Тень феникса (гет)

Чёрная громада Летучего Голландца уже давно не пугала её. Расположившись у кромки воды, Дельфи наблюдала, как стайка первогодок робко взбирается на борт. Директор прохаживалась по палубе, одетая в одну из своих любимых серебряных мантий, расшитых шестиконечными звёздами, символизирующими Единство Стихий. Длинный подол тянулся за ней шлейфом, подметая мокрые доски.

Дельфи прошла по качающемуся трапу, подгоняемая вереницей учеников, стремившихся быстрее ступить на твёрдую палубу. Судя по тому, что директор, как обычно, лишь сухо кивнула в ответ на приветствие, до её сведения не дошла информация о содержании забытой в комнате книги.

— Скучаешь, Изольда? — Дельфи не сомневалась, что слащавый голосок Катарины будет преследовать её в кошмарах спустя годы после окончания Дурмштранга.

— Вот ты где, Дельфи! — Цепкие пальцы охотницы Мэрит Нильсен сомкнулись на её плече. — Мы тебя потеряли. Наши уже в каюте. Слышала, Лихтенштейн обошёл Китай на отборочных?

Вздрогнув, она обернулась: Катарина Майер смеялась ей в лицо, скинув капюшон форменной мантии и перекинув через руку тяжёлую клокастую шубу, которая даже самую прекрасную фигуру делала похожей на шкаф.

— Да что с тобой сегодня такое, ты будто привидение увидела!

Дельфи проследовала за Мэрит в каюту. Мерит Нильсен была прямой, как палка: чёрное или белое, проклятие вслед или объятия до боли в рёбрах — третьего не дано. Дельфи почувствовала огромное облегчение от того, что простодушная Мэрит, с которой они вместе играли в команде, не оказалось втянутой в эту историю. Она не считала её подругой, но и не хотела вступать с ней в конфликт. Катарина же казалась слишком ветреной для того, чтобы вынашивать коварные планы, — едва бы она смогла устоять перед соблазном выслужиться перед директором.

Беспокойство понемногу отошло на второй план, настроение заметно улучшилось, и она даже согласилась сыграть с Тристаном в волшебные шахматы. Когда на четвёртой минуте игры её король оказался в западне, и для его спасения пришлось пожертвовать одной из пешек, на ум весьма кстати пришли слова Рабастана о «вынужденных жертвах ради великой цели». Через несколько ходов Тристан всё же поставил мат, и белая королева с неприятным хрустом размозжила голову чёрному королю.

К вечеру начался шторм. Корабль то мотало из стороны в сторону, то резко бросало вниз, а затем снова кидало вверх. Вцепившись в край прибитого к полу стола, Дельфи прижалась лбом к круглому оконцу иллюминатора, за которым невозможно было различить ничего, кроме пузырящейся пены, накатами бившей в заколдованное стекло. Оглушающий рёв стихии перебивал голоса Бальтазара и Эйнара, пытавшихся играть во взрыв-кусачку. Бледная, как смерть, Гретхен сидела на полу в обнимку с ведром. Проснувшаяся от резкого толчка Мэрит поспешила спуститься на нижнюю койку. Со следующим толчком Дельфи покатилась по полу вместе с шахматными фигурами, высыпавшимися из коробки. Тристан сграбастал её за шиворот и водрузил обратно на койку. Раздался страшный треск. Зажмурившись, она изо всех сил вцепилась в мантию Тристана, размышляя о том, как глупо было бы сгинуть в пучине, не исполнив уготованную пророчеством роль, тем самым подвести отца, мать и поставившего на кон свою жизнь Рудольфуса. Корабль страшно накренился, затем вновь встал на киль. Буря как будто бы стихла.

— Такими темпами мы все отправимся прямиком к Хель, — безразлично сказала Мэрит, забираясь на верхнюю койку и накрываясь клокастой шубой. Дельфи вопросительно посмотрела на неё.

— О чём ты?

— Сине-белая Хель — богиня смерти, — подал голос Эйнар, собиравший рассыпавшиеся по полу шахматные фигуры. — Accio, шахматы! — Фигуры аккуратными рядами улеглись в коробку. — Старые сказки. Левая её половина белая, цвета мяса, а правая — синяя, цвета тлена. Ни живая, ни мёртвая, а где-то посередине. Когда Один узнал, что от детей Локи грядут великие беды, он бросил змею Ёрмунганд в глубокое море, волка Фенрира сковал цепями, а Хель низверг в страну мертвецов. В день, когда мир рухнет, а моря покроются льдом, она выйдет из своего чертога с мёртвым войском на корабле Нагльфаре, сделанном из ногтей мертвецов, чтобы дать Одину бой.

После непродолжительного затишья шквал налетел с новой силой. Оставаться в каюте было невыносимо. Душный и влажный воздух не давал дышать полной грудью, корабль сотрясался при ударах волн, и приходилось держаться изо всех сил, чтобы не скатиться на пол. Корабль вновь накренился. Сверху донёсся глухой удар обрушившейся волны, за которым последовал крик.

— Билевиц! — Дверь приоткрылась, в каюту просунулась голова однокашника Тристана. С его волос и одежды ручьями стекала вода. — Нужно помочь наверху! Вы двое — тоже со мной! Кто-нибудь из вас, — он кивнул девушкам, — успокойте малышей!

С трудом разжав побелевшие пальцы Дельфи, сжимавшие его мантию, Тристан, шатаясь из стороны в сторону с каждым новым броском корабля, направился к выходу. Не в силах оставаться в безвестности, Дельфи вслед за остальными выскочила в коридор, о чём тотчас же пожалела: коридор затопило, потоки воды с грохотом мчались по лестнице, сбивая с ног. Ей насилу удалось кое-как осушить коридор, но даже магия была бессильна в борьбе с разбушевавшейся стихией. Крышка люка хлопала под напором ураганного ветра.

Выбравшись на палубу, Дельфи запечатала люк и попыталась выпрямиться в полный рост, поскальзываясь на мокрых досках. Ей впервые доводилось видеть шторм столь разрушительной силы. Мощные волны тридцати футов высотой обрушивались с кормы. По палубе туда-сюда, поскальзываясь и падая, бегали преподаватели и студенты старших курсов. Один из студентов безуспешно пытался спустить разодранные паруса. Лебёдку вырвало с корнем. Волшебная палочка, выскользнув из его рук, покатилась по палубе и спустя мгновение оказалась проглочена морем. Одной рукой держась за обломок мачты, Дельфи направила палочку в сторону парусов:

— Diffindo! — Парус был подхвачен порывом ветра и унесён в открытое море. Корабль слегка выровнялся. — Reparo! — Обломок мачты вернулся на прежнее место.

Держась за мачту, она выпрямилась во весь рост. Открывшееся ей зрелище было поистине впечатляющим: чёрные волны, пенясь, шли зловещей чередой, вздымаясь на высоту более двадцати футов. Ревел ветер, обрывки парусов летали над мачтами, с плеском скатывалась за борт вода, унося с собой обломки корабельной оснастки. Дождь хлестал в лицо, холод пробирал до костей, но она не спешила уходить, завороженная Стихией. «Воздух способен раздуть адское пламя и топить корабли», — говорила директор на церемонии Посвящения. Волнение постепенно ослабевало, ветер становился всё тише, и вскоре на горизонте можно было различить узкую полоску ясного неба. Когда всё окончательно стихло, Летучий Голландец медленно погрузился под воду.

* * *

Над озером пронёсся вздох облегчения. Оказавшись, наконец, на твёрдой земле, студенты возбуждённо переговаривались между собой, кое-кто без сил повалился на снег. Пока директор решала, что делать с юношей, лишившимся палочки, старосты пересчитывали мелко дрожавших от страха и холода первогодок. Гретхен и Мэрит на пару успокаивали особо впечатлительную первокурсницу, которая никак не переставала плакать.

Дельфи была счастлива видеть мерцавшие вдалеке огни замка, предвещавшие горячий ужин и сон в тёплой постели. Она ненавидела жёсткий матрац, набитый соломой, но после путешествия сквозь атлантический шторм была рада и этому, лишь бы скорее оказаться в тепле. Наконец, директор дала команду двигаться к замку.

Еда в Дурмштранге была простая, но сытная. Слушая рассказы опекунши о золотых блюдах, на которых сами по себе появлялись разные яства, Дельфи иногда жалела, что у них не было и малой толики того многообразия еды и напитков, каким славился Хогвартс. Всё в Дурмштранге, начиная системой отопления и заканчивая формой одежды, обуславливалось суровой необходимостью. Когда снег ложился, едва чахлые лиственницы только-только сбрасывали свои иголки-листочки, а солнце зимой уходило за горизонт вскоре после полудня, многое начинало казаться непозволительной роскошью.

