Тень феникса (гет)

За окнами бушевала настоящая буря, и ветки деревьев колотили по дребезжащим стёклам, которые вот-вот были готовы треснуть под напором стихии. В тон завываниям ветра надрывалась большая чёрная птица — уродливая помесь феникса со стервятником, как бывало говаривал Торфинн.

— Умоляю тебя, прекрати! — с мольбой крикнула Юфимия Роули, хозяйка птицы. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги и прислонившись лбом к стеклу, пристально вглядываясь в темноту за окном.

Птица, проигнорировав слова хозяйки, продолжила кричать. Юфимия, разразившись рыданиями, запустила в клетку подушкой-думкой. Напоследок крикнув, оскорблённая птица умолкла. В этот самый момент на углу улицы раздался хлопок аппарации. Сквозь плотную пелену дождя Юфимия могла различить лишь размытый силуэт человека с какой-то ношей в руках. Она вскочила на ноги и стремглав бросилась к двери. Однако на пороге оказался совсем не тот, кого она высматривала в темноте.

— Рудольфус?! Что…

Не дожидаясь приглашения, Рудольфус Лестрейндж прошёл в комнату, оставив после себя следы на ковре. Он сбросил промокшую насквозь мантию, бережно положил свою ношу на край дивана и устало опустился рядом. Юфимия, борясь с порывами ветра, захлопнула дверь.

— Беллатрикс погибла в бою, — сообщил Рудольфус не своим голосом и отвернулся. — Молли Уизли сразила её насмерть Оглушающим заклятием.

Однако Юфимию сейчас меньше всего интересовала супруга Рудольфуса: её волновала судьба брата.

— Торфинн? Торфинн… он жив? — с надеждой спросила она, нервно кусая губы.

— Последний раз я видел его в схватке с кем-то из авроров, — ответил Рудольфус, подняв взгляд на Юфимию. В её золотисто-карих глазах стояли слёзы, губы дрожали. — Вынужден признать, перевес уже не на нашей стороне.

— Рабастан?

Рудольфус горько усмехнулся:

— Не думал, что тебе есть до него дело. Может быть, он прямо сейчас истекает кровью, лёжа под руинами замка. А может, уже отправился в ад.

Юфимия в истерике принялась заламывать руки.

— Ты помнишь, как всё тогда было: только что умер отец, а тут ещё и Рабастана обвинили в пытках этих авроров, Лонгботтомов…

— Ты говоришь таким тоном, будто мой брат отдыхал на курорте, а не гнил в Азкабане все эти годы! Тебя никто не заставлял выходить за этого безродного министерского чинушу. Твой отец никогда не одобрил бы брак с Ранкорном, будь он жив, так что не ври мне! — яростно закричал обычно спокойный Рудольфус, вскакивая на ноги.

Из свёртка раздался детский плач. Рудольфус как подкошенный рухнул на диван, прижал к себе младенца и уткнулся носом в его макушку.

— Не знала, что у вас родился ребёнок, — сказала Юфимия, осторожно присаживаясь рядом. — Странно… Я не замечала, чтобы Беллатрикс ходила беременной.

Юфимия неловко коснулась его плеча. Она не понимала, как следует себя вести, ведь обычно «жилетка» требовалась ей. Рудольфус сбросил руку и посмотрел на неё полными ярости и боли глазами.

— Она хотела назвать её Бетельгейзе. Как яркую звезду в правом плече Ориона… — Рудольфус не выдержал и затрясся в беззвучных рыданиях. Юфимия терпеливо ждала, пока он справится с нахлынувшими эмоциями, не решаясь более дотронуться до него. Наконец, он продолжил говорить: — Он настоял, чтобы её назвали Дельфини. В честь одной из древнегреческих дракайн, полузмей-полуженщин⁽¹⁾.

Дом содрогнулся от мощного раската грома, и скорбная птица вновь закричала. Только сейчас Рудольфус обратил на неё внимание.

— Не думал, что этот авгурей до сих пор живёт у тебя.

— Он предсказывает смерть… — зловеще прошептала Юфимия, наблюдая за птицей, раскачивавшейся в такт своей песне.

Рудольфус расхохотался:

— Юфимия, как ты можешь верить в этот бред! Да если бы каждый раз, как эта чёртова птица открывает свой рот, умирал хотя бы один человек, на свете не осталось бы самого жалкого маггла!

Птица неожиданно смолкла и уставилась на гостя блестящими чёрными глазами. Буря унялась, и в комнате стало тихо; лишь капли дождя мерно падали с крыши и листьев деревьев.

— Я должен забрать тело Беллы, — объявил Рудольфус, надевая промокшую насквозь мантию. Он как будто не замечал этого и даже не собирался осушить её.

— А ребёнок? Тебе совсем плевать на него? Ты понимаешь, что можешь не вернуться оттуда? — спросила Юфимия. Ей совершенно не хотелось возиться с чужим младенцем, было достаточно проблем, которые доставлял собственный отпрыск. — Уж не собираешься ли ты оставить девочку здесь?

— Именно это я и собираюсь сделать, — спокойно ответил Рудольфус. Он, наконец, взял себя в руки и стал походить на того Рудольфуса Лестрейнджа, которого знала Юфимия. Вечная усмешка на тонких губах, тихий голос и пронизывающий взгляд острых зелёных глаз пугали её с момента их первой встречи. Он был так похож на своего брата и так не похож на него одновременно.

— И я знаю, что ты не откажешь мне в этой просьбе. — Он кивнул на мешок, лежавший рядом с диваном. — Этого хватит, чтобы она ни в чём не нуждалась.

Рудольфус Лестрейндж прекрасно знал, насколько алчной была Юфимия Роули. Польстившись на тугой кошелёк, она вышла замуж за Альберта Ранкорна, хотя клялась в любви младшему Лестрейнджу. Сколотивший крепкое состояние амбициозный полукровка был счастлив породниться с девицей из рода Роули. Когда же Тёмный Лорд организовал побег, и Рабастан оказался на свободе, Юфимия отказалась укрыть его в своём доме. Однако едва власть переменилась, Юфимия тут же развелась с постылым мужем, вернув себе фамилию предков, и вновь вспомнила о Рабастане, который, несмотря на все те разы, что она предавала его, питал к ней странную слабость.

Расчёт оказался верным. Юфимия, поломавшись немного, согласилась приютить у себя девочку. Рудольфус напоследок коснулся губами лба мерно сопевшей малышки и решительной походкой направился к выходу. Обернувшись в дверях, он резко схватил Юфимию за запястье. Она вскрикнула и попыталась высвободить руку.

— Я мог бы заставить тебя дать Непреложный обет, но не нуждаюсь в лишних свидетелях. Однако предупреждаю: если ты не сдержишь своё слово, я уничтожу тебя, Юфимия Роули.

Рудольфус ослабил хватку, и Юфимия выдернула руку. Она испуганно смотрела, как он направляется прочь от её дома, на ходу застёгивая мантию. Когда он, зайдя за угол, с громким хлопком аппарировал, она облегчённо вздохнула, растирая покрасневшее запястье.

А утром Юфимия Роули узнала, что всё было кончено. Она до последнего надеялась, что Торфинну каким-то чудом удалось скрыться, затаиться на время либо пересечь границу. Что бы ни думал о ней Рудольфус, больше всего на свете она любила отнюдь не деньги, а своего старшего брата. После того как мистер Роули, проигравшись в прах, отравился аконитом, именно Торфинн взял на себя обязанности главы семьи. В обмен на верную службу Тёмный Лорд посулил вернуть роду Роули былые богатство и славу. Надо сказать, он частично выполнил своё обещание: с того самого дня, как Торфинн вступил в ряды Пожирателей смерти, Роули постепенно возвращали своё состояние.

Юфимию мало волновало, какими путями брат вытянул семью из долговой ямы. Её редко тревожили муки совести. Когда же такое случалось, она утешала себя тем, что на её нежных руках нет крови несчастных, что посмели встать на пути Тёмного Лорда, или же принимала Умиротворяющий бальзам. Большую же часть времени она просто радовалась, что снова может позволить себе заказывать мантии у личной портнихи и носить сверкающие драгоценности.

* * *

Ребёнок вёл себя на удивление тихо, и за весь день Юфимия только пару раз услышала плач. Золото Лестрейнджа она той же ночью спрятала в надёжном месте и, как оказалось, сделала это весьма своевременно: вечером в дверь дома Роули постучал человек из Аврората. Высокий темнокожий волшебник по фамилии Шеклболт сообщил Юфимии об аресте Торфинна — больше она боялась только известия о его смерти.

Юфимия, выплакавшая за ночь все слёзы, тупо смотрела на него, стоя в дверном проёме.

— Мадам Роули, вы слышите меня? — устало переспросил волшебник. — Ваш брат, Пожиратель смерти Торфинн Роули, взят под стражу. Он обвиняется в массовых убийствах и пособничестве Волдеморту.

— Должен быть суд, — возразила Юфимия, по-прежнему стоя в дверях и не пуская волшебника внутрь.

— Суд будет, — уверил её мистер Шеклболт, тяжело вздохнув. — Только вам от этого легче не станет. Мы ещё проверим, не были ли вы заодно с вашим братом. В ближайшее время в доме будет произведён обыск.

— Мне нечего скрывать, — просто сказала Юфимия, поворачиваясь к аврору спиной. — Прощайте, мистер Шеклболт.

— До встречи, мадам Роули, — произнёс мистер Шеклболт и удалился.

Ей действительно нечего было скрывать: брат не хранил в доме ничего, что могло бы скомпрометировать их. Власть столько раз переменялась, что не было ни малейшей уверенности в завтрашнем дне. Юфимия надеялась, что и в этот раз её не сильно коснётся смена режима, однако с назначением на пост Министра Кингсли Шеклболта мир Юфимии Роули, до той поры безоблачный и безмятежный, рухнул.

---

1) Дельфини — в греческой мифологии имя одной из дракайн (полуженщин-полузмей). Дельфини сторожила сухожилия Зевса, похищенные Тифоном, которые у неё впоследствии хитростью выкрал Гермес.

Вернуться к тексту

В любой войне две стороны. И если для победителей воцарился долгожданный мир, то проигравших окутала тьма. Рудольфуса Лестрейнджа взяли одним из последних, тело его жены найти так и не удалось.

Первым делом Юфимия Роули обнаружила замороженный счёт в банке «Гринготтс». Они с братом всегда доверяли друг другу и потому имели общую ячейку, куда Торфинн помещал свои заработанные кровью, в прямом смысле этого слова, деньги. Юфимия имела беспрепятственный доступ к ячейке и всегда могла брать из неё, сколько необходимо, на свои расходы. Главный гоблин доходчиво объяснил ей, что всё имущество до последнего кната конфисковано в казну Министерства, так как нажито господином Роули в результате преступных действий.

Юфимия никогда и нигде не работала. Она ничего не умела делать по дому, разве что готовить нехитрую еду и кое-как наводить порядок в холостяцком жилище брата, да и то лишь потому, что старая домовиха Фиби отошла в мир иной незадолго до заключения Торфинна под стражу. К тому же Юфимия совсем не умела управляться с детьми. Воспитанием её сына занималась Фиби, а после — приглашённая гувернантка, и она понятия не имела, как вести себя с девочкой Лестрейнджей.

Дельфини, или Дельфи, как называла её Юфимия, росла тихим ребёнком — настолько тихим, что иногда Юфимия вовсе забывала о её существовании. Такое поведение настораживало Юфимию: она с беспокойством вглядывалась в тёмные глаза девочки, похожие на бездонные омуты, полные затаившихся в них неведомых тварей. Это определённо были глаза Беллатрикс, но без признаков безумия, проблёскивавших в моменты сильного гнева или же радости. Взгляд девочки казался спокойным, даже несколько отстранённым. Губы и нос как будто имели черты Рудольфуса, но сложно было сказать наверняка.

Маленькая Дельфи чаще всего проводила время, сидя в гостиной на подоконнике, отгородившись от Юфимии тяжёлой портьерой. Она могла просидеть несколько часов без движения, наблюдая за происходящим на улице. Когда же ей наскучивало это занятие, она бесшумно соскальзывала вниз и внезапно для Юфимии оказывалась сидящей в кресле напротив неё. Юфимии не нравилось, когда Дельфи подкрадывалась так внезапно, она ругала её за это, но воспитанница на следующий день принималась за старое.

Ещё Дельфи любила гладить большую чёрную птицу в золочёной клетке и собирать в жестяную коробку её выпавшие перья. Она просовывала пальцы сквозь прутья, пытаясь дотянуться до птицы. Авгурей смотрел на неё недобрым взглядом и иногда больно кусал пальцы до крови. Дельфи принималась плакать, и Юфимия бежала к ней с настойкой бадьяна. Она запрещала воспитаннице подходить к птице, но Дельфи с ранних лет проявляла отчаянное упорство в своих желаниях.

Юфимия не могла заставить себя полюбить странную нелюдимую девочку, предпочитавшую компанию старой облезлой птицы шумным детским играм. Она скорее предпочла бы, чтобы та с воплями носилась по дому, опрокидывая на пол дорогие вазы и статуэтки, то есть делала бы всё то, что делают нормальные дети в её понимании. Но Дельфи тенью скользила по дому, словно чувствуя, что ей здесь не рады.

И всё же воспитанница скрашивала одиночество Юфимии. В свободное время она учила её несложным заклинаниям. Дельфи оказалась на редкость способной ученицей: несмотря на малый возраст, она схватывала всё на лету. Лишь только взмахнув волшебной палочкой, девочка преображалась: в глазах пускались в пляс задорные огоньки, а движения с каждым разом становились увереннее.

Дельфи не раз просила купить ей волшебную палочку, но Юфимия всякий раз отказывалась, ссылаясь на то, что она ещё слишком мала, чтобы иметь собственную. На деле она не хотела привлекать лишнего внимания к воспитаннице, ведь старый мистер Олливандер с проницательными серебристыми глазами помнил каждую палочку, проданную в его магазине.

* * *

— Почему ты не хочешь взять меня с собой? — в очередной раз спросила Дельфи, увидев, как опекунша достаёт щётку для обуви: она всегда до блеска натирала свои сапоги перед выходом на улицу. Юфимия сосредоточенно принялась чистить сапог, присев на табурет у двери.

— Разве нельзя чистить обувь с помощью магии? Ты знаешь такое заклинание? — сыпала вопросами Дельфи. Она редко приставала с расспросами, но если уж начинала, остановить её было невозможно.

— Можно даже шнурки завязывать с помощью магии, но я не сильна в хозяйственных заклинаниях, — ответила Юфимия, принимаясь за второй сапог. — Что ты ноешь, ты же хотела волшебную палочку? Я отдам тебе свою, твоя рука к ней уже привыкла, а себе куплю новую.

Дельфи счастливо улыбнулась и даже подпрыгнула от радости, зависнув в воздухе на несколько секунд. Так проявлялась её стихийная магия. Весёлой она нравилась Юфимии куда больше.

— Возьми меня в Косой переулок, я буду вести себя тихо, — заканючила Дельфи, едва коснувшись ногами пола.

Юфимия отложила в сторону щётку.

— Хорошо. Ты помнишь, что я тебе говорила? — назидательно произнесла она, хмуря брови.

Дельфи закатила глаза:

— Не разговаривать с незнакомцами, не отходить от тебя ни на шаг.

Юфимия удовлетворённо кивнула.

— Я всё равно не понимаю, — продолжила Дельфи. — Почему я должна звать тебя тётей?

— Твои родители были самыми верными слугами Тёмного Лорда. Попробуй, скажи разъярённой толпе, что ничего плохого не сделала! Для них ты всегда будешь чудовищем, потому что в твоих жилах течёт их кровь. Глядя на тебя, они всегда будут видеть их. Им нет никакого дела до того, что ты всего лишь несчастная сирота, пришедшая поесть мороженое в кафе Фортескью!

* * *

В Косом переулке яблоку негде было упасть. Рождественские каникулы подходили к концу, и школьники толкались у прилавков, то и дело дёргая родителей за рукав с просьбой купить набор разноцветных перьев или какую-нибудь ерунду вроде исчезающих чернил или волшебных хлопушек. Дельфи с любопытством разглядывала пёструю толпу и представляла себя на месте этих детей.

«Вот только мать твоя уже десять лет как мертва, а отец умрёт в Азкабане, и ты его никогда не увидишь», — произнёс вкрадчивый голос у неё в голове. Дельфи потрясла головой, заставив внутренний голос замолчать. За неимением друзей она часто вела диалоги сама с собой.

Они остановились возле лавки Олливандера. Здание было полностью разрушено, когда Пожиратели смерти похитили хозяина магазина, и отстроено заново после победы над Тёмным Лордом. Юфимия топталась у двери, не решаясь войти.

— Пожалуй, тебе лучше остаться снаружи.

Она скинула капюшон мантии, стряхнула с плеч прилипший снег и скрылась за дверью, оставив Дельфи стоять на улице. Дельфи какое-то время озиралась по сторонам, ловя на ладонь крупные хлопья мокрого снега, и, порядком продрогнув и заскучав, решила зайти в книжную лавку. Она любила книги. В доме Роули была большая библиотека, и Дельфи много времени проводила за чтением. Она даже начала читать учебники за первый курс, по которым когда-то учился Джаспер, сын опекунши.

«Битва за Хогвартс. История от первого лица. Юбилейное издание». Дельфи взяла с полки толстую книгу, стоявшую на уровне её глаз, и принялась перелистывать страницы. В книге были собраны интервью с участниками сражения, воспоминания о погибших героях, информация сопровождалась большим количеством иллюстраций. Дельфи поставила книгу на место. К ней подошла улыбающаяся пухлая волшебница.

— Интересуешься историей? — поинтересовалась волшебница, поправляя неровно поставленный фолиант.

— Я ищу книгу, где рассказывалось бы о другой стороне.

Волшебница посуровела:

— Могу предложить «Узников Азкабана». Ещё есть «Путь тьмы. Подлинная история лорда Волдеморта».

Волшебница непроизвольно вздрогнула, про себя проклиная распоряжение Министра, согласно которому всех обязали, не таясь, произносить жуткое имя.

Дельфи спросила, сколько стоит эта книга. «Пятнадцать сиклей», — ответила волшебница. Дельфи посчитала монетки в своём кошельке.

— У меня только десять… — расстроенно протянула она.

— Есть ещё из этой серии, «Путь тьмы», — сразу же нашлась волшебница, не желая терять потенциальную покупательницу. — «Пожиратели смерти», например. Как раз десять сиклей.

— Тогда я возьму её, — согласилась Дельфи, протягивая пухлой волшебнице содержимое своего детского кошелька. Волшебница завернула книгу в кусок пергамента, перемотала бечёвкой и улыбнулась на прощание:

— Не так часто встретишь маленькую девочку, которую интересуют такие серьёзные книги.

Когда Дельфи вышла на заснеженную улицу, на неё с воплями набросилась разъярённая опекунша:

— Где тебя носит?! Я не собираюсь за тобой бегать по всему Косому переулку!

— Я уже собиралась возвращаться к магазину волшебных палочек, тётя, — промямлила Дельфи, виновато опустив голову.

— Старик Олливандер, конечно же, узнал меня, начал поливать грязью. Как будто это я заперла его в том подвале у Малфоев! Боярышник и волос единорога, двенадцать дюймов⁽¹⁾.

Юфимия взмахнула новой палочкой, выпуская сноп разноцветных искр, затем взяла Дельфи за руку и свернула за угол, прочь от шумной толпы. Обшарпанная табличка гласила: «Лютный переулок». Дельфи никогда раньше не заходила на эту улицу: она была намного уже Косого переулка, лавки тесно жались одна к другой, пыльные и затянутые паутиной.

— А он всё такой же, Лютный переулок, — невесело усмехнулась Юфимия и добавила, крепче сжав в руке маленькую ладошку. — Держись поближе ко мне, Дельфи, Лютный переулок — не самое дружелюбное место. Никогда не знаешь, кого здесь встретишь. В комнате Торфинна завелись полчища докси, доксицид уже не помогает, надо купить что-нибудь более действенное.

На их пути не встретилось ни единого человека. Когда они подошли к грязной витрине с надписью «Яды и противоядия», из-за поворота внезапно выскочила неопрятного вида старуха. Пёстрое платье выглядывало из-под старой грязной мантии, отороченной изрядно побитой молью лисой. Старуха вцепилась костлявой рукой в рукав Юфимии и, вперив в неё взгляд полубезумных глаз, наполовину скрытых под бельмами, прошипела:

— Едва обретя, ты потеряешь всё…

Юфимия вскрикнула. Старуха отдёрнула руку. Теперь всё её внимание переключилось на Дельфи. Она указала на неё скрюченным артритом пальцем и прошептала:

— Она проклята… На ней стоит печать порока… Проклятое дитя…

Дельфи от страха широко распахнула глаза. Юфимия вжалась в стену. Раздался скрип двери, глаза ослепила вспышка красного света. Старуха, выругавшись, понеслась прочь настолько быстро, насколько была способна.

— Я не позволю тебе распугивать моих покупателей, старая ты ведьма! — крикнул хозяин лавки ядов, посылая вслед старухе ещё одно проклятие. — Добрый день, мадам Роули, если его можно назвать таковым. С вами всё в порядке?

— Добрый день, мистер Селвин, — ответила Юфимия, прижимаясь к кирпичной стене. — Не беспокойтесь, эта женщина лишь напугала меня.

Они вошли внутрь лавки. На полках пылились всевозможные бутылки с разноцветными жидкостями, пузырьки, банки с непонятными субстанциями… Юфимия приказала Дельфи ни в коем случае ничего не трогать руками. Мистер Селвин, сухопарый пожилой волшебник с аккуратной белой бородкой, с интересом разглядывал Дельфи. Заметив, куда смотрит Селвин, Юфимия многозначительно кашлянула.

— Это моя племянница Дельфини. Бедняжка — круглая сирота, её мать умерла в родах.

У её брата Торфинна было множество любовниц, и Юфимия не придумала ничего лучше, чем выдать Дельфи за свою осиротевшую племянницу.

— Я бы хотела приобрести что-нибудь против докси, доксицид уже не справляется с этими тварями.

— Конечно, сейчас… — бормотал мистер Селвин, переставляя ёмкости с ядами. — Это уничтожит их напрочь, мадам, десять капель на пинту воды.

Хозяин лавки упаковал маленький флакон с голубоватой жидкостью. Расплатившись, они быстрыми шагами направились прочь от Лютного переулка. Они шли так быстро, что не заметили на своём пути рыжего мальчишку и врезались в него, обронив покупки. Мальчишка густо покраснел до самых корней волос, которые, казалось, тоже приобрели бордовый оттенок.

— Простите меня, мэм… Я такой неуклюжий, — извиняясь, бормотал мальчик, поднимая свёртки.

Мальчик ещё раз извинился и скрылся в толпе. Юфимия растерянно посмотрела по сторонам. У одной из волшебниц ветер сдул с головы капюшон, обнажив копну чёрных волос, едва тронутых сединой. Их обладательница на мгновение обернулась, и Юфимия встретилась взглядом с тёмными глазами, полуприкрытыми тяжёлыми веками.

* * *

Юфимии не с кем было поделиться кошмарами, мучившими её по ночам с тех пор, как в Косом переулке ей встретилась погибшая более десяти лет назад Беллатрикс. Она была абсолютно уверена, что видела Беллатрикс, а не призрака или кого-то похожего на неё. Слова сумасшедшей старухи не выходили из головы. «Она пришла посмотреть, как я обращаюсь с её дочерью, — думала Юфимия. — Старуха сказала, она проклята от рождения… В любом случае, Беллатрикс нечего мне предъявить, я хорошо обращаюсь с девчонкой. Но я вовсе не обязана её любить».

— Ich bin Delfini Lestrange, — с сильным английским акцентом произнесла Дельфи. — Entschuldigen Sie mich, Tante! Ich heiße Delfini Rowley. Ich komme aus England, aus London⁽²⁾.

— Молодец, — похвалила её Юфимия, немного покривив душой. Дельфи готовилась поступать в Дурмштранг, и она серьёзно взялась за обучение воспитанницы. Юфимия ещё год назад отправила письмо в Хогвартс с сообщением о том, что отказывается от места. Исторически сложилось, что на протяжении последних веков обучение в Дурмштранге велось на немецком, поэтому волшебники, избравшие это учебное заведение, с ранних лет уделяли внимание изучению иностранного языка.

Дельфи не нравились уроки немецкого; ей по душе были заклинания, магия. Сложная грамматика утомляла её, и прогресс шёл медленно.

— Может, на сегодня хватит? — с надеждой в голосе спросила она. Юфимия отрицательно покачала головой и положила на колени воспитанницы раскрытую книгу.

— Второй абзац. — Она указала кончиком пера нужную строку.

— Die Verwandlungen — трансфигурация, die Zauberkunst — заклинания, die…

Большая серая сова бесшумно опустилась на край подоконника и поскреблась в окно. Дельфи мигом захлопнула учебник и поспешила впустить птицу. Старый авгурей протяжно крикнул, почуяв присутствие чужака. Юфимия погрозила ему пальцем и отвязала от лапки совы промокший от снега конверт.

Она села в кресло и вскрыла письмо. Последние годы она редко получала от кого-либо письма и потому была премного удивлена. Глаза забегали по строчкам. По мере чтения её лицо становилось всё бледнее — в письме говорилось, что Торфинн тяжело болен и, скорее всего, не протянет больше недели. Юфимия скомкала кусок пергамента и спрятала лицо в ладонях. Дельфи подошла к ней и взяла её за руки.

— Мой брат при смерти, а они «бессильны чем-либо помочь»! — в ярости закричала Юфимия, выдёргивая ладони из рук воспитанницы. — Что изменилось с тех пор, как дементоры покинули Азкабан? Какой толк в тюремной больнице, если людей отправляют туда умирать и поят какой-то бесполезной дрянью?! Я напишу письмо начальнику тюрьмы. Нет, я сейчас же отправлюсь к нему домой, благо я хорошо помню, где обитает мой бывший супруг.

Она решительно подошла к камину, бросила в него щепотку Летучего пороха и шагнула в зелёное пламя. Её закружило в дымоходе и выбросило на ковёр гостиной Альберта Ранкорна.

Альберт Ранкорн, сурового вида мужчина с густой косматой бородой, в это самое время ужинал со своей новой семьёй, состоявшей из молодой жены и двоих очаровательных сыновей. Увидев вылетевшую из камина бывшую супругу, он подавился фасолью. Молодая жена хлопала его по спине, не сводя полного ненависти взгляда с ещё вполне привлекательной Юфимии. Наконец, Ранкорн прокашлялся:

— Что привело тебя в такой час ко мне домой, Юфимия? Что-то с сыном?

Юфимия, бросив многозначительный взгляд на его семейство, произнесла:

— Добрый вечер, Альберт. Джаспер редко заходит ко мне. Надеюсь, твоя семья в добром здравии. Чего не скажешь о моём брате.

Он попросил жену увести детей наверх. Миссис Ранкорн, подхватив сыновей, бодро побежала по лестнице.

— Что я могу сделать? Исцелить его? Выпустить из Азкабана?

— Не ёрничай, Ранкорн! — одёрнула его Юфимия, поправляя сбившуюся мантию. — Ты прекрасно знаешь, что можешь сделать.

— И что же? — устало спросил Ранкорн. Больше всего ему хотелось избавиться от настырной гостьи и продолжить ужин в кругу семьи.

— У тебя красивый дом, — сказала Юфимия, улыбнувшись. Она медленно обходила комнату, внимательно рассматривая картины на стенах.

Ранкорн ненавидел эту её хитрую лисью улыбку, обнажавшую маленькие острые зубки. Он никогда не мог устоять перед обаянием этой женщины. Она не была красавицей, но что-то в ней неизменно сводило мужчин с ума. Может быть, та самая её лисья улыбка. «Что ты делаешь, идиот, она обманывает тебя, как много лет назад! И ты снова клюёшь на эти уловки».

— Но с былой роскошью не сравнить, — продолжала она. — Куда подевались те чудесные шахматные фигуры, вырезанные из драконьей кости?

— Мне пришлось продать их, — недовольно ответил Ранкорн. Он не понимал, куда клонит эта женщина.

— Как и коллекцию кинжалов гоблинской работы, бронзовую мантикору с золотым жалом, — Юфимия начала загибать пальцы. — Она, кажется, стояла вот в этом углу, и на неё вешали шляпы. Уродливая статуя и неприлично дорогая.

— Я был вынужден… — Ранкорн начинал терять терпение.

— Продать их, чтобы купить себе новую жизнь при новой власти, — безжалостно закончила за него Юфимия. — Ты неплохо устроился, не в пример лучше меня.

— Я не был Пожирателем смерти. И члены моей семьи тоже.

— Не обязательно иметь Тёмную Метку! Мне ли не знать, как ты активно ратовал в поддержку новых порядков в Министерстве.

Ранкорн, наконец, вышел из себя:

— Да кто ты какая, чтобы говорить мне об этом! Ты, Юфимия Роули, сестра Пожирателя смерти, любовница Пожирателя смерти, пришла ко мне, чтобы просить за своего поганого братца! И ты ещё смеешь оскорблять меня!

Юфимия подняла руки в знак примирения.

— Я всего лишь хочу предложить тебе сделку.

— Ты уже предлагала мне одну выгодную сделку двадцать лет назад — состояние безродного выскочки Ранкорна в обмен на нищую девицу Роули, чей род ведёт начало чуть ли не от самого Мерлина! Что я получил от этого?

Юфимия проигнорировала выпад бывшего супруга и продолжила говорить:

— Ты ставишь на ноги Торфинна. Притащишь ли ты в Азкабан колдомедиков из Мунго либо определишь моего брата в нормальную больницу, мне всё равно. Взамен я возвращаю тебе шахматные фигуры из драконьей кости, чудовищную мантикору и всё то, что тебе пришлось продать с компенсацией за проведённые со мной годы.

Ранкорн раскатисто рассмеялся, схватившись за живот:

— Пожалуй, компенсация обойдётся тебе дороже всего. И где же ты возьмёшь столько денег?

— Тебя это не касается, — прищурила глаза Юфимия. Она поняла, что Ранкорн попался.

— Предположим, я попытаюсь помочь твоему брату, — задумчиво произнёс Ранкорн, почёсывая квадратный подбородок, скрытый под окладистой бородой. — Это будет стоить порядка тысячи галеонов.

Юфимия в уме пересчитывала содержимое мешка Лестрейнджа. Однако она ещё дёшево отделалась! Юфимия полагала, что бывший супруг потребует больше.

— Это только расходы непосредственно на целителей, подкуп тюремщиков и прочего азкабанского сброда. Нельзя позволить им болтать, иначе каждый вечер мой ужин будет прерван появлением чьей-нибудь любящей сестрицы. Я делаю исключение лишь для тебя, моя дорогая Юфимия, — ухмыльнулся Ранкорн. — Ещё в тысячу я оцениваю своё потерянное состояние — сюда входит твоя любимая вешалка для шляп и прочие мелочи, делавшие мою жизнь чуточку приятнее. И в полторы тысячи галеонов обойдётся компенсация за потраченные на тебя лучшие годы. Ну, найдётся ли у тебя такая сумма, Роули?

На лбу Юфимии проступили капельки пота. Три с половиной тысячи галеонов. Три с половиной тысячи… Она лихорадочно пересчитывала свои сбережения. Разве что продать дом…

— Я найду деньги, — дрожащим голосом ответила Юфимия, сжав кулаки. Она не могла позволить себе разрыдаться на глазах у бывшего мужа, показать ему свою слабость.

Ранкорн довольно улыбался, наблюдая, как с бывшей жены, наконец, слетела вся спесь.

— Советую тебе искать быстрее. Несчастный так кашляет, что мне начинает казаться, что он скоро выплюнет свои лёгкие. Там стоит подхватить малейшую простуду, знаешь ли…

Вернувшись домой, Юфимия первым делом достала из тайника мешок с золотом Лестрейнджа и велела Дельфи пересчитать его содержимое до последней монетки, а сама принялась собирать всё мало-мальски ценное, что было в доме. Она выгребла из ящиков многочисленные коробочки с драгоценностями, подаренными братом, Ранкорном и Рабастаном, пару оставшихся фамильных украшений, мелкие деньги на повседневные расходы. Затем принесла с кухни несколько серебряных ложек, оставшихся с благополучных времён, и добавила их в общую копилку ценностей.

— Здесь одна тысяча девятьсот восемьдесят девять галеонов, тётя! — крикнула из гостиной Дельфи.

Юфимия мысленно прикинула, сколько могут стоить собранные ей вещи. Если продать их все, можно будет выручить ещё порядка двух тысяч. Она нервно постукивала палочкой о подлокотник кресла. Внезапно из неё вырвалась искра, и обшивка задымилась. Она быстро затушила её и принялась рассматривать прожженное пятно. Дельфи складывала обратно в мешок золотые монеты, которые падали на дно с характерным звуком, ударяясь друг о друга. Юфимию выводил из себя мерный звук падающих монет. Бряц. Бряц…

— Прекрати, — приказала она, схватившись за виски. Голову словно сдавило тугим железным обручем. Она опустилась в кресло и запустила пальцы в волосы.

«Думай, Юфимия, думай. Где найти покупателя на всё это в короткий срок? Разве что обратиться в скупку. Кажется, отец имел знакомство с каким-то волшебником, занимавшимся такими делами. Как же его звали? Такое странное имя…»

Дельфи бросила в мешок последнюю монету. Монета со звоном упала на груду золота. Дельфи поднялась с ковра и подошла к клетке с птицей. Воспользовавшись, что опекунша не наблюдает за ней, она попыталась достать только что выпавшее из хвоста авгурея перо.

— Мундугнус! — воскликнула Юфимия. Дельфи от неожиданности выронила перо. — Мундугнус Флетчер. — Дельфи подняла перо и спрятала его в кармане мантии.

— Кто такой Мундугнус Флетчер?

— Один проходимец, — пренебрежительно бросила Юфимия, даже не взглянув на воспитанницу. Где искать Мундугнуса посреди ночи? Он может быть где угодно. Да и вообще, она даже не знает, жив ли ещё этот старый жулик. Только если отправить к нему Патронус и понадеяться, что тот откликнется на послание.

— Expecto Patronum! — Из палочки вырвалась струйка серебристого дыма. Юфимия не могла сосредоточиться. Как она могла думать о хорошем, когда её брат умирал в тюремной больнице, а сама она снова находилась на грани полного разорения?! Юфимия закрыла глаза, пытаясь вспомнить самое счастливое мгновение своей жизни. Перед ней возникло лицо молодого Рабастана Лестрейнджа.

Он стоял в углу зала рядом со своим старшим братом и его супругой. Рудольфус был знаком Юфимии; он был близким другом Торфинна и часто гостил у них в доме, его брата же она видела лишь мельком, — он не особо любил подобного рода мероприятия. Младший Лестрейндж со скучающим выражением лица наблюдал за другими гостями. Юфимия переминалась с ноги на ногу, бросая обеспокоенные взгляды в сторону ломберного стола. Она гадала, какую сумму на этот раз потеряет отец за игрой в карты.

К Лестрейнджам с бокалом в руке подошёл уже изрядно поддатый Торфинн. Высокий статный голубоглазый блондин, он привлекал внимание девушек в зале. Юфимия нервно поправила причёску. Торфинн, громко рассмеявшись, хлопнул Лестрейнджа-младшего по плечу и что-то шепнул ему на ухо. Рабастан заинтересованно посмотрел в её сторону. На мгновение их взгляды встретились, и Юфимия, отчего-то засмущавшись, опустила глаза в пол. В свои неполные семнадцать лет она не испытывала недостатка в поклонниках: многие находили её привлекательной. Но поймав на себе взгляд Рабастана, она испытала странное чувство, которое доселе было ей не знакомо.

Он шёл в её сторону, очень похожий на своего брата, но ростом немного ниже его и более плотного телосложения. По мнению Юфимии Рудольфус был излишне худым. Наконец, Рабастан подошёл к ней совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она снова подняла на него глаза. Те же медные волосы, тонкие губы с чуть надменной улыбкой, даже аккуратная бородка подстрижена совсем как у старшего брата. Но глаза темнее, чем у Рудольфуса, и во взгляде нет той холодности. Греческий нос с небольшой горбинкой, красивые ровные брови…

— Мисс Роули, — вежливо поздоровался он, кивнув ей. От звука его голоса у Юфимии подогнулись колени. — Мисс Роули, вам нехорошо?

Юфимия кашлянула и ещё больше смутилась.

— Всё в порядке. Здесь слишком душно. Может быть, выйдем в сад?

Он взял её за руку и тотчас же отдёрнул её. Их обоих словно ударило током. Лестрейндж-младший рассмеялся и снова взял её ладонь в свою.

— Пойдёмте во двор.

Они вышли прочь из шумного зала. Стояла тихая звёздная ночь, лишь ветер шевелил листья деревьев, и в кустах раздавался стрёкот кузнечиков. Юфимия потянула Рабастана в сторону розового сада. Она почти бежала, и молодой человек с трудом поспевал за ней, то и дело цепляясь за корни деревьев. Наконец, они оказались в самом сердце сада.

— Это нечестно, — запыхавшись, ответил Рабастан. — Я не знаю дороги.

Юфимия стояла в свете фонаря, перебирая в руках розовый цветок. Лепестки бесшумно падали на землю.

— Моя мама очень любила розы, — сказала Юфимия, не зная, как начать разговор. — Особенно белые.

— А вы любите, мисс Роули? — поинтересовался Рабастан. Один из мотыльков, кружившихся вокруг фонаря, сел Юфимии прямо на кончик носа. Она смахнула его и беззаботно рассмеялась.

— Люблю, — ответила Юфимия и добавила: — Можете называть меня просто Юфимия.

Рабастан, не отрываясь, смотрел на неё, чуть сощурив глаза. Так Рудольфус смотрел на свою Беллатрикс. Глаза Юфимии казались золотистыми в свете фонаря.

— Юфимия… — медленно повторил Рабастан. Вечер, казавшийся ему скучным, приобретал краски. Ему нравилась эта девушка с золотыми блёстками в глазах и причудливо обёрнутой вокруг головы длинной косой. Он посмотрел на часы — пробило двенадцать. — С днём рождения, Юфимия.

Она выронила из рук очередную розу. Земля у их ног была сплошь покрыта розовыми лепестками.

— Вы всегда ломаете то, что любите, Юфимия? — задал вопрос Рабастан. Его голос звучал полушутливо-полусерьёзно.

В ответ она лишь зарделась и потянулась за следующим цветком. Рабастан перехватил её руку и прижал к груди.

— Обещайте, что не сломаете, — попросил он, примыкая её к себе. Юфимия поднялась на мысочки, чтобы казаться чуть выше. Он легонько коснулся губами её губ. Она закрыла глаза и ответила на поцелуй.

Серебристое облачко приняло очертания сороки, которая почти сразу же исчезла. Юфимия ещё раз произнесла заклинание. На этот раз Патронус не исчез; он парил по комнате, вызывая восхищение Дельфи.

— Найди Мундугнуса Флетчера и передай, что у Юфимии Роули есть к нему дело на две тысячи галеонов. Пусть явится сюда немедленно.

Призрачная сорока вылетела в окно. Дельфи проводила её завистливым взглядом и взмахнула старой палочкой Юфимии.

— Expecto Patronum!

Ничего не произошло. Дельфи повторила заклинание несколько раз, однако не смогла ничего добиться. Юфимия, устав от безрезультатных попыток воспитанницы вызвать Патронуса, объяснила, что она ещё слишком мала для этого заклинания.

* * *

На следующий день Мундугнус Флетчер, изрядно постаревший и ещё более потрёпанный, чем обычно, с громким хлопком аппарировал прямо в гостиную. Мундугнус никогда не отличался хорошими манерами и, едва появившись в гостиной, беспардонно плюхнулся в кресло, деловито закинув ногу на ногу.

— Ну-с, с чем имеем дело, мадам? — поинтересовался он, шаря по карманам в поисках трубки. Достав трубку, Мундугнус принялся набивать её табаком.

— Флетчер! — рявкнула Юфимия, скрестив руки на груди. — Не смей курить в моём доме! Мало того, что ты аппарируешь чуть ли не мне на голову, так ещё и куришь при ребёнке. Дельфини, ступай в свою комнату.

Дельфи тенью выскользнула из гостиной и притаилась на лестнице.

— Эта юная леди — ваша дочь? — спросил Мундугнус, разочарованно пряча трубку в карман мантии.

— Племянница, — сухо ответила Юфимия. Она открыла сундук с собранными ценностями. — Сколько ты дашь мне за это?

Глаза Мундугнуса Флетчера при виде сундука алчно заблестели. Он деловито потёр руки.

— Ну-с, посмотрим, — сказал он, причмокнув губами.

В течение часа Мундугнус перебирал содержимое сундука, делая пометки на мятом листе пергамента. Он слишком сильно нажал на перо, и оно переломилось надвое. Мундугнус выругался, за что получил очередную порцию замечаний от хозяйки дома. Он выдернул перо из хвоста авгурея, едва успев увернуться от клюва сердитой птицы, и обмакнул его в чернила.

— Что за чёрт! — плюнул Флетчер, отбросив негодное перо. — Не могли бы вы одолжить мне перо, мадам?

— Перья авгурея не впитывают чернила и поэтому непригодны для письма, — объяснила Юфимия, протягивая ему гусиное перо.

— Так-то лучше, — пробурчал Мундугнус, почесал лохматую седую голову и продолжил подсчёты. Наконец, он закончил. — Полторы тысячи. Я могу дать за всё это не больше полутора тысяч галеонов. И то только из уважения к покойному мистеру Роули, он был моим большим другом, хе-хе. Вы сами посмотрите: ложки-то гнутые, да и в диадеме не хватает пары камней!

Юфимия закусила губу. Эти вещи стоили как минимум в полтора раза дороже даже несмотря на нехватку нескольких мелких рубинов. Но другого шанса продать их в короткий срок могло и не представится, а действовать нужно было незамедлительно, ведь на кону стояла жизнь брата.

— По рукам, — согласилась Юфимия, тяжело вздохнув. — Но у меня есть условие — деньги нужны мне сегодня.

Старый жулик округлил глаза.

— Полторы тысячи галеонов на дороге не валяются, знаете ли. Если бы вы согласились подождать хотя бы несколько дней…

«Через несколько дней может быть уже слишком поздно», — подумала Юфимия и отрицательно покачала головой.

Мундугнус замялся. Ему не хотелось упускать такой жирный кусок, но достать полторы тысячи золотых до конца дня даже для такого ловкача как Мундугнус Флетчер было почти невыполнимой задачей.

— Сколько я могу выручить за этот дом? — внезапно спросила Юфимия, прервав затянувшееся молчание.

Мундугнус рассмеялся:

— Вы, вероятно, шутите!

Однако Юфимия была серьёзна, как никогда. Глупая улыбка сползла с лица Мундугнуса; он задумчиво почесал небритый подбородок.

— Ну-у, — протянул он, — учитывая состояние дома… Эти полчища докси… Да, старый Селвин рассказывал мне, что вы на днях приобрели у него сильную отраву против этих тварей. Доксицид уже не справляется, дела не из лучших, да-с… И мебель уже довольно потёртая. Тысячу, может быть, всё-таки дом довольно хороший.

— Довольно хороший?! — передразнила его Юфимия. — Да этот дом простоит ещё сотню лет, если такие, как вы, не будут аппарировать в грязных лохмотьях посреди гостиной и портить обивку кресел!

Мундугнус состроил обиженную мину.

— Зачем же вы так, мадам Роули, — укоризненно произнёс он. — Это достойная цена, учитывая, что деньги понадобились вам срочно. Кстати, на что вы намереваетесь потратить такую крупную сумму, если не секрет?

— Мой брат тяжело болен, — беззащитно ответила Юфимия, отворачиваясь от Флетчера. Она не могла более выносить этого старого обманщика. Больше всего ей хотелось выпроводить его за дверь сейчас же.

— Сочувствую, в наше время дорого болеть.

Юфимия запрокинула голову, пытаясь заставить выступившие на глазах слёзы вкатиться обратно. Она с шумом втянула в себя воздух и резко повернулась к Мундугнусу.

— Я согласна на ваши условия. Я только попросила бы вас подыскать нам какое-нибудь временное жилище. До тех пор пока… пока я не поправлю свои дела.

— Боюсь, поправлять вы их будете долго, — хмыкнул Мундугнус. — Могу предоставить в ваше распоряжение свою берлогу. Я всё равно стараюсь там лишний раз не светиться. Абсолютно безвозмездно, только вам придётся иногда выпроваживать хм… моих посетителей… кхе-кхе… иногда не совсем дружелюбно настроенных.

Юфимия нахмурила брови.

— Что это значит?

— За годы работы я успел обзавестись массой знакомств, и некоторые чересчур настырные волшебники пытаются мне досаждать своими визитами! Я уже почти год как съехал с Милтон-Роуд, однако эти олухи всё равно продолжают являться туда, пытаясь меня застукать. Я же не виноват, что они сами позволяют себя обманывать! — рассмеялся Флетчер.

* * *

Юфимия зябко поёжилась и плотнее обернула голову шарфом. Маленький островок посреди Северного моря продувался ледяными ветрами, какие обычно бывают зимой в этих широтах. Она жалась ближе к пропитанной солью стене крепости, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях. Ранкорн, согнувшись от ветра, шёл впереди неё, ругаясь сквозь зубы. Наконец, они преодолели этот непростой путь и оказались перед тяжёлой кованой решёткой. Ранкорн коснулся ладонью одной из круглых розеток.

— Альберт Ранкорн. Начальник тюрьмы Азкабан, — прокричал он, пытаясь перекричать вой ветра.

Решётка заскрипела и медленно поползла вверх. К Ранкорну подбежал молодой волшебник в зимней мантии, на ходу натягивая меховую шапку. Поприветствовав начальника, юноша принялся извиняться:

— Простите, сэр, я совсем ненадолго отлучился, мне по нужде нужно было, понимаете? Я только на минуточку, сэр…

Ранкорн жестом приказал ему замолчать.

— Где Дэйв, дементор тебя дери? Тоже по нужде отлучился? Оставить ворота без присмотра! При дементорах такого безобразия не было! А вам ещё и деньги за такую работу платить.

Паренёк густо покраснел.

— Он отлучился, сэр. На минуточку. Делает… хм… обход…

— Какой ещё обход?! Он должен здесь стоять! — громовым голосом взревел Ранкорн, указывая толстым пальцем с массивным перстнем на тюремные ворота.

Провинившийся постовой опустил голову. Ранкорн махнул на него рукой и скомандовал Юфимии идти за ним. Постовой взмахнул палочкой, и ржавая решётка с лязгом опустилась. Они прошли через небольшой тюремный двор, где несколько зачарованных мётел сметали в кучки свежевыпавший снег. Перед тем как войти в тюремное помещение, Юфимия оглянулась: постовой, надвинув шапку до самых бровей, лениво прохаживался туда-сюда, похлопывая по бедру волшебной палочкой.

Переступив порог казематов, Юфимия почувствовала резкий запах сырости, смешавшийся с запахом нечистот. Дрожащими от холода и страха руками она достала из кармана тоненький кружевной платочек, отголосок прежней жизни, и прижала его к лицу. Ранкорн хмыкнул:

— Что, не нравится тебе аромат Азкабана, да? Я сам долго не мог к нему привыкнуть. Но на мой кабинет наложены чары, и пахнет там не хуже, чем в лучших гостиных.

«Он долго не мог привыкнуть… — думала Юфимия, ступая в узкий коридор вслед за бывшим супругом. — А Торфинн смог привыкнуть? Привыкнуть к этой вони, вечному холоду и заточению в одиночной камере наедине со своими мыслями… И разве можно привыкнуть? Можно лишь смириться… Рабастан бы ни за что ни смирился…»

— Не завидую я этим ублюдкам, — вслух рассуждал Ранкорн, — мы-то побудем здесь и отправимся домой, к семье, друзьям, под крылышко к жёнам…

Шаги его отдавались эхом. Юфимия ступала почти бесшумно. Она сжимала и разжимала околевшие на холоде пальцы. Здесь было не намного теплее, чем за стенами, разве что по коридорам не гуляли обжигающие ледяные ветры.

Наконец, коридор кончился.

— Осторожно, — предупредил Ранкорн, — здесь крутые ступеньки.

Он зажёг огонёк на конце палочки, Юфимия последовала его примеру. Они поднимались по скользким ступенькам, опираясь на влажные стены. Поднялись вверх на несколько этажей, затем снова свернули в какой-то бесконечный коридор, неотличимый от первого. В какой-то момент у неё закружилась голова, и она попросила Ранкорна передохнуть.

— Что происходит, Ранкорн? — спросила Юфимия, тяжело дыша. — Где узники? Почему здесь так пусто?

— На этих этажах нет камер, только служебные помещения. Они выше, — объяснил Ранкорн и уже шёпотом добавил: — Прислушайся.

Юфимия превратилась в слух. Сердце стучало после долгого подъёма по лестнице. Откуда-то издалека доносились какие-то приглушённые звуки: не то истерический смех, не то рыдания. Юфимия вздрогнула. Она вдруг отчётливо вспомнила суд над Лестрейнджами и мальчишкой Краучем. И безумный смех Беллатрикс, когда её уводили из зала суда: «Он вернётся, Крауч! Эй, вы, все! Вы слышите меня?! Тёмный Лорд вернётся, он освободит нас и наградит за нашу преданность! Ха-ха-ха-ха-ха…»

…ха-ха-ха-ха-ха… Заливистый смех Беллатрикс эхом отдавался в зале суда, битком набитом людьми — присяжными, обвинителями, чиновниками из Министерства, аврорами, представителями прессы, пришедшими поглазеть на Крауча-младшего в кандалах и тюремной робе.

Особняком держалось семейство Блэков. Сигнус Блэк стоял в первых рядах, чуть сгорбившись и опираясь на трость. Друэлла без сил опустилась на скамью. Её лицо приобрело неприятный оттенок, на нём резко обособились морщины и проступили пигментные пятна. Однако глаза пожилой колдуньи оставались сухими — она не могла позволить себе расплакаться на виду у всех. Старая закалка. Хрупкая Нарцисса уткнулась в плечо матери и сотрясалась в беззвучных рыданиях. Её муж предпочёл не появляться на слушании. Вальбурга Блэк успокаивающе гладила девушку по растрепавшимся волосам. Нарцисса, несмотря ни на что, любила свою сестру.

Она, Юфимия, тоже пришла на слушание — попрощаться с Рабастаном. Последний раз взглянуть в его глаза, запомнить лицо. Позже Альберт устроит дома знатный скандал и даже поднимет на неё руку. На неё, Юфимию Роули! Какой-то выскочка Ранкорн! Только вот она уже давно носила его фамилию, а не имя своего рода.

Юфимия предусмотрительно изменила свою внешность, оставив неизменными лишь глаза, и выбрала место у дверей в дальнем конце зала.

Рудольфус казался спокойным; лишь его узкие губы нервно подёргивались. Рабастан смотрел будто сквозь Крауча и присяжных, а на публику в зале и вовсе не обращал никакого внимания. Бартемиус Крауч-младший выглядел совсем мальчишкой по сравнению с Лестрейнджами. Глаза юноши с мольбой смотрели то на рыдающую мать, то на мрачного сурового отца. Он всё время плакал и твердил, что невиновен. Глядя на этого светловолосого веснушчатого мальчишку, который был лишь немного моложе её самой, Юфимия никак не могла поверить в его причастность к пыткам Лонгботтомов.

Рабастан рассказывал, что Барти вырвало после того, как Беллатрикс решила преподать парню «урок образцового Круциатуса». Сама Беллатрикс лишь смеялась, вновь и вновь направляя палочку на Фрэнка и его жену. Она чёрным вихрем носилась по комнате, выкрикивая любимое заклинание. Рудольфус тогда схватил сына Крауча за шкирку и вышвырнул из комнаты, пока тот не свихнулся раньше авроров. Зачем вообще мальчишка полез в эту грязь?

Юфимия, не отрываясь, смотрела на Рабастана. Он безразлично отвечал на вопросы обвинения, лишь изредка позволяя себе колкие высказывания в адрес судьи. Тогда Крауч начинал изо всех сил стучать молотком по деревянной трибуне, так что даже щепки летели. Рудольфус старался вести себя в своей обычной манере, хотя это давалось ему с огромным трудом. Он пытался перетянуть одеяло на себя и выгородить свою обожаемую супругу. Это приводило Крауча в бешенство, и он стремился поскорее закончить с допросом, однако подсудимые, осознавая, что терять им больше нечего, намеренно растягивали слушание, расписывая в красках «вечер в гостях у Лонгботтомов».

Наконец, терпение Крауча подошло к концу, и он попросил присяжных огласить окончательное решение. Руки судей взметнулись вверх. Крауч предоставил подсудимым последнее слово. Барти снова принялся заламывать руки и умолять отца помиловать его. Он кричал, что невиновен, что его заставили, но Крауч-старший более не смотрел на него.

Напоследок Рудольфус пожелал Краучу, присяжным и всему Аврорату «долгой и счастливой жизни». В общем, повторил слова Беллатрикс, только в более спокойной манере. Рабастан также послал несколько проклятий в адрес Крауча и Моуди, затем обвёл глазами зал заседаний, словно кого-то искал. На миг заплаканные глаза Юфимии встретились с усталыми глазами Рабастана, и Крауч приказал увести заключённых.

В зал вплыло четверо дементоров; всех присутствующих сразу же охватил озноб. Братья Лестрейнджи и сын Крауча в сопровождении отвратительных существ в чёрных плащах направились к выходу из зала суда, позвякивая кандалами. Отчаянно верещавшего Крауча тащили почти волоком. Дементоры проплыли совсем рядом с Юфимией, и её охватила настоящая паника.

— Рабастан, прости меня! — крикнула Юфимия, забыв об осторожности. — Рабастан, я люблю тебя! Я всегда буду любить тебя, Басти!

Взоры присутствующих обратились на Юфимию. Она, совладав с собой, бросила последний, полный отчаяния, взгляд в сторону заключённых, выбежала из зала суда и аппарировала прочь.

— Так ты идёшь или нет? — Ранкорн вырвал Юфимию из нахлынувшего потока тягостных воспоминаний.

Юфимия потрясла головой, прогоняя видения и возвращаясь к реальности.

— Идём, Альберт. Долго ещё? — поинтересовалась она. Ноги уже начали ныть от бесконечных подъёмов по лестницам.

— Один этаж, — ответил Ранкорн, распахивая перед бывшей супругой неприметную дверь, за которой скрывалась ещё одна лестница. Юфимия не смогла сдержать стон. Ранкорн хмыкнул и зашагал по ступенькам.

Цепляясь за холодные каменные стены, Юфимия медленно плелась за ним. Звуки, которые она слышала в коридоре этажом ниже, по мере подъёма усиливались. Теперь она отчётливо различала женский плач, полубезумный смех, который мог принадлежать как женщине, так и мужчине, грязную ругань и обрывки фраз.

Ранкорн преодолел последнюю ступеньку и шумно выдохнул. Годы потихоньку брали своё. Он молча наблюдал, как раскрасневшаяся Юфимия медленно поднимается по крутым ступенькам.

— Кто только построил этот ужасный замок! — в сердцах воскликнула Юфимия, откидывая со лба мокрые от пота волосы. Её грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Экриздис Азкабан, разумеется, — ответил Ранкорн, с недоумением посмотрев на Юфимию. Он полагал, что она-то должна больше знать о представителях древних чистокровных родов. — Неужели ты никогда не слышала о нём?

— Не слышала, — призналась Юфимия. Её начинал раздражать Ранкорн, который, как ей казалось, хотел лишний раз отомстить за испорченную молодость. Все эти лестницы и переходы, глупые разговоры… Неужели нет более короткого пути?

— Азкабаны — одна из древнейших магических фамилий, — начал просветительную лекцию Ранкорн. Ему было приятно, что он, полукровка, знает об истории магической Британии больше, чем представительница рода Роули. Это тешило его самолюбие. — Последний её представитель умер ещё до Восстания гоблинов тысяча шестьсот двенадцатого года. Экриздис обладал сочетанием самых прекрасных качеств: он был красив, умён, сказочно богат и далее по списку. Он был незаурядным волшебником — исследователем, новатором в своём роде.

Экриздис Азкабан был потомственным тёмным магом. Экриздис особенно интересовался некромантией, он мечтал создать полностью контролируемую армию инферналов, способных выполнять любые поручения хозяина. Поскольку общество не принимало и страшилось его, Экриздис был вынужден обосноваться на маленьком каменистом острове посреди Северного моря, чтобы никто не тревожил его покой и не мешал экспериментам. Он скрыл остров мощными защитными чарами. На этом клочке земли Экриздис воздвиг замок, где оборудовал лабораторию, в которой трудился над созданием инферналов.

Для продолжения исследований Экриздису требовалось всё больше и больше трупов. Но где было взять такое количество трупов на маленьком острове? На большой земле проблема стояла не столь остро: под рукой были кладбища. Экриздис стал похищать проплывавших мимо маггловских моряков. Экриздис перестроил верхние этажи здания под казематы, где несчастные дожидались своей участи. В тесных сырых каморках, продуваемых северными ветрами, многие из них сходили с ума в ожидании неотвратимой кончины. Сам Экриздис тоже постепенно лишался рассудка.

Однажды эксперимент Экриздиса вышел из-под контроля: плодом его творения стало существо, родившееся из отчаяния и ужаса сотен замученных моряков. И оно уничтожило своего создателя. После смерти Экриздиса замок заполонили существа, подобные тому монстру, что появился в результате последнего эксперимента. Эти создания, рождённые из мрака и вскормленные душами замученных моряков, впоследствии были названы дементорами.

Естественно, рано или поздно такое количество бесследных исчезновений мореплавателей в этих водах стало вызывать всяческие подозрения, и Министерство начало расследование. К слову сказать, Министром в то время был твой предок — Дамокл Роули. Со смертью хозяина замка спали защитные чары, наложенные на остров, что позволило Министерству обнаружить его. Позже Министр решил, что неприступный замок послужит прекрасным местом для новой тюрьмы, а дементоры — идеальными неподкупными стражами, не требующими платы за свой неблагодарный труд.

— Очень познавательно, — язвительно отметила Юфимия, выслушав рассказ бывшего супруга. — Может, ты всё же отведёшь меня к моему брату, Ранкорн?

— Конечно. Добро пожаловать в Азкабан, — произнёс начальник тюрьмы с недоброй ухмылкой. Он толкнул деревянную дверь, и Юфимия, наконец, увидела узников самой страшной тюрьмы, которую только знал волшебный мир.

По обе стороны широкого коридора располагались крошечные одиночные камеры. Услышав звук отворившейся двери и незнакомый женский голос, заключённые припали к решёткам. Начальник тюрьмы не каждый день баловал их своим посещением, тем более в компании дамы. При виде Юфимии узники подняли невыносимый гвалт и принялись выкрикивать скабрезности; один озверевший узник даже попытался схватить её за рукав мантии, за что немедленно получил Оглушающим заклятием от Ранкорна. Узник мешком рухнул на пол.

— Это ужасно! — со смесью страха и отвращения воскликнула Юфимия, шарахнувшись в сторону от толстых железных прутьев.

— А ну заткнулись немедленно, а то и вам достанется! — грозно проорал Ранкорн и уже более спокойным голосом добавил: — Эти уроды совсем распоясались.

Юфимия, стараясь держаться ближе к центру коридора, медленно шла рядом с Ранкорном, походя разглядывая узников. Крики стихли: очевидно, начальника тюрьмы здесь побаивались. Заключённые с ненавистью глазели на проходящих по коридору волшебников.

Проходя мимо очередной камеры, Юфимия с удивлением увидела за прутьями решётки женщину средних лет, показавшуюся ей смутно знакомой. Женщина сидела на узкой койке, забравшись на неё с ногами и пальцами расчёсывая седые волосы. Потухшие глаза выдавали глубокое безразличие ко всему происходящему. Казалось, жизнь покинула узницу, и от неё осталась лишь пустая оболочка. Внезапно Юфимию осенило, почему узница показалась ей знакомой.

— Алекто, — тихо позвала её Юфимия, опасливо приближаясь к решётке. В той, другой жизни, женщины были хорошими подругами.

Алекто Кэрроу, отложив гребень, в котором не хватало нескольких зубьев, медленно поднялась с койки и подошла к прутьям.

Алекто была одного возраста с Юфимией, но выглядела старухой. Глаза глубоко ввалились, кожа обвисла на сильно осунувшемся лице, испещрённом сетью глубоких морщин. Крупный нос, и раньше не добавлявший ей красоты, заострился и стал похож на птичий клюв.

— Здравствуй, Юфимия, — бесцветным голосом произнесла Кэрроу. — А ты всё такая же.

Юфимии стало не по себе. Ей захотелось поскорее увидеться с Торфинном и оказаться подальше от этого гиблого места.

— Амикус умер в прошлом году. Твой брат тоже скоро умрёт, — сообщила Алекто. — Если ты думаешь, что этот чем-то поможет, то ты ошибаешься.

— Ты врёшь! — с надрывом воскликнула Юфимия. Она с ненавистью посмотрела на старую подругу. Вся жалость к узнице мгновенно испарилась. — Альберт пригласил лучших целителей!

— Ни один целитель не спасёт твоего брата, он — труп, — констатировала Алекто, забираясь на свою койку. — Торфинн сидел в соседней с Амикусом камере. Но он долго держится, надо отдать ему должное.

— Нет! Неправда! Я не верю тебе, ты ненормальная! — заорала Юфимия, пытаясь дотянуться до Кэрроу, которая спокойно наблюдала за ней из глубины своей камеры. Ранкорн оттащил бывшую жену от прутьев решётки и потянул за собой.

— Они ведь вылечат его, Альберт? — с надеждой спросила Юфимия, заглядывая в его жестокие глаза. На дне глаз Ранкорна плескалось что-то похожее на плохо скрываемое злорадство. Они как будто бы говорили: «Поделом тебе за мою искалеченную жизнь».

Ранкорн ничего не ответил. Дальше Юфимия шла, стараясь не смотреть по сторонам: ей больше не хотелось узнавать в этих измождённых людях, потерявших всякий человеческий облик, старых знакомых. Она боялась увидеть Рабастана, превратившегося в жалкую тень прошлого себя, в измождённого старика, лишившегося разума.

Словно прочтя её мысли, Ранкорн как бы между прочим заметил:

— Через две камеры сидят братья Лестрейнджи.

Юфимия с болью посмотрела на бывшего мужа и покачала головой.

— Какой же ты подлый, Ранкорн…

* * *

Увидев Юфимию, Рудольфус Лестрейндж, казалось, ничуть не удивился. Он лишь усмехнулся тонкими бескровными губами.

— Даже в Азкабане от тебя нет спасения. Ранкорн, признайся, ты специально повёл её этим путём, чтобы ещё больше унизить меня и моего брата?

— Что ты, Лестрейндж… — начал начальник тюрьмы, но узник тут же перебил его.

— Лорд Лестрейндж, — резко поправил его узник, расправляя затёкшие плечи. — Мои предки до Статута носили титул лордов Норфолка. А вот кем были твои, я не знаю.

— Лорд Лестрейндж, — насмешливо повторил Ранкорн, проводя палочкой по металлическим прутьям и извлекая противный звук, режущий слух. — Грошовый маггловский титул.

— Альберт, — подала голос Юфимия. Она безвольно прислонилась к тюремной решётке. — Прошу, оставь нас наедине, если в тебе осталась хоть капля… достоинства.

Она произнесла эти слова, чувствуя себя абсолютно униженной. Сначала отдать бывшему супругу всё состояние за призрачную возможность вылечить брата, теперь умолять позволить переговорить с Лестрейнджем.

Ранкорн, хмыкнув, согласился. Он сполна насладился произведённым эффектом.

— Десять минут, — небрежно бросил начальник тюрьмы и развернулся на каблуках.

Дождавшись, пока Ранкорн хлопнет дверью, Юфимия опустилась на колени перед решёткой, подобрав под себя мантию. Она, не мигая, смотрела на старшего Лестрейнджа. Ещё десять лет заключения не прошли для него бесследно. Под бесформенной тюремной робой угадывалось изрядно похудевшее тело, лицо приобрело землистый оттенок, а медные волосы заметно поседели, длинная неаккуратная борода прибавляла ещё несколько лет. Но ясный взгляд говорил о том, что он, несмотря ни на что, сумел сохранить рассудок, находясь в этой жуткой тюрьме.

— Басти, — хриплым голосом позвал Рудольфус, постучав железной миской о смежную стену. — Как видишь, без дементоров Азкабан по условиям приблизился к хорошему санаторию. Мой братец спит и видит сладкие сны. К тому же нас потчуют прекрасной овощной похлёбкой, которая даже толстуху Алекто превратила в лакричный леденец. Жаль только, что погулять не выпускают, да и общество, в большинстве своём, скверное.

Рудольфус рассмеялся собственной шутке.

— Руди, Аваду тебе в зад! — недовольно ответил знакомый до боли голос из соседней камеры. Рабастан Лестрейндж, потягиваясь, свалился с койки и громко и непотребно выругался.

Рабастан подполз поближе к решётке и сел, прислонившись к стене. Он пригладил руками лохматые волосы и зевнул во весь рот.

— Что за чёрт… — пробормотал он, протирая кулаками заспанные глаза.

Юфимия, припав к решётке, не отрываясь, смотрела на него. В нём так же, как и в Рудольфусе, сложно было узнать прежнего красивого, видного мужчину, каким она его помнила. Рабастан напоминал живой труп: скелет, обтянутый тонкой желтоватой кожей. Волосы были взлохмачены, а косматая борода доходила до середины груди.

— Рабастан, — прошептала Юфимия слабым голосом, протягивая дрожащую руку сквозь железные прутья. — Ты узнаёшь меня?

— Юфимия, что ты здесь делаешь? — спросил он. — Руди, я, наконец, сошёл с ума от пения этого олуха Паксли?

— Пока нет. Эта женщина действительно находится здесь, к сожалению.

Рабастан дотронулся до протянутой ладони своими тонкими пальцами. Юфимия прижалась лбом к холодным железным прутьям и закрыла глаза, не в силах смотреть на любимого человека, с которым её более не суждено было увидеться.

— Я пришла к Торфинну. Ранкорн пригласил к нему лучших врачей.

Услышав фамилию бывшего супруга Юфимии и по совместительству начальника тюрьмы, Рабастан с отвращением скривился.

— Не произноси имени этого гнусного человека! — проворно вскочив на ноги, закричал младший Лестрейндж. Он в бешенстве пнул миску с недоеденной баландой так, что она пролетела через всю камеру и стукнулась об стену, расплескав по всей камере противную жижу.

— Проклятье! — заревел кто-то из-за стены, стуча кулаком в ответ. — Чёртов Лестрейндж, угомонись уже!

— Захлопни свою пасть, грязнокровый ублюдок! — вышел из себя Рабастан, позабыв о присутствии Юфимии.

— Чтоб ты сгнил за решёткой, проклятый убийца! — раздалось из соседней камеры. — Из-за тебя я сижу здесь!

— Заткнись, Шанпайк! — хором закричали оба брата.

— Умолкни, — поддержал Лестрейнджей старик из камеры напротив. — Никто не толкал тебя на кривую дорожку! Рабастан уже пять лет как сидел в Азкабане, когда ты попался на ограблении.

Повозмущавшись ещё немного, Шанпайк замолчал. Рабастан снова опустился на пол поближе к Юфимии и положил руку на её сложенные на коленях ладони. Она слабо пожала его костлявую руку.

— Спасибо, Люциус, — поблагодарил старика Рабастан.

— Люциус? — переспросила Юфимия, не веря своим ушам. Этот старик — Люциус Малфой? Она ошарашено смотрела на пожилого волшебника, который забился в дальний угол своей камеры.

— Он не хочет говорить, — пояснил Рабастан. — Не желает, чтобы его видели таким.

— Где ты взяла деньги? — грозно спросил Рудольфус, нахмурив брови, отчего его лицо, пересечённое шрамом, стало выглядеть жутковато. Юфимия непроизвольно дёрнулась, вспомнив о мешке с галеонами. Она могла не отвечать на этот вопрос: Лестрейндж и без того всё понял.

— Я предупреждал, Юфимия, что уничтожу тебя, если ты возьмёшь оттуда хотя бы кнат!

— Но мой брат умирает, — робко попыталась возразить Юфимия срывающимся на плач голосом. — Рудольфус, пожалуйста, пойми…

— Рудольфус, успокойся, — попросил его Рабастан.

— Басти!

— Рудольфус, угомонись!

— Я найду деньги, я устроюсь на работу, — вклинилась Юфимия, рыдая в голос.

Рудольфус вновь рассмеялся своим странным невесёлым смехом.

— Да тебя даже в заведения Лютного не возьмут.

— Как ты смеешь говорить ей такие вещи! — прикрикнул на него брат. — Извинись немедленно!

— И не подумаю, — бессовестно ответил Рудольфус, буравя Юфимию своими жуткими глазами. — И вообще, я имел в виду лавку Селвина. Кажется, ты неплохо разбиралась в растениях, в частности, в ядовитых.

За спиной послышались тяжёлые шаги Ранкорна. Юфимия поцеловала Рабастана через прутья тюремной решётки. От него пахло немытым телом, баландой, рвотой и Мерлин знает, чем ещё, но она не отстранилась от узника, а лишь сильней вжалась в железную клетку, как будто хотела просочиться сквозь неё.

Рудольфус тихо шепнул:

— Береги девочку, прошу тебя.

Юфимия, повернувшись лицом к Лестрейнджу, кивнула.

— Заканчивайте! — рявкнул вернувшийся Ранкорн. Он мрачно смотрел на то, как его бывшая супруга целует грязного узника. Юфимия, опёршись на руки, встала с холодного пола и поправила мантию. Ранкорн довольно грубо схватил её за локоть и потащил дальше по коридору.

* * *

Помещение тюремной больницы представляло собой большую комнату без окон с окрашенными в белый цвет стенами. Из-за высокой влажности краска местами потрескалась и покрылась желтоватыми разводами. В лазарете пахло рвотой, потом и ещё чем-то очень противным, удушающим.

Вдоль стен располагались одинаковые железные кровати, застеленные посеревшим от стирки постельным бельём. Юфимия насчитала троих несчастных. Рядом с дверью лежала бледная, как полотно, женщина с широко распахнутыми бесцветными глазами. Её дыхание было таким слабым, что она сперва приняла женщину за мёртвую. Поодаль поверх одеяла лежал пожилой узник. Его била лихорадка, на лбу блестели капельки пота, и он то и дело просил пить. Измученная тяжёлой работой санитарка периодически подходила к нему, чтобы поднести к губам кружку с водой.

Третьим был Торфинн. Он лежал на кровати, скрестив руки поверх одеяла, бессмысленно глядя голубыми глазами, по которым лет двадцать назад сохла половина всех девушек магического Лондона, в выбеленный потолок, засиженный мухами.

Юфимия наколдовала табурет и присела рядом с братом. Торфинн с трудом повернул голову в её сторону и раскашлялся. На синеватых губах проступили красные капли крови.

— Evanesco! — шепнула Юфимия, и капли исчезли. Торфинн слабо улыбнулся.

— У тебя новая палочка, — произнёс он дребезжащим голосом и снова закашлялся.

Юфимия положила руку ему на грудь.

— Боярышник и волос единорога, — она улыбнулась брату в ответ. — Я тебя вылечу.

Торфинн молча улыбнулся в ответ.

— Тебе тяжело говорить? Тогда не говори ничего, — прошептала Юфимия и поцеловала его в горячий лоб. Она уткнулась лицом в его холодные руки, сложенные на груди. «Совсем как у покойника», — Юфимия старалась гнать эти мысли прочь, но ничего не могла с собой поделать.

— Помнишь, как ты сидел у моей постели, когда умер отец? Ты гладил меня по волосам и говорил, что всё будет хорошо, всё наладится.

Торфинн высвободил одну руку и положил её на растрепавшуюся голову сестры. Юфимии хотелось заплакать; в глазах нещадно щипало, но слёз больше не было.

— Не плачь, сестрёнка, — из последних сил проговорил Торфинн. Его рука соскользнула по её волосам и безвольно упала на серую простыню.

— Кто-нибудь! На помощь! — изо всех сил закричала Юфимия, озираясь по сторонам в поисках целителя. — Кто-нибудь! Альберт!

На крик прибежала маленькая волшебница в запачканном фартуке, надетом поверх старенькой мантии. За ней семенил пожилой целитель, одетый в ярко-жёлтую мантию, покроем отдалённо напоминавшую маггловский медицинский халат, на ходу подворачивая длинные рукава и поправляя съехавший на бок колпак.

— Отойдите, — скомандовал целитель, присаживаясь на край кровати Торфинна. Юфимия бестолково топталась рядом, не зная, что ей делать. Волшебница отвела её в сторонку и уложила на свободную койку.

Пожилой целитель пощупал пульс узника и прошептал незнакомое Юфимии заклинание. Торфинн открыл глаза.

— Брат! — воскликнула Юфимия, резко вскочив с кровати и случайно опрокинув волшебницу, настойчиво пытавшуюся влить в её рот какое-то зелье. — Благодарю вас, сэр, вы спасли моего брата!

Пожилой целитель отстранил от себя Юфимию, которая на радостях заключила его в крепкие объятия.

— Не стоит благодарности, мадам Роули, — слегка недовольным тоном ответил целитель, оправляясь от чересчур сильных объятий Юфимии. — Я уже не в том возрасте, вы чуть было не сломали мне рёбра! Что касается больного, он утомился от переизбытка эмоций, и у него случился обморок. Ваш брат очень слаб, ему вредны такие переживания, поэтому держите себя в руках, мадам. По поводу лечения: я назначу некоторые зелья, их доставят по морю завтра же. Так что у вашего брата есть все шансы на выздоровление и дальнейшую… кхм… долгую жизнь.

* * *

Спустя месяц Торфинн действительно пошёл на поправку и к середине весны был уже полностью здоров.

Теперь мысли Юфимии занимала проблема иного рода: денег катастрофически не хватало, и она с трудом сводила концы с концами. Оставшиеся средства почти полностью ушли на покупку школьных принадлежностей. В Дурмштранге учебная программа отличалась от хогвартской, и сэкономить на покупке книг, снабдив Дельфи старыми учебниками Джаспера, не получалось. Школьная форма Дурмштранга тоже обошлась недёшево: одна лишь зимняя шуба стоила, как весь комплект хогвартских мантий. Конечно, можно было приобрести подержанную, но Юфимия сочла, что наследнице Лестрейнджей не пристало носить одежду с чужого плеча.

Жилище Мундугнуса Флетчера тоже доставляло немало хлопот. Каждый день дом атаковали совы с гневными письмами от обманутых им волшебников. После того как кто-то прислал конверт, полный сока ядовитой цикуты⁽³⁾, и ей пришлось несколько недель лечить израненные ожогами руки, она перестала просматривать почту хозяина дома и без зазрения совести отправляла корреспонденцию в мусорный бак. Старый жулик пару раз пожаловался, что по её милости упустил пару важных сделок, но она тут же поставила его на место, заявив, что в следующий раз обязательно перенаправит на новый адрес Мундугнуса очередную посылку со щупальцами тентакулы.

Примерно раз или два в неделю обязательно являлись какие-нибудь подозрительного вида волшебник или ведьма и настойчиво требовали мистера Флетчера, который намедни задолжал крупную сумму денег, продал прохудившийся котёл или просроченное зелье. Вскоре после переезда Юфимия повесила на дверь табличку, гласившую, что дом номер восемь по Милтон-Роуд отныне является её собственностью, однако незваных гостей меньше не становилось.

Магглы доставляли проблем немногим меньше, чем «приятели» Мундугнуса. Дом располагался в Брикстоне, недалеко от станции Херн Хилл. Брикстон всегда считался одним из самых неблагополучных районов Лондона⁽⁴⁾. В начале восьмидесятых в районе то и дело вспыхивали массовые беспорядки, спровоцированные Пожирателями смерти; Аврорат и Орден Феникса посылали людей по пять раз на дню. Магглы, конечно, и не подозревали, что всё это время их стравливали между собой Пожиратели, тем самым облегчая себе работу по очистке мира от «маггловской заразы». Они и не догадывались, что стычки между их полицией и маргиналами во многом дело рук тёмных волшебников. Сейчас обстановка в районе была много спокойнее, но периодически всё же случались конфликты.

Каждое утро, выглядывая в окно, Юфимия видела неизменную картину: стайка подростков проносится мимо на стареньких велосипедах; на углу улицы играет на гитаре темнокожий музыкант в расстёгнутой цветастой рубахе и драных брюках, рядом с ним сидит лохматый пёс и держит в зубах кепку; худощавый паренёк возится с мопедом во дворе своего дома, его руки испачканы, вокруг раскидано бесчисленное количество инструментов; компания потрёпанных жизнью мужчин распивает бутылку пива за игрой в карты; женщина развешивает бельё на верёвке; работяги и немногочисленные офисные клерки спешат по направлению к железнодорожной станции или автобусной остановке… Этот повторяющийся с понедельника по пятницу ритуал вкупе с отвратительной обстановкой дома на Милтон-Роуд и безденежьем наводил на неё тоску.

Всё чаще Юфимию стали посещать мысли о необходимости найти хоть какую-нибудь работу. В Министерство сестре Пожирателя смерти путь был заказан даже в качестве секретаря самого мелкого чиновника, владельцы лавок в Косом переулке тоже не нуждались в антирекламе своих заведений. В конце концов, ей удалось получить место помощницы мистера Селвина в «Ядах и противоядиях», и теперь она шесть дней в неделю толкла сушёные глаза жуков в агатовых ступках и кромсала на мелкие кусочки флоббер-червей, представляя на их месте бывшего супруга. Она неплохо разбиралась в растениях, и хозяин вскоре стал поручать ей готовить несложные отвары и зелья.

Дельфи, напротив, быстро свыклась с новым жилищем и с детским любопытством наблюдала за жизнью магглов, обосновавшись на подоконнике в крошечной гостиной Мундугнуса. Задвинув зелёную портьеру, прихваченную опекуншей из старого дома, она подолгу смотрела на улицу и потихоньку узнавала маггловский мир.

Соседи привыкли обходить стороной маленький домик из красного кирпича, чудом уцелевший во время пожара в начале восьмидесятых, и его странного хозяина. Из дома то доносились непонятные звуки и загадочные вспышки света, то несколько недель стояла гробовая тишина: это означало, что мистер Флетчер давно не появлялся дома. Новые обитатели дома — странно одетая женщина и нелюдимая девочка, не посещавшая школу, — нравились им не больше жуликоватого мистера Флетчера.

* * *

Насквозь провонявшая смесью жабьих мозгов и целебных трав Юфимия аппарировала в небольшом парке рядом с домом. Она посмотрела на часы: они показывали без четверти четыре. В тот день она закончила работу пораньше и решила немного проветриться, пройтись по парку. Солнце уже не так пекло, и было приятно идти по зелёной лужайке, наслаждаясь ароматом цветов и ненавязчивым щебетанием птиц.

Была суббота, и магглы наводнили Брокуэлл-парк, считавшийся одним из лучших мест для семейного отдыха в округе. Утомлённые за неделю лондонцы брали с собой корзины с едой и расстилали на изумрудной траве в тени деревьев разноцветные покрывала. Дети играли в подвижные игры; взрослые обсуждали насущные проблемы за бутылочкой холодного пива, жарили хот-доги, некоторые читали газету или какую-нибудь лёгкую книжку из тех, что продавались на входе.

Дельфи в этот жаркий день вопреки обыкновению не захотела остаться дома и, купив по дороге мороженое, отправилась в парк. Маггловской мороженое показалось совершенно невкусным по сравнению с волшебным лакомством. Но она всё же доела пломбир и, облизав испачканные растаявшим мороженым пальцы (что ей всегда запрещала делать строгая опекунша), выбросила обёртку в урну. Из дома она захватила альбом для рисования и набор карандашей и собиралась устроиться в тени деревьев и порисовать часок-другой.

Дельфи часто рисовала родителей по колдографиям из газет и портретам из книги, купленной зимой в Косом переулке. Ей правда казалось, что мать в жизни гораздо красивее истощённой женщины в чёрно-белой робе, изображённой на колдографиях, и на своих рисунках она сильно приукрашивала её.

Расположившись в тени раскидистого дерева и прислонившись спиной к нагревшейся за день коре, Дельфи раскрыла альбом на чистой странице. Увлёкшись рисованием, она не заметила, как её обступила компания соседских ребят во главе с заводилой Питером Блэком. Тот факт, что маггловский мальчуган смел носить фамилию её покойной матери-волшебницы, выводил обычно спокойную Дельфи из себя.

— Кто это у нас здесь? — протянул противный мальчишка, выхватывая из её рук альбом. Карандаш прочертил жирную полосу поперёк листа, испортив рисунок. — Малявка Дельфи! Рыбка попалась в сети!

Спутники Питера — двое крепких ребят чуть постарше главаря, маленький конопатый паренёк и белобрысая девчонка по имени Лиз — гнусно захихикали.

Дельфи в ярости сжала кулаки и приказным тоном заявила:

— Отдай мои рисунки. Сейчас же!

Питер, листая альбом под смешки товарищей, отрицательно покачал головой.

— Сначала я посмотрю. А потом, может быть, и отдам.

— Твоя мамаша? — скривилась Лиз, показывая на портрет Беллатрикс. — Вот ведь уродина!

— Не смей оскорблять мою мать, грязная маггла! — в гневе закричала Дельфи, бросаясь на отшатнувшуюся от неожиданности девочку. Один из здоровяков, носивший прозвище Толстый Сэм, грубо оттолкнул Дельфи рукой, и она, упав, больно ударилась о землю.

— Как ты сказала? — переспросила Лиз, хмуря и без того насупленные брови. — Маггла? Это что, какое-то ругательство?

Дельфи в ответ лишь смерила её взглядом, полным ненависти и презрения. Она с силой сжала кулаки, отчего костяшки пальцев побелели. Дети продолжали смеяться: им, очевидно, нравилось провоцировать её на конфликт.

— Надо бы проучить её, Пит, — предложил Толстый Сэм, противно хрустнув пальцами. В соседнем доме жил другой мальчик по имени Сэм, высокий и худой, поэтому к нему приклеилась эта кличка.

— Пожалуй, — согласился Пит, захлопнув наскучивший альбом. — Эй, малявка, догоняй!

Мальчишка со всех ног помчался по идеально подстриженному газону, виляя вокруг кустов, в направлении пруда. Свита, радостно гикая, последовала за ним.

Дельфи пыталась догнать их, но бег не был сильной её стороной, и она, задыхаясь, была вынуждена прекратить погоню. Согнувшись пополам в удушающем приступе кашля, красная от напряжения и злости, она без сил рухнула на колени. С непривычки Дельфи тяжело давались физические нагрузки, ведь в отличие от других детей она не играла в салки на свежем воздухе и не носилась по улицам, разгоняя стаи пугливых воробьёв. Немного отдышавшись и потеряв драгоценные секунды, она из последних сил пустилась в сторону пруда, где за кустами цветущих азалий скрылись обидчики.

Она надеялась, что Пит и его шайка ещё ничего не успели сделать с альбомом — единственной ниточкой, соединявшей с семьёй. В мечтах они были вместе (даже строгая тётя Юфимия и её брат, о котором опекунша так охотно и часто рассказывала), и не было никакой войны — ни победы, ни поражения.

Когда до обидчиков оставалось не больше трёх футов, Дельфи увидела, как они нарочито медленно, листок за листочком, вырывают из альбома рисунки и бросают их в наскоро разведённый на берегу пруда костерок.

— Жги! — визгливым голосом приказала Лиз, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. Она вырвала из альбома криво нарисованный портрет Беллатрикс и скомкала его, приготовившись бросить в огонь.

Дельфи остановилась как вкопанная, смотря, как оранжевые языки пламени пожирают почерневшие листы бумаги. В тёмных глазах заплясали бешеные огоньки. И в тот момент, как портрет Беллатрикс отправился в огонь, произошло нечто странное: вытянув вперёд правую руку в попытке выхватить листок, она оторвалась от земли и в одно мгновение преодолела разделявшее их расстояние. Пальцы Дельфи сомкнулись на тоненькой шейке Лиз, девочки покатились по траве, отчаянно молотя друг друга маленькими кулачками.

— Бей её, Лиззи, так её! — кричали мальчишки, подбадривая подружку.

Дельфи в завязавшейся драке никто, естественно, не поддерживал, но она упорно продолжала бороться с обидчицей.

— Дельфини!

Юфимия бежала к ней, путаясь в длинном платье, на ходу доставая из дамской сумки волшебную палочку. Раскрасневшаяся, в сбившейся на бок шляпе, она не без труда оттащила воспитанницу от маггловской девочки. Увидев кровь на маленьких ладошках, Юфимия испуганно ахнула. Она присела на корточки, развернула Дельфи лицом к себе и, глядя в её сузившиеся от гнева глаза, закричала:

— Что здесь произошло?! Сколько раз тебе говорить — не приближайся к магглам!

Немного успокоившись, Дельфи принялась объяснять ситуацию. Всё это время Юфимия с ужасом смотрела на притихшую компанию маггловских хулиганов.

— Obliviate!

На какое-то мгновение взгляд детей расфокусировался. Юфимия спрятала волшебную палочку и вытерла вспотевшие от нервного перенапряжения ладони.

* * *

— Ты хоть понимаешь, что натворила, бессовестная девчонка! — с порога закричала Юфимия, с силой захлопнув входную дверь, так что пыльная ваза, стоявшая на полке, угрожающе зашаталась.

— Я не нарочно, тётя, — ответила Дельфи, отряхивая от кусочков земли и прилипших травинок остатки альбома.

— Tergeo! — с раздражением произнесла опекунша, направляя волшебную палочку на запачканный альбом. Грязь моментально втянулась в палочку. — Никогда больше не приближайся к магглам! Ты слышишь? Мне не нужны неприятности.

Юфимия, не разуваясь, прошла на кухню, громко стуча каблуками, налила в стакан воды из графина и добавила в него несколько капель Умиротворяющего бальзама. Осушив стакан, она немного успокоилась.

— Думаю, лучше заранее собрать необходимые вещи. Accio, чемодан!

Из комнаты Дельфи вылетел видавший виды обтянутый коричневой кожей чемодан и с глухим стуком приземлился посреди гостиной. Юфимия в спешке бросала вещи в чемодан, предусмотрительно расширенный с помощью специальных чар. Две школьные мантии из плотной ткани, лохматая серая шуба и меховая шапка, пара форменных серых рубашек, высокие ботинки на толстой подошве: зимние на меху и облегчённые летние…

Подумав, Юфимия добавила ещё несколько тёплых свитеров, шарфов и шерстяных носков в довесок к стандартному комплекту одежды. Она помогла воспитаннице упаковать книги, свитки пергамента, перья и прочие канцелярские принадлежности.

— У тебя есть колдографии моих мамы и папы?

Юфимия растерялась. Она никогда не была дружна ни с Беллатрикс, ни с Рудольфусом. Но одна карточка у неё всё же осталась — с приёма в честь её совершеннолетия в доме отца.

— Так есть или нет, тётя? — уже настойчивее спросила Дельфи.

— Есть одна, — наконец, ответила Юфимия, глубоко вздохнув. Ей не хотелось лишний раз доставать колдографию, на которой были изображены счастливые молодые волшебники, полные светлых надежд. Сделав над собой усилие, она всё же принесла заветную карточку.

Дельфи выхватила колдографию из рук опекунши и принялась рассматривать запечатлённых на ней людей. Юфимия, прикрыв веки и откинувшись на спинку неудобного жёсткого кресла, погрузилась в воспоминания.

— Поздравляю вас с семнадцатилетием, мисс! Вы поистине прекрасны и коварны, как сама Моргана, — торжественно произнёс пожилой волшебник, последний из гостей поздравивший Юфимию с совершеннолетием. Затем пожилой волшебник перекинулся парой дежурных фраз с её отцом, который к концу вечера пребывал в довольно мрачном расположении духа, и исчез в камине. Юфимия справедливо предполагала, что причиной того послужил очередной крупный проигрыш отца за ломберным столом.

В задумчивости она обвела глазами полупустой зал. Так и есть: за столиком, обтянутым зелёным сукном, восседал Антонин Долохов — проклятый русский с неизменной сигаретой в зубах. Встретившись глазами с карточным шулером, обворожительно улыбнувшимся ей, Юфимия тут же отвернулась.

— Дочка, — обратился к ней мистер Роули, устало протирая глаза рукой, — тебе понравился праздник?

— Да, папа, — попыталась улыбнуться Юфимия.

— Если ты переживаешь по поводу Ранкорна, то не беспокойся. Я поговорил с Альбертом и объяснил ему, что не стоит и думать о том, как стать мужем Юфимии Роули. Он больше не будет досаждать тебе.

— Спасибо, отец.

Мистер Роули как-то неловко обнял дочь и посмотрел в сторону ломберного стола. Долохов сделал жест рукой, приглашая продолжить игру. Юфимия решительно взглянула в его затуманившиеся глаза.

— Отец, зачем вы продолжаете играть с этим человеком? Разве не видите, он вас обманывает!

— Довольно, Юфимия, — прервал её мистер Роули. Он нахмурился и нервно закусил губу.

— Мама бы расстроилась, — тихо сказала Юфимия, по-прежнему глядя отцу в глаза. У неё были его глаза: зеленовато-карие, приобретавшие золотистый оттенок при искусственном освещении. Мистер Роули не выдержал и отвёл взгляд.

— Лучше бы я умер вместо неё, — вынес вердикт мистер Роули, снова поднося руку к глазам. — Ингрид смогла бы поставить вас на ноги.

— Что вы такое говорите, отец? — воскликнула Юфимия, дотрагиваясь до рукава его парадной мантии.

— Иди, развлекайся, девочка, сегодня твой день, — как-то очень грустно сказал мистер Роули. — Они в Малом зале: Торфинн, Рудольфус с братом, Белла. А мне нужно решить кое-какие вопросы с Антонином.

Юфимия кивнула. Она молча наблюдала, как Персиваль Роули снова направляется к ломберному столу, где его уже поджидал довольный Долохов с колодой карт — паук, расставивший сети. Не в силах больше смотреть, как отец просаживает семейный капитал, Юфимия быстрым шагом направилась к высоким двойным дверям, ведущим в Малый зал.

Распахнув тяжёлые створки дверей, она лёгкой походкой, как будто и не было того разговора с отцом, ступила в комнату. В Малом зале присутствовали только представители молодого поколения, и потому не ощущались скованность и нарочитая манерность, которые всегда угнетали Юфимию на светских приёмах.

В глубоком кресле вальяжно развалился Рудольфус Лестрейндж, повесив мантию на спинку рядом стоящего стула и немного ослабив галстук. Он крутил в пальцах стакан с янтарным виски, периодически делая из него глоток. Беллатрикс сидела на подлокотнике его кресла, сняв неудобные туфли и закинув затёкшие ноги на диван. На её обычно бледном лице проступил чуть заметный румянец, что очень красило молодую волшебницу. Она беззаботно смеялась, делая попытки отнять у мужа стакан, но тот всякий раз успевал увернуться. Торфинн, вслед за Рудольфусом скинув мантию и расстегнув ворот рубашки, сидел в кресле напротив него и о чём-то увлечённо рассказывал, активно жестикулируя руками. Рабастан тоже был здесь. Он расположился на диванчике и щекотал пером ножки Беллатрикс, за что получал от неё шутливые пинки.

Пользуясь тем, что компания поначалу не заметила её, Юфимия достала из кармана мантии только что подаренный компактный волшебный фотоаппарат и сделала несколько снимков. Услышав щелчок затвора, Беллатрикс опустила ноги с дивана и с деланным возмущением воскликнула:

— Ну разве можно так подкрадываться, Юфимия!

— Сестрёнка, — слегка заплетающимся голосом произнёс Торфинн, — что ты сделала с нашим Басти? Он сегодня сам не свой!

Юфимия почувствовала, как щёки её запылали. Странно, никогда ранее она не испытывала ничего подобного.

