Золотая кровь (гет)

Арабская ночь горяча словно день.

Здесь смелость и страх, победа и крах, стрела и мишень

Арабская ночь, под арабской луной.

Луна высоко, но так нелегко добраться домой.

"Арабская ночь"

Кап. Кап. Кап.

Это сводило с ума. Вода, столь желанная на жарких улицах Аграбы, в тюрьме становилась средством пытки. Руки, прикованные к стене кандалами, давно затекли и перестали ощущаться. По ноге пробежала крыса, и Аладдин вяло дернулся, пытаясь ее прогнать, но даже крыса ничуть не интересовалась уличным вором и отправилась дальше по своим крысиным делам. "Я дурак, — сокрушался Аладдин, — полнейшее ничтожество. Должно быть, султанша хорошо посмеялась за мой счет". В тюрьме, похожей на глубокий каменный мешок, куда не проникал солнечный свет, не оставалось других дел, кроме как бесконечно прокручивать в голове события прошедшего дня — самого восхитительного и ужасного дня в жизни Аладдина. Мог ли он когда-либо предположить, что увидит султаншу своими глазами, так близко, что прикоснется к ней, что почувствует себя — какая глупость! — понятым. Аладдин старался не думать о том, что его ждет — ясно же, что ничего хорошего. Попасть в пыточную Расула не желали даже врагам — до того жесток и беспощаден был начальник стражи, а ведь Аладдин его здорово разозлил.

"Интересно, вспомнит ли она обо мне хоть раз?" Вновь и вновь, как по кругу, мысли Аладдина вернулись к Далии. То есть, не совсем к Далии. К султанше, которая зачаровала его взглядом усталых карих глаз. Аладдин раньше думал, что люди во дворце не ведают печалей, что они веселятся днями напролет, что им плевать на других, но Далия — то есть султанша — не выглядела счастливой. И равнодушной тоже не выглядела. Могла ли она, воспитанная в роскоши, понять его, выросшего на улице?

Раздался тихий лязг металла, что-то легкое спрыгнуло вниз, и перед Аладдином предстал грязный, но целый Абу. Он театрально поклонился и зазвенел отмычками, вскрывая кандалы Аладдина.

— Абу! Дружок! Я так рад тебя видеть! — искренне улыбнулся Аладдин.

Он не остался один несмотря ни на что. Абу закончил с кандалами, и руки Аладдина безвольно упали вдоль тела. Аладдин даже испугался — он совсем не чувствовал рук, они неуклюже свисали с двух сторон, как большие нелепые плети.

— Сколько я здесь просидел? — спросил Аладдин, чтобы заглушить настойчивый стук капель.

Абу двумя ладонями изобразил круг и плавно поднял его над макушкой.

— Так сейчас полдень? Так мало? Мне казалось, прошло несколько дней.

Абу по-человечески закатил глаза, погладил себя по животу.

— Ты прав, я захотел бы есть гораздо сильнее.

Аладдин растирал одну руку другой, к счастью, обе были целы и вновь подчинялись хозяину. Абу протянул ему половину сырной лепешки, явно где-то украденной, и Аладдин с благодарностью принял угощение.

— Эх, вот бы нам такой пир на свободе, правда?

Абу не успел ничего ответить, потому что дверь в камеру внезапно отворилась. Аладдин тут же задрал тяжелые руки, чтобы стражники не подумали, что он освободился.

— Вот тебе сосед, чтобы не сошел с ума раньше времени, — рассмеялся один из охранников и слегка подтолкнул в спину какого-то человека, принуждая зайти в камеру.

Лязг ключей — дверь вновь закрылась, и Аладдин с наслаждением опустил руки, настороженно рассматривая товарища по несчастью. Это был высокий длиннобородый старик в дорогой одежде, с золотым перстнем на мизинце, черным тюрбаном на голове и деревянным посохом в половину человеческого роста. "Он не так прост, — заметил Аладдин. — Стражники не приковали его".

— Попал в неприятности, парень? — усмехнулся новый сосед.

Эта усмешка показалась Аладдину отталкивающей, но так или иначе им еще вместе сидеть, и портить отношения Аладдин не хотел. Он кивнул.

— Я? Я дурак!

— Дурак лишь тот, кто сдается, — не согласился старик.

— Я встретил султаншу, говорил с ней, а потом...

— Она играла с тобой, — собеседник прервал рассказ, снова усмехнулся. — Ее забавляют встречи с простолюдинами. А ты решил, что нравишься ей?

Аладдин поморщился. Слова, до боли похожие на правду, ранили не хуже острой сабли.

— Откуда ты знаешь? Служишь во дворце?

— Служил, как видишь. После такого, — старик выразительно обвел камеру рукой, — вряд ли возможно вернуться. Как тебя зовут?