— …надеюсь, вы не поведёте себя, словно неотесанные дикари, за которых нас принимают наши коллеги-южане, — последнее словосочетание прозвучало в устах директора с едва заметным оттенком пренебрежения. — После позорного бегства моего предшественника отношение к нам стало ещё более предвзятым, чем после развязанной Гриндельвальдом войны, и я не позволю вам окончательно вывалять репутацию Дурмштранга в грязи! — Несколько человек тихонько прыснули в кулак: директор стояла посреди зала в разодранной мантии, по подолу которой расплывались разводы, — пытаясь решить навалившиеся разом проблемы, она не успела привести себя в порядок. Вид у неё был пугающий: глаза лихорадочно блестели, мокрые волосы выбились из перекинутой через плечо косы, которую она носила, подражая Нериде Волчановой — единственной женщине на посту директора Дурмштранга со времён его основания.

Уплетая жаркое, Дельфи вполуха слушала наставления о том, как следует вести себя во время церемонии открытия Чемпионата мира по квиддичу, на которую дурмштрангцам предоставил билеты благодарный alma mater Виктор Крам. «Моя цель — победить в Чемпионате мира прежде, чем я умру», — заявил он в интервью международному изданию «Еженедельник ловца». Внутри разливалось приятное тепло, глаза постепенно слипались, из-за чего свечные огоньки сливались в бесформенные пятна. Дельфи с наслаждением зевнула, не утруждая себя прикрыть рот ладонью, как учила её опекунша. Студенты и преподаватели постепенно расходились по спальням.

Дельфи хотела было подняться из-за стола, но плотный ужин вкупе с внезапно навалившейся усталостью приковали её к скамье; она бессмысленно пялилась на преподавательский стол, недоумевая, как только у директора ещё не кончился словарный запас, и речь не пошла по второму кругу. Очнулась она, лишь заметив мелькнувший в дверях силуэт Катарины. Забытая книга напрочь вылетела из головы, вытесненная вначале штормом, а затем чересчур сытным ужином.

Ловя на себе удивлённые взгляды, Дельфи резко вскочила на ноги, едва не опрокинув недоеденное жаркое, и выбежала в коридор. По ногам потянуло сквозняком. Холод действовал отрезвляюще, и она, что есть мочи, помчалась по лестнице, расталкивая вяло бредущих студентов. На входе в гостиную кто-то пожелал ей доброй ночи, но не удостоился ответа. Она вбежала в спальню и чуть не столкнулась лбом с Катариной. Побледнев, Катарина отскочила к стене, пряча за спиной руки.

— Ты… ты уже вернусь с ужина, Дельфи? — невнятно проблеяла Катарина, плотней прижимаясь к каменной кладке, словно пытаясь пройти сквозь неё.

Дельфи встала в дверях, отрезая путь к отступлению.

— Надо же — вспомнила, наконец, как меня зовут! — Направив палочку в перекосившееся от страха лицо соседки, она требовательно протянула ладонь. — Верни то, что тебе не принадлежит. С каких это пор стало нормой рыться в чужих вещах?

— Она лежала на тумбочке, — процедила Катарина, так же выхватывая из кармана волшебную палочку и принимая боевую стойку. — Надо лучше следить за своими вещами, Роули. — К ней постепенно возвращалась былая уверенность. — Я всегда знала, что с тобой что-то не так! На твоё счастье школьные эльфы не умеют читать, в противном случае эта вещь сейчас была бы на столе директора, а ты — на пути домой!

Дельфи возвела глаза к потолку.

— Тебе в детстве читали сказки? Английская сказка о трёх братьях: Мантия-невидимка, Старшая палочка и Воскрешающий камень!

— По-твоему, я похожа на идиотку? — взвизгнула Катарина. — В отличие от эльфов, я, между прочим, умею читать. Я, как и ты, каждый день прохожу мимо стены, на которой Гриндельвальд вырезал этот знак! Я немедленно отправляюсь к директору!

Всё произошло слишком быстро. Вспышка красного света — Дельфи увернулась (уроки Рудольфуса не прошли даром), заклинание отскочило в окно. Осколки разлетелись по комнате, часть их рассекла рукав её мантии и поранила кожу. Рука непроизвольно дёрнулась, палочка выскользнула из пальцев. Катарина, воспользовавшись замешательством оппонентки, метнулась к двери.

— Insendio! — Щелчок — и книга вспыхнула у неё в руках. Катарина страшно закричала, роняя горящую книгу и дуя на обожжённые пальцы, покрывшиеся волдырями. За дверью слышались топот и оживлённые голоса: кто-то поднимался по лестнице. — Ты никуда не пойдёшь! — Куда надёжнее было подчистить соседке память, но Дельфи никогда прежде не делала этого и боялась совершить оплошность. Действовать нужно было незамедлительно. «Мы применяли Непростительные к паукам». — Imperio!

Катарина перестала кричать. Её лицо подёрнулось дымкой и на мгновение приняло отрешённое выражение. Она спокойно взирала на обожжённые пальцы, так и так поворачивая кисти. От книги остались лишь горстка пепла и прожжённая дыра в медвежьей шкуре, покрывавшей холодные плиты пола. Дельфи быстро ликвидировала пепел и закрыла дыру чемоданом.

— Обязательно было запираться? Что здесь произошло? Окно разбито… Да у тебя кровь!

Пока Мэрит собирала стекло, Гретхен обрабатывала её порезы. Присев на крышку чемодана, Дельфи, изредка морщась от боли, равнодушно наблюдала за тем, как подруга извлекает из-под кожи осколки. Катарину она усилием воли отправила в лазарет. — Должно быть, резкий порыв ветра… — Дельфи согласно кивнула, желая, чтобы её как можно скорее оставили в покое. Наконец, последний осколок был извлечён, и она получила возможность остаться наедине со своими мыслями.

Оставив соседок разбираться с последствиями их с Катариной короткой дуэли, Дельфи скрылась за дверью ванной комнаты. Из спальни доносилась брань школьного завхоза. Склонившись над раковиной, Дельфи плеснула в лицо холодной водой и подняла глаза: на неё смотрело измученное лицо с синяками под глазами, обрамлённое сбившимися в колтун волосами. Вздохнув, она кое-как привела себя в порядок, переоделась ко сну и, никак не прокомментировав случившееся, юркнула в постель, не забыв положить под бок грелку.

Прислушиваясь к заунывной песне Тенебриса, сопровождавшейся завыванием ветра за восстановленным окном, она желала скорее уснуть, чтобы этот ужасный день, наконец-то, закончился. Но тихий голос в её голове, всегда оживавший в такие моменты, шептал, что Imperius — всего лишь отсрочка, и что рано или поздно неприглядная правда так или иначе выйдет наружу. «Когда ты впервые произносишь эти слова, то преступаешь определённую грань, — говорил Рабастан, когда они прогуливались по окрестностям Лестрейндж-холла, — потому эти заклятия и называются Непростительными».

* * *

Дельфи ещё на протяжении нескольких недель снились пламя, пожиравшее книжные страницы, и обожженные руки Катарины. К Катарине было приковано повышенное внимание: она никак не могла объяснить, при каких обстоятельствах получила свой страшный ожог, стала молчаливой и замкнутой. Она долго ходила на занятия с перебинтованными руками, а вечером, охая, опускала их в ванночку с настоем маринованных щупалец растопырника, заживлявшим раны, после чего сердобольная Гретхен вновь бинтовала ей руки. Ожоги, полученные от магического огня, заживали долго и тяжело. Дельфи тайком наблюдала за ней, опасаясь, как бы чары не потеряли силу, но слабовольная соседка даже не пыталась противиться заклятию, и вскоре Дельфи, наконец, позволила себе расслабиться и вместе со всеми окунулась в водоворот весёлой кутерьмы, вызванной предстоящим Чемпионатом.

Памятуя о чудовищной буре, едва не отправившей волшебный корабль на дно, многие с беспокойством ожидали предстоящее путешествие; однако плавание прошло без особых эксцессов, если не считать таковым яростную атаку чаек на подходе к берегам Аргентины. Все без исключения студенты и преподаватели высыпали на палубу и, сложив руки на манер козырька, смотрели, как вдали постепенно вырисовывался безжизненный каменистый берег — директор, поступившись своими принципами, решила подвести корабль ближе, чтобы насладиться видом на океан и подступавшую к его берегам пустыню.

При слове «пустыня» воображение невольно рисовало дурмштрангцам раскалённые пески, чудесные оазисы, миражи и караваны верблюдов; Дельфи представляла себе красные пески Руб-Эль-Хали, «пустой четверти», таившие руины проклятого Города Колонн и чудовищное Знание, погубившее йеменского колдуна. Каково же было удивление, когда взору предстало унылое каменистое плоскогорье, кое-где поросшее редким сухим кустарником и колючей травой. Разочаровавшись, директор дала сигнал к погружению, и вскоре корабль привычно сжало в точку, а затем выбросило посреди искусственного озера, сооружённого в самом сердце Патагонской пустыни.

* * *

Вокруг озера кипела работа: спешно достраивали стадион. Туда-сюда левитировали конструкции трибун, прямо посреди воды устанавливали кольца. Аргентинские организаторы потрудились на славу и рассчитывали произвести настоящий фурор среди болельщиков: судя по размаху, церемония открытия обещала быть самой дорогой и запоминающейся за всю историю проведения Чемпионата.

