Там, на неведомых дорожках (гет)

На следующий день после чудесного спасения Никиты учеников Колдовстворца собрали в актовом зале, где директор школы Светлана Валентиновна, учитель ЗоТИ Леонид Петрович и специально приглашённая замминистра по делам нечистой силы Копосова Татьяна Владимировна в течение первых двух уроков рассказывали об угрозе, затаившейся в пришкольном лесу. Они произносили всё те же приевшиеся дежурные фразы, которые ежегодно слышали ученики на всевозможных классный часах, с тем лишь отличием, что на сей раз на лицах ребят читались не усталость и безразличие, а искреннее опасение за свои жизни.

Слухи о случившемся ожидаемо расползлись по школе в считанные часы, и то и дело доносившиеся из разных углов подробности пусть и разительно отличались в мелочах, в конечном счёте сводились к одному: виной всему десятый «Б», и ему одному нести тяжёлую ношу всех последствий произошедшего прошлой ночью.

А последствий в самом деле была уйма. Не считая Никиты, всё ещё находившегося в больнице, на школьников и учителей обрушился целый шквал запретов и наказаний, в каждом классе в срочном порядке должны были быть проведены родительские собрания, а директор Колдовстворца спешно искала ночного сторожа. Прежние дни школа, надёжно охраняемая магией, домовыми и завхозом, в ночной охране не нуждалась, но случившееся показало, что этого недостаточно — нужен был кто-то, кто мог бы следить за будкой-порталом в течение ночи и отправлять всех неугомонных детей, решивших навестить школу после ее закрытия, обратно по домам.

Едва только Светлана Валентиновна в сотый раз за последние полтора часа напомнила о том, что в пришкольный лес без сопровождения взрослых строго-настрого ходить запрещается, учеников было решено отпустить по урокам, и неугомонная компания из десятого «Б» вместе с близнецами Лисичкиными двинулись к лестнице, на каждом шагу чувствуя на себе пристальное внимание учеников и учителей.

— Кто-нибудь знает, что именно случилось с Никитой? — спросила Ася, оглядев друзей, и ответил ей Дима:

— Бабушка сказала, что физических проблем со здоровьем у него нет, не считая, конечно, шишек и ссадин. Но вот психически…

— Что значит «психически»? — Ася нахмурилась, и Дима развел руками:

— Тронулась умом капуста наша, вот что значит.

Полина поспешила толкнуть брата в бок и, послав ему строгий взгляд в лучших традициях Светланы Валентиновны, поправила:

— Никита не тронулся, у него шок.

— У меня тоже был шок, только я почему-то говорить не переставал и всех на свете не шугался!

Полина с громким вздохом закатила глаза, но спорить дальше не стала. Она прекрасно знала, что если в голову брата втемяшится какая-то мысль, то выбить её не удастся никоим образом.

Егор же, ловко перепрыгнув через подставленную одиннадцатиклассником подножку, с показным воодушевлением поинтересовался:

— Ну-с, рассказывайте, как вас вчера родители встречали? Лично я почти час слушал лекцию о своём поведении и, если пропустить все тонкости, при следующей же провинности рискую попасть в детдом.

Илья присвистнул и вскинул вверх большой палец:

— Меня пусть на этот раз с вами не было, но дед пообещал, что если узнает о том, что я хоть нос высунул ночью из дома, то выпорет меня так, что я вообще забуду, в какой стороне колдовстворский лес находится.

Алина согласно закивала — ругань дедушки Ильи она слышала даже будучи у себя дома — и вместе с остальными перевела взгляд на Машу, ожидая её рассказа.

Маша в ответ только махнула рукой, но тут же прикушенная ею нижняя губа дала понять, что ничего хорошего ей вчера родители не сказали.

— На вас хоть орали, — с некоторой завистью сказал Костя, — а со мной мама вообще не разговаривает.

Ребята сочувственно взглянули на него. За пять лет учёбы у Марины Анатольевны они твёрдо поняли, что её молчание — самое страшное и действенное из всех возможных наказаний.

