всматриваясь в обложку: там был нарисован мальчишка, загорелый, улыбчивый, прямо как Фан, и такой же, наверное, белобрысый — сложно было теперь разобрать из-за тины.

— Правда? — обрадовался Фан-Фан, заглядывая через плечо. — И про что она?

— Я видел её в магазине однажды. Там есть мальчик по имени Стефан — так мне сказала мама.

— Сказала?

— Я был слишком маленьким, чтобы читать… да и она её не купила.

— Хороший, наверное, мальчик, — приосанился Фан, словно говорили о нём.

— Не знаю.

— И имя красивое у него, да?

— Ничего…

— Ничего, — передразнил его Фан, выхватив книгу. — Ну и не трогай, раз ничего!

И он вынес книгу на улицу, чтобы полюбоваться, ведь вечерело — и в домах становилось темно. По дороге к последнему домику, где требовался один взмах метлы, Фан-Фан неторопливо листал страницы и не смотрел даже под ноги. Приглядевшись, Этьен понял, что он почти не касается земли, а так — полуплывёт, иногда отталкиваясь ногами.

Этьен снова подумал: какой же он странный.

— Что за имя такое — Фан? — вдруг задался вопросом Этьен и скосил взгляд на мальчишку. — Я никогда о таком не слышал.

— Фан-Фан, — поправил его белобрысый.

Было видно, что ему приятно, как вокруг него образуется тайна — пускай и такая простая.

— Это ведь сокращение? — попробовал Этьен снова.

— Сокращение? — возмутился Фан-Фан, и глаза его блеснули, почернев за одно мгновение. — Это ты у нас весь сокращённый, а я — целый мир! Понятно?

— Ну-ну, не сердись!

— И каков простофиля! — необидно обозвал он, добрея также стремительно, как и злясь.

Только от этого ничегошеньки не прояснилось. Этьен снова обречённо вздохнул.

— Но тогда почему «Фан-Фан»?

— Как почему? — искренне удивился мальчишка. — Разве тебе не ясно?

Этьен помотал головой.

— Потому что я теперь не один!

И Фан постучал пальцем по книге, сунув её Этьену под нос, будто бы это многое объясняло.

А потом наступил наконец-то час, когда работа была закончена. Этьен прикрыл аккуратно последнюю дверь в последнем в деревне доме — и выдохнул.

— А там что такое? — указал он на странную стену, прозрачную, но заметную, потому что за ней была вода тёмно-синего цвета. В реке же она, как ни посмотри, немного зеленовата.

— А что — уже интересно? — стрельнул глазками Фан.

Этьен прислушался сам к себе — и застеснялся. Он и вправду не испытывал любопытства с тех пор, как когда-то вырос, а теперь… Что происходило теперь?

Но Фану он этого не сказал — скорее даже наоборот: равнодушно глянул в другую сторону.

— Просто хочу уйти отсюда, — сказал он.

— Хорошо, — пообещал Фан-Фан, — Завтра мы сходим туда, я тебе обещаю.

— А туда? — указал Этьен на затуманенный мост.

— И туда. Но уже послезавтра. К этому времени у тебя чуть-чуть прояснится.

— Не у меня, а там, на мосту, — поправил было Этьен.

— Вообще-то, одно и то же!

«Опять глупости!» — хотел ответить Этьен, но вдруг заметил, как у Фана переменилось лицо и настроение.

За одно мгновение тот покраснел и вспылил, и вскинул кулак по направлению к самому большому дому, тому, где они теперь вместе спали, и где жили лягушки, и раскачивались гамаки:

— Эй ты! Снова! Опять!

Этьен тут же перепугался:

— О чём ты, Фан-Фан? — вскинул голову он, забывая о мосте, утонувшем в тумане.

— Лодка! Лодка! — закричал Фан сердито. — Скорее бежим!

И он снова схватил Этьена и снова потащил его за собой.

«Что за привычка такая — хватать?» — подумал Этьен отстранённо.

Но побежал, не отрывая от лодки взгляда и не понимая ни капли, зачем же Фан-Фан так беснуется и летит.

— Надо успеть! Успеть!.. — подгонял тем временем Фан.

И пяточки их сверкали, и прятались от них рыбки, и длинная вереница из пузырей следовала за ними, словно кем-то привязанная. И чем ближе они подбегали, тем чётче видел Этьен, как за лодкой тянется рыболовная сеть — точь-в-точь такая же, какой украшен дом Фана, — да и лодка сама похожа на тучу. Того и гляди — громыхнёт!

Этьен тоже забеспокоился — и всплыл на крышу за Фаном, хотя, казалось бы, не умел.

Фан-Фан уже вынул ракушку из черепицы.

— Что ты! — испугался Этьен, обо всём догадавшись. — Это же чужая сеть — и чужая лодка!

— Но эта рыба — моя!

И не успел Этьен и моргнуть, как Фан-Фан черканул по сети, словно перочинным ножом, и она стала распадаться на части — и разноцветные рыбки, маленькие и большие, хлынули из неё вразнобой. Этьен ахнул, а Фан-Фан громко загоготал.

— Успел! Я успел — слышишь?

— Тебя же будут ругать!

Фан-Фан кинул ракушкой в Этьена, но не попал:

— Не позволяй никому разживаться в своей реке! Понял? — пригрозил он.

— Но это ведь…

— Пускай выращивают всё сами, а не пользуются чужим!

И на мгновение Этьен, Фан и крыша — всё-всё утонуло в маленьких пузырях; волосы Фана взметнулись вверх, волосы у Этьена — тоже, а стайки рыб пронеслись между ними, над, рядом, и рыбацкая лодка быстро-быстро поплыла, видимо, испугавшись вскипевшей воды.

«Наверное, к берегу, — подумал Этьен, щурясь, — а я теперь даже не знаю, где он…»

Как бы там ни было, увидев, что лодка сдалась, испугалась, Фан-Фан успокоился. Он, конечно, погрозил кулаком вслед, но уже скорее с улыбкой, а не сердясь. Подобрав отрезанный кусок сети, он похвастался им перед Этьеном, набросил на плечи, словно диковинный плащ, пощеголял, похихикал, а затем оставил Этьена на крыше, сказав:

— Подарю-ка её лягушкам!

И ловко скатился вниз. Только добавил серьёзно:

— Уже на подходе другие!

— Правда?

— Следи!

И Этьен посмотрел вокруг, но лодок пока не увидел.

— Ты следишь? — крикнул Фан-Фан в печную трубу, не прошло, наверное, и секунды.

Этьен подскочил и крикнул в трубу в ответ:

— Слежу я, слежу!