Подбежавший к берегу волшебник в широкополой шляпе крикнул по-испански своим товарищам, носившим одинаковые бело-голубые мантии в цвет государственного флага, а затем уже по-английски поприветствовал Урсулу фон Розабельверде, которая в ответ также произнесла пару фраз на английском. Строгие губы растянулись в несвойственной ей улыбке. Дельфи с любопытством наблюдала за директором, приветливо улыбавшейся Министру магии Аргентины Валентине Вальдес — смешливой смуглой колдунье в яркой мантии, казавшейся слишком легкомысленной и молодой, чтобы занимать столь ответственный пост. Вскоре на берегу собралась толпа журналистов, желавших во что бы то ни стало запечатлеть легендарный корабль. Кто-то некстати упомянул имя Каркарова. Сжав губы в нитку, директор взмахнула палочкой, и к берегу протянулся дощатый трап, сбив со стоявших в первых рядах волшебников широкополые шляпы. Толпа расступилась, а вскоре и вовсе рассеялась: на противоположном берегу материализовался знаменитый на весь мир болгарский ловец Виктор Крам.

Палаточный лагерь раскинулся в полутора милях от озера. Ментор Метаксас, волшебник греческого происхождения, возглавлявший Комитет по квиддичу Международной конфедерации магов, объяснил сошедшей на берег Урсуле фон Розабельверде правила поведения в лагере, вручил на подпись стопку бумаг и карту лагеря. Суетливый грек с елейной улыбкой напомнил Дельфи Мундугнуса. Пробежав глазами бумаги и поставив размашистую подпись на половине из них, Урсула фон Розабельверде тоном, не терпящим возражений, заявила, что ночь её студенты проведут на корабле, который останется стоять на якоре в этом самом озере, как в единственном водоёме в радиусе по меньшей мере ста миль.

— Дорогой мистер Метаксас, представители института магии Дурмштранг уже на протяжении нескольких столетий путешествуют исключительно на корабле, — терпеливо объясняла она, хотя было заметно, что её терпение подходило к концу. — Вас об этом предупреждал мистер Крам лично, вас предупреждала я в ответном письме. Вы уверяли, что предоставите водоём площадью не менее одного акра и глубиной не менее…

— Простите, мисс… миссис… — Она посмотрела на него сверху вниз. Студенты в ожидании топтались на берегу. — Я, конечно, всё понимаю, «часть команды — часть корабля», но… мадам директор, вы плохо представляете себе здешний климат, каких титанических усилий стоило организовать хотя бы один водоём на этой сухой земле!

— Во всяком случае, не больших, чем возвести школу во льдах.

В спор вмешались волшебники в мантиях цветов аргентинского флага, менеджеры норвежской и уэльской сборных Арнульф Мо и Гвеног Джонс и даже Министр магии Лихтенштейна Отто Обермайер, прогуливавшийся по берегу озера с авгуреем на плече в компании Виктора Крама и нескольких игроков сборной своей страны. После продолжительной словесной перепалки было решено вытянуть корабль на сушу.

— Дельфини! — Крам махнул Дельфи рукой. Попрощавшись с Обермайером, он тяжёлой походкой направился к ней. Перемена климата явно пошла Краму на пользу: загорелый и помолодевший, он выглядел не в пример лучше обычного. — Здравствуй, Мэрит, уже успела пообщаться с Карлом и Сигрид? — Карл Ванг и Сигрид Кристофферсен стали настоящим открытием сезона: молодых норвежцев приняли в основную сборную всего за несколько месяцев до старта отборочных испытаний. — Я вот что хотел сказать… Я уже говорил на эту тему с директором, но скажу и вам тоже: будьте осторожнее в лагере. Похоже, слухи о том, что гаитяне привезли в качестве талисманов инферналов, оказались правдивыми. Да и нигерийцы прячут в своих ящиках каких-то гадких существ. Ментор Метаксас — крайне неприятный тип. Комитет берёт и раздаёт взятки направо и налево, кто знает, что могли провезти другие команды… Кстати, Дельфини, я видел на плече герра Обермайера авгурея, и он сказал мне, что у них есть несколько яиц. Ваша птица совсем плоха, я попросил одно для вас, и герр Министр ответил согласием.

— Спасибо за беспокойство, профессор, — холодно поблагодарила его Дельфи. — Но я не меняю старых друзей на новых. — Крам в ответ пожал плечами и, сутулясь, побрёл в сторону лагеря.

Получив билеты и ещё раз выслушав наставления директора, Дельфи с друзьями решили прогуляться по лагерю. Между стадионом и лагерем помещалась призрачная завеса, напоминавшая стену ливневого дождя. Стоявший справа от завесы волшебник в форменной бело-голубой мантии объяснил, что завеса установлена в целях безопасности и снимает любые чары.

Совершив кульбит, сердце ухнуло вниз. Волшебник продолжал говорить, но сказанное доходило до Дельфи издалека, словно её погрузили под воду. «Imperius — не выход, а лишь временная отсрочка…» На несколько мгновений она потеряла способность ориентироваться в пространстве и слышать звуки.

— Дельфи! — Тристан потрепал её за плечо. Она начала заваливаться назад, так что он едва успел подхватить её. — Дельфини! Что с тобой?

— Н-ничего, — пробормотала она, высвобождаясь из объятий Тристана и проходя сквозь завесу. Её словно окатило ледяной водой, как тогда, в шторм. — Здесь слишком жарко, непривычно после Дурмштранга.

«Необходимо разыскать Катарину и заставить её замолчать».

— Сахарные перья! М-м-м… обожаю их! — Завидев тележку со сладостями, Мэрит отделилась от их компании.

— Вот, что, Дельфи, — серьёзно сказал Тристан, трогая её лоб и проверяя, нет ли у неё жара. — Тебе нужно поесть, ты совсем ослабла. — Гретхен согласно закивала. — Я схожу за едой и принесу холодной воды, а ты пока посиди здесь. — Он усадил её на ближайшую лавочку. — Побудьте с ней.

Тристан скрылся из виду, Гретхен и Бальтазар стали по обе стороны от неё, неся своеобразную вахту. На мгновение ей даже стало весело. Мимо прошествовал, преследуемый толпой обезумевших фанатов, солист известной американской группы «Кривокрылые снитчи». Бальтазар, извинившись перед Дельфи и Гретхен, бросился следом, на ходу готовя клочок пергамента для автографа.

— Тристан что-то долго не возвращается, — обеспокоенно сказала Гретхен, глазами выискивая брата в толпе. — Он ведь совсем не говорит по-английски! Нужно было ему остаться, а мне — пойти за едой.

— Нужно найти его! — воскликнула Дельфи, не сомневаясь, что Тристан и без знания английского прекрасно справится с покупкой еды. В конце концов, Крам так и не осилил английский, что ни капельки не помешало ему в карьере. — Мне уже лучше, правда. Я посижу здесь. — Гретхен, помявшись немного, отправилась на поиски брата. Едва подруга скрылась из виду, она вскочила на ноги и нырнула в толпу.

Всё вокруг словно обезумело: торговцы аппарировали там и тут, срабатывали портключи, над головами низко проносились мётлы… На время проведения Чемпионата безжизненная пустыня усилиями организаторов превратилась в цветущий оазис. Вдали возвышались едва различимые горные цепи Андийских Кордильер, покрытые снежными шапками. Суровый мир ледников, в отличие от раскалённой пустыни, был Дельфи знаком и понятен. В отчаянии она спрашивала у каждого встречного дурмштрангца, благо все они были одеты в приметные алые мантии, не встречал ли он Катарину, пока один из второкурсников не сообщил, что в последний раз видел её возле лагеря лихтенштейнцев.

Вырвавшись из толпы, Дельфи заозиралась по сторонам. Со всех сторон от неё развевались на ветру шатры в красно-синих цветах Лихтенштейна, отчего-то без привычной княжеской короны в левом углу⁽¹⁾. Возле одной из палаток сидели, поджав под себя ноги, темнокожие колдуны в белых одеждах. Дельфи обратилась к ним по-немецки:

— Простите, я ищу девушку, студентку Дурмштранга, её имя Катарина Майер, вы не видели…

Слова застряли у неё в горле. Прямо на неё с широко распахнутыми глазами шёл, в чём она ни на секунду не сомневалась, мертвец. Один из колдунов издал гортанный звук. Инфернал замер на расстоянии вытянутой руки, затем медленно развернулся и пошёл прочь, оставив после себя едва заметный запах тлена.

— Ты потерялась? — Колдун на удивление неплохо говорил по-английски. — Не бойся, они не причинят тебе вреда, мамбо контролирует их Лоа⁽²⁾.

