Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Гарри замер. Он не мог двигаться. Его мозг переживал какую-то собственную версию железнодорожного крушения, в котором дюжина вагонов складывалась в пространстве, предназначенном только для одного. Как будто неисправная телефонная линия резко включилась, и несколько факсов начали одновременно выплёвывать бумагу. Как будто целая толпа людей, дотоле молчавших, вдруг заговорила наперебой — и ему нужно было выслушать каждого. Все доступные ресурсы его сознания полностью были заняты обработкой новой — на самом деле старой — информации.

Боже, Мерлин, да ведь Том сказал ему практически напрямую. И он даже объяснил, как именно выбрал это имя и почему.

И, хуже того, вслед за тем Гарри сочинил свою собственную глупую-но-потенциально-зловещую анаграмму. Ещё и пожаловался Тому, что у того в имени есть буквы для «лорда», а у Гарри — нет.

Гарри вспомнил, как попросил Тома показать, в какой из книг тот нашёл имя своей второй, более взрослой, версии — и едва не расхохотался. Кажется, теперь он знал; кажется, теперь он сам смог бы показать — в которой. Даже не в одной, в точности, как и у Гарри.

Люмос в какой-то момент потух, а Гарри и не заметил — когда именно. Алые буквы угасли тоже. Они стояли посреди развалин, в темноте, под звёздами. Ветер шуршал листьями плюща, вдалеке кричали ночные птицы.

«Палочка выбирает волшебника», — сказал Олливандер. И Том только что растолковал Гарри, как она выбирает. Палочка Гарри выбрала другого волшебника — а он и не подумал спросить, отчего такое вообще возможно.

— Вот я дебил, и правда, — озвучил он итог своих размышлений. — Но знаешь, я всегда это чувствовал. Вот прямо с самого начала, веришь?

В окружающем мраке не было видно, но, кажется, Том удивился. Он вопросительно хмыкнул.

— Ты… — Гарри смутился, но заставил себя закончить, — …ты как будто мой брат. Старший брат. Раз наша магия настолько схожа, то в каком-то смысле ведь так оно и есть, верно?

Кажется, это был не тот вывод, которого ожидал от него Том. Он издал странный сдавленный звук, словно смех, оборвавшийся ещё до того, как смог толком прозвучать, плавно шагнул в сторону и двинулся по комнате, обходя Гарри кругом. Гарри заметил, что не слышит его шагов — ни шагов, ни шуршания мантии, ни звука дыхания; Том скользил в темноте с бесшумностью тени.

— Ты именно об этом хочешь поговорить? — спросил он с любопытством.

— О чём же ещё? — в свою очередь удивился Гарри.

— Например о том, что я убил твоих родителей? — О, на это у Гарри был ответ. Эта дилемма осталась настолько далеко позади, что уже даже и не мелькала в его метафорическом зеркале заднего вида.

— Волдеморт убил моих родителей, — сказал он, подчёркивая интонацией выдуманное имя, — а не ты.

— Я и есть Волдеморт! — возмутился Том.

— Ну, технически да, — заспорил Гарри, — но на самом деле нет. Сколько тебе лет, Том?

— Шестнадцать, — ответил тот голосом, в котором прозвучали серьёзные сомнения в здравости рассудка Гарри.

— И ты, эм… стал дневником в сорок третьем году, — продолжал развивать свою мысль Гарри. Ему приходилось вертеть головой вслед за расхаживающим туда-сюда Томом, и это раздражало. — Мои родители умерли в восемьдесят первом. Это четыре десятка лет разницы.

Раньше Гарри почему-то казалось, что «другой я» Тома, которому «угрожала смертельная опасность», умер — а Том ведь и подтвердил, что он именно умер — тогда же, в войну, или немногим позже. Но, получается, на самом деле всё сложилось совершенно иначе.

— Он — взрослый дядька. Был. Со своей отдельной жизнью. И он — совсем не ты.

— Но твои родители всё равно мертвы, — настаивал Том с каким-то извращённым упорством. — Убиты.

— Они состояли в организации, которая пыталась убить его. Тебя. Это вообще могла быть самооборона. Ну, или, знаешь, взаимное уничтожение, что-то в этом роде, — это Гарри уже успел обдумать раньше, и с его точки зрения обе стороны тут были хороши. Он ведь делился этими мыслями с Томом, неужели тот успел забыть? — Кстати, вообще-то никто толком и не знает, что именно тогда случилось, свидетелей-то не было.

