Порочный круг (джен)

Именно этой ночью прорвался очередной нарыв в Преисподней. Прямо под тем местом, где встало после битвы войско герцога Одербургского после победы над ратью короля. Воины отдыхали после боя, праздновали победу, знакомились с пополнением — присоединившейся к ним толпе оборванцев да жителями едва избежавшего гибели городка. И не знали, что гной-Скверна уже хлынула вверх, к земле. Затопляя место недавнего сражения, могилы их боевых товарищей да кладбище возле городишки.

Около полуночи, когда почти весь лагерь уснул, первые мертвяки поднялись на ноги и не спеша зашагали к стоянке одербургского войска. Почему-то именно оно привлекло умертвий, пробужденных Скверной. Хотя понятно, почему. Именно там они почуяли больше всего живой плоти поблизости — такой желанной для мертвяков, терзаемых адским голодом.

При себе эти первые из сделавшихся ходячими трупов имели мечи, а облачены были в доспехи. Ведь погибли на поле боя. Что теперь давало им кое-какие преимущества в предстоящей схватке с живыми. Точнее, в охоте на них.

Да, на ходу доспехи скрипели и лязгали, передвигаться в них неслышно не было никакой возможности. Но даже шум, издаваемый этими железками, часовые в лагере одербуржцев не смогли истолковать и оценить правильно.

Было понятно, что к лагерю кто-то шел, и не один. Но кто это мог быть в темноте и без факела? Точно не человек, решил, по меньшей мере, один из часовых. А значит, опасаться вроде как некого.

Что до нежити и порождавшей ее Скверны, то в горах она людям почти не досаждала. И теперь за это преимущество кое-кто поплатился.

Один взмах меча, другой — шедшие в авангарде мертвяки, не успев протухнуть, простейшие навыки обращение с оружием тоже сохранили. Часовые пали один за другим. И даже тем, кто успел заметить присутствие умертвий в доспехах рыцарей Нордфалии, на большее времени не хватило. Ни тревогу поднять, ни, тем более, попробовать отбиться, жизнь свою спасая. Нежить умела быть расторопной, когда ей требовалось.

Покончив с часовыми, мертвяки в доспехах двинулись дальше, вглубь лагеря. А за ними, откапываясь из могил, уже шли следующие ходячие трупы. Сохранившиеся куда хуже, но тоже опасные.

Так что вскоре лагерь стоял на ушах — и часа не прошло.

То, что при свете дня было единым, слаженным, а главное, победоносным механизмом под названием «войско», превратилось просто в толпу грубо разбуженных людей — частью пьяных, частью усталых. И не сразу даже понявших, что происходит.

Никто никем не командовал. Даже не пробовал командовать и как-то организовать людей. И теперь каждый из них оказался сам за себя.

Кто-то носился по лабиринту из шатров, точно вспугнутая курица. Кто-то спросонья пытался отбиваться от гниющих трупов, пробужденных Скверной. Кто-то кричал, не то зовя на помощь, не то от боли.

Что-то, разумеется, загорелось — причем сразу в нескольких местах. И теперь огни пожаров освещали сцены паники, хаоса и смерти. Сцены, напоминавшие Преисподнюю, как ее принято было представлять со слов проповедников и изображать на гравюрах. И неуместные в мире живых.

Но самой острой приправой к этому жуткому блюду стали мертвяки, пришедшие с оружием и сохранившие доспехи. Словно павшие рыцари Нордфалии воскресли, чтобы отомстить убившим их врагам. В темноте же, чуть нарушаемой светом факелов и отсветами пожаров они выглядели вовсе воплощением кошмаров.

Освальда нападение мертвяков застигло там же, где он обычно находился последние дни. В одной из обозных телег, связанный и беспомощный. Шум и крики разбудили его. И теперь он тоже кричал, обращаясь к пробегавшим мимо него людям. Хвала Всевышнему — живым.