— Н-н-нет… — прозаикалась Дельфи, не сводя глаз с того места, где только что стоял оживший мертвец. Выходит, Крам говорил правду — сборная Гаити действительно выбрала талисманом инферналов. Из палатки вышла ведьма, вокруг её шеи свернулась змея. Она что-то сказала на своём языке, показывая на Дельфи. Змея угрожающе зашипела:

— Уходи прочь, белая девочка.

Дельфи зашипела в ответ. Колдуны упали перед ней ниц, распластавшись на пыльных камнях.

— Мы называем его Дамбала. Дамбала — змеиный Дух, змеиный Лоа. — Ведьма, распрямившись, коснулась пальцами её лица. Дельфи окоченела, не в силах сделать ни шагу. — Я тоже говорю на его языке. — В доказательство она заговорила на парселтанге.

— Ты — мамбо? — К Дельфи, наконец, вернулся дар речи. — Некромантия официально запрещена Международной Конфедерацией магов!

— «Мамбо» на нашем языке значит «колдунья». — Ведьма вдруг рассмеялась. — У нас нет разницы между Белой и Чёрной магией. Если магию используют для злых дел, мы называем её Красной, потому что красный — цвет Духа, цвет Лоа. Когда человек позволяет злу взять верх над собой, его глаза становятся красными, словно кровь. Взгляни на своё лицо! — Ведьма достала зеркало. Чёрные глаза горели огнём.

— Неправда! — Дельфи выбила из её рук зеркало. — Я не сделала ничего дурного!

Она гадко усмехнулась:

— Твой путь ведёт в никуда.

Но Дельфи уже не слушала её. Она мчалась прочь от гаитянского лагеря, не разбирая дороги, пока не налетела на Катарину, рассматривавшую аквариум с фиджийским Дукувакой — человеком-акулой, наполовину завешенный не пропускавшей свет тканью. Катарина выхватила волшебную палочку.

— Как только я найду Розабельверде, она узнает всё о твоих тёмных делишках! За одно только то, что ты использовала Непростительное, можно загреметь в Нурменгард. Повезёт — окажешься в камере, где сидел Гриндельвальд, тебе там самое место!

— Expelliarmus! — неслышно произнесла Дельфи, выбивая из рук Катарины волшебную палочку и толкая её в зазор между аквариумом и нагромождением железных контейнеров. — Petrificus Totalus! Одно заклятие удавалось мне лучше других двух. Помнишь, мы испытывали его на пауках на четвёртом курсе? — Глаза Катарины расширились от ужаса. — Держу пари, что с тобой будет не сложнее, чем с пауком. Я заставлю тебя замолчать. Crucio!

Рудольфус рассказывал, как Лонгботтомы, крича, катались по полу, выдирая волосы и расцарапывая половицы, загоняя занозы под ногти.

— Если ты только посмеешь приблизиться к ней, я пущу в ход третье заклятие! — Глаза Катарины лихорадочно метались из стороны в сторону, тогда как тело оставалось неподвижным. Вначале Дельфи двигало любопытство, затем ей стало неинтересно, а когда взгляд однокашницы упёрся в одну точку — страшно.

— Катарина! — Опустившись перед ней на колени, Дельфи била её по щекам. — Катарина, очнись! — Из глаз брызнули слёзы. Только не это, нет… Перед глазами возник образ безумного старика Лонгботтома, накинувшегося на неё в Мунго. — Очнись, дракклова Майер! — Катарина осоловелыми глазами смотрела в ясное аргентинское небо. — Кто-нибудь, помогите! На помощь! — Дельфи выбежала из прохода. Лагерь словно опустынел. Она схватила за рукав проходившего мимо Ментора Метаксаса, главу Комитета по квиддичу.

— Сэр… сэр, прошу вас! Моей подруге плохо, она уверяет, что только что видела инфернала!

— Бедная девочка, — цокнул языком Метаксас, склонившись над Катариной и пытаясь привести её в чувство. От цепкого взгляда Дельфи не укрылось то, как он переменился в лице, услышав об инферналах. Катарина понемногу приходила в себя. Дельфи приложила палец к губам, приказывая молчать. Катарина поспешила забиться обратно в угол.

— Вы из Дурмштранга, мисс? — задал вопрос Метаксас. Дельфи кивнула. — Как ваше имя?

— Меня зовут Дельфини. Благодарю вас, сэр, вы спасли мою подругу!

— Прекрасное имя… Дельфини, Дельфи — совсем как город в Греции, прекрасный город, замечательный город, город златокудрого Аполлона и мудрого оракула… — бормотал Метаксас, беря её за руку и отводя в сторонку. — Будет лучше, если о том, что здесь произошло, никто не узнает… — Он оглянулся на дрожавшую в углу Катарину. — Ты ведь умная девочка… — Дельфи кивнула, понимая, куда клонит глава Комитета по квиддичу. Если случившееся станет достоянием общественности, Метаксас будет вынужден покинуть пост. Однако сама она едва ли не больше его не желала огласки. — Эти ужасные инферналы… Гаити… Меня запугали!

— Почему бы вам просто не стереть нам память? — Лицо Метаксаса из красного сделалось багровым. Он облизал пересохшие губы.

— Проклятая жара… Проклятая мегера Розабельверде! Я всегда говорил, что женщина на корабле — к беде. Я отведу вас к вашему кораблю.

Дельфи ответила отказом. Схватив за рукав отчаянно упиравшуюся Катарину, она потащила её к стадиону. Метаксас с облегчением вздохнул, затем показал кулак Дукуваке.

— Дельфини, Дельфи… несчастливое змеиное имя… — бормотал он, продолжив свой путь. — Проклятая Розабельверде…

— Учти, я буду следить за тобой. — Завидев бегущих навстречу Тристана и Гретхен, с ног до головы обмотанных норвежскими флагами (в предстоящем мачте они с подачи Бальтазара и Мэрит поддерживали Норвегию), Дельфи отпустила рукав Катарины. Оглядываясь и спотыкаясь, она побежала прочь.

— Мы тебя обыскались! Куда ты пропала?

«Когда человек позволяет злу взять верх над собой, его глаза становятся красными, словно кровь».

— Мои глаза, какого цвета мои глаза? — Запрокинув голову, она заглянула в лицо Тристана.

— Чёрные, словно безлунная ночь. — Он ласково потрепал её по щеке и поцеловал в лоб.

* * *

С заходом солнца зрители постепенно стекались к стадиону. Дурмштрангцы в форменных мантиях тянулись кровавой рекой. Дельфи старалась не выпускать из поля зрения мелькавший в начале колонны высокий хвост Катарины. На проходе через завесу образовался затор — у одного из болельщиков изъяли опасный тёмномагический артефакт.

— Вид восхитителен! — Дельфи с друзьями заняли свои кресла. Крам не подкачал и выбил для них места в верхней ложе. Болельщики, прибывшие в Аргентину со всего света, постепенно заполняли трибуны. Внизу в свете прожекторов серебрилась безмятежная водная гладь.

— Не терпится увидеть, как завтра Норвегия порвёт Кот-д’Ивуар! — кровожадно воскликнула Мэрит, сидевшая рядом выше. Бальтазар хлопнул в ладоши.

— Леди и джентльмены, добро пожаловать на торжественную церемонию открытия четыреста двадцать седьмого Чемпионата мира по квиддичу!

— Смотри, я могу заставить карманный переводчик произнести эту фразу на языке троллей!

— Никто не может говорить на языке троллей, Эйнар. — Карманный переводчик Эйнара Йонсона в знак протеста возмущённо захрюкал.

— Перед началом первого матча первого раунда состоится традиционный парад талисманов шестнадцати команд-участниц Чемпионата!

На деревянном помосте в центре озера капитаны команд тянули жребий. Стадион взорвался криками и аплодисментами — Крам вытянул право первенства для сборной Болгарии. Мускулистый фиджиец и дебютантка сборной Норвегии Сигрид Кристофферсон, поторопившись, схватились за один и тот же номер. Судья в ответ лишь беспомощно развёл руками — ритуал был совершён. На помост выбежала группа организаторов в форменных бело-голубых мантиях. Они о чём-то ожесточённо спорили между собой по-испански, затем к ним присоединились взволнованный норвежский менеджер Арнульф Мо с каким-то сосудом в руках (приложив к глазам оминокль, Дельфи так и не удалось рассмотреть его содержимое) и следом не менее обеспокоенный менеджер сборной Фиджи. В конце концов, сторонам удалось прийти к консенсусу, и оставшиеся тринадцать команд быстро вытянули свои номера.

Заиграла музыка. Златовласые вилы закружились в неистовом танце. Мужская часть зрительской аудитории опасно приблизилась к барьеру.

— Заткни уши! — хором прокричали Дельфи и Гретхен Тристану. Дельфи для пущей надёжности ещё и заслонила ему глаза. Она ощущала, как его ресницы щекочут её ладонь. Наконец, вилы, поклонившись и послав зрителям воздушные поцелуи, удалились с помоста.

— Встречайте! — проревел комментатор. — Таинственные речные джины из республики Кот-д’Ивуар!

Призрачные существа заскользили по сверкающей водной глади, меняя очертания и цвет самым причудливым образом.