Том фыркнул, но дальше препираться не стал, переключившись на другое:

— Допустим. Откровенно говоря, не такой реакции я ожидал, но в целом я с тобой согласен. Мне не хотелось бы, чтоб ты решил, будто я жажду проверить, отскочит ли в действительности от тебя смертельное проклятье.

— А оно отскочит? — заинтересовался Гарри.

— Нет, — с нажимом ответил Том. — Это категорически невозможно. Если бы я хотел тебя убить — ты был бы мёртв. Смертельного проклятья не было — ручаюсь чем угодно.

— Вот видишь, — пожал плечами Гарри. — Я знаю, что ты не желаешь мне зла.

И он имел в виду каждое сказанное слово. Мысль, что Том захочет убить его, выглядела абсурдной.

— Какая уверенность, — восхитился Том, останавливаясь, и Гарри мог практически слышать в темноте его зубастую ухмылку. — Признаться, так было не всегда. Сначала я и впрямь прикидывал, что бы такое с тобою сделать — выпить ли мне досуха твою магию, или, быть может, захватить твоё тело?

Гарри сглотнул. Неожиданно.

— И… долго продолжалось это «сначала»? — спросил он. Том подступил ближе и покачал головой, его глаза блеснули отражённым лунным светом.

— Минут… пять? — предположил он весело. — Ты зашёл с козырей, надо отметить. Узнав, что ты — змееуст, я заинтересовался. Это казалось многообещающим.

— И тогда ты понял, что не хочешь причинять мне вреда, — обрадовался Гарри, задирая голову. Силуэт Тома, чёрный на фоне черноты окружающего пространства, возвышался над ним. Звёзды нимбом горели вокруг его головы.

— Ну что ты, — возразил Том, тон его голоса был ласковым и снисходительным, — тогда я решил, что подчиню твой рассудок. Заставлю делать, что мне только на ум взбредёт — открыть Тайную Комнату «Хогвартса», к примеру.

— Но сейчас-то, — настаивал Гарри, внутренне теряя уверенность, — ты такого не хочешь? Подчинить рассудок?

Потому что звучало, честно говоря, очень нехорошо. И пугающе.

— Конечно же нет, — заверил Том со смешком, делая ещё шаг вперёд. Теперь они стояли почти вплотную, так близко, что Гарри мог разглядеть огоньки в его зрачках. — Зачем бы мне теперь? Ты сам предложил мне намного больше. Ты так щедро делился своей магией, что мне приходилось придерживать тебя, не позволяя отдать слишком много. Ты сам, добровольно, поклялся возродить меня. Ты принёс мне жертву — человеческую жертву. Ни один из моих рыцарей не служил мне так верно, как ты. В заклятии подвластья нет никакой необходимости.

Это, решил Гарри, самое зловещее объяснение в дружбе, какое только вообще знала человеческая история. Куда там мистеру ДарсиИмеется в виду персонаж романа Джейн Остин (Jane Austen, 1775-1817) «Гордость и предубеждение» («Pride and Prejudice, 1813), знаменитый своим неромантичным признанием в любви, которое, скорее, звучало как обвинение. с его любовными признаниями.

«Тёмный лорд, а?» — подумал он даже с некоторым восхищением; умение Тома нагонять жуть одними только словами было беспрецедентным.

Он передёрнул озябшими плечами и взмахнул палочкой, снова зажигая люмос. Яркий свет заставил его болезненно сощуриться; Том даже не поморщился.

— Так всё-таки, — вспомнил Гарри, моргая на колдовской огонёк, — наша магия — ты знаешь, почему она настолько похожа?

Том качнул головой, его губы задумчиво поджались.

— Не имею ни малейшего представления. Есть случаи, когда нечто подобное происходит, но ни один из них не напоминает наш.

— О? — Гарри поправил очки в ожидании очередной лекции. — Какие случаи?

— Магические близнецы, к примеру. Это дети, родившиеся с одной магией на двоих — они и внешне схожи настолько, что их не в состоянии различить ни собственные родители, ни заклинание распознавания или кровный поиск. Бывает также, что в одном роду с разницей в несколько поколений объявляются волшебники, чья магия способна подчинить одну и ту же палочку или персональный артефакт.

