Королева (джен)

Вальдера лихорадило. Темно-синие глаза императора блестели слишком ярко, как это бывает у людей при сильном жаре, щеки покрывал болезненный румянец. Парадоксальным образом, болезнь придала императору более оживленный вид, чем он имел обычно — ну, во всяком случае, с момента смерти Элики.

В смыкавшемся с дворцовыми садами парке, принадлежащем военной Лаконской академии, отстроили площадку для игры в мяч, пострадавшую из-за просевшего за зиму грунта. А поскольку Академия со дня своего основания находилась под особым покровительством дан-Энриксов, мастера пригласили императора взглянуть на результат этих трудов. Взяв с собой нескольких вельмож, Вальдер отправился в Лакон.

Элика пару раз сопровождала мужа во время визитов в Академию и знала, что Вальдеру они доставляли истинную радость. Заставить лаконцев прилежно корпеть над книгами в скриптории или же упражняться в фехтовании в такой момент никто, конечно, даже не пытался, и они сбивались в шумную и беспокойную толпу, надеясь протолкнуться ближе к императору, а если повезет, то даже удостоиться его внимания — на которое Валларикс обычно не скупился. Вот и в этот раз, выслушав благодарности Совета мастеров, Вальдер не поспешил вернуться во дворец, а задержался в Академии, и так внимательно и ласково беседовал со старшими учениками, что самые решительные из лаконцев, совершенно перестав смущаться, захотели знать, любит ли сам правитель играть в куббл, или же он просто не хотел оставить Академию без одного из наиболее любимых учениками развлечений.

Валларикс с улыбкой отвечал, что не играл со времени собственной юности, но помнит, что в то время занимался этим делом с большим увлечением. Воодушевлённые ученики стали наперебой упрашивать их высокопоставленного гостя вспомнить прошлый опыт и сыграть еще раз.

Присутствующие при этом мастера попытались одернуть разошедшихся лаконцев, упрекая их, что осаждать правителя такими просьбами — это уже нахальство, но Вальдер со смехом возразил, что, если он может охотиться или участвовать в турнирах с родственниками учеников Лакона, то не видит никакой причины, почему он не может сыграть партию в мяч с их сыновьями. Это заявление вызвало бурное ликование старших учеников, и в результате Валларикс сыграл с собравшимися со всего Лакона юношами даже не одну, а три партии в куббл одну за другой — иначе было просто невозможно удовлетворить всех тех, кто рвался поучаствовать в игре. Глядя на то, как лучатся от гордости уже успевшие сыграть лаконцы, и с какой отчаянной надеждой смотрят на своего гостя их товарищи, Вальдер просто не мог расстроить их отказом.

Навыков игры Валларикс явно не забыл, и получил не меньше удовольствия, чем его распаленные партнёры и соперники. Вполне естественно, что все внимание и первых, и вторых, было сосредоточенно на императоре. Первые подавали ему мяч гораздо чаще, чем своим товарищам, а их противники стремились помешать Вальдеру и теснились вокруг него даже в те моменты, когда большим и тяжелым кожаным мячом из сшитой бычьей кожи и песка владел кто-то другой. Старшим лаконцам на площадке было по шестнадцать-восемнадцать лет. В стремительности и неутомимости они превосходили даже молодого и полного сил Валларикса, но настоящей мужской силы — силы человека, способного несколько часов подряд не выпускать из рук копье и щит — в них все еще не было, так что Вальдер держался твердо, как скала среди прибоя. Куббл — грубая игра, в которой допускаются толчки, подсечки, даже настоящие борцовские броски — все, что угодно, кроме разве что ударов и пинков ногами. Но Элика видела, что Валларикс, хотя и осаждаемый со всех сторон, щадит своих противников, стараясь не толкнуть кого-нибудь в полную силу. Что, однако, совершенно не мешало ему веселиться так же сильно, как его партнеры по площадке. Раскрасневшийся от бега и борьбы за мяч, с влажными волосами, липшими ко лбу, Вальдер смеялся так заливисто и искренне, как будто бы разом помолодел на десять лет. Однако три игры, сыгранных на палящем солнце, и холодная вода, которой Валларикс утолял жажду, сыграли с императором дурную шутку, и Вальдер, который отличался замечательным здоровьем и обычно ничем не болел, ближе к ужину почувствовал себя неважно и вынужден был прилечь. Вскоре его начало лихорадить, ну а к ночи императора и скрутил настолько сильный жар, что ночью он несколько раз страдал от рвоты и жаловался Рам-Ашаду на мучительную боль в костях.