Оставив Лисичкиных на втором этаже (у них как раз была нумерология), остальные ребята поспешили в кабинет истории, куда и ввалились вровень со звонком. Валерий Александрович, непривычно серьёзный и хмурый, начал урок, даже не отпустив приветственной шуточки, и десятиклассники, настороженно переглянувшись, молча взялись за написание конспектов.

Не отличалась радостным настроением и учитель русского, весь урок муштровавшая учеников у доски правилами и исключениями. Однако все рекорды по немногословности побила Марина Анатольевна, единственными словами которой были: «Садитесь. У вас тест в сто вопросов, рассчитанный на два урока. Желаю удачи», — после чего села за свой стол и с особым рвением принялась что-то строчить на печатной машинке. Отвлекать ее от дела не решался никто, и по окончанию второго урока десятиклассники беспрекословно сдали тесты и поспешили прочь.

Один лишь Костя, попросив друзей его не ждать, задержался и долго стоял перед матерью, мысленно считая постукивания машинки. Он ждал, что мама наконец сдастся и хотя бы посмотрит на него, но за все прошедшие минуты Марина даже бровью не повела на присутствие сына, отчего ему пришлось заговорить первым:

— Мам. Мам, ну прости пожалуйста. Ну мам! — ответной реакции так и не последовало, и Костя, не выдержав, притопнул ногой, невольно повысив голос: — Да посмотри ты на меня хотя бы!

— Тон убавь, — холодно отрезала Марина, поднимая на сына уставшие и красные после двух бессонных ночей глаза. — Что ты от меня хочешь услышать? Что благодаря вашим выходкам мама Никиты поседела за одну ночь? Или что теперь мне, как вашей классной, придётся написать несметную кучу отчётов и объяснительных — я ведь никогда не предупреждала вас о том, что нельзя ходить в лес без взрослых, тем более в полнолуние! Или что я сама чуть не сошла с ума, когда вчера не обнаружила тебя в постели? Что ещё, Кость?

Она шумно втянула носом воздух и запрокинула назад голову, стараясь сдержать слезы, и Костя, чувствуя, как болезненно сжимается сердце, быстро обошёл стол и обнял маму со спины, утыкаясь лбом в её плечо.

Марина тут же накрыла его руки своими и, уткнувшись носом в сыновью щеку, шепнула:

— После уроков пойдёшь до крестного, я с ним и Ульяной уже договорилась. Если что, у них и заночуешь.

— А ты?

— А у меня срочные объяснительные, родительское собрание и опознавание вашего скелета, при котором я обязана присутствовать.

— Мам, прости нас, пожалуйста, — с совсем детской искренностью протянул Костя, ещё сильнее прижимаясь к матери. — Мы не думали, что все получится так.

Марина в ответ поцеловала его в висок и взлохматила волосы, подумывая о том, что все могло закончиться еще хуже и им ещё очень сильно повезло.

* * *

В свете дня развилка, раскидистая сосна и пресловутая берлога с Господином К внутри не выглядели столь пугающе, как ночью. Быть может, думал Егор, всё дело в том, что на этот раз с ним были не двое подростков, а взрослые сильные маги и целый мракоборческий отряд. А может, после всего пережитого мозг попросту уже не воспринимал берлогу с таинственным скелетом как нечто страшное.

— Мы пришли, он здесь, — сказал Егор, указывая на едва заметную берлогу. — Только хочу предупредить: спуск крутой и места внутри на всех не хватит.

Он окинул взглядом собравшихся, среди которых знал только Марину Анатольевну, Лаврентьева и Копосову; остальные десять человек из мракоборческого центра оставались лицами неизвестными.

Сразу после слов Егора трое волшебников уверенно шагнули в нору, наказав остальным следить за тем, чтобы понятые ни в коем случае не подходили ближе. Он вздохнул, мысленно стукнув себя по лбу — стоило же догадаться, что всей толпой они в берлогу не пойдут, а его, мальчишку, и вовсе близко не подпустят — и тут же постарался вслушаться в происходившие внизу, вот только ухо зацепилось отнюдь не за беседу мракоборцев.