— Аладдин.

— Аладдин, — повторил старик. — Такие, как мы, должны быть реалистами.

— Такие как мы? — Аладдин распахнул глаза.

Он не верил, что между уличным оборванцем и богатым беем⁽¹⁾ может быть хоть что-то общее.

— Я был таким же когда-то, — старик протянул ладонь, на которой лежала половина лепешки, еще недавно спрятанная за пазухой Аладдина, — обычным вором. Но я мыслил шире: укради яблоко — и ты вор, укради страну — и ты правитель.

Аладдин начал понимать, за что этот странный человек угодил в тюрьму. Если идти по головам, то запросто можно оступиться. Отвращение в Аладдине мешалось с любопытством и отчасти восхищением — сам он и не надеялся подняться так высоко, оставить позади прежнюю уличную жизнь.

— Тебе выпал шанс обрести богатство, перед которым не устоит даже султанша, — тихий низкий голос гипнотизировал, лишал воли. — Но за все надо платить.

Аладдин зачарованно кивнул. Если этот человек знал, как добиться расположения султанши, Аладдин готов отправиться в пасть к шайтану.

— Что я должен сделать?

— Пойдем, — старик прошелся по камере, осмотрел угол, а затем внезапно постучал посохом по камням, и те отодвинулись, открывая проход. — Многое отнюдь не то, чем кажется.

Проход был узкий и низкий, но он был! Аладдин радовался вновь обретенной свободе, на плече сидел Абу, и казалось, что уличному воришке отныне горы по колено.

Старик рассказывал про пещеру чудес, про богатство и власть, которую подарят немыслимые сокровища, Аладдин слушал, веря и не веря одновременно. Щедрость была подозрительной, однако к чему старику лгать? "Может, он и впрямь не в состоянии лазить по пещерам, с его-то здоровьем? Или там грязно, и он брезгует? Маловероятно, а вдруг?" — размышлял Аладдин, пока петляющий ход не вывел их за город, где стояли две лошади.

— У меня остались друзья, — пояснил старик в ответ на удивление Аладдина.

Они ехали весь день и полночи, останавливаясь лишь чтобы выпить воды из фляги старика, да немного перекусить.

— Здесь, — старик встал посреди пустыни, ведомый какими-то своими ориентирами.

Аладдин понадеялся, что пещера не плод старческого маразма.

— Помни, принесешь мне лампу — и я озолочу тебя так, что ты впечатлишь султаншу. Ты для нее никто, но это можно исправить. Так начни же новую жизнь, Аладдин, — с этими словами старик соединил половины броши-скарабея, и она засветилась, полетела куда-то, но у ближайшего бархана вновь разделилась на два кусочка.

Земля задрожала, раздался рев, от которого у Аладдина волосы встали дыбом, бархан стал расти, превращаясь в огромную голову диковинного животного. "Это же лев!" — узнал Аладдин. Тем временем голова росла и росла, вот уже она стала размером с дом, а на путников взглянули два желтых светящихся глаза.

— Кто посмел меня разбудить? — спросила голова, и от рычащего голоса, которому вторил гром, Аладдин вздрогнул.

Старик вместе с лошадьми отступил в темноту ночи, и Аладдину не оставалось ничего, кроме как назвать свое имя.

Голова прищурилась, и Аладдину показалось, что она сейчас съест его. Раз — и нет больше Аладдина, кошмара торговцев и персональной головной боли Расула.

— Входи, — вдруг велел лев. — Не трогай ничего, кроме лампы.

И огромная пасть с клыками толщиной в человеческую руку открылась. За ней обнаружились бесконечные ступеньки. Аладдин с опаской посмотрел вниз, Абу, мелко дрожа, повис у него на руке, уткнулся мордой в плечо. "Стоят ли сокровища такого риска?"

— Принеси мне лампу, и станешь богат и свободен. Запомни: ничего, кроме лампы, как бы велик ни был соблазн! — напутствовал старик из темноты.

Терять было нечего. Все-таки жизнь вора ничего не стоит. Аладдин спустился.

В темноте гулко звучали шаги, но Аладдин ничего не слышал, так сильно стучало его сердце. Каждую секунду он ожидал, что произойдет что-то страшное, непоправимое. Он достиг подножья лестницы — и ничего не произошло. Осторожно вздохнув, Аладдин сделал еще шаг. Ничего. Он зажмурил глаза, глубоко вздохнул. Резко распахнул глаза и задохнулся от удивления.