— Эй! Освободите меня! Дайте мне меч! Я тоже хочу сражаться с этими тварями! Я ненавижу мертвяков, как и вы!

Что на лагерь напала именно нежить, вор понял по возгласам одного из одербуржцев, оказавшегося неподалеку. Прежнее ремесло приучило Освальда быть внимательным, обращать на все внимание, выделяя главное. А слух сделало острым, как у лесного зверя.

— Клянусь, я не сбегу! Развяжите! Дайте мне меч!

Но… не меньше десятка одербуржцев успели промчаться мимо, и ни один даже не остановился. Даже внимания не обратил на его отчаянные просьбы. До чужака ли, когда приходится собственную шкуру спасать. Тут не всегда о боевых товарищах подумаешь, не то что о каком-то пленнике.

Наконец крики Освальда заставили остановиться одного из воинов герцога. Уже немолодого и оттого не бежавшего, но передвигавшегося быстрым шагом. А может, этот одербуржец был из командиров. И пытался не столько удрать, избегая алчных рук и ртов умертвий, сколько навести в лагере хоть какое-то подобие порядка. Объединить усилия отдельных бойцов, чтобы отбиваться вместе, а не каждому по отдельности.

Как бы то ни было, а мимо пленника этот немолодой вояка просто так не прошел. Но отработанным движением выхватил боевой нож из ножен и… нет, не прирезал Освальда, чтоб не мучился. Хотя вор в тот миг аж сжался весь, именно этого и ожидая. Но, взмахнув разок, другой перерезал веревки.

— Ах-х-х… благодать! — воскликнул вор, слезая с телеги и разминая конечности. — Благодарю…

— Не стоит, — сухо и без тени дружелюбия ответил ему одербуржец, — оружие подберешь себе сам. Для тебя у меня даже иголки лишней не припасено, уж прости. И помни: ты поклялся сражаться и не сбегать. Я слышал.

— О чем разговор, служивый, — молвил Освальд, стараясь, чтобы прозвучало это с дружелюбной веселостью, а не елейно или издевательски.

А про себя подумал, уже пробираясь между шатрами и смотря себе под ноги в поисках оброненного кем-то меча: «Сражаться — это, пожалуйста. По мне лучше сражаться, чем просто погибнуть. Но еще лучше не погибать, а остаться в живых. В остальном же… в хвост и в гриву я не сбегу. Уж теперь-то, когда все так удачно сложилось… для меня, а для вас — наоборот. А тебе, служивый, наука. Столько лет прожить — и поверить клятве вора! Человека, которому нечего терять. А значит, и клятва его ничего не стоит».

Меч он, в конце концов, себе нашел. И даже успел пустить его в ход, причем дважды.

Первый раз — отрубив руку потянувшемуся к нему, встреченному на пути мертвяку. Последнюю, имевшуюся у него руку, между прочим. Так что тянуться этому гнусному существу после удара Освальда стало нечем.

Второй раз меч пригодился, когда навстречу лавировавшему меж шатров Освальду выбежал один из одербургских воинов. И, кажется, узнал пленника его сиятельства. А может, просто удивился, что по лагерю разгуливает некто без кольчуги, в одежде простого лавочника — но с обнаженным мечом.

Своим такой человек мог оказаться вряд ли, а вот лазутчиком, подосланным сторонниками короля — запросто.

К счастью для вора, он успел атаковать раньше, чем этот не в меру бдительный вояка. Подлым и грязным ударом подрубил одербуржцу ноги. И когда тот упал — побежал дальше.

И дальше. И дальше. И дальше. Пока не выскочил из этого скопища шатров, среди которых бесчинствовали мертвяки. Не отбежал от них так далеко, чтобы огни пожаров едва виднелись в темноте. И не скрылся в ближайшем лесу.