Двое фиджийцев выкатили на помост занавешенный плотной тканью ящик. Дельфи уже знала, кто скрывается в ящике. Она скосила глаза на соседнюю трибуну — Катарина, поймав её взгляд, отвернулась. Следом за фиджийцами вышел Арнульф Мо всё с тем же сосудом в руках.

— Встречайте! Талисман сборной республики Фиджи — восьмое чудо света, грозный Дукувака! — Фиджийцы сдёрнули ткань, явив зрителям существо с человеческим телом и головой акулы. — Талисман сборной королевства Норвегия — кровожадная Сельма! — Норвежский менеджер откупорил сосуд и занёс его над водой. В озеро с тихим плеском упало нечто, больше напоминавшее червяка, нежели кровожадное чудовище. Стадион взорвался хохотом. Кто-то свистнул.

Внезапно вода забурлила, и нижние трибуны окатило водой. Над поверхностью озера показалась исполинская змеиная голова с горящими глазами, источавшими свет раскалённого полуденного солнца. Страшно взревев, Сельма ударила хвостом, на котором сомкнулись челюсти Дукуваки, поднимая череду волн, захлестнувших с головой сидевших внизу зрителей. Нескольких человек смыло в воду. Началась паника. Люди с криками спешили забраться наверх, толкая друг друга. Дельфи тоже вскочила с места, но по другой причине: Катарина, воспользовавшись начавшейся суматохой, пробиралась к директорскому креслу. Однако она недооценила её.

— Останови её! — приказала она Сельме, перевесившись через перила.

Сельма, сбросив Дукуваку, махнула мощным хвостом, сминая трибуны, словно карточный домик. Катарину сбило с ног. В Сельму полетели заклятия, что ещё больше взбесило её. Она неистово била хвостом и рвала клыками ошмётки трибун и помоста. Дукувака нападал снова и снова. Вода в озере сделалась красной от крови.

— Дельфини, бежим! — Тристан схватил подругу и сестру за руки и потащил к выходу, расталкивая обезумевшую толпу.

Почуяв запах крови, людей атаковали нигерийские вампиры-сасабонсамы, железными когтями раздиравшие плоть. Тристан оглушил одного обломком сидения. Вскоре в драку вмешались и гаитянские инферналы.

— Я умею говорить на змеином языке! Я остановлю её! — Дельфи вывернула запястье и помчалась вниз по лестнице. Бегущие навстречу люди в ужасе шарахались в стороны. — Остановись! Я приказываю те… — Толпа опрокинула её навзничь; она почувствовала, как по ней промчалось несколько человек. Тело пронзило болью. Внезапно её резко дёрнуло вверх; сквозь пелену упавших на лицо волос она различала исцарапанное лицо бегущей следом подруги.

Дельфи помнила, как Тристан прислонил её к вытащенному на сушу кораблю рядом с девочкой, зажимавшей рукой кровоточащую рану на лбу.

— Цела? — Она кивнула. Правая рука в районе запястья неприятно пульсировала. Тристан прижал их с сестрой к себе. Со стадиона доносились крики и разноцветные вспышки заклинаний, которые магглы, окажись они здесь, приняли бы за фейерверк. Фейерверк посреди мёртвой пустыни — что может быть более нелепым? Разве что Сельма… Она провалилась во тьму.

* * *

Летучий Голландец отчалил, едва рассвело. Урсула фон Розабельверде казалась чернее тучи. Матч состоялся вечером того же дня — шоу должно продолжаться — слишком много золотых галеонов было вложено в организацию четыреста двадцать седьмого Чемпионата мира по квиддичу. Норвегия в прямом и переносном смысле порвала всех, но едва ли это кого-то обрадовало.

Официально в списке пострадавших значилось около трёхсот человек, о погибших не сообщалось. Оставалось только догадываться, каких усилий стоило Министерству магии Аргентины замять это дело. Дельфи равнодушно смотрела на аккуратно застеленную кровать Катарины, пытаясь заставить себя почувствовать хоть что-то, но не ощущала даже вины — удар Сельмы не причинил мерзавке вреда, Катарину Майер растоптала толпа и, если бы не Тристан, её постигла бы та же участь. Сломанная рука на перевязи неприятно заныла — в лазарете подошёл к концу запас Костероста, и, чтобы доставить новый, требовалось время.

На соседней кровати, положив голову на колени Гретхен, рыдала Мэрит Нильсен — она считала Катарину подругой, в то время как та относилась к ней немногим лучше, чем к эльфу-домовику.

— Её хоронили в белом платье, как невесту-у, — выла Мэрит. Гретхен гладила её по волосам. Она вдруг замерла на мгновение, о чём-то задумавшись, потом мотнула головой, сгоняя ни с того ни с сего одолевший морок, и её рука вновь заскользила по волосам однокашницы.

Дельфи сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, баюкая завёрнутого в плед Тенебриса. Тощая голая шея безвольно свесилась набок. Невозможность что-либо изменить сводила с ума.

— Он умирает… — По щекам покатились слёзы.

— У-уйди, Дельфи! — проревела Мэрит, поднимая на неё заплаканные глаза. — Тут человек у-умер, а она с птицей возится! — Гретхен кивнула, показывая, что сейчас ей действительно лучше уйти.

Дельфи послушно вышла из спальни, прижимая к себя авгурея, прошла через общую гостиную, завешенную траурными полотнами, и спустилась вниз. Выйдя на улицу, она двинулась прочь от замка, туда, где темнели чёрные скелеты голых лиственниц и белели кости редких берёз. Снег таял, обнажая прошлогоднюю траву и вязкую грязь. В середине апреля зима, выдавшаяся суровой и долгой, наконец, уступала свои права.

Дельфи выбрала подсохшую на солнце проталину, одной рукой сгребла мелкие ветки и хвою и положила на них умирающего авгурея. Накануне она пыталась кормить его сырым мясом, украденным с кухни, вкладывая мелко нарезанные кусочки в приоткрытый клюв, но еда вываливалась обратно. Она вынула из кармана волшебную палочку. Левой рукой действовать было непривычно.

— Avada Kedavra!

Дельфи зажмурилась, но вспышка зелёного света ослепила её сквозь закрытые веки.

— Insendio!

Мокрые ветки никак не желали разгораться, лишь чадили удушливым чёрным дымом, к которому вскоре прибавился запах палёных перьев. Она некстати вспомнила, как опекунша в прошлом году впервые решилась ощипать индейку к праздничному столу. Её затошнило.

— Фениксы умирают, чтобы вновь возродиться из пепла.

Дельфи оставалась на опушке до тех пор, пока не прогорели последние угли, и не стало совсем темно, и только затем вернулась в замок.

* * *

Худое вытянутое лицо Астории слабо выделялось на фоне подушки; она никогда не отличалась крепким здоровьем — последствия проклятия давали о себе знать. Рождение сына отняло последние силы, вследствие чего как минимум четыре недели в году несчастная проводила в постели.

Люциус всегда был против этого брака, да и она, признаться, тоже. Был. В конце концов, видя, как жизнь постепенно возвращается в сына, Нарцисса смогла смириться с неподходящей невесткой во многом благодаря тому ещё, что фамилия Гринграсс значилась в перечне «Священных двадцати восьми». И Люциус, скрепя сердце, тоже: он души не чаял в маленьком Скорпиусе.

Стараясь отвлечь себя, Нарцисса крутила в пальцах блестящий кулон изящной формы песочных часов. Теодор Нотт закончил работу, начатую его отцом задолго до таинственного развоплощения Тёмного Лорда, на второй день после смерти Люциуса. Подошёл к ней на похоронах и вложил в кулак усовершенствованную модель хроноворота, о котором Люциус с благоговением рассказывал ей ещё до войны и даже показывал прототип, сделанный из недорогого металла и имевший какой-то дефект. В детстве ей уже доводилось видеть хроноворот на страницах «Магических артефактов», но то было в корне другое устройство, простое в использовании, позволявшее перемещаться во времени на пару-тройку часов. Не более чем зачарованные песочные часы — простейшее изобретение, которым на протяжении тысячелетий пользовались и волшебники, и простецы. Люциус любил обладать уникальными вещами, сделанными для него на заказ или существовавшими в единственном экземпляре.

Нотт-младший, весь истрепавшийся и неопрятный — Нарцисса отшатнулась, когда он протянул ей свою ладонь, — пробормотал дежурные соболезнования, после чего вручил усовершенствованный хроноворот, ломавший, как он сказал, «все человеческие представления о времени».

Нарцисса не отважилась бы воспользоваться хроноворотом, предпочитая мир без двенадцатифутовой твари, оставлявшей на ковре приёмного зала остатки своих отвратительных трапез. То, что когда-то было Чарити Бербидж, всякий раз вставало перед глазами, стоило ей найти на полу чешуйку. Потомственная выпускница змеиного факультета, она всегда ненавидела ползучих гадин, разве только их чешуя не была отлита из золота, а глаза не сияли изумрудами. Её первым желанием было уничтожить злосчастный предмет, способный вновь превратить её жизнь в кошмар, но спустя несколько биений сердца она спрятала хроноворот под одеждой; метал первое время неприятно холодил грудь.

