Королева (джен)

Вальдера лихорадило. Темно-синие глаза императора блестели слишком ярко, как это бывает у людей при сильном жаре, щеки покрывал болезненный румянец. Парадоксальным образом, болезнь придала императору более оживленный вид, чем он имел обычно — ну, во всяком случае, с момента смерти Элики.

— Забавно, правда? — простудиться в такую жару, — с усмешкой сказал он вместо приветствия, когда лорд Ирем вошел в комнату.

Рыцарь смотрел на императора с сочувствием.

— Рам Ашад рассказал мне, как вы провели сегодняшнюю ночь. Судя по его рассказу, ничего забавного здесь нет.

Валларикс вяло отмахнулся.

— Ну, это пустяки... К тому же, леди Юлия так самоотверженно за мной ухаживает, что в каком-то смысле я чувствую себя даже лучше, чем обычно. Честное слово — если мне не изменяет память, меня даже в детстве так не опекали, когда мне случалось заболеть!

Юлия сидела в той же комнате, только ближе к окну, и с самым скромным видом занималась вышиванием — не то примерная супруга, не желающая оставлять страдающего мужа без присмотра, не то сиделка при больном.

Лорд Ирем повернулся к ней и слегка поклонился.

— Месс Лан-Дарен, продолжайте в том же духе — и я буду звать вас спасительницей государства… Рам Ашад не даст соврать — нам всем известно, как трудно заставить нашего государя перестать утомлять себя делами и добиться, чтобы он позволил кому-нибудь позаботиться о своем здоровье. И я очень рад услышать, что, по крайней мере, вас он слушает!

— Лицемер, — хмыкнул Валларикс. — Можно подумать, ты явился сюда не затем, чтобы говорить о делах!

Ирем слегка развел руками, признавая очевидное.

— Помните, я докладывал, что двоих арестованных лигистов доставили в Адельстан?.. Как я и говорил, нам не потребовалось много времени, чтобы они начали говорить.

Вопрос явно был задан только для проформы, потому что Валларикс, несмотря на не давшую ему выспаться лихорадку и на отвратительное самочувствие, едва ли мог забыть происходивший накануне разговор.

Орденская претория в Лейверке заманила местных лигистов в ловушку, подсунув им разъезжающего «почти без охраны» важного чиновника, якобы прибывшего из столицы. Лигисты сначала клюнули на эту наживку, но в последнюю минуту, догадавшись о засаде, бросили едва захваченную ими «жертву» и бросились врассыпную, заботясь при этом каждый о своем спасении — не самая дурная тактика, если учесть, что все они были местными жителями и прекрасно ориентировались в здешних лесах. Большинству нападавших, таким образом, удалось оторваться от своих преследователей и благополучно скрыться. В плен орденским гвардейцам удалось захватить только двоих — один, спасаясь от погони, упал с лошади и сломал себе руку, а другой замешкался, пытаясь оказать помощь товарищу, и в результате сам угодил в руки их преследователям.

Пленников тут же разделили — мера, которая могла бы показаться излишней, принимая во внимание, что им обоим предстоял допрос у ворлока, а судебного мага невозможно обмануть, заранее договорившись о своих ответах. Тем не менее, лорд Ирем позаботился проинструктировать своих людей о строгой изоляции любого из захваченных лигистов, полагая, что все эти люди, будучи крайне неопытными в своем деле, оказавшись оторванными от своих товарищей, быстро утратят присутствие духа, растеряются и доставят меньше хлопот орденским дознавателям.

Сразу же после ареста обоих лигистов немедленно переправили в столицу. Во-первых, сэр Ирем хотел допросить их лично, а во-вторых — предпочитал избавить их товарищей от искушения сделать какую-нибудь глупость, вроде, например, того, чтобы объединить все свои силы и напасть на штаб-квартиру Ордена в Лейверке, чтобы освободить пленников. Все это коадъютор изложил Валлариксу во время своего вчерашнего доклада.

Расставшись с мессером Иремом и наскоро позавтракав, Вальдер отправился в Лакон.

В смыкающемся с дворцовыми садами парке, принадлежащем военной Лаконской академии, отстроили площадку для игры в мяч, пострадавшую из-за просевшего за зиму грунта, и Валларикс, лично выделивший средства на необходимые работы, был приглашен мастерами Академии взглянуть на результат этих трудов.