— Иди к нам, не стесняйся, — позвал её Рудольфус, пересаживая Беллатрикс себе на колени и предлагая ей виски. Изрядно захмелевшая волшебница рассмеялась и залпом осушила стакан.

— Подвинься, Басти, будь джентльменом! — Рудольфус взмахнул волшебной палочкой, откидывая брата на противоположный конец дивана.

Юфимия села на освободившееся место и разгладила складки мантии. Она украдкой посмотрела на Рабастана и с удовольствием обнаружила, что молодой человек тоже смотрит на неё. Юфимия поспешно отвела взгляд, боясь себя выдать.

— Торфинн! Тебе пора спать, — безапелляционно заявила Беллатрикс. — Ты же не хочешь, чтобы отец обнаружил тебя завтра в таком состоянии?

Торфинн поднял на неё мутные голубые глаза. Юфимия усмехнулась: несмотря на скандинавские корни, брат совершенно не умел пить и пьянел после первой же рюмки спиртного.

— Руди, проводи Торфинна в его комнату, — продолжала раздавать указания молодая миссис Лестрейндж. — Ты же знаешь, где его комната, верно?

Рудольфус кивнул и подошёл к другу, чтобы помочь ему подняться.

— Ну и тяжёл же ты, брат! — прокряхтел Рудольфус, вытягивая Торфинна из кресла и подставляя своё плечо. Медленно они направились к противоположному выходу из зала, который вёл в жилую часть дома. Юфимия, Беллатрикс и Рабастан прыснули — было смешно смотреть, как поджарый Рудольфус тащит на себе мощного Торфинна.

— Руди, милый, я что-то устала, — зевая, протянула Беллатрикс, лукаво взглянув сначала на мужа, а затем на Рабастана с Юфимией. — Когда уложишь Торфинна в постель, возвращайся в спальню.

Беллатрикс с присущей ей грацией соскользнула с подлокотника кресла, забрала мантию мужа и, пожелав всем спокойной ночи, вышла из комнаты вслед за Рудольфусом и Торфинном, оставив Рабастана и Юфимию наедине.

— Вот ведь хитрюга! — с восхищением произнёс Рабастан, поворачиваясь к Юфимии. — У Рудольфуса отменный вкус. В детстве мы в шутку спорили, кто из нас женится на Беллатрикс.

Юфимия вопросительно посмотрела на него, но Рабастан ничего не ответил и подвинулся к ней чуть поближе.

— Я слышал, будто вы помолвлены с Альбертом Ранкорном, но мистер Роули сказал мне, что это полнейший вздор. Кому прикажете верить?

Юфимия широко распахнула глаза и возмущённо воскликнула:

— Это не так, мистер Лестрейндж! Ранкорн вот уже два года не даёт мне прохода, а теперь распространяет слухи о грядущей помолвке!

— Тогда я могу вызвать этого выскочку на дуэль, Юфимия, — заявил полный решимости Рабастан, беря её за руку. — Если он только ещё хоть раз посмеет оскорбить вас…

Юфимия положила свободную руку поверх его ладони. Ей несказанно льстило, что за неё собираются сражаться на дуэли, совсем как в старые времена, однако Ранкорн обучался боевой магии в Центре подготовки авроров и мог сильно покалечить незадачливого соперника, поэтому она сочла необходимым предупредить Рабастана.

— Не стоит этого делать. Альберт Ранкорн обучается в Центре подготовки авроров, он может покалечить вас или даже… убить.

Невольно сделав паузу перед словом «убить», Юфимия подумала, как это странно и неестественно, говорить в день своих семнадцатых именин про какие-то убийства и смерти. Знала бы она тогда, что совсем скоро жизнь повернётся к ней, Юфимии Роули, живущей в огороженном отцом тепличном мирке, своей обратной стороной — тёмной и грязной…

Рабастан отрывисто рассмеялся; в глазах мелькнуло что-то странное, сделавшее его взгляд холодным. Он криво улыбнулся одними уголками губ, отчего приобрёл поразительное сходство со старшим братом, и закатал левый рукав мантии чуть выше локтя. Взглянув на его предплечье, Юфимия коротко вскрикнула, прикрыла рот ладонью и уже шёпотом спросила:

— Давно вы являетесь… Пожирателем смерти?

— Почти шесть лет, — ответил Рабастан, опуская рукав. — Ты боишься меня, Юфимия?

Юфимия вдохнула побольше воздуха и выпалила:

— Я не боюсь тебя. Я люблю тебя.

Неожиданно для себя Юфимия сама сделала первый шаг. Она обвила руками шею Рабастана и прижалась к его губам. Теперь их поцелуй был глубже, чем тогда, в саду. Юфимия почувствовала терпкий вкус Огденского виски. Отстранившись, она села поудобнее, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. «Совсем как школьница, которая тайком целуется с однокурсником в оранжерее профессора Спраут». Совершенно некстати Юфимия вспомнила, как в прошлом году целовалась под омелой с юношей на курс младше, Регулусом Блэком.

— Я тоже люблю тебя, Юфимия, — сказал Рабастан, снова прижимая её к себе. — Обещаю, что моя деятельность никогда не навредит тебе.

— А я обещаю…

Рабастан прижал палец к её губам и продолжил говорить за неё:

— А ты пообещай то, что пообещала в саду — никогда не предавать нашу любовь.

— Я никогда не предам тебя, Рабастан Лестрейндж, никогда, — пообещала Юфимия, обнимая его за плечи и откидываясь вместе с ним на диванные подушки. В тот момент Юфимия свято верила, что никакие обстоятельства не заставят её нарушить данную клятву. Ощущая, как Рабастан ловкими пальцами расстёгивает брошку, на которой держалась её парадная мантия, и расшнуровывает корсет бального платья, Юфимия чувствовала себя абсолютно счастливой и мысленно благодарила Беллатрикс, которая так ловко и скоро увела мужа и Торфинна.

— Они здесь такие счастливые, — сказала Дельфи, пряча колдографию в чемодан.

Юфимия грустно улыбнулась:

— Это был самый счастливый день в моей жизни — день моего семнадцатилетия. Мне тогда как раз подарили этот фотоаппарат. Сейчас такими уже не пользуются, но он по-прежнему хорош. Хочешь взять его с собой в Дурмштранг?

Дельфи кивнула. Она уже оправилась от происшествия с магглами и с удовольствием собирала чемодан. Юфимия ещё раз внимательно прочла письмо, присланное из Дурмштранга, чтобы убедиться, что все вещи, необходимые воспитаннице, собраны. К письму прилагался портключ — массивный перстень с чёрным камнем в оправе из серебра.

— Моя мать, Ингрид Розенкранц⁽⁵⁾, норвежка, в своё время училась в Дурмштранге и хотела отправить нас с братом в эту школу, но отец настоял на обучении в Хогвартсе. Она рассказывала, как первого сентября на рассвете надевала кольцо на указательный палец той руки, которой пользовалась палочкой, и спускалась к водам Хардангер-фьорда⁽⁶⁾. Попрощавшись с родителями, взяв в одну руку чемодан, а в другую — клетку с почтовой совой, она медленно заходила в ледяную воду. И, перед тем как погрузиться с головой в воды фьорда, мать поворачивала вокруг пальца перстень и шептала заветные для каждого дурмштрангца слова: «Буря и натиск». Воды фьорда смыкалась над её головой, и она переносилась на палубу волшебного корабля, которого суеверные магглы окрестили Летучим Голландцем. Сама же мама называла его «Нагльфар»⁽⁷⁾, по аналогии с кораблём-предвестником гибели мира из мрачных легенд своей родины.

Дельфи представила себе корабль-призрак, бороздящий северные моря. Живое детское воображение рисовало огромный корабль с прогнившим насквозь корпусом, рваными парусами, пропитавшимися солью и трепещущими на ветру, и капитаном-призраком, руководящим командой инферналов. Она поёжилась от мысли о плавании в компании мертвецов.

— Тут сказано, что подойдёт любой имеющийся поблизости водоём, скрытый от любопытных глаз. Как насчёт пруда в Брокуэлл-парке? — Юфимия сняла очки для чтения, которыми вынуждена была пользоваться уже около года. — Не хочется на рассвете тащиться невесть куда.

Дельфи скривилась:

— Там же магглы!

— Глупости, — отмахнулась Юфимия, аккуратно складывая лист пергамента пополам и вкладывая его в лежавшую на столике книгу. — Какие магглы в такое время!

* * *

В последнюю ночь перед отъездом из дома Дельфи мучила бессонница. Она ворочалась в кровати, пеняя то на неудобный матрац, то на полоску лунного света, пробивавшуюся сквозь неплотно задвинутые шторы. Сощурив глаза, Дельфи пыталась в деталях запомнить свою комнату в доме Мундугнуса в мельчайших деталях: высокий деревянный шкаф с круглым зеркалом на дверце, тяжёлый письменный стол с обтёртыми углами и маггловское офисное кресло-вертушка невнятного цвета, застеклённые книжные полки и вырезанные из старой газеты колдографии, с которых скалились узники в грязных робах.

Она откинула одеяло, встала с кровати и подошла к столу, возле которого стоял собранный чемодан. Надев на тонкий указательный пальчик массивный перстень, казавшийся непомерно большим для детской ладони, Дельфи даже не удивилась, когда тот принял нужный размер. Она долго рассматривала орнамент, выгравированный на блестящей поверхности обсидиана — камня, рождённого в огненном сердце вулкана.

«Буря и натиск», — мысленно произнесла Дельфи, поднося руку с кольцом поближе к глазам. Она вздрогнула от неожиданности и едва не выронила кольцо, услышав скрип двери в прихожей и недовольный голос разбуженной опекунши. Очевидно, в дом пришёл посетитель. Дельфи обуяло любопытство, и она, накинув халат поверх ночной рубашки, на цыпочках прокралась в гостиную.

Спрятавшись за уродливым креслом с пёстрой обивкой в горошек, Дельфи наблюдала за происходящим в гостиной. Опекунша в клетчатом халате и белом кружевном чепце босиком стояла на краешке довольно грязного некогда бежевого ковра и сердито выговаривала посетителю:

— Ты мог хотя бы предупредить о своём приходе, Мундугнус? Мы давно уже спим!

— Прошу прощения, мадам, я справедливо полагал, что найду приют в собственном доме, — недовольно буркнул старый жулик, плюхнувшись в то самое кресло, за которым пряталась Дельфи. Заржавевшие пружины издали противный скрип. Мундугнус попытался достать трубку, но Юфимия, ненавидевшая запах табака, заставила его убрать трубку в карман потрёпанного пиджака.

— Мундугнус, — грозно начала опекунша, скрестив руки на груди, — что на сей раз ты натворил, если появляешься на пороге в столь поздний час без мантии, в таком непотребном виде?

— Продал одному проходимцу пузырёк с водичкой из Темзы под видом воды из Леты, а он, дурья башка, сначала даже не заметил подмены, ха! — принялся хвастаться Мундугнус своими неблаговидными делишками. Он хлопнул в ладоши. — А это были всего лишь разводы этого бен… бензина, ха! Так его вроде магглы называют?

Юфимия гневно поджала губы, тем самым показывая, что ей совершенно неинтересно слушать о махинациях Флетчера. Флетчер, состроив скучную мину, махнул рукой.

— Э, да вы меня всё равно не слушаете…

Юфимия закатила глаза. С тех пор, как она переехала на Милтон-Роуд, ей довольно часто приходилось общаться с Мундугнусом, и она не испытывала от этого вынужденного общения никаких положительных эмоций.

— В общем, надо мне кхм… перекантоваться, — подвёл итог Мундугнус, почёсывая лохматую седую голову. — А то этот горе-зельевар очень уж решительно… кхе-кхе… настроен.

Юфимию раздражала эта дурацкая манера Мундугнуса кашлять и заминаться, рассказывая о своих злоключениях.

— Я постелю в гостиной, — прервала бессвязный речевой поток Юфимия. Она развернулась и пошлёпала босыми ногами в спальню, чтобы принести чистый комплект постельного белья. Поняв, что дело пахнет жареным, Дельфи пулей вылетела из комнаты.

— Дельфини! — прикрикнула на неё Юфимия, заметив, как хлопнула дверь её комнаты. — Немедленно спать!

* * *

Дельфи до утра так и не смогла сомкнуть глаз, волнуясь, воображая опасное путешествие в волшебную школу на краю света. Её беспокоило и погружение в грязные воды озера в Брокуэлл-парке — несмотря на то, что весь август стояла жара, и вода была не холоднее, чем в ванной, Дельфи скорее предпочла бы окунуться в ледяные воды фьорда на родине матери опекунши. Она представляла себе, как грязные воды смыкаются над её головой, заливаются в нос, уши и рот, и она задыхается, забыв произнести дурацкие слова на ненавистном языке.

Даже если она не утонет, то попадёт прямиком на ужасный корабль, вся мокрая, с ряской в волосах и жабами в карманах. Вот смеху то будет!

— Приветствую вас на борту Летучего Голландца, фройляйн Лестрейндж! — низким голосом произнесла Дельфи, представляя, как скелет склоняется перед ней в поклоне и тут же разваливается на части.

Дверь скрипнула, чуть приоткрылась, и в комнату заглянула полностью готовая к выходу на улицу опекунша.

— Хорошо, что ты уже встала. Одевайся, завтракать будем на кухне — в гостиной спит Мундугнус.

Юфимия бодрым шагом пересекла маленькую спальню и расшторила окна. Первые лучи рассветного солнца осветили комнату и солнечными зайчиками заплясали на простеньких цветастых обоях. Чёрные волосы Дельфи разметались по белоснежной наволочке, придавая ей поразительное сходство с матерью. Юфимия невольно залюбовалась, наблюдая, как Дельфи неторопливо потягивается и, зевая, откидывает тяжёлое одеяло.

Опекунша наскоро расчесала её волосы и заплела их в две толстые косы, чтобы причёска в дороге не растрепалась. Затем Дельфи надела шерстяное платье серого цвета, как ей казалось, слишком тёплое для начала сентября, хлопковые чулки и летние ботинки из драконьей кожи на непривычной толстой подошве. Поверх платья она накинула, не застёгивая, форменную мантию кроваво-красного цвета и покрутилась перед зеркалом, рассматривая своё отражение. Обычно бледное лицо казалось совсем белым из-за того, что она не выспалась; под глазами залегли тени.

— Не копайся! — рявкнула опекунша. Она отлевитировала чемодан Дельфи в гостиную, пару раз уронив его на пол и разбудив Мундугнуса. Спросонья Флетчер выглядел ещё более отвратительно, чем ночью: отёкшее морщинистое лицо, красные заспанные глазки и буйная копна спутанных седых волос.

— Доброе утро, мадам Роули, — вяло пробурчал он невнятным голосом и вновь провалился в сон, зарывшись лицом в одеяло и захрапев.

Под громкий храп Мундугнуса, который был слышен даже на кухне, Юфимия с Дельфи позавтракали овсяной кашей с вишнёвым вареньем и свежими тостами. Дельфи быстро допила остывшее какао, промокнула губы салфеткой и поспешила чистить зубы, пока опекунша с помощью волшебства быстро расправлялась с грязной посудой. Моющие заклинания в последнее время удавались ей довольно неплохо.

* * *

Одной рукой подхватив тяжёлый чемодан воспитанницы, а другой — взяв её за запястье, Юфимия быстро шагала по ухоженной дорожке Брокуэлл-парка, с удовольствием вдыхая свежий утренний воздух. Магглы ещё спали в своих постелях и не видели, как две волшебницы с чемоданом наперевес прошли сначала по Милтон-Роуд, а затем свернули в безлюдный парк.

Наконец, впереди показалась синяя гладь небольшого пруда; в воде отражались росшие по берегам плакучие ивы и цветущие рододендроны. Юфимия выбрала удобный подход к кромке воды и поставила чемодан на мокрую от утренней росы траву.

— Ну что, Дельфини, давай прощаться? — немного грустно произнесла она.

Юфимия не хотела себе признаваться или же просто ещё не понимала этого, но за одиннадцать лет она привязалась к девочке. Она уже почти забыла о пророческих словах ведьмы из Лютного переулка: в конце концов, кто сказал, что старуха — не банальная сумасшедшая?

— Прощайте, тётя, — равнодушно сказала Дельфи. Юфимии хотелось бы думать, что воспитанница испытывает те же чувства по отношению к ней, но глаза девочки не выражали эмоций. Юфимия не знала, было ли это последствием бессонной ночи, или же Дельфи просто хотела поскорее избавиться от её общества. Она обняла воспитанницу и поцеловала в успевшую растрепаться макушку.

Взявшись за ручку непомерно тяжёлого чемодана, Дельфи повернулась к ней спиной и шагнула в воду. Она медленно заходила всё глубже и глубже, пока над поверхностью воды не осталась видна одна лишь голова. Тогда она повернула вокруг пальца кольцо-портключ и сделала шаг в никуда.

---

1) Согласно Гарри Поттер-Вики: из боярышника получаются странные, противоречивые палочки, полные парадоксов, потому что их породило дерево, чьи листья и цветы излечивают, а срезанные ветви пахнут смертью; палочки из боярышника могут быть идеальны для целительства, но так же умело могут проклинать, им наиболее комфортно с конфликтной натурой или с волшебником, который проходит через период потрясений. Волос единорога дает самую стойкую магию и меньше других подвергается влиянию колебаний и блокировок. Палочки с волосом единорога тяжелее всего переходят к Тёмным искусствам. Такие палочки являются самыми преданными из всех и обычно сохраняют сильную привязанность к их владельцу, независимо от того является ее владелец завершенным волшебником или нет (волшебником, получившим свое магическое образование). Небольшим недостатком волоса единорога является то, что они не дают самых мощных палочек (хотя это можно компенсировать деревом, из которого сделана палочка). Также они склонны к меланхолии при совсем плохом обращении, это означает, что волос может «умереть» и потребуется его заменить.

Вернуться к тексту

2) Ich bin Delfini Lestrange. Entschuldigen Sie mich, Tante! Ich heiße Delfini Rowley. Ich komme aus England, aus London (нем.) — Меня зовут Дельфини Роули. Простите, тётя! Меня зовут Дельфини Лестрейндж. Я из Англии, из Лондона.

Вернуться к тексту

3) Цикута — чрезвычайно ядовитое растение из семейства зонтичных.

Вернуться к тексту

4) Немного о Брикстоне: https://moscowlondon.livejournal.com/286175.html. В 1981 году в этом районе действительно вспыхивали акции протеста и происходили массовые беспорядки. Улица под названием Милтон-роуд почти полностью выгорела.

Вернуться к тексту

5) О существовавшем в реальности датско-норвежском бароне Розенкранце: https://syacht.ru/%D0%BD%D0%BE%D1%80%D0%B2%D0%B5%D0%B3%D0%B8%D1%8F-2019/%D0%BD%D0%BE%D1%80%D0%B2%D0%B5%D0%B6%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D1%84%D1%8C%D0%BE%D1%80%D0%B4%D1%8B-21-07-18-28-07-18-%D1%8D%D1%82%D0%B0%D0%BF-4/

Вернуться к тексту

6) О Хардангер-фьорде, возле устья которого находится башня Розенкранца: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80-%D1%84%D1%8C%D0%BE%D1%80%D0%B4

Вернуться к тексту

7) Нагльфар — в германо-скандинавской мифологии — корабль, сделанный целиком из ногтей мертвецов. По легенде в Рагнарёк он выплывет из царства мертвых Хельхейм.

Вернуться к тексту

Дельфи уже несколько раз приходилось аппарировать вместе с Юфимией, и потому неприятное ощущение сдавливания со всех сторон (совсем как в маггловском метро в час пик) было ей знакомо. Когда ноги, коснулись, наконец, устойчивой поверхности, она открыла глаза и с удивлением снова обнаружила себя стоящей по пояс в воде.

Ноги омывали воды чистейшего горного озера. Опустив взгляд, Дельфи могла разглядеть каждый камешек у себя под ногами и каждую проплывающую мимо рыбку сквозь прозрачную водную гладь. Со всех сторон озеро окружали величественные скалы, у подножия поросшие изумрудным лесом. Острые пики гор, казалось, пронзали небо, сверкая ослепительно-белым снегом. Со склонов бежали серебристые водопады, спускаясь маленькими ручейками к заливным лугам.

На берегу толпились студенты в алых мантиях. У самой воды стоял немолодой мужчина в маггловских рубашке и брюках. Он нетерпеливо махнул рукой.

— Sind Sie Studentin im ersten Studienjahr? Kommen Sie schneller aus dem Wasser, das Fräulein⁽¹⁾!

Чемодан Дельфи вылетел из воды, обдав её холодными брызгами, и приземлился на вершине огромной кучи скарба, собранной на берегу. Ей потребовалась пара минут, чтобы перевести сказанное: Юфимия всё же добилась своего, и к концу лета Дельфи уже могла сносно читать и говорить по-немецки, но понимать речь на слух было сложно. Едва ступив на траву, она обнаружила, что её волосы и одежда стали сухими.

— Меня зовут Эберхард Обер. Вот уже более сорока лет я слежу за соблюдением Международного Статута о Секретности, — с гордостью сообщил пожилой волшебник. Теперь он говорил медленнее, с расстановкой, и Дельфи было проще понимать его. — Несколько столетий назад один из директоров заколдовал неприступное озеро Оберзее⁽²⁾, и с тех пор каждый год студенты собираются здесь, в самом сердце Европы, чтобы сесть на корабль, идущий в Дурмштранг. В начале прошлого века Оберзее открыли для себя маггловские туристы: они приплывают сюда через соседнее озеро, поэтому было принято решение назначить Хранителя. Магглы обычно толкутся на противоположном берегу, где стоит мой дом — единственный в округе. Здесь же они иногда проплывают на своих лодках без вёсел и наслаждаются природой. Бывает, сталкиваются с водным народом… В общем, проблем хватает, — подвёл итог волшебник и указал палочкой в сторону группы студентов-первогодок. — Ступайте к ним, фройляйн, скоро прибудет корабль.

Дельфи с трудом протиснулась к группе первокурсников, которые уже успели перезнакомиться и теперь бойко трещали о предстоящей учёбе. Не имея опыта общения с другими детьми, она предпочла держаться особняком. Расстелив мантию, Дельфи расположилась на мокрой от утренней росы траве, вытянув вперёд ноги и облокотившись на локти. Сощурив глаза, она смотрела, как лучи солнца играют на седых горных вершинах.

Студенты продолжали прибывать, и вскоре на берегу яблоку стало негде упасть. Несколько мальчишек затеяли драку; один из них, споткнувшись, повалился на траву, больно задев её плечо.

— Смотри себе под ноги, — обиженно буркнула Дельфи по-английски, поднимаясь на ноги. Мальчишка, торопливо извинившись на своём языке, с воплем бросился на товарища. Она отряхнула мантию и решила обосноваться вдали от толпы.

Дельфи пробралась сквозь густые заросли вереска к узкой полоске каменистого берега, протянувшейся вдоль крутого утёса. Она выбрала сухой камень подальше от кромки воды и снова расстелила мантию в надежде на то, что здесь её не затопчет компания очередных драчливых мальчишек. Она нашла несколько маленьких плоских камешков и бросала их в озеро, пуская по воде блинчики.

— Что здесь делает эта девчонка? — раздался откуда-то приглушённый шипящий голос. — Расселась прямо над входом в наш дом, неслыханная наглость!

Дельфи подскочила от неожиданности, выронив камешки. Она заглянула в заросли вереска, ожидая обнаружить там притаившегося шутника, но в кустах никого не было, не считая двух длинных чёрных ужей с жёлтыми коронами на головах. Один из них свернулся в кольцо и угрожающе шипел, подняв маленькую головку.

— Прочь! — испуганно прошептала Дельфи, бросив в его сторону горсть сухих листьев.

Второй уж поднял жёлтую голову:

— Ты говоришь на нашем языке?

Дельфи от удивления потеряла дар речи. Она уселась на кучу прелой листвы и замерла с открытым ртом. «Со мной разговаривает уж? Или это я разговариваю с ужом? Впрочем, какая разница…»

— Не бойся, я не причиню тебе вреда, — прошелестел уж. Уж подполз к Дельфи и обвился вокруг её руки. Дельфи машинально погладила его по блестящей холодной шкурке.

— Я никогда в жизни не разговаривал с человеком.

— Мне тоже не приходилось беседовать со змеёй, — прошептала Дельфи, понемногу приходя в себя. Змейки, извиваясь, выползли из зарослей вереска и юркнули под камень, где только что сидела Дельфи.

— Прощай, девочка!

Дельфи растерянно посмотрела на узкую норку под валуном, служившую домом для змеек.

— Может, мне всё это снится? — она ущипнула кожу на тыльной стороне ладони, оставив на коже красные следы от ногтей.

— Ты — змееуст, человеческое дитя. Это очень редкий дар, — проскрипел резкий голос.

Обернувшись, Дельфи увидела притаившееся за большим гладким валуном существо, черты лица которого отчасти напоминали человеческие. Русалка наполовину выползла на камень, опёршись на костлявые локти и опустив в воду хвост. Дельфи испуганно попятилась к зарослям вереска.

— Моё имя Ула, — проскрипела русалка, буравя её жутковатыми жёлтыми глазами.

Страх уступил место любопытству. Дельфи подошла ближе и присела на соседний камень. Она с интересом рассматривала Улу: плоское лицо русалки обрамляли длинные болотно-зелёного цвета волосы, украшенные подобием короны из мелких раковин моллюсков и переливающихся камешков. Откинув перепончатой рукой мокрые пряди, русалка поправила серьги из рыбьих костей.

— Я никогда не видела живую русалку, — пробормотала Дельфи, разглядывая ожерелье из белых кувшинок, прикрывавшее её грудь.

— Можно подумать, ты видела мёртвую русалку, неразумное человеческое дитя, — усмехнулась Ула, обнажая острые жёлтые зубы. Дельфи, смутившись, отрицательно покачала головой.

— Просто на картинках русалки выглядят… несколько иначе.

— Как твоё имя, девочка-змееуст? — поинтересовалась Ула. Она достала из волос черепаховый гребень и принялась расчёсывать подсохшие на солнце пряди.

— Дельфини. Дельфини Лестрейндж, — произнесла Дельфи, с вызовом глядя в жёлтые глаза русалки.

Русалка никак не отреагировала на фамилию Дельфи, лишь отметила, что её имя похоже на цветок.

— Посмотри на этот куст, — Ула указала длинным зелёным ногтём на высокое растение со звёздчатыми листьями и тонкими стеблями, увенчанными синими соцветиями. — Это живокость, или дельфиниум.

— Он похож на аконит, — заметила Дельфи, припомнив высокие цветы, росшие в саду опекунши. Она сорвала несколько стеблей и протянула их русалке.

— Осторожнее с ними, дитя, — предупредила Ула, украшая цветами волосы. Один цветок она, смеясь, заправила Дельфи за ухо. — Они почти так же ядовиты, как и аконит. И со своим даром тоже будь осторожна: не раскрывай его без причины.

Русалка изящно скользнула в озеро и теперь лежала на воде, цепляясь одной рукой за камень.

— Прощай, Дельфини, — проскрипела она. — Скоро прибудет корабль, и здесь станет слишком шумно. Мы, водный народ, любим тишину и спокойствие, и потому редко показываемся людям. Но я не смогла преодолеть искушение увидеть девочку-змееуста.

Ула напоследок взмахнула мощным хвостом и скрылась в глубинах бирюзового озера. Дельфи ещё несколько минут смотрела на место, где только что плескалась русалка, после чего вернулась на поляну.

— Смотрите, смотрите! — тоненьким голоском запищал мальчик, толкнувший Дельфи, указывая пальцем в центр озера.

— Нагльфар! Летучий Голландец!

По воде побежали круги, зеркальная гладь забурлила, и над водой показалась верхушка корабельной мачты. Дельфи поднялась на мысочки, чтобы лучше видеть появление таинственного корабля, но за плотными рядами высоких старшекурсников почти ничего не было видно. Лишь когда толпа расступилась, она увидела огромный скелетообразный корабль с полуистлевшими парусами и зеленоватыми круглыми оконцами-иллюминаторами, чуть покачивающийся на воде. Корабль медленно приближался к берегу. Когда он подошёл ближе, Дельфи смогла различить на палубе высокую женскую фигуру.

Корабль пришвартовался на расстоянии десяти футов от берега, и волшебница, которая, к огромному облегчению Дельфи, не была похожа ни на призрака, ни на инфернала, лёгким взмахом палочки наколдовала трап.

— Sonorus! — произнесла она властным голосом, направляя палочку на свою шею. — Добро пожаловать на борт, юные ведьмы и колдуны. Для первокурсников сообщаю: моё имя — Урсула фон Розабельверде⁽³⁾, на протяжении последних пятнадцати лет я являюсь директором института магии Дурмштранг. Стараниями Игоря Каркарова славное имя Дурмштранга было втоптано в грязь, и мне стоило немалых усилий возродить его вновь. Несмотря на давление Международной конфедерации магов, я не намерена менять сложившиеся веками традиции и устои, делающие Дурмштранг особенным учебным заведением, отличным от других.

Дельфи, пробившись ближе к кромке воды, наконец, смогла рассмотреть волшебницу. Урсуле фон Розабельверде едва ли было много больше пятидесяти, однако она выглядела старше из-за двух глубоких морщин на лбу, появлявшихся, когда она хмурила брови. Глубоко посаженные глаза строго смотрели на юных магов. Орлиный нос, сжатые в нитку губы и крепкий подбородок выдавали суровый нрав. Длинные тёмные волосы были заплетены в тугую косу и перекинуты через плечо. Одета директор была в серебристо-серую мантию свободного покроя, развевавшуюся на ветру.

— …а теперь, по традиции, сначала на борт поднимутся первокурсники, затем студенты вторых, третьих, четвёртых, пятых, шестых и седьмых курсов. Старосты должны поставить отметку в судовом журнале о прибытии на борт всех студентов своего курса.

Дельфи вместе с другими первогодками на ватных ногах шла по трапу, казавшемуся хлипким и ненадёжным. Строгая речь волшебницы несколько озадачила её, хотя она несказанно обрадовалась, что при всей своей жёсткости мало директор походила на инфернала. Представив инфернала в серебристой мантии, Дельфи хихикнула и быстрее поспешила подняться на борт корабля. Старые доски жалобно скрипнули, когда толпа первокурсников ступила на ветхий настил. Директор приказала ученикам спуститься на главную палубу, и они гуськом последовали вслед за ней по узкой лесенке. Когда первокурсники зашли в просторное помещение, освещённое кованой люстрой с множеством факелов, она вновь обратилась к ним:

— Сейчас сюда принесут судовой журнал, и мы познакомимся с вами поближе. А пока хочу поздравить вас с поступлением в институт Дурмштранг. Предстоящие семь лет вы проведёте в стенах нашего учебного заведения, и поэтому стоит сразу прояснить некоторые детали.

Во-первых, Дурмштранг бережно хранит и оберегает свои секреты, и потому каждый из вас, перед тем как выйдет из этого зала, даст клятву не выдавать местоположение института.

Во-вторых, касаемо вашего поведения…

Речь директора прервал стук в дверь: в помещение зашёл юноша с толстой книгой в руках. Он протянул её директору и, как показалось Дельфи, склонившись в лёгком поклоне, поспешил удалиться, стуча каблуками по дощатому полу.

— Что касается вашего поведения, — повторила директор, раскрывая книгу. Она бегло просмотрела список первокурсников и резко захлопнула книгу. — В Дурмштранге запрещены дуэли вне Дуэльного Клуба и учебных занятий. Провинившиеся будут строго наказаны, вплоть до исключения из института. Маггловские драки также запрещены, хотя я смею надеяться, что никто из здесь присутствующих никогда не опустится до такого. Ношение формы обязательно. Обращаться к преподавателям следует «герр профессор» или «фрау профессор».

«Пит бы и дня не проучился, — подумала Дельфи. — Хотя он вообще маггл».

— Итак, вас распределят по условной, повторяюсь, принадлежности к одной из четырёх Стихий — Огню, Воде, Воздуху или Земле.

Главная движущая сила избранников Огня — честолюбие. Огонь дает импульсивность, некоторую вспыльчивость и порывистость, недюжинную отвагу и мужество, порой даже воинственность. Иногда может казаться, что Огонь гаснет, но рано или поздно он разгорится вновь, пробуждая в человеке глубинные, доселе скрытые силы.

Люди, принадлежащие к Стихии Земли, в любой ситуации стремятся сохранить трезвый рассудок. Их цели всегда конкретны и достижимы. Земля — это упорство и твёрдость характера — избранников Земли почти невозможно подчинить чужой воле, и она же — упрямство, порой граничащее с твердолобостью.

Откуда-то сверху раздались скупые смешки.

Дельфи и ещё несколько первокурсников подняли головы: вдоль стен на высоте около двенадцати футов шёл ряд балкончиков, ограждённых резными перекладинами с балясинами, выше начинался ещё один ряд. Ученики старших курсов и некоторые преподаватели стояли на верхотуре, опершись о перила, наблюдая за распределением.

— Воздух — это стремление к цели, но в то же время потребность в свободе и некоторое… кхм… непостоянство. Избранники Воздуха скоры в решениях, им свойственны гибкость психики и подвижность ума. Они не терпят однообразия, но неутомимы, если по-настоящему одержимы идеей.

Вода — это, если можно так выразиться, непостоянство контролируемое. Вода умеет принимать любую форму, тогда как у Воздуха форма отсутствует вовсе. Избранники Воды живут больше внутренней жизнью, чем внешней. Они обладают внутренней интуицией и потому способны проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания. Они бывают излишне скрытны и по возможности предпочитают активным действиям созерцание.

Принадлежность к одной из четырёх Стихий будет определена с помощью ритуала Посвящения. Ритуал Посвящения является разновидностью магии крови. Магию крови большинство волшебников традиционно относят к области Тёмных искусств, однако мы считаем деление на Тёмное и Светлое колдовство несколько… условным, неправильным, ибо Свет и Тьма есть две половины одного целого — как без света нет тени, а без тени нет света. В каждом из нас сокрыты оба начала, и только нам решать, по какому пути идти…

Последнюю фразу директор произнесла совсем тихо, почти шёпотом. На первокурсников такой приём произвёл огромный эффект, и теперь они вглядывались в лица друг друга, пытаясь разглядеть, какую сторону уже принял его товарищ. Дельфи встретилась глазами с невысокой светловолосой девочкой, стоявшей от неё по правую руку. Девочка, не выдержав взгляд, отвернулась.

Помещение, в которое их привела их директор, было совершенно пустым, если не считать длинного стола за директорской спиной, покрытого полотняной накидкой. Директор резко развернулась и сдёрнула ткань со стола. Взору первокурсников предстали четыре фарфоровые чаши, различавшиеся между собой начертанными на них символами. Директор коснулась палочкой каждой из чаш: в одной чаше заплескалась вода, в другой вспыхнули оранжевые языки пламени, третья наполнилась землёй, четвёртая как будто бы осталась пустой.

— Четыре чаши олицетворяют четыре Стихии⁽⁴⁾. Алхимические символы означают: треугольник — Огонь, перевёрнутый треугольник — Воду, треугольник с чертой — Воздух, перевёрнутый треугольник с чертой — Землю. Вместе они образуют шестиконечную звезду — Единство, в центре которой находится Эфир — волшебная сила. Вы пожертвуете каплю своей крови, содержащую частичку Эфира, каждой из чаш, и чаши решат, куда вас определить.

Взгляните на двери за моей спиной, — директор кивнула на противоположную стену. Только сейчас Дельфи обратила внимание на невзрачные двери с высеченными на них символами, теми же, что были на чашах. — Как только Стихии сделают выбор, вы пройдёте через соответствующую дверь.

— Абель Генрих, — громко прочитала директор, раскрыв судовой журнал.

Высокий мальчик вышел вперёд и протянул директору руку. Когда она коснулась его ладони кончиком волшебной палочки, Дельфи увидела, как по ней побежала тоненькая струйка крови. Дельфи с отвращением скривилась и отвернула лицо, несколько девочек сдавленно охнули. Мальчик спокойно подошёл к чаше Воды, стоявшей к нему ближе других. Он разжал кулак над чашей: капля упала в воду, окрасив её в розоватый цвет. Ничего не произошло. Мальчик по очереди подошёл к каждой из чаш, и лишь последняя чаша, наполненная языками пламени, получив жертву, удовлетворённо зашипела. Он торжественно пообещал не выдавать секретов Дурмштранга — пламя приобрело ярко-красный оттенок.

Другие мальчики и девочки по очереди подходили к директору, протягивали свои дрожащие ладошки и проходили церемонию Посвящения. Светловолосую девочку по имени Маргрета Билевиц выбрали сразу две Стихии — Вода и Воздух, и она предпочла вторую. После того, как Мари Розье стала избранницей Воды, настала очередь Дельфи.

— Роули Дельфини.

Выпрямившись и сжав кулаки, чтобы не выдать своё волнение, Дельфи медленно подошла к столу с чашами и нерешительно протянула директору вспотевшую ладошку. Когда по бледной коже потекла алая струйка, она дёрнулась.

— Фройляйн Роули, не задерживайте остальных, — осадила её директор. Спохватившись, Дельфи опустила руку в чашу с водой, которая тут же окрасилась алым. Нос уловил неприятный металлический запах, её замутило. Вода забурлила, принимая кровавую жертву. Дельфи вытерла руку о шершавые доски стола и дотронулась до чаши с землёй, насквозь пропитавшейся липкой жидкостью. Символ Земли зажёгся зелёным светом. Она провела ладонью над раскалённой огненной чашей: раздался треск, и пламя изменило оттенок. Оставалась пустая чаша с кровавыми разводами на стенках. Переборов отвращение, она прикоснулась рукой к холодному фарфору — в полумраке засеребрился треугольник с чертой.

Наблюдатели на балконах зашептались. Директор призвала всех к тишине и в задумчивости постучала пальцами по столу.

— Насколько я знаю историю, последним волшебником, которого избрали все четыре Стихии, был Геллерт Гриндельвальд, и он пошёл путём Огня.

Дельфи тоже хотела принять сторону пламени, однако после слов директора о Гриндельвальде решила выбрать Воздух. Довольно было того, что её родители — Пожиратели смерти. Не хватало ещё и аналогий с Гриндельвальдом.

— Я выбираю Воздух, фрау директор, — тихо сказала Дельфи, вглядываясь в бушующее в чаше пламя. Ей показалось, как оранжевые языки неодобрительно качнулись из стороны в сторону. — Клянусь хранить секреты Дурмштранга.

Директор благосклонно кивнула, одобряя её выбор, и Дельфи, придерживая полы мантии, поспешила к своей двери.

* * *

Дурмштранг полностью оправдывал свой девиз. Буря и натиск. Ultima Thule — легендарный остров, в поисках которого люди веками бороздили северные моря⁽⁵⁾.

Суровый недружелюбный край, сочетавший в себе раскалённую мощь огня земных недр с напором кипящей воды, бившей на высоту более сотни футов. Сочетавший натиск ветров, способных свалить с ног великана, с силой матери-земли, которая, разверзаясь, порождает новую материю. Ледяной остров с огненным сердцем зимой освещается таинственными переливами Авроры, а летом — холодным северным солнцем.

Крепкий четырёхэтажный замок, сложенный из серого камня, примыкал к крутым скалам, покрытым ледниками. К замку вплотную жались пристройки и покосившиеся от ветра и времени домишки. Кривые хвойные деревца образовали подобие редкого леса, завершавшего мрачный, но завораживающий пейзаж.

Горячее озеро, над которым даже в самые холодные дни клубился густой пар, не давало замёрзнуть этому маленькому островку жизни в неприветливой горной долине. В стенах замка бежала кипящая вода спасительного озера, тем не менее по коридорам свободно гулял ветер, и стены изнутри зимой покрывались тонкими иголочками инея.

Преподаватели же под стать замку — крепкие, суровые, внешне холодные люди, в которых, подобно воде в термальном озере, бурлила горячая кровь. Проучившись здесь некоторое время, ученики проникались царившей здесь атмосферой и становились частью этого особого мира.

После тёплого климата Англии Дельфи поначалу никак не могла привыкнуть к этому суровому краю. Из трёх её соседок по комнате быстрее всех освоились крепкая норвежка Мэрит Нильсен и, как ни странно, австрийка Маргрета Билевиц — та самая девочка, отвернувшая лицо на Посвящении. Изнеженная немка Катарина Майер, несмотря на грелки в постели и бегущую внутри стен горячую воду, не могла заснуть, предварительно не наложив на себя согревающие чары.

Одним из однокашников Дельфи по Дому Воздуха оказался мальчик, толкнувший её на берегу озера. Его звали Бальтазар Розенкранц, он был родом из норвежского Розендаля приходился каким-то дальним родственником опекунши по матери. В Доме Воздуха было ещё четверо мальчиков: долговязый Ханс Крейг, щуплый Рэндальф Бьёрн, загорелый Радомир Волчанов со смоляными кудрями и белобрысый исландец Эйнар Йонссон, фамилия которого на поверку оказалась вовсе не фамилией, а отчеством⁽⁶⁾.

Каждое утро Дельфи начиналось с дребезжания будильника Катарины. Катарина просыпалась за час до официального подъёма, умывалась, приводила в порядок мантию и потом ещё около получаса заплетала длинные тонкие косички, которые затем сворачивала в баранки, закрепляя красными лентами под цвет школьной формы. Дельфи ненавидела будильник Катарины и мечтала выбросить его, но открывать окно и впускать внутрь ледяной воздух ей не хотелось. Накинув тёплый халат и сунув ноги в тапки, она обычно в течение нескольких минут хмуро смотрела сквозь запотевшее стекло на чёрный корабль, пришвартованный на озере, а затем начинала одеваться.

Другая соседка, Мэрит, напротив, тянула с подъёмом до последнего и за пятнадцать минут до завтрака успевала не только сходить в ванную, причесаться и одеться, но и сделать несколько несложных упражнений. В родном Бергене она каждый день начинала с короткой зарядки и после завтрака тренировалась забрасывать квоффл в кольцо. Всё это сопровождалось нескончаемой болтовнёй и расшвыриванием вещей по комнате в поисках второго шерстяного носка. Мэрит, наверное, едва ли не больше всех ждала начала обучению полётам, мечтая блеснуть своим мастерством.

Полёты преподавал самый известный выпускник Дурмштранга двадцатого века (конечно, после Гриндельвальда) — экс-ловец сборной Болгарии по квиддичу Виктор Крам. После поражения на Чемпионате мира две тысячи второго года Крам на пять лет исчез из поля зрения магических таблоидов, а затем снова появился в газетных заметках уже в качестве преподавателя в родной школе. Чемпион перевёз вслед за собой семью и всей душой проникся новой работой. Почти все старшекурсницы были влюблены в него, и Краму стоило немалых усилий убедить ревнивую супругу не накладывать на них порчу.

Третья соседка, Маргрета, или, как её все называли, Гретхен, была неконфликтна, со всеми равно мила и приветлива и уже к концу первого месяца стала любимицей как учеников, так и учителей. Даже строгая директриса относилась к ней куда мягче, чем к остальным студентам.

Дельфи за весь семестр так и не смогла подружиться ни с одной из соседок: Катарина вечно задирала нос, Мэрит раздражала чрезмерной активностью, а Гретхен вовсе казалась фарфоровой куклой. Из мальчиков она иногда перебрасывалась словом с Бальтазаром, который оказался весьма интересным собеседником: его дед когда-то преподавал в знаменитом дурмштрангском Дуэльном Клубе. Эйнар отвратительно говорил по-немецки, что полностью компенсировалось затеями, которые он выдумывал, поэтому исландец быстро стал душой компании. Ханс, казалось, успевал всё на свете — отлично учился, но при том всегда находил время на товарищей и проказы. Рэндальф всюду таскался за Хансом или же развлекал себя тем, что задирал по поводу и без ребят из других Домов. Радомир гордился своим родством с Неридой Волчановой, чей портрет в полный рост висел в зале Четырёх Стихий, в котором проводились торжества, и всеми силами старался оправдать знаменитую фамилию.

С учениками других Домов Дельфи общалась, в основном, на общих занятиях. Генрих Абель, очень самоуверенный мальчик из числа избранников Огня, в октябре был назначен старостой курса. С ним она старалась поддерживать отношения, что давалось ей нелегко: Генрих, несмотря на то, что учился едва ли не лучше всех, был заносчивым и грубым, но благодаря своей изобретательности почти никогда не попадался преподавателям под горячую руку.

Занятия сразу пришлись Дельфи по душе. Тёмные искусства преподавала директор собственной персоной. Урсула фон Розабельверде вела свой предмет жёстко и никому не делала поблажек. Многие ученики боялись директора, но Дельфи восхищалась её магическим потенциалом и знаниями.

Трансфигурация давалась нелегко, но Дельфи не терпелось овладеть этой непростой наукой, поэтому она старательно записывала лекции преподавательницы с труднопроизносимой фамилией Винтерхальтер и после занятий несколько часов посвящала превращениям ложек в вилки. Полёты должны были начаться лишь в октябре, потому как Крам находился в отъезде — устраивал мастер-классы в бразильской школе Кастелобрушу. По мере приближения пятого октября — дня, когда он возвращался — возбуждение нарастало, и скоро уже только ленивый не говорил о мётлах, снитчах и Викторе Краме.

* * *

Дельфи, скосив глаза, наблюдала, как сидящая рядом с ней Мари Розье сосредоточенно рисует портрет преподавателя истории магии, профессора Мора. Она вполуха слушала повествование о древних скандинавских магах, приплывших на остров, чтобы основать поселение, и вступивших в кровопролитную войну с троллями.

Извечно печальная Мари Розье, племянница Пожирателя смерти Ивэна Розье, на уроках обычно рисовала на клочке пергамента или рассеянно смотрела в окно. Дельфи часто краем глаза наблюдала за тем, как француженка, поджав под себя ноги и прикрывая рукой пергамент, рисует портреты однокашников. Дельфи вспомнила о кривых рисунках в своём детском альбоме, отвернулась и принялась лихорадочно записывать лекцию.

После звонка уставшие от долгого сидения без движения дети высыпали в коридор. На улице похолодало, и в коридорах начали завывать ветра. Дельфи про себя порадовалась, что с утра надела тёплую мантию и ботинки на меху, глядя, как Катарина в одной летней мантии поверх форменного серого платья, зябко ёжась, бежит за тёплой одеждой.

Спустившись в столовую, Дельфи села за длинный стол, накрытый белой скатертью с вышитыми серебром знаками Стихии Воздуха. За соседними столами, накрытыми алой, голубой и зелёной скатертями, обедали студенты других домов. Преподавательский стол, покрытый чёрной скатертью с золотой шестиконечной звездой, находился в стороне от остальных. В столовой было теплее, чем в коридорах, и Дельфи сняла мантию, оставшись в форменных рубашке и юбке. Она положила в тарелку немного тушёной капусты и кусочек свиной рульки. Еда в Дурмштранге была простая, но сытная.

Катарина ела свою порцию рульки с таким видом, будто обедала в компании самого Министра магии. Дельфи не удержалась и улыбнулась: Эйнар, передразнивая Катарину, демонстративно медленно резал мясо, оттопырив мизинцы. Под смех однокашников вилка вылетела у него из рук и упала на колени Катарины.

— Ты ненормальный?! — взвизгнула Катарина, хватая со стола салфетку и безуспешно пытаясь стереть с платья жирные пятна. Однако её действия привели лишь к тому, что разводы ещё сильнее въелись в ткань.

Мэрит в своей обычной манере раскричалась на незадачливого шутника и уже собиралась наложить на него недавно изученное проклятие, как Дельфи создала между ними слабый барьер, которого, однако, хватило, чтобы отразить проклятие. Все уставились на неё; никто не ожидал от неё защитных чар уровня, как минимум, третьего курса. Дельфи как ни в чём не бывало убрала палочку в сумку и продолжила уплетать капусту.

Успокоившаяся Катарина, поблагодарив Дельфи, вспомнила о наличии у неё палочки и очистила, наконец, своё платье. Эйнар пробормотал извинения, недовольная его ответом Мэрит пообещала при первой же возможности устроить ему хорошую взбучку. Дельфи не понимала, что Мэрит делает за их столом: ей казалось, что норвежке больше подходит Стихия Огня.

— Вы уже видели Крама? — оживлённо сверкнула глазами Мэрит. Она наклонилась поближе к Катарине и заговорщицки прошептала: — Я встретила его по пути сюда, он такой красивый! Я с ним поздоровалась, и он мне ответил!

— А ты взяла у него автограф, Мэрит? — поинтересовалась Катарина. Кто-то из сидевших за столом мальчиков хмыкнул.

«Наверное, после общения с тобой бедный Крам поспешил поскорее убраться подальше. Даже на обед не пришёл».

— Не успела, — разочарованно протянула Мэрит. — Но обязательно возьму при первой же возможности!

— Интересно, он покажет финт Вронского? — подал голос Ханс, отставив в сторону стакан с морсом. — Вот ты, Дальф, видел когда-нибудь, как летает Крам?

Рэндальф отрицательно замотал кудрявой головой на длинной тоненькой шейке.

— А я видел, — с гордостью сказал Ханс. — Мы с отцом были на его последнем матче.

— В Бразилии? — хором воскликнули Мэрит и Катарина.

— Да, в Бразилии, — подтвердил довольный собой Ханс, обративший на себя внимание сразу двух девочек. — А вы вообще летать-то умеете?

Мэрит начала в красках расписывать, что она-де летать научилась раньше, чем ходить, да и вообще половину своей жизни провела на метле. Она эмоционально размахивала руками и иногда переходила на норвежский, забыв о том, что собеседники её не понимают. Катарина надула губы и заявила, что дома каждый день упражнялась в полётах. Гретхен ответила, что родители не разрешали ей летать, потому что один из её дедушек разбился насмерть, упав с метлы в грозу.

Дельфи призналась, что ни разу даже не держала в руках метлу. И снова все с недоумением уставились на неё — чистокровная ведьма, а видела метлу лишь на картинке?

— Боже мой! — ахнула Катарина, взглянув на изящные часики на левом запястье — подарок родителей на одиннадцатый день рождения. — Через полчаса полёты, а я ещё не переоделась!

Катарина, закинув сумку на плечо, пулей вылетела из столовой. Вскоре за ней неспешно потянулись и остальные. Дельфи переоделась в удобные брюки и тёплый шерстяной свитер, заботливо упакованный опекуншей, а поверх набросила форменную мантию.

На выходе из замка уже толпились её товарищи по Дому Воздуха и избранники Огня, которые тоже облачились в удобную для полётов одежду. Прислонившись спиной к горячей стене, Дельфи наблюдала за Генрихом, который хвастался своими спортивными достижениями перед группой ребят. Девочки, хихикая, снова говорили про Крама и вовсю обсуждали безвкусные, по их мнению, наряды его супруги. Дельфи отметила, что Гретхен Билевиц с явной неохотой слушает сплетни.

Когда из неприметного узкого коридора, ведущего в подземелья, вышел, сильно сутулясь и низко склонив голову, непобедимый ловец сборной Болгарии в компании чудаковатого зельевара-стажёра по фамилии Штольц, первокурсники разом притихли. Восемнадцать пар детских глаз с интересом уставились на живую легенду мирового квиддича. Попрощавшись с молодым преподавателем, Крам тяжёлой походкой направился в сторону учеников.

— Добрый день, первокурсники, — он поздоровался и обвёл хмурым взглядом сгоравших от нетерпения ребят. Дельфи разочарованно смотрела на Крама. И вовсе он не был таким красавцем, каким его описывали девочки: крупные черты лица, крючковатый нос, глубоко посаженные глаза под густыми бровями, придававшими ему строгий, даже несколько грозный вид. — В следующий раз собираемся сразу на стадионе. На занятия одеваемся теплее.

Крам толкнул тяжёлую дверь, и в лицо сразу дунул промозглый осенний ветер. Дельфи бодро зашагала за преподавателем, по пути осматривая окрестности замка. Вытоптанная трава пожелтела, цветы на немногочисленных клумбах, разбитых перед главным входом, поникли после утренних заморозков, редкие лиственницы постепенно сбрасывали хвоинки, и только величественные ели и сосны зеленели на фоне покрытых снегом горных вершин.

Они обогнули озеро, обдавшее их приятным потоком тёплого воздуха, и свернули в сторону квиддичного стадиона.

—Accio, мётлы! — скомандовал Крам, и на поле спикировали восемнадцать «Нимбусов-2001», подаренных Дурмштрангу благодарным выпускником после своей первой победы в рамках Чемпионата Европы.

Несколько ребят, знавших толк в мётлах, восхищённо ахнули. Дельфи, не разбиравшаяся в тонкостях квиддича, лишь отметила, что выглядят мётлы прилично — ровные прутья, отполированное до блеска древко и выгравированная на нём золотая надпись «Нимбус-2001».

— Теперь встаньте слева от метлы… — начал объяснять Крам. Заведя руки за спину, он неспешно прохаживался между учеников. — …вытяните правую руку вперёд и скажите: «Вверх!»

Восемнадцать голосов дружно крикнули: «Вверх!» Метла Дельфи внезапно подскочила и больно стукнула её по носу, так что из глаз посыпались искры, а голова затрещала. Она всхлипнула и прижала руки к лицу. Однокашники взорвались смехом, когда древко метлы впечаталось незадачливой наезднице в лоб.

— А ну прекратите! — рявкнул на учеников Крам, отрывая ладони Дельфи от уже распухшего носа. Суровый преподаватель неожиданно для всех утёр выступившие на глазах слёзы краешком рукава своей мантии и принялся успокаивать Дельфи: — Хватит плакать, ну же! Episkey!

Боль отступила. Дельфи аккуратно потрогала нос и обнаружила, что он принял естественное положение. Позже ей станет стыдно за своё поведение: Юфимия заставляла её держать эмоции в узде, хотя сама частенько выходила из себя.

— Спасибо, герр профессор, — Дельфи поблагодарила Крама и незаметно для преподавателя показала ребятам кулак. «Я ещё покажу вам, на что способна! Вы у меня попляшете».

— Как ваше имя?

— Дельфини Роули.

Крам ободряюще улыбнулся:

— Вам нужно больше тренироваться, Дельфини. Ещё попадёте в команду, вот увидите!

К концу урока большинство ребят уже парили в нескольких футах над стадионом, а Генрих, Мэрит, Ханс, Эйнар и Бальтазар вовсю гонялись друг за другом на мётлах. Крам, пристально наблюдая за ними, улыбался: наверное, в мыслях уже видел их в составе школьных команд.

Дельфи с трудом сдерживала слёзы разочарования и злости на однокурсников и дурацкие «Нимбусы». Она безуспешно повторяла нужную команду, но метла лишь вяло перекатывалась по полю, а один раз и вовсе отлетела от неё на добрых пятнадцать футов. Одно хорошо: однокашники были заняты полётами и не обращали внимания на её жалкие попытки оседлать строптивую метлу.

— Проклятый веник! — громко выругалась она, смахивая со лба капли пота.

Наконец, терпение лопнуло, и Дельфи, перекинув ногу через древко метлы, с силой оттолкнувшись от кляклой земли, взмыла ввысь. Метла резко рванула вперёд, и Дельфи под громкий гогот класса плюхнулась в грязную лужу в самом центре квиддичного стадиона.

— Урок окончен! — прокричал Крам. Он громко свистнул: вспотевшие ребята постепенно снижались, складывали в кучу мётлы и снова строились в шеренгу, как в самом начале занятия. Дельфи, понуро опустив голову, встала в конец шеренги рядом с низенькой Магдой Новак. Она чувствовала, как промокшая одежда противно липнет к телу.

Подумать только, она — Дельфини Лестрейндж — не смогла справиться с каким-то летающим веником!

Дельфи мечтала воспарить над высокими заснеженными пиками и редким лесом, пролететь мимо окошка своей тесной каморки. Ей хотелось подняться так высоко, как только можно, чтобы увидеть полосу бескрайнего океана, со всех сторон окружавшего скованный льдом остров.

Сидя на подоконнике в доме опекунши, она часто мечтала, как однажды сделает шаг и улетит далеко-далеко, поселится в маленьком, но уютном домике на берегу моря. Она прочтёт все книги, какие только сможет найти, узнает все заклинания и зелья, которые существуют на свете, и освободит отца. Вдвоём они найдут способ вернуть к жизни мать и будут жить вместе долго и счастливо, как в глупых детских сказках…

Небо потихоньку затягивали тяжёлые тучи, не сулившие ничего хорошего, и ученики поспешили в замок. Дельфи совершенно не хотелось возвращаться в общую комнату в заляпанной грязью одежде и выслушивать новую порцию рассказов о Краме и квиддиче. Она медленно поплелась в сторону озера. Ей нравилось смотреть, как клубы пара поднимаются над водной гладью и образуют причудливые фигуры. Порой Дельфи казалось, что это призраки проплывают над озером.

Из рассказов старого профессора Мора она знала, что великая болгарская колдунья Нерида Волчанова, возглавившая войну северного народа против нечисти, прежде населявшей эту землю, изгнала из Дурмштранга всех призраков. Позже она оградила замок защитным куполом такой силы, что даже спустя столетия во время грозы можно было увидеть, как молнии с грохотом разбивались на мириады огненных искр о незримую стену.

Дельфи присела на грубо сколоченную кем-то из местных скамью и попыталась очистить ботинки и мантию, но, очевидно, заклятие Tergeo справлялось лишь с сухой грязью вроде пыли и прилипших травинок. С помощью Scourgify ей удалось удалить некоторые особо мерзкие подтёки грязи.

— Дельфини! — окликнул её Крам, левитируя мётлы вдоль кромки воды. Он тяжёлой походкой приблизился к расстроенной ученице и положил руку ей на плечо. — Не переживай так, у тебя всё получится.

— Вам легко говорить… — шмыгнула носом Дельфи, кутаясь в грязную мантию.

Чемпион присел на краешек скамейки. На его строгом, словно высеченном из камня лице, мелькнула улыбка.

— Знаешь, как я начинал? — спросил Крам, глядя в заплаканные глаза первокурсницы. — Об этом не писали в газетах, но я тоже был одиннадцатилетним мальчишкой, не знавшим, с какой стороны на метлу сесть. И метлу я увидел впервые лишь в школе. И нос, — он показал на сломанную переносицу, — разбил на первом занятии. А ты всего-то села в лужу. Мне говорили, что я безнадёжен, смеялись…

— А потом случилось чудо, — закончила за него Дельфи, театрально закатив глаза.

— Чуда, увы, не случилось, — снова улыбнулся Крам. — Через неделю я сломал запястье. А потом… я изменил себя. Конечно, я не стал в одночасье вторым Вронским, но на следующий день после того, как мои кости срослись, я пошёл на стадион, взял старую метлу и до темноты тренировался: взлетал и падал, поднимался и снова взлетал. Я выходил на стадион в любую погоду — и в снег, и в дождь… И к концу года мне уже прочили место в команде.

— Я хочу научиться летать без метлы, как это делают птицы.

Крам легонько потрепал её за плечо.

— Это один из наиболее сложных разделов магии, лишь единицы владеют этим искусством. Лучше займись полётами, из тебя выйдет толк — избранники Воздуха обычно неплохо летают.

Дельфи внезапно обуяло любопытство, и она поинтересовалась, к какой Стихии принадлежал знаменитый ловец Виктор Крам.

— Я был избран Землёй, — последовал неожиданный ответ. — И это лишний раз доказывает условность всякого рода распределений, как правильно говорит наша директор. Человек сам создаёт себя, и только от тебя самой зависит, останешься ли ты слабой или станешь сильной. Лучше ступай в замок, простудишься.

— Профессор Крам, можно вас попросить кое о чём? Моя однокашница, Мэрит Нильсен, она видела, как вы играете в квиддич и… — Пора было налаживать отношения с соседками.

Экс-ловец сборной Болгарии привычным жестом достал из кармана мантии клочок пергамента и вывел на нём аккуратным почерком: «Мэрит Нильсен от Виктора Крама. Великих свершений и ярких побед!»

На следующее утро, надев старые брюки и свитер, Дельфи вышла из замка и решительной походкой направилась к квиддичному стадиону. Это был её первый шаг на пути к тому, чтобы стать сильнее.

* * *

Теперь уже Катарину раздражал будильник Дельфи, звеневший на полтора часа раньше, чем её собственный. Дельфи торжествовала: противной соседке досталось по заслугам.

Зевая и потягиваясь, она на цыпочках подходила к окну и по привычке бросала взгляд на корабль, пронзавший мачтами-пиками густой туман над озером. Невзирая на обжигающий ветер и мокрый снег, бесшумно одевалась и ещё затемно выскакивала во двор. Иногда компанию Дельфи составляла Мэрит, проникшаяся к ней симпатией.

Замок ещё спал, только сонный завхоз тащил заколдованные мётлы и лопаты во двор, чтобы расчистить выросшие за ночь сугробы. Дельфи проваливалась по щиколотку в снег и про себя ругала завхоза, любившего поспать подольше. Она вынимала волшебную палочку и расчищала дорожки от сугробов недавно разученным заклинанием, вызывающим струи тёплого воздуха.

Она здоровалась с пожилым сторожем, обычно курившим на лавочке возле спортивной раздевалки или, если погода была совсем уж плохой, читавшим руководство по уходу за мётлами, устроившись в кресле у окна своего домика возле трибун. Сторож приветливо улыбался ей и отдавал маленький ключик от склада, висевший у него на шее.

Дельфи брала старенький «Чистомёт» и выходила на поле, покрытое свежим водянистым снегом. Она решительно вытягивала правую руку и командовала: «Вверх!». Цепкие пальцы смыкались на древке метлы, она резким движением перекидывала через неё ногу и взмывала ввысь. Дельфи по кругу облетала стадион, то замедляясь, то ускоряясь. Ветер трепал её волосы, и они падали на лицо, когда она пикировала вниз. От колючего ветра и снега, застившего глаза, текли слёзы. Холод проникал за воротник, но, разгорячённая, Дельфи почти не замечала его.

Крам оказался прав: за два с половиной месяца она смогла не только научиться держаться на метле, но даже обрела уверенность, которой ей всегда не хватало. Ей стали намного лучше удаваться зелья и превращения, требовавшие повышенной концентрации внимания, а также общение с другими детьми.

— Дельфини, спускайся! — Высоко поднимая ноги, к ней бежала красная от мороза Гретхен Билевиц. — Твоя птица не хочет отдавать нам письмо, мы впустили её в окно, но она только клюётся и кричит!

Заметив на поле Гретхен, Дельфи медленно снизилась и ловко спрыгнула с метлы. Она по инерции пробежала по хлюпающему снегу около пяти футов и остановилась напротив однокашницы.

— Что ты там говорила про письмо?

За весь семестр Дельфи получила от опекунши бесчисленное количество писем, но к своему стыду ответила только на два или три из них.

— Тебе прислали письмо из дома, но твоя птица только клюётся и кричит. Катарина и Мэрит готовы придушить твою птицу подушкой, если ты не заставишь её успокоиться!

«Инферналы бы побрали Майер! Я сама её придушу».

— Подожди немного, я отнесу метлу обратно.

Дельфи бросила «Чистомёт» в кучу старых мётел и вернула ключ сторожу. Затем махнула рукой Гретхен, и они поспешили в замок.

— Ты не собрала вещи, — заметила Гретхен. — Остаёшься на каникулы? Неужто совсем не скучаешь по дому? Я редко вижу тебя в совятне.

Она и правда нечасто заходила в покосившуюся деревянную башенку, в которой обитали одинаковые белые полярные совы с янтарными глазами. Только они могли спокойно переносить здешний климат. У многих ребят были собственные птицы, но все они жили в клетках в тёплых спальнях.

— Здесь гораздо интереснее, чем в Лондоне, — сказала Дельфи. — Я живу в маггловском квартале, и мне нельзя колдовать у всех на виду. Мне разрешают использовать магию в доме, но я не могу понять, почему я должна скрываться и терпеть унижения от магглов, которые ведут себя, как бродячие псы, нападая на тех, кто не может дать им отпор!

Рассказывая о своей жизни среди магглов, Дельфи не на шутку разошлась, и Гретхен немного опешила от её пыла.

— Когда я вырасту, то уничтожу всю эту компанию! Они… они сожгли мои рисунки, Гретхен, они оскорбляли моих родителей, меня…

— Не все магглы такие, как ты говоришь, — попыталась возразить Гретхен. — Я уверена, что среди них есть и хорошие люди. Мой папа, он работает в Отделе связи с магглами в нашем Министерстве, рассказывал мне…

— Хватит, — оборвала её Дельфи. Гретхен, умолкнув, с недоумением посмотрела на неё. «Глупая девчонка, где тебе понять меня, я-то пообщалась с ними сполна».

* * *

— Дельфи, успокой это гадкое создание! — завизжала Катарина, с порога накинувшись на соседку по комнате. Надо сказать, со стороны ситуация выглядела комично: растрёпанная Катарина в пижаме и лохматая Мэрит пытались отобрать конверт у старого авгурея опекунши, выполнявшего роль почтальона. Своенравная птица не желала отдавать вверенное ей послание и скакала по кроватям, истошно крича и размахивая мокрыми крыльями. Невесть откуда взявшиеся в девичьей комнате Эйнар и Бальтазар раскатисто хохотали, забравшись с ногами на застеленную шерстяным пледом кровать Гретхен.

— Прекрати кричать, — рявкнула Дельфи. — Нильсен, отойди от него, не то он отхватит тебе добрую половину пальцев, не сможешь держать в руках квоффл.

Ласково погладив птицу по влажным от снега перьям, она отвязала письмо от мощной когтистой лапы. Очевидно, опекунша наложила на письмо Impervius, потому что пергамент, в отличие от птицы, был абсолютно сухим.

Неровные буквы прыгали вверх-вниз, некоторые слова разобрать вовсе не представлялось возможным, а в углу растекалась жирная чернильная клякса. Автором письма, к её огромному удивлению, оказался не кто иной, как Мундугнус Флетчер, последние полгода практически безвылазно сидевший в доме на Милтон-Роуд. Наверное, наступил на хвост какой-нибудь важной шишке. Письмо было отправлено почти неделю назад, но из-за плохих погодных условий дошло только сейчас.

— Завтра я отплываю вместе со всеми, — мрачно объявила Дельфи, комкая исписанный пергамент. — Insendio!

Письмо вспыхнуло и за считанные секунды превратилось в горстку чёрного пепла. Торфинн Роули всё-таки умер. Возможно, это было дико, но Дельфи не испытала никаких эмоций, узнав о его смерти. Она знала этого человека лишь по сбивчивым рассказам опекунши, и он для неё был не реальнее Мерлина или тёмного колдуна по имени лорд Волдеморт, которому служили Торфинн и её родители.

Куда больше Дельфи огорчал тот факт, что придётся возвращаться до срока в унылый дом на Милтон-Роуд и из последних сил сдерживаться, чтобы не запустить в Питера или кого-нибудь из его мерзкой шайки недавно разученным и уже опробованном проклятием. Она даже не могла понять, было ли это чувство огорчением или злостью на опекуншу, её некстати умершего брата или на проходимца-Мундугнуса. Ну почему он не мог умереть в середине семестра?!

Вечером в зале Четырёх Стихий собирались наряжать огромную душистую ель, а также ёлки поменьше на этажах и в общих гостиных всех четырёх Домов, а завтра можно было бы весь день кататься с ледяной горки.

Теперь все планы пошли крахом, и ей предстояло провести две недели в компании обезумевшей от горя опекунши. Флетчер писал, что Юфимия совсем плоха и не встаёт с постели, и совесть не позволяет ему оставить беспомощную женщину одну в пустом доме. Дельфи вспомнила, что опекунша как-то сказала, что у Мундугнуса вовсе нет совести. Одно только скрашивало сложившуюся ситуацию: сам проходимец на Рождество собирался куда-то смыться.

— Что-то случилось? — забеспокоилась Гретхен, заметив растерянность, мелькнувшую в глазах однокашницы.

— Всё нормально, — отрезала Дельфи. — Мальчики, выйдите, мне нужно переодеться.

Эйнар и Бальтазар, к тому моменту вовсю разыгрывавшие партию в шашки, дружно выразили протест.

Дельфи угрожающе вскинула волшебную палочку:

— Depulso!

— Ну ладно, — обиженно буркнул Эйнар, скатившись с кровати. Бальтазару повезло меньше: он подлетел до самого потолка, перевернувшись пару раз в воздухе. Мальчики быстро собрали рассыпавшиеся шашки и вышли из комнаты.

Мэрит и Катрина сразу как-то притихли и резко начали заниматься своими делами: Мэрит схватила учебник по травологии, а Катрина углубилась в изучение трансфигурации. За время совместного проживания с Дельфи под одной крышей они уяснили, что не стоит лезть ей под горячую руку. Они научились подмечать признаки близящейся вспышки гнева: отдающий багрянцем отблеск на дне тёмных глаз, суженные зрачки и сжатые в кулаки пальцы.

Гретхен, мягко улыбнувшись, подошла к Дельфи и беспрепятственно забрала из её рук волшебную палочку. Она взвесила палочку на ладони.

— Каштан и сердечная жила дракона, никогда бы не подумала…

— Откуда ты..? — удивилась Дельфи.

— Моя мать — урождённая Грегорович, она унаследовала дело своего деда. По идее, у тебя должны быть склонности к травологии…

— Не люблю травологию. Скучный предмет.

— Ещё ты должна неплохо ладить с животными и хорошо летать на метле, — продолжала Гретхен. — Летаешь ты едва ли не лучше нашей Мэрит, а как у тебя с животными?

Она задумалась. «Интересно, способность говорить со змеями можно расценивать, как умение ладить с животными?»

— Ну… Я люблю птиц… И змей, — неуверенно ответила Дельфи. Ей не терпелось узнать больше о связи волшебной палочки с характером её хозяина. — Что ещё?

— Ещё имеет значение сердцевина, — с умным видом сказала наследница Грегоровича. — Сердечная жила дракона в сочетании с древесиной каштана говорит о том, что её владелец любит роскошь и красивые вещи, но, к сожалению, его мало заботят пути, которыми эти вещи получены⁽⁷⁾.

Опустив глаза, Дельфи критически оглядела свои вымокшие от мокрого снега вещи и грязные мыски ботинок.

— Это точно не про меня.

— Палочка никогда не врёт, — твёрдо ответила Гретхен. Она достала из ящика прикроватной тумбочки потрёпанную книжку, пролистала её и зачитала нужные строки.

— Это не совсем моя палочка! — вдруг осенило Дельфи. — Она раньше принадлежала моей тёте.

Дельфи вспомнила, как опекунша в лучшие времена любила заказывать мантии у портнихи и носила драгоценные украшения, как она всегда до блеска натирала сапоги перед выходом на улицу, и улыбнулась:

— Да, ты описала тётю Юфимию. От меня тут только полёты.

В приоткрывшуюся дверь просунулась рыжая голова Бальтазара:

— Катарина! Генрих уже достал меня, всё спрашивает, когда ты пойдёшь играть с ним в снежки. Сидит там внизу уже целый час! Может быть, выйдешь с ним или пошлёшь его, наконец, подальше?

Катарина захихикала, накручивая на палец прядь светло-русых волос.

— Мэрит! Пойдём со мной, обстреляем его снежками!

Катарина и Мэрит прямо поверх пижам натянули зимние мантии, обулись и со смехом побежали вниз по лестнице, подталкивая бегущего впереди Бальтазара.

— Тебе помочь собрать вещи? — предложила Гретхен. Дельфи с благодарностью приняла её предложение. Вдвоём они быстро покидали вещи в чемодан.

— Я забыла одну книгу. — Дельфи вытащила из-под кровати книгу, купленную прошлой зимой во «Флорише и Блоттсе».

— «Путь Тьмы. Пожиратели смерти». Интересуешься историей? Я мало знаю о Второй магической войне в Великобритании, дашь почитать? Я немного понимаю по-английски.

— В следующем семестре, — пообещала ей Дельфи.

Гретхен Билевиц, сидя на белоснежной шкуре гигантского полярного медведя, покрывавшей пол, медленно переворачивала тяжёлые страницы, рассматривая иллюстрации. Дельфи придвинулась поближе к ней и заглянула через плечо.

С чёрно-белых колдографий на неё смотрели две абсолютно непохожие друг на друга Беллатрикс. Одна Беллатрикс, растянув губы в надменной улыбке, адресованной тем, кого она считала ниже себя по статусу, смотрела на девочек бархатными глазами, наполовину скрытыми под тяжёлыми веками. Другая, скривив бескровные губы в полубезумной ухмылке и гневно прищурив глаза, метавшие молнии, держала в костлявых руках табличку с тюремным номером.

— Это моя мать, — внезапно сказала Дельфи и замерла в ожидании реакции однокашницы на эту обескураживающую новость.

Гретхен Билевиц отреагировала на удивление спокойно.

— Значит, фрау Роули тебе не родная тётя?

— Юфимия Роули лишь мой опекун, — сухо ответила Дельфи. — Мой отец, Рудольфус Лестрейндж, поручил меня ей перед тем, как его снова упрятали за решётку. После того, как моя мать умерла в Битве за Хогвартс.

— Сочувствую… Наверное, сложно расти без матери. А ты совсем на него не похожа… — задумчиво протянула Гретхен, переворачивая страницу и рассматривая рыжеволосого мужчину с пронзительными зелёными глазами. На другой колдографии Рудольфусу было уже около пятидесяти, и вид он имел потрёпанный: осунувшееся лицо, свежий шрам, пересекающий левый глаз, клокастая борода с проблесками седых волос…

— Тётя говорит, что у меня его взгляд — дурной глаз.

— Не знаю, я не замечала. — Пожала плечами Гретхен, ободряюще улыбнувшись. — Всё это не важно. Ты не должна считать себя хуже других. Мы не выбираем себе семью.

— А я и не считаю. Я люблю своих родителей, кем бы они ни были. — Дельфи аккуратно положила книгу в чемодан и захлопнула крышку. — Я бы всё отдала, чтобы хоть раз увидеть отца и маму. Думаю, они бы любили меня... По крайней мере, любили бы больше, чем опекунша. Она часто сердится на меня…

— Мой отец тоже иногда сердится на меня, но это не значит, что он меня не любит, — мягко сказала Гретхен, обнимая Дельфи за плечи.

С этого дня отношение Дельфини к Гретхен Билевиц изменилось.

* * *

Летучий Голландец расправил чёрные паруса. По палубе туда-сюда бегали дети, старосты с трудом успевали записывать каждого поднявшегося на борт в судовой журнал, а совсем уже взрослые студенты последних курсов готовили корабль к отплытию под началом директора, громовым голосом отдававшей приказы. Она крепко стояла на обледеневшей палубе, облокотившись рукой о штурвал.

— Фройляйн Роули, подойдите ко мне! — гаркнула она, заглушая ораву шумных студентов. Дельфи с большим трудом протиснулась сквозь гомонящую толпу.

— До меня дошли слухи, что вы в перерывах между занятиями затеваете дуэли… — Директор строго посмотрела на неё сверху вниз глазами цвета серого льда. — Боевая магия — это вам не искры пускать. Если вам некуда девать энергию, вступите в Дуэльный Клуб, но не размахивайте палочкой направо и налево в коридорах. Вам ясно?

— Да, фрау директор. — Дельфи виновато опустила глаза в пол. Недавно она повздорила с Катариной и наложила на неё заклятие ватных ног на выходе из столовой.

— Счастливого Рождества! Можете идти. — Урсула фон Розабельверде повернулась к ней спиной, взметнув полами длинной горностаевой мантии. — Ковальчик, Багров, нельзя делать такой резкий взмах, палочка должна двигаться плавно, иначе вместо «морского» узла получится «бабий»!

— Счастливого Рождества, — эхом откликнулась Дельфи и побежала искать каюту, где расположились её однокашники. Раздался предупредительный сигнал, и старосты в последний раз проверили списки.

После третьего сигнала корабль начал медленно уходить под воду, создавая вокруг себя ревущий водоворот. Прижавшись лицом к круглому иллюминатору, Дельфи наблюдала, как смыкаются бурлящие воды волшебного озера. Наконец, корабль словно сжался до размеров точки, нещадно заболели уши, а спустя мгновение судно, раскачиваясь из стороны в сторону, бороздило Атлантику, порождая многочисленные легенды о неуловимом Летучем Голландце с призраками на борту.

И вот уже корабль причалил к скалистому берегу Оберзее. Директор дала команду бросить якорь, корабль пришвартовался под отвесной стенкой. Она спустила на воду трап, и студенты длинной вереницей потянулись на берег.

Зимнее Оберзее в предзакатных лучах солнца казалось ещё более сказочным. Мощные снеговые шапки покрывали горные вершины, длинными языками спускаясь в узкие межгорные долины. Безмолвный лес спал под пушистым снежным одеялом. Пологий берег покрылся чистейшим искрящимся снегом; лишь у самой кромки воды протянулась тонкая полоса талой земли.

Все студенты, от мала до велика, наблюдали, как призрачный корабль поднял якорь и отчалил от берега. Директор пустила в воздух сноп разноцветных искр, раздался предупредительный сигнал, и корабль вновь погрузился в пучину. Когда воды сомкнулись над самой высокой мачтой, Дельфи, ёжась от холода, зашла в прозрачную ледяную воду горного озера и повернула вокруг пальца перстень-портал с начертанными символами четырёх Стихий, в сочетании образующими Единство.

* * *

Отдёрнув простыню, скрывавшую под собой зеркало, Юфимия Роули тупо смотрела на своё отражение. Она с трудом узнавала себя в осунувшейся женщине с тёмными кругами под глазами с красной сеточкой лопнувших сосудов, распухшими веками и наскоро собранными в пучок волосами. Впрочем, какая теперь была разница.

У брата во сне остановилось сердце. Быть может, это явилось последствием недолеченных болезней, а может, здоровье Торфинна подорвали душевные муки от осознания всех совершённых им преступлений — он рассказывал Юфимии о тяжёлых сновидениях, в которых к нему каждую ночь являлись призраки людей, отправленных им на тот свет.

Проклятая Алекто накликала беду, чтоб её дементоры побрали! Год жизни, оцененный в три с половиной тысячи галеонов…

Юфимия негнущимися пальцами застёгивала зимнюю мантию. Она опустила взгляд на сапоги в белых разводах, всегда появлявшихся зимой на обуви от какой-то дряни, которую магглы разбрасывали по тротуарам. Рука по привычке потянулась к щётке, но без сил опустилась. Юфимия толкнула дверь и вышла навстречу предпраздничному зимнему вечеру.

Она заскользила по обледеневшей дорожке в сторону Брокуэлл-парка. Маггловские дома были нарядно украшены переливающимися гирляндами и еловыми ветками, в некоторых дворах стояли фигурки Санты, детишки носились по улице, радуясь предстоящему празднику. Компания поддатой молодёжи, решившая, по-видимому, растянуть праздник на целую неделю, громко смеялась над скабрезной шуткой паренька в красном колпаке, съехавшем на бок.

Один лишь дом Роули не вписывался в общую праздничную картину. Мундугнус ограничился венком из плюща, прибитым на входную дверь. Он был так горд проделанной работой, что несколько раз вытаскивал Юфимию на улицу посмотреть на венок, который навевал ассоциации с похоронным атрибутом. В сложившейся ситуации всё это отдавало каким-то извращённым чёрным юмором. В третий раз продемонстрировав Юфимии рождественское украшение, Флетчер получил от неё порцию обвинений в чёрствости, полном отсутствии всякого такта и беспробудном пьянстве. На глазах у соседей, приникших к оконным стёклам, она к огромной радости местных алкоголиков вынесла на помойку ещё не початые бутылки портвейна.

Парк встречал её горящими огнями гирлянд. Прохожие с интересом оборачивались на ещё не старую женщину в длинном плаще и старомодной лисьей шапке, бредущую в одиночестве к маленькому полузамёрзшему пруду.

Промокшая воспитанница уже вытягивала тяжёлый чемодан из полыньи. Как только Дельфи полностью выбралась из воды, её вещи стали сухими, как будто бы она и не побывала только что в ледяном пруду. Лишь ровное оконце незамёрзшей воды и следы на снегу свидетельствовали о том, что какой-то чудак решил окунуться в прорубь или свести счёты с жизнью. На мгновение в голове Юфимии промелькнула мысль нырнуть в полынью, чтобы больше никогда не вынырнуть обратно, но она отмела её, едва коснувшись пальцами ледяной воды.

— Всё хорошо в школе? — спросила Юфимия бесстрастным голосом. Она спрятала одну руку в карман, а другой взяла чемодан воспитанницы.

— Нормально, — ответила Дельфи. Она была огорчена тем, что не смогла остаться на Рождество в замке. Но, встретившись с потухшим взглядом опекунши, ощутила укол совести: Юфимия согласилась взять её в дом, определила в одно из лучших учебных заведений магической Европы и сейчас тащит её поклажу, поскальзываясь на каблуках.

Оживлённая Милтон-Роуд не вызвала у Дельфи никаких чувств, кроме отвращения. Заметив прибитый к двери венок из плюща, она не смогла сдержать удивление:

— Зачем здесь повесили похоронный венок, тётя?

Юфимия не знала, плакать ей или смеяться.

— Это не похоронный венок, это Мундугнус Флетчер украсил дом к Рождеству, будь он неладен!

В тёмной прихожей пахло смесью пыли и табака. Юфимии в последние несколько дней было не до уборки, и старый хозяин дома, воспользовавшись сложившейся ситуацией, вернул дом в первоначальное состояние. Скинув сапоги, она отлевитировала чемодан воспитанницы в её комнату и скрылась на кухне.

* * *

Дельфи прошла в крохотную гостиную, которая сильно изменилась с момента её отплытия в Дурмштранг. На ковре появилась пара прожжённых дырок, разномастные кресла были накрыты мешковатыми серыми чехлами, которые, в свою очередь, тоже пострадали от сигарет. На столике валялись недоеденные куски чёрствого хлеба, и стояла пустая бутылка из-под какого-то пойла. Мундугнус Флетчер, одетый в потрёпанный домашний халат, сидел перед камином с газетой в руках.

— «Маргарет Яксли нашли мёртвой в её собственном доме, Министерство магии считает, это было самоубийство», — прогнусавил он. Затем бросил газету в огонь и повернулся лицом к Дельфи: — Здравствуйте, юная леди.

— Добрый вечер, мистер Флетчер, — хмуро поздоровалась Дельфи. Добрым этот вечер можно было назвать с большой натяжкой.

— Ну и зачем ты мне это читаешь? — раздался из кухни раздражённый голос опекунши. — Боишься за моё психическое здоровье?

— Беспокоюсь за свой дом, кхе-кхе, — хохотнул Мундугнус, блаженно потягиваясь. — Мне будет сложно продать это и без того не лучшее жилище с призраком ворчливой ведьмы в придачу.

Юфимия со стуком поставила поднос с ужином на свободный угол стола.

— С чего ты взял, что я вообще собиралась травиться?! — гневно закричала она на Мундугнуса. Её распухшие глаза превратились в щёлки.

Флетчер, задумчиво почесав небритый подбородок, спокойно ответил:

— Наверное потому, что вы решили заняться пересадкой аконита в новый горшок посреди зимы… У вас это семейное, мадам Юфимия?

Дельфи в ужасе уставилась на покрывшуюся красными пятнами опекуншу. Заплаканные глаза женщины забегали из стороны в сторону.

— Тётя?

— Мадам Роули, — со всей серьёзностью обратился к ней старый жулик, — вы бы хоть о ней подумали. — Он показал пальцем на Дельфи.

Юфимия тухло посмотрела на вверенную ей девочку. «Если ты не сдержишь своё слово, я уничтожу тебя, Юфимия Роули». Чем он может её навредить, находясь за решёткой…

Юфимия вдруг вспомнила, как потеряла отца. Это произошло в день её семнадцатых именин.

Она открыла глаза. Увидев высокий потолок с причудливой лепниной и небесно-голубые обои на стенах, Юфимия не сразу поняла, где находится. Несколько мгновений спустя до неё, наконец, дошло, что она задремала на диване в Малом зале, укрывшись парадной мантией.

С левого бока что-то мешало привычно разметаться. Она привстала на локте и скосила глаза: на неудобном подлокотнике дивана покоилась рыжая голова Рабастана Лестрейнджа. Юфимия закрыла глаза и вспомнила события вчерашнего вечера. «Какой кошмар… Если отец узнает, то прикончит нас обоих. Хоть бы он не зашёл сегодня в мою спальню!»

За дверью происходила какая-то возня.

— Руди, — гневно шипела Беллатрикс, — немедленно разбуди своего брата.

— Ты с ума сошла, Белла, он там не один, — парировал Рудольфус. — Сама иди.

— Но там твой брат! — уже громче возразила его супруга. — Это неприлично.

— А то, что там находится молодая девушка, это прилично? — вскипел Рудольфус.

— ФИБИ! — в один голос заорали оба Лестрейнджа, разбудив, наверное, добрую половину дома.

Раздался глухой хлопок.

— Фиби, разбуди хозяйку и уведи оттуда Рабастана. Живо!

Домовик, замотанный в накрахмаленное белое полотенце, скользнул в приоткрытую дверь.

— Хозяйка Юфимия, просыпайтесь, — пропищала эльфийка тоненьким голосом, дрожащим от волнения. Её огромные глаза наполнились слезами. — Мистер Лестрейндж, другой мистер Лестрейндж ждёт вас за дверью.

Рабастан резко вскочил, так что с Юфимии слетела прикрывавшая наготу мантия. Она судорожно натянула её до самого подбородка. Молодой человек смахнул с лица прядь медных волос.

— Пусть мой брат отправляется к гриндилоу! Что ему надо?

— Фиби не знает… — прошептала эльфийка, виновато опустив лопоухую голову.

— Бестолковое создание, — прокомментировал Рабастан, всё же одеваясь. — Выйди вон.

Эльфийка с громким хлопком исчезла.

— Рабастан, что случилось? — спросила Юфимия взволнованным голосом. — Отец?

— Не знаю, — буркнул Рабастан, застёгивая мантию и приглаживая волосы. — Всё будет хорошо, Юфимия, я поговорю с ним.

Рабастан вышел из комнаты, оставив её одну. Юфимия отыскала воздушное кремовое платье, в котором танцевала на балу, и попыталась справиться с ним самостоятельно, но крючки на корсете никак не желали подчиняться.

— Я помогу, — произнёс резкий голос Беллатрикс. Юфимия опустила руки, и Беллатрикс ловко зашнуровала корсет. Ей стало тяжело дышать: миссис Лестрейндж слишком туго затянула его. — Теперь надень мантию, вот так.

— Что происходит? — продолжала спрашивать Юфимия.

— Мистер Роули отравился аконитом. Его нашли час назад в кабинете, — холодно ответила Беллатрикс. — Возьми себя в руки, скоро здесь будут люди из Министерства.

Юфимия без чувств рухнула на начищенный до блеска паркет. «Это я убила его. Я не хотела, чтобы он заметил моё отсутствие…»

Третьего августа тысяча девятьсот семьдесят седьмого года Персиваль Роули в первый и последний раз не зашёл пожелать доброго утра своей любимой дочери.

«Эта несчастная и так сирота, не лишай её последней опоры, старая инфантильная дура».

— Я никогда этого не сделаю, слышишь? — прошептала Юфимия, обнимая воспитанницу. Дельфи несмело погладила её по волосам.

На следующий день Юфимия Роули вышла на работу, прихватив с собой Дельфи. После смерти брата она не появлялась в «Ядах и противоядиях», и ворчливый мистер Селвин обрушил на неё гневную тираду, пригрозив увольнением, если та до Рождества не закончит с сортировкой безоаров и изготовлением партии порошка из жуков-скарабеев.

Дельфи сосредоточенно толкла в агатовой ступке сушёных жуков, в то время как опекунша взвешивала камни и раскладывала их по весу в мешочки. Периодически в лавку заходили покупатели, и она отлучалась в подсобку принести нужный товар.

Ближе к обеду мистер Селвин, оставшись довольным проделанной работой, собирался уже закрывать магазин, как дверь распахнулась, и в тесное помещение, пропахшее смесью самых разных ингредиентов, вошла покупательница. Юфимия из-за стенки могла только слышать её голос — слегка надменный и резкий.

— Скажите, есть у вас что-нибудь от бундимунов?

— Конечно, сейчас, — засуетился хозяин лавки. Он просунул голову в подсобное помещение: — Мадам Роули!

Юфимия схватила флакон с зелёной жидкостью и скрылась за дверью. Дельфи захлопнула банку с толчёными скарабеями, после чего промыла под краном ступку и пестик. В лавке раздался звон разбитого стекла.

— Дельфини! Дельфини, скорее! — надрывался Селвин.

Дельфи выскочила из подсобки и едва не споткнулась об опекуншу, распластавшуюся на полу. Под ногами растекалось зелёное зелье, и валялись осколки стекла.

— Я ничего не сделала! — причитала покупательница. Она и хозяин лавки хлопотали вокруг лежащей без чувств Юфимии. — Я заговорила с ней, и она упала в обморок!

Покупательница сидела спиной к Дельфи; она не могла видеть её лица, только пряди цвета соли с перцем, вившиеся мелким бесом, выбившиеся из-под капюшона.

— Бабушка, мне холодно! — раздался с улицы детский голос.

— Сейчас, дорогой, я уже иду, — откликнулась покупательница. — Извините.

Женщина, не обернувшись, вышла из лавки.

tab>— Нужно аппарировать её в Мунго, она не приходит в себя, — сказал мистер Селвин. — Чем её так напугала миссис Тонкс?

— У неё несколько дней назад умер брат, сэр, — объяснила Дельфи.

* * *

Юфимия лежала на больничной кровати. Лицо опекунши слилось по цвету с белыми казёнными простынями. Дельфи, накинув яркий лимонный халат, сидела возле её постели. Она отказалась от чая, который предложила ей сердобольная целительница, и жевала припрятанную в кармане ириску. Конфета склеила зубы, и Дельфи решила прополоскать после неё рот.

Туалет в палате оказался занят. Дельфи решила выйти в коридор и поискать другую уборную. Она медленно шла по коридору, украшенному еловыми ветками и гирляндами. Как назло, все целители и больные будто испарились. Она поднялась по лестнице на другой этаж. Отчаявшись найти туалет, Дельфи шмыгнула в первую попавшуюся палату.

Она быстро избавилась от прилипших к зубам остатков ириски и собиралась уже уходить, когда из-за ширмы, огораживавшей часть палаты, вышел худой старик в серой пижаме и разношенных тапках. В потухших глазах старика блеснуло что-то, и он, возопив, медленно потянул к Дельфи морщинистую руку.

— Беее… ааа… али… саа!

— Простите, сэр, — пробормотала Дельфи, попятившись. — Я просто хотела прополоскать рот от ириски…

Следом за стариком из-за ширмы выскочила пожилая женщина в длинной ночной рубашке. Сделав безумные глаза, женщина бросилась на Дельфи и повалила её на пол.

На их крики прибежал молодой волшебник в наспех накинутом поверх мантии лимонном халате. Он пробормотал какое-то заклинание и отлевитировал больных обратно за ширму. Дельфи с трудом поднялась на ноги.

— С тобой всё в порядке? — запыхавшись, спросил волшебник, пришедший на помощь. — Они обычно очень спокойные, не понимаю, что на них нашло…

— Всё нормально, сэр, — подтвердила Дельфи, постепенно отходя от шока. — Спасибо!

— Как тебя зовут, девочка? Ты потерялась? — участливо спросил молодой волшебник, когда они вышли в коридор. У него было круглое лицо с тёплыми карими глазами, обрамлённое коротко стрижеными русыми волосами.

— Дельфи. Меня зовут Дельфини, — сказала она. — Я хотела прополоскать рот от ириски. — Она продемонстрировала ему фантик.

— Мама очень любила такие конфеты, — волшебник как-то очень грустно улыбнулся. — Куда тебя отвести, Дельфи?

— Она умерла? — задала бестактный вопрос Дельфи. — Брат моей тёти тоже умер, поэтому она заболела.

— Она уже тридцать лет находится в этой палате. — Она показал рукой на табличку, висевшую на двери: «Фрэнк и Алиса Лонгботтомы, Гилдерой Локхарт».

