Беседы в полумраке (джен)

Моё отражение наложилось на её. Я надеялся, что ей как минимум что-нибудь померещится и эта безбожница осенит себя крестным знамением, но супруга была надёжно защищена от потустороннего влияния своим непробиваемым материализмом. Она строила причёску, держа в зубах шпильки, и мычала мотивчик своей (и моей) молодости. Я со всей дури дал кулаком по зеркалу и вернулся на отражение дивана.

Мне хорошо была видна вся утренняя суета. Две хозяйки и три гостя вели себя так, словно удачно отпраздновали Новый год или новоселье. На завтрак жрали то, что осталось от моих поминок. Мне тоже хотелось присоединиться, но сегодня муки голода были слабее. Не знаю, что я выпил вчера на кухне двадцатилетней давности, вино или его отражение, но оно реально помогло.

Гости уехали — все трое, включая хмыря. На «три дня» собирали ещё одну жрачку, но народу было меньше. Все заглядывали в зеркало, поправляя кто очки, кто причёску, и я ловил их мимолётные взгляды. Ещё по разу повторили, как мне там хорошо в загробном мире благодаря их молитвам и что я стопудово встретился с другими покойниками. Тёща вздохнула и выразила сожаление, что не знала заранее о моей смерти, а то передала бы со мной привет мужу.

Эти «приветы» — разговор особый. В детстве они меня особенно убивали: когда умер сосед, моя бабуля наклонилась над гробом и прокричала мертвецу в самое ухо, чтобы он не забыл передать привет дедуле. Я был сопливым сопляком и принял всё за чистую монету, так что когда через неделю меня по случаю каникул снарядили в гости к тётушке и велели передать ей привет, то я решил, что настал мой последний день, и устроил жуткую истерику. Ну да ладно, дело прошлое.

Потекли дни.

Жена взяла моду торчать дважды в день под иконами и бубнить по молитвослову. Это у неё называлось «читать» и было продиктовано заботой о моей душе — во многих людях вера в бога просыпается только после появления в доме трупака. Поскольку меня от её «чтения» тошнило (я не шучу), я стал уходить на это время в тёмную глубь отражённой квартиры, и до сих пор не могу с уверенностью сказать, явились ли мои рекогносцировки причиной дальнейших событий.

— Господи, помилуй, господи, помилуй, — монотонно гудела моя вдовушка таким голосом, что мне захотелось умереть второй раз, лишь бы этого не слышать.

Читай она на санскрите, думаю, реакция была бы той же: мне уже всё опротивело. Я взял в руку опустошённую бутылку, ставшую моим талисманом, и снялся с насиженного места. Ходить толком я так и не выучился, просто плыл и сучил ногами. После второго или третьего похода я ощутил потребность в каком-никаком оружии, и бутылка придавала мне уверенности. Эх, мне бы сюда мой верный десантный нож! Теперь я знаю, почему древних закапывали с оружием.

Мне понадобилась примерно минута, чтобы преодолеть коридор. В ванную с чёртовым кафелем я больше не заглядывал, зато мелочи типа трещин на стене привлекали меня с невероятной силой. Пришла мысль: как обидно, что я не могу этого записать и передать живым свой опыт! По иронии судьбы я всю жизнь изучал эзотерику, но все восточные практики как небо от земли отличались от того, что теперь испытывал я.

Про состояние бардо писали все кому не лень, но почему они ни слова не сказали об адской боли, которую испытывают большинство умерших в первые секунды? Мне повезло, повторяюсь — я проспал боль, но таких везунчиков единицы.

Почему они не пишут в своих книжках о чувстве оторванности, которое преследует всех после смерти? Эти мудрецы не понимают, каково сидеть в кругу родных, которые тебя не видят и не слышат! Ты рядом, для тебя всё по-прежнему, но они тебя игнорируют. Это хуже бойкота. Это, пожалуй, хуже всего. Я-то, ладно, старый хрыч, но что испытывают те, кто умер в молодости? Для них безразличие родных превращается в пытку. Дети считают, что мама их разлюбила, раз не хочет разговаривать. А мама их тупо не видит.