Лакон со дня своего основания находился под покровительством дан-Энриксов, и сам Вальдер всегда упоминал об Академии с заметной нежностью — так что неудивительно, что император посчитал необходимым принять приглашение. Взяв с собой нескольких вельмож, он отправился в Академию сразу же после завтрака, и там, на месте, не только принимал благодарности от мастеров, но и довольно ласково беседовал со старшими учениками. Придя в восторг от внимания императора, эти юноши захотели знать, любит ли сам правитель играть в куббл, или же он просто заботился о том, чтобы лаконцы не лишились одного из своих любимых развлечений. Валларикс ответил, что последний раз играл в куббл в далекой юности, но помнит, что в то время занимался этим делом с большим увлечением. Обнадеженные подобным ответом, лаконцы стали наперебой уговаривать своего высокопоставленного гостя вспомнить прошлый опыт и сыграть еще раз.

Наставники попытались их одернуть, упрекая за нахальство, но Вальдер со смехом возразил, что, если он может охотиться или участвовать в турнирах с родственниками учеников Лакона — составлявшими, действительно, высшую знать Империи, — то не видит никакой причины, почему он не может сыграть партию в мяч с их сыновьями. Это заявление вызвало бурное ликование старших учеников, и в результате Валларикс сыграл с собравшимися со всего Лакона юношами даже не одну, а три партии в куббл одну за другой — иначе было просто невозможно позволить всем тем, кто рвался поучаствовать в игре, сыграть со знатным гостем, а Валларикс, видя, как лучатся гордостью его партнеры по площадке, не хотел расстроить их товарищей отказом.

«Хорошо еще, что младшие отряды сейчас в Деревянной крепости — иначе, полагаю, меня бы вообще загоняли до смерти!..» — смеясь, сказал Валларикс своим спутникам, возвращаясь из Лакона во дворец. Но три утомительных игры, сыгранных на палящем солнце, и холодная вода, которой Валларикс утолял жажду, сыграли с императором дурную шутку, и Вальдер, который отличался, в целом, замечательным здоровьем и едва ли чем-нибудь болел за все годы их брака, ближе к ужину почувствовал себя неважно и вынужден был прилечь. Вскоре его начало лихорадить, ну а к ночи императора и скрутил настолько сильный жар, что ночью он несколько раз страдал от рвоты и жаловался Рам-Ашаду на мучительную боль в костях.

Юлия, едва услышавшая о том, что Валларикс неважно себя чувствует и не намерен ужинать, решила, что на этот раз она не станет дожидаться, когда ему станет лучше, или ограничиваться выражением формальных соболезнований — и решительно отправилась в личные комнаты правителя. Валларикс, которому головная боль и жар мешали спать, к счастью для Юлии, не ложился в кровать, а проводил время у себя в гостиной, полулежа на кушетке и медленными глотками попивая горячий оремис. Удивленный сообщением о том, что месс Лан-Дарен просит разрешения войти, он позволил гвардейцам пропустить ее — и Юлия, несмотря на смущение Валларикса, твердящего, что ей необязательно утруждать себя заботами о нем, мгновенно развила бурную деятельность — велела прислуге, кроме обычного в таких случаях оремиса, заварить больному мяту, чтобы смягчить боль в горле, принесла Валлариксу смоченное полотенце, чтобы охладить горячий лоб, и настояла, чтобы он послал за Рам Ашадом.

Элика на ее месте сделала бы то же самое, и на сей раз она, пожалуй, была даже благодарна Юлии за ее хлопоты. Пускай даже сестра делала это все, не упуская из виду своей главной цели — сблизиться с Валлариксом и заслужить его любовь, она, во всяком случае, заботилась о его благе, и, пожалуй, даже вполне искренне.

Ну, то есть Юлия, конечно, слишком любовалась самой собой в роли сестры милосердия, но за Валлариксом она все же ухаживала с тронувшей Элику заботой. Уступив Вальдера Рам Ашаду на ночное время, потому что проводить ночь у постели больного правителя было бы чересчур для женщины, не приходившейся Вальдеру ни невестой, ни сестрой, ни матерью — Юлия, тем не менее, вернулась к нему сразу после пробуждения. Она застала Валларикса на той же кушетке, где она оставила его накануне — этой ночью император, который при глотании испытывал острую боль, так и не смог заснуть, и, даже когда жар немного спал, вынужден был бодрствовать, чтобы постоянно смачивать чем-нибудь теплым свое воспаленное горло.