Услышав, что Валларикс плохо себя чувствует и не намерен ужинать, Юлия решила, что на этот раз она не станет дожидаться, пока императору не станет лучше, и решительно направилась к его покоям. Валларикс, которому головная боль и жар мешали спать, на ее счастье, еще не ложился — он проводил время у себя в гостиной, полулежа на кушетке и прихлебывая горячий оремис. Удивленный тем, что месс Лан-Дарен просит разрешения войти к нему в столь поздний час, он все же приказал гвардейцам пропустить ее — а Юлия, несмотря на смущение Валларикса, твердящего, что ей необязательно утруждать себя заботами о нем, мгновенно развила бурную деятельность — велела прислуге заварить больному мяту, чтобы притупить боль в горле, принесла Валлариксу мокрое полотенце, чтобы охладить горячий лоб, и настояла, чтобы он послал за Рам Ашадом.

Элика на ее месте сделала бы то же самое, и на сей раз она, пожалуй, была даже благодарна Юлии за ее хлопоты. Пускай даже сестра делала это все, не упуская из виду своей главной цели — сблизиться с Валлариксом и заслужить его любовь, она, во всяком случае, заботилась о его благе, и, скорее всего, даже вполне искренне.

Ну, то есть Юлия, конечно, слишком любовалась самой собой в роли сестры милосердия, но за Валлариксом она все же ухаживала с тронувшей Элику заботой. Уступив Вальдера Рам Ашаду на ночное время, потому что проводить ночь у постели больного правителя было бы чересчур для женщины, не приходившейся Вальдеру ни невестой, ни сестрой, ни матерью, Юлия, тем не менее, вернулась к нему сразу после пробуждения.

Она застала Валларикса на той же кушетке, где она оставила его накануне. Этой ночью император, который при глотании испытывал острую боль, так и не смог заснуть, и, даже когда жар немного спал, вынужден был бодрствовать, чтобы постоянно смачивать чем-нибудь теплым свое воспаленное горло. Однако к утру Вальдеру стало лучше, и настроение у императора, несмотря на бессонную и изнурительную ночь, заметно поднялось. В таком состоянии его и застал извещенный о болезни императора лорд Ирем.

— Забавно, правда? — простудиться в такую жару, — с усмешкой сказал Вальдер, когда рыцарь вошел в его покои.

Ирем смотрел на развалившегося на кушетке друга с нескрываемым сочувствием.

— Рам Ашад рассказал мне, как вы провели сегодняшнюю ночь. Судя по его рассказу, ничего забавного здесь нет.

Валларикс отмахнулся.

— Пустяки... К тому же, леди Юлия так самоотверженно за мной ухаживает, что я чувствую себя чуть ли не лучше, чем обычно. Если мне не изменяет память, меня даже в детстве так не опекали, когда мне случалось заболеть!

Юлия пристроилась у окна, и с самым скромным видом занималась вышиванием — не то примерная супруга, не желающая оставлять страдающего мужа без присмотра, не то сиделка при больном. Но Элика была уверена, что она последние слова Валларикса не прошли незамеченными.

Ирем повернулся к Юлии и слегка поклонился.

— Месс Лан-Дарен, продолжайте в том же духе — и я буду звать вас спасительницей государства… Рам Ашад не даст соврать — нам всем известно, как трудно заставить нашего государя перестать утомлять себя делами и добиться, чтобы он позволил кому-нибудь позаботиться о своем здоровье. И я очень рад услышать, что, по крайней мере, вас он слушает!

— Лицемер, — хмыкнул Валларикс. — Можно подумать, ты явился сюда не затем, чтобы говорить о делах!

Ирем развел руками, признавая очевидное.

— Это, конечно, может подождать, но я подумал, что вам будет интересно знать… Наши друзья-лигисты начали давать признательные показания. Как я и говорил, нам не потребовалось много времени, чтобы они начали говорить.