Глаза Дельфи расширились от ужаса: ведь именно её родители стали причиной сумасшествия отца и матери пришедшего ей на помощь волшебника. А выжившие из ума Лонгботтомы, в свою очередь, стали причиной тюремного заточения её родителей.

— А я знаю, как вас зовут, — сказала она. — Вы Невилл, верно?

— Верно, — ответил молодой волшебник. После событий Второй волшебной войны во всей Англии не было человека, который не знал бы его имени — имени героя Битвы за Хогвартс. Многие хотели пожать герою руку. Сам же Невилл больше всего на свете желал, чтобы вовсе не появились на свет ни Том Риддл, ни конченые Лестрейнджи, ни безумный Крауч-младший, мечтавший показать своему отцу, на что он способен.

— Я не видел тебя в Хогвартсе. Я преподаю травологию.

«Ненавижу травологию», — хотела сказать Дельфи, но вслух произнесла другое:

— Я учусь в Дурмштранге, сюда приехала в гости к тёте, а она заболела.

— Ты точно найдёшь нужную палату? — участливо спросил Невилл. Дельфи кивнула. — Тогда счастливого Рождества, Дельфи!

— Счастливого Рождества, мистер Лонгботтом, — натянуто улыбнулась Дельфи и побежала по коридору, на ходу поправляя съехавший лимонный халат.

Невилл Лонгботтом в задумчивости постоял немного у двери и отправился в Дырявый Котёл, где его уже ждали жена Ханна и праздничный ужин. Девочка по имени Дельфи показалась ему странно знакомой, и он никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что уже видел её.

* * *

— Нарцисса, ты дала ей слово, — слабым шёпотом говорила Юфимия. — Я не могу оставить девочку совсем одну.

Возле кровати пришедшей в себя, но всё ещё бледной опекунши, неестественно выпрямив спину, сидела незнакомая Дельфи волшебница.

— Я давала другое слово и сдержала его, — парировала в ответ Нарцисса. — Как я приведу её в манор? Что я скажу сыну?

— Ты сказала, Драко с женой отправились на юг Франции, чтобы поправить здоровье Астории! — припёрла её к стенке Юфимия. — Нарцисса!

— Я… — голос волшебницы дрогнул. — Хорошо, да, я позабочусь о ней, пока ты не встанешь на ноги. Ради моей сестры.

Дельфи нарочито громко кашлянула. Волшебница повернулась к ней лицом. Она была на несколько лет старше Юфимии, но, несмотря на возраст, ещё очень красива, и мелкие морщинки вокруг небесно-голубых глаз лишь придавали ей своеобразный шарм. Блестящие волосы цвета сливочного масла, доходившие до пояса, были едва тронуты сединой. А фигуре и осанке могла позавидовать иная молодая девушка.

— Прошу любить и жаловать: Нарцисса Малфой, в девичестве Блэк, — представила её опекунша. — Твоя родная тётка по линии матери.

Иллюстрации:

Дурмштранг https://ibb.co/album/jukhdv

---

1) Sind Sie Studentin im ersten Studienjahr? Kommen Sie schneller aus dem Wasser, das Fräulein (нем.) — Вы первокурсница? Выходите быстрее из воды, фройляйн.

Вернуться к тексту

2) Озеро Оберзее (Obersee) — горное озеро в Баварии. Немного информации об озере: http://holidaygid.ru/obersee/

Вернуться к тексту

3) Фамилия директора позаимствована у феи из сказки Гофмана «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер».

Вернуться к тексту

4) Согласно Википедии: стихии в античной и средневековой натурфилософии — четыре первоначальных вещества, к которым также добавлялся «пятый элемент» — дух, или эфир. Вместе символы-треугольники стихий образуют шестиконечную звезду, гексаграмму. Иногда единство стихий изображают в виде пятиконечной звезды, пентаграммы (вершиной вверх, т. е. не несущей негативной символики).

Вернуться к тексту

5) Про расположение Дурмштранга известно лишь то, что он находится в Северной Европе. Мифический остров Туле, он же Дальняя Фула — Ultima Thule (лат.). Некоторые средневековые исследователи принимали за Туле Исландию или Гренландию. Об острове: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D1%83%D0%BB%D0%B5_(%D0%BB%D0%B5%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B4%D0%B0%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2)

Вернуться к тексту

6) У исландцев нет фамилий, их заменяют отчества: имя отца + «сын» (son) или «дочь» (dottir). Йонсон — сын Йона.

Вернуться к тексту

7) Согласно Гарри Поттер-Вики: каштан — это наиболее любопытное, многогранное дерево, которое сильно различается по своему характеру в зависимости от сердцевины волшебной палочки, а также очень многое берет от личности своего владельца. Каштановые палочки притягиваются к волшебницам и волшебникам, которые являются укротителями магических животных, одаренным в травологии и склонным от природы к полетам. Однако в соединении с сердечной жилой дракона она может лучше всего подойти тем, кто чересчур любит роскошь и материальные вещи, но менее щепетилен, чем следовало бы, насчет того, как они приобретаются.

Вернуться к тексту

Малфой-манор показался Дельфи настоящим дворцом: монументальное здание с высокой часовой башней в центре и бесчисленным количеством башенок поменьше по бокам, окружённое заснеженным садом. По периметру территорию ограничивала давно не стриженная живая изгородь из вечнозелёного самшита. Было заметно, что поместью не хватает твёрдой руки хозяина.

Прикоснувшись узкой ладонью в лайковой перчатке к кованым воротам, Нарцисса заставила их раствориться. Едва они оказалась на широкой аллее, ведущей к парадному входу, ворота вернулись в первоначальное положение. В нескольких стрельчатых окнах сиротливо горел тусклый свет.

Нарцисса толкнула входную дверь, пропуская гостью вперёд. Они прошли по длинному коридору в просторный зал, оклеенный мрачноватыми тёмно-фиолетовыми обоями. Несмотря на пылающий камин, сложенный из отполированного до блеска чёрного камня с синей побежалостью, в зале было прохладно — сказывалось обилие окон. Над камином висел портрет мужчины с длинными серебристыми волосами, написанный маггловскими красками. Это обстоятельство сильно удивило Дельфи: она никак не ожидала увидеть в Малфой-маноре маггловское произведение искусства.

Проследив озадаченный взгляд племянницы, Нарцисса небрежно бросила:

— Люциус Малфой I. Был далеко не последним человеком при дворе королевы Елизаветы. Портрет написан придворным художником королевы. В те времена мы, волшебники, были очень зависимы от магглов⁽¹⁾.

Нарцисса скривила хорошенький носик, от чего на её лице прибавилось несколько мелких морщинок.

В самом центре зала под хрустальной люстрой располагался внушительных размеров стол, который окружали, как минимум, два десятка стульев.

— Ненавижу эту комнату, — вдруг сказала Нарцисса. — И каждый день я вынуждена проходить через неё.

Всякий раз, входя в приёмный зал, Нарцисса мысленно возвращалась на одиннадцать лет назад. В те дни она ощущала себя кем-то вроде эльфа-домовика в собственном доме.

* * *

Нарцисса в деталях помнила каждое собрание Пожирателей смерти, на котором присутствовала, неизменно сидя между мужем и сыном, сжимая под столом их влажные от пота ладони.

Она старалась не смотреть в отливавшие адским пламенем бесчувственные глаза Тёмного Лорда, не замечать огромной змеи, ползущей к своей жертве по длинному столу, не видеть всей этой грязи, всего этого липкого кошмара — она предпочитала вообще ничего не видеть. Нарциссе казалось, что её присутствие на собраниях было необходимо Тёмному Лорду только лишь с одной целью — чтобы ещё больше унизить Люциуса.

Третьего мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года Нарцисса, наконец, вернулась в манор полноправной хозяйкой. В то утро она ощутила диковинную смесь бесконечного облегчения после смерти Тёмного Лорда, горя от потери сестры и страха за будущее сына и мужа. Вечером того же дня она приказала снять некогда любимое зеркало в изящной позолоченной раме, висевшее над камином, и заменить его чем угодно, лишь бы не видеть больше отражение страшных змеиных глаз, которые даже спустя столько лет продолжали преследовать её в ночных кошмарах.

Она полюбила проводить время в маленькой уютной гостиной, широкие окна которой выходили на задний двор. Впрочем, маленькой эту гостиную можно было назвать лишь условно, как и все комнаты в маноре вплоть до последней кладовой. Нарцисса старалась впустить в дом как можно больше света и воздуха; она задыхалась в огромном доме, где каждый уголок насквозь пропитался стойким запахом смерти. Она приказывала каждый день расставлять в комнатах вазы со свежими цветами, распахивала настежь окна и отправляла на помойку оставленные Пожирателями вещи, но ничто не могло разрушить гнетущую атмосферу, в которую погрузилась некогда прекрасная усадьба, славившаяся щедрыми приёмами и роскошными балами.

Супруг Нарциссы после долгих судебных разбирательств был осужден на пятнадцать лет тюремного заключения — новый Министр оказался на редкость принципиален, а сын покинул её, решив вернуться на седьмой курс в Хогвартс, якобы для того, чтобы закончить обучение. На деле Драко под любым предлогом стремился вырваться из родового гнезда, обернувшегося тюрьмой.

Нарцисса осталась один на один со страхами и воспоминаниями, подстерегавшими её в каждом уголке дома. Её бросало в дрожь от каждой найденной на обоях капельки засохшей крови или кусочка змеиной кожи под диваном. Она долго рассматривала крохотное бордовое пятнышко, гадая, жив или мёртв сейчас человек, которому принадлежала эта кровь, и царапала его ногтем, отдирая дорогие обои.

Проходя мимо лестницы, ведущей в подвал, Нарцисса неизменно слышала в своей голове истошные крики. Несколько раз ей даже казалось, что она видела, будто какая-то тень промелькнула в конце коридора. Она стала бояться темноты и шороха осенних листьев, напоминавшего ей о Нагини — любимице Тёмного Лорда. Но больше всего Нарцисса боялась потерять единственное дорогое, что у неё осталось — единственного сына. Драко всё больше отдалялся от матери и замыкался в себе. Возвращаясь домой на каникулы, юноша запирался в своей спальне и часами сидел в тишине, не произнося ни слова.

Всё изменилось, когда в жизни Драко появилась Астория — хрупкая, болезненного вида девушка с огромными карими глазами на худом лице и мягкой, словно выстраданной улыбкой. Нарцисса не раз слышала о проклятии, из поколения в поколение передававшемся в семье Астории, и всячески предостерегала сына от близкого общения с ней, хотя сердцем чувствовала, что только она способна вдохнуть в него жизнь. К тому же девушка проявляла лояльность к магглам и магглорождённым волшебникам, к которым в её семье отношение было более чем скептическое.

Но как только Астория Малфой, в девичестве Гринграсс, переступила порог этого мрачного дома, манор, а вместе с ним и Нарцисса, словно проснулся после тяжёлого сна. Астория была подобна свече, озарявшей путь странника, идущего в темноте. Она постепенно меняла привычный облик манора, начиная с новой наволочки для эльфа-домовика — Пинки отказался покидать дом — и заканчивая перестановкой мебели в комнатах и заменой обоев.

Балансируя на тонкой лесенке, Астория сама приводила в порядок окна, почти не пропускавшие солнечный свет, ловко орудуя волшебной палочкой, а иногда и простой тряпкой, к огромному неудовольствию свекрови и удивлению супруга. Нарцисса лишь после рождения внука поняла, какой драгоценный камень попал в её руки. Лишь одно огорчало её: приёмный зал с его уродливыми фиолетовыми обоями никак не желал подчиняться перестановкам, как будто бы Малфой-манор стремился таким образом наказать своих обитателей, принявших в войне не ту сторону.

Наблюдая за тем, как Дельфи пьёт чай из любимой чашки её старшей сестры, Нарцисса не могла игнорировать очевидное сходство племянницы с Беллатрикс. И в тоже время Нарцисса замечала в Дельфи другие черты, которые настораживали и даже пугали её — неестественно-длинные тонкие пальцы, по-детски обхватывавшие горячую чашку, мертвенную бледность лица — хотя, быть может, сказывался суровый климат… А ещё нечто тёмное, затаившееся на дне глаз и жаждущее момента, чтобы вырваться наружу.

Нарцисса единственная, за исключением братьев Лестрейнджей, была посвящена в тайну рождения Дельфини. Она, как сейчас, помнила сестру, вцепившуюся в неё ледяными пальцами и в припадке нервного возбуждения доверившую ей свою самую сокровенную тайну.

* * *

Нарцисса свернулась калачиком под холодной шёлковой простынёй. Она закрывала ладонями уши, чтобы не слышать криков, доносившихся с первого этажа Малфой-манора, с недавних пор превратившегося в штаб-квартиру Пожирателей смерти. Нарцисса переехала в бывшую детскую: Тёмный Лорд занял спальню её мужа, а в комнате самой Нарциссы поселился Долохов.

Вообще в доме царила подлинная вакханалия: бесконечные попойки по случаю мелких побед вроде убийства кого-то из орденцов, пытки в случае очередного поражения и снова попойки… Посторонние люди, сновавшие по комнатам, по-хозяйски совавшие нос во все уголки дома и тащившие всё, что плохо лежит; мерзкие типы вроде Грейбэка, от которых разило, как от стаи немытых псов; шлюхи из Лютного, примерявшие её, Нарциссы, лучшие платья… Но всё это происходило когда в маноре не было Лорда.

Тёмный Лорд ненавидел всё человеческое — как добродетели, так и пороки. Нарцисса ни разу не видела Повелителя ни с бокалом вина, так горячо любимого её сестрицей, ни с сигарой, какие обычно курили Долохов или МакНейр.

Она не видела его радости, когда Пожиратели продвигались вперёд — лишь скупое удовлетворение, как будто бы по-другому и быть не могло. Но она кожей ощущала его слепую ярость, когда кто-либо из Пожирателей совершал оплошность. Чаще всего доставалось Люциусу и, как ни странно, бесконечно преданной Беллатрикс, которая по своей природной горячности часто совершала необдуманные поступки.

Слыша доносившиеся с первого этажа крики, Нарцисса гнала от себя мысли, что это Люциус сейчас корчится от боли у ног Тёмного Лорда, моля о пощаде, или сестра, закусывая до крови губы, катается по полу, повинуясь воле своего жестокого Повелителя.

Драко был в школе, Драко был под защитой Снейпа. Нарцисса не любила Снейпа (как будто бы кто-то любил его), но не могла ни признать, что лучшего покровителя для своего сына она вряд ли смогла бы найти. Разве что обратиться к Дамблдору… Что за глупая мысль, да и Дамблдор был давно уже мёртв…

Дверь тихонько скрипнула; в спальню ворвался резкий аромат любимых духов Беллатрикс — приторно-сладких, тяжёлых, с нотками пачули и ванили. Она обожала их с юности и всегда пользовалась только ими, несмотря на протесты матери, считавшей такой аромат слишком «взрослым» для девушки.

Беллатрикс бесшумно скользнула под одеяло и прижалась к младшей сестре. Совсем как в детстве, только тогда с ними была Андромеда, несчастная Андромеда, которую жестокая тётка Вальбурга собственноручно выжгла с семейного гобелена… Беллатрикс обняла сестру холодными руками и прижалась губами к её уху:

— Цисси, я удостоилась такой чести, ты даже не представляешь…

— Ты… ты снова убила кого-нибудь? — со страхом прошептала Нарцисса, прикрыв глаза. «Мерлин… Она так спокойно говорит об этом, словно жизнь для неё — сущий пустяк! Не важно, чужая или же собственная. Моя бедная, несчастная Белла…»

— Не в этот раз, — с торжеством в голосе произнесла Беллатрикс. — Наследник Слизерина, наследник Гонтов, наследник самого Тёмного Лорда...

— Что?! — Нарцисса не поверила своим ушам. Насколько она помнила, Тёмный Лорд никогда не стремился обзаводиться потомством и растить себе смену. Хотя бы потому, что не собирался уходить на тот свет.

А как же Рудольфус? Беллатрикс же любила Рудольфуса, а тот, в свою очередь, любил её. Нарцисса помнила, как сестра притащила его на себе в Малфой-манор после операции с ложными Поттерами — без чувств, залитого кровью. Как она кричала, когда поняла, что не может самостоятельно остановить кровь, как она звала Лорда, как чуть не убила Люциуса, пытавшегося оттащить её от умирающего супруга. Как она под страхом смерти заставила целителя, похищенного из Мунго, поставить Рудольфуса на ноги…

Да, Беллатрикс восхищалась Тёмным Лордом, пресмыкалась перед ним, за что получала его скупые ухмылки и насмешки других Пожирателей смерти. Она обожала его, боготворила, но зачать от него ребёнка, Мерлин и Моргана! От одной мысли об этом Нарциссу передёрнуло.

И в то же время она не могла не замечать, как сестра наклоняется к нему, сидя с ним за одним столом, как смотрит на него и говорит с ним… Как задерживается после собраний…

Беллатрикс начало мелко трясти. Нарцисса крепко обняла сестру и погладила по растрепавшимся волосам.

— Ты должна стать Хранителем тайны, — прошептала Беллатрикс, больно стиснув её запястья.

— Что ты от меня требуется? — осторожно спросила Нарцисса.

— Ты оградишь его своей защитой, никто не узнает о появлении на свет этого ребёнка, — ответила Беллатрикс. — К тому же, ты — кровная родственница. Пока он здесь, он в безопасности. Рудольфус говорит, так будет безопаснее. Для всех нас.

— Рудольфус в курсе? — прошептала Нарцисса. Её уже давно перестало что-то удивлять, но то, что супруг сестры желал защитить её побочное дитя… Поистине, оба они выжили из ума!

— Никто не сможет отыскать его здесь, пока не кончится война. Сам Повелитель не мог отыскать Поттеров, пока Хвост, Хранитель тайны, не выдал их. И не мог причинить Поттеру вред, пока он был под защитой своей маггловской тётки. Обещай, что даже Драко и Люциус — особенно, Люциус — ни о чём не узнают до нашей победы, защити моего ребёнка! Нашего ребёнка!

На ладонь Нарциссы капнула горячая слеза.

Беллатрикс несколько месяцев безвылазно провела в Малфой-маноре. Она по-прежнему участвовала в собраниях Пожирателей, но никто из вхожих в усадьбу волшебников не мог заметить, как округлился её живот.

* * *

— Миссис Малфой, — обратилась к ней Дельфи, отставляя в сторону чашку. — Если вы так любили её. Почему вы бросили меня, не взяли к себе?

Племянница строго смотрела на неё, требуя объяснений.

— Рудольфус забрал тебя из дома после победы, — коротко ответила Нарцисса.

— Победы? — Зрачки Дельфи угрожающе сузились, в глазах заплясали зловещие огоньки. — О какой победе вы говорите, когда моя мать — ваша сестра — умерла?

Нарцисса за одиннадцать лет привыкла говорить слово «победа», хотя в её случае «победа» ознаменовала лишь смену чёрной полосы жизни на тёмно-серую.

— О победе над тем кошмаром, который разъедал нас всех изнутри. Ты не понимаешь…

— Ба-ба! — С радостным воплем в комнату вбежал пухлый розовощёкий малыш лет трёх-четырёх. Мальчонка выглядел настоящим ангелочком: у него было круглое личико с огромными серо-голубыми глазами, обрамлённое воздушным облачком серебристых волос. Он размахивал игрушечной волшебной палочкой, испускавшей клубы разноцветного дыма.

Нарцисса, ласково улыбнувшись, подхватила мальчика на руки.

— Это Скорпиус, сын Драко, — представила внука Нарцисса. — Драко и Астория отправились к морю, поправить здоровье Астории, в последнее время она часто болеет.

Маленький Скорпиус с любопытством протянул пухлую ручонку к Дельфи. Она демонстративно пересела на соседнее место, смерив ребёнка ненавидящим взглядом.

«Почему этот сопляк получил всё, а я не удостоилась даже капельки внимания родной тётки? Даже право носить собственную фамилию — и то у меня отобрали!»

— Он ни в чём не виновен, Дельфи, — как можно мягче произнесла Нарцисса. Она помнила, как Белла в детстве ревновала сестру и родителей к маленькой Цисси.

— Почему отец доверил меня не вам, а Юфимии Роули? — продолжила допрос Дельфи. — Отвечайте!

И снова требовательные интонации Беллы, а может, и самого Тёмного Лорда… Она никогда не могла противостоять сестре. Да, с другими Нарцисса могла быть сильной, даже жестокой, но только не с ней.

— Когда Тёмный Лорд пал, авроры первым делом явились с обыском в Малфой-манор, который считался официальной резиденцией Тёмного Лорда и Пожирателей смерти ближнего круга, — начала объяснять Нарцисса, старательно подбирая слова. — И я не могу сказать, что они были дружелюбно настроены. Все были настолько озлоблены… — Нарцисса чуть дёрнулась. — Я могла больше никогда не увидеть тебя! Тогда много всякого отребья прибилось к аврорам, собирались так называемые «дружины», которые, прикрываясь законом, порой занимались откровенным грабежом.

Мальчишка Поттер ходатайствовал об условном наказании для Люциуса, однако Визенгамот был непреклонен, и я… я… благодарна Поттеру за этот поступок. — В воздухе повисла пауза. Нарцисса слегка промокнула глаза краешком носового платка. — Мало кто знает, но… это ведь я сохранила ему жизнь: соврала Тёмному Лорду, сказала, что Поттер мёртв. Я не горжусь этим — я сделала это не ради него, нет, но ради сына, моего Драко. Ради него я была готова пожертвовать жизнью, да и сейчас… И твои родители, они сделали всё, чтобы тебя защитить.

— Почему вы не забрали меня, когда всё закончилось?

И снова эти обвинения, на которые ей нечем было ответить. Почему? Потому что она боялась разрушить хрупкий мир, балансировавший на лезвии ножа, боялась правды, которая рано или поздно открылась бы, боялась навредить Драко…

Никто не сможет обнаружить это дитя здесь, пока не кончится война…

Спустя годы Нарцисса не могла в точности воспроизвести слова произнесённой клятвы, но магия с присущей ей прямотой поняла всё буквально. Война закончилась поражением, и защита развеялась, как утренний туман над рекой. Присутствие Дельфи в маноре стало небезопасным как для неё самой, так и для хозяев поместья. А почему Юфимия? — Она и сама толком не понимала, почему Рудольфус передал Дельфи на воспитание именно Роули, человеку стороннему и, откровенно говоря, ненадёжному.

— Вы просто струсили, — мрачно констатировала факт Дельфи.

Нарцисса сглотнула подступивший к горлу ком. Во рту её пересохло.

«Кто такая эта девчонка, чтобы так разговаривать со мной?! — Дочь Тёмного Лорда и твоей старшей сестры, которая плевать хотела на все условности и всегда делала то, что хотела, даже если это не вписывалось в общепринятые рамки».

Нарцисса боялась. Боялась когда-нибудь увидеть в этих глазах нечеловеческий красный отблеск, и это послужило второй причиной.

Она была прекрасной матерью. После рождения Драко вся жизнь Нарциссы сосредоточилась вокруг наследника. Её любовь к сыну граничила с помешательством. Наверное, некоторая доля безумия всегда дремала в каждом члене «благороднейшего и древнейшего семейства Блэков», ожидая подходящего момента, чтобы проснуться.

Нарцисса часто заходила посмотреть на Дельфини, мирно сопевшую в своей колыбельке. Она раскачивала её, беззвучно шевеля губами и напевая про себя песню, которую, казалось, в далёкой прошлой жизни пела своему долгожданному сыну.

Уже тогда Нарцисса боялась этого ребёнка. Она вспоминала рассказы Люциуса о возрождении Тёмного Лорда, когда Хвост опустил в котёл нечто, отдалённо напоминавшее человеческое дитя, но с мертвенно-белым змеиным лицом, смотревшим на мир бесчувственными глазами. Всякий раз, когда девочка открывала припухшие глазки, Нарцисса больше всего боялась увидеть алые радужки, горящие огнём. Но Дельфини смотрела на неё тёмными глазами Беллатрикс и улыбалась особой улыбкой, как улыбаются одни только младенцы.

— Да, я струсила, Дельфи.

Дельфи была премного удивлена, что Нарцисса не стала изворачиваться и врать, придумывая новые отмазки, как то делала, бывало, Юфимия.

— Расскажите мне о родителях, — попросила Дельфи. — Пожалуйста. Я хочу знать, какими они были.

Нарцисса не знала, что именно рассказать одиннадцатилетней девочке о чете Лестрейнджей. Как Беллатрикс пытала в соседней комнате грязнокровую девчонку, от криков которой содрогалась половина манора? Как хладнокровно убила кузена и племянницу? Как вместе с мужем, деверем и Краучем-младшим довела до помешательства Лонгботтомов на глазах у их годовалого сына? Рассказать, как Рудольфус учил Драко применять Непростительные заклятия, используя в качестве учебных пособий провинившихся перед Лордом волшебников? Как небрежным взмахом палочки уложил пятерых егерей, посмевших что-то возразить его дражайшей супруге? Да, всё, что говорили и писали о них, было правдой — фанатики, безумцы, одержимые идеями Тёмного Лорда…

Нарцисса решила рассказать о своём детстве — о том, как первое время маленькая Белла Блэк ревновала к ней родителей и любимую сестру Андромеду, как она кричала, что придушит Цисси во сне подушкой и как позже просила у неё за это прощение, как возилась с младшенькой, словно с живой куклой… Как они втроём бесились перед сном, и даже строгий отец не мог заставить их разойтись по своим спальням, как полагает маленьким леди…

Нарцисса рассказала, как в Хогвартсе всюду хвостом ходила за Беллой, как гордилась, что у неё есть такая замечательная старшая сестра. Как они вместе с Беллой шпионили за Андромедой, когда та начала оказывать знаки внимания магглорождённому мальчишке с Хаффлпаффа… Как Белла решила устроить Меде «тёмную», а она в последний момент отказалась поднимать палочку на сестру…

Как однажды застала Беллатрикс в объятиях Рудольфуса, спустившись однажды посреди ночи в общую гостиную Слизерина… Нарцисса до сих пор помнила красное от смущения и гнева лицо старшей сестры и громкий смех Рудольфуса, сжимавшего в руке стакан с огневиски. И как только спиртное оказалось в школе! Как Белла на следующее утро угрожала превратить её в слизняка, если она посмеет открыть свой болтливый рот…

Нарцисса рассказала про красивую свадьбу, на которую съехался весь высший свет магической Британии, а также французские кузины матери и какие-то родственники Лестрейнджей тоже издалека. Она показала колдографию, на которой юная Беллатрикс кружилась в пышном белом платье, по её прихоти украшенном живыми цветами ярко-алого цвета, похожими на свежие пятна крови, расплывавшиеся на снегу. «Не к добру», — шептались пожилые матроны, но Беллатрикс плевать хотела на мнение достопочтенных троюродных тётушек. Высокий худой Рудольфус стоял чуть в стороне и, печально улыбаясь, смотрел на свою невесту. Нарцисса подумала, что эта колдография как нельзя лучше отражала дальнейшую семейную жизнь четы Лестрейнджей: Беллатрикс, яркая звезда созвездия Ориона, и Рудольфус, которого неодолимо тянет к ней, как мотылька на огонёк свечи.

Показала она и детские колдографии, где маленькие Беллатрикс и Андромеда, как две капли воды похожие друг на друга, смеялись, а она, Цисси, с надутым видом демонстративно отворачивалась от сестёр, очевидно, на что-то обидевшись. Нарцисса, как ни старалась, никак не могла вспомнить, что послужило причиной той детской обиды…

— Андромеда умерла? — спросила вдруг Дельфи, переворачивая очередную страницу альбома, с которой махал ей рукой шестнадцатилетний Рабастан Лестрейндж, отпустивший первую в жизни нелепую жидкую бородку.

— Для нас — да, — холодно ответила Нарцисса и захлопнула альбом. — Она умерла в тот день, когда тётя Вальбурга выжгла её с фамильного гобелена за то, что она предпочла семье своего возлюбленного-маггла.

— Того, за которым вы шпионили в школе?

— Да, — подтвердила Нарцисса. Было заметно, что ей неприятно говорить о средней сестре. — Вышла замуж за Теда Тонкса.

— У меня тоже есть фотоаппарат, — вдруг вспомнила Дельфи и вытащила из сумки кожаный футляр со стареньким волшебным фотоаппаратом, подаренным ей опекуншей. Она прищурила глаз и сделала снимок. — Я хотела сфотографировать праздничную ёлку в Косом переулке, но тёте вдруг стало плохо…

— Знаю, она сказала, что видела Беллатрикс в лавке, — устало вздохнула Нарцисса.

— Она боится предсказания, — объяснила Дельфи. — Старуха говорила что-то про меня, я не помню что точно… Что я — «проклятое дитя» — кажется, так.

«Проклятое дитя… — поёжилась Нарцисса. — И правда».

— Мало ли на свете похожих людей. В конце концов, это могла быть та же Андромеда — Юфимия могла запросто спутать.

— Тётя не верит…

— Зато она верит в предсказание обманщицы из Лютного переулка и плач авгурея, предрекающий скорую смерть, — парировала Нарцисса. — Малышу Скорпиусу пора спать, Пинки проводит тебя в твою комнату. Пинки!

С громким хлопком посреди гостиной возник домовой эльф.

— Отведи Дельфини в комнату для гостей и позаботься, чтобы у неё всё было, — отдала приказ Нарцисса, даже не взглянув на эльфа. Затем она, подхватив на руки внука, громко стуча каблуками, вышла из гостиной.

* * *

Дельфи никогда не любила Рождество в доме Роули. Юфимии всегда было не до праздников — казалось, она давно умерла душой и навсегда забыла запах свежей хвои и рождественского пудинга. Хотя, отдавая дань традиции, опекунша всё же вешала в гостиной пару блестящих гирлянд и ставила куцую ёлку.

Пудинг Юфимия обычно покупала в ближайшем маггловском супермаркете, и Дельфи уныло жевала невкусный, слишком приторный десерт. В качестве подарка она получала слащавую книжку, в которой все истории неизменно имели счастливый конец.

Слушая рассказы Юфимии о годах её детства и юности, Дельфи, как ни старалась, не могла представить вечно угрюмую, раздражённую опекуншу, кружащуюся в танце или играющую в шарады.

Нарциссу жизнь тоже окунула в грязь лицом, заставив прочувствовать на себе то, при виде чего она обычно демонстративно кривила носик и поджимала губы. Но она сумела подняться и, как прежде, взглянуть на мир свысока, доказав, что Блэки всегда восстают из пепла, подобно фениксу, умиравшему и рождавшемуся вновь. А Юфимия медленно угасала в своей тоске по давно минувшему прошлому, как старый авгурей в позолоченной клетке. Хотя, может, Нарциссе просто было ради кого продолжать улыбаться и делать вид, что всё хорошо, — ведь у неё были любимый сын и маленький внук.

У Юфимии Роули не осталось никого, кроме девочки-сироты, которую у неё никак не получалось полюбить. После развода с мужем её и без того непростые отношения с сыном вовсе испортились: сначала парень перебрался к отцу, напоследок обозвав мать подстилкой, а через несколько лет поссорился и с ним — из-за его новой супруги. После ссоры с отцом Джаспер ненадолго вернулся к матери и попытался наладить с ней отношения. Дельфи терпеть не могла сына Юфимии, который, в свою очередь, платил ей той же монетой. Она была почти счастлива, когда он съехал, сняв комнату в Дырявом Котле.

* * *

В Малфой-маноре стол ломился от всевозможных кушаний, как будто хозяйка готовилась к светскому приёму. В гостях у Нарциссы Дельфи впервые попробовала запеченного с яблоками гуся и настоящий рождественский пудинг. Юфимия не умела готовить ничего сложнее подгоревшего пастушьего пирога, а домовой эльф, бывший у неё в услужении, давно скончался от старости.

Пушистая праздничная ель, упиравшаяся в высокий потолок гостиной, была украшена красными и золотыми стеклянными шарами, сверкающими гирляндами и заколдованным снегом. Дельфи, не удержавшись, слепила из заколдованного снега маленький плотный шарик и запустила им в Скорпиуса, пока Нарциссы не было рядом. Мальчонка жалобно захныкал, и Дельфи с отвращением отвернулась от него, занявшись большой коробкой, завёрнутой в блестящую обёртку.

Внутри оказались несколько нарядных мантий и белые лаковые туфельки. Примерив атласную голубую мантию с белыми оборками на подоле и капюшоне, она закружилась по комнате, представляя себя на Йольском балу в Дурмштранге. «Только когда я перейду на четвёртый курс, мантия будет едва прикрывать мне коленки!» — с грустью отметила Дельфи, рассматривая себя в зеркале. За последний год она выросла на целых четыре дюйма и теперь была одной из самых высоких девочек в классе. А вот лаковые лодочки с кокетливым бантиком на носу неожиданно оказались велики, по меньшей мере, на два с половиной размера.

* * *

Дельфи провела в маноре остаток каникул. Она день за днём с интересом исследовала старинный особняк, заглядывая в каждую комнату. Больше всего ей понравилась библиотека, которая по размерам, казалось, почти не уступала дурмштрангской. С помощью Пинки, знавшего наизусть расположение всех книг на полках, она открыла для себя много нового. Эльф послушно левитировал нужные книги на письменный стол, обтянутый зелёным сукном, за которым любил работать хозяин дома.

Нарцисса подарила Дельфи несколько колдографий, на которых были изображены сёстры Блэк и братья Лестрейнджи. Покопавшись ещё немного в старых альбомах, она обнаружила единственное изображение сестры с новорождённой дочерью на руках — на нём уже немолодая, усталая Беллатрикс крепко прижимала к себе драгоценное дитя, словно предчувствуя скорую разлуку.

* * *

Следующее Рождество Дельфи тоже встречала в гостях — на сей раз в семье однокашницы Маргреты Билевиц, с которой они крепко сдружились. Многие пребывали в недоумении и задавались вопросом, что связывало этих совершенно разных, на первый взгляд, девочек: почему жизнерадостная, общительная Гретхен выбрала в подруги нелюдимую англичанку, предпочитавшую размахивание волшебной палочкой в Дуэльном Клубе и предрассветные полёты на метле посиделкам в общей гостиной и шумным забавам вроде взятия снежного городка?

Однако они во многом были похожи: Гретхен Билевиц, несмотря на любезность в общении даже со старым ворчливым завхозом, не стремилась заводить близких подруг и доверять им свои секреты. Она одинаково ровно общалась со всеми, никого при этом не выделяя, была вежлива с преподавателями и студентами старших курсов, а по вечерам помогала первогодкам с домашним заданием. Первое время её доброта казалась Дельфи наигранной, но после того, как она узнала Гретхен поближе, её мнение изменилось, и она, как и другие, попала под обаяние очаровательной австрийки, которая к тому же оказалась весьма одарённой волшебницей.

* * *

Белоснежный особняк с тремя круглыми и одной квадратной угловыми башнями, с трёх сторон окружённый хвойным лесом, а с четвёртой — подступавшими к самым ступеням холодными водами альпийского озера был единственным строением на этом берегу Халльштаттера. На противоположном берегу горели огоньки заснеженного Халльштатта⁽²⁾ — крошечного городка, в котором волшебники на протяжении столетий в относительном мире и согласии сосуществовали бок о бок с магглами.

На причале девочек встречала одинокая фигурка сгорбленной пожилой женщины.

— Добро пожаловать домой, мои дорогие! — Старушка взмахом волшебной палочки отправила обтянутые телячьей кожей саквояжи Гретхен и её старшего брата Тристана в распахнутые двери особняка. Тристан тоже обучался в Дурмштранге, но был избранником Земли. Дельфи почти не пересекалась с ним в школе, лишь здоровалась, проходя мимо. — Добро пожаловать в замок Груб⁽³⁾, фройляйн Роули, желаю вам хорошо провести время. — Чемодан Дельфи вырвался из её рук и помчался вслед за багажом однокашницы.

— Спасибо, фрау фон Эйссель, — приветливо улыбнулась Гретхен пожилой волшебнице, которая семенящей походкой, высоко подобрав полы мантии, поспешила скорее предупредить чету Билевиц о прибытии дочери и её гостьи.

— Фрау фон Эйссель — она вроде экономки? — спросила Дельфи глядя вслед удаляющейся старушке. От Нарциссы она узнала, что прежде состоятельные волшебники имели человеческую прислугу. Быть может, на родине Гретхен это и сейчас считалось в порядке вещей?

— Фрау фон Эйссель — моя двоюродная бабушка со стороны отца, — шепнула Гретхен на ухо Дельфи. — У неё нет семьи, поэтому она живёт с нами. Иногда мне кажется, она скрывает какую-то страшную тайну! — Гретхен хихикнула.

Вертлявый эльф-домовик помог девочкам раздеться и проводил в просторную гостиную, где их ожидали хозяева Груба. Тристан, отдав домовику школьную мантию, тут же умчался к себе.

В центре гостиной стояла живая ель, украшенная бантами из золотой парчи, ароматными пряниками и горящими свечами. Рядом с праздничным деревом стояли ясли, символизирующие рождение младенца-Христа. Переливающиеся всеми цветами радуги гирлянды, свисавшие с канделябров, были сделаны из причудливых кристаллов, внутри которых горели волшебные огоньки. Над камином висел еловый Адвентский венок, украшенный шишками и тремя красными свечами⁽⁴⁾. На каминной полке стояла четвёртая свеча, терпеливо дожидаясь своего часа.

Дельфи с любопытством рассматривала праздничное убранство, походя размышляя о «страшной тайне» фрау фон Эйссель. Во что бы то ни стало, она захотела узнать эту тайну.

Герр Билевиц, статный волшебник в нарядной бордовой мантии с чёрной оторочкой, поднялся с кресла, чтобы поцеловать дочь и поприветствовать гостью. У него были мягкие черты лица и пронзительно-голубые глаза, как у дочери. Его супруга, в девичестве носившая фамилию Грегорович, была одета в тёмно-синее бархатное платье, щедро расшитое жемчугом, и того же цвета мантию, украшенную серебряными нитями. Гретхен унаследовала от матери только небольшую горбинку на аккуратном носике, в остальном же была копией отца. Тогда как Тристан больше походил на мать.

— Рада видеть вас в нашем доме, фройляйн Роули, — повторила слова пожилой волшебницы фрау Билевиц, чуть наклонив голову, увенчанную сложной причёской. — Я провожу вас в вашу комнату, чтобы вы немного отдохнули с дороги. Гретхен, попроси Тристана переодеться к ужину и спуститься к нам.

* * *

Тристан зашёл в гостиную, когда отец семейства уже собирался собственнолично подняться в комнату сына. По случаю праздника он накинул поверх школьной рубашки иссиня-чёрную мантию. Он сильно сутулился и как бы втягивал голову в плечи, стесняясь высокого роста и юношеской нескладности. Дельфи мысленно сочувствовала Тристану: её собственный рост в неполные тринадцать лет составлял почти пять футов и шесть дюймов, что давало однокашникам повод дразнить её за высокий рост.

— Ты опоздал на ужин, — сухо констатировала факт фрау Билевиц, смерив сына уничтожающим взглядом. — Когда ты станешь хоть чуточку пунктуальнее?

За почти двадцать лет брака с Францем Клементина переняла многие черты характера мужа, в том числе и стремление к идеальному порядку во всех сферах жизни. И если Гретхен редко разочаровывала родителей, то Тристан плевать хотел на семейные ужины, когда в его домашней лаборатории кипело очередное исследуемое зелье. Тягу к зельям он унаследовал от матери: Клементина в своё время даже выигрывала Международный Чемпионат по зельям — призовой котёл из чистого золота, защищённый от плавления специальными чарами, и сейчас занимал центральное место в домашней лаборатории.

— Извини, мама, — пробормотал Тристан ломающимся голосом уже не мальчика, но ещё не мужчины. — Отец. — Он кивнул герру Билевицу. — Фрау фон Эйссель, сестрёнка. Дельфи.

— Привет, — ответила Дельфи. Она чихнула в кулак, вдохнув резкий запах полыни и мяты. Так иногда пахла опекунша, возвращаясь домой после рабочего дня, проведённого в подсобке «Ядов и противоядий». — Ты варил какое-то зелье?

— Я занимаюсь алхимией, — важно произнёс Тристан, одновременно накладывая в тарелку кусочки фаршированного карпа. — Мы с профессором Штольцем бьёмся над разгадкой секрета легендарного Философского камня.

— Боюсь, мсье Фламель унёс эту тайну с собой в могилу, — хмыкнул герр Билевиц. — Я знал Штольца ещё студентом и могу сказать, что он распыляет свои недюжинные способности в области зельеварения на всякую чепуху.

— А я верю, что Тристан сможет найти нужный рецепт, — заступилась за брата Гретхен. Тот с благодарностью посмотрел на сестру и улыбнулся ей.

Дельфи часто видела Тристана в кабинете профессора Штольца, когда приходила после занятий проверить степень готовности какого-нибудь зелья, требовавшего длительного кипячения или настаивания. Тристан обычно толок порошки в агатовой ступке, помешивал очередное странное варево, собрав волосы в хвост на затылке, или до хрипоты спорил с преподавателем о необходимости добавления того или иного ингредиента.

— Ты покажешь Дельфи лабораторию? — спросила Гретхен, отрезая кусок яблочного штруделя.

Тристан с огромным неудовольствием согласился. Он не любил, когда его отвлекали.

— Лучше предложи гостье прогуляться по Халльштатту, дочка, — вставила своё слово фрау Билевиц, которая всегда с недоверием относилась к алхимии. На старших курсах она пыталась изучать эту науку, но вернулась к классическому зельеварению. — Франц аппарирует с вами на другой берег после обеда, а после заберёт к ужину. Я как раз успею подготовить дом к празднику.

За ужином Дельфи не терпелось поскорее посетить лабораторию Тристана и воочию увидеть создание эликсира бессмертия. Она подумала, будь у её матери такое зелье, она бы сейчас могла быть рядом с ней. «Наивная девчонка, — произнёс ехидный голос в её голове. — Даже если бы Беллатрикс обладала Философским камнем, это значило бы лишь то, что ей целую вечность предстояло гнить в Азкабане». И всё же интересно: эликсир бессмертия, полученный из камня, мог бы спасти Беллатрикс от смертельного заклятия? Наверное, всё-таки нет.

Как только родители встали из-за стола, Гретхен, схватив за руки брата и подругу, побежала по длинному коридору, украшенному теми же кристаллами, что свисали с канделябров в гостиной. Дома она чувствовала себя гораздо свободнее, чем в школе. Дельфи тоже нравилось в замке Груб, который не имел ничего общего с мрачным Малфой-манором. Но позже оказалось, что имение Билевиц таит в себе немало секретов.

Спустившись на несколько этажей вниз, Дельфи почувствовала, как за воротник лёгкой мантии медленно просачивается холод. В подземельях Груба было в той же степени сыро и промозгло, что и в дурмштрангских.

— Alohomora! — важно произнёс Тристан, остановившись перед неприметной дверью с начертанными на ней алхимическими символами четырёх Стихий, вместе образующими шестиконечную звезду. — Заходите, только ничего не трогайте.

В каменном мешке, оборудованном под лабораторию, было нестерпимо жарко. Языки пламени полыхали в печах и жаровнях, отбрасывая на каменные стены пугающие тени. На рабочем столе громоздилась куча пергаментов, сломанных перьев и скрюченных сушёных растений. На жаровне стоял золотой котёл, от блеска которого у Дельфи заслезились глаза. В дальнем углу помещался большой стеклянный бак, соединённый многочисленными трубками с ёмкостями поменьше.

— Здесь я получаю вытяжку из щупалец гидры, — пояснил юный алхимик, махнув рукой на стеклянный бак, — гидра обладает свойством регенерации тканей.

— А что в котле? — поинтересовалась Дельфи, заглянув внутрь и увидев там плавающие в кипящей воде крупные жёлтые соцветия, похожие на одуванчики-переростки.

— Это девясил. Ещё древнегреческие целители заметили, что этот цветок повышает физические возможности. Он содержит в себе силы Марса, Солнца и Юпитера. Можно сказать, даёт «девять жизней», как у кошки. Древние маги применяли зелья из девясила перед поединками, — увлечённо рассказывал Тристан. Его глаза сияли особым светом, свойственным людям, горящим за своё дело.

— Смотри, Дельфи, — прервала лекцию брата Гретхен, показывая на связку голубоватых засушенных цветов, висевшую прямо над их головами. — Это же твой цветок, дельфиниум! У нас его называют рыцарскими шпорами.

— Цветок печали. Греки считали его символом горя. Я немного экспериментирую с ядами, в частности с ядами на основе аконита и родственных ему растений. Ты что-нибудь слышала о «кураре»?

— Конечно. Яд, которым американские индейцы пропитывали свои стрелы. Я даже видела его своими глазами! — похвасталась Дельфи.

Глаза Тристана сделались круглыми, как золотые галеоны:

— Где?! Его очень сложно достать в Европе.

— Если знаешь, где искать, — загадочно улыбнулась Дельфи и тут же разозлилась на себя за неуместное кокетство. — Моя тётя работает в лавке ядов. Я пару раз помогала ей готовить некоторые.

— Geil⁽⁵⁾! — воскликнул Тристан. Гретхен укоризненно покачала головой и зацокала языком. — Тогда ты знаешь, что это такое. — Он аккуратно вытряхнул из платяного мешочка, лежавшего на столе, блестящие чёрные ягоды.

— Белладонна.

— Я читала, что в Средние века магглы давали зелье из белладонны ведьмам и колдунам, приговорённым к сожжению на костре, — прошептала Гретхен.

Дельфи скрипнула зубами от ярости.

— Но поскольку магглы обычно сжигали себе подобных, волшебникам в большинстве случаев удавалось избежать казни, — сказал Тристан. — Венделина Странная, например, даже специально давала магглам себя поймать, чтобы сбежать от них в самый последний момент. Некая разновидность мазохизма, я полагаю.

— Всё равно ненавижу магглов, — буркнула Дельфи.

— Ещё я изучаю свойства «летучей мази», описанной европейскими магами семнадцатого века. Позже, в тысяча девятьсот третьем году, немецкий зельевар-экспериментатор Густав Шенк восстановил состав чудодейственной мази, вводящей волшебника в транс и позволяющей ему свободно парить в воздухе какое-то время⁽⁶⁾. Хочу попробовать на себе в следующем семестре.

Дельфи с открытым ртом слушала увлекательные рассказы Тристана, пока сердитая фрау Билевиц не разогнала ребят по их спальням.

Повесив на резную спинку стула голубую мантию, подаренную Нарциссой, Дельфи с разбегу плюхнулась на широкую кровать. Она блаженно растянулась поверх шерстяного покрывала, прикрыв глаза. После неуютной койки в общей спальне было приятно ощущать под собой мягкую перину вместо жёсткого матраца, набитого соломой. Директор считала, что такое ложе гораздо полезнее пуховой перины. Однако Дельфи всё же предпочитала матрацу перину. Не раздеваясь, она быстро уснула. Ей снились розовые цветы белладонны и полёты над башнями Груба.

* * *

Как и обещала фрау Билевиц, после обеда герр Билевиц вместе с девочками и Тристаном аппарировали на противоположный берег Халльштаттера. Сославшись на не терпящие отлагательств дела в городском совете, герр Билевиц покинул их, наказав к шести часам явиться к зданию лютеранской церкви, возвышавшейся над крошечным городком.

Население Халльштатта составляло немногим более тысячи жителей, добрую половину которых составляли волшебники. Это миниатюрное австрийское поселение в предрождественский день походило на один большой пряничный домик с разноцветными стёклышками-цукатами и сахарной глазурью на черепичных крышах. Узкие улочки, петляя между домами, карабкались вверх, так что из-за недостатка свободного места некоторые постройки как бы нависали одна над другой. Халльштатт на протяжении столетий существовал обособленно от других поселений из-за отсутствия путей сообщения. Это обстоятельство привлекало в коммуну волшебников, стремившихся к уединению.

Дельфи с интересом рассматривала знак, изображавший два скрещенных молотка, высеченный на двери одного из пряничных домиков.

— Знак горняков, — объяснил Тристан, взявший на себя обязанности экскурсовода. — Эти молотки здесь почти повсюду, если хорошо приглядеться. В горах уже пять тысяч лет ведётся добыча соли, так что этот знак можно назвать своеобразным символом Халльштаттских соляных копей. Кстати, наш с Гретхен предок — граф Кристоф фон Эйссель — занимался их разработкой. Местное население преклонялось перед ним, боготворило его и одновременно боялось, считая колдуном. Насчёт колдуна они, собственно, оказались правы.

— Это, должно быть, очень скучно — добывать соль, — протянула Дельфи, представив разряженного в шелка и бархат графа, чей портрет висел в гостиной, в тускло освещённой шахте с киркой в руках. Хотя добывали соль, наверное, всё-таки магглы, а не сам граф.

— Нисколько, — возразил Тристан. — Всю грязную работу делали магглы, а граф фон Эйссель занимался экспериментами в области алхимии. В алхимии соль символизирует тело. Граф мечтал обрести бессмертие и всю свою жизнь изучал магические свойства соли. Известно, что мясо, переложенное солью, может пролежать достаточно долго, оставаясь нетронутым процессом гниения, а трупы, помещённые в крепкий соляной раствор, сохраняются в почти неизменном состоянии. Он надеялся выделить из кристаллов каменной соли особое вещество, способное, так сказать, «законсервировать» живое существо. Кстати, его могила находится на кладбище возле часовни Святого Михаила, можем зайти.

— Это было бы замечательно, — поддержала идею брата Гретхен. — Тристан помогает расписывать черепа для местной костницы. Думаю, тебе будет интересно на это посмотреть, Дельфи.

— Расписывает… черепа? — неуверенно переспросила Дельфи. Ей показалось, что она ослышалась.

— Это такая традиция, — улыбнулась Гретхен. Она шла спиной вперёд, периодически сталкиваясь с прохожими. — Как видишь, у нас кругом горы, и мест на кладбище катастрофически не хватает. Поэтому спустя лет десять после смерти покойника выкапывают, и кости помещают в специальную костницу, которая находится в часовне Святого Михаила. Расписанные художником черепа выставляют там же. Это очень красивый обычай, жаль, ему сейчас почти никто не следует.

«Неудивительно, — хмыкнула Дельфи. — Какой нормальный человек захочет, чтобы на его черепе нарисовали цветочки и выставили на всеобщее обозрение!»

— Тебе это кажется странным? — рассмеялся Тристан. Одетый во всё чёрное, он казался чуждым праздничной атмосфере маленького городка. — Тогда что ты скажешь о самом графе, который после смерти наказал потомкам раз в пятьдесят лет выкапывать его из могилы и переправлять на лодке к замку, чтобы покойник мог осмотреть пустыми глазницами свои владения?

— Да он просто псих! — воскликнула Дельфи и весело рассмеялась, почти так же, как это делала Гретхен: запрокинув назад голову и улыбаясь всему белому свету.

— Мы могли бы посетить копи, но так как в горы удобнее добираться на мётлах, а сейчас в городе полным полно магглов, лучше пойдём сразу в костницу, — сказал Тристан. — Можем подняться в Дахштайн через несколько дней. Ты хорошо держишься на метле, Дельфи?

— Она прекрасно летает, — ответила за неё Гретхен. Поскользнувшись, Гретхен растянулась на мостовой. Поднявшись и стряхнув с мантии снег, она беззаботно рассмеялась.

— На следующий год выпускаются двое охотников, мы с Мэрит собираемся попробоваться на их места, — добавила Дельфи, помогая подруге избавиться от снега, провалившегося за воротник.

Тристан показал девочкам небольшую мастерскую, расположенную в нижнем ярусе небольшой часовни и даже познакомил со старым художником, расписавшим за свою жизнь более пятидесяти черепов. На каждом из них красивой вязью были выведены инициалы, дата смерти и профессия умершего. Дельфи казалось, что раскрашенные черепа следят за ней пустыми глазницами, и от этого ей стало не по себе. Из церкви доносилось едва различимое пение хора; старик, мурлыча себе под нос, полировал замшевой тряпочкой очередной череп.

— Пойдёмте отсюда, — шепнула Дельфи подруге, и ребята вышли на свежий воздух. Смеркалось, и в городе зажглись рождественские огни. Нарядные жители — магглы и волшебники вперемешку — наводнили узкие заснеженные улицы.

— Я бы хотела, чтобы мой череп после смерти украсили венком из дикой розы, — сказала Гретхен, поправив капюшон мантии. Начинался снегопад.

— Если ты умрёшь раньше меня, я, так и быть, исполню твою просьбу, — рассмеялся Тристан.

Было что-то противоестественное в этих разговорах о смерти в преддверии праздника.

— У нас есть ещё около часа. Побежали на площадь? — весело предложила Гретхен, резко сменив тему. Взметнув полами пальто, она устремилась вглубь разношерстной толпы, увлекая за собой подругу и брата.

На площади под звуки знаменитого венского вальса пары кружились в танце вокруг пушистой рождественской ели, украшенной разноцветными маггловскими гирляндами. Крупные хлопья снега мягко ложились на плечи людей, с восхищением наблюдавших за танцующими.

— Тристан! — Задорно подмигнула брату, Гретхен и потянула его в центр образовавшегося круга. Эта странная пара — высокий подросток и его маленькая сестрёнка — моментально приковала к себе внимание зрителей. Капюшон слетел с головы Гретхен, и светлые кудри разметались по её плечам. Дельфи, как и все, залюбовалась танцующей парой, на мгновение представив себя на месте подруги.

— Дельфи! Ты умеешь танцевать? — Раскрасневшаяся Гретхен подбежала к ней, поправляя капюшон.

— Почти нет, — немного смутившись, ответила Дельфи. На прошлых каникулах Нарцисса пыталась научить её основным шагам, но она оказалась плохой ученицей.

— Тогда Тристан тебя научит, — улыбнулась Гретхен. — Жаль, мало кто знает, что он прекрасно танцует.

Дельфи и правда никогда бы не подумала, что этот мальчик, похожий на нахохлившуюся ворону, так ловко кружится в вальсе.

— Смотри. — Тристан опустил левую руку на её талию, а правой взял за руку. Дельфи, вспомнив уроки Нарциссы, положила левую руку ему на плечо. — Раз — правой ногой делаем шаг, два — левую ногу приставляем… И на месте, три — снова наша правая нога… Представь квадрат, так будет проще.

Они медленно заскользили по кругу. Дельфи в мыслях видела себя в красивом платье на школьном балу, провожаемую завистливыми взглядами Катарины. Она замечталась и не заметила, как сбилась с ритма и наступила Тристану на ногу.

— Уже почти шесть. — Тристан посмотрел на часы. — Отец будет недоволен, если мы опоздаем.

* * *

Фрау Билевиц коснулась волшебной палочкой последней свечи и добавила её к трём свечам Адвентского венка.

— Как прошёл день?

— Замечательно, — хором ответили девочки. Тристан по прибытии домой вновь скрылся в лаборатории.

Герр Билевиц, переодевшийся в бордовую мантию, в которой был накануне, углубился в чтение газеты.

— Да это ведь всё из соли! — догадалась, наконец, Дельфи, бросив восхищённый взгляд на цветные кристаллы, украшавшие гостиную.

— Верно, фройляйн, — ответил герр Билевиц, отложив газету. Он подмигнул дочери: — Ты рассказала нашей гостье о соляных копях?

— Тристан рассказал. — Гретхен сняла с еловой ветки имбирный пряник и откусила кусочек. — Мы отлично провели время: сходили в костницу и танцевали на площади вальс.

Фрау Билевиц удивлённо вскинула тонкие брови:

— Тристан? Я думала, он весь день будет бурчать о том, как его заставили следить за двумя маленькими второкурсницами!

— Мы отлично провели время, фрау Билевиц, — поспешила заверить её Дельфи. — Ещё мы купили подарки на рыночной площади.

— Подарки! Как я могла об этом забыть, Гретхен! — стукнула себя по лбу фрау Билевиц. — У нас ведь есть для вас подарок, Дельфини.

Заинтригованная, Дельфи в сопровождении подруги и её матери проследовала в рабочий кабинет фрау Билевиц, располагавшийся в квадратной угловой башне. Вдоль стен тянулись стеллажи с сотнями узких коробочек с волшебными палочками внутри и литературой по теме. Здесь были как тонкие брошюры, выпущенные недавно, так и очень старые на вид книги.

— Мы с Гретхен посовещались и решили подарить вам волшебную палочку, — сказала фрау Билевиц, присаживаясь в резное кресло, стоявшее напротив узкого башенного окошка. — Вы ведь пользуетесь палочкой своей тёти, верно?

Дельфи кивнула. Она никак не могла поверить в то, что совсем скоро станет обладательницей собственной волшебной палочки! Она положила на стол палочку, принадлежавшую опекунше.

— Каштан и сердечная жила дракона, девять с половиной дюймов, — задумчиво произнесла фрау Билевиц, покрутив в руках старую палочку Дельфи. — Она хорошо вас слушается?

— Да, фрау Билевиц, весьма неплохо.

Фрау Билевиц принялась вытаскивать из стеллажа пыльные футляры, на каждом из которых стояла печать фирменная печать магазина: «Gregorovitch Zauberstäbe»⁽⁷⁾. Дельфи по очереди пробовала волшебные палочки, пока длинная белая палочка, сделанная из осины, не испустила сноп разноцветных искр. Гретхен радостно захлопала в ладоши.

— Осина и перо авгурея, тринадцать дюймов⁽⁸⁾, — прокомментировала выбор фрау Билевиц. — Это одна из последних палочек, созданных непосредственно моим дедом. Он в последние годы жизни занимался изучением магии друидов — кельтских жрецов… Кельты жили на этих землях тысячелетия назад.

Я никогда не использую перья этой птицы — слишком уж палочки получаются, что называется, тёмные. Хотя многое зависит и от волшебника, конечно. Осиновая палочка особенно хороша для боевой магии. Вы, наверное, слышали о бесчестном клубе дуэлянтов «Серебряные копья», в рядах которого состояли исключительно обладатели осиновых палочек?

— Кажется, на истории магии нам рассказывали об этом, — неуверенно произнесла Дельфи, рассматривая новую палочку. — И о Старшей палочке тоже.

Из-за необычного для древесины цвета казалось, будто бы палочка изготовлена из кости. Дельфи дёрнулась, вспомнив черепа в Халльштаттской костнице.

— Волдеморт убил мою мать и младших братьев, пытаясь отыскать деда. Меня спасло то, что я вышла из дома за хлебом. Когда я вернулась, они были уже мертвы. — Фрау Билевиц машинально раскладывала коробочки по своим местам. — Он всё-таки нашёл его позже… Боже, сколько несчастий нам принесла бузинная палочка!

И снова это имя, как злой рок, преследовало Дельфи. На сей раз семья сердобольной фрау Билевиц пострадала от рук могущественного тёмного волшебника, которому служили её отец и мать.

— Вот почему я ненавижу эти идеи о бессмертии, Философском камне и прочей ереси, которой занимается мой сын!

* * *

После того как члены семьи раскрыли подарки, заботливо спрятанные фрау Билевиц под ёлкой, герр Билевиц поставил в старенький граммофон пластинку с традиционными рождественскими песнями.

Звенел колокольчиком кристальный голосок Гретхен. Вся семья подпевала, порой ужасно не попадая в ноты. Дельфи, не знавшая слов, расслабленно улыбаясь, наблюдала за этой счастливой семьёй. Заиграл вальс. Герр Билевиц тяжело поднялся из-за стола, подавая руку своей супруге. Дельфи и Гретхен по очереди кружились в вальсе с Тристаном, оглашая гостиную смехом.

Фрау фон Эйссель украдкой доставала из кармана мантии старую колдографию, с которой ей улыбался светловолосый юноша, и смахивала краешком носового платка выступившие на выцветших голубых глазах слёзы.

Вернувшись в Дурмштранг, Дельфи всё чаще стала оставаться после занятий в классе зельеварения, полируя и без того кристально чистый котёл или затачивая ещё не затупившиеся ножи для резки волшебных ингредиентов. Забившись в дальний угол класс, она с лязгом высекала искры из точильного камня, внимательно прислушиваясь к разговорам молодого преподавателя и его ученика.

Иоганнес Штольц, несколько угловатый и вечно растрёпанный молодой человек, выглядевший немногим старше своего любимого студента, старательно разъяснял ему тонкости приготовления того или иного зелья. Многие термины были непонятны Дельфи, но суть она всё же улавливала. В своих беседах они касались сложнейших составов, окутанных ареолом загадок и тайн. Говорили они и Философском камне и получаемом из него эликсире бессмертия; один раз, шёпом, Штольц рассказал Тристану о зелье Кости, Плоти и Крови, с помощью которого один могущественный британский колдун смог получить новое тело. Дельфи, разумеется, поняла, кого он имел в виду, и подробности приготовления зелья повергли её в благоговейный ужас. Рассказывая о древних магах, владевших утерянными знаниями, Штольц ссылался на книгу некоего Абдулы Альхазреда, а говоря о сакральной силе растений, он упоминал рукопись Войнича, написанную на забытом и живыми, и мёртвыми языке, по легендам пришедшим извне⁽⁹⁾.

Отложив кинжал в сторону, Дельфи снова принялась за котёл. Ловко орудуя тряпкой, она до блеска натирала зеркальный бок котла, краем глаза наблюдая за размытым отражением четверокурсника, соединявшего в пузатой колбе настойку корней мандрагоры и асфоделя.

— Когда можно будет опробовать новую формулу?

Штольц, судя по характерному звуку, в данный момент весьма неаккуратно переставлял с места на место стеклянные пузырьки с какими-то снадобьями.

— Полагаю, не раньше, чем через несколько недель, — после небольшой паузы ответил он. — У меня есть некоторые сомнения по поводу концентрации сока дурмана — я бы уменьшил его количество до двух капель на стандартный котёл.

— Сколько ещё можно ждать, профессор?! — нетерпеливо воскликнул Тристан и тихим шёпотом добавил: — Мыши уже проявляли способность к левитации на протяжении часа.

— Я не готов брать на себя такую ответственность до той поры, пока не буду полностью уверен в составе, — оборвал его нервный голос Штольца. — Не забывайте, что половина ваших мышей скончалась спустя двое суток после эксперимента.

— Возможно, доза была слишком большой, — попытался возразить Тристан, однако преподаватель был непреклонен. Он решительно захлопнул тяжёлый ящик со стеклянными флаконами и пинком задвинул его под стол.

— Фройляйн Роули, вы всё ещё здесь? — удивился он. — Заканчивайте, Тристан, уже очень поздно! Заприте, пожалуйста, кабинет, когда будете уходить, и после ужина занесите мне ключ.

Штольц, попрощавшись, подхватил заляпанный каким-то особо приставучим зельем портфель и вышел из класса, притворив за собой дверь. Тристан резко отставил в сторону котёл, который Дельфи старательно очищала от несуществующей грязи.

— Мать послала тебя шпионить за мной, чтобы я не натворил ничего, по её, безусловно, единственно верному мнению, дурного? — строго спросил он, скрестив на груди покрасневшие от недавних химических ожогов руки. Тристан так же, как и его чудаковатый наставник, часто забывал о технике безопасности и необходимости использования защитных перчаток.

Дельфи, вскинув подбородок, с вызовом взглянула в его нахмурившееся лицо.

— И вовсе я не слежу! Я хочу работать вместе с тобой.

Тристан бросил взгляд на кристально чистые колбы, педантично выставленные Дельфи по росту.

— Ну и чем мне может помочь второкурсница? Ножи точить я и сам умею. — Он покрутил в руках остро заточенный серебряный кинжал.

Дельфи возмутилась. Всего лишь сообразительная? — Да она знает о зельях больше иных третьекурсников!

— Если откажешь, я всем расскажу, что вы собираетесь испытывать опасное зелье, — совсем по-детски выпалила задетая за живое Дельфи, прищурив глаза.

— Ябедничать нехорошо, — меланхолично произнёс Тристан, словно его вовсе не волновал возможный исход событий. Он был абсолютно уверен в том, что Дельфи не способна совершить столь подлый поступок. — Знаешь, как проверить, хорошо наточено лезвие или нет?

Дельфи, презрительно фыркнув, выдернула из своей причёски торчащий волос и с лёгкостью рассекла его вдоль пополам, после чего швырнула кинжал на стол.

— Я работала в «Ядах и противоядиях», не забывай об этом.

Работала — это, конечно, сильно сказано. На самом деле она иногда помогала опекунше толочь сухие жучиные глаза или резать стебли полыни.

— А ты молодец, — отметил Тристан, рассматривая рассечённый надвое волосок. — Хорошо, поручаю тебе ухаживать за подопытными мышами и следить за чистотой лабораторного оборудования, а дальше будет видно.

«Обязательно будет видно», — мысленно уверила мальчика Дельфи, принимая из его рук клетку, в которой копошился десяток белых мышей с рубиновыми глазами.

— Тебе помочь отнести её наверх? — спросил Тристан, возясь с ключом. Из-за сырости, царившей в подземельях, замок порядком заржавел, и ключ никак не желал поворачиваться. — Tergeo! — массивный ключ с характерным щелчком легко повернулся в замочной скважине.

— Это было бы нелишним, — ответила Дельфи. Тристан снова забрал у неё клетку с мышами, и они медленно двинулись наверх. Всю дорогу грызуны, разбуженные внезапной тряской, отчаянно верещали. Дельфи думала, что будет забавно подбросить парочку мышей в постель Катарины — после каникул она сделалась ещё более невыносимой.

* * *

Теперь к привычному утреннему ритуалу прибавился уход за подопытными мышами. Стукнув ладонью по будильнику, Дельфи сразу же вскакивала, на ходу накидывая поверх пижамы полосатый махровый халат — подарок опекунши на тринадцатый день рождения. Раздвинув занавески, она, как обычно, в течение нескольких минут любовалась величественным Летучим Голландцем, утопавшим в клубах густого пара, и заснеженными горными пиками, пронзавшими ясное небо. Затем, с огромным трудом оторвав взгляд от завораживающего пейзажа за окном, она принималась за кормление вверенных ей мышей. Мыши при виде Дельфи поднимались на задние лапки и приветствовали её голодным писком. Серая сова Катарины, заслышав писк, начинала громко ухать и раскачивать клетку в надежде выбраться наружу.

Вся эта возня, конечно, не могла ни потревожить однокашниц, в столь ранний час видевших ещё десятый сон. Катарина, едва открыв глаза, принималась бурно возмущаться по поводу расшумевшихся мышей, даже не пытаясь успокоить свою птицу. Это обычно делала Гретхен, без лишних слов накидывая на высокую полукруглую клетку школьную мантию, тем самым заставляя возбуждённую сову моментально заткнуться. Затем Гретхен, пробормотав сонное: «Доброе утро!», спокойно шлёпала босыми ногами досматривать прерванный сон. Непробиваемая Мэрит, приоткрыв один глаз, тут же его закрывала и вновь проваливалась в объятия Морфея.

Дельфи доставала из-под кровати увесистую коробку сухого корма, оставленную предусмотрительным Тристаном, и доверху наполняла фарфоровое блюдце, служившее миской. Затем наливала в поилку воду из своей кружки и с помощью заклинания Тergeo очищала поддон от помёта. Покончив с грызунами, она натягивала старый свитер и немаркие серые брюки, туго зашнуровывала ботинки и выскакивала во двор, чтобы перед завтраком в очередной раз промчаться над острыми шпилями замковых башен верхом на стареньком «Чистомёте».

Прижимаясь вплотную к древку метлы, она пыталась выжать из «Чистомёта» максимум скорости, однако метла упорно не хотела развивать скорость более сорока миль в час и противно вибрировала при наборе высоты. Поднявшись на предельную высоту, Дельфи убеждалась в необходимости освоения искусства левитации.

Пару недель назад, штудируя библиотеку на предмет информации для эссе по истории магии, она неожиданно наткнулась на рукописи, в которых говорилось о могущественных магах родом из Индии и Тибета, в совершенстве владевших своим телом. Они утверждали, что волшебник, достигший высочайшей ступени духовного развития и перешагнувший грань собственного «я», способен перераспределять массу и плотность своего тела, отрываясь от земли. По поводу того, что подразумевали индийские и тибетские маги под гранью собственного «я», автор никаких комментариев не давал, однако ссылался на некие Веды — сборник священных индуистских писаний. Заказав поиск, Дельфи получила длинный список всех книг, в которых упоминались таинственные Веды, однако самих писаний в библиотеке не обнаружилось.

Она зависла над одной из башен, пристально вглядываясь в призрачную линию горизонта, простиравшуюся меж двух остроконечных горных пиков, покрытых ледяным панцирем. Где-то за сотню миль отсюда к берегам острова, затерянного в неприветливых северных морях, подступали бескрайние просторы Атлантики. Дельфи даже казалось, что она различает вдалеке полоску серого океана.

Она на мгновение закрыла глаза, представив себя стоящей у самой кромки бушующей стихии, готовой в любой миг поглотить её в тёмной пучине. В конце концов, с самого рождения жизнь неизменно стремилась низвергнуть её в небытие, подобно мощным арктическим штормам, пожиравшим утлые лодчонки местного населения.

Метла угрожающе провалилась вниз на добрые полфута. Вцепившись в древко окоченевшими от пронизывающего ветра пальцами, Дельфи тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие видения. «Так и с метлы свалиться можно, — подумала она, разозлившись сама на себя. — Тут никакого проклятия не надо — только ворон лови чаще, раззява!» Она не спеша спускалась к квиддичному стадиону, описывая в воздухе круги.

— Вы бы хоть недельку отдохнули, — покачал головой старый сторож, с сочувствием глядя на обветренное лицо Дельфи. Он по привычке повесил ключик от раздевалки себе на шею и спрятал его под воротник колючего свитера. — На каникулах снова останетесь в школе?

— Да, буду летать, герр Торвальдсон, — ответила Дельфи. — На следующий год хочу пробоваться в команду.

Сторож понимающе улыбнулся добродушной беззубой улыбкой:

— Виктор хорошо отзывается о вас — он говорит, вы способная ученица, но последнее время забиваете голову ерундой.

Она нахмурилась. Крам всегда считал её интерес к левитации несерьёзным.

— Извините, герр Торвальдсон, — холодно отрезала Дельфи, не желая касаться этой темы. — Я опаздываю на завтрак.

Она побежала прочь от перекосившейся сторожки, увязая подошвами башмаков в жидкой апрельской грязи. Виктор Крам импонировал ей, как человек, сумевший кровью и потом, падая и поднимаясь, взобраться на вершину Олимпа, однако его взгляды на некоторые разделы магии встречали с её стороны жёсткий отпор.

Помимо всего прочего, Крам не признавал иного способа перемещения в воздухе, кроме полётов на метле. Разве что аппарацию. Левитацию он считал весьма туманным искусством: магов, в совершенстве овладевших этой способностью, было очень мало, а подробных инструкций, как развить её — ещё меньше.

* * *

По мере приближения долгожданных каникул мрачный серый замок постепенно приобретал новые краски. Эльфы по ночам развешивали в коридорах и общих гостиных гирлянды из разноцветных крашеных яиц, а в зале Четырёх Стихий даже поставили целое пасхальное дерево, украшенное яркими атласными лентами и всё теми же пёстрыми яйцами. На столах между блюдами с едой стояли вазы с живыми нарциссами, а над бурлящей поверхностью озера вместо привычных бесформенных клубов пара резвились сотканные из воздуха снежно-белые зайцы — символы грядущего торжества.

Вообще, в эти дни длинноухие встречались буквально на каждом шагу — Эйнар даже принёс настоящего кролика в общую гостиную, чем заслужил внимание большей части девочек. Наблюдая, как Катарина и Гретхен сюсюкаются с пушистым комочком, Дельфи про себя отметила, что из кролика получился бы неплохой подопытный, тем более что треть их с Тристаном мышей уже канула в Лету.

Гретхен с братом на каникулах тоже оставались в Дурмштранге. За несколько дней до торжества фрау Билевиц простудилась и, чтобы не заразить детей, предложила провести каникулы в школе. Тристан, конечно, переживал за здоровье матери, однако был несказанно рад, что ему не придётся возвращаться на Пасху домой. У него на каникулы были свои планы, в которые он не посвятил даже Штольца. Преподаватель ясно дал понять, что пока они не выведут единственно верную формулу, ни о каких испытаниях не может быть и речи. Тогда Тристан, ничтоже сумняшеся, решил осуществить эксперимент в одиночку, в последний момент предложив Дельфи роль своего ассистента.

Они сошлись во мнении, что эксперимент лучше всего провести утром после Пасхи, когда все обитатели замка отправятся на праздничный завтрак, чтобы уж наверняка обезопасить себя от возможного разоблачения. Поскольку в спальне Тристана оставались ещё двое его однокурсников, решено было собраться в комнате Дельфи.

Полночи проворочавшись в неудобной постели и размышляя о предстоящем эксперименте, Дельфи уснула только под утро. И почти сразу, как ей показалось, была разбужена настойчиво тормошившей её подругой. Пробормотав что-то неразборчивое, она сонно открыла глаза.

Гретхен, по случаю праздника нарядившаяся в салатовую мантию и соорудившая из волос нечто вроде корзиночки из тонких косичек, с шутливым укором смотрела на неё сверху вниз.

— Светлой Пасхи! Смотри-ка, что прислали из дома, — Гретхен зашуршала обёрточной бумагой. Дельфи прикрыла глаза. — Не спи, Дельфи! — Подруга потрясла её за плечо. Дельфи внезапно ощутила отчаянное желание запустить в назойливую однокашницу каким-нибудь особо дурным заклятием и вновь провалиться в сон.

Отругав себя за такие мысли, она заставила себя открыть глаза и привстать на локте. Гретхен радостно продемонстрировала коробку глазированных пряничных кроликов, забавно шмыгавших треугольными носиками и моргавших глазками-бусинками. — Даже жалко их есть, совсем как настоящие! Тебе мама тоже прислала подарок, хочешь взглянуть или продолжишь клевать носом?

Дельфи, улыбнувшись, села на кровати, поджав под себя ноги. Ей было несказанно приятно внимание, которое оказывала ей семья однокурсницы. Чужая семья… Гретхен выудила из пергаментного пакета точно такую же упаковку пряничных кроликов и плитку отменного горького шоколада в зелёной обёртке.

«Зелёный цвет приносит в жизнь мир и спокойствие, а также символизирует весну и надежду», — зачитала Гретхен строки письма фрау Билевиц.

— Спасибо за заботу, — поблагодарила Дельфи.

Гретхен, рассмеявшись в ответ, стиснула подругу в объятиях.

— Может быть, родители разрешат тебе погостить у нас летом хотя бы недельку! Говорят, шоколад помогает при малокровии. В детстве мама закармливала меня шоколадом. Ты такая бледная, наверное, она считает, что у тебя малокровие.

Дельфи, схватив с тумбочки зеркальце в серебряной оправе, присланное на Рождество Нарциссой, взглянула на своё отражение. Из зазеркалья на неё смотрело невыспавшееся лицо с тёмными кругами под глазами, обрамлённое спутанными волосами.

Дельфи положила зеркальце на место.

Гретхен Билевиц, хоть и отличалась бледным цветом лица, всё же выглядела не в пример лучше неё. Когда они вдвоём шли по школьному коридору, именно на белокурую Гретхен, похожую на херувима, мальчики кидали восхищённые взгляды. А её мрачная подруга вызывала одно лишь недоумение. Пока смущённая Гретхен четырнадцатого февраля пересчитывала полученные валентинки, Дельфи сидела на подоконнике в общей гостиной, уткнувшись носом в книгу, по привычке отгородившись от мира пыльной портьерой.

Юфимия говорила, что с такими родителями она просто обязана вырасти настоящей красавицей, однако пока её взору представало лишь отражение тощей длинной девчонки с нездоровым лицом. Единственное, что нравилось Дельфи в собственной внешности — это глаза, придававшие ей сходство с детскими колдографиями матери.

— Тебе нездоровится? — обеспокоенно поинтересовалась Гретхен, заметив замешательство, отразившееся на её лице.

— Да, немного, — покривила душой Дельфи, забираясь в постель. — Иди на завтрак без меня, я полакомлюсь твоим подарком. Только не шуми, когда вернёшься, ладно?

— Я лучше сразу возьму с собой тёплую мантию и отправлюсь после гулять, чтобы тебя не беспокоить, — решила Гретхен. Она перекинула через рукав алую школьную мантию с меховой опушкой. — Не скучай без меня!

Едва соседка скрылась за дверью, Дельфи, накинув полосатый халат и сунув ноги в тапки, стремглав помчалась в подземелья, ожидая застать там Тристана. Он действительно был уже в классе и в тот момент, когда она ворвалась внутрь, сосредоточенно делал пометки в блокноте.

— Гретхен не будет несколько часов, — сообщила Дельфи сбившимся голосом, запыхавшись от беготни по замковым лестницам. — Мы можем провести эксперимент прямо сейчас.

Тристан, совершив резкий взмах волшебной палочкой, собрал свой немногочисленный скарб в деревянный сундук. Немного подумав, он сунул в карман маленький безоар неправильной формы. Перепрыгивая через две ступеньки, Тристан стремглав помчался наверх. Дельфи с трудом поспевала за ним и в конце пути была вынуждена перейти на шаг. Она с раннего детства ненавидела бег.

Заперев дверь изнутри и наложив на неё парочку защитных заклинаний, они принялись за подготовку эксперимента. Тристан аккуратно вынул из резного ларчика, выстланного бархатом, прозрачную ёмкость с изумрудно-зелёной субстанцией, напоминавшей изрядно подтаявшее желе. Он уже собирался откупорить крышку, как Дельфи одёрнула его:

— Стой, не открывай!

Тристан с изумлением уставился на свою ассистентку.

— Если что-то пойдёт не так, как задумано, то я, возможно, не смогу оказать тебе помощь, — объяснила Дельфи.

— А как же колоссальный опыт работы в «Ядах и противоядиях»? — саркастически поинтересовался Тристан. Однако заметив, как резко изменилось выражение лица Дельфи, примирительно добавил: — Ладно, ладно, я не хотел тебя обидеть, извини. Пожалуй, ты права. Я даже наложу заклятие головного пузыря, чтобы испарения не подействовали на меня. Думаю, нужно нанести состав на те участки кожи, где хорошо прощупывается пульс, чтобы зелье лучше раскрыло свои свойства, подобно духам. Мама обычно наносит парфюм на запястья и виски.

Дельфи послушно нанесла липкую субстанцию сначала на левое запястье, а затем на правое. Она собиралась коснуться похолодевшими пальцами участка шеи, как вдруг почувствовала, что окружавшие её звуки куда-то исчезли. Цвета слились в бесформенную чёрную кляксу, и зрение померкло. Неизменным оставалось лишь обоняние, продолжавшее улавливать резкий приторный аромат дурман-травы, входящей в состав зелья. Наконец, нос перестал ощущать запахи, и она провалилась во тьму.

* * *

Ледяные пальцы легко скользнули по её щеке. Дельфи с огромным трудом распахнула глаза. Она никак не могла сфокусировать взгляд — предметы расплывались, стоило ей сосредоточиться на одном из них. Не в силах разглядеть ни малейшей детали, она вновь закрыла глаза.

— Я нарекаю её Дельфини, — произнёс холодный мужской голос. — Ты знаешь, кем была Дельфини? — Пауза. Мужчина продолжил говорить: — Одной из трёх дракониц, полузмей-полуженщин. Той Дельфини было поручено охранять сухожилия Зевса, похищенные змеем Тифоном, возжелавшим положить конец власти всесильных богов-олимпийцев, но была обманута Гермесом и не справилась с возложенной на неё обязанностью. Твоей дочери будет поручено охранять меня, и она, в отличие от легковерной драконицы, с честью исполнит свой долг, в чём я ни капли не сомневаюсь.

— Вашей дочери, Милорд… Вы сделали меня счастливейшей из ваших слуг… счастливейшей из женщин, — ответил неестественно высокий женский голос. Очевидно, говорившая была очень взволнована. — Благодарю вас, Милорд.

— Она прекрасна, как и ты, Беллатрикс, — прошептал мужчина.

— Это имя принесёт ей удачу, — сказала женщина. — Дельфини… Она — плод моей бесконечной любви к вам, Повелитель…

— Довольно, Белла, — резко оборвал её ледяной голос.

Женщина сдавленно всхлипнула. Хлопнула дверь. Дельфи ощутила, как мягкие руки поднимают её и прижимают к сладко пахнущему молоком телу.

* * *

Дельфи открыла глаза: перед ней на коленях стоял мертвенно бледный Тристан с наполовину сдувшимся головным пузырём и отчаянно пытался разжать её зубы, чтобы протолкнуть в рот предусмотрительно захваченный из лаборатории безоаровый камень.

— Вот дерьмо! — Тристан, наконец, снял с себя заклятие пузыреголовости и, с облегчением вздохнув, смахнул со лба капли холодного пота. Было настежь распахнуто окно, и свежий ветер в неистовстве носил по комнате обрывки исписанных пергаментов.

— Я летала? — Голова раскалывалась на тысячу частей; всё происходящее смешалось в одну большую бесформенную кучу, какие иногда сваливали на окраине Брикстона.

— Штольц был прав, необходимо доработать зелье. Если бы не безоар, ты бы улетела на веки вечные.

Иллюстрации:

Малфой-манор (на фото — заброшенный замок Миранда в Бельгии): https://ibb.co/album/jukhdv

По ссылке небольшая экскурсия по замку: http://poznavatelno.net/zamok-miranda-rodovoe-gnezdo-kotoroe-xotyat-razrushit-ego-vladelcy/

---

1) Роулинг сообщает, что предок Люциуса был женихом королевы Елизаветы I, но свадьба не состоялась, и он проклял королеву, в результате чего та так и не вышла замуж. Реальную Елизавету I даже прозвали королевой-девой. Её нежелание выходить замуж связывают с боязнью потерять вес в управлении страной, сделавшись «королевой при короле». Её мать, Анну Болейн, подозревали в колдовстве.

Вернуться к тексту

2) Об австрийском городке Халльштатте и его достопримечательностях: https://www.otzyv.ru/read.php?id=148812

https://www.nice-places.com/articles/europe/austria/577.htm (здесь больше текста, но, к сожалению, нет фотографий)

Вернуться к тексту

3) История замка Груб: http://markych.livejournal.com/82755.html

Вернуться к тексту

4) Адвентский венок — рождественский еловый венок с четырьмя свечами, каждая из которых зажигается в конце соответствующей недели, предшествующей Рождеству. Последнюю свечу зажигают 24 декабря.

Вернуться к тексту

5) Geil (нем.) — сленговое словечко, в данном случае означающее что-то вроде «классно»)

Вернуться к тексту

6) Густав Шенк — реальный немецкий учёный-токсиколог, изучавший воздействие на организм различных ядов. Он действительно пробовал на себе некую мазь на основе дурмана и белладонны. После чего у учёного начались галлюцинации, во время которых он испытал ощущение полёта и, наверное, ещё много интересного:)

Вернуться к тексту

7) Gregorovitch Zauberstäbe (нем.) — волшебные палочки Грегоровича

Вернуться к тексту

8) Согласно Гарри Поттер Вики: подходящий хозяин осиновой палочки — искусный дуэлянт (или ему суждено стать таковым), потому что осиновая палочка особенно хороша для боевой магии. Существовавший в восемнадцатом веке бесчестный тайный клуб дуэлянтов, члены которого именовали себя «Серебряными копьями», принимал в свои ряды только обладателей осиновых палочек. Владельцы палочек из осины обычно сильны духом и решительны, их больше остальных привлекают поиски и новые порядки; это палочка для революционеров.

Вернуться к тексту

9) Рукопись Войнича — существующий в реальности древний манускрипт, написанный на неизвестном языке неизвестным автором предположительно в XV веке: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8C_%D0%92%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B0.

Енохианский язык — искусственный язык, созданный английским учёным-энциклопедистом и оккультистом Джоном Ди на основе латыни, иврита и арабского языка: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%95%D0%BD%D0%BE%D1%85%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA

То, что в рукописи использован именно этот язык — плод моей фантазии)

Вернуться к тексту

Юфимия Роули, закатав по локоть рукава рабочей мантии, пересаживала в свежевырытую ямку жирный куст гелиотропа. Она уже давно привыкла обращаться с маггловским садовым инвентарём и с упоением прикапывала зелёной лопаткой яркий фиолетовый цветок, пахнущий пряной смесью ванили и корицы.

Покончив с гелиотропом, Юфимия, подбоченившись, удовлетворённо созерцала результат своего труда: нежно-розовые ажурные колокольцы наперстянки соседствовали теперь с высоким лазоревым дельфиниумом, мощные листья белокопытника надёжно защищали от палящего летнего солнца свежие саженцы мандрагоры, высаженные в открытый грунт ещё пару недель назад. Зловещий аконит, который принёс её семье так много несчастий, одиноко возвышался над блёклыми граммофончиками дурман-травы. Белоснежные соцветия асфоделя, перемежаясь с редкими метёлками чемерицы, робко выглядывали из густых зарослей болиголова и цикуты⁽¹⁾.

— Ты только посмотри, Мэг, какой бурьян у аптекарши, — худосочная блондинка по ту сторону забора с возмущением покачала пергидрольной головой. Местные кумушки окрестили Юфимию аптекаршей за стойкий запах лекарственных трав, исходивший от её одежды.

— И не говори, Кэти, — поддержала её кудрявая брюнетка. Она с неприкрытым отвращением рассматривала палисадник соседки, вальяжно облокотившись о некогда белый невысокий штакетник, угрожающе накренившийся под её весом. — Из-за её сорняков я вынуждена чуть ли не каждый день полоть газон.

Бросив презрительный взгляд на соседок, Юфимия вытерла испачканные после работы с землёй руки о полы мантии. Соседки тут же притихли и сделали вид, что любуются бабочкой-лимонницей, порхавшей над пышными соцветиями азалии. Юфимия полила гелиотроп из выгоревшей на солнце пластиковой лейки и, сполоснув руки, скрылась за дверью девятого дома по Милтон-Роуд.

— Кстати, я вчера видела её племянницу. Такое странное, необычное имя… — Пергидрольная Кэти нахмурилась, мучительно пытаясь вспомнить имя племянницы соседки. Тяжёлый шмель с сердитым жужжанием вылетел из синего башмачка дельфиниума. — Точно, Дельфини! — Мелкие морщинки на лбу Кэти разгладились.

— Только её здесь и не хватает! — Возвела глаза к небу Мэг. — Не знаю, что она сделала с Питом, но мой сын после очередной стычки с ней две недели ходил сам не свой. У меня подозрения, что у девчонки не всё в порядке с головой, вот аптекарша и сдала её в интернат.

— Я слышала, её родители отбывают пожизненный срок. Да не где-нибудь, а в Броадмуре⁽²⁾. Говорят, там только конченые психи сидят.

Мэг притворно ахнула, прикрыв рот костлявой ладошкой.

— А я смотрю — странная она. Тихая вроде, как мышь. Спросишь у неё что — она молчит, дикарка. А иногда так зыркнет исподлобья, словно мы для неё никто — так, грязь под ногами!

«Так и есть, глупая ты маггла». Дельфи лежала под раскидистым кустом сирени, посаженным прошлым владельцем дома. Она отставила в сторону книгу, заложив нужную страницу листом подорожника.

Опекунша разрешила ей провести последние две недели каникул в Халльштатте при условии, что она не будет враждовать с магглами. Оставалось продержаться чуть больше суток — на завтрашний вечер был заказан портключ.

В прошлом году Дельфи рискнула угостить сладкоежку Лиз конфетами с начинкой из икотного зелья. То, что из этого вышло, она до сих пор вспоминала с улыбкой — противная маггла на протяжении часа слова не могла вымолвить без того, чтобы не икнуть. К сожалению, причина её веселья не осталась в тайне, и Юфимия строго отчитала воспитанницу за эту шалость, припомнив драку у пруда, когда Дельфи едва не придушила ту самую магглу на глазах у её друзей.

Единственным способом не нарушить запрет было полное отсутствие магглов по крайней мере в радиусе одной мили. Чтобы не искушать судьбу, Дельфи подхватила книгу под мышку и незаметно для сплетниц юркнула в дом.

Опекунша при помощи длинного пинцета кормила жирными извивающимися личинками старую облезлую птицу. Авгурей имел привычку больно клевать пальцы хозяйки, очевидно, сослепу принимая их за какой-то особо вкусный вид червей.

Позолоченная клетка с ирландским фениксом была единственным волшебным пятном в этой безвкусно обставленной и откровенно маггловской гостиной, апофеозом пошлости которой являлось красное кресло в белый горошек. То самое, за которым Дельфи любила прятаться, подслушивая не предназначенные для детских ушей разговоры.

Мундугнус Флетчер с увлечённым видом рассматривал какую-то безделушку.

— Всегда хотел спросить вас, как зовут вашу птицу? — Мундугнус спрятал объект своего изучения в один из многочисленных карманов видавшего виды жилета.

— Тенебрис. — Юфимия скормила довольной птице ещё одну личинку. — Его зовут Тенебрис⁽³⁾.

Мундугнус, удовлетворённый ответом, протёр заляпанные грязными пальцами очки и вновь принялся рассматривать недавнее приобретение. Дельфи заглянула ему через плечо.

При ближайшем рассмотрении трофей Мундугнуса оказался довольно мрачным серебряным кольцом с изображением черепа и рун.

— Очередная подделка, нда-с… К тому же, кольцо немного гнутое, — прокомментировал находку Мундугнус, разочарованно выпятив нижнюю губу. Заметив интерес Дельфи, старый жулик, усмехнувшись, протянул ей кольцо: — Прошу вашу ручку, юная леди.

Дельфи покорно протянула тонкую детскую ладошку. Холодный металл соприкоснулся с тёплой кожей. Зловещий серебряный череп напомнил ей Тёмную Метку.

— Нравится? Дарю. Всё равно никто его не купит, разве что какой-нибудь маггл, хе-хе, — хрипло рассмеялся Мундугнус собственной шутке. — Только на кой-чёрт мне сдались их бумажки!

— Как будто ты никогда не покупаешь эти мерзкие сигареты с верблюдом на пачке в маггловском ларьке, — хмыкнула Юфимия. Она только что закончила с кормлением Тенебриса и теперь занималась очисткой клетки от ядрёного птичьего помёта.

Мундугнус, от возмущения едва не уронив свои очки, тут же принялся оправдываться:

— Ну… Иногда бывает, конечно, кхе-кхе… Но только когда у меня заканчиваются нормальные сигары из «Котла» или «Виверны»! «Котлом» такая симпатичная толстушка заведует, просто обожаю её — всегда мне пинту пива в долг отпускает! Сладкая, как мёд, эх! — Мундугнус блаженно причмокнул губами. Юфимия брезгливо поморщилась. — Ханна… Жаль, замужем, а то я б…

— Прекрати, Флетчер, — сердито одёрнула его Юфимия. Ей было совершенно не интересно, что сделал бы престарелый сластолюбец, не будь Ханна замужем. — Здесь ребёнок.

Дельфи моментально вспыхнула:

— Вообще-то, я уже не ребёнок!

Юфимия устало посмотрела на воспитанницу:

— Раз так, завтра будешь помогать в магазине. Мистер Селвин уже стар и не справляется с таким объёмом работы. А сейчас приберись, пожалуйста, в своей комнате.

Дельфи, напоследок сверкнув глазами, скрылась за дверью своей спальни.

— Раз юная леди ушла… — Очевидно, Мундугнусу очень хотелось поделиться хоть с кем-нибудь своими фантазиями относительно хорошенькой владелицы паба. — Ты знаешь, за кем замужем Ханна?

— Меня это совершенно не интересует. — Юфимия решительно повернулась к нему спиной и сделала вид, что увлечена созерцанием пейзажа за окном.

— Что ж вы так, мадам Роули… — Укоризненно покачал лохматой головой Флетчер. — Вообще-то наша сладкая Ханна замужем за героем Битвы за Хогвартс, за Невиллом Лонгботтомом! Смешным таким мальчишкой был, неуклюжим, а вот ведь как всё повернулось…

— Я не желаю ничего слышать ни о твоей Ханне, ни о её супруге, ни о Битве! Я ясно выразилась? — повысила голос Юфимия. При упоминании события, перечеркнувшего всю её жизнь, внутри разгорался медленно тлевший, подобно труту, уголёк боли. Боли за умершего в Азкабане брата и любимого человека, которого, возможно, уже не было на этом свете. Боли за никому не нужную сироту, свалившуюся на её, Юфимии, несчастную голову.