Но сейчас он, очевидно, страдал уже значительно меньше, и настроение у Валларикса, несмотря на продолжающийся жар и бессонную ночь, заметно поднялось. На лорда Ирема он смотрел с любопытством человека, который чувствует себя достаточно хорошо, чтобы проявлять интерес к чему-нибудь кроме своего состояния.

— И что же рассказали ваши арестанты?..

— Много крайне любопытных вещей, — ответил Ирем, бросив быстрый взгляд на Юлию, которая делала вид, что она полностью поглощена лежащей на ее коленях вышивкой и даже не прислушивается к докладу коадъютора. Вальдер махнул рукой.

— Говори все, как есть. В общих чертах я уже посвятил леди Юлию в эту историю.

— Как вам угодно… Если верить нашим пленникам, то на создание тайного общества их и их соратников толкнула новость, что вы намерены выдать вашу дочь за Льюберта Дарнторна, и что между вами и Дарнторнами идут переговоры о помолвке. Будто бы принципиальное согласие на брак уже получено, и сейчас вы с лордом Дарнторном обсуждаете условия — вроде того, какую денежную и военную поддержку Дарнторны должны будут оказать вам в обмен на право обручить Льюберта с наследницей.

— Любопытно. То есть, новости — или, скорее, слухи — об этой помолвке появились раньше, чем лорд Бейнор в первый раз заговорил об этом браке? — выразительно приподнимая бровь, спросил Вальдер.

Ирем сумрачно улыбнулся.

— Выходит, что так, мой лорд.

— Любопытно… — повторил Валларикс. — И откуда же распространялись эти сплетни?

— К сожалению, тут наши пленники не сообщили ничего полезного. Похоже, сами они не задумывались, кто заговорил об этом первым, потому что не ставили под сомнение истинность этой новости. Просто, как это бывает, «все и сразу» вдруг узнали нечто важное. И новость показалась им достаточно правдоподобной и достаточно пугающей, чтобы совсем потерять голову. Ну, тут еще, конечно, свою роль играет то, что они не желают называть имен и выдавать своих товарищей — а люди, от которых они больше всего слышали об этом браке, разумеется, связаны с Лигой. Один из наших арестантов просто уклонялся от ответа, второй прямо заявил, что они принесли торжественную клятву не выдавать друг друга, что бы ни случилось… Они, видимо, считают, что это чем-то поможет при допросе с ворлоком, — Ирем презрительно пожал плечами, как будто не находя слов, чтобы выразить собственное отношение к подобному идиотизму. — Но я думаю, это даже не очень важно… Я практически уверен в том, что, от кого бы новость не дошла до наших арестантов, распустил ее, в конечном счете, сам лорд Сервелльд.

— Похоже на правду, — согласился Валларикс, устало откидываясь на подушки. — Это было бы ловким ходом — сперва спровоцировать волнения среди своих соседей, а потом воспользоваться этим для того, чтобы добиться своей цели. Все эти мелкие сеньоры большую часть жизни провели в тени Торнхэлла и знакомы с нравом его обитателей. Неудивительно, что они все боятся Дарнторнов и не хотят, чтобы лорд Сервелльд породнился с нами и приобрел еще больше влияния и власти. Сервелльд мог не сомневаться в том, что подобные слухи напугают их и вынудят их действовать…

— Между прочим, в оправдание своих изменнических действий оба пленника ссылаются на то, что вы, с их точки зрения, ещё не знаете, на что способны Дарнторны. Мол, обручив сына с вашей дочерью и получив возможность претендовать на место регента до совершеннолетия Элиссив, Сервелльд Дарнторн не задумался бы вас прикончить. Их послушать, так они не общественный порядок нарушали, а спасали государство и Династию. Можно подумать, что о государстве, кроме них, некому больше позаботиться!..

— Я смотрю, они тебя порядком разозлили, — чуть заметно улыбнулся Валларикс.