С тех пор, как Ирему стало известно о Лиге всеобщего спокойствия, он добросовестно исполнил данное Вальдеру обещание «заняться» ими, и отправил соответствующие распоряжения своему претору в Лейверк. Лигистов ловко заманили в западню, подсунув им разъезжающего «почти без охраны» важного чиновника, якобы прибывшего из столицы, и распустив слух о том, что он якобы везет при себе важные письма и большую сумму денег — лакомая цель для тех, кто хочет досадить властям. Лигисты доверчиво клюнули на наживку, но в последнюю минуту, догадавшись о засаде, бросили захваченную ими «жертву» и бросились врассыпную, заботясь при этом каждый о своем спасении — не самая дурная тактика для местных жителей, отлично знавших местные леса. Большинству нападавших удалось оторваться от преследователей и благополучно скрыться. Но один, спасаясь от погони, упал с лошади и сломал себе руку, а другой замешкался, пытаясь оказать помощь товарищу, и в результате сам угодил в руки орденских гвардейцев.

Пленников тут же разделили — этого потребовал лорд Ирем, полагавший, что поодиночке эти доморощенные заговорщики, имевшие, как было очевидно с самого начала, мало опыта в таких интригах, потеряют всякую уверенность в себе и доставят гораздо меньше хлопот орденским дознавателям.

Сразу же после ареста обоих лигистов немедленно переправили в столицу. Во-первых, сэр Ирем хотел допросить их лично, а во-вторых, предпочитал избавить их товарищей от искушения сделать какую-нибудь глупость — например, объединить все свои силы и напасть на штаб-квартиру Ордена в Лейверке, чтобы отбить пленников. В итоге злополучные лигисты оказались в Адельстане как раз перед тем, как Валларикс отправился в Лакон.

— И что же рассказали ваши арестанты?.. — спросил Вальдер.

Ирем покосился на Юлию, которая сидела у окна, делая вид, что она полностью поглощена лежащей на ее коленях вышивкой, но Валларикс махнул рукой.

— Говори все, как есть. В общих чертах я уже посвятил леди Юлию в эту историю.

— Как вам будет угодно… Если верить нашим пленникам, то на создание тайного общества их подтолкнула новость, что вы собираетесь выдать Элиссив за сына Дарнторна, и что между вами и Дарнторнами идут переговоры о помолвке. Будто бы принципиальное согласие на брак уже получено, и сейчас вы с лордом Дарнторном обсуждаете условия — вроде того, какую денежную и военную поддержку Дарнторны должны будут оказать вам в обмен на право обручить Льюберта с наследницей.

— Любопытно. То есть, новости — или, скорее, слухи — об этой помолвке появились раньше, чем лорд Бейнор в первый раз заговорил об этом браке? — выразительно приподнимая бровь, спросил Вальдер.

Ирем сумрачно улыбнулся.

— Выходит, что так, мой лорд.

— Любопытно… — повторил Валларикс. — И откуда же распространялись эти сплетни?

— К сожалению, тут наши пленники не сообщили ничего полезного. Похоже, сами они не задумывались, кто заговорил об этом первым. Просто, как это бывает, «все и сразу» вдруг узнали нечто важное. И новость показалась им достаточно правдоподобной и достаточно пугающей, чтобы совсем потерять голову. Но, думаю, это даже не очень важно… Я практически уверен в том, что, от кого бы новость не дошла до наших арестантов, распустил ее, в конечном счете, сам лорд Сервелльд.

— Похоже на правду, — согласился Валларикс, устало откидываясь на подушки. — Это вполне в духе лорда Сервелльда — сперва спровоцировать волнения среди соседей, а потом воспользоваться Лигой для того, чтобы добиться своей цели. Он отлично знает, что в Лейверке его ненавидят и боятся. Легко было просчитать, что эти люди сделают все, что угодно, чтобы не позволить ему породниться с нами и упрочить свою власть…

— Между прочим, в оправдание своих изменнических действий оба пленника ссылаются на то, что вы, с их точки зрения, не знаете, на что способны Дарнторны. Мол, обручив сына с вашей дочерью и получив возможность претендовать на место регента до совершеннолетия Элиссив, Сервелльд Дарнторн не задумался бы вас прикончить. Их послушать, так они не общественный порядок нарушали, а спасали государство и Династию. Можно подумать, что о государстве, кроме них, некому больше позаботиться!..