— Трусля-я-явый!

И труба похихикала, а затем почихала, и Этьен догадался, что у Фан-Фана теперь отменное настроение. Как важны для него были рыбки — или важен всё же трофей?..

Облокотившись на метлу, Этьен вздохнул, расслабляясь после долгого дня, и немного задумался, а затем взглянул вверх — и удивился в который раз чудесам. Пробивался сквозь воду свет, и даже висели как будто звёзды, а среди них плавали рыбки — шустрыми стайками, а некоторые — поодиночке. Их чешуя тоже ярко поблёскивала. Завораживающе! Просто волшебная сказка и сон!

— Фан-Фан! — не удержался Этьен. — Я вижу луну!

— Конечно, — ответил Фан-Фан в трубу.

— Она такая большая и чёткая!..

— Словно блинчик, — подсказал услужливо Фан и снова почихал-похихикал.

Показалась и лодка. Её пологое брюхо разрезало поверхность воды, словно острыми ножницами, и за ней тянулся длинный-предлинный след. Такие остаются от самолётов в той, настоящей, взаправдашней жизни.

— Лодка… Это что, правда она? — крикнул Этьен в трубу, а в ответ расслышал лишь нестройное «ква-ква-ква», кажется, переполошив всех лягушек. — Фан-Фан, это настоящая лодка!

— Ещё одна, — напугал его Фан.

Оказалось, он уже сидел рядом на крыше, приладив куда-то новую сеть.

— Красиво? — заглянул он Этьену в глаза, словно пытаясь что-то найти.

— Да… не знаю… наверное, — запнулся Этьен. — Я просто такого не видел.

— Лодок не видел? Только что ведь была! — удивился Фан-Фан.

— Я первую не рассмотрел, знаешь… и не поверил.

— Вот бы и мне в них не верить… Они порой царапают крышу, — пожаловался всё же Фан-Фан, — это даже если не рыбачат в моей реке. А порой, правда, проплывают спокойно — прямо как эта плывёт.

Лодочка действительно шла бесшумно, едва качаясь, и не выпускала сети; лишь редко-редко трогали воду вёсла, пуская рябь по луне и звёздам. Этьен наблюдал за этим, и ему казалось, что смотреть на лодку отсюда — это лучшее завершение дня.

Он сам не заметил, как опустился на крышу, потом — как опустился рядышком Фан, и как на черепицах-ракушках они заснули: Фан-Фан — карауля лодки, а Этьен — не думая ни о чём.

Река, море и океан

На следующий день они подошли к стене.

Этьен смог разглядеть её, только когда оказался ближе: она качалась, поблёскивала и хотя всё просвечивала — Этьена не пропускала.

На этом месте будто столкнулось два перекрёстных течения, и казалось, словно та вода, за стеной, какая-то неизвестная и другая. Что-то, что только Этьена ждёт.

— Что это такое? — спросил Этьен полушёпотом, чувствуя трепет перед этой толщей воды.

— Море, — спокойно ответил Фан.

И погладил границу между двумя потоками — и она изогнулась вдруг вслед за ладонью, будто какое животное. Одушевлённое и родное.

— Я прихожу иногда его приручить, — продолжил Фан-Фан, улыбаясь во весь свой рот, — но пока ещё рано — вот если б я вырос, то жил бы в море, а не в реке. А если б состарился… Ах, океан! Я плавал бы тогда в океане, только представь себе!

И он мечтательно откинулся на спину и поплыл вдоль этой границы — такой чёткой, словно грифельная черта. Фан-Фан грёб руками, шевелил ими лениво и без суеты, а Этьен просто двинулся следом.

— Я бы жил в океане, — мечтал дальше Фан, не стесняясь, — и там были бы целые города из медуз, и акулы, и киты размером, наверное, с двух меня…

— Киты больше, чем два тебя, — вмешался Этьен, не стерпев.

Фан-Фан сердито толкнул его в бок.

— Эй!

— Это здесь они больше, — фыркнул погромче Фан, — здесь, а не там!

Этьен не привык — до сих пор не привык! — слушать такие бредни. Как целый кит может быть размером с двух тощих мальчишек?

— Ты снова преувеличиваешь, — не сдался Этьен, но отошёл подальше — просто на всякий случай. — Люди не бывают больше китов…

— Половины — половины кита (одного!).

— Да хоть половины! Какая разница? — вспылил наконец Этьен.

— Ну ты труслявый, а! — возмутился Фан-Фан. — Ничегошеньки не понимаешь!

И он дотянулся до носа Этьена, и щёлкнул по нему со всей силы, и расхохотался заливисто, так, что разбежались все рыбки — и попрятались по кустам.

Этьен схватился за нос.

— Дни считай! — выкрикнул Фан, отталкиваясь от песка и быстро-быстро начиная всплывать. — Время, а вовсе не вес!

И сказав это, он уплыл так высоко — должно быть, из вредности, — что Этьен мог разглядеть его плавки, лишь хорошо присмотревшись. А тело его и вовсе — словно растворилось в зеленоватых водах реки.

— Ненавижу, — буркнул Этьен, потирая свой красный нос. И так ему всё надоело, что он тоже сердито крикнул: — сам ты труслявый, слышишь?! Никакой ты не молодец!

Но эхо, которое вдруг появилось из ниоткуда, подхватило лишь «молодец». И принесло Этьену в ответ, будто над ним насмехаясь:

— Ибо-ибо-спаси-и-ибо!

Ведь так и ответил довольный Фан.

* * *

Пока Фан-Фан где-то плавал там, наверху, Этьен молча и в одиночестве бродил возле границы, иногда не справляясь со своим любопытством — и прислонясь к этой толще воды. Она не принимала его, но не отталкивала — просто стояла перед глазами, похожая на стекло.

— Так странно! — тихо вздыхал Этьен и вспоминал, что Фан-Фан смог засунуть туда руку по локоть, хотя, наверное, всё же не смог войти…

Несколько раз, оглянувшись по сторонам, Этьен украдкой касался губами воды. Он ведь никогда ещё не пробовал море — а говорят, оно солёное, и одно солонее другого. Так, по крайней мере, было в реальной жизни.

А это море — каково же оно на вкус?..

В один из таких моментов кто-то похлопал его по макушке. Этьен догадался, даже не поднимая глаз, — и стыдливо отпрыгнул от границы подальше, стараясь не покраснеть.

Фан-Фан завис вверх ногами, хулиганисто ухмыляясь.

— Чего? Интересно?

— Нисколько, — тут же соврал Этьен, собираясь уйти дальше, к мосту.