Сокровища! Они были везде: на земле, на камнях, на уступах, что щедро покрывали стены пещеры до самого потолка. Золото, серебро, драгоценные камни, желтые, изумрудные, сапфировые, фиолетовые, оранжевые, красные, как кровь, и прозрачные, как слезы. Огромные, в три человеческих роста, статуи из чистого золота. Кольца, браслеты, ожерелья на любой, самый изысканный и придирчивый вкус. От пола до потолка сокровища, сокровища, сокровища! Ими можно было покрыть все улицы Аграбы, да еще б осталось! Сокровища будто светились изнутри, притягивали взгляд, и Аладдину послышался шепот: "Возьми! Возьми! Их же здесь так много! Никто не заметит, если ты возьмешь вон ту горстку монет. Или вон тот камешек. Или... Или... Или..." Глаза опытного вора разбегались, взгляд мутнел, кулаки сжимались и разжимались, Аладдина трясло, как в лихорадке. Он протянул руку — никто ведь не увидит! — но тут шевельнулся Абу, и странный морок спал. Усилием воли Аладдин отвернулся и пообещал себе не смотреть на сокровища, пока не найдет лампу.

— Только где ее искать? — спросил он вслух.

Естественно, никто не ответил. Абу, осмелев, спрыгнул на землю и восторженно заозирался.

— Абу! — тут же окрикнул Аладдин. — Держи себя в руках!

И подхватил обезьянку на руки, прекрасно зная его нрав. Узкая тропинка среди гор золота вела куда-то вдаль, и Аладдин пошел единственным возможным путем. То и дело из-под ног сыпались монеты, жалобно позвякивали, будто умоляя: "Возьми нас!" Сдерживаться было сложно, Аладдин и не представлял, насколько сильна его страсть к воровству.

Вдруг краем глаза Аладдин заметил движение, развернулся, готовясь отразить удар, но с удивлением увидел перед собой ковер. С виду самый обычный ковер, не пыльный, не выцветший, такой, какой сотнями продают на улицах, вот только обычным коврам не положено парить над землей.

Аладдин резко отшатнулся, ковер тоже рванул в сторону, прячась за кучкой золота. Ситуация становилась странной. "Ковер будто... живой? Он тоже испугался?" — с удивлением заметил Аладдин.

— Эй, — осторожно позвал он, — иди сюда.

Ковер робко высунул кисточки.

— Иди. Не бойся, мы тебя не обидим.

На удивление, ковер робко выплыл из своего укрытия, позволяя рассмотреть себя во всей красе.

— И впрямь как живой! — вырвалось у Аладдина. — Бедняга, скучно тебе, наверное, одному?

Ковер пошевелился, будто кивнул.

— Пойдешь с нами? — снова кивок. — Мне надо найти лампу. Может, сможешь помочь?

Ковер радостно распрямился, облетел Аладдина по кругу, и поманил за собой. Не переставая удивляться всему, что он видел, Аладдин следовал за ковром куда-то вглубь бесконечной пещеры. Тихий шепот не замолкал ни на секунду, хотя сокровищ становилось меньше и меньше, пока тропа не вывела их к странному месту: узкие камни островками торчали среди глубокой бездны. Самый дальний "островок" был самым высоким, и на его вершине, подсвеченная голубоватым светом, виднелась заветная лампа.

— Ничего себе? Какой болван это придумал? — выругался Аладдин. — Старик, небось, уже заждался меня, а я за сто лет не доберусь до этой чертовой лампы! Теперь понятно, чего он сюда не потащился — сдохнуть можно по пути!

Ноги ныли от непрерывной ходьбы, и это при том, что Аладдину не привыкать много двигаться. Но делать нечего — пришлось прыгать по камням и молиться Аллаху, чтобы не упасть. На "островках" тоже лежали монеты, которые со звоном падали вниз, укоряя: "Ты не взял нас! Не взял! И теперь мы навеки потеряемся в пропасти!" Шепот сокровищ становился все громче, все навязчивее, и Аладдин больше не мог оправдывать его своим воображением. Это было наваждение, от которого становилось жутко. Чем громче звали богатства, тем отчаяннее сопротивлялся Аладдин, понимая: это ловушка. Лампа приближалась, и Аладдин всей душой устремился к ней. "Именем Аллаха милостивого и милосердного", — бормотали молитву непослушные губы. Аладдин достиг последнего уступа и полез наверх. Пальцы срывались, а вокруг ревело: "Оставь лампу, зачем тебе безделушка? Оставь! Вокруг сокровища-сокровища-сокровища! Возьми! Возьми! Возьмивозьмивозьмивозьми!" Аладдин вскрикнул, хотел зажать уши руками и понял, что он наверху, а медная масляная лампа прямо перед ним.

Аладдин задержал дыхание, протянул руки и взял ее. Голоса разом смолкли.

А потом Абу схватил алый рубин.

1) титул турецких высших военных и гражданских чинов, дворянин

Вернуться к тексту