— Виноват-с, — пробормотал Флетчер. Он совсем забыл, что эта женщина в домашнем клетчатом халате, убиравшая сейчас птичий помёт, когда-то относилась к тому, другому миру.

Наскоро покидав в портфель несколько серебряных ложек и пару витиеватых чернильниц, Мундугнус юркнул во двор. Ссутулившись и сунув руки в оттопыренные карманы брюк, он привычно зашагал по оживлённой Милтон-Роуд в сторону Брокуэлл-парка, чтобы вдали от любопытных глаз в очередной раз аппарировать в Мерлин знает какую дыру.

* * *

День выдался особенно жарким, и даже глубокой ночью духота не желала уступать место спасительной прохладе. Окно было распахнуто настежь, и Дельфи разметалась поверх одеяла, безрезультатно пытаясь уснуть. Она положила на тумбочку книгу, выключила ночник и тупо уставилась в потолок, наблюдая, как голубоватый луч лунного света пробегает по комнате. За окнами проехала машина, сверкнув неоновыми фарами.

Она вытянула перед собой тонкие белые руки, в тусклом свете казавшиеся прозрачными. От нечего делать Дельфи рассматривала массивные кольца, не предназначенные для детских пальцев — дурмштрангский перстень-портключ и серебряное кольцо с рунами и черепом — Тёмной Меткой. Ей почему-то очень нравилось думать, что это была именно Метка.

Она закрыла глаза и представила, что серебряный перстень достался ей от родителей и обладал огромной магической силой. Она повернула кольцо на пальце так, чтобы череп оказался с внутренней стороны ладони — опекунша наверняка устроила бы настоящий скандал, заявив, что маленькие леди не должны носить подобную гадость. Интересно, что бы могли значить руны?

* * *

Как и обещала Юфимия, после лёгкого завтрака они с Дельфи аппарировали в Косой переулок. Юфимия явно встала не с той ноги: с самого утра она отчитывала воспитанницу по поводу и без, начиная с того, что та, как обычно, не желала есть комковатую манную кашу, заканчивая выговором за испачканные накануне джинсы.

На каникулах Дельфи носила маггловскую одежду, дабы не привлекать лишнее внимание к своей персоне. Она никак не могла понять, почему мадам Роули, выходя на улицу, может позволить себе облачиться в мантию и остроконечную шляпу, а ей полагается носить маггловские вещи. Опекунша объясняла это тем, что её и без мантии принимают за городскую сумасшедшую, а вот Дельфи лучше лишний раз не настраивать магглов против себя — как-никак, ей предстоит жить в этом мире. Но Дельфи не желала существовать в клоаке под названием Брикстон бок о бок с безмозглыми созданиями вроде Мэгги Блэк и её дражайшего сыночка. Она прочила себе иное будущее. Правда, какое именно, она ещё не вполне представляла.

А вот Юфимия, казалось, имела полное представление о будущем Дельфи и не переставала повторять, что если воспитанница и дальше будет противопоставлять себя сложившейся системе, то её ждут большие неприятности.

— Пойми, сейчас они сильнее нас. Они раздавят тебя, как назойливую муху, — в очередной раз приговаривала она, растирая в ступке жала скорпионов. — Тебя ждёт незавидная судьба твоей матери, если ты не прекратишь лезть на рожон!

Дельфи искренне ненавидела проклятые джинсы и нарочно пролила на них несмываемые чернила, которыми Мундугнус подписывал некоторые сделки. На других документах он, напротив, ставил размашистую подпись исчезающими чернилами. Дельфи часто с любопытством наблюдала за махинациями Флетчера, заняв подслушивающую позицию за креслом в горошек.

— Значит, я дождусь, пока они станут слабыми, — тихим голосом произнесла Дельфи. На дне её тёмных глаз вспыхнули злые огоньки. — И тогда нанесу свой удар.

Она с силой опустила на стол склянку со слизью ядовитой улитки, едва не разбив её. Юфимия сердито шикнула на воспитанницу:

— Ещё разбей мне тут что-нибудь! Лучше ступай к мистеру Селвину и помоги ему разобраться с новой книгой.

Дельфи поднялась по источенной древоточцами узкой лесенке, которая вела на второй этаж — в комнаты хозяина лавки. Мистер Селвин сидел за столом, тяжело склонившись над книгой. Задумчиво поглаживая острую седую бородку, старик беззвучно шевелил сухими губами.

Дельфи в нерешительности замерла на пороге его кабинета, разглядывая морских чудовищ на карте Олафа Магнуса⁽⁴⁾, висевшей на стене справа от входа. Она нашла на ней Хафгуфу и Лингбакра — огромных китообразных существ, обитавших в тёмных глубинах северных морей и поглощавших в порыве сильного голода целые корабли. Однако чаще всего чудовища довольствовались косяками рыб, заплывавшими в их разверстые рты. Иногда они принимали вид островов, заманивая незадачливых мореплавателей. Спина Лингбакра была покрыта душистым вереском, что располагало моряков к высадке на незнакомую землю. Всё это она прочла в одной из книг, взятых в библиотеке Дурмштранга.

Tile⁽⁵⁾. Дельфи коснулась рукой изображения клочка земли посреди северной Атлантики. Насколько она могла знать, острова с этим названием не существовало ни на одной маггловской карте.

— Проходите, Дельфини, присаживайтесь. — Мистер Селвин посмотрел на неё поверх изящных очков в тонкой оправе живыми тёмными глазами, напоминавшими угольки. В слегка подрагивающей руке пожилой волшебник держал увеличительное стекло — за последний год его зрение заметно ухудшилось, никакие зелья уже не давали должного эффекта, и чтение мелкого текста сделалось для него почти непосильной задачей.

Селвин был единственным Пожирателем смерти, которому непостижимым образом удалось выйти сухим из воды после падения Тёмного Лорда. Он не особо распространялся на эту тему, но Юфимия как-то обмолвилась, что хозяин «Ядов и противоядий» провернул неслыханную аферу, выдав за себя своего близнеца-сквиба, наличие которого прежде не афишировал.

Дельфи личность Селвина казалась окутанной ореолом мрачной тайны. Она побаивалась хозяина лавки, хоть и любила с замиранием сердца слушать его редкие рассказы о прошлом. В отличие от опекунши, по большей части акцентировавшей внимание на светских приёмах и своих многочисленных поклонниках, мистер Селвин рассказывал о рейдах Пожирателей смерти и аудиенциях у самого Тёмного Лорда.

Дельфи отодвинула тяжёлый стул, стоявший напротив кресла Селвина, и села, сложив на коленях руки в ожидании дальнейших указаний.

— На днях в мои руки попал интересный документ. — Старик кивнул на толстый фолиант в кожаном переплёте, лежавший перед ним. С левой стороны помещалось поблёкшее от времени изображение какого-то растения, а справа незнакомыми буквами были выведены длинные ровные строки. — Одна из немногих сохранившихся копий рукописи Войнича. Собственно, сам Войнич был всего лишь скупщиком-антикваром, который приобрёл эту книгу у какого-то монаха. Говорят, ушлый Келли продал её Рудольфу II — королю-колдуну — почти за пять фунтов золота, выдав за сочинение Роджера Бэкона — предшественника Фламеля и Парацельса⁽⁶⁾. — Он с нежностью провёл сморщенной ладонью по пожелтевшему пергаменту. — Горбин-младший отдал её фактически за бесценок: очевидно, юнец не знает её подлинной стоимости. С таким хозяином лавка скоро канет в небытие, что, несомненно, печально.

От обилия перечисленных имён и исторических фактов голова Дельфи пошла кругом. Она уже слышала об этой книге, полируя котлы в классе зельеварения. Штольц, кажется, говорил, что её точный автор до сих пор не известен, а текст написан на языке, не похожим ни на один из когда-либо существовавших человеческих языков. И вот теперь таинственная рукопись лежала на письменном столе в кабинете хозяина «Ядов и противоядий», раскрытая на тридцать девятой странице. Автор, тщательно зашифровав текст, пронумеровал страницы привычными арабскими цифрами.

— Gelsemium elegans — гельземий изящный, — мистер Селвин зловеще усмехнулся. — Клещевина обыкновенная, или Ricinus communis. — Он перевернул ветхую страницу, на которой помещалось изображение растения с жёлтыми цветками. Теперь взору Дельфи предстала ветка с необычными звёздчатыми листьями бордового цвета. Она узнала этот цветок — на травологии рассказывали, что из плодов клещевины получают касторовое масло. — Дозы размером с булавочную головку достаточно, чтобы убить взрослого человека. В книге довольно подробно описаны рецепты любопытнейших ядов на основе этих растений.

— Простите, сэр. — Дельфи с недоверием рассматривала странные буквы, некоторые из которых отдалённо напоминали латинские. — Но вы сказали, рукопись зашифрована.

Селвин, победно улыбнувшись бескровными губами, достал из ящика стола потрёпанный томик, на обложке которого вытертыми латинскими буквами было выведено: «Енохианские ключи». Раскрыв его, старик ненадолго прищурился, затем зачитал и перевёл несколько строк из рукописи, руководствуясь «словарём».

Енохианский язык был не похож ни на один из языков, когда-либо слышанных Дельфи. Казалось, магия заключалась в самих звуках, гулким эхом отражавшихся от стен комнаты.

— Покойный Руквуд преподнёс мне «Ключи» в качестве благодарности за одну оказанную услугу. До этого они хранились в Отделе Тайн.

Келли и Ди вторглись в глубины магических знаний, не доступные подавляющему большинству волшебников. Ди утверждал, что говорил с ангелами, и что они научили его своему языку. Сомневаюсь, что те существа, если всё это не просто досужие вымыслы, и впрямь были ангелами. — Мистер Селвин недоверчиво усмехнулся. — Говорят, некие высшие силы открыли им ужасные тайны, и что до сих пор где-то хранится некая переведённая с арабского Джоном Ди книга, вобравшая в себя всю мощь наитемнейшей древней магии.

«Аль Азиф», сиречь «Некрономикон»⁽⁷⁾. Содержимое этой книги настолько опасно, что прочитавший её от корки до корки уже никогда не сделается прежним. Имевшие дело с «Некрономиконом» маги обычно плохо заканчивали: начиная с самого автора, безумного йеменского поэта Абдула Альхазреда, умершего страшной смертью.

Книга подобна шкатулке Пандоры. «Draco Dormiens Nunquam Titillandus» — никогда не щекочите спящего дракона. Так говорили в Хогвартсе.

Тёмный Лорд в последние годы жизни был одержим поисками этой книги, но ему так и не посчастливилось обнаружить её — он, разумеется, видел отдельные выкладки, разошедшиеся по тёмномагическим книгам. Но ему их, разумеется, было недостаточно. Я никогда не забуду тот день, когда узнал, что Повелитель интересуется сочинениями Альхазреда. Я никогда не видел его более задумчивым, чем в тот вечер.

Тёмный Лорд сидел в глубоком кресле перед камином в пол оборота к двери. Тихо потрескивали сухие поленья, разрывая тишину приёмного зала Малфой-манора. Огромная змея Нагини, свернувшаяся у ног хозяина, в тусклом отблеске пламени казалась почти чёрной.

Я какое-то время стоял в дверях, не решаясь беспокоить Повелителя, при свете одинокой свечи читавшего длинный свиток пергамента. Ещё несколько свитков горой возвышались на кофейном столике, придвинутом вплотную к креслу. В висевшем над камином зеркале я мог видеть отражение его лица, отмеченного печатью Тёмной магии. Тёмный Лорд, казалось, не слышал тихих шагов своего слуги, сделанных по мягкому персидскому ковру, но то было лишь иллюзией. Не оборачиваясь, он оторвал взгляд от пергамента:

«Проходи, Селвин».

В отражении можно было видеть, как оранжевые языки каминного пламени плясали в его змеиных глазах. Я широкими шагами преодолел разделявшие нас несколько ярдов и замер на расстоянии вытянутой руки от него, почтительно склонив голову.

Мог ли я более полувека назад предположить, что буду слугой своего однокашника Тома — мальчика из маггловского сиротского приюта, за спиной у которого не было ничего, кроме его собственных амбиций? Тогда я, как и мои сокурсники-слизеринцы, видел в нём лишь грязнокрового ублюдка, по злой иронии судьбы очутившегося на благородном факультете великого Салазара Слизерина.

Я прочёл название одного из свитков: «Asclepius». Одно из сочинений Гермеса Трисмегиста⁽⁸⁾. Тёмный Лорд, наконец, повернулся спиной к камину и теперь беседовал со мной, глядя в глаза. После таких разговоров мне всегда казалось, что Повелителю известны все мои тайны.

«Где Руквуд?»

«Мне не удалось его разыскать, я не видел его со вчерашнего вечера», — осторожно ответил я, опасаясь гнева Повелителя. Руквуд долгое время работал в Отделе Тайн и обладал секретами, не доступными большинству волшебников.

«Очень… жаль», — холодно произнёс Тёмный Лорд, откладывая в сторону пергамент. «Бардо Тхёдол»⁽⁹⁾.

«Могу я помочь вам, Милорд?» — спросил я. Тёмный Лорд длинными пальцами разворачивал очередной свиток, на сей раз испещрённый египетскими иероглифами.

«Тебе известно что-либо об «Аль Азифе», Селвин?»

«Да, Милорд». — Я часто натыкался на упоминание сочинений безумного йеменского поэта. — «Но я никогда не держал в руках этой книги. Говорят, в мире постоянно вращается ровно девяносто шесть копий «Аль Азифа», или «Некрономикона». Если уничтожить одну из копий, в тот же миг из-под пера выходит новая рукопись».

«У тебя есть предположения касательно местонахождения хотя бы одной из книг?»

«Арабский оригинал считается утерянным, о греческом и латинском вариантах мне ничего не известно, английский перевод в последний раз всплывал в сороковые годы где-то в окрестностях Зальцбурга».

«Гриндельвальд… — задумчиво произнёс Тёмный Лорд, покрутив в пальцах самую могущественную палочку в мире. — Выходит, я поторопился, убив старика. Что ж, можешь идти, Селвин. Передай Руквуду, что его ждёт тёплый приём… И позови Беллатрикс, я хочу её видеть», — после небольшой паузы добавил он.

И, поклонившись, я вышел из комнаты.

Дельфи с раскрытым ртом слушала рассказ бывшего Пожирателя смерти. Селвин говорил ровным бесцветным голосом, словно читал длинную лекцию, упёршись взглядом в одну точку перед собой. Как и любой пожилой человек, он иногда ударялся в воспоминания, растворяясь в потоке времён и эпох. Селвин был из числа первых Вальпургиевых рыцарей лорда Волдеморта, тогда ещё отзывавшегося на ненавистное ему маггловское имя — Том Риддл.

— Я хочу выписать некоторые рецепты, Дельфини. Не могли бы вы помочь мне прочесть пометки на полях? — Хозяин лавки вернулся к окружающей действительности, беспомощно силясь разглядеть мелкие буквы. — Я полагаю, ваши зоркие глазки справятся с этой задачей быстрее, чем наши с мадам Роули старческие очи.

Дельфи вслух читала магические тексты. Звук её собственного голоса эхом отдавался у неё в голове, заставляя думать о йеменском поэте, которого постигла страшная кара за то, что он посмел узнать тайны, которые ему было знать не положено. Богатое воображение рисовало седовласого старца с длинной бородой (совсем как у Альбуса Дамблдора с обложки нетленного бестселлера Риты Скитер, столь любимого опекуншей), одетого в грубое рубище странствующего дервиша.

Дельфи перебирала различные варианты смерти йеменского поэта и остановилась на наиболее, по её мнению, жутком. Она предположила, что Альхазред был поглощён прогневавшимися на него тёмными силами, выпущенными им же самим в подлунный мир. Возможно, беспокойная душа поэта и по сей продолжала существовать в заточении ветхих страниц, и именно этим объяснялась способность книги воздействовать на сознание читателя, порабощая его разум и чувства. Дельфи отчаянно пыталась вспомнить, где и когда могла слышать о подобных чарах.

— Дельфини? — Селвин обеспокоенно потряс её за плечо, вырвав из оцепенения. Оказывается, она уже с минуту бездумно повторяла одну и ту же строку, тупо глядя сквозь желтоватые страницы рукописи. — Наверное, вы немного задремали. Давайте на этом закончим, дальше я как-нибудь сам. Спасибо за помощь, Дельфини.

Дельфи растерянно кивнула. На негнущихся ногах она направилась к полуоткрытой двери, провожаемая тихим шёпотом старика, продолжившего прерванную работу. Прежде чем перешагнуть порог кабинета, она обернулась — бывший Пожиратель смерти, несколько лет назад разменявший восьмой десяток, болезненно щурил покрасневшие от напряжения глаза, вглядываясь в мелкий текст рукописи.

* * *

Летний Халльштатт поражал обилием красок. Перед белоснежным замком раскинулся прекрасный сад. Особенно бросался в глаза буйный цвет диких плетистых роз, столь любимых Гретхен, обвивавших многочисленные беседки и арки. В зеркальной глади горного озера отражалась сочная зелень хвойного леса, а на противоположном берегу, как и на Рождество, мигали огоньки крошечного пряничного городка, затерянного в Австрийских Альпах.

Достопочтенная фрау фон Эйссель, как и прежде, одетая в длинную тёмную мантию, волочившуюся за ней по мраморным ступеням, спешила навстречу.

— Добро пожаловать в Груб, фройляйн Роули, — произнесла она дежурную фразу, готовясь принять багаж. Дельфи свободной рукой поправила локон, выбившийся из причёски. Взгляд фрау фон Эйссель на мгновение задержался на подаренном Мундугнусом кольце, блеснувшем в свете предзакатного солнца.

— Откуда это у вас, Дельфини? — В выцветших глазах пожилой колдуньи читался неприкрытый страх. Она резким жестом выхватила волшебную палочку и нацелила её Дельфи в грудь— Кто ты?

— Эта вещь, откуда она у вас? — дрожащим голосом повторила вопрос фрау фон Эйссель, коснувшись пальцами кольца — находки Мундугнуса. После чего, качнув головой, опустила волшебную палочку.

— Простите, я вас не совсем понимаю. — Дельфи поставила оттягивавший руку чемодан на мраморные плиты причала.

— Дельфини! — с радостным воплем к ней со всех ног бежала Гретхен, на ходу застёгивая мантию цвета летнего неба. Она стиснула подругу в объятиях. — Как прошло путешествие?

— Отлично, правда, — ответила Дельфи, высвобождаясь из объятий однокашницы.

Гретхен перевела взгляд на двоюродную бабку.

— Вам нехорошо? Может, стоит позвать отца?

— Не надо никого звать, — довольно резко оборвала её фрау фон Эйссель и вновь повторила свой вопрос.

Дельфи нервно ответила, что кольцо подарил ей сосед, занимающийся скупкой старины. Пожилую колдунью такой ответ не удовлетворил, и она продолжила допытываться:

— Как его зовут? Где он приобрёл эту вещь?

— Его зовут Мундугнус Флетчер. Он мог приобрести кольцо у кого угодно. Понимаете, — начала объяснять Дельфи, старательно подбирая слова. — Он иногда занимается не совсем законными сделками, он… он покупает и продаёт краденое. Иногда.

— Иными словами, этот человек — вор. Никогда не стесняйтесь говорить правду, какой бы неприглядной она ни казалась. Это отвратительно, — прокомментировала сказанное Дельфи пожилая колдунья. Её правое веко чуть дёрнулось. — Хотя я не имею ни малейшего права судить этого человека.

— Он сказал, что кольцо — просто подделка под древность, все эти руны… Взгляните сами, если хотите. — Дельфи сняла кольцо и протянула его фрау фон Эйссель. Держа кольцо двумя пальцами, словно бы оно могло навредить ей, пожилая колдунья поднесла его поближе к глазам.

— Я узнаю эту вещь среди тысячи подделок. — Поколебавшись немного, она надела кольцо на безымянный палец левой руки и тут же сняла, будто обжёгшись. — Его носили на этом пальце, а не на среднем, как вы. Молния Тора — сила и власть, Хагалл-руна — верность идее… — Она по очереди касалась кончиком ногтя символов, выгравированных на серебряном перстне⁽¹⁰⁾. — Гриндельвальд любил действовать эффектно, что от него и перенял его британский «товарищ». Хотя бы знак Даров Смерти, который он вырезал на стене школы и позже сделал одним из своих символов. Поиски Даров на всю жизнь завладели его мыслями, ему даже удалось обнаружить один из них.

Когда стало ясно, что очередной план по установлению мирового господства близок к провалу, Гриндельвальд принялся разрабатывать новую стратегию. На сей раз он решил действовать медленно, постепенно сея семена раздора в сердцах доверчивых магглов.

За основу своей новой идеи он взял вечное противостояние волшебников и магглов, подметив аналогию в маггловском мире. Заставить одних невежественных магглов поверить в превосходство над другими столь же невежественными магглами и стравить их на почве расовых предрассудков, и пока они будут заняты истреблением друг друга, установить свою диктатуру — таков был его план. Дать им почувствовать свою исключительность, прямую связь с «колыбелью цивилизации», посвятив небольшую привилегированную верхушку в тайны волшебного мира, убедить их в существовании так называемых «сверхлюдей», прямыми потомками которых они якобы являются.

Магглы всегда хотели заполучить наше могущество, однако они не учли одной детали — могуществом не обладают, ему подчиняются. — Последняя фраза прозвучала особенно жёстко. Девочки одновременно переглянулись: они обе не ожидали услышать подобной речи от одинокой старушки, последние лет …дцать коротавшей вечера в кресле-качалке перед камином с вязанием в руках.

Фрау фон Эйссель проковыляла к ближайшей лавочке, расположенной в тени многовекового дуба у самой кромки воды. Она с облегчением опустилась на неё и аккуратно расправила складки мантии.

— Всё многообразие маггловских оккультных обществ, столь популярных в те годы, сильно сыграло Гриндельвальду на руку — не стоило никакого труда внедрить в них своих агентов и заставить играть по нашим правилам, — продолжила она свой монолог. Дельфи вздрогнула: длинная ветвь плетистой розы, низко свисавшая с арки, больно кольнула плечо. Гретхен движением палочки отправила колючку обратно. — Оставалось только поставить во главе всего беспорядка лидера, за которым двинулась бы эта послушная масса.

И он нашёл его в Германии, в госпитале города Пазевальк — ефрейтора немецкой армии, потерявшего зрение после применения британцами отравляющих веществ в окрестностях бельгийского Вервика⁽¹¹⁾. Око за око, как говорится — несколькими годами ранее сами немцы впервые применили ядовитые газы против англичан. Разрабатывая те яды, Гриндельвальд денно и нощно трудился в лаборатории известного вам графа фон Эйсселя — в той самой, что находится в подвале этого дома. В те годы она принадлежала моему покойному отцу. — Фрау фон Эйссель машинально крутила в пальцах кольцо, глядя куда-то вдаль, за линию горизонта. — Все эти титулы — не более чем блестящая мишура, позаимствованная от магглов.

Гриндельвальд навёл справки об ослепшем ефрейторе. Оказалось, что тот слыл идеальным исполнителем, беспрекословно подчинявшимся приказам командования. Он побеседовал с ефрейтором и к своему величайшему удивлению обнаружил некоторое сходство между ними обоими, как бы странно и парадоксально это не звучало. Взять хотя бы их общую любовь к музыке Вагнера и убеждения ефрейтора, напомнившие Гриндельвальду его собственную позицию по отношению к магглам.

Гриндельвальд вернул ефрейтору зрение, и вместе со зрением ефрейтор обрёл фантастическую уверенность в себе и стойкое убеждение, что по жизни его ведут некие высшие силы.

— Это кольцо принадлежало Гриндельвальду? — шёпотом спросила Гретхен, устремив взгляд округлившихся от удивления глаз на двоюродную бабку. — Я уверена, что Дельфи не имела ни малейшего понятия об этом! — Дельфи в ответ согласно закивала.

— Я не знаю, кому принадлежала конкретно это кольцо — имя владельца стёрто. — Фрау фон Эйссель показала на гладкую внутреннюю часть кольца. — Гриндельвальд сам никогда не носил никаких знаков отличия. Все эти руны были призваны воздействовать на сознание маггловских офицеров, заставляя их подчиняться фюреру, за спиной которого всегда стоял Гриндельвальд. На них наложены очень древние чары — руническая магия. У меня есть основания полагать, что Волдеморт позаимствовал свой знаменитый череп у Гриндельвальда, добавив к нему змею своего рода. Впрочем, теперь это не имеет значения. Все сторонники Гриндельвальда давно мертвы.

«Кроме вас», — пронеслось в голове Дельфи. Она не сомневалась, что фрау фон Эйссель причастна к тем событиям.

— Иногда мне кажется, что я теряю счёт времени: после векового юбилея я перестала отмечать именины. Наверное, в этом и состоит моё проклятие — влачить существование, пока телесная оболочка не рассыплется в прах от дуновения лёгкого ветерка, размышляя о зле, которое я имела глупость выпустить на свободу.

Я познакомилась с Гриндельвальдом за несколько лет до того, как он встретил будущего фюрера. Тогда я только окончила трёхлетнюю стажировку в Дурмштранге в качестве ассистента преподавателя древних рун. Темой моей квалификационной работы была магия исчезнувших цивилизаций, очень древняя, разрушительная магия. Также я увлекалась некромантией. Наверное, это семейное.

Поскольку в семейной библиотеке хранилось множество литературы, посвящённой этой теме (некоторые книги датировались шестнадцатым веком и к их страницам прикасался ещё первый хозяин замка), я решила начать с изучения книг, хранившихся здесь. Я искала в них сведения, которые могли помочь мне наладить контакт с душами умерших.

Я разговаривала с призраками, но и они могли поведать мне ровным счетом ничего о тех, кто решил «идти дальше». Один из них лишь сказал мне, что после смерти слышал некий голос, который спросил, желает ли он вернуться в подлунный мир в качестве бесплотного духа или же отправиться вперёд. Куда именно «вперёд», голос не уточнил, и он выбрал первое.

Сначала я читала всё подряд: книги о гаитянских магах, способных возвращать к жизни тела, но не души; сочинения Экриздиса, посвящённые той же теме; собрания сочинений Герпия Злого… Я завела специальную тетрадь, куда выписывала что-то, по моему мнению, важное. Голова моя к вечеру пухла от обилия полученных разрозненных сведений, и я пристрастилась к Умиротворяющему бальзаму.

Вскоре навестить меня приехал мой школьный товарищ-бенгалец, и я обратила свои взоры на индийские источники: зачитывалась Ведическими текстами, которые специально для меня привёз мой товарищ, узнала о йоге, позволяющей достичь духовного и телесного совершенства, тантрическом учении, жутком культе богини Кали — тёмной стороны многоликой Парвати, о сансаре — череде бесконечных перерождений… Даже начала читать «Бардо Тхёдол», надеясь получить необходимые мне сведения, однако мой товарищ вскоре уехал, забрав с собой книги.

Я понимала, что ключ где-то рядом. Египетские папирусы с Текстами пирамид и таблички с шумерскими письменами, хранившиеся в библиотеке Дурмштранга, оказались крайне сложными для восприятия. Когда я изучала расширенный курс древних рун, мне представлялось абсолютно невозможным запомнить значение каждого символа, но тогда я осознала, что всё это было лишь детским лепетом по сравнению с тем объёмом знаков, который мне — на тот момент уже дипломированному специалисту по исчезнувшим цивилизациям — предстояло перевести.

И снова мне попадались сведения о разделении души, уходившие корнями в глубокую древность. Так, в мифе об Осирисе и Исиде говорится, что собрав воедино разрубленного на части завистливым Сетом Осириса, богиня, обернувшись хищной птицей Хат, накрыла своего супруга крыльями, произнесла заклинание и зачала от уже мёртвого Осириса сына Гора. Гор был рождён, чтобы отомстить Сету за смерть своего отца. Позже он воскресил Осириса, однако тот не захотел возвращаться в подлунный мир и остался править миром мёртвых, поручив сыну управлять царством живых. Но собирая по частям убитого супруга, Исида не смогла отыскать одной его части, что, несомненно, указывает на то, что разорванная душа уже никогда не будет обладать свойствами целой. Мне стали сниться ужасные сны, в которых неизменно фигурировали египетские божества. И я стала принимать Зелье сна без сновидений, чтобы хоть как-то забыться.

Исида овладела моим разумом. Я переключилась на поиски информации о ней, забросив свои исследования. Я наткнулась на упоминание богини Исиды в сочинениях Гермеса Трисмегиста и Исиды-Урании в манускриптах розенкрейцеров и таинственного Ордена Золотой Зари⁽¹²⁾. Именно тогда я приказала разбить этот превосходный розовый сад. Алая роза, распускающаяся на кресте — символ розенкрейцеров, одно из двенадцати священных растений.

Мысли всё больше путались в моей голове, и я открыла для себя настойку дурмана. После этого меня стали посещать видения, в которых я разговаривала с давно умершими людьми. В каком-то немыслимом бреду я вступила в Орден, и один из Магистров познакомил меня с сочинениями алхимика Джона Ди и медиума Эдварда Келли. Казалось бы, я нашла то, что искала…

Я окунулась в немыслимый водоворот Тёмной магии, по-настоящему научившись беседовать с душами умерших. Я видела такие вещи, которые до сих пор не могу вырвать из памяти, как бы этого не хотела.

На одном из тайных собраний ордена я и встретила Гриндельвальда. На тот момент ему уже было около сорока, однако выглядел он значительно моложе своих лет, почти юношей. Не знаю, как ему это удавалось. С ним была девушка с длинными волосами, спускавшимися до самых пят⁽¹³⁾. Она рассказала мне о планах создания общества, целью которого стало бы изучение самых сокровенных секретов магии. Так я оказалась одной из членов этой организации.

В молодые годы я была очень тщеславна и амбициозностью уступала разве что самому Геллерту. Я даже взяла себе громкий псевдоним — Сигрун — имя одной из валькирий, воинственных дев Одина. Означает «тайную победу». — Фрау фон Эйссель, закашлявшись, наколдовала стакан воды и в несколько глотков осушила его. — Мне показалось это символичным и даже, не побоюсь этого слова, романтичным. — Она достала из кармана мантии блёклую колдографию, на которой были изображены пятеро молодых девушек.

— Какая она красивая! — с восхищением отметила Гретхен, показывая на девушку с развевавшимися на ветру волосами и фантастической, поистине неземной улыбкой.

— Внешность часто бывает обманчивой, — горько констатировала факт фрау фон Эйссель. — это Мария Оршич, та самая волшебница, которая приходила на наше собрание.

— А эта? — поинтересовалась Дельфи. Не менее прекрасная незнакомка, волосы которой были скрыты под капюшоном мантии, задумчиво смотрела в небо.

— Анна фон Эйссель, в то время больше известная как Сигрун.

— Вы никогда не рассказывали нам с Тристаном эту историю. — Гретхен переводила взгляд со сморщенного лица фрау фон Эйссель на колдографию прекрасной Сигрун, между которыми, казалось, не было ничего общего.

Фрау фон Эйссель, опершись на её худенькое плечико, тяжело поднялась на ноги. Она сделала несколько шагов к озеру, чтобы размять затёкшие от долгого сидения на лавочке ноги. Длинная мантия шуршащим шлейфом волочилась по изумрудной траве. Дельфи вдруг отчётливо представила себе молодую колдунью, только что познакомившуюся с величайшим волшебником своего времени и попавшую под его чары.

— Это не те поступки, которыми следовало бы гордиться. Я могла бы стать прекрасным историком древней магии или переводчиком шумерских текстов, к примеру, а вместо этого я шаг за шагом рушила свою жизнь и жизни других людей, вместе с Гриндельвальдом создавая концепцию нового ордена магов. В конце концов, я могла бы продолжить дело отца — заняться алхимией и раскрыть, наконец, тайну Великого Делания.

«Ради общего блага» — девиз Гриндельвальда. Проще всего творить бесчинства, прикрываясь тем, что это делается ради общего блага. Чьего блага? Тех, кто умер, сражаясь за его безумные идеи или тех, кого он обрекал на смерть? Жаль, что я слишком поздно поняла это.

Говорят, за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. В случае Гриндельвальда то была глупая эгоистичная особа, подобно ему самому жаждущая славы и возможности применения своих блестящих способностей.

Это ведь я предоставила в его распоряжение библиотеку и лабораторию отца, переводила для него древние записи. Я дала разгореться пламени, поглотившему и меня саму. От Нурменгарда меня спасло лишь то, что я чудом сумела убедить судей в том, что всё это время находилась под действием чар. Геллерт сам это подтвердил — должно быть, в нём всё же осталось что-то человечное. Говорят, перед смертью он осознал чудовищную ошибку, которую совершил.

Воспоминания не дают мне спокойно спать по ночам. Мне всё чаще снится покойный брат, вслед за мной вступивший на кривую дорожку. Он был единственным наследником. Слепо следовал за Гриндельвальдом и погиб, погиб глупо, от маггловской пули. Сестра, так до конца и не простившая меня за его смерть…

Никогда не живите прошлым, — сказала она, изо всех сил замахнувшись правой рукой, в которой было зажато кольцо. Пролетев несколько ярдов, кольцо с плеском упало в озеро, и воды Халльштаттера навсегда поглотили его. — И чужими идеями не живите. На озеро не действуют Манящие чары, и потому эта вещь теперь будет вечно покоиться в его глубинах. — По испещрённому сетью глубоких морщин лицу пробежала тёмная тень. В прозрачных голубоватых глазах стояли слёзы. Она вновь достала из кармана мантии колдографию, на которой были запечатлены девушки-медиумы.

— Insendio! — Лёгкий вечерний ветерок сдул с сухой ладони горсть пепла. Фрау фон Эйссель достала из кармана ещё одну карточку — ту самую, с которой улыбался молодой человек с золотистыми волосами. — Прощай, Геллерт, — еле слышно шепнула фрау фон Эйссель. Юноша, словно осознав, что она собирается сделать, больше не улыбался, а только смотрел на неё пристально. Промокнув рукавом мантии некстати выкатившуюся слезу, пожилая кодунья сунула колдографию обратно в карман и так быстро, как только могла, зашагала в сторону белоснежного замка, в лучах предзакатного солнца отливавшего алым.

— Что это было? — Дельфи хмуро смотрела вслед удаляющейся сгорбленной фигурке.

— Не знаю. — Пожала плечами однокашница, провожая фрау фон Эйссель грустным взглядом. — Но мне очень жаль её. Я всегда замечала, что родители холодны с ней, особенно мама, однако не могла понять, с чем это может быть связано. Я видела колдографию молодого Гриндельвальда, но она всегда говорила, что их пути разошлись вскоре после того, как он начал вербовать людей.

Может, пойдём в дом? Мама, должно быть, уже накрыла на стол, да и Тристан, наверное, вернулся из города. Он посещал соляные копи.

Они не спеша направились к замку. Смеркалось, и в саду зажглись волшебные фонари, подвешенные в воздухе на невидимых нитях. Над розовым кустом порхали, шелестя нежными прозрачными крылышками, настоящие феи. Дельфи попробовала поймать одну; феи с весёлым жужжанием скрылись в густой листве.

— Тристан как-то давно поймал такую, — вспомнила Гретхен. — Он хотел использовать её крылья в качестве ингредиента для какого-то зелья, но я расплакалась, и брат отпустил её.

— Привет, Дельфи. — Тристан, одетый в заляпанную рабочую мантию, незаметно подкрался со стороны чёрного входа. — Родители ругаются, что вы опаздываете. И что такого ты наговорила несчастной фрау фон Эйссель, сестра? Матери пришлось отпаивать её Умиротворяющим бальзамом.

Дельфи смутилась. Дома она могла до получаса не появляться на ужине, заставляя бедную опекуншу снова и снова подогревать отвратительные слипшиеся макароны.

— Я расскажу после ужина, идём скорее. — Гретхен потянула брата за рукав мантии. Дельфи, оставив жалкие попытки поймать фею, двинулась следом за ними. — И что у тебя за вид? Scourgify! Так намного лучше.

* * *

Повесив платье на спинку стула и переодевшись ко сну, Дельфи задула свечу. Она переставила на пол горшки с незнакомыми ей цветами и по старой привычке с ногами забралась на подоконник, отодвинув в сторону бархатную портьеру. Окно выходило на озеро, на противоположном берегу которого тлели красноватыми угольками огни ночного Халльштатта. Дельфи сощурила глаза, и крошечные огоньки набережной слились в одно яркое пятно. Повозившись со шпингалетом, она распахнула окно, впуская в комнату свежий горный воздух.

Прикрыв глаза, Дельфи оживила в памяти воспоминания о вечере перед Рождеством, когда они с Гретхен и Тристаном гуляли по заснеженному городку. Как они заходили в маленькую часовню, где пожилой художник расписывал черепа почивших жителей Халльштатта; как Гретхен, выйдя на морозную улицу, со смехом заявила, что ей хотелось бы, чтобы её череп после смерти был украшен розовым венком; как брат с сестрой танцевали настоящий венский вальс на центральной площади; как Тристан учил танцевать её саму… Раз — два — три, раз — два — три… Она вспомнила также череду бесконечных склянок и трубок в лаборатории, по которым циркулировали странные жидкости всевозможных расцветок, резкий запах полыни, исходивший от рук Тристана…

Её мысли переключились на сегодняшний инцидент с кольцом. Фрау фон Эйссель была сторонницей Гриндельвальда. Для него её колоссальные знания в области некромантии, без сомнения, означали могущественную, а главное, покорную армию инферналов. Перед глазами возник зловещий образ ведьмы-некроманта, оживлявшей погибших солдат, чтобы вновь пополнить ряды армии Гриндельвальда. Оживлявшей тела, но не души.

Она умела говорить с мёртвыми… А что, если? Нет… В голове созрела безумная идея. Резко спрыгнув с подоконника и едва не задев ногой цветочные горшки, Дельфи захлопнула ставни и выбежала из комнаты, от волнения забыв накинуть халат и захватить свечу.

Спальня фрау фон Эйссель находилась этажом выше. В несколько шагов преодолев лестничный пролёт, Дельфи с лихорадочно бьющимся сердцем постучалась в дверь.

— Клементина?

— Эмм… Это не фрау Билевиц, это Дельфини. — Дельфи уже успела пожалеть, что решила потревожить пожилую колдунью в столь поздний час. — Могу я войти?

Дверь со скрипом распахнулась. В комнате фрау фон Эйссель царил полумрак. Готовясь ко сну, она погасила свечи, оставив гореть лишь тусклый ночник.

Облачённая в лёгкую ночную рубашку и старомодный кружевной чепец, фрау фон Эйссель полулежала на кровати, откинувшись на гору пухлых подушек. В ногах свернулась клубочком трёхцветная кошка.

— Вы что-то хотели, фройляйн Роули? — к фрау фон Эйссель вернулось прежнее самообладание. Она выразительно посмотрела на Дельфи, переминавшуюся с ноги на ногу. — Вы простудитесь — здесь не Британия, а всё-таки Альпы. Возьмите с кресла плед.

Дельфи закуталась в шерстяной плед, свисавший с подлокотника кресла.

— Я хотела спросить вас…

— У вас кто-то умер, верно? Боюсь, я ничем не смогу помочь. Я, к сожалению, или, может быть, к счастью, не умею возвращать к жизни умерших, — тяжело вздохнула фрау фон Эйссель, перебирая шерсть кошки. — Никто этого не умеет, девочка. Гриндельвальд полжизни искал Воскрешающий камень, но и он даёт лишь призрачную иллюзию, напрасную надежду.

— Моя мама, — проглотив подступивший к горлу липкий комок, сказала Дельфи. — И я не прошу вас воскрешать её, я лишь хочу хотя бы раз услышать её голос…

— Гретхен ничего не рассказывала о твоей семье, кроме того, что ты живёшь с тётей.

«Значит, она ничего им не сказала. Как и обещала, сохранила мою тайну». Дельфи присела на краешек кровати и погладила кошку. Та довольно заурчала.

— Это не совсем так, — осторожно начала Дельфи. — Юфимия Роули не является моей кровной родственницей, она лишь мой опекун. Мои родители — Беллатрикс и Рудольфус Лестрейнджи. Отец и дядя отбывают пожизненный срок в Азкабане, а мать была убита в решающей битве. Сестра моей матери отказалась от меня, чтобы не подставлять под удар свою семью. Как будто бы я — не её семья…

— Я понимаю, что ты чувствуешь. — Фрау фон Эйссель невесомой рукой коснулась её плеча. — Несмотря на то, что мне удалось избежать суда, слухи всё равно ходили самые разные: вплоть до того, что я продолжаю бесчеловечные эксперименты в подземельях этого дома. Будто бы я собираю новую армию магов… А я даже не спускалась туда с тех пор, как Геллерт был заточён в Нурменгард.

Нашу семью старались обходить десятой дорогой. Отец спился, у матери не выдержало серде. Сестра не переставала обвинять меня в смерти родителей и брата, а также в том, что ей отказывали приличные семьи. В конце концов, Хельге удалось выйти замуж за бедного, но чистокровного Билевица. Это был её последний шанс обрести семью. Даже теперь, спустя столько лет… Клементина, добрейшая душа, отворачивается, едва я ловлю на себе её взгляд.

Они всегда будут жить в твоём сердце, дорогая. Но вернуть мать с того света ты не сможешь даже с помощью наитемнейшей магии. Просто поверь мне, я пыталась. Оттуда не возвращаются.

Эликсир жизни, полученный из Философского камня, даёт бессмертие, но бессилен воскресить мёртвого. Магия вуду способна поддерживать телесную оболочку, однако не способна удержать в ней душу. Создание большого числа хоркруксов фактически обеспечивает вечную жизнь, но едва ли можно назвать полноценной жизнью существование осколка души в каком-либо предмете или даже живом существе. Древние египтяне раньше всех овладели этим искусством, что нашло отражение в их мифах. Не советую углубляться в эту тему — цена слишком высока. Взять хотя бы пример вашего Волдеморта. Я читала его биографию, выпущенную несколько лет назад. «Путь тьмы. Подлинная история лорда Волдеморта», кажется.

— Гриндельвальд знал о такой возможности, фрау фон Эйссель?

— Безусловно. Геллерт предпочёл менее радикальный путь. Путь Даров Смерти. Собравший вместе все три артефакта волшебник становится настоящим Мастером Смерти. В этой якобы детской сказке заключена великая мудрость. Ты читала сказку о трёх братьях?

Дельфи кивнула. Юфимия часто читала ей сказки барда Биддля перед сном, когда она была совсем маленькой. Сказка о трёх братьях была её самой любимой после «Волосатого сердца колдуна» — леденящей душу истории о безумце, вырвавшем из груди своё сердце и вырезавшем сердце своей возлюбленной. Юфимия иногда даже отказывалась читать эту жестокую сказку.

— Если посмотреть на неё под другим углом, можно подметить множество интересных деталей. Например, знак Даров Смерти — мантия, палочка и камень. — Фрау фон Эйссель начертила в воздухе светящийся треугольник с кругом внутри и вертикальной чертой по центру. — В нём есть что-то от алхимического символа Философского камня — квадратуры круга⁽¹⁴⁾. И не только от него. Когда я состояла в Ордене, то какое-то время занималась вопросом происхождения этого знака. — Она прикоснулась к лепестку комнатной розы, горшок с которой стоял на прикроватной тумбочке. — Роза — первое из двенадцати священных растений, поэтому в саду их так много. Наверное, я уже говорила это. Я иногда заговариваюсь, прошу простить меня…

— Гретхен очень любит их.

— Да, — улыбнулась фрау фон Эйссель. — Прекрасные цветы. Нежные, но в то же время способны больно ранить своими шипами.

— Прошу вас! — Дельфи сжала её ладонь в своих пальцах. — Вы же можете… вызвать её хоть на минуточку?

— Это вам не эльфа-домовика позвать, — рассмеялась фрау фон Эйссель. — Вы хоть представляете, что значит потревожить дух умершего человека? Какие последствия это может иметь для нас обеих? Я-то уже древняя старуха, которая и без того зажилась на этом свете, а вы, юная фройляйн? Неужели вы ни капельки не боитесь?

— Не боюсь! — Дельфи вскочила на ноги, сбросив блаженно разлегшуюся на коленях кошку, которая тут же рассержено зашипела. Фрау фон Эйссель мягким жестом заставила её сесть.

— Я боюсь. — Тихо ответила она. — Видишь зеркало? Перед сном я закрываю его тканью, зеркала — окно в другой мир.

— Это страхи Анны фон Эйссель! — в отчаянии воскликнула Дельфи, с мольбой глядя в выцветшие глаза. Подбородок предательски задрожал; она изо всех сил пыталась сдержать слёзы. — Сигрун ничего не боится. Как может бояться смерти валькирия — проводник в мир мёртвых?

— Смерть здесь ни при чём, есть вещи и похуже неё. — Фрау фон Эйссель, откинув тяжёлое одеяло, с огромным усилием поднялась с кровати. Она отдёрнула с зеркала покрывало и какое-то время в молчании рассматривала отражение сгорбленной старухи в белой ночной рубашке до пят, навевавшей ассоциации с погребальным саваном. Седые волосы, заплетённые в длинную косу, были перекинуты через плечо.

— Сигрун умерла сегодня, — сказала она, обращаясь больше к отражению, нежели к Дельфи. — Всё осталось в прошлом.

— Неправда! — возразила Дельфи. Она была настроена идти до конца. — Вы не уничтожили колдографию тогда, на озере. Вы лжёте, хотя сами сказали всегда говорить правду!

Фрау фон Эйссель задумчиво рассматривала девочку, в тёмных глазах которой теперь горели зловещие огоньки. Подобное пламя разгоралось и в ней, когда она часами вглядывалась в мутную зеркальную гладь, ища ответы на свои непростые вопросы. Иногда ей казалось, что где-то в глубине зеркала мелькали жуткие тени, готовые в любую минуту утащить её за собой.

А ведь девчонка права — она так и не смогла до конца расстаться с прошлым, не разрубила последнюю ниточку, соединявшую её и Сигрун. Очень легко с высоты своих лет раздавать советы, в глубине души желая вновь приоткрыть запретную книгу и заглянуть в неё хотя бы одним глазком. Дремавшее более полувека тщеславие вновь пробудилось внутри, толкая на проторенную дорожку.

Сняв кружевной чепец, она костлявыми пальцами медленно расплетала косу, всё так же вглядываясь в зеркальную гладь. Длинные волосы рассыпались по плечам, окутав её белой пеленой. Дельфи с замиранием сердца наблюдала превращение достопочтенной фрау фон Эйссель в грозную валькирию Сигрун. Она накинула поверх ночной рубашки мантию с капюшоном, наколдовала кусочек мела и, откинув пушистый ковёр, с противным скрежетом принялась вычерчивать на паркетном полу линии.

Дельфи, обхватив колени руками, молча следила за происходящим. В какой-то момент ей захотелось прекратить подготовку, но какая-то неведомая сила удержала её. Назад пути не было. Сигрун очертила звезду кругом и отбросила мел в сторону.

— Почему их пять? — шёпотом спросила Дельфи. — Лучей должно быть шесть — четыре Стихии, вместе образующие Единство! Алхимическая гексаграмма.

— Это другое. Огонь, Вода, Воздух, Земля и Эфир — дух⁽¹⁵⁾. — Сигрун чертила внутри звезды какие-то символы. — Не отвлекай меня. Если я что-нибудь перепутаю… Распусти волосы.

Дельфи позволила волосам рассыпаться по плечам. Она заворожено следила, как Сигрун шепчет заклинания на том самом языке, на котором она читала рукопись в кабинете мистера Селвина, и зажигает душно пахнущие свечи. От их запаха начинала кружиться голова. Ей вдруг снова захотелось убежать в свою спальню и зарыться под тёплое пуховое одеяло. Но не в силах оторваться от жуткого и в то же время завораживающего зрелища, она продолжала наблюдать за приготовлениями к ритуалу.

Сигрун поставила в центр круга чашу с водой и самую большую свечу. Затем зачерпнула горсть земли из стоявшего неподалёку цветочного горшка и аккуратно насыпала рядом.

— Четыре Стихии. Садись напротив меня.

И без того огромные глаза Дельфи расширились, когда Сигрун, коснувшись кончиком пальца стебелька комнатной розы, опустила руку в воду. Прозрачная жидкость приняла розоватый оттенок. Дельфи сразу вспомнила церемонию Посвящения и слова директора о том, что большинство ритуалов так или иначе совершаются на крови.

— Пятая Стихия. Теперь ты. — Она придвинула к ней цветочный горшок. Дельфи уколола палец об острый шип и опустила его в чашу. — Повторяй за мной.

Они взялись за руки, и Дельфи принялась повторять за ней длинные непонятные фразы. Расцепив руки, Сигрун впала в транс. Дельфи со смесью страха и восхищения слушала её, казалось, бессвязные речи.

Трёхцветная кошка прыгнула ей на колени, опрокинув свечу и чашу. Колдография молодого Гриндельвальда спикировала с тумбочки прямо в горящее пламя. Дельфи в отчаянии замахала руками, пытаясь заставить животное убраться прочь и затушить загоревшийся уголок ковра. Сигрун, улыбнувшись неземной улыбкой девушки с колдографии, неестественно высоким голосом запела, запустив руку в кошачью шерсть:

— Эх, было дело той весной —

хоэ-хо! — после линьки в мае! —

Кошачьи свадьбы, пир горой…

Ничто не вечно под луной,

все кончилось однажды.

В мае, котик? — Мяу!

Стал ворон паче снега бел —

хоэ-хо! — после линьки в мае! —

Сошедший в бездну, как в купель,

воскреснет для бессмертья⁽¹⁶⁾.

Закончив петь, пожилая колдунья резко открыла глаза и откинула капюшон. Заметив беспорядок, учинённый кошкой, она сердито шикнула на неё. Кошка, коротко мяукнув, испуганно юркнула под кровать.

— Вам удалось поговорить с моей матерью? — с надеждой спросила Дельфи. Сама она не сумела разглядеть ни в зеркале, ни в водной глади, ни в свечном пламени ни малейшей тени, хоть отдалённо напоминавшей очертания Беллатрикс.

Пожилая колдунья отрицательно покачала головой:

— Существует несколько возможных причин, почему я не смогла наладить контакт с твоей матерью. Наиболее вероятная из них заключается в том, что это невоспитанное животное испортило весь ритуал.

— А если повторить… — робко начала Дельфи, но фрау фон Эйссель была непреклонна.

— Теперь с этим точно покончено, с меня хватит, — твёрдо произнесла она, уничтожая следы ритуала.

Последняя ниточка, соединявшая Анну фон Эйссель с прошлым, наконец, оборвалась.

---

1) Любопытен выбор Юфимией растений для сада — сплошь ядовитые, начиная от болиголова, которым был отравлен Сократ, заканчивая невинной на первый взгляд наперстянкой:)

Вернуться к тексту

2) Броадмур — одна из самых строгих тюрем Великобритании, которая, помимо прочего, служит психиатрической больницей.

Вернуться к тексту

3) Tenebris (лат.) — тёмный.

Вернуться к тексту

4) Олаф Магнус — шведский церковник и картограф. Создатель «Carta Marina» — одной из первых карт Северной Европы. Кроме географических объектов он поместил на карту различных морских чудовищ. Хафгуфа и Линдбакр — существа по типу Сциллы и Харибды, родом из исландского фольклора. https://ru.wikipedia.org/wiki/Carta_Marina#/media/File: Carta_Marina.jpeg

Вернуться к тексту

5) Остров Tile, отмеченный на карте Олафа Магнуса — не что иное, как мифический остров Туле.

Вернуться к тексту

6) Эдвард Келли — английский медиум и алхимик, путешествовавший в 16 веке по Европе с учёным-энциклопедистом и оккультистом Джоном Ди. Вымышленные приключения-злоключения этих реальных исторических личностей описаны в романе Густава Майринка «Ангел западного окна». Рудольф II из династии Габсбургов при жизни очень интересовался оккультными учениями, в том числе и получением Философского камня. Известно, что он принимал у себя Ди и Келли. Роджер Бэкон — живший в 13 веке учёный-энциклопедист, занимавшийся в том числе алхимией. Некоторые приписывают ему авторство рукописи Войнича.

Вернуться к тексту

7) «Некрономикон» — первая из «запретных книг» в цикле о Ктулху Роберта Говарда и Говарда Лавкрафта. Несмотря на уверения Лавкрафта, что «Некрономикон» — плод его фантазии, находятся люди, которые считают книгу реально существующей. Очень много интересного (и во многом абсурдного) текста о «Некрономиконе» и Абдуле Альхазреде: https://rlyeh.d3.ru/dzhustin-dzheffri-nekronomikon-mif-ili-realnost-721557/ В более кратком варианте: http://myfhology.info/magik-things/nekronomikon.html

Вернуться к тексту

8) Гермес Трисмегист — божество, сочетающее в себе черты древнеегипетского бога мудрости и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса. В XV-XVI веках Трисмегист пользовался авторитетом как древнейший философ и маг. Вплоть до первой половины XVIII века его рассматривали как реальное историческое лицо. «Asclepius» — одно из сочинений Гермеса Трисмегиста. Википедия сообщает, что в «Асклепии» имеется фрагмент, где автор указывает на то, что «человек может творить изваяния, в которые можно заключать души демонов посредством церемоний». Возможно, Волдеморт мог искать в «Асклепии» какую-либо дополнительную информацию о хоркруксах.

Вернуться к тексту

9) «Бардо Тхёдол» — Тибетская «Книга мёртвых».

Вернуться к тексту

10) Речь идёт о наградном кольце СС «Мёртвая голова», которое выдавалось отличившимся офицерам лично Генрихом Гиммлером. Гиммлер также возглавлял общество «Аненербе», тесно связанное с различными оккультными учениями.

Вернуться к тексту

11) Адольф Гитлер временно лишился зрения после газовой атаки в 1918 году во время Первой мировой войны. Поскольку у него не было очевидных симптомов отравления ядовитым газом, его определили в психиатрическое отделение госпиталя в Пазевальке. Первым его осмотрел доктор Карл Кронер, передавший пациента более опытному врачу Эдмунду Фостеру, который вылечил его с помощью гипноза. Сам Фостер позже попал в опалу и в 1933 году был найден мёртвым в своём доме. Корнер в 1938 году был арестован и отправлен в концлагерь.

Вернуться к тексту

12) Розенкрейцеры — тайное мистическое общество, основанное в Средние века в Германии. Существует список из 12 священных для общества растений, большинство из которых являются лекарственными и (или) ядовитыми (http://herbalogya.ru/textbook/rozenkr.php). Магический орден Золотой Зари, перенявший у розенкрейцеров многие идеи, имел центры в и в Великобритании. Один из таких центров — храм Исиды-Урании в Лондоне. Члены ордена изучали оккультные учения Гермеса Трисмегиста, Джона Ди и др. В орден Золотой Зари женщины принимались наравне с мужчинами.

Вернуться к тексту

13) Имеется в виду общество медиумов «Врил», непосредственно связанное с Третьем рейхом. В состав общества якобы входили женщины-медиумы, отличительной чертой которых были очень длинные волосы, позволявшие им контактировать с внеземными цивилизациями (видимо, по типу антенн). Много абсурдного текста в духе передачи «Необъяснимо, но факт»: http://www.liveinternet.ru/users/oighear_agus_doiteain/post212720341/

Вернуться к тексту

14) Символ Философского камня, показавшийся похожим на знак Даров Смерти: https://dic.academic.ru/pictures/wiki/files/83/Squaredcircle.svg

Вернуться к тексту

15) Пентаграмма, вписанная в окружность (двумя лучами вниз, одной вверх) означает единство четырёх стихий и духа. Используется в качестве защитного символа и не несёт в себе негативного значения, в отличие от перевёрнутой пентаграммы.

Вернуться к тексту

16) Часть песни Бартлета Грина из романа Густава Майринка «Ангел западного окна».

Вернуться к тексту

Дельфи более ни разу не заговаривала с фрау фон Эйссель на эту тему, а та, как и раньше, коротала вечера с вязанием в руках, делая вид, что ничего не случилось — разве казалась чуточку молчаливее и мрачнее обычного. Дельфи решила выждать время и позже вернуться к разговору о прерванном ритуале. Она не сомневалась, что ещё не раз вернётся в замок Груб.

«Время лечит», — часто приговаривала опекунша, однако Дельфи не замечала, чтобы этот принцип хоть сколько-нибудь работал. Хотя, быть может, время оказалось бездарным целителем только в их с Юфимией единичном случае.

В один из последних дней уходящего лета Дельфи в компании Тристана и Гретхен посетила, наконец, знаменитые соляные копи, принадлежавшие покойному графу. Глядя на хитроумное устройство старейшего в Европе трубопровода, поставлявшего рассолы в соседний Эбензее, она в очередной раз поражалась глупости магглов, которым и в голову не пришло, что подобная конструкция длиной более восьми лиг не могла быть построена в далёком шестнадцатом веке без вмешательства магии. Тем более в местности, где до недавнего времени не существовало дорог.

Извилистым шахтным отводам, уходившим вглубь горного массива, казалось, не было конца и края. Оставалось только догадываться, каким образом несколько тысячелетий лет назад древние кельты соорудили эту сложную систему внутри огромной каменной глыбы. Многоуровневые шахты, связанные бесконечными переходами, спусками и подъёмами до боли напоминали подземелья банка «Гринготтс». Дребезжащие вагонетки, казалось, способны были вытрясти душу, прежде чем достигали пункта назначения.

Выбравшись, наконец, наружу, ребята с удовольствием расположились на солнечной поляне возле устья одного из шахтных тоннелей. Гретхен, напевая незамысловатую песенку, собирала в букетик яркие синие колокольчики. Дельфи, сидя на старом трухлявом пне, бездумно ощипывала ромашку, сорванную Тристаном.

— Кстати, надо будет вернуться назад тем же путём, чтобы забрать мётлы. — Тристан тонкой веткой чертил на земле какой-то символ.

— Что это за кружочек?

— Это не «кружочек», — поправил её Тристан, сдвинув брови. — Это алхимический символ соли. Соль — элемент Земли, моей Стихии. Большинство моих родных принадлежали к Стихии Земли. Разве что фрау фон Эйссель училась в Доме Огня, а Гретхен колебалась между Воздухом и Водой.

— Понятно… Тётя говорит, в Хогвартсе похожая система — там есть четыре факультета, названные по именам волшебников-основателей. Моя семья, например, училась на Слизерине. Салазар Слизерин высоко ценил в своих учениках такие качества, как смекалка, умение любой ценой добиваться цели… Говорят, Слизерин выпускает большее количество тёмных магов, чем остальные три. Наверное, поэтому у него, хм… несколько дурная слава.

Тёмный лорд учился на Слизерине. — Упомянув волшебника, которому служили её родители, Дельфи добавила, скривив губы в недоброй усмешке: — Ещё на Слизерин не принимают грязнокровок. Совсем.

Тристан рассмеялся в ответ на это заявление:

— В Дурмштранг магглорождённых тоже не принимают. Совсем. И вся наша школа имеет дурную славу, а у вас всего-то один какой-то факультет!

Дельфи обиженно буркнула, бросив в него сосновой шишкой:

— Он не просто какой-то. На нём учились мои родители. Я бы тоже хотела учиться на Слизерине, если бы осталась в Англии. В одиннадцать лет мне пришло письмо из Хогвартса, но тётя ответила отказом. Думаю, мне пришлось бы несладко. Тамошняя директриса даже не особо интересовалась причиной отказа: племянница Роули нужна им как собаке пятая нога. Родители нашей Мари Розье поэтому поступили так же.

— Знаешь, я ведь совсем недавно осознал, что ты чувствуешь, — задумчиво произнёс Тристан, продолжая чертить на песке непонятные символы. — Я о твоих родителях.

Отец сутками пропадает в Министерстве, а мать — у себя в кабинете: она изучает свойства пород древесины, которые использовались друидами при изготовлении первых волшебных палочек. Только в праздники им удаётся выкроить немного свободного времени, поэтому нашим воспитанием занималась в основном фрау фон Эйссель. Она научила Гретхен правильно держать в руке палочку, а меня — мешать зелье таким образом, чтобы полученное варево потом не приходилось мучительно долго отскребать от котла.

Наверное, легко делить людей на плохих и хороших, когда дело не касается тебя и твоей семьи. Я не знал Сигрун, зато я знаю фрау фон Эйссель. Наверное, это неправильно, но я не могу иначе… По отношению к тем людям, которые погибли на войне с Гриндельвальдом.

— К магглам, — поправила его Дельфи, отбросив в сторону ощипанную ромашку. — Я, кажется, уже не раз рассказывала о магглах из моего квартала. Неужели этого недостаточно?

— Мир не сводится к одному лондонскому кварталу, Дельфи. Я никогда не испытывал к магглам особой симпатии, но массовые убийства — это уже чересчур, ты не находишь? У них тоже есть семьи, они…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что они такие же, как мы? — Она чувствовала, как злость закипает в ней, и с трудом справлялась с нахлынувшим чувством. Руки непроизвольно сжались в кулаки. — У меня тоже была семья, и это почему-то никого не остановило! Разве я виновата, что родилась в неправильной семье?

Тристан с беспокойством следил за превращением спокойной, не по годам рассудительной девочки в настоящую фурию, способную на любые безумства. На её обычно бледном лице проступил лихорадочный румянец, а в голосе слышались ледяные нотки. Последнее время он всё чаще замечал, что с Дельфи творится что-то странное. Иногда в ней просыпалась поистине звериная жестокость, которая несколько минут спустя сменялась беззаботным смехом.

Что-то коснулось её головы. Она с раздражением запустила руку в волосы — венок из колокольчиков.

— Забери его, Гретхен, по ним муравьи ползают.

— И вовсе там нет муравьёв! — воскликнула подруга, надевая венок на свою голову. Тёмно-синие цветы красиво оттеняли её голубые глаза.

— Как они называются? — поинтересовалась Дельфи. Злость отступила так же быстро, как и нахлынула. Она сама иногда не понимала, что заставляет её пылать изнутри.

— Горечавка, — ответила однокашница, кружась в танце посреди залитой солнцем поляны. — В Средние века горечавкой даже чуму лечили! Очень полезный цветок.

— Экстракт её корня ещё в ликёр добавляют, отец как-то привозил такой из Швейцарии — называется «Suze». Я тогда умыкнул его со стола и впервые напился.

— Да, — подтвердила его слова сестра. Дельфи, покраснев, хихикнула. — Папа тогда тебя здорово высек. Когда ты проспался, конечно.

— Можно было обойтись без подробностей, — сказал Тристан, заметно смутившись, и решил перевести тему: — Видишь герб на входе в шахту, Дельфи?

Дельфи подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть двуглавого орла, красовавшегося над аркой рядом с перекрещенными молотками — знаком горняков.

— Напоминает герб Дурмштранга… — неуверенно сказала она. Всё же школа была намного древнее, чем каменная арка.

— Ты молодец. — Тристан потрепал её по волосам, окончательно взлохматив их. — Орёл Габсбургов. Слышала о такой династии? — Дельфи кивнула. — Один из Габсбургов, Рудольф II, в народе считался королём-колдуном. Магглы его не очень-то любили.

Конечно, герб появился здесь намного позже правления короля Рудольфа — при другом императоре и уже при другом государстве. Похож на нашего дурмштрангского орла, правда?

— Хозяин лавки, в которой работает тётя, говорил, что король Рудольф собрал хорошую библиотеку.

— Он сам занимался алхимией и принимал у себя лучших учёных. Рудольф II всегда был одним из моих кумиров. Конечно, магглы не понимали этого великого человека. — Тристан, скрестив на груди руки, любовался коронованным орлом. — Почти каждый директор привносил в Дурмштранг что-то своё, оставляя неизменной основу. Так было и с гербом — один из директоров позаимствовал черты орла Священной Римской империи в знак своего величайшего почтения к королю Рудольфу⁽¹⁾. Луковичный купол перешёл от кого-то из рус…

— Змея! Здесь змея! — раздался пронзительный крик. Тристан и Дельфи резко обернулись на крик: в нескольких футах от них медленно проползала гадюка.

— Уходи, — прошипела Дельфи на парселтанге. — Мы не потревожим тебя, если ты не тронешь меня и моих друзей.

Гадюка немедля скрылась в зарослях вереска.

— Ты... ты только что говорила со... змеёй? — заикающимся голосом пролепетала Гретхен. Тристан от удивления и вовсе, казалось, потерял дар речи.

— Да, я могу говорить со змеями, они понимают меня и… говорят со мной. Неужели я никогда не рассказывала об этом? — искренне удивилась Дельфи. Сама она давно перестала считать парселтанг чем-то особенным. Даже больше — она и думать забыла о своём необычном даре. На территории Дурмштранга не было змей, поэтому шипения от неё никто, кроме русалки на Оберзее, не слышал. — Я змееуст.

— Мы поняли, — хором ответили брат с сестрой.

— Вы тоже считаете, что это плохо? Но я... я же велела ей уйти!

— Нет. Только невежественные волшебники так считают. Штольц, например, рассказывал, что змея, кусающий себя за хвост — Уроборос — считается воплощением бесконечного цикла перерождений, а также одним из символов Великого Делания — создания Философского камня, — сказал Тристан. — Скажи что-нибудь ещё?

— Ты… ты мне нравишься, — едва слышно прошептала Дельфи и залилась краской.

— А что ты сказала? — поинтересовался Тристан, заметив её покрасневшие щёки. Гретхен, подавив смешок, подмигнула ей.

— Я… я сказала одно… ругательство. Я не знаю, как оно будет звучать на немецком.

— Как же ты тогда произнесла его на змеином языке? — с подозрением спросил Тристан, вопросительно изогнув бровь. — Если не знаешь, как оно будет звучать на немецком?

Гретхен закатила глаза и ткнула брата кулаком в бок:

— Если ты забыл, Дельфини — англичанка! Если она произнесёт его на английском, мы всё равно ничего не поймём. К тому же девочки, в отличие от тебя, не произносят подобных слов. Каким же ты иногда бываешь глупым!

— А ты — невыносимая заноза! — не остался в долгу Тристан.

— Отстань, — эфемерная Гретхен, приподнявшись на мысочки, изо всех сил отвесила брату подзатыльник.

Дельфи, прислонившись к сосне, с интересом наблюдала за их перепалкой. Она бы многое отдала, чтобы у неё был старший брат, или младшая сестра. Возможно, если бы отец был на свободе, а мать была бы жива, у неё были бы братик или сестрёнка. Если бы вообще не было никакой войны, как часто повторяла опекунша. Очередные пустые слова, которые ничего не изменят…

Постепенно сгущались тёмные тучи, и скоро в небе раздались первые раскаты грома.

— Идёмте быстрее, — скомандовал Тристан. — Летать в грозу — плохая затея.

— Дедушка упал с метлы как раз в грозу. Молния попала прямо в прутья — от него почти ничего не осталось. Поэтому до школы мне не разрешали летать. — Гретхен поёжилась, глядя в небо.

* * *

— Ты спишь? — Гретхен на цыпочках прокралась в комнату, отведённую Дельфи.

— Нет, — еле слышно ответила Дельфи. — Проходи.

Раздался глухой стук. Гретхен в темноте опрокинула стул, на который Дельфи вешала одежду. Забравшись на кровать, она шёпотом спросила, придвинувшись ближе:

— Тебе нравится мой брат?

— Ты что, тоже?..

Послышался звонкий смех:

— Нет, просто это было... ну очень заметно.

— Заметно?! — Дельфи почувствовала, как щёки вновь предательски запылали. — Ты хочешь сказать, он тоже заметил? То есть я хочу сказать, что… что я ничего такого не говорила!

— Нет, — снова рассмеялась Гретхен. — Тристан ничего не заметил, потому что мой брат — полнейший болван. Что касается алхимии и зельеварения — это да, Борджиа нервно курят в сторонке.

— Ладно, хорошо. — Дельфи нервно облизала пересохшие губы. — А у него есть… девушка?

— Неа, — зевнула однокашница, зарываясь ногами в одеяло. — Скажи, ты всегда спишь с открытым окном? Скучаешь по школьным сквознякам? Вообще, в конце семестра он встречался с одной пятикурсницей, но они расстались из-за того, что брат подарил ей букет, а у неё на родине, оказывается, чётное число приносят только на кладбище.

— Знаешь, я буду очень рада, если у вас что-нибудь получится! — заверила её подруга. — Тогда мы станем настоящими сёстрами. Я всегда хотела иметь сестру.

Мать с детства учила Гретхен не открывать до конца душу, чтобы потом не приходилось плакать. Однако в случае с Дельфини она всё же пренебрегла мудрым советом. Отчего-то она почти сразу потянулась к ней. Дельфи в ответ столь же сильно привязалась к Гретхен и её брату, которые не отвернулись от неё, узнав правду о её семье.

Сказать по правде, в глубине души Дельфи гордилась родителями, которые, как она считала, боролись за правое дело. Какая-то её часть тихо шептала голосом фрау фон Эйссель, что общее благо не равно благу каждого, однако Дельфи всякий раз приказывала голосу замолчать. В конце концов, кому какое дело до маггловских выродков?

— Всего лишь «хотя бы»? — шутливо спросила Дельфи, запуская в Гретхен подушкой.

Какой счастливой она себя чувствовала в этот момент! Замок Груб давал призрачное ощущение родного дома, которого у неё никогда не было, и который мог бы у неё быть, сложись всё иначе — лучше для неё, Дельфи, и хуже для кого-то другого.

Но как бы ни была бесконечно добра по отношению к ней мать Гретхен, подарившая одну из последних палочек работы самого мастера Грегоровича, как бы ни был внимателен к ней герр Билевиц, каждый раз улыбавшийся, пододвигая за столом блюдо с фирменным яблочным штруделем, Дельфи понимала, что чужая семья никогда не сможет заменить ей собственную.

* * *

В последний день уходящего лета Дельфи допоздна возилась в лаборатории, помогая Гретхен упаковывать необходимые ингредиенты для зелий и книги, пока её брат, как обычно, был занят приготовлением очередной непонятной субстанции. До спальни она добралась уже за полночь и несколько часов безуспешно пыталась уснуть.

Дверь тихонько скрипнула; в комнату скользнула бледная тень. Дельфи, схватившись было за лежавшую под подушкой волшебную палочку, своевременно опознала в ней кошку фрау фон Эйссель.

— Люси? — неуверенно позвала она. Кажется, хвостатую звали именно так. Кошка, моргнув светящимися в темноте оранжевыми глазами, легко запрыгнула на кровать и устроилась на соседней подушке. Перевернувшись на другой бок, Дельфи протянула вперёд руку, чтобы дотронуться до её шерсти. Люси блаженно зажмурилась.

— Мяу.

— Сошедший в бездну, как в купель, воскреснет для бессмертья, — повторила Дельфи слова старой колдуньи. — В мае, котик?

— Мяу.

Люси открыла оранжевые глаза, похожие на два горящих в ночи фонаря, и с интересом посмотрела на Дельфи. «Что если в этих словах был какой-то смысл? Ведь именно в мае погибла мама…» Дельфи скосила глаза на часы, стоявшие на тумбочке, — стрелки показывали почти четыре утра.

Поняв, что уснуть не удастся, она спустила ноги на пол и взмахом волшебной палочки приманила валявшиеся под кроватью тапки. Затем переоделась и решила спуститься в лабораторию.

Замок ещё спал. Лишь со стороны кухни доносились громыхание посуды и тихий писк домовика, напевавшего себе под нос одному ему известную эльфийскую мелодию.

Спёртый сырой воздух ударил в лицо, едва она спустилась на нижний уровень подземелья. Знакомая дверь с алхимической гексаграммой оставалась чуть приоткрытой и отбрасывала длинную тень на освещённую тусклым факелом стену.

— Оно не похоже на летучее зелье, — отметила Дельфи, склонившись над пышущим жаром котлом. Тристан схватил её за ворот мантии и оттащил подальше от кипящего зелья.

— Аккуратнее, оно иногда взрывается, — предупредил он, помахав перед её лицом перебинтованной рукой. — С летучим зельем у нас возникли небольшие проблемы — рецепт Шенка оказался в корне неправильным. После того, как мы с тобой опробовали её, Штольц подкорректировал состав, но ничего особо не изменилось — на этот раз он сам «улетел». Тоже ничего не мог вспомнить, кстати. Правда, при этом он на несколько секунд действительно завис в воздухе, но так же, как и ты, не мог контролировать сознание. Он сказал, понадобится ещё долгое время, прежде чем можно будет повторить эксперимент.

А в котле — очередная попытка повторить открытие Николаса Фламеля. Судя по запаху — очередная проваленная попытка. Хотя… Можешь принести из кладовой коробку с серой? — попросил Тристан, не отрываясь от бурлящего котла, источавшего отвратительный запах тухлых яиц. — Она красного цвета, из-под пряников.

— С огромным удовольствием! Здесь просто ужасно воняет, — посетовала Дельфи, зажав нос рукой.

— Тогда иди спать. — Пожал плечами Тристан. Он добавил в котёл щепотку какого-то порошка, и зелье резко сменило свой цвет. — Нечего здесь торчать. Вы мне мешаете.

— Может быть, хватит пререкаться? — подала голос Гретхен, сидевшая на высокой пузатой бочке с угрями, скрестив по-турецки ноги. Из-за наложенного заклятия головного пузыря голос звучал приглушённо, словно издалека. Дельфи улыбнулась, пожалев, что у неё нет с собой фотоаппарата: получилась бы отличная колдография. С тех пор, как опекунша подарила ей свой старый волшебный фотоаппарат, она практически не расставалась с ним. — Дельфи не виновата, что мама отобрала эту книгу. Ты что, не понимаешь, что у родителей могут быть неприятности, если её обнаружат в школе?

— Если бы она в очередной раз… — со свойственной ему долей занудства начал Тристан. — И почему мама никак не поймёт, что мной движет сугубо научный интерес?! Не собираюсь я создавать инферналов и воевать с магглами! Мне до них нет никакого дела — живут себе и живут. Да и записи, посвящённые непосредственно маггловскому геноциду, дед уничтожил ещё до моего рождения! Хотя после всего случившегося я совсем не удивлюсь, если обнаружу их в этом доме на полке рядом с детскими сказками.

— Ты когда-нибудь угомонишься? — попыталась погасить ссору в зародыше его сестра.

— Ты ещё скажи, что все тёмные маги начинали с того, что «просто интересовались»!

Дельфи со злостью пнула сундук, на котором громоздились пыльные коробки. Она с отвращением стряхнула с мантии крупного паука, упавшего с потолка. Неужели так сложно прибраться, наконец, в этом закутке и очистить его от всевозможного волшебного мусора?

Коробки, стоявшие на сундуке, градом посыпались на неё; она едва успела отскочить в сторону, угодив ногой в прохудившийся котёл, валявшийся на полу. Тяжёлая крышка сундука тотчас же распахнулась.

Распластавшись на грязных каменных плитах, Дельфи про себя проклинала злосчастную серу, за которой полезла в эту дыру. Красной коробки от пряников в этой груде хлама не наблюдалось. Потерев ушибленную коленку, на которой уже отчётливо обозначился контур будущего синяка, она решила поставить коробки на место. Она изо всех сил навалилась на крышку, пытаясь закрыть сундук.

— У тебя всё в порядке? — раздался из лаборатории обеспокоенный голос подруги.

— Да, уже иду, — крикнула в ответ Дельфи, сражаясь с сундуком. Наконец, тяжёлая крышка захлопнулась. Она в изнеможении рухнула на сундук.

Тристан, отвлёкшись от кипящего котла, просунул в кладовку голову.

— Ну и погром же ты учинила! Вот же она — на верхней полке.

Улыбающийся Тристан держал в руках красную коробочку из-под пряников.

— А ты... ты бы мог жениться на маггле?

— Что за чушь ты несёшь? Конечно, нет, — возмутился он и немного погодя добавил: — Они ведь… другие, не такие, как мы. И я вообще не собираюсь жениться. Это глупо.

* * *

Симпатичный румынский драконолог с бархатными глазами и блестящими кудрями, разметавшимися по плечам, разъяснял третьекурсникам тонкости ухода за волшебными существами. Несмотря на то, что преподаватель старался выбирать наиболее интересных существ, большинство взглядов было устремлено непосредственно на самого преподавателя, а не на его питомцев.

Катарина Майер накануне даже поссорилась с Мэрит Нильсен, заявив, что черноокий профессор Драголич куда симпатичнее, чем хмурый экс-ловец болгарской сборной по квиддичу Виктор Крам. Мэрит, фанатка квиддича (и персонально — Виктора Крама), в ответ разразилась гневной тирадой на норвежском и в заключении одарила предательницу-подругу парочкой неприятных проклятий.

На сей раз профессор Драголич вещал о порождениях пламени, чем привёл в неописуемый восторг присутствовавших на уроке избранников Огня. Генрих Абель даже попытался умыкнуть парочку раскалённых яиц огневицы, однако под хохот сокурсников прожёг дыру в кармане мантии.

Невзрачная серая змейка с блестящими рубиновыми глазами, свернувшись кольцами, нежилась в оранжевых языках пламени, лишь изредка приподнимая аккуратную треугольную головку, чтобы обвести равнодушным взглядом присутствующих на уроке студентов. В соседнем очаге грелась парочка молочно-белых саламандр. Они переползали с одного догоравшего полена на другое, радуя причудливыми переливами блестящей кожи. Устрашающего вида огненные крабы с усыпанными драгоценными камнями панцирями сидели в уголке специально изготовленной для них огнеупорной клетки, поедая неаппетитную перемолотую массу.

В отличие от большинства однокашниц, то и дело бросавших томные взгляды на молодого преподавателя, Дельфи сосредоточилась на созерцании огневицы. Она бы с удовольствием перебросилась парой фраз с волшебной змейкой. Огневица казалась ей наделённой куда большим интеллектом, нежели Катарина, прямо сейчас накручивавшая прядь волос на пальчик. Однако румынский драконолог продолжал рассказывать о свойствах яиц огневицы, не замечая попыток студентки привлечь его внимание. Зато Генрих Абель, оставив тщетные попытки залатать прожжённую магическим огнём дыру в кармане, не отрываясь, наблюдал, как Катарина заплетает волосы в косу.

— Есть среди вас любители зельеварения? Кто может назвать зелья, в которых используются яйца огневицы? — произнёс профессор Драголич с сильным акцентом, который отчего-то приводил оккупировавших первые парты девочек в неописуемый восторг.

Радомир Волчанов и Ханс Крейг моментально вскинули руки, едва не опрокинув парту. Немного погодя подняла руку Гретхен. Мэрит, кисло посмотрев в их сторону, постаралась вжаться в деревянную скамью и спрятаться за учебником.

— Фройляйн Нильсен?

Мэрит кое-как встала из-за парты и поправила юбку. После занятия проходил первый тур отбора в квиддичную команду, и многих учеников в последние несколько дней волновали только полёты. Двое охотников окончили обучение, и в команде образовались вакантные места. Дельфи и Мэрит каждую свободную минуту посвящали тренировкам и упражнялись в забрасывании квоффла в кольцо.

— Возможно, они используются при приготовлении приворотного зелья? — наобум ляпнула Мэрит, наблюдая за игрой в гляделки Генриха и Катарины.

«Неужели я выгляжу столь же глупо, как эта парочка?» — Дельфи кисло посмотрела в их сторону.

— Отлично, фройляйн Нильсен! — Преподаватель поставил отметку напротив её фамилии. — Верно, яйца огневицы используют в некоторых разновидностях приворотного зелья. Кто-нибудь знает ещё примеры?

Мэрит, облегчённо выдохнув, мешком плюхнулась на своё место. Сидевший позади Бальтазар ободряюще похлопал её по спине.

— Герр Крейг?

Вскочив со скамьи, Ханс принялся загибать пальцы на правой руке, произнося названия подходящих зелий. Профессор Драголич удовлетворённо кивал в такт головой.

Внимание Дельфи снова переключилось на змейку с блестящими алыми глазами. Мэрит довольно грубо толкнула её локтём:

— Эй, Роули, ты что, уснула? Звонок вот-вот прозвенит, а нам ещё нужно успеть переодеться! Я собрала твою сумку.

Поблагодарив однокашницу, Дельфи закинула на плечо сумку с учебниками и поспешила к выходу из класса.

— Герр профессор, постойте! Профессор Драголич!

— У вас остались вопросы, фройляйн? — Преподаватель обернулся. Мэрит, сердито поджав губы и скрестив на груди руки, в нетерпении переминалась в дверях с ноги на ногу. Ей хотелось быстрее оказаться на квиддичном поле.

— Я бы хотела уточнить кое-что. Змеиный язык, парселтанг. Вы сказали, ему нельзя научиться?

— Верно, — подтвердил профессор Драголич. — Можно лишь запомнить определённые звукосочетания, произнесённые волшебником-змееустом. Считается, что этот дар пришёл к нам с Востока. Способность говорить на парселтанге — змеином языке — является врождённой и передаётся из поколения в поколение. Иногда правда дар исчезает и появляется лишь спустя несколько поколений. В Европе ведьм и колдунов, говорящих на парселтанге, можно пересчитать по пальцам одной руки. И все они в какой-то мере состоят в родстве между собой.

Сбивая с ног студентов, наводнивших коридоры и лестницы, Мэрит потащила Дельфи наверх, чтобы скорее переодеться и раньше всех оказаться на квиддичном стадионе.

— Ты можешь бежать быстрее? — с лёгким оттенком раздражения спросила крепкая норвежка, без труда перепрыгивая по две ступеньки сразу. Высокая, но хрупкая Дельфи с трудом поспевала за ней. Ей казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Всё-таки метла была куда более рациональным средством передвижения, нежели ноги.

Пинком распахнув дверь в общую спальню, Мэрит принялась судорожно расстёгивать мантию, путаясь в длинной ткани. Дельфи быстро закинула форменное платье в шкаф и переоделась в брюки и свитер.

— Возьмём с собой одежду на смену, кажется, собирается дождь, — предложила Мэрит, взглянув на сгущавшиеся за окном свинцовые тучи.

— Вы же меня подождёте? — Запыхавшаяся Катарина вбежала в комнату, на ходу стягивая мантию.

Дельфи и Мэрит удивлённо переглянулись, не поверив своим глазам: Катарина прежде проявляла интерес к квиддичу, только если дело непосредственно касалось Виктора Крама.

— Я хочу попробоваться на место ловца. Кайса в этом году не собирается играть, вы уже знаете? — неожиданно заявила Катарина, натягивая тонкий кашемировый джемпер поверх форменной рубашки. — Что вы так на меня уставились? Я летаю не хуже других.

— Во всяком случае, не хуже Марты Новак точно, — с сарказмом произнесла Дельфи и, выразительно посмотрев на задорно подмигнувшую ей Мэрит, добавила: — Там же будет Генрих, как мы могли забыть!

Катарина, метнув убийственный взгляд на обеих девочек, выбежала из спальни.

* * *

Солнце стояло ещё высоко над горизонтом, и это не могло не радовать собравшихся на трибунах студентов: в темноте было крайне сложно заметить крошечный снитч, да и с остальными мячами дело обстояло не лучше. К тому же к вечеру заметно холодало, и долгое сидение на трибунах представляло собой сомнительное удовольствие.

Кроме Дельфи, Мэрит и Катарины из третьекурсников Дома Воздуха изъявили желание поучаствовать в отборе Бальтазар и Эйнар. Среди собравшихся студентов старших курсов Дельфи знала только пятикурсницу Агату — старосту Дома. Несколько парней-семикурсников, худенькая, почти прозрачная девочка с четвёртого или пятого курса и шумная компания мальчиков-второкурсников были ей не знакомы.

Вездесущий староста курса Генрих Абель деловито прохаживался по верхней трибуне, наблюдая за происходящим на поле.

— Не знал, что швабры тоже летают, Роули! Нильсен, смотри, как бы твою пустую голову не спутали с бладжером! — громко крикнул он, сложив руки у рта на манер рупора.

Дельфи захотелось запустить в него каким-нибудь проклятием, чтобы вредный мальчишка свалился вниз и свернул себе шею. Жаль, палочка осталась в раздевалке, а беспалочковые заклинания получались ещё не очень хорошо. Глядя на перекосившееся от гнева лицо Мэрит, она подумала, что отнюдь не одинока в своих желаниях.

Наконец, на поле тяжёлой походкой вышел Крам. За ним шёл старшекурсник с оттопыренными ушами, левитируя сразу несколько связок мётел. Агата с длинным списком в руках подошла к чемпиону и несколько минут о чём-то говорила с ним, делая у себя пометки. Когда староста Дома, наколдовав тёплый шерстяной плед, забралась на трибуны, Крам свистнул, призывая собравшихся соблюдать тишину.

— Спасибо всем, кто пришёл поучаствовать в отборе или поддержать своих товарищей! Для тех, кто не знает, представлю — Вацлав Закутский, вратарь и капитан команды Дома Воздуха.

Лопоухий приветливо улыбнулся и помахал рукой.

— Начнём с ловцов, — скомандовал Крам, выпуская зажатый в кулаке крылатый мячик.

Больше половины собравшихся ребят взмыли в воздух. Высоко подняв головы, остальные внимательно следили за ними с земли. Дельфи, Мэрит и присоединившаяся к ним Гретхен громкими криками поддерживали Бальтазара и Эйнара. Каждый раз, когда мимо пролетала в поисках крылатого мячика Катарина, Мэрит издавала неприличный звук.

Катарина, заметив отблеск золотых крыльев в паре футов над землёй, резко спикировала вниз и, не успев выровнять метлу, кубарем покатилась по мокрой от начавшегося дождя траве. Мэрит громко радовалась падению однокашницы, которую уже успокаивал приостановивший испытания Крам.

В слезах Катарина убежала с поля, напоследок больно толкнув Дельфи и Мэрит. Генрих метнулся вслед за ней. Дельфи хмыкнула и одёрнула совсем уж разбушевавшуюся Мэрит:

— Смотри, они снижаются! Рыжая макушка… Да это же наш Бальтазар поймал снитч!

Улыбавшийся во все тридцать два неровных зуба Бальтазар Розенкранц радостно спрыгнул с метлы, крепко сжимая в кулаке мячик. Вацлав и Крам хлопали его по спине и поздравляли с получением места в команде. Довольный Бальтазар, на ходу принимая поздравления товарищей, отправился в раздевалку.

— Вверх, — скомандовала Дельфи. Рукоятка «Нимбуса» привычно легла в руку. Слева взмыла в помрачневшее небо Мэрит. Оказавшись в воздухе, Дельфи выровняла свою метлу и переглянулась с однокашницей: та широко улыбнулась и подняла вверх большой палец. Дельфи в нетерпении облизала обветренные губы.

Наконец, Крам подбросил несколько квоффлов, и сражение за два оставшихся места в команде началось. Дельфи бросилась вслед за здоровенным длинноволосым парнем, прижимавшим к себе мяч. Парень, не желая уступать, грубо оттолкнул её ногой, за что тут же получил дисквалификацию.

Она отбила квоффл у юркой девочки с короткими волосами и понеслась в сторону колец. Мимо промчалась Мэрит, низко прижавшись к древку метлы. Тонкие белёсые косички хлестали её по лицу. Дельфи успела забросить квоффл в кольцо, прежде чем соперница успела ударить её по рукам. Мэрит забила гол в соседнее кольцо.

Когда снизу раздался пронзительный свист, уже окончательно стемнело. Коснувшись ногами земли, Дельфи почувствовала огромное облегчение.

— И охотниками становятся студентки третьего курса Мэрит Нильсен и Дельфини Роули! — громко объявил Крам. Вацлав Закутский с широкой улыбкой крепко пожал обеим руки.

Переодевшись в чистую одежду и сложив в сумку мокрую от дождя и пота спортивную форму, Дельфи не сразу отправилась в замок, решив немного прогуляться вокруг озера. Дождь закончился, и в воздухе приятно запахло свежестью.

Дельфи достала из кармана осиновую палочку, в тусклом свете фонарей казавшуюся белой, как кость. Шепнув: «Lumos!», она быстрым шагом направилась в сторону озера, над которым поднимались клубы пара. Она присела на ту самую лавочку, сидя на которой, два года назад размазывала по лицу солёные слёзы робкая первокурсница Дельфи Роули, на глазах у всего класса свалившаяся с метлы в грязную лужу.

Уже совсем стемнело, и небо окрасилось в чернильный цвет. Несмело загорались первые звёзды. Запрокинув голову, Дельфи выискивала среди мигающих огоньков воительницу-Беллатрикс, как ей казалось, сиявшую ярче других звёзд, даже ярче ослепительного Сириуса из созвездия Большого Пса. Возможно, Беллатрикс сияла так лишь для неё.

Как в сказке Андерсена о последней жемчужине: «Теряя близкое, дорогое лицо здесь, на земле, мы приобретаем друга на небе, по которому будем тосковать».

Небо внезапно озарилось изумрудным всполохом Авроры и столь же внезапно погрузилось во тьму. Как странно… За два года, проведённые в Дурмштранге, Дельфи впервые наблюдала северное сияние так рано — в середине сентября. Ближе к зиме небо регулярно окрашивалась в переливающиеся зелёные, красные и фиолетовые полосы, напоминавшие танцующие языки диковинного пламени.

Суеверная Катарина вычитала в какой-то книге, что сияние является предвестником скорого несчастья, а тому, кто долго на него смотрит, грозит сумасшествие. Опекунша говорила нечто подобное о пении авгурея. Мэрит считала озарявшие небо всполохи мостом, соединявшим мир живых с миром мёртвых. Ещё она рассказывала древнюю легенду о танцующих в небесных чертогах душах умерших. Бальтазар Розенкранц, как и Мэрит, выросший в окрестностях Бергена, уверял, что таинственная Аврора — не что иное, как отблески доспехов одиновых валькирий. Исландец Эйнар Йонссон, посмеиваясь, называл эти легенды бабушкиными сказками.

Почему все вокруг предрекали ей незавидный конец? Хотя… Она ведь с детства любила страшные сказки. Быть может, ей суждено стать героиней одной из них.

Так или иначе, Дельфи любила подолгу наблюдать за чарующими танцами небесного огня из окна своей спальни, с ногами забравшись на широкий подоконник.

— Дельфини, ещё раз поздравляю с попаданием в команду! — раздался громкий голос Виктора Крама. Одетый в не по погоде лёгкую мантию, он шёл, перекинув через плечо длинное махровое полотенце, в сторону покосившихся домишек, со всех сторон облепивших замок. Всемирно известный ловец, оставив большой спорт, вместе с семьёй поселился недалеко от квиддичного стадиона, отказавшись от комнат в замке.

— Спасибо, профессор.

Крам, как и два года назад, присел на край скамейки.

— Эта девочка, Мэрит Нильсен… не для неё ли вы просили автограф на первом курсе? — поинтересовался он. — Хорошо летает. Кстати, почему вы не попробовались на место ловца?

— Не знала, что Кайса ушла из команды. — Пожала плечами Дельфи, затем опустила взгляд на свои длинные ноги, торчавшие из-под школьной мантии, и спрятала их под лавку. Ещё два дюйма за лето. Впору было покупать новую. — К тому же с моим ростом… Я слышала, ловец должен быть маленьким и юрким.

— Очередной стереотип, — фыркнул Крам. — В начале карьеры меня считали слишком грузным для ловца, но я доказал, что телосложение не имеет никакого значения. В разумных пределах, конечно, — если под весом волшебника трещит древко метлы, едва ли из него выйдет хороший игрок. Что касается роста, то я не заметил, чтобы он как-то мешал в воздухе.

У меня в школьные годы была подруга, — как-то совсем по-детски улыбнулся Крам, — англичанка, как и вы, кстати. Училась в «Хогвартсе», мы познакомились во время Турнира Трёх Волшебников. Одним из её прозвищ было «мисс бурундук». У неё были очень густые, непослушные волосы. Почти как ваши, только светлее — каштановые. И её постоянно дразнили за это. Ещё она, казалось, знала всё обо всём на свете. Думаю, в её однокурсниках говорила банальная зависть. Так же, как сейчас говорит в ваших.