— Я поражаюсь вашему спокойствию, — сказал Лаврентьев, становясь между двумя женщинами, — мне казалось, вы обе будете более эмоциональны.

Женщины бросили на него короткий взгляд, и Марина слабо улыбнулась:

— Надежда умирает последней.

Татьяна же покачала головой, произнося:

— Никогда бы не подумала, что надежда может быть столь эгоистична.

Лаврентьев бросил на неё не то укоризненный, не то сочувственный (Егор, как бы ни старался, точнее понять не мог) взгляд и тут же посмотрел на берлогу, из которой мракоборцы левитировали носилки со скелетом.

Егор повернулся вместе с учителем, желая в последний раз взглянуть на Господина К, и перед его глазами предстал накрытый тёмной тканью скелет. Сопровождавшие его учителя и замминистра ринулись к мертвецу, но были оставлены строгим окликом одного из мракоборцев:

— Вплоть до проведения экспертизы останки запрещено видеть третьим лицам. Даже вам, Татьяна Владимировна, — отрезал он, когда Копосова собралась возразить. — Это приказ начальства.

— И когда же будет проведена экспертиза? — спросила Татьяна, складывая руки на груди, и мракоборец равнодушно откликнулся:

— В скором времени.

Татьяна с неприкрытой насмешкой закатила глаза, и Егор не мог её не поддержать: неопределённое «в скором времени» могло растянуться на долгие дни. Впрочем, тут же исправился он, денежная помощь и настойчивость Татьяны Владимировны могли существенно ускорить процесс исследований.

Тем временем из берлоги поднялся последний, третий мракоборец, несущий в зажатых пальцах потемневший от времени серебряный кулон с буквой «К».

— Я нашел его под еловым настилом, — сказал мракоборец. — Возможно, принадлежит нашему объекту.

Егор, не сдержавшись, громко хмыкнул. Конечно, принадлежит «их» объекту, он же самолично две недели назад сорвал цепочку с шеи Господина К и за ненадобностью бросил ее возле оторванной руки. Стараясь скрыть усмешку, он повернулся к учителям и… Вмиг растерял былые смешинки. В каком-то метре от него, стоило только сделать шаг и протянуть руку, Марина Анатольевна, крепко вцепившись в руку стоявшего рядом Лаврентьева, широко открытыми стеклянными глазами смотрела на поблескивающую в лучах солнца серебряную букву.

Если до этой минуты он еще сомневался в том, что учителя пришли сюда исключительно как его сопровождающие, то теперь, глядя на растерянную Марину Анатольевну и на Лаврентьева, успокаивающе похлопывающего коллегу по плечу, Егор ясно понял: пришедшие вместе с ним учителя и заместитель министра имели прямое отношение к Господину К. И это отношение неясными эфемерными мыслями заполняло сознание, грозясь вот-вот добраться до верного ответа.

Но ответ не нашёлся ни в ту минуту, ни когда мракоборцы с Господином К телепортировались из лесу. Следом за ним, сославшись на кучу неотложных дел, трансгрессировала и Татьяна Владимировна, оставив Егора наедине с учителями.

— Ну что, пойдёмте к Колдовстворцу? — спросил Лаврентьев, всё ещё придерживая побледневшую Марину Анатольевну.

— Да нет, Леонид Петрович, я, пожалуй, Егора сразу домой трансгрессирую, — сказала она, наконец отпуская запястье коллеги, которое прежде держала мёртвой хваткой.

— Уверена? — Лаврентьев сощурился и, дождавшись утвердительного кивка, исчез в вихре трансгрессии.

Он материализовался аккурат на крыльце дома Кольченко, заставив прежде отмыкавшую дверь Алевтину испуганно подпрыгнуть. Он засмеялся: пускай смешного в самой ситуации было мало, застигнутая врасплох Аля выглядела весьма забавно.

— Смешно ему, — обиженно пробубнила Алевтина, возвращаясь к дверному замку. — Мне что-то не очень смешно. С этой вашей магией меня того и гляди кондрашка хватит.