— Так мы всё-таки можем быть родственниками, — сделал вывод Гарри. — Я об этом всё думал, когда узнал про змееустов. Вот и объяснение, разве нет?

— Ты обвиняешь свою мать в супружеской неверности? — поднял брови Том. — Возможно… но я не думаю, что дело в этом.

— А в чём тогда? — Гарри не очень понимал природу высказанных Томом сомнений. Зачать ребёнка не от мужа — ну да, не очень-то хорошо, но взрослые поступали так чаще, чем было принято признавать. А по срокам оно вполне себе сходилось.

«А вдруг он не знал, — пришла в голову Гарри новая теория, прямиком из любимых романов тётушки, — а потом ка-а-ак узнал, и пришёл сюда, а родители не захотели меня отдавать, и тут-то они друг друга и поубивали!»

«Домыслы, — оборвал он себя, — доказательств нет, как толком нет и фактов»

— Ты мне скажи, — пожал плечами Том. — Свежий взгляд на проблему может быть полезным.

— Факты таковы, — задумчиво сказал Гарри, отвечая скорее своим мыслям, чем ему, — десять лет назад в этом доме встретились трое взрослых волшебников и один ребёнок. Все, кроме ребёнка, в результате оказались мертвы. Что ещё здесь произошло в ту ночь, как именно и почему — не знает ни одна живая душа.

— Но я собираюсь это узнать, — зловеще обронил Том. — Пойдём отсюда, у тебя уже зуб на зуб не попадает. Или намерен ещё полюбоваться?

— Не на что тут любоваться, — проворчал Гарри, — дурацкая была затея. Ты-то хоть за палочкой пришёл, а я — вообще непонятно зачем. А кстати, — добавил он, — если бы я сам тебя сюда не притащил, как бы ты стал выкручиваться?

— Уверяю тебя, у меня в запасе имелись некоторые идеи, — Том тоже зажёг люмос, и при свете двух бледно-голубых огней они вышли за дверь и стали спускаться по ветхой лестнице.

— Скользкий, как угорь, — пожаловался Гарри, — не хочешь отвечать — так и скажи.

— Я не угорь! — презрением в ответе Тома можно было наполнить небольшой бассейн.

— Да, прости. Василиск, как минимум, — Гарри, распинывая лежащие на полу обломки, пробрался ко входной двери, насмерть застрявшей в частично открытом положении. — Том! А можно ли… раз бывают призраки, означает ли это, что существует возможность вызывать души умерших?

— Хочешь поговорить со своими родителями? — догадался тот.

— Ну — да? Уж они-то должны знать, что случилось, правда? — Гарри затворил скрипнувшую калитку, с раздражением покосившись на табличку, изрисованную вандалами.

Переместившаяся в зенит луна теперь светила ярче и разросшиеся кусты бирючины казались облитыми серебром. На высокой траве мерцала роса, повсюду пятнами лежали чёрные, как уголь, тени.

— Что ж, подобная возможность и впрямь существует. — Том ступил на темнеющую дорогу. Лунный свет играл на его волосах. — Но не всё так просто. Некромантия — тайное, запретное и противоестественное искусство…

— …и поэтому я изучил его вплотную? — подсказал Гарри. Ему снова приходилось шагать куда быстрее, чем это было комфортно, торопясь поспеть за широкими шагами Тома.

— Нет, — фыркнул Том, но чувствовалось, что предположение ему польстило.

— Почему? — Гарри был даже немного разочарован. Как-то он привык, что Том знает вообще всё.

— Хватало других задач. Впрочем, ещё не поздно наверстать. Но, возвращаясь к способам, существует одна забавная легенда…

Под пересказ истории о трёх братьях и Дарах Смерти они почти добрались до «Звезды и Хмеля». Гарри сказка очень понравилась — как сама по себе, так и заложенным в ней потенциалом.

— Том! Так вот же оно, — воскликнул он, едва не подпрыгивая от возбуждения, — воскрешающий камень! Разве это не именно то, что нам и нужно?.. То есть, ты говоришь, что та девушка, невеста среднего брата, грустила, тосковала, и всё прочее — но ведь ты, ты-то на неё совсем не похож! Ты вовсе не уходил ни за какую завесу, с чего бы тебя туда тянуло? Для тебя камень может сработать. Он должен сработать!