Дельфи провела рукой по своим растрепавшимся после игры волосам.

— Вы были влюблены в неё, профессор?

— Да, она мне очень нравилась. Только не говорите об этом Раде, — рассмеялся Крам. — Она меня проклянёт. Мы до сих пор дружим. У неё в Англии есть семья — муж и двое детей.

Дельфи выдавила из себя кривую улыбку.

«В конце семестра он встречался с одной пятикурсницей, но они расстались из-за того, что брат подарил ей букет, а у неё на родине, оказывается, чётное число приносят только на кладбище».

«Я вообще не собираюсь жениться. Это глупо».

— Ладно, Дельфини, до встречи на тренировке! Не переживайте по пустякам, — посоветовал Крам, поднимаясь с лавки. Он помахал ей на прощание и продолжил свой путь.

* * *

Юфимия критически оглядела подросшую воспитанницу, стоявшую перед ней в алой мантии Дурмштранга, едва доходившей до середины голени. Измерительная лента, змеёй выскользнув из волшебной палочки, метнулась от пола до макушки. Пять футов и девять дюймов.

— И с летней та же беда. — Вздохнув, она сложила протянутую ей мантию и положила на кресло, где уже скопилась целая гора из одежды воспитанницы. — Ладно, попробую отнести их в комиссионный магазин, всё же мантии не из дешёвых. Хотя спрос на школьную форму Дурмштранга нынче не особо высокий.

Юбку даже и мерить нечего, — категорически отрезала она. — Просто безобразие, в таких только маггловские девки голыми коленками сверкают! Ботинки снова малы?

Дельфи понуро кивнула, мысленно подсчитывая, во сколько золотых галеонов обойдётся новая школьная форма. Последнее время опекунша часто причитала, что её содержание обходится слишком дорого. Впрочем, она и прежде отличалась прижимистостью. Но если покупка нового комплекта рубашек, юбок и брюк не грозила брешью семейному бюджету, то новые мантии, шуба и ботинки из драконьей кожи стоили немало.

Конечно, можно было написать письмо Нарциссе, но делать это не хотелось. К тому же всеми счетами управлял её сын, даже не подозревавший о существовании кузины. Лишь изредка, на день рождения и Рождество, родная тётка присылала немного денег и незамысловатые подарки.

Чтобы немного разрядить обстановку, Юфимия начала расспрашивать Дельфи о положении дел в школе. Та рассказала о выигранном межфакультетском чемпионате по квиддичу и первых успехах в невербальной и беспалочковой магии.

— Когда ты собираешься в Австрию? Лучше заказывать портключ за границу заранее — выйдет почти в полтора раза дешевле.

Юфимия привыкла к тому, что воспитанница большую часть каникул пропадает в гостях у своей школьной подруги, и сильно удивилась, когда та, окончательно сникнув, отрицательно покачала головой.

— Фрау фон Эйссель умерла несколько дней назад, им сейчас не до меня. Это двоюродная бабушка Тристана и Гретхен, они очень любили её.

Юфимия ободряюще потрепала её по плечу.

— Ладно, пойдем, купим тебе новые мантии. Я узнавала накануне твоего прибытия: в ателье мадам Малкин как раз завезли несколько дурмштрангских. Заодно купим всё сразу к новому учебному году.

Старый авгурей, до той поры дремавший, спрятав ощипанную голову под крыло, огласил гостиную пронзительным криком. Юфимия с недоумением уставилась на птицу — погода за окном радовала не по-лондонски ярким солнцем и ясным небом. Дельфи просунула пальцы сквозь тонкую золочёную решётку клетки.

— Что случилось, Тенебрис? Давно это с ним? — Она с беспокойством вглядывалась в слезящиеся глаза птицы. На дне клетки валялось несколько выпавших хвостовых перьев — куда больше, чем выпадало прежде. В детстве она собирала их в жестяную коробку, в тайне надеясь насобирать на настоящие крылья, подобные тем, что были у Икара. Читая эту историю в первый раз, она даже расплакалась, узнав, что воск, скреплявший крылья юноши, взлетевшего к самому солнцу, расплавился от его жара, и прекрасный Икар навсегда исчез в морской пучине.

— С полгода, наверное. — Неуверенно пожала плечами Юфимия. Птица принадлежала ещё её покойному отцу. — Он очень старый, Дельфини. Авгурей, хоть и называется ирландским фениксом, не возрождается из пепла, а лишь медленно тлеет.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать?

— Я показывала его специалистам, но они все разводят руками, — ответила Юфимия, протягивая птице сушёную личинку стрекозы. Авгурей повернулся к ней спиной. — Одна ведьма, правда, сказала, что они, как и фениксы, могут страдать от разлуки с человеком, к которому сильно привязаны.

— Тогда я заберу Тенебриса с собой в этом году. Может быть, ему станет хоть чуточку лучше. Кстати, где… этот?

Юфимия скривилась, от чего на её лице отчётливо проступили мелкие морщинки. Дельфи только сейчас заметила, как она постарела: в волосах прибавилось седых волосков, а лицо постепенно увядало. Интересно, как бы сейчас могла выглядеть её мать? Она была старше Юфимии.

— Исчез неделю назад и больше не появлялся. Сказал, что у него намечается выгодная сделка.

* * *

Косой переулок жил своей особой жизнью, невидимой для магглов по ту сторону «Дырявого котла». Яркие витрины, призывающие покупателей приобрести самопомешивающийся котёл или очередную баночку чернил, необходимых каждому уважающему себя магу — начиная от школьника-первокурсника и заканчивая самим господином Министром; толпы всевозможного волшебного люда, важные гоблины в очках, обсуждающие на ходу падение курса галеона к маггловскому фунту стерлингов…

— Эй, Нэнс, посмотри вон туда, на ту высокую девочку! — мальчик, одетый в джинсовые шорты и футболку с изображением солиста какой-то маггловской музыкальной группы, весьма некультурно указывал на Дельфи измазанным чернилами пальцем, в то время как она увлечённо рассматривала гоночную метлу последней модели, выставленную в витрине.

— Просто копия, — пропищала в ответ девочка, которую звали Нэнси, с аппетитом уплетая розовый шарик мороженого.

«Вот ещё!» — Дельфи решительно зашагала прочь от витрины, потащив за собой опекуншу. Наконец, они оказались перед вывеской, гласившей: «Мадам Малкин. Мантии на все случаи жизни».

Юфимия посмотрела на часы.

— Давай-ка ты сама купишь форму, а я пока приобрету всё остальное, чтобы на тебя лишний раз не глазели… вроде тех двоих. — Она кивнула в сторону витрины с мётлами. — С этим определённо нужно что-то делать. Да чтоб у них пальцы отсохли, на людей показывать!

Согласившись с тем, что «с этим определённо нужно что-то делать», Дельфи толкнула свежевыкрашенную кислотно-зелёной краской дверь и очутилась в просторном помещении, по периметру которого тянулись бесконечные ряды вешалок с мантиями всевозможных фасонов и расцветок.

Магазин полностью оправдывал своё название: здесь были даже мрачные чёрные мантии, предназначенные, судя по надписям на ярлычках, для похоронной церемонии! Рядом с ними соседствовали свадебные одежды, украшенные бесчисленным количеством рюшей и оборок. Дельфи провела рукой по бархатной мантии насыщенного василькового цвета. Посмотрев на ценник, она отодвинула приглянувшуюся мантию в сторону.

Мадам Малкин, пожилая пухлая волшебница, облачённая в лиловые одеяния, поспешила навстречу потенциальной покупательнице. В глубине торгового зала маячил высокий мальчик в форменной хогвартской мантии.

— Добрый вечер, юная мисс, чем могу вам помочь?

Мадам Малкин, поравнявшись с Дельфи, близоруко прищурилась. Ей показалось, что похожая девочка уже приходила за школьными мантиями этак с полвека назад, когда она ещё только-только устроилась в магазин в качестве младшей помощницы швеи.

— Мне нужен полный комплект мантий Дурмштранга, — начала перечислять Дельфи, загибая пальцы, — ещё шуба и ботинки из драконьей кожи, летние и на меху, если есть…

— Всё есть, — поспешила заверить её мадам Малкин. — Вставайте-ка вот сюда, рядом с юношей. А я пока поищу ваши мантии, их редко берут.

Мадам Малкин скрылась за розовой занавеской из лёгкой газовой ткани, отгораживающей торговый зал от складского помещения. От нечего делать Дельфи рассматривала стоявшего напротив неё мальчика.

— Я Эдвард, — первым нарушил молчание он, заметив, что Дельфи его разглядывает. В его глазах неестественного янтарного цвета читалась огромная усталость от всего происходящего и какая-то обречённость. — Тед. Тедди. Меня так все называют, и это иногда немного… бесит, если честно, — он несмело улыбнулся. — Эдвард звучит слишком уж… эмм… пафосно. Лучше Тед. Тед Люпин. — Мальчик протянул руку для рукопожатия.

Дельфи резко отдёрнула протянутую было в ответ ладонь. Люпин. Ну почему именно он? Она знала, что её мать в Битве за Хогвартс убила свою племянницу Нимфадору Люпин, в девичестве Тонкс, однако ей никогда не было жалко незнакомую Нимфадору, сражавшуюся по ту сторону баррикад. Ещё она знала, что у Нимфадоры в тот год родился сын, приходившийся ей… кхм… двоюродным племянником? Она вдруг вспомнила молодого волшебника из больницы Святого Мунго, который, так же как сейчас Тед, тепло улыбался маленькой девочке со смешными косичками.

— Ты чего? — удивился ни о чём не подозревавший Люпин. Улыбка сползала с его лица. — Как тебя зовут?

— Дельфини, — сухо ответила Дельфи и, поколебавшись, пожала протянутую ладонь. Иначе бы всё это выглядело вовсе уж странно.

Люпин вновь расплылся в улыбке.

— Ты пианистка?

Дельфи опустила глаза на свои тонкие кисти, а затем перевела взгляд на руки собеседника — у него тоже были длинные пальцы.

— Нет.

— А я играю на гитаре. Ты учишься в Дурмштранге?

Она кивнула, оглянувшись по сторонам в поисках мадам Малкин. «Где эту проклятую швею дементоры носят?!»

— Приехала погостить? Извини, ты просто очень странно разговариваешь.

— Что?! — возмутилась Дельфи. Её, урождённую Лестрейндж, приняли за чужестранку? Невольно подражая своей матери, она процедила сквозь зубы, одарив Люпина презрительным взглядом: — Вообще-то, я — коренная британка.

— Ещё раз прости, — смутился Люпин. Его рыжеватые волосы покраснели, приняв густой свекольный колер. — Просто ты говоришь отрывистыми фразами. Так разговаривают французские кузины Вик, когда приезжают на каникулы. На самом деле ты замечательно говоришь по-английски! В отличие от кузин Виктуар, у тебя нет ни малейшего акцента.

«Конечно, его нет — откуда ему взяться! К твоему сведению, так разговаривают люди, которые хотят отделаться от навязчивого собеседника, Тедди-Эдвард».

— Это ведь у вас учился Виктор Крам? — не унимался Люпин. Дельфи закатила глаза.

— Верно. Сейчас Крам преподаёт у нас полёты на метле.

— Класс! Крёстный говорит, Дурмштранг находится далеко на севере, почти на полюсе, это и вправду так?

— Хочешь, угадаю, на каком факультете ты учишься в Хогвартсе? — съязвила Дельфи. Она не сомневалась, что попадёт в яблочко. — Хаффлпафф?

— Угадала, — обрадовался Люпин. Спустя какое-то мгновение его улыбка померкла, а взгляд стал серьёзным. — Неужели во всём мире считают хаффлпаффцев непроходимыми идиотами? Конечно, у нас есть тупицы, но на других факультетах их не меньше, поверь.

Дельфи равнодушно пожала плечами.

— А ты мне кого-то напоминаешь… — Люпин прищурил янтарные глаза. Дельфи похолодела. Сейчас он скажет, что… — Не обижайся, но ты — моя вылитая бабушка! Постой, у меня даже колдография есть, сейчас…

Входная дверь распахнулась, едва не слетев с петель. В помещение магазина впорхнула девочка на пару лет младше неё в фиалковой мантии. Из-за её спины выглядывало несколько рыжих макушек.

Волосы Люпина вмиг сменили свой цвет на неприметный русый, глаза приобрели мутный голубовато-серый оттенок, а ровный нос превратился в картофелину. Дельфи не смогла сдержать улыбки. Хотела бы она обладать такой способностью, чтобы прятаться от излишнего внимания к своей персоне. Да и вообще, она бы многое изменила в себе, если б могла.

Изящным жестом откинув с лица прядь светлых волос, девочка требовательным голосом произнесла:

— Тедди Люпин, прекрати прятаться!

Люпин умоляюще посмотрел на Дельфи глазами затравленного волчонка. Решив немного подыграть ему, она расплылась в масляной улыбке:

— Ты ошиблась, малышка, здесь нет никакого Люпина — только я и мой кузен. Если только он не прячется за этой ширмой. Можешь проверить, конечно, но боюсь, мадам Малкин будет недовольна. А теперь выйди отсюда и, будь добра, прикрой за собой дверь. Только бесшумно, как это делают приличные девочки.

С вызовом посмотрев в глаза Дельфи, блондинка в фиалковой мантии, решив, что разумнее будет не спорить со старшей девочкой, решительно развернулась и с силой захлопнула дверь, от чего магазинчик заходил ходуном.

Люпин, облегчённо вздохнув, вернул себе первоначальный облик.

— Спасибо. Это Вики. Виктуар. Она замечательная, но порой бывает несколько… невыносимой.

Дельфи понимающе кивнула. Наверное, что-то подобное иногда думал о ней Тристан, когда она чересчур докучала ему своими вопросами. Из-за газовой занавески материализовалась мадам Малкин со стопкой кроваво-красных мантий в пухлых руках и клокастой серой шубой, перекинутой через плечо.

— Давайте-ка примерим эти, мисс. Если что — подгоним по росту.

Затем она обратилась к Люпину:

— Ну как вам, юноша? Может быть, стоит немного укоротить рукава?

* * *

Присев на корточки, Дельфи вытащила из-под шкафа пыльную обувную коробку, в которой дожидались своего часа белые лодочки на невысоком каблучке-рюмочке, подаренные Нарциссой на Рождество две тысячи девятого года. Тогда они были велики ей, по меньшей мере, на два с половиной размера. Она надела туфли и оглядела себя перед зеркалом, висевшим на дверце шкафа. Сейчас они сидели идеально, как будто были сделаны точно по её мерке.

Затем она откинула крышку чемодана, лежавшего рядом с кроватью, и достала со дна аккуратно сложенную мантию из небесно-голубого атласа с белыми оборками на капюшоне. Последний раз она надевала её ещё на позапрошлое Рождество, и уже тогда мантия предательски не дотягивала до щиколоток. Накинув мантию поверх футболки и джинсов, Дельфи тут же стянула её через голову и комком закинула в чемодан.

Последние два года она неизменно загадывала на Рождество ещё одно желание, помимо обычного: «Хочу, чтобы отец вышел из Азкабана, и мы бы стали жить вместе в уютном домике на взморье, где бы нас никто никогда не нашёл. А тёте Юфимии можно бы было иногда писать письма».

Она мечтала танцевать на Йольском балу⁽²⁾ с Тристаном, в которого была влюблена едва ли не с первого курса. В школе никто кроме неё и Гретхен и не догадывался о том, что Тристан умеет танцевать самые настоящие вальсы, что он замечательно летает, хоть и не играет в команде, и что он может быть настоящей душой компании в кругу близких людей.

Дельфи достала из ящика стола пухлый конверт с колдографиями и растянулась поверх покрывала, рассматривая сделанные за время обучения в Дурмштранге снимки.

Вот Катарина Майер пытается применить заклинание роста волос и под неистовый хохот Мэрит отращивает себе пышные моржовые усы. Гретхен, наморщив лоб, мучительно пытается сотворить контрзаклятие.

Эйнар и Бальтазар в трескучий мороз босиком по снегу несутся к горячему озеру. Проходящие мимо студенты, закутанные в тёплые шубы, крутят пальцем у виска. После купания мальчишки неделю пролежат в лазарете.

Рэндальф Бьорн учит Ханса играть в волшебные шахматы, а тот, подперев кулаком подбородок, внимательно слушает однокашника.

Генрих Абель под аплодисменты девочек выпускает из палочки огненные струи, принимающие очертания диковинных змей.

Мари Розье рисует карикатуру на напоминающего старого гоблина преподавателя истории магии.

Высокий Тристан и миниатюрная Гретхен кружатся в вальсе на центральной площади Халльштатта, ловя на себе восхищённые взгляды.

А вот она сама танцует с братом подруги на всё той же площади и счастливо смеётся, ловя на ладонь крупные снежинки, падающие с неба. Тогда она едва доставала макушкой ему до плеча, а сейчас Тристан обгоняет её всего на полголовы.

Клементина Билевиц в синем платье, расшитом жемчугом, зажигает последнюю свечу Святого Адвента. Её супруг, сидя в любимом кресле возле камина, привычно читает газету, перекидываясь с женой и детьми шутками, а фрау фон Эйссель задумчиво вглядывается в пламя, отложив в сторону недовязанный чулок.

Тристан химичит в лаборатории Груба, не обращая внимания на то, что правый рукав его мантии уже искупался в котле, испортив всё зелье.

Несколько снимков Виктора Крама, целая коллекция колдографий утопающего в клубах пара Летучего Голландца, бесчисленное множество снимков живописных окрестностей Дурмштранга и Халльштатта в разные времена года, озера Оберзее, с которого всё началось и которым всё рано или поздно закончится.

Струйка алой крови, вытекающая из разбитой в ходе учебной дуэли губы, парящая в воздухе крохотная фигурка волшебницы — это Мэрит Нильсен делает круг почёта после победы над сборной Огня в финале, невесть как затесавшийся в этот конверт Малфой-манор, уже немолодая, но ухоженная Нарцисса…

— Дельфи! Дельфини! — раздался из гостиной радостный голос Юфимии. — Взгляни-ка, что я нашла!

Сложив колдографии обратно в конверт, Дельфи спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты. Опекунша держала в руках пышное бальное платье цвета шампанского.

— Я надевала его всего один раз — в день семнадцатых именин. В самый счастливый и одновременно несчастнейший день своей жизни. Танцевала на своём первом балу.

* * *

…отравился аконитом… нашли утром в кабинете… люди из Министерства…

Отдельные обрывки фраз доносились до неё словно сквозь толстый слой ваты, в которую на лето заботливо заворачивали стеклянные ёлочные игрушки. Чьи-то руки настойчиво продолжали трясти её, но Юфимия не желала возвращаться в страшную реальность, которой обернулась вчерашняя красивая сказка. Кто-то больно ударил её по щеке, оставив на нежной коже красный след.

— Юфимия! Юфимия, да очнись же ты, девчонка! — громкий голос Беллатрикс вырвал её из небытия. Она открыла глаза.

Очевидно, её перенесли на диван. На тот самый диван в Малой гостиной, где они с Рабастаном каких-то несколько часов назад провели их первую ночь вместе. Беллатрикс низко наклонилась над ней, снова занося руку, унизанную кольцами, чтобы влепить вторую пощёчину. Юфимия инстинктивно зажмурилась.

— Перестань, Белла, — осадил её Рудольфус. — Я сказал — хватит, Беллатрикс! Она уже пришла в себя.

Он перехватил тонкое запястье супруги, глядя ей прямо в глаза. Беллатрикс опустила руку. Рудольфус устало посмотрел на распростёртую на диване Юфимию, утопавшую в пышном платье.

— Тебе нужно взять себя в руки, умыться и выйти к людям. Они приехали выразить свои соболезнования, как только узнали о само… о смерти мистера Роули.

«О самоубийстве. Ты ведь хотел произнести именно это слово». Опёршись на твёрдую руку Беллатрикс, Юфимия попыталась встать. Ноги подкосились, и она вновь рухнула на диван. Она беспомощно посмотрела на Рабастана, который выкуривал одну за другой вонючие сигары, оставленные на кофейном столике кем-то из гостей. Наверняка эту гадость оставил после себя Долохов — тот проклятый русский с безжалостными глазами и щегольскими подкрученными усами, вогнавший отца в огромный карточный долг. От едкого дыма слезились глаза.

Бледный как смерть Торфинн безвольно обмяк в кресле с флаконом антипохмельного зелья в дрожащей руке. Под его некогда ясными голубыми глазами залегли тёмные тени, а от него самого пахло отвратительной смесью перегара и рвоты. На ослепительно-белой рубашке расплывались винные разводы, до дрожи напоминавшие пятна крови.

— Где… он? — севшим голосом спросила Юфимия, поднимаясь с дивана. Рабастан поддержал её за локоть. — Где мой отец?!

— Тело перенесли в спальню.

— Тело? — эхом откликнулась Юфимия. — Ах да, тело, конечно, да…

Дверь скрипнула; на пороге появилась верная Фиби, мелко дрожавшая всем телом. Эльфийка не смела приблизиться к хозяевам, чтобы разделить с ними их горе — покойный всегда был добр с ней.

— Хозяин, — робко позвала Фиби. — Молодой хозяин Торфинн, прибыли Эйвери, а также Малфои… И ещё два господина… Рэнкорны?

— Ранкорны, — простонала Юфимия, уткнувшись лицом в рубашку Рабастана. Он успокаивающе погладил её по спине.

— Ты не видишь, в каком он состоянии? — Рудольфус потряс за плечо ещё не протрезвевшего Торфинна. — Хочешь, чтобы к вечеру «Ежедневный пророк» пестрел колдографиями твоего обожаемого хозяина, измазанного в помоях?

— Хозяйка Юфимия? — ещё менее уверенно произнесла съёжившаяся от страха эльфийка.

— Юфимия, утри слёзы и выйди к ним. Не можем же мы вытолкнуть туда его, — кивнула на Торфинна скривившаяся от отвращения Беллатрикс. Отчего-то на брата не действовало антипохмельное зелье.

— Давай, Юфимия. — Рабастан легонько подтолкнул её к двери. — Ты справишься, я знаю.

Напоследок обернувшись, Юфимия заметила, что брат и гости уже успели сменить парадные одежды, и только она всё ещё была одета в воздушное бальное платье. Набрав в грудь побольше воздуха, Юфимия решительно толкнула тяжёлые двойные двери.

* * *

Протрезвевший и умывшийся, наконец, Торфинн гладил по её волосам, поправляя выбившиеся из вечерней причёски пряди. Она так и не нашла в себе сил переодеться.

— Всё наладится сестрёнка, вот увидишь.

Однако судя по голосу, брат не был уверен в дальнейших перспективах. Как будто бы он знал что-то, чего не знала она.

— Они ушли?

Торфинн кивнул. В комнате было темно, и она не могла видеть его кивка.

— Он так и не пришёл?

— Долохов? — встрепенулся Торфинн. — Так и не появился.

— Это не к добру, — прошептала Юфимия, вставая с постели и принимаясь ходить по комнате. Брат зажёг свечу и улёгся на её место, подложив руки под щёку, совсем как в детстве. Не прошло и пяти минут, как Торфинн забылся тяжёлым сном.

Юфимия взяла свечу и на цыпочках вышла из комнаты. Палочка валялась где-то на первом этаже. Она тихонько спустилась по лестнице, устланной приглушавшей шаги ковровой дорожкой, в опустевший приёмный зал, посреди которого стоял гроб с телом мистера Роули, убранный свежесрезанными цветами.

Юфимия поставила свечу на пол и опустилась на колени рядом с гробом. Она долго рассматривала ещё не старое осунувшееся лицо отца, прежде чем дотронуться до ледяных ладоней, сложенных на груди.

— Почему вы бросили нас, отец? — заплакала Юфимия, уронив голову на его холодную грудь. Она весь день держала в себе слёзы, следуя наставлениям Беллатрикс. Юфимии казалось, что под алебастровой кожей леди Лестрейндж кроется стальная броня, и оттого ей настойчиво хотелось расцарапать её, чтобы узнать, что на самом деле находится под ней.

— Мои соболезнования.

Этот голос с резким русским акцентом, эхом отдававшийся от стен приёмного зала, мог принадлежать только ему одному.

— Благодарю вас, господин Долохов, — холодно произнесла Юфимия, не оборачиваясь. У неё не было ни малейшего желания видеть его холёное лицо с щегольскими усиками.

— Я шёл по одному важному делу к вашему отцу, но немного опоздал, не застав его в живых. Пунктуальность никогда не была моей сильной стороной.

Долохов зашуршал какими-то бумажками. Счета.

— Я выкупил долги мистера Роули у остальных кредиторов, чем оказал ему огромную услугу, но ваш отец не оценил моей щедрости…

И опять всё упиралось в пресловутую колоду и ломберный стол с зелёным сукном. Случилось, наконец, то, чего она, Юфимия, всегда так боялась.

— Вы омерзительный человек, господин Долохов, — прошептала Юфимия, поднимаясь на ноги и поправляя пышные юбки.

— Я знаю, — уверил её Долохов, расплывшись в иезуитской улыбке. — Однако у вас, а точнее у вашего брата, есть призрачная возможность вернуть часть долга, юная мисс.

— И какая же? — громовым басом поинтересовался Торфинн, спускаясь по лестнице, держа на изготовке волшебную палочку.

— Я предлагаю вам работу. — С этими словами Долохов закатал левый рукав мантии чуть выше локтя. Тёмная Метка.

На лице Торфинна Роули не дрогнул ни один мускул.

— Что нужно сделать?

— Думаю, лучше обсудить это в более подходящем месте.

Долохов по-хозяйски направился в рабочий кабинет покойного мистера Роули. Торфинн, оставив рыдающую сестру в одиночестве, без возражений двинулся вслед за ним.

Когда они скрылись на втором этаже, от толстой колонны отделилась ещё одна мужская фигура. Юфимия осоловелыми глазами смотрела на волшебника, появившегося словно из ниоткуда. Волшебник откинул капюшон, открыв взору взволнованное лицо Рабастана Лестрейнджа.

— Не беспокойся за него. — Он взял её дрожащую ладонь в свои руки. — Антонин не сделает твоему брату ничего дурного. Торфинн выполнит данное ему поручение и в случае успеха станет одним из нас. Нам нужны такие люди. Тёмному Лорду нужны такие люди. Мой отец мог бы выкупить часть долга, но Торфинн ответил отказом — он никому не желает быть обязанным.

Юфимия кивнула. На языке вертелся вопрос, который она никак не решалась задать, опасаясь услышать ответ.

— Какое задание приготовлено для моего брата? — собрав остатки воли в кулак, едва слышно проговорила Юфимия.

— Убить Пруэттов.

* * *

Она стояла на изъеденном молью ковре посреди обшарпанной маггловской гостиной в роскошном платье родом из прошлого века. Как странно…

Дельфи дотронулась до воздушной органзы. Сложно было поверить, что её опекунша, руки которой огрубели от бесконечного перетирания порошков в лавке мистера Селвина, а глаза потеряли задорный блеск, могла блистать в высшем свете, заставляя мужчин восхищаться её грацией, а женщин — молча завидовать молодости.

— Какая же ты красивая в этом платье! — не смогла сдержать восхищённого вздоха Юфимия. — Похожа на свою мать…

Дельфи не любила, когда её сравнивали с матерью. Замечая в себе её черты, ей казалось, что она никогда не сможет сравняться с ней и навсегда останется лишь её бледной копией. Когда в Косом переулки прохожие оборачивались вслед, едва слышно перешёптываясь между собой, она начинала выходить из себя. В такие моменты Дельфи отчаянно желала иметь при себе мантию-невидимку, какая была у одного из сказочных братьев, или же обладать способностями метаморфомага, как у Люпина.

— А на отца? — спросила она, заранее зная ответ, который даст опекунша.

Юфимия невразумительно пожала плечами.

Когда накануне домой вернулся пьяный в стельку Мундугнус, аппарировав прямо в отвратительное кресло в горошек, Дельфи, в тот момент мирно читавшая книгу, по обыкновению сидя на подоконнике, неожиданно вспыхнула и разразилась гневной тирадой, а затем, сделав резкий выпад, послала в пьянчугу усиленным Scourgify, от которого изо рта Мундугнуса полезла мыльная пена. Захлёбываясь пузырями, Флетчер без сил повалился на пол, схватившись за горло.

А Дельфи стояла над корчившимся на грязном ковре волшебником и с мрачным удовлетворением наблюдала за этим зрелищем, не давая Юфимии сделать ни шагу к задыхающемуся Мундугнусу. Лишь когда его красное от принятого на грудь горячительного лицо сделалось вовсе багряным, она с отвращением выплюнула контрзаклятие, после чего молча удалилась в свою комнату, наложив на дверь запирающие чары.

Проводив подросшую воспитанницу беспокойным взглядом, Юфимия окончательно убедилась, что Дельфи не только лицом, но и характером пошла в мать, не унаследовав от Рудольфуса ровным счётом ничего, а её прежнее спокойствие было лишь затишьем перед приближающейся бурей.

Взяв её руки в свои ладони, Дельфи закружилась по комнате, заставив её задержать на мгновенье молодость, стремительно ускользавшую сквозь огрубевшие пальцы. Взметнув чёрными кудрями, она отпустила руки и залилась безудержным смехом.

Юфимия невольно вздрогнула: воспитанница явственно напомнила ей молодую красавицу-Беллатрикс, в которой только-только начали проявлять себя первые признаки зачинающегося безумия.

Ростом Юфимия была намного ниже Дельфи, и платье волочилось за ней длинным шлейфом. Укорачивать его она тогда не захотела, и потому высокой Дельфини наряд пришёлся точно впору. Она с восхищением разглядывала изящную фигурку воспитанницы, облачённую в кремовое платье с тугим лифом, расшитым золотыми и серебряными нитями, и пышными многослойными юбками из полупрозрачной органзы. Она пожалела, что пришлось продать драгоценности, однако юность сама по себе была прекрасным украшением и потому не нуждалась ни в золоте, ни в алмазах.

Юфимия с удивлением отметила, что перед ней стояла уже не маленькая девочка, а юная девушка, только готовившаяся вступить в эту жизнь, тогда как жизнь её самой давно уже перетекла в ранг безрадостного существования.

Погладив рукой в шерстяной перчатке отполированное до зеркального блеска древко метлы, Дельфи взмыла в небо, ярко раскрашенное зарёй. Спустя неделю после осеннего равноденствия день быстро шёл на убыль, уступая место ночи, озаряемой мистическими всполохами северного сияния.

С тех пор, как Дельфи стала членом команды, Крам лично подписал необходимое разрешение, и сторож стал выдавать ей для самостоятельных полётов новенькие «Нимбусы-2001» вместо дребезжащих «Чистомётов». Она несказанно обрадовалась произошедшей перемене и стала просыпаться ещё раньше, чтобы как можно больше времени перед началом занятий проводить в воздухе. Даже в выходные она старалась по возможности не изменять этому правилу и, покормив Тенебриса, отправлялась на квиддичное поле.

Дельфи пролетела над башней, коснувшись рукой крыши. Взгляд зацепился за живописный скалистый уступ, выдававшийся далеко вперёд. Она резко развернула метлу и, оттолкнувшись ногами от замшелой черепицы, взяла курс на утёс.

Прислонив метлу к кривой сосёнке, сиротливо жавшейся к голому камню, и для надёжности привязав её к ней наколдованной толстой верёвкой, она осмотрелась по сторонам. Справа меж скал пролегала узкая тропинка, кое-где поросшая жидкими кустиками дикого чабреца, змеёй огибая крутой утёс, подобно как гигантский Ёрмунганд родом из древних скандинавских сказаний обвивает кольцами земной шар.

Она наклонилась, чтобы сорвать веточку чабреца, покрытую мелкими сиреневыми соцветиями. Ей сразу вспомнился ароматный горячий чай, который разливала по чашкам фрау Билевиц, когда она гостила в Халльштатте.

По тропе градом покатились мелкие камешки, исчезнув в пропасти. Это был тот случай, когда по воздуху добираться было определённо безопаснее. Она осторожно сделала несколько шагов по белому камню. В пяти футах от носков ботинок уступ резко обрывался. Ветер завывал со страшной силой, грозясь сбить её с ног. В глубине души осознавая всё безрассудство и глупость своего поступка, Дельфи подошла вплотную к обрыву и села на самом краю, свесив вниз ноги.

Только сейчас она задумалась о двойственности Стихии Воздуха — ветер способен как затушить, так и раздуть пламя из едва тлеющего уголька, способен поднимать на море огромные волны, топить корабли и вырывать из земли вековые деревья. Он бесплотен — его нельзя поймать и нельзя усмирить. Он способен быть лёгким бризом и в следующую секунду обернуться разрушительным смерчем.

Дельфи застегнула мантию на все пуговицы, чтобы потом не пришлось применять к ней Манящие чары. Кроваво-красная лента под цвет мантии, стягивавшая волосы в хвост, ослабла, и ветер, подхватив лёгкую полоску атласной ткани, играючи понёс её в сторону замка. Внизу сновали крошечные фигурки студентов в алых одеждах, не подозревавшие о том, что на вершине скалы сидит она, Дельфи, и наблюдает за ними с высоты птичьего полёта.

Дельфи поднялась на ноги и осторожно попятилась назад, стараясь не поскользнуться на гладких камнях, ещё влажных после вчерашнего дождя.

— Accio, Дельфи!

Невидимая сила отбросила её назад, ударив о каменную глыбу. Превозмогая боль в спине, она резко вскочила на ноги и выхватила из кармана волшебную палочку, озираясь по сторонам. Сердце бешено колотилось.

На каменистой тропинке стоял Тристан с перекинутой через плечо холщовой сумкой, из которой торчали какие-то сухие былки. Его и без того довольно бледное лицо сделалось белым как полотно.

— Тебе жить надоело, Роули?!

Дельфи, облегчённо вздохнув, опустила палочку и принялась растирать ушибленную спину.

— Как ты здесь очутилась?

— Пролетала над замком. — Она махнула перчаткой на привязанный к сосне «Нимбус». — И увидела красивое место. Сам-то ты что здесь делаешь?

— Да, место и впрямь восхитительное, — согласился Тристан, с шумом втянув в себя горный воздух, остро пахнущий чабрецом. Он сделал несколько шагов к обрыву и задумчиво глянул вниз. — Штольц рассказал мне о нём ещё на втором или третьем курсе. Надо пополнить запасы кое-каких ингредиентов для зелий. Вот это, например, — он достал из сумки длинную сухую былку, увенчанную зонтичным соцветием, напомнившим Дельфи заросли борщевика на заднем дворе их лондонского дома, — дягиль. Используется в некоторых противоядиях.

Кстати, Штольца можно поздравить с новой должностью — теперь он действительно профессор. Через год я надеюсь получить при нём место практиканта.

— Было бы здорово, — улыбнулась Дельфи. Тристан стал её другом, и ей не хотелось расставаться с ним. Она уже не представляла себе вечера в Дурмштранге без их посиделок в пустом классе после окончания работы над очередным зельем. Наплевав на все правила техники безопасности, они пили чай с лакричными конфетами, отодвинув в сторону пузырьки с ядами и банки с заспиртованными тварями, от одного вида которых у большинства учеников пропадал аппетит.

— Знаешь, от высоты мне становится немного не по себе. Я бы не смог так, как ты. Может быть, потому что я — человек Земли, а ты — Воздуха…

— Какие глупости, — фыркнула Дельфи. — Сам Крам говорил про условность распределения. Да и директор тоже.

— Возможно. — Пожал плечами Тристан. Он задумчиво следил за проплывающим под его ногами тяжёлым облаком. — Однако не просто так на протяжении стольких веков проводится распределение.

Дельфи подошла поближе к краю и теперь тоже наблюдала за медлительным облаком, похожим на комок свалявшейся ваты.

— Ты здорово летал тогда, в Халльштатте. А ведь горы там гораздо выше. — Она с опаской покосилась на узкую осыпающуюся тропинку. — Мне кажется, эта дорога не очень надёжная…

— Здесь всё какое-то другое… — вздохнул Тристан. — Чужое… Взгляни туда. — Он ткнул сухой былкой, которую всё это время крутил в пальцах, в сторону двух остроконечных вершин, между которыми вдалеке виднелась полоска серого океана. Они образовали узкую долину, поросшую кривым лесом из тёмных сосен и дохлых лиственниц, уже начавших сбрасывать свои иголки-листочки. Кое-где виднелись пятна моховых болот, напоминавшие огромные изумрудные кляксы.

Преподаватели каждый год стращали первогодок тем, что в долине бродят инферналы — недобитки времён основателей и присоединившиеся к ним плоды экспериментов Гриндельвальда в бытность его студентом, в пещерах обитают свирепые тролли, а по непроходимым топям скачут красные колпаки и фонарники.

По другую сторону простиралась безлесная равнина, покрытая раскисшей после первых заморозков травой, так же окружённая со всех сторон угрюмыми скалами.

Действительно, какой разительный контраст с залитым солнцем альпийским Халльштаттом, пестрящим пряничными домиками!

— И потом, — продолжил Тристан, повернувшись спиной к пропасти, — метлу нужно где-то оставить… — Он отошёл от обрыва и подал Дельфи руку. — Осторожнее! Я знаю, как ты любишь летать, но это не самое подходящее место для полётов.

Они почти одновременно рассмеялись.

— Самое что ни на есть подходящее, смотри! — задорно воскликнула Дельфи, отпуская ладонь Тристана и отступая на несколько шагов назад.

Она закрыла глаза и попыталась мысленно сконцентрировать массу своего тела в одной точке, как это описывалось в тех немногочисленных индуистских писаниях, переведённых на английский или немецкий языки. В некоторых из них говорилось, что внутренняя энергия мага подобна спящей змее, свернувшейся кольцами, и необходимо лишь заставить её проснуться. Дельфи находила это сравнение весьма символичным.

Она чувствовала, как волна магии поднимается внутри, отрывая её от холодного серого камня. Несколько секунд она действительно парила в футе от земли, раскинув в стороны руки и откинув назад голову. Длинные волосы красиво развевались на ветру, придавая сходство со смертоносной Медузой.

Тристан хотел было схватить её за руку и оттащить подальше от осыпавшегося обрыва, но замер на месте, не в силах оторвать взгляд от этого прекрасного и в то же время жуткого зрелища. Высокая фигура в алой мантии, зависшая в шаге от пропасти, медленно опустилась на землю. Дельфи открыла глаза и откинула упавшие на лицо волосы.

— Ну как? — поинтересовалась она будничным тоном, каким обычно спрашивала о степени готовности того или иного зелья.

Тристан много слышал о магах, способных подниматься в воздух одной лишь силой мысли без заклинаний и мётел, но ему никогда не приходилось видеть ничего подобного своими глазами. Какой пугающе красивой казалась она ему в тот момент. Тристан улыбнулся, удивляясь самому себе, — почему только он раньше не обращал внимания на подругу младшей сестры. В бесконечной школьной кутерьме он упустил тот момент, когда не по годам смышлёная девочка превратилась в красивую девушку.

Дельфи вскинула подбородок, наслаждаясь произведённым эффектом. Тристан от удивления не мог вымолвить ни слова — даже не ввернул, как обычно, одно из своих любимых словечек, которые вставлял к месту и не к месту, и за которые ему часто влетало от отца.

— Давно ты так? — наконец, вымолвил он.

— Совсем недавно, лишь пару месяцев. Тренировалась, пока была в Лондоне, — ответила Дельфи. — Там ужасно скучно: опекунша вечно жалуется на несносное поведение Мундугнуса, а этот жулик настраивает её против меня — говорит, я кончу свои дни за решёткой. Должен же кто-то проучить этого негодяя! На улицу я почти что не выхожу — Питу и его мерзкой маггловской шайке кажется очень забавным обдать меня грязью, проехав мимо на мопеде! Колдовать можно только в доме… — Она подошла к тонкому деревцу, к которому был привязан «Нимбус», и отвязала метлу. — Я давно искала литературу по этой теме, но перевод с санскрита просто ужасен… Так что я всё ещё жду твоё зелье! — Она улыбнулась.

— Боюсь, с зельем дела идут не так хорошо, как хотелось бы, — помрачнел Тристан. — Такое ощущение, что этот горе-зельевар после применения своего варева сам летал только во сне…

— «Нимбус» выдержит нас обоих. Не хочешь спуститься вниз вместе со мной?

Метла, слегка просев под двойным весом, рванула с обрыва. Дельфи обняла Тристана за талию, изо всех сил вцепилась руками в его мантию и положила подбородок ему на плечо. Мимо них пролетела какая-то птица, едва не задев её крылом по лицу. Они поравнялись с распахнутыми настежь окнами замка. Оторвав руку от мантии Тристана, Дельфи весело помахала Катарине и Мэрит, обозревавшим окрестности. Катарина едва не перевалилась через подоконник, а Мэрит, присвистнув, махнула в ответ.

— Отлетим подальше от стадиона, — попросила Дельфи, заметив сторожку. — У меня могут отобрать разрешение на «Нимбус».

Они приземлились за озером на опушке чахлого леса. Коснувшись ногами пожелтевшей травы, Тристан соскочил с метлы и подал своей спутнице руку. Опершись на протянутую ладонь, Дельфи спрыгнула следом.

* * *

— Сильнее! — потребовала Катарина, оставшаяся недовольной тем, как Мэрит затянула корсет её жемчужно-белого платья, до боли напоминавшего наряд невесты. Ей уже нечем было дышать, но она упорно требовала сделать и без того тонкую талию ещё уже. Мэрит, пробормотав какое-то ругательство, уперлась коленкой в спину однокашницы и резко потянула на себя ленты шнуровки, от чего атласная ткань угрожающе затрещала. — Девочки, помогите ей!

Дельфи, в тот момент укладывавшая пушистые волосы Гретхен в сложную причёску, следуя указаниям модного журнала, который подруга одолжила у Мари Розье, одарила Катарину недовольным взглядом. Наконец, Мэрит справилась с корсетом и, облегчённо вздохнув, принялась за свой туалет.

— Кстати, мы не видели твой наряд, Дельфи! — Мэрит вертелась перед зеркалом, придирчиво расправляя мелкие оборки розового кисейного платья. Она оттолкнула в сторону Катарину, с помощью волшебной палочки завивавшую локоны.

— Да нет у неё никакого платья, — не преминула уязвить соседку по комнате Катарина. — Пойдёт наша Изольда со своим Тристаном на бал в мантии, которую надевала на первом курсе. Она коленки-то хоть прикрывает?

Дельфи ненавидела дурацкое прозвище, приставшее к ней после знаменательного полёта под окнами башни. Но был в этом и положительный момент — особо обидные клички постепенно отошли на второй план.

— Silencio! — Дельфи сделала пасс рукой в её сторону и продолжила укладывать волосы Гретхен. Катарина задохнулась от возмущения и продолжала беззвучно открывать и закрывать рот подобно рыбе, выброшенной на берег. Мэрит, метнувшись к тумбочке, схватила её волшебную палочку и теперь скакала по комнате, уворачиваясь от летящих в неё исписанных свитков пергамента, сломанных перьев и прочего канцелярского хлама.

Дельфи усмехнулась, наблюдая за её кривляниями: казалось, что и спустя двадцать лет Мэрит будет вихрем носиться по комнате с чьей-нибудь палочкой в руках!

Иногда, лёжа без сна в неуютной постели и слушая протяжные крики облезлого авгурея, она рисовала в голове их встречу через несколько лет после окончания Дурмштранга.

«Будущее за вами», — каждый год с пафосом говорила директор, обращаясь к студентам с приветственной речью.

Катарина выйдет замуж за какого-нибудь высокого чиновника из немецкого Министерства и станет в один ряд с наградными грамотами и кубками на каминной полке.

Мэрит, конечно, будет играть в норвежской сборной — ей так и виделось, как однокашница молнией проносится над крутыми фьордами, и её тонкие косички развеваются на ветру…

Гретхен унаследует дело своего прадеда и будет вынуждена держать высокую планку, заданную Грегоровичем. И так же, как и фрау Билевиц, будет балансировать между семьёй и работой.

Тристан… Тристан сумеет получить эликсир жизни и, подобно Николасу Фламелю, впишет своё имя в историю.

А она, Дельфи, сравняв с землёй стены проклятого Азкабана, наконец, воссоединится с отцом. «Если, конечно, он вообще дотянет до этого момента, — настойчиво шептал её внутренний голос. Она мысленно обрушивала на него все известные ей проклятия и продолжала лелеять свои мечты.

Дельфи незаметно засыпала и видела себя облачённой в подвенечное платье Беллатрикс с приколотыми к нему живыми цветами. Перед ней в струящейся мантии стоял Тристан, протягивая обе руки. Она касалась его ладоней, и цветы на платье расплывались кровавыми пятнами. С красивого лица молодого человека сползала счастливая улыбка, и оно искажалось в страшной гримасе. Дельфи просыпалась в холодном поту, зажигала свет на конце палочки и беспокойно оглядывалась по сторонам: по правую руку от неё спала, накрывшись с головой, Мэрит, по левую тихо сопела Гретхен, а у противоположной стены, подложив ладошки под щёку и улыбаясь чему-то одному ей известному, видела сны Катарина.

— Пойду посмотрю, что происходит внизу! — напоследок выкрикнула Мэрит и выбежала из спальни, прихватив с собой волшебную палочку Катарины; Катарина без сил повалилась на кровать, накрыв голову подушкой. Её сова принялась рассерженно ухать, а старый Тенебрис, только что влетевший в распахнутую форточку, изо всех сил старался её перекричать.

— Очень красиво! — Гретхен аккуратно поправляла причёску, украшенную наколдованной несколько минут назад белой розочкой. — Надевай скорее своё платье, и я постараюсь уложить твои волосы. Пора бы нам спускаться — торжество уже началось.

Дельфи усмехнулась, пытаясь пригладить торчавшие во все стороны пряди, вившиеся мелким бесом. Она сомневалась, что подруге удастся сотворить из них что-либо стоящее и мысленно представляла себя кружащейся в вальсе с вороньим гнездом на голове.

Она достала из чемодана шуршащий свёрток, перемотанный бечёвкой, и яркую обувную коробку с белыми лодочками на каблуке-рюмочке, аккуратно развязала узелок и развернула упаковочную бумагу. Гретхен, присев на краешек её кровати, восторженно ахнула, увидев платье из невесомой органзы, расшитой золотыми и серебряными нитями. Платье Дельфи было почти того же цвета, что и её собственное.

Дельфи аккуратно надела платье, стараясь не оставить ни одной зацепки на ткани бесчисленных юбок. Катарина высунула из-под подушки голову и с раскрытым ртом наблюдала за превращением нескладной девочки, которую добрая половина Дурмштранга то дразнила за худобу и высокий рост, в изящную юную девушку, собиравшуюся на свой первый торжественный вечер.

Как и тогда, в доме Роули, Дельфи покружилась вокруг себя, взметнув пышными юбками. Блеск золотых нитей, украшавших праздничный наряд, напоминал не то пьянящие брызги шампанского, не то прозрачные капли дождя на осенних листьях, ещё каких-то пару месяцев назад кружившихся за окнами замка.

— Какое красивое… — С Катарины, наконец, спало заклятие немоты, и она, растеряв свою прежнюю язвительность, не смогла сдержать восхищённого вздоха. — Оно принадлежало твоей матери?

— Тёте, — поправила её Дельфи. — Тёте Юфимии.

У Беллатрикс в своё время, наверное, были куда более роскошные наряды, чем носила Юфимия. Дельфи наколдовала стакан воды и в несколько глотков осушила его, проглотив липкий ком, подступавший к горлу каждый раз при воспоминаниях о матери.

Гретхен зажала в губах несколько шпилек для волос, которые по очереди вставляла в причёску подруги. Модный журнал висел прямо в воздухе и переворачивал страницы по мановению волшебной палочки.

Из угла комнаты раздался отвратительный хруст — Тенебрис решил полакомиться феями, украшавшими рождественскую ёлку. Девочки повернулись на шум как раз в тот момент, когда он отрывал последней из фей голову. Под деревцем валялись обломки прозрачных крыльев.

Катарина, зажав рот рукой, пулей вылетела из комнаты, едва не запутавшись в подоле. Дельфи хладнокровно устранила последствия ужина своего питомца и водрузила отчаянно верещавшую птицу в клетку.

— Кажется, вышло неплохо?

В довершение Гретхен полила её причёску каким-то составом, придавшим им блеск.

— Замечательно, — уверила подругу Дельфи, разглядывая своё отражение в высоком настенном зеркале. Словно по волшебству те черты, которые ей никогда не нравились в себе, вдруг обернулись достоинствами: казавшийся болезненным бледный цвет кожи прекрасно оттенял глаза и локоны цвета вороного крыла, худоба ещё больше подчёркивала хрупкость, а высокий рост придавал стать — стоило лишь немного расправить плечи.

«Надо бы чаще напоминать об этом Тристану», — улыбнувшись, подумала Дельфи, вспомнив его привычку немного сутулиться.

— Смотри, Дельфи, мы словно сёстры. — Гретхен встала перед зеркалом рядом с ней. Переглянувшись, подруги одновременно рассмеялись. Обе они были одеты в платья цвета шампанского, разве что наряд Гретхен несколько отличался оттенком и был более современного кроя.

К их заливистому смеху прибавился голос только что вошедшей в комнату Катарины. Согнувшись пополам от душившего её хохота, она заявила, что в жизни не видела более непохожих друг на друга сестёр — Гретхен едва доставала Дельфи до подбородка. В руках Катарина держала две толстые свечи в заляпанных воском подсвечниках. Взглянув на висевшие на стене часы, показывавшие без четверти полночь, она аккуратно поставила свечи на пол.

— Собралась, наконец, заняться учёбой? — саркастически поинтересовалась Дельфи, с недоумением наблюдая за манипуляциями соседки, которая лихорадочно рылась в поисках чего-то в своей прикроватной тумбочке. — Тебе не кажется, что сейчас не самое подходящее время?

— Могу я одолжить твоё зеркало? — Получив согласие, Катарина взяла с тумбочки подарок Нарциссы — овальное зеркальце в изящной оправе. — Я только что узнала об одном древнем гадании, которое нужно проводить непременно в первую ночь Йоля. Оно никогда не врёт. — Катарина, подобрав пышные юбки, расположилась на медвежьей шкуре, устилавшей пол спальни.

— Colloportus! — Дверь резко захлопнулась. Катарине удалось-таки отвоевать у Мэрит свою палочку.

— Постой, — нахмурилась Гретхен. Маленькая комната погрузилась во тьму. — Ты собираешься гадать прямо сейчас?

— Я всё разузнала. Бал состоится после полуночи, когда мелюзга отправится спать, — отмахнулась Катарина. — Я только что была внизу — сейчас фрау директор толкает какую-то речь, а горстка детворы скачет вокруг догорающего полена. Если хотите — присоединяйтесь.

Она зажгла свечи, и по стенам заплясали красноватые отблески пламени. Капли раскалённого воска упали на тыльную сторону ладони, заставив её резко отдёрнуть руку.

Дельфи, скрестив руки на груди, с недоверием наблюдала, как однокашница старается поймать маленьким зеркальцем отражение большого зеркала, висевшего на стене позади неё. После неудавшегося ритуала, который пыталась провести ныне покойная фрау фон Эйссель, она потеряла всякое доверие к подобного рода занятиям.

— И что мы должны там увидеть? — поинтересовалась Гретхен, присаживаясь рядом с Катариной и с опаской заглядывая в тёмное зеркало. — Я пока вижу лишь нас двоих… Фрау фон Эйссель всегда говорила, что стоит быть осторожнее с зеркалами. Теперь троих, — она рассмеялась, отодвигаясь чуть в сторону, чтобы Дельфи было лучше видно.

— Сегодня самая длинная ночь в году, прошлое, настоящее и будущее соединятся, — ответила Катарина, обернувшись на часы. — Осталась пара минут! Ты с нами, Изольда?

Любопытство в который раз пересилило здравый смысл, и Дельфи, потеснив однокашниц, устремила взгляд в центр бесконечного коридора, образованного двумя зеркалами. Отражение отдавало чуть в красноту — наверное, из-за свечного освещения. Она видела лишь три пары огромных глаз — чёрные, голубые и зелёные… Кто-то настойчиво стучал в дверь. Внизу пробили куранты.

Настенные часы показывали двенадцать, одиннадцать, десять… Стрелки бешено вращались вокруг своей оси — ход времени неумолимо двигался назад. Часы растекались, подобно плавящемуся свечному воску, как на картине Сальвадора Дали⁽³⁾, копия которой висела в гостиной дома Мундунгуса…

Гретхен пронзительно вскрикнула, и Катарина выронила из рук зеркало, которое, упав на пол, лишь чудом не разбилось на тысячи мелких осколков. Кто-то зажёг свет.

— Я видела себя в свадебном платье. Я… я выхожу замуж, — мечтательно протянула зачинщица гадания. Метнув в сторону Гретхен уничтожающий взгляд, она продолжила говорить: — Позади меня мелькали какие-то тёмные тени… силуэты… Из-за тебя я не смогла разглядеть их!

— Может быть, просто кто-то нацепил на бал подвенечный наряд? — хмыкнула Дельфи.

Побледневшая Гретхен, вцепившись в зеркало, лихорадочно горящими глазами рассматривала своё отражение, то и дело дотрагиваясь дрожащими пальцами до цветка, который Дельфи воткнула в её причёску.

— Я видела себя с венком из красных роз на волосах!

— Может, это пламя придало красный оттенок?

Гретхен отрицательно покачала головой.

— Это был именно венок, а не цветок. И, кажется, платье было другое… — неуверенно пробормотала она. — Ты что-нибудь видела?

— Время, — ответила Дельфи. Она обернулась: висевшие на противоположной стене часы показывали пять минут первого. — Оно повернулось вспять. Часы шли как будто бы назад… А потом они… не знаю… расплавились, как на той странной картине Дали, понимаете?

— Возможно, это было всего лишь отражение часов, — предположила Гретхен, отложив, наконец, зеркало. — В зеркале ведь всё перевёрнуто, вот тебе и померещилось. И мне померещилось.

Стук становился всё настойчивее.

— Девчонки, вы вообще сегодня выходить собираетесь?!

* * *

Тристан ожидал Дельфи в общей гостиной Дома Воздуха, прислонившись к нагретой стене. Поверх белой рубашки и идеально выглаженных брюк он накинул на плечи иссиня-чёрную мантию, которую надевал на Рождество дома. Тогда сестре с огромным трудом удалось заставить его надеть её. Чуть поодаль стоял облачившийся в смокинг Генрих Абель.

Светящийся от счастья Бальтазар, одетый в пёстрый норвежский костюм с шерстяными гольфами до колена и начищенные до блеска лаковые туфли с массивными серебряными пряжками, спускался по винтовой лестнице под руку с Гретхен, согласившейся пойти с ним на бал. Мэрит как-то обмолвилась, что такой костюм называется «бюнад». То, что Бальтазар с самого первого курса оказывал подруге знаки внимания, было известно всем — взять хотя бы толстую пачку кривых валентинок, полученных Гретхен четырнадцатого февраля две тысячи десятого года. Тогда Бальтазару казалось, что успех предприятия напрямую зависит от количества открыток. В позапрошлом году Гретхен получила в подарок очаровательного клубкопуха, на шерсть которого у ней затем обнаружилась лютая аллергия, а год назад среди писем обнаружился конверт, громовым басом декламировавший стихи какого-то норвежского поэта. Судя по хохоту Мэрит, магия оказалась бессильна разобрать почерк Ромео, и оттого половина слов сменила значение на противоположное.

Когда Генрих со своей спутницей, подметавшей длинным шлейфом своего белоснежного платья не самые чистые полы замка, удалился из общей гостиной, Дельфи помахала рукой Тристану. Тот, улыбнувшись, сделал шаг навстречу.

— Ты правда очень красивая. Я даже не сразу узнал тебя в этом платье!

Дельфи заправила за ухо выбившуюся из высокой причёски прядь, не без удивления отметив, что длинные волосы Тристана, обычно собранные в хвост, теперь были аккуратно подстрижены. Проследив направление её взгляда, Тристан усмехнулся:

— Отец хочет, чтобы я «прилично выглядел», — он состроил недовольную мину. Дельфи не переставала удивляться Тристану, в котором скрупулезность и педантичность мирно сосуществовали бок о бок со всплесками юношеского максимализма. — Он, хоть и на дух не переносит Каркарова, говорит, что при нём была идеальная дисциплина, не в пример нынешней — все ходили по струнке, а Розабельверде, несмотря на громкие заявления, на многое закрывает глаза. Отец, кажется, учился с ней в одни годы. Она ведь никого ещё не отчислила из-за тех же дуэлей вне Клуба, к примеру, хотя каждый год грозится. — Тансфигурировав забытое каким-то рассеянным учеником перо в расчёску, Тристан провёл ею несколько раз по волосам.

— А мне нравились твои волосы, — улыбнулась Дельфи. — Но так тоже неплохо. Я видела на колдографии мужа моей тёти Нарциссы — его волосы даже длиннее, чем у неё самой. В детстве мне это казалось таким забавным! У нас в Британии многие волшебники носят такие причёски. Главное, не отрасти себе случайно моржовые усы, как сделала Катарина!

— Постараюсь. — Тристан отворил входную дверь, пропуская Дельфи вперёд. — Хотел бы я побывать на родине Ди, Келли и Роджера Бэкона…

Спускаясь в непривычно длинном платье по лестнице, Дельфи шарахалась от галдящих первогодок, спешащих разойтись по своим спальням.

Под потолком просторного холла на цокольном этаже кружились огромные заколдованные снежинки. Периодически они неожиданно опускались на чью-либо макушку, вызывая море восторга не только у впечатлительных младшекурсников, но даже у некоторых преподавателей.

Двери зала Четырёх Стихий были распахнуты настежь, чтобы не создавать заторов из спешащих на бал студентов. Изнутри доносилась пронзительная мелодия, напоминавшая звуки скрипки. Дельфи с Тристаном, потеснив несколько танцующих пар, заняли место недалеко от высокой ели, украшенной переливающимися гирляндами и живыми феями с прозрачными крыльями. Рядом медленно догорало йольское полено. В Дурмштранге Дельфи всегда удивляло соседство, казалось бы, несовместимых культур — рождественская ель мирно соседствовала с йольским поленом, а пасхальные угощения — с огнями Вальпургиевой ночи…

На небольшой круглой сцене у противоположной стены, сооружённой специально по случаю бала, играл на маленькой расписной скрипке Бальтазар Розенкранц. С высокого портрета за его виртуозной игрой наблюдала основательница Дурмштранга Нерида Волчанова. То была статная волшебница со строгими глазами и сдержанной мягкой улыбкой. Её длинные тёмные волосы были заплетены в тугую косу, перевязанную алой лентой, и перекинуты через плечо. Мимо портрета, шурша длинной золотистой мантией, чинно прошествовала директор под руку с пожилым волшебником в изумрудной мантии. Её собственные волосы были заплетены в такую же косу, как у болгарской колдуньи.

Рядом с портретом первой главы Дурмштранга висела картина поменьше, на которой неизвестный художник изобразил второго директора — прославленного дуэлянта Харфанга Мунтера. Поговаривали, что он был причастен к смерти своей предшественницы. Седовласый волшебник с аккуратной бородкой клинышком грозно хмурил брови, то и дело бросая колючие взгляды в сторону чересчур разбушевавшихся шестикурсников в дальнем углу зала.

— Красиво играет, — завистливо вздохнула подошедшая с двумя стаканами лимонада в руках Мэрит Нильсен. — Я так и не научилась играть на хардангерфеле⁽⁴⁾ — порвала, наверное, бесчисленное количество струн! Родители, в конце концов, махнули на меня рукой и теперь сконцентрировались на младшем брате. Бедный Ларс! — хихикнула Мэрит, сделала глоток лимонада и поморщилась. — Слишком сладко. И я зачем-то взяла два… Хочешь?

Дельфи отрицательно помотала головой. Мэрит оглянулась по сторонам в поисках кого-нибудь, не занятого в танцах. Заметив мявшегося в сторонке Эйнара, она поспешила к нему, высоко подняв стаканы над головой, чтобы не расплескать напитки.

Раскрасневшийся Бальтазар передал инструмент стоявшему рядом со сценой музыканту из приглашённого оркестра и некоторое время под бурные аплодисменты публики кланялся, как подобает настоящим артистам. Он послал воздушный поцелуй в сторону Гретхен, хлопавшей громче всех, и под последние аплодисменты спрыгнул со сцены, уступив место хору, затянувшему протяжную сагу. Студенты едва не задохнулась от смеха, заметив среди поющих сторожа спортивной раздевалки, сменившего по такому случаю привычный свитер на старомодную мантию с жабо и оборками на рукавах.

— Это же герр Торвальдсон! — пропищала девочка-второкурсница, невесть как прошмыгнувшая на бал. Заметив мелькнувшую среди танцующих пар золотую директорскую мантию, второкурсница предпочла ретироваться.

Снова раздались аплодисменты, и хор сменился оркестром. На сцене появились музыканты во фраках и высоких шляпах-цилиндрах во главе с маленьким полным дирижёром.

— На чём же они будут играть? — вполголоса шепнула Дельфи на ухо Тристану. Тот пожал плечами, показывая, что не имеет ни малейшего представления об этом. В зале установилась звенящая тишина — собравшиеся с интересом наблюдали за дальнейшими действиями странного оркестра. Было так тихо, что Дельфи легко могла слышать биение своего сердца.

Маленький дирижёр лёгким взмахом палочки трансфигурировал цилиндры в музыкальные инструменты. По залу пронёсся вздох восхищения, студенты и преподаватели захлопали в ладоши. Дирижёр, лучезарно улыбнувшись из-под пышных усов, ещё раз взмахнул палочкой, и оркестр заиграл «Весенние голоса» Штрауса.

Дельфи положила ладонь поверх протянутой руки своего спутника, и они закружились среди пар, пестрящих яркими платьями и нарядными мантиями. Мимо галопом промчалась какая-то пара, по пути оттоптав длинный шлейф Катарины. Они поравнялись с коренастым семикурсником, кружившимся с Мэрит Нильсен, чьё лицо по цвету почти сравнялось с розовым платьем, директор в червонного золота мантии вальсировала всё с тем же колдуном в изумрудных одеждах…

Следом играли Чайковского и Шопена. Затем оркестр удалился, и на сцену выплыла популярная французская певица-вила, исполнявшая романтические баллады, от которых слушателей неизменно пробивало на слёзы. Никто не мог точно сказать, специально ли вила провоцировала такую реакцию, или же тексты и музыка сами по себе вызывали неконтролируемое слёзоотделение. Не желая провести остаток вечера с красными от слёз глазами, Дельфи потянула Тристана на выход из зала.

В холле с потолка продолжал падать заколдованный снег, образуя на каменных плитах полу не тающие сугробы. Выйдя из тёплого зала, Дельфи зябко поёжилась, глядя на снежные горы посреди холла. Она почувствовала, как руки покрываются противной гусиной кожей. «Наверное, и губы тоже посинели…» — она разочарованно вздохнула, покусывая нижнюю губу.

Тристан тем временем, расчистив среди искрящихся сугробов узкую тропинку к окну, наблюдал за происходившим на улице, прислонившись лбом к покрытому морозными узорами стеклу. Дельфи любила делать так в детстве, сидя на подоконнике в старом доме опекунши и разглядывая проезжавшие мимо маггловские машины.

— Смотри скорее! — Тристан, обернувшись, махнул ей рукой. Звонко цокая каблучками туфель, Дельфи протиснулась мимо сугробов к окну, высоко приподнимая подол длинного платья. Она никак не могла привыкнуть к неудобному наряду.

Дельфи, как в детстве, прижалась лбом к холодному стеклу. В чёрном небе переливались зеленью яркие всполохи Авроры. Сквозь щель в оконной раме по ногам тянуло ледяным воздухом. Где-то вдалеке били в колокола.

— Это так странно… — задумчиво произнесла Дельфи, вздрогнув. Газовое платье определённо не было предназначено для прогулок по коридорам Дурмштранга. Тристан накинул на её дрожащие плечи свою мантию.

— Что именно тебе кажется странным? Через пару дней Рождество.

— Колокола. Магглы охотились на нас, как на зверей, а мы продолжаем справлять их праздники… Меня это удивляет с тех пор, как я наткнулась на «Молот ведьм» в библиотеке⁽⁵⁾.

— Это общие праздники, — мягко сказал Тристан, обнимая её за плечи. — Хотя для большинства из нас это просто традиция, оставшаяся с тех времён, когда ещё не был принят Международный Статут. Мои родители часто заходят в часовню Святого Михаила — ту самую, с расписными черепами в костнице, помнишь?

Дельфи кивнула. Тот день она до сих пор помнила по минутам. Единственное, что подпортило тогда первое впечатление о Халльштатте — выбеленные черепа с пустыми глазницами, словно следившие за каждым её шагом.

— И потом, тебе разве не нравятся подарки и ёлка? — шутливо поинтересовался Тристан, отходя от окна. — Мысли позитивно: мы, в отличие от магглов, справляем целых два праздника: Рождество и Йоль! Вдвойне веселее! — Дельфи улыбнулась: на его лбу теперь расплывалось красное пятно. Она попыталась сдержать подступающий к горлу смех, прикрыв рот ладонью.

— Даже не думай, у тебя тоже стекло отпечаталось. — Тристан провёл пальцами по её лбу и коснулся губами отпечатка окна, алевшего на бледной коже.

Она почувствовала, как зубы начинают выбивать чечётку. Ноги в лёгких туфлях окоченели от сквозняка, в то время как лицо лихорадочно пылало. Оторвав взгляд от переливов за окном, она подняла глаза. В таких же, как и у неё самой, тёмных радужках Тристана отражались изумрудные всполохи северного сияния.

Тяжёлые двери с лязгом повернулись на ржавых петлях, и в холл ворвался искромётный вихрь музыки — оркестр, вновь сменивший на посту красавицу-вилу, играл один из «Венгерских танцев» Брамса⁽⁶⁾. Следом выкатилась пёстрая толпа студентов.

— Только посмотрите на этих двоих — Тристан и Изольда!

Иллюстрации:

Какая-то кошка в Хальштатте:) (чем не Люси?)

https://ibb.co/dNDSrw

https://ibb.co/ngS94G

Вид из окна башни в Дурмстранге (на фото вид на Альпы из окна одного из швейцарских отелей)

https://ibb.co/b9VU4G

Немного повзрослевшая Дельфи (косплей на Уэнсди Аддамс в исполнении Илоны Бугаевой)

https://www.instagram.com/p/BMJpkAPDRC7/?hl=ru&taken-by=sladkoslava

То самое платье авторства Firefly-Path:)

https://firefly-path.deviantart.com/art/Champagne-Peach-Fantasy-Bridal-Gown-541126250

Юфимия Роули в юные годы (американская актриса начала XX века Мод Фили)

https://ibb.co/cbnjUG

---

1) Мои робкие дилетантские попытки «расшифровать» герб Дурмштранга:) Просмотрев некоторые гербы и флаги с изображением двуглавого орла, заметила, что орёл на гербе школы больше всего напоминает орла на гербе Священной Римской империи (например, расположением перьев и головами). Правда, за исключением цвета — цвет орла с герба Византийской империи. На арке в Хальштатте же изображён герб Австрийской империи (в основе которого лежит римский орёл), стоит дата (1856 год) и имя императора Франца Иосифа I.

Вернуться к тексту

2) В Хогвартсе во время Турнира Трёх Волшебников бал проводился в ночь под Рождество, и ученики, соответственно, оставались на рождественские каникулы в школе. В Дурмштранге бал согласно моему хэдканону проводится ежегодно на Йоль — день зимнего солнцестояния. Первая из 13 ночей Йоля приходится на 21-22 декабря, соответственно, студенты успевают встретить Рождество дома.

Вернуться к тексту

3) Картина Сальвадора Дали называется «Постоянство памяти».

Вернуться к тексту

4) Хардангерфеле — норвежская народная скрипка. В прежние века с этим инструментом было связано множество суеверий, и музыкантов, играющих на нём, считали посланцами нечистых сил. Подробнее о суевериях, связанных с хардангерфеле, здесь: https://eomi.ru/bowed/hardingfele/

Вернуться к тексту

5) «Молот ведьм» — реально существующий трактат 15 века о методах преследования ведьм.

Вернуться к тексту

6) На балу оркестр играл «Венгерский танец № 5»

Вернуться к тексту

Поставив гнутую миску себе на колени, Люциус Малфой зачерпнул ложкой мутную жижу, гордо именуемую здесь овощным супом. Проглотив последнюю ложку, он аккуратно поставил миску на пол камеры рядом с решёткой и забрался обратно на койку, подобрав под себя ноги. Сидевший в клетушке напротив молодой узник, понюхав свою порцию супа, выплеснул её в проход между рядами камер.

Люциус, наблюдавший из своего угла за поведением нового заключённого, мрачно усмехнулся, вспомнив, как в июне девяносто шестого его самого, словно дикого зверя, посреди ночи швырнули в грязную клетку, а наутро просунули сквозь решётку миску с жидким бульоном, в котором плавали кусочки моркови и разварившегося картофеля. Тогда он с неделю не притрагивался к «еде», довольствуясь водой из кувшина, висевшего на стене. Когда год спустя, освобождённый Тёмным Лордом, Люциус, наконец, оказался дома, то долго не мог привыкнуть к жизни без дементоров и решёток на окнах. Теперь же пятнадцатилетний срок заключения, назначенный Визенгамотом, подходил к своему завершению, и Рождество он должен был встретить уже в маноре.

Желторотый парнишка ещё не осознавал, что ему в какой-то извращённой мере повезло — о дементорах теперь напоминали лишь полубезумные россказни старых узников, а в баланде иногда попадались кусочки мяса. Как любил повторять Рудольфус: «Без дементоров Азкабан по условиям приблизился к хорошему санаторию». Рудольфус Лестрейндж — мастер несмешных шуток.

Расчесав пальцами волосы, Люциус теперь перебирал облезлую бороду.

— Что это ты ухмыляешься?! — истерически взвизгнул новенький, вперив в него полный ненависти взгляд. — Совсем из ума выжил, старик?

«Старик… — Люциус хмыкнул и продолжил разглядывать дерзкого юношу. — Даже не подозревает, кто перед ним, щенок! Хотя отчасти парень прав: он действительно никчёмный старик, в котором от прежнего Малфоя остались лишь спутанные белые патлы. Азкабан кого хочешь до срока сделает стариком».

— Безумец, — констатировал молодой узник, отворачиваясь от Малфоя и забираясь на свою койку.

Расшатанная дверь, отделявшая коридор с двумя рядами камер от лестничного пролёта, со стуком ударилась о решётку ближайшей клетушки; внутрь вошли двое мужчин в одинаковых форменных мантиях охранников. Один, постарше, обмахивался свёрнутой в трубку газетой. Тот, что был помоложе, стуча каблуками сапог, обежал коридор, собрав пустые миски, и напоследок пнул через решётку отказавшегося есть узника.

— Гляди-ка, Барни — не жрут, черти! — возмутился молодой охранник, убирая лужу баланды, растекавшейся по полу возле камеры новенького. — Ранкорн и без того задерживает зарплату, а тут ещё с ними возиться!

Старший боязливо оглянулся.

— Молчи, полудурок, — шикнул он. — Не то Ранкорн нас уволит. Это всё Министерство виновато: избавились от дементоров, а теперь не могут найти, из каких средств содержать ораву преступников и платить нам жалование — вот и устраивают амнистию! По мне так всех бы их Авадой… Проблем было бы меньше.

— А ты ведь прав, Барни, — заржал молодой. — Дементоры-то, в отличие от нас с тобой, не просили ни кната! Но Ранкорн, — он понизил голос, — та ещё свинья. Видал, какой дом себе пять лет назад отгрохал?

Барни отмахнулся от него газетой, как от назойливого насекомого. Покончив с уборкой, молодой подбежал к нему и, схватив за рукав, зашептал на ухо:

— Знаешь, откуда у него взялась такая сумма? Одна очень обеспеченная леди отвалила ему целую гору золотых галеонов за то, чтобы притащить в эту дыру целителей из Мунго для своего братца-Пожирателя. Я сам видел её своими глазами — вот как тебя сейчас!

— И что же, Дэйв, вылечили его? — поинтересовался Барни, треснув его газетой по пальцам. Дэйв выпустил из своих когтей рукав напарника.

— Вылечили. Только вот он потом всё равно помер. Знаешь, кем была та леди? — бывшей женой Ранкорна и любовницей младшего Лестрейнджа!

Барни взвыл, закатив глаза.

— О-о-о… Дэйв, не неси ерунды почище сказочек барда Биддля. Ты ещё скажи, что веришь тем, кто говорит, что у Того-Кого-Нельзя-Называть был ребёнок от жёнушки того самого ублюдка, что сидит в конце коридора!

— Вообще-то, Его-Теперь-Можно-Называть, — схохмил Дэйв. Барни стукнул его газетой по голове.

— Знал бы я, что придётся работать в этом аду с такими непроходимыми идиотами, как ты, — пошёл бы в Хогвартс завхозом! Старый сквиб поди окочурился уже — помню его ещё со школы. — Барни отобрал у неугомонного Дэйва газету и отбросил её в сторону.

— Дэйв, Барни, чтоб из вас дементор душу высосал! — проорал из-за двери грубый голос. — Немедленно спускайтесь на этаж ниже — там один откинулся, нужно убрать труп!

Охранники, чертыхаясь, скрылись за дверью, оставив скомканную газету валяться на полу возле одной из камер. Молодой узник, соскользнув с койки, протянул руку между прутьев и, усевшись поближе к решётке, громко зачитал заголовки первой полосы:

— «Министерство магии Аргентины активно готовится к проведению Чемпионата мира по квиддичу, который состоится уже в следующем году…

…глава Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними Гермиона Джин Грейнджер-Уизли провела внеочередное заседание, посвящённое вопросу исключения оборотней из подразделения «волшебных существ». По мнению Грейнджер-Уизли, этот статус является оскорбительным для волшебников-ликантропов. Она требует учредить специальное Общество помощи больным ликантропией, чтобы помочь обращённым колдунам и ведьмам адаптироваться к нормальной жизни в магическом сообществе…»

— Грейбэк был бы счастлив, — хохотнул Рабастан Лестрейндж, сидевший в соседней камере. — Эльфов ей мало — взялась за этих. Кстати, я тут слышал от Дэйва, что несчастные домовики счёты с жизнью сводили, как не хотели расставаться с хозяевами! Читай дальше, парень.

— Думаю, Грейбэк бы больше обрадовался возможности отведать её грязной кровушки, — прокомментировал новость Рудольфус, прижимаясь к прутьям решётки, чтобы лучше слышать голос новенького, находившегося через камеру от него.

— «…министерство объявило о частичной амнистии заключённых, чей срок пребывания под стражей на второе мая две тысячи тринадцатого года составит более десяти лет. Будут учтены различные смягчающие обстоятельства, такие как: преклонный возраст, наличие тяжёлых недугов…»

— Каргу тебе в жёны! Выходит, этот кусок драконьего дерьма не врал насчёт амнистий, — рассмеялся Рудольфус. — А я, сквиб последний, думал, что он, как обычно, издевается!

— «…список подлежащих амнистии заключённых пока не афишируется. Известно, что программа Министерства, приуроченная к пятнадцатилетней годовщине Победы во Второй магической войне, рассчитана на полгода…»

— Ой, я не могу, — заходился смехом Рабастан. — Эти бездари лишились поддержки и не могут найти средств на содержание тюрьмы! По-моему, было бы куда проще уморить нас голодом или заавадить по-тихому.

— Ты что, Басти, это же бесчеловечно! — деланно возмутился Рудольфус. — Они же не убийцы — не то, что мы!

— Связать нашу амнистию со своей же победой!

— С чего вы вообще взяли, что вас это как-то коснётся, Пожиратели проклятые?! — возмутился кто-то. — Тут полно более достойных…

— Покажи мне здесь хоть кого-то достойного, кем бы ты ни был, а?!

— «…спецкор «Ежедневного Пророка» Рита Скитер начала работу над биографией Гарри Поттера…»

— Достаточно. Выброси эту дрянь, — подал голос узник с противоположного конца коридора. — Тошно слушать.

— Даже не думай! Читай, паскуда!

— Что на этот раз? Припишет национальному герою роман с кельпи из озера Лох-Несс? — хихикнула Алекто Кэрроу.

Скоро в беседе были задействованы все узники, содержавшиеся на этаже. Кроме одного; Люциус Малфой, забившись в свой угол, утирал краешком рваного пододеяльника слёзы, катившиеся из бесцветных глаз.

От болтливого Дэйва Люциус знал, что сын женился на Астории, старшей дочери в семье Гринграссов, и семь лет назад у него родился внук — Скорпиус Гиперион. Жива ли Нарцисса? — Он старался об этом не думать.

— Старик! Эй, старик! — обратился к Люциусу молодой узник, заметив, как мелко подрагивают его плечи. — Ты как там? Хочешь почитать? — Смяв газету в комок, узник перебросил её в камеру напротив, попав Люциусу прямо в голову.

Он поднял покрасневшие глаза на парнишку.

— Ты извини, я случайно, — стушевался молодой. — Я правда… не хотел.

Люциус махнул на него рукой и потянулся за газетой. Строчки расплывались перед глазами. Старик в его пятьдесят девять лет — ничтожный для волшебника возраст…

— За что ты здесь?

— Сбил маггла на заколдованном автомобиле, — небрежно ответил парень. — Случайно…

— Всё-то у тебя «случайно», — вздохнул Люциус. Прицелившись, он швырнул газету в камеру старшего Лестрейнджа.

Рудольфус, расправив листы, разразился ругательствами и бросил газету в проход. «Ежедневный пророк» теперь оказался вне досягаемости заключённых.

— Сюда смотри, Люциус! — Он указал длинным ногтем на едва не потерянный в погоне за лже-Поттером глаз, пересечённый белёсым шрамом. Ещё лет пять назад глаз видел куда лучше.

— Ты что творишь, Руди?! — возопил расстроенный Рабастан. — Мне бы отдал…

— Люциус? Вы — тот самый Люциус Малфой? — вновь подал голос новенький, расширившимися от удивления глазами вперившись в узника напротив.

— Тот самый, — сухо ответил Малфой и с кряхтеньем зарылся в одеяло.

— Простите, сэр… — начал новенький, но Малфой уже уснул или же сделал вид, что спит.

— Оставь его в покое, парень, — посоветовала Алекто, перебирая седые, некогда рыжие волосы. — Займись своими делами.

— Какими ещё делами?! — вновь заистерил паренёк, стуча кулаками в каменную стену. — Как здесь вообще можно… как вы здесь живёте?!

— А мы не живём, — ввернул Рудольфус. — Взгляни на него — видишь, как здесь опускаешься? Просыпаешься и первым делом даёшь себе пощёчину — проверяешь, не сдох ли ещё.

— И прекрати колотить в стену — у меня от тебя голова болит, — буркнул Рабастан, пряча лицо в подушку. — Кроме того, что собьёшь себе в кровь руки, ничего не добьёшься. Я пинал решётку что есть мочи во время своего первого заключения и сломал пару пальцев на правой ноге — ко мне тогда никто даже не подошёл. Дементорам наплевать на сломанные пальцы, а эти выродки немногим лучше их.

И в тюремной больнице — ещё одно бесполезное решение нашего Министерства — с тобой никто возиться не будет. Меня бросили туда со сломанной ногой (той самой, которой я колотил в своё время по решётке, кстати), и мне даже не удосужились вправить кости — дали пресловутый Костерост, и на том им спасибо. Срослись просто ужасно, хотя мне теперь ходить особо некуда. Но всё равно обидно…

— Обидно? Всего лишь обидно?!

— Что-то изменится, если я скажу, что хочу раздробить все кости этой недоцелительнице?

Молодой удручённо помотал головой.

— Что вы будете делать, когда… если вас выпустят, мистер Лестрейндж?

— Жить.

* * *

Ночь — самое страшное время в Азкабане. Когда тусклые сальные факелы гаснут, и тесные клетушки озаряются лишь голубоватым лунным светом, отбрасывающим на каменные плиты пола решётчатые тени. Кто-то тихо стонет, со скрипом переворачиваясь с боку на бок, забывшись тяжёлым сном, другие просыпаются посреди ночи в холодном поту от своего истошного крика… Кашляют, всхлипывают, храпят, в конце концов…

В ту ночь Рабастан долго не мог уснуть, безрезультатно пытаясь считать сначала овец, затем капли воды, равномерно падавшие из крана. Отчаявшись, он принялся считать людей, которых убил или чьей смерти так или иначе способствовал, но вскоре сбился со счёта.

Несколько дней назад господин Министр собственной персоной в сопровождении начальника тюрьмы Альберта Ранкорна — местного божества — посетил Азкабан. Мистер Шеклболт осмотрел казематы, лазарет, кухню и остался довольным увиденным. Незадолго до визита Министра Ранкорн чуть ли не собственноручно отдраил каждый уголок, заглянув даже в пустые камеры, чтобы там, Мерлин упаси, не остался лежать чей-нибудь истлевший десяток лет назад труп. Всякое бывало. По такому случаю заключённым даже выдали новые робы, да и вообще, привели в более-менее сносный вид.

Рабастан с наслаждением почесал выбритый подбородок и улыбнулся, вспомнив, как Ранкорн предложил Шеклболту отведать щедро сдобренную маслом овсянку, которую как раз во время его визита разносил Барни, и Министр даже попробовал ложечку. Даже более того — господин Министр во всеуслышание похвалил местную стряпню. Да… В тот день неплохо кормили — настоящий английский завтрак: «Овсянка, сэр».

На следующее утро камера, которую почти пятнадцать лет занимал Люциус Малфой, опустела. Заключённому выдали его бархатный сюртук, который теперь болтался на нём, словно на огородном пугале, и даже полую внутри трость, в которой он в былые времена носил волшебную палочку. Разве что не поцеловали подол мантии на прощание — как-никак, первый амнистированный за всю многовековую историю Азкабана.

Уставившись в потолок, Рабастан пытался представить, как сложится его жизнь после амнистии. Когда выпустили волшебника, убившего и расчленившего семь своих жён, он уже почти не сомневался, что к концу года окажется на свободе. По крайней мере, он не расчленял своих жён. Впрочем, у него и одной жены не было — не то, что семи. «Всего-то лишь запытал с братом и невесткой чету Лонгботтомов и заавадил десяток-другой грязнокровок», — невесело усмехнулся про себя Рабастан. Травмированная нога неприятно заныла.

Рабастан не питал особых иллюзий насчёт своего будущего. Он просто хотел жить. Пусть без прежней роскоши и блеска, присущих миру волшебной аристократии, к которой он принадлежал, казалось, в прошлой жизни, без положения в обществе, без поста в Министерстве… Просто хотел иметь возможность выйти утром на улицу и купить батон ароматного хлеба, за которым в прежние времена послал бы домовика, осушить на пару с братом бутылку Огденского… Да что Огденского — хотя бы отведать преотвратительной водки, которую так уважал Долохов! Долохов… В груди неприятно кольнуло — Антонин уже пятнадцать лет как лежал в могиле. Хотя у него и могилы то не было — тела павших в Битве за Хогвартс сторонников Тёмного Лорда сожгли, а прах развеяли по ветру, чтобы не создавать из захоронения своеобразного объекта паломничества.

Он денно и нощно прокручивал в голове короткое свидание с Юфимией, подстроенное подлым Ранкорном. С одной стороны, он стал ещё больше ненавидеть начальника тюрьмы за гнусный поступок, а с другой стороны был бесконечно благодарен судьбе за подаренные ему моменты радости, согревавшие его в холодные зимние ночи, когда из щели в стене, которую никто не стремился хоть как-нибудь залатать, наметало целую гору снега. Он вспоминал её глаза, некогда светившиеся особым медовым сиянием, волосы, нежные руки… Идиотскую лисью шапку, в конце концов, которую он всегда ненавидел! А она лишь смеялась и отказывалась отправить на помойку отвратительный головной убор, нарочно надевая его на свидания…

Да, вот чего он хотел больше всего — вернуть украденное счастье. Прожить остаток лет с человеком, которого полюбил на всю жизнь с самого первого взгляда. С человеком, который предал его.

* * *

Очередная порция дождя, ударившая в окно, заставила Рабастана проснуться. С тех пор, как авроры засекли их, прошло три дня. За это время Рабастан с братом и невесткой сменили не один десяток убежищ, среди которых были такие гнусные места, куда ещё каких-нибудь пару суток назад он не сунул бы и кончика своего носа. Крауча-младшего спасло то, что Рудольфус выволок его за дверь, чтобы привести парня в чувство после «урока», который взялась преподать пареньку Беллатрикс, вошедшая в раж. Барти от увиденного буквально вывернуло наизнанку. Соломенные волосы прилипли к его блестевшему от пота лицу, глаза лихорадочно перебегали с бездвижного Фрэнка на его сжавшуюся в комок супругу, а нос заострился. Он беспрестанно облизывал губы — позже это войдёт у него в привычку. Позже Рудольфус скажет, что Барти выглядел тогда, пожалуй, немногим лучше Лонгботтомов. Поэтому он и переправил его в номер в Дырявом котле, в котором тот временно обретался, будучи в очередной ссоре с отцом.

А в следующую секунду дом накрыли антиаппарационным куполом, и Пожирателям пришлось вступить в схватку с аврорами, в которой Рабастан едва не попал под шальное заклятие невестки. В такие моменты разум покидал Беллатрикс, и она, истерически смеясь, сыпала проклятиями направо и налево, не волнуясь, что одно из них может отскочить в мужа или деверя. Им насилу удалось вырваться из дома, обрушив тройное режущее заклятие на Аластора Моуди, возглавлявшего отряд авроров. В тот день на лице Моуди прибавилась дюжина новых шрамов, а поимка Лестрейнджей стала его новой идеей фикс.

Ночью они вновь сменили убежище. Из весточки, присланной Барти «с большой земли», стало ясно, что возвращение в Лестрейндж-холл или попытки укрыться у Малфоев или Блэков были бы сродни самоубийству. Границу перекрыли — авроры обыскивали даже маггловские самолёты и корабли, покидавшие Туманный Альбион.

— Милорд вернется… — бормотала в полудрёме Белла, свернувшись калачиком поверх расстеленной на пыльном полу мантии Рудольфуса. — Мой Лорд… Он не мог так просто умереть — из-за какого-то жалкого мальчишки! — В отчаянии вскрикнула Беллатрикс, и слёзы брызнули из её глаз. Она затряслась в беззвучных рыданиях, спрятав лицо в ладони.

Рудольфус с палочкой в руке сидел рядом с супругой, обессилено привалившись к стене. Сегодня была его очередь дежурить.

— Тсс… — шикнул на неё он, приложив палец к губам. — Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не повышала голос, пока мы находимся здесь?

Голубоватые белки её глаз гневно блеснули в темноте.

— Постарайся уснуть, — Рудольфус слабым голосом обратился к супруге. — Завтра переберёмся на новое место. Тёмный Лорд обязательно вернётся, Белла.

— Это ты во всём виноват! — Беллатрикс резко вскочила на ноги. — Ты всегда хотел, чтобы он исчез, разве не так?!

— Ты в своём уме? — прошипел Рудольфус, опасливо косясь на окно, занавешенное полупрозрачным тюлем. — Я предан Милорду не меньше, чем ты!

— Нет, Руди, ты всегда считал, что он стоит между нами. Ты никогда не произносил этого вслух, но… я не верю, что подобные мысли никогда не приходили тебе в голову!

— Что за чушь ты несёшь?! — вскипел, наконец, Рудольфус. Его ноздри гневно раздувались. — Я никогда, слышишь? Я никогда не желал Повелителю зла.

Рабастан давно не видел брата в таком состоянии. Очевидно, слова Беллатрикс задели его за живое — Рудольфус никогда не давал ни малейшего повода сомневаться в своей преданности Тёмному Лорду.

Пошатываясь, Беллатрикс подошла к окну и хрипло рассмеялась, высоко вскинув подбородок:

— Что, правда глаза колет, а, Руди?

— Успокойся, Белла, прошу тебя, — подал голос Рабастан, заметив мелькнувшую за стеклом тень. — Руди, там кто-то есть, нужно уходить, немедленно!

Обычно он предпочитал не вмешиваться в их ссоры, но сейчас невестка, в очередной раз погорячившись, поставила под удар жизни всех троих.

— Отойди от окна! Отойди от него Белла, сейчас же! — Рудольфус схватил супругу за предплечье и потянул на себя.

Хлипкие стёкла дрогнули под напором ураганного ветра. Беллатрикс, вырвавшись из рук мужа, наставила на него волшебную палочку:

— Stupefy!

Небо за окном внезапно просветлело. Казалось, ночь в одно мгновение сменилась днём.

Рабастан уже точно не помнил, как они с Рудольфусом, подхватив под руки Беллу, выбрались из помещения, окружённого отрядом авроров. Кажется, он полоснул по Моуди заклятием, которое ему недавно продемонстрировал Снейп. Кажется, оно угодило тому в ногу… Выскочив за пределы антиаппарационного купола, он мысленно сконцентрировался на доме, в котором был желанным гостем на протяжении последних нескольких лет, и трое Пожирателей смерти растворились в темноте.

Они аппарировали в нескольких ярдах от поместья Роули посреди парка с уютными запущенными аллеями, куда любили сбегать ото всех влюбленные парочки во время приёмов, устраиваемых покойным мистером Роули, славившимся своим гостеприимством. Дождь усилился. На протяжении всей недели по маггловскому радио беспрестанно передавали, что количество осадков уже превысило какую-то там месячную норму. В последнее время небо было постоянно затянуто тучами — иногда Рабастану даже казалось, что кто-то там наверху проливает слёзы, глядя, как они методично уничтожают друг друга.

Вдалеке светился свежевыкрашенный белой краской фасад дома Юфимии. Грунтовая дорога раскисла от проливных ноябрьских дождей, превратившись в грязное месиво, чавкающее под ногами. Беллатрикс, чертыхаясь, вязала в нём каблуками сапог, не предназначенных для подобной погоды. Ветер срывал с деревьев единичные побуревшие листочки, изо всех сил державшиеся на тонких ножках. «Даже они не хотят умирать», — Рабастан проводил взглядом листок, сорвавшийся с ветки и подхваченный ветром.

Наконец, они подошли к воротам поместья. Рабастан коснулся искусно выкованной виноградной лозы, обвивавшей металлический прут решетки, и ворота бесшумно распахнулись.

Они прочавкали ещё несколько ярдов по раскисшей дорожке и оказались перед высоким крыльцом, на каждой ступени которого стояло по кадке с отцветшей геранью. Рабастан только потянулся рукой к тяжёлому бронзовому молотку, как в холле зажёгся свет, дверь распахнулась, и на пороге возникла Юфимия Роули в домашнем платье, настороженно сжимавшая в пальцах волшебную палочку. Зная, с каким трудом Юфимия когда-то допустилась до выпускного экзамена по защите от Тёмных искусств, можно было с уверенностью сказать, что она с тем же успехом могла бы обороняться, используя бамбуковую тросточку, которой задвигали портьеры.

Юфимия застыла в дверях, опершись рукой о косяк. Ее глаза перебегали с Рабастана на его брата, затем на дрожавшую от холода Беллатрикс и снова на Рабастана. Она нервно покусывала бледные губы, затравленно глядя на Пожирателей. Поколебавшись, Юфимия опустила руку, преграждавшую путь, и проследовала внутрь, жестом приглашая их войти в дом.

Рабастан прошёл в просторный холл с высокими помпезными колоннами, выполненными в античном стиле, и полом из розового мрамора. Он осушил промокшую до нитки мантию и швырнул её подоспевшему эльфу-домовику, склонившемуся в услужливом поклоне. Длинный нос эльфа почти касался пола, а его огромные глаза отражались в отполированных до блеска мраморных плитах.