Фан-Фан засунул ногу в море и вытащил. Ухмылка на его лице стала шире, чем прежде, а глаза подозрительно сузились.

— Ну?

— Чего — ну? — не понял Этьен.

— Хочешь пяточку поцеловать?

Этьен даже забыл, куда собирался — просто встал на месте, как вкопанный.

Что за ужасный мальчишка!

— Да ты совсем полоумный? — спросил он вполне даже серьёзно.

Фан-Фан хохотнул.

— Лучше быть полоумным, чем совсем без ума, — заявил он, всё ещё предлагая Этьену ногу, — ну один разок, а? Сдайся — и поцелуй.

— Просто честно скажи: ты немного… того?

— Чего?

— Болен, наверное?

Фан-Фан изменился в лице — погрустнел, но отстал со своими безумными предложениями. Хотя всё-таки протянул Этьену камешек, который вынул из моря. Его можно было лизнуть — и при этом не выглядеть глупо.

Этьен аккуратно попробовал это море, которое не давало в себя войти.

И оно показалось ему не таким уж солёным.

Наверное, в самый раз.

— И как? — любопытно поинтересовался Фан-Фан.

— Нормально… Я думал, что соли будет так много, что у меня заболит язык.

— Мало соли — значит, не так много и неприятностей, да? — подмигнул ему Фан.

А Этьен снова не разгадал эту тайну — и всё снова оставил как есть.

Полусказочным, полуреальным.

И до сих пор чужим.

* * *

Они всё шли, шли и шли, пока не достигли леса.

Этьен украдкой заглядывал в море и не хотел уходить, так что даже немного обрадовался, когда Фан заявил:

— В лес не пойдём, — и сделал такой жест рукой, что стало понятно: не в этой жизни!

(А может, не в той).

Фан-Фан явно этот лес не любил. Или всё-таки недолюбливал.

— А что там? — всё же спросил Этьен, не испытывая особого любопытства, спрашивая просто чтобы спросить — море было куда интереснее (как и лягушки, и лодочки над головой).

На лес он смотрел и раньше, на поверхности, наверху, а вот море не видел.

— Дебри, — отмахнулся Фан-Фан и сделал очередной кувырок, не касаясь земли. — Если залезешь, то точно заблудишься на всю жизнь!

А потом он взглянул на Этьена пристально:

— Хочешь? — предложил он.

— Что? Заблудиться?

— Ага.

— Но я и так не знаю, где нахожусь.

Фан-Фан встал на камешек и пошкрябал ногтями пузо. Оно будто стало загорелее в этот день.

— Иногда, конечно, полезно туда зайти, — странно заметил он, — но главное — не застрять и вовремя выйти…

— Какой мне лес, если я уже сбился с пути?

— Ага, — согласился Фан-Фан и выдохнул с облегчением.

В этот момент Этьен понял, что Фан пошёл бы туда вместе с ним, если бы сам Этьен захотел, и попросил его, и может быть, даже двинулся в одиночку, — но, к счастью, Этьену это было не нужно. По крайней мере, не теперь, не сейчас.

Зато благодарность он испытал — не так уж и плох этот мальчишка, раз не бросил бы его одного! Этьен чуть было даже не улыбнулся, хотя рот давно от улыбки отвык.

Напоследок он всё же посмотрел на раскачивающиеся деревья, на пузырьки, скользящие между ветвей кое-где (наверное, кто-то дышит, а может, не кто-то, а даже сам лес), на тёмные уголки, где не блестит солнечный свет, отражаясь от чешуи, — и кивнул:

— Может быть, мы вернёмся сюда когда-то? — спросил он у Фана.

— Ну, может, — недовольно согласился Фан-Фан, а затем подпрыгнул и вновь загрёб лениво руками, задрыгался. — Но, знаешь, если есть полянка с цветами, то лучше гулять по ней.

И они обернулись, вновь двинулись вдоль море-стены, и Этьен не испытал ни капли разочарования.

«Всему своё время — всему!»

* * *

— Я почти всё тебе показал.

— Как — уже?

— Не так много, зато всё — моё! — надулся Фан-Фан горделиво. — Это, конечно, не море, но моё королевство тоже ещё ого-го!

И он оттолкнулся от дна, подняв облако ила, пошевелив ракушки, и нырнул в ребристое небо над головой, в стайку неповоротливых рыб — лишь бы Этьен не успел ничего возразить.

А Этьен, в общем-то, и не думал.

Он снова вперился взглядом в море. Пока он шёл, тихо-тихо, неспешно, ему всё казалось, что вот-вот (вот-вот-вот!) выплывет или скат, похожий на ковёр-самолёт, или акула с разинутым ртом, или из-за скалы, притаившейся в глубине, покажется подводная лодка. Бока её будут блестеть, как у рыбки, и возможно, там окажется мама — и он помашет ей тут же рукой.

(И она заберёт его вон отсюда).

Но Этьен шёл, Этьен фантазировал, а мамы не было — как и лодки. Только плавали рыбки побольше, поярче, и мелькнул разок как будто дельфин. И всё равно, чем больше Этьен смотрел, тем больше и чувствовал.

Так прекрасно: и тот свет, и этот, будто сквозь стёклышко от бутылки, и привкус соли на языке (не сахар, конечно, жизнь — это не сахар, но и пускай — хорошо!), и длинные-длинные локоны водорослей, и мидии, зарывшиеся в песок…

Ближе к деревне Этьен увидел медуз, покачивающихся на волнах, и они напомнили ему облако посреди голубого неба. Они плавали умиротворённо, без спешки, и лишь изредка начинали искриться — если трогала их стайка рыб, а может, плывущий мимо дельфин. Молнии пробегали по облаку в разные стороны — и оно опять затихало, и успокаивалось, и выцветало, просвечивая лучи.

Этьену казалось, что можно стоять здесь вечность — и не соскучиться.

— Так красиво, — признался он робко, стесняясь нахлынувших чувств.

Фан-Фан его хорошо расслышал — он вновь опустился на дно, — но не стал вдруг смеяться, хотя Этьен уже готов был это принять.

— Ты стал смелее, — одобрил Фан, а потом спохватился: — но ещё не совсем молодец, ты не думай!

— Я и не думаю.

— Молодец.

— Почему там море, а здесь река, Фан?

— Так ведь ты не успел ещё столько хотеть и думать… Если бы дождался, то потом бы упал в море, а не сюда. А может, и в океан!.. Эх, а может, и в океан!

И Фан-Фан вздохнул тяжко-тяжко — уж очень, видимо, он об океане думал и тосковал.