Только там вор позволил себе перевести дух и с восторгом осознать: «У него получилось!» Да, миссия по умерщвлению Норы осталась невыполненной… пока невыполненной. Зато сам он тоже остался жив и здоров. А главное, на свободе. Помимо прочего, получив второй шанс. Возможность отыграться.

* * *

Что до Норы, то на эту ночь она (редкий случай!) осталась в своем личном шатре. Его тусклое сиятельство предпочел свидание с зеленым змием. Надо, мол, выпить вместе со своим славным воинством. Отметить выигранную битву. И потому союзницу-фаворитку на этот раз к себе не вызвал.

Разбудило Нору то же некое подспудное чувство, что не так давно предупредило ее о посланном колдуном горе-убийце с кинжалом. Не ощути она вовремя его приближение — вряд ли смогла бы тогда уцелеть. Даже несмотря на собственные колдовские умения.

Благодарить за эту чуткость ей следовало хотя бы отчима — из той, прежней, деревенской жизни. Рябой козел, пахнущий луком, он почему-то втемяшил себе в голову, что заслуживает награду за то, что годами-де заботился о девочке, заделанной не им. И едва дитя его сожительницы начало превращаться в девушку, стал проявлять к ней интерес, совсем не вписывающийся в понятие об отцовской любви.

Да, добивался своего тот подонок редко — почти всегда Норе удавалось отбиться от его домогательств. Но это вовсе не делало ее воспоминания о юных годах теплее. Собственно, светлое пятно в той истории имелось всего одно. Когда о поползновениях отчима узнала мать Норы, она вскоре его отравила. Да так, что заставила порядком помучиться перед смертью.

Но не только способность учуять движение поблизости (даже во сне) разбудило женщину на этот раз. Еще сквозь сон она услышала лязг металла. Да и поступь непрошеного гостя была тяжела — трудно не услышать.

Открыв глаза, Нора разглядела недалеко от входа силуэт, подсвеченный огнем… горящего невдалеке… костра? Грузная человеческая фигура медленно шла к ее ложу с металлическим лязгом… доспехов, не иначе. Тяжелых доспехов, нелюбимых воинами Одербурга, зато распространенных в Священной Империи.

А это значило, что покой ее потревожил враг. Не говоря уж о том, что вошедший человек опирался на меч как на трость. Тем же, кто приходит с добрыми намерениями, оружие обычно без надобности.

«Еще одного прислали, — с усталой досадой подумала Нора, вскидывая руку с раскрытой ладонью, — и то хорошо, что вряд ли это колдун…»

Из ладони женщины юркой змейкой вырвалась молния. И вытянувшись на достаточную длину, ударила чужака в бронированную грудь.

Разветвившись, оплела его всего на пару мгновений — этакими светящимися живыми путами. Затем прямо из панциря пошел дым, завоняло горелым мясом, и незваный ночной гость рухнул на землю.

Но прежде чем это произошло, молния успела его ярко осветить. Особенно лицо. И от увиденного у Норы мурашки побежали по коже, а то, что она съела накануне, устремилось к горлу. Обратно, на выход.

У здорового человека не могло быть такого лица. Да что там — такого лица не могло быть у просто живого человека. Такого изуродованного, наполовину объеденного, с пустой глазницей вместо одного глаза.

«Мертвяк! — сообразила Нора. — Да что происходит, демоны их всех сожри?!»

Нет, она знала об этой напасти, на равнинах досаждавшей живым людям куда больше, чем в горах к западу от Священной Империи. Более того, была знакома с нею не понаслышке. Дважды на ее памяти мертвяки и в родную деревню Норы наведывались. Но по двое, по трое. И всякий раз их визит удавалось пересидеть до рассвета, в погребе.

То есть нельзя было сказать, что появление мертвяка в ее шатре шибко поразило женщину и напугало до колик. Просто от этих порождений Скверны Нора успела отвыкнуть. И на возможную встречу с ними в походе отчего-то не рассчитывала. Вообще о них не думала, честно говоря.