— Я смотрю, они тебя порядком разозлили, — улыбнулся Валларикс. Ирем поморщился.

— Чего вы от меня хотите?.. Мне и так каждый день приходится иметь дело с преступниками в Адельстане и с болванами при дворе. Но преступники и болваны разом — это уже слишком!

Император рассмеялся — и тут же закашлялся сухим, надрывным кашлем, от которого лицо у императора побагровело, а взгляд сделался растерянным, как будто Валларикс недоумевал, за что ему все эти неприятности — Сервелльд Дарнторн, лигисты и еще внезапная простуда. Юлия поспешно встала, наполнила кубок горячим оремисом из накрытой крышкой кастрюльки и подала его Вальдеру. Сделав несколько глотков, Валларикс с благодарностью кивнул и улыбнулся девушке, а Юлия, озабочено морща лоб, сказала:

— Оремис почти закончился… Пойду, распоряжусь, чтобы вам приготовили еще. И заодно скажу, чтобы вам заварили травяного чая с мятой.

Она обошла стоящий у изголовья кушетки столик и вышла из императорских покоев. Ирем обернулся, провожая ее взглядом.

— …Думаешь, что это все затеяли Дарнторны? — спросил император, возвращаясь к прерванной беседе.

— Для уверенности еще рано, но пока что все говорит в пользу этой версии.

— Так, может быть, тебе пора признать, что твои обвинения против моих кузенов были преждевременными? — спросил император с толикой лукавства. — Ты же не станешь утверждать, что они в сговоре с Дарнторнами…

— Однако Дарнторны были единственными, с кем ваши кузены _совершенно точно_ виделись в столице, — любезно напомнил мессер Ирем. — И если Дарнторнам вздумалось использовать имя ваших кузенов для собственных целей, то я не особо удивлюсь, если окажется, что и ваши кузены тоже хотели использовать Дарнторнов…

Вальдер вздохнул.

— Ладно, не вижу смысла попусту гадать, кто и кого использовал. Может, другие члены Лиги скажут что-то более полезное, чем эти двое… Но теперь, по крайней мере, ясно, почему Седому вздумалось явиться сюда специально для того, чтобы уговорить меня жениться! — мрачно ухмыльнулся он.

— Не вы ли говорили мне, что Князь обычно прав, и что его советам стоит следовать?.. — спросил лорд Ирем с провокационной прямотой. Глаза Валларикса удивленно расширились — обычно его друг себе подобного не позволял.

— Вот только ты не начинай… Мы оба знаем, _почему_ я никогда на это не пойду, — сказал Вальдер гораздо суше, чем обычно разговаривал с мессером Иремом.

— Да нет, мой лорд — по зрелом размышлении, я не могу сказать, что понимаю вас, — ответил рыцарь неожиданно серьезно. — Разве все мы не обречены своей судьбе? Супруга императора и его дети — не в большей степени, чем любой безвестный пехотинец на границе, который может умереть от вражеской стрелы сегодня ночью. Да, разумеется, есть Олварг с его магией — но, тем не менее, ваша супруга рисковала бы не больше, чем семья любого рыбака на побережье, где из года в год случаются пиратские набеги. Но все же эти крестьяне женятся, а девушки — выходят за них замуж и растят своих детей. Никто не может знать своего будущего. Но, если бы люди не женились и не рожали детей, зная, что их семье будут грозить какие-то опасности — то этот мир бы совершенно обезлюдел… Признайте, по крайней мере, что дело не в том, что вы не можете подвергнуть какую-то женщину опасности — опасности подстерегают каждого из нас и каждый день! — а в том, что вы не можете решиться еще раз подвергнуться опасности кого-то потерять.

Вальдер смотрел на друга с удивлением.

— Ах, вот ты как заговорил!.. — насмешливо, но вместе с тем с досадой сказал он. — Это на тебя так влияют разговоры с ворлоками, которых ты вызвал в Адельстан?..

Ирем пожал плечами.