Веки Астории слегка подрагивали, когда Драко обращался к ней или сжимал её тонкую, словно веточку молодого деревца, руку. На светлых волосах была не столь заметна пробивающаяся седина, однако Нарцисса замечала, как сильно за последние месяцы постарел её сын.

Стёклышко песочных часов в золотой оправе заговорщицки блеснуло в свете прикроватной лампы. Всего один оборот — и седина покинет волосы сына, а Люциус — стены могильного склепа. Один оборот — и она скажет Лорду, что Поттер жив, и тогда…

— Драко жив? Он в замке? — Необходимо было отыскать сына до того, как начнётся побоище.

— Да, — одними губами шепнул мальчишка.

— Он мертв! — во всеуслышание объявила она, стараясь придать голосу недостающей уверенности. После чего поднялась на ноги и оглядела восторженных Пожирателей смерти, избегая направленного на неё взгляда змеиных зрачков. Волдеморт сделал жест рукой, приказывая толпе успокоиться. Беллатрикс, всхлипывая от счастья, бросилась к ногам своего Повелителя. Кто-то издал тихий смешок, во всеобщей сутолоке оставшийся незамеченным. Волдеморт, не удостоив жест Беллатрикс своим вниманием, — в тот момент он не замечал никого, кроме поверженного мальчишки, распростертого на земле, — стремительно шагнул вперёд. Рудольфус схватил жену за капюшон мантии и вернул в строй.

…и тогда скользкая тварь вновь вернётся в манор, принося с собой омерзение и ужас. Нарцисса спрятала хроноворот под одеждой. За дверью слышался топот маленьких ног и детский смех: Скорпиус носился по коридорам. В другое время она непременно одёрнула бы его, но сейчас ей было не до того.

— Ауч! — Ладонь Астории шлёпнулась на постель. Астория на мгновение открыла глаза и тут же вновь провалилась в сон. Драко закатал левый рукав — чернильная змея извивалась на коже, причиняя страдания. На его усталом лице одновременно отразились мука и страх.

— Опять?

Шаги Скорпиуса смолкли; только Астория тихо дышала во сне, да круглые часы на стене безжалостно мерили время. Драко кивнул, скривившись от нового приступа боли.

— Шестнадцать лет Метка не давала о себе знать! — В голосе Драко слышалась неприкрытая паника. — Может ли это значить, что он лишь развоплотился, как тогда, в первый раз, и сейчас вновь возвращается к жизни? Точнее, что кто-то пытается вернуть его?

Нарцисса бросила взгляд на потемневшую татуировку, затем резким движением одёрнула рукав и отрицательно покачала головой.

— Тёмный Лорд мёртв, Гарри Поттер убил его. Все видели тело.

Драко кивнул: омерзительное, нечеловеческое тело, которое было сожжено утром того же дня.

— В тот раз тела не было, — с уверенностью сказала Нарцисса. — Он просто исчез. Испарился, как будто его и не существовало на свете.

Если бы Тёмному Лорду каким-то немыслимым образом удалось спастись, их уже постигла бы страшная кара. И он забрал бы Дельфини. Она была необходима ему — Беллатрикс как-то обмолвилась, что дочь для него очень важна, хоть он и не проявлял к ней отцовских чувств. Гораздо важнее, чем сама Беллатрикс, как поняла для себя Нарцисса. Она почти не сомневалась, что произошедшее было как-то связано с Дельфини, тем более что Лестрейнджи, выйдя из Азкабана, первым делом отыскали её в этой дыре.

За столиком в «Белой виверне» сидела уже не та долговязая девочонка с глазами Беллы, беззащитно сжимавшая в руках чашку и смотревшая на неё взглядом ощетинившегося волчонка. Несмотря на то, что после посещения дома на площади Гриммо Дельфини явно находилась в расстроенных чувствах, в её движениях чувствовалась уверенность, а в речи отчётливо слышалась отцовская сталь. Она напоминала гюрзу перед прыжком. Нарцисса не знала, действительно ли ей удалось одурачить племянницу, или же та просто сделала вид, что поверила тётке. Так или иначе, Нарцисса была несказанно рада тому, что едва появившись на горизонте, она снова исчезла из её относительно мирной и спокойной жизни. Но чтобы шестнадцатилетняя девчонка смогла возродить Тёмного Лорда, пусть даже с помощью двоих опытных магов, — это уже чересчур!

— Поттер написал мне вскоре после Рождества, — неохотно признался Драко. Нарцисса с изумлением посмотрела на него: за прошедшие месяцы сын ни разу не обмолвился об этом письме. — Писал, что у него вновь заболел шрам. Интересовался, не потемнела ли моя Метка — я, конечно, ответил, что нет. Тогда всё это началось, в Сочельник. — Он кивнул на левую руку.

— Возможно, стоило рассказать…

— Чтобы Скорпиуса заклеймили наследником Лорда?! Сначала этот безумный «Придира», теперь и «Пророк» туда же! — Нарцисса приложила палец к губам, он снизил голос до шёпота: — Я вытрясу душу из этих ублюдков, помяни моё слово. И держи подальше свою вещицу! — Нарцисса коснулась себя в районе солнечного сплетения — там, где под одеждой прятался хроноворот. — Нотт-старший мёртв, Долохов, Роули, Руквуд… — Драко загибал пальцы. — …Амикус Кэрроу мёртв, его сестра в сумасшедшем доме…

— В доме для престарелых волшебников и ведьм имени Святого Освальда, — поправила Нарцисса. — И ты доверился бы Кэрроу? — Он отмахнулся.

— Все люди, которые хоть как-то могли пролить свет на эту историю, мертвы или слетели с катушек. Кроме Селвина и Лестрейнджей, гори они адским огнём. Селвин, старый гоблин, вновь вышел сухим из воды, затаился в своей поганой норе, даже не потрудился явиться, чтобы попрощаться с отцом!

— Кроме Лестрейнджей, — эхом отозвалась Нарцисса.

Вместе с Лестрейнджами в манор пожаловала и Юфимия Роули, чьё неожиданное появление после стольких лет затворничества ничуть не удивило Нарциссу. Она бродила по убранным траурными полотнами залам, не отходя далеко от младшего Лестрейнджа, то и дело прижимая к сухим глазам носовой платок. Её не за что было винить — покойного она знала ровно в той необходимой мере, в какой были знакомы между собой представители всех чистокровных семей волшебной Британии. От глаз Нарциссы не укрылась её новая мантия из мягкого бархата, конечно же, приличествующего чёрного цвета, — во время их последней встречи в больнице Святого Мунго она выглядела не лучшим образом. Оказалось, Юфимия с Дельфи ещё в конце декабря покинули Лондон и Рождество встречали уже в Лестрейндж-холле.

Драко издал невнятный смешок.

— «Здравствуй, дорогой дядюшка, не пытаешься ли ты часом воскресить своего хозяина?»

— Как бы нам с твоим дядей этого не хотелось, Драко, на сей раз Тёмный Лорд окончательно и бесповоротно мёртв.

Нарцисса резко обернулась, так что ножка стула с противным скрежетом прочертила черту на полу. В дверях маячил, прислонившись к косяку, младший Лестрейндж. Из-за спины Лестрейнджа выглядывала белобрысая голова внука. Виновато взглянув на мать, Скорпиус на цыпочках прокрался в комнату, сжимая в кулаке пригоршню конфет в ярких обёртках. Нарцисса сердито сдвинула брови.

— Мистер Лестрейндж угостил… — пробормотал Скорпиус, съёжившись под её строгим взглядом. Она схватила внука за запястье, так что содержимое его кулака дробью рассыпалось по полу, и притянула к себе.

Скорпиус растирал покрасневшее запястье, задрав лицо к потолку, пытаясь не разрыдаться. Драко выглядел абсолютно подавленным и затравленно переводил глаза с матери на вошедшего Пожирателя смерти и обратно, в одночасье позабыв о присутствии в комнате сына, для которого старался служить примером.

— Славный мальчонка, весь в отца, — лучезарно улыбаясь Скорпиусу, произнёс Рабастан Лестрейндж, с неприкрытым злорадством наблюдая за реакцией Драко, на лбу которого вздулась и пульсировала синяя жилка. Скорпиус просиял от счастья: сравнения с отцом ему льстили, а читать он покамест не был обучен. Нарцисса гневно прищурилась.

— Ты как раз вовремя, Рабастан, — процедила она. — Полагаю, нам с тобой найдётся, что обсудить. — Она встала со стула, потрепала по волосам внука и направилась к двери. — Твоя помощь может понадобиться Астории. — Драко вскочил вслед за матерью и тут же сел, пригвождённый взглядом её холодных голубых глаз, источавших непоколебимую уверенность в правоте своих действий. Совсем как в ночь Битвы за Хогвартс, если бы он тогда мог её видеть.