Однако вот он мертвяк… причем вряд ли единственный на весь лагерь. Где один, там и второй, Нора это усвоила давно.

Как была, в ночной рубашке, женщина подошла к выходу из шатра. Выглянула наружу… и даже отпрянула на мгновение, движимая бессознательным позывом.

Все оказалось даже хуже, чем она ожидала. То, что Нора спросонок приняла за костер полуночников, запозднившихся праздновать победу, оказалось пожаром. И немаленьким. Горели сразу три или четыре шатра.

Но и без пожара зрелище открывалось удручающее. Победоносного войска Одербурга больше не существовало. Оно превратилось в стадо испуганных существ, последние силы тративших, чтобы хоть немного продлить собственную агонию. Выгадать для себя несколько лишних мгновений.

А военный лагерь за одну ночь стал охотничьими угодьями. Причем даже не для людей… живых, по крайней мере.

Навстречу вылезшей из шатра Норе выбежал насмерть перепуганный молодой паренек. Безоружный. Где-то бросил свое оружие, если вообще успел за него взяться. А за ним с неумолимой и уверенной медлительностью двигались два мертвяка.

— Пригнись! — выкрикнула парню Нора.

Тот едва успел отскочить, когда из простертой руки женщины вырвалась огненная струя. И в считанные мгновения превратила ходячие трупы в обгорелые костяки. Одного за другим.

— Миледи? — воскликнул одербуржец. Чьи глаза в тот момент сделались размером чуть ли не с монету от такого зрелища.

— Не стой столбом! — подчеркнуто-командирским тоном рявкнула на него Нора. — Найди какое-нибудь оружие и сражайся. Твои братья погибают… не тяни! Помоги им!

— Но я не могу… так же, — растерянно молвил паренек.

Однако Нора его уже не слушала. Похожая на привидение в своем нелепом, не предназначенном для прогулок, одеянии, она кинулась в ту сторону, откуда прибежал парень и преследовавшие его умертвия.

Обойдя пожар, женщина увидела еще одного мертвяка. Этот был в доспехах. И Нора со злорадной усмешкой швырнула его в огонь. Тем же заклинанием, каким не так давно выкинула из шатра присланного колдуном убийцу.

«Интересно, как он теперь? Не попал ли на ужин мертвякам?»

Впрочем, если судьба Освальда и тревожила Нору, то не сильно. Даже гибель этого недотепы едва ли могла помешать союзу с его хозяином. Уж очень многого хотел старый колдун. И вряд ли имел шансы получить это от Альбрехта Третьего.

Пройдя еще немного, Нора встретила воина, судорожно и из последних сил отмахивавшегося мечом от сразу трех мертвяков. Старых, облезлых и уже почти потерявших человеческий облик. В то же время, их движения не стесняли доспехи, так что ударов воина (уже не слишком точных) эти трое успешно избегали.

Скоро силы отчаянного рубаки должны были иссякнуть окончательно. Но никто не спешил к нему на помощь. Всех вокруг, кто еще остался жив, волновала лишь сохранность собственной шкуры. Всех… кроме Норы.

Сраженный молнией, пущенной ее рукою, один из мертвяков рухнул на землю грудой обгорелой плоти — теперь уже окончательно мертвой. Второго из живых трупов умудрился достать мечом сам одербуржец. Воспрянувший духом, не иначе, при виде подоспевшей подмоги. Какой ни на есть. Или просто тем обстоятельством, что противников у него разом поубавилось.

Парой ударов меч перерубил одну из ног мертвяка. После чего тот не удержался на единственной оставшейся конечности и рухнул на землю. А третьего из умертвий снова сожгла Нора. Только в этот раз огненной струей.

— Так это вы… миледи? — удивленно вопрошал узнавший ее одербуржец. — А… его сиятельство?..