Том потёр подбородок рукой и взглянул на Гарри задумчиво.

— Это только легенда, — заметил он прохладно. — Детская сказка, если угодно.

— Тайная Комната тоже считалась сказкой! — не сдавался Гарри. — А ты её нашёл!

Тут ему пришлось умолкнуть, потому что они пришли. Паб был ещё открыт, но внутри оставалась только компания, игравшая в карты. Позёвывающая ведьма за стойкой молча кивнула, когда Гарри протянул ей два кната за летучий порох. Он уже гораздо смелее, чем прежде, зачерпнул серый, чуть искрящийся порошок, и скомандовал:

— «Дырявый Котёл»!

Общий зал, пустой и окутанный тенями, встретил их молчанием. Бармен давно ушёл спать. Скамьи и стулья, придвинутые вплотную к столам, смотрелись непривычно аккуратно; их древесина поблёскивала в свете камина. По устилавшему пол тростнику бегала мышь. Чувствовалось, что час очень поздний и, когда они поднялись к себе в комнату, Гарри с непреодолимой силой потянуло ко сну. Его едва хватило на то чтобы умыться. Том, снова усевшийся с книжкой возле стола, даже не поднял головы, пока он возился, собирая книги с кровати. Последним, что Гарри увидел перед тем, как провалиться в дрёму, была его тихая, тёмная фигура в обрамлении призванных магией крошечных летучих огней.

Во сне он шёл по коридорам «Хогвартса». Едва разбавленная светом заколдованных факелов темнота обнимала его удобно, словно собственная кожа. Каменные плиты ложились под ноги с едва слышным шорохом, шуршала мантия, чуть колыхаясь на привычном, неизбежном сквозняке, звук его дыхания отражался вибрирующим эхом от сводов и стен. Он улыбался — ночь была его временем, эти коридоры — его царствием, и вес значка на правом лацкане, незаметный, но в то же время такой ощутимый, лишь подчёркивал его право на эту власть. Тихо. Сумрачно. Безлюдно. Никто ничего не видит. Никто не помешает. Если его застанут здесь — крайне маловероятная ситуация, но вдруг — он скажет, что…

Что-то защекотало его нос. Гарри чихнул и открыл глаза.

Солнечный луч, пробившийся сквозь застеклённое мелкими квадратами окно, полз по его лицу, тёплый и яркий, как само лето. В луче парили невесомые пылинки, и это было так похоже — и одновременно совсем нет — на их кружение в свете тусклого фонарика, озаряющего кладовку под лестницей. Гарри сел на кровати и потянулся.

— Что тебе снилось? — с интересом спросил Том, поднимая голову от книги. Гарри сперва возмутило, что тот, кажется, и вовсе не ложился — и только потом он вспомнил, с ужасом и огорчением, что Тому и не нужно. Он не смог бы спать, даже если бы захотел, даже если бы испытывал такую потребность. — Ты смеялся во сне.

— Не помню? — Гарри потёр лицо руками и поискал очки. Они нашлись под подушкой, рядом с дневником. — Должно быть, что-то хорошее, раз смеялся. В любом случае, у меня действительно прекрасное настроение.

Прекрасное настроение продлилось, увы, недолго.

После завтрака — снова молоко и овсянка, но Гарри и не думал жаловаться — он вернулся в комнату и воссоздал на постели вчерашний книжный рай. «Животные-призраки Британии» закончились, даже как-то слишком быстро, и теперь он любовно перебирал остальные свои сокровища, чувствуя себя драконом на груде золотых монет. Столько книг — и все его собственные. Их не нужно было возвращать в библиотеку, не нужно было непременно закончить к определённому сроку — он мог читать их в любом порядке, возвращаться к ним снова и снова при желании. Никто не мог отнять их у него, порвать, испачкать, спрятать, выбросить. Не было никого, кто скомандовал бы ему идти пылесосить или чистить картошку. Гарри пребывал в состоянии, близком к полному блаженству, и вот в этом-то состоянии он потянулся к томику «Природная знать. Генеалогия волшебных семей» — нарядному изданию в сафьяновом бледно-зелёном переплёте, украшенном золотым тиснением.