И о страхе в момент осознания тоже нигде ни слова. И о невозможности привыкнуть к новому состоянию, потому что за привыкание ответственно тело. И о необходимости терпеть поминки — покойникам и так хреново, а близкие ещё добавляют своим чавканьем. Тьфу, короче.

Так вот, я медленно шёл-плыл-двигался в сторону кухни, радуясь, что «чтение» становится тише, и в конце коридора меня ждал сюрприз. Справа была открытая дверь на кухню, слева — дверь в зал, который у нас является проходной комнатой, смежной с двумя спальнями, а впереди вместо привычного тупика с книжным шкафом я обнаружил ещё одну дверь.

Меня кольнул страх. Как вы думаете, что я сделал? Правильно, повернул обратно. Эта новая дверь в сочетании со скребущими звуками мне очень не нравилась, и я не спешил её открывать. У меня и без того хватало поля для исследований: зал, наша с женой спальня и тёмная комната. Что, если в ней и тут тёща?

Я толкнул дверь в зал. Она не подавалась, и я прошёл сквозь неё. Наконец-то знакомая обстановка! Всё, как я оставил при жизни плюс туман. Ни тёщи, ни жены, естественно, не было, но это и к лучшему. Повстречай я здесь их двойников — и мне пришёл бы окончательный каюк. Удивительно, как я вообще умудрился продержаться так долго! Судя по разговорам снаружи, родные уже покупают хавчик на девять дней, а я все ещё хожу, размышляю и… чуть не сказал «живу».

Здесь меня охватила чёрная меланхолия. При виде своих вещей, которыми уже никогда не смогу воспользоваться, я испытал тоску, сравнимую с шоком. Восприятие при этом было ясное, как никогда — ни одна мысль не отвлекала меня от происходящего. Пыльный телевизор на стене, отвалившийся кусок обоев, софа, стол… Я провёл ладонью по холодной столешнице. «Зачем мне вещь, которая меня переживёт?» — говорил один из моих друзей на рыбалке, швыряя в костёр дорогой фотоаппарат с импортным объективом. Вот и пережили меня мои вещички.

Заглянул в обе спальни, получив новую порцию тоски, и зачем-то подошёл к окну. Не знаю, что ожидал там увидеть — наверное, нашу улицу, но увидел совсем другое. От окна шарахнулся так, что вылетел из зала через стену. Там было… я не в силах этого описать. Я словно столкнулся с Реальностью с глазу на глаз. Это было не зрительное ощущение, меня шарахнуло на более глубоком уровне. То есть, видеть-то я тоже видел, но что именно, не могу передать словами. Да, оно внешне выглядело как улица, но улицей не являлось. Там было нечто бесконечно чужое. Просто поверьте.

Могу предположить, что во мне проснулись новые чувства вдобавок к пяти известным, и одно из них предназначалось для восприятия того, что было за окном. А поскольку подобного опыта ещё не имелось, я получил краш-тест. Вернувшись в коридор, я успокоился. С упоением рассматривая на белой стене своё любимое пятно, я слушал замогильный бубнёж супруги. Как нужно ненавидеть бога, чтобы обращаться к нему таким голосом!

Я взглянул на свои пустые ладони. Бутылку обронил по пути — чёрт, как будто потерял друга. Разлучённый с людьми, я начал привязываться к вещам: то серое пятнышко облупившейся побелки я мог разглядывать часами, а бутылки мне не хватало ещё и по практическим причинам. Мне нужна была какая-нибудь дрянь в руках, чтобы чувствовать себя сильным.

Я вернулся в прихожую и взял из тумбочки ручку, потом продолжил свои путешествия. Некстати вспомнил о сказочных колдунах, которые везде ходят с волшебной палочкой. Раньше смеялся: фи, палочка, разве это оружие? А теперь понял на горьком опыте, что это символ уверенности. Вооружившись, задумал прогуляться в пространство за новой дверью в конце коридора. Я унёс с собой в могилу своё любопытство, и оно не давало мне здесь покоя.

Может, я и остался бы в прихожей, но жена вошла в раж и молилась уже по второй книге. Слышать это было свыше человеческих сил, да и время удобное — не ждать же ночи, чтобы тащиться туда в темноте, и я с шариковой ручкой наперевес приблизился к новой двери.