— В океан! — эхом повторил Этьен: эта мысль его и напугала, и привела в восторг.

«Наверное, в океане много всего интересного…»

— И потом, мой милый второй советник!.. — продолжил тем временем Фан.

— Я не советник! — упрямо поправил Этьен.

— А милый?

— Фан-Фан!

Но Фан не услышал его и продолжил, уже не шутя:

— Чем длиннее и глубже, тем больше возможностей все исправить.

Тогда Этьен догадался, а может, почувствовал, и добавил:

— Или повторить.

— Или повторить, — улыбнулся ему Фан-Фан.

И в этот момент показалось, что они начали понимать друг друга. Это было приятное и незнакомое чувство, и Этьен даже вздрогнул, когда белобрысый закричал неожиданно, громко, прямо как было вчера:

— Ого! — воскликнул он и ткнул пальцем в небо. — Вот и оно!

Этьен стремительно обернулся и тоже взглянул наверх.

— Что — оно? — не разглядел он ни лодки, ни чего-то ещё.

— Я всё думал, где же, а оказывается, недалеко — у деревни!

Этьен всё ещё ничегошеньки не понимал.

Но Фан-Фан снова указал пальцем и, сверкнув глазками, объяснил:

— Дырка! Вон там — видишь?

Этьен присмотрелся — и снова не разглядел.

— Уже очень большая, — поцокал языком Фан, — а для тебя — незаметно!

— Как это — дырка?

— Через неё море хлынуло в реку.

— И что?

— Надо латать, конечно! — сказал Фан-Фан так, словно Этьен не в курсе обычных вещей. — Столько хлопот от этого! Я даже уже устал!

Этьен посмотрел на мальчишку, притворщика, вздыхающего так, словно он вообще что-то делал сегодня (или вчера):

— Глупый какой, — шепнул необидно он, хотя где-то внутри, глубоко, догадался: Фан-Фан просто подшучивает над ним. И добавил чуть громче: — как это так — латать?

— Сетями!

Этьен отвернулся, чтобы не показать раздосадованного лица — он посчитал это очередной несуразицей, на которую способен Фан-Фан.

— А что? — всё же заметил тот. — Зря у меня их так много валяется?

И Фан-Фан улыбнулся, подзывая стайку из рыбок и выстраивая их таким образом, словно расстилая перед Этьеном ковёр. Весь красивый и переливчатый, пускающий изредка пузыри.

— Ложись, — скомандовал он. — Ты ведь падать лучше умеешь, чем подниматься.

Этьена это почему-то задело — может, потому, что Фан-Фан оказался прав.

— Будто они поднимут меня, — воспротивился он.

— Поднимут!

И Фан-Фан толкнул его неожиданно в спину, и Этьен распластался на этом ковре из рыб — но не коснулся земли. Сердце у него вдруг забилось от страха и, наверное, восхищения — такое не приснится и в лучшем сне!

Рыбки чуть-чуть шевелились, щекотали чуть-чуть живот.

— Поднимаемся! — сообщил Фан-Фан им так, что они не смели ослушаться, и потащили Этьена вверх, будто лифт или взлетающий самолёт, и у Этьена ухнуло как-то всё в животе, захватило от радости дух.

А потом он наконец-то увидел: перед носом возникла дыра в море-стене. Через неё просачивались целые стайки рыбок: мелких и крупных морских. Они все лились в реку сплошным потоком, и Этьену даже пришлось пару раз увернуться, пока Фан-Фан не оттащил его за ногу вбок.

— Теперь видишь? — уточнил он, плавая рядом, смешно перебирая руками — нарочно, дурачась.

— Вижу, — ответил Этьен полушёпотом — он боялся спугнуть рыбок под своим животом и упасть. — Как же это случилось?

— Бывает, — пожал плечами Фан-Фан.

— И ты хочешь такую дырищу — сетями?

— Ага.

— Как ты не понимаешь? — вздохнул Этьен уже не сердито — устало. — Вся вода будет просачиваться через дырки…

— И пускай, — отмахнулся Фан-Фан. — Главное, чтобы не просачивались рыбки, а в остальном… что за радость плавать в пресной воде? Можно и подсолить её немножко, словно вкусненький супчик!

И не дождавшись ответа, Фан-Фан сиганул вниз, оставив Этьена болтаться у края дыры, лёжа на рыбках, которые щекотали ему живот.

— Фан! — испугался на мгновенье Этьен, словно не понимал, что он уже не пойдёт на дно (не опять). — Не… не уходи!

— Я скоро вернусь! — донеслось до Этьена снизу, со стороны деревни, и догнало потом, словно эхо: — Трусля-я-явы-ы-ый!

И: «Ха-ха-ха!»

И: «Хо-хо-хо!»

«Надорвал бы Фан-Фан живот» — подумал Этьен с досадой и ухватился покрепче за рыбок, стараясь смотреть вперёд.

* * *

Справились они скоро.

Это даже удивительно: сколько проблем от того, что так быстро решается!

Они натянули на дырку сеть, преградив путь сразу нескольким толстым рыбам, и те посмотрели на них с укором, словно насупившись. Фан-Фан показал им язык.

— Края засунь в море — будет держаться! — скомандовал он, видя, что Этьен не понимает, как приладить такую заплатку.

И, то ли демонстрируя, то ли хвастаясь, белобрысый сунул свой конец сети поглубже в море, по локти, и оно захватило края, будто всё мигом поняв.

Этьен посмотрел на море с опаской, но повторил: рыбки подплыли поближе, и Этьен смог наконец-то продавить эту стену.

«Так странно!» — подумал он, чувствуя руки, обхваченные солёной водой, будто руки свои, но большие, руки взрослее, чем есть сейчас.

— Отпускай давай! — прикрикнул Фан-Фан, как обычно, невежливо.

И Этьен отпустил, и сеть растянулась ровно по дырке, и все рыбки, что не успели проплыть, столпились по ту сторону сети — в море, шевеля возмущённо ртами.

— Какие недовольные! — покатился со смеху Фан. — Будто вам вообще можно сюда заплывать!

А Этьен, будто заворожённый, смотрел на дырявую эту заплатку, на море, на этих рыб, будто каких-то потусторонних людей, кричащих, бастующих, невесёлых, и чувствовал что-то новое — и что-то своё.

Словно с этими рыбами остановился внутри поток, но не рыб, а просоленных мыслей.

Он так и лежал, не двигаясь, распахнув широко глаза, пока Фан-Фан его не окликнул:

— Пошли уже: лягушки, наверное, очень соскучились!