Нарцисса поднялась на этаж выше, миновала ряд одинаковых тёмных дверей и наконец, остановившись перед одной из них, произнесла отпирающее заклинание.

— Самое надёжное место в доме, — с оттенком гордости произнесла она, пропуская вперёд Рабастана. — Рабочий кабинет Люциуса. Авроры долго не могли понять, как сломать защиту.

— Ещё раз прими мои искренние соболезнования.

— Можешь не утруждать себя. — Махнула рукой Нарцисса. Она обошла кабинет по периметру и опустилась в высокое кресло напротив письменного стола. — Непросто оставаться верным, когда твоих родных мешают с грязью, а дом превращают в притон.

Рабастан, никак не прокомментировав сказанное, задумчиво рассматривал кабинет, в котором по прошествии лет мало что изменилось.

— Это война, — наконец, произнёс он. — Признаться, Фенрир с его сворой блохастых псов мне и самому был противен.

— Какое-то время я просыпалась в ночи, ожидая расправы, и вздрагивала от каждого шороха. Не хочется марать руки?

— Не хочется назад в Азкабан, — мрачно ответил Рабастан. — Ты стала Хранителем тайны, когда родилась Дельфини. То, что ты согласилась укрыть единственную наследницу Тёмного Лорда в самый разгар войны, многое извиняет, хотя она считает, что ты заслуживаешь худшего. При всей… кхм… переменчивости твоей натуры в тебе сохранилось что-то от Блэков. Спасибо, что не бросила в беде Юфимию, когда ей потребовалась помощь.

— Я видела, как лучилась Белла, — вздохнула Нарцисса. — Она никогда не была так счастлива, как когда родилась Дельфини. — Нарцисса вспомнила светящиеся в темноте глаза Беллатрикс и торжественный шёпот, каким сестра объявила о своём положении, а затем — об отце будущего ребёнка, сразив её наповал.

— Вот только твоё материнское сердце не дрогнуло, когда ты посмела обвести Тёмного Лорда вокруг пальца тогда, в лесу. — Он всё же не мог простить ей измену.

— Что у тебя с ногой? — Она только сейчас обратила внимание на трость, на которую он опирался.

— Возмездие, карма, — хмыкнул Рабастан, — кара небесная. Если быть серьёзным — проклятие, усугубившее дурно сросшийся перелом. В любом случае, Моуди сейчас счастлив.

— Ясно, — сухо сказала Нарцисса. — Закатай рукав. — Рабастан без возражений оголил левую руку. Нарцисса не выказала ни малейшего удивления. — Так я и думала. Как же ты объяснишь всё это: шрам Поттера, Метки? И главный вопрос: с чьей подачи газетчики прицепились к моей семье?

— «Проклятое дитя»? Занятная вышла статейка, — рассмеялся Рабастан. Нарцисса отнюдь не разделяла его веселье. — Читаешь «Придиру»? Боюсь, вопрос не по адресу: редактор «Придиры» носит фамилию Лавгуд, советую обратиться к нему. Ксено всегда отличался больной фантазией: как-то пытался всучить мне какое-то чокнутое изобретение в обмен на свою дочурку. — Нарцисса нервно сглотнула, вспомнив вечно удивлённые глаза дочери Ксено Лавгуда, в которых за всё время, проведённое в подвале Малфой-манора, не мелькнуло ни капли страха, и снисходительный, словно разочарованный взгляд старого мастера Олливандера — таким отцы смотрят на не оправдавших надежды детей, — каждому из своих похитителей он лично продал волшебную палочку. — А Поттер едва ли не каждую пятницу проводит в «Дырявом котле» — неудивительно, что у него после болит голова!

Нарциссе впервые за долгое время хотелось использовать волшебную палочку не для того, чтобы порадовать внука очередным фокусом или убрать с полок пыль.

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Она была на Гриммо. Ты и твой брат, вы рассказали ей правду?

— Представь только, Руди вздумалось поиграть в дочки-матери, так что мой ответ — нет, — отрезал Рабастан. Он сделал честное лицо; глаза Нарциссы превратились в щёлки. — Ты, конечно, можешь рассказать обо всём сыну, написать письмо Поттеру или даже Министру. Но я на твоём месте держал бы язык за зубами, в противном случае писаки сожрут твоих драгоценных сына и внука живьем и закусят болезной невесткой. Драко мог бы гордиться, что его отпрыска считают наследником Тёмного Лорда!

— Ты просто чудовище, — устало произнесла Нарцисса, прижимая руки к гудящим вискам и закрывая глаза.

— Ты была замужем за чудовищем и произвела на свет чудовище, — парировал в ответ Рабастан, — а твоя сестра Беллатрикс — самое очаровательное из чудовищ, которое мне когда-либо доводилось встречать.

* * *

Юфимии было девять, когда она впервые посетила Лестрейндж-холл вместе с семьёй. Поводом к визиту стали именины их старшего сына, Рудольфуса, на следующий день после которых состоялась его помолвка с Беллатрикс Блэк. То было счастливое, беззаботное время: мать, ещё полная здоровья и сил, не пропускала ни единого случая блеснуть новым нарядом, отца не столь интересовали карты, брат не ступил на кривую дорожку, а сама она на правах младшего ребёнка в семье купалась в любви и заботе.

Графство Шропшир, в котором располагалось имение, граничило с Уэльсом. Гостей катали в упряжках, запряженных крылатыми лошадьми редкой породы, над легендарным Англси⁽³⁾, по обыкновению затянутым плотным туманом, и даже водили в логово знаменитого дракона, которого валлийцы зовут «И-Драйг Гох», что в переводе означает «красный дракон»⁽⁴⁾.

Посещение Нокина⁽⁵⁾, маггловской деревушки в окрестностях имения, заставило одного из гостей некстати вспомнить бородатый анекдот, смысл которого заключался в том, что хуже обычного маггла может быть только маггл-валлиец. Шутка имела бы все шансы на успех, если бы мистер Лестрейндж не состоял в дальнем родстве с мятежным Оуайном Глиндуром⁽⁶⁾, последним валлийцем, в незапамятные времена носившим титул принца Уэльского. Поскольку мистер Лестрейндж имел нрав столь же лютый, сколь и его далёкий предок, никто особо не удивился, когда незадачливый шутник в скором времени лишился поста в Министерстве.

В другой раз Юфимии довелось посетить Лестрейндж-холл спустя почти год, когда Рудольфус и Беллатрикс сочетались браком. Больше всего ей запомнились платье невесты, расшитое лепестками живых цветов, и скандал, устроенный средней из сестёр Блэк. Мать тогда быстро вывела её на балкон, после чего впервые за долгие годы лишилась чувств. На торжество, устроенное по случаю совершеннолетия младшего сына Лестрейнджей, Персиваль Роули прибыл уже вдовцом и весь вечер провёл за ломберным столом.

Юфимия никогда не поверила бы, что возненавидит Лестрейндж-холл едва ли не в большей мере, чем когда-то убогое жилище Наземникуса. По крайней мере, в доме на Милтон-роуд она ощущала себя хозяйкой.

Пришлось изрядно потрудиться, чтобы привести хотя бы небольшую часть комнат в порядок. С приходом весны Юфимия разбила под окнами клумбы, изведя, наконец, жёлтую сорную траву и заросли сухой ежевики.

Любовь к растениям передалась ей от матери, к тому же работа в саду приводила расшатанные нервы в порядок. В школе травология была её любимым предметом. «Не двигайтесь, иначе оно убьёт вас быстрее», — предупреждала профессор Спраут, отвечая на вопрос о том, как сражаться с тентакулой, известной в народе как «дьявольские силки», не имея под рукой волшебной палочки. Порой Юфимии казалось, что вся её жизнь — сплошные дьявольские силки, и стоит ей слегка трепыхнуться, как скользкие плети лишь плотнее обвивают её, не давая дышать.

Смерть отца и долговая яма. Потеря нерождённого сына (отчего-то Юфимии казалось, что родиться должен был именно мальчик, она даже придумала ему имя). Отвергнутое предложение и последующий брак по расчёту. Появление на свет несчастного, не нужного никому ребёнка от нелюбимого человека. Развод с Ранкорном, короткое хрупкое счастье и постоянный страх… Ах, если бы она тогда согласилась использовать злосчастный портключ, всё могло сложиться иначе! Они с Рабастаном и их сыном могли бы жить в Розендале, на берегу прекрасного фьорда, на родине её матери или же отправиться в любую другую страну, когда бы всё улеглось. Рано или поздно бы всё улеглось. У Джаспера был бы другой отец, и сам он был бы другим, и этот другой Джаспер никогда бы не обозвал свою мать потаскухой. Не было бы ни Азкабана, ни Ранкорна, ни проклятой Дельфи, дракклы её дери, а Торфинна обязательно вырвали бы из лап авроров!

Тяжёлые, словно налитые свинцом после прошедшего ливня, соцветия живокости — дельфиниума — склонялись в молчаливом согласии, затем распрямлялись и снова склонялись, энергично кивая в такт ветра. Юфимия высадила два великолепных куста живокости специально, чтобы порадовать Дельфи, когда та вернётся домой, — ей нравились эти цветы.