Пропустив мимо ушей спешные извинения Лаврентьева, она шагнула в дом, даже не удосужившись пригласить гостя. И он, глубоко вздохнув, решил пригласить себя сам.

— Как там Лада? — спросил Леонид, заходя на кухню. Алевтина усмехнулась его появлению и, набирая воду в чайник, рассказала:

— Полный букет: температура под тридцать девять, сопли, кашель. Хватило ж ума выпереться на улицу чуть ли не голой! Прибила б её, да жалко: она пока спит — такой ангел. Что там, кстати, с тем мальчиком — Никитой, вроде, да?

Устало опустившись на стул, Леонид поведал о том, что сам услышал от директора и Марины. А именно о том, что после всего случившегося Никита точно лишился дара речи — он не произнёс не единого слова за всё время после своего нахождения.

— А он, представляешь, ещё и зоофоб — всех животных боится, от кроликов до бегемотов. До сих пор помню: привёл я на урок шишигу, так Никита в первую же минуту обморок упал! А тут целая ночь в волшебном лесу, так ещё и оборотень со стрыгой чуть не сожрали. Будет чудом, если у него с психикой все в порядке останется.

Сказав все это, он потер глаза, раздумывая о том, как же сильно повезло классному руководителю десятого «В» — его ученики пусть и не слыли самыми одарёнными в параллели, но хотя бы не попадали ни в какие истории, ища проблемы на свои задницы. То ли дело «А» и «Б», вечный век ищущие на свой хвост неприятности, точно взяв за принцип известное высказывание: как же их не искать, если они ждут.

Из размышлений об учениках его вывел голос Алевтины.

— Что? — переспросил он, и она, фыркнув, точно большой ёж, повторила:

— Угощать, говорю, нечем, будем пить пустой чай.

— Делай мне тогда пустой кофе. Покрепче. Можешь ещё туда коньяка плеснуть, ибо мне ещё с двадцатью напуганными родителями беседы вести.

— По всей школе собрания? — спросила Алевтина, и Леонид пожал плечами:

— Да. Как минимум нужно расспросить родителей, знают ли они, где ночью бывают их дети. Ну и ещё сверху штук двадцать важных вопросов и тем. Дай бог часам к восьми закончить. Но ты не переживай, вас Марина часов до девяти как минимум мучить будет.

Он резко замолчал, устремив взгляд на картину-пазл, изображавшую вазу с подсолнухами, и Алевтина, наблюдая за ним, не могла отделаться от ощущения, будто бы случилось что-то ещё. К счастью, он сам избавил её от волнующего вопроса, сказав:

— А я, похоже, друга своего старого нашел.

— Так это ведь хорошо! — воодушевлëнно воскликнула она, ставя на стол две дымящиеся кружки.

— Если бы, — Леонид грустно улыбнулся и, схватив Алевтину за руку, притянул её к себе на колени и потянулся к губам.

— Вообще-то, вы тут не одни, — просипела вошедшая Лада, и Алевтина тут же поднялась на ноги и в два шага оказалась возле дочери, ощупывая её лоб.

— Воообще-то, — передразнила она, — две минуты назад кто-то спал.

— А я что, виновата, что вы меня разбудили?

— Мы? — удивилась Алевтина. — И каким же образом, позволь спросить?

— Вы слишком громко дышите.

Впервые за последний день Леонид совершенно искренне засмеялся.

— Ох, Кольченко, а я-то думал, вы на время болезни колючки прячете. Ан нет, только сильнее их выпячиваете.

— Кто-нибудь в нашей школе ещё не знает о том, что у меня патронус — ёж? — проворчала Лада, но тут же смущённо порозовела, заслышав:

— Не у вас одной.

— Леонид Петрович!

— Ну что «Леонид Петрович»? Сорок лет я Леонид Петрович! А об ежиных отношениях, между прочим, у нас все учителя переживают.

— Да ну вас! — Лада притопнула ногой и, выудив из холодильника сметану, взяла ложку и важно прошествовала в свою комнату.

Алевтина проводила дочь недоуменным взглядом.