Что он имел в виду своим незаконченным вопросом, Нора не поняла. Однако само по себе упоминание герцога буквально подстегнуло ее. Не хуже, чем лошадь — удар кнутом.

Действительно, о герцоге она и не вспомнила среди этой кутерьмы, и зря. Его тусклое сиятельство Нора, само собой не любила. Более того, как уже говорилось, желала смерти. Причем отношение свое к этому скоту и насильнику не изменила даже в эту ночь.

Но Карл Дерзкий был нужен для того, чтобы отбить трон Нордфалии. Точнее, нужно было одербургское войско, покорное воле герцога. Вот взойдет Нора на престол — тогда да. Его тусклое сиятельство станет обузой и может с полным правом убираться в Преисподнюю. Тем более что сама Нора планировала этому поспособствовать.

Но не раньше! Если герцог умрет прежде, чем самозваная королевская дочь станет королевой, она лишится могущественного союзника. Войско Одербурга за ней даже шагу не сделает. И хорошо, если бравые вояки не пустят бывшую герцогскую пассию по кругу. С них, достойных своего правителя, станется.

Исход сей показался Норе в эту ночь весьма вероятным. Пока его тусклое сиятельство дрых, пьяный и беспомощный в своем шатре, мертвяки могли запросто добраться до него и в клочья разорвать.

Конечно, у шатра стоит охрана… но это — в обычное время. Что происходит у походного жилища герцога в эту безумную ночь, даже представить было страшно. А потому Нора предпочла не представлять, но действовать.

— Его сиятельство? — были ее слова. — Спасать надо его сиятельство, вот что я думаю. И побыстрее. А по пути молиться, чтобы мертвяки его к нашему приходу сожрать не успели.

Затем добавила, уже на ходу:

— За мной! Чего встал? В таком деле ни одна пара рук лишней не будет. И ни один меч.

И вместе со спасенным ею рубакой поспешили к герцогскому шатру.

Мертвяков, встреченных на пути, Нора сжигала буквально на бегу, даже шага не сбавляя. Вносил свою лепту и спутник-одербуржец, умелыми взмахами меча обездвиживая ходячие трупы. Но, разумеется, от него прорвавшейся в лагерь нежити доставалось куда меньше, чем от шедшей рядом женщины. Отчего бывалый воин чувствовал некоторую неловкость.

Он не знал, что с каждым сгоревшим, поджаренным молнией или расплющенным, словно гигантским невидимым молотом мертвяком все сильнее болела голова Норы и все яростнее кровь стучала в висках.

Да, за все приходилось платить. И за колдовское могущество тоже. Потому хотя бы, что сила не могла взяться из ничего. Творя чары, Нора брала ее словно взаймы у себя самой.

Почти не замечала этого, если колдовала редко и помалу. Но теперь, прорываясь к герцогскому шатру, сберегать силу просто не получалось. Так что женщина, по сути, разрушала себя. Или, по крайней мере, истощала.

«Держись, мое меркнущее солнце и тусклые звезды, — мысленно обращалась она к Карлу Дерзкому, — не вздумай в зубах мертвяков оказаться. Держись!»

И сама не вполне понимала, кому адресовала это «держись» — герцогу или самой себе.

По пути к ним присоединились еще два одербуржца. А добравшись, наконец, до шатра, Нора не сдержала вздоха облегчения. Шатер был цел, хоть и толклась перед ним целая толпа ходячих трупов — не меньше десятка.

Из четырех телохранителей его тусклого сиятельства в живых оставались трое. Еще один валялся у входа в шатер. Причем едва ли от хмеля и вряд ли живой. Уж очень широкая лужа крови темнела под ним.

Оставшиеся стражи отражали натиск отчаянно, но слаженно и успешно. Преграждая путь к входу и закрывая погибшего товарища, они время от времени резкими выпадами норовили достать ближайших мертвяков, держа их на расстоянии. Некоторые из выпадов даже удавались. Нора обратила внимание, что почти у половины ходячих трупов не хватает руки.