— Чего вы от меня хотите, государь? Мне и так каждый день приходится иметь дело с преступниками в Ордене и с болванами при дворе. Но преступники и болваны разом — это уже слишком! — поморщился рыцарь.

Император рассмеялся — а потом закашлялся сухим, надрывным кашлем, заставившим его лицо побагроветь. Юлия торопливо встала, наполнила кубок горячим оремисом из накрытой крышкой кастрюльки и подала его Вальдеру. Сделав несколько глотков, Валларикс с благодарностью кивнул и улыбнулся девушке — а Юлия, озабочено морща лоб, сказала:

— Оремис почти закончился… Пойду, распоряжусь, чтобы вам приготовили еще. И заодно скажу, чтобы вам заварили травяного чая с мятой.

Она обошла стоящий у изголовья кушетки столик и поспешно вышла. Ирем слегка повернул голову, провожая ее взглядом.

— …Значит, ты уверен, что все это — интрига Дарнторнов? — спросил император, возвращаясь к прерванной беседе.

— Для уверенности еще рано, но пока что все говорит в пользу этой версии.

— То есть ты признаешь, что твои обвинения против моих кузенов были преждевременными? — спросил император с толикой лукавства. — Ты же не станешь утверждать, что они в сговоре с Дарнторнами…

— Однако Дарнторны были единственными, с кем ваши кузены _совершенно точно_ виделись в столице, — любезно напомнил мессер Ирем. — И если Дарнторнам вздумалось использовать имя ваших кузенов для собственных целей, то я не особо удивлюсь, если окажется, что и ваши кузены тоже хотели использовать Дарнторнов…

Вальдер вздохнул.

— Ладно, не вижу смысла попусту гадать, кто и кого использовал. Пусть ворлоки помогут вам установить имена других членов Лиги — может быть, они расскажут нам что-нибудь более полезное, чем эти двое… Но теперь, по крайней мере, ясно, почему Седому вздумалось посетить меня специально для того, чтобы уговорить меня жениться! — с горькой усмешкой добавил он.

— Хм!.. Не вы ли говорили мне, что Князь обычно прав, и что его советам стоит следовать?.. — спросил лорд Ирем с почти провокационной прямотой. Глаза Валларикса удивленно расширились — обычно его друг себе подобного не позволял.

— Вот только ты не начинай… Мы оба знаем, _почему_ я никогда на это не пойду, — мрачно ответил он.

— Да нет, мой лорд — по зрелом размышлении, я не могу сказать, что понимаю вас, — ответил Ирем неожиданно серьезно. — Разве все мы не обречены своей судьбе? Супруга императора и его дети — не в большей степени, чем любой безвестный пехотинец на границе, который может умереть от вражеской стрелы сегодня ночью. Да, разумеется, есть Олварг с его магией — но, тем не менее, ваша супруга рисковала бы не больше, чем семья любого рыбака на побережье, где из года в год случаются пиратские набеги. Но все же эти крестьяне женятся, а девушки — выходят за них замуж и растят своих детей. Никто не может знать своего будущего. Но, если бы люди не женились и не рожали детей, зная, что их семье будут грозить какие-то опасности — то этот мир бы совершенно обезлюдел… Признайте, по крайней мере, что дело не в том, что вы не можете подвергнуть какую-то женщину опасности — опасности подстерегают каждого из нас и каждый день! — а в том, что вы не можете решиться еще раз подвергнуться опасности кого-то потерять.

Вальдер смотрел на друга с удивлением.

— Ах, вот ты как заговорил!.. — насмешливо, но вместе с тем с досадой сказал он. — Это на тебя так влияют разговоры с ворлоками, которых ты вызвал в Адельстан?..

Ирем пожал плечами.

— Как хотите, государь, я просто не пойму, почему бы вам не жениться, например, на леди Юлии… Я знаю, что она не сможет заменить вам Элику, — решительно добавил он, видя, что Валларикс нахмурил брови и намерен ему возразить, — Но вам, по крайней мере, не придётся привыкать к ее присутствию — она и так все время рядом с вами, и вы вроде бы неплохо ладите. И этот брак лишит опоры разом Миэльриксов и Дарнторнов, и успокоит ваших подданных. В конце концов, ради государственных интересов люди сплошь и рядом заключают браки с теми, кого они вообще в глаза не видели. А вы хотя бы знаете Юлию и вроде не имеете ничего против ее общества. Мне, наверное, не стоит добавлять, что она очень хороша собой, но согласитесь, государь — необходимость в придачу к совместным трапезам, прогулкам и беседам делить с кем-то вроде леди Юлии одну постель нельзя назвать чем-то невыносимым.