— Фан! — попытался Этьен снова спросить об этом месте, о том, как попал он сюда — и что чувствует.

Но Фан-Фан подплыл к нему близко, скомандовал рыбкам: «вниз!» и попросил Этьена с улыбкой, ласковой и широкой:

— Просто иди за мной.

И Этьен почему-то не осмелился не поверить ему теперь.

Если бы ты был мной

Белобрысый подплыл к самому тросу, опустился на него и зашагал, притворяясь, что может упасть. Мост был узким, но длинным: по нему раньше ездили поезда — Этьен видел под слоем плюща ржавые рельсы. Пока Фан-Фан изображал акробата, Этьен шёл рядом по шпалам, наблюдая за ним.

— Если я упаду, то стану плоским, как блинчик. Ты какие блинчики любишь?

Этьен задумался: он их ел, наверное, пару раз в жизни, но было стыдно в этом признаться.

Однако Фан, казалось, не собирался и слушать:

— Я люблю с джемом и дырочками, — мальчишка сделал большой кувырок. — Ты любишь джем яблочный или сливовый?

— Не знаю.

— Тогда спроси меня что-нибудь.

Этьен колебался: он не умел играть в детские игры. Нахмурившись, он сделал вид, что заинтересовался рыбой у себя под ногами, лишь бы не отвечать. Та была небольшой и красиво-зеленой. Она пряталась в водорослях, подбивающих шпалу, и мутным глазом смотрела на Этьена, словно в чём-то подозревая.

Фан-Фан всё понял и начал первым:

— Если бы ты был взрослым, то был бы…

— Волшебником? — предположил Этьен неуверенно.

— Ага! — похвалил белобрысый. — Теперь твоя очередь.

Этьен снова пошёл вперёд, вглядываясь в синеву перед собой; у края моста, кажется, вырос лес, и там же скрылся туннель, заваленный ракушками и камнями: рельсы уходили под эту стену, словно на них опустилась гора.

— Ну? — поторопил его Фан, беззаботный донельзя.

Тогда Этьен громко вздохнул и начал:

— Если бы ты был животным…

— То ланью.

— Если бы ты был рыбой…

— То крокодилом.

— Что?

— А что?

— Крокодил — это не рыба.

— Рыба, конечно! Ты просто труслявый и ничего не знаешь.

Этьен уже привык к заявлениям подобного толка; он ещё не нашёл корону, но знал, что у Фана она где-то есть.

Нахмурившись, Этьен отвернулся. Белобрысый этого не упустил: он вообще был крайне внимательный малый, так что, ещё немного попрыгав на тросе, раскачав его, как обезьяна, он подхватил потерянный разговор:

— А если бы ты был растением, то был бы?..

— Крапивой.

Хулиган сунул в рот палец, серьёзно задумавшись. Кажется, эта мысль была для него нова.

— А почему? — не вытерпел он.

— Чтобы никто не трогал.

— Прям совсем?

— Прямо совсем.

— И даже если я весь изголодался?

Этьен пнул в сердцах камешек, и он, издав тихое «дзинь», отлетел от металла рельсы — прямо в речного рака; тот был обмотан тиной и крался вдоль высоких перил, а поэтому не ожидал. Подскочив, рак оскорблённо, бочком отполз подальше от Этьена и убежал, похожий на пристыженного человека. Этьен нехотя покраснел.

— Что значит — изголодался? — лопнул всё-таки он, обернувшись на Фана.

— Я смогу сварить из тебя бульон? Или супчик?

— Не надо ничего из меня варить. Я же крапива!

— А можно тебя завернуть в блины?

— Нет.

— А если я ночью захочу в туалет, а там будешь ты, и я на тебя…

— Смотри! — перебил хулигана Этьен, стараясь ничего не додумать. — Давно здесь ездили поезда?

Он вспомнил этот вопрос, лишь бы утихомирить болтливого Фана, однако это и впрямь казалось весьма интересным: почему есть дорога и мост, но никто здесь не живёт и не ездит?

На мгновение Этьен замечтался, представив, как по начищенным рельсам, сигналя, выплёвывая из трубы пузыри, мимо проносится целый состав; у него на окошках трясутся занавески из ситца, а по коридору ездит тележка с едой. Отталкивая от боков мелких рыбок, пугая крупные косяки, поезд разрезает воду от горы до горы, чтобы потом ухнуть за горизонт.

Фан подпрыгнул впритык:

— Никогда!

— Но дорога же есть, — возразил Этьен.

— И деревня есть. Только я всегда жил здесь один — и никто по мосту не ездил.

Этьен опустил низко голову, закрывая лицо волосами. Они висели у него как обычно, словно вокруг была не вода.

— Один? — безразлично переспросил он.

Белобрысый радостно покивал.

— Ага. Поэтому я не буду крапивой, — Фан забрался на рельсу и снова вытянул руки, кажется, подмурлыкивая что-то под нос. — Какое растение трогают чаще всего?

Этьен задумался.

— Не знаю… — признался он. — Может быть, мята?

— Ты заваришь кружку чая со мной?

Этьен украдкой глянул на друга — и на этом попался: белобрысый ждал его взгляда, как будто какого-то обещания, и тепло улыбнулся в ответ.

— Ну? — поторопил с нетерпением он.

— Да. Наверное. А ты… разрешаешь?

Фан-Фан радостно хлопнул в ладоши и станцевал:

— Завари меня в чайник! Вот будет здорово!

Этьен не смог не улыбнуться в ответ.

— Глупый какой, — по-доброму шепнул он.

Но Фан-Фан не расслышал. Шлёпая вдоль по рельсе, виляя попой, барабаня по надутому пузу — наверное, делая музыку, — он выглядел ясным июньским небом. А Этьен — вместе с ним.

— Слушай, — прервался весело Фан, хватая Этьена за локоть, — если я разрешил себя заварить…

— То что?

— Я всё же смогу на тебя пописа…

Этьен заткнул непоседе рот, но потом — рассмеялся. С ним никто раньше вот так не шутил! В этих словах — ни смысла, одна лишь фантазия, блажь, ребяческое воображение, и Этьен не догадывался, как же это беззаботно и хорошо.

Крепко сжимая Фана, он почувствовал вдруг, как воссоединяется с чем-то, что глупо утратил. А может, с тем, что утратили за него.

Этьен учился чему-то с начала.

И Фан теперь — вместе с ним.

* * *

— Если бы ты падал с неба…

— И не расшибся.

— Если бы ты был кем-то другим…

— Я бы не был.