Рабастан помнил, как не хотел тогда идти на приём по случаю семнадцатилетия дочери мистера Роули — очередной пустоголовой девицы, которых всегда было предостаточно на светских приёмах. Однако Рудольфус ещё со школьной скамьи был дружен с её братом Торфинном — двухметровым светловолосым детиной, похожим на героя северных саг. Рудольфус как-то обмолвился, что матерью Торфинна была норвежская ведьма Ингрид Розенкранц, от которой он и унаследовал внешность, приводившую в неописуемый восторг добрую половину студенток Хогвартса. Рабастан часто проводил время в компании старшего брата, поэтому Торфинн был с детства знаком ему.

А вот Юфимию он видел от силы пару раз, и потому совершенно не горел желанием идти на именины незнакомой ему особы — в тот день он собирался… собирался, кажется… Рабастан поймал себя на мысли, что совершенно не помнит, куда собирался в тот вечер. Зато он помнил, как захмелевший Торфинн, заметив, что приятель заскучал, указал на хрупкую девушку с обернутой вокруг головы тяжёлой косой, утопавшую в пышном газовом платье, напоминавшем нелепый свадебный торт. Девушка растерянно теребила в руках кружевную перчатку, бросая обеспокоенные взгляды в сторону ломберного стола, которому направлялся её отец.

Дошедший до кондиции Торфинн громко рассмеялся, расплескав содержимое своего бокала, и хлопнул его по плечу, едва не опрокинув на пол. Рабастан больно ударился затылком о колонну.

Девушка резко обернулась на шум, и Рабастан, поймав устремлённый на него робкий взгляд, угодил в капкан под названием любовь, из которого ему уже не суждено было выбраться.

Юфимия не была красавицей — тонкие губы, несколько крупноватый нос… Но что-то в ней привлекало многочисленных поклонников — быть может, тот самый медовый свет, исходивший из глубины её зеленовато-карих глаз.

Если бы кто-то сказал ему тогда, во что это выльется, он бы, не раздумывая, послал советчика к дьяволу.

— Здравствуй, Юфимия, — обратился к своей несостоявшейся невесте Рабастан. Они планировали свадьбу ещё шесть лет назад, когда Юфимия только-только справила семнадцатые именины. То было спонтанное, необдуманное решение, которое наверняка не пришлось бы по душе Лестрейнджу-старшему. «Очередная блажь желторотого юнца» — так выразился бы отец. Но в ту ночь они смеялись, не думая ни о чём, строили планы на будущее, разглядывая сложные переплетения цветочного орнамента на потолке Малого зала… Рабастан всерьёз собирался просить руки девушки у её отца, однако на утро мистера Роули нашли мертвым в его кабинете. Своим безутешным детям Персиваль Роули оставил в наследство лишь светлую память и карточный долг в сотни тысяч золотых галеонов.

Когда Юфимия сняла траур, Рабастан вновь вернулся к вопросу о помолвке, но она не спешила с ответом: Торфинн, вступивший в ряды Пожирателей смерти, чудом избежал пожизненного заключения за соучастие в убийстве Пруэттов, и она объясняла свое нежелание выходить замуж страхом за брата. Долохов и ещё трое задержанных на месте Пожирателей смерти не выдали имя пятого сообщника. Торфинн всё чаще принимал активное участие в рейдах, получая за «работу» горы золота, которое не скупился тратить на дорогие подарки для единственного дорогого человека, оставшегося на этом свете — для любимой сестры.

— Так это правда? — пискнула Юфимия. Золотистое свечение, которое некогда источали её глаза, померкло. Она со страхом переводила взгляд с Рабастана на его брата и невестку, периодически оглядываясь на входную дверь. — Это сделали вы? И ты… ты тоже…

— А ты думала, мы магглов цветными искрами пугаем, да? — не выдержал Рудольфус.

Беллатрикс раскачивалась взад-вперед на каблуках, не принимая участия в разговоре. Казалось, с момента таинственного исчезновения Тёмного Лорда жизнь покинула её.

— За домом могут следить и…

— Знаю, — нетерпеливо перебил её Рабастан. — Портключ ещё у тебя? Торфинн в Лондоне?

— Он пропал. — Юфимия нервно комкала в руках кружевную салфетку, которую машинально схватила с журнального столика. — Не появлялся дома уже почти неделю.

— То есть портключ здесь? — уточнил Рабастан. В душе загорелся слабый огонёк надежды; из груди вырвался вздох облегчения, будто бы он только что скинул с плеч тяжёлую ношу.

— Какой ещё портключ? — оживилась Белла. — Их все блокировало Министерство, разве не так?

— Портключ в Норвегию на случай, если Торфинну и Юфимии будет угрожать опасность. Снят с учёта около года назад якобы как активированный, — пояснил Рудольфус. — Торфинн подкупил одну мелкую сошку из Департамента магического транспорта — портключ полностью рабочий.

— Юфимия, нам просто необходим этот портключ, — торопливо заговорил Рабастан. — На сей раз мы крупно влипли — люди Моуди висят у нас на хвосте, понимаешь?

К огромному удивлению Пожирателей, Юфимия, съёжившись под обращёнными на неё взглядами, отрицательно замотала головой. Её подбородок предательски задрожал. Казалось, что она вот-вот расплачется.

— Как только мы окажемся за границей, то сумеем переправить Торфинна в безопасное место, только разреши воспользоваться портключём! Ты отправишься вместе с нами, прошу тебя… — голос Рабастана дрогнул. Внутри что-то оборвалось — не то от осознания того, что ускользает сквозь пальцы последняя надежда на спасение, не то от самого факта предательства. В тот момент Рабастан не сомневался, что будь он на её месте, то, не раздумывая, предоставил бы портключ.

— А если у вас не выйдет? — сдавленным голосом произнесла Юфимия. Она крепко стиснула в руках накрахмаленную салфетку. — Если они явятся сюда из-за вас, узнают о портключе, поставят на уши норвежских авроров? А если Торфинн вернётся с аврорами на хвосте, а портключа не будет…

— А если он вообще не вернётся? — безжалостно парировал Рудольфус. Его губы сжались в нитку, а глаза горели недобрым огнём. Юфимия отступила на несколько шагов и споткнулась об эльфа-домовика. — В таком случае ты не только своими руками поможешь Моуди запрятать нас за решётку, но и предашь память брата, боровшегося за великое дело Тёмного Лорда.

— Не смей… не смей даже думать… — едва слышно прошептала побледневшая Юфимия.

— Accio, портключ! — выкрикнула Беллатрикс. Ничего не произошло. Оцепеневшая Юфимия выронила из рук кружевную салфетку. — Accio! Acciо! Accio… — Беллатрикс, словно обезумев, выкрикивала заклятие, срывая голос. Рудольфус предпринял жалкую попытку успокоить супругу, однако она змеёй вывернулась из его рук и принялась крушить холл в поисках портключа.

— На него наложены защитные чары, Белла. Да прекрати же ты! — прикрикнул на неё Рудольфус.

— Значит, я заставлю её снять эти чары. — Красивые губы мадам Лестрейндж растянулись в дьявольской улыбке. — Cru…

Рабастан одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, перескочив через низкую оттоманку, заваленную пухлыми шёлковыми подушками.

— Protego!

Невидимый магический щит рассёк холл на две части, отбив проклятие Беллатрикс в одну из колон, от чего та пошла крупными трещинами. Он ранее и не подозревал, что пыточное проклятие способно повредить мрамор.

Беллатрикс, тяжело дыша, готовилась к новому броску. Юфимия сжалась в комок за спиной Рабастана, судорожно сжимая в руках волшебную палочку.

— Тебе это просто так не сойдёт. Только ради брата, — выплюнул Рудольфус. Он развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, широкими шагами направился к двери. — Идём, Белла. Надо найти Розье — может быть, у него тоже завалялся какой-нибудь портал в страну лягушатников. — Рывком выдернув из пальцев подоспевшего домовика свою мантию, Рудольфус, громко хлопнув дверью, вышел навстречу бушующей стихии.

Беллатрикс замерла на месте, размышляя, следует ли ей закончить начатое или же отправиться с мужем на поиски находившегося в бегах Ивэна Розье. Волшебная палочка Юфимии, выскользнув из её пальцев, со стуком упала на пол и покатилась по гладким мраморным плитам. Верная Фиби, пискнув, метнулась к хозяйке.

Беллатрикс, наконец, определившись с планом дальнейших действий, широким шагом направилась к двери.

— Басти? — Она замерла на пороге.

Не взглянув на Юфимию, Рабастан вышел вслед за невесткой. В следующий раз он увидится с ней уже на суде, а позже один из тюремщиков расскажет ему о том, что мисс Роули уже два месяца как стала миссис Ранкорн.

Если бы кто-то сказал ему тогда, что спустя пятнадцать лет он простит Юфимию, Рабастан послал бы его к дьяволу. Наверное, это было у них с братом сродни семейному проклятию — позволять женщинам методично втаптывать их в грязь своими острыми каблучками.

* * *

— Басти? — Рудольфус поскрёб разделяющую их стену.

— Если ты когда-нибудь выйдешь отсюда, расскажи ей правду.

— Мы попали сюда вместе, — сквозь сон пробормотал Рабастан, — и выберемся отсюда тоже вместе, пусть даже только вперёд ногами…

* * *

Свои пятьдесят третьи по счету именины Юфимия Роули встречала в крайне скверном расположении духа — с утра ей пришлось выслушать гневную тираду мистера Селвина по поводу испорченной партии товара, приготовленного её воспитанницей, а к вечеру и без того не лучшее настроение окончательно испортил тот факт, что единственный отпрыск не счёл необходимым заглянуть к матери хотя бы на какие-то жалкие полчаса.

Дельфи каждое лето толкла в фарфоровой ступке змеиные зубы и выдавливала соки растений или же помогала подслеповатому владельцу лавки разбирать обширную библиотеку, зачитывая старику вслух страницы и выискивая в пылившихся на полке томах необходимую информацию. За свою работу она получала горстку серебряных монет, большая часть которых обычно в тот же день оседала в кассе книжного магазина «Флориш и Блоттс».

Этим летом она, наконец, приобрела книгу, на которую засматривалась в детстве. Проглотив книгу буквально за пару дней, она пожалела о потраченных средствах: в «Подлинной истории лорда Волдеморта» на поверку оказалось немногим больше правды, чем в обожаемой опекуншей писанине Риты Скитер. Единственное, что привлекло её внимание — это упоминание того факта, что Тёмный Лорд, как и она, обладал способностью говорить на змеином языке, парселтанге.

Дома Дельфи долго выспрашивала у опекунши, не приходятся ли Лестрейнджи или Блэки дальней роднёй семье Гонтов, на что получила невразумительный ответ, что все чистокровные семьи в какой-то мере состоят в родстве между собой. То же говорил и профессор Драголич. Большего Юфимия сказать не могла, ибо даже собственное генеалогическое древо знала в лучшем случае до третьего колена.

Также она аккуратно расспросила о родственных связях Гонтов у мистера Селвина, который любил поворошить прошлое. Селвин, хмыкнув, ответил помощнице, что на протяжении последних веков Гонты стояли особняком среди всех чистокровных семей магической Британии и не заключали браков с представителями других родов. «Потому и выродились», — с сожалением произнёс он в конце своей речи. Исключением стало разве что появление на свет Тёмного Лорда. Предвосхищая следующий вопрос настырной «племянницы» Роули, Селвин добавил, что на Тёмном Лорде род Гонтов окончательно пресёкся, так как появления на свет наследников Милорда интересовало в последнюю очередь — он собирался жить вечно и потому не планировал обзаводиться потомством. Разве что в последние пару лет жизни интересовался евгеникой — учением о селекции человека, якобы призванной улучшить род людской. Но это его увлечение осталось в рамках сугубо научного интереса. На этой ноте Селвин закончил рассказ и приказал Дельфи заниматься своими прямыми обязанностями вместо того, чтобы тратить время на бесцельные разговоры.

Дельфи с ранних лет завораживало искусство индийских заклинателей змей, о которых она прочла ещё в старых книжках с выцветшими картинками, пылившихся на полках прежнего дома Роули. Когда она, будучи первокурсницей, узнала о своём даре, то испытала смешанное чувство восторга и первобытного страха, который всегда сопутствовал этим созданиям. Но ввиду полного отсутствия змей в окрестностях Дурмштранга (мудрые пресмыкающиеся, в отличие от людей, не спешили селиться в этих суровых краях), вскоре забыла о чёрных ужиках с жёлтыми коронами, встретившихся ей на поросших медовым вереском берегах Оберзее. Водоворот новой, интересной жизни, полной волнующих открытий, поглотил её с головой, не оставив времени на размышления об истоках своего необычного дара. Однако толстая серая гадюка, напугавшая Гретхен, и слова профессора Драголича о том, что способность говорить на парселтанге в большинстве случаев передаётся из поколения в поколение, заставили её вспомнить о существовании этой своей особенности — ведь ни Беллатрикс, ни Рудольфус, насколько она могла знать, не обладали способностью говорить со змеями.

Мистер Селвин, входивший некогда в число Пожирателей смерти ближнего круга и знавший Темного Лорда ещё в те далёкие времена, когда он носил ненавистное ему маггловское имя, посоветовал сдать «Подлинную историю» в пункт приема макулатуры, расположенный прямо напротив «Флориша и Блоттса», и купить на вырученные деньги пару шариков мороженого в кафе Фортескью.

Дельфи проигнорировала совет хозяина «Ядов и противоядий», вспомнив, как в середине июня решила отметить успешное окончание четвертого курса любимым с детства лакомством, и что из этого вышло. Давясь шоколадным мороженым, она поспешила скорее свернуть в Лютный переулок, чтобы укрыться от любопытных взглядов посетителей кафе. Ведь каждое утро, разглядывая свое отражение в зеркале, она отмечала в себе все больше черт, присущих некогда её матери.

И если в случае Беллатрикс фамильные черты Блэков смотрелись на редкость гармонично, то на её худеньком, ещё детском личике они выглядели гротескно. А знаменитая «аристократическая бледность», воспетая классиками, казалась окружающим болезненной (особенно на фоне серой форменной рубашки) и наводила на мысли о малокровии — не зря ещё на первом курсе сердобольная фрау Билевиц прислала в подарок на Пасху плитку горького шоколада. В сочетании с бальным платьем алебастровый тон лица смотрелся куда лучше — она отметила это на Йольском балу, ловя на себе восхищённые взгляды. Но бал закончился, и карета вновь превратилась в червивую тыкву. Впрочем, многие студенты Дурмштранга из-за короткого светового дня отличались некоторой бледностью кожи, однако волшебники, окончившие это учебное заведение, за время обучения закалялись подобно стали, становясь под стать самому замку — крепкими, суровыми, внешне холодными людьми с огненным сердцем.

* * *

Мистер Селвин, подсчитав понесенные убытки, вычел из жалованья Юфимии приличную сумму. На выходе из Лютного у неё едва не выдернули из рук сумку, а уже в маггловском квартале, на выходе с железнодорожной станции Херн Хилл (памятуя о расщепах, она побоялась аппарировать в таком состоянии духа), чуть было не ограбили во второй раз.

Мундугнус снова дымил в гостиной, закинув ноги на стол и распространяя вокруг себя удушливый запах дешёвого табака. Услышав стук каблуков Юфимии, Флетчер поспешил опустить ноги на пол, опасаясь её праведного гнева. Бросив окурок в пивной стакан, он выдавил из себя виноватую улыбку:

— Мадам Роули! Звиняюсь, что без подарка…

Не удостоив его вниманием, Юфимия проследовала на кухню. Заварив чашечку крепкого кофе, она вернулась в гостиную и, устроившись подальше от Мундугнуса, принялась со звоном размешивать ложечкой сахар.

— Не переношу этот запах. — Она брезгливо поморщившись, бросив взгляд на Мундугнуса, с аппетитом уплетавшего маринованный чеснок.

— Давненько это у вас? — громко чавкая, поинтересовался Мундугнус. — В Лютном много всякого люда таскается, да и не только люда, знаете ли… А солнечного света не боитесь?

— Я не в настроении шутить с тобой, Флетчер! — рявкнула Юфимия. Чайная ложка угрожающе звякнула о стенку стакана. — Немедленно прекрати есть в моём присутствии эту гадость.

Отставив в сторону чашку, Юфимия достала из старомодной дамской сумочки с массивной золотой застёжкой потрёпанный кошелек и вывалила на стол горстку монет. Водянистые глазки Мундугнуса, покрасневшие от многочисленных возлияний, возбуждённо заблестели. Заметив его реакцию, Юфимия резко пресекла все дальнейшие притязания на её и без того скудное жалование.

— Прости, но я не занимаюсь благотворительностью, Флетчер. Раз, два, три, четыре… — Она аккуратно брала двумя пальцами круглые золотые галеоны и откладывала их в сторону. Проделав ту же операцию с серебряными сиклями и бронзовыми кнатами, Юфимия потерла виски — она ненавидела звон монет с тех пор, как ей пришлось отдать содержимое мешка Лестрейнджа бывшему супругу в уплату целителям, оказавшимся бессильными спасти её брата. Деньги для неё с тех пор обычно считала Дельфини, но сейчас воспитанница моталась по маггловскому Лондону, выполняя мелкие поручения проклятого Селвина.

Удручённо вздохнув, Юфимия отложила несколько галеонов, что называется, на черный день («Как будто бы он ещё не наступил», — хмыкнула она при этом), а остальные монеты сгребла обратно в кошелёк.

— Кхрр… — прокурившийся насквозь Мундугнус издал звук, похожий на сдавленный кашель. — Этот ушлый старикашка не додал вам зарплату?

— Дельфи по невнимательности перепутала яды бумсланга и бушмейстера. Хотя она превосходно разбирается в змеях. Иногда мне даже кажется, что у нее с этими тварями какая-то особая связь.

Мундугнус, крякнув, поднял вверх большой палец.

— Не к добру это, мадам Роули. Вы бы проследили за этой, как вы изволили выразиться, «особой связью», были у нас уже такие, нда-с… Того и гляди, науськает какую-нибудь змеюку ужалить бедного старика!

Юфимия одарила «бедного старика» холодным взглядом.

— А что я такого сказал? — тотчас же взвился Мундугнус, подпрыгивая в кресле. — Прошлым летом ваша дорогая племянница меня едва не укокошила, неужто не помните? Я-то к ней со всей душой, а она… Пожалела бы старика, сказала бы по-хорошему, я бы всё понял, чай не дурак — Рейвенкло окончил, — с гордостью произнес Мундугнус, почесав лохматый седой затылок.

Юфимия чуть не подавилась отвратительным приторным кофе. Кто бы мог подумать, что этот проходимец, якшающийся со всяким отрепьем, учился на Рейвенкло! Однако стоило признать, что смекалки Мундугнусу было не занимать.

Хотя Распределяющая шляпа на её памяти порой принимала не поддающиеся объяснению решения: например, отправила на львиный факультет жалкого трусливого Петтигрю, всюду таскавшегося за Сириусом Блэком и его развесёлой компанией, в которую невесть как затесался незаметный и вечно какой-то исцарапанный Люпин. Учась в школе, она предполагала, что у гриффиндорца живёт своенравный низзл или кошка со скверным характером.

— Оставь девчонку в покое, Флетчер, — оборвала его Юфимия. — Она только-только начала приходить в себя.

Действительно, невозможно было не заметить разительных перемен, произошедших с её воспитанницей. Едва Дельфи стряхнула с плеч ошмётки тины, выбравшись на берег заросшего пруда в глубине Брокуэлл-парка, в глаза сразу бросилась лёгкая задумчивая улыбка, игравшая на её губах. Бледные щёки тронулись заметным румянцем, а на дне глаз зажглись тёплые огоньки. «Лёд тронулся», — про себя отметила Юфимия, помогая воспитаннице вытаскивать из пруда запутавшуюся в прибрежной тине клетку с авгуреем.

Прежде неразговорчивая воспитанница теперь с удовольствием рассказывала ей об учёбе в Дурмштранге, о призрачном Летучем Голландце, веками наводившем священный ужас на суеверных маггловских моряков, о залитом солнцем весеннем Халльштатте, встретившим её весёлым перезвоном пасхальных колоколов на противоположном берегу озера, где раскинулся уютный альпийский городок, населённый в равной степени как волшебниками, так и магглами… Конечно, рассказывала она и о Йольском бале, ставшим для неё дебютным, как сказали бы в прежние времена. Юфимия слушала её, наполовину прикрыв уставшие после рабочего дня глаза, и мечтательно улыбалась, вспоминая беззаботную юность, проведённую в стеклянных оранжереях Хогвартса.

Откинув крышку необъятного чемодана, Дельфи выложила на стол конверт с колдографиями, сделанными на Йольском балу. Примостившись на подлокотнике расшатанного пёстрого кресла, в котором сидела, положив затёкшие ноги на засаленный пуфик, Юфимия, она одну за другой вынимала колдографии из конверта.

— Очень красивый молодой человек, Дельфи. — Юфимия поднесла поближе к глазам очередную колдографию. — Это брат твоей школьной подруги, да?

Дельфи, просияв, кивнула.

Тристан напомнил ей Регулуса Блэка — мальчика на курс младше, с которым она так любила курсе на пятом-шестом ходить под ручку в Хогсмид и целоваться под омелой в полупустых оранжереях профессора Спраут после занятий. В свои пятнадцать-шестнадцать Юфимия искренне считала первую любовь единственной настоящей и свято верила, что её судьба — стать миссис Блэк. А сейчас она даже не могла вспомнить, что именно стало причиной их ссоры. Как быстро летит время! Она лишь надеялась, что в случае Дельфи первая любовь не рассеется, как утренний туман над рекой, с первыми же трудностями.

Та же высокая стройная фигура, тонкие черты лица, резкий излом чёрных бровей… Хотя ростом Регулус всё-таки был дюймов на десять пониже — это по сравнению с маленькой Юфимией он казался очень высоким. И глаза Регулуса были, кажется, серыми, а не тёмно-карими, как у этого мальчика, или же нет? Она уже и не помнила. Но в них так же, как и в глазах младшего Блэка, которого шляпа изначально хотела отправить в Рейвенкло, светился живой ум. Бедный Регулус… Возможно, если бы он в своё время не стал спорить с решением шляпы, уговаривая определить его в Слизерин, его жизнь не оборвалась бы в столь раннем возрасте. Юфимия до сих пор не знала, что с ним случилось. Он просто исчез, растворился, будто и не было на свете Регулуса Блэка.

Юфимия также отметила, что навязчивые мысли, преследовавшие Дельфи с самого детства, незаметно отошли на второй план. Или же укрылись в одном из потаённых уголков души, ведь в новом мире было невыгодно высказывать вслух подобные думы. Как бы то ни было, Юфимия вздохнула с облегчением — она устала повторять воспитаннице, чтобы та выбросила из головы «всякую чепуху» и постаралась приспособиться под заданные политикой Министерства правила игры. Ради собственного же блага (и ради блага её, Юфимии, в первую очередь, конечно же).

Мундугнус, всегда приветливо относившийся к «племяннице» соседки (несмотря на все свои недостатки, он был человеком незлым и искренне сочувствовал сироте), после прошлогоднего инцидента резко сменил своё мнение на противоположное. Теперь он, не переставая, прочил Дельфи место за решёткой, если та не научится держать себя в узде, и постоянно подзуживал Юфимию.

Флетчер в своё время два месяца провёл в Азкабане, попавшись на мародёрстве во время массовых беспорядков во время Второй магической войны, и потому знал, о чём говорит — два месяца жизни, проведённые в Азкабане, навсегда врезались в его память, до сих пор заставляя вставать волосы дыбом при одном только упоминании тюрьмы.

Дельфи старательно избегала общества Мундугнуса, предпочитая отсиживаться в своей спальне, читая наперёд учебники за следующий курс. Волшебную палочку она на всякий случай заперла в ящике письменного стола: уж очень ей иногда хотелось пройтись по Флетчеру каким-нибудь проклятием, хотя старый пьянчуга за весь июнь ни разу не аппарировал посреди гостиной в непотребном виде, позабыв все мыслимые и немыслимые правила волшебного этикета. Набитой вонючим табаком трубки, испускавшей удушливый зеленоватый дым или, что ей казалось куда более отвратительным, маггловских сигарет, купленных в ближайшем киоске, тоже не наблюдалось.

И пока Дельфи каждое утро вычёркивала в настенном календаре дни до своего отправления в Халльштатт, Мундугнус Флетчер хмуро выкуривал любимую трубку, сидя на лавочке в палисаднике среди зарослей ядовитой цикуты и жирных листьев белокопытника, надеясь вскоре переместиться в уютное кресло в горошек и не покидать его до следующего лета.

* * *

Прыгнув в метро на вечно переполненной из-за близости железнодорожного вокзала Лестер-сквер, ближайшей к выходу из Косого переулка на Чаринг-Кросс-Роуд станции метрополитена, спустя четверть часа Дельфи очутилась на гудящей Айлингтон-Хэй-стрит. Бутылка вина, которую хозяин «Ядов и противоядий» повелел доставить начальнику Аврората в качестве извинений за скандал, устроенный одним аврором-новобранцем из-за безоара, на поверку оказавшегося не чем иным, как осколком булыжника с мостовой Лютного переулка, ритмично позвякивала в такт шагам.

Мистер Селвин, хитро прищурив слезящиеся глазки, заявил парнишке, что не собирается возвращать ни кната, так как грош цена аврору, который не сумеет отличить безоар от обхарканного камня с задворков Лютного переулка. На его несчастье малец оказался сынком высокопоставленной министерской шишки и, недолго думая, накатал жалобу самому начальнику Аврората, небезызвестному мистеру Гарри Джеймсу Поттеру, проживавшему по адресу площадь Гриммо, дом двенадцать.

Дельфи идея казалась абсурдной: разве станет глава Аврората принимать в дар бутылку вина от человека, торгующего, помимо доксицида, самыми что ни на есть настоящими ядами? Однако мистер Селвин, усмехнувшись, ответил, что содержимое непременно придётся мистеру Поттеру по вкусу. Старик дрожащими пальцами откупорил бутылку, и она с удивлением обнаружила, что сосуд наполнен серебристыми переплетениями воспоминаний. Кому принадлежали воспоминания, хозяин лавки не уточнил, но Дельфи шестым чувством поняла, что содержимое бутылки представляло для главы Аврората огромную ценность.

С одной стороны, ей страстно хотелось воочию увидеть знаменитого Гарри Поттера, чьё лицо со шрамом-молнией смотрело едва ли не с каждой страницы «Ежедневного пророка», и хотя бы одним глазком взглянуть на дом, принадлежавший её предкам. «Интересно, бывала ли она там при жизни?» — Дельфи вновь вела мысленный диалог сама с собой, как часто делала в детстве за неимением собеседников.

А с другой… С другой стороны, ей претило переступать порог дома на площади Гриммо, в котором теперь жили люди, разрушившие её, Дельфи, возможную счастливую жизнь.

И вот уже перед ней небольшой тихий сквер на перекрёстке дорог, со всех сторон окружённый старыми липами, а напротив — ничем не примечательный дом из потемневшего от времени и вечной лондонской непогоды красного кирпича.

— Что ищешь, девочка? — Дёрнул её за рукав старичок потрёпанного вида.

— Дом двенадцать. Площадь Гриммо, дом двенадцать, — машинально ответила Дельфи, дёрнувшись в сторону от старика и опуская пониже козырёк джинсовой кепки, закрывавший половину лица.

— Ты ошиблась, детка! — Махнул рукой прохожий, задумчиво почесав подбородок. — Такого дома здесь отродясь не было, а я здесь всю жизнь живу: вот мой дом — номер одиннадцать, а вот этот — уже тринадцать. Джину они обпились там что ли… — Старичок почапал по своим делам. За ним потрусила, оторвавшись от изучения содержимого мусорного бачка, лохматая собачонка.

Тем временем между домами одиннадцать и тринадцать, оставаясь незамеченным для старика-маггла — коренного обитателя дома номер одиннадцать, материализовалось здание, служивший надёжным оплотом многим поколениям «благороднейшего и древнейшего». На свежевыкрашенной двери красовался серебряный молоток в виде змеи, начищенный до блеска чьими-то заботливыми руками. «Как-никак постаралась предательница крови Уизли», — с отвращением скривилась Дельфи, прикоснувшись к серебряной змейке.

Дверь резко распахнулась, едва не сбив её с ног. Из прихожей высунулась рыжая голова уже знакомого ей юноши из ателье мадам Малкин.

— Извини, я тебя ударил? — Корни волос Тедди Люпина приняли багровый оттенок.

Джинсовая кепка съехала на бок, и Люпин с удивлением узнал в посетительнице хмурую девочку, покупавшую прошлым летом дурмштрангские мантии.

— Дельфини? — Рыжие брови удивлённо поползли вверх. — Я Эдвард. Тед, помнишь меня? — Он размашистым жестом пригласил гостью войти внутрь, попутно сбив висевшую на крючке мантию. Низко свисающая с потолка хрустальная люстра, выполненная в змеином стиле, закачалась на длинной цепи.

«Тебя забудешь, конечно…» — Поколебавшись немного, Дельфи протиснулась мимо маячившего на пороге Люпина в прихожую, оклеенную мрачноватыми серыми обоями.

— Какими судьбами?

Она замялась, придумывая наиболее правдоподобную версию своего визита.

— Положи пока сумку. — Люпин по-хозяйски забрал у неё тяжёлый рюкзак, неприятно оттягивавший плечи, и повесил на крючок, торчавший из стены. Бутылка внутри угрожающе звякнула. Исподлобья зыркнув на неуклюжего отпрыска Тонкс, Дельфи с беспокойством принялась проверять целостность содержимого сумки.

— Магическая служба курьерской доставки. Подрабатываю на каникулах, — нашлась, наконец, Дельфи. Она не имела ни малейшего понятия, существует ли такая услуга на самом деле. Однако почему бы ей не существовать? — Посылка для мистера Гарри Джеймса Поттера от…

Не успела она закончить начатую фразу, как с верхнего этажа послышался топот нескольких пар ног, и на лестничную площадку высыпалась орава разновозрастной веснушчатой детворы с огненно-рыжими макушками.

— Тедди, расскажи сказку про зайчиху-шутиху, — заканючила девочка лет шести, опасно перевесившись через перила.

— Тедди, а сделай голубые волосы! — попросил совсем ещё маленький мальчик, выглядывавший из-за плеча девочки, которая, судя по всему, приходилась ему старшей сестрой.

— Тедди, достань с чердака метлу, ну пожа-а-алуйста… Тедди, покажи фокус… Тедди-и-и! — дружно заныл нестройный хор детских голос. Откуда-то сверху донёсся протяжный звук оборвавшейся струны, а следом — шлепок и громкий плач.

От обилия звуков и красок у Дельфи закружилась голова. Она протёрла кулаками глаза и перевела взгляд на Люпина. Вид у него был отчаявшийся: парень пытался в одиночку управиться с оравой хнычущий малышни, мечась от одного ребёнка к другому, попутно меняя цвет волос с рыжего на голубой по настойчивой просьбе одного из мальчиков.

— Тедди, Лили сломала твою гитару! — На лестницу выскочил взъерошенный темноволосый мальчонка. А следом за ним ещё один темноволосый мальчик, помладше.

Люпин со стоном схватился за голову.

— Не-е-ет! Это был подарок Билла…

— Тедди Люпин! — Красавица Виктуар, громко хлопнув дверью, вихрем ворвалась на лестничную площадку, потеснив ораву рыжеволосой малышни. — Джеймс ударил Лили, немедленно сделай что-нибудь, они меня не слушаются! — Девочка грозно нахмурила брови и скрестила на груди тонкие руки.

Лили наверху продолжала заливаться истошным плачем. Виктуар, одарив Люпина гневным взглядом, скрылась за дверью. Дельфи неожиданно для себя, как и тогда в ателье мадам Малкин, от всего сердца посочувствовала сыну Тонкс. Уж она бы точно сумела поставить детей на место.

— Хватит! — возопил вышедший из себя Люпин. Детвора, не привыкшая к подобному обращению, тут же притихла. — Джеймс, немедленно извинись перед сестрой и успокой её. Ал, Рози, Хьюго, Молли, Луи, Доминик, Люси ступайте в комнату и сидите там тихо, — уже более спокойным голосом распорядился он. — Фред, Роксана… А где, собственно, Фред и Роксана?

— В комнате с деревом на стене, — немедленно сдал хулиганов второй темноволосый мальчуган. — Они рисовали на обоях, я видел!

— Ох, Мордред тебя подери! — в исступлении воскликнул Люпин, схватившись за голову. Расталкивая малышей, он помчался вверх по лестнице.

Присев на обитую бархатной тканью колченогую табуретку, стоявшую у двери, Дельфи наблюдала, как он носится туда-сюда по лестнице, хватает разбушевавшихся малышей в охапку и заталкивает в комнату наверху. Мальчик по имени Джеймс (Дельфи сразу опознала в нём отпрыска Поттера) не делал никаких попыток помочь урезонить избалованную детвору. Его младший брат гнусно хихикал, прижавшись к резной балясине, предвкушая наказание, которое, возможно, ждёт неизвестных Дельфи Роксану и Фреда, в этот момент самозабвенно разрисовывавших обои в гостиной.

Она терпеть не могла детей — мерзкие, шумные создания, вечно норовящие дёрнуть за волосы или больно ущипнуть, а то и вовсе укусить, подобно зверёнышам. Она невзлюбила их с той поры, как познакомилась с внуком Нарциссы — белокурым Скорпиусом, ангелом во плоти, который настойчиво пытался выколоть ей глаз игрушечной волшебной палочкой. Сама тётка лишь умилялась, глядя на это зрелище, и промокала глаза кружевным платочком. А маггловская девчонка Бетти, повторявшая пакости вслед за старшими братом и сестрой? Что может быть веселее, чем втроём обстрелять из рогатки каштанами соседку, приехавшую на каникулы?!

Сама она, судя по рассказам Юфимии, росла спокойным ребёнком. Можно даже сказать, чересчур спокойным. Опекунша говорила, что как-то раз, оставив её одну дома, на целый день отправилась по делам, а вернувшись, обнаружила сидящей в той же позе на том же самом месте.

Одни из малышей, плюхнувшись на пол, захныкал, потирая глаза маленькими пухлыми кулачками.

— Джеймс, уведи брата в спальню и попроси Вики посидеть с ними, пока я разберусь с этими горе-художниками, — устало попросил Люпин, присев перед мальчиком на корточки, чтобы их лица находились на одном уровне. — Пожалуйста, Джеймс, посидите там тихо, ладно? А я достану с чердака старую метлу папы, хорошо?

Зелёные глаза Джеймса засияли, предвкушая награду. Он коротко кивнул, послушно взял за руку расплакавшегося братишку и скрылся за дверью.

— Colloportus! — с облегчением выдохнул Люпин, заперев дверь с помощью магии. Затем без сил опустился на истертые ступеньки и уронил голову на руки. — Можешь оставить посылку и идти по своим делам, если хочешь. Я передам её крёстному, не беспокойся. Он обычно поздно возвращается домой.

Дельфи отрицательно покачала головой: мистер Селвин приказал передать бутылку Поттеру лично в руки. Хотя больше всего на свете ей хотелось оказаться как можно дальше от этого безумного дома. Взгляд зацепился за тяжёлые драпировки, прикрывавшие большой участок стены посреди коридора. Ей послышалось, будто за ними кто-то тихо дышит, как будто спит.

— Что там, за портьерой? — поинтересовалась она. Люпин приподнял голову.

— Ах, это… Это портрет Вальбурги Блэк, двоюродной бабки по линии матери. У старухи прескверный характер, хотя в последнее время она по большей части спит — видимо, смирилась с бедламом, который здесь творится. Крёстный говорит, что раньше она была куда более раздражительной.

— Блэк? — встрепенулась Дельфи, услышав девичью фамилию Беллатрикс, и тут же мысленно пожурила себя за бестолковость: «Чему ты удивляешься, если этот дом раньше принадлежал семье кузена твоей матери?»

— Ну да, Блэк, — равнодушно повторил Люпин.

— А можно взглянуть на него?

Юфимия пару раз упоминала в разговоре, что Беллатрикс была похожа на свою тётку как внешне, так и характером.

— Лучше не надо, — посоветовал Люпин. — Она проснется и, как обычно, начнет поливать всех грязью. Поднимет на уши дом.

Дельфи хмуро посмотрела на него. Люпин, как бы извиняясь, робко улыбнулся и предложил осмотреть другую достопримечательность дома на площади Гриммо:

— Если тебе интересно, могу показать гобелен с семейным древом Блэков. Заодно посмотрим, насколько Рокси с Фредом испортили обои.

Они поднялись на лестничную площадку второго этажа. Люпин, наклонившись, приник глазом к замочной скважине. Он усмехнулся:

— Удрали, черти! Ну ничего, получат ещё у меня на орехи!

Неуклюжий Люпин, в очередной раз не рассчитав сил, резко толкнул незапертую створку, которая, беззвучно повернувшись на смазанных петлях, гулко ударилась об стену.

Взору Дельфи предстала вытянутая в длину комната с высоким потолком, чем-то напомнившая одно из главных приемных помещений в доме Нарциссы, которое, словно живое существо, изо всех сил противилось перестановкам, затеянным хозяйкой.

Толстый ковер на полу, серо-зеленые обои, красивый резной камин, отделанный по бокам изразцами с изображением волшебных существ: единорогов, мантикор, сфинксов… Вдоль одной из стен тянулся ряд тяжёлых дубовых шкафов, а всю противоположную стену занимал выцветший от солнца и времени гобелен с вышитым на нем семейным древом со сложным переплетением ветвей. Поразительную реалистичность ему придавали мелкие зелёные листочки и бледно-розовые цветы, похожие на цветы дамасской розы.

«Благороднейшее и древнейшее семейство Блэков».

Затаив дыхание, Дельфи подошла ближе к «святая святых дома на площади Гриммо». Мягкий ковер приглушал звук шагов, но не мог заглушить биения сердца, которое грозилось выпрыгнуть из груди. Прикрыв глаза, она провела рукой по импровизированной ветви древа, на которой значились имена незнакомых ей пращуров. Напротив одного из имён вместо миниатюрного портрета обладательницы зияла прожженная дыра. Она уже знала об обычае выжигать с фамильного древа проштрафившихся членов семьи.

— «Иола Блэк», — вслух прочитала Дельфи.

— Вышла замуж за маггла, — пояснил Люпин, подойдя ближе к фамильному древу. — Бабушку постигла та же участь. Вот, смотри. — Он ткнул пальцем в ещё одно обугленное пятно. — Бабушка вышла замуж за магглорожденного волшебника Эдварда Тонкса, моего дедушку. Меня назвали в честь него, кстати. Соответственно, ни мамы, ни меня здесь нет. Зато есть Драко, мой кузен — сын тёти Нарциссы, а вот у тёти Беллатрикс, как видишь, не было детей…

Двойная линия золотого шитья соединяла Беллатрикс и Рудольфуса Лестрейнджей.

— Как ты уже поняла, гобелен заколдован. На нём появляются имена детей, в чьих жилах течет кровь Блэков. Кроме потомков выжженных вроде бабушки и Иолы, конечно. И ещё детей, рождённых на стороне. Бабушка рассказывала, что раньше…

Тедди Люпин продолжал трещать что-то об особенностях магии семейного древа Блэков, но Дельфи уже не слушала. По спине пробежал неприятный холодок. Она несколько раз с силой моргнула, однако портрета с подписью «Дельфини Лестрейндж» на гобелене по-прежнему не наблюдалось…

Какое-то время Дельфи осоловело смотрела в одну точку в центре линялого полотна — ту самую, где по логике вещей должна была красоваться её бледная физиономия с аккуратной подписью «Дельфини Лестрейндж».

Вытканные золотой нитью тонкие ветви тесно переплетались друг с другом, и порой было невозможно разобрать, кто, кому и кем приходится. Ясно было одно: все эти люди являлись цветами древа Блэков, которые вопреки всему упорно продолжали распускаться на его умирающих ветвях, точимых изнутри неведомой заразой. И чужим здесь не было места — только пыльным цветам, похожим на цветы дамасской розы, и никаким более. «Благороднейшее и древнейшее» отказывалось принимать в свой букет синие башмачки дельфиниума, или рыцарских шпор, как называли их на родине Тристана и Гретхен. «Цветок скорби, — говорил её дурмштрангский товарищ. — Греки считали его символом горя».

В груди неприятно защемило от внезапного осознания того факта, что всё вокруг внезапно обернулось уродливой ложью. Лопнули, как мыльный пузырь, наивные грёзы о жизни в домике на берегу моря, где никто больше не потревожит их с отцом выстраданный покой, где они будут жить счастливо тихой размеренной жизнью, и ещё более глупые мечты о том, чтобы мать была с ними. Чтобы у неё, наконец, появилась семья, пусть и со своими скелетами в шкафу. В конце концов, даже в идеальной, казалось бы, семье Билевиц были тайны, о которых не принято говорить вслух. Теперь-то она понимала, что даже магия бессильна победить смерть! Продлить жизнь — да, запечатать в каком-либо предмете — безусловно, но вернуть — никогда…

Боль за человека, которого Дельфи всё это время считала отцом, резко сменилась обидой и злостью на мать, которая посмела умереть, оставив её сиротой. Отчего-то она не сомневалась, что её настоящий отец мёртв. Иначе почему он за столько лет не пытался её разыскать? Разве что был столь же труслив, как родная тётка, но думать об этом не хотелось. Руки непроизвольно сжались в кулаки, ногти до крови впились в тонкую кожу. Женщина с короной чёрных волос, вышитая на гобелене, немигающими глазами смотрела на неё, изогнув красивые губы в надменной улыбке.

Дельфи разразилась истерическим смехом. В тот момент она как никогда ранее была похожа на ту, кого прежде боготворила. Из глаз брызнули горячие слёзы.

Внутренний голос, проснувшийся в голове, нашёптывал единственно верное имя, однако слова мистера Селвина, далеко не последнего человека в окружении Тёмного Лорда, о том, что у Повелителя никогда не возникало ни малейшего желания обзаводиться потомством, разрывали логическую цепочку на мириады отдельных звеньев. Ведь появления наследника, помимо всего прочего, значило бы для него, что он утратил свою уникальность, которую всеми силами стремился обозначить ещё со времён маггловского приюта.

— Дельфини. — Пальцы Люпина сомкнулись на её плече. — Что с тобой, тебе плохо?

Резко дёрнувшись, Дельфи оторвалась от созерцания гобелена. Широко распахнутые глаза по-прежнему буравили одну точку, которая теперь переместилась с выцветшего полотна на противоположную стену. Обычно бледные щёки покрылись лихорадочными пятнами, похожими на крапивницу, которой Тед часто страдал в детстве, объевшись клубники с огорода сердобольной Молли Уизли, несмотря на все предупреждения Андромеды, всякий раз стремившейся накормить сироту.

— Всё нормально, здесь просто очень душно, — отмахнулась Дельфи. Она попыталась придать лицу непринуждённое выражение. — И как скоро имена появляются на гобелене? Это происходит сразу или после наступления семнадцатилетия или когда ребёнок получает волшебную палочку или, может быть, нужно провести какой-то обряд?

— Как скоро? — переспросил Люпин. — Как только ребёнок получает имя, я полагаю. Странный вопрос. А вообще, я не знаю… — пожал плечами Люпин. Янтарные глаза внимательно изучали гобелен. — Я же всё-таки не Блэк, — простовато улыбнувшись, добавил он. — Могу спросить у бабушки, а потом написать тебе, если тебя это так интересует.

— Забудь, это всего лишь праздное любопытство. — Дельфи понемногу приходила в себя. Ей не исполнилось семнадцати и, следовательно, у неё оставалась крошечная надежда. Некоторые разделы магии остаются недоступными до наступления совершеннолетия. Например, несовершеннолетним волшебникам, по-хорошему, запрещено использовать магию вне школы, запрещено аппарировать и Мерлин знает, что ещё… Дельфи не слишком хорошо знала законы.

— На кухне есть отвар лирного корня. Между нами говоря, вкус у него — хуже некуда, но тонизирует отлично, спасибо за него миссис Скамандер. Вид у тебя не очень, если честно.

— Вид у меня «не очень» уже последние пятнадцать лет, к твоему сведению, — не удержавшись, хмыкнула Дельфи.

— Зря ты так, — доброжелательно улыбнулся Люпин. Дельфи даже стало несколько стыдно за свою, в общем-то, ничем не обоснованную неприязнь к парню. — Я передам твою посылку, — заверил он. — Да не буду я её вскрывать, честно! Даю слово хаффлпаффца, если тебе это о чём-то скажет. А это много о чём говорит — мы всегда держим своё слово. Думаю, тебе лучше отправиться домой. У вас есть камин? Можешь воспользоваться нашим, если хочешь.

Дельфи очень сомневалась, что очаг Мундугнуса подключен к Каминной сети — крайне маловероятно, что старый пройдоха предоставил бы своим товарищам по ремеслу или министерским работникам столь очевидную лазейку в жилище, которое использовал как перевалочную базу для краденых вещей.

Стараясь не смотреть на гобелен, она направилась к выходу. На её вопросы мог дать ответ лишь один человек — Нарцисса Малфой. Ведь это в её доме пятнадцать лет назад в самый разгар войны появилась на свет девочка по имени Дельфини Лестрейндж. И… да — была ли девочка, может, никакой девочки-то и не было? Но вот же она, Дельфи, стоит посреди проклятого блэковского дома. Мысли беспорядочно роились в голове, подобно дурным осенним пчёлам, в необъяснимой горячке покидавшим с первыми холодами родные ульи.

Ввиду отсутствия полчища детей в коридоре теперь стояла звенящая тишина, нарушаемая разве что шагами их с Люпином ног и еле слышным дыханием спящего портрета Вальбурги Блэк. Дельфи резко остановилась, так что идущий следом Люпин едва не сбил гостью с ног, споткнувшись о пятки её башмаков.

— Мне нужно отправить письмо, — звонкий голос разорвал установившуюся тишину, столь редкую в доме на площади Гриммо. — Ты не мог бы одолжить мне сову?

— Да, конечно. Погоди секунду. — Люпин развернулся на пятках и, локтём задев портьеру, прикрывавшую портрет Вальбурги, понёсся наверх по лестнице.

Бархатная ткань раздёрнулась, и взору Дельфи предстал портрет худой старухи самого что ни на есть безумного вида в чопорном чепце. Подобный капор надевала перед сном фрау фон Эйссель. Пергаментная кожа туго обтягивала худое лицо с высокими скулами, придавая ему неприятное сходство с одним из черепов, выставленных на всеобщее обозрение в халльштаттской костнице.

Вальбурга Блэк распахнула глаза, полуприкрытые тонкими розовыми веками.

— Осквернители крови! Мерзкие полукровки, предатели… — по привычке начала захлёбываться собственной злобой старуха. Затем резко захлопнула рот и какое-то время молча буравила Дельфи взглядом, с явным недоумением отмечая в незнакомке фамильные черты. — Беллатрикс? — наконец, неуверенным голосом произнесла она, склонив голову набок, чтобы лучше рассмотреть её. — Белла, дочка… Ты вернулась, чтобы навести здесь порядок, очистить дом от этой мерзости?

Нарцисса рассказывала Дельфи, что, потеряв младшего сына и похоронив для себя старшего, Вальбурга, и раньше тепло относившаяся к племяннице, всю нерастраченную материнскую ласку переключила на Беллатрикс, которая, по словам тётки, вобрала в себя всё лучшее, что было присуще Блэкам. Говорили также, что миссис Блэк окончательно выжила из ума, когда её любимицу упрятали за решётку.

Дельфи от неожиданности отшатнулась к противоположной стене. То, что предстало её глазам, никоим образом не походило на элегантную пожилую даму с колдографий в альбоме Нарциссы, сохранившую, несмотря на преклонный возраст, красоту былой молодости и гордую осанку. Все находили Беллатрикс едва ли не копией своей тётки. Однако глядя на портрет сумасшедшей старухи, Дельфи было сложно представить, что женщина, изображённая на картине, когда-то отличалась поразительным сходством с её красавицей-матерью.

Спустившийся с верхнего этажа Люпин, одной рукой придерживая под мышкой полукруглую клетку с совой, другой безрезультатно пытался задёрнуть портьеры, закрывавшие портрет Вальбурги, которая при виде правнука вновь принялась изрыгать потоки ругательств. Чертыхнувшись, Люпин поставил клетку на пол и уже двумя руками задёрнул-таки пыльные шторы.

— Я предупреждал насчёт неё, — хмуро произнёс он, поднимая с пола клетку с совой. — Пойдём на кухню, напишешь своё письмо.

Просторная кухня, располагавшаяся в подвальном помещении, холодными каменными стенами и тусклым освещением одинокой люстры напомнила Дельфи лабораторию замка Груб: не хватало разве что булькающего в углу стеклянного бака да чадящих котлов и колб на полках.

С потолка свисали связки душистых трав, запах которых заставил желудок недовольно заурчать — после завтрака прошло уже довольно много времени. Над очагом висели закопчённые кастрюли и сковороды, в мойке громоздилась гора немытой посуды, а на столе валялись клочки исписанных пергаментов вперемешку с чистыми свитками и поломанными перьями, какие-то книги… «История Хогвартса», — прочитала Дельфи название одного из засаленных учебников. Очевидно, Люпин или Виктуар незадолго до её прихода пытались делать домашнее задание, заданное на лето.

— Я сейчас всё уберу, — засуетился Люпин, скользнув взглядом по беспорядку на столе. — Тётя Джинни правда пытается по мере сил приводить дом в порядок, но пока это не очень получается. Иногда ей помогает тётя Молли.

«Представляю выражение лица Вальбурги при виде тёти Джинни и тёти Молли», — Дельфи скривилась при упоминании имени убийцы её матери, которая, судя по словам Люпина, хозяйничала здесь, как у себя дома.

Как вскоре смогла убедиться Дельфи, уборка в представлении Люпина означала простое перемещение груды хлама с одного места на другое. Отлевитировав учебники и исписанные пергаменты на соседний стул, он налил Дельфи стакан бордового питья из запотевшего хрустального графина, а сам принялся с аппетитом грызть яблоко.

Напиток, оказавшийся чересчур приторным, по вкусу напоминал отвратительный лимонад, который разносили на Йольском балу в Дурмштранге. Отставив в сторону полупустой стакан и утерев, за неимением салфетки, губы тыльной стороной ладони, Дельфи опустила перо в чернильницу. Она какое-то время размышляла, как лучше начать письмо, по привычке покусывая кончик пера и наблюдая, как тяжёлые чёрные капли падают на пергамент, растекаясь на нём бесформенными кляксами.

Аккуратно наклонив над конвертом свечу и запечатав его горячим воском, Дельфи привязала письмо к лапке совы, которая так и норовила клюнуть постороннюю волшебницу, чем сильно напоминала Тенебриса. Однако в отличие от пышущей здоровьем птицы Люпина старый авгурей уже на протяжении полугода практически не покидал своей клетки, медленно угасая, подобно тлеющему угольку.

Выпустив из рук отчаянно бьющую крыльями птицу, Дельфи, прищурив глаза, наблюдала, как сова, сливаясь с хмурым лондонским небом, берёт курс на юго-запад. Наконец, превратившись в крохотную точку не больше макового зерна, птица скрылась за линией горизонта.

* * *

Дельфи несколько часов просидела на нижней ступеньке лестницы в прихожей дома на площади Гриммо, коротая время за разглядыванием отрубленных голов домашних эльфов на деревянных пластинах, прибитых к стене прямо над лестницей. Очевидно, на пластины когда-то воздействовали заклятием вечного приклеивания, иначе гадкие головы давно оказались бы на помойке. Время от времени её внимание переключалось на не менее отвратительную подставку для зонтов в виде ноги тролля и выцветшие портреты далёких предков. И всё же бездумное созерцание «элементов декора» не могло отвлечь Дельфи от тяжёлых мыслей, крутившихся в голове.

Ответ не заставил себя долго ждать: Нарцисса прислала письмо с той же птицей. Тётка согласилась с ней встретиться. «Белая виверна», десять часов.

«Сегодня вечером всё решится».

После того, как была запущена министерская программа, появилась призрачная надежда, что хотя бы один из братьев Лестрейнджей встретит Рождество уже на свободе. Дельфи была почти одинаково рада как Рудольфусу, так и его брату, которого опекунша вспоминала с тоской в голосе. А теперь она боялась встречи с человеком, чью фамилию носила, не зная, как себя вести, если подозрения вдруг обернутся правдой… Разбить сердце человека, любившего её мать, того, кто последние пятнадцать лет своей жизни провёл в Азкабане, лишившись всего, что было ему дорого?

Дельфи грустно усмехнулась: соседка-маггла как-то сказала, что у неё вовсе нет сердца. Прошлым летом её сын влетел на своём мотоцикле в припаркованный у соседнего дома автомобиль. Ей тогда ничуть не было жаль ни Пита, которому прибывшие медики тут же на дороге наложили шину, ни его мать, которой грозило судебное разбирательство с владельцем покорёженного авто, ни, тем более, мотоцикл, на котором Пит днём и ночью с оглушительным рёвом рассекал по окрестным улицам, сигналя под окнами. Переведя равнодушный взгляд с обескровленного лица парня на вязкую алую лужицу, растекавшуюся на сером асфальте, она молча протиснулась сквозь толпу соседей и скрылась за дверью своего дома. «Вот уж бессердечная девчонка», — шепнула на ухо подруге та самая соседка.

С верхнего этажа раздались детские крики: Альбус вновь затеял ссору с братом. Люпин на пару с Виктуар пытались разнять их.

Дельфи, закрыв глаза, шумно вздохнула. Нет. Решено. Она ничего не скажет Рудольфусу, даже если тётка Нарцисса подтвердит её подозрения. Всё будет так, как она когда-то хотела. Как должно было бы быть, не приди она в этот проклятый дом.

Она размышляла, как поведёт себя, когда встретится лицом к лицу с виновником всех её несчастий. В памяти всплыло хорошенькое личико Лили Луны. Дельфи в её возрасте, судя по колдографиям, не обладала внешностью ангела, но разве от этого она меньше нуждалась в заботе и ласке? Кто знает, какой бы она стала, повернись всё иначе…

Когда входная дверь, наконец, распахнулась, первым желанием Дельфи было забиться в дальний угол дома, чтобы не видеть лицо человека, перечеркнувшего всю её жизнь. Вторым желанием было выхватить волшебную палочку и прокричать решающие два слова. Она знала заклинание — в начале четвёртого года обучения им показали все три. Avada Kedavra — и всё будет кончено. И для неё в том числе. Она даже не могла решить, какое из возникших спонтанных желаний было наиболее глупым.

Дельфи бесконечное число раз видела на страницах газет стоявшее у неё в печёнках лицо со шрамом в виде молнии над правой бровью. И всякий раз была готова разорвать на мелкие кусочки каждый номер, сжечь дотла, уничтожить. Но сейчас в прихожей стоял выжатый после долгого рабочего дня мужчина в синем маггловском костюме и слегка сбившемся на бок галстуке, совсем не похожий на решительного вида волшебника, красовавшегося на первых полосах «Ежедневного пророка». С зачёсанными на пробор волосами и в строгих очках, Гарри Джеймс Поттер выглядел значительно старше своих тридцати с небольшим и больше походил на замученного рутиной маггловского чиновника, нежели на героя всей магической Британии.

Мистер Поттер бросил на пол тяжёлый портфель и присел на табурет, чтобы развязать шнурки ботинок. Он был полностью погружён в свои мысли и даже не заметил сидевшую на ступеньках незнакомую девушку-подростка в кепке с длинным козырьком, пристально рассматривавшую его.

— Привет, Тед, как прошёл день? — осведомился он, ставя ботинки на полку в калошнице и надевая домашние тапки. Люпин рассказал Дельфи, что только крёстный внял просьбе не называть его Тедди. — Как себя вёл Ал, опять дрался с братом?

Люпин, кивнув, в ответ бросил дежурное «замечательно» и тихо кашлянул, пытаясь обратить внимание мистера Поттера на гостью. Когда тот поднял, наконец, голову, брови его удивлённо поползли вверх.

— Добрый вечер, мисс?..

Дельфи поднялась на ноги и отряхнула пыльные после сидения на лестнице джинсы.

— Это Дельфини, курьер из Магической службы доставки, — тут же представил её Люпин, не успела она придумать себе более подходящее имя.

Мистер Поттер нахмурился.

— А есть такая? — с подозрением спросил он, на что Дельфи с Люпином дружно закивали. Дельфи затаила дыхание, пытаясь заставить сердце биться ровнее. — Наверное, я заработался и совсем отстал от жизни, — глава Аврората вымученно улыбнулся, рассматривая завёрнутую в несколько слоёв бутылку и проверяя её на наличие тёмных проклятий. Убедившись, что всё в порядке, он забрал свёрток и на ходу принялся распечатывать прилагавшееся к нему письмо. — Тед, будь добр, проводи мисс… простите?

— Просто Дельфини, сэр. До свидания, сэр. — В конце концов, теперь она действительно не знала, как следует называться.

Глава Аврората, сунув свёрток подмышку, поспешил вверх по лестнице.

«Мы ещё увидимся, Гарри Джеймс Поттер», — Дельфи хищно улыбнулась самой себе, выходя на залитую солнцем улицу, пахнущую прибитой к асфальту после дождя пылью. Попрощавшись с Люпином, она зашагала по Пентовилл-Роуд по направлению к станции.

* * *

Владельцы торопливо запирали витрины магазинов, последние посетители стремились скорее купить необходимые товары. Оживлённая днём улица к вечеру вымирала, чего нельзя было сказать о Лютном переулке: с закатом солнца жизнь в нём только начиналась. С грохотом открывались ставни питейных, перинные дома зазывали гостей красными фонарями, а в закоулках можно было встретить торговцев тёмными артефактами, какие не принимал даже старина Горбин.

Дельфи ещё ни разу не доводилось бывать здесь в столь поздний час. Слившись с толпой, она быстро шла по узкой мостовой, одетая в длинную мантию с капюшоном, которую носила с собой в рюкзаке. Ей показалось, что маггловская одежда привлечёт к ней ненужное внимание. Она остановилась перед кованой решёткой, за которой начиналась плохо освещённая крутая лестница. Криво прибитая вывеска слева от решётки гласила: «ВЯЗ — волшебная похоронная служба. Гробовщики и бальзамирование». Ниже более мелкими буквами значилось: «Починка мётел любой степени сложности», и в самом низу было приписано: «Услуги ведьм. Ночью и днём». Вывеска по соседству гласила: «Неудаляемые татуировки Маркуса Скаррса». И, наконец, «Белая виверна» — то, что ей было нужно.

Дельфи потянула на себя ручку ближайшей двери. Внутри стоял полумрак; сидевший за столом волшебник лениво выпускал из трубки зловонные клубы дыма, которые собирались под потолком, отравляя и без того спёртый воздух. Она закашлялась, протёрла глаза и огляделась в поисках тётки, однако кроме волшебника за столом в помещении никого не наблюдалось.

— Семнадцать есть? — прогнусавил волшебник, оторвавшись от трубки. Он подошёл к Дельфи и бесцеремонно откинул скрывавший лицо капюшон. — Несовершеннолетним вход воспрещён, проваливай или приходи с мамочкой.

— Моя мать умерла, — сухо ответила Дельфи, надевая капюшон. Она уже хотела развернуться и уйти, как взгляд зацепился за один из эскизов, изображавший женщину с распростёртыми крыльями, склонившуюся над телом мужчины и проливавшую над ним слёзы. Ей особенно понравились крылья, прорисованные до мельчайшего пёрышка. Казалось, стоит женщине взмахнуть ими, и она поднимется в небеса, унося с собой мёртвого мужчину. — Это ангел?

Волшебник помотал головой:

— Исида, оживляющая Осириса.

Его глаза с надеждой блеснули.

—Крылья Хат. Нравится? Моя последняя работа.

— Да, очень, — пробормотала Дельфи, рассматривая рисунок. Она вспомнила миф об Осирисе и Исиде, который ей рассказала покойная фрау фон Эйссель.

— Исида собрала воедино своего супруга, убитого Сетом, не нашла только одной его части, а затем зачала от него сына Гора, судьба которого…

— Отомстить за своего отца, — закончила за него Дельфи и, развернувшись на каблуках, выскочила на улицу, откуда доносились брань и пьяные крики: крепко сбитый волшебник спустил по лестнице двоих оборванцев. Оборванцы с размаху впечатались в кованую решётку.

— И чтобы духу вашего в «Виверне» не было! — прокричал волшебник и скрылся за дверью. Услышав заветное слово «виверна», Дельфи отворила калитку и поспешила вверх по лестнице, придерживая полы мантии.

Внутри яблоку негде было упасть. Меж столиков сновала разряженная в пух и прах ведьма с подносом в руках, уворачиваясь от щипков захмелевших посетителей паба. Нарцисса верно выбрала место: гвалт в «Белой виверне» стоял такой, что невозможно было различить ни слова, произнесённого на расстоянии более ярда. Она обнаружилась за столиком возле лестницы, так же одетая в неприметную мантию с капюшоном. Её могли выдать разве что холёные руки, нервно теребившие край салфетки. Когда с лестницы сыпался песок, она брезгливо стряхивала его с мантии.

— Здравствуй, тётя. — Нарцисса вздрогнула, подавившись водой и закашлявшись. Проходивший мимо поддатый мужчина похлопал её по спине. Её передёрнуло.

Дельфи доставляло удовольствие наблюдать за реакцией тётки. Она молча прожигала её взглядом, ожидая, когда та начнёт разговор. С момента их последней встречи прошло почти четыре года, и за то время на её лице прибавилось мелких морщинок. Но она здесь была не для того, чтобы разглядывать тётку.

— Тётушка?

— Здравствуй, Дельфи, — наконец, проговорила Нарцисса, комкая салфетку и глядя куда-то вдаль. — Ты стала ещё больше похожа на Беллу.

— Конечно, — не удержалась Дельфи, — ведь я, как-никак, её дочь. — Она сделала особый упор на слове «её». Раздался треск. Тканевая салфетка в руках Нарциссы разошлась на две половины. Дельфи улыбнулась, в душе торжествуя победу: как бы тётка сейчас не изворачивалась перед ней, она знает нечто такое, что ей, Дельфи, знать не положено. В письме она не сообщила о своих подозрениях, лишь обозначила, что дело не терпит отлагательств; и если тётка так озаботилась встречей, значит, ей есть, что сказать.

— Тебе что-то нужно? Ты только скажи… — начала было Нарцисса. Дельфи сделала жест рукой. Нарцисса оборвала фразу на полуслове.

— Мантия, что вы мне подарили на Рождество, если помните, уже год как не прикрывает колени. А вот туфли только недавно стали мне впору. Но речь не об этом.

— Астория снова болеет, они с Драко в отправились в Бат, на воды⁽¹⁾, — зачем-то сказала Нарцисса.

— Скоро из тюрьмы выйдет отец, и вопрос новых мантий отпадёт сам собой. Как и многие другие вопросы, я надеюсь. — Лицо Нарциссы сделалось белым, как полотно. Дельфи поняла, что верно выбрала ниточку. — На днях я побывала в доме на площади Гриммо. И что же?..

Нарцисса сделала глубокий вздох.

— Тебя нет на гобелене.

Дельфи удивлённо вскинула брови. Она ожидала, что тётка продержится дольше. Голубые глаза казались пустыми и не выражали ничего.

— Чары Доверия — Fidelius, слышала о таких? Это сильные защитные чары. — Дельфи нахмурилась, пытаясь вспомнить, говорили ли в Дурмштранге об этом заклятии, но не смогла. Возможно, в тот день она прогуляла занятие, предпочтя сидению в душном классе полёты на мётлах в горы в компании Тристана. — Чары Доверия запечатывают тайну внутри человека, который становится Хранителем тайны. Хранитель может раскрыть секрет лишь добровольно, и тогда чары рассеются. Обычно так заклинают дома. Понимаешь?

— Вы не сказали раньше. Посчитали меня недостойной знать. Глупой, — со свойственной ей прямотой заявила Дельфи. Нарцисса мелко заморгала.

Нарцисса — Хранитель тайны? Если на ней лежит заклятие Доверия, тогда почему отец забрал её из манора и отдал на воспитание Юфимии? Дельфи помотала головой и сжала виски. Обрывки фактов смешались в кучу.

— Это не так, — мягко возразила Нарцисса. — Не сомневайся в честности своей матери.

— Спасибо. — Дельфи встала из-за стола. — Меня, должно быть, уже заждались дома. Тётю Юфимию хватит удар, узнай она, где я сейчас. — Нарцисса завозилась в расшитом бисером кошельке. Дельфи сжала её дрожащие ладони. — Не стоит.

Лавируя среди подвыпивших посетителей, она вышла из тесного помещения «Белой виверны». Нарцисса без сил уронила голову на руки и какое-то время сидела так без движения, после чего расплатилась по счёту и аппарировала прочь.

«Никто не сможет обнаружить это дитя здесь, пока не кончится война». Второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года чары Доверия рассеялись.

Разумеется, вскоре Дельфини поймёт, что заклятие Fidelius никоим образом не затрагивало блэковский гобелен, и ей придётся подыскивать новое оправдание, если Лестрейндж не поторопится с выходом и не освободит её от этой обязанности.

Она обещала.

---

1) Бат — город в Великобритании, в графстве Сомерсет, славящийся своими целебными источниками, известными со времён римского завоевания Британии.

Вернуться к тексту

Город встречал гостей затянутым тоскливыми тучами небом и обложным дождём. Мужчина, перепрыгивавший через бегущие по тротуарам пузырящиеся потоки, с рёвом утекавшие в канализационные люки, не рассчитал длину прыжка и теперь, спрятавшись под козырьком автобусной остановки, скрипя зубами от злости, выливал из ботинка грязную воду. Его спутник, накинув на голову капюшон плаща, медленно брёл в сторону остановки, по возможности стараясь обходить лужи, заметно прихрамывая на правую ногу. Казалось, ему вовсе не было до дождя никакого дела.

Проезжавший мимо «Фордик», просигналив, с головы до ног окатил мужчину водой. Тот, еле слышно ругнувшись сквозь зубы, продолжил свой путь, плотнее закутавшись в чёрный плащ. Наконец, он нырнул под козырёк, потеснив и без того плотную толпу. Молодая девушка в светлом платье, бросив на него неприязненный взгляд из-под стёкол очков, сделав шаг назад, наступила на мыски ботинок стоявшему позади неё юноше, который, в свою очередь, споткнулся о чью-то тележку с продуктами. Толпа загудела, как рассерженный улей.

— Простите, сэр, — с нажимом на слово «сэр» обратилась к облитому водой из лужи мужчине девушка в очках. — Ваш… кхм… плащ пачкает моё платье. — Девушка одарила его колючим взглядом. — Вы не могли бы подвинуться?

Мужчина, обернувшись, вернул ей полный отвращения взгляд. Он бы с большим удовольствием отодвинулся бы от этой магглы и ей подобных, будь у него хоть несколько дюймов свободного пространства за спиной. Но мокнуть под дождём у него не было ни малейшего желания. Аппарировать ни Рабастан, ни его старший брат, переминавшийся сейчас с ноги на ногу в промокших насквозь ботинках, не имели возможности (на них перед выходом из тюрьмы было наложено заклятие, действующее по типу Надзора), поэтому пришлось, скрепя сердце, добираться до «Дырявого котла» маггловским транспортом.

Водитель «Ночного рыцаря», старик Прэнг, вопреки всем должностным инструкциям, заручившись поддержкой пассажиров, отказался пускать в салон автобуса Пожирателей смерти. А сморщенная сушёная голова, похожая на гнилую репу, висевшая над лобовым стеклом в кабине Прэнга, ещё и напоследок обругала братьев Лестрейнджей на чём свет стоит, отчего старушка, до той поры меланхолично вязавшая носок, запустила в неё Silencio.

«Дожили, — мрачно констатировал Рабастан, снимая испачканную мантию и аккуратно складывая её. Он хотел было выбросить её в мусорный бак, но вовремя опомнился: что бы сказал Тёмный Лорд, если бы увидел, как его преданный слуга в ожидании маггловского автобуса запихивает мантию Пожирателя смерти в помойку вместе с пивной банкой, шкуркой от банана и Мерлин знает чем ещё?! — Меня во всех смыслах обливают дерьмом с головы до ног и вынуждают путешествовать бок о бок с магглами в этих их убогих колымагах».

В былое время их отец даже отказывался пользоваться услугами «Ночного рыцаря», предпочитая исконно волшебные средства передвижения, а он сейчас ожидает самый обычный маггловский автобус, да ещё и беседует с отродьем, которое смеет высказывать ему, Рабастану Лестрейнджу, какие-то претензии.

Рабастан скосил глаза на старшего брата, который, еле сдерживая себя, сжимал в кармане волшебную палочку. «Только не сейчас, Руди, пожалуйста! — мысленно взмолился он, опасаясь, что брат всё же не выдержит, и злосчастная остановка взлетит на воздух. В последнее время Рудольфус отличался несвойственной ему нервозностью, и потому ожидать от него можно было чего угодно. — Я не хочу возвращаться туда. Я хочу жить нормальной жизнью, слышишь меня, ты, сумасшедший?»

Губы Лестрейнджа-старшего растянулись в улыбке. «Ты слишком громко думаешь, дорогой братец. Даже такой паршивый легиллимент, как я, слышит твоё нытьё. И что в твоём понимании есть нормальная жизнь? Уж не планируешь ли ты снова наступить на те же грабли, а?»

Рабастан отвернулся. Небо постепенно прояснялось, и вот уже раскалённое летнее солнце немилосердно выжигало идеально выстриженные изумрудные лужайки. Ярко-красный двухэтажный автобус, отдалённо напоминающий «Ночной рыцарь», остановился прямо посреди огромной лужи. Магглы гуськом потянулись к открывшейся двери. Рабастан, проклиная всё на свете и больше всего — самого себя, поинтересовался у девушки в очках, идёт ли автобус до Чаринг-Кросс-Роуд. Маггла ответила, что идёт, и Рабастан, подталкивая вперёд брата, поспешил занять свободные места на первом этаже.

— Можно спросить, что ты собираешься делать? — Рабастан повернул лицо к брату. Тот задумчиво смотрел в окно; по стеклу сползали капли недавнего дождя.

— Я не выжил из ума, Басти, можешь не беспокоиться, — заверил его Рудольфус, по-прежнему глядя в окно. — Надо заглянуть в «Гринготтс». И к Селвину, полагаю, если он ещё жив.

— Помнишь, что говорил Ранкорн? — спросил Рабастан. — Насчёт того, что Юфимия переехала несколько лет назад. Он сказал, что не знает, где она теперь обитает. Думаешь, соврал?

— О, я бы с радостью вытряс из него душу, чтобы выведать это. — Рудольфус, наконец, повернулся лицом к брату. Глаза — и здоровый, и пересечённый шрамом — горели недобрым огнём. — Только загвоздка в том, что вытрясать из него нечего.

— Значит, врал?

— Может быть, да. А может, и нет, — пожал плечами Рудольфус. — Зачем ему врать? Не думаю, что он захаживает к бывшей жёнушке в гости. Можно потрясти его сына, он-то наверняка знает, где живёт мать.

При упоминании сына Юфимии к горлу Рабастана подкатил липкий ком — при более благоприятном раскладе Джаспер мог бы быть их общим сыном. Последний раз он видел его ещё школьником, семикурсником. Хамоватый избалованный подросток, ни во что ни ставил ни мать, ни отца. А его, «постороннего дядю» с Тёмной меткой на левом предплечье — тем более.

— В конце концов, — продолжал Рудольфус, не замечая реакции брата, — узнать, где теперь обитает Юфимия, не составит особого труда. Она работает у Селвина в «Ядах и противоядиях».

Автобус резко дёрнулся, остановившись в доброй полумиле от «Дырявого котла». Одно радовало: дождь, наконец, закончился. Кое-как выбравшись из салона автобуса, Рабастан замер посреди улицы, подняв лицо к небу и вдыхая свежий после прошедшего дождя воздух. Прищурив глаза, он наблюдал, как между тучами то там, то здесь появляются окошки ярко-голубого неба. Вдали виднелась блёклая радуга, мостом перекинувшаяся через пересекавшую Чаринг-Кросс-Роуд улицу, название которой выпало у него из головы. Впервые за долгие годы Рабастан улыбался такой простой, казалось бы, вещи. Радуга. Небо не в клетку.

— Басти, ты там окаменел, что ли? — окликнул его Рудольфус.

Рабастан, отвыкший от длительных пеших прогулок, с трудом поспевал за братом. Проходящие мимо магглы с интересом глазели на этих двоих в чудных плащах, явно не рассчитанных на летний зной, да и вообще больше уместных на карнавале, нежели на улицах столицы.

Второе мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года выдалось довольно прохладным.

* * *

Несмотря на сменившихся владельцев, бар «Дырявый котёл» оставался таким же тёмным и обшарпанным внутри, каким был при старине Томе. Разве что пол стал несколько чище, и пахло здесь свежей выпечкой, а не тем тошнотворным элем, который любили заказывать по молодости Торфинн с Антонином.

Молодая волшебница, самозабвенно протиравшая стакан, стоя за барной стойкой, едва завидев Пожирателей, сдавленно ойкнула и уронила на пол стакан, который тут же разлетелся в осколки. Взгляды немногочисленных посетителей немедля обратились на вошедших. Две молодые колдуньи в остроконечных шляпах, сидевшие за крайним столиком, едва слышно перекинулись словами, опасливо поглядывая в их сторону.

— Невилл! — позвала волшебница, которая, казалось, была готова лишиться чувств. — Невилл!

По лестнице, перескакивая через ступеньки, спустился невысокий круглолицый мужчина, по виду ровесник волшебницы за барной стойкой. Он принялся хлопотать вокруг потерявшей сознание волшебницы, попутно загоняя в совок осколки стакана заколдованным веником.

Братья обменялись многозначительными взглядами — оба они хорошо помнили это простоватое лицо и слегка оттопыренные уши.

«Как мама с папой?» — непременно поинтересовалась бы Беллатрикс, давясь жестоким смехом, будь она сейчас здесь. Её всегда забавляла реакция Лонгботтома на издёвки.

Выхватив из кармана жилета волшебную палочку и приняв боевую стойку, Невилл Лонгботтом прожигал их полным боли и ненависти взглядом. Если бы Невиллу вдруг вздумалось сразиться с ними в поединке, вдвоём они бы от него и мокрого места не оставили.

— Пойдём отсюда скорее, Басти. — Рудольфус, не желая лишний провоцировать враждебно настроенных посетителей «Дырявого котла», схватил брата за локоть и поволок к противоположному выходу из бара.

— Да будьте вы прокляты, гнусные шавки безносого! — прокричал им вслед волшебник в мантии из клетчатой шотландки. — Палачи!

Косой переулок, в прошлом казавшийся настоящим островком волшебства в маггловском городе, теперь не вызывал того трепета, который всякий раз возникал в груди, когда отец, отправляясь в «Гринготтс», брал их с собой. Детьми они очень любили кататься в крохотной дребезжащей вагонетке, при выходе из которой лицо отца приобретало зеленоватый оттенок. Но куда больше мальчикам нравился свирепый дракон с толстой бронёй молочно-белого цвета и злыми розовыми глазами с вертикальным зрачком, охранявший вход в хранилище. Они тогда никак не могли поверить, как такой огромный зверь может бояться маленьких золотых колокольчиков, чей тонкий перезвон далеко разносился по каменному подземелью банка. Отец снисходительно улыбался и клал на хрупкие плечи сыновей свои широкие ладони в белых перчатках, которые носил, не снимая, и в жару, и в холод.

Они осознали всю мощь загадочных золотых колокольчиков лишь спустя много лет, без сил валяясь на каменных плитах после первого проваленного задания.

Теперь о белом драконе напоминали только железные колья, вбитые в серый камень, да обрывки цепей, которые прежде сковывали ноги страшного зверя. Рабастан с содроганием вспоминал тот день, когда Повелитель узнал о краже драгоценной чаши Хельги Хаффлпафф, которую отдал Беллатрикс на хранение.

Гоблины, пожалуй, оставались единственными существами в новом мире, которые, по крайней мере, не выказывали им с братом открытой неприязни. Они были ровно в той же степени недружелюбны, что и пятнадцать лет назад. По сути, им было вовсе плевать на войны волшебников: длиннопалых волновал лишь блеск золотой монеты. Хотя под давлением Министерства они всё же были вынуждены заморозить несколько счетов (главным образом те, что были открыты и активно пополнялись в разгар Второй магической войны). Также была конфискована часть содержимого сейфов, официально признанная «нажитой в результате преступной деятельности террористической группировки, именуемой «Пожиратели смерти».

Однако разрабатывая новые законопроекты, Министерство само себя загнало в тупик, и ушлые гоблины, недолго думая, толковали решения Визенгамота в свою пользу, не желая расставаться со старыми клиентами и отыгрываясь на мелких сошках и вечных должников вроде Роули.

Пока Рабастан сгребал монеты в любезно предоставленную сопровождающим гоблином сумку, Рудольфус прикидывал, сколько денег им может потребоваться на первое время.

— Как думаешь, этого хватит? — обратился к брату Рабастан, с трудом приподнимая битком набитый мешок.

— Такое ощущение, что ты собираешься купить всё Министерство вместе с его золотым фонтаном, никак не меньше! Уменьши его хоть, что ли, — посоветовал Рудольфус. — Теперь пора навестить нашего старого друга.

После блеска золота и драгоценных камней подземного хранилища глаза долго не могли привыкнуть к полумраку, царившему в подворотнях Лютного переулка. Вот уж что оставалось незыблемым во все времена — грязь и смрад тесной улочки, где на каждом шагу, не таясь, предлагали откровенно запрещённый товар, а если знать, к кому обратиться, и иметь тугой кошелёк, можно было вовсе достать всё, что душе угодно!

Приют для воров, шлюх, оборотней и прочих отбросов магического мира.

У заколоченной витрины «Горбин и Бэркес» копошились какие-то люди, паковавшие по коробкам выносимые из лавки вещи. Командовал всем этим действом волшебник средних лет с зализанными назад русыми волосами и бесцветными глазами на выкате, напоминавшими рыбьи. Неподалеку суетился сухопарый старичок с белой бородкой клинышком.

— Заносите туда, молодые люди! — командовал он, указывая скрюченным пальцем на приоткрытую дверь своего магазина. — Аккуратнее! — взвизгнул старик, театрально схватившись за сердце, когда хлипкий паренёк едва не уронил одну из коробок. — Мистер Горбин, благодарю вас за крайне выгодную для нас обоих сделку. — Старик потёр ладони одну о другую. — Ваш отец, несомненно, похвалил бы вашу деловую хватку! — Маленькие глазки лукаво блеснули под толстыми стеклами бифокальных очков.

— Руди, кажется, кто-то следит за нами, — негромко проговорил Рабастан, с подозрением вглядываясь в темноту одного из многочисленных аппендиксов Лютного переулка. Ему показалось, будто вдалеке промелькнула какая-то тень. Рабастан приметил её ещё на углу улицы, но вначале не придал значения. Теперь же ему окончательно стало ясно, что какой-то колдун или ведьма всё это время следили за ними.

— Эгберт! — громко окликнул старика Рудольфус, протягивая ладонь для рукопожатия. — Рад видеть тебя в добром здравии!

Селвин, мгновенно потеряв интерес к отпрыску Горбина, двумя руками затряс протянутую ладонь. Бескровные синие губы растянулись в улыбке.

— Я, конечно, слышал о новой политике Министерства, но, признаюсь, никак не предполагал, что эти грязнокровые невежды зайдут настолько далеко! — Глазки-угольки лукаво смотрели на Рудольфуса. — Подумать только, сами себе роют могилу! Что ж… Благородно, иначе не скажешь.

— Человечно! — Поднял вверх указательный палец Рабастан. Все трое одновременно рассмеялись. Хихикнуло и несколько человек Горбина, закончивших, наконец, переносить коробки, и теперь толпившихся без дела у дверей магазина.

Селвин и Рабастан обменялись рукопожатием.

— Кстати, твой несчастный братец-сквиб тоже на очереди, как я слышал, — отсмеявшись, продолжил говорить Рабастан. — Никак соскучился по нему, а?

По испещренному глубокими морщинами лицу Селвина пробежала тень.

— Полагаю, вас ко мне привело отнюдь не желание проведать старика, — посуровел хозяин лавки ядов. Он ненавидел, когда кто-либо в разговоре касался этой темы. — Проходите наверх, в кабинет. Я только расплачусь с мистером Горбином. — Он подкинул на ладони потрепанный кожаный кошелек, звякнувший золотом. — И мы с вами поговорим по душам.

Лавка ядов находилась как раз в том самом закутке, где Рабастану померещилась тень. Он ещё раз обратил на этот факт внимание брата, который совсем потерял бдительность. Казалось, им двигало лишь желание поскорее увидеть наследницу. С самого отплытия Рудольфус был буквально одержим своей целью и не мог думать ни о чём другом. И без того слепой на один глаз, он теперь вовсе не замечал ничего вокруг, и Рабастан боялся, что эта не свойственная ему беспечность может сыграть с ним злую шутку.

— Хорошо, — промолвил, наконец, Рудольфус, вглядываясь здоровым глазом в глубину улицы, где действительно подпирала стену какая-то ведьма. Он предусмотрительно достал из кармана мантии волшебную палочку. — Кто ты, и что тебе от нас нужно?

Ведьма, подняв обе руки, тем самым показывая, что в ее мыслях нет ничего дурного, отделилась от стены и, опираясь на кривую клюку, медленно заковыляла в его сторону.

Рабастан вслед за братом выхватил палочку. Рудольфус мягко опустил его руку:

— Сначала узнаем, кто она и что от нас хочет.

Рабастан спрятал волшебную палочку обратно в карман, согласившись, что в случае необходимости они в любой момент сумеют оглушить эту каргу, и что не стоит лишний раз размахивать палочками и привлекать внимание к своей персоне.

Ведьма замерла на расстоянии вытянутой руки от Пожирателей, буравя их белёсыми глазами. Рабастан, скользнув взглядом по её засаленной мантии, пестрящей заплатами, инстинктивно дёрнулся в сторону.

— Ты хотел греться в её лучах, но был ослеплён её сиянием. — Она провела скрюченными пальцами по щеке Рудольфуса, коснувшись белого шрама, пересекавшего левый глаз и рассекавшего часть брови. На одном из некрасивых узловатых пальцев блеснуло дорогое кольцо, которое никак не могло принадлежать этой карге. Острый взгляд Рабастана тут же зацепился за знакомое украшение, невесть как оказавшееся на пальце ведьмы из Лютного переулка.

— Ты же сказал отцу, что обронил его в Хогвартсе, моя руки перед обедом! — недоумевал Рабастан. — Что оно уплыло по канализационным трубам прямиком в Чёрное озеро! А то, что попадает к водному народу, уже никогда возвращается обратно, верно, братец?

Впервые за много лет Рудольфус Лестрейндж испытал стыд.

* * *

В темноте беззвёздной летней ночи красные отблески огоньков, плясавшие в цветных витражных окнах маячившего вдали дома, служили путеводной звездой троим решившим поиграть во взрослую жизнь шестнадцатилетним юнцам, на какой-то миг вырвавшимся из-под родительского крыла.

Торфинн Роули и МакНейр (кажется, это был Уолден — Рудольфус уже точно не помнил, кто был вторым инициатором безумной выходки, грозившей обернуться огромным скандалом) буквально на себе втащили еле волочащего ноги именинника по крутым ступеням лестницы, ведущей в одно из многочисленных питейных заведений Лютного переулка, славившееся своим превосходным виски (хотя МакНейр не уставал заплетающимся языком повторять, что лучший виски производят у них в Шотландии, в Морее — «Глен Морей») и, что было гораздо важнее для троих надравшихся в хлам юнцов, — своими доступными женщинами.

Кое-как расположившись за одним из круглых столиков возле барной стойки, юноши принялись озираться по сторонам в поисках знакомых лиц: нельзя было, чтобы на утро в «Ежедневном пророке» появилась статья, порочащая сынков важных министерских чиновников. Тесное помещение было почти полностью заставлено громоздкой мебелью; лишь в центре оставался небольшой пятачок свободного места, на котором под заедающую пластинку топталось несколько танцующих пар. Наверх вела узкая винтовая лесенка, по которой периодически сновали взад-вперед счастливые пьяные люди.

МакНейр из последних сил тянул Огденский виски, бессмысленно уставившись на низко висевшую над столиком в качестве украшения пузатую сушёную рыбу. Шипастая рыба в ответ тоже пялилась на него своими пустыми глазами. Рудольфус находил это ужасно забавным и так громко смеялся, что ему пару раз сделал замечание пожилой джентльмен в чудной мантии с кружевным жабо, сидевший в одиночестве за соседним столиком с бокалом вина в руке.

Торфинн о чём-то шептался с барменом — мерзкого вида маленьким человечком с вороватыми глазками и длинным носом, придававшим ему некоторое сходство с гринготтским гоблином. И это обстоятельство тоже вызывало у Рудольфуса бестолковый смех.

Из кармана брюк Роули в неожиданно широкую ладонь маленького человечка перекочевало несколько золотых монет и одна серебряная. Бармен, усмехнувшись, по-свойски хлопнул Торфинна по плечу и побежал вверх по лестнице, на ходу пряча в карман монеты.

МакНейр, повалившись на стол, захрапел, пролив остатки виски на рубашку Рудольфуса. Рудольфус, чертыхаясь, попытался достать из кармана волшебную палочку, чтобы исправить ситуацию, но потерпел неудачу, запутавшись в собственной мантии. Палочка, выпав из кармана, закатилась под стол. Он безуспешно попытался достать её, беспорядочно шаря руками по полу, когда чья-то сильная рука сграбастала его за ворот мантии и, хорошенько встряхнув, поставила на ноги. Откинув назад упавшие на глаза волосы, Рудольфус стеклянными глазами уставился на обладательницу железной хватки.

Снизу вверх на него смотрела женщина неопределенного возраста с такими же, как у него самого, огненно-рыжими волосами: ей можно было дать как и двадцать с небольшим, так и все сорок — толстый слой пудры и румян, покрывавший лицо, не давал возможности достоверно судить о её возрасте.

Женщина, белозубо улыбнувшись, наклонилась, чтобы поднять оброненную Рудольфусом палочку. Чересчур глубокое декольте платья, балансировавшее на грани приличия, теперь почти полностью открывало пышную белую грудь рыжеволосой ведьмы, которая с невозмутимым видом продолжала искать под столом волшебную палочку, словно забыв о существовании Манящих чар, придуманных на такой случай.

Торфинн с пробудившимся ото сна Уолденом, глядя на этот дурной спектакль, покатывались со смеху, повиснув на своих спутницах, столь же вульгарных, как и та, что возилась сейчас под столом, демонстрируя троим юнцам и старичку в мантии с жабо за соседним столиком свои прелести.

Их отец всегда презирал подобного рода времяпрепровождение, порочащее честь и достоинство любого чистокровного волшебника и всякий раз предостерегал от этого сыновей. Но шестнадцатилетним юнцам представление пришлось по душе.

Проследив направление устремлённых в её сторону взглядов, рыжеволосая, смущённо потупив глаза, поправила ворот своего платья. Наконец, она подняла с пола палочку и подала хозяину. Рудольфус, пробормотав слова благодарности, сунул её обратно в карман.

Ведьма положила ладонь ему на грудь, туда, где растекалось пятно от пролитого МакНейром виски, и слегка сжала ткань рубашки. Возможно, Рудольфус и покинул бы этот вертеп разврата, если бы был способен хоть как-нибудь самостоятельно передвигаться, и если бы не банальное юношеское любопытство, вдруг обуявшее его: было же в этих размалёванных дамах нечто такое, что заставляло идти на красный свет фонарей Роули, МакНейра и даже того пожилого джентльмена за соседним столиком. И ему не терпелось узнать, что. Поэтому он беспрекословно позволил рыжей увести себя наверх.

Дальнейшее Рудольфус помнил смутно и даже не ручался говорить, узнал ли он в тот день, что влекло мотыльков на свет красных фонарей, или же просто уснул, утопая в горе подушек. В памяти остались только горячий язык ведьмы, её гибкое тело и холодные костистые руки, блуждавшие по его груди. Да ещё тот момент, когда будучи в алкогольном угаре, он, сопровождаемый её глухим смехом, с трудом надел на костистый палец гербовый перстень, подаренный ему отцом после успешной сдачи СОВ, как старшему наследнику.

Проснулся Рудольфус ещё засветло. Голова раскалывалась на тысячи частей и, едва привстав на локте, он со стоном откинулся на подушки. Из-за стены доносилось журчание воды, действовавшее на нервы, отдаваясь в воспалённом мозгу. Страшно хотелось пить. Наконец, журчание прекратилось. Скрипнула дверь.

— Проснулся?

Рудольфус приоткрыл один глаз. Спиной к нему стояла вчерашняя знакомая, перед большим зеркалом в овальной раме расчесывая длинные рыжие волосы, огненным водопадом струившиеся по спине. Ловко орудуя шпильками, ведьма собрала волосы в аккуратный пучок на затылке, оставив на свободе лишь пару коротких прядей, выбившихся из причёски. Совершенно не стесняясь своей наготы, она неспешно пересекла комнату, накинула валявшийся на крохотном диванчике пёстрый халатик, расшитый китайскими драконами, и, наколдовав стакан воды, присела на край кровати.

Рудольфус, выхватив из её рук стакан, в два глотка осушил его и потребовал ещё.

Ведьма понимающе улыбнулась и вновь наполнила стакан, но, прежде чем подать его Рудольфусу, капнула несколько капель бесцветного зелья из маленького пузырька, стоявшего на прикроватном столике.

— Антипохмельное зелье, — предвосхитила она вопрос, который застыл у него на губах. — Пей, не бойся. Не стану же я травить тебя в своей же постели! — рассмеялась она. — И зачем только вы столько пьете, когда совсем не умеете пить!

По мере того, как спасительное зелье впитывалось в кровь, Рудольфус ощущал, как разум постепенно прояснялся, а тугой обруч, стягивавший его многострадальную голову, наконец, разжался. Теперь он, открыв и второй глаз тоже, рассматривал ведьму, которая, переместившись за туалетный столик, принялась снова наводить привычный марафет.

Без тонны косметики она выглядела моложе и симпатичнее. Как оказалось, у неё была чистая белая кожа, карие глаза миндалевидной формы, прежде терявшиеся на фоне толстой чёрной подводки, прямой нос с тонкими ноздрями, маленькие аккуратные уши, ровные брови. Разве что руки — пожалуй, излишне крупные для женщины, с некрасивыми узловатыми пальцами…

Теперь бы он дал ей не больше двадцати пяти, если бы не первые морщинки в уголках глаз, да костистые пальцы, каких не было даже у их с Рабастаном бабушки, отметившей недавно столетний юбилей.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался Рудольфус, взглядом выискивая свою одежду, которая обнаружилась на диванчике, где валялся халат с китайскими драконами. Ему совершенно не хотелось расхаживать в чём мать родила при этой особе. «Какой стыдливый, точно кисейная барышня», — посмеялся он сам над собой, но за вещами так и не пошёл.

Ведьма, наблюдая за ним через зеркало, хмыкнула, словно прочитав его мысли. Лёгким взмахом волшебной палочки она приманила его одежду и бросила её на кровать.

Она обвела один глаз густой черной подводкой.

— Не хочу знать, сколько тебе, — прозвучало вместо ответа. — Можешь не говорить.

— Оказывается, ты умеешь пользоваться Манящими чарами, — усмехнулся Рудольфус, застегивая рубашку, на которой не осталось и следа пролитого МакНейром виски.

— Я же обещала почистить твою рубашку, — рассмеялась в ответ рыжая ведьма, обводя второй глаз.

Яркий свет ночника нещадно бил прямо в лицо, и Рудольфус вновь прищурил один глаз.

— Ослеплён моим сиянием? — жеманно хихикнула ведьма, окончательно завершая метаморфозу, проводя по губам алой помадой. Рудольфус, проигнорировав её вопрос, погасил лампу. Ведьма, в свою очередь, задула толстые восковые свечи, расставленные по периметру туалетного столика.