Валларикс махнул рукой, показывая, чтобы рыцарь замолчал — да Ирем, откровенно говоря, и не имел бы никакой возможности продолжить свою речь, поскольку в приемной уже послышались шаги гвардейца, собиравшегося распахнуть перед возвращавшейся Юлией дверь императорской гостиной.

Тем не менее, после ухода рыцаря Валларикс выглядел задумчивым и то и дело отвечал Юлии невпопад. Должно быть, его мысли постоянно возвращались к словам Ирема, и на лицо Вальдера то и дело набегала тень.

Ближе к полудню жар немного спал, наконец, уступив приготовленным Рам Ашадом смесям и отварам, и Валларикс, погрузившись в глубокий сон, проспал до самого ужина. Поскольку последние сутки император ничего не ел, а только постоянно пил — то травяные настойки, то оремис — он проснулся голодным, что обрадовало и Юлию, и дворцовую прислугу, справедливо считавшую вернувшийся аппетит признаком того, что император идет на поправку. Из кухни немедленно прислали тартинки с паштетом и ещё горячий, присыпанный зеленью омлет, обещая за то время, пока Валларикс будет занят этой закуской, приготовить все, что ему только заблагорассудится — но Валларикс, смеясь, ответил, что для человека в его состоянии и этого вполне достаточно, и куртуазно пригласил Юлию разделить с ним эту скромную еду.

Их разговор с мессером Иремом, определенно, не давал ему покоя, потому что, расправляясь со своим омлетом, он внезапно поднял взгляд на сидевшую напротив месс Лан-Дарен и спросил:

— Скажите, Юлия — что вы думаете о моем кузене Элладайне?..

Юлия вздрогнула, как будто бы этот вопрос застал ее врасплох.

— Я… я его почти не знаю, государь, — пробормотала она, наконец.

Вальдер слегка приподнял брови.

— Разве?.. А мне показалось, что вы с ним успели неплохо узнать друг друга за то время, которое они с братом провели в столице, — мягко сказал он. — Сначала я подумал, что вы уделяете ему столько внимания, чтобы избавить его от общения с кем-нибудь из столичных сплетников. Я неплохо узнал вас за то время, которое вы провели при дворе, так что трудно было не заподозрить в вашем интересе к Миэльриксу… некую искусственность. Когда такая вдумчивая, скромная и сдержанная девушка, как вы, внезапно принимается напропалую кокетничать с человеком, которого она впервые в жизни видит, это можно приписать либо внезапной страсти, либо какому-то скрытому умыслу. А страсть… — Вальдер пожал плечами. — По правде говоря, внезапная влюбленность в незнакомца чаще заставляет людей стесняться друг друга больше, чем обычно, а не порождает в них стремление блистать и очаровывать. Так что я был почти уверен, что вы не влюбились в моего кузена. Но, если я прав, и вы в тот первый вечер не испытывали к Элладайну никаких особых чувств, то я не удивился бы, если бы впоследствии он внушил вам симпатию. В конце концов, можно из великодушия занимать человека целый вечер, но едва ли можно из одного лишь великодушия уделять ему всё своё время десять дней подряд. Глядя на вас и Элладайна со стороны на протяжении всех этих дней, я начал думать, что он сумел внушить вам… определенный интерес, и что вы получаете большое удовольствие от его общества. И, по правде говоря, это было бы неудивительно. Элладайн молод, храбр, хорошо воспитан… Он приятный собеседник и, насколько мне известно, несмотря на свой мальчишеский характер и на некоторое легкомыслие, он добрый и великодушный человек. Это не говоря уже о том, что он очень хорош собой.

— Зачем вы мне все это говорите, государь?.. — голос Юлии дрогнул от волнения.

— Затем, что, если вы с моим кузеном действительно понравились друг другу, то я был бы только рад устроить дело так, чтобы вас с Элладайном не разделяло пол-Империи, и позволить им с Эльдериком снова занять место при дворе, — просто ответил император. — Вы так много делаете для меня, что меньшее, чем я могу вам отплатить — это, в свою очередь, тоже позаботиться о вашем счастье.