Что до самих мертвяков, то они, напирая и толкаясь, больше мешали друг дружке, чем атаковали. Рано или поздно скупые, но по большей части меткие удары герцогских телохранителей обещали их измочалить до полной безобидности. Гибель же одного из стражей иначе как трагической случайностью объяснить было нельзя.

Появление подмоги телохранителей обрадовало. Один даже поприветствовал трех подоспевших воинов коротким радостным возгласом.

Решил не оставаться в долгу и один из одербуржцев, пришедших с Норой. Выкрикнув что-то вроде боевого клича, придуманного на ходу, он кинулся на ближайшего мертвяка и размашистым ударом меча по иссохшей шее снес ему голову.

«Вот дурак! — только и успела подумать Нора. — Неужто не знает, что Скверне не нужна голова… не нужны глаза, от которых ничего не осталось. Не нужны давно сгнившие мозги. Разве что рот мог бы пригодиться. И то если с зубами».

А в следующее мгновение повернувшийся к лихому рубаке ходячий труп кинулся на него, опрокидывая на землю и вцепляясь в горло.

Одна рука умертвия уже потянулась к лицу, к глазам поверженного воина. Однако что-то невидимое, но сильное подняло мертвяка в воздух, отрывая от жертвы. А затем швырнуло прямо на его гниющих подельников.

Те повалились в кучу, словно жерди опрокинутого забора. Да так и остались лежать, копошась неуклюже и беспомощно. Так и не успели подняться, когда струи огня из обеих рук Норы обрушились на них. Превращая сборище мертвяков в огромный костер.

Погребальный костер. Точь-в-точь как у варваров-северян. А частенько и в западных горах, подвластных Одербургу. Где следование этому древнему языческому обычаю вызывает бессильный гнев и скрежет зубовный у святых отцов.

Горела мертвечина ярко и жарко, не хуже целой поленницы дров. Одербургские воины даже попятились опасливо, стараясь оказаться подальше от этого жара.

Тем не менее, такое завершение схватки позволило им с облегчением вздохнуть. Кто-то загомонил радостно, засмеялся.

Норе же было не до смеха. По голове словно палицей треснули. Или она горела изнутри. И сделалась тяжелой, будто мешок с камнями. В глазах темнело, и темноту эту не мог развеять даже свет от огромного костра. Не держали и ноги.

Последнее колдовство, уничтожившее кучу мертвяков, далось женщине особенно дорого.

— Так вы ведьма… колдунья… миледи? — успела услышать Нора.

Теперь, когда напряжение битвы отпустило воинов, они таки соизволили обратить на это внимание. Осознав, что спасшие их всех огонь и молнии ну никак не могла сотворить простая смертная женщина.

— …долго скрывала… его сиятельство, — еще долетели до нее обрывки чьей-то фразы.

— Стойте здесь. Защищайте, — из последних сил сумела пробормотать сама Нора слабым голосом, еле слышно. Прежде чем отяжелевшая и почти не соображающая голова вместе с ослабевшими ногами увлекли ее на землю.

Женщина рухнула возле костра, чудом не свалившись в огонь. Да так и пролежала там, так и не очнулась до самого рассвета. Когда мертвяки не то сами угомонились — иссяк прорыв Скверны, пробудивший их. Не то доблестные воины Одербурга собрались-таки с силами и отразили нападение.

Не так ведь и много ходячих трупов поднялось в эту ночь. Просто у страха глаза велики. Особенно спросонья и в темноте.

Что до Норы, то здесь же ее и схватили — у почти догоревшего к тому времени костра из мертвяков. Когда проснувшийся с похмелья герцог выслушал донесение о случившемся ночью да о роли своей союзницы и фаворитки. После чего, немедленно, без лишних раздумий (и без того голова болела!) решил ее судьбу.

И речь, разумеется, шла не о награждении.