Радужный звук (джен)

Додумать мне не дают, схватив за руку и почти волоком вытащив из дома. Дежавю — меня опять кто-то уводит от опасности, а я как безвольный груз. Это всё может быть иллюзией. Я ведь не в первый раз об этом думаю, за эти пару дней это стало почти навязчивой идеей. В голове столько вопросов, кажется, череп уже трещит по швам — ещё одна крохотная мысль, и его содержимое окрасит всё вокруг, преобразив упорядоченный мир в работу непризнанного импрессиониста, вроде тех, что всегда вызывали у меня недоумение и даже неприязнь. Только в этот раз горе-художником буду я.

Всё это проносится стремительно быстро, как сверхтехнологичный японский поезд, а ноги уже спустились с веранды на каменную дорожку, ведущую в сад и к нашей машине. Которой нет. Казалось, хуже уже быть не может, но, как говорится, нет такой ситуации, которая не могла бы стать ещё хуже. Мало было оказаться запертыми с чем-то потустороннем в заброшенном особняке, в глуши, и при этом постоянно сомневаться в собственной вменяемости, теперь единственная возможность убраться отсюда, развеялась, как пыль на ветру.

Потоптавшись у крыльца, теша себя иллюзорной надеждой, что как исчезла, так и появится, я выбираю второй по глупости путь к спасению. Первым было бы вернуться в дом и «сразить чудовище». Сжав ладонь жены, которая так и не отпустила мою руку, я направился по возможности уверенным шагом к въезду, намереваясь выйти к дороге, а там поймать попутку.

Об обширности угодий, как и том, что идти придётся через лес, и идти довольно долго, я предпочитаю не вспоминать. Если повезёт, уже через пару часов мы выйдем к дороге. Если будем идти достаточно быстро. И не оглядываться. Почему-то именно эта деталь плана прочно засела в голове, пока я стремительно шагаю через сад, почти волоча за собой еле успевающую супругу. Не покидает ощущение, что дом громадной тенью возвышается за нашими спинами, стоит оглянуться, и он поглотит нас, как какой-то огромный монстр.

Минуя плодовые деревья, я всё чаще периферийным зрением замечаю причудливые цветастые блики на их внушительных стволах. В какой-то момент становится почти невозможно убедить себя в собственной впечатлительности. Бросаю косой взгляд на кошку, но она не подаёт былых признаков агрессии, хотя явно очень обеспокоена, и её можно понять.

Каждый шаг мне даётся с титаническим усилием, словно ноги уже принадлежат не мне, а этой земле, этому гиблому месту. Но усилием воли я толкаю себя вперёд в надежде, что ещё чуть-чуть, и мы будем достаточно далеко и это место утратит власть над моим телом, а, может, и над разумом. Я не могу не думать о последних событиях, не могу выбросить из головы наполненный страхом взгляд жены, виновником которого был я сам. Что если сейчас я не иду к спасению, а стою на месте, уставившись пустым взглядом на массивную дверь? Или и вовсе не на дверь, а на обитую мягким светлую стену?

От таких мыслей и правда можно усомниться в здравости рассудка, с недавних пор они стали посещать с завидной регулярностью. Не нравится мне эта тенденция. Выберемся и, может, запишусь на какой-нибудь тренинг к одному из этих сомнительных мозгоправов, посижу в окружении таких же почти-не-психов, расскажу свою историю, послушаю чужие и пойму, что у меня всё не настолько катастрофично. Или мне предложат примерить стильную кофточку с очень длинными рукавами и множеством ремешков уже в первые минуты знакомства. Больше на сюжет какой-то дешёвой пародии похоже. Но всё лучше, чем улавливать взглядом видения нажравшегося кислоты любителя мультиков. А они всё ярче. Ноги всё тяжелее, вопреки моим надеждам.

То, что окружающая реальность находится под воздействием моей нездоровой фантазии, также не способствует ни уверенности в собственной вменяемости, ни ориентации в пространстве. По ощущения, мы уже давно должны были миновать сторожку и выйти в лес, однако перед носом только опостылевшие яблони. А чувство, что дом «дышит» в затылок, становится с каждым мгновением острей.

В какой-то момент я начинаю осознавать всю бессмысленность нашего побега, и это приводит к непреодолимому желанию обернуться, встретить угрозу лицом к лицу, вернее, к фасаду. И когда я резко останавливаюсь, мне приходится прикрыть глаза, чтобы взять себя в руки, но нет, не страх меня сводит с ума. Я настолько вымотан, что, кажется, не в состоянии бояться. Зато я чувствую злость, неудержимую, клокочущую внутри, заставляющую перед почерневшим взором вспыхивать яркие пятна с каждым ударом сердца ярость. Не знаю, на кого или на что злюсь, но чётко представляю, на что мой гнев будет направлен.

Время для меня вновь замедляется, или так только кажется из-за блокированных сразу двух органов чувств. Поэтому я разворачиваюсь и, медленно выдохнув, открываю глаза. Чтобы вновь их закрыть, ведь если то, что я увидел правда, то впору действительно начать биться в истерике. Собравшись с духом, я всё же не выдерживаю и, окинув взором то, что предо мной, падаю на колени, едва почувствовав слабость во всём теле, а сильное головокружение доводит дело до конца — чувствую, как меня уютно окутывает тьма.