Комната вовсе погрузилась бы в кромешную тьму, если бы не распогодившееся ночное небо, освещаемое белой луной, похожей на круг деревенского сыра, который часто подавали на завтрак дома. На его чёрном бархате один за другим вспыхивали далёкие огоньки звёзд. Рудольфус любил тёплыми летними ночами смотреть на звёздное небо, выискивая между двумя Медведицами Дракона, в голове которого помещалась звезда, именем которой был назван его младший брат. Искал он и Беллатрикс в созвездии Ориона, а когда находил, мог часами любоваться на крохотную мерцающую точку в ночном небе, пока глаза не начинали слипаться ото сна.

Хмель окончательно покинул его голову, и он с отвращением осознал всю мерзость своего поступка. Рудольфус закрыл лицо руками, но ему всё чудилось мерцание звёздочки в созвездии Ориона, которому он предпочёл призывный свет красного фонаря.

— Любишь смотреть на звёзды? — Ведьма бесшумно распахнула окно, впустив в комнату слабый ночной ветерок. — Я тоже иногда люблю помечтать… — вздохнула она, обвивая своими костистыми руками его шею. Рудольфус собирался было оттолкнуть её, встать и уйти прочь, но какая-то сила удержала его на месте, заставляя отвечать на прикосновения ведьмы. — Иногда ты желаешь быть там, среди них — сиять, освещая путь странникам. Ты шаг за шагом приближаешься к ним, становишься всё ближе и ближе, — хриплый шёпот погружал его в сон. — Ты идёшь на свет своей путеводной звезды, подобно как мотылёк летит на огонёк костра. Но чем выше ты поднимаешься в небо, тем больший холод обуревает тебя. Ты не знал, что там, высоко на небе, холодно, как под землёй? Так ты узнаешь. А ты всё спешишь к своей звезде в надежде согреться в её лучах, и разум твой обращается в лёд, и сердце… Ты знаешь, что перед тем, как погаснуть, звёзды взрываются, испепеляя всё вокруг?

— И что же, я умру, сгорев в её пламени?

— О нет, — ответила ведьма, запуская пальцы в его густые волосы. — Ты лишь ослепнешь от вспышки и продолжишь гнаться за её тенью, пока силы не оставят тебя.

— Зачем тебе всё это? — из последних сил спросил Рудольфус, отчаянно борясь со сном. — Пудра, румяна, которые тебя старят, пошлые выходки и глупые шутки?

— Разве ты никогда не носил маски? Попробуй, это очень удобно. — Она поцеловала его напомаженными губами. — Совсем скоро ты наденешь маску, и больше никогда не снимешь её.

Когда Рудольфус, сгорая от стыда, на следующий вечер, опомнившись от этого странного бреда, вновь пришёл на свет красного фонаря, то уже не смог найти рыжую ведьму с некрасивыми руками. Длинноносый человечек у барной стойки на крови поклялся, что никогда не видел в своём заведении подобной особы. МакНейр и Роули были в той же степени пьяны в ту ночь, что и он сам, поэтому ничего путного сказать не могли.

* * *

— Понятия не имею, откуда оно у этой старухи, — как можно беспечнее произнёс Рудольфус, но брат по-прежнему продолжал прожигать его взглядом.

— Ладно, потом расскажешь, — сказал Рабастан. — А то тут многие уши греют.

Рудольфус хлопнул его по плечу, натянуто улыбнувшись и сдавленно рассмеявшись:

— Поверь мне, нашей репутации уже ничего не угрожает!

Рудольфус пытался вести себя нарочито раскованно, но на душе у него скребли кошки. В Азкабане было много времени, чтобы подумать обо всём, что происходило в его жизни, и воспоминания о встрече со странной рыжей шлюхой, которая предсказала все его дальнейшие мытарства, иногда приходили к нему по ночам, не давая уснуть. Он ещё не раз заходил в дом с красными огоньками, чтобы отыскать её, но так никогда и не встретил.

И вот теперь она стоит перед ним, согбенная годами. И уже не кажутся по прошествии лет странными скрюченные узловатые пальцы. Узнать в этой старухе ту самую рыжую ведьму он смог лишь по фамильному кольцу, которое по странному стечению обстоятельств она так и не продала за все эти годы. А ведь кольцо, должно быть, стоило целое состояние, думал Рудольфус, не понимая, было ли то просто случайностью или же частью чего-то большего — Провидения, о котором с придыханием вещала преподавательница прорицаний.

Повозившись, ведьма стянула с костистого пальца золотой перстень и вложила его в ладонь ничего не понимающего Рудольфуса. От кольца на её скрюченном пальце остался тонкий красный след. Улыбнувшись беззубым ртом и отвесив подобие поклона, старуха заковыляла прочь.

— Я хочу знать, какая судьба ожидает дитя Повелителя! — неожиданно для себя выпалил Рудольфус вслед удаляющейся ведьме.

Она напоследок обернулась, взглянув на него жуткими белёсыми глазами:

— Это дитя проклято от рождения. Ему суждено стать тенью феникса — Авгуреем Тёмного Лорда. Фениксы, умирая, всякий раз вновь возрождаются из пепла. Когда лишних пощадят, когда время повернётся вспять, когда невидимые дети убьют своих отцов, тогда Темный Лорд вернётся.

* * *

— Вы разминулись. Мадам Роули ушла буквально пару минут назад. — Селвин медленно поднимался по лестнице, ведущей на второй этаж, где находились жилые комнаты и рабочий кабинет.

Пропустив вперёд Рабастана с братом, он с громким щелчком повернул ключ в замочной скважине и набросил висевшую на крючке мантию на стопку книг, громоздившуюся на столе.

— Всё-то у тебя какие-то секреты, тайны… — Пожиратели с интересом наблюдали за манипуляциями Селвина, который накладывал на единственное в кабинете окно, тесно заставленное горшками с цветущей геранью, защитные чары.

— Итак, чем обязан визиту? — поинтересовался Селвин, опускаясь в кресло и жестом предлагая посетителям последовать его примеру. — Присаживайтесь. Разговор, судя по всему, нам предстоит достаточно долгий.

Селвин увлечённо протирал очки бархатной тряпочкой. Без них его глазки-угольки казались ещё меньше. Он несколько раз с силой моргнул и снова надел очки.

— Нам нужен адрес Юфимии, — Рабастан повторил сказанное на лестнице впопыхах.

— Она обитает в маггловском квартале. — Селвин выдвинул ящик письменного стола и принялся перебирать лежавшие там свитки пергамента. — Уже точно не помню, где конкретно. Кажется, в округе Ламберт. — Он вынул из ящика помятый клочок, на котором мелким почерком был нацарапан адрес Юфимии Роули, и протянул его Рабастану.

Брикстон. Ошибка, которая искалечила три жизни и оборвала одну.

* * *

Вот уже без малого пару недель Рабастан с братом и невесткой безвылазно торчали в доме на Рэйлтон-Роуд, где с недавнего времени обретался младший Розье. Несмотря на то, что Розье на протяжении нескольких месяцев числился в розыске, Аврорат особо не усердствовал в его поисках, считая двадцатилетнего парнишку не более чем докучливой занозой в аврорской заднице.

В магической Британии творился хаос. Основные силы Моуди перебросил на поимку Лестрейнджей, превративших двоих его лучших людей в беспомощных младенцев, неспособных даже нормальные показания дать, не то чтобы когда-либо вернуться в строй. И он, в отличие от большинства своих коллег, хорошо понимал это, несмотря на то, что всю свою жизнь не доверял людям в лимонных мантиях из больницы Святого Мунго Бонама.

Это обстоятельство вкупе с искалеченной неизвестным проклятием ногой, с каждым днём причинявшей всё больше страданий, выводило его из себя. Адская боль в ноге сводила Моуди с ума, но он упрямо продолжал являться в Аврорат, подволакивая за собой раненую ногу и делая вид, что это всего лишь очередная царапина, которую можно залечить каплей настойки бадьяна и примочками из маринованных щупалец растопырника. В конце концов, Моуди силком отволокли в Мунго, где целители, бессильно разведя руками, отняли многострадальную ногу, после чего Моуди окончательно озлобился и вытребовал у Министра разрешение использовать Непростительные, за применение которых раньше без всякого сожаления отправлял в Азкабан превысивших полномочия авроров.

Опьянённый собственной безнаказанностью Ивэн Розье едва ли не каждую ночь проводил на Рэйлтон-Роуд, задирая взвинченных до предела магглов и наблюдая, как полицейские, слетев с катушек, машут направо и налево резиновыми дубинками и вновь открывают стрельбу, как тогда, в апреле.

Рабастан начал всерьез опасаться, как бы он не сотворил чего-либо, что заставило бы Моуди пересмотреть приоритеты. В ответ на предостережение более опытного товарища Ивэн, белозубо улыбаясь, лишь шутливо отмахивался, в очередной раз наряжаясь в маггловские тряпки.

Рудольфусу до беспечности Ивэна, казалось, не было никакого дела. От его былой рассудительности и осторожности не осталось и следа: он целиком и полностью был поглощен беспокойством за Беллатрикс, с каждым днём всё больше замыкавшейся в себе. Она часами сидела без движения, забравшись с ногами в кресло и обхватив руками колени; запекшиеся губы шевелились в беззвучном шепоте, в котором безошибочно угадывалось имя Тёмного Лорда. Иногда Рабастану начиналось казаться, что пламя огненной Беллатрикс навсегда погасло.

Бесконечные серые дни, полные неизвестности, плавно перетекали один в другой, неотличимые друг от друга. По утрам Ивэн, если ночевал дома, варил восхитительный кофе в простой оловянной турке с деревянной ручкой, нашедшейся тут же на кухне. Когда его волшебный аромат наполнял маленькую квартирку, в которой ютились четверо Пожирателей смерти, Рабастану казалось, что он, наконец, дома, что сейчас эльф внесёт в спальню поднос с дымящейся чашкой из тонкого китайского фарфора и поинтересуется, как спалось молодому хозяину. А молодой хозяин ответит, что ему снился кошмарный сон, будто бы Тёмный Лорд бесследно исчез, любимая предала его, а сам он с братом и невесткой скрывается от погони, возглавляемой живой легендой Аврората Аластором Моуди. И затем рассмеётся сказанному: ну разве мог Повелитель погибнуть по вине годовалого младенца? И разве могла Юфимия, этот образец добродетели, так гадко обойтись с ним?

Рудольфус всеми силами пытался вывести Беллу из того чуждого для неё состояния апатии, в котором она пребывала. Он говорил с ней, уговаривал поесть немного или хотя бы выпить чашечку кофе, приготовленного Розье. Даже пробовал шутить, хотя на душе у него скребли кошки… Беллатрикс в ответ лишь безразлично кивала, молча соглашаясь с тем, что предлагал муж. Телом она пребывала на Рэйлтон-Роуд, а душой оставалась где-то там, с Повелителем.

Рабастана безрезультатные попытки брата вдохнуть в неё жизнь вгоняли в ещё большую тоску. Он привык видеть Беллатрикс в гневе сыпавшую проклятиями, хлопавшую тяжелыми дверьми Лестрейндж-холла до звона в ушах, привык видеть столь же дикую радость, когда Повелитель отмечал её заслуги на общих собраниях…

Бездействие угнетало. Он был готов лично бросить вызов целому отряду авроров во главе с безногим по его милости Моуди — лишь бы не минутой более не оставаться в этом застойном болоте!

А дни всё тянулись. Промозглый моросящий дождь сменился мокрым снегом. Связь с Барти оборвалась, и единственной ниточкой, соединявшей беглецов с миром за пределами их маленькой квартирки, остался Ивэн Розье, который мог без предупреждения исчезнуть на несколько дней, оставив их мучиться неопределенностью своего положения. Стоило ли прямо сейчас сорваться с места в поисках нового убежища, или еще оставался шанс, что Ивэн вернется? — Уставший, но довольный, в промокшей насквозь маггловской куртке, непременно с мятой пачкой сигарет в кармане персонально для Рабастана и иногда даже с бутылкой бургундского для всей их компании. Рабастан пристрастился к пагубной привычке после самоубийства мистера Роули.

Ивэн, суша мокрые от дождя волосы махровым полотенцем, пересказывал последние новости. Он был весёлый, много шутил; глаза блестели, когда он рассказывал о своих вылазках, которые с каждым разом становились всё более дерзкими и опасными. Иногда вечерами Ивэн зачитывал вслух строки из дамских романов в пёстрых мягких обложках, в неимоверном количестве пылившихся на полках в гостиной. При других обстоятельствах они с братом и невесткой животы бы надорвали от хохота, слушая, как он на разные голоса озвучивает диалоги. Сейчас же Рабастан всерьез беспокоился, что Аврорату вскоре надоест мотаться по участившимся вызовам в эту часть Лондона, и парень попадет под горячую руку.

Хотя стычки между полицией и местными маргиналами с завидной периодичностью продолжали вспыхивать на окрестных улицах, в ту ночь тишину нарушали лишь завывание ураганного ветра, который принес из Атлантики затяжные дожди вперемешку с мокрым снегом, оседавшим на проводах, да шум поездов, бежавших по рельсам. В ту ночь Ивэн вернулся домой без привычной пачки в кармане. Он аппарировал в коридоре, сжимая в руке волшебную палочку. Вода стекала с его одежды и золотистых волос, прилипших к побледневшему лицу. В ту же секунду послышался звон разбивающегося стекла, треск двери и раскатистый бас аврора Моуди, сообщающий, что дальнейшее сопротивление бесполезно.

Ивэн пульнул в Моуди режущим заклинанием, пришедшимся по лицу. Взревев от боли, Моуди сполз по стене, закрывая руками кровоточащую рану. Аврор помоложе бросился ему на помощь. Вспышка зелёного света — и молодой аврор рухнул на пол, придавив своего начальника.

— Рабастан, Ивэн, уходите, живо!

— Avada…

Из гостиной доносились звуки борьбы; что-то тяжелое с грохотом покатилось по полу…

— Crucio!

Звонкий женский голос и последующий за ним крик. Наконец-то Беллатрикс стала собой, пронеслось в голове у Рабастана. Он впервые за несколько дней улыбнулся.

Пробираясь к выходу, он оглушил ещё двоих авроров, появившихся словно из ниоткуда. Пытаться аппарировать, естественно, не было никакого смысла. Плечом к плечу Розье сражался с Моуди, лицо которого теперь больше напоминало сырую отбивную. Рабастан и представить себе не мог, чем этот двадцатилетний парнишка мог настолько разозлить начальника Аврората, чтобы тот самолично явился в их убежище. Розье издал сдавленный звук и начал заваливаться на Рабастана, тесня его к стене.

Моуди снова метнул проклятье. Рабастан, придерживая терявшего сознание Розье, создал защиту. Заклинание разбилось о призрачную завесу сотнями цветных искр. Он пошатнулся. Хрупкий на вид Розье весил, казалось, немногим меньше школьного лесничего-полувеликана.

Призрачный щит развеялся, и следующее заклятие Моуди отбросило Рабастана в сторону. Он ударился затылком об стену. В ушах зазвенело; картинка перед глазами стала терять свои очертания.

Тем временем в прихожей материализовалось ещё несколько человек — очевидно, Моуди вызвал подкрепление. Из комнаты раздался женский крик и звук упавшего тела.

— Тебе и твоему поганцу-брату с женой очень не повезло, что вас не прикончили сразу, — выплюнул Моуди, проверяя, есть ли у Рабастана пульс. Жилка на шее слабо билась. — Будешь гнить в Азкабане до конца своих дней, это я тебе обещаю.

— Она меня укусила! Эта сука меня укусила!

Шмяк. Рядом шлёпнулась связанная Беллатрикс. Лишённая возможности пошевелиться, она слизнула кровь с разбитой губы.

— Пожалуйся мамочке, дорогой, — сочувствующим голосом произнесла Беллатрикс, сдвинув домиком брови. — Плохая тётя.

Моуди наорал на новобранца и наложил на неё Silencio.

Шмяк. На полу оказался Рудольфус. Рабастан повернул голову в его сторону — живой.

Шмяк. Ивэн Розье. Он отвернулся — мертв.

* * *

— Прошу прощения, мои глаза стали слабы, очки не сильно спасают. Обычно для меня читает Дельфини, племянница мадам Роули.

«Великий Салазар, а она-то что делает в этом пропащем месте?! — ужаснулся Рудольфус. — Вместо того чтобы оберегать наследницу Повелителя, Юфимия таскает её с собой в Лютный… Хвала Мерлину, что Селвин не видит дальше собственного носа! А если девочка — копия Беллатрикс? — он в очередной раз подивился беспечности старой знакомой».

— Очень способная колдунья, эта племянница мадам Роули, — меж тем продолжал говорить Селвин. — Всегда внимательная, помогает мне с зельями и библиотекой…

Рабастан скосил глаза на старшего брата, который, горделиво выпятив грудь, ловил каждое слово, сказанное о дочери Беллатрикс, как будто бы она была и его дочерью тоже. Он вновь подивился реакции Рудольфуса на всё, что касалось его супруги. Рабастан никогда особо не вникал в запутанные отношения Рудольфуса и Беллатрикс, и, тем более, в отношения Беллатрикс и Тёмного Лорда — ему было достаточно собственных.

Селвин ещё на протяжении часа рассказывал то об «очень способной племяннице мадам Роули», то о самой мадам Роули, то вовсе о событиях давно минувших лет. Когда же Рабастан, то и дело поглядывавший на часы, рискнул остановить поток воспоминаний, так некстати захлестнувший старика, лицо его приняло странное выражение. Лёгкая насмешливая улыбка, игравшая на синеватых губах, явно не предвещала ничего хорошего.

— Куда же вы так спешите, позвольте спросить? Ты, Рабастан, даже не потрудился сменить мантию — разгуливаешь по городу в тех же лохмотьях, в каких тебя взяли после битвы.

Рабастан придирчиво оглядел разодранную в некоторых местах мантию, которая была на нём в ночь Битвы за Хогвартс. Неудивительно, что даже магглы шарахались от него.

— Я слеп, но не глух, как вы могли заметить. — Селвин больше не улыбался.

Не сговариваясь, Пожиратели почти одновременно потянулись за палочками.

— Вы малость подрастеряли хватку. — Селвин вынул из ящика стола принадлежавшие им волшебные палочки. — И что же вы собирались сделать после — выкосить весь Лютный переулок и отправиться обратно за решётку? Вас слышали даже канализационные крысы, и некоторые из них уже на полпути в Министерство. — Он протянул палочки владельцам. — Пока вы кормили клопов в Азкабане, многое изменилось.

Вы не знаете ровным счётом ничего о положении вещей: Лестрейндж-холл разрушен — невыразимцы сломали защиту, и мародёры вынесли бы оттуда всё, что представляет хоть какую-нибудь ценность, если бы Министр в конце концов не пресёк этот грабёж. Собираетесь возвращаться в руины? Или к Малфоям, которые лишний раз боятся высунуть нос за ограду манора? К Ноттам? К Крэббам? К Гойлам, Мерлин упаси? Вы серьёзно планируете действовать в одиночку, тычась носом, словно слепые котята?

Я присоединился к Тёмному Лорду ещё в те времена, когда твой отец не брил бороды. — Он ткнул пальцем Рудольфусу в лицо. — Сколько тебе, поди давно перевалило за пятый десяток? Я поклялся, что буду верен ему до конца своих дней, и пока я жив — у него есть верные слуги.

Если действительно существует наследник, которому суждено возродить своего отца, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы пророчество свершилось. Хоть я и не доверяю этой старой карге, распугивающей моих покупателей.

Вы по-прежнему можете убить меня — палочки в ваших руках.

— Наследница, — прервал его монолог Рудольфус. — Не наследник. — Селвин прав: им не справиться в одиночку, без сторонников, пусть даже таких старых и дряхлых, как он. Путь к отступлению отрезан. — Дельфини — дочь Повелителя и моей жены Беллатрикс.

На лице хозяина лавки ядов не дрогнул ни один мускул. Он молча обдумывал услышанное, поглаживая аккуратную седую бородку.

— Но перед тем как выйти отсюда, ты дашь Непреложный Обет, — продолжил Рудольфус. — В противном случае…

Синие губы растянулись в улыбке.

— Что стоит моя жизнь, когда на кон поставлена судьба всей Британии. Не было и нет никакой наследницы Повелителя. Есть наследник, и имя его — Скорпиус Гиперион Малфой, — Селвин рассмеялся. — Толпа проглотит всё, что ей скажут. И чем абсурднее это будет, тем лучше. Мы поведём их по ложному следу, а пока стоит отправить Дельфини подальше отсюда. Я слышал, она проводит большую часть каникул у институтских товарищей в Австрии. Теперь молитесь, чтобы за вами не было слежки, пока вы бродили по маггловским кварталам, и почаще смотрите по сторонам.

* * *

Высокая белая башня ратуши с большими круглыми часами и четырьмя женскими фигурами с каждой из сторон одиноко возвышалась над одинаковыми домиками из красно-коричневого кирпича. В сгущавшихся сумерках уходящего дня она выглядела особенно величественно. Разве что несколько новоделов из стекла и бетона на заднем фоне, проносящиеся по Брикстон-Роуд машины да горящие неоновые витрины магазинов на первых этажах домов портили картину старого Лондона.

Пожиратели невольно залюбовались зданием ратуши: сказать, что башня была некрасива только лишь потому, что к её созданию приложили руку ненавистные им магглы, — значило бы обманывать самих себя. Мраморная Фемида взвешивала на своих чашах совершенные ими злодеяния, а меч, покоившийся у неё на коленях, казалось, был готов обрушиться на их головы.

— Никогда бы не подумал, что судьба снова приведёт нас сюда. Хотя тридцать лет назад всё выглядело иначе, да и башню мы видели только издалека, — задумчиво проговорил Рабастан, размышляя вслух. — Какое странное совпадение, что Юфимия живёт теперь именно здесь.

— И это ты мне говоришь о странных совпадениях? — История с кольцом никак не выходила у Рудольфуса из головы.

Шумные толпы магглов проносились мимо стоявших напротив ратуши волшебников. Им было нечего скрывать. Или же они просто привыкли не поднимать глаз, каждый день пробегая по своим делам мимо белой башни.

Рабастан с трудом оторвал взгляд от мраморного лица богини правосудия, неотступно следившей за ними из-под каменной повязки, закрывавшей её глаза.

Они нырнули в тускло освещённый переулок по левую руку от ратуши. Закрытые лавочки, днем торговавшие всяческим хламом по цене не большей, чем пара фунтов, странные заторможенные люди, подпиравшие размалеванную стену одного из домов, приторный дымок, тянущийся из приоткрытой форточки… Забавно. Стоило всего лишь свернуть с центрального шоссе, чтобы очутиться в совершенно другом, теневом городе. Что ж, в мире магглов тоже есть свое волшебство.

В далеком восемьдесят первом, очутившись здесь впервые, они ощутили себя в самом сердце лабиринта, состоящего из одинаковых улиц с рядами давно не видевших ремонта домов-клонов — как будто бы кто-то шутки ради навёл на них Протеевы чары. По всем законам жанра где-то неподалеку должно было обитать чудовище, пожиравшее всех на своём пути. И такое чудовище существовало. Оно годами набирало силу, вскармливаемое плодами классовой борьбы и социального неравенства, подпитываемое ненавистью, которой насквозь провоняло это место. Было достаточно одной искры, чтобы заставить полыхать Адским огнём эту годами тлевшую мусорную кучу. Чтобы пробудить ото сна дремавшее чудовище.

И вот уже горят перевернутые полицейские автомобили, пылают одинаковые дома-клоны, разбиваются вдребезги витрины и летят в стражей порядка обломки кирпичей и стеклянные бутылки с какой-то горючей дрянью. В ответ на разъяренную толпу сыпятся удары дубинок и летят ответные кирпичи. Слышатся первые выстрелы, крики и ругань с обеих сторон; люди бегут, в порыве гнева сметая всё на своём пути, не зная куда и, главное, с какой целью они бегут. Содержимое кипящего котла бессмысленной взаимной злобы переливается через край. Авроры в штатском, растворившись в толпе, выискивают зачинщиков этой вакханалии, одновременно пытаясь купировать беспорядки.

Таким братья Лестрейнджи запомнили свой первый визит в Брикстон. Беллатрикс тогда пришлось опоить лошадиной дозой сонного зелья, чтобы она вместе с ними не рванулась крушить маггловские трущобы. Проснувшись, она принялась громить Лестрейндж-холл. Беллатрикс обожала подобные рейды; кровь закипала в её жилах, когда она видела доведённых до отчаяния магглов, не ведавших, что они стали пешками в чужой игре. Рыжие языки пламени плясали в прекрасных бархатных глазах, когда мадам Лестрейндж созерцала плоды своего труда. Позже в маггловских газетах напишут, что всё произошедшее в Брикстоне, возможно, дело рук неких «подстрекателей».

Тёмный Лорд считал подобные акты неотъемлемой частью шахматной партии, на кон которой были поставлены человеческие жизни. Обычно Пожиратели смерти ближнего круга, посеяв необходимые семена раздора, удалялись, оставляя грязную работу Пожирателям более низкого ранга да самим магглам, как в случае брикстонских беспорядков. Но некоторые из слуг Тёмного Лорда предпочитали остаться, наслаждаясь произведенным эффектом. Среди них была и Беллатрикс.

Вдалеке раздался пронзительный гудок проезжающего поезда. Асфальт под ногами затрясся в такт движению состава. И снова блики автомобильных фар, рёв моторов и шум веселой толпы, предвкушающей пятничный вечер…

Улица, на которую вышли Рабастан с братом, судя по указателю, называлась Атлантик-авеню. Параллельно ей шла колея железной дороги, по которой с размеренным стуком проносились электропоезда.

Они снова остановились. Атлантик-авеню ниже переходила в Рэйлтон-Роуд, ещё одну безликую улицу с домами из красно-коричневого кирпича, от которой отходили в стороны одинаковые узкие переулки, в одном из которых и обитала Юфимия Роули со своей воспитанницей.

Старые дома сменились домами поновее, отстроенными уже после событий тридцатилетней давности. Спенсер-Роуд, улица с поэтическим названием Шекспир-Роуд и, наконец, Милтон-Роуд, ничем не выделявшаяся среди прочих аппендиксов главного шоссе.

* * *

Юфимия мерила шагами комнату, то и дело бросая раздражённые взгляды на висевшие на стене часы. Толстая чёрная стрелка дёрнулась в сторону. Противная девчонка вновь заставляла беспокоиться за неё, даже не предупредила, куда отправляется и когда собирается возвращаться! В последнее время подобное происходило всё чаще — воспитаннице явно претило маяться в стенах нелюбимого дома.

Она пододвинула к окну кресло, в котором обычно сидел перед камином Мундугнус, и поудобнее устроилась в нём, со всех сторон обложившись подушками. Она прислонилась лбом к стеклу, мысленно обругав маггловских мальчишек, переколотивших половину уличных фонарей.

Юфимия ни за что не хотела признаваться себе, что за пятнадцать лет привязалась к воспитаннице.

Тенебрис, разомкнув слипшиеся глаза, встрепенулся. Он коротко крикнул и вновь спрятал голову под крыло. Сбросив с колен подушку, Юфимия подошла к золочёной клетке, в которой дремал нахохлившийся авгурей. Птица явно выглядела нездоровой. Одного взгляда на тусклые перья и ввалившиеся глаза было достаточно, чтобы понять, что она долго не протянет. Тенебрис принадлежал ещё её отцу. Постучав ногтями о прутья клетки, она предложила ему личинку. Авгурей лишь вяло посмотрел в её сторону, высунув голову из-под крыла.

Юфимия вновь водрузилась в кресло и прильнула к стеклу. Она закрыла глаза, прислушиваясь к шуму вновь начавшегося дождя и редким крикам авгурея, разрывавшим тишину. Пятнадцать лет назад она так же ждала Торфинна. И Рабастана, что бы не говорил на этот счёт Рудольфус.

Второго мая девяносто восьмого Юфимия, как и многие, потеряла всё, что имела: брата, заменившего ей отца, любимого человека, осколки и без того шаткого положения. Затем потеряла сына, предпочетшего остаться с отцом. А взамен получила кулёк с двухмесячным младенцем и мешок, содержимое которого перекочевало в карман бывшего мужа.

Тяжело вздохнув, Юфимия закрыла лицо руками — она больше не хотела никого терять, даже эту девчонку, свалившуюся тогда в девяносто восьмом как снег на голову. И она, Юфимия Роули, не позволит ей пойти по стопам матери, копая собственными руками себе могилу. И не важно, хочет она того или нет.

Поток её мыслей прервал дребезжащий звук дверного звонка. Юфимия выбежала в коридор, споткнувшись о брошенные Мундугнусом посреди гостиной тапки.

— Наконец-то, Дельфини! Я уже думала, ты… — слова застыли в горле, когда она увидела на пороге постаревшего Рудольфуса Лестрейнджа. На расстоянии нескольких футов от него толкся Рабастан, докуривая маггловскую сигарету, — старший брат не выносил запаха табака, она это помнила.

Юфимия ошалело смотрела на мужчину в дверях, не в силах вымолвить ни слова, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

— Тебя выпустили?

По ту сторону забора на миг показалась белобрысая голова соседки. Опираясь рукой о стену, Юфимия вернулась в гостиную, где тут же рухнула в кресло, за которым в детстве любила прятаться Дельфи, подслушивая их с Мундугнусом разговоры.

— Добрый вечер, Юфимия. — Рудольфус отодвинул от окна второе кресло и поставил его напротив того, в котором расположилась хозяйка. Рабастан всё ещё возился в коридоре. У неё закралось подозрение, что он не хотел пересекаться с ней после всего, что произошло. Разумеется, она виновата. Виновата намного больше, чем кто-либо другой. Но разве она не пыталась, так же, как и все остальные, просто выжить в этой бойне и выйти из игры с наименьшими для себя потерями?

— Здравствуй, Рудольфус, — Юфимия набрала в грудь побольше воздуха. — Рабастан. — Она коротко кивнула ему, стараясь не встречаться глазами. В такие моменты она всякий раз презирала себя за малодушие и сразу же оправдывала тем, что это жизнь сделала её такой.

Рабастан опустился в соседнее кресло, вытянув вперёд правую ногу. Юфимия отметила, что выглядит он немногим лучше, чем десять лет назад, когда она навещала в тюремной больнице умирающего брата. Разве что лицо умыто и гладко выбрито. И пахнет от него недорогим, но вполне приятным одеколоном. Но на лбу прибавилось морщин, а в волосах — седых нитей.

Она на автомате пригладила свои волосы, которые с годами покрылись налётом пепла, и краем глаза глянула в маленькое квадратное зеркальце, стоявшее на каминной полке. В нём отражалось уже немолодое усталое лицо женщины, не имевшей ничего общего с прежней Юфимией Роули.

Рудольфус расспрашивал её что-то о Дельфини, возмущаясь, что девчонка в такое время болтается непонятно где, а она не предпринимает никаких попыток её разыскать. Юфимия в ответ приводила какие-то невразумительные оправдания, украдкой поглядывая в зеркало на каминной полке.

Рабастан в свою очередь тоже посмотрел в зеркало. В глазах Юфимии на мгновение зажглись прежние золотистые огоньки, которые тут же померкли, едва Лестрейндж-старший выплеснул на неё новую порцию обвинений. Окончательно распалившись, они даже не заметили, как в замочной скважине с тихим щелчком провернулся ключ, и в тесной прихожей вспыхнула тусклым светом висевшая под потолком лампочка.

* * *

Едва переступив порог дома на Милтон-Роуд, Дельфи услышала нестройный хор голосов, доносившийся из гостиной. Она прислушалась: голоса говоривших, за исключением голоса опекунши, не были ей знакомы. Оба голоса, вне сомнения, принадлежали мужчинам: по одному из них было ясно, что его владелец по количеству выкуренного табака смело может составить конкуренцию Мундугнусу Флетчеру; второй голос звучал более чисто.

Дельфи не спешила входить в гостиную. Опекунша не принимала гостей, из-за чего прослыла в округе отшельницей. С нелюдимой «аптекаршей», как Юфимию прозвали за запах зелий и трав, исходивший от её мантии, соседи предпочитали лишний раз не связываться.

Значит, посетители пришли к Мундугнусу, сделала вывод Дельфи. Раньше к нему частенько заваливались неприятного вида колдуны, иногда крайне агрессивно настроенные. Опекунша даже шутила, что за время проживания на Милтон-Роуд выучила больше защитных заклинаний, чем за всё время обучения в Хогвартсе вместе взятое, где по ЗОТИ с трудом дотягивала до отметки «Удовлетворительно». Встречаться с приятелями проходимца-Мундугнуса у Дельфи не было никакого желания, особенно после событий сегодняшнего дня. Она с удовольствием проскользнула бы незамеченной в свою комнату, будь у неё мантия-невидимка. Но поскольку мантии у неё не имелось, ей в любом случае пришлось бы пройти через гостиную, так какая разница — сейчас или позже.

Дельфи решительно вышла из своего укрытия, намереваясь быстро пересечь гостиную и запереться в комнате наедине со своими мыслями, а вечером поговорить об этом с Юфимией — вдруг опекунше известны какие-нибудь подробности этой странной истории.

Говорившие одновременно повернули головы в её сторону. На нервном лице опекунши одновременно отразились испуг и облегчение. Обоих мужчин Дельфи узнала сразу, как только они повернулись. Свершилось то, чего она ждала на протяжении пятнадцати лет и чего так боялась на протяжении последних нескольких часов своей жизни: напротив неё в явном замешательстве стояли Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи.

— Это Дельфини, — пискнула опекунша, вскочив с кресла. Как будто бы Дельфи нуждалась, чтобы её непременно представили. — Дельфи, это мистер… твой отец. — Она показала на старшего из волшебников. — Рабастан Лестрейндж, твой дядя. — Рабастан кивнул ей так, что кивок этот больше походил на поклон, нежели на приветствие. Она нашла это странным, однако кивнула ему в ответ.

— Отец? — Дельфи первой нарушила тягостное молчание. Она произнесла это слово с вопросительной интонацией, словно пытаясь решить для себя, кем ей приходился стоявший перед ней волшебник, в задумчивости рассматривавший её. Она не любила, когда её рассматривают. — Папа! — воскликнула, наконец, Дельфи, разорвав тишину, и заключила Рудольфуса в кольцо тонких рук. Рудольфус в ответ крепко обнял её, так что Юфимия даже испугалась, как бы он ненароком не сломал ей несколько рёбер.

— Как же она похожа на Беллу… — обронил Рабастан, наблюдая за объятиями «отца и дочери».

— Здравствуй, Дельфини. — Рудольфус отстранил от себя вцепившуюся в него Дельфи и теперь вглядывался в её лицо, отмечая в нём черты любимой жены. — Ты так похожа на свою мать, настоящая красавица! — он, наконец, улыбнулся ей. Юфимия, опешив, смотрела на Рудольфуса: ей прежде не приходилось видеть, чтобы он так тепло улыбался.

В тот момент Дельфи была действительно счастлива, как никогда раньше. Она обнимала этого уставшего с дороги человека, как никогда не могла обнять ни Юфимию, ни Нарциссу.

В гостиной, как гром посреди ясного неба, раздался резкий хлопок аппарации. Разящий смесью табака и дешёвого алкоголя Мундугнус Флетчер приземлился точно в то самое кресло, в котором некоторое время назад сидел Рабастан. Юфимия, издав протяжный стон, медленно сползла на пол.

— Тютелька в тютельку! — радостно возвестил Мундугнус, подняв вверх указательный палец с давно не стриженным ногтём. Заметив присутствие в комнате посторонних людей, оказавшихся, к тому же, Пожирателями смерти, пьянчуга потёр кулаками заплывшие глазки. Щурясь, он пытался найти в карманах засаленного бархатного пиджака очки.

— Только прошу без уби… — начала было говорить пришедшая в себя Юфимия.

— Stupefy!

Юфимия взвизгнула. Алый луч, пущенный Рабастаном, угодил Мундугнусу точно в грудь; Мундугнус обмяк в кресле.

— Что здесь делает… этот? — поморщившись, спросил Рабастан, обходя кресло, в котором развалился Мундугнус. Он бросил гневный взгляд на Юфимию, съёжившуюся до размеров домашнего эльфа.

— Мы… я… была вынуждена поселиться в доме Флетчера, после того как… как Альберт оставил меня… нас… — заикающимся голосом зачастила Юфимия, сбиваясь на каждом слове и устремив глаза в пол. — …без средств к существованию, — наконец, закончила она, всё так же не в силах поднять глаза.

Дельфи стало жаль опекуншу, казавшуюся совсем беззащитной под суровыми взглядами двух пар зелёных глаз. Хотя она сомневалась, что левый глаз Рудольфуса хоть сколько-нибудь видит.

— Ты отдала ему мои деньги, — по слогам произнёс Рудольфус, сделав упор на слове «мои» и прищурив здоровый глаз. — Мои и Беллатрикс.

— Но Торфинн… — вяло трепыхнулась Юфимия. — Он умирал там, в тюрьме…

Дельфи, сжалившись над опекуншей, наколдовала стакан воды. Юфимия залпом осушила протянутый стакан и по-простому обтёрла губы тыльной стороной ладони, за что всегда ругала её.

— Эта девочка — наше будущее, — с пафосом произнёс Рудольфус. Зелёный глаз горел адским огнём.

— Кстати, что мы будем делать с Флетчером? — подала голос позабытая всеми Дельфи. — Вы убьёте его? — с холодным спокойствием поинтересовалась она.

Юфимия проглотила подступивший к горлу комок.

— Больше никто никого не убьёт.

Она скованной походкой подошла к распростёртому в кресле Мундугнусу и проверила пульс. Затем, облегчённо вздохнув и откинув прилипшую к мокрому от выступившего пота лбу прядь волос, достала волшебную палочку.

— Obliviate! — прошептала она, направив палочку в седой висок лежащего без сознания Мундугнуса. — Сейчас он аппарирует в «Дырявый котёл», выпьет пинту пива и навсегда забудет о доме на Милотн-Роуд. — Мундугнус громко икнул. Её передёрнуло от отвращения. — Одно из немногих заклинаний повышенной сложности, которое мне всегда хорошо удавалось, — она нервно хихикнула.

Рудольфус наклонился над Мундугнусом, выдернул у него клок волос и спрятал в карман.

Спустя короткое время Мундугнус Флетчер, обведя маленькую гостиную рассеянным взглядом, аппарировал прочь.

— Что вы собираетесь делать дальше? — Наморщив лоб, Юфимия потёрла виски. Она совершенно не представляла возможные варианты дальнейшего развития событий.

— Я, как законный отец Дельфини, намереваюсь сейчас же забрать её из этого… дома, — тоном, не терпящим возражений, заявил Рудольфус, обводя взглядом окружающую обстановку.

— Я согласна! — со всей горячностью выпалила Дельфи, сияя от радости. — Куда мы отправимся?

— Никуда. Ты сейчас же отправишься в свою комнату, — Юфимия, к огромному удивлению Рудольфуса и остальных, решительно заявила, что она, как законный опекун Дельфи, не отпустит её в неизвестность посреди ночи. — Лестрейндж-холл в плачевном состоянии и, чтобы привести его в порядок, потребуется время, Рудольфус.

Дельфи прожигала Юфимию ненавидящим взглядом.

— Она останется здесь до утра, а потом делай, что считаешь нужным, Рудольфус, — после долгих пререканий подвела итог Юфимия, поджав и без того тонкие губы. После чего несколько раз безрезультатно попыталась трансфигурировать кресла в раскладные кровати.

* * *

Дельфи ворочалась, не в силах уснуть. Её бросало то в жар, то в холод. Она то распахивала настежь окно, впуская в комнату ночь, то, дрожа, куталась в одеяло, подтянув коленки к груди. Последний раз ей не спалось в ночь перед первым отплытием в Дурмштранг — одиннадцатилетняя Дельфи переживала из-за предстоящего путешествия на страшном призрачном корабле, из-за языка, на котором говорила с трудом…

Она вспоминала, как крутила в пальцах кольцо-портключ, разглядывая гравировку на чёрном камне, как представляла себя в форменной алой мантии Дурмштранга, стоящей на палубе жуткого корабля, которым, как она тогда почему-то решила, должны были непременно управлять ожившие мертвецы… Вспоминала, что на самом деле всё оказалось не так, как она себе напридумывала: толпы ребят, говоривших на разных языках, рассеявшиеся по берегам Оберзее, желтоглазая русалка с хищными зубами, гревшаяся на камне, ужики с золотыми коронами в кустах медового вереска…

Дельфи резко села на кровати и скинула одеяло. Включив ночник, она подошла к зеркалу. Откинув со лба волосы, она разглядывала лицо, которое ей не принадлежало.

«Все они видят во мне всего лишь копию Беллатрикс, тень…»

В дверь тихонько постучали.

— Тётя? — Ей совершенно не хотелось сейчас выслушивать занудные речи опекунши.

— Могу я войти? — тихим голосом поинтересовался Рудольфус.

— Конечно, я ещё не ложилась, — немного удивлённо ответила Дельфи, отпирая щеколду и впуская Рудольфуса внутрь. — Можете присесть сюда, отец. — Она махнула рукой на стул-вертушку, стоявший рядом с письменным столом.

Рудольфус в задумчивости замер у окна, скрестив на груди руки.

— Магглы разбили фонари, — зачем-то сказала Дельфи, не зная, как начать разговор. Она с самого начала заметила, что его что-то тревожит. Может быть, Рудольфус — легиллимент, и знает о её подозрениях? Она понуро опустила голову.

— Мне нужно рассказать тебе одну вещь, которую необходимо будет сохранить в тайне. — Рудольфус, наконец, оторвался от созерцания темноты за окном и повернулся к ней лицом. — Присядь, пожалуйста, и выслушай меня до конца.

Дельфи плюхнулась на вертящийся стул.

— Твой настоящий отец...

Она вскочила с места, собираясь что-то сказать, но Рудольфус, приложив палец к губам, призвал её сесть и слушать дальше.

— Твой настоящий отец — Тёмный Лорд.

— Ты должна знать, Дельфини, что я всегда буду любить и оберегать тебя, как свою родную дочь, как если бы она у меня была. Как любил и оберегал Беллатрикс… — Рудольфус вдруг замолчал и ничего не говорил какое-то время, собираясь с мыслями. Он не думал, что это будет настолько сложно. Настолько больно.

Дельфи изо всех сил старалась держаться, но слёзы предательски брызнули из глаз, и она запрокинула голову, шмыгая носом.

— Ты так похожа на неё, — Рудольфус вновь начал говорить; его голос теперь дрожал, — Мама говорила нам в детстве, что красивые дети рождаются от большой любви. — Он присел перед ней на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне.

— Они врали! — с пылом воскликнула Дельфи, размазывая по лицу слёзы. — Они всё это время врали: тётя Юфимия и тётя Нарцисса! Нарцисса сказала, что мама любила тебя, что она спасла тебя, когда ты упал с метлы в погоне за Поттером!

— Это правда, — мягко сказал Рудольфус. Он коснулся своего увечного глаза. — Если бы не Беллатрикс, я бы так легко не отделался, — он улыбнулся. — Она любила меня, но его она обожала. Повелитель был для неё всем: её жизнью, её смертью, её душой… Иногда я радуюсь, что она умерла, не увидев его смерти.

Дельфи уткнулась носом в его плечо.

— Знаю, ты не любишь Нарциссу. Юфимия рассказала мне. Она предала Тёмного Лорда, но тебя она не предавала, Дельфини. Ты была под защитой, находясь в её доме. «Пока не кончится война», — так сказали твои родители. Война закончилась, мы проиграли, защита разрушилась.

— Я видела древо Блэков, я была на площади Гриммо сегодня. Ещё я говорила с Нарциссой.

— Мерлин и Моргана! Что ты делала там?

— Выполняла поручение мистера Селвина, передавала Поттеру посылку, — ответила Дельфи уже спокойным голосом. — Никто не знает, кто я.

— Это хорошо… — пробормотал Рудольфус. — Не ходи туда больше. Что тебе рассказала Нарцисса?

— Лишь то, что меня защитили заклятием Доверия, — ответила Дельфи и возмущённо добавила: — Я же не маленькая, в конце концов!

— Не маленькая, верно, — эхом откликнулся Рудольфус. — Скажи, ты веришь в пророчества?

— Нет, — скривилась Дельфи. — Когда я была ребёнком, мы с тётей Юфимией встретили в Лютном переулке одну старую ведьму. Она сказала, что я проклята от рождения — что на мне стоит печать порока. В этот же день мы видели волшебницу, как две капли воды похожую на маму. А потом умер Торфинн, брат тёти. Тётя ещё несколько раз видела ту волшебницу и уверяет, что это была моя мама! Скажи, что мама жива, пожалуйста...

По мере повествования лицо Рудольфуса становилось всё более мрачным.

— Проклятия, ерунда какая-то… Я сам похоронил Беллатрикс. Та женщина, похожая на неё… Ты видела её?

— Со спины. И... мне показалось, её волосы были светлее, чем мамины.

Рудольфуса внезапно осенило:

— Андромеда! Средняя сестра. Беллатрикс сожгла её колдографии, а Юфимия сильно младше и потому не помнит, как она выглядела. В семнадцать лет Андромеда сбежала из дома, и леди Вальбурга торжественно выжгла её с семейного древа. Она была помолвлена с моим братом. Если ты попросишь, он расскажет тебе эту историю.

— С Рабастаном? — ахнула Дельфи, утирая последние слёзы.

— Да, с ним, — усмехнулся Рудольфус. — В детстве брат говорил, что женится на Беллатрикс, когда вырастет. Мы даже дрались из-за этого. Но на Белле женился я, а за него сосватали безбашенную Андромеду. Они с сестрой похожи куда больше, чем кажется на первый взгляд, не только внешне.

Кстати, у той ведьмы на пальце было кольцо? — вновь посерьёзнел он. — Такое массивное, золотой перстень.

— Не помню, — пожала плечами Дельфи. — Откуда у нищенки золотой перстень?

Рудольфус кивнул. Юфимия верила, что видела именно Беллатрикс. Сила пророчеств заключается в том, что в них верят.

— Было пророчество. О тебе и Тёмном Лорде. «Ей суждено стать тенью феникса — Авгуреем Тёмного Лорда. Фениксы, умирая, всякий раз вновь возрождаются из пепла. Когда лишних пощадят, когда время повернётся вспять, когда невидимые дети убьют своих отцов, тогда Темный Лорд вернётся», — вот как она сказала. Женщина, которой принадлежат эти слова, предсказала всю мою жизнь.

Дельфи молча обдумывала услышанное.

— У тебя есть выбор. Ты можешь отказаться.

— Я с радостью стану Авгуреем Тёмного Лорда и отомщу за их с мамой смерть. Но как?..

— Я не знаю, Дельфи, — тяжело вздохнул Рудольфус, обнимая её. — Могу я так тебя называть? В любом случае, сначала ты должна закончить Дурмштранг. Когда ты будешь приезжать домой, не сюда — в Лестрейндж-холл, мы с Рабастаном будем учить тебя тому, что умеем сами.

— Но время…

— Время — самое ценное, что у нас есть, верно. Пока ты находишься под Надзором, ты даже колдовать не имеешь права за пределами школы. В этом доме ты беспрепятственно используешь магию, потому что с тобой под одной крышей проживают двое взрослых волшебников. В Министерстве не могут отследить, кто конкретно творит колдовство: только источник, место, понимаешь?

Скрепя сердце Дельфи признала, что Рудольфус прав.

— Мы обязательно вернём к жизни Тёмного Лорда, и ты займёшь место, которое принадлежит тебе по праву, клянусь.

— Я тебе верю. — Она высвободилась из объятий Рудольфуса. — Скажи, Тёмный лорд, он... он любил маму?

— Я не могу ответить на этот вопрос, — грустно ответил Рудольфус, обернувшись на пороге, — потому что и сам не знаю. Но одно я знаю точно — что только от любви рождаются красивые дети. Добрых снов, Дельфини.

Перед тем, как уснуть, Дельфи ещё долго рассматривала своё отражение.

Она — тень.

Проснувшись, Дельфи первым делом ущипнула себя: произошедшее накануне казалось настолько абсурдным, что не укладывалось в голове. Она напряглась, пытаясь воскресить в памяти, что видела во сне. Ей точно что-то снилось, только она никак не могла вспомнить, что именно.

Солнечные лучи били в глаза. Часы показывали без четверти десять. В это время опекунша обычно уже вовсю толкла в ступке скорпионьи жала в лавке мистера Селвина, а сама Дельфи помогала старику разбирать корреспонденцию или бегала по его мелким поручениям.

Странно. Обычно около восьми Юфимия неизменно вырывала её из объятий Морфея, гремя посудой на кухне или громко отчитывая Мундугнуса. Впрочем, от Мундугнуса теперь остались лишь кучка мятых вещей на полке да стойкий запах табака, которым, казалось, насквозь пропитались стены. Рывком скинув с себя одеяло и подскочив на кровати, она принялась одеваться, одновременно стараясь прислушиваться к голосам, доносившимся из гостиной.

«Тут ничего не поможет: только ломать и растить кости заново, поэтому убери от меня эту дрянь…» Очевидно, говорившие не хотели побеспокоить её. Ещё одна странность, отметила Дельфи: раньше никому и в голову не приходило сбавить тон, чтобы не потревожить её сон. Теперь всё будет иначе. Она ещё не совсем представляла, как именно, но была абсолютно уверена, что вскоре её жизнь кардинально изменится.

В гостиной опекунша, присев на низенькую табуреточку, принесённую из прихожей, старательно растирала дурно пахнущей субстанцией ногу Рабастана Лестрейнджа, сломанную в Битве за Хогвартс, а тот, в свою очередь, упрямо отталкивал её руки. Дельфи хмыкнула: если бы Лестрейндж и впрямь хотел отвязаться от неё, это не составило бы ему большого труда.

— Убери руку, — опекунша, наконец, не выдержала и перешла на привычный диапазон вещания. — Всё равно, что ребёнок!

Рабастан, в очередной раз одёргивая закатанную до колена брючину, заметил притаившуюся в дверях Дельфи. Бросив исподлобья колючий взгляд на Юфимию, он резко дёрнул брючину вниз, так что склянка с лечебной мазью едва не упала на пол.

— Доброе утро, Дельфи.

Юфимия дёрнулась и укоризненно посмотрела на неё: способность внезапно появляться из-за спины всегда раздражала, а иногда даже пугала её.

— Юфимия сказала, можно называть тебя так.

Дельфи никогда не любила своё полное имя, казавшееся окружающим нелепым. Юфимия говорила, что её назвали не то в честь женщины-дракона из греческих мифов, не то в честь небесного созвездия Дельфина. Блэки любили давать детям имена звёзд и созвездий, как она смогла убедиться, рассматривая семейное древо в доме на площади Гриммо.

— Доброе утро, сэр.

Интересно, знает ли Юфимия правду? Дельфи задумчиво посмотрела на опекуншу, чьё лицо выражало обычное недовольство и ничего более. А Рабастан? Она перевела взгляд на осунувшееся лицо бывшего узника; он усмехнулся:

— Можешь не обращаться ко мне «сэр». Хотя мой далёкий пращур ещё до принятия Статута о Секретности действительно заседал в Палате пэров. Лорд Лестрейндж, неплохо звучит, а? Или барон?

Дельфи улыбнулась. Рабастан сразу понравился ей, несмотря на то, что она с детства чувствовала себя неуютно в общении с новыми людьми.

— Лорд Волдеморт звучит лучше. — Рабастан взглянул в глаза Дельфи, пытаясь понять, что она думает на этот счёт: если верить словам Селвина, по прошествии пятнадцати лет мир буквально перевернулся с ног на голову, всякое могло случиться. Хотя Рудольфус говорил, что Дельфини отреагировала на его неожиданное признание на удивление спокойно, без обмороков и истерик, свойственных, по воспоминаниям Рабастана, многим девушкам её возраста.

Улыбка сползла с лица Дельфи, взгляд стал серьёзным. Он в курсе.

— Тёмный Лорд мёртв. — Юфимия обеспокоенно взглянула на них обоих. — Вы с Рудольфусом понимаете это, ведь так? Всё осталось в прошлом, — больше для собственного успокоения добавила она.

Рабастан, ещё находясь в тюремной камере, пытался обрисовать свою жизнь без служения Тёмному Лорду, без бесконечной чреды рейдов, ставших неотъемлемой её частью после вступления в ряды Пожирателей смерти… Не то, чтобы он сожалел о чём-то, но… вчера он был почти что счастлив, засыпая на уютном диване вместо жёсткой койки с разодранным одеялом, полным кровососущих клопов, и завтракая поутру чуть пригоревшей овсяной кашей, приготовленной Юфимией. Она, к слову, так и не научилась готовить.

А слова старой карги из Лютного переулка разбивали в осколки мечты о спокойной старости. Принимая сорок лет назад Метку, Рабастан клялся в вечной верности, посвящая себя служению Тёмному Лорду и вверяя ему свою жизнь. Но с его смертью срок службы Рабастана подошёл к концу. За все сорок лет он не дал Повелителю ни единого повода усомниться в своей преданности, так разве не заслужил он право на склоне лет, наконец, пожить собственной жизнью?

И теперь маленькая копия Беллатрикс в отвратительных драных джинсах грозилась отправить к чертям все его планы на тихую мирную старость.

— Белла в гробу переворачивается, когда ты наряжаешься в эти лохмотья. У тебя есть хотя бы пара приличных мантий?

Дельфи кивнула. Прошлым летом Юфимия как раз раскошелилась на новые мантии для неё, когда прежние стали неприлично коротки. «Не Уизли же ты, в самом деле», — бормотала опекунша, выбирая в ателье мадам Малкин мантии с приемлемым соотношением цены и качества. Дельфи тогда, хмыкнув, заметила, что вряд ли семья супруги героя магической Британии испытывает какую-либо нужду. Она с большим удовольствием покидала бы старую одежду в мешок и затем сожгла её на заднем дворе, если бы не постоянная необходимость перемещаться по маггловскому Лондону.

— Кстати, куда он направился? — вновь подала голос Юфимия. — Я не хочу, чтобы у меня были неприятности.

— Навестить старых друзей, — расплывчато ответил Рабастан, наблюдая за её реакцией. Губы Дельфи вновь тронула улыбка: похоже, Рабастану нравилось выводить из себя и без того дёрганую Юфимию. В этом они были похожи: она сама любила позлить опекуншу.

— Кажется, я вчера ясно сказала: даже не думайте приниматься за старое и тащить за собой ребёнка! — гневно выпалила Юфимия, сделав энергичный жест в сторону Дельфи, которая, вспыхнув, как зажжённая спичка, тут же парировала в ответ:

— Ты не имеешь права ничего мне запрещать — ты мне не мать!

— Белла в свои пятнадцать-шестнадцать вела себя точно так же, — рассмеялся в ответ на её выходку Рабастан. Обычно мягкая, даже аморфная Юфимия была готова рвать и метать.

— Верно, — прошипела она, сузив глаза. — Я никогда не пыталась заменить её. Но советую тебе меня послушаться, если не хочешь окончить свои дни за решёткой. Не зря эта проклятая птица целыми днями кричит в своей клетке!

Тенебрис словно в подтверждение её слов издал очередной душераздирающий крик. Дельфи в ответ лишь скрипнула зубами от злости и быстрым шагом вышла из гостиной, вскинув вверх подбородок.

Когда Юфимия, со стуком поставив склянку с мазью на журнальный столик, вслед за воспитанницей удалилась в свою комнату, Рабастан понял, что перегнул палку: надо было в зародыше купировать зарождающийся скандал, вместо того, чтобы ещё больше раздувать занимающееся пламя. Длительное пребывание в Азкабане определённо не способствовало развитию коммуникативных навыков.

* * *

«Ты мне не мать!» — жестокие слова звучали в ушах Юфимии, на сей раз сказанные голосом сына. Это произошло в феврале девяносто шестого, вскоре после массового побега, организованного Тёмным Лордом: тогда она объявила Джасперу, наконец, о своём окончательном решении развестись с его отцом.

— Ты был прав. Наверное, я и впрямь ужасная мать. — Она взяла с прикроватной тумбочки колдографию, с которой корчил смешные рожицы замотанный по самые глаза тёплым шарфом слизеринских цветов темноволосый мальчишка — копия молодого Альберта Ранкорна. — Так и не смогла простить тебе, что ты занял его место.

* * *

С того дня, как Рабастан с невесткой и братом, грязные и промокшие насквозь, под покровом ночи покинули её дом, прошло около трёх недель. В прессе неоднократно мелькали заголовки типа: «Пожиратели смерти, обвиняемые в доведении до сумасшествия известных авроров Фрэнка и Алисы Лонгботтомов, всё ещё на свободе», «Виновники кровавой расправы над четой Лонгботтомов до сих пор не найдены», «Волшебница, похожая на Пожирательницу смерти Беллатрикс Лестрейндж, замечена в одном из маггловских кварталов столицы. Просьба всех, кто располагает сведениями о местонахождении преступников, немедленно отправить сову в Главное управление Аврората». Если бы она сама знала, где они теперь…

Пробежавшись глазами по строчкам и не узнав для себя ничего сколько-нибудь нового, Юфимия отложила «Пророк» в сторону, где уже высилась кипа прочитанных газет. Как быстро, однако, газетчики единогласно признали их виновными! Следствие ещё велось, насколько ей было известно.

И от брата никаких вестей. Она постучала ложечкой о край чашки, пытаясь заставить засахарившийся мёд сползти в чай. Последнее время чай — единственное, что хоть как-нибудь лезло ей в горло, не норовя при этом тут же выйти обратно. Юфимия больше не могла аргументировать это новое для себя состояние постоянным страхом за жизнь Рабастана и пропавшего без вести брата, да и платье предательски жало в талии. Впрочем, неприлично дорогое помолвочное кольцо, которое позавчера надел на её палец выскочка Ранкорн, жало куда сильнее.

При всех его недостатках, Ранкорн не был глупцом, не могла не признать Юфимия. Будет сложно заставить его поверить её байкам. Сама она родилась восьмимесячной, но всё же.

— Откуда у тебя взялась эта ложка? — Алекто Кэрроу отбросила обглоданную куриную ножку, от одного запаха которой к горлу Юфимии подступала тошнота. Как она вообще может есть в такое время? — задавалась вопросом Юфимия, наблюдая, как подруга детства с невозмутимым видом принимается за крылышко.

Проигнорировав вопрос Кэрроу, она положила ложку из нержавеющей стали на блюдечко. Треклятая ложка действительно выбивалась из набора, состоявшего из серебряных столовых приборов на двенадцать персон.

— Ты слышала что-нибудь о Торфинне?

Алекто пожала плечами.

— Залёг где-нибудь на дно, наверное. Сейчас главное — отсидеться. — Юфимия с нескрываемым ужасом смотрела на школьную подругу. — Амикус делает всё возможное, чтобы оградить нашу семью. Меня, понятное дело, не тронут: я же женщина, ха! Кому вообще придёт в голову подозревать женщину?

Юфимия очень кстати вспомнила о Беллатрикс. Алекто в ответ кровожадно расхохоталась:

— О, если б ты видела вытянувшиеся лица этих несчастных, когда за ними приходила мадам Лестрейндж! Они хватали её за полы мантии, молили о пощаде, взывали к тому, что она, женщина, по своей природе должна быть милосердна. Наивные, они недооценивали Беллу, которая любит поиграть с мышкой, перед тем как перегрызть ей хребет! Думаю, в Аврорате до сих пор пребывают в шоке от того, кем оказалась эта овечка в волчьей шкуре.

— Ты сошла с ума, — отшатнулась от неё Юфимия. «Во всём подражает Беллатрикс». И всё же только Кэрроу продолжала навещать её в столь неспокойное время.

— Ты хотя бы пытаешься разобраться с бумагами? — Алекто промокнула губы салфеткой и обтёрла жирные после курицы руки. — Торфинн не выплатил до конца долги мистера Роули, а с Антонином шутки плохи, уж я-то знаю.

— Он в Азкабане. — При упоминании Долохова Юфимию передёрнуло: русский, как и тогда, в день её семнадцатых именин, стоял перед глазами, подкручивая щегольские усики.

— Ты вправду думаешь, что твой отец задолжал одному только Антонину? — Вскинула тонко выщипанные брови Алекто. — Не тяни с этим, Юфимия, вставай, нужно что-то решать, в конце концов! — Алекто встала из-за стола и скрестила на груди руки. Юфимия, закатив глаза, поднялась вслед за ней. Она ничего не понимала в этих драккловых цифрах, гриндилоу её побери!

— Я пыталась. Какой-то господин приходил на прошлой неделе, требовал подписать какие-то документы, я так испугалась, Торфинна не было рядом…

Алекто, вытаращив глаза, наблюдала, как Юфимия, обтерев чайную ложку салфеткой, кладёт её в карман домашнего платья.

— На кой-чёрт тебе ложка?! — вскипела она, перехватывая руку Юфимии чуть повыше локтя.

— Погоди, вот Торфинн вернётся и сам… — завела было старую песню Юфимия, но Кэрроу уже потащила её наверх, в кабинет. — Это он подослал тебя! Долохов подослал! — ахнула Юфимия, отталкивая от себя подругу.

— Неужели ты думаешь, что я стала бы с тобой чаи гонять, будь это так? — парировала в ответ Алекто. — Посмотри правде в лицо: мы не знаем, когда вернётся твой брат и вернётся ли он вообще.

Что-то подобное она уже слышала от Рудольфуса.

— Мы не знаем, вернётся ли твой ненаглядный Лестрейндж, — продолжала Кэрроу. — Не смотри на меня так — как будто я не знаю, что он твой любовник!

Юфимия хотела что-то ответить, но так и замерла с открытым ртом: какое однако вульгарное слово, «любовник». Подобными словами не бросаются в приличном обществе. Впрочем, Алекто никогда не заботил выбор правильной фразы. Наверное, потому, думала Юфимия, в свои двадцать один Алекто Кэрроу, в отличие от большинства чистокровных волшебниц своего возраста, была ещё не замужем.

Беллатрикс тоже не всегда следила за своим языком, порой выпадая из образа чопорной чистокровной аристократки, но ей, в отличие от Кэрроу, подобное поведение всякий раз сходило с рук: во-первых, потому что она носила фамилию Блэк, а быть Блэком — это, как говорили многие волшебники их круга, — всё равно что быть равным королям; во-вторых, Беллатрикс за один лишь взмах тёмных ресниц, казалось, прощалось всё. Даже Тёмный Лорд, по слухам, относился к ней куда снисходительнее, чем к остальным Пожирателям.

Алекто же вместе с буйным нравом могла предложить жениху разве что глубоко посаженные серо-голубые глаза, жидкие рыжие волосы и без малого сто шестьдесят фунтов живого веса при росте чуть более пяти футов. Кэрроу не была красавицей, но и некрасивой её назвать было нельзя, и если бы не абсолютное неумение держать язык за зубами, она вполне могла бы уже носить на безымянном пальце колечко. Но вместо него Алекто Кэрроу носила на левом предплечье Тёмную Метку.

— Извини, — буркнула Алекто. Юфимия через силу улыбнулась: подруга в который раз оказалась права. Она сама отказала Рабастану, хотя сейчас могла бы носить его фамилию. И быть супругой разыскиваемого по всей стране Пожирателя смерти — стать аутсайдером в обществе. Впрочем, она уже оказалась на задворках этого самого общества стараниями покойного отца.

Оказавшись перед дверью отцовского кабинета, Юфимия резко остановилась. Кэрроу, ослабив хватку, поинтересовалась, в чём дело на этот раз.

Круглая бронзовая ручка, отполированная до блеска эльфийкой Фиби, резко выделялась на фоне тёмной двери. Она не переступала порог кабинета с момента его смерти: именно здесь наутро после её семнадцатых именин нашли труп отца, отравившегося аконитом. «Хороший день ты выбрал, чтобы умереть, папа».

Алекто решительно распахнула дверь и потянула за собой зажмурившуюся Юфимию. Когда она открыла глаза, Кэрроу уже расшторила окна и впустила в комнату яркий свет предзакатного солнца: окна в кабинете выходили прямо на запад.

— Ну, — выжидающе произнесла Алекто. — Доставай бумаги. Даже не проси меня — я не стану рыться в чужом столе!

Юфимия, облизав сухие губы, приблизилась к рабочему столу. «Хорошо, что я не видела его лежащим здесь, — думала про себя Юфимия, открывая и закрывая ящики стола. — Фиби говорит, он сидел за столом, уронив голову на руки, так что сначала подумали, что он в очередной раз заработался и уснул в кабинете». Она, наконец, нашла нужные документы и протянула их подруге: Алекто всегда соображала быстрее неё.

Юфимия приказала Фиби принести в кабинет чай. Её снова угрожало вывернуть наизнанку, но чай с мёдом оказывал на желудок успокаивающее воздействие. Она достала из кармана чайную ложку из нержавеющей стали.

— Мистер Роули заложил дом, чтоб ты знала, — сообщила Алекто, подсовывая ей какие-то бумаги с множеством печатей и подписей. — И вот ещё, смотри…

— Я знаю, — поморщилась Юфимия. — Торфинн выплатил часть долга, разве не так?

— Вот именно, что часть. — Алекто нахмурилась. — Дом в любом случае уйдёт на торгах — сумма просто нереальная. Тот господин, что приходил на прошлой неделе… Ты хотя бы читаешь то, что подписываешь?! Этот Уильямс выкупил особняк со всеми прилегающими территориями! А вот остальное можно бы было спасти…

— Было бы? — переспросила Юфимия, равнодушно просматривая очередной вексель. — А сейчас?

— Крайне сложно сейчас найти покупателя на всё это. — Алекто сделала широкий жест рукой, обводя комнату. — Интересно, кто стоит за тем человеком, который выкупил дом… И зря ты не вышла за Лестрейнджа. Ты любишь его, он любит тебя, оба — чистокровные волшебники, чей род ведётся чуть ли не от самого Мерлина, — в голосе Алекто отчётливо звучали завистливые нотки. — Какого ты ему отказала?

— У меня тогда только что умер отец, ты же помнишь. — Обе они знали, что истинная причина заключалась отнюдь не в этом.

— Прошло уже пять лет, пора повзрослеть, Юфимия. В общем, выход у тебя один: удачно выйти замуж, — подвела итог Кэрроу. — Чтобы не остаться без крыши над головой хотя бы. Рада, что ты это понимаешь, хотя Ранкорн — не лучшая партия для тебя, безусловно. — От её цепкого взгляда не ускользнуло помолвочное колечко на пальце подруги. — Твой дом ушёл с молотка, окстись!

— Не может быть. — Глаза Юфимии наполнились слезами. — Когда Торфинн вернётся…

Кэрроу в ответ лишь вздохнула, продолжив раскладывать векселя и долговые расписки по папкам.

— Вот с этими, — она обратила внимание Юфимии на красную папку, — нужно разобраться как можно скорее. Остальное может пока подождать. Я составила для тебя список первостепенных дел.

— Спасибо… Есть новости о Лестрейнджах? Рудольфус, когда я видела его в последний раз около трёх недель назад, сказал, что хочет найти Ивэна Розье.

— Тишина. Хочешь знать моё мнение: пока с ними Беллатрикс, они в опасности. Она не сможет так долго прятаться по углам и бездействовать. Вопрос лишь, как скоро…

Юфимия зарыдала в голос. Алекто скривилась.

— Последний раз Беллатрикс выглядела скорее подавленно, чем решительно, — сказала Юфимия, когда успокоилась. — Как будто дементоры высосали из неё душу.

— Странно… — задумчиво протянула Алекто. — Это исчезновение Тёмного Лорда так подействовала на неё. Подумать только, младенец…

— Я знаю, — Юфимия оборвала её на полуслове. Она не хотела в сотый раз выслушивать эту историю, не поддававшуюся никакому логическому объяснению.

— На Ивэна я бы тоже особо не полагалась: наши говорят, это он стоит за всеми этими беспорядками в маггловском гетто, как его там… не помню. Сейчас разумнее поступать так, как ведёт себя Малфой: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу. В общем, Моуди в ярости — едва не задушил Амикуса, когда тот разговаривал с судьёй, прямо посреди Министерства! Если Ивэн себя выдаст…

— Лекта, останься сегодня у нас. — Юфимия убрала бумаги в стол и заперла ящик на ключ. — Министерство ввело комендантский час — аппарировать не удастся. Фиби постелет тебе в гостевой спальне.

* * *

Спать Юфимии не хотелось. Алекто уснула, как только её голова коснулась подушки; в Хогвартсе она тоже засыпала одной из первых. Как давно это было, с тех пор столько воды утекло…

Зябко поёжившись, Юфимия завернулась прямо поверх домашнего платья в махровый халат, спустилась в гостиную, подошла к остывшему камину и поворошила тлеющие угли.

— Insendio! — Не прогоревшие остатки дров весело затрещали. От камина полыхнуло жаром. Она подвинула поближе кресло и поуютнее устроилась в нём. Прищурив глаза, она, не мигая, смотрела на рыжие языки пламени, размышляя над словами Кэрроу.

На прошлой неделе Юфимия так же сидела перед камином, обдумывая дальнейший план своих действий. Казалось бы, чего проще — найти себе мужа! Она по очереди загибала пальцы, перебирая возможных кандидатов на роль будущего супруга, вычеркнув без вести пропавшего сразу после окончания Хогвартса Регулуса и находившегося в бегах Рабастана. Сейчас она безо всяких раздумий согласилась бы выйти за него замуж, тем более что носила под сердцем ребёнка. «Сколько ему сейчас? Месяца три, наверное…» Эйвери, с которым её в Хогвартсе связывало некое подобие дружбы, женился в прошлом году. Ранкорн. Снова приходил на прошлой неделе вместе со своим полукровкой-папашей, хотел примазаться к её имени. Тоже минус. Ещё чего не хватало — выходить замуж за этого выскочку! Она с досадой отметила, что список кандидатов на её руку (но не на сердце) подошёл к концу.

— Юфимия! — Посреди пламени торчала белобрысая голова Торфинна. Вскрикнув от радости, Юфимия скатилась с кресла и распласталась перед камином, целуя брата в обе щёки. Как он изменился за то время, что они не виделись: щёки ввалились, на подбородке пара ссадин…

— Где ты пропадал столько времени?! Я так за тебя волновалась! — Она отстранилась от каминной решётки, чтобы было удобнее разговаривать.

— Есть новости о Лестрейнджах? — Было заметно, что Торфинн сильно взволнован.

— Три недели назад они были здесь, Рабастан с братом и Беллатрикс. Но я…

— И где они теперь? — нетерпеливо прервал её брат.

— Они собирались укрыться у младшего Розье. Ты знал, что за всеми этими беспорядками у магглов стоит Ивэн… — Юфимия не успела договорить: Алекто Кэрроу схватила её за шиворот и попыталась оттащить от камина. Черты лица брата менялись на глазах: волосы темнели, нос увеличивался в размерах… Лже-Торфинн протянул сквозь пламя руку, пытаясь схватить её, но она неожиданно для самой себя врезала ему кулаком по лицу. Лже-Торфинн исчез по ту сторону камина.

— У тебя совсем нет мозгов?! — набросилась на неё Кэрроу. — В стране комендантский час, все камины контролируются Министерством, и тут посреди ночи появляется Торфинн и первым делом спрашивает о Лестрейнджах, о чём ты вообще думала?! Что нам теперь делать?

— Ты видела его лицо? Они держат Торфинна у себя и использовали Оборотное зелье, чтобы…

— Пятьдесят баллов Слизерину! — не удержалась Алекто. — Молодец, Моуди уже пристегивает ногу!

Юфимия тем временем лихорадочно шарила по карманам своего платья.

— Портключ! Я её потеряла… Ты не видела ложку?

— С ума сошла? — Вытаращила глаза Алекто, наблюдая, как подруга ползает по полу, заглядывая то под кресло, то под журнальный столик. — Ты оставила её в гостевой спальне.

Она одним прыжком вскочила на ноги и помчалась в спальню, где разместилась Алекто.

Пламя в камине вспыхнуло с новой силой. Несколько искр выбросило на ковёр, устилавший пол комнаты. Следом за искрами из очага выбросило троих волшебников.

— Мисс Кэрроу, вам придется пройти с нами до выяснения обстоятельств.

Алекто, на всякий случай подняв вверх обе руки, без разговоров шагнула в огонь, сопровождаемая одним из авроров.

— Долиш, побеседуйте с домовиком, — распорядился высокий темнокожий волшебник с приметной серьгой в ухе. — А я пока поищу хозяйку.

— Не стоит утруждать себя, сэр. — Юфимия, бледная, как сама смерть, вернулась в гостиную. — Кто позволил вам вот так врываться посреди ночи в чужой дом, уводить куда-то мисс Кэрроу? Да ещё использовать столь подлый приём, играть на моих чувствах к брату!

— Кингсли Шеклболт. — Волшебник учтиво склонил голову. — Простите, что пришлось доставить вам неудобства, мисс. Сами знаете, какое сейчас положение вещей.

Долиш, тем временем, безуспешно пытался допросить сотрясавшуюся в рыданиях эльфийку.

— Знаю. Тёмный Лорд пал. Война окончена. Вы похищаете человека, используете Оборотное зелье, чтобы… — Она повернулась к Долишу. — Я запрещаю вам допрашивать моё имущество!

Долиш вопросительно посмотрел на шефа: Шеклболт нехотя кивнул.

— Боюсь, вам, как и вашей подруге, тоже придется проследовать в Министерство. Вы располагаете сведениями о местонахождении опасных преступников, мисс.

— Располагаю, — с вызовом подтвердила Юфимия, изо всех сил борясь с подступающей тошнотой. — Вы узнали всё, что хотели. Что вам ещё от меня нужно, сэр?

— У меня к вам накопилась масса вопросов, связанных с деятельностью вашего брата, Торфинна Роули…

— Которого вы похитили, а затем приняли его облик, чтобы обмануть меня, — закончила за него Юфимия. «Держать марку», как говорила мама.

— Долиш, покажи ей материалы.

Долиш, повозившись немного, протянул Юфимии толстую бумажную папку.

— Что это? — Она двумя пальцами достала из неё колдографию, на которой были запечатлены два трупа.

— Братья Пруэтты, Гидеон и Фабиан. Возьмите следующую, — сказал Шеклболт.

На сей раз маггловская фотография. Семья магглов: тоже мертвые.

— Следующую, — потребовал Шеклболт.

Труп волшебницы. Авроры-новобранцы, совсем молодые ребята. И снова женщина.

Юфимия выронила конверт; она почувствовала, что задыхается. Не может быть! Торфинн, её единственный, любимый брат… «Не ври себе, — в голове отчего-то звучал едкий голосок Алекто вместо её собственного. — Ты прекрасно знала, что Пруэтты — это только начало».

Её, наконец, вывернуло наизнанку. Шеклболт наколдовал салфетку и стакан воды.

— Простите, мисс. Долиш, собери колдо обратно в папку. Scourgify!

— Вы ещё не видели материалы по Лестрейнджам, мисс Роули. Поверьте, я сам чуть не изверг весь свой завтрак, когда впервые увидел их.

Басти… Юфимия нащупала ложку в кармане платья. Только одно слово. Один взмах палочки. Portus — и она в Розендале, в Норвегии, на родине матери.

— Могу я увидеться с братом? — уточнила Юфимия.

— Конечно, мисс. Как только ответите на наши вопросы.

* * *

— Вашу палочку, мисс. — Уже знакомый Юфимии аврор по фамилии Долиш протянул жёсткую ладонь. Поджав губы, она отдала ему волшебную палочку. Если её план сработает, купить новую в Осло не составит труда.

— Джон, смотри, она носит с собой чайную ложку! — Напарник Долиша, увидев торчащий из кармана посетительницы кончик ложки, рассмеялся так сильно, что слёзы брызнули из его глаз. — А я-то думал, что это Моуди со своей флягой — параноик! — Долиш шикнул на него. — Чашечку с блюдцем случайно не прихватили, мисс? Я был бы не против попить с вами чайку после работы. Часиков в пять.

«Если повезёт, в пять часов я уже буду пить чай с братом и семьёй дяди Бьорна».

Сердце ухнуло вниз. Если Долиш или его коллега догадаются проверить ложку, она вполне может очутиться в соседней камере с Торфинном или Басти. То, что всех троих Лестрейнджей уже задержали, не было для неё тайной. Убитый Моуди Ивэн Розье-младший учился с ней на одном курсе…

— Головотяп. — Долиш вырвал ложку-портал из рук своего напарника и бросил рядом с волшебной палочкой. — Простите, мисс, Майкл у нас новенький. Можете идти. — Долиш отворил перед ней скрипучую дверь, грубо обитую жестью.

Долиш остался стоять в дверях; о его присутствии в комнате напоминала лишь длинная тень, отбрасываемая на противоположную стену.

Торфинн сидел за грубо сколоченным столом, положив на столешницу скованные цепями руки. На сей раз перед Юфимией был настоящий Торфинн: она узнала его по выражению глаз, похожих на прозрачные голубые льдинки.

Перед глазами замелькали отвратительные колдографии, которые показал Шеклболт. Она хотела бы наброситься на него, закричать, что это неправда, но гадкий голосок Алекто не уставал повторять: «Пруэтты — это только начало».

Она села напротив брата, смерив равнодушным взглядом маячившего в дверях аврора. Ей было плевать на Долиша: она и так рассказала им всё, что знала, под Веритасерумом, после чего смачно проблевалась на ковёр прямо перед главой Аврората. Хотя знала она едва ли многим больше, чем сами авроры.

— Как твои дела? — Торфинн произнёс эту фразу так, как будто бы они беседовали за ужином. — Выглядишь не очень здоровой. — Она отвела глаза.

— Ужасно. Дом уже выкупил какой-то Уллис или Уиллис, да и всё остальное… немногим лучше.

— Ты говорила с кредиторами?

Юфимия неопределённо мотнула головой, что могло означать как «да», так и «нет».

— Понятно, — обречённо вздохнул Торфинн. — Алекто отпустили.

— Знаю.

Разговор не клеился.

— Заканчивайте, — раздался в тишине голос Долиша. Поцеловав брата в лоб, Юфимия вышла, уже не пытаясь сдерживать текущие из глаз слёзы.

Напарник Долиша как ни в чём не бывало размешивал чайной ложкой-портключом кофе. Покраснев, он протянул ложку и палочку владелице.

План спасения брата с треском провалился. Оставалось только спасать себя и ещё не рождённого ребёнка.

* * *

Сердце в груди продолжало отплясывать ирландскую джигу. Лифт, дёрнувшись напоследок, остановился. Тяжёлые створки с лязгом поползли в стороны; локтями пробиваясь к выходу, Юфимия чувствовала, как желудок готовится сделать сальто.

«Проклятый Веритасерум. Мало было унизить меня перед всем Авроратом…» — размышляла Юфимия, цокая каблучками туфель по отполированному до зеркального блеска полу атриума. Она впервые прошла мимо фонтана Волшебного Братства, не бросив туда ни кната.

Покрытые позолотой камины то и дело вспыхивали, выбрасывая в атриум сотрудников и посетителей Министерства.

— Мисс Роули! — Она с неохотой обернулась: возле фонтана стоял Альберт Ранкорн, сжимая в руках новёхонький портфель из драконьей кожи с блестящими серебряными застёжками. От блеска серебряных застёжек в сочетании с алыми всполохами пламени в каминах и сиянием золотого фонтана у неё заболели глаза.

— Доброе утро, мистер Ранкорн, — поздоровалась она с большой неохотой. Ранкорн широкими шагами направился в её сторону, прижимая к себе драгоценный портфель.

— Лестрейнждей задержали этой ночью, всех троих, слышали? — В глазах Ранкорна читалась откровенная насмешка.

Юфимия хмуро смотрела в его лицо. Наверняка коллеги-авроры уже рассказали ему подробности вчерашнего допроса. И зачем только им понадобилось знать, в каких отношениях она состояла с Рабастаном?

Проклятый Веритасерум.

— Да. Мой сокурсник Ивэн Розье убит при задержании — это тоже мне уже известно.

— Ваш брат… Ничего не могу с этим поделать, как бы мне не хотелось вам помочь, мисс Роули. Так жаль, ведь мы скоро станем одной семьёй.

— Даже если бы вы в самом деле хотели мне помочь, у вас не хватило бы авторитета в нужных кругах, — презрительно бросила в ответ Юфимия. «Крокодильи слёзы».

На лбу Ранкорна вздулась вена; лицо почернело от гнева.

— Боюсь, никакой авторитет в нужных кругах ни Лестрейнджу, ни его жене, ни брату уже не поможет. Тем более в тех кругах, где вращаются Лестрейндж и ему подобные.

Если бы она обладала взглядом василиска, то Ранкорн упал бы замертво.

— Я слышал, ваш особняк и усадьбу выкупил некий мистер Уильямс. Это действительно так? — Ранкорн присел на краешек фонтана и завозился в портфеле. Из портфеля будто бы случайно выпал свиток пергамента. «Роберт Филипп Уильямс», — успела прочесть Юфимия, прежде чем Ранкорн поднял свиток и положил обратно в портфель.

— Что это значит? — холодно спросила Юфимия, предвидя ответ.

— Не люблю бумажную волокиту, — просто ответил Ранкорн. — Предпочитаю поручать подобную работу агентам. Вы разве не рады, что не придётся покидать родной дом?

Зеркальный пол поплыл перед глазами. Никогда Альберт Ранкорн не будет хозяйничать в её доме! Пусть лучше имение достанется чужим людям. Последнее, что она увидела, прежде чем провалиться в темноту, было ненавистное лицо будущего супруга.

* * *

Очнулась Юфимия уже в своей спальне. Она щёлкнула пальцами, вызывая эльфа-домовика.

— Что произошло? Который час? — Она завертела головой; шторы были плотно задвинуты, не пропуская солнечный свет, и определить время суток не представлялось возможным.

Огромные глаза Фиби наполнились слезами. Не в силах больше сдерживать подступающие рыдания, эльфийка в истерике рухнула на колени, закрывая лицо крохотными ладошками.

— Вы проспали весь день и всю ночь, хозяйка Юфимия. Сейчас около полудня.

Юфимия попыталась встать, но резкая боль внизу живота заставила её со стоном опуститься на подушки. На лбу выступили капли пота.

— Нет… Не может быть, Фиби! — Эльфийка затрясла головой, продолжая рыдать.

— Мистер Ранкорн доставил хозяйку Юфимию домой через камин Министерства магии. Мистер хотел остаться, но хозяйка велела ему уйти. Фиби сказала, что позаботится о хозяйке, Фиби не знала, что хозяйка носит ребёнка…

— Убирайся. — Меньше всего на свете Юфимии сейчас хотелось наблюдать за бьющимся в истерике эльфом-домовиком.

* * *

Дельфи не выходила из спальни до самого ужина, к которому весьма кстати появился Рудольфус. Он уговорил её поужинать с ними.

Подумать только, опекунша возомнила о себе невесть что — как будто она вправе решать её судьбу! Её судьба уже решена: было пророчество касаемо её и Тёмного Лорда (Дельфи никак не могла привыкнуть называть его отцом, он казался ей недоступным, великим и недосягаемым, сродни божеству), и никакой Юфимии Роули там не было места.

Сама Юфимия сидела как неживая; её порция оставалась почти нетронутой. Она лишь мелкими глотками пила чай, в который, не глядя, положила ложек пять сахара. Какая мерзость, думала Дельфи, пережёвывая жёсткий кусок стейка.

Рабастан молча нарезал мясо, глядя в тарелку. Складывалось ощущение, что ему неловко за своё поведение по отношению к Юфимии сегодня утром, свойственное больше обиженному подростку, нежели взрослому мужчине. Извиниться ему мешала собственная гордыня. Дельфи начала понимать, в чём дело, когда Рабастан перед тем, как сесть за стол, шёпотом поинтересовался у неё, какие отношения связывали Юфимию и Мундугнуса. Опешив, она посмотрела на него расширившимися от удивления глазами: даже разведённая соседка-маггла, вечно находившаяся в поисках нового мужа, воротила от Флетчера нос. Странно, как ему вообще могла прийти в голову подобная мысль.

— На рассвете ты, Дельфи, отправляешься в Австрию, — объявил Рудольфус, отставив в сторону пустую тарелку.

Юфимия всегда заказывала портключи в Отделе магического транспорта за несколько недель до активации; оставалось только гадать, какими путями и в какую сумму обошлось ему это приобретение.

— Но зачем так спешить? — непонимающе заморгала опекунша. — Портключ был заказан на конец месяца. Ты сам говорил, что хочешь побыть с дочерью!

— Лестрейндж-холл нуждается в восстановлении. Дельфини будет лучше погостить у своих школьных друзей, — отбрил Рудольфус. — Они, конечно, из семьи чистокровных волшебников?

* * *

Дельфи едва успела уведомить о своём прибытии Тристана и Гретхен. Ещё никогда ей так не хотелось покидать Лондон. Даже четыре года назад, делая шаг в никуда, она чувствовала себя лучше.

Белые стены Груба стали для неё родными, так же как и холодные камни Дурмштранга, зимой согреваемые бежавшей по замурованным трубам-венам водой из горячего озера. Она полюбила каждый уголок душистого розового сада, разбитого фрау фон Эйссель, тихое озеро Халльштаттер, скрывавшее мрачные тайны многих поколений хозяев замка, пряничный городок на другом берегу с высокой церковью в паре шагов от причала и мощёными улочками, сходившимися на центральной площади, где Тристан учил её танцевать вальс. Она полюбила Гретхен, как сестру, которой у неё никогда не было, и полюбила её брата, как… Она хотела бы закончить эту фразу словами «как её мать когда-то полюбила отца», но сложившаяся в её голове картинка с признанием Рудольфуса разлеталась на тысячи отдельных кусочков, из которых она вслепую пыталась сложить новую.

Она хотела сражаться, бороться, а Рудольфус, вместо того, чтобы обучать её, как обещал, отправил подальше из соображений безопасности. Чёрт возьми, как будто она когда-либо была в безопасности!

— Дельфи! Так не интересно, — укорила её Гретхен. — Ты плохо прячешься.

Возведя глаза в потолок, Дельфи выбралась из своего убежища за драпировкой, прикрывавшей дверцу каморки, в которой обитал домовик. Глупое занятие! И зачем только она поддалась на уговоры однокашницы сыграть в эту детскую игру.

Она стряхнула паука с платья. Судя по кислому выражению лица Тристана, он тоже был не в восторге от игры, но изо всех сил подыгрывал сестре, желавшей во что бы то ни стало расшевелить подругу.

Отсчитав положенное число раз, Дельфи открыла глаза и неспешно двинулась по коридору, на ходу размышляя о поступке Рудольфуса, который относился к ней как к дорогой хрустальной вазе, которую ну никак нельзя было разбить. Дельфи не хотела быть хрустальной вазой — она хотела быть Авгуреем Тёмного Лорда, что бы это ни значило.

За спиной послышался скрип дверных петель. Дельфи резко обернулась на шум и успела заметить, как что-то светлое мелькнуло в конце коридора. Внезапно её обуял страх: последняя дверь вела в спальню фрау фон Эйссель. Год назад герр Билевиц распорядился запереть комнату, оставив все вещи лежать на своих местах, как было при жизни хозяйки. Помня её прошлое, герр Билевиц опасался притрагиваться к незнакомым предметам, пылившимся в сундуках и на полках. Он лишь приказал эльфу-домовику перестелить кровать и перенести в соседнее помещение цветы с подоконников.

«Призраки не скрипят дверьми, глупая девчонка! — отругала себя за малодушие Дельфи. — Они проходят сквозь стены».

Дверь действительно оказалась чуть приоткрыта, а в замочной скважине торчал ключ. Она победоносно улыбнулась: попались. Скорее всего, то, что она вначале приняла за привидение, было краешком подола летнего платья Гретхен или рубашкой Тристана. И всё же она мешкала перед тем, как войти: в памяти явственно оживала ночь, когда она уговорила покойную провести тёмный ритуал. «Существуют двери, которые должны оставаться закрытыми», — кажется, тогда она сказала что-то такое.

«Ничто не вечно под луной,

все кончилось однажды.

В мае, котик? — Мяу!

Стал ворон паче снега бел —

хоэ-хо! — после линьки в мае! —

Сошедший в бездну, как в купель,

воскреснет для бессмертья».

Дельфи раздосадовано хлопнула себя по лбу. И как только эта мысль раньше не приходила ей в голову! Обе они считали ритуал неудавшимся. Но что, если ритуал прошёл успешно? Что, если песня была посланием, дополнением к пророчеству?

В комнате пахло пылью так сильно, что хотелось чихать. Дельфи зажала нос рукой. Здесь всё осталось по-прежнему: массивная кровать, застеленная шерстяным покрывалом, небольшой комод, кресло, книжные полки во всю стену и высокое зеркало в углу, которое хозяйка при жизни закрывала на ночь тканью.

Она опасалась зеркал, Дельфи помнила это. И умела видеть в них, в то время как другие только смотрели. Если бы фрау фон Эйссель была жива, то наверняка сумела бы объяснить смысл увиденного в первую ночь Йоля — часы, шедшие обратным ходом, а затем растаявшие, как снег на солнце. С видениями однокашниц было проще — Катарина видела себя в подвенечном платье, а Гретхен — с цветочным венком на голове.

Да и насчёт пророчества она наверняка могла бы что-нибудь подсказать. Дельфи не сомневалась, что ей было под силу вернуть к жизни Тёмного Лорда.

— Тристан! Гретхен! — Она заглядывала то под кровать, то под кресло и никого не находила. По спине побежал холодок: если друзей здесь не было, кто зашёл в комнату и куда этот кто-то делся?

Прочихавшись, Дельфи отодвинула портьеру и убедилась, что ставни плотно закрыты. Да и какой глупец полез бы в окно, когда на то существует дверь!

— Мяу!

Дельфи, вскрикнув, подскочила на месте. На книжном шкафу сидела трёхцветная Люси, буравя её жёлтыми глазами. Увидев кошку, Дельфи облегчённо выдохнула. Как только она сюда попала! И кто открыл дверь?

Дельфи с любопытством рассматривала стоявшие на полках книги. Вперемешку с дамскими романами и классической литературой стояли тома, о содержании которых она могла лишь догадываться. Пару раз она натыкалась на рунические тексты, но смысла понять не могла. Несколько словарей древних языков — фрау фон Эйссель, помимо прочего, специализировалась на изучении исчезнувших цивилизаций…

— Мяу! — Люси спрыгнула на пол, с грохотом уронив на пол увесистый свёрток пергамента. Ещё раз мяукнув, кошка выбежала из спальни покойной хозяйки.

Из свёртка высыпалось несколько книг: одни были совсем тонкие, другие были потолще. Последняя толщиной превосходила учебник по истории магии. На всех книгах, кроме самой толстой и старой, красовался знак Даров Смерти — тот самый, который так и не удалось стереть со стены Дурмштранга.

Дельфи наугад открыла одну.

«…считается важным непременно сохранять чистоту волшебной крови, однако большое количество близкородственных браков между представителями чистокровных семей неизменно приводит к постепенному ослаблению магических способностей и вырождению…

…многочисленные связи с магглами также обуславливают вырождение магической расы, необходимо соблюдать принцип золотой середины — аurea mediocritas⁽¹⁾…»

Она перевернула страницу.

«…какими причинами обусловлено появления волшебников в маггловских семьях, можно ли считать их полноценными членами магического сообщества, или же они несут в себе скрытую угрозу…

…как мало мы знаем о тончайшем лезвии бритвы, разделяющем два параллельных мира…»

Глаза скользили по неровным строчкам. Было заметно, что рука автора не всегда поспевала за потоком мыслей.

«…легенды о существовании закрытых орденов магов, об особой касте просветлённых, об избранных, которые охраняют тайные знания от простых людей для их же блага, существовали ещё тысячи лет назад…

…среди магглов с незапамятных времён ходят слухи о посвящённой верхушке, которая пишет правила для правителей и управляет миром, подобно кукловоду дёргая за нужные ниточки…»

Рукописи Гриндельвальда.

Она взяла толстую книгу, которая была настолько старой и ветхой, что едва не разваливалась от прикосновений, и открыла её на середине. С немалым удивлением обнаружив, что книга написана на английском, она ещё раз посмотрела на обложку.