Кому другому это чтение, возможно, показалось бы скучным, но Гарри чувствовал в нём возможность утолить свою до сих пор не утихшую потребность найти корни, восполнить ту пустоту, которая ощущалась на месте его связи с магической роднёй. Кто были они, эти люди, стоявшие на плечах друг друга пирамидой поколений, которую венчала его собственная лохматая и очкастая персона? Как они любили, дружили, воевали, враждовали, где они жили и куда путешествовали? Как протянулась через бездну времени та нить, нить крови и магии, что связывала их всех? Он всё хотел бы знать, и даже об отце и матери, которые его так подвели — какую жизнь прожили они, где оступились так ужасно, что сгубили себя молодыми?

В отличие от «Священных двадцати восьми», заканчивавшихся серединой пятидесятых годов — возможно, существовали и более поздние издания, но Гарри досталось именно это — «Природная знать» обнимала собой период вплоть до начала восьмидесятых, и сперва это показалось Гарри весьма удобным. Однако сотни две страниц спустя его радужный настрой испарился без следа. Чем дальше он читал, тем было хуже — и тут ему попалось такое, что он враз постиг значение фразы «волосы зашевелились на голове».

— Салазар-заступник, — сказал Гарри, вперев невидящий взгляд в стену перед собой и медленно, обморочно бледнея.

Тон этого восклицания, верно, был таков, что не оставлял сомнений — случилось что-то очень нехорошее. Во всяком случае Том, листавший какой-то талмуд с кулак толщиной, задумчиво постукивая себя кончиком пера по подбородку, тотчас отложил и перо, и книгу, и уставился на него, вопросительно вскинув брови.

— Как думаешь, сложно будет бежать на континент? — спросил его Гарри. — Ах, подожди, нет, это не годится. Достанет через Малфоев. Мерлин, Том, да я покойник.

— Уверен, ты драматизируешь, — хмыкнул тот, но Гарри горячо возразил:

— И вовсе нет! Ты помнишь Блэков? Разумеется, ты помнишь Блэков! Так вот, а как тебе такое: их основная линия вымерла к чертям — ну, к дракклам, извини, не обращай внимания, не надо так кривиться — остался только мой двоюродный дядя, и он, представь себе, сейчас кукует в Азкабане, без шансов выбраться и как-нибудь продолжить род. И где-то через стенку от него сидит и тётка Беллатриса — двоюродная, но это неважно — зато двое других, Нарцисса и Андромеда, вовсе даже на свободе, и знаешь, что они со мною сделают?

Том, посмеиваясь, покачал головой; он не выглядел особенно впечатлённым. Гарри, распаляясь, продолжал:

— Да, вот и я не знаю, но ты в курсе, что за слава у их чудесного семейства.

— Безумие Блэков было притчей во языцех и в мои времена, — согласился Том. — Но почему ты ожидаешь, что они набросятся на тебя с чем-либо помимо родственных объятий?

— Ты что — прослушал?! — вознегодовал Гарри, скрещивая руки на груди. — Род вымер! Блэков не осталось! Ох, Мерлинова борода, а я-то думал — ну-ка, затеряюсь в самом большом магическом семействе Британии, никто и не заметит! Но получается, заметнее меня был бы только средний палец, торчащий из кулака, и остатки рода Блэк непременно решат, что этот непристойный жест показывали персонально в их сторону. Я засветился в Косом везде, где только мог. Ещё и Малкин, дура толстая, меня уже записала во внуки Альфарду — а у него и вовсе не было детей. Я — самозванец, Том! Какой кошмар. Что будет, когда об этом узнает леди Малфой? Она лично явится вытащить кишки тому, кто заявил себя, фактически, единственным наследником рода Блэк!

Том покачал головой. Теперь он тоже, кажется, проникся.

— Нарциссу я не знал, а вот Вальбурга меня всего на год старше. Когда я перешёл на пятый курс, она уже была просватана за Ориона. А это, видимо, их дети? Дай мне прочитать.

Он полистал «Природную знать», время от времени хмыкая. Гарри нервно грыз ногти, наблюдая за ним с кровати.

— Да, Фомальгаут Блэк, — заключил Том, захлопывая книгу, — тебе действительно не позавидуешь. Уверен, слухи уже разошлись.