Несносная едва не погибла на Чемпионате, бросившись в самое пекло. Не подоспей тот австрийский мальчишка, Дельфи была бы уже мертва. И она, Юфимия вместе с ней: ведь это она, пользуясь правом опекуна, поддавшись на уговоры, подписала бумаги в обход Рудольфуса. В конце концов, это она дала ей свою фамилию, на протяжении шестнадцати лет обеспечивала всем необходимым и даже пыталась любить!

«Если ты не сдержишь слово, я уничтожу тебя, Юфимия Роули», — сказал Рудольфус в ночь Битвы за Хогвартс, оставляя на её попечение двухмесячную Дельфини. С самого их знакомства Юфимия по возможности старалась держаться от Рудольфуса подальше: её всегда пугали люди, носившие маски. «Ab aqua silente cave — остерегайся тихой воды», — любил повторять мистер Роули, питавший слабость к латинским пословицам. Беллатрикс была куда страшнее в гневе, но по прошествии пятнадцати лет, проведённых в Азкабане, она более не пыталась скрывать своё истинное лицо — это казалось ей нелепым.

В ту ночь страх сковал Юфимию по рукам и ногам. Она без лишних вопросов отнесла Дельфи в свободную спальню и приказала Фиби получше спрятать оставленное на её содержание золото. Шли дни, недели, месяцы — Рудольфус не появлялся. Всё это время она продолжала тешить себя надеждой, что он вскоре вернётся за дочерью. До тех пор, пока его, наконец, не поймали.

«Остерегайся тихой воды». Юфимия не смогла полюбить родного сына и думала, что не сможет заставить себя полюбить воспитанницу, которая порой пугала её не меньше, чем Беллатрикс, Рудольфус и сам Тёмный Лорд, вместе взятые.

— Уж не ревнуешь ли ты? — подал голос Рабастан. Он разбирал кипу бумаг, писем и вырезок, лёжа поверх покрывала, и расслабленно улыбался чему-то одному ему ведомому, отчего его лицо делалось моложе и мягче. Когда он улыбался, Юфимии казалось, что стёрлись из памяти и предательство, и годы разлуки. Впрочем, Рудольфус не забывал периодически напоминать брату о прошлом, после чего хрупкий мир вновь принимался трещать по швам, а в воздухе ещё долго чувствовалось напряжение.

— Зачем он учит её сражаться? Чего он хочет — убить Поттера, свергнуть Министра? Чтобы она повторила судьбу своей матери, этого он добивается?

— По ком кричит авгурей, — нараспев произнёс Рабастан, вспомнив о суеверии, которое Юфимия всерьёз принимала на веру. Метнув в его сторону строгий взгляд, больше по привычке и для порядка, чем из настоящего недовольства, Юфимия продолжила начатую тираду:

— Я слышала, как он, бывает, зовёт её Беллой. Вот только она — не Белла и никогда ей не станет. — «На что я очень надеюсь». — Ей хотелось бы верить, что сходство было лишь внешним, но то, как Дельфи обошлась с Наземникусом, не оставляло сомнений в обратном.

— Ей это претит. Рано или поздно она взбрыкнёт, вот увидишь. Я знаю её лучше, чем вы! — с жаром воскликнула Юфимия, размазывая по рукам остатки жирного крема. Руки больше не пахли лягушачьими потрохами, на пальцах вновь поблёскивали золотые колечки, но стёртая кожа никак не желала становиться нежной, как прежде.

Во время последней «побывки» Дельфи уже совершила что-то, что заставило обоих Лестрейнджей схватиться за голову, а томившуюся в неведении Юфимию — начать всерьёз опасаться если и не за жизнь воспитанницы, то за возможность дальнейшего обучения в Дурмштранге уж точно. Похоже, что «игра», в которую оказать втянута Дельфи, зашла слишком далеко. И ещё эта трагедия в Аргентине — развороченный стадион вторую не сходил со страниц «Ежедневного Пророка», потемневшие Метки… Сегодня в Дурмштранге должен был состояться праздник — Дельфи с восторгом рассказывала о кострах, разгоравшихся в первую майскую ночь, — но в связи с недавней трагедией праздник, скорее всего, отменили.

— И всё-таки ты ревнуешь. — Рабастан оторвался от чтения писем и газетных вырезок и заключил Юфимию в крепкие объятия. Она в ответ поцеловала его в уголок губ, поморщилась от запаха табака — Юфимия, как и Рудольфус, на дух не переносила табачную вонь — и ничего не ответила, подавив желание высказаться о наносимом вреде своему подкосившемуся здоровью и её, Юфимии, не самому хорошему настроению. — Полагаю, мой брат имеет полное право по своему усмотрению воспитывать дочь.

«ПРОКЛЯТОЕ ДИТЯ. НАСЛЕДНИК ЛОРДА ВОЛДЕМОРТА», — гласил заголовок одной из газетных статей, которые среди прочих вырезок перед сном просматривал Рабастан. Кислотные буквы перепрыгивали с места на место. Ниже помещалось карикатурное изображение испуганного белобрысого мальчишки с искажённым змееподобным лицом.

— Какой вздор, — фыркнула Юфимия, высвобождаясь из объятий Рабастана, чтобы переодеться ко сну. Она бы скорее поверила, что Беллатрикс наставляла Рудольфусу рога, чем в то, что Скорпиус Малфой, робкий болезненный внук Нарциссы, являлся наследником Тёмного Лорда, отошедшего в мир иной за восемь лет до его появления на свет. И никакие чудом спасённые хроновороты не заставили бы её усомниться. Рабастан пробормотал ей вслед что-то об авгуреях — вестниках смерти и проклятиях, которые она принимала за правду.

Стоя перед зеркалом в ванной комнате, Юфимия с приятным удивлением обнаружила, что впервые за много лет на неё, наконец, смотрела ухоженная женщина средних лет, сумевшая сохранить неплохую фигуру. Общую картину портили даже не пресловутые «гусиные лапки», а опущенные уголки рта, придававшие ей угрюмый вид. Поэтому с сегодняшнего дня Юфимия Роули твёрдо решила идти по жизни с улыбкой, оставив измученную сотрудницу лавки «Ядов и противоядий» с остатками лягушачьих потрохов под ногтями в унылом доме на Милтон-Роуд.

Иллюстрации:

Немного о Патагонской пустыне + фото типичных ландшафтов: http://ukhtoma.ru/geobotany/arch_07.htm

---

1) Флаги республики Гаити и княжества Лихтенштейн очень похожи, разве что в левом верхнем углу лихтенштейнского флага помещается изображение княжеской короны. Корона появилась после Олимпийских Игр 1936 года, во время которых обнаружилась идентичность флагов.

Вернуться к тексту

2) В гаитянской религии вуду Дамбала — змеиное божество, поклоняющиеся Дамбале жрецы во время ритуалов издают шипение. Мамбо — колдунья, проводящая ритуалы. Лоа — почитаемые духи, которые делятся на добрых и злых. Красный считается цветом злых духов.

Вернуться к тексту

3) Англси — остров в Уэльсе, до римского завоевания считавшийся для друидов священным.

Вернуться к тексту

4) Красный дракон (валл. Y Ddraig Goch) — валлийский символ, присутствующий на национальном флаге Уэльса.

Вернуться к тексту

5) Нокин — сельское поселение в графстве Шропшир. Одна из достопримечательностей — замок Нокин, построенный в середине XII века. В 1540 г. отмечен как разрушенный, к н.в. полностью разобран на камни. О замке (к сожалению, информация на английском, зато с картинками): http://www.castlesfortsbattles.co.uk/midlands/knockin_castle_shropshire.html

Замок Нокин принадлежал реальному семейству ле Странжей, или, на английский манер, Стрейнджей. Также был учреждён титул баронов Стрейндж из Нокина:

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%BD_%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B5%D0%B9%D0%BD%D0%B4%D0%B6

Лестрейнджи «Хогвартских Сезонов» ведут свой род от них: http://hp-ekb.ru/clan_lestrange.php

Существует также норфолкская ветвь семейства.

Вернуться к тексту

6) Оуайн Глиндур — второй по популярности (после легендарного короля Артура) валлийский национальный герой, увековеченный в пьесе Шекспира «Генрих IV». Последний валлиец, носивший титул принца Уэльского, поднял мятеж против власти Английской Короны. Бесследно исчез, согласно одной из легенд спит зачарованным сном (совсем как легендарный Артур). Шекспир в пьесе описал его как дикого и странного человека, обуреваемого эмоциями и влекомого магией. Любопытное совпадение: бабка валлийского героя со стороны отца носила имя Элизабет ле Стрейндж.

Просто экскурс в историю, не относящийся к теме фика: https://warhead.su/2019/06/08/ouen-glendaur-i-prints-garri-valliyskiy-mag-i-londonskiy-gulyaka

Вернуться к тексту