— Как хотите, государь, я просто не пойму, почему бы вам не жениться, например, на леди Юлии… Я знаю, что она не сможет заменить вам Элику, — добавил он, видя, что Валларикс намерен возразить, — Но вам, по крайней мере, не придётся привыкать к ее присутствию — она и так все время рядом с вами, и вы вроде бы неплохо ладите. И этот брак лишит опоры разом Миэльриксов и Дарнторнов, и успокоит ваших подданных. В конце концов, ради государственных интересов люди сплошь и рядом заключают браки с теми, кого они вообще в глаза не видели. А вы хотя бы знаете Юлию и вроде не имеете ничего против ее общества. Мне, наверное, не стоит добавлять, что она очень хороша собой, но согласитесь, государь — необходимость в придачу к совместным трапезам, прогулкам и беседам делить с кем-то вроде леди Юлии одну постель нельзя назвать чем-то невыносимым.

Валларикс махнул рукой, показывая, чтобы рыцарь замолчал — но Ирем и не мог бы продолжать, так как в приемной уже слышались шаги гвардейца, собиравшегося распахнуть для возвращающейся с кухни Юлии дверь императорской гостиной.

Но аргументы Ирема, видимо, все же оказали на Вальдера свое действие — даже после того, как его друг вернулся в Адельстан, он выглядел задумчивым и отвечал Юлии невпопад, а на лицо Вальдера то и дело набегала тень.

Ближе к полудню жар немного спал, наконец, уступив приготовленным Рам Ашадом смесям и отварам, и Валларикс, погрузившись в глубокий сон, проспал почти до ужина. Поскольку последние сутки император ничего не ел, а только постоянно пил — то травяные настойки, то оремис — он проснулся голодным, что обрадовало и Юлию, и дворцовую прислугу, справедливо считавшую вернувшийся аппетит признаком того, что император идет на поправку. Из кухни немедленно прислали тартинки с паштетом и ещё горячий, присыпанный зеленью омлет, обещая за то время, пока Валларикс будет занят этой закуской, приготовить все, что ему только заблагорассудится — но Валларикс, смеясь, ответил, что для человека в его состоянии и этого вполне достаточно, и куртуазно пригласил Юлию разделить с ним эту скромную еду.

Их разговор с мессером Иремом, определенно, не давал ему покоя, потому что, расправляясь со своим омлетом, он внезапно поднял взгляд на месс Лан-Дарен и спросил:

— Скажите, Юлия — что вы думаете о моем кузене Элладайне?..

Юлия вздрогнула. Вопрос явно застал ее врасплох.

— Я… я его почти не знаю, государь, — пробормотала она, наконец.

Вальдер приподнял брови.

— Разве?.. А мне показалось, что вы с ним успели неплохо узнать друг друга за то время, которое они с братом провели в столице, — мягко сказал он. — Сначала я подумал, что вы уделяете ему столько внимания, чтобы избавить его от общения с толпой столичных сплетников. Когда такая вдумчивая, сдержанная девушка, как вы, внезапно принимается напропалую кокетничать с человеком, которого она впервые видит, это можно приписать либо внезапной страсти, либо какому-то скрытому умыслу. А страсть… — Вальдер задумчиво взглянул куда-то мимо Юлии, как будто видел на стене картины собственного прошлого. — Насколько я могу судить, внезапная и бурная влюбленность в незнакомца чаще заставляет нас стесняться больше, чем обычно, а не помогает нам блистать и очаровывать. Так что я был почти уверен, что вы не влюбились в моего кузена. Но, если в тот первый вечер вы и не испытывали к Элладайну никаких особых чувств, то я не удивился бы, если бы впоследствии он внушил вам симпатию. В конце концов, можно из великодушия занимать человека целый вечер, но едва ли можно из одного лишь великодушия уделять ему всё своё время десять дней подряд. Глядя на вас с Элладайном в эти дни, я начал думать, что он сумел внушить вам… определенный интерес. И это было бы неудивительно. Элладайн молод, храбр, хорошо воспитан… И, насколько мне известно, несмотря на свой мальчишеский характер и на некоторое легкомыслие, он добрый и великодушный человек. Это не говоря уже о том, что он очень хорош собой.

— Зачем вы мне все это говорите, государь?.. — голос Юлии дрогнул от волнения.