«Некрономикон», сиречь «Аль Азиф» — книга, про которую Селвин сказал, что она забирает души, рукопись йеменского поэта, переведённая Джоном Ди на язык Шекспира. Та, что считалась утерянной в середине прошлого века, поиском которой в своё время были одержимы Гриндельвальд и Тёмный Лорд, её отец. Она поймала себя на мысли, что впервые назвала Тёмного Лорда отцом.

«Содержимое этой книги настолько опасно, что прочитавший её от корки до корки уже никогда не сделается прежним. Имевшие дело с «Некрономиконом» маги обычно плохо заканчивали, начиная с самого автора».

— Дельфи! Дельфини, где ты?

Понимая, что поступает неправильно, Дельфи шепнула: «Reducio!», уменьшив книги до размера спичечных коробков, и рассовала их по карманам. Уничтожив пергамент, она выскользнула из комнаты, неслышно притворив за собой дверь.

«Книга подобна шкатулке Пандоры. «Draco Dormiens Nunquam Titillandus» — никогда не щекочите спящего дракона. Так говорили в Хогвартсе».

В Дурмштранге считали иначе.

* * *

Герр Билевиц выписывал некоторые зарубежные периодические издания, и Гретхен, неплохо понимавшая по-английски, иногда проглядывала статьи в «Ежедневном пророке». Прочитав о массовых амнистиях заключённых в Туманном Альбионе, герр Билевиц предсказывал скорый рост преступности и, как следствие, падение рейтинга Министра. Тем временем его дочь в душе радовалась за однокашницу, воссоединившуюся с отцом, который, судя по её обрывочным рассказам, в кругу семьи был, в общем-то, неплохим человеком, что никак не вязалось с образом идейного чистокровного фанатика. Тогда Гретхен вспоминала двоюродную бабку, последние полвека не выпускавшую из рук вязальные спицы, в своё время лишь чудом избежавшую камеры в Нурменгарде по соседству с Гриндельвальдом.

Они с братом единодушно сошлись во мнении, что поведение Дельфи меньше всего походило на радость дочери, обретшей после долгой разлуки отца. Напротив, весь вид подруги свидетельствовал об обратном: словно что-то бередило ей душу, заставляя отгораживаться от мира. Они безрезультатно пытались поочерёдно узнать, что произошло за те несколько недель, что Дельфи провела в Лондоне, и всякий раз она с надрывом в голосе отвечала, что ей необходимо время, чтобы привыкнуть к произошедшим переменам. Попытки вывести подругу из затянувшейся рефлексии не увенчались успехом: Дельфи продолжала замыкаться в себе, предпочитая общество старой больной птицы компании друзей, неохотно соглашаясь прогуляться по городу или слетать на мётлах в горы.

* * *

Тристан склонился над котлом, в задумчивости прислонив пальцы к вискам. Работа не спорилась. Само появление Дельфи тремя неделями ранее казалось ему странным — сорваться с места, едва обретя отца, уведомив их с сестрой короткой запиской. Родители были, мягко сказать, удивлены. К тому же, оформить в сжатые сроки портключ за границу…

Тристан снял котёл с огня и направился в комнату сестры. Гретхен там не оказалось, лишь желтоглазая Люси раздирала когтями подлокотник маленького диванчика, стоявшего по правую сторону от окна. Шикнув на кошку, он закрыл за собой дверь и решил поискать сестру внизу. Проходя мимо дверей гостевой спальни, Тристан, наплевав на все писаные и неписаные правила этикета, припал к замочной скважине: Дельфи сидела на подоконнике со свитком пергамента в руках, спустив на пол горшки с комнатными растениями. Рядом валялся разорванный почтовый конверт. Последнее время она часто получала почту, хотя раньше неделями не получала писем и сама никому не писала.

Оторвавшись от замочной скважины, Тристан продолжил свой путь, запоздало подумав, что мать, застав его за подобным занятием, непременно устроила бы разнос. Преодолев лестничный пролёт, он очутился в гостиной. Сестра была здесь: одновременно помогая матери накрывать на стол, она беседовала с отцом.

— У фройляйн произошло какое-то несчастье? Это так неожиданно, на то должна быть веская причина!

Гретхен сама ни малейшего понятия не имела о том, что произошло в Лондоне.

— Надо бы позвать её к столу. — Фрау Билевиц закончила раскладывать столовые приборы. — Или у неё опять нет аппетита? Так не должно быть, ей нужно показаться целителю — она совсем испарится! Я знаю одного хорошего. Он живёт здесь, в Халльштатте, нет необходимости аппарировать в Вену, Зальцбург или куда-либо ещё. Я выкрою время, и мы обязательно к нему сходим. И никаких возражений — так и передай ей! Кстати, где она пропадает целыми днями? Ты совсем загрустила, дорогая, всё время одна…

Гретхен и впрямь большую часть времени проводила в одиночестве, коротая время в саду. Она безрезультатно звала Дельфи побродить по городу, искупаться в озере, пока стоит хорошая погода, или втроём слетать на мётлах к заброшенной шахте, как в прошлом году. Им было так весело тогда!

— Неужели ты не понимаешь, Тина! — усмехнулся в усы герр Билевиц, лукаво подмигнув жене. — Мы в этом возрасте вели себя точно так же: проводили всё свободное время вместе, гуляя в окрестностях школы, и никого больше не было в этом мире, кроме нас двоих. Каркаров едва не исключил нас, когда мы пытались на мётлах вылететь за территорию Дурмштранга, помнишь? — Он раскатисто рассмеялся: — До сих пор ума не приложу, как нас вычислили тогда! Хоть Каркаров и был редкостным гадом, но, признаюсь, нашей милейшей Урсуле до него далеко в плане дисциплины, какие бы речи она не толкала перед попечительским советом. Мне кажется, сейчас хоть к океану лети, хоть к горным троллям!

Красивые черты лица Клементины Билевиц исказились.

— Урсула фон Розабельверде смолоду строила из себя не то графиню, не то баронессу, смотрела на всех свысока, стремилась подмять под себя. Она никогда мне не нравилась.

— Тем не менее, поднять авторитет Дурмштранга после того, что натворил её предшественник… — возразил супруге герр Билевиц, переворачиваю газетную страницу. — Как-никак, первая женщина-директор со времён Нериды Волчановой. Да и не помню я, чтобы она кичилась своим происхождением. Все эти «фоны» — графы, бароны — не более чем отжившие маггловские титулы, не имеющие к нам, волшебникам, ни малейшего отношения.

Супруга, ничего не ответив, смерила его уничижительным взглядом.

Гретхен улыбнулась: фрау директор, очевидно, по молодости хорошо насолила матери. Её улыбка, однако, едва появившись, померкла: если бы то, что сказал отец, было правдой, она бы только порадовалась за них обоих.

— Олливандер вновь подаёт судебный иск. Этот достопочтенный господин заверяет, что ты якобы используешь его технологии. — Герр Билевиц протянул жене газету. Та, пробежав глазами по строчкам, бросила газету в камин и выкрикнула: «Insendio!»; бумага вспыхнула и в считанные секунды превратилась в горстку чёрного пепла.

— Пусть герр Олливандер отправляется в преисподнюю, — зло ответила всегда сдержанная Клементина. — Я не собираюсь поддаваться на провокации человека, который нагло лжёт всем в лицо. «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с триста восемьдесят второго года до нашей эры», — процитировала она. — Вздор. Он обвиняет меня в краже его технологий, Франц? Я использую технологии моего покойного деда, пусть докажет обратное! Не он первый, не он последний!

— Гретхен! — Тристан поманил сестру рукой, по-прежнему маяча на пороге, чем ещё больше раздражал сейчас мать. Она и без того была излишне строга с ним с тех пор, как он заявил, что не собирается продолжать семейное дело и что его больше интересует секрет создания Философского камня, нежели сердцевины волшебных палочек. Карьера министерского чиновника, как у отца, его в той же степени не устраивала.

— Выйди, пожалуйста, нам нужно поговорить.

Фрау Билевиц, взметнув полами мантии, удалилась из гостиной.

— Это серьёзно? — с беспокойством спросила Гретхен, глядя вслед выходящей из комнаты матери. — Насчёт волшебных палочек. Неужели кто-то поверит этой клевете?

«Я, кажется, ясно распорядилась запереть дверь после уборки! Почему в ней торчит ключ?!» — наверху фрау Билевиц громко отчитывала эльфа-домовика.

— Фирма всегда передавалась в семье Грегорович по мужской линии, но после убийства в девяносто седьмом семьи Тины в права наследования вступила она. Видимо, некоторые до сих пор надеются прибрать к рукам прибыльное дело. Не думаю, что это его собственные мысли — Гаррик Олливандер всегда казался мне человеком, не способным на подобную низость.

Кто знает, во что иногда верят люди… — Франц Билевиц крутил в пальцах волшебную палочку, купленную им когда-то у старика-Грегоровича. — Беги, Гретхен, кажется, тебя зовёт брат. Ступайте гулять и возьмите с собой вашу подругу: грех в такой день сидеть взаперти!

* * *

Они спустились в сад. На улице и впрямь было чудесно: со стороны озера дул лёгкий ветерок, доносивший благоухание цветущего розария, на волнах покачивались лодки местного населения и небольшие круизные катерки, перевозившие с одного берега на другой многочисленных туристов, летом по обыкновению стекавшихся в альпийский городок.

Пройдя некоторое расстояние по тропинке, ведущей к причалу, Тристан остановился и повернулся лицом к фасаду замка.

— Взгляни. — Он показал на окно гостевой спальни. Дельфи по-прежнему сидела на подоконнике с той лишь разницей, что теперь в её руках помимо свитка было перо, которое она периодически опускала в чернильницу. — Мне это не нравится, Гретхен, — серьёзно произнёс он, хмурясь не то от яркого солнца, не то, задумавшись над причиной столь странного поведения подруги. — Ты говорила с ней?

— Да, много раз. — Гретхен каждый день пыталась выяснить, что, собственно, происходит, всякий раз натыкаясь на глухую стену. — Может быть, её отец оказался не таким, каким она его себе представляла, не оправдал её ожиданий? — Она присела на лавочку. — Садись. Согласись, сложно представить, чтобы тюрьма никак не повлияла на человека. Пятнадцать лет — огромный срок. Не забывай, это его не первый срок: в общей сложности Рудольфус Лестрейндж провёл в одиночной камере тридцать лет, половину из которых — охраняемый дементорами!

— Граф Монте-Кристо провёл в тюрьме меньше, — мрачно сказал Тристан, по-прежнему наблюдая за окнами гостевой спальни. — И существовал лишь в воображении Дюма. Мне кажется, от такого у любого крыша поедет. Знаешь, поговори с ней ещё раз, у тебя это получается лучше.

Меня никто никогда не слушает, — тоном обиженного подростка подытожил он.

Гретхен удручённо вздохнула.

— Потому что ты ведёшь себя, как ребёнок. Даже в своих исследованиях перескакиваешь с одного на другое и ничего при этом не доводишь до конца. Собираешься после окончания школы просить стажировку, а сам… Эх!

Они встретились глазами и рассмеялись. Тристан всегда невольно начинал смеяться вслед за сестрой, даже когда ему было совсем не до смеха, настолько обаятельной она была — настоящий солнечный лучик!

— Зато ты больно взрослая. Как будто я не видел, как вы с этим рыжим по ночам по коридорам бродите, Каркарова на вас нет! — шутливо упрекнул её Тристан. — Это ведь не противоикотное зелье сварить, ничего ты не понимаешь. Так поговоришь ты с ней или нет?

— Нет, — твёрдо ответила Гретхен. Брови Тристана удивлённо поползли вверх. — Ты сам должен с ней поговорить. И не лезь не в свои дела, братец.

* * *

Дельфи запечатала очередной конверт и написала на нём адрес дома Мундугнуса. Отец… Рудольфус жил пока там, намереваясь в скором времени перебраться в Лестрейндж-холл. Он обещал, что к концу семестра работы по восстановлению дома будут завершены, и она сможет жить там с ним и Рабастаном. Юфимия, разумеется, отправится с ними, чтобы у авроров не возникало лишних вопросов. А так, кому интересна приживалка Юфимии Роули, любовницы старого Пожирателя смерти?

Дельфи подавила смешок. Рудольфус писал, что Рабастан с Юфимией не могут даже короткое время находиться в одном помещении без упрёков со стороны Рабастана (он почему-то решил, что опекуншу с Флетчером связывали не только соседские отношения) и истерик Юфимии. Самому Рудольфусу, судя по едкому стилю письма, надоели они оба.

«Ты хотела иметь семью — ты её получила», — саркастически произнёс голос в её голове.

— Заткнись, — она неожиданно ответила ему вслух. Дремавший на спинке кровати Тенебрис встрепенулся и удивлённо уставился на хозяйку.

— Я не тебе. — Дельфи выпустила сову в форточку и спрыгнула с подоконника. Авгурей смотрел на неё грустными чёрными глазами; носить почту он был более не в состоянии. Она погладила птицу. — Прости, я ничем не могу помочь.

Рудольфус писал, чтобы она держала «Нерономикон» при себе и ни в коем случае не пыталась воспроизводить какие-либо заклинания, пока он, Рабастан и мистер Селвин не посмотрят книгу. То, что Селвин был посвящён в их тайну, немало удивило Дельфи: открыться человеку, который, спасая свою шкуру, отправил в Азкабан родного брата…

В дверь постучали.

— Извините, фрау Билевиц, мне нездоровится, я не выйду к ужину, — крикнула Дельфи, продолжая перебирать тусклые зеленовато-чёрные перья.

— Долго ты собираешься сидеть здесь, как в тюрьме? — раздался из-за двери громкий голос Тристана. — Если ты не впустишь меня, я буду сидеть под дверью, пока ты рано или поздно не выйдешь. Мы с сестрой беспокоимся за тебя. Я беспокоюсь за тебя.

Задвижка щёлкнула.

— Я же сказала, что всё нормально!

— Нет, не нормально.

Дельфи старательно отводила глаза, рассматривая муху, ползшую по стене, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Она была абсолютно не готова говорить с кем бы то ни было на эту тему, даже с Тристаном.

Она была так счастлива, что судьба свела её с людьми, в общении с которыми не приходилось носить маску, но теперь обстоятельства вынуждали лгать самым близким. Семья Билевиц приняла её как родную, а она готовилась вонзить нож в спину. Сейчас Дельфи напоминала самой себе тётку Нарциссу. От одной мысли об этом ей становилось так мерзко, как будто она только что проглотила комок осклизлых угрей.

Борясь с подступающими слезами, Дельфи продолжала разглядывать муху, весьма своевременно переместившуюся на потолок. С запрокинутой головой было легче удержать в глазах слёзы. Пальцы неосознанно комкали невесомую ткань летней мантии.

Тристан взял её подрагивающую ладонь в свои.

— Скажи, что произошло между вами? Ну же, не молчи, Дельфи, ты вообще виделась с отцом или нет?

— Я просто… — она запнулась, обдумывая очередную ложь. — Мне всегда говорили, что они любили друг друга со школьной скамьи, я видела колдографии, но Рудольфус… мой отец, он всю жизнь любил её… — В конце концов, это было правдой. — Я совсем не похожа на него внешне, ты сам говорил…

Дослушав до конца её несвязную речь, Тристан осторожно поинтересовался:

— Что ты хочешь сказать?

Она прикусила губу.

— Погоди, ты же не думаешь, что…

— Я не его дочь. — Дельфи вновь ощутила себя стоящей посреди длинной комнаты с гобеленом на стене. — Я не думаю. Я в этом уверена.

Она поведала ему о произошедшем на площади Гриммо, утаив то, что случилось после. Одну деталь, от которой зависело всё: рассказ Рудольфуса.

— Я не скажу ему об этом. — В конце концов, она действительно собиралась так поступить. — Знаешь, ты прав. Глупо весь день сидеть взаперти!

* * *

Дельфи любила лес. Ей нравилось ступать по мягкой земле, устланной опавшей хвоей, скрадывавшей шаги, пропускать через себя густой запах сосновых шишек, приятно хрустевших под подошвами ботинок, слушать тишину, изредка нарушаемую криком пролетевшей птицы или треском обломившейся ветки, слушать себя. Последнее в свете недавних событий доставляло особое удовольствие. Она представляла, какого это — быть дочерью могущественного волшебника, которому почти удалось подчинить себе смерть. «Он совершал ужасные дела, но великие», — даже те, кто по прошествии пятнадцати лет боялись произносить его имя, не могли не признать этого.

Приживалка Дельфи Роули, наполовину сирота Дельфи Лестрейндж, единственная наследница Тёмного лорда Дельфини Риддл. Нет. Отец ни за что не дал бы ей маггловскую фамилию.

Халльштаттский бор нравился ей куда больше скопления кривых лиственниц, по недоразумению называвшегося в Дурмштранге лесом. Дельфи была благодарна Тристану, что он больше не пытался расспрашивать её, а просто молча шёл рядом; и если бы не тёплая ладонь, сжимавшая руку, она бы и вовсе не чувствовала присутствия кого-то ещё.

Что она могла рассказать им? — Что её отец вырезал под корень семью их матери, уважаемую в Европе династию чистокровных волшебников, в поисках какой-то палочки, пусть даже и самой могущественной на свете? Кровь — не вода, как она смогла убедиться, встретившись лицом к лицу с Поттером и его детьми — счастливыми детьми, у которых не отняли детство. Джеймс Сириус, Альбус Северус и Лили Луна. Понимая, что дети ни в чём не провинились перед ней, Дельфи отчаянно желала превратить их жизнь в ад.

Зависть и гнев — одни из отвратительнейших пороков. Жалость к себе. Она презирала себя за это, но ничего не могла поделать. Или не хотела. Впрочем, что с того, если она и без того проклята от рождения! «Безнадёжная», — иногда бросала в сердцах опекунша.

Гарри Поттер носил поношенную одежду кузена, не раз бывал бит этим самым кузеном и провёл детство в чулане под лестницей, понукаемый дядей и тёткой. Сей факт его биографии был знаком каждому школьнику.

Юфимия порой была невыносима. Истеричная слабохарактерная эгоистка. И всё же она по-своему заботилась о ней: скрепя сердце, покупала на своё небольшое жалованье добротные, качественные вещи, чтобы она могла выглядеть достойно, и занималась её образованием до школы, как занимались с детьми в семьях чистокровных волшебников. Она до сих пор помнила первый сноп разноцветных искр, выпущенный из старой палочки опекунши, и учебник немецкого, который чуть было не полетел в распахнутое окно, стоило ей ненадолго отлучиться.

В их мире Гарри Поттер почитался наравне с самим Мерлином. Едва переступив порог «Дырявого котла», из попираемого кузеном бедного сироты он сделался богатым и знаменитым. В Хогвартсе каждый второй считал за счастье посидеть с героем за одной партой. У него было много врагов, но ещё больше было друзей. Как тех, кого интересовала лишь его слава, так и тех, кто видел в нём не только «мальчика-который-выжил».

Дельфини была чужой на родине. Персоной нон грата — как выражались газетчики. Она не смогла стать своей и в северном Дурмштранге, объединившим под своей крышей волшебников из самых разных стран. Худая долговязая англичанка с колючим взглядом, она не бегала на переменах в совятню и не рвалась домой на каникулы. Завсегдатай Дуэльного Клуба. Вызывавшая раздражение подруга очаровательной Гретхен Билевиц, которую одинаково любили как студенты, так и преподаватели. Девушка её брата-шестикурсника с мечтами о создании Философского камня. Последнее стало объектом шуток половины Дурмштранга: Дельфи даже не пыталась вспомнить, кто придумал новое прозвище — Изольда .

И всё же они не отвернулись, узнав о Лестрейнджах. Гретхен лишь отметила её внешнее сходство с матерью и полное отсутствие такового между ней и Рудольфусом. Для них Лестрейнджи были лишь именами в книге по истории чужой страны по ту сторону Ла-Манша. Не отвернулись они и от двоюродной бабки, узнав о её участии в делах Гриндельвальда.

Тёмный Лорд уничтожил семью фрау Билевиц, когда ей самой было не больше двадцати.

«Мы тогда жили в Германии, в Восточном Берлине, — оживала в памяти её неторопливая речь. Рассказ давался ей тяжело, — Так близко от маггловской телебашни, что мои маленькие братья боялись, как бы эта громадина не рухнула на них. Отец не любил Германию. Он считал, что нам следует вернуться на родину и уже приглядел для нас дом в Софии. Мы должны были уехать в Болгарию следующим летом. Дед планировал остаться: бабушка была похоронена недалеко от Берлина, и он не мог покинуть её.

В тот день за столом вдруг обнаружилось, что в доме закончился хлеб, и родители попросили меня сходить в маггловский магазин напротив. Когда я вернулась, мама и братья лежали на полу прихожей, недалеко от двери, с глазами, полными ужаса. Папа лежал чуть поодаль, ближе к кухне. Дед был в отъезде, но он нашёл его несколькими днями позже».

Они поднимались всё выше по склону, и кое-где между деревьев уже проглядывали тёмные глыбы, отколовшиеся от скал. Отдельные сосны-великаны возвышались над чахлыми собратьями и смотрели на них свысока.

Идти дальше стало затруднительно. Тристан опустился на пологий склон, выше переходивший в крутой скалистый откос.

— Смотри, что у меня есть. — Он достал из кармана крохотный пузырёк, внутри которого слабо колыхалась желеобразная субстанция. Пузырёк весело поблёскивал в свете солнечных лучей, проходивших сквозь хвою. Дельфи села рядом, вытянув вперёд ноги. Оглядев вымазанные в грязи подошвы ботинок, она взмахом волшебной палочки заставила комья грязи отлипнуть.

— То зелье, которое мы опробовали, когда я была на первом курсе? — Дельфи сразу узнала злополучную ёмкость, содержимое которой едва не отправило её к праотцам. Она уже и думать забыла о нём, но была несказанно рада, что Тристан решил обсудить с ней это дурацкое зелье, вместо того, чтобы вернуться к теме её отца. — Снова нуждаешься в подопытном кролике? — Она поцеловала Тристана в висок.

Подкинув пузырёк на ладони, Тристан рассмеялся:

— Не сейчас. Но мы, наконец, разгадали секрет зелья: ингредиенты для него следует непременно собирать в Вальпургиеву ночь, когда все травы обретают особую силу.

Пузырёк, ещё раз перекувыркнувшись в воздухе, вернулся в карман.

— Ещё один год?

— У Штольца остались кое-какие запасы, сделанные весной. Так что к концу учебного года будет готово, — заверил её Тристан. — Как-никак, это мой последний год в Дурмштранге. В качестве студента.

Дельфи, хмыкнув, ничего не ответила. Взгляд зацепился за высокий обломок скалы, поросший зелёным мхом и жёлтым лишайником. Она стряхнула с мантии редкие хвоинки; некоторые из них провалились за воротник и теперь неприятно кололи спину. Не без труда вскарабкавшись на валун, цепляясь руками за выступы в камне, она выпрямилась на нём во весь рост.

— Спускайся, ты можешь поскользнуться. — Тристан подал ей руку. Беспечно отмахнувшись, Дельфи продолжила обозревать окрестности, стоя на камне. Наверху с криками промчалась стая озёрных чаек.

Птицы выталкивают птенцов из гнезда, когда им приходит пора научиться летать. Дельфи закрыла глаза, готовясь сделать шаг; у неё ведь уже получилось однажды, получится и сейчас. Она почувствовала, как магия пробегает по хребту, делая её невесомой, как пёрышко. Один шаг — и она летела в семи-восьми футах над землёй, не в силах посмотреть вниз. Тристан что-то кричал вслед; она слышала его голос словно сквозь толстый слой ваты. Только не смотреть вниз. Не смотреть вниз.

— Дельфи!

Она даже не успела осознать, что падает. Сердце подпрыгнуло вверх и резко ухнуло вниз. Зависнув в нескольких дюймах над землёй, она шлёпнулась на покрытую сосновым опадом и шишками землю. Одна из шишек больно впилась в ладонь, оставив красные следы.

— Я успел наколдовать подушку, — тяжело дыша, сообщил Тристан, помогая ей подняться на ноги. Судя по растрепавшемуся виду, Тристан бежал за ней, на ходу цепляясь за корявые ветки. — Зачем было непременно взбираться на камень?

Дельфи в ответ лишь неопределённо пожала плечами. Она смотрела на израненное ветками лицо Тристана, размышляя о том, что не готова потерять его из-за одной неосторожной фразы.

— Пойдём назад?

— Вперёд, — поправила его Дельфи, взглянув в такие же тёмные, как у неё самой, глаза. — Мы пойдём только вперёд.

«Всякий, кто торгует ложью, затем расплачивается правдой. Ты не сможешь лгать всю жизнь, Дельфини Роули, Лестрейндж или кто ты там есть на самом деле», — говорила она себе, когда они двинулись в обратный путь. Тристан одной рукой обнимал её за талию, а другой отодвигал в стороны ветки. Из-за её глупой выходки они были вынуждены пробираться через бурьян.

* * *

Она парила над землёй, словно птица, не нуждаясь ни в метле, ни в волшебной палочке, ни в каких-либо зельях. Потоки воздуха обтекали сильное тело. Она сама была птицей — огромные крылья отбрасывали на землю чёрную тень. От восторга хотелось петь, но из горла вырывался лишь скорбный плач, переходящий в протяжный крик. Она была авгуреем, а авгурей был ею.

Солнце стояло в зените. Она летела к нему, и оно ласкало её своими лучами. Алые перья переливались, похожие на языки пламени; голос звучал подобно горному ручейку. Ей было нестерпимо жарко, но фениксы не боятся огня, ведь правда? Она была фениксом, но феникс не был ею.

Перья вспыхнули. Она чувствовала, как огонь пожирает её целиком, оставляя после себя лишь пепел. Земля неумолимо приближалась. Она падала.

* * *

— Ты кричала во сне. — Дельфи открыла глаза. На краешке кровати сидела Гретхен, Тристан светил в лицо волшебной палочкой.

— Мне приснился дурной сон. Убери, пожалуйста, свет.

— Nox! — Комната ненадолго погрузилась во тьму. Дельфи зажгла лампу.

— Да ты вся горишь! — Тристан приложил ладонь к её раскалённому лбу. От его рук приятно пахло травами. Снова испытывал какое-то зелье, подумала Дельфи. Хорошо, что не жабьими кишками — опекунша после рабочего дня порой пахла именно так. Губы сами собой растянулись в улыбке. — Пойду, намочу полотенце. — Он развернулся было, чтобы выйти, но передумал. — Тоби! Так будет быстрее.

Домашний эльф в чистом вафельном полотенце с хлопком появился на пороге.

— Приготовь, пожалуйста, уксусный компресс и ещё что-нибудь от жара.

— Не стоит, правда. — Дельфи приподнялась на локте, высматривая в полумраке клетку с авгуреем. Тенебрис спал, спрятав голову под крыло.

— Могу сварить для него тонизирующее зелье, — предложил Тристан. Он знал, что Дельфи привязана к птице. Сильнее, чем к большинству людей.

— Не существует лекарства от старости, — угрюмо сказала Дельфи. — Как и от смерти. Но ты всё же попробуй. — Тристан, ободряюще улыбнувшись, кивнул.

Тем временем эльф принёс компресс и какое-то дымящееся питьё. Она недоверчиво понюхала питьё: пахло приятно. На вкус оно тоже оказалось очень даже ничего. От полотенца разило уксусом.

— Что тебе снилось?

Дельфи вкратце пересказала друзьям содержание сна.

— Это был просто кошмар, — успокаивала её Гретхен, поправляя компресс. — Тристан рассказал мне всё.

«Обязательно было сейчас поднимать эту тему?» Дельфи возвела глаза к потолку.

— Мне очень жаль, что так вышло, — меж тем продолжала говорить Гретхен. — Ты верно поступила, что решила не говорить ему ни о чём. Это бы убило его: столько лет ждать и… И всё же я хочу спросить — ты собираешься искать своего… настоящего отца?

«Нет, я собираюсь его воскресить».

Гретхен по-своему поняла её молчание.

— Правильно. Он не забрал тебя, когда твоя мама погибла. Кто знает, что он за человек? Ты только ещё больше расстроишься!

«Отец непременно забрал бы меня, будь он жив».

— Не будем больше об этом. Забудем, как страшный сон, да?

Дельфи кивнула. «Это вряд ли».

— Совсем скоро мы отправимся в школу, и там тебе будет некогда грустить. Кстати, ты уже слышала, что Крам возвращается в квиддич?

---

1) Aurea mediocrites (лат.) — золотая середина.

Вернуться к тексту

«…первое время инферналы практически неотличимы от настоящих людей; лишь отсутствие речи, пустой рыбий взгляд и едва уловимый запах тлена, появляющийся спустя пару дней, свидетельствуют об обратном. С течением времени они всё больше теряют человеческий облик, превращаясь в обтянутые гнилой плотью скелеты…» Просушив заклинанием чернила, Дельфи свернула пергамент и убрала в сумку. Она заставила книги разлететься по полкам и поплотнее запахнула зимнюю мантию — в коридорах едва ли было теплее, чем за стенами замка.

Инферналы Гриндельвальда никак не выходили из головы. Срок службы «идеальных солдат» в большинстве своём шёл на часы, и широкой общественности далеко не сразу стало известно о целых батальонах, сформированных из «живых мертвецов». Однако, какими бы искусными ни были творения Гриндельвальда, они не обладали тем, что присуще живому существу — душой, волей и разумом.

Прочитав за время обучения в Дурмштранге множество книг, Дельфи в разных формулировках встречала одни и те же понятия, кочевавшие из одного тома в другой. И знаменитое «невозможно создать всё из ничего, как невозможно создать жизнь из смерти» красной нитью проходило по страницам каждой из них. Лишь в конце прошлого семестра, готовясь к годовым экзаменам, она наткнулась на нечто стоящее: некий колдун, пожелавший остаться неизвестным, в «Тайнах наитемнейшего искусства» описывал ритуал, позволяющий заключать частицы души в предметы и даже живые существа.

Плата, как и ожидалось, была непомерно высока: для того, чтобы спасти одну жизнь, требовалось забрать другую. Неясным оставалось, однако, чем определялась ценность той или иной жизни. Ведь не могла же жизнь даже самого захудалого волшебника стоить ровно столько, сколько стоит жизнь простеца?! — Одна только подобная возможность возмущала Дельфи куда больше, чем сама необходимость убийства. В любом случае лишившийся всех хоркруксов волшебник в конце концов умирал, и не существовало силы, способной собрать воедино осколки его души и поместить их в новое тело.

Юфимия часто причитала: «Сердце рвётся на части!», и в детстве Дельфи боялась, что сердце опекунши однажды может расколоться надвое, словно упавшая со стола чашка.

«Ничто не берётся из ничего и никуда не исчезает, и невозможно создать всё из ничего, как невозможно создать жизнь из смерти» — эту фразу вместе с фамилией преподавательницы трансфигурации на первом году обучения дурмштрангцы не записали разве что у себя на лбу. На вопрос, чем же тогда являются алхимические преобразования, как не превращением всего из ничего и жизни из смерти при помощи Философского камня, последовал презрительный смешок, ибо «алхимия — есть иррациональная сама по себе область знаний, не имеющая ни малейшего отношения к построенной на строгих законах и правилах трансфигурации». Кое-кто даже посмеялся вслед за преподавательницей, вспомнив чудаковатого практиканта-зельевара, который на досуге баловался алхимией. Из класса они вышли с заляпанными чернилами пальцами и стойкой неприязнью к трансфигурации, как предмету, и к самой фрау Винтерхальтер, как к человеку.

Соседняя кровать, несмотря на поздний час, оставалось аккуратно застеленной. Мэрит и Катарина тихонько посапывали, зарывшись с головой в одеяла. Стараясь не шуметь, Дельфи забралась в постель, со всех сторон обложившись самонагревающимися грелками. Она зажгла огонёк на конце палочки и продолжила чтение книги, обнаруженной среди рукописей Гриндельвальда.

Единственным условием, которое поставил перед Дельфи Рудольфус, стало беспрекословное выполнение его указаний; капризы он попросил приберечь для кого-нибудь другого — наследнице Тёмного Лорда не пристало вести себя подобно вздорной девчонке. И хотя Рудольфус категорически запретил «самодеятельность», Дельфи продолжала лелеять мысли о том, чтобы вновь постучать в запретную дверь. Тем более что теперь в её руках, если верить словам мистера Селвина, было сосредоточено знание, в поисках которого во все времена совершались ужасные вещи.

«Признаюсь, я бы ни за что не притронулся к этой книге: говорят, на ней лежит проклятие чудовищной силы. Я и Господина уговаривал оставить поиски, но он сделался словно одержимым — говорил, что с её помощью сможет заполучить небывалое могущество, власть над всем миром, не только над Британскими островами. И вернуть тело, принадлежавшее ему до того момента, как заклятие не отрикошетило от сына Поттеров.

У меня сложилось такое чувство, будто у неё есть какое-то извращённое подобие сознания: она внезапно появляется и столь же внезапно исчезает в самых разных местах и переводах, при этом неизменно оказываясь в нужных руках.

Все ниточки ведут на континент, и все они обрываются где-то в Альпийских предгорьях в окрестностях Зальцбурга. Полагаю, Гриндельвальд тоже искал её в своё время, но потерпел неудачу. Или же кто-то помешал ему. В противном случае мы с вами, мисс Роули, сейчас бы здесь не сидели. То было действительно страшное время».

По легенде Абдул Альхазред был поглощён прогневавшимися на него Тёмными силами, которые он, повинуясь человеческому тщеславию, дерзнул потревожить. Возможно, какая-то часть души йеменского колдуна продолжала томиться в страницах книги, переведённой искателями истины на многие языки мира.

Современники нарекли его безумным поэтом. Сам же он называл себя мудрецом, сумевшим постичь законы пространства и времени, и одновременно величайшим глупцом, дерзнувшим переступить грань между дозволенным и запретным.

Произведение Альхазреда условно можно было разделить на две части: первая часть представляла собой пересказ видений, посещавших его во время странствований по бескрайним просторам Руб-эль-Хали, или «пустой четверти», как называли её арабы, вторая содержала зашифрованные Джоном Ди заклинания и обряды, которые безумному поэту древнего Йемена нашептали таинственные обитатели «пустой четверти». Первая часть была написана на английском, а вторая… Она узнала его. Язык, «услышанный» Ди. Для расшифровки записей — а она твёрдо решила заняться их расшифровкой — ей требовались «Енохианские ключи» мистера Селвина. Похоже, Селвин вёл двойную игру и не подчинялся Рудольфусу, зато слушал её. Селвин пообещал прислать «Ключи», как только закончит работу с ними — осталось всего ничего. А пока Дельфи развлекала себя чтением мемуаров йеменского поэта: она всегда любила страшные сказки.

«…древние считали пустыню божеством: она отнимает жизни путников, осмелившихся ступить на раскалённые солнцем пески, песчаные бури безжалостно пожирают караваны, бороздящие её просторы. Порой люди в пустыне сходят с ума: они слышат голоса джиннов и уверяют, что проходили мимо отлитых из чистого золота колонн призрачного города, похороненного в красных песках пустыни задолго до основания Мемфиса и Вавилонского царства. Многие смельчаки бросали вызов пустыне, но лишь те из них, кто смирил перед её лицом свою гордость, смогли вернуться обратно, не потеряв себя, неся с частицами песка на обожжённых ступнях крупицы чудовищного Знания…»

— Я думала, ты уже спишь. Ты просто обязана побывать там ещё раз!

Увлёкшись чтением, она не заметила, как Гретхен бесшумно прокралась в спальню, привнося с собой запах дождя и мокрой травы.

— Опять читаешь в темноте… — цокнула языком Гретхен, неодобрительно посмотрев на тусклый огонёк, мерцавший на конце волшебной палочки Дельфи.

— Как-нибудь в другой раз, — ответила Дельфи, быстро пряча книгу в ящик прикроватной тумбочки и запечатывая его заклинанием. — И что только вы находите в «Кулаке»? По-моему, жалкая кучка развалин. Никогда бы не поверила, что ты решишься забраться на «Кулак» ночью! — она усмехнулась. — Общение с Бальтазаром на тебя определённо плохо влияет.

«Великаний кулак» считался местом, как нельзя более кстати подходящим для романтических встреч, — груда камней, овеянная мрачной тайной, поросшая мхом и облюбованная чайками и воронами, между которыми шла война не на жизнь, а на смерть. Раз побывав на «Кулаке», Дельфи не могла представить себе худшего места для свиданий, чем эти развалины, даже несмотря на то, что сверху открывался неплохой вид. Что-то в них внушало ей отвращение.

На уроках истории магии рассказывали, что первая башня Дурмштранга обрушилась от удара кулака великана. Или исполинского тролля. Или ещё какой-нибудь диковинной твари — одной из тех, с кем сражалась великая болгарская ведьма Нерида Волчанова.

То, конечно, было известно любому первокурснику. Однако слишком многое в этой истории было покрыто мраком, начиная с того, как на самом деле попала в северные края болгарская основательница, заканчивая тем, как она умерла — упала с этих самых камней, якобы поскользнувшись. Ходили слухи, что Волчановой помог упасть её преемник, тем самым заложив первый камень, выстраивая кошмарную репутацию Дурмштранга.

Проходя мимо портрета Харфанга Мунтера, написанного, как и портрет болгарской основательницы, спустя несколько веков после его смерти, Дельфи всякий раз вспоминала эту историю и думала, что в ней, определенно, есть доля правды — уж очень неприятным казалось лицо второго директора.

Она с упоением зевнула и до хруста размяла затёкшую шею. Лицо обдало жаром: она могла поклясться, что чувствовала на себе обжигающее дыхание раскаленной пустыни и слышала едва различимый шёпот на незнакомом ей языке.

В стекло настойчиво била крылом незнакомая сова. Дельфи распахнула окно, подставив разгоряченное лицо навстречу сырому ветру, понемногу выходя из мира грёз. Пока она хватала ртом воздух, на подоконнике образовалась лужица: начался дождь.

Захлопнув окно, Дельфи принялась разворачивать присланный из Англии свёрток, внутри которого оказался номер «Придиры» недельной давности, и, не удержавшись, фыркнула: авторитет журнала был ниже некуда, в нём редко публиковалось что-либо действительно стоящее. Рудольфус Лестрейндж после выхода из Азкабана вдруг заинтересовался повадками морщерогих кизляков? — Едва ли.

«ПРОКЛЯТОЕ ДИТЯ. НАСЛЕДНИК ЛОРДА ВОЛДЕМОРТА»

Огромные яркие буквы пестрели в глазах, перескакивая с места на место. По телу пробежала мелкая дрожь, не имевшая к оконному сквозняку ни малейшего отношения.

Совершив над собой усилие, Дельфи продолжила чтение. На втором абзаце её брови вопросительно изогнулись; на третьем — разгладилась образовавшаяся на лбу морщина. Дочитав статью до конца, Дельфи зашлась громким смехом и швырнула «Придиру» подруге, успевшей за это время переодеться в уютную байковую пижаму. Катарина что-то пробормотала во сне, переворачиваясь на другой бок.

Забравшись в постель, Дельфи с улыбкой на губах наблюдала, как по мере чтения менялось выражение лица Гретхен.

— Бред какой-то, — прокомментировала однокашница, возвращая журнал. — Этот ваш лорд умер пятнадцать лет назад, а мальчику сейчас от силы пять! Допустим, у его матери был хроноворот… Да её разорвало бы на части! В истории описаны десятки случаев, когда волшебники погибали в ходе неудачных экспериментов со временем.

Дельфи прикрыла рот ладонью, чтобы не разразиться новой порцией смеха и не разбудить Катарину и Мэрит. Впрочем, последнюю не поднял бы и крик банши.

— Астория Малфой… Малфой… — Гретхен нахмурились, пытаясь вспомнить, где могла слышать эту фамилию. — Дочь твоей тётки?

— Невестка. У неё сын. Скорпиус — её внук и мой двоюродный племянник, соответственно. Я видела его однажды, когда была совсем маленькой.

— И в это кто-то поверит?

— Люди любят небылицы. — Дельфи пожала плечами. — Возьми хоть историю с фирмой Олливандера. Кстати, что, если у Тёмного Лорда действительно был бы наследник?

— Не знаю. — Гретхен снова нахмурилась, задумавшись о чём-то для неё неприятном. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, что в её душе прямо сейчас шла непримиримая борьба. — Мне было бы жаль его. Думаю, это ужасно — иметь такого отца. Он убил всю мамину семью в девяносто восьмом, ты знаешь…

Жалость всегда казалась Дельфи хуже ненависти, неизменно вызывая чувство гадливости, в том числе по отношению к самой себе.

«Жалость делает тебя слабым, — объяснял ей Крам на первом курсе, когда она грохнулась с метлы в грязную лужу, сопровождаемая жестокими смешками однокашников. — Жалким. Особенно к самому себе, поэтому утри слезы и пробуй ещё, пока не получится. Никогда не позволяй видеть тебя слабой».

— Когда я рассказала тебе о маме с папой, ты сказала, что мы не в ответе за дела своих родителей.

— Я по-прежнему так считаю, — совсем стушевалась Гретхен.

«А чего ты ждала, глупая девчонка? — ожил противный голос, дотоле дремавший в её голове. — Что она бросится тебе на шею и скажет: «Плевать, что твой отец оставил сиротой мою мать, мы ведь совсем как сёстры, верно?»

— А если бы на месте Скорпиуса оказалась я?

— К чему такие вопросы? — Дельфи успела уже не единожды пожалеть, что затеяла этот разговор. — Не вижу смысла рассуждать о том, чего нет. Тем более что ты на него совсем не похожа — у тебя ведь, в отличие от него, есть нос!

Гретхен неестественно рассмеялась в нелепой попытке обратить разговор в шутку. Дельфи, на автомате потерев переносицу, выдавила из себя натянутую улыбку.

Если верить рассказам мистера Селвина, Тёмный Лорд в юности слыл настоящим красавцем — правильные черты лица, глаза миндалевидной формы, густые волосы. Только то было так давно, что никто уже и не помнил.

* * *

— Мы будем скучать по тебе!

Гретхен переминалась с ноги на ногу с чемоданом в руке, делая вид, что увлечена созерцанием окрестностей.

Спустя четыре года изумрудное озеро в окружении покрытых снегом горных вершин казалось Дельфи чем-то обыденным.

Дельфи целовала Тристана, одной рукой обнимая его за шею, а второй придерживая клетку с птицей.

— Счастливого Рождества, Изольда!

«Они меня ненавидят».

«Они тебе завидуют, — с улыбкой отвечала подруга. — Вы прекрасная пара — оба такие красивые, высокие, и оба — отличные ученики. Тристан на будущий год будет проходить стажировку в качестве помощника преподавателя, в его-то семнадцать лет! А ты, Дельфи, ты лучшая у нас на курсе во всём: в дуэлях тебе нет равных! И в полетах — летаешь, как птица, тебе даже метла почти не нужна! Такое не под силу и взрослым волшебникам…»

«Преувеличиваешь — в прошлый раз я разбила себе коленку, — усмехалась в ответ Дельфи, в глубине души торжествуя. — Зато ты нравишься всем, включая директора, даёшь им списывать, пока они ковыряют в носу на лекциях, да и в дуэлях не намного слабее меня: тебе не достаёт жёсткости, вот и всё».

«А тебе не помешает быть чуточку мягче».

— Я буду писать каждый день!

Поворачивая вокруг пальца колечко-портал, она впервые по-настоящему отправлялась домой.

* * *

— Ты должна быть злее! — напутствовал Рудольфус, посылая красный луч в её сторону. Дельфи пригнулась, и луч разбился о стену, оставив на светлых обоях обугленное пятно. — Не можешь одолеть старого…

— Seco! — Седая прядь упала на пол. Режущее заклятие пришлось в полудюйме от уха.

— Если ты хотела отсечь мне ухо, тебе не хватает меткости, — снова раскритиковал её Рудольфус; казалось, его ничуть не беспокоило то, что он мог остаться без уха. Порывисто дыша, Дельфи согнулась пополам.

— Я целилась в волосы.

Рудольфус махнул рукой, показывая, что разрешает немного передохнуть.

Она распласталась на полу, глядя в потолок, украшенный гипсовыми розетками. Очередной удар по самолюбию. В дурмштрангском Дуэльном Клубе Дельфини Роули, безо всякого сомнения, считалась лучшей — редко кому удавалось превзойти её в дуэли, разве что кому-то из семикурсников, да и то во многом благодаря большей физической силе и выносливости. Её всегда возмущало, как многое зависит от физического превосходства, даже в мире волшебников. Но в Клубе противники преимущественно били прямо, а Лестрейнджи поочерёдно гоняли её по всему залу до тех пор, пока она не выбивалась из сил.

— Чью палочку ты используешь?

Уже несколько дней они отрабатывали заклинания и тактику ведения боя, и за это время Дельфи успела вновь почувствовать себя бездарностью. Совсем как на первом курсе, когда метла не желала ложиться в её ладонь, а затем и вовсе сбросила, отлетев на другой край поля подальше от горе-волшебницы. То, что вчера ей удалось обезоружить Рабастана, которому некстати вступило в колено, являлось слабым утешением. Рудольфус и вовсе находил его жалким.

— Моего отца. — Пожиратели не решались использовать собственные волшебные палочки.

На окнах не было штор, и яркий свет зимнего солнца заливал комнату. Лёжа на спине, можно было видеть, как пылинки кружатся в луче света. У Дельфи складывалось впечатление, что всё это время Лестрейнджи были заняты чем-то куда более значимым, чем борьба с докси и пылью.

Помещение, отведённое для занятий, раньше служило залом, где проводились балы и играли приглашённые музыканты. Оно было самым большим, самым светлым и наименее захламлённым, поэтому Рудольфус выбрал для этой цели именно его.

— Ты начала заниматься окклюменцией, как я тебя просил? — голос Рудольфуса вернул Дельфи к реальности, вырвав из состояния расслабленной дрёмы. — Судя по тому, с какой лёгкостью я отбиваю твои невербальные заклинания, — нет. А о простых и говорить не приходится.

— Так вот почему ты всегда побеждаешь! — с возмущением воскликнула Дельфи, принимая вертикальное положение.

— Ты ведь понимаешь, что знания, которыми ты обладаешь, опасны, в первую очередь, для тебя самой? Я о том, что если кому-нибудь вдруг заблагорассудится покопаться в твоей буйной головушке, всем нашим планам придёт конец.

— Я пытаюсь выстраивать воображаемую стену из кирпичей, как это описывается в книгах, но у меня не получается не думать. Как можно вообще не думать? В голове всегда есть какие-то мысли.

— Не обязательно строить стену, это всего лишь один из ментальных приёмов. Можно представлять запертые двери, окна, кокон, непроницаемую оболочку. Да что угодно! Лишь бы это имело эффект. Понимаешь? — Дельфи кивнула в ответ. — Ты можешь менять свои воспоминания, мороча врагам голову. Твой отец умел менять воспоминания, и ты тоже научишься. Тёмный Лорд в совершенстве владел этим искусством.

Ты обязана этому научиться — вот как это прозвучало. Рудольфус всегда упоминал имя отца или матери, когда хотел воздействовать на неё.

— Я вижу ложь. С детства. — Дельфи вспомнила Рождество в доме Нарциссы: красивый праздник, отравленный лицемерием, струящуюся голубую мантию и белые лодочки на каблучке-рюмочке. — Вижу неуверенность, страх, боль, радость.

— Это хорошо, — после небольшой паузы произнёс Рудольфус. — Значит, у тебя есть способности. Среди нас был один человек, он владел окклюменцией на столь высоком уровне, что даже Тёмному Лорду было не под силу прочесть его мысли. — Рудольфус говорил, меряя шагами комнату. — Откуда Повелителю было знать, как важна для него эта грязнокровая девчонка! — воскликнул он с досадой.

— Это был… Северус Снейп?

Рудольфус остановился.

— Я всегда недооценивал Снейпа. Мне жаль, что он оказался предателем.

— А мама?

— Беллатрикс училась у Тёмного Лорда. Он давал ей индивидуальные уроки. Никто из нас не удостаивался такой чести.

Дельфи отчего-то смутилась.

— Ладно, хватит разговоров. Legilimens!

Отвлекшись на разговор, Дельфи не успела отреагировать, позабыв про проклятую стену и кирпичи. Перед глазами замелькали цветные картинки.

Она сидит на подоконнике в старом доме Юфимии, поджав под себя ноги, со сборником сказок барда Биддля в тонких ручонках. Буквы складываются в слоги, слоги складываются в слова, а из слов получаются предложения. Настоящее волшебство!

Она летит на пол, разбивая в кровь коленки; Джаспер Роули прячет палочку в карман. Вот оно — настоящее волшебство. Она стискивает зубы, поднимает книжку и забирается обратно.

— Какая мерзость, — выплюнул Рудольфус. — Legilimens!

На сей раз Дельфи сопротивлялась, кирпичик за кирпичиком выстраивая стену. Под мыском скрипнула половица, она потеряла контроль, и стена разлетелась в прах.

Новые воспоминания: маггловские дети, рисунки в альбоме, пальцы на шее обидчицы, ужик с золотой короной, русалка с жёлтыми глазами, призрачный корабль, кровь и четыре чаши, первый полёт на метле, Крам, Гретхен, Тристан, костница с черепами, вальс на площади, летучее зелье, фрау фон Эйссель и Сигрун, неудавшийся ритуал, гадание, бал, и снова Тристан…

— Legilimens!

Это начинало её раздражать. Ей хотелось закричать, что она устала, что они занимаются уже третий час кряду, но уязвлённое самолюбие заставляло сражаться дальше.

— Protego! — Он сам говорил, что в бою все средства хороши, и раз уже не получалось выстроить стену…

* * *

Она стояла в коридоре третьего этажа напротив дверей комнаты матери. Рудольфус предложил ей на выбор несколько спален, и она ожидаемо выбрала комнату, принадлежавшую Беллатрикс; в ней сохранилась лишь малая часть прежнего убранства, остальное Рудольфус с братом перенесли из других комнат.

Дверь оставалась слегка приоткрытой, и рыжеволосый юноша во фраке и шляпе-цилиндре, в котором без труда угадывался молодой Рудольфус Лестрейндж, затаив дыхание, наблюдал за приготовлениями своей невесты.

Беллатрикс в платье из тончайшего кружева, с блестящими чёрными локонами, убранными в сложную причёску, была прекрасна — большего о матери Дельфи сказать не могла. Вокруг неё суетились младшие сёстры — она без труда узнала Андромеду, как две капли воды похожую на Беллатрикс, и белокурую Нарциссу, державшую в руках мантию, расшитую жемчугом, с таким благоговейным выражением лица, будто бы то была великая святыня. Ещё одна белокурая волшебница, постарше, видимо, мать, поправляла невесте выбившуюся из причёски прядь волос.

— Я сама. — Беллатрикс мягко отстранила её руки и лёгким движением заправила локон за ухо.

У окна стояла, неестественно выпрямившись, Вальбурга Блэк; в ней с трудом угадывалась выжившая из ума старуха с портрета на площади Гриммо. На суровом, будто высеченном из мрамора лице этой женщины неожиданно играла улыбка.

Нарцисса накинула на плечи сестры жемчужную мантию, а мать заколола её бриллиантовой брошкой. Домовой эльф, расправлявший длинный шлейф платья, восторженно пискнул.

— Как тебе, дорогая? Друэлла, твоя дочь — истинная Блэк!

Беллатрикс придирчиво оглядела своё отражение, поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком, затем усмехнулась чему-то одному ей известному. В тёмных глазах заплясали задорные огоньки. Она схватила вазу, стоявшую на комоде, и самозабвенно принялась ощипывать бутоны роз. Лепестки падали на пол, устилая его алым ковром. Беллатрикс булавкой приколола лепесток к лифу своего платья, затем ещё один с другой стороны. Домовой эльф бросился на помощь хозяйке. Беллатрикс демонстративно отозвала эльфа прочь, поручив работу сёстрам.

— Что за ребячество! — одёрнула её мать. — Сними их немедленно.

Тётка сухо кивнула, поджав губы. Беллатрикс ответила насмешливым взглядом. Вскоре всё платье и часть мантии покрывали алые лепестки, поразительно похожие на пятна крови, расплывавшиеся на снегу. Андромеда как раз прилаживала последний лепесток, когда в комнату с гиканьем ворвался вихрастый мальчишка, распахнув настежь дверь, тем самым выдав местонахождение Рудольфуса.

Обе женщины зашипели, словно рассерженные гусыни. Мраморное лицо Вальбурги Блэк, казалось, покинула последняя кровинка.

— Сириус!

Мальчишка попытался увернуться, но рука матери цепко схватила его за ухо. Беллатрикс дёрнулась, булавка кольнула её чуть пониже локтя.

— Меда! — Беллатрикс выдернула булавку из рук сестры и сама приколола лепесток к платью, не обращая внимания на выступившие на коже капли крови.

— Уходи, Рудольфус! — Замахала руками Друэлла. — Нехорошо видеть невесту в платье до свадьбы!

Вальбурга продолжала отчитывать сына. Нарцисса и Андромеда на пару обрабатывали ранку, оставшуюся после укола. Кровь продолжала течь. Очевидно, булавка задела вену.

* * *

В роскошно убранном зале с трудом угадывалось помещение, в котором Дельфи оттачивала боевые заклинания. Под потолком парили свечи и порхали настоящие феи, осыпая проходивших под ними волшебников лепестками цветов. Шуршание бальных платьев и мантий, звонкий стук каблуков по натёртому воском паркету, громкий смех захмелевших гостей, тихий шёпот светских кумушек, звуки фортепиано и скрипки слились воедино, заглушая разговор, который вела молодая пара за отдельным столом, заставленным почти нетронутыми блюдами и напитками.

Рудольфус, беспрестанно поправляя съезжающий на бок цилиндр, с каменным выражением лица слушал, что говорила его новоиспечённая супруга.

— Ты только привлекаешь внимание, держи себя в руках. Никто не заметит Тонкса в такой толпе, тем более, если он, как ты говоришь, выпил Оборотное зелье. — Рудольфус поставил цилиндр на стол, едва не задев бокал с вином. — Вдруг это и не он вовсе. Как ты можешь быть столь уверена?

— Она называла его Тедом. Мерзкое маггловское имя. Среди наших знакомых нет ни одного волшебника, которого звали бы Тедом. А если его увидит… — Беллатрикс сделала огромные глаза, и Рудольфус, нервно сглотнув, оглянулся по сторонам. — Он, — она понизила голос до шёпота. — Твой отец сказал мне, что Тёмный Лорд здесь, Руди! — Беллатрикс вновь заговорила на повышенных тонах. — Как только она посмела притащить его сюда!

Рудольфус выглядел так, будто бы только что залпом выпил пинту смердящего сока. Беллатрикс резко дёрнулась с места, Рудольфус схватил её за запястье, но она без особых усилий освободилась, оставив в его руке перчатку.

— Белла! — К ней со всех ног спешила Нарцисса в розовой мантии, накинутой поверх излишне пышного кисейного платья. Юное создание весьма ловко работало острыми локотками, лавируя в людском потоке, прямо сейчас направлявшемся на балкон смотреть салют.

Беллатрикс метнулась туда, где только что промелькнула копна волос средней сестры.

— Как ты смеешь приводить сюда всякий сброд? — сквозь зубы прошипела Беллатрикс, перехватывая руку Андромеды чуть выше локтя, так, чтобы она не могла вырваться. Андромеда, к её огромному удивлению, даже не попыталась освободиться. Она спокойно взирала на Беллатрикс, разглядывая сложный узор её платья, украшенного по нелепому капризу невесты лепестками живых цветов.

— Смотри в глаза, когда разговариваешь со мной! — почти закричала Беллатрикс, пользуясь тем, что гости покинули зал. Остались лишь эльфы-домовики, прислуживавшие за столами; но разве кто когда-нибудь принимал во внимание прислугу? — Где Тонкс, где он?! Говори! — Она грубо схватила сестру за подбородок. Яростные глаза Беллатрикс встретились с упрямыми глазами Андромеды. Беллатрикс невольно отпрянула в сторону — она как будто смотрела на себя в зеркало, разве что волосы и глаза Андромеды были на тон светлее её собственных.

— Что ты творишь, Меда… — заламывала руки Нарцисса. — Весь этот спектакль! Неужели тебе плевать на нас всех? На меня, Беллу, родителей, жениха…

— Моя жизнь — не спектакль! Я не люблю Рабастана и не стану его женой. — Рудольфус молча закрыл лицо ладонью и отвернулся. — Я люблю Теда Тонкса! — Андромеда закричала так громко, что у присутствующих зазвенело в ушах. С балкона в зал потянулась вереница людей. — Я хочу, чтобы все знали, что я люблю…

Беллатрикс отвесила ей пощёчину.

— Ты недостойна, чтобы поднимать на тебя палочку, Меда. Связаться с грязнокровкой! Это всё россказни дядюшки Альфарда! Что вообще ты можешь знать о любви?

Андромеда вдруг рассмеялась. Безудержно, как смеялась сама Беллатрикс.

— Это ты ничего не знаешь о любви, Белла.

— Неправда! — выпалила Беллатрикс, бледнея и отступая ещё на шаг. — Я люблю Руди!

— Бедная Белла, — с издёвкой произнесла Андромеда, подражая интонациям старшей сестры. — Я искренне желаю тебе счастья. Надеюсь, когда-нибудь ты полюбишь так сильно, что будешь вынуждена выбирать между долгом и чувством.

* * *

Рудольфус лежал на кровати, закинув ногу на ногу и глядя в потолок, не сняв даже ботинки и мантию. Единственным источником света в помещении служило едва теплившееся каминное пламя; сырые дрова больше дымили, чем давали тепло. Тяжело вздохнув, он опустил ноги на пол и поворошил прогорающие угли. Махнул рукой и затушил камин.

Бесцельно походив по комнате взад-вперёд, выглянув в окно и задвинув шторы, он, не глядя, швырнул мантию в угол комнаты, расшнуровал-таки ботинки и как был, в рубашке и брюках, забрался в постель, продолжив буравить взглядом потолок. Белки его глаз светились в темноте. У Дельфи возникло ощущение, что она видит то, что ей видеть совсем не положено.

Дверь жалобно скрипнула. Беллатрикс босиком прокралась в комнату, одетая в один тонкий халатик. Рудольфус прикрыл глаза, притворившись спящим. Беллатрикс какое-то время стояла перед зеркалом, рассматривая себя в темноте, затем сбросила халат, под которым не было ничего, — в этот момент Дельфи окончательно осознала, что ей не следовало отражать заклятие — и скользнула под одеяло.

Рудольфус протянул было руку, чтобы обнять Беллатрикс. Рука замерла в паре дюймов от супруги, которая заснула, едва только её голова коснулась подушки. Он отдёрнул руку и рывком перевернулся на другой бок, отчего кровать заходила ходуном.

* * *

— Отличное применение Щитовых чар, — процедил Рудольфус. — Завтра ты продемонстрируешь свои успехи в окклюменции, а пока можешь отдохнуть. Если окажется, что ты так ничему и не научилась, обучать тебя будет Рабастан. Есть мнение, что это по вине его криворукости Лонгботтомы слетели с катушек.

И вот ещё. — Он обернулся на пороге. — Я хочу представить тебя одному человеку, будь готова к пяти часам.

* * *

Дельфи поднялась в свою спальню. В шкафу сохранилось несколько мантий и платьев, обильно поеденных молью и пахнущих пылью. Не в силах удержаться, она примерила одно, которое особо понравилось. В талии и плечах платье пришлось почти впору, а вот в области декольте ощутимо провисало. Она стянула его через голову и повесила обратно.

В простой картонной коробке, задвинутой в дальний угол шкафа, обнаружился тот самый наряд, к которому своенравная Беллатрикс вопреки протестам родных булавками приколола алые лепестки роз. Съёжившиеся почерневшие лепестки пересыпали пышные юбки и покрывали дно коробки.

Для предстоящей встречи Дельфи выбрала изумрудную мантию, накануне купленную для неё Рудольфусом. Ей нравилась эта мантия, хотя опекунша не преминула заметить, что она делает и без того бледное лицо Дельфи вовсе зелёным.

В запасе оставалось около полутора часа, и Дельфи решила совершить небольшую прогулку. Владения были огромны, и она ещё не успела в полной мере познакомиться с Лестрейндж-холлом. Снежный покров, сформировавшийся за ночь, стремительно таял, обнажая серую грязь. Недалеко от дома маячили остатки разбитого фонтана, насквозь проросшие высокой травой; сухие жёлтые стебли торчали и из гнилых остатков деревянной беседки на противоположном берегу большего пруда, покрытого тонкой плёнкой серого льда. У самого берега открывалась чёрная полынья, от которой тянулась цепочка следов.

Отсюда, стоя по пояс в воде, Дельфи впервые увидела Лестрейндж-холл — массивное трехэтажное здание из тёмного серого камня, окружённое запущенным садом. Мрачная красота Лестрейндж-холла, столь не похожего ни на сказочный Малфой-манор с бесчисленным количеством маленьких башенок по бокам, ни на белоснежный замок Груб, на закате отливающий алым, отчего-то сразу пришлась ей по душе. Она, наконец, почувствовала себя дома.

Среди голых веток вдали угадывались очертания часовни-ротонды, с оббитыми скульптурами, венчавшими карниз. Последнее пристанище её матери и ещё десятков незнакомых ей Лестрейнджей. Наспех трансфигурированная из выпавшего из стенной кладки камня плита без имени, без какого-либо опознавательного знака — Рудольфус сильно спешил, и минута промедления могла стоить ему жизни.

Дельфи пошла прочь от часовни, утирая краешком шарфа выступившие на глазах слёзы. Говорят, в Сочельник стирается граница между мирами, но она ни капельки не сомневалась, что сегодня здесь будет тихо, как и в любую другую ночь.

Сочельник… Перед глазами возник уютный образ заснеженного Халльштатта с его пряничными домиками и высокой церковью у причала. Быть может, ровно в эту минуту Тристан с сестрой пьют горячий глинтвейн на рождественской ярмарке или лихо отплясывают польку на площади, в то время как она в очередной раз убеждается, что не унаследовала от родителей и половины их блестящих способностей. В гостиной стоит пушистая ёлка, а из кухни доносится запах рождественского карпа или фирменного яблочного штруделя; эльф-домовик не высовывает длинного носа из своей каморки — фрау Билевиц готовит сама.

Без четверти пять она вошла в одну из заново обставленных гостиных на первом этаже, в которой обычно коротали вечера Юфимия и Рабастан, предаваясь воспоминаниям и перебирая старые колдографии.

— Потрясающе выглядишь, — лучезарно улыбнулся Рабастан, когда Дельфи появилась в гостиной. Опекунша сидела подле него с чашкой чая в руках; на её пальцах весело поблёскивали золотые колечки.

— Вы похорошели с тех пор, как я последний раз видел вас, Дельфини. — Дельфи подскочила на месте, не сразу различив почти слившегося с креслом крохотного мистера Селвина. При всём уважении к старому Пожирателю, она не могла сказать то же о нём.

Около получаса непринуждённой беседы, и Лестрейнджи с Селвином переместились в кабинет, прихватив с собой Дельфи. Рудольфус запер дверь, для большей надёжности наложив чары, призванные обуять любопытство Юфимии.

— Хочу представить тебе, Эгберт, единственную наследницу Тёмного Лорда, наследницу Салазара Слизерина — Дельфини.

Дельфи, ссутулившись и разглядывая носки своих туфель, стояла перед тремя Пожирателями смерти, ощущая себя ребёнком, которого поставили на табуретку и заставили читать стихи. Былая уверенность рассеялась, как утренний туман над рекой.

И тут произошло то, чего она никак не могла ожидать. Закатав левый рукав мантии, Селвин опустился на колени, протягивая вперёд руку, более полувека назад отмеченную печатью Тёмного Лорда.

— Клянусь служить вам, как служил вашему отцу. Вместе мы вернём то, что принадлежит вам по праву.

Дельфи какое-то время молча рассматривала бледный череп со змеёй на сморщенной коже. Не зная, что в таких случаях следует делать, она коснулась Метки волшебной палочкой, проведя аналогию с акколадой — церемонией посвящения в рыцари, о которой читала в книгах.

Тёмная Метка на руке Селвина в тот же миг почернела, а где-то за сотню миль отсюда глава Аврората Гарри Джеймс Поттер впервые за шестнадцать лет мирной жизни ощутил резкую боль во лбу.

* * *

Рабастан ощущал давно забытое жжение в левом предплечье. Оно казалось ему приятным и в тоже время давало повод для беспокойства: щенок Люциуса поди уже со страха в штаны наложил и теперь бежит жаловаться мамочке. Годы проходят, и только Малфои остаются неизменны. Он закатал рукав: безглазый череп оскалился в жестокой улыбке и теперь насмехался над ним, змея приготовилась сделать смертельный бросок.

Старый Селвин стоял на коленях, вытянув перед собой сухую руку со вздувшимися венами; кожа на ней обвисла, и очертания Метки угадывались с трудом, сливаясь в уродливое чёрное пятно. Он вдруг пошатнулся, ухватившись за подлокотник кресла.

Дельфи помогла ему встать. Жестокие глаза Селвина преисполнились благодарностью.

— Благодарю вас за поддержку, — кашлянув, сказала она. Затем повела плечами и заложила руки за спину.

Рабастан в мельчайших подробностях помнил собрание перед решающей битвой, будто бы оно было только вчера. Тёмный Лорд неспешно обходил зал, так же сцепив за спиной пальцы. Он говорил о победе, и его звонкий и чёткий голос эхом отдавался от стен.

— В эти трудные времена мне, Авгурею Тёмного Лорда, как никогда требуется ваша поддержка. Даже мой великий отец не мог в одиночку преодолеть тернистый путь, отделявший его от священной цели — возрождения волшебного мира, мира Мерлина и Морганы, мира, в котором могущественные монархи и шагу не смели ступить без нашего одобрения. Мира, в котором власть сосредоточена в наших руках! Только вместе мы сможем вернуть то, что принадлежит нам по праву!

Речь имела огромный успех: Селвин по-змеиному улыбался синюшными губами, а Рудольфус даже несколько раз скупо хлопнул в ладони. В кабинете установилась звенящая тишина; наследница Тёмного Лорда крутила в пальцах белую волшебную палочку, будто сделанную из кости.

— Всегда хотел спросить, из какого дерева сделана ваша палочка, — нарушил затянувшееся молчание Селвин.

— Осина и перо авгурея, тринадцать дюймов. — Она протянула ему свою волшебную палочку. Селвин водрузил на нос очки с толстыми стёклами. Рудольфус, щуря попеременно то правый, то левый глаз, с интересом заглядывал старику через плечо. «Хорохорится», — Рабастан не смог сдержать улыбки.

— «Серебряные копья». Когда-то они были популярны. Я, конечно, не сведущ в волшебных палочках, но могу точно сказать, что вы приобрели её не у Гаррика Олливандера.

— Верно. Это работа мастера Грегоровича, одна из последних, — коротко ответила Дельфи, уставившись в окно. — Грегорович сделал эту палочку незадолго до того, как Тёмный Лорд… — Здесь она сделала паузу. — Убил его. Подарок на двенадцатое рождество от его внучки.

Хотелось бы Рабастану знать, какие мысли сейчас крутились в голове наследницы Тёмного Лорда: Юфимия в разговоре неоднократно упоминала, что это семейство уже давно считает её кем-то наподобие внучатой племянницы, и каждое Рождество и последние недели летних каникул Дельфини неизменно проводит в их доме. Рабастан знал, что она ревнует: по словам Юфимии Дельфи даже их облезлую кошку привечала больше, чем её. «Скоро и язык родной забудет, вот увидишь. Запрётся у себя в комнате и сидит там до самого вечера, выходит только к обеду».

Селвин вернул палочку её обладательнице.

Дельфи немного помолчала, глядя, как за окном пролетает сова, и продолжила говорить:

— Их двоюродную бабку со стороны отца звали Анна фон Эйссель, однако в определённых кругах она была известна под другим именем. Сигрун — это имя означает «тайная победа».

— Видимо, победа настолько тайная, что я ни разу о ней не слышал, — хмыкнул Селвин. — Хотя в те времена я был совсем ребёнком, а в сознательном возрасте, признаться, практически не интересовался войной с Гриндельвальдом. Книги, о которых рассказал мне Рудольфус, принадлежат ей?

— Принадлежали, — поправила его Дельфини, ставя на письменный стол кипу потрёпанных книг. Её лицо вдруг напряглось, она резко замолчала и зачем-то пересчитала разложенные на столе книги, после чего продолжила говорить. — Анна фон Эйссель умерла некоторое время назад. Неудивительно, что вы не слышали о ней: она вела затворнический образ жизни, после заточения Гриндельвальда и до самой смерти, кажется, ни разу не покидала своего дома. Многие вовсе считали, что её давно уже нет в живых.

Я обнаружила их случайно. Эти книги — только верхушка айсберга, как любят говорить у нас в Дурмштранге.

Она ещё раз обвела глазами книги.

— Любопытная история. Говоришь, рукописи Гриндельвальда? — Рудольфус раскрыл на середине самую тонкую книгу, полистал для вида и, хмыкнув, отложил в сторону. — Даже не пытайся отрицать, что ты их читала. — Он усмехнулся.

Дельфини испепелила Рудольфуса взглядом. Как и любой подросток, она ненавидела, когда ей указывали, что нужно делать. Особенно при всех.

— В основном политические трактаты. Ничего сколько-нибудь значимого. Но в этой, например, в подробностях излагается история создания его армии инферналов. Благодаря ей я, наконец, дописала это проклятое эссе. — Впервые за время их разговора Дельфини позволила себе улыбнуться; при этом её лицо заметно смягчилось и приняло несколько детское выражение. — Я сделала перевод наиболее интересных моментов. — Она посерьёзнела и зашуршала бумагами.

— Перевод Джона Ди, один из наиболее точных, считался безвозвратно утерянным. — Рабастан давно не видел хозяина лавки ядов в таком возбуждении: Селвин дрожащими пальцами перелистывал страницы, бормоча себе под нос и пожирая глазами строки. — Енохианский язык — изобретение Ди, ожидаемо... Поверить не могу, Мерлин всемогущий! Прав тот, кто говорит, что эта книга сама выбирает хозяев. Говорят также, что частичка беспокойной души Альхазреда обитает в каждой из девяноста шести копий, и если уничтожить одну из них, из-под пера тот час же выходит другая…

— Я уже слышала эту историю, сэр, — нетерпеливо перебила его Дельфини. Рабастан мог её понять: старик часто заговаривался и начинал рассказ по второму кругу. — Постойте. Не хотите ли вы сказать, что Альхазред сумел разделить свою душу на девяносто шесть частей и заключить их в копии своей книги? Что книга — хоркрукс, и именно этим объясняется её способность воздействовать на людей?

— О, вы уже наслышаны о хоркруксах, это похвально. — Селвин откинулся на спинку кресла. — И да, и нет. Разбить душу на девяносто шесть частей и не утратить человеческий облик, немыслимо! Я говорю даже не о теле, а о самой душе, — кем и чем был бы такой человек! К тому же копии появились значительно позже оригинала, они были написаны разными людьми в разных местах, в разные века, в конце концов. Механизм отдалённо напоминает наши Протеевы чары… Полагаю, речь идёт о совершенно иной материи — о магии на порядок выше, чем создание хоркруксов. О магии куда более тёмной и могущественной, чем создание искусственного тела — гомункулуса — посредством ритуала Кости, Плоти и Крови. Нужно лишь разгадать шифр...

— Я уже расшифровала часть записей с помощью «Енохианских ключей», — вновь подала голос Дельфини. Она перевернула несколько страниц и ткнула пальцем в центр листа. — Ди зашифровал часть записей для того чтобы, по его словам, «воспрепятствовать недостойным и вероломным приобрести опасную власть над природой человеческого бытия». Когда мне было тринадцать, я совершенно случайно узнала одну неприглядную тайну, которую семья Билевиц всеми правдами и неправдами пыталась скрыть.

Фрау фон Эйссель в молодые годы занималась изучением исчезнувших цивилизаций, знала несколько мёртвых языков, интересовалась некромантией, а на досуге баловалась спиритизмом. Гриндельвальд встретил её на одном из собраний тайного ордена магов, в котором она состояла. У него, очевидно, был дар располагать к себе людей.

Однажды мне удалось уговорить её провести ритуал, в результате которого душа моей матери должна была ненадолго вернуться в наш мир. Но что-то пошло не так: у меня не получилось поговорить с матерью. Мне также не удалось уговорить фрау фон Эйссель повторить ритуал: она всё время чего-то боялась, особенно зеркал. Та ночь навсегда врезалась в мою память, и потому я сразу узнала описание ритуала, пусть и в искажённом, образном виде. Я поняла, чего она так боялась, — она боялась не найти дорогу назад, боялась не вернуться, боялась, что душа моей матери окажется сильнее и навсегда займёт её тело. И тут я подумала — что, если предоставить душе возможность вернуться в пустое, незанятое тело?

— «Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные», — Селвин процитировал отрывок из индийского эпоса «Махабхарата». Древние индийцы были поразительно осведомлены в вопросах переселения душ. — Иными словами, для ритуала необходимо тело. — Он оторвал глаза от книги и посмотрел на неё таким взглядом, каким обычно взрослый смотрит на несмышлёного ребёнка. — Более того — свежее тело, желательно ещё не остывшее, чтобы не получить очередного вульгарного инфернала. Как вы себе это представляете, Дельфини?

Рабастан мотнул головой. Он не был на кладбище Литтл-Хэнглтона, но по рассказам других Пожирателей знал, что там свершилось нечто по-настоящему тёмное. Новое нечеловеческое тело — «совершенное тело», как называл его сам Повелитель, — и отливавшая металлическим блеском рука Хвоста, не знавшая пощады, — тому подтверждение.

— Это безумие! — решительно заявил Рудольфус, до той поры хранивший молчание. — Найти подходящее тело — не такая уж большая проблема по сравнению с другой: что, если душа Повелителя застрянет между мирами, и мы навсегда потеряем возможность исполнить пророчество? К тому же, нам ничего не известно о действии этой магии.

Дельфини глухо рассмеялась:

— Да вы просто боитесь! Что такое наши жалкие жизни в сравнении с жизнью Тёмного Лорда? Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи — мои знания вполне позволяют мне самой провести ритуал. От вас требуется лишь найти подходящее тело, но я и с этим могу справиться в одиночку. Вы забыли, что я — Авгурей Тёмного Лорда? Что мне суждено возродить моего великого отца из пепла, подобно фениксу? Или пророчество, ваши клятвы, всё это — фальшивка, пустые слова?

Она раскачивалась на каблуках, ожидая ответа.

— Советую вам, наконец, решить, кому вы служите, — выпалила она напоследок, резко развернулась на каблуках и вышла из кабинета. Дробный стук каблуков по мере её удаления становился всё тише.

— «Советую вам, наконец, решить, кому вы служите»! — Рудольфус пришёл в полнейший восторг.

Селвин выложил на стол кипу исписанных пергаментных свитков, и они с Рудольфусом с жаром принялись обсуждать дальнейшие планы, на ходу меняя стратегию, чиркая и внося правки. Рабастан внезапно почувствовал себя очень усталым и решил немного проветриться, чтобы нагулять аппетит перед ужином, так как еду, приготовленную Юфимией, можно было есть, только будучи очень голодным.

Подышать свежим воздухом для него значило достать из кармана портсигар, запалить сигару и втягивать в себя вонючий горячий дым в попытке выкурить изнутри гнетущие мысли. Вдали у часовни-ротонды мелькнула фигурка в зелёной мантии.

Она каждый день приходила туда, где покоилась её мать.

На плечо опустилась мягкая ладонь. Рабастан обернулся; на нижней ступеньке крыльца стояла Юфимия, сжимая в руках косматую дурмштрангскую шубу. Помня, что Юфимия не переносит запах табака, он нехотя затушил сигару мыском ботинка.

— Зачем здесь Селвин? То, что вы с братом замышляете что-то, — ясно как божий день. Рудольфус может и дальше продолжать считать меня кем-то вроде карликового клубкопуха — прошло много лет, и меня это больше не задевает, поверь.

Нелепое сравнение позабавило Рабастана. Он усмехнулся в высоко поднятый воротник зимней мантии. Зная своего брата, Рабастан был уверен, что тот скорее сравнил бы Юфимию с мантикорой, чем с безобидным клубкопухом.

— Истосковались по Азкабану? Пожалуйста — его двери всегда открыты! — парировала Юфимия. — Но зачем впутывать в свои делишки Дельфини? Какой прок от упрямой девчонки?

Рабастан вновь усмехнулся в воротник: знала бы Юфимия, кого называет «упрямой девчонкой». Хотя в том, что прока от неё мало, по крайней мере, пока, Рабастан в отличие от своего старшего брата не сомневался: Дельфини была слишком человеком для того, чтобы стать Авгуреем, вестником смерти. Она, безусловно, была одарённой волшебницей, но, как человек, казалась ему не более чем озлобленной на весь мир девочкой-сиротой и совсем не годилась на роль мессии, которую на неё возложил Рудольфус со своим проклятым пророчеством.

Юфимия сунула ему шубу, затем повозилась в карманах домашнего платья и передала немного помятую рождественскую открытку с видом зимнего города.

— Догони её! Она бежала с такой скоростью, будто по её пятам неслись адские гончие! Я хочу знать, что происходит…

Рабастан ступил в раскисший снег. Слова Юфимии поглотил налетевший порыв шквального ветра. Рано или поздно ей всё равно придётся сказать правду. И стереть память, как они сделали с вором, если она будет чинить препятствия.

Клокастая шуба оказалась неожиданно тяжёлой — и кто только придумал такую ужасную школьную форму?

Дельфи обнаружилась на выходе из часовни; на ресницах поблёскивали слёзы. Она поднимала с земли молодые еловые ветки, сломавшиеся под тяжестью мокрого снега, и пыталась собрать их в венок, какими обычно украшают дома на Рождество. Озябшие пальцы не слушались, хвоинку кололи кожу, но она упрямо продолжала своё занятие, пока ветки не образовали подобие круга.

Рабастан протянул ей открытку и клокастую шубу, которую она тут же накинула на плечи, сделавшись выше и больше. Они медленно двинулись к дому. Серые камни Лестрейндж-холла в наступающих сумерках казались чёрными, как антрацит.

— Когда мы с братом были детьми, в бальном зале, том самом, где ты тренируешься, эльфы наряжали большую ель — до самого потолка!

— У меня тоже могла быть ёлка. — Дельфи потянула на себя ручку двери.

— Давай-ка я. — Дверь с неприятным скрежетом отворилась. — Прости, что у тебя не было праздника. Мы не смогли защитить Повелителя и твою мать.

— Не стоит. Знаешь, несмотря ни на что у меня было замечательное Рождество! В этом нет вашей вины. Во всём виноват лишь один человек, и он за это заплатит. — Она в ярости сжала кулаки. — Я обещаю, что уничтожу Поттера и Молли Уизли — эту старую толстую клушу!

Рабастан снисходительно улыбнулся:

— Думаешь, это так просто — убить человека? Ты знаешь заклинание, но одного заклинания недостаточно. Разве в Дурмштранге не говорили об этом?

— Мы применяли Непростительные к паукам. Необходимо искреннее желание. И оно у меня есть, можешь не сомневаться. — Наследница Тёмного Лорда старалась держаться уверенно, что у неё неплохо получалось, но ему всё же удалось уловить в её голосе едва заметную дрожь.

— Ха-ха, к паукам! Это всё равно, что раздавить каблуком муравья. Неужели ты думаешь, что прихлопнуть паука и лишить жизни человека, пусть даже грязнокровку или маггла — это одно и то же? Соседский пёс, вцепившийся в ногу. Маггловский ребёнок. Докучливая грязнокровка из Министерства. Затем безобидная полукровка из хорошей волшебной семьи. И, наконец, чистокровный волшебник, который при другом раскладе колоды мог бы стать твоим другом. Когда ты впервые произносишь эти слова, то преступаешь грань. Число убийств растёт, как снежный ком, и вскоре ты перестаёшь их считать. Человеческая жизнь становится пустышкой, ты превращаешься в палача…

— Я не собираюсь убивать их всех, — прервала его Дельфи. — Только Поттера. И Уизли.

— Напрасно ты так считаешь. А как же… кхм… вынужденные жертвы… ради великой цели? Ты когда-нибудь играла в волшебные шахматы?

Она осторожно кивнула.

За годы службы Тёмному Лорду Рабастан приобрёл привычку никогда не жалеть о случившемся, и, если бы ему вдруг выпал шанс прожить жизнь заново, он, ничтоже сумняшеся, ступил бы на проторенную дорожку. Но то был осознанный выбор человека на склоне лет, повидавшего жизнь во всех её проявлениях, Дельфи же только начинала свой путь, и ему не хотелось, чтобы она повторила судьбу своей матери, коль скоро была на неё так похожа, что Рудольфус порой, забываясь, называл её Беллой.

— Волшебные шахматы всегда казались мне жестокой игрой. На чердаке, кажется, завалялась коробка. Сыграем? Руди ставит мат за пару-тройку ходов, а Юфимия не может запомнить, как передвигается слон. С ними неинтересно играть.

С тех пор, как Рабастан вновь переступил порог Лестрейндж-холла, прошло около полугода, но за всё это время ни он, ни Рудольфус, ни тем более Юфимия ни разу не поднимались выше третьего этажа. Будучи детьми, они с братом часто играли на чердаке и даже забирались на крышу, за что неизменно оставались без ужина и были пороты розгами или отцовским ремнём.

— Кажется, где-то здесь… — приговаривал Рабастан, открывая очередной сундук. — Зачем только Руди заблокировал Манящие чары, чёрт бы его побрал! Lumos!

Чего только здесь не было: старая мебель, которую отчего-то не решились вынести на помойку, пианино без клавиш, сломанные игрушки, книги с оторванными корешками, магические предметы, о назначении которых можно было только догадываться…

Дельфи, желая помочь, рылась в гардеробном шкафу по соседству: процесс охватил её с головой. Но кроме побитых молью мантий и шляп и нескольких зонтиков с поломанными спицами в нём ничего не обнаружилось. Она собралась было дёрнуть ручку следующего гардероба, как тот угрожающе зашатался, и дверца с силой распахнулась изнутри, едва не сбив её с ног. Она отпрыгнула в сторону и выхватила из кармана волшебную палочку, принимая боевую стойку.

Из темноты шагнули две фигуры в форменных мантиях Дурмштранга: высокий темноволосый юноша и светловолосая девушка, едва достававшая макушкой ему до плеча. Фигуры медленно двинулись Дельфи на встречу. Палочка в руке дрогнула, она сделала несколько шагов назад, оступилась и рухнула в груду хлама, громоздившуюся на полу.

Рабастан притаился за сундуком. Боггарт не представлял опасности, и он решил предоставить наследнице Тёмного Лорда возможность самостоятельно справиться с ним, а заодно понаблюдать за ответной реакцией. «Признаться, я уже начал считать, что ошибся, поставив на неё», — говорил Рудольфус ещё вчера — до того, как она сумела не только отразить вторжение в свой разум, но и осуществить обратную легиллименцию. Рудольфус хоть и был зол на неё, но проникся уважением. Рабастан же до сих пор не мог понять, что Дельфи за человек: в ней поразительным образом сочетались сила и слабость, смирение и гордость.

Светловолосая девушка плакала, слёзы ручьями текли по её щекам. Юноша выплёвывал резкие фразы, значение которых Рабастан не мог понять. Дельфи выставила перед собой тонкие руки, словно силясь защититься от невидимого бича. Белая палочка покатилась по полу. Дельфи кричала что-то в ответ, фигуры в алых мантиях меж тем неумолимо приближались…

Наконец, она нашарила на полу палочку.

— Riddiculus!

Юноша в алой мантии продолжил кричать с новой силой, девушка утёрла слёзы и присоединилась к нему. Дельфи заткнула уши и зажмурила глаза.

— Ri… ri… riddiculus! — прорыдала она, наугад направляя волшебную палочку.

— Это всего лишь боггарт, Дельфини! — попытался успокоить её Рабастан, выползая из своего укрытия. Дело приняло неожиданный оборот. Мгновение — юноша и девушка исчезли, на их месте появился дементор в плаще с капюшоном, закрывавшем лицо. Рабастан чувствовал на себе его свистящее дыхание. По телу пробежала мелкая дрожь. Дементор высунул из-под плаща осклизлую руку, покрытую струпьями.

Рабастан на мгновение замешкался. Хлопок — и боггарт обернулся Тёмным Лордом. Глаза Дельфи округлились и стали похожи на два галеона. Раскрыв рот в беззвучном крике, она ползком попятилась в угол.

— Отец…

В глубине души Рабастан Лестрейндж всегда боялся своего Повелителя. Боготворил и боялся.

— Я разочарован в тебе, Лестрейндж, — холодно произнёс Тёмный Лорд, играя волшебной палочкой. Змеиные ноздри гневно раздувались. — И в твоём брате тоже. Как вы могли допустить, чтобы она умерла?

— Мой Лорд… Я пытался защитить… — бормотал Рабастан, рухнув ниц. Умом он осознавал, что перед ним всего-навсего боггарт — жалкий перевёртыш, но сердце ухнуло вниз, и страх сковал его по рукам и ногам, не давая вздохнуть. Настоящий Лорд в первую очередь спросил бы за проигранную битву. — Простите меня, Повелитель…

Тёмный Лорд сделал жест рукой. Рабастан выпустил из рук край его мантии.

— Я вынужден тебя наказать, — цокнув языком, сказал Тёмный Лорд. — Ты знаешь, как я не хочу это делать…

— Прошу вас, Повелитель, прошу…

— Crucio!

— Riddiculus! — заорал Рабастан, вскакивая на ноги и наставляя на лже-Лорда волшебную палочку. Раздался хруст, и правое колено пронзило болью. Лже-Лорд обзавёлся ярким клоунским носом и с громким хлопком испарился.

Рабастан вытер вспотевшее лицо рукавом мантии и с облегчением опустился на пустой сундук. Больное колено неприятно пульсировало. Он только что дерзнул высмеять Повелителя на глазах его дочери! Он напрасно пытался унять бившую его дрожь, сжимая и разжимая пальцы.

Больше всего Рабастан сейчас боялся встретиться глазами с Дельфини, забившейся в дальний угол чердака, и поймать её взгляд, полный заслуженного презрения. Он хотел бы скорее бежать отсюда, но долг и остатки совести обязывали удостовериться, что с наследницей всё в порядке.

— Это был не мой отец, — глухо прозвучало из угла. В темноте блеснули голубоватые белки глаз. — Ты… ты ненавидел его, как и все, да?

— Я боялся его — это правда, — тихо ответил Рабастан. — Но не ненавидел, нет. После того как Повелитель бесследно исчез, мы с моим братом, твоей матерью и Барти искали его, в то время как другие поднимали бокалы за его смерть. А ведь мы могли запросто скрыться, притвориться, что действовали не по своей воле, как сделали многие.

— Например, тётя Нарцисса, — Дельфи размазала по лицу последние слёзы. — Прости, я ни в коем случае не хотела оскорбить тебя.

— Могу я спросить?

Она коротко кивнула.

— Да.

— Кто для тебя те юноша и девушка?

— Люди, которых я люблю, — просто ответила Дельфи, — которых я предала самим фактом своего появления на свет. Их мать — урождённая Грегорович. В девяносто седьмом мой отец убил её отца, мать, деда и братьев.

Он оказался прав: она была слишком человеком для того, чтобы стать Авгуреем, вестником смерти.

— И они, конечно, не знают.

Она снова кивнула. Затем молча встала, отряхнула пыль с мантии и медленно поплелась к двери. Рабастан посидел ещё немного на сундуке, выкурил сигару — благо Юфимия с Рудольфусом сюда не заглядывали — и спустился вниз, то и дело останавливаясь и потирая колено.

Кажется, пора попросить Юфимию приготовить её чудодейственную мазь.

* * *

Дельфи кое-как доплелась до своей комнаты и, скинув туфли, не раздеваясь, рухнула на кровать поверх покрывала. Форменные ботинки из драконьей кожи были не в пример удобнее узких лодочек на каблуке, которые она надела сегодня. К тому же они явно были не предназначены для прогулок по раскисшему снегу в условиях английской зимы: теперь их оставалось лишь выбросить.

Однако состояние гардероба в данный момент меньше всего волновало её. «Это был боггарт. Всего-навсего мерзкий призрак-перевёртыш», — успокаивала она себя, но всё же это был он: высокий, очень худой — вероятно, измотанный Тёмной магией (в Дурмштранге рассказывали про такое), с неестественно белой кожей, длинными пальцами на руках и плоским змеиным лицом, изуродованным экспериментами над собой.

— Папа, — прошептала она и перевернулась на спину. Несколько минут лежала так без движения, раскинув в стороны руки и слушая прерывистое дыхание Тенебриса — птица дышала совсем как больной человек. Дельфи знала, что он угасает, и ничего не могла с этим поделать. Если бы Тенебрис был настоящим фениксом, он бы возродился из пепла, но он — всего лишь несчастная ирландская копия.

— Теперь они думают, что я слабая, но это не так. — Дельфи села на кровати и достала из кармана открытку. — Я докажу, что достойна быть дочерью Тёмного Лорда.

«Дорогая Дельфини,

поздравляем тебя с наступающим Рождеством! Надеемся, что у тебя всё хорошо, и ты, наконец, счастлива со своей новообретённой семьёй!

Мама выиграла процесс. Фирма герра Олливандера будет вынуждена выплатить компенсацию в размере десяти тысяч галеонов за клевету.

Папа говорит, что Виктор Крам пообещал каждому студенту Дурмштранга билеты на церемонию открытия и первый матч Чемпионата (Норвегия против республики Кот-д’Ивуар)! Если это действительно так, то последние дни Пасхальных каникул будут незабываемыми!

Счастливых каникул! Не забывай писать!

С любовью, твои Тристан и Гретхен».

Она быстро написала ответ и, переодевшись в чистую одежду, спустилась вниз, искренне надеясь, что мистер Селвин аппарировал прочь, и сегодня ей больше не придётся толкать изматывающие речи. Дельфи всегда не любила длинные выступления директора, полные пафоса, но в этот раз они сослужили ей добрую службу.

Старый Тенебрис был более не в состоянии носить письма; эту роль теперь выполняла сердитая рыжая сова, которую Юфимия приобрела незадолго до переезда в Лестрейндж-холл. Сова клевалась и разбрасывала корм в радиусе пяти футов вокруг, и потому Дельфи иной раз хотелось свернуть ей шею.

Отправив письмо, она решила ещё раз заглянуть в кабинет. Её не покидала навязчивая мысль, что количество рукописей Гриндельвальда, которые она демонстрировала сегодня Лестрейнджам и Селвину, не совпадало с первоначальным. Она вновь и вновь упрямо пересчитывала рукописи в надежде, что в следующий раз их окажется на одну больше.

По спине пробежал холодок. Если рукопись обнаружит кто-нибудь из преподавателей и студентов, то она рискует вылететь из Дурмштранга, как пробка из бутылки. Разразится международный скандал, и кто знает, какие факты окажутся на поверхности! Под раздачу попадут и несчастные Билевицы. Дельфи зажмурила глаза и обхватила голову руками в попытке сосредоточиться на дне отплытия.

Во время сборов её отвлекла первокурсница, потерявшая свой портключ, и она ненадолго отлучилась, оставив часть книг без присмотра лежать на кровати. В спешке она забыла спрятать их в чемодан и наложить перед уходом заклятие.

Кто тогда оставался в спальне? Гретхен? — Гретхен вместе с ней помогала растрёпе искать портключ. Катарина, Мэрит? Катарина наверняка не упустила бы возможность покопаться в её вещах.

Дельфи глубоко вздохнула, прогоняя прочь беспокойные мысли. На корабле все вели себя по-обычному, из школы не приходило никаких писем, а значит, вероятнее всего, книга провалилась за кровать и сейчас покрывается пылью. А уж с соседками, случись что, она как-нибудь разберётся.

Иллюстрации:

Как мог бы выглядеть запущенный Лестрейндж-холл (на фото Подгорецкий замок в Украине): https://ibb.co/jgnM80

Кстати, именно туда спешил на бал Д'Аратьян в исполнении Михаила Боярского:)