— Если бы ты сказал мне всю правду…

Но вот тут Фан, наконец, замолчал. Не оборачивая головы, Этьен знал почему-то, что лицо у белобрысого изменилось. Оно иногда становилось таким — странным, как тогда у колодца. Бродя с мальчишкой по пустой, молчаливой деревне, то и дело упираясь в неприветливый тёмный лес, учась делать в воздухе перевороты и привыкнув к пусканию пузырей, Этьен пытался усыпить бдительность Фана. Но тот был стойкий и, в общем-то, не дурак.

Пока Фан, надувшись, топал ногами по тросу, Этьен свернул к другой половине моста. И перегнулся через перила, вглядываясь в беспросветную синь — свет солнца не проходил сюда через толщу воды. Изгибаясь, там плавала стайка рыб; она попадала в течения, вихрилась, похожая то на атласную ленту, а то на воздушного змея. Этьен пронаблюдал за ней тяжёлым серьёзным взглядом и даже не шевельнулся, когда рыбки взлетели вверх — вода ударила Этьена в лицо и, отталкиваясь от плавников, расчесала волосы.

— Знаешь, что там? — появился рядом улыбчивый Фан, уже позабывший обиду.

Подпрыгивая от нетерпения, он указывал пальцем под мост — в сторону самого дна.

— Откуда?

— Сплаваешь вместе со мной?

Этьен осторожно, по-новому, глянул в синь. Та пугала. Она походила то на туман, то на густое болото, и звала к себе, и говорила, что не надо спускаться. Чем дольше Этьен оставался здесь, тем больше находил причин не двигаться с места.

Но в этот раз он опять пересилил себя. И кивнул.

Фан похлопал в ладоши; он показался Этьену очень счастливым — словно давно этого ожидал.

— Давай руку, — попросил Фан, вспрыгнув на перила и с хохотом поскользнувшись.

По крайней мере, он не схватил его за трусы.

* * *

Они поплыли вниз, и вроде бы глубже, и глубже, а на самом деле — увидели горы под самыми животами. Те, что пониже — густо-зелёные и похожи на черепах, а пики высоких украшены снегом — ну точно сливки на пудинге! Этьен задержал дыхание от восторга, а Фан, наоборот, напускал пузырей, то хихикая, то улыбаясь: ему нравилось видеть, как друг удивляется.

— Хорошо? — проплыл он у Этьена под носом, раскинувшись на спине.

— Очень, — честно признался Этьен.

Фан изогнулся и нырнул в самую глубь, к подножию одной из заснеженных гор. Казалось, потребуется час или два, однако очень скоро мальчишки были на месте. Пока Этьен плыл следом, любопытно озираясь, начиная робко, но всё же сиять («Что за место! Какая сказка!»), вокруг потеплело, и появились из-за деревьев рыбки, похожие на светлячков. Они окружили Фана, как будто признавая его, а вот Этьена слегка невзлюбили.

— Смотри, — подсказал ему Фан, — просто падай вот так — ты умеешь!

И мальчик расставил руки, не двигаясь, будто замирая в полёте, и начал опускаться к верхушке одной из сосен. Пока он так медленно и расслабленно падал, светлячки облепили его со всех сторон, наверное, обнимая. Этьен тоже себя отпустил — он захотел попробовать.

А захотев, позволил себе упасть.

Вместе с визжащим Фаном, вдыхая запах зимнего леса, Этьен запарил в облаке светящихся рыб. Они были его парашютом, ковром-самолётом, уютным матрасом, они плавали между пальцев и пощипывали за пятки; медленно оседая, Этьен сонно прикрыл глаза. В грозной тишине этих гор было особое очарование, они манили к себе, смыкали вокруг объятия…

Только казалось, что кто-то надрывно лает. Но Этьен знал — здесь не бывает собак.

Тем временем белобрысый громко пел песенку и улюлюкал, — и падал всё ниже, всё ниже, у Этьена под сердцем и животом. Близилось подножье горы. Серебрились макушки леса. Сосульки звенели, как колокольчики.

Потом, на земле, Фан посмотрел на Этьена и согнулся от смеха, загоготал так, что все рыбки тут же исчезли в кустах:

— Что? — растерялся Этьен и покраснел.

— Ты забавный!

— И ты.

— У тебя была борода!

Этьен потрогал лицо, но, конечно, ничего не нашёл.

— А у тебя — целая грива.

— Вот это потеха!

И Фан-Фан расхохотался до слёз, задыхаясь — упал на колени; смотря на его лицо, Этьен отстранённо подумал, что теперь тоже сумеет так. Ну, может быть, не сегодня.

Может быть, не сейчас…

Затем Этьен понял, что к тому же ничуть не замёрз. Под голыми ступнями скрипела корочка льда, изо рта валили пузыри с примесью пара, а на самом деле — тепло, как и всегда под толщей воды. Изумительно!

— Здесь у меня своя резиденция, — подал голос Фан, кольцом выставляя грудь. — Пойдём, я тебе покажу.

Этьен стал наступать на следы, вереницей потянувшиеся позади Фана. Они всегда были в пору, как любимые туфли.

Оглядываясь, Этьен старался не отставать, вскидывая голову к вершине могучей, нависающей над ними горы — не засматриваться; Фан прыгал из сугроба в сугроб, высоко задирая ноги, и сливался волосами с белыми лапами ёлок.

— Давай поживее, смотри!

Этьен вскарабкался по скользкой тропе, так как всё ещё плохо плавал.

Белобрысый ждал его у пещеры, раскрытой, словно хищная пасть, ощеренной сосульками, как клыками. Фан подмигнул и бесстрашно шагнул туда — пританцовывая и по-прежнему напевая.

— Ты уверен?

— Трусля-явый!

— Я понял, иду!

Эхо разнесло возглас Этьена по тёмной пещере и разбило всю тишину. В этот момент наконец раздался радостный лай.

— Это — мой первый советник. Не бойся: он так разговаривает. Хочешь погладить?

Этьен вжался в одну из сосулек и вытаращился на рыбу.

Рыба вытаращилась в ответ.

— Фан.

— А?

— Почему она лает?

— Разговаривает так, я же…

— Рыбы не лают! Не лают они!

— Гав, — вмешался первый советник и, весь извиваясь, снова прилип к довольному Фану — ну точно заждавшийся пёс!

Такого Этьен точно не ожидал. Обняв сосульку покрепче, он вгляделся в длинную, лохматую чешую, в чёрные ноздри, а ещё — в ошейник и поводок. Это была какая-то сказка — уже даже не волшебство.

— Потрясающе? — горделиво наглаживал рыбу Фан.

— Д-да.