— Ужасно, — Гарри с дрожащими в глазах слезами поглядел на Тома. — Что делать-то? Может, мне купить палатку, сбежать и жить в лесу? Я не могу здесь оставаться, здесь меня найдут! Выследят! Вон, Снейп уже приходил.

— Снейп больше не придёт, — качнул головой Том, — за это я ручаюсь. Да и палатка… охоты нет впадать в подобную аскезу.

— Почему? — удивился Гарри. — Я буду сам готовить, я умею. И убираться тоже, тем более теперь у меня есть волшебная палочка. За месяц точно выучусь всему, вот увидишь!

— Там нет книг, — сказал как отрезал Том.

Аргумент был веским. Соседство с книжным магазином их разбаловало.

— Вдобавок, — продолжал Том, и медленная, дикая усмешка озарила его лицо, — я знаю вариант получше. Не уверен, что сработает, но попробовать не худо.

— А? — красноречиво откликнулся Гарри.

— Видишь ли, ты ведь и в самом деле Блэк — на четверть, через свою бабушку Дорею. Будь ситуация обычной, это ничего не значило бы, но поскольку дело обстоит как есть — то стоит попытаться. К тому же выгоды на диво велики… — Том потёр подбородок, его лицо приняло расчётливое выражение.

— Да говори ты толком, Салазара ради! — взмолился Гарри.

— Темней всего — под пламенем свечи, — пафосно сообщил Том. — Я предлагаю тебе укрыться там, где леди Малфой станет искать в последнюю очередь.

— У неё под юбкой? — жалко пошутил Гарри.

— Практически, — утвердительно наклонил голову Том. — В родовом особняке Блэков.

К полудню в Лондоне разразилась гроза. Гарри впервые представился шанс испытать на себе водоотталкивающие чары, и впечатление было странным — капельки скатывались с него, как брызги воды с резинового сапога, а некоторые и вовсе отскакивали, точно горошинки. Он понял, что совершенно забыл купить зонт; а ещё понял, что зонт ему не нужен — и вряд ли вообще понадобиться ещё когда-либо в жизни. Том шёл рядом, спокойный и собранный, как обычно, попирая асфальт с таким видом, будто весь город до последнего кирпичика принадлежит ему одному. Эта аура властности удивительным образом не рассеивалась даже во время поездки в метро.

Особняк на площади Гриммо оказался высоким, мрачным, готического вида зданием, возвышавшимся в ряду других, таких же высоких, старомодных и посеревших от непогоды. Его стрельчатые узкие окна, забранные по низу решётками, глядели на Гарри как тёмные неприветливые глаза. Со скатов крыши струилась вода, не успевавшая уходить по водосточным желобам. Входная дверь была чёрной как дёготь. Чёрная черепица удачно сочеталась с чёрными наличниками и косяком. Когда Гарри ступил на высокие гранитные ступени крыльца, небо озарила ветвистой вспышкой лиловато-белая молния. Последовавший за ней раскат грома совершенно заглушил стук дверного молотка.

Да, именно так — вместо звонка на створке висел самый настоящий дверной молоток, сделанный в виде кусающей себя за хвост змеи, когда-то, видимо, ярко блестевшей своей серебряной чешуей, но сейчас почти слившейся по цвету с дверью. Чёрная краска вблизи тоже выказывала следы увядания — мелкую паутину трещинок и отслаивающиеся кусочки. За домом плохо следили. Здесь слишком давно никого не было.

Гарри замер, затаив дыхание. Ибо дверь, имеющая молоток чтобы постучать, не имела дверной ручки. Она сама либо открывалась, либо нет, и решал это только хозяин дома. Но сейчас хозяин влачил свои дни где-то в неприступной крепости посреди Северного моря, продуваемой ветрами и заливаемой дождями, охраняемой жуткими созданиями, выпивающими человеческие души. Мёртвые по ту сторону Стикса не были так далеки, как был последний из рода Блэков от своего фамильного гнезда. Гарри ждал. И ждал. И надеялся.

И дверь отворилась.

Под аккомпанемент нового громового удара, в белом, как сварочная вспышка, ореоле молнии он шагнул в дом.

---

[46] Имеется в виду персонаж романа Джейн Остин (Jane Austen, 1775-1817) «Гордость и предубеждение» («Pride and Prejudice, 1813), знаменитый своим неромантичным признанием в любви, которое, скорее, звучало как обвинение.