— Нет, — резко сказала Юлия. — Вы ошибаетесь, мой лорд. Мне нет до Элладайна никакого дела… И, поверьте, я нисколько не расстроюсь, если я больше ни разу его не увижу.

Валларикс озабоченно смотрел на Юлию.

— Он вас чем-то обидел?.. Насколько я знаю Элладайна — а его характер вряд ли сильно изменился с детства — человек вроде него просто не мог общаться с женщиной, которая ему понравилась, не объяснившись в своих чувствах. Но я никогда бы не подумал, что он может быть невежливым — по крайней мере, с дамой.

Юлия резко помотала головой.

— Нет… нет! Он ничем меня не обидел, и тем более не вел себя невежливо. Я злюсь вовсе не на него, а на себя.

— Но почему?.. — не понял Валларикс.

— Да потому, что я вела себя, как дура! — воскликнула Юлия. — Сперва, как вы и сказали, я решила пригласить его потанцевать, чтобы его не стали донимать ваши придворные. Но с ним и правда оказалось весело, и он так галантно ухаживал за мной… а все вокруг, включая моих собственных родителей, все время повторяли, что мы с ним такая замечательная пара, так красиво смотримся рядом друг с другом, и выглядим такими счастливыми, что мне и правда начало казаться, что он мне и правда нравится. В конце концов, я никогда ни в кого не влюблялась — откуда мне было знать, как именно я должна себя чувствовать, когда в кого-нибудь влюблюсь?.. Дома у меня иногда бывали ухажеры — если послушать моего дядюшку, так за мной вообще ухаживало пол-провинции, хотя, по-моему, он так считает только из-за маминых похвал, — но с ними мне всегда было неловко, скучно и хотелось поскорей от них избавиться. Или, во всяком случае, держаться на виду, среди людей, чтобы они не слишком сильно расходились в своих комплиментах. Ну а с Элладайном было по-другому. Он не заставлял меня чувствовать себя так, как будто бы я — крепость, которую пытаются взять измором, развлекал меня, смешил, и в то же время вел себя достаточно тактично. И я думала, что он мне нравится и что, наверное, именно так люди и должны чувствовать себя, когда, наконец, встречают кого-нибудь, кто им подходит. А потом… — Юлия запнулась, прерывисто вздохнула. — А потом, уже перед своим отъездом, Элладайн сделал мне предложение. И тут я поняла, что не могу ответить «да». Что не могу даже представить, что уеду с ним на Север и стану его женой. И когда я спросила себя — почему? Ведь он же мне и правда нравится! — то поняла, что я все это время была просто дурой… и что я, на самом деле, давно уже влюблена в совсем другого человека.

Голос Юлии, и без того дрожащий от волнения, прервался, и она опустила голову, явно стараясь не встречаться с собеседником глазами. В этот момент Юлия казалась искренне несчастной, и Элика уже не в первый раз подумала, что ее сестра слишком долго и упорно добивалась императора, и увлеклась Вальдером больше, чем ей, может быть, самой хотелось бы. И что, несмотря на все вранье и лицемерие, из которого состоял ее рассказ, явно составленный не без участия леди Аталии, эмоции, которые она испытывала в тот момент, были отчасти подлинными.

Валларикс, давно уже позабывший о еде, растерянно смотрел на девушку.

— А этот человек, которого вы любите… — начал он словно через силу, но, видимо, решил, что нет смысла притворяться и ходить вокруг да около, затягивая эту и без того трудную для них обоих сцену, и просто усталым голосом спросил — Юлия, вы же не имеете в виду меня?

Юлия молчала. Она только наклонила голову еще ниже, так что теперь Валлариксу, надо полагать, был виден только ее покрасневший лоб.

Что-что, а уж краснеть от притворного смущения ее сестра умела замечательно… Она даже рассказывала Элике, как именно следует это делать — нужно всего-то задержать дыхание, а после этого со всей возможной яркостью представить, что пытаешься поднять что-то очень тяжелое, так, чтобы все мышцы в самом деле напряглись, и вот — очередной поклонник или недовольные какой-нибудь выходкой старшие уже уверены, что ты в полном смятении.