— Ей надо тебя хорошенько обнюхать. Она вообще-то бойцовская. Если что — загрызёт!

Рыба улыбнулась Этьену беззубо и глупо. А Этьен попытался улыбнуться в ответ.

— Пойдём выгуляем, — предложил хулиган, протянув поводок. — Если бы я был рыбой, то крокодилом. Но собака — это тоже, в общем, неплохо. А?

* * *

Советник тянул их прямо в кусты, а силищи в нём хватило бы на целую баржу, так что мальчишки выкатились из пещеры, как будто на санках — и ухнули в лес. Шумно, запрокидывая от хохота головы, с визгами, они съезжали по льду всё ниже, и Советник уже гнался за ними с лаем, а они — восторженно переплелись. Светлячки бросились в рассыпную, задрожали перепугано сосны, но было не больно, а весело, когда они оба — Фан и Этьен — прыгнули на сугроб.

— Ты же хотел собаку! — вдруг проболтался Фан, отплёвываясь от снега.

Этьен не сплоховал.

— Откуда ты знаешь?

— Да так — догадался…

— У тебя есть всё, чего нет у меня?

Осенило! Одним безжалостным махом, пока Советник дружелюбно вилял хвостом. Этьен вспомнил вдруг, как выпрашивал непородистого щенка, смотрел на дорогу, которую не купили, и как зачастую хотел оказаться одним-единственным в целом мире.

— Чушь! Какая-то ересь! — неубедительно прыснул Фан, обнимая слюнявую рыбу. — Ты труслявый, а я молодец: чего уж тут сравнивать?

— Расскажи.

— У меня королевство и два советника, а у тебя даже плавок-то нет. О том-то и речь!

— Просто расскажи мне всё наконец.

Голос Этьена надорвался, но это — от холода, не от слёз. Протянув руки к Советнику, он зарылся в его чешую лицом и попробовал не дышать.

Белобрысый в этот раз значительно переменился; выгнув улыбку вниз — не нарочно! — он наклонился и медленно лёг на сугроб животом. И коснулся губами уха: у Этьена защекотало.

— Спроси меня, — шепнул он серьёзно, непривычно по-взрослому.

От этого разрешения — мурашки вдоль сбитых рук.

На мгновение Этьен подумал, что — к чёрту, не надо, лучше ничего такого не знать, а потом…

«Я больше не трус».

— Если бы ты был живым… — предложил без запинки Этьен.

— Я бы умер.

— Если бы ты был мной…

— Я был бы собой.

И в горах опять — тишина, глухая, без звона и шелеста, без суеты и россыпи пузырей…

Мальчишки вскоре вернулись домой, а глубоко под мостом остался Первый Советник — и от скорби, от одиночества и любви, он говорил всю ночь напролёт с луной.

Но она, безжалостная и немая, не поняла ни единого собачьего: «у-у-у!».

* * *

Вечером, поднявшись в деревню, пережив самое странное и удивительное приключение, Этьен лежал на полу и смотрел, как под потолком плавает Фан. Тот грёб лениво (так плавают в летний денёк), и его загорелое пузо показывалось из-под майки.

— Почему ты плаваешь, как лягушка? — сонно спросил Этьен.

Фан нырнул в глубину и навис над другом, широко улыбаясь:

— Как лягушка, — посмеялся он. — Я — как лягушка!

«Ква-а-а» — донеслось сонно из-под запертой двери.

— Что здесь такого? — не понял Этьен.

— Да так — ничего! Ты забавный.

Фан выставил руки вперёд, опёрся ими о пол возле чужой головы, и его ноги вытянулись к потолку, словно у акробата. Волосы, похожие на туман, поползли Этьену в лицо.

— Я по-всякому умею. А ты?

— Я — никак.

— Неправда, — возразил непоседа и немного попрыгал, должно быть, красуясь, — ты прилетел на дно, словно камешек!

Этьен почувствовал, что краснеет. Он, конечно, плавать не умел, да и учить его было некому, но всё же обидно: Фан, значит, лягушка, а он всего лишь какой-то камень.

— Я так не умею, — добавил мальчишка, думая, что успокоит. — Ведь лучше хоть как-то, чем никак?

— Лучше никак, чем плохо, — не выдержал Этьен, заворачиваясь в одеяло потуже, — мне так мама говорила.

— Мамы бывают неправы…

— Нет.

— …и папы порою тоже.

Фан похлопал ещё глазами, ожидая ответа, и ему хватило того, что Этьен посмотрел на него беззлобно, спокойно, как часто бывало «до». Мальчишка медленно, оставляя в воде разводы и пузыри, сделал мостик и кувырнулся, исчезая у Этьена над головой. Как только уплыли его белые волосы, Этьен снова смог увидеть стайки рыб и пучок водорослей, напоминающий люстру. Вверху была рябь, как если бы дул ветерок, лунный свет искажался и поблёскивал то на чешуе, то даже — в глазах у Фана, и Этьен сам не заметил, когда заснул.

Ребёнку внутри было очень тепло.

Ребёнок внутри наконец-то был дома.

Молодец

— Фан.

— Чего?

— Кажется, у меня день рождения.

Фан глянул на него недоверчиво:

— Прямо сейчас? Сегодня?

Этьен вслушался в ощущения: да, определённо, было здесь что-то странное — его словно выталкивало наверх, и он становился всё легче и легче.

Фан всё понял без слов.

— Ну, тогда, — заявил он, — давай отпразднуем хорошенько! Хочешь подарок?

В груди у Этьена ёкнуло:

— Подарок?

— Да, — покивал Фан, растягиваясь в улыбке. — Ты его посмотришь, а потом оставишь мне, потому что он мой, вообще-то, но я дам тебе потрогать. Так хочешь?

Это было очень похоже на Фана, и Этьен больше не обижался.

— Хочу, — признался он, — если тебе не жалко.

Мальчишка, конечно, тут же заверил, что ничего для друга не пожалеет.

— Я абсолютно не жадный, — убедительно приврал он. — О моей не-жадности даже ходят легенды.

— Кто их слагает? — не выдержал Этьен.

— Есть один молодец, — не моргнул белобрысый глазом, — рассказывает про меня всякое… Ну, знаешь, что я великий, хороший и плавки у меня красивые. Любит меня, наверное.

Этьен догадался, что Фан-Фан имеет в виду себя.

— Хочешь, я и про тебя сложу что-нибудь? Вот, например:

Этьен уже взрослый,

Хотя и не рослый.

— Бездарно, — заметил Этьен.

— Спасибо!

— Я могу просто потрогать подарок, Фан?