— Затем, что, если вы действительно понравились друг другу, то я был бы только рад устроить дело так, чтобы вас с Элладайном не разделяло пол-Империи, и разрешил бы Эльдерику с Элладайном снова занять место при дворе, — просто ответил император. — Вы так много делаете для меня, что меньшее, чем я могу вам отплатить — это, в свою очередь, тоже позаботиться о вашем счастье.

— Нет, — резко сказала Юлия. — Вы ошибаетесь, мой лорд. Мне нет до Элладайна никакого дела… И, поверьте, я нисколько не расстроюсь, если больше никогда с ним не увижусь.

Валларикс озабоченно смотрел на Юлию.

— Он вас чем-то обидел?.. Я знал Элладайна с детства. Человек вроде него просто не мог общаться с женщиной, которая ему понравилась, не объяснившись в своих чувствах. Но я никогда бы не подумал, что он может быть невежливым — по крайней мере, с дамой.

Юлия резко помотала головой.

— Нет, государь! Он ничем меня не обидел, и тем более не вел себя невежливо. Я злюсь вовсе не на него, а на себя.

— Но почему?.. — не понял Валларикс.

— Да потому, что я вела себя, как дура! — воскликнула Юлия. — Сперва, как вы и сказали, я решила пригласить его потанцевать, чтобы его не стали донимать ваши придворные. Но с ним и правда оказалось весело, и он так галантно ухаживал за мной… а все вокруг, включая моих собственных родителей, все время повторяли, что мы так красиво смотримся рядом друг с другом и выглядим такими счастливыми, что мне и правда начало казаться, что он мне нравится. В конце концов, я никогда ни в кого не влюблялась — откуда мне было знать, как именно я должна себя чувствовать, когда в кого-нибудь влюблюсь?.. Дома у меня иногда бывали ухажеры — если послушать моего дядюшку, так за мной вообще ухаживало пол-провинции, хотя, по-моему, он так считает только из-за маминых похвал, — но с ними мне всегда было неловко, скучно и хотелось поскорей от них избавиться. Или, во всяком случае, держаться на виду, среди людей, чтобы они не слишком сильно расходились в своих комплиментах. Ну а с Элладайном было по-другому. Он не заставлял меня чувствовать себя так, как будто бы я — крепость, которую пытаются взять измором, развлекал меня, смешил, и в то же время вел себя достаточно тактично. И я думала, что он мне нравится и что, наверное, именно так люди и должны чувствовать себя, когда, наконец, встречают кого-нибудь, кто им подходит. А потом… — Юлия запнулась, прерывисто вздохнула. — А потом, уже перед своим отъездом, Элладайн сделал мне предложение. И тут я поняла, что не могу ответить «да». Что не могу даже представить, что уеду с ним на Север и стану его женой. И когда я спросила себя — почему? Ведь он же мне и правда нравится! — то поняла, что я все это время была просто дурой… и что я, на самом деле, давно уже влюблена в совсем другого человека.

Голос Юлии, и без того дрожащий от волнения, прервался, и она опустила голову, стараясь не встречаться с собеседником глазами. В этот момент Юлия казалась искренне несчастной, и Элика уже не в первый раз подумала, что ее сестра слишком долго и упорно добивалась императора, и увлеклась Вальдером больше, чем ей, может быть, самой хотелось бы. Основу для произнесенной сестрой речи явно заготовила еще Аталия, но те эмоции, которые испытывала Юлия в этот момент, были, похоже, подлинными — и от этого ее было почти жаль.

Валларикс, давно уже позабывший о еде, растерянно смотрел на девушку.

— А этот человек, которого вы любите… — начал он словно через силу, но, видимо, решил, что глупо было бы ходить вокруг да около, затягивая эту и без того трудную для них обоих сцену, и просто усталым голосом спросил — Юлия, вы же не имеете в виду меня?

Сестра молчала. Она только наклонила голову еще ниже, так что теперь Валлариксу, надо полагать, был виден только ее покрасневший лоб.

Что-что, а уж краснеть от притворного смущения ее сестра умела замечательно… Она даже рассказывала Элике, как именно следует это делать — нужно всего-то задержать дыхание, а после этого со всей возможной яркостью представить, что пытаешься поднять что-то очень тяжелое, так, чтобы все мышцы в самом деле напряглись, и вот — очередной поклонник или недовольные какой-нибудь выходкой старшие уже уверены, что ты в полном смятении.