Вальдер смотрел на расстроенную девушку растерянно и с жалостью.

— Простите меня, Юлия, — негромко сказал он. — Это моя вина — я должен был понять, что молодой, красивой женщине не стоит проводить все свое время в обществе мужчины. Я был так занят своим горем, что совсем забыл, что потерять сестру — совсем не то же самое, что потерять жену. Я должен был понять, что дружба и привязанность легко перерастают в увлечение, и оградить вас от такого испытания.

— А я ни капли не жалею, что вы этого не сделали! — вскинулась Юлия, и ее глаза яростно сверкнули. — Даже не вздумайте отослать меня домой или еще куда-нибудь, чтобы я смогла побыстрее вас забыть! Я вам этого не прощу. Не говоря уже о том, что я вообще этого не выдержу.

— Ну, это вам только так кажется, — вздохнул Вальдер. И, видя гневно сдвинутые брови Юлии, вздохнул. — Простите, Юлия… я не хотел сказать, что я не верю в силу ваших чувств. Просто нам всегда кажется, что мы не можем выдержать что-нибудь страшное — но потом оказывается, что мы прочнее, чем мы думали… прочнее, может быть, чем нам самим хотелось бы. Случается что-то ужасное — но мы не умираем из-за этого. И даже если поначалу нам кусок в горло не лезет, то на второй, или на третий, или на четвертый день мы все же начинаем есть и пить, и наша боль мало-помалу отступает, потом превращается в воспоминание — и жизнь неумолимо продолжается, хотим мы этого или же нет…

Речь императора заставила Юлию притихнуть. Надо думать, от звучавшей в голосе Валларикса тоски и какой-то печальной обреченности даже ей на секунду сделалось неловко. Но потом она все-таки нарушила эту печальную, как молчание над могилой, паузу.

— Позвольте мне остаться при дворе, — сказала Юлия негромко, но упрямо. — Пусть даже вы меня не любите, мне все равно... Мне достаточно просто находиться рядом с вами и заботиться о вас. Да я счастливее большинства других женщин — мне хотя бы не приходится мучиться ревностью, поскольку у вас нет возлюбленной! А ревновать к своей сестре, тем более покойной, я все равно не могу. Наоборот, у меня иногда такое чувство, как будто бы она не разъединяет, а, наоборот, соединяет нас. Пусть вы не можете меня любить, но мы, по крайней мере, любим одного и того же человека.

— Я — самый неподходящий для вас человек, — сказал Вальдер задумчиво, едва ли замечая, что его слова, скорее, отвечают на дневное предложение мессера Ирема жениться на Юлии, чем на ее просьбу не отсылать ее из Адели.

Но Юлия поняла.

— Не говорите так! — со вспыхнувшей во взгляде радостью ответила она. — Вы — самый лучший человек из всех, кого я знаю. Я люблю вас.

Она поднялась, порывисто шагнула к полулежащему на кушетке императору и, наклонившись, с отчаянной детской простотой поцеловала его в губы, прежде чем испуганно взглянуть на ошарашенного ее неожиданным порывом императора, прижать ладонь к губам и, резко развернувшись, почти выбежать из императорской гостиной.

Это был далеко не первый поцелуй в жизни ее сестры, о чем прекрасно знала Элика, однако выглядел он вполне безупречно — то есть так, как полагалось для внезапного порыва девушки, которая еще совсем недавно не имела ни малейшего понятия о том, «что должны чувствовать люди, когда они в кого-то влюбляются». В деталях этой сцены, без сомнения, угадывалась рука мастера, и Элике казалось, что она ощущает почти осязаемое присутствие леди Аталии. Все-таки Юлии, привыкшей к ее деревенским ухажерам, не достало бы ни ловкости, ни житейского опыта, ни циничного знания людей, чтобы продумать, а потом и разыграть всю эту сцену без помощи маменьки, выросшей при дворе в эпоху Наина Воителя — более куртуазную и более бесстыдную, чем двор Валларикса.

И хотя объяснения, как такового, еще не произошло, и Валларикс не предложил Юлии стать его женой, не приходилось сомневаться, что совместные усилия Аталии и ее дочери достигли своей цели.

Юлия победила.