Белобрысый пнул в него горстку ракушек, но всё-таки не обиделся — и прошлёпал по дощатому полу во двор, а оттуда — загрёб руками и ногами, направляясь куда-то вверх.

— Не плыви за мной! — крикнул он, удаляясь, завидев, что Этьен бежит по тропинке следом. — Я сам его принесу!

Этьену стало щемливо и одиноко, как только пропали последние пузыри. Он так привык — а теперь вдруг остался один и забыл, что с этим делать.

Он сел на склизкий, заросший мхом камень и ощутил себя Первым Советником, воющим на луну.

Что-то продолжало тянуть вверх за пупок. Этьен возненавидел все дни рождения.

Ох уж этот непоседливый Фан!

* * *

Прошло много часов, а на горизонте было безрадостно пусто; шептались деревья, крутились в потоке волосы ивы, рядом с которой пристроился Этьен, и не вытерпев, он вскочил и понёсся. Зачем-то обшарил старенький, покосившийся дом, влез в соседские, запутался в тине, а затем пробежал вдоль моста и внезапно окончательно понял — Фан-Фан пропал у колодца.

Он зачем-то в него нырнул.

Перебарывая испуг, пытаясь тише дышать, Этьен вскарабкался по знакомой скале, выкрикивая имя друга — и замер, увидев раскрытый глаз.

Ничего не изменилось, кроме Этьена. Колодец всё также чернел: и манил, и отталкивал, только теперь — больно оглядываться назад. И на жизнь, и на красивую долину, пропадающую в темноте, и особенно — на деревню, где Фан показал ему, как быть собой. Вместо всех зверей мира — там одни только рыбы, а ночью плавают лодки, брюхами царапая пики крыш…

Но нельзя было оставаться здесь, на краю, когда белобрысый куда-то падал!

Сжав кулаки, Этьен подлетел к колодцу и зачем-то снова сказал ему вымученное:

— Спасибо!

На одном из камней он разглядел недосохшую рожу.

— Это не лучший подарок, Фан.

А затем Этьен начал падать. Один. С негромким и влажным «хлюп» его засосало внутрь, в это непонятное небо, а может, яму, а может, лужу с россыпью светлячков.

Казалось — куда уж ниже, если Этьен — на дне, но его всё тянуло и тянуло: перед глазами поплыли рыбы. У рыб — разрисованные хвосты.

— Фан! — испугался Этьен, хватаясь за стены колодца. — Где ты, Фан?!

Но друг почему-то не отвечал, а Этьен падал и падал, и оседал, и смотрел на себя в животах этих рыб, а ещё: на отца, на бледную исхудавшую мать, на потёртые зимние сапоги и куртку в заплатках — это всё, что он оставил на том берегу.

Долгие восемь лет — залатаны и зашиты, и только теперь, из-за Фана, из-за Фана в себе — не хотелось никуда уходить.

Лицо белобрысого появилось в животе у знакомой плотвы, из-за чешуи — как будто бы с позолотой.

«Если ты где-то жив, то и я не могу умереть».

— Помоги! — закричал тогда Этьен, что есть мочи, всё до конца осознав. — Мне рано… мне так рано, Фан-Фан! Я больше никогда… никогда… никогда!

А когда хулиган действительно взял его за руки, когда бухнул перед собой на колени, пригнул ногой прямо к земле, когда первым делом напомнил с лукавым смешком: «трусля-я-явый!» — Этьен рассмеялся. Ил разлетелся от его дыхания вместе со струйкой из пузырей.

— Подумаешь — утопился! — поддразнил снова Фан, но даже не стал принимать извинений. — Делов-то!

— Я так хотел умереть! — признался Этьен, ощущая, предчувствуя, снова затягиваясь — но не вниз. — Прости меня, Фан… я так хотел умереть.

— А сейчас?

— Я очень хочу остаться.

Фан-Фан убрал свою ногу и позволил на себя посмотреть. Возвышаясь, он казался каким-то взрослым. Белобрысый покачал головой, но Этьен знал уже всё наперёд.

— Ну? — спросил этот Фан, уже не мартышка, но ещё добрый и ласковый. — Что мне скажешь теперь?

Этьен сжал обе его руки:

— Я готов даже к залатанной жизни.

— Если?

— Если ты будешь рядом со мной.

* * *

Затем, уже дома, пройдясь по вечерней деревне, они остановились там же, где некогда встретились — у водопада, ползущего вверх по скале. Светлячки (или рыбки?) спутались под ногами.

— Больше никогда сюда не приходи, — наказал ему Фан.

Этьен давно понял, а ещё раньше — начал подозревать, но всё же не мог не спросить под конец:

— Как тебя зовут?

— Фан.

— Нет-нет, полностью.

Мальчишка расслабился, словно решил ничего не скрывать. Волосы (то ли облако, то ли туман) заплыли ему в рот, но Фан не подчинился и не промолчал, а признался:

— Вообще-то я Стефан.

— Стефан из книжки, — наконец-то понял мальчишка. — Единственной книжки, которую я не забыл…

— Я знал, что ты догадаешься.

— Ясно.

— Ты молодец.

Этьену захотелось вдруг плакать, но он теперь держался сам за себя.

— Ты же говорил, что я труслявый, — напомнил он Фану, лишь бы не думать о расставании.

— Ну-у, — протянул хулиган, — ты и труслявый, и молодец. Молодец — это в смысле, что хороший. Даже если не носишь плавок.

— Спасибо.

А потом Этьен понял — пора: его позвали рыбки над головой, а может, что-то извне, вроде луны, неба или плачущей мамы; ему хотелось остаться, но всё-таки — хотелось теперь уйти.

— Я буду здесь один, — шепнул ему Фан в самое ухо, дунул, как ветерок, — но больше не одинок.

А потом сам, первым, вытолкнул Этьена на поверхность реки, и пока тот быстро летел, удалялся — махал весело снятой майкой, прыгал и гримасничал, как умел. Как подсказывало новое сердце.

Ребёнок! Навечно — привязанный и чудной! Этьен его вспомнил.

А вспомнив — наверняка теперь сохранит.

* * *

Луна осветила тело, с трудом выбирающееся на берег.

«Завари меня в кружку!» — пахнуло из зарослей мятой, а Этьен рухнул на камни и… по-настоящему расхохотался.

«Поздравляю, Фан-Фан! — думал он, трясясь от холода и от слёз. — Ты сегодня родился!»

И в голове зазвенело, как будто пронёсся поезд:

«Может быть, оно и стоит того: умереть, чтобы захотеть наконец-то жить?..»