Вальдер смотрел на расстроенную девушку растерянно и с жалостью.

— Простите меня, Юлия, — негромко сказал он. — Это моя вина — я должен был понять, что молодой, красивой женщине не стоит проводить все свое время в обществе мужчины. Но я был так занят своим горем, что совсем забыл, что потерять сестру — совсем не то же самое, что потерять жену. Я должен был понять, что дружба и привязанность легко перерастают в увлечение, и оградить вас от такого испытания.

— А я ни капли не жалею, что вы этого не сделали! — вскинулась Юлия, и ее глаза яростно сверкнули. — Даже не вздумайте решить, что теперь нужно отослать меня домой или еще куда-нибудь, чтобы я смогла побыстрее вас забыть! Я вам этого не прощу. Не говоря уже о том, что я вообще этого не выдержу.

— Ну, это вам только так кажется, — вздохнул Вальдер. И, видя гневно сдвинутые брови Юлии, вздохнул. — Простите, Юлия… я не хотел сказать, что я не верю в силу ваших чувств. Просто нам всегда кажется, что мы не можем выдержать что-нибудь страшное — но потом оказывается, что мы прочнее, чем мы думали… прочнее, может быть, чем нам самим хотелось бы. Случается что-то ужасное — но мы не умираем из-за этого. И даже если поначалу нам кусок в горло не лезет, то на второй, или на третий, или на четвертый день мы все же начинаем есть и пить, и наша боль мало-помалу отступает, потом превращается в воспоминание — и жизнь неумолимо продолжается, хотим мы этого или же нет…

Речь императора заставила Юлию притихнуть. Надо думать, от звучавшей в голосе Валларикса тоски и какой-то печальной обреченности даже ей на секунду сделалось неловко. Но потом она все-таки нарушила эту печальную, как молчание над могилой, паузу.

— Позвольте мне остаться при дворе, — сказала Юлия негромко, но упрямо. — Пусть даже вы меня не любите, мне все равно... Мне достаточно просто находиться рядом с вами и заботиться о вас. Да я счастливее большинства других женщин — мне хотя бы не приходится мучиться ревностью, поскольку у вас нет возлюбленной! А ревновать к своей сестре, тем более покойной, я все равно не могу. Наоборот, у меня иногда такое чувство, как будто бы она не разъединяет, а, наоборот, соединяет нас. Пусть вы не можете меня любить, но мы, по крайней мере, любим одного и того же человека.

— Я — самый неподходящий для вас человек, — сказал Вальдер задумчиво, едва ли замечая, что его слова, скорее, отвечают на дневное предложение мессера Ирема жениться на Юлии, чем на ее просьбу не отсылать ее из Адели.

Но Юлия поняла.

— Не говорите так! — со вспыхнувшей во взгляде радостью ответила она. — Вы — самый лучший человек из всех, кого я знаю. Я люблю вас.

Она поднялась, порывисто шагнула к полулежащему на кушетке императору и, наклонившись, с отчаянной детской простотой поцеловала его в губы, прежде чем испуганно взглянуть на ошарашенного ее неожиданным порывом императора, прижать ладонь к губам и, резко развернувшись, выбежать из императорской гостиной.

Это был далеко не первый поцелуй в жизни ее сестры, о чем прекрасно знала Элика, однако выглядел он безупречно — то есть так, как полагалось для внезапного порыва девушки, которая еще совсем недавно не имела ни малейшего понятия о том, «что должны чувствовать люди, когда они в кого-то влюбляются». В деталях этой сцены, без сомнения, угадывалась рука мастера, и Элике казалось, что она ощущает почти осязаемое присутствие леди Аталии. Все-таки Юлии, привыкшей к ее деревенским ухажерам, не достало бы ни ловкости, ни житейского опыта, ни циничного знания людей, чтобы продумать, а потом и разыграть всю эту сцену без помощи маменьки, выросшей при дворе в эпоху Наина Воителя — более куртуазную и более бесстыдную, чем двор Валларикса.

И хотя объяснения, как такового, еще не произошло, и Валларикс не предложил Юлии стать его женой, не приходилось сомневаться, что совместные усилия Аталии и ее дочери достигли своей цели.

Юлия победила.